В наше советское время название «провинция» вовсе потеряло свое значение и звучит нелепо, а порой просто обидно. Небывалый расцвет всей нашей необъятной Родины, множество новых городов (и каких городов!), возникших на пустых ранее местах, — все это потребовало заменить слово «провинция» каким–то новым, более правильным словом. Слово это еще не найдено, и бытующее иногда название «периферия», разумеется, ни в какой мере не соответствует тому, что приходится видеть сегодняшнему путешественнику по новой, преображенной советской стране.

Какая там «периферия»! В Запорожье, на месте жалкого когда–то городишки, строится и наполовину уже выстроен проспект домов–гигантов. Длина этого проспекта будет 26 километров!

Сорок–пятьдесят лет — много для человеческой жизни и немного для истории. Однако совсем недавно провинция еще была именно такой провинцией, о которой писал Глеб Успенский, что и события–то в «богоспасаемых» городах ее происходили всегда какие–то несуразные: то «вдруг, нежданно–негаданно, налетит по Железной дороге Рубинштейн, Давыдов» — с концертами, то просто на улицу и тоже «вдруг, забежит волк и перекусает возвращающихся с концерта меломанов…»1.

Можно представить себе, какими же были эти «богоспасаемые» города за сотню и более лет до Глеба Успенского!

Однако и тогда в городах этих билась живая человеческая мысль, которая порой весомо напоминала, что «не место красит Человека, а человек место»…

Не ахти как велик был город Ярославль в годы Екатерины II, но именно в стенах этого города вырос российский актер Федор Волков и было заложено основание первого русского театра. Этому же городу Ярославлю принадлежит честь выпуска первого провинциального литературного журнала в России, носившего название «Уединенный пошехонец» 2.

Молчавшая до 1786 года русская провинциальная пресса обрела голос, прозвучавший, правда, пока еще весьма робко.

Нельзя не согласиться с ярославским поэтом–демократом Л. Н. Трефолевым, посвятившим «Уединенному пошехонцу» отдельную работу, что не следует слишком строго относиться к малым литературным достоинствам этого первого провинциального журнала.

Никому не придет в голову, например, рассматривать ботик Петра I с точки зрения современного развития корабельного искусства. Он ценится как «дедушка» русского флота 3.

Можно оказать такое же уважение и «дедушке» провинциальной печати–журналу «Уединенный пошехонец». Кстати, название его взято от заштатного городка Ярославской губернии — По–шехонье. Название этого городка стало в какой–то мере нарицательным для всякого захолустья. У меня есть любопытная и остроумная книга, выпущенная в Петербурге в 1798 г. Василием Березайским: «Анекдоты древних пошехонцев». Это смешные историйки о наивных провинциалах, несколько напоминающих виландовских «абдеритов», унаследовавших это прозвище от жителей древнегреческого городка Абдера.

Привившееся название «пошехонец» было позже неоднократно использовано М. Е. Салтыковым—Щедриным 4.

К сожалению, в самом ярославском журнале «Уединенный пошехонец» сатирические нотки не получили развития. Художественная часть его была самого «верноподданнического» характера. Ценными являются только описания городов и уездов Ярославской губернии и всякого рода местные материалы.

«Душой» журнала и его фактическим организатором и редактором был некий Василий Демьянович Санковский. Еще студентом Московского университета он проявил себя как ревностный сотрудник журналов Хераскова «Полезное увеселение» (1760 —1762) и «Свободные часы» (1763). Вскоре, в 1764 году, он предпринял издание собственного журнала «Доброе намерение», выходившего в Москве.

Получив в Ярославле место секретаря Приказа общественного призрения, Санковский был «взыскан милостью» ярославского наместника Мельгунова. С его разрешения и при участии трех ярославских чиновников — Н. Ф.Уварова, А. Н.Хомутова и Н. И. Коковцева, он открыл типографию, в которой начал печататься «Уединенный пошехонец».

На всякий случай, в качестве сотрудника и духовного цензора журнала привлекли архиепископа Арсения. Архиепископ напечатал в нем ряд своих проповедей. Вообще «благочинию» открывали самую широкую дорогу, наперед заявляя, что ничего «сумнительного» в затеваемом журнале печататься не будет.

