В 1958 году вышел последний девяностый том полного собрания сочинений Льва Толстого. Начатое в 1928 году, в ознаменование столетия со дня рождения великого писателя, издание это продолжалось тридцать лет, и завершение его — большое событие в истории советской культуры. Творчество Льва Толстого представлено здесь во всем его разнообразии и с исчерпывающей полнотой. Подобного памятника работе писателя нет в мировой литературе. Завершен труд большого коллектива советских ученых, текстологов и литературоведов, значение которого невозможно переоценить.

С большим волнением я снимаю с полки небольшую скромную книжку, напечатанную в Петербурге в 1856 году. Книжка называется: «Военные рассказы графа Л. Н. Толстого». Это — первая прижизненная книга великого писателя. В этом же году вышла и другая его книга — «Детство и отрочество».

Эти две книги были истоком того, что в наше время выросло в 90 томов полного собрания сочинений.

Лев Толстой прожил длинную жизнь и видел множество изданий своих книг.

Изданий было так много, что некоторых он, возможно, даже не видел. Задушенные цензурой многие его статьи печатались на гектографах, переписывались от руки, на пишущих машинках и так далее и так далее.

У меня есть брошюра со статьей Льва Толстого «Солдатская памятка», изданная совершенно особым способом, о котором я до нахождения этой брошюры (есть ли она где–нибудь еще?) не имел понятия 2.

В 1902 году Лев Толстой находился в Гаспре. В феврале он написал обращение к солдатам с требованием, чтобы они отказывались повиноваться начальникам, если те приказывают стрелять в их братьев — крестьян и рабочих.

Я не знаю, какими еще способами печаталась и распространялась эта статья, но имеющийся у меня экземпляр напечатан чрезвычайно своеобразно.

В годы моего детства была в ходу игрушка, которая называлась «Домашний печатник Гутенберг». В коробочке находилась дощечка с продольными прорезями, заполненными каучуковыми буквами, цифрами и знаками. К этому полагались ручка–верстатка с жестяной прорезью, пинцет и штемпельная подушка.

Пинцетом можно было букву за буквой набрать какую–нибудь строчку, допустим, фамилию, и отпечатать себе визитные карточки. В зависимости от цены, количество букв набора, равно как и количество строк в верстатке, увеличивалось. Можно было уже изготовить штемпель в три, четыре, пять и более строк.

Продавались и более серьезные наборы, в которых букв было уже порядочное количество, а верстатка–штемпель такова, что ею можно было набрать небольшие бланки счетов, фактур и так далее. Большие верстатки изготовлялись в виде валиков строк на двадцать–тридцать набора.

Швейцары коммерческих подворий и гостиниц печатали таким способом ежевечерний список приезжих тиражом штук сто, полтораста. Эти списки приезжих приобретали торговые фирмы, которым было важно знать, кто из купцов–покупателей сегодня прибыл в Москву.

В ранней юности я сам владел таким «Гутенбергом» и с успехом печатал программы любительских спектаклей, в которых начал свою театральную деятельность.

Никак не думал, однако, что приобретя несколько таких «Гутенбергов» (а стоили они 10–15 рублей), можно изготовить целую брошюру, тираж которой зависел лишь от трудолюбия печатника.

Кто–то догадался, и вот подпольная «Солдатская памятка» Льва Толстого — образец подобной догадки.

Несомненно, что революционеры–подпольщики печатали, вероятно, этим же способом и некоторые прокламации.

В толстовской брошюре 13 страниц. Она в обложке, отпечатанной штемпелем, но более крупным шрифтом. Такой каучуковый шрифт тоже, я помню, продавался в магазинах — каждая буква на отдельной палочке–ручке — для конторских нужд: ими штемпелевались ярлыки с ценами товаров.

Любопытно, как это полиция, столь строго следившая за настоящим типографским шрифтом, ведя учет его во всех типографиях, прохлопала возможность подобного использования детской игрушки «Гутенберг».

