В дверь осторожно постучали.

– Войдите, – отозвалась девушка. Собственный голос показался ей чужим, настолько отстраненно он звучал. Ирис подивилась его спокойствию. На самом деле ей хотелось рыдать в голос или истерически хохотать. А больше всего – закутаться в плотный темный плащ, тихонько выскользнуть через черный ход и, пробравшись в порт, воспользоваться прощальным подарком Рика. Но это была недостойная мысль. В неписанном своде законов семьи Нортон не было статьи, карающей за трусливый поступок. Нортоны не знали, что такое трусость, а значит, и статья была без надобности.

Дверь лишь слегка приоткрылась, в проеме замаячило обеспокоенное лицо отца. Темный коридор и темный камзол слились в одну бурую полосу, и девушка поспешно ухватилась за подлокотник кресла. Она была очень слаба.

Еда вызывала отвращение, сон не шел, и уже третью ночь подряд она лежала с открытыми глазами, даже не пытаясь забыться. Книги были отброшены. Ирис пыталась обрести душевное равновесие и временами ей это почти удавалось. Но приходил вечер, а с ним темнота и плохие мысли, и от обретенного спокойствия оставались только пустые, с детства затверженные фразы, в которых она пыталась прятаться, как заяц в кустах от охотников. Она похудела и подурнела и, глядя на себя в зеркало, втихомолку злорадствовала, представляя испуг и отвращение своего нареченного, неведомого ей Родерика Бикфорда.

Увидеть жениха она так и не пожелала и поэтому не представляла себе, сколько ему лет, умен он или глуп, красив или безобразен – по большому счету ей было все равно. Ирис заранее возненавидела и самого жениха, и всю его семью, и была убеждена, что мнения ее ничто не изменит. Отец не пытался ее разубедить и не мешал ей холить и лелеять свою ненависть, потому что понимал – это единственное, что помогает дочери держаться.

Увидев ее в мягком утреннем свете в белоснежном брачном уборе и веночке из флердоранжа, Альфред Нортон ужаснулся – Ирис была похожа на свою мать в те дни, когда болезнь уже догрызала остатки ее жизни. Он открыл было рот, чтобы вслух посетовать…

– Пора? – спросила Ирис спокойно и кротко, как самая послушная и богобоязненная дочь. И слова застряли у него в горле. Альфред смог только кивнуть.

Держась за перила, Ирис спустилась вниз. У дверей Мэри заботливо накинула ей на плечи легкий теплый плащ и, не скрываясь, заплакала. Джорджа Эльсвика не было. Ирис его и не ждала. С того дня, как она расторгла помолвку, граф уехал из своего дома и поселился у друзей. Два раза приходил посыльный с письмами от бывшего жениха, но Ирис отослала их назад нераспечатанными, и Джордж отступился.

Экипаж был очень дорогим и красивым, с новыми рессорами, но такими тяжелыми и плотными занавесками, что Ирис невольно подумала – именно так должны перевозить преступников из одной тюрьмы в другую, чтобы не увидели, кого везут, и их товарищи не устроили побег.

Отец помог ей сесть и забрался следом. Грум цокнул языком, и экипаж мягко тронулся с места.

Молчание дочери тяготило Альфреда.

– Ты хорошо себя чувствуешь? – осторожно поинтересовался он.

– Если я скажу, что умираю, ты отменишь венчание? – спросила Ирис, не поворачивая головы.

Отец крякнул от неожиданности, но спустя мгновение перевел дух с огромным облегчением.

– Ты меня успокоила, – признался он, – я уж было решил, что дела совсем плохи и до церкви я тебя не довезу. Либо ты скончаешься у меня на руках, либо на полдороге экипаж остановят дюжие ребята с пистолетами, и ты объявишь, что передумала выходить замуж, а вместо этого уходишь в разбойники. Каждый раз, когда я видел тебя такой покорной, случалась беда, и я научился бояться твоей сговорчивости. Ты ведь не умеешь сдаваться?

– Не умею, – подтвердила дочь, – но я умею отступать на время. Ты ведь сам учил меня, что коммерсант должен уметь маневрировать. Сейчас самое главное – жизнь Харди. Я понимаю это не хуже тебя, так что можешь не волноваться. На это раз я действительно покорилась.

Отец кивнул, но через некоторое время снова забеспокоился.

– Может быть, стоило захватить с собой нюхательную соль или что-нибудь в этом роде…

– Родерик Бикфорд так безобразен, что можно упасть в обморок от одного его вида? – съязвила дочь и тут же прикусила язык.

Отец широко улыбнулся. Всю неделю Ирис держалась так холодно и невозмутимо что, казалось, она и впрямь презрела все земное. Но любопытство выдало ее с головой.

– Совсем нет, – поспешно произнес Альфред, – Родерику чуть больше тридцати. Он хорош собой и, бесспорно, очень умен. Адам по праву гордится своим наследником, и Родерик…

– И Родерик достаточно влиятелен, чтобы избавить Харди от петли, а тебя от разорения, – перебила Ирис, кляня в душе свою несдержанность, – это все, что я хочу о нем знать. Даю слово, мне абсолютно безразлично, какого он роста и какого цвета его глаза и волосы.

– Роста невысокого, но очень крепок. Волосы светлые, почти как у Мэри, а цвет глаз я не разглядел, – посмеиваясь, сообщил отец.

– Ну хватит! – оборвала дочь. – Ей богу, ты похож на Пруденс Бэрт.

– Твоя мать умерла очень рано, – вздохнул отец, – она не дожила до твоей свадьбы, а девушке в такой день больше нужна мать, чем отец. Я попытался ее заменить, насколько мог.

– У тебя получилось даже слишком хорошо, – прошипела Ирис и отвернулась. Больше за всю дорогу она не проронила ни слова, но Альфреда Нортона ее молчание больше не тревожило. Да и дорога, против ожидания, оказалась совсем короткой.

