Марика, со стола убрав, дернулась посуду помыть на улицу и наткнулась там на двоих оборотней, оставленных за ними присматривать. Шуганулась обратно в дом, но потом рассердилась и на себя, и на дочь, и на двух молодых увальней, усевшихся так, что во двор и не выйти вовсе!
А если б по нужде? Тоже через них скакать прикажете, как Акита на Кауром?
Собралась с силами, снова вышла, дверью хлопнув для порядка.
Парни уже подскочить с крыльца успели и смотрели доброжелательно. Один даже помочь кинулся:
— Позвольте, хозяюшка…
Давно Марика такого обращения не слышала. Не то чтобы такого в ее деревне не принято было, просто там по имени все знали. Да и редко с людьми сталкиваться приходилось. Лишь Соль да Акита, а еще брат любимого, Гош… Хороший мужик, красивый, ладный, но уж больно похож на того, для кого песня в душе звучала. До боли похож.
А Марике и без него боли хватает, каждый день по избе напоминание бегает… Да, привыкла уж, по-своему даже полюбила — от отца Соль только внешность взял, а по характеру в Акиту пошел. Такой же решительно-рассудительный. То вроде как взрослый размышляет, а то отчудит — прям пожалеешь о том, что в детстве подзатыльников не додала.
Вот дочь столько лет опорой была и вдруг как последний разум потеряла. Эльфы какие-то, переезды, дом бросили, огород, живность всю… О чем вот думала?! Да еще в этот город…
А парень-оборотень и действительно помогать стал, ведро с водой из колодца вытащил, в таз перелил, поднос с посудой на скамейку пристроил, а сам с полотенцем рядом встал — вытирать миски приготовился.
Марика даже смутилась, так как знать не знала — покормила ее дочь эту парочку, или они тут голодные сидят. Вот стыдоба будет, если не покормила!..
О том, что у оборотней самок ценят и оберегают, а труд на женский и мужской не делят, Марика еще с детства знала. С таким соседом, как Горжин, вокруг которого все местные оборотни-малолетки вились, быстро порядки среди них выучишь. Счастливое у Марики было детство, веселое. И юность была счастливая. И любовь пришла яркая, резкая до умопомешательства, когда за любимым куда угодно, хоть в лес, хоть в шалаш, хоть на край земли!.. Только б рядом быть. И дочь родилась — красавица, как подтверждение большой любви. Рыжая, как все женщины в их роду, смешливая. «Папино солнышко»…
И вдруг как туча набежала. Краски поблекли, мир стал черно-белым. Тут еще… ребенок от насильника. Вот уж повезло ему, что в первые месяцы не до того Марике было, чтоб плод выводить. А на последних как зубами вцепился — ничто не брало! А рожденного обратно уж не запихнешь, только если убить… Но дочь грех на душу взять не дала. Правильно сделала. Бабка говорила, что нельзя им людей убивать. Почему нельзя — не объясняла. Только не потому, что грех на душу, а потому, что им самим опасность какая-то грозит. Да и ладно…
От нечаянных прикосновений мужских рук Марика старалась не вздрагивать. Столько лет уже прошло, а тело еще помнит и боится. Но ведь ум-то не зря телу даден? А по уму видно ж — без злого умысла парень рядом крутится, просто помочь хочет. Да и не эльф, оборотень. Эти не насильничают… У них за такое вся стая на куски порвет! Женщин у них оберегать принято, а силой взять — позор на себя и всю стаю навлечь.
Был бы рядом в тот день кто из оборотней, не уйти б насильнику живым. Вот что мучает до сих пор больше всего — бродит же где-то безнаказанный… Может, и других несчастных насильничает!
— Если есть хотите, то еще осталось… — не выдержала Марика.
— Спасибо, хозяюшка, нас скоро сменят, и мы уж в харчевне нашей перекусим. Чего зря вас объедать? У вас и так едоков полный дом, — успокоил парень. — Это вы не стесняйтесь. Если мясо понадобится — говорите, мы вам свежего принесем, — и улыбнулся, сверкнув белыми острыми зубами на смуглом лице.
Марика даже залюбовалась, с легкой тоской вспомнив, что не девочка уже совсем. И внезапно смутилась и вида своего, и седины в рыжих волосах, пока еще никому, кроме нее, не заметной.
А потом еще больше смутилась, вспомнив более взрослого оборотня, того, которому она в грудь уткнулась, когда из дома выбежать хотела. Как он от нее не шарахнулся-то?
И чуть опять не сбежала, теперь уже домой. Снова паника накатила, только теперь сдобренная щедро новой заботой.
Наверное, впервые за последние лет шестнадцать Марика вдруг задумалась, как она выглядит. Не о том, чтобы просто причесаться и платье надеть не шиворот-навыворот, а именно о том, сколько в ней привлекательности женской осталось. И даже сама удивилась таким мыслям. Вот ведь и забиться от такого количества мужчин вокруг в угол хочется, и в зеркало при этом успеть взглянуть, потому как… Ох, запомнился Марике этот оборотень, а чем — и не поймешь. На мужа совсем вроде не похож — смуглый, чернявый, глазища так и сверкают. Но общее есть — опасностью от него не пахнет, надежный он. Спокойный, сильный и командовать привык…
Ох, неужто время и правда лечит? По крайней мере, прятаться по закуткам уже не так уж сильно и тянет. В зеркало б полюбоваться, да тишком, чтобы дети на смех не подняли…
То-то Акита удивилась, когда увидела мать, сидящую на кровати и разглядывающую свое отражение в маленьком зеркальце.
— Морщин много уже, — пожаловалась она с какой-то детской обидой. — И седина в волосах так и сверкает!
