Европейцы едут в Иерусалим из Бейрута или Кайфы сухим путем, чрез Назарет, или из Яффы, отстоящей от Иерусалима всего на двенадцать часов езды. Для желающих обозреть всю Святую Землю первый путь предпочтительнее уже потому, что в Бейруте всегда можно найти лучших драгоманов и отличных лошадей, тогда как едущие в обратном направлении могут найти в Иерусалиме хороших драгоманов и сносных лошадей разве случайно, из возвращающихся в Бейрут. Соотечественники наши, впрочем, редко предпринимают подобное путешествие; они обыкновенно высаживаются в Яффе и, удовлетворив свое любопытство Иерусалимом и близлежащими местами, возвращаются в Яффу ко дню отхода парохода. Поэтому русскому консулату в Иерусалиме мало известны драгоманы и в случае надобности русские обращаются обыкновенно в английское консульство за указаниями.

Для русского, заехавшего в Иерусалим из Яффы и желающего видеть Самарию и Галилею, можно указать на лавку Шпитлера в Иерусалиме, где ему всегда могут рекомендовать надежного драгомана из новообращенных христиан и снабдить полезными советами для предстоящего путешествия вообще. Такая поездка, без дальних прихотей и без палатки, которая почти удваивает издержки, требуя особой вьючной лошади, обойдется не дороже двадцати-двадцати пяти франков в сутки со всеми расходами.

Приезжающие морем в Яффу останавливаются в монастырях греческом или францисканском. Есть в Яффе также особые приюты для русских и протестантов. Наконец, существует сносная гостиница, «Englisch Hotel», которую держит еврей Блатнер. В Яффе нанимают лошадей или мулов до Иерусалима. Цены разные, смотря по сезону и приливу путешественников.

Пристани в Яффе совершенно нет; вытянутый в прямую линию берег сопровождается множеством скал и подводных камней, весьма опасных для морских судов. Даже при незначительном волнении пароходы не могут высаживать пассажиров и провозят их далее, смотря по направлению, которому следуют, или в Акру или в Александрию. В тихую погоду пароход останавливается на значительном расстоянии от берега; к нему выезжают для приема пассажиров турецкие лодки, которые ловко переваливаются с волною чрез прибрежные камни. На берегу ожидает путешественников таможенный досмотр, от которого избавляются обыкновенно при помощи всемогущего на Востоке бахчиша.

Вид на Яффу с моря весьма красив. Отлого-пирамидальный холм, на котором стоит город, осыпан сверху донизу белыми зданиями с плоскими куполами, над массой которых возвышаются несколько минаретов и пальм. За городом синеет полоса Иудейских гор.

Местность, на которой расположен город, есть одна из древнейших, где селились люди. Плиний и другие писатели говорят, что Яффа существовала еще до потопа и приписывают основание города Иафету, младшему сыну Ноя. После потопа Ной отдал земли, прилежащие к городу, старшему своему сыну Симу. По преданиям, здесь должен быть Ной и погребен (Шатобриан). В Яффе сел на корабль пророк Иона, не хотевший исполнить повеления Божия (Иона 1, 3). В Библии город называется Иоппия (Нав. 19, 46). Он был единственным портом, чрез который евреи имели сообщение со Средиземным морем; здесь выгружались драгоценные ливанские кедры, которые присылались, по договору, тирским царем Харамом для постройки Соломонова храма (2 Пар. 2, 16). Из Евангелия видим, что в Яффе апостол Петр воскресил Тавифу (Деян. 9, 36–41) и в доме Симона Кожевника принял посольство в Кесарию (Деян. 10). Отнятая у сириян Иудою Маккавеем, Яффа подпала под власть римлян, которые ее выжгли. Евреи потом ее восстановили, но Веспасиан снова разрушил и поставил на месте ее римскую цитадель. В царствование Константина в Яффе открыта епархия. Укрепленная Балдуином I, Яффа была взята в 1188 году Саладином. В настоящем виде город существует не более ста пятидесяти лет. 6 марта 1799 года французы взяли его приступом и разграбили. Наполеон расстрелял при этом четыре тысячи пленных албанцев! Подвиг, достойный Тамерлана!.. Яффа окружена стеной, на которой покоятся несколько пушек. Внутри город беден и грязен. Жителей в нем до пяти тысяч, между которыми пятая часть христиан. Древних зданий и исторических развалин в нем нет.

