— С утра у кролика был очень занятой день, — пробормотал себе под нос рядовой Тимоти Брайт, пролистывая списки поступивших за последние два дня в приемные покои пострадавших, присланные из больниц, обращая внимание на диагнозы. Чего там только не было: и переломы всевозможных конечностей, и выпущенные кишки, которые обратно запихиваться не желали, свернутые носы, проглоченные лампочки, откусанные уши, вывихнутые челюсти — в общем, жизнь в городе кипела, люди дрались, калечили друг друга ничуть не меньше, чем обычно. Попадали в больницы, где их приводили в порядок, насколько это вообще возможно, выпускали и все начиналось по новой.

Рядовой Брайт на секунду задумался о том, как там без него поживает напарник, толстый, неповоротливый бегемот в чине сержанта, но быстро забыл об этом, потому что на глаза попалась запись:

«Жалобы: тошнота, рвота, отсутствие аппетита, сильное слюноотделение, температура 40,0. Отравление? Нарушение координации движений, нарушение функций тазовых органов, галлюцинации, бред. Органическое поражение ЦНС? Умеренная желтушность кожных покровов, селезенка увеличена. Гемолитическая желтуха? Окончательный диагноз не определен. Состояние быстро ухудшается. Прогноз: смерть в течение недели не от одного, так от другого». А в конце листочка кто‑то карандашом приписал: «Издеваетесь? Они правда еще живы?! Я хочу на это посмотреть…»

Недели! — хмыкнул Тим, чрезвычайно довольный находкой. — Нет у них недели, даже дня уже нет, если он правильно помнит. Теорин — это вам не детские забавы. Мужики отравились два дня назад утром, значит, сегодня — последний день. Надо обязательно успеть их допросить.

Мира сонно пошевелилась и зашарила рукой по постели. Тим отложил бумаги и прилег рядом:

— Я тебя разбудил? — спросил шепотом.

— Нет, блин, крокодил летающий! — невнятно пробурчала девушка, недовольно хмуря бровки. — Ты чего шумишь? Рано еще! И потом — ты отпуск взял, чего вскочил ни свет ни заря?

— Миранда, да будет тебе известно, что сейчас одиннадцать утра. Люди в это время уже обедать собираются.

— А мне плевать, кто и чего там собирается. Спала, сплю и спать буду, — и шваркнула кулачком по простыням.

— Хорошо, — улыбнулся Тим и чмокнул сердитую ведьмочку в висок. — А мне надо идти. Дела не ждут.

— Какие дела? — Мира мгновенно распахнула глаза, в глубине которых еще плескалась сонная муть, и вопросительно посмотрела на парня. — Какие дела могут быть в отпуске? Я не хочу, чтобы ты уходил!

— Нашлись твои громилы. Надо нанести им визит.

Вот тут с Миры сон слетел окончательно и бесповоротно. Она подскочила на кровати, требовательно протянула руку за листками, которые Тим только что закончил просматривать:

— А ну дай сюда. Я сама посмотрю.

— Разве ты в этом что‑то понимаешь? — поинтересовался рядовой Брайт, но просьбу выполнил. Затем встал с постели и направился к выходу. — Пожалуйста. Только не перепутай, вдруг еще пригодятся.

— Подожди! Ты куда? А я?

— А ты будешь ждать меня дома. Больница недалеко отсюда, я обернусь за пару часов.

На губах ведьмочки зазмеилась улыбка:

— Тимми, ты всерьез думаешь, что я отпущу тебя одного?

— Родная, мамочка у меня уже есть, второй не переживу. Кроме того, ты только что проснулась, нет времени ждать, пока ты приведешь себя в порядок.

* * *

В итоге из дома они вышли вдвоем через полчаса. За это время Мира успела собраться, позавтракать и теперь гордо вышагивала в надоевшем хуже горькой редьки платье — том самом, на которое недавно кофе пролила в рабочем кабинете Тима.

Единственной альтернативой были шорты парня и его же майка как наиболее универсальные из всех вещей, но Мира, оглядев предложенное, сморщила носик и решила, что еще один день в платье ее не убьет. А учитывая, что пятно от кофе она вывела собственноручно еще накануне, то жизнь вообще заиграла новыми красками.

На улице стояла непривычная жара, солнце исправно грело воздух, а ветерок решил взять выходной и отдохнуть от трудов праведных. В итоге за десять минут быстрой ходьбы Мира вспотела как мышь и интенсивно обмахивала лицо сорванной веточкой с изумрудной листвой. Можно смело утверждать, что за все лето это был первый по — настоящему жаркий день, и с непривычки переносить подскочившую температуру было тяжело. Мира то и дело утягивала Тима в тень домов и деревьев, что попадались по дороге.

За что и поплатилась. С первого же дерева, тенью которого она имела счастье наслаждаться пока шла мимо, на нее капнуло что‑то прохладное и потекло по лбу. Мира рукой смахнула это «что‑то» и, увидев, чем именно Истина отметила ее в третий день начала нового этапа её жизни под названием «после проклятия», не сдержала ругательства.

— Что? — Тим, вышагивавший рядом, мгновенно повернулся.

Мира расстроенно, но осторожно — чтобы не испачкаться еще больше, помахала в воздухе рукой с птичьим пометом.

— Как обычно. Лучше бы я на солнце жарилась.

— Есть, чем вытереть? — Тим очень старался не улыбнуться, но получалось плохо. Его ведьмочка в своём амплуа. Мира это заметила, и глаза ее сердито сверкнули.

— Откуда? Похоже, что я взяла с собой сумку? А все потому что ты меня торопил…

— Держи, — Тим вытащил из кармана рубашки платок и протянул ей.

Она взяла его чистой рукой, помяла, подумала и протянула обратно.

— Я не вижу — вытри сам, пожалуйста.

В итоге они еще минут десять топтались на одном месте: Тим вытирал, Миранда командовала процессом — хотя ничего не видела, но справедливо считала, что все равно знает лучше, а спорить с ведьмой — себе дороже, это вам любой скажет. Покончив с наведением порядка, ребята двинулись дальше, только теперь Мира обходила деревья за версту.

Здание больницы, в которую они направлялись, вид имело неказистый и жутковатый. Первым делом в глаза бросались выбитые кое — где стекла, отсутствующие в оконных проемах рамы. Потрескавшаяся штукатурка не добавляла фасаду привлекательности. Правда, входная дверь была относительно новой — в том плане, что плотно держалась на петлях и исправно открывалась — закрывалась.

Тим потянул за ручку и пропустил девушку вперед. Мира шагнула внутрь и очутилась в царстве больничных запахов — одуряющих и неприятных. Напротив основного входа расположилась окошко регистратуры; направо убегал длинный, извилистый, как лабиринт Минотавра, коридор со множеством дверей; налево вход в такой же коридор закрывала стальная непрошибаемая дверь, на которой бросалась в глаза ярко — красная надпись: «Вход строго по направлению лечащего врача».

Отделение для снятия особо сложных заклинаний, догадалась Миранда. Обычно сюда ссылались те, кому уже никто не мог помочь — либо из‑за отсутствия у больных денег на приличного колдуна, либо по причине запущенности случая; словом, те, кто отчаялся до такой степени, что решился попросить помощи у муниципальных врачей. Дело в том, что во всех больницах и поликлиниках городка среди медперсонала не было ни одного квалифицированного колдуна — за смешные деньги, которые местный бюджет мог предложить, ни один уважающий себя колдун и пальцем не пошевелит — и потому смертность в этом отделении была высокой. Как врачи персонал был вполне подготовлен, но в магии все — полные нули, лечили в основном наобум и народными средствами. А что такое настойка шиповника, которой в этом отделении поили всех без исключения по причине дешевизны и доступности этого средства, против заклинания? Скажите спасибо, что в рот льют, а не клизмы ставят.

Но раз правилами предписано наличие такого отделения в больнице — будьте добры обеспечить. Вот один шибко умный главврач придумал выход, а за ним и большинство остальных эту идею переняло: выделялось помещение, зачаровывалось от разрушений и туда, как в камеру смертников, направляли тех, кому уже было все равно, лишь бы отмучиться. Что именно происходило за всегда закрытой дверью, ведал лишь бог Истины и Жизни…

Вообще же внутри больницы было чисто и светло, царил сверхъестественный порядок, что составляло разительный контраст с внешним видом здания. Даже листочки для записей на столике около регистратуры лежали до тошноты ровно. Парочка оборотней с забинтованными верхними конечностями смирно притулилась на диванчике возле окна; кто‑то маялся около кабинета в ожидании своей очереди; народу было немного.

