Йонард с трудом разлепил ресницы, слипшиеся от крови, и подумал, что после этого похода у него прибавится гораздо больше шрамов, чем после пограничных стычек с готами. Имело ли это какое-нибудь значение?

Варвар не знал, где находится и может ли двигаться дальше. Свет изменился, став из зеленого красноватым. Йонард попытался встать, но что-то держало его. «Что-то» было холодным и тяжелым. И весьма похожим на цепи. Йонард оказался прикован к стене. Меча при нем не было. Копья – тоже.

В центре помещения возвышался черный закопченный треножник с огромной чашей-полусферой, такой же черной и закопченной. Вся видимая Йонарду поверхность чаши была испещрена какими-то знаками, которые словно бы проступали из-под толстых слоев сажи и окалины. В самой чаше плавилась красно-бурая масса, она время от времени покрывалась маслянистыми пузырями, которые затем взрывались, с мерзким бульканьем, извергая клубы зловонного пара. Очаг под треножником был выложен крупными белыми камнями, острые края которых говорили, что некогда они составляли единое целое, а теперь, раздробленные безжалостной и нечеловеческой силой, прижаты один к другому, но уже не властны соединиться вновь.

Треножник с чашей, покрытые грязью и копотью, теперь вызвали у Йонарда нездоровое любопытство – ведь огня в очаге не было. Вместо этого в центре круга, очерченного острозубыми каменными осколками, чернел провал, и по всему видно глубокий.

«Ну, это не Валгалла, уж точно!» – мелькнуло в голове германца.

Это предположение подтверждалось еще и тем, что откуда-то снизу долетали отблески чудовищно-громадного кострища, всполохи которого отражались на отполированных неведомым доселе жаром стенках тянущегося вниз узкого жерла-топки. То и дело над ним взметывались фонтанчики искр, беззвучно гаснувших на лету.

Над самим котлом-чашей на длинной с массивными звеньями цепи, конец которой уходил куда-то ввысь и терялся в густой черноте под сводами пещеры, куда не могли уже дотянуться всполохи подземного пламени, висел матовый, точно из белого хрусталя, шар. Внутри этого шара тоже происходила какая – то странная работа: что-то непонятное клубилось там, то сворачиваясь кольцами, то взвиваясь протуберанцами. Игра неизвестно чего в самом шаре, точно находилась в строгом согласии со зловещей игрой света и тьмы на стенах самой пещеры. Всполохи подземного пламени выхватывали из мрака то одну стену из грубо обработанного камня, то другую, то сразу обе облизывал узкий, как жало, язык багрового света. От этого все пространство казалось бездонным ущельем меж высоченных, скребущих небо скал, и думалось, что не к каменному своду крепится цепь шара, а к самому небесному своду.

Чуть в стороне от жертвенника, ближе к стене, виднелся стол, почти скрытый под грудой свитков, частью лежавших на нем аккуратными рядами, а в основном, валявшихся в беспорядке, как на самом столе, так и под ним. Зеленоватый свет, к которому Йонард начинал привыкать, здесь освещал только нишу в самом дальнем углу прибежища мага. Ниша была отгорожена от всего остального пространства решеткой с частыми прутьями, больше походившими на ветви драконова дерева.

Череп на этот раз освещал то, что могло бы привидеться только в кошмаре. Скорее всего – это кошмар и был, потому что наяву, Йонард знал это точно, его бы вывернуло наизнанку от мерзости, которую он увидел… А сейчас ничего, даже не тошнило.

В большой клетке сидело создание, которое могло бы быть крысой… Крыс здесь хватало… всяких… Попалась и такая. Мохнатое туловище покоилось на шести паучьих лапах, а длинная мордочка с умными черными глазками оканчивалась волосатым белым хоботком с тонкой иглой жала. Зато хвост был точно такой, как положено – голый и розовый. Йонард почувствовал, что его все-таки мутит, и отвернулся, но тут же пожалел об этом. Из клетки, стоявшей напротив, на него внимательно глядело чудовище, похожее на питона, но с головой милой маленькой обезьянки. Чудовище смотрело на него с печальным сочувствием, словно пыталось что-то сказать, и Йонард испытал настоящее потрясение, когда понял, что оба эти уродца – разумны.