На Кинг-стрит издавна селились самые знатные и приближенные ко двору фамилии. При короле Карле банкир или торговец, как бы он ни был богат, о доме здесь не мог и мечтать. А вот сейчас случилось: Адам Джеймс Бикфорд купил дом на королевской улице, и мир не перевернулся.

Небольшая аллея, засаженная розовыми кустами, подходила прямо к высоким дверям в обрамлении восьми колонн. По бокам высились две темно-красные башни, украшенные барельефами, с большими арочными окнами. Дом, скорее его можно было назвать небольшим дворцом, имел всего-то три этажа и чердак, но, казалось, заслонял небо.

Все это Ирис увидела уже после того, как, остановившись на мгновение перед узорной решеткой ворот, экипаж подъехал к дверям, встал и слуга открыл дверцу, помогая девушке выйти.

Рядом с особняком был разбит небольшой, но немного запущенный садик. Он густо зарос боярышником, траву на лужайке не подстригали уже несколько дней. Тропинки, густо выстланные опавшими листьями, разбегались куда ни попадя без особого порядка. Но одна, чуть пошире остальных, вела к укрытой в глубине сада маленькой часовне, тоже красного цвета, вероятно, построенной в один год с домом и тем же мастером.

«…Вот и меня, как Кэти, замуж отдают, точно что-то нехорошее делают, так, чтобы никто не увидел», – подумала Ирис. Подумала без зла и без сожаления. Скорее просто для того, чтобы отвлечься от тянущего душу беспокойства.

Отец покинул экипаж следом за ней. Он о чем-то переговорил со слугой и ласково, но настойчиво подтолкнул ее к дорожке. Значит – пора. Значит, все это – всерьез. Ирис Нортон, пережившая кораблекрушение, испанский плен, жизнь на необитаемом острове в окружении отпетых головорезов, половина из которых мечтала повесить ее на ближайшем дереве, та Ирис, которая презрела мнение света и разорвала помолвку с лордом и будущим пэром королевства, должна была гордо отвести руку отца и спокойно, с высоко поднятой головой, прошествовать навстречу неизвестному. Но она не могла. Странная слабость, сковавшая ее, позволяла лишь едва переставлять ноги.

День выдался хмурым. Серо-розовое утреннее небо затянули перистые облака. Темный сад казался пустым и холодным. От черной жирной земли на клумбах тянуло сыростью. Перед распахнутыми дверями часовни прохаживалась большая черная галка. Услышав шаги, она взмахнула крыльями и перелетела на старый кривой дуб неподалеку.

Совсем не о такой свадьбе мечтала самая богатая наследница севера Британии. Ни шафера, ни подружки, ни гостей. Впрочем, все правильно. Помолвка с лордом, совместное путешествие, слухи о пленении и гибели, внезапное воскрешение, появление в свете без компаньонки, лишь в обществе жениха, и, наконец, публичный разрыв… Все это можно было описать одним коротким и емким словом – скандал. Если девушка замешана в скандал, будь она хоть сто раз наследница и красавица, она должна молить Бога, чтобы ее вообще хоть кто-нибудь взял замуж, пусть даже нищий эсквайр.

Увидев фигуру священника в белом облачении, а рядом, у алтаря, темный силуэт незнакомца, Ирис перестала замечать все вокруг и сосредоточила силы на том, чтобы не упасть. Слуга освободил ее от плаща, и зябкий сырой воздух, будто только того и ждал, нетерпеливо обнял ее за плечи, пронизывая, казалось, до самого сердца. Даже не пытаясь разглядеть темную фигуру, Ирис Нортон пошла вперед, на свет белых одежд, так, словно шла по льду.

Священник заговорил медленно и торжественно. Сквозь гул в ушах Ирис разобрала: он давал объяснение того, что такое брак, и как мужчина и женщина должны соблюдать данные обеты. Она попыталась сосредоточиться. На один миг перед глазами прояснилось: она увидела тонкие белые пальцы священника, легко скользившие по страницам книги, сонную физиономию причетника и чуть дальше, у самой стены, большое деревянное распятье. «Господи… тебе было куда хуже, чем мне, – честно признала девушка, – прости, что я так раскисла. Ведь этот Бикфорд… не Синяя же Борода в самом-то деле?»

– Согласна ли ты, Ирис, взять в законные мужья присутствующего здесь Родерика и жить с ним в любви и согласии до самой смерти?

Она молчала, уйдя в размышления, и не сразу сообразила, почему в церкви наступила глубокая тишина.

– Дочка?!

Ирис вздрогнула. Священник, повидавший на своем веку немало невест и прекрасно понимавший состояние молодой девушки, терпеливо, без раздражения, повторил вопрос.

– Да, – едва слышно ответила Ирис.

– Властью, данной мне Господом, объявляю вас мужем и женой, – торжественно произнес священник.

«Это все происходит не со мной. Это с Кэти!» Темный человек рядом шевельнулся, и сердечко Ирис взвыло от внезапного животного ужаса. Она едва не шарахнулась прочь. Но пересилила себя и подняла взгляд на мужа.

В полумраке часовни, близко, совсем рядом, оказались вдруг зеленые, кошачьи глаза пирата Джеймса Рика. В них полыхнули и радость, и беспокойство. Ирис поняла, что спит и видит чудесный сон, и тихо, одними губами, произнесла:

– Я искала тебя… так долго. Я не возвращалась домой… Мы обошли всю Вест-Индию…

– Я знаю, – так же тихо ответил Рик.

– Откуда?

– Я все время был рядом. Следовал за вами. На случай если ты опять попадешь в беду… Цыганка велела мне хранить синий цветок – и я хранил.

Пират обнял девушку, плечи мгновенно вспомнили тяжесть его ладоней. Происходило то, что не должно было, не могло случиться. Рик наклонился к ней, и девушка прильнула к нему, запрокинув голову, и ответила на осторожный поцелуй так горячо, как никогда бы не осмелилась наяву.

Потолок качнулся. Огоньки свечей дрогнули и поплыли.

«Не хочу просыпаться», – подумала Ирис и потеряла сознание.

* * *

Беспамятство нарушили голоса, которые показались ей неестественно громкими.

