Ромэй:

Меня спасло то, что бабка, в отличие от девчонки, ещё не наловчилась задавать конкретные вопросы. Так что, когда меня прижали к стенке зонтиком, я пролепетал:

— Я просто недавно экзамен сдавал по этому пророчеству…

Старуха сразу выдохнула и махнула мне рукой:

— Пошёл вон! И больше ни ногой в дом, понял?

— Понял…

Было очень любопытно узнать, кем эта карга приходится безумному магу, почему у неё есть полный текст пророчества и много чего ещё, но…

— А письмо от брата отдай сюда, — старушенция выдернула у меня из рук листок, хотя я его уже сделал невидимым. Странная бабка: в самой силы нет совсем, но магию чует прям спинным мозгом.

Я поспешно выскочил из дома, отбежал не слишком далеко и остановился, вдыхая свежий воздух и выкашливая из лёгких затхлость книжной пыли. Потом прокрался обратно, но у самой двери меня практически откинуло в сторону. Пытаюсь поставить ногу через порог и зависаю. Матервестер! И как вот мне теперь девчонку оттуда выводить?

Интересно, а если попробовать вползти? Что она там мне дословно приказала-то? Вспоминая, размышляя и придумывая варианты проникновения внутрь, я почти добрёл до своего сарая. Но ноги уже окончательно заплетались, глаза закрывались, так что я едва успел свернуть с тропинки и тут же уснул, скрутившись калачиком под каким-то деревом.

— Ты думаешь, это человек? — услышал я сквозь сон звонкий девчоночий голос.

— Нет, бабушка сказала, что это маг, и он плохой, — произнёс второй голос, тоже девчачий, но от него хоть не так в ушах звенело.

— А на вид обычный… может, он невкусно пахнет? Или у него корневище загнивает? — снова звонко-звонко резануло мой слух… и мозг. Какие корневища?!

— Маги все отвратительные, так говорит бабушка. И старый кагхни тоже так считает, а он помнит то время, когда магов ещё не было и никто не убивал лес.

Вот больше делать нам нечего, только ходить и леса уничтожать.

— Ой! Значит, у него точно прелый корень! Давай отойдём, вдруг он заразный?!

Я приоткрыл веки. Солнце ярко светило, и, судя по его расположению, время было уже чуть за полдень. Рядом со мной стояли две девчонки-оборотня, не мелкота, но заметно младше меня. Малолетки бестолковые, потому и городят откровенную чушь. Любопытно, но определить их второй образ у меня не получалось, как я ни старался.

— Не-ет, бабушка сказала, что этого она заставит принести хоть немного пользы. Значит, всю болезнь она ему уже удалила и теперь посадит в свежую лунку. А ещё он вчера за лошадками ухаживал, значит, не заразный. Раз его к лошадкам допустили.

Я сел и уставился на отпрыгнувших от меня в испуге болтушек.

— Сами вы заразные! И с прелыми корнями, — с раздражением выдал я им.

Потом, не удержавшись, поинтересовался:

— А вы вообще кто?

Две хорошенькие блондинки с ярко-сиреневыми огромными глазищами в забавных тёмно-голубых панамках с волнистыми краями и такого же цвета юбочках-колокольчиках синхронно открыли рты, чтобы ответить, как вдруг раздался сердитый окрик:

— Эй, Занга, Ганга! Отойдите от него! Бабушка не велела с ним играть!

Из-за кустов с красными сочными ягодами азинмамори вылез сердитый тощий пацан с забавным хохолком на макушке.

— Он маг, а значит, будет тянуть вашу силу и убьёт!

Я от возмущения даже не сразу придумал, что сказать.

— Да с чего ты решил?! — выдохнул наконец я.

— А с того… Ну, соври ещё, что маги не пьют силу оборотней? Пьёте же?!

Я уже начал произносить заученные фразы, что мы живём в симбиозе и всегда заботимся о своих питомцах, за что они из благодарности делятся с нами силой… Но перед глазами внезапно возникло израненное тело кота. Какой тут симбиоз? Я вот свою только пинал иногда, потому что сама нарывалась!

— Дети, идите, поиграйте в другом месте, — раздался спокойный мужской голос за спиной.

