Утро вышло хлопотным. Сначала Лера, не привыкшая к подобным изыскам, битых десять минут сражалась с хитро спроектированным водопроводным краном, который то ошпаривал кипятком, стоило лишь коснуться его, то замораживал ледяной водой. Затем завороженно изучала содержимое исполинского шкафа — в них помимо уже виденных вещей обнаружились новые!

«Как по волшебству, — хмыкнула Лера, оглядывая наряды. — Неужели Александр постарался? Ах, да какая разница!..»

Махнув рукой, она ринулась примерять обновки, которые сидели на ней, как влитые. Она кружилась перед зеркалом, натянуто улыбалась себе и всячески оттягивала момент подготовки к ритуалу. Замысловатое кольцо на пальце, которое Лера то и дело нервно крутила, олицетворяло новую жизнь и связанные с этим проблемы.

На столике возник поднос с обильным завтраком, однако Лера не смогла заставить себя проглотить ни кусочка. Стянув с себя шелковое платье и нацепив застиранную, но такую родную майку и шорты, Лера уселась на кровать и взглядом очковой кобры уставилась на завтрак. Так и подмывало запустить тарелкой в стену. Даже наряды не спасали. Все в доме было чужим, и Лера места себе не находила.

Ровно в семь часов дверь в спальню распахнулась.

— Готова? — с порога осведомился Александр. Одет он был в серую рубашку и серые же унылые штаны.

— И вам доброго утречка, — невнятно пробормотала Лера, одергивая майку. И соврала: — Готова. Куда идти? Или мы прямо тут?

— В лабораторию. Она внизу, в подвале.

Думаю, нет нужды объяснять, почему Лера не любила лаборатории, где бы они ни находились. Но деваться некуда, пришлось молча последовать за ним.

— Для начала мы проверим, насколько огонь ярок, и только потом начнем, — сообщил Александр, не оборачиваясь. Складывалось ощущение, что он говорит сам с собой. — Если насыщение недостаточное, то все бесполезно. Нужно будет ждать еще пару месяцев. Полноценное стимулирование, конечно, помогло бы, но я не уверен, что физическое тело переживет. Боюсь, в твоем случае даже горстки пепла не останется. А начинать заново нет времени…

Лера шла за волшебником вниз по узкой лестнице, глазела по сторонам и отгоняла от себя пугающие мысли. О том, что подвал — крайне неудачное место для лаборатории, ведь окон, через которые можно было бы сбежать, там нет; что жизнь ее не удалась по всем статьям; что пятьдесят лет нескончаемого доения — участь незавидная, но куда лучшая, чем смерть… наверное.

— А для чего вам моя кровь? — спросила она, чтобы хоть что-то спросить. Ее не сильно интересовал ответ, честно говоря, но молчание становилось все более невыносимым. Оно резонировало от стен не хуже истошного вопля и било по ушам.

— Для ритуала, — ровно пояснил волшебник.

— Какого?

— Ммм… немного сложно объяснить. Но если брать за основу главную составляющую цепи, я бы отнес его к ритуалам возрождения, хотя изначально предполагается умерщвление физического тела с целью прекращения умственной деятельности на уровне…

— А попроще?

— Я — один из ушедших за Грань, — честно пояснил волшебник. — И я хочу вернуться.

— Даже так, — вытаращила глаза Лера. Полукровка, она имела крайне смутное представление о том, что такое Грань, почему за нее уходят, и уж тем более, как именно возвращаются. Насколько вспоминалось из школьных уроков, Грань представляла собой нечто вроде нового этапа развития волшебников. Совершенно заоблачного, недостижимого этапа, но кто сказал, что к нему нельзя стремиться? Было ли это некое знание, или, может статься, приобретенная способность, вариант существования, параллельный мир, другая ипостась, уникальный вид мышления — Лера не ведала и никогда от этого не страдала. Просто потому что ей до Грани — как до богов пешком. Три локтя по вредной волшебной карте.

Однако в разговоре она сочла за лучшее выразить подобающее случаю изумление и даже, возможно, трепет:

— И… как там?

— Где? — озадаченно повернулся к ней волшебник. — Там — где?

Лера смутилась:

— Ну… за Гранью этой. Хорошо?

Она с удивлением увидела, что волшебник усмехается.

— Там… очень хорошо. Я бы сказал, убийственно хорошо. Это-то и пугает.

— Но если хорошо, зачем возвращаться? Не лучше ли остаться там? И что вообще такое Грань?

— Остаться — самый легкий выход, — еле слышно сказал волшебник, разворачиваясь и удаляясь быстрым шагом. Лера подскочила и понеслась вслед. — Но не для меня. Я должен вырваться.

Прозвучало вне всякого сомнения странно, но Лера не стала вдаваться в подробности — ей своих проблем хватало. Она не собиралась тратить нервы, переживая из-за трудностей чужих — да-да! Муж до сих пор казался ей чужим и непонятным — существ.

Они спускались по бесконечной лестнице, стиснутой с обеих сторон холодными каменными стенами. Наконец они вышли в хорошо освещенный коридор, и Александр свернул к первой двери справа, открыл её и скрылся внутри, не потрудившись пропустить вперед жену. Впрочем, подобная бестактность Леру не сильно огорчила, поскольку она не горела желанием первой переступать порог неизвестной комнаты. Стиснув руки в кулаки, она попыталась сделать решительный шаг, но колени дрожали, и не получалось двинуться с места. Сердце колотилось, а в голове всплывали далекие воспоминания. Про клетку, про волшебников, про остро заточенные ножи и резервуары под кровь.

— Ты где? — раздался из-за двери голос Александра. — Заходи. У нас мало времени.

Лера про себя подумала, что дать ей отсрочку в десять лет, чтобы потом понукать каждую секунду, по меньшей мере недальновидно. И вошла — словно в ледяную воду с головой ухнула. И не обнаружила к своему облегчению ничего особенно страшного. Первое впечатление — стерильная чистота; какой-то ненормальный порядок. Помещение очень светлое, хотя и без окон; просторное. Стены кремового цвета, вдоль них расставлены шкафы, полные различных колбочек. В дальнем углу даже расположился уютный диван. Ещё имеется небольшой письменный стол, заваленный бумагами и книгами.