– Она очень волновалась все последние дни. Ничего не ела и, кажется, совсем не спала…

Голос отца причинял почти физическую боль и страшно раздражал. Кому какое дело до того, сколько она ест и спит?

– Я все понимаю. Вам незачем извиняться, – второй голос прозвучал гораздо тише, и девушка сразу узнала его. Она узнала бы его из тысячи. Так значит, это был не сон? Кровь жаркой волной бросилась в лицо. Она шевельнулась и поняла, что лежит на мягкой постели. Ирис рискнула приоткрыть глаза. Над головой был наполовину задернутый полог. Рядом с кроватью растерянно топтался Альфред Нортон. Ирис слегка повернула голову. Слух не обманул ее. Человек, стоявший у окна и поглядывающий на Нортона с легким нетерпением, был именно тем, кто ровно год назад спас ей жизнь, выслушал сбивчивые признания в невероятном чувстве, предложил бежать с ним и, получив отказ, поклялся исчезнуть из ее жизни.

Он был легендарным корсаром, который наводил ужас на побережье Испанского Мейна, не имел себе равных в поединках и за коварство и дерзость получил от богобоязненных кастильцев прозвище «Люцифер». А еще он был с ней «одной крови», точнее, одного времени. Камзол, высокий галстук и нелепое имя «Родерик» шли ему примерно так же, как волку ошейник. Что он делал здесь?

Глаза их встретились, и девушка почувствовала, что краснеет. Капитан улыбнулся.

Заметив, что она очнулась, отец торопливо шагнул к постели.

– Тебе лучше, дорогая? Ты напугала и меня, и мистера Бикфорда… Такой долгий обморок.

Ирис внимательно посмотрела в бегающие глаза отца и не поверила ни единому слову. Он беспокоился, конечно, из-за ее обморока, но гораздо больше его терзало любопытство. Еще бы! Сцена, которую устроила в часовне во время венчания его сдержанная дочь, могла бы смутить кого угодно.

– Все хорошо, – тихо отозвалась она и попробовала сесть. Вещи вокруг устроили свистопляску. Она на секунду закрыла глаза, а когда снова открыла их, то увидела Рика. Он протягивал ей высокий бокал с красным вином, налитый едва на треть.

– Выпейте. Это поможет вам справиться со слабостью.

Она покорно глотнула. Вино оказалось терпким и сладким. Не слишком приятным, но, в общем, проглотить его оказалось нетрудно.

– Выпейте все, – тихо, но очень настойчиво произнес Рик, – вам это необходимо.

Не желая спорить из-за пустяка, Ирис подчинилась. Она ждала нового приступа головокружения, но мир успокоился и больше не пытался перевернуться вверх дном.

– Разве так можно, – торопливо заговорил отец, – три дня голодала, да без сна! Тут даже мужчина в полной силе с ног свалится, а ты – девушка!

Ирис поморщилась:

– Не нужно причитать надо мной, как над покойником. Я жива, все в порядке. Подумаешь – обморок.

Она скорее согласилась бы откусить себе язык, чем попросила отца выйти и оставить ее наедине с Риком. Но Альфред Нортон был далеко не глуп. Взгляд его несколько раз переместился с дочери на нового родственника и обратно.

– Ты уверена, что с тобой все хорошо?

– Уверена, – Ирис выпрямилась и опустила ноги на пол.

– Вам нельзя вставать, – негромко предостерег Рик.

– Это приказ, которому я должна подчиниться, иначе вы примените ко мне «право большого пальца»? – холодно спросила девушка. Супруг ее негромко фыркнул. Это было так неожиданно похоже на их частые стычки в прошлом, что Ирис едва поборола желание рассмеяться. Все-таки это был он! И он ничуть не изменился.

– Ты уверена, что я могу оставить тебя? – спросил отец.

– Со мной все в порядке, – теряя терпение, процедила Ирис, – это пустяковое происшествие, и мы слишком много о нем говорим.

– Я все-таки подожду внизу, пока ты… – Альфред Нортон, недоговорив, шагнул к двери, но перед тем как закрыть ее с другой стороны, одарил долгим и недоумевающим взглядом сначала дочь, а потом зятя.

Ирис осторожно поднялась. Пол из-под ног не убегал. Похоже, вино и впрямь оказалось целебным. Рик наблюдал за ней внимательно, готовый в любую секунду прийти на помощь, но возражать больше не пытался. И на том спасибо. Ирис была сыта по горло мужским деспотизмом. Она вздернула подбородок и заглянула в зеленые, кошачьи глаза.

– Я жду объяснений.

– Вы их получите.

– Когда? – холодно поинтересовалась она.

– Прямо сейчас. Только сначала сядьте.

Рик шагнул к ней, чтобы помочь, но она демонстративно отстранилась. Пират пожал плечами и остался в двух шагах от нее.

– Не смотри на меня зверем, Настя. Может быть, я и действовал несколько вразрез со здешними традициями, но я был уверен, что ты меня поймешь.

Она молчала долго. Впрочем, терпения Рику было не занимать. Наконец, он снова услышал ее голос.

– Там, дома, тебя тоже разыскивают?

Рик мгновение подумал.

– Наверное, уже нет. Слишком много лет прошло. Но – искали, это точно.

– Почему меня это не удивляет? – фыркнула Ирис. – А как ты осмелился появиться здесь? Ведь правосудие короля уже давно скрутило для тебя петлю. – На последних словах ее голос дрогнул. Девушка поспешно отвернулась и не видела улыбки супруга.

– Виселица ждет пирата Рика. К баронету Родерику Бикфорду у короны никаких претензий нет.

– Если никто не откроет ей глаза, – возразила Ирис.

– А никто не знает. Кроме тебя и меня.

Девушка покачала головой:

– Ты очень сильно рисковал, спасая нашу семью. Я не представляла, насколько сильно. Иначе…

– Я рисковал не больше, чем просто приехав в Лондон. И не больше, чем в море. Тебе вполне можно доверить любую тайну, ты это доказала. – Он немного помолчал и добавил: – Ты уж прости, Настя, но я знал, что, расстраивая твою свадьбу, я совершаю хорошее дело.