Кроме указанных лиц в журнале участвовали педагоги, чиновники. Тираж журнала, по всей вероятности, был незначителен, чем и объясняется то обстоятельство, что он давно уже является большой редкостью, вовсе исчезнувшей с книжного рынка.

С огромным трудом удалось мне найти для своей библиотеки хороший и полный экземпляр этого издания в двух томах, заключающих в себе все двенадцать номеров. Если отбросить всякого рода восхвалительные оды и проповеди — остальная половина журнала не лишена интереса и для современного читателя.

Журнал издавался и следующий 1787 год, но уже под другим заглавием: «Ежемесячное сочинение, издаваемое в Ярославле». Его так же вышло 2 части, чуть меньшего объема. Этого журнала, издававшегося теми же сотрудниками, но с несколько иной программой, Неустроев не нашел ни в одной библиотеке, а описал его по сведениям, сообщенным поэтом Л. Трефолевым. Журнал «Ежемесячное сочинение» Неустроев рассматривает как отдельный, самостоятельный орган, имеющий лишь косвенное отношение к «дедушке» русской провинциальной прессы — «Уединенному пошехонцу» 1786 года.

В истории русской журналистики «Уединенному пошехонцу» принадлежит определенное место. Иметь его в своей библиотеке — заветная мечта каждого книголюба.

* *

*

При внешне похожих обстоятельствах, но, как говорится, «на совершенно других дрожжах», возник и другой первенец русской провинциальной журналистики, имевший честь быть первым литературным органом Сибири. Журнал этот издавался в 1789–1791 годах и носил несколько причудливое название «Иртыш, превращающийся в Ипокрену». Издавался он в городе Тобольске и выходил, начиная с сентября 1789 года, ежемесячными книжками, примерно, по 60 страниц в каждой. На двенадцатой книжке, вышедшей в августе следующего 1790 года, журнал прекратился, очевидно, следуя принятому тогда большинством периодических органов обыкновению ограничиваться только годом существования.

Однако с января следующего 1791 года «Иртыш, превращающийся в Ипокрену» начал выходить вновь и выдал подписчикам еще двенадцать книжек, прекратившись в декабре этого же года уже окончательно.

Таким образом, всего было выпущено в свет 24 книжки этого журнала, а не 28, как долгое время уверяли многие библиографы, считавшие, что перерыва в издании журнала не было, а просто 4 книжки за сентябрь — декабрь 1790 года сделались недоступной библиографической редкостью 6.

По отношению к этим четырем книжкам такое определение было неверным, так как их вовсе не существовало, но по отношению ко всему комплекту первого литературного журнала Сибири — такое определение абсолютно справедливо. «Иртыш, превращающийся в Ипокрену» — редчайшее русское издание.

Выше говорилось, что внешние обстоятельства возникновения журнала были сходны с обстоятельствами появления ярославского «Уединенного пошехонца»: меценатствующий наместник способствовал возникновению журнала, была организована первая в городе «вольная типография», печатавшая журнал, нашелся профессионал–литератор, ставший «душой» издания.

Все так же, только люди в Тобольске были совершенно иными, чем в Ярославле. Да и город был тоже отличен. Тобольск стоял в центре караванных путей из Сибири в Россию, из Европы в Китай и Бухару. Справедливо Тобольск называли сибирской столицей.

Наместником–губернатором был просвещенный и либерально настроенный Александр Васильевич Алябьев, женатый на близкой родственнице русского просветителя XVIII века Н. И.Новикова. А. В. Алябьев был отцом выдающегося композитора Александра Александровича Алябьева.

В годы издания журнала «Иртыш, превращающийся в Ипокрену» через Тобольск проезжал высланный «государственный преступник» Александр Радищев. Губернатор Алябьев, не убоявшись немилости Екатерины II, ласково встретил писателя–изгнанника, обошелся с ним, как с равным, дал ему возможность отдохнуть в Тобольске.

Пребывание Радищева в Тобольске в годы издания «Иртыша» дало повод предположить его участие в этом журнале. К сожалению, документального подтверждения этому не найдено, хотя сотрудничество А. Н.Радищева в «Иртыше» и не было бы удивительным.