А ещё кушетка с наручниками; и стол металлический, на котором, словно издеваясь, лежит набор практикующего хирурга; рядом еще один стол — поменьше, и пустой.

Хозяин всего этого великолепия стоял около письменного стола, сосредоточенно листая тетрадь. Не глядя на Леру, он щёлкнул пальцами, привлекая внимание, и указал на диван. Лера вздохнула и поплелась, куда велено. А ведь могла быть и кушетка, так что капризничать волшебница не стала.

— Рукав до локтя закатай, — приказал Александр. Все так же, не глядя.

Лера старательно оглядела свою майку с коротким рукавом и не нашла возможным исполнить приказ. Но отрапортовала:

— Есть, капитан.

Александр кивнул, что-то еще полистал, поводил пальцем, побормотал и, не отрывая глаз от написанного, протянул руку и нажал неприметную кнопочку под столом. В стене рядом на уровне пояса открылась дверца. Оттуда выдвинулась панель, на которой стояла клетка с белыми мышками. Они — сколько виделось Лере с её позиции — забавно дёргали усиками и морщили носики, пищали на разные голоса и бегали как заведенные. Не успела девушка умилиться окончательно, как Александр открыл расположенную сверху дверцу, запустил в клетку руку и выловил первую попавшуюся мышь. Отложил тетрадь, придирчиво оглядел слабо брыкающуюся добычу и сказал:

— Подойдет.

Он подошел к пустому столу, вооружился скальпелем, швырнул мышь на отполированную поверхность и сноровисто перерезал ей горло. Брызнула кровь. Мышь истерично заверещала, задергалась, но быстро затихла. Лера грустно вздохнула — такой полный жизни комочек, растет, грызет свои зернышки и знать не знает, что это все лишь до того момента, когда некто большой и ужасный не решит эксперименты проводить. Печальная судьба. А ещё печальнее то, что она сама вполне могла оказаться на месте этой мыши. И возможно, окажется.

Александр тем временем к большому её облегчению отложил скальпель, открыл дверцы шкафа и стал что-то придирчиво там рассматривать. В какой-то момент в руках его оказалось… перо. Вот не сойти ей с этого места, а перо, насыщенного красного цвета, со стальным очином. Она готова была поклясться, что он достал его из кармана рубашки, хотя она не могла взять в толк, как оно там поместилось целиком — в любом случае кончик торчал бы. Но не было его заметно, не было ни капельки!

«Ну, это потому что он, видимо, всем волшебникам волшебник. Ему даже заклинания произносить не нужно. Стоит только подумать — и готово», — нервно сыронизировала Лера, ёрзая на диване, который в данный момент почему-то казался ей жёстким, как асфальт.

Пока она отвлекала себя этими мыслями, Александр вынул из шкафа небольшую закупоренную колбочку, наполненную бледно-голубой жидкостью. Закрепив ее в штативе, он выдернул пробку, быстро окунул туда очин пера и вернул пробку на место. Лера во все глаза смотрела, как смоченная жидкостью сталь леденеет в доли секунды. И что это такое за представление? У нее и без того нервный тик скоро начнется, стоит ли усугублять?

Посторонние мысли уже не успокаивали, Лера все больше ударялась в панику. Александр провел пером по краешку стола, придирчиво осмотрел результат. Судя по всему, увиденное его удовлетворило. Из того же шкафа волшебник достал еще одну колбу — на этот раз пустую, похожую на ту, что недавно демонстрировал жене. Лера едва заметно вздрогнула, когда он в два шага оказался подле нее, вооруженный, так сказать, до зубов — в одной руке тара для сбора крови, в другой — ледяное перо. Великолепное утро складывалось, поистине великолепное.

— Руку вытяни, — попросил муж невыразительно.

Лера как можно крепче прижала к себе обе руки, замотала головой и протестующе пискнула — совсем как недавняя мышь:

— Не дам!

Одно дело, когда перспектива забора крови, простите за тавтологию, туманная перспектива. Чтобы сохранить свою жизнь, можно с три короба наобещать. Ведь обещания — они к настоящему моменту не имеют отношения. Они будут выполняться потом, когда-нибудь, в отдаленном будущем. И меньше всего Лера тогда задумывалась, что держать слово вопреки своим желаниям будет так трудно. А когда час расплаты пришел, когда неизбежное нависло над ней, потрясая колбой, Лера неожиданно поняла (словно раньше ей это в голову не приходило), что будет больно и ничего поделать нельзя, а очень хочется!

Выходить замуж за почти незнакомого мужчину было страшно. Но в то время еще страшнее было оказаться на разделочном столе очередного охотника за ее кровью. А теперь, прижимая к животу руки и едва не складываясь пополам, Лера впервые задалась вопросом — а не променяла ли она шило на мыло?

— Руку вытяни, — повторил Александр — без нажима, мягко, и, опустившись перед Лерой на колени, положил на пол салфетку, а на салфетку — перо. — Мне нужно проверить.

— Что именно? — спросила Лера, даже и не думая выполнять требуемое.

— Готова ли ты. Достаточно ли огня. Насколько он яркий.

— Мне будет больно.

— Будет, — не стал кривить душой волшебник. — И возможно, даже больнее, чем ты думаешь. Но другого пути нет. Поэтому предлагаю тебе не упрямиться. Я все равно кровь возьму, так или иначе.

— Я боюсь, — призналась Лера. — Это перо… вы же мне руку отрежете, если чуть сильнее надавите.

— Я бы тоже на твоем месте боялся. Это естественно, — сказал он безэмоционально. — Руку вытяни. Ничего с ней не случится.

Но Лера не могла заставить себя — одна мысль о том, что произойдет, если у него рука случайно дрогнет и посильнее надавит, парализовала. Волшебнику пришлось распрямлять ее руку самому, разжимать скрюченные в кулак пальцы. Он провел ладонью по синим венам на запястье своего невольного донора.

