Татьяна:

— Простите, леди, двоих я бы не вытянул. Я выбрал вас.

Эта фраза прозвучала из пустоты, как выстрел прямо в голову. Я почувствовала под ногами твердое скальное основание и резко распахнула зажмуренные глаза. Прямо напротив, серьезно хмурясь, стоял мой «спаситель», все такой же, мать его, элегантный, даже несмотря на то, что слегка потрепанный. Костюмчик кое-где порван, волосы всклокочены, на скуле синяк, щека поцарапана.

И все то же спокойно-надменное выражение поперек морды, глаза… вот в эти глаза я и целилась, когда с размаху врезала гаду прямо в переносицу. Сука!

— Тебя просили?!

Увернулся, сволочь. Удар пришелся по скуле, и то вскользь, ворон тряхнул головой, в непроницаемых глазах мелькнуло что-то похожее на сочувствие.

— Простите, но мне казалось, что его жизнь для вас имеет значение, — он чуть кивнул в сторону… Там среди камней трепыхался от холодного ветра Ромкин плащ.

Я забыла о вороне в ту же секунду и просто перелетела через груду каменных обломков, не обращая внимания на зловещее шуршание осыпающегося в пропасть щебня.

— Ром… Ромка… — отбросила пару камней, отдернула трепещущий на ветру плащ. Бледное лицо, ни кровинки, губы белые, но ресницы вдруг дрогнули.

— Позвольте, — ворон отодвинул меня плечом в сторону, легко приподнял камень, придавивший Ромкины ноги, и я, стараясь не дергать резко, очень осторожно и аккуратно вытащила его на свободный участок тропы.

— Ром… хороший мой, открой глаза… пожалуйста! — фляжка так и висела у меня на поясе, и вода в ней еще была, совсем немного, но брызнуть мальчишке в лицо, а потом осторожно влить несколько капель в полуоткрытые губы хватило.

Ворон подсел рядом и начал аккуратно щупать ноги, проверяя, нет ли переломов… ну и где-то в икре Ромка застонал, ворон хмыкнул, что-то там покрутил, помассировал и дернул…

Я его воспринимала как фон, реагировала, если только шевелился, и то в сторону Ромки. Вот сейчас бросила быстрый взгляд и тут же снова уставилась в бледное мальчишечье лицо.

— Трещина, маг сам срастит, как в себя придет.

Я даже не кивнула, просто приняла к сведению. Да плевать мне на ворона!

— Ром… ну Ромка же! — а руки сами ощупывали голову магенка, шею, плечи… вроде все целое.

— Та-ань? — глаза широко распахнулись и уставились сначала на меня, а потом Ромка резко сел, застонал, уставился на ворона, на меня, снова на ворона. — А где Тай?

Я, кажется, сегодня откушу себе губу совсем… с такой силой впилась в нее зубами, что во рту снова солоновато-медный привкус крови. Все это время, пока я тормошила Ромку, била ворона… я старательно не думала ни о чем, кроме того, что вот сейчас делаю, вижу, слышу… совсем не думала. Больно, как больно!

— Он упал. Отпустил меня и упал, — и снова до крови клыки в губу, и снова изо всех сил зажимать внутри себя крик. Не крик даже, безумный вой осиротевшего зверя.

Ромка замер, глядя на меня широко распахнутыми глазами:

— Ка-а-ак упал?

Я молчала. Вот просто не могла ничего сказать, и все.

Магенок еще несколько секунд посидел, потом оттолкнул мои руки, попытался встать, не получилось, тогда он пополз к пропасти, к самому краю, и уставился вниз.

— Куда, придурок! — я за шиворот отдернула мальчишку от обрыва, встряхнула:

— Лечи ногу и пошли. Быстрее!

Ромка застыл, непонимающий, растерянный, мальчишка-мальчишкой… И вдруг как будто резко состарился, нахохлился, ссутулился, вздохнул громко и кивнул:

— Хорошо, я сейчас.

Ромэй:

Мысль о том, что Тайя больше с нами нет, что его вообще больше нет… не укладывалась у меня в голове. Мы шли вперед, молча, как-то отчаянно-зло шли. Неверяще. Я постоянно прокручивал в голове все, что произошло, — погоня, камнепад, щит… я держал магический щит! Ни один камень не мог пробить его, я был полностью сконцентрирован, у меня хватало сил… Я поднимал Таню и Тайя и держал щит и… Как?! Как я смог пропустить два камня?! И… и почему они не разнесли мне спину и голову? И… что вообще это было? Ворон, опять же… Откуда тут взялся Багдасар?