Видимо, на больнице лежало заклинание иллюзии, придающее фасаду столь устрашающий вид. Зачем? Миранда понятия не имела, спросила у Тима — он всегда все знает. Но парень лишь отмахнулся, сказав, что пришли они не за этим, и все вопросы, не касающиеся темы их визита, будут затрагиваться по мере возможности. Мира нахохлилась, но спорить не стала. Вместо этого начала вспоминать, видела ли раньше подобное, но те больницы или поликлиники, в которые она имела несчастье попадать раньше, выглядели вполне пристойно, что внутри, что снаружи.

Зато отношение у врачей к ведьмам было немногим лучше, чем у тех же служителей правопорядка. Не подсунули яда вместо аспирина — радуйся. А все ее походы к лечащему врачу обычно заканчивались торжественным вручением рецепта на какой‑нибудь фуфломицин, название которого, накарябанное врачом, можно было разобрать лишь с помощью заклинания, вдобавок жутко дорогой и продающийся только в аптеках столицы в невероятно ограниченном количестве. Именно поэтому Миранда предпочитала ходить к Матрене Патрикеевне за травками лечебными — знахарка хоть не отравит.

По вышеозвученной причине Мира больницы не любила и старалась держаться от них подальше, хотя это у неё не всегда получалось. Конкретно в этой не была ни разу, поэтому предоставила Тиму полную свободу действий — зачем лезть туда, где ничего не понимаешь?

Парень тем временем подошел к информационному окошечку, предъявил удостоверение и что‑то начал объяснять. В ответ раздалось утробное рычание. Тим кивнул и отошел.

— Ну что?

— Нам на четвертый этаж, — ответил коротко. — Пошли.

Мира повторила про себя его слова еще раз, затем мысленно представила фасад больницы и недоверчиво рассмеялась:

— Здесь всего три этажа. Тебя развели.

— Миранда, пошли. Вопросы потом будешь задавать. — И за руку потянул.

Ведьмочка пожала плечами — мол, как знаешь, но я предупреждала. И каково же было ее удивление, когда войдя в просторный, начищенный до зеркального блеска лифт, увидела, как палец Тима уверенно нажимает кнопку с цифрой «4». Более того, над этой кнопкой высился еще целый ряд — если верить надписям, то в трехэтажной больнице имелось как минимум двадцать этажей. И лифт обязался вас туда доставить. Значит, все‑таки качественная иллюзия?

Мира открыла было рот, чтобы всё‑таки вытрясти из Тима ответы, но тут мелодично тренькнули, расходясь, створки, и он выскочил в коридор. Ведьмочке ничего не оставалось, как двинуться следом.

— Сорок девятая палата… — пробормотал Тим себе под нос, выискивая глазами номера на дверях по обеим сторонам коридора.

Мира от нечего делать глазела направо — налево, в душе не переставая удивляться стерильности, царящей вокруг. Ни пылинки, ни соринки, да у нее дома свинарник по сравнению с этой больницей! Воздух чистый, свежий, немного пахнет дезинфицирующим средством. Имеющиеся в коридоре окна открыты, но звуков улицы не слышно. В холле было пустынно, лишь в противоположном конце коридора виднелся сестринский пост, и маячила женская фигурка в белом халате, погружённая в чтение книжки в мягкой обложке, на которой красовался полуголый мужик, обнимающий томную блондинку в кринолине. Миранда такие книжки очень уважала, правда когда ей было… лет пятнадцать.

— Нам сюда, — Тим поймал засмотревшуюся ведьмочку за руку и потащил за собой.

— Стой, — уперлась она пятками в пол. — А халаты нам не положены? И маски какие? А то вдруг эти твои подозреваемые заразные?

Тим покачал головой:

— Уже нет, не заразные, не переживай. Теорин в организме любого живого существа быстро всасывается в кровь. Порошок опасен только в своем естественном виде. Попадая внутрь, он вызывает симптомы отравления, но на самом деле воздействует на центральную нервную систему. Но от человека к человеку не передается.

В палате было так же вылизано, как и везде, даже простыни, которыми были накрыты больные, не смялись, а лежали уголок в уголок, словно приклеенные. У медперсонала обсессивно — компульсивный синдром, что ли? Сложенные один к одному листочки на столе в регистратуре, идеальный порядок везде, сверхъестественная чистота… вряд ли руководство больницы раскошелилось на колдунов… видимо, проще из дурки пару — тройку психов одолжить…

Две койки находились на противоположных концах палаты, кроме этого, имелись прикроватные тумбочки и телевизор. На окнах — прозрачные занавески, на подоконниках — цветы в горшках. Все благоухало и радовало глаз. Прям не больница, а дом отдыха! — с сарказмом подумала Мира. — А ведь этим двоим какие‑нибудь застенки сырые были бы в самый раз, ан нет — устроили со всем возможным комфортом, небось и кормят ещё три раза в сутки. А у неё в квартире разгром, сама живёт у Тима на птичьих правах, и что хуже всего — одно — единственное платье на все случаи жизни! Где справедливость?

Она принялась бесцеремонно разглядывать лежащих на койках больных. Обыкновенные мужики, ничего примечательного. У обоих лица желтоватого оттенка, дыхание затрудненное, хриплое, руки поверх одеяла заметно дрожат. Две пары мутных глаз уставились на вошедших, не выказывая никакого беспокойства и не проявляя любопытства. Мире показалось, что соберись она показывать стриптиз, результат был бы тот же — словно кроме самих больных, никого в палате и не было.

Тим вынул из кармана рубашки блокнотик, ручку и подошел к тому, что находился справа. Мира потянулась за ним, стараясь держаться поближе.

— Добрый день, — вежливо сказал парень, — меня зовут Тимоти Брайт. Могу я узнать ваше имя?

Безразличные глаза на мгновение блеснули, затем желтоватые, набрякшие веки тяжело опустились, и мужик с трудом просипел:

— З — зачем?

— Объясню позже. Имя, пожалуйста, — и тон такой… как на работе, наверное.

— Спейд Кар.

— Спейд Кар? Это имя или фамилия?

— Имя и фамилия, — на пересохших, потрескавшихся губах больного мелькнула тень улыбки — словно этот вопрос ему задавали не раз.

— Правильно я понимаю, что это ваш знакомый? — Ручка указала на соседнюю койку.

Спейд Кар кивнул, облизнул губы и спросил:

— Вы… врач?

— Скорее нет, чем да, — уклончиво ответил Тим и продолжил задавать вопросы: — Могу я предположить, что эту особу вы знаете? — и выдвинул опешившую Миру на первый план.

Мужик недоуменно оглядел девушку и покачал головой:

— Первый… раз… вижу. А вы кто? Это… ваше… — Слова вылетали с такими хрипами, что, чтобы расслышать, приходилось наклоняться почти вплотную к больному. Мира бы побрезговала, но рядового Брайта, по всей видимости, подобные мелочи не смущали. Он пожевал губу:

— То есть когда вы вломились в квартиру на бульваре Истинного Таракана, — ну кто еще кроме правильного Тима не поленится выговорить наименование улицы полностью, когда это название даже в официальных документах то и дело сокращают? — то задания причинить вред самой хозяйке у вас не было?

Мужик некоторое время молча смотрел на Тима, что‑то прикидывая в уме, затем криво усмехнулся и ответил, почти не путаясь в словах:

— Вы меня с кем‑то… путаешь… не вламывался. Работал на каменоломнях… не было…

— На каменоломнях — это хорошо. Но неужели тот, кто послал вас на это задание, — продолжал Тим, — никоим образом не намекнул о том, что оно будет в вашей карьере работника каменоломни последним?

— Нам уже луч… лучше…

— Ага, конечно, — с готовностью покивал Тим, — вам будет лучше еще примерно… часа два. За это время успеете гробик посимпатичнее подобрать и костюмчик справить. Могу посоветовать отличного портного как раз для таких случаев — шьет быстро и качественно. К завтрашним похоронам управится обязательно.