По сторонам от Йонарда в самую каменную плоть стен были всажены толстенные кольца из витого железа, на этих уродливых выростах безвольно и безучастно висели обрывки цепей. Некоторые куски, отржавели, почти рассыпались в прах. Звенья валялись беспорядочной грудой тут же рядом. Их густым слоем покрывала вездесущая мохнатая пыль. Черный пол обители колдуна тоже местами скрывали серые пласты, нанесенные временем.

Так сначала показалось Йонарду но, приглядевшись внимательно, он понял, что видит на полу искусное изображение свернутого кольцами гигантского змея, изготовившегося к броску. Его огромная голова упиралась в острые обломки камней вокруг черного устья жерла, и теперь они казались ядовитыми зубами мерзкой твари. Здесь стоял тошнотворно-сладкий запах тления, по всей видимости, исходил он от жуткого варева в котле. Йонард до сих пор не подозревал у себя такого буйного воображения, которое в мгновение ока нарисовало перед ним красочные картины вспарывания шейных жил многочисленных жертв, как кровь, еще теплая, темными ручьями стекает в чашу и магическое варево начинает мало-помалу густеть, иногда поблескивая опаловыми капельками жира. Но это, конечно, в том случае, если несчастных не морили голодом до того как отправить в котел.

Однако при этом Йонард даже не счел нужным задуматься о том, что он сам, возможно, и поможет заполнить до краев наполовину пустой сосуд египтянина. Когда ему это было не нужно, пустые тревоги не бередили душу и не трогали цепкого разума, который в это самое время был занят осознанием происходящего с одной единственной целью – найти выход. Правда, Йонард бился над этой загадкой пока без особого успеха, но твердо знал: если все время двигаться в одном направлении, рано или поздно обязательно попадешь туда, куда тебе нужно. Главное, не забыть, за чем шел. Следовательно, он обладал еще одним достоинством, хотя с первого взгляда было трудно в нем такое достоинство заподозрить – терпением. Конечно, его терпение можно было сравнить с терпением согнутого до отказа лука с подрагивающей от напряжения тетивой и безошибочно наведенной тяжелой стрелой.

Шевельнув ржавыми цепями, Йонард решил потерпеть… немного.

* * *

Не сразу, но все же германец понял, что за ним наблюдают. Из темноты выступил человек. Сначала Йонард не видел ничего, кроме блестящей лысины в завитках седых волос, потом разглядел прямой нос с широкими ноздрями, тонкие, сжатые в ниточку губы, узкую бородку и непонятного цвета глаза. Впрочем, в этом зеленом свете все было непонятным. Кроме одного – этот тип был кем угодно, только не египтянином. Йонард повидал на своем веку египтян, и среди них попадались всякие, но…

Лица их были обычно худы, смуглы, с огромными косо прорезанными черными глазами. И черепа египтян, были забавны, во всяком случае так считал германец – немного сжатые у висков. У этого же все было не так.

Маг (если это был он) внимательно разглядывал германца, словно тот был диковинным зверем. Йонард решил молчать. Не потому, что начинать разговор первым – много чести, просто он по опыту знал, что тот, кто задает вопросы, выдает себя скорее и легче, чем тот, кто отвечает. Отвечая ведь можно и солгать, а спрашивая – как солжешь? Маг все-таки не выдержал и негромко произнес:

– Ты кто?

Против ожидания голос у него оказался почти приятный.

Йонард и на этот раз решил отмолчаться и еще немного подождать.

– Откуда ты взялся? – с недоумением повторил маг и добавил нечто совсем уже странное: – Я ждал другого.

Несмотря на боль, Йонард криво ухмыльнулся:

– Не повезло тебе, приятель. Я тут твоих домашних животных малость подраспугал.

– Ты зря это сделал, – произнес лысый поклонник Сетха, рассматривая рельефные мускулы и развернутые плечи германца. – Если бы ты не был так ловок, возможно, я бы тебя отпустил… – Маг выдержал паузу и буднично добавил: – На западный берег.

– По-твоему, я должен расстраиваться, что ты этого не сделал? – спросил германец, прекрасно понявший мага – западный берег в землях египетских считался пристанищем мертвых.

Маг усмехнулся и мотнул лысой головой в сторону помеси питона с обезьяной.

– Этот тоже поначалу радовался. Потом сообразил что к чему и тут же попытался собственным хвостом удавиться, да Кошиф устерег, – и голова мага мотнулась в другую сторону.