Я поднял голову вверх — ворон летел над нами, уверенно, как будто знал, куда именно мы направляемся.

Почему он вновь появился? Почему он не появился на несколько минут раньше? Как… как мы теперь будем жить без Тайя?

Если я шел и пытался понять, где именно ошибся и как мы будем жить дальше, то Таня, по-моему, ни о чем не думала и просто шла. Зло и отчаянно. И взгляд у нее был такой же — отчаянно-злой. Наверх, на ворона, она даже не смотрела.

Трещину в ноге я залечил, но ныла она как будто незалеченная, и это очень отвлекало от самобичевания. Я мучился, что не смог, не удержал, ведь все решали даже не минуты, секунды… Чего мне стоило вырубиться на несколько секунд позже? Перекинуть их и… Но потом возникал вопрос про непонятное. Что меня ударило с такой силой? Что могло пробить магический щит? Камни? Магический щит и камни? По голове с такой высоты камнем, и у меня не царапины? А потом? Когда я вырубился? Единственная пострадавшая часть тела — нога… Да меня засыпать должно было!! Похоронить под лавиной, а она как будто по щелчку пальцев закончилась. Да и началась — тоже… И… Тай… И… Багдасар… И… Не верю!

Остановились мы в очередной долине… Деревца не радовали, лесок чуть поодаль — тоже, поющие птицы вообще раздражали.

А Таня вела себя так, как будто ничего не произошло. Вообще ничего. Она даже постель на троих приготовила. Ну то есть место расчистила на троих, кинула свое одеяло, обернулась, увидела одного меня… процедила сквозь зубы: «Я на охоту» и исчезла. Быстро, как будто за ней гнались. Ворон, кстати, тоже исчез. Только пораньше. Как только мы на привал начали устраиваться, он взял и улетел, матервестер!

Примчалась Таня с ужином в зубах довольно быстро. Зло и молча приготовила, я даже не успел дернуться, чтобы помочь, положила в миску мне, себе и замерла… Я тоже замер, понимая, что если она сейчас заплачет, сам могу не удержаться. Но нет, глаза у Тани оставались сухими, злыми и отчаянными. «Ешь, бульон очень полезно!»

Какое, матервестер, «полезно», когда Тай… Тайя… Но я взял миску и стал есть. Потом мы, тоже молча, улеглись спать. Вернее, просто улеглись и задеревенели, стараясь не шевелиться. Обманывая друг друга, что спим… Но в конце концов я все же отключился на какое-то время, а когда вновь открыл глаза, Тани рядом не было.

Но я чувствовал ее где-то совсем рядом и тихо покрался в том направлении. Споткнулся о какой-то сучок и взлетел, невысоко, как раз чтобы разглядеть в кустах катающееся по земле тело не то пантеры, не то человека… Страшная лапа энтакату когтями царапала землю, вспахивая ее до корней деревьев, а человеческая рука зажимала рот, чтобы оттуда не могло вырваться ни звука… Только я слышал Танин плачь не ушами, он был внутри меня, разрывая на части… Но единственное, что я мог сейчас сделать, это так же бесшумно скрыться обратно, к кострищу, укутаться в одеяло и притвориться спящим.

Татьяна:

Утро наступило не скоро. А вместе с утром пришло понимание: вчерашний день не вернешь… Тайя не вернешь. Удивительно, его я помню так, словно вот сейчас он хмыкнет что-то за моей спиной и положит руку на плечо, накинет куртку… помню запах, помню… вкус, звук, взгляд… как наяву!

А вот вчерашний день подернулся болезненной дымкой нереальности и словно ушел очень далеко по лестнице времени. Или я ушла, а этот день, с его пропастью, страхом и потерей, остался где-то внизу, за много-много ступенек от меня.

Тай — остался. А его смерть ушла… но не забрала с собой тянущее чувство тоски, непрекращающуюся боль, но эта боль уже не рвала на части, как ночью.

Я так и не уснула, если не считать короткого забытья перед самым рассветом. Когда глаза, из которых уже не лились бесконечные слезы, закрылись, на востоке розовели зубастые вершины пиков, а когда я их открыла — золотистая каемка на снежных кромках стала всего на волос шире.

Рядом завозился магенок, повернул ко мне осунувшееся, измученное лицо с запавшими глазами. Он тоже почти не спал.