Л. Н. Толстой зримо ощущал результаты своего творчества не только во многих, вышедших при его жизни отдельных книгах, но и в целых собраниях своих сочинений.

Книги А. Н. Радищева уничтожались цензурой, но он их успел хотя бы повидать вышедшими из–под печатного станка. Немало своих собственных книг перелистывали при жизни гиганты русской литературы А. С. Пушкин и Н. В. Гоголь. Целые собрания своих сочинений могли подарить друзьям И. С. Тургенев, И. А. Гончаров, Ф. М. Достоевский, Н. А. Некрасов и даже М. Е. Салтыков—Щедрин, хотя он и писал о себе: «Чего со мной не делали! И вырезывали, и урезывали, и перетолковывали, и целиком запрещали, и всенародно объявляли, что я — вредный, вредный, вредный»3.

Держали в своих руках довольно значительное количество собственных печатных книг писатели зари русской литературы. К ним принадлежит гениальный Михаил Ломоносов, гордо ответивший президенту академии Шувалову: «Я не токмо у вашего превосходительства, но и у самого господа бога моего — в дураках быть не согласен!» За Ломоносовым следует первый профессор русской элоквенции, поэт Василий Тредьяковский, который в ранней юности отправился за границу для пополнения образования и который «за крайней бедностью своей пришел в Париж пеш»… Не был обижен количеством прижизненных книг Гаврила

Романович Державин, видел напечатанным своего «Недоросля» Денис Фонвизин.

Отдельные многочисленные книги и собрания своих сочинений видели при жизни позднейшие наши писатели А. М. Горький, А. П. Чехов, В. Г. Короленко, Д. Н. Мамин—Сибиряк, А. И. Куприн, В. В. Маяковский и другие.

Список этот можно было бы расширить. Можно было бы рассказать о великих трудностях, с какими рождались некоторые книги этих писателей, о тяжких рогатках цензуры, которые приходилось им преодолевать. Но не книги этих мастеров слова являются темой настоящего рассказа.

Есть несколько замечательных русских писателей и поэтов, которые вовсе не увидели своих книг в печати. Ни одной книги своих стихов не увидел поэт Д. В. Веневитинов. Он умер 15 марта 1827 года на двадцать втором году своей жизни. Только после смерти поэта друзья собрали его произведения, как разбросанные по разным журналам и альманахам, так и оставшиеся в рукописях, и издали в двух томиках: стихотворения в 1829 году и прозу в 1831 году.

Ни одной книги со своим именем не увидел и Н. А. Добролюбов. Первое собрание его сочинений в четырех томах вышло в 1862 году и было подготовлено к изданию Н. Г. Чернышевским. Умер Н. А. Добролюбов в ноябре 1861 года, а в июле 1862 Н. Г. Чернышевский был арестован. Редактор проделал сложнейшую работу в рекордно короткий срок. Эти четыре томика сочинений Н. А. Добролюбова — свидетельство великой дружбы двух замечательных русских критиков.

Впрочем, удел критика — журнальная и газетная статья. Какие, например, книги со своим именем увидел при жизни В. Г.Белинский? Всего две: «Основание русской грамматики, для первоначального обучения» — труд молодого В. Г. Белинского, напечатанный им в Москве в 1837 году в количестве 2430 экземпляров, и брошюра «Николай Алексеевич Полевой», изданная также самим Белинским в Петербурге в 1846 году 4. Причиной появления последней брошюры является то обстоятельство, что автор ее, как известно, с 1 апреля 1846 года прекратил работу в «Отечественных записках» А. Краевского и до перехода журнала «Современник» в руки Н. А. Некрасова и И. И. Панаева не имел места, где напечатать готовую статью о Полевом.

Злободневность статьи проходила, и В. Г. Белинский напечатал ее отдельной брошюрой, весьма скромной на вид.

Оба издания — и «Основания грамматики», и брошюра о Полевом — крайне редки, так как мало кем сохранялись. Тем драгоценней эти прижизненные памятки о великом критике–демократе, тринадцать томов сочинений которого заканчиваются сейчас изданием, более полным, чем тринадцатитомное, под редакцией С. А. Венгерова (после его смерти — В. С. Спиридонова), выходившее в 1900–1948 годах и по–своему тоже замечательное.