Мира с интересом слушала этот диалог, отрывая для себя совершенно нового Тима — саркастичного и в какой‑то степени безжалостного, способного издеваться над смертельно больным. У самой девушки язык бы не повернулся сказать подобное, но обстоятельства сложились таким образом, что соблюдать нормы морали временно не имелось возможности. А может и имелось, но слишком много осложнений несло с собой, а у них и так времени в обрез.

И вообще, кому ее сочувствие могло пригодиться? И кому от ее переживаний станет лучше? Этим громилам, которые безжалостно разодрали по клочкам ее уютную квартирку? Может, ведьмочка и была порой жалостливой до идиотизма, но свои интересы ставила все же выше интересов других, хотя порой это и входило в некоторое противоречие с ее совестливой натурой. В таких случаях — как например, с недавним ритуалом — Миранда Новикова поступала как самая правильная ведьма — откидывала ненужные сомнения и делала то, что лучше для нее самой. Либо же просто плыла по течению, руководствуясь принципом — куда‑нибудь, да вынесет. Вот и сейчас пришлось сделать так же и смириться с происходящим.

— Врешь… — надсадно прохрипел мужик. — Мне… вор… врач… сказал, что динамика положительная…

— Ты и слова умные знаешь… хорошо. Научился чему‑то. А мозгов все равно не прибавилось. Может, твой дружок считает по — другому?

Тим повернулся ко второму как раз вовремя, чтобы заметить испуг в устремленном на него взгляде, который быстро сменился равнодушием.

— Ты, — обратился ко второму, — веришь, что жить тебе осталось недолго? Или предпочитаешь притворяться, что все хорошо? Ребята, если вы еще не поняли, то могу просветить: вы отравлены теорином, надеюсь, никому не нужно объяснять, что это такое?

Судя по расширенным глазам и участившемуся дыханию — никому.

— Вот ***! — донеслось со второй койки. — Вот ***! Кар, это все ты… все деньги твои проклятые… так и сдохнем как собаки…

— Заткнись… — бросил Кар, — заткнись, Вано! Он тебя… раз… расс… разводит, ты че, не врубаешься? У нас же… ворон… врач был, зуб дал, что все срастется….травление… у нас…

— Как дал, так и взял, — насмешливо протянул Тим. — Через два часа проверите лично. Предлагаю сделку.

Кар и Вано захрипели одновременно.

— Нет!

— Какую?

Тим удовлетворенно кивнул, отходя от первой койки и приближаясь ко второй.

— Приятно иметь дело с понимающим человеком. Вы‑то верите, что все именно так плохо, как я говорю?

— Отвали, придурок… какая те разница, ты мне про дело давай… толкуй… — и поерзал под одеялом, укладываясь поудобнее.

Мира отошла к двери, чувствуя себя лишней, но и уходить не желая. Она только — только прислонилась к стене спиной и расслабилась, слушая вполуха разговор Тима и этих двух, как тут перед ее носом возникла улыбающаяся веснушчатая физиономия.

— Паяльничек? Утюг? Или может, по старинке обойдемся зубчатым раздавливателем? По — моему, последнее — идеальный вариант для этих мордоворотиков. На моей памяти ни один мужчина не остался неудовлетворенным. Или «грушу»? Дыбу или колесо обещать не буду — уж больно громоздкие. Но мелочевку — сколько угодно. В нашем музее Пыток и Истязательного искусства под руководством бога Смерти и Лжи целая коллекция собралась — плюс архивные записи, что и как использовать, куда что втыкать, совать или прикладывать, с красочными иллюстрациями. Загляденье — с художественной и исторической точки зрения, разумеется. Нет, не подумай ничего плохого — этим я не увлекаюсь, просто сторожем иногда… по дружбе в музее дежурю… вот и понабрался. Если чего надо — только попроси, достану.

Мира похлопала глазами и шепотом, дабы не привлекать ненужного внимания, предложила:

— А не пошел бы ты лесом?

Рыжий хихикнул и подмигнул задорно:

— Сама иди, убогая. Я тебе реальную возможность вызнать правду предлагаю. Когда бы я еще такой добрый был. Пользуйся. А то, смотрю, с твоим… хммм… благодетелем каши не сваришь. Эти двое копыта отбросят раньше, чем он догадается сменить стиль общения на более… действенный.

— Ты совсем с катушек слетел? — У Миры глаза стали круглые как пятаки. — Ты ангел или демон? Откуда такие идеи?

Петр пошмыгал носом и грустно произнес:

— Вот, ты уже в моих глазах даже не коровушка, а натуральная корова. Такая же безмозглая. Помнишь, сколько мне лет? Представляешь, чего я навидался? Ты хоть понимаешь, сколь обыденно раньше применялись пытки? А казни — вообще одно из любимых развлечений толпы на протяжении долгих веков. Заживо варили — с занимательными вариациями, четвертовали, колесовали, обезглавливали, сжигали на кострах, сдирали кожу, заживо хоронили — и все это было обычным делом, происходившим в большинстве случаев под улюлюканье и свист любопытных и ценителей в условиях полной антисанитарии. Развлекались живые как могли. А сейчас… любая царапинка — повод упасть в обморок или с ног до головы облиться перекисью. Нектаром божественным надо, а не перекисью… и желательно внутрь.

Сквозь беззаботно — информационное чириканье рыжего, Миранда услышала, как Тим говорит:

— Вы мне имя заказчика, я вам выздоровление.

— Да ну, — недоверчиво просипел Вано, надсадно кашляя, — брешешь как сивый… мерин. Любой… знает, что от порошка нет спасения.

— Но ведь это можно проверить только опытным путем, не так ли? — загадочно спросил Тим. — Готовы рискнуть? Всегда остается шанс, что я говорю правду. А если нет, то вам в любом случае будет не до меня. Божий суд — не шутки.

— Вано, не… вздумай! — пригрозил Кар слабым голосом.

Вано устало закрыл глаза. Мира могла поклясться, что слышала, как в его голове скрипят, работая, шестерёнки, и делается выбор. Две минуты молчания, затем глухое:

— Я тебе не верю, придурок… не верю, но попробовать стоит. Где твоя чудо — таблетка?

— Эээ, нет. — Тим покачал головой. — Сначала имя. И хочу сразу предупредить — не таблетка, а микстура. Горькая и противная.

— Вано… из‑под земли… потом! — продолжал грозить Кар, чуть приподнявшись на локте и без сил падая обратно. — Молчи! Молчи!

— Вот видишь, — прошипела Миранда рыжему, — он и без твоих советов идиотских все сделал.

— Увы, не буду спорить. Но с пытками было бы куда как веселее!.. Разве я не прав? А, убог…

— Вот ты где! — прозвенел мелодичный голосок Касса и ангел первого ранга появился в поле зрения Миранды, у которой уже глаз дергаться начинал от постоянных явлений этих… прости Истина… дружилок. — Доброго вам дня, земная дева.

— Сам ты дева… — неслышно буркнула Миранда, непонятно почему оскорблённая таким обращением, и уже громче добавила. — И вам доброго.

— Чего надо? — насупился Петр, отлетая подальше.

— Зовут. Ты не чувствуешь?

— Допустим, и что с того?

Касс с укором покачал головой — нимб поехал вправо — влево.

— Глас Истины нельзя игнорировать.

— И не собирался. Буду. Но позже.

— Весьма сожалею, мой друг, но выхода другого нет, — грустно констатировал Касс и, совсем не ангельским образом вцепившись рыжему в волосья, потащил его куда‑то вверх.

Петр завизжал, начал вырываться, но Касс держал крепко, не переставая при этом говорить:

— Глас Истины — есть великое и необъятное благо. Есть наша путеводная нить, наставление. Мы должны благоговеть и падать ниц пред ним…

— Вот сам и падай. Без меня! Нашел тут грушу! — рявкнул выведенный из себя рыжий. — Пусти!

Они, наверное, еще долго ругались по пути наверх, но Миранда этого уже не слышала, так как пройдя сквозь потолок, оба скрылись из виду. Как только это произошло, ведьмочка вновь обратила свое внимание на происходящее в палате. И как раз вовремя.

— А где гарантия… не кинешь… имя назову? — услышала она хриплое.

