Рэн в нерешительности топталась на пороге, не решаясь войти в собственное жильё, ставшее ей пристанищем несколько лет назад. Там за дверью сидела её старшая сестра, если, конечно, Айлэнэй не ошиблась. Но прежде в таких делах единорог никогда не ошибалась.

Рэн часто представляла в мечтах эту встречу. Правда, в них она заходила в отчий дом, а ей навстречу кидались обе сестры и отец. Представляла себе в подробностях, как они просят её о прощении, как говорят, что скучали по ней. Потом служанки накрывают праздничный стол, а Альвия готовит её, Рэн, любимый пирог…

Но всё это было только в мечтах. Она давно свыклось с горькой мыслью, что на самом деле этого никогда не произойдет. После тех ночных событий, произошедших в парке, она думала, что больше ничто в мире уже не сможет её напугать.

Она ошибалась.

Ночь минула. Воцарился день.

А потом настало время суда.

Тот суд навеки оставил отпечаток в её душе.

… Отец стоял, словно статуя возмездия, бесстрастно внимая судью. На дрожавшую, притихшую девочку он не обращал ни малейшего внимания. Она же со страхом взирала на него, не решаясь произнести ни слова. С того момента, как он объявился в зале суда, он не сказал ни единого слова, и это пугало больше, чем, если б он устроил ей скандал и строго отругал.

— Итак, — провозгласил судья. — Я рассмотрел все факты по данному делу и считаю, что группа учащихся в Королевской Академии Магии в составе Нирины и Раена из семьи Коу, Бэтси из семьи Праллен, Дайяниррэн из семьи Валт и Крэшлвейнс из семьи Молтинайт заслуживают наказания за совершение одного из ужаснейших преступлений — тёмное колдовство в Запрещённые дни.

Большинство собравшихся дружно ахнули. Маркиза Праллен — мать Бэтси упала в обморок. Тут же подбежала одна из служанок, поднося ей нюхательные соли.

Судья же продолжал читать приговор, которому предстояло поставить огромный, жирный крест на дальнейшей судьбе Дайян.

— … но, учитывая то, что родители виновных являются законопослушными и уважаемыми гражданами Амфии, суд решает восстановить их детей в Королевской Академии Магии, а также налагает штраф в размере…

Было видно, как друзья Дайян облегченно вздохнули, а их родители радостно поспешили к ним. Все.

Кроме ее отца.

— Ваша честь, — обратился он к судье.

Дайян вздрогнула от холодного тона отца.

— Да, граф Валт? Суд внимательно слушает вас.

— Дайяниррэн. Думаю, она более не нуждается в продолжение обучения в Академии.

Голос отца звучал размеренно и спокойно, даже притихли счастливые родители. Дайян же в оцепенении смотрела на отца, не в силах поверить в услышанное. Она просто тупо глядела на него, чувствуя, как у нее под ногами уплывает земля, рушится весь мир.

— Вы уверены? — Уточнил судья, удивленный просьбой Андриана Валта.

— Уверен, — холодно подтвердил тот.

— Хорошо.

Дальше всё слилось воедино как ужасный кошмар. Удивлённые лица друзей, шепотки взрослых, роптание прислуги, зал суда, поездка в карете, дом. И вот она уже стоит в холле, всё еще не веря в происходящее, и умоляюще смотрит в суровое лицо отца. Её сестры тоже не могут понять странного поведения главы семейства и испуганно жмутся друг к другу. Мэл одной рукой прижимает к себе младшую сестру, а другой успокаивающе гладит по волосам. Ниссэйми даже не понимает, что происходит — слишком мала — но всё же испуганно дрожит, еле сдерживая слезы.

— Папа, — наконец, произносит старшая.

— Молчи, Мэллиандра, — не повышая голоса, отвечает он.

Сестра умолкает, плотнее прижимая к себе уже всхлипывающую Ниссэйми. В этом доме все знали, что если он называет дочь полным именем — жди беды.

— Сегодня тяжелый день для всех нас, — обращаясь к Дайян, произносит он. — И я искренне рад, что ваша мать не дожила до этого дня. Она не смогла бы пережить позора, который лег на нашу семью. Боюсь, есть только один выход из сложившейся ситуации.