— Кажется, готова, — промычал он задумчиво. — Но проверить никогда не лишне.

И не успела Лера опомниться или испугаться еще больше, как он схватил с пола перо и полоснул им по ее запястью. Молниеносно отбросив перо в сторону, он перевернул руку девушки порезом вниз и ловко подставил пробирку. Лера открыла было рот, чтобы заорать, но не сумела издать ни звука — дыхание перехватило от боли. В глазах потемнело. Вместо ожидаемого фонтана крови на месте пореза показалось несколько капель, которые неохотно, словно подчиняясь закону всемирного тяготения лишь в качестве великого одолжения, падали в пробирку и тягуче сползали по прозрачным стенкам.

Боль не утихала.

— Отдай…те! — попросила Лера злобно и попыталась выдернуть руку, чтобы побаюкать всласть. Александр, проигнорировав просьбу, вцепился в ее запястье мертвой хваткой, и потому каждое движение причиняло еще больше страданий. От следующей попытки пришлось отказаться.

— Секундочку, — соизволил ответить волшебник. — Еще немного.

И не обманул — две капли, и Лера была свободна. Александр поставил пробирку в штатив и несколько секунд с любовью её рассматривал. Налюбовавшись, он подобрал перо, достал из шкафа длинный узкий футляр и уложил туда заботливо сие затейливое орудие пытки.

Только после этого он занялся Лерой. Но если она смутно надеялась, что ее муки прекратятся по щелчку пальцев, то в корне ошиблась. Александр нашлепал на порез мазь густым слоем, затем перемотал запястье бинтом.

— И это все? — спросила Лера недоверчиво по окончании процедуры. — А… может, я сама тогда? Я заклинание знаю…

— Не получится, — верно понял ее недоумение волшебник. — Это не так просто. Раны, нанесенные пером, волшебством не залечить. Не переживай, через пару дней и следа не останется.

Это должно ее успокоить?

— А простой скальпель взять нельзя было? — досадливо выпалила Лера и сама удивилась тому, что сказала. Она бы еще пилу предложила в качестве вспомогательного средства.

— Простой скальпель не поможет, — ответил Александр, подходя к столу, где лежала несчастная мышь. — Чтобы добраться до божественного огня в твоей крови, нужно что-то поострее. Перо в самый раз.

— А что это за перо?

— Птица Феникс. Слышала про такую? — Судя по тону, вопрос задавался из чистой проформы. И Лера послушно почувствовала себя неотесанной деревенщиной. На фоне общего стресса это вышло легко и естественно, хотя в обычной жизни она не назвала бы себя покорной. — Так вот. Скальпель разрежет кожу, но и только. Божественный огонь так из тебя не выжать. При недостатке знаний — явление катастрофических масштабов среди нынешних волшебников — из тебя выкачают всю кровь без пользы для дела. Это же ужасающая растрата ценнейшего, для волшебной науки в том числе, материала!

Ну вот, теперь она — «ценнейший материал». Очень приятно слышать. Опять же, не мусор, не пыль под ногами сиятельных волшебников. В голове пронеслись малоприятные воспоминания о нескольких неудавшихся покушениях. И вновь Лера задалась вопросом — как они узнали? Как узнал он, ее муж? Как понял, что в ней пробудилась чертова кровь с невнятной претензией на божественность? И почему до сих пор мысль, что она являет собой желанную добычу любого волшебника, кажется невероятной?

Десять лет прошло, а свыкнуться так и не удалось. И Лера искренне сомневалась, что когда-нибудь удастся. Особенно после того, как в нее пером потыкали, и, похоже, не в последний раз.

— Посиди пока на диване, — посоветовал Александр. — Я быстро закончу.

Он мог бы этого и не говорить — Лера и без того не находила сил подняться. Страх ушел, оставив опустошение, и она позорно обмякла, растеклась по мягкому дивану, усилием воли сдерживая слёзы. Она чувствовала облегчение, потому что всё закончилось, да, но оно мешалось с осознанием того, что добровольно согласиться на это в следующий раз, когда она знает, чего ожидать, будет сложнее. Почти невозможно. Может, он поможет ей заклинанием?

Волшебник тем временем окунул в кровь тонкую деревянную палочку, помешал зачем-то и этой палочкой принялся быстро чертить знаки около мышиного трупика. За основу был взят, насколько Лера разглядела, круг. По его периметру Александр что-то писал.

По мере того, как боль утихала (видимо, мазь обладала и болеутоляющим эффектом), Лера успокаивалась. Вскоре будущее перестало рисоваться таким уж мрачными тонами, а прошлое — вызывать дрожь. И что она разнылась, как ребенок? Да, взяли кровь, да, больно и неприятно, но не убили же и не пытали, на разделочном столе не растягивали. Машинально погладив перебинтованное запястье, Лера попыталась улыбнуться — то, что не убивает, делает нас сильнее, так, кажется? Вот на этом и будем стоять.

Закончив со знаками, Александр отложил импровизированную ручку и застыл в ожидании, неотрывно глядя на мышь. По символам вдруг пробежала маленькая искорка. Она кокетливо потрескивала, оставляя после себя еле тлеющий огонь. С минуту длилось представление, за которым неотступно следили две пары глаз, затем огонь потух, а искорка, подмигнув на прощанье, исчезла. Лера посмотрела на волшебника — он недовольно хмурился. Его надежды, какими бы ни были, явно не оправдались. Жертва опыта как мышью дохлой была, так мышью дохлой и осталась.

Александр досадливо крякнул, взмахнул рукой, словно сметая со стола все, что там находилось. Через секунду металлическая поверхность вновь радовала глаз сияющей чистотой — ни мыши, ни крови.

— Не вышло? — подала голос Лера. — А что должно было произойти? Может, моя кровь не так и нужна, раз не получилось ничего?

— Дело не в этом.

— А в чем?

Волшебник помедлил, прежде чем ответить. И это вновь заставило Леру заволноваться.