Не увидел напечатанным главное свое творение — «Горе от ума» — А. С. Грибоедов. Только отрывки из комедии (три явления первого действия и полностью действие третье) сумел как–то протащить в свой альманах «Русская Талия» в 1825 году Фаддей Булгарин.

Комедия появилась в печати после гибели автора. «Горе от ума» издано впервые в Москве в 1833 году, причем в изуродованном цензурой виде. Существуют еще два анонимных издания комедии, напечатанные либо несколько ранее, либо в одно время с изданием 1833 года. Эти издания имеются в единственных экземплярах, и история их не изучена. Скорее всего эти издания напечатаны кем–то из типографщиков для себя (как говорят, в полковой типографии) в двух–трех экземплярах, и их можно рассматривать как своеобразные разновидности списков комедии, ходивших в то время по рукам в значительном количестве. Кто–то имел возможность изготовить для себя такой «список» в печатном виде. В истории книжного дела это бывало.

Рассказывают, что владелец типографии А. С. Суворин, пожелав прочитать какую–то книгу, напечатанную слишком мелким шрифтом, позвал своего управляющего и приказал ему срочно набрать книгу более крупно, тиснуть ее в одном экземпляре и дать ему для прочтения. Рассматривать получившийся таким образом особый экземпляр книги как отдельное издание — нет оснований.

Какие же книги со своим именем как автора увидел при жизни А. С. Грибоедов? Таких всего две: комедия в одном действии, в стихах, «Молодые супруги», изданная в Петербурге в 1815 году, и одноактная комедия «Притворная неверность», переведенная с французского в соавторстве с А. Жандром и напечатанная также в Петербурге в 1818 году 5.

Последнюю комедию переводчики приспособили к русским нравам, поэтому А. Писарев в известной своей сатире посвятил обоим ранним комедиям А. С. Грибоедова такие строки:

Обе комедии с успехом шли на сцене. По поводу «Притворной неверности» А. С. Грибоедов писал С. Н. Бегичеву: «Эту комедийку собираются играть на домашних спектаклях. Ко мне прислали рукописные экземпляры для поправки, много переврано, вот что заставило меня ее напечатать»6.

Эти две печатных книжечки — все, на чем А. С. Грибоедов (если бы речь шла только о книгах) мог поставить свою дарственную надпись «От автора».

Немного больше возможностей для этого было и у другого русского классика — М. Ю. Лермонтова. Два издания повести «Герой нашего времени» и одна книжечка со стихотворениями — все прижизненные книги поэта.

Первое издание «Героя нашего времени» появилось в 1840 году в двух частях форматом в большую восьмерку. История издания изложена в «Кратком обзоре книжной торговли и издательской деятельности Глазуновых»7.

Автор «Краткого обзора» пишет: «Это первое издание романа Лермонтова, напечатанное типографией Глазунова, несмотря на хорошие отзывы в «Отечественных записках» В. Г. Белинского, сначала совсем почти не расходилось; это побудило издателей обратиться к Ф. В. Булгарину и попросить написать его в «Северной пчеле» статью об этом произведении. Как только появилась в «Северной пчеле»… статья Ф. В. Булгарина, издание раскупили почти что нарасхват».

Существует версия, что вовсе не издатели обратились к Фаддею Булгарину. Будто бы это бабушка М. Ю. Лермонтва — Е. А. Арсеньева, желая сделать внуку приятное, без его ведома, конечно, отправила Булгарину два экземпляра романа, вложив в один из них пять сотенных ассигнаций. Очевидно, на это намекал и В. Г. Белинский, назвавший рецензию Булгарина «купленым пристрастием» 8.