Секунды тяжелого молчания, по времени сравнимые разве что с вечностью…

— Я считаю, что ты больше не достойна носить имя Дайяниррэн Валт. Ты должна покинуть этот дом…

Дайян молчала. Она просто не верила, что отец может ей такое говорить. На неё — изнеженного подростка из благородной семьи, избалованного властью, деньгами и любящими родственниками, услышанное от отца обрушилось как шок. Она с отчаянием перевела взгляд на сестёр, всё ещё тайно надеясь, что ослышалась, но их красноречивое молчание и ужас в глазах были ей ответом.

— … ты немедленно собираешь свои вещи и уезжаешь отсюда. Ты больше не член семьи. Соответственно, ты лишаешься титула и наследства. Двери в этот дом навсегда закрыты для тебя.

— Но, папа… — Тихо шепчет Мэллиандра.

— А вам, — он повернулся к её сёстрам, — я навсегда запрещаю каким-либо образом общаться с предательницей нашей семьи и искать способы встречи с нею! И даже порочить стены этого дома, произнося её имя… А теперь, Мэллиандра, забирай Ниссэйми и уложи её спать.

"Это просто сон, — твердила она себе, — отец не может так со мной поступить. Это всего лишь сон. Очередной кошмар. Сейчас я проснусь, и всё это закончится".

Девочки быстро удалились в свои комнаты, кинув безнадежные взгляды сестре, и Дайян осталась один на один со своим кошмаром.

Отец задумчиво смотрел на портрет её матери, словно показывая Дайяниррэн, что она для него не больше чем пустое место.

— Отец!., не выдержала девочка.

Дайян кинулась к нему. Упав на колени, она плакала, умоляла, клялась, обещала. Слезы стекали по её нежным щекам, скатываясь на пол. Она просила, просила ради покойной матери простить её и разрешить остаться. Первый раз в своей жизни Дайян просто-напросто ревела, не боясь, что кто-то может посчитать её поведение недостойным.

Но ни один мускул не дрогнул на лице отца. Он безразлично взирал на то, как его бывшая любимая дочь, захлёбываясь в рыданиях, молила о прощенье. Он любил её больше других: она была точной копией его жены, такой же красивой. Она переняла все черты её лица Вот только характером не повторила.

На мимолётны миг по его лицу скользнула тень, но он приказал:

— Прекрати. Прекрати, я сказал! Это недостойно памяти моей жены, — прикрикнул он. — Семья Валт всегда держит свое слово. Я вырастил тебя слишком избалованной. Я многое тебе позволял. Теперь вижу, что совершил ошибку. Мария! — Это уже было обращено к служанке. — Собери её вещи. Самые необходимые.

Прозвучало всё это сурово.

Служанка кинулась исполнять приказ хозяина.

Отец, не умаляя холодности тона, продорлжал:

— Ты сию же секунду отправляешься в монастырь Святой Елизаветы, моли её о прощении. Тогда, возможно, она услышит тебя и, может статься, когда-нибудь и я смогу простить тебя. Это единственное, что я могу сделать…

Рэн часто снился тот день. Первые месяцы после него — практически каждую ночь — она видела, как слуги провожают её к карете. Отец даже не вышел попрощаться с ней. С тех пор она больше никого из них не видела.

Несколько недель она провела словно во сне, не понимая, что происходит вокруг. Затем наступили моменты, когда она отказывалась верить в случившееся. Следующие месяцы надеялась, что отец простит её и пришлет за ней — и долго втайне ожидала этого, но…

Конец того года она прожила в слезах и мольбах. Происходящие с ней метаморфозы каждый месяц буквально сводили её с ума, а она не решалась ни с кем поделиться этой страшной тайной. От осознания того, что она стала монстром, хотелось умереть. Рэн до сих пор не могла понять, что же заставляло её держаться за крохотные капли рассудка, не позволяющие сойти с ума. Она помнила, как почти каждую ночь выходила на освещенную звездами стену монастыря и слушала завывания ветра, с грустью смотря на колышущиеся макушки деревьев или на то, как едва заметные облака тянутся над хребтами гор или взбираются по рёбрам утесов, подобные отаре овец.

