Следующая отдельно изданная книга Александра Радищева появилась в свет только в 1789 году, примерно через шестнадцать дет после первых двух указанных выше книг.
Называлась она «Житие Федора Васильевича Ушакова, с приобщением некоторых его сочинений»1. Книга состоит из двух частей. В первой помещено «Житие Ушакова», написанное Радищевым, во второй — «размышления» самого Ушакова (они были написаны на французском и немецком языках): 1. О праве наказания и о смертной казни; 2. О любви; 3. Письма о первой книге Гельвециев а сочинения о разуме.
Вторую часть Радищев не только перевел, но и отредактировал с внесением многого от себя 8.
Федор Васильевич Ушаков — один из товарищей Радищева, посланный вместе с ним в Лейпциг для изучения юридических наук. Он оказал большое влияние на Радищева, был «вождем его юности».
Вся книга об Ушакове, по существу, повесть, — первое художественное произведение Радищева, появившееся в печати. Об обстоятельствах, предшествовавших выходу в свет этой книги, необходимо сказать несколько слов.
Осенью 1773 года, когда Радищев продолжал еще оставаться обер–аудитором при штабе Брюса, вспыхнуло крестьянское восстание, возглавленное «мужицким царем» Емельяном Пугачевым. Позже Пушкин писал: «Весь черный народ был за Пугачева. Духовенство ему доброжелательствовало, не только попы и монахи, но и архимандриты и архиереи. Одно дворянство было открытым образом на стороне правительства»9.
Однако и среди дворян, в особенности из офицерства, было не мало переходивших на сторону Пугачева. Перепугавшаяся Екатерина II мобилизовала армейские части для подавления восстания. В ноябре 1774 года «мужицкий царь» Емельян Пугачев был пойман и доставлен в Москву, а 10 января 1775 года — казнен.
Несмотря на жестокую расправу над участниками восстания, оно оказало громадное влияние на развитие общественной мысли и было своего рода «университетом» для революционного мировоззрения Радищева.
Служба в армии Радищеву становится невмоготу. Он уходит в отставку, женится на Анне Васильевне Рубановской и почти три года нигде не служит. Только в 1777 году он поступает в Коммерц–коллегию, где сближается с А. Р. Воронцовым, вельможей, не убоявшимся позже, после ссылки Радищева за книгу «Путешествие из Петербурга в Москву», всячески поддерживать писателя.
С 1780 года Радищев назначается на службу в столичную таможню, где занимает должность сначала помощника, а потом и Управляющего до самых дней грозы, разразившейся над ним как автором «Путешествия из Петербурга в Москву».
Все эти годы Радищев сосредоточенно работает над созданием Новых литературных произведений. В 1780 году он пишет «Слово о Ломоносове», в 1781–1783 годах работает над созданием первого русского революционного стихотворения — оды под названием «Вольность». Он ничего не печатает, бережет. Позже эти произведения войдут фрагментами в его книгу–подвиг «Путешествие из Петербурга в Москву», давно уже им задуманную. Не печатает он и написанное в 1782 году «Письмо к другу, жительствующему в Тобольске». Оно тоже позже выйдет отдельной, оттиснутой в собственной его типографии, книгой.
За эти годы в печати точно известна только одна статья Радищева, появившаяся без его имени в журнале «Беседующий гражданин» в 1789 году.
Статья называлась: «Беседа о том, что есть сын отечества».
В какой–то мере эта тема является и темой книги «Житие Ушакова». После подавления крестьянского антифеодального восстания, вопросы воспитания юношества являлись одной из главных «забот» императрицы. Выпущенная по ее повелению книга «О должностях человека и гражданина» поучала, что первой обязанностью «сына отечества» является «повиновение». Всякого рода «роптания, худые рассуждения, поносительные и дерзкие слова против государственного учреждения и правления, суть преступление…»
В противовес этому русские просветители выдвигали свою систему воспитания, основанную на теориях Руссо.
Радищев в «Житие Ушакова» делает шаг вперед, и, приводя в качестве своеобразного примера студенческий бунт в Лейпциге против жестокого обращения надзирателя Бокума, предлагает воспитывать «сынов отечества» в духе непримиримой ненависти к поработителям.