Как бы то ни было, но статья Булгарина сделала свое дело, и в 1841 году потребовалось второе издание «Героя нашего времени». По словам другого обозревателя типографской деятельности Глазуновых — Н. М. Лисовского, у второго издания романа «изящен уже самый формат — маленький, карманный, рассчитанный, надо думать, на тех поклонников, которые желали бы не расставаться со своим любимым поэтом. В этих же видах, а отчасти, по обычаю старины, не любившей однотомных изданий, вся повесть разделена на две части»9.

В 1840 году в типографии Глазунова напечатана и единственная прижизненная книга стихотворений М. Ю. Лермонтова 10. В маленькой книжке всего 28 произведений. Н. М. Лисовский пишет о ее внешности:

«В издании 1840 года всего 168 страниц. Каждая обведена тонкой рамочкой. Если б не сероватая бумага, издание могло бы считаться изящным и по нашему времени».

Но так мог написать человек, который слишком увлекся только типографскими достоинствами книги. На самом деле внешность единственной прижизненной книги стихотворений М. Ю. Лермонтова производит самое тягостное впечатление. Как будто нарочно обведены траурной рамкой и титульный лист и каждая страница стихов поэта.

Цензурное разрешение на выпуск книги было подписано цензором А. Никитенко 13 августа 1840 года, а ровно через одиннадцать месяцев, 15 июля 1841 года М. Ю. Лермонтов был подло убит на спровоцированной Николаем I и его приспешниками дуэли.

Царь не забыл гневных строк наследника славы и гения великого Пушкина, обращенных к его приспешникам, но задевающих и самого коронованного убийцу:

«И вы не смоете всей вашей черной кровью

Поэта праведную кровь!»

И вот к праведной крови одного русского гения прибавилась кровь другого. Печаль, гнев и боль охватывает сердце, когда перелистываешь эти немногие напечатанные еще при жизни М. Ю. Лермонтова в траурных рамках страницы.

Все три прижизненных книги М. Ю. Лермонтова весьма редки, в особенности, книжка стихотворений 1840 года. Мне удалось сначала приобрести много редчайших и замечательных книг Пушкина, Гоголя и других писателей, изданных при их жизни, прежде чем я нашел хороший экземпляр лермонтовских стихотворений 1840 года.

Почти столь же редкой оказалась единственная прижизненная книга поэта Алексея Кольцова. «Поэта–прасола» открыл приехавший в 1831 году в Воронеж Н. В. Станкевич, глава литературно–философского кружка тридцатых годов, в который входили В. Г.Белинский, К. Аксаков, Т. Грановский, М. Бакунин и другие. Молодой А. Кольцов через Н. Станкевича познакомился сначала с московскими, а потом и с петербургскими литераторами. Особенное участие в его судьбе принял В. Г. Белинский. Успел обласкать народного поэта и А. С. Пушкин.

Первую и единственную прижизненную книгу стихов А. Кольцова напечатал на свой счет Н. В. Станкевич. Из довольно объемистой рукописной тетради поэта он выбрал всего 18 стихотворений, которые и были напечатаны в Москве в 1835 году скромной брошюркой в 40 страниц 11.

Сам Н. В. Станкевич находился в то время в деревне, и изданием книжки ведал В. Г. Белинский. Он хотел было в предисловии упомянуть о материальном содействии, которое при издании оказали поэту, но Н. В. Станкевич в специальном письме к В. Г. Белинскому потребовал «убрать эту позорную страницу». Книжка вышла без всякого предисловия.

Она так и осталась единственной прижизненной книгой произведений А. Кольцова. Только после его смерти, уже в 1846 году (Кольцов умер в 1842 г.), Н. А. Некрасов и Н. Прокопович осуществили первое, более или менее полное, собрание его стихотворений. Сборнику предшествовала большая статья о творчестве А. Кольцова, написанная В. Г. Белинским.

Единственная прижизненная книжечка стихов А. Кольцова, напечатанная в 1835 году, как уже говорилось, стала очень редкой. Причиной, вероятно, служило то обстоятельство, что и напечатано было ее немного экземпляров, да и хранителей книжки малоизвестного еще в то время поэта тоже можно было бы сосчитать по пальцам.