Жутковатый крысеныш вздрогнул и заморгал.

Неожиданно маска спокойной отрешенности слетела с лица мага, он побагровел и, вцепившись в прутья клетки маленькими ручками, заорал, брызгая слюной:

– Что, грабитель караванов, может, тебя на волю отпустить? И ключ от сокровищницы дать?

Несмотря на душную жару, мороз пробрал Йонарда до костей. Этого не могло быть. Ведь он же собственными глазами видел входящую в закат фигуру. Сколько же времени он проблуждал по коридором Черной башни и провалялся в беспамятстве? Почти против воли он повернулся к несуразному гибриду в клетке и хрипло спросил:

– Керам?

Обезьянья морда поморщилась и стала похожа на личико забавного старичка.

И вот тут Йонард, варвар из Германии, первый раз в жизни по-настоящему испугался. Потому что понял – маг, хозяин Черной башни попросту сумасшедший. Йонард не боялся ни сумасшедших, ни колдунов по отдельности, но вместе это было сочетание настолько немыслимое, что германец почувствовал, как волосы на голове зашевелились.

Разум вернулся к магу также внезапно.

– Значит, эта тварь – твой приятель? – деловито осведомился он. – Пришлось мне с ним повозиться. Никак в змеиную шкуру влезать не хотел. Отбивался, за руку укусил. Пришлось сверху обезьяний череп нахлобучить, вот и вышла такая странная зверушка. Можно на базаре за деньги показывать. Только кормить трудно. Обезьянки-то больше фруктами да насекомыми питаются, у них и зубы к этому приспособлены, а питону раз в месяц кролик нужен обязательно. Но ты не горюй, парень. Теперь я умнее буду. Иногда у меня даже и очень неплохо выходит. Пантеру видел? Ах да! – маг хлопнул себя по лысине. – Бедная Малика. Как танцевала! А как ножи кидала! Твой приятель, кстати, обманул тебя, дурака. Никаких сокровищ здесь нет. И быть не может. Было одно, да из него ты своей железкой два сокровища сделал. Ведь он же за Маликой сюда вернулся!

Обезьяно-питон в клетке словно обезумел. Тонкий визг и грохот громадного хвоста по прутьям клетки заглушили слова мага. Да, правду сказать, Йонард вовсе не старался его дослушать. То, что он услышал, потрясло германца. Он убил женщину, возлюбленную своего приятеля. По незнанию, для защиты, но убил, и теперь этого уже не поправишь. Видя, как беснуется в заточении Керам, Йонард думал, что отдал бы многое, чтобы вернуть время назад и ударить Малику плашмя… или вовсе обойти тот коридор стороной.

«Так легко погасить божественное пламя, но сможешь ли ты зажечь его вновь?»

Йонард опустил голову и низко, страшно зарычал и изо всех сил рванул цепи. Штыри, вбитые в стену, не шелохнулись. Колдун не замечал его. Встав на четвереньки, он рылся в каких-то свитках, выставив на обозрение свой тощий зад, обтянутый шароварами.

Йонард смотрел на него и чувствовал, как раскаяние покидает его, и он вновь наливается злобой. И это было неплохо, а главное, вовремя, потому что злость, как и боль, отбивает страх. А Йонарду было страшно. Наконец маг вылез на свет с большим, мерзко пахнущим свертком.

– Осталась только эта, – произнес он огорченным тоном. Но Йонард мог бы поклясться, что его огорчение – чистейшей воды притворство. Старикан был чем-то страшно доволен, и даже не дал себе труда скрыть это как следует.

– Хотел я сделать из тебя вторую Малику, – при мысли, что из него могут сделать женщину, Йонард впал в столбняк. Но оказалось, что маг имел в виду не это. – Была у меня где-то шкура пантеры, но что-то я никак не могу ее найти. Придется обойтись тем, что есть.

С некоторых пор довольные маги внушали Йонарду мрачные подозрения…

– А это… чья? – спросил он, проклиная себя за неспособность сдержаться.

– Это очень редкий зверь, – объяснил маг, изо всех сил налегая на мехи, раздувающие угли. От жаровни потянуло теплом. – Это бело-голубой хряк.

– Что?! – опешил Йонард. – Ты, отрыжка Таната, собираешься превратить меня в…

– В свинью, – невозмутимо закончил маг.