Сады, находящиеся на восточной стороне города, поистине великолепны. Непроницаемой стеной сажени в две вышины распространяются во все стороны огромные лопасти кактусов, усеянные иглами и цветами. Над ними видна масса темно-зеленых кожистых листьев апельсинных и лимонных деревьев, густо покрытых ароматными белыми цветами и обремененных в то же время плодами невиданной в Европе величины. Среди этой массы выдается местами мелко-кудрявая верхушка тамаринда, мощно разветвляется древний сикомор или стройно вырезается на синем небе раскидистая верхушка финиковой пальмы.

К стороне этих волшебных садов обращены единственные ворота города. Местность перед ними представляет нечто вроде постоянной ярмарки. Здесь обыкновенно пристают караваны. По случаю окончания рамадана картина представляла еще более жизни и пестроты. Народ в ярких праздничных одеждах; кофейные полны любителями кейфа и костей; в большом, крытом камышом балагане приютился карагез; его, по всей вероятности, непристойные шутки сопровождают глухие звуки турецкого барабана. Почва покрыта ярко-зеленой травой.

Дорога в Иерусалим идет на далекое расстояние между садами. Выехал я из Яффы в обществе английского пастора, недавно лишившегося жены, что, кажется, имело некоторое влияние на его умственные способности. Он ехал в Иерусалим искать утешение в своей потере, мало говорил, отвечал невпопад и большей частью пел псалмы.

В Рамле мы приютились в католическом монастыре. Рамле – «песок» – название, характеризующее местность, на которой построен город. Он окружен стеной, над которой красиво высятся минареты, плоские куполы домов и главы монастырских церквей. На открытой местности перед городом разбросаны там и сям пальмы и маслины. Немного не доезжая до Рамле, видна, вправо от дороги, высокая четырехугольная башня, называемая то башней Елены, то Сорока Мучеников. Она окружена развалинами обширных построек и стеной; в ограде находится большая цистерна, в которую спускаются через провалы в сводах. Арабская надпись, открытая в постройках, относит основание последних к 710 (1310 по Р. Х.) году. Арабский историк Палестины говорит, что башня построена египетским султаном Мохамедом, сыном Калауна, и переделана в 1318 году. Вышина ее восемь сажен. С верхней платформы открывается превосходный вид на окрестности.

В монастыре мы были приняты очень ласково. Патеры показывали нам комнату, находящуюся, по их уверению, на месте Никодимова дома.

Из Рамле мы сделали пешком экскурсию в Лидду. Здесь родился св. Георгий Победоносец. Развалины церкви во имя этого святого, построенной в половине XII века и разрушенной Саладином, чрезвычайно живописны. Случайно попали мы также к католическому миссионеру, так называемому prete di patriarcha. Человек он весьма гостеприимный, любезный и личность довольно интересная. Родом грузин, он был вывезен из Тифлиса в малолетстве в Рим, там обращен в католичество, воспитывался в академии пропаганды и в настоящее время миссионерствует в Лидде, куда послан иерусалимским католическим патриархом. Угостив нас в своей грязной каморке кофеем и вином и поспорив с моим спутником о превосходстве католического исповедания перед англиканским, он вызвался показать нам Лидду. Прежде всего мы прошли к месту, где, по преданию, находился дом Энея, исцеленного апостолом Петром (Деян. 9, 32–34). Теперь тут хороший садик, принадлежащий турку. Потом мы заходили в разные дома; видели, как делают весьма незамысловатую глиняную посуду, добывают оливковое масло, варят из него мыло и очищают хлопок.

По дороге из Лидды в Рамле находится цистерна, построенная Константином; над нею здание с плоским куполом; вода ее, по местному поверию, имеет свойство исцелять лихорадки.

К вечеру приехало в монастырь много англичан и молодой священник-униат. Сошлись все люди бывалые, и вечер пролетел в весьма оживленной беседе. Благодаря удобному помещению и хорошим кроватям ночь мы провели отлично.