— Вот твоя гарантия. — Тим указал на Миру.

Вано, даже будучи совсем обессилевшим, скривился от отвращения:

— Что? Ведьма… гарантия? Ты сбрендил никак?

— У этой ведьмы совести больше, чем у вас вместе взятых. Еще раз отзовешься в таком тоне — сделка отменяется, вали в райские кущи, обойдемся без твоей помощи.

Вано часто заморгал, попытался приподнять дрожащую руку, но не смог.

— Хрен… с вами. Почему ведьма — гарантия?

— Я уже объяснил. Ей совесть не даст вас обмануть. Хорошая она у меня, — и тепло улыбнулся Мире.

Та улыбку проигнорировала, в глубине души сожалея, что настояла на походе в больницу. Ей совершенно не хотелось видеть этого ужаса, участвовать в балагане и теперь служить гарантией того, что Тим сдержит обещание. Ведь он сам говорил ей, что от отравления теорином нет лекарств, значит, он мужиков банально обманывает? У него совесть есть или потерял по дороге в больницу?

Пусть они разгромили ее дом, но сейчас находятся на пороге смерти и врать в такие моменты — кощунство. Но у Тима выходило легко и естественно. Где привычный румянец на щеках и смущенный вид?

Мира тупо смотрела перед собой, понимая, что рядовой Брайт поступает гадко, но опять же не делая попытки вмешаться, и от этого чувствуя себя до крайности подлой. И не надо каждый раз напоминать, что эти двое нарушили закон! Все равно подобной участи они не заслужили. Наверное.

— Неля… кажись, Нелькой ее кликали. Фамилию не знаю. Ведьма тоже, — просипел Вано, которому стало заметно хуже с начала их разговора. Лицо покрылось каплями пота, глаза периодически закатывались, а руки буквально ходили ходуном. Мужик был слаб как котенок, и голос его звучал не громче мяукания.

Тим все выслушал под аккомпанемент ругательств Спейда Кара, аккуратно, не торопясь, записал данные в блокнотик, после чего выудил из брюк сотовый и принялся кому‑то названивать.

— Это я… отрываю, прости. Очень важно. Да, мне настойку филаннии. Два флакона, срочно. Отследи. Ну пришли с кем‑нибудь, у тебя там вечно лаборанты без дела шныряют. Очень надо, очень. Да нет, па, все нормально. С чего ты взял? Ааа… рассказал, значит. Болтун! Нет, правду… нет, не собираюсь пока… вы ее напугаете, и она сбежит — ищи потом ветра в поле. Нет, не вышлю, фотоаппарат сломался… на телефоне тоже… — в это время рядом с Тимом открылся портал.

Мира вдохнула…

Из тьмы материи вылетел всклокоченный паренек лет двадцати, в белом халате, с безумным взглядом. Он, что‑то бормоча себе под нос, оглядел собравшихся, заметил Тима, с поклоном вручил ему пакет и моментально исчез. Портал бесшумно закрылся.

Мира выдохнула…

— …все получил, спасибо, па. Маме не говори только, а то она… ну ты и сам знаешь… а у меня, может, в первый раз… нет, пока не хочу. Да нормально все на работе, не лучше и не хуже, чем у других. Ладно, мне пора, еще раз спасибо. Угу… обязательно… будем над этим работать… — Тим странно хмыкнул в трубку, прежде чем отключится, и многозначительно посмотрел на Миру, как‑то так, что она мгновенно и полностью покраснела, словно внезапно оказалась голая перед полком солдат.

— Итак. — Тим, вновь посерьезнев, заглянул в пакет. — Здесь — твое спасение. Но пить надо сразу и все, как бы ни хотелось плеваться. А потом вообще будет хреново, но это пройдет. Главное — ты выживешь. Тебя тоже касается, — обратился он к Кару. — Интересует?

По всему было видно, что мужику очень хочется послать рядового Брайта пешим походом в места отдаленные, но страх за свою жизнь и не таких гордых ломал. Поэтому, наплевав на чувство собственного достоинства, Кар кивнул:

— Лады.

Тим только собрался вынуть бутылочки, как в распахнутое окно влетел черный ветер. Казалось бы, ветер не может быть черным, но Мира своими глазами наблюдала, как зернистая вязкая муть резкими рваными движениями ворвалась в палату и вихрем пронеслась под потолком. Как в замедленной съемке, ведьмочка увидела, как Тим вдруг отшвырнул пакет — пузырьки жалобно звякнули, резко отскочил в сторону и толкнул её за дверь. Мира от неожиданности вылетела в коридор и больно ударилась о противоположную стену. Дверь за ней с грохотом закрылась, но мгновенно распахнулась опять — такой силы был удар. Черное марево опустилось на Кара и тот начал кричать и судорожно дергаться. Что происходило со вторым, Вано, видно не было, но судя по раздавшемуся воплю — ему тоже досталось. Тим! Там же Тим! — пронеслось в голове у Миры, и, недолго думая, она ринулась обратно. Влетела на порог и застыла — ее долговязый парень был с ног до головы окутан тьмой, но не той вязкой гадостью, что влетела в окно. Нет, эта Тьма как будто шла из самого его существа, плотная, матовая, бесформенная. Не обращая внимания на Миру, Тим повернулся к окну и по мановению его руки створки захлопнулись, не давая черному мареву скрыться. Дверь в палату также с шумом закрылась. Воздух заледенел. При взгляде на Миру в глазах Тима отразилась досада, но он промолчал, сосредоточившись на ловле марева, которое всё‑таки дело свое сделало — на койках вместо двух мужчин лежали высохшие мумии, воняло чем‑то мерзопакостным.

Мира отвернулась, закрывая нос ладонью, и прижалась к стене, дабы Тиму не мешать. Он повелительно протянул руку, и Тьма послушно метнулась вверх, хватая ветер, который в панике метался, ища выход. Рядовой Брайт не отрывал от него глаз, решительно пресекая любые попытки проникнуть за дверь. Методично и умело Тьма — или что это такое было? — загнала марево, как зверя, в угол и теперь коброй, напряженно и пристально, следила за ним, готовая в любой момент совершить молниеносный бросок. Марево забилось под потолок и пыталось головой пробить стену.

Тим усмехнулся и дал добро на атаку. Тьма кровожадно развернула кольца и упруго выстрелила вперед, обволакивая добычу. Марево забилось в агонии… казалось, победа близко…

Но тут дверь в палату открылась. На пороге показался озадаченный доктор — белый халат, окладистая борода и встревоженные глаза.

— Что?.. — начал было он, но был сбит с ног порывом черного ветра, который изогнулся, совершил отчаянный рывок и выскользнул в представленную судьбой лазейку.

Тим с досадой вздохнул, опустил руки и Тьма неохотно, неторопливо, словно ребенок, который выклянчивает еще минутку на погулять с друзьями во дворе, растворилась в воздухе. Невооружённым глазом было видно, что развернуться в полную силу ей не дали, что до чертиков обидно.

Мира, мимо которой близко — слишком близко, пронеслась черная муть, сильнее вжалась в стену, чувствуя, как начинают дрожать колени. Лицо овеяло ледяным дыханием смерти, а в душе вдруг ни с того ни с сего поселилась звериная тоска. Удушающая, немилосердная. Даже умом понимая, что это состояние — скорее всего результат того, что ее немного задело спасающимся бегством ветром, Мира не могла заставить себя очухаться. Больше всего на свете ей хотелось пойти и выброситься в окно. Просто потому что жизнь — г*вно. Никто ведьмочку не любит, никому она, горемычная, не нужна. Ни друзей, ни знакомых, ни родственников. Ничего, за что следовало бы бороться. Разум кричал, бился изо всех сил, приказывая прийти в себя, но ноги неожиданно сами пошагали в сторону окна. Покончи с этим, раз и навсегда, просто прыгни, и все станет хорошо, — шептал на ухо чей‑то соблазнительный голос. — Я помогу, я всегда рядом!..