Организатором «вольной типографии» в Тобольске, начавшей печатание первого сибирского журнала, был купец Василий Корнильев, владевший бумажной фабрикой, понимавший пользу просвещения и желавший всячески ему содействовать. В журнале «Зеркало света» можно найти известие о пожертвовании им в то время пяти тысяч рублей на устройство училищного дома в Тобольске. При этом, Корнильев вовсе не принадлежал к крупным сибирским богачам.

В семье Корнильевых родилась дочь Марья Дмитриевна Кор–нильева, которая в 1809 году вышла замуж за директора Тобольской гимназии Ивана Павловича Менделеева и подарила миру гениального русского ученого — Дмитрия Ивановича Менделеева 7.

Первой книгой, напечатанной в типографии Василия Корнильева в год ее открытия под покровительством и при содействии губернатора Алябьева, была популярная в то время английская повесть, переведенная с французского — «Училище любви».

Переводчиком этой книги, а потом и инициатором выпуска в свет «Иртыша, превращающегося в Ипокрену» являлся поэт Панкратий Платонович Сумароков, игравший такую же роль в этом журнале, как и В. Д. Санковский в «Уединенном пошехонце». К счастью для сибиряков, он был человеком других, несравнимо более прогрессивных убеждений.

Судьба Панкратия Сумарокова сложилась крайне несчастливо. В 1785 году, получив в 19 лет чин гвардейского офицера, он совершил непростительную шалость, которая стоила ему дворянского звания и пятнадцати лет высылки в Сибирь.

Хорошо образованный, уже печатавшийся в журналах, молодой Панкратий Сумароков на свою беду был и недурным рисовальщиком. Подстрекаемый приятелем своим, вахмистром того же гвардейского полка Куницыным, поэт–художник, шутки ради, нарисовал сторублевую ассигнацию. Сумарокову и в голову не приходило, что легкомысленный Куницын сбудет ассигнацию в гостином дворе какому–то торговцу.

Узнав об этом, Сумароков пришел в ужас и позвал другого своего приятеля Ромберга — посоветоваться. Но что мог посоветовать ему Ромберг, к тому же столь же молодой, как и он? Решили дожидаться событий, которые и не замедлили развернуться.

Купец, принявший ассигнацию вечером, при скудном освещении, утром, разглядев подделку художника, поднял тревогу на весь гостиный двор. Нашлись люди, видевшие Куницына, и дело быстро раскрылось. Надо ли говорить, что и Сумарокова, нарисовавшего ассигнацию, и Куницына, ее сбывшего, и Ромберга (за то, что знал и не донес) — арестовали, разжаловали, лишили дворянского звания и отправили в Сибирь.

Как ни доказывали Екатерине II отсутствие злонамеренности в поступке юноши, как ни заступались за нашалившего Сумарокова друзья и товарищи по полку, Екатерина была неумолима. Носились слухи, весьма похожие на правду, что в бумагах Сумарокова, к тому же, нашли стихи его, написанные в не слишком «верноподданническом» духе, которые, по–видимому, и решили все дело. Сумароков оказался в Тобольске 8.

На его счастье, наместник А. В. Алябьев, великолепно понимавший истинную причину высылки Сумарокова, кстати, родственника известного поэта и драматурга А. П. Сумарокова, постарался всячески облегчить участь юноши.

Он устроил его на службу, дал возможность заниматься литературным трудом и помог в организации журнала. Но Панкратий Сумароков, хотя и принимал в журнале ближайшее участие, официально не был ни его издателем, ни редактором. Журнал издавался при Тобольском главном народном училище на средства Приказа общественного призрения.

В предисловии к «Иртышу» так рассказывается цель издания журнала: «Находя весьма нужным доставить учителям свойственное званию их упражнение, посредством коего и среди исполнения возложенной на них почтенной должности, достигли бы и они дальнейших способностей, к вящему усовершенствованию столь изящного заведения, Тобольское главное народное училище предприняло издавать ежемесячник, наполняя оный всякого рода сочинениями, так и переводами в стихах и прозе».