Из Рамле дорога идет чрез знаменитую некогда своим плодородием Саронскую долину, представляющую в настоящее время самую безотрадную пустыню. На дороге лежит деревушка Латрун – родина, согласно преданию, доброго разбойника, распятого со Спасителем на кресте. Местность становится все более дикой и бесплодной. При входе в горы итальянец держит грязную кофейную. Наша компания, увеличившаяся в Рамле, сделала здесь привал. Утолив голод и жажду яйцами и ракой (водкой), мы пустились далее и скоро врезались в нескончаемое горное ущелье, один вид которого наводит невольный ужас. Эти места с незапамятных времен были притоном разбойников, и теперь еще проезд через них ночью небезопасен. Уже невдалеке от Иерусалима находится деревушка Абу-Гош (Кириаф-Иарим), с хорошо сохранившимися развалинами церкви Св. Иеремии, обращенными в конюшню. Дорога отсюда поднимается все выше и выше.

Трудно выразить чувства, волновавшие меня по мере приближения к Иерусалиму – давнишней цели моих мечтаний. Еще на школьной скамье, увлекаясь чтением Священной истории, я давал себе мысленно обещание во что бы ни стало посетить места, бывшие колыбелью истинной религии, места, на которых подвизались вдохновенные люди Божии в борьбе с язычеством, с нравственной слабостью израильского народа, легко увлекавшегося всякими лжеучениями, – места, откуда воссиял истинный свет, озаривший вселенную, где воплотившееся Слово преподало человечеству учение любви и мира, братского единения и духовного совершенствования. Обстоятельства долго препятствовали осуществлению моего желания, но наконец сложились так, что, забыв все, связывавшее меня с миром материальным, я обратил мои взоры к Востоку – единственному источнику, из которого надеялся почерпнуть утешение и успокоение для моего больного духа…

Иерусалим наконец был невдалеке от меня. Миновав Абу-Гош, я пробирался к святому городу по голым, безжизненным скалам, то следуя по дну долин, то взбираясь на высоты и рискуя сломить шею на их обрывистых гребнях. Серый, обожженный солнцем камень, от которого обдает жаром, как от раскаленной печи, изредка чахлый терновник, пепельного цвета маслина или засохшая смоковница – вот, что встречается вблизи Иерусалима.

Было уже около семи часов вечера, когда, взобравшись на самый верх горного кряжа, я завидел большие строения. То были русские здания. Расположенные на Гигонской возвышенности, они заслоняют собою город. По дороге стали попадаться какие-то полужилья-полуразвалины, одинакового цвета с каменной почвой. Огромные русские строения, обведенные высокой стеной из тесаного камня, из-за которой возвышался церковный купол, обрисовывались все более и более. Наконец я был у ограды Русских Построек… Я был в Иерусалиме!

Оставив лошадей у калитки, я вошел на обширный двор. Меня встретил кавас из арабов и проводил в прекрасное здание гостиницы, куда за мною принесли и мои пожитки. Пожилая экономка, родом из Тюмени, отвела мне небольшую, но опрятно содержимую комнату, просто, но хорошо меблированную. Хотя я давно отвык от чая и никогда не был особенным до него охотником, но тут, почувствовав себя внезапно на русской почве, прежде всего спросил самовар. Через несколько минут осторожно вошел ко мне в комнату человек средних лет, в русской народной одежде, с бородою и весьма симпатичною наружностью. Он поклонился мне, приложив левую руку к груди. Я спросил, что ему угодно.

– Я пришел послужить вам; я здесь нахожусь при покоях.

Я отвечал, что мне ничего особенного не нужно, а что самовар я уже просил поставить.

Чрез несколько времени мой прислужник явился с самоваром. Я пригласил его напиться со мною чаю; он долго отказывался, уверяя, что недостоин, но наконец истощив все доводы, смиренно присел к столу и принялся за операцию чаепития с угрызением. Мало-помалу мы разговорились. Оказалось, что он торжковский мещанин, Василий Сергеевич Квашенинников, что у него в Торжке живут братья, зажиточные торговые люди. Обретается он в Святой Земле уже несколько лет, четыре раза был на Синае, три раза обошел всю Палестину и даже посетил такие места, куда европейские путешественники редко отваживаются пускаться с большим конвоем – именно, за Иорданом, в Месопотамии. Василий Сергеевич истинно религиозный человек, прилагающий свои убеждения к действительной жизни и странствующий по Святым местам вовсе не из общей большинству русских поклонников страсти к бродяжничеству и тунеядству. Он большой начетник, знает отлично Священное Писание и видел большую часть мест, упоминаемых в библейской истории; словом, он знает хорошо Палестину по собственным путешествиям и по описаниям Норова и Муравьева. К этому, он немного говорит по-турецки, по-арабски, по-гречески и по-французски.