Всё это время она размышляла: а есть ли смысл продолжать жить, если ей суждено провести все свои дни в служении и молитвах той, которую она не слишком-то и уважала. Смерть не казалась ей страшной. По её мнению, она и так уже прошла все круги ада. Семья от неё отказалась, и теперь в ближайшие годы её ждет только тесная запрелая комнатка, делимая с ещё одной послушницей, небольшим выводком крыс, снующих туда-сюда и считающих себя полноправными хозяевами, да стаей комаров, неоднократно посягающих на ее благородную кровь. Постная пища вместо дорогого вина и изысканных кушаний. Ежедневные молитвы взамен балов и развлечений с бесшабашными друзьями. И, конечно же, унылые будни монахини, проживающей в послушании и покаянии вместо яркого будущего перспективной невесты с богатым приданым и кучей поклонников, разрывающих ночную тишину пением серенад, только что купленных у молодого барда в соседней забегаловке.

Да, теперь жизнь ёй казалась законченной. И с каждым днём, часом, минутой, секундой, мгновением она угасала, словно пламя догорающей свечи. Так же, как звери, пойманные в клетки и показываемые публике для потехи, она увядала в монастыре, отрезанная от привычного мира.

От грубой одежды у неё началась чесаться кожа. Однажды ей пришло в голову сделать себе мазь, все-таки как-никак, а три года в Королевской Академии Магии на факультете травниц и знахарок. С горем пополам найдя нужные растения в лесу, девушка смогла сварганить что-то похожее скорее на отраву, чем на нужное зелье. Оно имело такой страшный зеленовато-заплесневелый вид, что испытывать его на себе она так и не решилась, но все жё оставила на будущее. Зато с тех пор в её комнату не залетел ни один комар…

А потом всё закружилось в хороводе престраннейших и преувлекательнейших событий, и она практически забыла о том, что у неё когда-то было прошлое. Лишь изредка по ночам мечтала о встрече с родными. И постепенно мысль о сведении счетов с жизнью исчезли, сменившись страстным желанием выжить.

Три года. Три тяжелых года она старалась не вспоминать об отце, которого так любила. О сёстрах. О доме. О друзьях.

Три мучительных года она пыталась стереть из памяти всё то, что связывало её с прошлой жизнью.

И вот, спустя три года, эта жизнь ворвалась к ней в дом.

Рэн распахнула дверь в свою обитель с таким чувством, словно приоткрывала завесу в своё прошлое.

Она вошла в жилище, где слышались звуки рыдания. Это её сестра! Рэн прошлась по комнате, зажигая свечи. Девушка, понуро сидящая на диване, тихо вздрогнула. Она подняла мокрое лицо и с испугом посмотрела на Рэн.

Мэллиандра.

Тьма, словно сонный зверёк, приоткрыла сомкнутые веки.

Ещё не время…

Слишком рано…

Грань ещё слишком крепкая, сейчас не пробиться…

Прикинув, каковы шансы, Тьма потянулась

и снова свернулась клубочком,

забившись поглубже в тень.

Хоть Рэн и знала, кого ожидать, она всё равно отказывалась поверить собственным глазам. Она даже задержала дыхание, как будто боялась, что если вздохнёт, то мираж в облике сестры тут же рассеется.

— Кто вы?

Сердце в груди мучительно сжалось от такого простого звука родного голоса. О, сестрёнка почти не изменилась. Разве что маленькая морщинка легла на лоб, да медовые волосы, туго заплетенные в косу, отросли, спускаясь до талии. Но голос всё тот же! И глаза, наполненные болью и слезами, точно такие же, какими Рэн запомнила в день их расставания.

Великая Тьма! Как же она красива. Словно ангел сошел с картины. Но каким образом она здесь оказалась? Как нашла свою непутёвую сестру? И вообще, как она сюда попала, да без сопровождения? Почему нарушила слово отца, навестив её?

В голове Рэн вертелась куча и других вопросов, но она не могла задать ни одного. В горле словно застрял комок, мешая вымолвить хоть слово.

— Кто вы? — Повторно прозвучал вопрос.