– Слишком много знаешь, – немедленно взъелась супруга, – кажется, я не давала тебе повода!..

– Да правда ли? – широко улыбнулся Рик. И ей немедленно припомнилась та их единственная ночь, сумасшедшая ночь на Карибах… Она почувствовала, что щеки горят, а сердиться совсем не хочется.

– Там, на острове… я была безумна.

– Там, на острове, – передразнил ее пират, – ты в первый раз в жизни повела себя разумно. И я уже начал было надеяться, что ты наконец повзрослела. Но теперь вижу – ошибся. Ладно. Отдыхай, набирайся сил. Тебе принесут чего-нибудь поесть.

Рик вышел, не дожидаясь ответа. Дверью, впрочем, не хлопнул.

* * *

Над городом разгорался туманный и холодный рассвет. Он медленно и неохотно тек по небу от грязных портовых улочек, подбираясь к великолепному Сент-Джеймсу. За белой дымкой было не видно солнца тревожного, темно-малинового цвета.

Питер Дадли проснулся с ощущением блаженной легкости во всем теле. Хотелось не просто встать, а вскочить, но, вспомнив липкую тяжесть и головокружения последних дней, Дадли поднялся осторожно. Ничего не произошло. Питер огляделся. Комната, как он и помнил, была большой, торжественной и плохо отапливаемой. Здесь было сыровато. Над кроватью нависал тяжелый темно-красный полог. С вышитым вензелем «NR». Дадли покопался в памяти, но ничего подходящего не вспомнил.

На высоком круглом столике из черного дерева стоял не привычный графин с водой, а красивое блюдо с фруктами. Рядом, на расстоянии вытянутой руки, Дадли увидел серебряный колокольчик. Это выглядело как приглашение. Питер позвонил.

Служанка появилась скоро, ожидание еще не наскучило Дадли. Это оказалась крепко сбитая пожилая неразговорчивая женщина. Она вошла, прижимая к плоской груди его мундир. Он был вычищен и старательно зачинен.

– Положи на кресло, – велел Дадли.

– Милорду что-нибудь угодно? – справилась женщина. Голос у нее оказался под стать лицу и фигуре – грубоватый.

– Спроси у княгини, когда она сможет меня принять, – довольно резко ответил Питер. Служанка ему отчего-то сильно не понравилась.

Бревно в плохо сидящем платье поклонилось и так же молчаливо вышло. Питер вздохнул с облегчением. Он неторопливо оделся. Поверх мундира Дадли нацепил найденную тут же перевязь. Шпаги не было. Это неприятно удивило Дадли, но он рассудил, что заботливая хозяйка, вероятно, убрала оружие, чтобы Питер во время болезни не поранился. Объяснение было притянуто за уши, но другого все равно не было, так что пришлось довольствоваться этим. Блестящий офицер чувствовал неловкость. Прошло уже очень много лет с тех пор, как он в последний раз появлялся в обществе без шпаги. Тогда на нем, помнится, был школьный сюртучок.

– Доброе утро.

Питер стремительно обернулся на голос. В распахнутых дверях стоял высокий худой старик. Он немного сутулился, возможно, из-за привычки держать руки за спиной. Питер сразу узнал этого человека – князь Лоренцо да Манчина, и поразился тому, как бесшумно он вошел. Светлые глаза смотрели на офицера со спокойным, оценивающим любопытством.

– Ваше Светлейшее Сиятельство, – Дадли учтиво поклонился, – Простите мне невольное нарушение этикета. Я без шпаги…

– Пустое. – Голос князя был голосом старика, глухим и дребезжащим, но ничего неприятного в нем не было. – Вашу шпагу вы получите после того, как мы закончим разговор. Вам ничего не грозит, – князь демонстративно развел руками, – как видите, я тоже безоружен.

Дадли слегка растерялся:

– Вы говорите так, словно мы с вами враги.

– Мы не враги, – согласился старик и после едва заметной паузы добавил: – пока. Но можно предположить, что к концу разговора нам захочется перерезать друг другу глотки. В подобных случаях Господь советует не вводить ближнего во искушение, – князь доброжелательно улыбнулся.

– Я не понимаю вас, – признался Дадли, – мы едва знаем друг друга. Если только милосердный поступок княгини…

Старик с глухим стуком захлопнул двери.

– Вы самоуверенны, – спокойно сообщил он смущенному Дадли, – Вы молоды и красивы, но не соперник князю да Манчина.

– Тогда я совсем не понимаю Ваше Сиятельство.

– Сейчас поймете, – пообещал князь. Он подошел к креслам. Взглядом предложил Дадли садиться. Питер предпочел бы постоять, раз уж начался такой интересный разговор, но ослушаться было почему-то совершенно невозможно.

– Я не любитель долгих разговоров, – произнес князь, буравя молодого офицера пристальным взглядом светлых глаз, – вы четыре дня были в жестокой горячке. Это тяжелое испытание не только для телесного, но и для душевного здоровья. Скажите, вы помните, как попали в мой дом?

– Княгиня сказала, что меня сбили ее лошади, – недоуменно ответил Дадли. Эти воспоминания его почему-то тревожили. Вернее, не сами воспоминания, а их отсутствие. А если совсем честно, Дадли смутно опасался, что воспоминания вернуться, и с ними всплывет нечто такое, чему лучше бы не всплывать. Старик прекрасно понимал его состояние.

– Хорошо, я помогу вам, – произнес он. – Барон де Сервьер…

Если бы рядом разорвалось пушечное ядро, шок был бы меньше. Перед глазами завертелась бешеная карусель: лица, масти, монеты, стылая вода Темзы, несущиеся навстречу лошади. И спокойный, даже чуточку ленивый голос, который с настоящим, не наигранным равнодушием произнес: «Вы должны мне ровно шесть тысяч фунтов».

Дадли схватился за голову и глухо застонал.