Внезапно до Йонарда дошло, что старик над ним просто потешается. Все эти сказки о женщине-пантере и о питоне-грабителе караванов – просто пыль в глаза. А он ему поверил, трясся, как щенок и, наверно, здорово развеселил лысого поклонника Сетха. Но больше такой радости он магу не доставит! Йонард выпрямился и сплюнул. С жаровни валил густой синеватый дым с тошнотворным запахом плохо выделанной шкуры. Маг бормотал что-то себе под нос, видимо, заклинание. Йонард огляделся в поисках подходящего оружия. Пожалуй, он загостился в Черной башне. Нельзя забывать о правилах хорошего тона. Пора вежливо попрощаться с хозяином и уходить. А по пути неплохо бы все-таки заглянуть в сокровищницу… А если там еще какая-нибудь пантера, то тем хуже для нее.

Йонард напряг свои могучие мускулы, шея затрещала, но на мгновение ему показалось, что толстый штырь шевельнулся в стене. Он удвоил усилия. В ушах шумело, пот заливал глаза, но германец не замечал ничего, Кроме этой маленькой железки, которая медленно, но верно уступала его звериной силе. Он остановился, чтобы несколько раз глубоко вздохнуть, и заметил, что маг больше не стоит в позе ишака, пьющего воду, а внимательно смотрит на него и молчит. Тем хуже.

– Слова забыл? – ехидно спросил германец.

Маг не ответил, продолжая смотреть в ту же точку. Йонард проследил за его взглядом и невольно вздрогнул. Штырь, наполовину вытащенный из стены, снова обрастал камнем прямо на изумленных глазах варвара. Заметив, что египтянин наблюдает за ним, Йонард выпрямился во весь свой огромный рост, сложил руки на груди и спросил, презрительно щурясь:

– Ты произвел дым и страшную вонь. Что дальше, отрыжка Таната?

– Увидишь, – загадочно обронил маг и тихо забубнил себе под нос, склоняясь над жаровней.

Йонард помимо воли прислушался, но слов не разобрал, уловив лишь четкий ритм речи.

Черный дым клубился под потолком, постепенно меняя окраску на серо-голубую и обретая некое подобие формы. Йонард вглядывался в висящее над головой облако и различал в его очертаниях низкий лоб. Взгляд скользнул вниз. Лоб плавно спускался вниз и заканчивался рылом. В воздухе маячили толстые ляжки и острые копытца. Маг поднялся с колен, из складок своей хламиды извлек длинный кривой нож и сделал резкое движение, словно взрезал свинье брюхо. Йонард невольно пригнулся, ожидая, что сейчас на него посыплются вонючие внутренности, но вместо этого шкура свиньи распласталась в воздухе и плавно двинулась к нему. На него! Йонард дернулся и глухо зарычал. Первобытная, звериная ярость проснулась в нем. Дым пеленал его, пригибая к земле, но германец упорно поднимался, сбрасывая с себя вязкую массу, рвал ее пальцами, зубами. Вся его воля, вся жажда жизни, все врожденное упрямство сплавились в единый порыв «Не сдаваться!», и варвар с яростным рычанием раз за разом отбрасывал наползавшую тьму, поднимаясь на задние лапы…

На что? Йонард внезапно обмер. С ним определенно что-то произошло. Глаза заволокло мутью и то, что он еще совсем недавно различал отчетливо, превратилось в скрытые туманом силуэты. Зеленоватый свет, так раздражавший его, пропал. Вместо него в комнате колыхалась серебристая дымка. Зато слух обострился чрезвычайно, Йонард мог бы поклясться, что слышит далеко внизу размеренные шаги стражников, копошащихся летучих мышей на чердаке, он слышал в отдалении щемяще-печальный волчий вой, и сердце откликнулось на эту древнюю как мир песню.

Что с ним? Что?

Взгляд его упал на египтянина, и Йонард возликовал. Маг, побледнев, отступал в угол, вытирая вспотевший лоб рукавом хламиды, и в маленьких глазках его плескались ужас и изумление. Цепи упали, и освобожденный Йонард ринулся вперед, даже не вспомнив о мече. В одном великолепном прыжке он достал своего врага, ударил его плечом в грудь, повалил и с наслаждением рванул зубами тощее горло. Соленый вкус крови показался ему отвратительным. Йонард опомнился и закружил по комнате в поисках своего меча. Что-то мешало ему, сковывало движения, и Йонард рванул зубами это что-то, даже не пытаясь сообразить, чем его связали. Поддалось оно на удивление легко и Йонард, извиваясь, освободился от остатков… собственной одежды.