Не глядя по сторонам, ведьмочка на всех парах устремилась к единственному спасению — окну. Надо только повернуть ручку, встать на подоконник и шагнуть вперед — к нему, светлому будущему, к безбрежному счастью, подальше от несправедливости и жестокости жизни…

— А ну стояааать! — громкость была такая, что у Миры зазвенело в ушах. — Стоять, корова убогая! Я кому сказал!! Я тя, чучело, зачем спасал? Ты мне всю отчетность испортишь, корова нетерпеливая! Да иду, иду, вот не надо опять сначала начинать… Минутку!!! Дуру свою только в разум приведу… прости Истина, ну и работка… вот дождетесь, брошу все и пойду улицы мести… или апельсины на рынке продавать…

Нога девушки замерла в шаге от подоконника. Этого хватило, чтобы Тим добрался до Миры и схватил за руку.

— Дура! — в сердцах выругался он, проявляя полную солидарность с ангелом. Хотя слов рыжего он, конечно, не слышал. Как там говорится, один живой сказал, что ты лошадь, дай ему в нюх; два — задумайся и посмотри на всякий случай, нет ли у тебя хвоста; три — закупай сено на зиму и арендуй стойло. — Ты зачем вернулась?! У тебя после проклятия крыша поехала? Умереть все равно хочется, а не знаешь, как?.. Так, а ты куда собрался? Ну‑ка, стой.

И, ничтоже сумняшеся, ее милый, добрый и справедливый парень, не отпуская Миру, врезал влезающему на подоконник доктору по коленям, отчего тот забавно дернулся всем телом и рухнул на пол, где Тим добил его одним четким ударом по темечку.

— Чтоб не дергался, а то опять прыгать надумает, бегай за ним, — пояснил еще не до конца пришедшей в себя Мире.

— Что… что это было? — пролепетала несостоявшаяся самоубийца, судорожно вцепляясь в Тима. — Что? Кто? Почему… и т — ты… а я… кто… ты? Как…

— А вот почему, мне и самому хотелось бы знать… — мрачно проговорил Тим, оглядывая лежащие на койках мумии.

* * *

Они сидели дома и изучали личное дело Мариссы Новиковой. Точнее, изучал бумаги Тим, а Мира сидела в кресле и пыталась переварить все то, что узнала о рядовом Брайте за последние два часа. Переваривалось плохо, никак не устаканивалось, лезло наружу, как дрожжевое тесто, заботливо накрытое полотенчиком, из тесной кастрюльки.

— А что ты хотела? — ещё ранее спросил Тим, искренне удивленный реакцией Миры на случившееся. — Я родился в семье колдунов и демонов, у меня в родственниках ведьмы и Истина еще знает кто, как я могу быть просто человеком? Ну чтоб совсем — совсем человеком… так не бывает. Если коротко, то это бабуля моя постаралась… когда мама еще меня носила, стало понятно, что колдуном будущему мне не быть и других особых способностей не заиметь. Причуда генетики. Вот бабушка и договорилась. Как и чего ей это стоило — Истина знает, но был проведен ритуал, в результате которого я обрел… стражника. Защитника, если хочешь. Возрожденную душу моего предка — основателя рода — но вроде как и свою собственную. Сущность, которая, конечно, не всемогуща, но весьма и весьма… хммм… полезна, хотя порядком агрессивна и своевольна. И так тесно все переплетено внутри, что не отличить порой, где он, а где я. Это вкратце.

— Но ты говорил…

— Я помню прекрасно, что говорил. Я не врал. В какой‑то степени я — абсолютно нормальный человек. Во мне нет магии, я не колдун и высот Риччи вряд ли когда‑нибудь достигну. Это все правда.

— Ты просто умолчал об одной маленькой детали… — кипятилась Мира по дороге домой. Ей хотелось схватить лгуна за плечи и хорошенько тряхнуть. — Ты… хуже чем колдун!

— Почему сразу хуже? Если ты с подобным никогда не сталкивалась, это не значит, что это плохо. Неизвестно, непонятно — да, но не плохо. Я обычный человек по всем своим параметрам.

Тим на вопросы отвечал машинально, было видно, что мыслями он где‑то далеко витает. Обратно они шли не спеша, причем снижала скорость именно ведьмочка — ей страсть как хотелось выяснить все до конца. Тим же рвался вперед — дел было по горло, но Мира железной хваткой вцепилась в его локоть и успешно провисела на нём всю дорогу.

— Ага… — Мира смотрела себе под ноги, старательно обходя выбоины на асфальте, — только что ты это убедительно доказал. Что это было, Тимми? Что это? — и голосок жалобный такой стал, умоляющий.

— Я же объяснил. Мое… хммм… второе «Я», что ли, до сих пор не определился с названием, — парень чуть смутился и стал очень похож на себя прежнего. — Душа предка — демона, живущая во мне…

— Тьма…

— Не совсем… тень, я бы сказал. Сущность, которой подвластно многое, мы с ней периодически боремся за доминирование, но я пока веду в счете.

— Боретесь за доминирование? — прищурившись, переспросила Мира. — Это как понимать? Что я могу проснуться, а рядом будешь не ты, а… сущность эта? Твой тысячелетний пра — пра…дедушка? Вот уж новости!

— Мой… стражник иногда пытается захватить власть, но это естественный процесс, ведь он — демон. Априори доминантная сущность. Если дать ему волю, он подчинит меня и начнет веселиться. Не представляешь, сколько идей у него на этот счет. Никогда не думал, что снести здание можно столькими способами.

— Он с тобой еще и разговаривает? Шизофренией попахивает, не находишь?

— А ты с рыжим своим общаешься — это вполне нормально со стороны выглядит, так, что ли? — усмехнулся Тим.

— Но я его вижу!

— И что с того? Другие‑то нет. А я своего стражника слышу. Точнее, нет. Чувствую. Ощущаю его желания, мысли. Его присутствие.

— А как ты понимаешь, что эти желания именно его, а не твои?

Тим призадумался и ответил после продолжительной паузы:

— Знаешь, иногда бывает очень сложно отделить то, что хочет он, от того, что хочу я. Особенно, когда волнуюсь, переживаю, в общем, нахожусь во власти сильных эмоций. Тогда все сливается в один сплошной поток и главное — вовремя перехватить управление, так сказать. Не дать стражнику навязать свою волю. А обычные мысли… просто понятно, кому они принадлежат. Мы разные…

— И все‑таки мы вместе, — уныло продолжила Мира. — Сплошная лирика. И сколько это будет продолжаться?

— Точно не знаю, но все скоро должно завершиться. Понимаешь, я с этим жил с младенчества — тогда бабуля следила за тем, чтобы стражник не обрел власть надо мной, пока я не научился справляться сам. И где‑то лет с десяти мы со стражником пытаемся найти общий язык. В итоге, из нас должно получиться одно целое. Но что выйдет на деле — большой вопрос.

— Вся жизнь, как говорится, борьба, — констатировала ошеломленная этим ворохом информации Мира, — до обеда с голодом, после обеда — со сном.

— …Стражник, по сути, тоже я, только… немного темнее. Это сила, с которой приходится считаться, которая способна противостоять магии колдунов и ведьм. Риччи одно время порывался исследованиями на эту тему заняться, но… скажем так, — Тим улыбнулся воспоминаниям, — мой стражник убедительно доказал ему всю вредность подобных прожектов.

Из всего вышесказанного ведьмочка уяснила для себя только одно — Тим, который с первого взгляда казался безобиднее хомяка, может быть оч — чень опасен. Мда, не быть ей гадалкой или прорицательницей, даже с учетом того, что эти шарлатаны ошибаются как минимум в пятидесяти процентах предсказаний. Вот никак не быть. Миранда ошиблась бы во всех ста.

Решив на время оставить эту тему, Мира переключилась на следующую:

— Что тебе сказал тот мужик? Имя назвать успел, кажется?

— Нелька, ведьма, не знаешь такую?

— Кто? — у Миры от удивления глаза на лоб полезли, а челюсть сама собой отвалилась. — Ктоооо?

Она даже остановилась и нетерпеливо задергала Тима за рукав:

— Как‑как ты сказал? Нелька? В самом деле Нелька?

— Вижу, знакомая твоя. У нас на повестке дня к ней визит стоит. В самое ближайшее время.

— Видеть ее не желаю… — Мира зашлась истерическим смехом. — Уж такая знакомая — врагу не пожелаешь…

И на этой волне выложила Тиму все как было — несвоевременное возвращение с Шабаша, домашнее порно, на которое наткнулась, и далее по списку. Парень покачал головой:

— Ну вы, ребята, даете! Одно слово — ведьма.