Лоренцо смотрел на молодого офицера внимательно, но без сочувствия. Ему не нравилось, что Дадли оказался таким впечатлительным. А на вид – такой хладнокровный и умный… Впрочем, сумма, на которую его обыграл Этьенн, могла сбить дыхание кому угодно.

Когда Дадли справился с собой и отнял руки от лица, первое, что он заметил – небольшой, но вместительный коричневый кожаный саквояж с аккуратными замочками. Саквояж был приоткрыт. А внутри… Дадли даже глаза потер, настолько необычным показалось ему увиденное: внутри саквояжа лежали толстые пачки банковских билетов, для верности перевязанные лентами посередине.

– Здесь ровно шесть тысяч фунтов, – подтвердил его догадку князь Лоренцо. – Они ваши. И я не требую никаких расписок.

Наконец Питер уразумел, что странный старик и гора денег – это не мираж, а самая что ни на есть реальная жизнь. А в реальной жизни такие деньги просто так, за красивые глаза, не дарят.

– Это большая сумма, – осторожно сказал он.

– Верно, – кивнул старик. – Услуга, которая от вас потребуется, тоже не мелкая.

– Услуга? – удивился Дадли. – Смею вас уверить, я не вхож к королю, не имею никакого влияния при дворе и не распределяю должности.

– Я знаю. Поверьте, я знаю о вас достаточно и я не принимаю вас за кого-то, кем вы не являетесь. Вы действительно не вхожи ко двору. И вряд ли когда-нибудь туда попадете. Дуэль, да? Маленькая неосторожность, которая стоила вам карьеры. Его Величество был очень зол и не повесил вас лишь по настоятельной просьбе вашего родственника, министра Сесила. Он ваш…

– Дядя. По материнской линии. Но какое это отношение имеет к моему долгу и вашему предложению? Кстати, я пока так и не понял, в чем оно заключается? – Дадли удалось довольно быстро взять себя в руки. Он сидел в кресле, откинувшись на спинку и положив ногу на ногу. И смотрел на князя да Манчина выжидающе. Лоренцо одобрительно кивнул. Со спокойным и уравновешенным противником было гораздо легче, чем с истериком, потерявшим голову от страха. Не говоря уже о том, что это было гораздо приятнее.

– Отношение самое прямое. А предложение мое простое, проще некуда, – улыбнулся Лоренцо, и Дадли невольно подумал, что еще ни разу в жизни не видел более открытой и доброжелательной улыбки. – Ваш дядя – министр Сесил. И его хобби.

– Не понимаю. На что вы намекаете?

– Не намекаю, – поправил князь. – Наше дело слишком серьезное, чтобы позволить себе роскошь плохо понять друг друга. Или не понять вообще. Так что никаких намеков: я говорю предельно прямо. В доме вашего дяди «Запечатанный узел», заговор против короля и католической веры, возрожденный спустя сорок лет. И вы – один из его активных участников.

Губы Питера свело мертвой улыбкой, похожей на гримасу.

– Вы… я право не знаю, кто наболтал вам все эти глупости, – выдавил он.

– Некий Питер Дадли, – невозмутимо ответил старик, – я, кажется, уже имел честь сообщить вам, что вы четыре дня метались в горячке. В горячке, молодой человек, люди иногда бредят и не контролируют свои речи. Я понятно изъясняюсь?

Дадли порывисто вскочил. Рука машинально метнулась к бедру, но, не обнаружив шпаги, сжалась в кулак. Питер сдавленно выругался.

– Вот поэтому я и распорядился пока разоружить вас, молодой человек, – кивнул князь, поднимаясь с кресла. – Как видите, я оказался прав. В серьезном разговоре оружие – не помощник, а лишь причина для запоздалых сожалений. А теперь сядьте… или, если хотите, можете остаться стоять, но выслушайте меня до конца.

– Вы ошиблись, – решительно сказал Дадли, – мне очень жаль. Спасибо за гостеприимство, разрешите откланяться, надеюсь, мы больше никогда не увидимся…

Надеясь на свою молодость и ловкость, Дадли шагнул вперед, прямо на старика, отводя руку для классического удара в челюсть. Неуловимым движением Лоренцо уклонился, удар прошел по касательной, и Питер по инерции влетел лицом в массивную деревянную дверь. Князь Манчина переместился за спину Дадли, сцепил руки в замок и обрушил тяжелый удар на основание его шеи. Питер со стоном рухнул под ноги старику. Сознание не оставило его… Мысли гвардейского офицера лихорадочно бегали, ища выход, спасение… Он резко вскочил. Князь стоял в пол-оборота к нему… Молниеносный удар в бок пошатнул Лоренцо, но на ногах он устоял. Питер больше не раздумывал ни секунды. Он стремительно кинулся к окну, отдернул массивную портьеру, дневной свет ударил в глаза… Дадли уже занес ногу, чтобы вскочить на подоконник, но тут же получил удар. Стул с тонкими резными ножками разлетелся о крепкую спину гвардейца.

– Вы наивны, сударь… – со вздохом вымолвил князь, отбрасывая в сторону остатки стула, – но и прытки без меры…

Удар был хорош, и теперь Питер, неуклюже растянувшись подле окна, пытался перевернуться и сесть. В это время распахнулись двери. Сначала появились два пистолетных ствола, а потом в комнату широко, по-мужски, шагнула служанка.

– Мальчишка, – Лоренцо выпрямился, растирая кисти, – брат Джакомо, свяжите его. Так будет лучше. Для него…

Питер застонал и приподнял голову.

– Дворец Джезо? – пробормотал он. – Венецианская разведка?

– Вы умны, – признал князь, – побольше благоразумия, и цены вам не будет.

Пока он говорил, лжеслужанка, оказавшаяся монахом, ловко скрутила Питера веревкой от портьеры, оставив возможность только дышать и говорить.

– Отлично, – оценил Лоренцо, – а теперь, молодой человек, все же сядьте и выслушайте меня. Сопротивляться глупо. Либо вы выйдете отсюда нашим другом, либо человеком, лишенным чести. У вас, к сожалению или к счастью, только две возможности.