С нарастающим ужасом он понял, что двигается как-то странно. Не то чтобы это причиняло какие-нибудь неудобства, отнюдь. В его теле была сила и ловкость, движения были полны грации и какой-то дикой красоты, и все же что-то было не так.

ОН ДВИГАЛСЯ НА ЧЕТВЕРЕНЬКАХ!!!

Попытка встать на ноги ни к чему не привела. Некоторое время он балансировал, как жонглер на канате, пытаясь удержать тяжесть своего тела, но не выдержал и с облегчением упал на передние… лапы! Он увидел их, и зарычал. Сам еще не до конца осознав, что он, Йонард СТАЛ ЗВЕРЕМ!!! Псом!

Мозг воззвал к Верховному Богу, но слова застряли в глотке, и наружу вырвался злобный рык.

В германце, вдруг пробудился и властно заговорил инстинкт. Тот, о котором Йонард-человек не имел ни малейшего понятия, но который был отлично знаком Йонарду-зверю. И этот инстинкт властно скомандовал: «Вперед!».

Йонард взлетел, как стрела, выпущенная из тугого лука, ударил в дверь могучими передними лапами и снес ее напрочь. В нос ударили острые запахи. Большинство из них было знакомо, но один, новый, показался особенно отвратительным. Звериная половина Йонарда без тени сомнения знала, что так пахнет человеческий страх. Здесь были люди! Стражники! Рассказ Керама оказался правдой – они появились ниоткуда, словно египтянин вытащил их из рукава перед тем, как умереть. Йонард бросился по коридору вперед.

Ненавистный запах подстегивал. Он был совершенно ясен, как какому-нибудь мудрецу совершенно ясна любая строка в десять раз прочитанном свитке.

Зверь увидел стражника у самой лестницы. Это он стоял тут со своей глупой железкой и боялся на всю башню. Чего? Зверя или вызвавшего его хозяина? Йонард опрокинул стражника без труда. Перепрыгнув через поверженного человека, он преодолел лестницу, промчался по длинному коридору, не обращая внимания на открытые двери, подозрительные шумы и мерзкие запахи, и вышиб еще одну дверь. Пахло немытым полом, звериными шкурами и кислым вином. Зверь вернулся и принюхался. Потянуло свежим воздухом. Это был запах свободы.

Во дворе зверя ждала засада. Он знал это так же точно, словно видел каждого человека сквозь толщу каменных стен. Запах страха, запах ненависти, запах железа – полудикий варвар различал их и раньше, но и вполовину не так остро. Он знал, кто и где его ждет. Он знал, как избежать ловушки. Он знал, что все они умрут еще до рассвета, возможно, пролив и его кровь. Он не собирался убегать. Даже в звериной шкуре Йонард остался воином!

Впереди показался просвет. Человек вырос будто из ниоткуда, массивным телом закрывая выход. Времени на раздумья у пса не было – позади слышался тяжелый бег охраны. Йонард, впервые пробуя на прочность свое новое тело, оттолкнулся и одним прыжком покрыл разделяющее их пространство. Передние лапы уперлись стражнику в грудь, и, как тот ни был силен, не устояв, упал. В воздухе пропела стрела, неся на острие вечную спутницу воинов – смерть. Йонард отскочил к стене и бросился вперед. Бледный лик луны освещал тусклым светом внутренний, мощеный булыжником двор. Повсюду были люди. Они размахивали мечами и факелами. Рослый воин взмахнул топором, но тут же взвыл от боли, падая навзничь. Йонард уже понял, как пользоваться новым телом и в считанные мгновения оказался на другом конце двора. Взвыли луки. Зверь припал к земле, и несколько стрел, едва не задев его, пролетели мимо. Вскочив, он услышал совсем рядом вздох и шум падающего тела. В темноте стрела угодила в кого-то из своих. Перепрыгнув через труп с торчащим из груди оперением, пес метнулся к стене одного из строений, но наткнулся на копье. Слепой случай спас ему жизнь. Воин в суматохе схватил копье не той стороной, и Йонард не замедлил воспользоваться этой промашкой. Человек упал с перекушенной глоткой.