— Божественный огонь в твоей крови не возникает сам собой. Точнее, возникает, но как крохотная искорка. Он должен набрать силу, яркость, но тут главный критерий — время.

— Которого, как водится — нет?

— Да.

— Что — да?

— Что нет. То и да, — не принял шутки Александр. — Я уже говорил, что огонь должен созреть, чтобы обрести свои главные свойства. И поскольку десяти лет явно не хватило, придется все-таки форсировать, хотя я до последнего надеялся, что обойдемся.

Как многообещающе это прозвучало! Сколько перспектив открывало!

— И что бы это значило? — выдавила Лера. — Очередные опыты на мышках?

— Не опыты. Тут и без меня умельцы поработали. Все давно известно. Тебе просто нужно будет принимать стимулирующее зелье два раза в день. Самое большое — неделю. Вот и все.

— Зелье. Что за зелье? Оно очень противное на вкус?

— Ммм… я бы сказал, что вкуса как такового нет вообще.

— Но разве так может быть?

— В данном случае — может. Скорее всего потому, что зельем оно названо весьма условно.

Лера кончиками пальцев погладила бинт на запястье, задним числом огорчившись из-за того, что под разбор попала правая рука. Даже в такой малости не повезло. Она вздохнула, посмотрела по сторонам. Почему всегда выходит так, что вещи, мало-мальски привлекательные издали, вблизи оказываются мусором?

— Ладно. Давайте свое зелье. Только учтите, если я умру, никакой крови вы не получите.

Александр едва заметно усмехнулся:

— Знаю. Поэтому и не предлагаю пить все сразу — делю на порции.

— Мне… сейчас надо эту гадость принимать?

— Ты позавтракала? Сколько помнится, еды на подносе не убавилось.

— Я слишком нервничала, — сочла нужным объяснить Лера. — В душу ничего не лезло.

— А при чём тут душа? — справедливо удивился он. — Тебе желудок надо было наполнить. И из-за чего ты нервничала? Тебе не понравилась комната? Кровать? Сама еда?

Лера задумчиво покачала головой. Если он не в состоянии сам уразуметь элементарные вещи, никакие разжёвывания не помогут.

— Не важно, — отрезала она. — Считайте это блажью. Где ваше зелье?

— Сначала завтрак. Иначе чревато осложнениями.

— Переживу.

— Я не собираюсь рисковать. Поэтому марш в столовую.

* * *

Хлопнула входная дверь. Матвей вздрогнул, втянул голову в плечи — совсем как маленький, но тут же вспомнив, что он давно не маленький, а вполне состоявшийся в жизни тридцатилетний волшебник, выпрямился и с независимым видом уставился в книгу. И наплевать, что он не переобулся, как с улицы пришел. Зато руки вымыл, и не раз. А ботинки… Уж больно книга интересная попалась — пальцы жгло, так не терпелось взяться за чтение. Что-то то ли в обложке книги, демонстрировавшей читателю повергнувшего монстра героя с двуручным мечом наперевес, то ли в длинном, трудноусвояемом названии поманило волшебника. Он и покупать-то книгу не собирался, просто шел мимо книжного магазина и случайно поймал взглядом эту самую обложку на витрине. И словно демон внутри дернул — остановиться, присмотреться. Покрутившись около витрины, Матвей понял — надо читать. Это интересно, это важно для него, это будто бы имеет к нему отношение и поможет ему, взялась откуда-то занятная мысль. И волшебник книгу купил. И домой нес, крепко прижимая к себе — словно боялся, что отберут, умыкнут.

— Ты дома? — закричала мать откуда-то снизу. — Матвей! Я вернулась пораньше, как ты и просил.

«Ничего я не просил. Не было такого. Я вот читать хочу. И читаю. А чтобы тебя просить пораньше прийти — не было такого. Не помню», — беззвучно ответил Матвей, скрючиваясь над книгой, словно желая оказаться там, на ее страницах, где и впрямь все было знакомо: грозные рыцари крушили направо-налево злых демонов, восстанавливали попранную справедливость во вселенских масштабах, а в перерывах между эпическими баталиями соблазняли прекрасных принцесс и завоёвывали себе королевства. На взгляд Матвея, королевства в плане приза за старания выглядели куда привлекательнее, по крайней мере, не пытались руководить тобой, но кто рыцарей разберет, может, им это нравится. В книге было много описаний поединков — соперники шинковали друг друга как капусту. Но больше всего Матвея привлек главный герой, который был бесстрашным, уверенным в себе и шел к цели напролом.

«А я бы так смог? — спросил он сам себя. — Если бы моя жизнь сложилась иначе, я бы смог?»

Ему очень хотелось в это верить. Он вздохнул и стал перелистывать страницы в обратном порядке, начиная от того места, где закончил читать. Вышло у него сорок страниц. Немного. Матвей закрыл книгу и разом забыл ее содержимое, сосредоточившись на реальности.

— Матвей, ты почему не отвечаешь? — Голос матери звучал совсем близко — из-за двери. Не постучав, она вошла. — Матвей. Я тебя зову — ты разве не слышишь? Опять читаешь? Ну сколько можно! Совсем как отец, чтоб его демоны в аду на сковороде поджарили!

По скромному мнению Матвея, сковорода для жарки — это скорее, земная жизнь, нежели загробная, но он опять промолчал. Переложил книгу на дальний край стола.

— Матвей! Я с тобой разговариваю!

— Мама, я занят! Ты разве не видишь? — Это прорвалось раздражение, которое он пытался сдержать. — Я занят делом!

— Матвей, — в голосе матери прозвучал тихий укор. — Это хорошо, что ты занят, но… ты же сам просил, чтобы я пришла пораньше. Я пришла, думала, ты сюрприз мне готовишь. А ты…

«Я не просил!» — взвился мысленно волшебник и вскочил с места.

— Мама! Я читаю! Я… прости, пожалуйста, я… давай, я ужин сделаю, а?

И тут взгляд матери упал на его ботинки и приклеился к ним.

— Матвей. Это что такое? Это как понимать? Ты почему обут?