– Где же вы выучились по-французски? – спросил я его.

– По книжке выучился.

– Но для чего же вам французский язык?

– Меня часто посылают в город покупать разный припас; а как в лавках сидельцы все больше иностранные, так мне необходимо, потому французский разговор они все понимают.

Беседа наша, несмотря на усталость мою с дороги, продолжалась до полуночи. В рассказах о Палестине мой собеседник был неистощим, хотя говорил медленно, видимо взвешивая каждое слово. При случае он вдавался в философию, говорил о слабости человека, о необходимости подавления страстей, о послушании и смирении… Глядя на его спокойное, доброе лицо, с каким-то видимым сознанием собственной правоты, выпрямленный стан и смиренно сложенные одна на другую руки; слушая его медленную, обдуманную речь, я чувствовал невольное уважение к моему собеседнику…

Так провел я первый вечер в Иерусалиме.

Встав на другой день рано утром, я пробежал в памяти общие черты из истории Иерусалима, старался при помощи плана освоиться с его топографией и, напившись чаю, поспешил в город…

Из Библии не видно, когда был основан Иерусалим. С вероятностью можно сказать только, что нынешний город есть не что иное, как древний Салем, где во время Авраама царствовал Мельхиседек. Настоящее название его (Ерушалем – «наследие мира») существовало уже с давнего времени, ибо оно встречается в книге Иисуса Навина (Нав. 10, 1; 12, 10), но до времен Давида город назывался также Эвус, от живших на Сионе эвуссеян (происходивших от древних хананеян), а также – Кадишта (святой), откуда, кажется, происходит и настоящее арабское название его Эль-Кудс.

Во время Иисуса Навина владел Иерусалимом Адониседек, которого евреи предали смерти вместе с другими четырьмя ханаанскими царями близ Гаваона (Нав. 10). Спустя несколько времени евреи овладели нижней частью города, но только в восьмое лето царствования Давида (около 1004 года до Р. Х.) эвуссеяне были изгнаны с горы Сиона, на которой Давид основал Верхний город, бывший его резиденцией. В царствование Соломона Иерусалим достиг апогея своего величия. Постройка храма и других великолепных зданий, торговые сношения, простиравшиеся до Индии и Африки, и некоторые другие причины сделали Иерусалим центром цивилизации Западной Азии. По разделении царства он остался столицей иудейской. В пятое лето царствования Ровоама он был разграблен Сезаком, египетским царем. В царствование Иорама полчища филистимлян и арабов проникли в город, разграбили палаты царя и увели в плен его сыновей и жен (2 Пар. 21, 17). В царствование Амасии город был снова разорен царей Иоасом. В царствование Езекии его осаждали ассирияне, хотя и безуспешно; но спустя сто тридцать лет халдеяне под предводительством Навуходоносора совершенно его разрушили. Восстановленный впоследствии с дозволения Кира, он, с падением персидской монархии, подвергался новым бедствиям. Александр Македонский оказался, против ожидания, покровителем его; в 305 году до Р. Х. он подпал под власть Птолемея Сотера. Птолемеи и Селевкиды также к нему благоволили; настала эпоха мира и, казалось, Иерусалим готов был возродиться к новой жизни; но жестокосердный царь Сирии Антиох Епифан опять разорил его (за 170 лет до Р. Х.) и поставил в храм статую Юпитера. Освобожденный Маккавеями, Иерусалим был взят Помпеем (за 63 года до Р. Х.), и несколько времени спустя храм был разграблен Крассом. Ирод Агриппа украсил его великолепными зданиями. По смерти этого царя Иудея была подчинена сирийской префектуре. Восстание евреев вызвало усмирение, окончившееся ужасной катастрофой. Взятый Титом, Иерусалим был окончательно разрушен в 71 году по Р. Х.