Узенькая лестница вела на крепостной ярус. Зверь, не задумываясь, в два прыжка очутился наверху. Но и тут к нему уже спешили. Оставался единственный свободный путь – налево по деревянному помосту. Йонард влетел в проем сторожевой башни. Вокруг было темно, но зоркий глаз зверя различил во мраке ступеньки, что вели куда-то вниз. Метательное копье звонко ударило о камни башни, и Йонард метнулся на лестницу. Перемахивая через шесть ступенек, пес мчался без оглядки. Он свернул, и яркий свет на миг ослепил его. Два стражника преградили ему путь. Отблески пламени зловеще играли на холодных лезвиях мечей. Зверь, скалясь и рыча, стал отступать перед извечным врагом всех диких созданий – огнем. Люди, вытянув факелы перед собой, теснили его колющими ударами. Ему не оставили выбора. Там, наверху, могут опомниться и кинуться за ним, окружая со всех сторон. А это означало лишь одно… смерть, в лучшем случае – плен. Ни то, ни другое его не устраивало. Присев на задние лапы, он оттолкнулся. Жгучие языки пламени обожгли гладкую шкуру пса, но только больше разъярили его. Он очутился на плечах одного из воинов, опрокинул его и перемахнул через стену.

Падая, зверь едва не повредил лапы. Земля оказалась немного дальше, чем он предполагал. Это была еще не свобода, всего лишь второй, узкий и маленький дворик, глухой, если не считать темной щели между строениями. Куда она могла вести? Был только один способ узнать. Зверь нырнул туда и вылетел прямо на свет факелов.

«Закружили!» – взорвалось в мозгу и острой болью отозвалось в теле. На зверя надвигалась темная гора. Великолепные мышцы сами, без участия сознания, собрали тело и бросили вперед и вверх с силой камня, выпущенного из пращи. В уши ударил истошный, животный крик, зверь почувствовал кровь и человеческий страх, спину обожгла резкая боль. Мелькнуло в темноте белое лицо человека с перекошенным ртом и упало куда-то во тьму. Что-то большое, живое и обезумевшее от страха взвилось под ним, раздался треск, вопль, запахло паленой шерстью. Лапы зверя разъехались в разные стороны, он почувствовал рывок и скатился на землю едва не под копыта ошалевшей лошади. Крики людей и жестокий огонь остались позади. Взбесившаяся кобыла вынесла его за ворота. На зверя обрушилась тьма – прохладная, свежая, с ветром и звездами – и он нырнул в нее, ища спасения.

Опомнившиеся люди принялись метать стрелы. Темный силуэт беснующейся лошади привлекал их внимание, и они, не заметив, что зверя на ней уже нет, добили ее несколькими неудачными залпами. Она печально заржала и, устало храпя, сбавила шаг, опускаясь на передние ноги. А Йонард бросился наутек в другую сторону, оставив бедное животное наедине со смертью. Отбежав, как ему казалось, достаточно далеко, он последний раз бросил через плечо прощальный взгляд назад, злобно оскалился, отвернулся и побежал прочь, поклявшись в душе обязательно вернуться.

* * *

Каменистая гряда черной громадой виднелась впереди. Туда-то и устремился Йонард. Он бежал, а ветер больно холодил раны. Жутко заныло все тело, но отменная выносливость помогала ему не раз, и, быть может, сейчас тоже… Он остановился у первого валуна. Устало опустился на задние лапы, восстанавливая сбившееся дыхание. Черная Башня осталась позади призраком страшных легенд, которыми матери пугают непослушных детей. Вдалеке послышался негромкий стук копыт. Йонард оглянулся. Ночь расцвела огнями факелов. Всадники быстро приближались. «Погоня!» – догадался Йонард. Разглядят ли его в ночи? Йонард не стал рисковать. Любопытство могло обойтись слишком дорого. Он просто бросился изо всех оставшихся сил подальше от огней и от людей, надеясь скорее на чудо, чем на свое израненное тело.