— Мэл — почти одними губами пробормотала Рэн. — Мэллиандра!…

Так в детстве она называла свою сестру. Мэл. Просто Мэл. А её саму называли Дайян. Младшенькая же носила имя Сэйми или Сэй. О чем родители вообще думали, называя их такими заковыристыми именами?

Из глаз сестры брызнули предательские слезы, а губы задрожали, когда она попыталась выдавить хотя бы звук.

— Дайян? — Осторожный, неуверенный и удивлённый голос сестры, словно она ожидала увидеть кого-то другого.

Рэн едва кивнула.

Как же долго она ждала этого дня.

В тот же момент её сжали долгожданные объятья сестры.

Воск медленно таял, под колышущимся огнём догорающих свечей, тускло освещавших комнату. Тихо поскрипывала дверца, подпевая монотонному стрекотанию ночного музыканта — кузнечика. Луна, наконец, вступившая в полноправное владение небом, озаряла своим светом двух прижавшихся друг к другу сестёр. Наверное, полночи они стояли, словно две части одного целого, бормоча всякие успокаивающие глупости и утирая слезы. Наконец, одна из них решилась отстраниться и задать более-менее логичный вопрос:

— Мэл! А что ты-то здесь делаешь?

— Как «что»? Я к тебе приехала, глупышка, — улыбнулась сестра.

Лицо Мэл блестело от слёз, но губы дрожали в едва сдерживаемой улыбке.

— Но как? Почему? Зачем? Что-то случилось?

— Дайян, — голос Мэллиандры посерьёзнел. — Это долгая, очень долгая история, а я очень устала. Отложим на завтра.

Рэн кивнула, тут же мысленно обругав себя за глупость. Вот дурочка, совсем от счастья ополоумела. Отсюда до Зеленограда двенадцать дней пути. Конечно же, сестра устала и валится с ног, а тут она со своими глупыми вопросами. Все успеется. Теперь волноваться не о чём.

Рэн подскочила с восходом солнца.

Всю оставшуюся ночь ей снился кошмар, о том, что сестра не приехала. Поэтому девушка с некоторой паникой заглянула в комнату для гостей и мирно вздохнула, увидев спящую Мэл.

"На месте, — удовлетворенно кивнула она сама себе. — Спит. А ещё меня соней называла".

Полюбовавшись ею еще несколько минут, Рэн направилась на кухню готовить завтрак.

Прикинув в уме, что съедобного можно найти в доме, она пришла к неутешительному выводу, что как-то не позаботилась о съестных припасах. Кроме разнообразных трав и заплесневелой корочки хлеба, которой побрезговали даже мыши, еды никакой не было! Надо было что-то немедленно делать. Бежать в ближайшую деревню неохота. Ну, прямо вообще…

Регенерация тела Рэн прекрасно справлялась с мелкими ранами и царапинами, снижала действие яда практически до минимума. Но почему-то внаглую игнорировала больные мышцы и в особенности синяки. Именно по этой причине Рэн предпочитала несколько дней после очередной метаморфозы блаженно поваляться на постели, не замечая ничего вокруг. К сожалению, не часто наступали такие моменты, когда ей удавалось в кратчайшие сроки попасть домой…

Иногда ей казалось, что Зов как будто издевается над ней или наказывает за нерешительность, приводя в самые непредсказуемые места. Однажды Он завел её в соседнее (но совсем не дружелюбное) королевство Аноуг. Рэн тогда целую неделю ломала голову, пытаясь придумать, каким образом вернуться обратно без денег и приличной одежды, а также объяснять пограничникам, как это она, подданная Амфии, оказалась на их территории, да и позаботиться притом, чтоб не сочли за шпионку и не упекли для надежности в тюрьму.

Как назло рядом не оказалось ни одной безопасной для прохода Точки Соприкосновения. Местные жители были не очень разговорчивыми, а нежить — не слишком-то дружелюбной. Напавший на неё в том лесу оборотень, разглядев её повнимательнее, лишь презрительно фыркнул, изобразив на волчьей морде что-то типа "шатаются тут всякие несъедобные", предложил встретиться позже, когда она нарастит на себе немного мяса.