Я вздрогнул от неожиданности и обернулся. На меня с улыбкой глядел морщинистый, сильно загорелый старичок с очень любопытным цветом волос — каштановые с тёмно-зелёными прядями. А на висках — седина, как у моего деда. Малышня тут же растворилась, а дедуля протянул мне ведро с ягодами и большое яблоко:

— Завтракайте, юноша, и не обижайтесь на Гейлле. Когда-то она была великой травницей и очень хорошим человеком. Да… и потрясающе красивой женщиной, — старик грустно вздохнул и закрыл глаза, наверное, вспоминая. Я же представить эту грымзу красавицей и хорошим человеком при всём желании не смог, так что с хрустом впился зубами в сочное красное яблоко. — А потом случилось это несчастье… такое несчастье…

Дедок опять развздыхался и посмотрел на меня с укором, словно это я был виноват в произошедшем. Ну, я понимал примерно, про какую он беду, но пять сотен лет назад меня ещё даже в проекте не было. Поэтому я безо всяких угрызений совести вытер с подбородка сок от яблока и засунул руку в ведро с ягодами.

— Мир позвал вас, магов, чтобы помочь своим детям подняться выше. И поначалу так и было. Гейлле просто светилась от счастья рядом с мощным майридзуном, — «вымирающий сейчас вид оборотней, превращающихся в зубров», — вспомнил я цитату из учебника природоведения, быстро пережёвывая тающие во рту сладкие ягоды. — Он был вожаком стада и очень сильным альфой. В их союзе возможности обоих возросли настолько, что Гейлле удалось разбудить уснувший разум деревьев. Тогда мы осознали себя после долгих веков сна, — старик устало улыбнулся и сел на землю, прислонившись спиной к стене сарая, до которого я утром не дошёл лишь несколько метров. Я плюхнулся рядом и снова вгрызся в ароматное, с легкой кислинкой яблоко. — А потом пришла большая беда… Сила у Конти исчезла очень быстро, и он уже не мог быть равным с Гейлле. А она выпила своего любимого до дна за считанные месяцы… и так и не смогла пережить этого горя. Мы сначала не поняли, а потом стало слишком поздно. Гейлле сошла с ума.

Я попробовал изобразить на лице сочувствие, при этом закидывая в рот очередную горсть сладких, почти сахарных, ягод.

— Тогда многие сильные маги потеряли вместе с возлюбленными ещё и разум. Вот, например, брат Гейлле, он часто приезжал сюда со своей женой, но в последний раз… В последний раз он был совсем не в себе… И один.

Сглотнув, я покивал, всем видом выражая соболезнования. Интересно, дедуля знает, что потом этого самого Билле Гара сожгли на костре заживо? Ну, я абсолютно уверен, что Билле — это и есть брат Гейлле. Фамилия одинаковая, к тому же спятил, как и сестричка. Ну, и напоследок письмо сестре с текстом пророчества… Всё сходится.

Я задумчиво укусил яблоко ещё пару раз и вопросительно уставился на старика, держа в руках огрызок. Не будь этого древнего чудика рядом, не задумываясь, выбросил бы в кусты, но при старичке было как-то неприлично. Но он махнул рукой как раз в сторону кустарников: «Птички доклюют».

— А что за девчонки крутились вокруг меня? — спросил я, заедая кисленькое яблоко сладкими ягодами.

— Занга и Ганга? Ты не узнал? — дедок хитро улыбнулся и посмотрел на меня, ожидая, что я поиграю с ним в «угадайку». Я задумался. Потом вспомнил, что он мне тут про разбуженных от векового сна рассказывал, и слегка дрогнувшим голосом произнёс:

— Цветочки?! Колокольчики?!

— Бинго! — выдал старик странное слово, очевидно означающее, что я прав, судя по его довольному лицу. — Именно колокольчики. А кто, по-твоему, я?

Снова минуту размышляю, изучая коричневую старческую кожу и, главное, цвет волос.

— Кагхни?

— Да, мой мальчик, я один из самых долгоживущих деревьев. Но, к сожалению, срок моей жизни подходит к концу.

Старик сказал это так, будто вовсе не печалится по этому поводу. Хотя мой дед тоже уже достаточно спокойно говорит о своей смерти, с какой-то даже грустной улыбкой, очень напоминающей улыбку старого кагхни.

— Это вам ещё жить и решать проблемы… Мальчик, я дам тебе один совет…

Я пожал плечами. Дедуля тоже любит давать мне советы: обычно это стандартные истины, красиво завёрнутые в лёгкий налёт пафоса. Старик с усмешкой взглянул на меня и вытащил из кармана две морковки. Одну положил рядом с собой, а вторую протянул мне:

— Попытайся отнять.