Несколько уцелевших башен и небольшое число зданий были срыты Адрианом после нового возмущения евреев, в 136 году по Р. Х. Жестокий мститель хотел уничтожить самое имя Иерусалима и на месте его построил новый город под названием Aelia Capitolina, в честь Юпитера Капитолийского; вход евреям в него был воспрещен. В царствование его преемников евреи купили себе ценою золота право приходить плакать на развалинах Сиона. В 362 году они тщетно пытались возобновить храм, а между тем, благочестием царя Константина и его матери Елены воздвигались уже христианские храмы на местах, освященных воспоминаниями чудесных эпизодов из земной жизни Спасителя.

В 614 году город подвергся нападению персидского царя Хозроя. Император Ираклий отнял его в 628 году; но в 636 году он был осажден арабами под предводительством Омара и после четырехмесячного сопротивления должен был сдаться. В продолжение четырех веков Иерусалим был подчинен дамасским и багдадским калифам, которые не тревожили ни жителей, ни многочисленных поклонников, в него стекавшихся; но ему суждено было вынести жестокости Фатимидов и в особенности султана Хакима, по приказанию которого храм Гроба Господня был сожжен.

Не милостивее к Иерусалиму были и Сельджукиды, наследовавшие Фатимидам в XI веке. Вскоре раздался голос Петра Пустынника, созывавший на освобождение Святой Земли. 7 июня 1099 года пришли крестоносцы к Иерусалиму под предводительством Готфрида Бульонского. Последн и й, вмес те с Та нк редом, стал на за па дной стороне от города. Раймонд де Сан-Жилль обложил его с юга; графы Фландрский и Нормандский – с севера. Целый месяц готовились они к осаде, вынося под палящими лучами солнца все ужасы жажды. 14 июля произведена была первая общая атака, но крестоносцы были отбиты с большим уроном. На другой день, в пятницу, в то время, когда духовенство шло в процессии кругом города, осаждающие храбро устремились на его укрепления. После часовой битвы Летольд де Турне первый бросился в брешь, пробитую в восточной стене; за ним последовали Энгельберт и Готфрид – и христиане заняли весь город. Они преследовали мусульман до самой Омаровой мечети, которую буквально залили кровью. После краткой молитвы перед Гробом Господним они снова кинулись истреблять мусульман. Менее чем в неделю семьдесят тысяч их были преданы смерти и многие тысячи евреев погибли под развалинами своих синагог.

Завладев Иерусалимом, крестоносцы с большими издержками восстановили храм Гроба Господня; но их кратковременное владычество было низложено Саладином, отнявшим Иерусалим в 1187 году и восстановившим в нем православное богослужение. В 1229 году император Фридрих II снова овладел городом; но два года спустя он был уже опять во власти египетских султанов. Этот несчастный город был предметом новых профанаций в царствование последних калифов Айюбидов и анархии мамелюков, до тех пор, пока вместе с Сирией не подпал под владычество оттоманского султана Селима II в 1517 году. Он разделял с того времени судьбы турецкой монархии. Причисленный с давних пор к Дамасскому пашалыку, Иерусалим составляет теперь отдельный округ, управляемый пашой, находящимся в подчинении бейрутскому каймакаму.

Вот в общих чертах история Иерусалима, история, за небольшими исключениями, его бедствий. Странна судьба, тяготеющая над этим городом! Из него распространилось христианство по всей вселенной; все образованные народы чтят его, стекаются к его памятникам из благочестия или, по меньшей мере, из научного интереса, а между тем, он продолжает оставаться в руках мусульман, профанирующих безнаказанно самые дорогие для нас святыни. А между тем, никаких особенных усилий не стоило бы европейцам изгнать из него навсегда невежественные, дикие и бессильные орды, в руках которых он находится. По какому-то неисповедимому предопределению даже Наполеон, когда ему советовали из Яффы двинуться к Иерусалиму, отвечал: «Ierusalem n’entre pas dans mes plans»…

Обращаюсь теперь к топографии Иерусалима.