…Вспомнив этот случай, Рэн обиженно скривила губы и решила попытать счастья, порывшись в поисках припасов в подвале. Иногда Айлэнэй забрасывала сюда немного пищи в отсутствие хозяйки.

Почему-то все гениальные мысли приходят в тот момент, когда уже бывает поздно. Например, до Рэн — взять свечу, чтобы не споткнуться на лестнице, пришло в голову в тот момент, когда она с этой самой лестницы кубарем полетела вниз, пересчитывая ребрами ступеньки и приземляясь на что-то твердое, наощупь предположительно пол. Виной всему — старая привычка. Отчий дом был практически опутан магией, и свет появлялся сразу же, стоило сказать слово-ключ.

Она коротко выругалась, потирая ушибленное место. Обвинив судьбу ещё в нескольких преступлениях и личной, необоснованной неприязни к ней, Рэн, девушка попыталась сплести огненный шар. Как и в предыдущие семьдесят три раза, она вновь потерпела полный провал в своём намеренье. Как ни странно, но атакующие заклятья ей напрочь отказывались подчиняться, хотя тот замшелый старик, с удовольствием принимавший её когда-то в Академию, уверял что у неё — талант именно к этому виду врлшебства. Ха! Ха-ха! И еще раз Ха! Он бы и не то сказал под тяжелым взглядом графа Валта, обещающим страшную смерть тому, кто попробует разочаровать его драгоценную дочь.

…Несколько минут Рэн мысленно сплетала световой пульсар. Когда все потоки и соединяющие, наконец, занимают нужные места, она перебрасывает изображение на небольшой, едва сформировавшийся кокон уплотнённого воздуха, и тот тут же принимает нужную форму. Руки сразу же погружаются в обилие узелков и нитей, недоступных, невидимых обычному взгляду, и начинают облекать заклинание в некую призрачную фигуру, в которой как бы угадывалось будущее творение. Это ей казалось чем-то средним между лепкой из глины и вязанием.

Вот главный момент.

Она осторожно берёт две на первый взгляд спутанных нити, создающих ажурное и едва ли повторимое плетение, отмеченное отпечатком ее индивидуальности, и пропускает по ним тонкие потоки силы. Доля секунды — и перед Рэн предстает крохотный едва светящийся пульсар света.

Ну, да. Заклинания, связанные со светом, у неё тоже не особо шли. Но зато она ими жутко гордилась. На занятиях им преподавали только теорию в общих чертах, которую она слушала вполуха, но всё же сумела воссоздать по памяти.

Протянув вперед руку с колышущимся пульсаром, слегка подпитываемым её индивидуальной силой, Рэн тихо ахнула, узрев свой подвал, набитый разнообразными припасами. В основном преобладали разнообразная крупа и овёс (у единорога свое интересное понятие о пище). Ящиками стояли фрукты и свежие овощи (где только взяла?!). В углу уместились несколько кульков предположительно с картошкой.

Айлэнэй, заботливая ты моя…

Через несколько часов Рэн разбудила сестру. Та сначала удивлённо воззрилась на неё, а потом потребовала служанку, чтобы помогла одеться. Рэн только улыбнулась и поведала сестре страшную историю о том, что в этом доме нет прислуги, а живее тут она одна. И одевается тоже самостоятельно. Употребляет пищу только ту, что приготовит сама.

Мэл с суеверным ужасом слушала её рассказ о чудовищном образе выживания в этой глуши.

— Да, — повторила Рэн, накладывая сестре еду, — за едой я тоже хожу сама. Ну почти, — глупо улыбнулась она.

Путём проб и ошибок, со слезами и истериками она всё же научилась готовить некоторые простые блюда. Жареная картошка и салат попадали в этот перечень. А вот стряпню она так и не освоила. С мясом и с рыбой она тоже была в плохих отношениях. Единорог всегда с непониманием относилась к её нездоровой тяге к "кровавой пище" и "поеданию здорового потомства" (под сим подразумевались яйца).