Такие старые и знающие продавцы–антиквары, как А. Г. Миронов и покойный Д. С. Айзенштадт, говорили, что за сорокалетнюю их работу в книжном деле они впервые только у меня увидели эту книжечку Алексея Кольцова.

Всего по одной прижизненной книге своих стихотворений имели и такие крупные русские поэты, как Антон Дельвиг («Стихотворения барона Дельвига». Спб., 1829), Денис Давыдов («Стихотворения Дениса Давыдова». Москва, 1832). Друг А. С. Пушкина Петр Андреевич Вяземский только семидесяти лет от роду увидел в печати первое и единственное свое собрание стихотворений «В дороге и дома» (Москва, 1862)12.

Если не считать раннюю прозаическую книжку «Упырь», изданную в 1841 году, пьес и романа «Князь Серебряный», всего одну книжку своих стихов видел в печати и Алексей Константинович Толстой. Книжка вышла в Петербурге в 1867 году 13.

Только один сборник стихотворений «Думы» и поэму «Войнаровский» удалось напечатать при своей жизни отдельными книжками в 1825 году пламенному поэту–декабристу Кондратию Рылееву. После декабрьских событий имя казненного поэта было запрещено даже упоминать в печати.

Эти две прижизненные книги К. Ф. Рылеева — памятные реликвии и о нем, и о событиях 14 декабря 1825 года. Обе книги давно уже ненаходимы 14.

Две прижизненных книги своих стихов увидел и поэт Ф. И. Тютчев, хотя он вовсе и не хотел их видеть. Первую значительную попытку ознакомить читателей с творчеством этого поэта сделал А. С. Пушкин в 1836 году. В своем журнале «Современник» он напечатал за подписью «Ф. Т.» 24 «Стихотворения, присланные из Германии». Эти же стихотворения в 1850 году, тоже в «Современнике», еще раз перепечатал Н. А. Некрасов, с восторженной оценкой.

В 1854 году Н. А. Некрасов печатает стихотворения Ф. И. Тютчева отдельной книжкой, под редакцией И. С. Тургенева. Сам поэт не принимает в издании никакого участия. Й. С. Тургенев, считавший большой своей заслугой, что он сумел уговорить Ф. Тютчева на напечатание книжки, в шутливом экспромте писал: «Я Тютчева заставил расстегнуться…» 15.

Никакого участия не принимает Ф. Тютчев и в выпуске второй книжки своих стихов, дополненной 74 новыми произведениями.

Книжку эту издает в 1868 году сын поэта при участии И. С. Аксакова. Ф. Тютчев решительно отказывается даже перечитать книжку. М. П. Погодину он делает на книжке такую дарственную надпись: «Стихов моих вот список безобразный, не заглянув в него, ларю им Вас…»16.

Всего двумя книжками, объединяющими четырнадцать его рассказов, полюбовался при жизни Всеволод Гаршин: первая издана в 1882 году, вторая в 1885, одновременно со вторым изданием первой.

Только одну свою книгу — «Картины прошедшего», напечатанную в 1869 году, видел автор «Свадьбы Кречинского» А. Сухово—Кобылин. У меня есть, правда, еще отдельный оттиск «Свадьбы Кречинского», напечатанный Н. А. Некрасовым в количестве тысячи экземпляров, выданных автору в виде гонорара за помещение пьесы в 1856 году в журнале «Современник». Оттиск датирован тем же годом, имеет отдельный выходной лист и отдельное цензурное разрешение. Такое издание — большая редкость на книжном рынке 17.

Любопытно, должен ли быть при книге «Картины прошедшего» портрет А. Сухово—Кобылина? Кроме каталога В. В. Протопопова, портрет этот нигде не указывается. Я видел несколько экземпляров без портрета и без следов его пребывания в книгах.

Однако недавно ко мне попал экземпляр с портретом и даже дарственной надписью на нем автора. Можно предположить, что портрет вкладывался только в подносные экземпляры. Но у И. С. Зильберштейна я видел тоже подносной экземпляр не только с дарственной надписью автора, а и с многочисленными пометками, сокращениями и дополнениями, сделанными А. Сухово—Кобылиным собственноручно. Однако портрета в этом экземпляре нет. Может быть, кто–нибудь знает о портрете точно?