Я рванул морковь на себя, но ничего не получилось. Старичок оказался крепким не только с виду. Потянув посильнее, я упал, но упрямый овощ не покинула рук улыбающегося кагхни.

— Попробуй схитрить, — посоветовал мне он.

Я задумался, потом обхватил свободный кусок морковины и принялся его выкручивать, выворачивать, гнуть в разные стороны. В конце концов, половину замученного корнеплода я себе добыл, а вторая так и осталась у собеседника.

И тут он протянул мне следующую морковку, целую.

— Не старайся силой взять то, что друг отдаст сам. Отобрать можно только часть, а целое всегда больше кусочка.

Я сначала разозлился, а потом сел рядом со стариком и захрустел отданной морковкой. Дедок же положил две измочаленные половинки себе в карман и уставился куда-то вдаль. Потом огорчённо покачал головой.

— Вам надо уходить отсюда, детки. Гейлле слишком стара, она не сможет стать для девочки полноценной парой, — конечно, не сможет. Тем более, пока жив я. — Всё равно ведь со временем она погибнет, моя Гейлле…, — старик вдруг пристально взглянул на меня. — Ты сможешь позвать своего оборотня?

Я отрицательно помотал головой и виновато отвёл глаза.

— Понятно, не получится, — старичок задумчиво пожевал губами. — Жаль. Но ты обдумаешь мой совет насчёт дружбы, силы и целого?

Я кивнул, соглашаясь, что кагхни в чём-то прав. Не зря же до сих пор самыми сильными магами считаются те, кто упоминается в учебниках истории, те, кто вступал в добровольные союзы с альфами. А потом сила магов с каждым десятилетием стала угасать. Нет, в книгах про это не пишут. Но вот теперь, прислонившись спиной к тёплой от солнца стене сарая, жуя сладкую, звонко похрустывающую на зубах морковку и закусывая её ягодами, закрыв глаза и припоминая строчки статистики, которую создателям пособий для Университета всё же приходилось вставлять, пусть и запутав цифры словами…

Матервестер, мы вырождаемся! В голове прояснилось, вспомнились тихие разговоры отца и деда, виновато-сочувствующие взгляды матери, когда я хвастался своими достижениями… Я же последыш, родители меня намного старше, значит, им чётче видно происходящее. А уж деду-то, наверное, вообще должно быть тошно. Я всегда гордился своим отцом, сумевшим призвать дикого оборотня, но считал, что он у меня очень слабый маг: он же никогда не держал больше троих зверей. А на самом-то деле всё наоборот! Он спокойно магичил, и это почти не отражалось на его питомцах. Первый, дикий, умер от старости в двести три года. А сейчас большинство оборотней не доживает и до ста пятидесяти! И маги, у которых несколько десятков на привязи, после каждого сильного магического выброса вынуждены обновлять свой зверинец.

Кагхни выдержал небольшую паузу и продолжил:

— У тебя есть друзья там, за воротами сада?

Я напрягся, изучая своего странного собеседника. Пока он ничего плохого не сделал, но и хорошего тоже. К тому же, он откровенно признался, что любит эту мерзкую старушенцию. Стоит ли выдавать ему лонгвеста?

А с другой стороны… Я же его не выдаю. Мало ли про каких там друзей меня спросили? В Университете у меня тоже есть приятели.

— Да, — и я уставился на старика, ожидая его дальнейших слов.

— Это хорошо, — дед понимающе усмехнулся и подмигнул мне. — Не смотри на меня так, не выдам я тебя. Мне нужна одна травка, а тут она не растёт. Хакатунэ. У нее круглые листья и резкий, неприятный запах, который звери очень не любят. Твой друг сможет принести её сегодня до заката?

— Эм… не знаю… я не уверен, что у меня получится сообщить ему об этом…

Так вот я и поскакал сразу к воротам, открывать их среди бела дня, чтобы нарваться на бабку, которая запретит мне это делать.

— Ну, а до завтрашнего рассвета?

— Эм…, — я вспомнил, сколько мне пришлось потратить времени, уговаривая лонгвеста потерпеть сутки, и вздохнул: — Я не могу гарантировать, что удержу его на закате…

— Скажи ему, что я приготовлю отвар, который поможет девочке придти в норму, но мне для этого необходима хакатунэ.

— А зачем? Зачем вам готовить это питьё?

Плохо я верю в альтруистически настроенных привязанных и влюблённых оборотней, злоумышляющих против собственных хозяев.