Мэллиандра выслушала и, едва не опрокинув травяной чай, воскликнула:

— Но ты же живёшь в лесу! Здесь нет рядом базара, и бродят жуткие хищники, готовые наброситься в любой момент! —

Они сидели на кухне за столом и обсуждали плюсы и минусы проживания в одиночестве в нескольких верстах от населённого пункта. Прослушав невероятный рассказ Рэн, Мэл долго молчала, переваривая страшную историю о быте и хозяйстве сестры без посторонней помощи. Слушая её, она потрясенно охала и сочувственно качала головой.

Рэн попыталась спрятать улыбку. Первое время, после побега из монастыря святой Елизаветы, она тоже пришла в ужас, когда поняла, что всё, что она когда-то считала само собой разумеющимся, придётся отныне делать самой. Такие простые мелочи, которые исполняла её личная служанка Таника, как застелить кровать, правильно подбив подушки, зажечь свечу, чтоб воск не капал на пол, или просто помочь одеться или подогреть воду для умывания — оказались для Рэн практически невыполнимыми. Это, не считая того, что в новой для неё жизни существовали и другие вещи, о которых она никогда прежде не слышала, да, собственно, и не интересовалась вопросом их появления. Даже в монастыре очень многое за неё делали другие. И вот она оказалась здесь абсолютно неподготовленной к самостоятельной жизни. Чего только стоил тот случай, когда она заблудилась в лесу, не имея ни малейшего понятия, как оттуда выбраться. Естественно, наелась ягоды сомнительной пригодности к съедобному употреблению и несколько дней после этого провела в абсолютном забытье. Очнулась в Закатном Городе, не имея ни малейшего представления, как там оказалась. Лишь позднее, прочитав одну из книг, она узнала, что ягода была ядовита, и не миновать бы ей мучительной смерти, если б не новоприобретенные гены монстра, настроенные на самосохранение: они ослабляли действие яда. А вот как она оказалась в Закатном городе, до сих пор для неё самой оставалось загадкой. Единорог лишь пожимала плечами в ответ на этот вопрос, утверждая, что не имеет представления, каким образом Рэн попала в её логово, в одном из переулков Закатного Города.

— Мэл, как ты здесь оказалась? — Рэн резко сменила тему, не желая более распространяться о своей жизни.

— Давай всё по порядку, — горько улыбнулась сестра. — Он запретил нам писать тебе письма и общаться с твоими друзьями. Он взял с нас обещание, что мы никому не расскажем о том, куда ты пропала, и вообще произносить твое имя. Он сказал, что отныне Дайяниррэн Валт для него умерла. Мы все были в шоке от поступка папы. Я проплакала несколько недель, а потом долгое время меня мучила жуткая мигрень. А Сэй так вообще слегла в постель. Мы были подавлены и расстроены. Я ночами не могла спать. Да и постоянно скрывать от друзей это происшествие с тобой было тяжело. Да ещё эти шепотки соседей! Разные слухи поползли о тебе, меня это так угнетало! И мой кавалер — Дамир, ну ты его помнишь — он тоже о тебе спрашивал. Бесчувственный, разве он не видел, как мне было тяжело о тебе даже вспоминать? Я с ним чуть не поссорилась. Это было так ужасно, ты не представляешь! Тебе не приходилось выносить подобное…

"Это я-то не представляю? — раздражённо подумала Рэн — Да как она может? Мигрень… если бы она знала, что это, наверное, самое легкое, что выпало на её плечи из испытаний".

Но тут же Рэн пристыжённо попросила свой внутренний голос заткнуться. Всё-таки сестра ни в чём не виновата. А она сама — ведь только по собственной глупости и амбициозного представления о том, что если она имеет высокий титул, деньги и хорошие связи отца, то может творить что угодно, и оказалась в столь суровых условиях выживания. С другой стороны, Рэн даже немного рада: ведь если б она осталась в столице, то никогда бы не познала, что значит самостоятельность. Не поняла бы, как это здорово, когда твоя жизнь зависит только от тебя. Минувшие трудные годы послужили хорошим уроком для Рэн.