— Ммм… мама, я спешил.

— Куда?

С ответом Матвей затруднился — ведь спешил наверняка, раз не переобулся, а куда… читать, наверное. По крайней мере, ему сейчас так казалось. Голова вдруг сделалась абсолютно пустая, ударь по ней — загудит, как колокол. Матвей никак не мог вспомнить, чего же хотел полчаса назад. Он старательно морщил лоб, перебирал варианты, и чем больше затягивалась пауза, тем больше Матвей впадал в уныние по поводу собственной неспособности вспомнить. Наверное, все-таки дело в книге, решил он, когда молчать стало уже неприлично. Хотя эта самая книга разом потеряла львиную долю притягательности на фоне маминого строгого взгляда.

— Книгу хотел прочитать, — произнес Матвей несколько неуверенно после длинной паузы, в течение которой его мать, выпрямившись, точно ей палку в одно место засунули, сверлила непослушного сына подозрительным взглядом.

— Читать? — спросила она еле слышно. — Нет, ты совсем как отец. Это просто невозможно. Неужели мои гены оказались слабыми? Этого не может быть.

Матвей тут же подумал про отца. Слабого, как утверждала мать. Корней, так его звали, умер давно, когда мальчику было пять с небольшим. Несчастный случай — на голову упал кирпич. Отца Матвей помнил смутно, в памяти всплывала его смущенная улыбка и нежелание заступаться за сына перед матерью, которая растила его идеальным.

И Матвей послушно рос идеальным — быстро развивался, рано начал разговаривать, редко капризничал и плакал, был послушным и спокойным. Мать нарадоваться не могла, всем рассказывала, что ее ребенок почти что гений, будущий Великий, прочила ему блистательную карьеру, несмотря на подпортившие наследие гены отца, слабака и неудачника. Корней жил, как получалось, и умер так же — нелепо и в высшей степени глупо. Иногда Матвею хотелось спросить, в лоб, агрессивно, даже не спросить, а проорать, тряся мать за плечи так, чтобы голова отвалилась — ты какого демона меня рожала от неудачника? Неужели не видела?

— Матвей. Я с тобой разговариваю. — Теперь в голосе матери зазвучала обида. Матвей вынырнул из своих мыслей, которые, как вши, прыгали в голове, только не снаружи, а внутри, и не было никакой возможности вычленить что-нибудь разумное, когда мать смотрела так, будто он самое большое и невыносимое разочарование в ее жизни.

— Да, мама, — сказал он, стараясь изгнать обреченность из тона. — Я тебя внимательно слушаю.

— Так отвечай на вопрос!

— Ты не задавала вопроса, — парировал Матвей и вроде бы душой не покривил, но лицо матери вытянулось. Он зачастил: — Прости, наверное, я прослушал. Прости, пожалуйста. Можешь еще раз повторить?

В такие минуты Матвей вновь становился маленьким мальчиком, смысл жизни которого — угодить. Добиться материнской любви, которая хотя и должна быть безусловной, заложенной природой в любой женщине, и щедро изливаться на дитя, но на деле выходила весьма дорогой, на вес золота.

И даже то, чтобы он был идеальным ребенком, не спасало.

— Я хочу знать, почему ты все еще обут? Почему ты не ценишь мой труд настолько, что позволяешь себе пачкать ковры, которые я чищу каждую неделю? Почему плюешь на мои усилия содержать дом в чистоте? Когда я дала тебе повод для столь вопиющего неуважения?

Матвей наклонился, чтобы развязать шнурки на ботинках. Чувствовал он себя преотвратно — виноватым, беспомощным перед материнским справедливым осуждением.

— Я все уберу сам, мама. У меня сегодня выходной. И ужин приготовлю, не волнуйся. Ты только скажи, чего хочешь.

— Хорошо. Но учти — я проверю.

С этими словами мать развернулась и вышла. Матвей некоторое время стоял на месте, глядя в одну точку, затем, словно его вдруг ударило током, встряхнулся, скинул ботинки и швырнул в угол. С ненавистью посмотрел на них, словно они были виноваты во всех его бедах. В том, что он слишком похож на отца. В том, что матери, видимо, не дано пережить это разочарование.

Матвею всегда хотелось сотворить что-нибудь невозможное, великое, что-нибудь, что вырвет, выцарапает, выдерет у его матери восхищенный вздох, но, увы, он подозревал, что подобных вещей не существует в природе. И на небесах, и под землей.

Да и волшебством, как оказалось, он обделён. Середнячок, так уж вышло. Зато ума палата, но от ума этого, помноженного на потрясающую неуверенность в себе, одно горе выходило.

Матвей схватился за голову и опустился на стул. Словно насмехаясь, на его страдания с обложки книги смотрел главный герой, которому было море по колено, небо по плечу, а боги в родственники набивались, и тому подобное. Волшебник смахнул книгу со стола. Полегчало. Тогда он не поленился поднять книгу, открыть окно и вышвырнуть ее на улицу. Он проводил её взглядом до самой земли, радуясь тому, как ветер рвет страницы. Вслед за книгой в окно отправились ботинки, и Матвею стало ещё лучше. Он выдохнул и опять плюхнулся на стул.

Некая, почти незнакомая удовлетворенность собой была подпорчена странным, едва заметным, но раздражающе монотонным гулом в ушах. Матвей сначала помотал головой, затем потряс ею основательно; открыл и закрыл рот. Огляделся, не прячется ли где мать и поковырялся в ушах. Гул не проходил. И вновь вернулось ощущение, что за ним кто-то наблюдает. Никогда бы Матвей не назвал себя параноиком, но сейчас был готов последнюю рубашку прозакладывать, что на него кто-то смотрит. Оценивает, выискивает слабые места.

«Дурак, — сказал он наблюдателю мысленно, — нет у меня слабых мест, потому что я — сплошное слабое место. И смотреть на меня — потеря времени».

Но чувство не проходило, наоборот, усилилось.

«Это всего лишь мое воображение, — внушал себе Матвей, — сейчас пройдет. Надо только не обращать на это внимания».