Иерусалим стоит на высотах Иудейских гор, под 31° 46' с. ш. и 33° в. д. Он построен на платформе горы, заметно склоняющейся к северу, где последняя примыкает к возвышенной плоскости, по которой идет дорога в Дамаск. С других сторон он окружен глубокими оврагами, которые, в свою очередь, обставлены крутыми холмами, возвышающимися над городом и не позволяющими видеть его издали. Восточный овраг, в древности Кедронская, а ныне Иосафатова долина, имеет в длину до двух тысяч шагов и отделяет город от Елеонской горы. Заворачивая на юг, он впадает под Силоамским источником в другой овраг, окружающий город с юга и запада и известный под именем Гинномской долины. Третья, меньшая, долина на западе называется Гигонской. Кроме многочисленных холмов, окружающих город с разных сторон, в ближайшем расстоянии от него находятся три главные горы: самая высокая из них, Елеонская – на западе (793 метра или 2381 ф<ут> по Шуберту), Скопус, представляющая как бы продолжение предыдущей на севере, и гора Беззаконного совета, возвышающаяся над глубокой Гинномской долиной, – на юге.

Некогда в самом Иерусалиме резко различались три холма. На юго-западе самый обширный и высокий – гора Сион, где жили эвуссеяне, изгнанные оттуда Давидом. О ней говорит боговдохновенный поэт: «Величественно возвышается гора Сион, веселие всей земли; на северной стороне ее стоит город великого царя». Против Сиона, на северо-востоке, возвышался меньший холм, на котором разросся город в царствование Давида. Этот холм не обозначается в Библии особым именем, но Антиох Епифан, построивший на нем крепостцу, назвал его Акрой. Постройки на Сионе со времен Давида назывались Верхним городом, на Акре – Нижним. Акру от Сиона разделяла долина, имевшая направление от северо-запада к юго-востоку и впадавшая у Силоамского источника в Кедронскую долину. Она называлась Тиропеон, или долиной Сыроваров. На юго-востоке от Акры был третий холм – Мориа. На нем Авраам готов был принести в жертву Иегове своего единственного сына, а впоследствии построен храм Соломона. От Акры он отделялся долиной, но Симон Маккавей, уничтоживший крепостцу Антиоха, сравнял Акру и засыпал долину, вследствие чего Акра и Мориа обратились в одну общую возвышенность. На западе от храма, через Тиропеонскую долину, существовал мост, который вел к северо-восточному углу Сиона. Три вышепомянутые холма составляли со времен Давида и Соломона местность, на которой был расположен Иерусалим.

Что касается до горы Мориа, представлявшей сначала неправильной формы холм, поверхность которого была недостаточна для помещения всех построек храма, то Соломон велел воздвигнуть стену со дна долины и наполнить промежуток между ею и холмом землей, чтобы таким образом увеличить размеры холма. Стена имела 400 локтей вышины. Впоследствии предприняты были другие колоссальные работы с целью расширить холм и укрепить его с боков. Образовавшееся таким образом пространство равнялось квадратной стадии. На севере от Мории был еще четвертый холм, пригороженный Агриппой к Иерусалиму большой стеной. Этот холм назывался Везефа и заключал в своей ограде так называемый Новый город. С этой стороны Иерусалим был менее защищен природой, и потому все атаки против него направлялись отсюда.

Стены, окружающие в настоящее время Иерусалим, были воздвигнуты Сулейманом <Великолепным> в 1534 году и, кажется, близко отвечают стенам, защищавшим город в эпоху крестовых походов. Они имеют тринадцать метров вышины и один метр толщины, снабжены башнями и бастионами. В них существуют семь ворот, из которых двое заложены. Первые, на север, – Дамасские (Баб-эль-Амуд по-арабски), чрез них идет путь в Наплузу, Назарет и Дамаск. Они укреплены лучше других. Вторые, по направлению к северо-востоку – Иродовы (Баб-эль-Загери), лет двадцать тому назад замурованные; они средней величины, с маленькой башней. Третьи, на восточной стороне – Св. Стефана (Баб-Ситти-Мариам, «ворота Богоматери Марии» по-арабски, – так как они ведут к гробнице Богоматери), так названные в память первомученика, побитого на этом месте камнями. Четвертые – Золотые, более других замечательные своими украшениями. Чрез них имел торжественный въезд в Иерусалим Христос. Они с давних пор заложены, ибо, по поверью мусульман, чрез них войдет в Иерусалим будущий завоеватель. Пятые – ворота Беззакония (Баб-эль-Мокгарибег). Они находятся над Силоамским источником и, приблизительно, в центре древней Тиропеонской долины. Шестые – Сионские (Баб-эль-Неби-Дауд – «ворота Пророка Давида»). На западной стороне стены находятся только одни, седьмые, ворота – Яффские (Баб-эль-Халиль – «Хевронские»). Чрез эти ворота идет дорога в Вифлеем и Хеврон, а вправо отделяется путь в Яффу. Возле ворот находится крепостца Эль-Каляг – старинный замок пизанцев, остаток крестовых походов, называемый обыкновенно башней Давида.