Я пару минут смотрела на него. Молча. Потом протянула руку и кончиками пальцев погладила по щеке, обрисовала резко проступившие скулы, коснулась обветренных губ, задрожавших под моими пальцами, чуть скривившихся в попытке то ли улыбнуться, то ли заплакать…

Заплакать… Это я выплескивала боль и ужас в безумном вое, убежав так далеко, как смогла, это я зажимала себе рот и крушила камни и негустые кусты на крутых склонах. А бедный мой магенок не смог даже выплакаться… Впрочем, я тоже выла без слез. Словно выжгло изнутри все. А теперь…

Резко притянула его к себе, так же молча. Никого вокруг нет, а если бы и были — плевать. Мы сейчас только вдвоем против всего мира, и у нас одна боль на двоих. Горячие капли побежали по лицу, а потом их стало… много.

Не знаю, сколько времени мы просто… ревели, тесно прижавшись друг к другу. А потом Ромка отстранился, вытер слезы сначала себе — рукой, потом достал платок и помог справиться с потопом мне.

— Давай закончим это, — решительно сказал он и встал. — Сделаем то, за чем шли!

Ромэй:

И мы пошли дальше. Наше молчание уже не звенело, как натянутая до предела леска, но оно не было привычно-уютным, как раньше, когда мы шли и обменивались улыбками и шутками.

Выплаканная боль забрала с собой остроту, тяжесть, но осталась щемящая пустота… Нет даже — воспаленная рана, к которой нельзя прикасаться, нельзя тревожить, надо просто научиться жить с ней и терпеть.

Странно, но смириться и принять смерть Тайя у меня не получалось, матервестер! Я чувствовал его, почти физически ощущал… слышал его голос… то ли в памяти, то ли в голове.

— Привал! — объявила Таня, и мы уселись, чтобы выдохнуть и потом начать заниматься обедом. И тут сверху на нас практически упал ворон…

Да, я видел его после драки с разбойниками, видел вчера… Было такое ощущение, что к его одежде не пристает пыль, а к его сапогам — грязь. Зачарованная прическа и тело, не знающее запаха пота…

Точно объяснить, что сегодня было не так, я бы не смог — тот же идеально сидящий камзол, те же начищенные сапоги… Может быть, более небрежно уложенные волосы? А может быть, непривычный взгляд? Да, взгляд… Не самоуверенного лощеного хлыща, а чуть растерянный… как будто он сам не понимает, зачем прилетел.

Таня подобралась поближе и не сводила с гостя напряженных глаз, но молчала.

Багдасар склонил голову, приветствуя, оглядел наши еще не разобранные сумки, потом нас и махнул рукой в сторону тропинки, глядя на Таню:

— К сожалению, у вас нет времени на отдых, леди. У вас вообще почти не осталось времени…

— Кто вы, и что вам от нас нужно? — голос у Тани вроде бы спокойный, но где-то на грани слышимости звенит настороженность.

— Мне? — Багдасар как-то странно усмехнулся.

Вообще он выглядел так, как будто вот-вот упадет, при этом умудряясь стоять прямо, расправив плечи, и больше всего напоминал принца с картинки из книги сказок. Очередной раз царапнула… даже не зависть, а что-то типа сочувствия. Как же в него долго и старательно вбивали такое поведение! Знания тела, доведенные до автоматизма, прививаются с ранних лет и при постоянном контроле.

— Мне нужно, чтобы вы жили, леди. Но всем остальным нужно, чтобы вы исправили чужие ошибки.

Таня тем временем рассматривала гостя все пристальнее, с таким видом, словно вся ушла в созерцание и, по-моему, даже не услышала, что он говорит.

— Что с вами? Вы ранены?

Татьяна:

Какой-то он был… нет, нельзя сказать, что потрепанный или еще что-то похожее, но с вечно безупречным вороном явно было что-то не то.

Он вообще непонятный и с какого боку приплюснутый — тоже надо разобраться. Вроде как все еще транслирует в пространство образ рыцаря без страха и упрека, только, похоже, что рыцарь того… умирающий.

— Леди, может, мы оставим вопросы и ответы на более подходящее время? — взгляд у него… а еще он как-то оглядывается… вроде незаметно старается, но, кажется, словно чего-то боится. Странно, вот такой слегка «подпорченный» и нервный образ выглядит гораздо более живым и… я бы сказала, симпатичным, если бы мне не было все равно.