С тех пор, как Матвею приснился тот кошмар в кошмаре, ничего ужасного более не происходило, и волшебник малодушно решил, что обошлось. Миновала беда, скользнули мимо огорчения. Или кто-то неизвестный нашел другой, более подходящий объект для издевательств и проклятий. И не нужно ничего выяснять, рассказывать посторонним, что с ним произошло. Для очистки совести Матвей, правда, попробовал заклинание применить одно — на выявление наложенного проклятия. Тщательно подготовился, зазубрил наизусть слова, скороговорки бухтел для улучшения качества произношения, но… то ли проклятия не было, то ли у Матвея сил не хватило, но ничего обнаружить не удалось. Неделю он жил спокойно, и вот, пожалуйте…

Матвею вдруг стало совсем худо — появилось ощущение, что он умирает, и все вокруг умирает вместе с ним, и в это есть своя, злокозненная радость. Голова заболела так, что на глазах выступили слезы. Руки затряслись, затошнило.

«Что со мной? Неужели конец?» — подумал Матвей, и не успел то ли огорчиться, то ли возликовать, как темнота обступила со всех сторон… и заговорила. Скрипучим женским голосом, который резал слух.

— Всех благ, смертный.

— Д…ззд… что это? Что со мной? — интересно, он это вслух произнес?

— Внемли…

— Я умер? Я, правда, умер?

— Твой истинный враг обнаружил слабое место… отомсти… я помогу…

— Что? Но как?.. Кто?

— Александр. Твой враг. Ты должен отомстить.

— Но… пожалуйста, какой враг? О чем вы? Кто вы?

— Ты сможешь. Я помогу…

И темнота исчезла, словно ее и не было. Матвей пошатнулся и упал вместе со стулом назад. Раздался невообразимый грохот, и тут же в такт ему понеслось далекое:

— Что случилось? Матвей, что произошло? Ты что-то уронил? Бестолковый мальчишка.

Матвей пытался подняться, дабы встретить мать в вертикальном положении и уверить, что с ним все в полном порядке, хотя на самом деле о порядке речи и не шло, но подняться не было решительно никакой возможности. Перед глазами все плыло, тошнота накатывала волнами, и в голове словно кто-то стучал — назойливо, громко.

Что это было? — спросил Матвей сам у себя, а может, еще у кого, но в ответ не услышал ни звука — ни внутри головы, ни снаружи. Гадать было очень сложно — мысли путались, туман наплывал и поглощал их одна за одной, утягивал в свои кисельные дали. «Сон, сон, я спал и видел сон…»

Матвей громко икнул, затем рыгнул, бессильно взбрыкнув ногами в попытке подняться — и в этот момент дверь в комнату отворилась и вошла мать.

— Что это такое? — воскликнула она пораженно. — Что здесь произошло? Матвей, поднимись немедленно с пола. Ты стул сломал!

Матвей и сам бы хотел знать — что; и был бы более чем рад исполнить приказание, но — увы, не получалось. Его так трясло, что зубы клацали друг об друга. Так он и лежал — беспомощно, позорно, дрыгая ногами и руками.

— Я не собираюсь терпеть твои выходки, — вспылила мать. — Встань немедленно!

— Не могу, — просипел Матвей, еле ворочая языком, который, казалось, распух и не помещался во рту. — Не могу. Не могу. — Попросить свою мать о помощи у него не выходило никогда. Ведь он — ее надежда и опора, а не наоборот. Он должен не только олицетворять, но и быть лучшим. Он не имеет права выказывать несостоятельность. Иначе быть Алексу всегда первым…

— Не можешь? Матвей, я устала от твоих выходок. Я столько сил в тебя вложила, а ты… совсем как отец.

И это тоже повторялось, изо дня в день. Что он — вылитый отец, ни таланта, как выяснилось в школе, ни умения пробиваться в жизни, настаивать на своем. Что мать отдала всю себя для его воспитания, вложила душу, время, деньги в его развитие и ждала дивидендов, как по осени фермеры — урожая, а он не оправдал.

Матвей, как мог, дополз до кровати, где извиваясь червяком, где подтягиваясь на локтях. Вспотев, тяжело дыша, он сел на задницу, прислонившись спиной к ножке. Дрожь унялась, но голова… в ней творилось что-то невообразимое. Какая-то жуткая какофония мыслей — от желания убить мать до непреодолимой жажды броситься перед ней на колени и умолять простить. За то, что он еще жив.

— Ладно, мне еще надо пыль протереть, — сказала мать. — Приходи в себя, а то ты бледный какой-то. Головой, что ли, ударился сильно? Иди таблетку выпей, я проверю.

— Мам, — позвал он, когда она шагнула за порог.

Она не ответила, но выжидающе застыла.

— Таблетку какую? Целиком?

Мать обернулась и улыбнулась — холодно и вместе с тем одобрительно.

— К***. На кухне возьмешь, в аптечке. Запьешь половиной стакана воды.

— Хорошо. — Матвей тоже улыбнулся, тепло и радостно.

Мать посмотрела на сына, и ее улыбка моментально увяла, как цветок на жаре.

— Не забудь стакан вымыть.

И вышла. А тем временем в голову Матвея снова пришла темнота, а тело стало совершенно безвольным, мягким, как у плюшевых игрушек.

— На столе… — сказала темнота страшным голосом. — Все необходимое на столе. Действуй. Твой истинный враг уязвим как никогда. Вместе мы его одолеем.

* * *

Под внимательным взглядом «мужа» Лера давилась творожной запеканкой с изюмом. Жевала, как придется, глотала большими кусками, то и дело кашляла, запивая все утрамбованное в желудок компотом. Есть приходилось левой рукой. Выходило неуклюже, неловко и непривычно, но альтернативы не было. Правая рука раздражающе заныла, рану задергало, стоило Лере взять вилку.