О революционности и смелости высказанных в книге суждений лучше всего свидетельствует письмо сотоварища по образованию Радищева — А. М. Кутузова, которому посвящена эта книга. В своем письме на имя Е. И. Голенищевой—Кутузовой последний пишет: «Книга наделала много шуму. Начали кричать: какая дерзость, позволительно ли говорить так и прочее и прочее. Но как свыше молчали, то и внизу все умолкло…»10
И «свыше» и «внизу» молчали, однако, не долго. С момента ареста Радищева 30‑го июня 1790 года и уничтожения его «Путешествия» все произведения писателя усердно изымались, как из продажи, так и из частных собраний.
Получилось даже так, что книга «Житие Ушакова» стала значительно более редкой, чем само «Путешествие». Если уцелевших экземпляров последнего насчитывается сейчас библиографами все–таки около четырнадцати, то «Житие Ушакова» известно в количестве всего пяти–шести, включая и находящийся в моей библиотеке экземпляр.
Логика подсказывает причину такой разницы. «Житие Ушакова» возбуждало у современников интерес несравнимо более слабый, чем «Путешествие». Если для утайки последнего стоило даже рискнуть, то охотников рисковать ради «Жития Ушакова» было куда меньше. Отсюда, как мне думается, и меньшее количество дошедших до нас экземпляров этой книги.
«Житие Ушакова» было продано поэту Демьяну Бедному, примерно, в 1930 году московской Книжной лавкой писателей, куда этот экземпляр поступил из собрания известного библиофила доктора А. П. Савельева.
Обстоятельства, при которых книга эта перешла от Демьяна Бедного в мою библиотеку, как мне кажется, не лишены интереса и я позволю себе рассказать о них здесь.
*
Не все, может быть, знают, что скончавшийся в 1945 году замечательный советский поэт Демьян Бедный (Ефим Алексеевич Придворов) был большим знатоком и страстным любителем книги. Свою огромную (свыше тридцати тысяч томов) библиотеку он собирал несколько десятков лет и, доведя ее до совершенства в смысле полноты и подбора, отдал в Государственный литературный музей (Москва).
— Устраивай книги на место, пока сам еще жив. Не оставляй их сиротами!
Так, примерно, говаривал мне поэт, до самозабвения влюбленный в русскую литературу и в русскую книгу. Но отдав свою великолепную библиотеку в музей, он заскучал и… начал собирать книги снова. Буквально за несколько дней до смерти Демьян Бедный еще путешествовал по букинистическим магазинам, похохатывая и радуясь той или иной находке.
Знал он книгу, как сейчас знают только немногие. Не было такого вопроса в русской литературе, на который бы не ответил Демьян Бедный. От допетровских старинных «Вечерей душевных» до новой современной книги, вышедшей только вчера, — все знал и любил этот самобытный, талантливый русский поэт.
— Ефим Алексеевич, — обратился я раз к нему, будучи тогда еще сравнительно молодым собирателем, — как вы думаете, стоит ли мне взять «Житие Ушакова» Радищева в издании 1789 года?
Я не обратил внимания на паузу, которую сделал Демьян, прежде чем ответить. Он знал, что я беспрекословно слушаю его советы — взять или не взять ту или иную книгу, и частенько звонил мне сам, рекомендуя: в такой–то лавке есть такая–то книга — возьми!
Он любил людей, ценящих книгу, и мог возненавидеть человека, небрежно с ней обращающегося. Он был рыцарем книги!
На этот раз, после паузы, он спросил, как бы совсем равнодушно:
— Где это тебе предлагают Радищева?
— Да вот, в Лавке писателей, — отвечаю, — только дороговато просят. Радищев–то, Радищев, но, все–таки «Житие Ушакова» это же не «Путешествие из Петербурга в Москву»! Как вы посоветуете?
И опять я не обратил внимания ни на сверлящие глаза Демьяна, ни на то, что поэт и на этот раз оставил мой вопрос без ответа.