— Хорошо, — решила я. — Нам все равно надо идти. Если вам так хочется, можете присоединиться, но как только мы уйдем с открытого места… Я права, вас именно это беспокоит? Как только мы уйдем отсюда, вы многое должны будете объяснить, лорд… Ворон.

На «лорда» Багдасар ответил вопросительно изогнутой бровью, но кивнул и пошел за нами следом. Пешком пошел.

Подходящее для разговоров время наступило нескоро, потому что нервничающий пернатый уговорами и чуть ли не пинками гнал нас по горам до самой темноты. И только когда солнце уже скрылось за щербатым частоколом снежных вершин, мы остановились наконец возле какой-то пещерки в скале.

Пещерка была так себе, просто небольшая ниша в каменном боку великана, но укрыться от ветра можно. И вода есть неподалеку. Сойдет, тем более, что нервное напряжение, весь день гнавшее ворона все дальше, немного спало. Немного, но не совсем.

Он сидел у разведенного Ромкой костерка, держал в тонких длинных пальцах кружку с горячим питьем и старательно гипнотизировал огонь, вроде как не замечая моих вопросительно-внимательных взглядов.

Странно, но я на него даже не злилась. Может, просто сил на злость не осталось? Последние дни были слишком тяжелыми, и не в физическом смысле, они били по чувствам, сжигали и раскалывали душу, и душа обессилела… может быть.

Осталось какое-то пустое, ненормальное спокойствие и легкое любопытство. И… нет, это не интерес к ворону, как к мужчине, это что-то другое. Что-то в нем меня раньше раздражало, а сейчас исчезло. Или не исчезло, но поменялось? И теперь не раздражает, а тревожит, заставляет всматриваться пристальнее, замечать мелочи, обдумывать детали?

Тут ворон, словно почувствовав, наконец, мой сверлящий взгляд, чуть дернулся, и ворот его рубашки распахнулся.

Я вздрогнула, по спине пробежала холодная дорожка. Машинально найдя взглядом Ромку, я убедилась, что он занят спальными «грелками». Снова посмотрела на ворона. Показалось? Нет. Судя по тому, как он поспешно стянул ворот рубашки и как при этом дрогнул от боли взгляд — а больше он ничем себя не выдал — не показалось.

Зачем я это делаю? Вот уж ни разу не за тем, чтобы просто потрогать красивого, но чужого парня, и не затем, чтобы привлечь его внимание. Какое… нафиг, внимание? Тай… одно имя отзывается гулким эхом невыплаканной боли. А здесь… просто парень. И ему просто больно. А мне просто надо разобраться, что за хрень вокруг творится.

Я молча встала и пересела к нему вплотную.

— Спасибо. За то, что не дал мне упасть. И прости, я не могла сказать это сразу.

Он на удивление легко позволил мне отвести его руку от ворота, и рубашка снова распахнулась, открывая уродливый воспаленный рубец через правую ключицу. Били со спины, захлестнув удар на грудь, почти до соска.

Очень осторожно проведя рядом с этой красной полосой пальцем, я подняла глаза на ворона:

— Это за что? — и тут взгляд зацепился за следующий рубец, рубашка поползла с гладкого загорелого плеча, открывая уже зажившие полосы и еще воспаленные рубцы. Мои пальцы замерли, касаясь его кожи, сама я, кажется, перестала дышать.

— За то, что не дал упасть вам в пропасть, леди, — он все еще смотрел только на огонь, а сам словно заледенел под моей рукой.

— Прости… — мне было почему-то очень… грустно и больно. Не так, как с Тайем, совсем иначе, но… как-то щемяще-грустно от того, что я не могу сказать этому парню ничего, что его по-настоящему согреет.

Рубашка под пальцами, как живая, сползала все дальше. Еще один шрам, еще… еще… и вся спина в белых полосах заживающей боли. Непреодолимое желание тронуть их ладонями, словно мне важно почувствовать: это настоящее, не иллюзия, словно это поможет мне очнуться от шока. За что? Это за что?

Я повторила вопрос вслух, кожей впитывая ощущение узловатых следов страдания на гладкой мускулистой спине.

— За то, что я вмешался в городе… — почти совсем зажившие шрамы на плечах, странные, словно сдвоенные полосы. Плеть с двумя хвостами?