— Я тоже ведьма! — Мире стало обидно — логично, не правда ли? — за своих названных сестер.

— Ты — другое дело.

— Почему другое? Очень даже не другое.

— Не спорь со мной. Адрес ее знаешь?

— Телефон знаю. И фамилию. Подойдет?

Тим кивнул:

— Дойдем до дома, перепишу.

Но и на этом Мира не успокоилась.

— Тииим, а что это там было, а?

— Что было где?

— Там, в палате. Черное, страшное… из‑за чего я чуть в окно не сиганула.

— Не напоминай! — Тим судорожно выдохнул. — До сих пор перед глазами стоит эта сцена — ты с отрешенным видом шагаешь к окну, я понимаю, что хлипкое стекло тебе не преграда, но догнать не успеваю… слава Истине, ты остановилась. Могу я узнать почему? Обычно дуновение черного ветра подобно удару кувалды по темечку — сражает, извини за каламбур, насмерть. Человек полностью выпадает из реальности, движимый лишь одним желанием — сдохнуть как можно скорее.

Мира кивнула, гоня прочь жуткие воспоминания:

— Это рыжий мой постарался. Так заорал мне на ухо, что наваждение разом прошло. Как не оглохла?

— Ангел — хранитель твой? — догадался Тим. — Тебе очень повезло, что он у тебя есть.

— Ага, повезло, — согласилась Мира, — как утопленнице.

Видно было, что парень счел ее неблагодарной, но спорить не стал. Вместо этого пустился в объяснения:

— Черный ветер — обыкновенное колдовство, ритуала вызова не требуется. Заклинания вполне достаточно и не нужно иметь огромный магический резерв, доступно даже студентам. Ветер высасывает из человека жизнь, либо — при мимолетном касании, как в твоем случае — провоцирует на самоубийство. Воздействие очень кратковременно, но столь сильно, что человек успевает покончить с собой прежде, чем приходит в себя. Ветер с трудом подается контролю в свободном состоянии, то есть обычно имеет огромные погрешности в расчете траектории, тем и страшен — всегда есть случайные жертвы.

— Еще вопрос.

— Давай уж, — обреченно вздохнул Тим. — Колоться, так по полной.

— Когда Рич к нам приходил, помнишь? Все потемнело и… случилось что‑то. Это ты был? Как сейчас?

Тим вдруг остановился, взял лицо Миры в свои ладони и проникновенно сказал:

— Я, может, и не герой. Иногда трушу, иногда теряюсь. Факт. Но оскорблять мою девушку в моем же присутствии не позволю никому. Еще вопросы?

Мира на некоторое время замолчала, а потом открыла рот, отчего Тим возвел глаза к небу, но выслушал — ведьмочка интересовалась больницей. Фасадом и внутренним содержимым — как одно с другим соотносится.

— Миранда, не буду врать, что знаю из достоверных источников, но говорят, что в свое время — очень — очень давно, еще до Первой имперской войны, но в ее преддверии, придворный колдун тогдашнего правителя империи Ион путешествовал по стране инкогнито и не только лично выявлял слабые места в обороне нашего государства, но и принимал активное участие в строительстве страшно секретных объектов — военных баз, лабораторий и тому подобных зданий. Не кирпичи, разумеется, клал и не канализацию тянул, а накладывал маскировочные заклинания, чтобы в случае войны, которая уже была не отдаленной перспективой, а вполне реально маячила на горизонте, они не подверглись уничтожению в первую очередь. Одно из сохранившихся зданий ты имела счастье лицезреть воочию совсем недавно.

— Но… как же так? Неужели заклинание не истончилось? Ведь прошло уже… много лет!

К своему стыду Миранда забыла, а может, и вовсе не знала, когда произошла Первая имперская война, поэтому пришлось выкручиваться. Тим иронично хмыкнул, но заострять внимание на этом факте не стал, ответил на вопрос:

— Не знаю, не специалист. Папа вроде говорил, что оно хитрым образом закольцовано и питает само себя. Или что‑то в этом роде. Многие бились над разгадкой, но никто не выяснил наверняка. А того колдуна имперского в живых нет уже давно и спросить, соответственно не у кого.

— Делааа… — задумчиво протянула Миранда и с вопросами решила на некоторое время закончить. Тим облегченно выдохнул и зашагал куда бодрее.

* * *

Мира вынырнула из омута воспоминаний и слямзила еще один пирожок с малиной — Матрена Патрикеевна прислала с оказией. Добравшись до дому, ребята обнаружили на кухонном столе огромное блюдо с дымящейся, горячей выпечкой, отчего у обоих слюнки потекли. К блюду прилагалась записка с наставлением: «Чтоб все скушали. Проверю. Бабуля».

Мира, забыв обо всем на свете, в том числе и о недавних происшествиях, пробежала ставить чайник, а Тим устремился в спальню — переодеваться. Встретились они уже на кухне через двадцать минут, оба успели принять душ и освежиться, а также понять, что зверски проголодались. Так что бабушкиному наказу последовали без колебаний и с удовольствием.

Жуя пирожок, Мира размышляла о Тиме и о том, как все‑таки обманчиво первое впечатление, а парень до того углубился в изучение личного дела Мариссы Новиковой, что не сразу понял, что где‑то в глубине квартиры запиликал его телефон. Ведьмочка отреагировала первой:

— Звонят.

— Открой, — не отрываясь от бумаг, велел Тим.

— Я тебе что, дворецкий? Сам открывай. А звонит телефон. — Мира блаженно закрыла глаза, откинулась на спинку стула, и медленно, с наслаждением катала на языке вкуснейшее малиновое варенье. Рецепт, что ли, спросить?

— Телефон? Какой телефон? Ааа… черт… я сейчас.

Вернулся через пять минут, жутко недовольный.

— С работы вызывают. Срочное что‑то. Минут через двадцать надо выходить.

— Но… — Мира совершенно не желала куда‑либо отпускать Тима. Ей хотелось его для себя, целиком и полностью, двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю, и чтобы никто им не мешал — ни работа, ни родственники, ни ее извечные беды, уже порядком набившие оскомину. — Это обязательно? У нас же отпуск!

— У нас, — не преминул обратить внимание на оговорку Миры Тим. — У нас, дорогая, самый что ни на есть отпуск! И он продолжится через пару часов. Я ненадолго.

Ведьмочка тяжело вздохнула — ей совсем не улыбалось сидеть дома в одиночестве и дожидаться его.

— Без тебя никак не разобраться? — буркнула, понимая, что отпустить все равно придется. — Ты такой ценный и незаменимый кадр, оказывается?

— Можно сказать и так, — рассмеялся Тим, — видимо, многоуважаемый сержант Клаус опять отчет потерял, он это проделывает регулярно, несколько раз в неделю.

— А ты их ищешь, что ли? Может, ему собаку — ищейку завести для этих целей? Клаус твой часом не обнаглел?

— Миранда, больше этим заниматься просто некому. И, кроме того, я совершенно не уверен, что дело именно в этом. Просто предположил. Не скучай… — прошептал, целуя надутые губки.

* * *

Рядовой Брайт свернул портал, из которого вышел секунду назад, как раз вовремя — дверь распахнулась, и на пороге возник сержант Клаус. Вид у напарника был до комичного растрепанный — мундир вместе с рубашкой расстегнуты, пара верхних пуговиц выдраны с корнем, будто патрульный с горя рвал на себе одежду, взгляд безумный, лицо потное и красное.

— Что? — спросил Тим. — Что случилось?

— Отчеты… — выдохнул сержант и шагнул внутрь, не дожидаясь приглашения. Впрочем, он никогда не отличался вежливостью. — Эти, мать их, отчеты меня в могилу сведут! Что ты там понаписал? Какие, к чертям, ведомости? Где визуальные приложения? И почему я должен разбираться в твоем дерьме?! Мне что, заняться больше нечем? И почему я должен ждать тебя целых полчаса?! — Сержант Клаус пыхтел и кипятился, как чайник. — У меня своих дел по горло! Ты хоть можешь себе представить, сколько раз за последние сутки мне приходилось выезжать на вызов? Такое ощущение, что все с катушек съехали именно сегодня! Чего пялишься? Ну чего ты пялишься?