Не одну, не две, а целых три книги (последняя даже в двух изданиях) увидел при жизни поэт Александр Полежаев. Но жизнь его нельзя назвать жизнью.

Стоит припомнить вкратце биографию этого талантливейшего поэта и несчастнейшего из людей.

Полежаев был внуком своеобразной «знаменитости» екатериненского времени — полусумасшедшего поэта–графомана Николая Струйского, прославившегося своими виршами, которые он печатал в собственной типографии. Вирши его были бездарны, но с точки зрения типографского искусства, эти так называемые «рузаевские издания» были образцово–художественными. Это была, конечно, работа крепостных типографов, и слава изданий Струйского — их слава. Печатались вирши, разумеется, не для продажи и все издания их крайне редки 18.

Сыновья Н. Струйского имели детей: Юрий — Дмитрия Юрьевича, известного в литературе под псевдонимом «Трилунный», а Леонтий, от связи с крепостной девушкой, — Александра, ставшего впоследствии поэтом Полежаевым. Фамилию эту поэт получил от саранского мещанина Ивана Полежаева, которого позвали «прикрыть грех» сынка рузаевского графомана–типографщика.

Отец поэта Полежаева Леонтий Струйский даже в то рабское время за жестокое обращение с крепостными был сослан в Сибирь.

Перед ссылкой беспутный Леонтий Струйский как–то побеспокоился о судьбе своего незаконного детища и определил будущего поэта в московский пансион Визара, откуда после молодой Полежаев поступил вольнослушателем в Московский университет. Здесь он сошелся с группой студентов, настроенных демократически–оппозиционно. В эту же группу входили братья Критские, а позднее А. Герцен и Н. Огарев. Тяжело переживал свою «незаконнорожденность» Полежаев. В ранних своих стихотворениях он выражал протест против того социально–бытового уклада, который тяготел над отпрыском «дворянского баловства с крепостной девкой». На эту тему он написал поэму «Сашка». Поэма мгновенно разошлась во множестве списков. Нашелся, однако, какой–то подлый «доброхот», который в своем доносе на Полежаева писал, что эта поэма наполнена «развратными картинами и самыми пагубными для юношества мыслями». Донос и поэма Полежаева попали к Николаю I, только что пережившему события 14 декабря. Автор–студент был вызван лично к царю и тот, лицемерно соболезнуя, сослал его в солдаты унтер–офицером.

«В случае чего — обращайся немедленно ко мне — помогу», — говорил при этом царь, любивший принимать картинные позы перед жертвами своего произвола.

Это, конечно, было обманом. Когда изнывавший под тяжестью военной муштры Полежаев пробовал писать царю, письма его оставались без ответа.

Думая, что письма его не доходят до Николая I, Полежаев бежал, решив добиться личного свидания с ним. Дорогой он изменил свое решение, вернулся, был разжалован в рядовые и приговорен к «прогнатию сквозь строй». Началось существование еще более тяжкое. За «оскорбление» фельдфебеля он опять был отдан под суд.

В это время началось «дело» о тайном обществе братьев Критских, в принадлежности к которому был заподозрен и Полежаев. Год он просидел в кандалах в «яме» при Спасских казармах в Москве. В 1829 году «преступник» был отправлен на Кавказ в действующий полк. С отчаянием бросался Полежаев в первые ряды храбрецов, надеясь завоевать более или менее человеческое существование. Все тщетно! В 1833 году, обойденный производством в чины и наградами, он возвращается в Москву по–прежнему рядовым.

Тяжелая жизнь подорвала его здоровье. У Полежаева развивается чахотка. Одинокий поэт умирает на койке солдатского госпиталя, в страшной нищете, всеми забытый.