— За то, что я вывел вас из пещеры разбойника… — эти рубцы более свежие и гораздо более глубокие. Через всю спину и идут ниже. Он же оборотень! Что надо делать с оборотнем, чтобы…

Я почувствовала, как сжалось в болезненном спазме горло, а слезы, те самые слезы, которые, казалось, уже все выплакались после того, как мой лис упал в пропасть… снова подступают к глазам.

— Зачем? Почему? Зачем ты так… с собой? — я многое хотела бы спросить, но сквозь сжатое слезами горло прорываются только короткие бестолковые восклицания.

— Зачем так что, леди? — он так и не расслабился, так и сидел как будто заледенелый.

Мужчины… что с вами делать, как вас понять? Вы сами-то себя понимаете?

— Зачем ты помогал нам, если это стоило тебе так… дорого? — что я могу дать ему в ответ? Сомневаюсь, что ворону нужна моя жалость. Но я ведь и не жалею, это не то, не так! Сочувствую всем сердцем, в котором колет и режет от одной мысли, как ему было больно. Просто потому, что он, черт побери, живой! А вовсе не кукольно-образцовый рыцарь в черном плаще! Он живой парень, оборотень, а его вот так, безжалостно, бесчеловечно!

Ну как ему объяснить? Как спросить правильно?

Мы — оборотни. Для нас прикосновение — не совсем то же самое, что для людей. Им можно многое сказать. Многое… Мои ладони осторожно гладили, едва касаясь, израненную спину и плечи, а потом пальцы скользнули ему в волосы.

Я понимаю твою боль. Я ПРИНИМАЮ твою боль, я ее чувствую, разделяю и хочу забрать себе хотя бы часть. Как там в старой сказке? «Мы одной крови!»

Он расслабился, чуть откинул голову назад, но все равно не шевелился, только уже как-то тепло не шевелился, просто был бы кот — сказала бы, что мурлыкал…

— Вы спасаете мир, леди, а я пытаюсь спасать вас…

— Спасибо. — Я уже говорю почти спокойно и не убираю от него рук. Ну хоть так… а что я еще могу? — Но не стоит больше. Цена… мне не нравится.

— Я тоже не в восторге, — засмеялся ворон. Впервые засмеялся, по-настоящему, не вежливо улыбнулся, а от души. — Но это мое решение и мой выбор, леди, — и сразу такой серьезный стал, решительный. — Поверьте, моя спина и ваша жизнь не сопоставимы по ценности.

— Я так не считаю, — нет, вообще-то, конечно… жить мне хочется. И… нет, я сейчас не буду думать о Тайе. — Я понимаю… что ты не волен в своих поступках. И наверное не можешь многое рассказать. Расскажи то, что можно. Пожалуйста.

Я все же альфа. Еще молодая, не умею управлять стаей, не умею многого. Зато я уже могу забрать часть боли, или страха, или горечи и поделиться тем… чего у меня у самой мало. Для себя мало — уверенности, спокойствия. А вот для других, для оборотня, которому это нужно — нашлось. Вот так, через руки, через кожу, нежным проглаживанием, правильным прикосновением. Меня никто не учил, оказывается, это пришло само, когда стало по-настоящему нужно.

— Когда-то очень давно молодая леди из семьи Дзэнфунтагузи решила выдавать себя за мужчину. Возможно, ей не нравилось покровительственное отношение к женщинам, или она считала, что так добьется большего признания. И вот леди Сэдаэн стала Сэмом Мак Тзе-Фуном… Вот и все, что я могу вам рассказать, леди, без вреда для собственной жизни.

— Спасибо… — да, спасибо, хотя кроме смутных догадок его объяснение мне ничего не дало. Но все равно. Сейчас он с нами явно по собственной инициативе, судя по тому, как нервничал и старался увести с открытой местности. Это уже стоит благодарности. Не могу сказать, что прониклась какими-то особенными чувствами к ворону или стала ему безоговорочно доверять. Нет.

Он не властен над собой, он принадлежит магу. Магине… явно враждебно настроенной. И эти местные имена… о чем-то мне говорят, а о чем — надо вспомнить.

— А давайте спать, а? — вдруг подал голос Ромка, который все это время сидел тихо и молча. Я оглянулась на него — спокоен, собран, но ревности или недовольства в глазах нет.

— Ром, ты можешь залечить это безобразие? Ему до сих пор больно.

Рома не успел даже сдвинуться, как ворон отрицательно замотал головой:

— Спасибо, леди, но как мне потом объяснять случившееся своей госпоже? — он мягко, словно неохотно отстранился, надел рубашку и встал. — Лучше пусть все будет так как есть… К тому же мне пора вас покинуть. Я вернусь утром. Рано утром.