Тим молча, с полным безразличием выслушал напарника — в конце концов, у него отпуск, а значит, он не обязан делать вид лихой и придурковатый, затем спросил:

— Что не так с отчетами? Я в отпуске, вообще‑то.

— Да плевать я хотел на твой отпуск! А с отчетами все не так! Не по форме, доказательная база не приложена, я с чем к комиссару пойду?

Тим притворился, будто очень озадачился этим вопросом, а потом предложил — так, будто эта идея только что пришла ему в голову:

— Может быть, я схожу, объясню все сам?

Толстый похлопал глазами и сдулся, как воздушный шарик, который прокололи иголкой.

— Вот сразу бы так, а то отговариваешься мне тут отпусками какими‑то. Мы родине служим, у нас отпусков не бывает! Папки на моем столе. И да, там дело дооформить надо, закрываем. Демон скопытился или еще кто‑то. Займись, а то мне некогда.

— Закрываем? — деланно удивился Тим. — Так скоро? Приговор в исполнение привели раньше времени?

Сержант Клаус неприятно покосился на рядового Брайта:

— И все‑то ты помнишь, парень. Прямо феномен какой‑то. Скопытился, говорю, самостоятельно, без нашей помощи. Сдохла твоя обвиняемая, вот и делу конец. Ко всеобщему удовольствию.

— Как… сдохла? — переспросил Тим. — Когда сдохла?

— Да вот… — толстый бросил взгляд на наручные часы, — уж двадцать минут как. А это что‑то меняет? Какая тебе к чертям разница? Ты ее лично благословить хотел перед казнью?

Парень хоть и ожидал чего‑то подобного, но все одно — скорая гибель проклятой оказалась шоком. Не потому, что преступницу было жаль, а от осознания — в сотый раз — как близко Мира была к смерти, и только чудом умудрилась ее избежать. Когда сразу же после проведения ритуала он поднял эту тему — ее души, отданной богу Смерти и Лжи, она отделалась невнятным бормотанием — мол, все в порядке, душа на месте и изъятию не подлежит. Как, что и почему, а также другие подробности девушка попросту замолчала, сказав, что долго объяснять, и она как‑нибудь потом, когда в настроении будет. Тим расспросы прекратил, но при первом же удобном случае собирался их возобновить.

Ведьмочка вскользь упомянула, что все это напрямую связано с ее ангелом — хранителем. А раз так, то сделано все было по уму и переживать не стоит. Но и выяснить, что к чему, тоже не повредит.

— Сдохла и сдохла, тебе какая разница? Плакать никто не будет. Протокол оформи, да к комиссару. Он ждет.

И довольный собой и жизнью в целом, сержант Клаус скрылся за дверью, насвистывая фривольный мотивчик себе под нос.

* * *

«Глаза — голубые.

Волосы — каштановые.

Рост — 178 см.

Вес — 65 кг.

Семейное положение — замужем.

Дети — дочь, семи лет, ведьма.

Муж — Ридьярд Новиков, колдун, городская лаборатория, специалист по маскировочным заклинаниям.

Дата проверки — 25 января 1*** года. Поговорить с ребенком не удалось».

Эти сведения были указаны на первом листе в личном деле Мариссы Новиковой, папка была до обидного тощей. Мира не без трепета в душе перевернула страницу и погрузилась в чтение. С некоторым удивлением открыла для себя тот факт, что ее мама, оказывается, тоже была когда‑то молоденькой, неопытной ведьмочкой, но при этом — оторвой, каких поискать. Первое свое поручение — прокрасться на кухню одного из кабаков города и подсыпать в еду слабительный отвар — выполнила с блеском и даже фантазией. В том смысле, что в еду отправилось не только слабительное, но и веселящее зелье. В итоге посетители, равно как и хозяева кабака, надолго запомнили этот вечер.

Дальше карьера Мариссы пошла на взлет — энтузиазма и желания творить пакости у неё было хоть отбавляй. Она бралась за самые гадкие поручения, не сдавалась ни при каких обстоятельствах и однажды, выполняя очередное задание, встретила Ридьярда Новикова, своего будущего мужа. В деле ничего об обстоятельствах их встречи не говорилось, и Миру снедало жуткое любопытство. Сухие факты — при выполнении такого‑то поручения умудрилась выйти замуж, что являлось вопиющим отклонением от первоначального плана и вызвало в Управлении большой переполох и шквал недовольства и критики. Но видимо, Мариссу такие мелочи не смущали, она продолжала держать достойную планку и после замужества, но за экстремальные задания уже не бралась. Затем беременность, роды, и она окончательно отошла от дел, посвятив себя дочери. Управление, конечно, наблюдало за семьей, надеясь ценный кадр когда‑нибудь вернуть, приходило с проверками, но Марисса в своем решении была тверда и непоколебима. Так и жили они тихо — мирно до того, как… погибли.

Мира зло вытерла слезы с глаз и стала искать любые упоминания о родственниках своей матери — живых или мертвых. Как и предполагалось, в живых никого нет, а о мертвых ведьмы не позаботились упомянуть. И то правда — зачем? Единственное, что привлекло внимание Миры — один из отчетов о посещении дома Мариссы. Ведьма, приходившая с инспекцией, отметила, что дома, кроме мужа — колдуна, находился еще один неустановленный колдун, который, предположительно, приходился близким родственником Ридьярду. То есть, если верить записям и считать, что инспекторша не ошиблась, у ее отца был жив кто‑то из родных? Причем о Мире он должен был знать, потому как на время того визита девочке исполнилось четыре годика. Так почему он не заявил права как опекун? Почему не занялся делами Ридьярда после его гибели? Тоже погиб? Был убит? Или просто не был оповещен? Впрочем, ведьма — инспекторша могла и ошибаться… кто знает, кем бы неизвестный посетитель на самом деле, откуда мог явиться и с какой целью…

— Фу — ты, ну — ты, сырость развела здесь, убогая! Ты чего ревешь?

Она ревет? — Мира и не заметила, как редкие слезинки, пролитые над коротким, сухим изложением жизни ее матери превратились в форменный водопад. Да это так…

— Чего надо? — спросила неприветливо, хлюпая носом без всякого стеснения, подняв на рыжего красные зареванные глаза. — Не звала, кажется.

— Кажется, не кажется, может у меня время свободное образовалось… — пропел ангел.

— Смотрю, ты весь из себя такой незанятой. Могу помочь с трудоустройством. Трупы убирать с проезжей части не пробовал? Или побыть осеменатором животных в научных целях в лаборатории? Могу замолвить словечко. Там, говорят, новые электрические стимуляторы завезли, опробуешь. А хочешь — по старинке, вручную, если силенок хватит. Слуууушай, а вот еще идея — городскую канализацию чистить будешь?!

— Смешно. Ха — ха. Ты сегодня просто искришь остроумием, таким же, правда, убогим, как и ты сама. И вообще, сбавь звук, у меня голова болит.

— Настучали по тыкве? — с надеждой спросила ведьмочка. — Кто? Я ему лично медаль на грудь повешу.

— Фу, какая ты… черствая. Я, между прочим, за тебя пострадал. Только кто это оценит? Кто? Одни тычки и затрещины, пинки моральные и оскорбления.

— Тааак… не поняла, при чем здесь я и твоя голова?

— А при том, что пить меньше надо в следующий раз, — выдал ангел загадочную фразу. — Эти наблюдатели те еще алкаши, их фиг перепьешь. Но зато польза какая. А то кто тебя от Рича спас? Вот и пришлось практически собой пожертвовать… Но, собственно, я не за этим вернулся. — С этими словами ангел проткнул бесплотным пальцем дело ведьмы Мариссы Новиковой насквозь. — Изучила? Молодец, купи себе пирожок. Только ерундой ты занимаешься, скажу по секрету.

— Как это ерундой? — изумилась Мира. — Мы же вместе ее…

— Взяли на время, помню. А рожу твою во время падения со стеллажей и вовсе никогда не забуду. До сих пор в кошмарах вижу… бррр… только без толку читать.

— Но… ты же… мы же… как же…

— Заело? — участливо спросил ангел. — По спинке не постучать? Я могу.