Тело Полежаева валялось в морге. Крысы изувечили труп…

Хоронили его, по приказу Николая I в офицерском мундире. Царь очень заботился о внешнем декоруме. Учитывая литературную известность поэта, он приказал в находившихся в цензуре сборниках стихов Полежаева, с портретом автора в солдатской форме, пририсовать на этом портрете офицерские погоны.

А поэт Полежаев был в это время уже, действительно, достаточно известен. В походах, в тюрьме, в «яме» он не бросал пера, и стихотворения его, полные ненависти к самодержавию, ходили по рукам в многочисленных списках, а кое–какие были и напечатаны.

Поэт и царь смертельно ненавидели друг друга. Николай Огарев впоследствии метко сказал, что «Полежаев заканчивает в поэзии первую, неудавшуюся битву свободы с самодержавием» 19.

Первая прижизненная книга стихов Полежаева вышла в Москве в 1832 году, когда поэт был на военной службе. Кто издавал его книгу? Белинский писал: «Стихи Полежаева ходили по рукам в тетрадках, журналисты печатали их без спросу у автора, который был далеко; наконец они и издавались, или за его отсутствием, или без его ведома, на плохой бумаге, неопрятно и грубо, без разбора и без выбора»20. В «Русском архиве» (1881 г., т. I, стр.359) говорилось: «Бедный поэт был беззащитной жертвой наглой наживы издателей–шарлатанов, книгопродавцев и журналистов, а потому едва ли получал какую–нибудь плату за свои сочинения».

Все прижизненные и ранние издания стихов А. Полежаева — большая редкость.

В первой прижизненной книге Полежаева, изданной в 1832 году, напечатано 54 стихотворения. Вторая книга поэта включает две поэмы: «Эрпели» и «Чир—Юрт», посвященные войнам на Кавказе. Она напечатана в Москве в том же 1832 году. Третья книжка — сборник из 16 стихотворений, под названием «Кальян», вышла в 1833 году. Она же была повторена в 1836.

Следующие книги А. Полежаева — третье издание «Кальяна» 1838 года, «Арфа» 1838 года (первоначальное заглавие «Разбитая арфа») и «Часы выздоровления», вышедшая в 1842 году,21 — все были поданы в цензуру еще при жизни поэта, но вышли уже посмертно, с портретами автора в офицерских погонах, до которых ему при жизни так и не удалось дослужиться…

Изданные при жизни поэта книги стихов, равно как и почти все дореволюционные посмертные издания его сочинений, не дают полного представления о его творчестве.

Только в наше советское время напечатаны полностью подлинные революционные стихи Полежаева.

Уменьшается ли значение прижизненных изданий дореволюционных писателей от того, что они выходили изуродованные цензурой, порой, не давая подлинной картины творчества их создателей? Да, конечно, нет! Наоборот, изучая эти книги–документы, сопоставляя их с полными, свободными от всяких цензурных искажений и запретов, нашими советскими изданиями, начинаешь по–настоящему понимать тернистый путь великой русской литературы, поставившей себя на службу народу.

Первые прижизненные и ранние издания отдельных произведений писателей — один из самых увлекательных разделов книжного собирательства. Раздел этот весьма трудный. Часто, приобретая последующие, более полные и «исправленные» издания, владельцы библиотек все предшествовавшие тиснения этих же книг просто–напросто изгоняли с полок. Экземпляры первых изданий многих книг стали неуловимы.

За много лет собирательства мне, например, так и не удалось подобрать всех прижизненных изданий Тараса Шевченко. Кроме первого издания «Кобзаря» 1840 года, «Гайдамаков» 1841, «Тризны» 1844 и «Кобзаря» 1860 года, я не нашел ничего. А это — меньше половины всех прижизненных изданий великого поэта 22.

А попробуйте сейчас собрать всего Владимира Маяковского, изданного при его жизни? А разве книги эти неинтересны? Да никакое самое полное академическое собрание его сочинений не заменит этих маленьких, разноцветных, с причудливо набранными обложками, прижизненных книжек поэта–трибуна.

А собрать эти книжечки, все–таки, можно. В это дело надо только влюбиться. Такие книги стоят любви!