Я проводила его долгим взглядом, потом обернулась к Ромке и явственно передернула плечами. У меня не было уверенности, что к утру у Багдасара не прибавится шрамов.

Ромэй:

Я смотрел, как Таня сидит рядом с вороном, разговаривает, изучает его спину, гладит… Единственное чувство, которое я испытывал, была усталость, хотя какую-то часть пути я левитировал, оберегая ногу от нагрузок, но часть шел, потому что до сих пор не мог понять предел своих магических сил. Вдруг начнется бой, а у меня этих сил не хватит, потому что я все их потратил на то, чтобы лениво лететь над землей, вместо того чтобы хромать по ней ногами.

Когда прозвучало «А это за то, что не дал убить…», я замер, с удивлением уставившись на Багдасара. Он что же, ради Тани страдал? Спасал нас вопреки приказам собственного мага? Такое невозможно. Просто невозможно, потому что оборотень не может… физически не сможет противостоять силе, идущей через привязку. У него даже умереть не получится, если маг ему запретит, и сердце само остановится, если маг пожелает. А тут… Да, его потом наказывают, судя по лицу Тани, очень жестоко, но он продолжает упорно неповиноваться. Матервестер, ну и сильный же!..

Род Дзэнфунтагузи мне был знаком, совсем недавно я слышал… Точно! Багдасар сказал, что его мага… магиню зовут Сэдаэн Дзэнфунтагузи. И тут я просто воздухом поперхнулся! Сэдаэн Дзэнфунтагузи и есть Великий Сэм Мак Тзе-Фун? Так ему ж… Ей… более шестисот лет уже! Великий маг, с которого началось наше возвеличивание и падение оборотней… жив?! До сих пор жив?! И Багдасар служит ему и даже смеет не выполнять приказы?! Какая наглость!

Матервестер… возмущение внутри меня было какое-то неестественное, не мое, как будто внутри меня собралось все, что закладывалось в школе, в Университете, в семье… Великий Сэм Мак Тзе-Фун! Почти бог…

Да, почти бог, который почему-то хочет убить Таню… Может быть, он прав? Может быть, я запутался и перестал понимать, где друзья и где враги? Почему я, маг, на стороне оборотней? Зачем я хочу что-то исправить?..

Укутавшись в одеяло, я уткнулся носом между Таниными лопатками, обняв и прижав ее к себе как можно крепче. Может, я и правда запутался? Влюбился и запутался? На той ли я стороне?

Татьяна:

К утру я все же вспомнила, что за карусель вертится в моей голове при словах «Сэм Мак-кто-то там» и «Сэдаэн Дзе-тра-та-та». Вот дура, ворон прямым текстом сказал, что его долбанутая магичка и легендарный гад, испоганивший мир — одна и та же рожа.

Хорошо, что вспомнила, разозлилась. А то пока злости не было, такая тоска накатила… Мне Тай снился, каждый раз, как закрывала глаза. Почему-то только его голос, точнее, крик. Словно его мучают, как ворона… Видимо, впечатления наслоились.

Нет, ну какая же сука эта магичка! Я уже не сомневаюсь, что все неприятности, встретившиеся нам по пути — ее мерзких ручонок дело, проклятой старушенции. И Тай… Убью гадину!

За Тайя и за ворона тоже. Внутри все переворачивается, как вспомню эту спину, на которой места нет живого. А он еще помогать лезет… вопреки приказу! Сильный. Но глупый. Я так и не поняла, зачем он так рвется самопожертвоваться ради нашего спасения. Мир спасать — это хорошо, но как-то слишком абстрактно.

И в то же время вот такой, раненный и измученный, Багдасар был гораздо больше похож на нормального человека, то есть оборотня. И вызывал больше симпатии. Наверное, встретились бы мы в других обстоятельствах — могли бы даже подружиться. Наверное…

Вот непонятно только, как быть с ним дальше. Он ведь может привести нас в ловушку, к своей злобной бабульке. Или не может? Предупредит? А если она прямо запретит это делать?

Решать пришлось быстро. Незадолго до рассвета вернулся ворон. Еще более измученный, чем был вечером, я даже на расстоянии чувствовала, как ему больно двигаться, он, по-моему, даже ходил с трудом. И это после оборота!

— Леди, надо торопиться. Лабиринт вы должны пройти до заката.