Сухой черный щебень, едва остыв за ночь, снова наливался неистовым огнем, как и восходящее светило. Тысячи острых, словно кинжальные лезвия, осколков камней вспарывали кожу. За псом тянулся кровавый след. Спускаясь все ниже, стремясь уйти как можно дальше от того страшного места, зверь инстинктивно жался в тень расщелин, но с каждым его полушагом, полупрыжком они становились все короче. Йонард-зверь хотел затаиться, залечь, не в силах больше выносить эту накатывающую мощными волнами боль. Йонард-человек знал, что в горах его найдут. Он должен выйти на равнину под Солнце и за день найти укрытие понадежнее. Мышцы спины онемели, ног он почти не чувствовал. С отчаяньем обреченного он гнал прочь мысль о том, что произойдет, когда поистине нечеловеческое напряжение, двигавшее им, оставит его истерзанное тело. Вперед! Среди выжженных небесным огнем земель нет укрытия, как для него, так и для его преследователей. Они не смогут напасть из-за угла. Он увидит их приближение и дорого продаст свою жизнь. «Если она сама, по доброй воле не покинет меня…» – метнулось в воспаленном мозгу.

– Нет! Не отпущу! – оскалился в звериной усмешке Йонард. Он уходил, уходил от погони, уходил от Черной башни, от темного животного ужаса. Мутный раскаленный песок скрипел под тяжестью мощного тела. Желто-красные откосы остались позади. Перед ним до самого края земли раскинулось песчаное море, раскаленное добела, дышащее тысячами тысяч солнц в каждой песчинке. Чуткие ноздри опалил зной, серая пыль покрыла пепельным саваном серебристое тело зверя. Вперед! Он должен уйти от погони, затаиться, замереть. Песок нестерпимо режет глаза. Уже нет сил повернуть голову, чтобы увидеть хоть что-нибудь в колышущемся вокруг пса раскаленном мареве.

Еще усилие! Еще один шаг… или нет, он уже только ползет, беспомощно волоча за собой задние лапы. Но боли еще нет. То ли она не успевает за ним, то ли сама боится войти в это страшное тело. Силы оставляли зверя медленно, но верно. От жары мутилось сознание. Йонард презрел свое человеческое достоинство и вывалил наружу длинный красный язык, облегчая грудь частым дыханием. Хуже всего было то, что его обостренный нюх нигде не различал запаха мокрых ив, который говорил бы о воде – ручейке, озере… Колодец сейчас не годился. Йонард чуть не сошел с ума, думая о том, что будь он по-прежнему человеком, все решилось бы гораздо проще. Йонард знал, что рано или поздно боль настигнет его, так же, как знал, что куда бы он не ушел от Черной башни – ему не уйти от себя. Так же как Кераму и тем, другим. Значит, он вернется. Если выживет. Если он не расплавится между двумя огнями сверху и снизу. И еще один огонь горел в нем самом. Жажда мести. Она была так сильна, что по сравнению с ней меркли два других огня. Оскалив чудовищные клыки в угрозе самой смерти, Йонард полз, рывком отрывая грудь от земли и отталкиваясь подрагивающими от напряжения передними лапами. За ним тянулась глубокая борозда, тут же затягиваясь ручейками песка, словно он полз не по пустыне, а плыл по сухой воде.

Чувство жажды сводило с ума. В пасти пересохло. Распухший язык висел меж зубов, на которых хрустел все тот же вездесущий песок.

Мертвые песчаные волны и мертвые песчаные ветры вздыхали вокруг еще живого, но умирающего зверя. Он полз туда, где темными силуэтами темнели несколько камней, полз в смутной надежде найти воду. И знал, что не доползет. Не потому, что его оставят силы. Ему просто не дадут это сделать.

Он чуял поблизости запах свалявшейся шерсти и падали – запах гиен. Он слышал шум крыльев над головой. Зверь из последних сил подтянул непослушное тело, ставшее обузой, и ткнулся мордой в передние лапы.

Шум крыльев возник снова. Йонард поднял голову. На стоящий торчком, одинокий камень в некотором отдалении от него, но все же не слишком далеко, опустился стервятник. Потом еще один. Зверь ощерился, и это до странности напомнило кривую ухмылку прежнего Йонарда. Пусть нападают! Как он ни слаб, он встретит их зубами. Да, зубами. А был бы он человеком, одного движения его руки хватило, чтобы они убрались отсюда подальше. Тут Йонард злобно ощерился, вспомнив, что его меч и копье остались в Черной башне. Боевая добыча сумасшедшего чародея.