– Есть и третья, – скрипнул зубами Дадли, – отсюда могут вынести мой труп.

– Едва ли, – качнул головой старик, – я уже говорил, вы склонны переоценивать себя. Человек, попавший в поле зрения ордена, умирает лишь по приказу его магистра, и никогда – по своему собственному желанию… Джакомо, запри дверь.

* * *

В соседней комнате за происходившим внимательно наблюдала Джованна. Когда мизансцена со скручиванием бедного офицера была доиграна до конца, она закрыла слуховое отверстие и аккуратно расставила бронзовые статуэтки на столике в прежнем порядке.

Женщина вздрогнула от неожиданно раздавшихся за ее спиной шагов. Джованна обернулась, ожидая увидеть Джакомо. Но глаза ее уперлись в грудь Этьенна де Сервьера, обтянутую темно-красным камзолом.

– Вы очень аккуратны, – голос его прозвучал глухо, и Джованне отчего-то сделалось неуютно. Как, впрочем, всегда в присутствии этого мнимого французского аристократа. Этьенн шагнул к ней, и женщине пришлось сделать над собой усилие, чтобы остаться на месте.

– Аккуратность – это первое, чему учат в монастыре, – спокойно ответила она.

Барон на нее не смотрел. Он вертел в руках небольшую статуэтку обнаженной женщины, короткие пальцы касались изгибов бронзового тела медленно, мягко, чувственно. Было в этом что-то такое… Джованна поймала себя на том, что хочет отвернуться. Но поступить так значило признать, что она уловила тайный смысл этих движений.

– В монастыре? – переспросил Этьенн, не прерывая своего занятия, – с трудом могу поверить.

– Отчего? Я недостаточно набожна?

– Вы слишком красивы для того, чтобы быть христовой невестой. – Пристальный взгляд барона остановился на лице Джованны, пытаясь поймать ее взгляд. – Что заставило вас принять такое решение, несправедливое для вас и слишком жестокое для любого, кто хотя бы раз смог увидеть вас так близко. Вам не везло с мужчинами?

– Вы не верите, что это было искреннее желание служить Богу? – удивилась Джованна, – Отчего? Разве я дала вам повод подозревать меня в лицемерии?

– Я не слежу за вами.

– Нет? – перебила Джованна, – тогда, позвольте спросить, как иначе называется то, что вы делаете постоянно, с тех пор как мы поселились в этом доме?

– Что же я такое делаю? – Удивление Этьенн разыграл мастерски. Джованна пожала плечами, взяла фигурку атланта и повернула ее так, что он уставился на статуэтку обнаженной наяды круглыми и пустыми глазами.

Тихий смех, прозвучавший в комнате, заставил мужчину заметно вздрогнуть, а женщину облегченно вздохнуть. Джованна ничуть не боялась жуира, но ссориться не любила.

В комнату вошел хозяин. Глаза Лоренцо быстро обежали комнату и остановились на скульптурной группе. Он прекрасно помнил, что раньше фигурки располагались не так, и уж ему-то не нужно было растолковывать скрытое значение символов.

– Барон любовался, – предположил он, – не так ли, ваша милость?

– Безусловно, – поспешно кивнул Этьенн. Холодная ирония монаха, бесшумные движения и внимательный взгляд напоминали ему болотную змею. Этьенн, конечно, тоже не боялся Лоренцо. Вообще, в особнячке на Риджент-стрит компания собралась не пугливая. Но лишние дуэли были сейчас весьма некстати, и поэтому Этьенн поспешил оправдаться: – Я не имел в виду ничего…

– Мирского, – подсказал Лоренцо, – надеюсь, что так. Позволь напомнить тебе, брат по оружию, что из всех мужчин сестра Кармела избрала Христа, и мы с тобой должны уважать ее выбор.

Эта выволочка, сделанная небрежным, покровительственным тоном, пришлась не по душе барону. С нарастающим волнением Джованна наблюдала, как Этьенн комкает манжет. Но в тот миг, когда он уже был готов взорваться, Лоренцо неожиданно спросил:

– Вы бываете у Каслри?

Все еще борясь с раздражением, Этьенн через силу кивнул.

– И что поучительного вы вынесли из этих застольных бесед?

– Об убийстве в саду министра ничего не слышно. Видимо, Сесил хорошо замел следы.

– Но не сам же он избавлялся от тела? – удивился Лоренцо – Насколько я знаю этих аристократов, они скорее замерзнут насмерть, чем сами подбросят дров в камин.

– У него преданные слуги, – заметил барон.

– Чушь, – отрезал монах, – не существует такого понятия, как безусловная преданность. Выясни, насколько слуги преданы Сесилу. Другими словами, сколько им нужно заплатить, чтобы они сдали своего хозяина с потрохами.

– И сколько можно обещать?

– Сколько сочтешь нужным.

– Орден так богат? – удивился Этьенн.

– Все богатства у Бога, барон. Надеюсь, это вы не станете оспаривать?

– Ни в коем случае. – Этьенн поклонился и вышел, плотно прикрыв за собой дверь.

– Хорошо, что он ушел, – произнесла Джованна, едва шаги барона стихли, – неприятный человек. Он задавал странные вопросы…

– Я слышал, – кивнул Лоренцо, наблюдая в окно за тем, как мнимый барон пересекает двор, садится в экипаж, грум щелкает кнутом, а проворный мальчик-слуга торопливо отпирает ворота, надеясь на небольшое вознаграждение. – Странные вопросы – часть нашей жизни, голубка. Научись давать на них странные ответы, и все будет в порядке.

Джованна вздохнула:

– Отец мой, простите, ибо я согрешила. Примите мою исповедь.

Лоренцо внимательно взглянул на точеный профиль женщины и медную корону волос. Взгляд больших глаз мягкий и кроткий, но таит в себе пламя, заставляющее щеки алеть, а тонкие ноздри едва заметно трепетать. Джованна была чем-то взволнована. Не встревожена, а именно взволнована.