— …а потом от тебя пришло письмо, — продолжала девушка, не обращая внимания, что Рэн наклонила голову, стараясь не показывать выражения своего лица, — что ты решила покинуть монастырь. Папа нам его не показывал. Я узнала о письме от Тамиры, которая видела его, когда убиралась у него в кабинете…

"Решила покинуть монастырь". Ха! У неё не было выбора. Зов, который посещал её каждый месяц, заставлял нестись прочь на поиски жертвы. А где в монастыре можно найти мага, призывающего Изначальную Силу? Вот и приходилось нестись, демон знает, куда. И проснувшись, непонятно где искать дорогу обратно. Да потом придумывать оправдания перед настоятельницей. После третьего случая Рэн поняла, что нужно искать иной способ идти к своей судьбе.

— … собственно, перехожу к сути, зачем я пришла. Мне трудно тебе это говорить. Но я, как старшая сестра, обязана была всё это тебе сказать, хоть мне и больно. Я хочу, чтобы ты адекватно восприняла известие. Это касается отца…

Мэл замолчала. Было видно, как она внутренне подбирает нужные слова. Наконец глубоко вздохнув, произнесла:

— Это ужасно, — всхлипнула она. И по её щеке тут же скатилась одинокая слезинка, — я даже представить не могу, как это произошло. Папа…

Дальнейшие её слова утонули в рыдании.

— Мэл. Мэл! — Засуетилась Рэн, подсовывая сестре платок. — Что с отцом? Он не здоров?

— Ху-у-уже-е-е-е… — Всхлипнула она. — Намного хуже.

— Да что же с ним?

В голове Рэн пронеслось куча ужасных вещей, которые могли произойти с отцом. Она уже успела двадцать семь раз простить отца за то, как он с ней обошелся, и столько же раз проклясть себя, за то, что всё время на него злилась, хотя продолжала любить, наверное, даже больше, чем до разрыва. Как вдруг Мэл прекратила слёзы и тихо прошептала:

— Он женится, Дайян. Женится. Причем на вдове!

Это, наверное, самое ужасное, что может произойти, особенно для старшей сестры. Так как у Андриана и Тины Валт не было сыновей, но зато целых три дочки, старшей сестре не только доставалось огромное приданое, но и после смерти графа её дети получали всё состояние. Конечно, у Мэл пока не было потомства, да и мужа тоже. Ну, так это только «пока». Жених имелся, как и полная уверенность в себе плюс официальное одобрение королевского лекаря в том, что она может произвести на свет здоровых и крепких детей. Правда, отцу всегда могло придти в голову завещать свое состояние Дайян или Сэй.

Но к Сэйми он относился весьма прохладно. Именно после её рождения у матери ухудшилось здоровье, а четыре года спустя она умерла. Граф Валт так и не смог простить младшую дочь, хотя её вины в этом и не было.

Таким образом, именно Дайян раньше была её главной соперницей: граф Андриан больше всех любил именно еёе. Особенно после смерти Тины — их матери — отец стал позволять ей практически все. Любые прихоти. Любой каприз. Возможно, поэтому она и стала себялюбивой стервой, считавшей, что ей все дозволено. Отец действительно прощал ей любое сумасбродство, он души в ней не чаял.

А теперь Дайян нет: осталась только Рэн, которая более не имела никакого права называться его дочерью и уж тем более претендовать на наследство.

И вот на сцене появляется некая вдова, решившая женить на себе их отца. По лицу Мэллиандры можно было догадаться, что у этой самой женщины есть ещё и дети. А это серьезная угроза для сестры.

У Рэн губы невольно дрогнули в улыбке:

— И в чём проблема?

— Но как же ты не понимаешь? — Негодующе восклицает сестрица, делая круглые глаза. — Как он мог предать память матушки? И ладно бы как вся знать — женился бы на молодой девушке, младше его лет на двадцать и сразившей его божественной красотой в одном из придорожных трактиров. Так нет, он решил связать себя с вдовой, да ещё и старше его на несколько лет! Нет, ты представляешь?

Рэн пожала плечами.

С её уходом из дома ничего, оказывается, не изменилось. Столица всегда отличалась некоторым сумасшествием, мягко называемым — эксцентричностью. А уж что говорить про людей из благородных семейств, где каждый второй — моральный урод. Сама такой была.

— Он её любит — это главное. Разве нет? И всё же я не понимаю, зачем ты здесь, дорогая Мэл?