Как поступит с ними этот злобный прислужник Сетха? С боевыми спутниками и единственными верными друзьями варвара. Копье – было последним, что связывало его даже не с домом, давно и благополучно забытым, а с той, которая целую жизнь назад вынесла наконечник в платке ему, мерзнувшему, как щенок под оградой жилища, в один миг превратившегося из дома во вражескую крепость. Германец знал, что никогда бы не продал это копье, не обменял бы ни на какие сокровища мира. А меч Йонард звал «брудером», и полагался на него как на самого себя. Рукоять меча, точно сцепленная в крепком пожатии рука брата, не выскальзывала из широкой ладони Йонарда даже при самом тяжком ударе врага. Выкованный из железа, он был продолжением железной воли Йонарда, видимым воплощением его стальных мышц.

Йонард никогда не носил щита, а теперь его тело покрывал панцирем слой запекшейся крови, намертво въевшейся в кожу вместе с песком. От любого, даже малейшего движения, панцирь этот немилосердно рвал шерсть и кровоточил. Йонард слабел. Это новое приключение, в которое он ринулся, как всегда, не раздумывая, грозило оказаться последним. Но расчетливый мозг варвара искал выход. Искал и… не находил. Йонард – сын природы, первобытный, первозданный, рожденный землей и водой… Серо-зеленый огонь в его глазах подернулся белесой дымкой, будто выгоревшее небо над ним. Такое же белое и выжженное, как песок…

Хр-рм, хр-рм, еще два рывка вперед, хр-рм, хр-рм, еще два. Хр-р-рм, один. Передышка. Если обожженное горло еще может глотнуть, почти заталкивая горячий воздух в разрывающуюся на части грудь. И снова рывок. Пока есть силы. Пока не ослабела воля. Пока горит огонь внутри. Огонь мести. Огонь смерти и жизни. Хр-рм, Хр-р-офт! Хр-р-рм, Хр-о-офт. Хр-р-о-ффт! Посмотри, что сделали с сыном твоим! Воины-наемники, псы войны, не люди, а звери! И вот он, лучший из лучших, сильный, ловкий, самый удачливый… действительно как побитая собака, ползет по песку, спасая свою шкуру. Хрофт! Собаке – собачья смерть! Растрескавшиеся до крови черные губы вздернулись кверху в презрительной звериной усмешке Йонарда-человека. Еще одна передышка. И тут Йонард ощутил страшную боль в спине. Его могучие мышцы наконец изменили своему хозяину и выпустили из тисков разбитый, наверняка огромным камнем, хребет. Дикая, раздирающе-жгучая боль пронзила тело подобно молнии. И остановилась в нем, готовая, однако, при малейшем движении пригвоздить его к месту, не хуже тяжелого копья. На мгновение Йонард ослеп, затем, вместе с постепенно возвращающимся зрением, пришло отчаяние, затопив его волной безразличия к своей дальнейшей судьбе. Йонард-человек упал, приникнув головой к раскаленному песку. Йонард-зверь сделал новый рывок, боль, прорезавшая его, притупила сам страх боли. У него еще есть силы, а потом… А потом – не так-то просто убить Йонарда-варвара, и зверя, и человека. Силы оставляли его медленно, но неотвратимо…

Птицы смотрели на него с мудрым терпением, и Йонард понял, что они не станут нападать. Во всяком случае, пока он жив. Они подождут. Птицы не хотели причинять ему зло, они были просто голодны. И не желание досадить или испугать привело их сюда. Они просто стерегли добычу, чтоб никто из вечно голодных собратьев не отнял этот, может быть, первый за несколько дней кусок. Птицы были очень голодны, и то, как они основательно устраивались на камне, без слов сказало Йонарду, что стервятники дождутся своего.

Запах свалявшейся шерсти стал ближе. Йонард услышал осторожные, крадущиеся шаги. Он рыкнул, поднимаясь, и ощерил пасть. Стервятники дружно, но как-то лениво взмахнули крыльями и не двинулись с места. Каждый должен бороться за жизнь, пока может. Их это не злило и не возмущало. Птицы знали, что их добыча никуда не денется.

Из-за камней показались буро-желтые, полосатые морды. Круглые глаза горели алчностью. «Гиены! Легки на помине», – подумал Йонард-человек. «Эти ждать не будут», – понял Йонард-зверь.

Он подтянул непослушные лапы и приподнял верхнюю губу. Из горла вырвался короткий глухой рык. Но гиены не спешили убраться. Они знали, что этот странный зверь почти мертв.