– Хорошо, дочь моя. Если тебе это необходимо, возьму грех на душу.

– Грех? Ведь ты же священник, и тебе уже не раз приходилось принимать исповедь.

– Приходилось, – кивнул Лоренцо. – Священник – это рука Господа, Его любовь и прощение. Исповедь – святое таинство, личным чувствам и мыслям здесь делать нечего, ты согласна? Наверное, я был хорошим священником, потому что мне всегда были глубоко безразличны мои прихожане. И, от души презирая их беды, я умел дать понять, насколько они ничтожны. И люди верили мне. И благодарили за утешение. Но ты – особенный случай.

– Почему? – тихо спросила Джованна. Очень тихо, почти беззвучно. Но Лоренцо услышал.

– С тобой я не могу быть бесстрастным и отрешенным от мира. Мне слишком хочется знать все твои тайны. Хочется знать для себя. А не для Господа. И даже не для тебя.

Джованна встрепенулась. В карих глазах монах прочел тысячу вопросов. Но он не дал ей говорить.

– Сдается мне, мы больны одной и той же болезнью, – его улыбка показалась Джованне строгой и печальной. – Тебе тоже слишком хочется знать мои тайны. Имей терпенье. Нет ничего тайного, что не стало бы явным в свой час. Дождемся своего часа, моя голубка.

Они стояли у окна, совсем рядом. Их руки лежали на подоконнике в полудюйме друг от друга, но не соприкасались. Джованна чувствовала тепло его тела. Все было привычно, но все было иначе. Десять лет они бродили по всему свету бок обок, деля последний кусок хлеба, последний глоток, единственный шерстяной плащ, не раз могли разделить смерть, но все же Джованна считала, что путешествует одна. Со слугой. И вдруг все переменилось. Слуга оказался господином, занимающим высокий пост в той структуре, которая приютила Джованну, воспитала ее и отковала из женщины стальной клинок для защиты истинной веры.

– Кто ты? Как зовут тебя? Сколько тебе лет? Есть ли у тебя родные? Где та земля, которую ты называешь отчизной? Почему ты был со мной рядом все эти годы? Только ли для того, чтобы сберечь клад Ферье для католической церкви? Или была другая причина? О чем ты умалчиваешь, когда говоришь со мной, и о чем ты говоришь своим молчанием? Кто ты, Лоренцо да Манчина, брат, человек с отстреленным ухом?

Они стояли в темноте «красной» гостиной, не соприкасаясь даже рукавами, близкие и бесконечно далекие. Потом Лоренцо отошел, кощунственно насвистывая «В руки твои, Господи». Джованна должна была возмутиться. Но гнев молчал, впервые за много лет. Молчала и гордость.

* * *

– Так… – Рик оглядел себя с ног до головы. Все было в полном порядке. Кожаный колет облегал плотно, перевязь со шпагой подогнана так, чтобы не болталась, за поясом пара барабанных шестизарядных пистолетов, которые он уже про себя прозвал револьверами. Однако он не спешил заявить миру о своем изобретении. Ну не совсем его. Хвала мастеру Багги, трудившемуся во благо и процветание компании Рика. Одним словом, за патентом он не пошел. Арсенал был не полон без главного…

Две ручные бомбы! Незаменимый аргумент при любом деле, и отчего тут же вспомнились российские революционеры начала двадцатого века, которые раскидывали эти адские машинки направо и налево. На свои бомбах Рик заботливо делал насечки для увеличения осколочного поражения противника. Эти адские «машинки» не раз выручали его на Карибах. Вот и теперь…

– Так-так, – Рик надел черную без лишних украшений шляпу, натянул перчатки из тонкой кожи. «Можно», – сказал он себе и вышел во двор. Покосившийся домик стоял на окраине городских трущоб, полуистлевший забор не скрывал от посторонних глаз крохотный внутренний дворик. Собственно посторонних глаз было не так уж и много, да и то они были в стельку пьяны.

– Наш славный Джордж пошел в поход… – нестройная, но веселая песенка, затянутая двумя прохожими, никого не удивила.

Рик оглядел компанию, собравшуюся во дворе и ожидающую его слова.

– Парни, – бодро начал молодой человек, – нам предстоит ответственный шаг, и все будет зависеть от вашей решимости. Надеюсь, все готовы?

– О!

– Да, сэр!

– Конечно…

– Сэр…

Нестройный ответ порадовал Рика – по глазам было видно, что парни были готовы на все сто, но все же он решил добавить:

– Напомню еще раз, господа, что после удачного завершения нашего мероприятия всех вас ждет щедрая награда.

– Мы готовы, сэр! – ответил за всех здоровенный детина со шрамом на лбу.

Рик еще раз оглядел присутствующих. Десять крепких ребят стояли, гордо выпятив грудь, почти как братья-близнецы, ну почти… Все в коричневых кожаных колетах, в черных шляпах и плащах, а под плащами… Рик снарядил их должным образом, и короткими абордажными саблями, и пистолетами. «Ну и рожи… отменные рожи, эти уж точно готовы на все», – подумалось молодому человеку, и он хитро прищурил глаза. В сущности, кто-то из них мог и не дожить до сегодняшнего вечера, но это мало заботило Рика. Они заведомо шли на риск, а риск, как известно, может и по башке долбануть.

– Тогда с Богом, джентльмены. Вперед! – и Рик накинул плащ, дабы до поры скрыть весь богатый арсенал.

Примерно через час отряд Рика занял исходную позицию на углу Инсит-роуд и Флит-стрит. И если тесная Флит-стрит не позволяла Рику должным образом рассредоточить своих бойцов, то более широкая Инсит-роуд имела множество преимуществ. Во всяком случае, там было где спрятать бойцов. План Рика был прост, как бамбуковая трость. Бойцов он разместил справа и слева по Инсит-роуд, сам же занял позицию за углом церкви Святого Петра и Павла и был готов первым вступить в дело. Ждали часа два, и они не обошлись без приключений. Двое крепко подвыпивших парней пристали к одному из отряда Рика. Что у них там произошло, Рик толком и не увидел. А когда услышал, было уже поздно. Пьяниц отмутузили и быстро затащили в какой-то подвал. Дело могло кончиться плохо, ведь наверняка найдется законопослушный зевака, который кинется к городской страже. Рик уже хотел было спешно менять дислокацию и отходить дальше по Инсит-роуд до пересечения со Стоун-стрит, но стук десятков копыт заставил его насторожиться.