За ночь раздумья я, все–таки, решил взять книгу и часов в 12 дня пошел в лавку. Велико же было мое изумление, когда мне заявили, что Демьян Бедный часов в 8 утра, за час до открытия лавки, дежурил у ее дверей, вошел первым, купил «Житие Ушакова» и просил передать, если кто меня увидит, чтобы я немедленно явился к нему на квартиру в Кремле. Через несколько минут Демьян пушил меня на все корки.
— Книгу, конечно, я взял себе! — гремел он. — Может быть это и не красиво, и не этично — пожалуйста! Но собиратель, который смеет советоваться — взять или не взять ему «Житие Ушакова» Радищева — обладать этой книгой не имеет права. Можно не знать многого, но не знать, что каждая прижизненная книга Радищева — на вес золота, значит не знать ничего! Собирай марки! Коллекционируй подштанники великих людей, но не смей думать о книгах!
Позже в мою библиотеку пришло и само «Путешествие из Петербурга в Москву» Радищева и многое другое, но все мои собирательские радости не могли изгнать из памяти тех огорчительных дней, которые пережил я, попавшись Демьяну, как карась на муху…
— И не отдам! — гудел Ефим Алексеевич, — пока не увижу, что ты хоть что–нибудь знаешь о книгах! И не заикайся — срам!
Года три после этого, когда возникал какой–нибудь «книжный вопрос», Демьян ехидно говорил:
— А вот спросим у знаменитого библиофила Сокольского! Иногда, удовлетворенный ответом, он добродушно подшучивал:
— Вот, вот, еще лет пяток и выманит он у меня «Житие Ушакова»!
Выманить удалось чуточку раньше. Надо заметить, что у меня хорошая память, развитая, вероятно, профессионально, как у артиста. Как–то, копаясь в книгах Демьяна Бедного (редко кому позволял он это делать!), я обратил внимание на маленькую книжку издания 1827 года — «Фемида». В книжке говорилось о правах и обязанностях лиц женского пола в России, и представляла она собою нечто вроде свода судебных узаконений по женскому вопросу 11.
Для работы над каким–то фельетоном для «Правды» Демьяну потребовалась именно эта книга. Звонок: — Слушай, «знаменитый библиофил», нет ли у тебя, случайно, книжки «Фемида» 1827 года?
Я затаил дыхание. Как? Я видел книгу у самого Демьяна на полках, а он ее разыскивает? Он, считающий незнание книг собственной библиотеки — самым смертным грехом на земле? Ну, сейчас грянет бой!
Дипломатично ответил, что сию минуту приеду. Приехал с вопросом:
— А разве у вас, Ефим Алексеевич, нет этой книги?
— Да нет, понимаешь–ли! Ищу ее лет десять — ну не попадается, да и только. Книжка–то чепуховая, а вот нужна. У тебя–то она есть?
— У меня, Ефим Алексеевич, ее нет, но у одного моего знакомого собирателя она имеется. Собиратель, правда, чудной: книг насбирал уйму и даже не знает — какие у него есть, каких нет…
— Кто это безграмотное чудовище?
— Да вы его знаете, Ефим Алексеевич! Это — известный поэт Демьян Бедный. Книга у него дома в четвертом шкафу, на второй полке, а он, видите ли, ее десять лет у других разыскивает…
Пауза была тяжелая, как камень. Демьян молча открыл несгораемый шкаф, в котором у него хранились наиболее редкие книги, достал радищевское «Житие Ушакова», сел за стол, раскрыл книгу и, вынув самопишущее перо, все еще молча, написал на обратной стороне переплета:
«Уступаю Смирнову—Сокольскому с кровью сердца! Демьян Бедный».
Молча отдал мне книгу, и я, так же молча, унес домой драгоценный подарок поэта.
Сейчас его собственные книги стихов тоже стоят у меня на полках, как на жердочках птицы.
Но это грозные, суровые птицы. Орлы!
Подаренная Демьяном Бедным книга «Житие Федора Васильевича Ушакова» издания 1789 года — одна из самых замечательных русских книг в моей библиотеке.