— Твоя кошечка очень сильная альфа. Она хочет помнить себя. Поэтому Гейлле даёт ей много отнимающего воспоминания зелья. Ничего магического, но в больших количествах этот состав очень вреден. Гейлле уже не совсем понимает, что творит, и такими дозами она уморит девочку раньше, чем та забудет себя окончательно. А вот если ты принесёшь мне эту травку, я сделаю отвар-противоядие, и к твоему оборотню вернётся память. Но нам надо торопиться.

Мне как-то даже не по себе стало. Одно успокаивало: никакой магии, так что если лонгвест меня не послушается, ворвётся и прикончит каргу… Через некоторое время девч… Таня восстановится. А старик-то меня не понял, неправильно я вопрос сформулировал.

— Зачем вам всё это надо? Зачем вы помогаете нам?

Кагхни смешно сморщился в улыбке.

— Не думай, что я враг Гейлле или хочу перед ней выслужиться, обманув тебя. Видишь ли, я понимаю, что наш с ней срок подошёл. Мне не страшно умирать, тем более, уходить в дальний путь за высокие деревья вместе со своим магом. Но Гейлле… ей так хочется жить… Борясь со смертью, она привязала к себе весь сад, даже детей, — дедок указал подбородком в сторону по-прежнему гомонящей за кустами детворы. — А они, глупые, не понимают, что любимая бабушка умирает и тянет из них силы. Они просто не взрослеют… не растут, как положено. Чахнут и вянут, не успев оставить потомства. Но самое страшное, что когда Гейлле всё же скончается… А это произойдёт скоро или очень скоро, — кагхни вздохнул. — Твой оборотень-альфа не сможет повернуть время вспять и вернуть нашему магу молодость… Она умрёт, а с ней покинем мир и мы все. Весь сад! — старичок взмахнул рукой, и я ещё раз восхитился огромной, ухоженной, цветуще-благоухающей красотой. Будет слишком жестоко, если всё это погибнет вместе со спятившей грымзой. — Поэтому я хочу, чтобы твоя альфа сняла привязку с молодых и детей.

Тай:

Маг, как и обещал, открыл дверь после заката. Видуха у него была… в землю краше закапывают. Но на этот раз у него имелся план. Была последовательность действий. Чёткая. Он смог внятно объяснить, почему нельзя сразу убивать древнюю магичку. К ней привязан целый сад оборотней. Звучало бредово, но я ему поверил. Учитель рассказывал про живые деревья и переживал, что они почти все исчезли — умерли или заснули. Про живые цветы он ничего не говорил, но раз есть деревья, почему не быть цветам? Или, например, оборотень-ягода. Смешно…

А траву хакатунэ я знал. Замечательное средство, если съел что-то не то. Пожевал, зажимая нос, потом тебя тенченя полтора повыворачивает наизнанку и всё. Как новенький. Мне даже стало жалко самку. Добровольно запихивать в себя хакатунэ можно лишь при выборе между жизнью и смертью. Хотя пахнет эта зеленюха так, что сразу сдохнуть хочется.

Но зато быстро найду…

Ромэй:

На закате лонгвест находился у ворот, взъерошенный и готовый перегрызть горло всем и сразу. Мне с большим трудом удалось его убедить потерпеть ещё сутки, пересказав всё, что я узнал. Потом я принялся экспериментировать с оградой и довольно быстро выяснил, что у неё есть несколько режимов работы, заметные только для находящихся в саду. Можно видеть всё происходящее, но не слышать. Можно слышать, но не видеть. А можно полностью игнорировать существование внешнего мира, заблокировав его.

Дождавшись, когда лохматый монстр скроется из виду, я выбрал режим «слышать, но не видеть» и устроился в кустах. Причём так, чтобы в случае опасности сразу выключить внешний звук и самому скрыться за деревьями. Честно говоря, я рассчитывал подремать какое-то время, но оборотень вернулся достаточно быстро. Услышав тройной тявк, я даже сначала решил, что он просто забыл название или ещё как-нибудь ступил, но нет — эта мохнатая скотина, правда, уже в образе человека, с хитрой мордой протянул мне букет явно той самой травы, которую просил старый кагхни. От неё ужасно воняло чем-то таким… плесневело-сладковато-тошнотным… Не знаю, как старик собирается уговорить девчонку выпить отвар на этой травке. А, главное, не очень понимаю, зачем делать отвар, если от одного запаха блевать тянет.

Татьяна:

Лето в этом году длинное, и компания у нас подобралась отличная. Который день гоняем по саду, купаемся в ручье… Веселимся и не надоедает!