Они находились в столовой — просторном, светлом помещении с большими окнами. Здесь преобладали теплые оттенки, и ещё были чертовски удобные стулья. Лера как усадила себя на один из них, так сразу оценила степень комфорта. Александр устроился напротив жены, и все это время коршуном наблюдал за ней, словно так мог пропихнуть еду ей в желудок. При этом он совершенно не принимал в расчет, что, наоборот, от его взгляда она комом в горле становилась.

— Вам делами заняться не надо? — спросила Лера с набитым ртом, искренне надеясь, что его это взбесит. — Я не малое дитя, мне слюни подтирать не обязательно.

— Я должен убедиться.

— Пустой тарелки недостаточно? — съязвила Лера, но Александр ее уже не слушал. Он глядел перед собой и, похоже, видел нечто, недоступное её взору. Складывалось впечатление, что перед ним был не прозрачный воздух, а книга или какой-то предмет.

Лера уже перестала обращать внимания на эти странности. Эдак и самой можно с ума сойти. А оно ей надо, как раз когда надежда ещё пожить появилась? Пусть волшебник и немного не от мира сего, периодически впадает в прострацию, зато обещания свои держит.

Еще немного поковыряв запеканку, Лера с демонстративной тщательностью запустила тарелку на середину стола, шмякнула на неё вилку и объявила:

— Я сыта. Давайте зелье.

Александр моргнул, взгляд его сделался осмысленным. Он посмотрел на тарелку с останками завтрака и исчез. Прямо со стула. Без портала, без предварительных речитативов и заклинаний. Разве так можно? — поразилась Лера, но ответить было уже некому. Насколько ей вспоминалось из школьной теории, уходить сквозь пространство можно только порталами, которые еще необходимо открыть. А для этого нужно то ли заклинание, то ли формула, то ли еще какие-то точные расчеты, но факт остается фактом — без подготовки, без входа в материю даже волшебники перемещаться не умеют. Или это пресловутая Грань так влияет? Открывает супер-пупер возможности?

Только Лера собралась встать со стула, как ее немилосердно завертело, закрутило и швырнуло в черный проем, открывшийся сбоку. «Вот это, должно быть, портал», — отвлечённо подумала Лера, чтобы не паниковать. Пять секунд ощущения полнейшей дезориентации в пространстве — и темнота выплюнула ее в лабораторию. Александр обнаружился прямо по курсу, в руках он держал чашку, которая дымилась розовым.

Лера ошарашенно поморгала. Одну руку она приложила ко лбу, пытаясь унять головокружение; второй оперлась о стол, удачно оказавшийся поблизости. И ей было совершенно не важно, что на нем удобно лежали разные пыточные инструменты. Главное, не упасть. Когда мельтешение перед глазами унялось, Лера отняла руку от лица и сфокусировала выразительный взгляд на Александре — мол, ничего сказать не хочешь?

Но её муж либо был из рук вон плохим физиономистом, либо извиняться за подобные вещи не считал нужным, потому как молча протянул Лере чашку. Подумав, он изрек:

— Горячо. Держи за ручку.

При этом сам он обхватил чашку всей пятерней. Лера предупреждению вняла, несмотря на явное несоответствие слов волшебника и его действий. Заглянув внутрь, она ахнула, чуть не выронив чашку. На фарфоровом донышке плескался огонь! Самый натуральный, веселенького розового цвета, он ярко горел, растекаясь по стенкам словно кисель. Лепестки пламени стремились вверх, и от них шел такой жар, что Лера отодвинула чашку сколько могла на вытянутой руке.

— К-как? Вы с ума сошли? Это пить?

— Придется, — подтвердил волшебник. Он был спокоен, собран и готов добиваться своего. Что ему Лерины переживания! — Иначе неизвестно, насколько процесс затянется.

— Я… не буду! — почти взвизгнула Лера и нервным движением сунула чашку обратно Александру. Он машинально взял. — Вы… да это же огонь! Я сгорю!

— Совершенно не обязательно, — вдруг улыбнулся он. И это выглядело так странно, что Лера уставилась на него во все глаза. — Это у тебя в крови. Мы просто немного добавим.

— Моя кровь выглядит по-другому, — возразила девушка чуть дрожащим голосом. — Не далее как сегодня утром я в этом убедилась. Вы же сами брали пробу. Вы же видели — красная, обыкновенная. Без… огня.

— Если бы огонь был активен все время, ты бы полыхала факелом. Не уверен, что тебе это понравилось бы. Так что не волнуйся, пей. Особого вреда не будет.

Лера посмотрела на него, как на умалишенного, и повторно брать протянутую чашку не стала. И пить она эту гадость тоже не собиралась. Да еще два раза в день! Неделю! О чем Александру твердо и объявила. Он пожал плечами и что-то сказал. Лера вдруг поняла, что невидимые пути сковывают ее тело, рот против воли открывается, чашка сама подплывает все ближе, а он с садистским любопытством за всем этим наблюдает.

Её трепыхания и протестующее мычание были оставлены без внимания. Когда чашка оказалась совсем близко, в лицо девушке ударило жаром. Она ещё раз отчаянно попыталась отвернуться или хотя бы захлопнуть рот, но не вышло. Тогда она сделала единственное, что было доступно на тот момент — зажмурилась, чтобы уберечь глаза. Бояться сильнее уже не выходило, поэтому Лера положилась на судьбу и здравомыслие — ха-ха три раза — своего мужа.

Чашка наклонилась. Огонь скользнул по фарфору и, мягко зашипев, полился Лере в рот. Пришлось глотать против воли. Если бы она достоверно не знала, что именно пьет, то сказала бы, что горькую микстуру. Наврал гад, подумала бы Лера, будь она способна в тот момент соображать, и вот интересно, в чем еще он мог обмануть?

Через весьма непродолжительное время зелье было выпито, а Лера отпущена. Александру пришлось усаживать её на диван собственноручно, так как ноги ее не держали.

— Вот ведь гадость, — сказала она, немного успокоившись и осознав, что, раз она ещё может говорить, огонь не причинил ей вреда. — Я отказываюсь это пить. Я не могу. Я просто не могу. Я не смогу себя заставить. Это ведь был настоящий огонь? Совсем-совсем настоящий? Настоящий волшебный огонь?