Но учителей этого училища, участвовавших в журнале, было всего четверо: Воскресенский, Лафинов, Набережный и Прудков–ский. Главным сотрудником журнала являлся Панкратий Сумароков. Участвовала в журнале и горячо любившая его сестра Наталия Платоновна Сумарокова, красивая молодая женщина, поехавшая в добровольную ссылку с целью облегчить участь брата.

Нашлись и другие сотрудники: Бельшев, Бауэр, Дягилев, Гладков, Трунин, Смирнов, Северяков, Флоренский и другие — все чиновники, военные и ученики Тобольского училища. Наряду с Сумароковым, наиболее деятельное участие в журнале принимал прокурор И. И. Бахтин, не лишенный литературных способностей человек. К тому же он был настроен прогрессивно, и его резкие обличения крепостного права в журнале обращали на себя внимание.

«Иртыш, превращающийся в Ипокрену», вообще, был весьма интересным по содержанию изданием. Любопытным его сотрудником был некий Апля Маметов, знаток Бухары, а также Михаил Алексеевич Пушкин, дальний родственник А. С. Пушкина. Судьба М. А. Пушкина была столь же печальна, как и судьба Панкратия Сумарокова. Он был так же несправедливо заподозрен в фабрикации фальшивых ассигнаций и выслан в Тобольск.

Журнал печатался в количестве 300 экземпляров и расходился туго, несмотря на помощь со стороны наместника. Оставшиеся нераспроданными экземпляры раздавались ученикам в виде награды, предусмотренной уставом народного училища. Для этого номера журнала переплетались в дешевые четырехкопеечные переплеты.

Журнал давал убыток, хотя сотрудничество подавляющего большинства участников было бесплатным. Людей, желавших сохранить комплекты «Иртыша» в своих библиотеках, в Сибири было, очевидно, совсем мало, и журнал исчез с книжного рынка.

После прекращения издания журнала, по распоряжению Алябьева было решено несколько полных его комплектов представить в дар «разным знаменитым особам, пребывающим в Санктпетербур–ге и Москве». Особами, которым было определено подарить «Иртыш, превращающийся в Ипокрену», были П. В. Завадовский, Г. Р.Державин, О. П.Козодавлев, Е. Р.Дашкова, И. В.Гудович, Н. П.Шереметев, П. В.Лопухин и М. М.Херасков.

Все восемь комплектов решено было предварительно переплести в зеленые сафьяновые переплеты с золотым обрезом, на что было истрачено 120 рублей ассигнациями за счет Тобольского Приказа общественного призрения.

Один из этих комплектов (которых, возможно, было заготовлено больше) попал в мою библиотеку. Любопытно, что нашелся он не сразу, а по томику из разных книжных лавок и в течение более десятка лет. В комплекте шесть томов, по четыре номера в каждом.

По сведениям В. Семенникова, годом позже начала издания журнала «Иртыш, превращающийся в Ипокрену» в той же тобольской типографии Корнильева печатался другой журнал, значительно менее интересный, носивший название «Журнал исторический, выбранный из разных книг». Издавался он в 1790 году, и вышло его две части по 13 печатных листов в каждой. Этого журнала нет ни в одном хранилище.

По окончании издания «Иртыша» П. П. Сумароков в течение 1793 и 1794 гг. издавал уже самостоятельно другой журнал, под названием «Библиотека ученая, экономическая, нравоучительная, историческая и увеселительная в пользу и удовольствие всякого звания читателей». Вышло ее 12 частей, но журнал этот к теме настоящего рассказа уже отношения не имеет.

Возвращаясь к первенцу русской сибирской журналистики «Иртышу, превращающемуся в Ипокрену», нельзя не подивиться мужеству сотрудников его — Сумарокова, некоторых других и, в особенности, прокурора Бахтина, не убоявшихся выступать в то время против крепостного права. Общий либеральный порядок, заведенный в Тобольске наместником А. В. Алябьевым, играл здесь не последнюю роль.

Читая такие, например, бахтинские строки, обращенные к дворянам, как:

— невольно думаешь, что за нечто подобное литераторов из Петербурга и Москвы в то время, не стесняясь и не медля, высылали в Сибирь. Не было ли причиной подобного послабления сибирякам, что их уже высылать было некуда? Не наоборот же — в Петербург или в Москву?