Она опять снилась ему под утро, золотая и белая женщина с солнечным шаром в руке, говорящая на языке поэтов и воров, и сумасшедшие с непокрытыми головами поклонялись ей, а зеленые леса шумели, пока ветер шевелил их ветви.

Леса были странные, солнце стояло над ними в зените, деревья в них ползли по земле, а в лачугах было мокро и жарко, и Чет ворочался во сне.

Сэиланн выглядела несколько растерянной, как будто они оба здесь случайно, а не по ее воле. Поэтому, когда она спросила, зачем он ей снится, он не смог ответить ничего вразумительного, только смотрел удивленными глазами.

Но богиня повторила свой вопрос, и Чет решил задать свой.

– Сэи, почему я не слышу голос своего бога так ясно, как всегда? Неужели за морем, в восставшей стране, он бессилен?

– Я не знаю, что делается за морем – сказала сэи, и в ее глазах отразился его испуг. Но если ты мне скажешь, у кого спросить, я войду в его сон и спрошу его.

И Чет рассказал ей о чудесных солнечных людях, и пел ей о кораблях и воздушных рукотворных птицах из дерева и ткани, и лицо ее разгладилось и стало безмятежным.

Они шли по полям, покрытым золотой травой, а потом – зеленой ровной высокой травой, и теперь Чет слушал то, что ему рассказывали.

– Раньше знали то, о чем я говорю: паутиной снов связаны все люди этого мира – сказала ему богиня. – Небо отражает нас, как зеркало. Это все для того, чтобы никто не оставался одиноким. Одиночество – ужасно. Но даже одинокий человек может видеть сны из разных времен, и бывать в неизвестных ему местах, и делать странные вещи, и знать, в каком уголке мира жилище его души. А если человек – маг, он уже никогда не будет одинок.

– Значит, я могу тебя видеть в любую ночь, о прекрасная? – обратился к ней поэт высоким слогом.

– Да – вздохнула она. Но я не могу ответить на твой вопрос, а ты не можешь ответить на мой.

– Какой?

– Где мы… – и богиня указала на бескрайнее море влажного леса, где бродили темнокожие малорослые люди и гибкие незнакомые большие звери. – Где мы?

Ответа на этот вопрос он не знал, и они разошлись в недоуменном молчании, так и не добившись своих целей.

– Тайлем! – закричала она утром, вбегая в палатку. – Тайлем! Я видела море!

Тайлем оторвался от сонной Эммале, приподнялся на локте и с трудом открыл глаза.

– Я тоже – сказал он. – Я – тоже.

Неделя текла за неделей, и Чет становился уважаемым человеком.

Чет понимал: солнечные города – удивительны. Солнечные города удивляются, как это просто – видеть сны. Ведь там некоторые люди вообще часто не видят снов.

Чета часто звали здешние колдуны.

Колдуны были слабы поодиночке, но они объединялись в круг, и он на словах объяснял им, что делать, как это делал его учитель. Получалось на удивление хорошо: здешний народ привык, как они говорили, к выполнению условий и получению неожиданного.

Они отделили для своих занятий маленький кусок соленого песка и ходили туда заниматься день за днем, неделю за неделей. Они связывали соль в громадные глыбы, выпирающие из земли, но богиня снилась ему и говорила, что не все так просто – ведь пустыня велика, и большие солончаки – совсем не то, что нужно.

Все объяснялось просто. Ведь земля, как ему объяснили, не перевернутая чаша, а целый шар, сплюснутый с боков, и солнце ходит вкруг него, они теперь на другом боку земли, и поэтому, когда он спит – богиня бодрствует. Она может быть одновременно и здесь, и там, когда он открыт для нее. От этого знания у него несколько дней кружилась голова – очень хотелось все время смотреть под ноги.

Команда говорила, что вряд ли из песка может получиться плодородная земля, и они предлагали перемешать почву на большую глубину, а потом – попробовать высадить семена гигантского хвоща, а потом… он убеждал, спорил и ругался, удивляясь, что у него хватает на это сил. У него, который, если не было рядом друга, еле-еле мог глядеть людям в лицо полгода назад.

Оказалось, что на обессоленном песке тоже растет трава. Трава росла и на дюнах, это не было открытием, но его колдуны однажды принесли траву, у которой были длинные и сильные корни: она питалась по большей части солью, выпивая ее из песка.

Спать было работой, и думать было работой: в свободное время он рисовал и предлагал свои рисунки резчикам и кузнецам, но никогда не осмеливался беспокоить тех, кто делает гобелены.

Гобеленщики всегда удивляли его.

Они плели свои огромные картины, и в серебристых нитях основы, сделанных из какого-то лунного волокна, он с ужасом и трепетом угадывал те самые нити, за которые задевал, падая в очередное бессмертие.

…

Сэиланн об этом совсем ничего не знала. Ей было все равно, глубока ли земля, широка ли земля, кругла ли или станет когда-нибудь плоской. Сэиланн спала мало. Обычные сны снились ей теперь редко, но сегодня был именно такой сон.

Снилось ей, что в пустыне росла трава, росла бескрайним ковром, покрывая желтый и белый песок, росла, заплетая руины и развалины, колыхалась под порывами ветра.

Она стояла над травой, прикрыв рукой глаза от солнца, и видела, как над ней скользят рукотворные птицы, белые, золотые, с красными полосами на крыльях, с белыми носами, и поют, поют свою рокочущую песню их сердца, и река течет, огибая замки, где живут верные.

И она знала: где-то в траве лежал Четвертый, лежал и тоже смотрел, как птицы скользят в небе, прятался среди травы на земле, освобожденной от соли, и ему было не больно – он лежал и улыбался.