— Хам! — бросила Мира по привычке, даже без злобы, решив отставить сантименты и перейти к сути. Даже в малых дозах ее рыжий был невыносим. — Чего надо?

— Вопрос: ты на могиле родителей когда была в последний раз? Воот. То‑то же, сволота неблагодарная, и нечего такие глаза делать. Неблагодарная и есть. Кто за могилой ухаживать должен? И какая ты после этого любящая дочь? Название одно, ей — богу. Но это лирическое отступление. Вопрос же остается.

Мира такому повороту разговора не удивилась, критику выслушала, а потом емко выразила свое отношение к данному вопросу:

— Пшел вон. Не твоего ума дело.

— Не — бла — го — дар — ная, — по слогам, чтобы лучше доходило, выпалил ангел. — Ты бы, коровушка, взяла своего дружка милого под белы рученьки, да сходила, проведала родителей своих безвременно усопших… а ну как сегодня ночью… часикам к двенадцати. Глядишь, и дело личное без надобности окажется.

Мира насторожилась, как гончая, взявшая след.

— Яснее говори.

Рыжий показал язык и довольно рассмеялся.

— А фигу тебе. Не заслужила. Нет в тебе любви и уважения, вот когда зажжется искренность — тогда и помогу. А пока, коровушка, дерзай сама.

— Как это нет любви? Как это нет уважения? — поразилась Мира. — Я вот Тима… уважаю. Себя люблю… как это нет?

— А родителей почему забыла? Почему времени не находишь долг святой исполнить и навестить могилку? Почему каждый раз придумываешь причины глупые?

Мира открыла было рот, чтобы махом отмести от себя подобные подозрения, но ангел поднял вверх палец и сурово нахмурил брови. В руке его появилась бумажка:

— Для верности — зачитаю. И только попробуй перебить! Кассу пожалуюсь, он тебя до смерти застыдит своими лекциями про Истинные жизненные ценности. Так… что тут у нас? Пять лет назад тебе было семнадцать — сознательный возраст, будущая выпускница. «Не пойду, чего там делать? Цветы? Да зачем им цветы? И вообще, мне некогда, я на танцы иду» — выдержка из разговора с некоей земной девой, Иридой, фамилию неразборчиво написали, гады. Далее. Год спустя, восемнадцать лет, прекрасный, значимый возраст, ты со мной согласна? «Ой, надо, надо, обязательно схожу, это очень важно. Они ведь так рано умерли, я их почти не помню, и так давно не была на могилке их». Давно… хммм… да почитай, никогда. Продолжу. «Я так по ним тоскую», — эту фразу ангел выделил интонацией, вдобавок округлив глаза и выразительно подняв брови. — «Очень хочу сходить на кладбище, надо цветов купить». — Мира сидела, уставившись в пол. Она не помнила, чтобы говорила все это, но звучало очень похоже на ее тогдашние размышления. — Девятнадцать лет. Что мы имеем?

— Хватит! — не выдержала ведьмочка. — Я поняла! Я все поняла, нечего делать из меня чудовище. Я всего лишь… не убила же…

— Да было бы чего делать, ты и сама с этим успешно справляешься, — без малейшего намека на иронию произнес рыжий, и от его непривычной серьезности у Миры похолодело на сердце.

— Я — не чудовище, — сказала она, но ее голосу не доставало уверенности. — Я — это просто… я. Какая есть. Ведьма невеликой силы.

Рыжий пожевал губу:

— Я вот что тебе скажу, коровушка. Ведьмы — они стервы еще те, ни ума, ни чести. Ты — другая, и нечего мне возражать, уже я‑то тебя насквозь вижу. Раз тебя совестью и даже неким, пускай и весьма скудным на мой взгляд, подобием мозгов наделила Истина — значит, есть и ответственность поступать истинно верно, даже если тебе неудобно, нет времени, возможности и так далее. Ну ты все лучше меня знаешь, чего я тут рассказываю…

Мира внимательно слушала, сложив руки на колени. Не то чтобы она прониклась важностью момента, но что‑то в душе отозвалось на эти слова. По чести говоря, вечный внутренний конфликт — между тем, что она должна делать как ведьма, и тем, что не лежит у нее сердце к большинству этих поступков, привел к тому, что Мира выбрала нейтральную позицию в отношении себя самой, так сказать, путь наименьшего сопротивления. Когда дело касалось других, у нее не возникало ни малейших сомнений в том, что правильно, а что нет, но себя она не понимала, а самое главное, не принимала. Она могла рваться в бой за Истину для прочих людей — если это напрямую не шло вразрез с ее личными интересами, но пренебрегала этим в отношении себя. И большую часть времени была занята, придумывая различные оправдания собственной слабости.

Ангел продолжал:

— Как говорится, делай то, что говорит тебе совесть, и будь, что будет. И жить сразу станет в разы легче, вот увидишь.

Мира недоверчиво скривилась:

— Тебе легко говорить, ты — ангел. Ты хороший изначально, и ни у кого в этом не возникает ни капли сомнения. А я — плохая. Мне положено по праву рождения — ты биографию мамы моей читал? — быть гадкой, бессердечной тварью, которая не гнушается ничем ради достижения собственной цели. Я обязана быть в восторге от возможности сделать гадость, я должна радоваться, когда другим плохо. И это было бы нормально. Нормально. А то, что я чувствую — это аномалия, сбой в системе.

Рыжий скривился:

— Какая ты все‑таки зануда, а? Сбой, не сбой, нормальная — ненормальная! Сопли утри, а то до пола свисают, смотреть противно. Сидит, здоровая физически молодая девица и плачется по поводу собственной неустроенности. Ты мозги‑то — или что там у тебя? — прочисть и поменьше думай о том, что правильно для тебя, а что нет. А то ишь, нюни развела… и кроме того, ты алруну укатала? Укатала. Невинную душу прокляла, это тебе в вашем управлении должны на год вперед засчитать. И совесть тебя не сильно мучила, не так ли?

Мира подумала и поняла, что он прав. Она прокляла невинную душу — сознательно, не без сомнений, но все же. И где была ее доброта? Где было ее стремление защитить тех, кто слабее? Может, ей лишь казалось, что она — другая? Может, это все — глупости? А она — такая же ведьма как и остальные: злобная, дурная, стервозная. И кстати, насчёт ритуала…

— Слушай, — не удержалась девушка, — а ты как это все провернул тогда? С первокурсницей? Разве вам позволяется чужим разумом завладевать и насильно душой наделять?

Рыжий презрительно хмыкнул:

— Не позволяется, и что? Упокаивать вампиров в Калерии тоже запрещено, раскрывать свое существование подопечным — тем более, да мало ли… и вообще, это такие мелочи по сравнению с тем, что было… подумаешь, потеснил эту дурочку из ее головы, но так там пусто было, заходи — не хочу.

— А что за кинжал?

— Раритет. Второй год после сотворения богами живых. Лично богом Истины выковывался, дабы статуэтки душой наделять. Я его позаимствовал на некоторое время. Внес небольшие коррективы, добавил для пущего эффекта кое — какие слова и опа! Рич у нас — единственный совестливый и одушевлённый колдун в империи. Каково, а? Его можно в цирке за деньги показывать.

— И тебе за это ничего не будет? Я имею в виду то, что ты девушку подчинил своей воле и кинжал взял.

— Будет — не будет, посмотрим, чего раньше времени панику наводить. Ты лучше прекращай строить из себя царевну — несмеяну и начинай головой соображать, а то остатки мозгов атрофируются за ненадобностью.

Мира в сердцах треснула кулаком по столу:

— Да чтоб тебя! Я тут душу изливаю, а он… гад!

— Душу в туалете изливать будешь, после шумной вечеринки, мне такого счастья и задаром не надо. Ты лучше скажи — на кладбище пойдешь сегодня? А то представление без тебя пройдет опять, обидно, а?

— Какое представление? — спросила Мира, на секунду отвлекаясь от горьких мыслей. — Ты о чем?

— Придешь — увидишь. И потеплее оденься, холод на улице, — загадочно улыбнулся рыжий, и, подмигнув наглым голубым глазом, растворился в воздухе.

Пущенная ему вслед недрогнувшей рукой чашка разбилась о стену на множество осколков.