— Тиффи Арин. Её зовут так. Она много, очень много слышала о маме, о её красоте и что ты на неё сильно похоже. Она хочет видеть тебя. Боже, она даже папу сумела уговорить, чтобы он пригласил тебя на помолвку! А ты же его знаешь, он слышать ничего о тебе не хо…

— Что?! - Грубо прервала её Рэн.

— Да! Она имеет огромное влияние на папу. Тиффи Арин убедила его, что вам нужно помириться. Поэтому я здесь.

Мэл опустила кружку с чаем, так ни разу и не сделав глотка. Её руки дрожали, она выглядела очень расстроенной и немного напряжённой, словно боялась, что Рэн на неё накричит.

Но та в ответ не могла произнести ни слово. Она была несказанно счастлива, но и одновременно поражена новостью, и напряжена, так как чувствовала, что сестра ей упорно чего-то не договаривает.

— Мэл. И всё же, как ты здесь оказалась? Как нашла меня? Ты упорно избегаешь этой темы.

Сестра поджала губы так, что они превратились в тонкую ниточку. Спина её стала еще более прямой — хотя казалось, что прямее уже некуда — и напряжённой. Глаза, отсыревшие от слёз, медленно стекленели.

— Мэл, — Рэн ужасно испугалась, что сказала что-то не так. Обидела каким-то словом или чем-то оскорбила, сама того не желая? — Мэл. Послушай, я ничего плохого не хотела сказать! Ты моя сестра. Расскажи, что случилось, я пойму. Ты можешь мне доверять.

Мэллиандра чуть-чуть успокоилось, это было видно по её слегка расслабившимся плечам. Она на секунду опустила глаза, как будто что-то рассматривая в кружке с остывшим чаем. Потом посмотрела на среднюю сестру. На мгновение Рэн решила, что увидит в её глазах свое отражение, но единственное, что в них разглядела, так это бездонный океан печали.

— Я не знала, где тебя искать. Никто не знал, понимаешь? Никто! Даже маги потерпели фиаско, выискивая тебя. Кое-кто уже решил, что ты умерла. А я надеялась. Надеялась и потому наняла одного тёмного колдуна, — (снова всхлип), - и попросила отправить меня в Закатный Город.

Ещё всхлип. Осторожный косой взгляд. Всхлип. Недоверчиво поднимает глаза. Не заметив на лице Дайян ни капли осуждения, Мэл продолжила свой рассказ:

— Он так и сделал. А потом поинтересовался о цели моего визита и предложил бесплатно проводить к одному знакомому. А я, дурочка такая, согласилась! Предупреждали же меня не связываться с колдунами.

Сестра ладонью прикрыЛА глаза и тяжело дышит.

— И что? Что он сделал, Мэл? — Рэн уже догадалась, но все ещё не могла поверить.

— Он вёл меня по разным закоулкам, а мне стало так дурно. Такая тяжесть внутри и как будто всё разрывается на мелкие кусочки. Ой, я всё так плохо помню. Наконец, привел меня к кому-то. Низенький такой, в капюшоне. Виард. Наверное, только такие твари и умудряются там находиться. Эта тварь согласилась помочь за… как же он сказал? Ах, да. За Имя, за Слово, за капельку Крови, частичку Себя и Плоти немного… Как-то так. Потом он достал медный медальон и уколол мой палец какой-то ржавой иглой! Я назвала своё имя, и он рассказал, где тебя найти.

Рэн молчала, чувствуя, что теперь сестра уже внимательно её изучает. Мысленно выругалась: Великая Тьма и все её твари! Мэл себе и представить не может, что она натворила.

Она пожертвовала своей душой!

Неужели не догадалась? Почему не поняла? Или знала, но так уж хотелось найти её, Рэн?…

Твари!

Кто? Кто посмел?

Рэн резко встала, едва не опрокинув стол. Сжимая кулаки до боли и чуть ли не до хруста, она подхватила одну из чёрных накидок и выбежала на улицу, оставив сестру в доме.

Рэн во что бы то ни стало решила вернуть медальон.

Даже ценой жизни. Чужой.

— Закатный Город, — кивнула она себе.