Девушка подсела к матери, обняла ее покрепче, уткнулась лицом в россыпь длинных рыжих волос по лопаткам…
— Ты у меня самая красивая, мам! Даже не сомневайся!
И улыбнулась, пользуясь тем, что мать спиной не видит, только про зеркало в ее руках позабыла.
— Смеешься? Это ты у меня красивая, а я старая уже…
— Да какая ты старая! — возмутилась Акита. — Вон, Регнум с тебя глаз не сводил…
— Так его, значит, зовут? — внезапно заинтересовалась Марика. Вот ведь как вновь девушкой стала — и боязно, и тянет попробовать. Вдруг получится что? Но боязно больше… и вспоминать страшно. Ох, да о чем она думает-то? Глупости какие…
А сама опять в зеркало заглянула, голову склонила, пригляделась.
Показалось, или морщинки на лбу незаметнее стали? Видно, померещилось… Сама себя обманывает!..
Но уснуть сразу не получилось. Вроде и кровать удобная, и молодые в соседней спальне не сильно-то и шумели, так только, слегка кровать поскрипывала, да тихий смех дочери иногда слышался. И шепот зятя… Вот какой он зять, коли полюбовник мимо алтаря и вообще эльф?! Но дочь настояла — зять, и все тут. Член семьи. Вот то, что «член», того не отнимешь…
И эти трое пострелов у себя тоже долго перешептывались-переругивались о чем-то. Неугомонные.
Но молодого оборотня Марика сразу приняла, потому что понимала. Иногда проще умереть за любимого, чем потом жить без него годы. Вот то, что этот паренек полюбил не ту женщину — это беда, конечно. Но он же не виноват, что полюбилось?
А с Нинором еще раньше смирилась. Куда его теперь? Не на улицу ж?
Вот два эльфа новых беспокоили, так опять же… Зять ведь. Нельзя против дочкиного счастья идти, раз выбрала, для кого цвести, пусть с тем и цветет. Может, и хорошо, что эльф? Кто знает, вдруг так и будет подле него всю его долгую жизнь? Если не предаст, не бросит, не обманет, к другой не уйдет, не обидит ее кровиночку…
А вот друг у него мутный. Неуютно с ним рядом, но тоже не бросишь же? Настрадался… Оттает со временем. Время лечит… Марику же вылечило.
А ближе к рассвету в избу завалился Регнум.
Керан, оставивший Акиту спокойно спать, а сам бдительно дремлющий в проходной комнатке, сразу подскочил, сначала за арбалет схватился, потом разглядел, кто пришел, оружие отложил.
— Ну?
— Там была, стерва серебряная, отлеживалась! — процедил оборотень, падая на свободную лавку.
И очень удивился, когда из комнаты белой тенью, в одной ночной рубахе, выскользнула так понравившаяся ему женщина. Охнула… а потом с печи чайник с водой взяла, тряпицу намочила и принялась ему израненное плечо протирать. Заметила, что пыль серебряная регенерации мешает. Регнум бы и сам отмылся, но так приятней было.
— Потеряли мы ее. Всю стаю провела, в меня напоследок ножом посеребренным кинула и как сквозь землю провалилась. К вам заявиться не должна, но охрану я усилил. Мало ли что.
Тут из мальчишеской спальни выскочил Шазим, ошалело посмотрел на Регнума, словно впервые его увидел.
— Выжила? — прошептал с надеждой, даже скрывать не стал, что рад. — Сбежала?
Под суровыми взглядами сжался, поежился и вдруг резко, черной тенью, метнулся за дверь, во двор.
Керан дернулся следом, но Регнум его остановил:
— Пусть бежит. Его волк будет искать свою пару, мои волки — за ним следить. Уж щенка-то они точно не упустят, иначе с позором выгоню из стаи.
Затем мужчина ловко поймал Марику, как раз закончившую протирать его раны, за руку и легонечко сжал ее кисть пальцами:
— Спасибо! Сразу легче стало. Знаешь, как помочь оборотню? Горжин говорит, раньше ты в этом городе жила? Жаль, я тебя тогда не встретил… Такую красоту чужаку не уступил бы!
— Да он бы тебя и спрашивать не стал, — вспыхнула женщина, вроде бы и понимая, что это шутка была с попыткой поухаживать, а все равно за мужа обидно стало. — Он и у меня-то сильно не спрашивал, — попыталась она сгладить первую, резкую фразу.
— Это правильно, — усмехнулся одобрительно Регнум. — Соперников спрашивать не надо. А вот с женщиной советоваться не помешает. Если дочь в тебя пошла, то ты не только красивая, но еще и умная должна быть. Или только красивая? — и засмеялся густым обволакивающим смехом.
Марика смутилась сначала, особенно когда поняла, что ее руку до сих пор сжимают чужие пальцы, а у нее нет ни страха, ни неприятия. Но едва заметила, сразу осторожно вывернулась. Неуютно все же стало, с непривычки.
— Отец у Акиты тоже не дурак был, — высказалась ворчливо, косвенно подтверждая, что согласна с тем, что дочь и умом в нее пошла. Но не только в нее. — Капитан, город целый охранял от набегов.
— Ну а я всего лишь альфа в волчьей стае, — хмыкнул Регнум. — На город пока не замахиваюсь. Но работа все равно тяжелая, жениться как-то все некогда было. А может, встречи с тобой ждал?
— Вот уж дождался на свою голову, — проворчала Марика, стараясь не показывать, что ей нравится это грубоватое странное ухаживание. Муж тоже такой был, прямой и напористый. Этим и покорил…
— Будем считать за согласие, — ухмыльнулся Регнум, оторвал взгляд от женщины и увидел, как из мальчишеской спальни ему сначала кулак, потом кукиш, а потом средний палец показали.