А вечером бабушка укладывает меня спать, целует на ночь и даёт выпить вкусного чая, чтобы мне снились хорошие сны. Но сны всё равно приходят… не страшные, скорее странные. В них тревога, и я куда-то спешу, кого-то ищу… а потом не могу вспомнить, что мне снилось.

Стоит же выбежать утром в сад, ночные волнения забываются. Вот только… почему-то мне нельзя ходить туда, где растёт крыжовник и видны дощатые стены сарая. Не знаю, почему, но бабушка не разрешает, да и ребята каждый раз отвлекают меня, если я вдруг засматриваюсь в ту сторону.

Солнце здесь заходит очень поздно, так что когда мы садимся ужинать, ещё светло, как днём. Но ближе к вечеру мне всегда становится тревожно, а в голове начинают мелькать какие-то незнакомые картинки. Я, правда, не очень ориентируюсь по времени, но бабушка, которая часто выходит посмотреть, как мы тут развлекаемся, сразу хмурится и говорит, что уже скоро стемнеет, надо кушать и пить чай. Поэтому мы всей толпой рассаживаемся за столом на веранде и трапезничаем… Хотя иногда мне совсем не хочется есть, тем более бабушка кормит только кашей, фруктами, овощами и ягодами. Говорит, что мясо вредно… А потом мы пьём чай. Мне бабушка приносит всегда особенный, специально заваренный. После него меня почему-то сразу клонит в сон и голова мутная… Но бабуля утверждает, что я набегалась за день и устала. Наверное, она права. Я ещё ни разу не досидела до заката, засыпала чуть ли не на стуле, и бабушка уводила меня в спальню.

А сегодня, стоило бабуле уйти в дом, к нам вышел соседский дедушка. Он первый с нами поздоровался, и все ребята ему радостно ответили. Оказывается, они с ним знакомы, а я нет. У него такое странное имя — Кагхни.

Сосед сказал, что сегодня очень жарко, поэтому он хочет угостить нас холодным морсом. И протянул мне открытую фляжку.

Мне действительно очень хотелось пить, поэтому я взяла и глотнула… Кха! КХАРКХА! Что это… за… отрава?!

Ромэй:

Мне было велено дежурить у сарая, а старик двинулся ловить и отпаивать мою непутёвую кошку. Вернулся он с девчонкой на руках. Та слабо трепыхалась, но дедок упорно заливал в неё содержимое фляжки, приговаривая: «Пей, пей, у нас не так уж много времени.» Мне даже жалко эту дурочку стало: такая она была несчастная, бледная и мокрая — ведь сопротивлялась же трудам кагхни изо всех сил, и я её прекрасно понимал.

Когда всё, что было во фляге, очутилось или в девчонке, или на ней, старик поставил Таню на землю, придерживая её за плечи, и кивнул мне: «Отвернись!» Я сначала не понял, с чего бы вдруг, но тут моего оборотня ка-а-ак… Да уж, хорошее противоядие, ничего не скажешь! Я ожидал, что оно там внутри побродит и всё нейтрализует, а оно, оказывается, работает только с выводом наружу. То есть вот берёт всю отраву из организма, хотя, наверное, сам организм тоже прихватывает… и наружу выворачивает. Признаюсь, я краем глаза следил, с тихим ужасом и одновременно с каким-то странным интересом — точно там никаких органов не выплюнется? Просто, ну реально… никогда раньше такого не видел и видеть, если честно, больше не хотелось бы… да и увиденное предпочел бы развидеть… и расслышать… и, если уж на то пошло, и разнюхать тоже не помешало бы! Травка и до пребывания внутри девчонки пахла отвратительно, а уж после… Как там кагхни держался, в самом эпицентре, не понимаю.

Но наконец действие чудо-травы закончилось, и Таня поднялась с земли, отряхнула руки, огляделась… Лицо белое, глаза красные и слезятся… Красавица, матервестер!

— Ромка? Что… Кха… Что случилось? Где мы?

Татьяна:

Мамочки, как мне плохо… что это? Ощущение, что меня поймали за желудок и рывком вытащили его на всеобщее обозрение. И запах… бе-е-е… ой… ну вот, опять. И в глазах темно, лишь круги разноцветные плавают.

Еле-еле эти самые глаза разлепила. У-у-у… как всё вокруг качается… А почему мне так… так… дерьмово?!