Александр посмотрел на Леру так, словно она сказала нечто в высшей степени глупое.

— Нет такого понятия, как не могу. Есть — не хочу. А пить ты будешь. Мне не важно, как. Но ты должна. Ритуал должен быть проведен. Иначе ты мне не нужна. Да, развестись я уже не смогу, но своей защиты предлагать более не буду. Не считаю целесообразным.

После этой фразы Лера, открывшая было рот для очередной порции протестов и жалоб на грубое обращение, резко его захлопнула и призадумалась. Ей до чертиков хотелось накричать на него, чтобы понял, как страшно, плохо, жутко ей было пару минут назад; как больно и до слез обидно становится, когда с тобой обращаются, как с вещью. И… наверное, не стоит. Да, ужасно, несправедливо, возмутительно, но не смертельно. И это уже хорошо. Ведь все познается в сравнении, не правда ли? И то, что одни принимают за обыденность, другим кажется недостижимым счастьем.

Лера всхлипнула, сопнула носом и злобно уставилась на своего мучителя и по совместительству мужа.

— Мы женаты… да еще по полной. Вы не сможете бросить меня на произвол судьбы в любом случае. — Не ворчать совсем, спустить всё на тормозах, было выше её сил. Требовалось взять хотя бы небольшой реванш. — Боги не простят. Заклюют как коршун куренка.

— У меня и без того сложные отношения с богами, — ответил Александр, и Лера не услышала в его ответе иронии или другой эмоции, наличие которой дало бы спасительную возможность считать ответ шуткой. — Так что еще один огрех не будет первым в списке. И последним, вероятно, тоже. И никак на общий счет не повлияет. Разберусь.

— Клятва? — только из вредности и желания досадить спросила Лера. — Как быть с ней?

— Умру, наверное, — это вот натуральное безразличие в его голосе сейчас? — Но тебя это уже не спасет. Поверь мне, не стоит усугублять. Я проведу ритуал и больше тебя в этом плане не потревожу. Ты можешь либо смириться, либо протестовать, но во втором случае плохо будет нам обоим. Выбор за тобой.

Лера еще некоторое время лелеяла чувство вселенской обиды — на своего мужа и жизнь вообще, но в итоге здравомыслие победило. Она царственно встала с диванчика, отчеканила:

— Два раза в день, говорите? Отлично. Буду пить. Что-нибудь еще? А то от ваших экспериментов у меня голова разболелась. Прилечь хочу.

— Надо бы, конечно, понаблюдать первые часы, — с сомнением протянул Александр. — Мало ли что. Но негативные последствия видны сразу. И если ты еще разговаривать можешь, значит, все прошло удачно. Так что можешь быть свободна. Вечером я зайду.

Лера едва удержалась от того, что не пнуть стул, попавшийся ей на пути к двери лаборатории, но вовремя вспомнила, что она воспитанная девушка, а воспитанные девушки стулья не пинают и кулаками на обидчиков не машут и уж всяко не поносят их плохими словами. Они цивилизованно яды в напитки и кушанья подмешивают; или — если боги силой не обделили — душевно проклинают на веки вечные; или во всеуслышание обвиняют в деяниях противоправных. Но не дерутся и не ругаются, нет. Ни в коем случае.

По дороге из лаборатории злая (злая главным образом из-за того, что не на ком было сорваться, а это ей сейчас было ой как необходимо) Лера мысленно посылала проклятия на голову Александра еще и за то, что отправил её в обратный путь пешком, даже не подумав предложить портал. А идти-то вверх по длинной-длинной лестнице без перил. Да ещё и после порядочного потрясения. Когда руки-ноги еще плохо слушают, что им там кричит мозг. Со скоростью черепахи Лера упорно карабкалась по ступенькам, опираясь о стену. Лестничный колодец был достаточно темен, чтобы споткнуться, если зазеваться или в спешке. В этом обстоятельстве Лера нашла еще один повод для обиды. Да, возможно, он не намеренно всё это делает, но такое пренебрежение в сто раз хуже открытой неприязни!

«Волшебник чертов, одно название, — думала она в сердцах, со всего маху стукнувшись ногой о ступень, которая, зараза, оказалась чуть выше, чем она рассчитывала. — В проклятом дворце живет, а на светильниках экономит, чтоб его боги молнией поразили под зад!»

Желудок, благосклонно принявший — в целом — жуткое зелье, громогласно урчал. То ли огонь ему не по нраву пришелся в итоге, то ли, наоборот, добавки просил. Лера в который раз вспомнила слова Александра о том, что стань она бесполезной, он даже пальцем не пошевелит ради ее защиты. По всему выходило: желудок или как, боится или где, но пить огонь придется и кровь сдавать тоже. И засунуть куда подальше свои возражения, и демонстративное недовольство, и надутые губы придется тоже, если жить хочется.

Кстати, в свете этих его откровений не помешало бы выяснить в деталях, как Александру видится их брак после ритуала. Это ведь долгие годы совместной, чтоб ее демоны побрали, жизни. Семейной жизни. Обхохотаться можно. А ну как ему это по душе не больше, чем ей, и он решит от неё избавиться, когда она уже не будет ему нужна?

Выяснять это, разумеется, следовало до свадьбы, но Лера о таких нюансах не задумывалась. Тогда ей требовалась гарантия безопасности, и она ее получила. Только что с ней делать теперь, в какую дырку запихнуть, не знала. Оказалось, что безопасность — она разная бывает. Бывает правильная, честная, когда за мужем — как за каменной стеной. А бывает извращенная, больная, подлая, как в ее случае.

С этим надо что-то сделать. Подготовить себе хоть какой-то запасной выход. Самостоятельно. Вряд ли Александр согласится поделиться с ней соображениями на тему, как послать его подальше и самой при этом беззаботно наслаждаться жизнью.

Да, нужно попытаться выяснить самой еще раз. И не потому, что она противная, и ей все всегда не так. А потому что такой жизнью и жить-то не хочется. Только с чего начать?