Еще минута – и на мощенной дороге показались драгуны, аж три пары. За ними «гроб на колесах», для перевозки особо опасных преступников, на козлах двое стражников. Замыкали шествие еще три пары драгун.

Рик пересчитал всех и уже был готов действовать, но тут кавалькаду обогнали два всадника. Оба в красных мундирах с ярко-желтыми шарфами, на головах красовались богатые шляпы с цветными перьями и серебряными бляхами.

– Вот и господа офицеры… – процедил сквозь зубы Рик. – И где только их носило?

Фантазию развивать не имело смыла, и Рик шагнул вперед. Запалы обоих гранат уже дымились – первую он метнул под ноги офицерам, а вторую под четверку, впряженную в «гроб на колесах». Лошади шарахнулись, одна поднялась на дыбы…

– Один, два, три, четыре… – громко считал Рик. Подле церкви удачно росли несколько тополей, за которые молодой человек едва успел забежать.

Два мощных взрыва прогремели один за другим. Даже находясь в укрытии, Рик ощутил ударную волну, а в следующий миг несколько осколков впились в деревянную ограду церкви.

– Многовато заложил… – машинально изрек Рик и, выхватив оба револьвера, вышел из-за деревьев.

Дикое ржание и возгласы ужаса встретили его. И было непонятно, кто кричит громче, люди или кони. Дыма было не так много, и Рик прекрасно видел, что офицеры погребены под разорванными телами своих лошадей. Передняя шестерка драгун была тоже повержена вместе с конями… хотя нет, двое, кажется, стали приподниматься.

Рик ускорился, но успел выстрелить только в одного, второго добил кто-то из подоспевших бойцов. Один из возничих был жив и даже успел выхватить пистолет, но его тело тут же рухнуло на мостовую, пробитое сразу тремя пулями. «Гроб» значительно пострадал, у него были оторваны два передних колеса…

Основную проблему составили арьергардные драгуны. Шесть молодцов с седла сделали залп и укокошили трех самых ретивых парней Рика. Джеймс от удивления аж присвистнул. Он прыгнул на разбитую повозку и стал играть в ковбоя. Да, именно так ему почему-то мерещилось. И он также быстро взводил ударник, который методично хлопал по капсюлям, и ствол стремительно извергал смерть. Шесть пуль – два трупа, не так уж и плохо в такой суете.

Второй револьвер он пустить в ход не успел. Его парни накинулись на оставшихся драгун, и завертелась карусель. Конвой пытался стоптать конями нападавших. Драгуны крутились на месте, отбивали удары и сами активно работали холодным оружием. Один ловкий краснокафтанник умудрился проткнуть одного. Его-то Рик и взял на мушку – хлоп! Драгун замер. Но лишь на секунду. А затем вновь перешел в атаку.

– Настырный малый… – Джеймс выстрелил еще раз. На сей раз драгун выпал из седла. – Заканчивайте! – громко скомандовал Рик, разряжая второй револьвер в еще одного не в меру активного противника.

Нет, он оставил один патрон для замка.

– Харди? Мак-Кент – живой?!

– Твоими молитвами… – отозвался глухой голос из-за двери. – Открывай поскорей…

– Один момент.

Рик выстрелил, но это было не кино – замок лишь качнулся, но устоял. Джеймс отчаянно сплюнул и попробовал на прочность петли – впустую.

– Харди, пробуй изнутри! Упрись ногами. Давай!

Рик обернулся. С драгунами было покончено.

– Лошадей! Лошадей держите! Харди – давай! Еще… еще!

– Не выходит…

– Поддается! – заверил его Рик. – Давай!

Джеймс и сам видел, что замок и петли были на удивление крепки.

– Отойди! – крикнул он Мак-Кенту, а сам насыпал в замок пороху. Немного утрамбовал его в отверстии, затем заложил пыж и короткий имени себя шнур. Поджог. И взрыв. Замок разлетелся, и справа от Рика кто-то охнул.

– Сэр? – изумленно протянул чей-то голос, когда тело шумно бухнулось на мостовую. – Вы убили Бобби?!

В эту же секунду дверь вылетела от мощного удара, и в проеме появилась взъерошенная рыжая шевелюра шотландца.

– Пора убираться, – заявил Харди, спрыгивая на мостовую.

– М-да… – в ответ Рик лишь покачал головой. Его взор был устремлен на бедного Бобби, которому осколок замка так неудачно прилетел аккурат в висок.

– Уходим, парни! Харди, в седло!

– Оплата, сэр? – осмелился напомнить здоровяк Уилл.

– Ах да. Вот, держи! – Джеймс вытянул из-за пазухи увесистый кошель и бросил Уиллу. – Благодарю вас, джентльмены. Надеюсь, вы не забудете семьи погибших товарищей.

Последнюю фразу он произнес уже с высоты седла.

Уилл взвесил в руке кошель и, довольно крякнув, спрятал награду.

– Сэр, если еще будет нужна…

– Еще раз благодарю вас, джентльмены, – перебил его Рик и каблуками ударил в бока лошади.

Они с шотландцем неслись по Инсит-роуд, насколько позволяла ширина дороги. Благо еще, что звуки взрывов и стрельбы разнеслись далеко, и прохожие предусмотрительно жались вдоль стен домов, а многие и вовсе поспешили свернуть на более тихие улочки. Так что дорога было совершенно пуста.

– Ты ранен? – изумился Харди, заметив кровь на руке Джеймса.

– Пустяки – царапина, – ответил Рик, каблуками понуждая лошадь к еще более быстрому темпу.