Пока кусты и земля плавно водили хоровод, а я пыталась за ними успеть, чтобы не брякнуться с… стоп, на ногах я и не стою. А как тогда? Блин, не вижу… А что вижу? О! Магёныш.

— Ромка? Что… Кха… Что случилось? Где мы?

— Ну, кому-то же очень приспичило бабушку до дома проводить. Вот и проводили… Ты под дурманом вторые сутки, а я в сарае навоз убираю, — выдал мне обиженный мальчишка.

Чего это он? Какой дурман, какой навоз?! Почему… у-у-у, блин, опять выворачивает!

Не знаю, долго ли меня так полоскало. Когда пришла в себя, обнаружила незнакомого (или знакомого?) деда, который почти на руках меня держал, пока я поливала окрестную растительность на редкость смердючим содержимым собственного желудка. Чем это меня траванули? Блин!

Только минут через пятнадцать я смогла сесть на травку спиной к деревянной стене (не понятно откуда взявшейся) и посмотреть на магёныша более-менее осознанно.

— Почисти, пожалуйста? — попросила я, содрогаясь от вони, которую источало… всё. И моя одежда в том числе.

Ромка радостно просиял, щёлкнул пальцами, и я с облегчением почувствовала себя чистой. Причём и снаружи, и внутри… А это недоразумение тем временем сменил улыбку на надутые губы, потом поджал их и испуганно оглянулся… Потом опять посиял на меня и опять надулся. Ух ты, как он бодро-то… блин, надо разобраться, что происходит. Что он там про бабушку…

И тут меня стукнуло. По затылку. Я всё вспомнила!

И этого «всего» оказалось до фига и больше. Я запуталась окончательно. Итак, я помню, что милая… бабушка? Моя бабушка? Да нет, не моя, у меня вообще нет бабушек, я просто всегда хотела… Значит, старушка из кафе. Она угостила меня чаем, и… ой! Опять!

Одно воспоминание о вкусном напитке едва снова не вывернуло меня наизнанку, но обошлось.

— Что… она… со мной сделала?

— Так говорю же! — ещё немного и ногами будет топать на мою непонятливость. — Опоила она тебя чем-то, сразу и намертво! Потому что она моментально разглядела, что ты — альфа, ясно?! И за твой счёт собиралась ещё лет так десять протянуть… предварительно меня угробив. И, кстати, тебя тут не просто так спасли, а чтобы ты от этого божьего одуванчика сад отвязала.

Мысли в голове ворочались, как заржавевшие гири — мало того, что неподъёмные, так ещё и фиг провернёшь… бабуля… старушка… та старушка из кафе… она меня чем-то уколола, и с той минуты для меня всё, как в тумане. Ромку угробить? За что? Он вредина и зануда, но не убивать же за это… МОЕГО мага!

Я села прямее, подышала носом, как учили. В голове прояснилось. Так. Так. Так. Влипла, подруга? Так тебе и надо! Чтобы ушами не хлопала и не считала себя самой умной. Вот… надо что-то делать, ведь меня спасли не просто так?

Огляделась. Кусты, трава, грядки… и перепуганные дети в кустах. Таращатся на меня круглыми глазищами, а я… я их знаю. И вижу, что они не люди — вот ни разу.

Оборотни, только странные. Запаха я пока не чувствую — всё обоняние отбито. Но тем не менее… и каналы от них… привязка… Ого! Качают! Силу из детворы так и тянут!

— Сейчас… я только…, - стоило мне пошевелиться, как ребятня отпрянула назад в своё укрытие, и кто-то из них пронзительно завопил:

— Бабушка-а-а! Бабушка!

Дальше всё закрутилось настолько быстро, что я не успела ничего понять. Лишь узрела, как с едва видневшегося сквозь ветки деревьев крыльца сбежала… бабушка. И на всех парах ринулась в нашу сторону.

Во мне столкнулись два чувства: с одной стороны, я понимала, что эта старушка несёт угрозу, а с другой… это же бабушка. И я помню, как она поправляла мне одеяло, и… она не притворялась, когда смотрела на меня любящими глазами. Однако это не помешало ей травить меня и мучить Ромэя.

— Убей её, гадкий мальчишка! Убей! — издали закричала… магиня… Роме?

Да, теперь я вижу, что все привязки — со всего сада — тянутся к ней, питая и поддерживая… практически мёртвую женщину. Она что, действительно думает, что магёнок её послушается? Я повернулась и увидела искажённое мукой лицо Ромки. Он отчаянно боролся… с собой?