Иерусалим представляет удлиненную, по направлению от севера к югу направленную трапецию; чрез нее проходят три главные улицы. Первая идет от Яффских ворот к востоку. Она оканчивается у ворот Харама (Омаровой мечети). Во времена крестовых походов она была названа Давидовой улицей. Вторая начинается от Дамасских ворот, проходит позади храма Гроба Господня, прорезывает город от севера к югу и оканчивается у Сионских ворот. По направлению ее идет Крестный путь. Небольшая Христианская улица отделяется от Давидовой и ведет к храму Гроба Господня.

Город разделен на четыре квартала: квартал франков, на северо-западе, где находятся важнейшие монастыри, храм Гроба Господня, консульские дома, английская церковь; арм янский, на юго-западе, где расположен обширный армянский монастырь, на одной из сионских возвышенностей; мусульманский, на северо-востоке; здесь находятся: серай, резиденция паши и знаменитая Омарова мечеть; еврейский, на юго-востоке, на склоне Сионской горы, в древней Тиропеонской долине. Это темная и зловонная клоака, обитаемая евреями, живущими в домах, сбитых из грязи.

Первое, что меня интересовало в Иерусалиме, – это, разумеется, храм Гроба Господня. Выйдя из калитки русских зданий на другое утро по приезде, я увидел налево небольшую каменную пристройку. Это были мелочные лавки с необходимыми для русских поклонников припасами. Толпа ярко одетых восточных женщин спускалась куда-то в Гинномскую долину, направо. Несколько турецких солдат торчали невдалеке от русских зданий. По дороге, несколько наклонной к городу, сидели прокаженные. С ужасом увидел я их изъеденные болезнью сине-багровые лица, местами как бы покрытые мукою, и руки с искривленными паршивыми пальцами и вовсе без пальцев, отпавших от действия болезненного яда. Покрытые грязными обрывками одежды, несчастные отвратительно сиплым шепотом умоляли о помощи… Я чувствовал какой-то невольный страх возможности прикосновения к ним и бросил им издали несколько медных монет…

Немного далее, влево, расположены грязные кофейные для простого народа. Несколько верблюдов лежали против них, задумчиво отвесив свою длинную нижнюю губу. Около толпился всякий народ: греческие монахи, русские бабы с вязанками зеленого луку под мышкой, монахини, греки, турки, католические патеры в капуцинах, солдаты, евреи с длинными пейсами, в меховых шапках, в грязных полосатых халатах, с разрезами по бокам, немного сгорбленные, подпершиеся руками в бедра… Вправо возвышалась Давидова башня, передо мною были Яффские ворота, устроенные также в небольшой башне, выдающейся из стен, окружающих город. Под воротами меня охватила легкая сырость, проникнутая запахом мясной лавки. Турецкие солдаты с ружьями сидели в проходе на завалинах.

Тотчас при входе в город представляется грязная площадка, заваленная всякого рода дрянью и остатками. Вправо, в некотором отдалении, видно здание английской церкви в готическом стиле, чистенькое, красивое, но совершенно не идущее к Иерусалиму по своей архитектуре. Прямо против меня была Давидова улица; по обе стороны ее расположены лавки; вправо, немного в стороне, крупная надпись обозначала лавку Лондонского Библейского Общества, влево – первая лавка под навесом принадлежит Шпитлеру (о котором говорено было выше), с вывешенными на дверях планами и видами Иерусалима. Далее, по обеим сторонам, идут лавки с разными разностями. Несколько английских и немецких надписей обличали европейских хозяев.

Оживления большого незаметно. Медленно ползет, переваливаясь с боку на бок, старушка странница; бойко пройдет, заломив клобук набекрень, греческий монах; красивый брюнет англичанин, в пиджаке и крохотной шляпе, с красным гидом под мышкой, старается что-то объяснить сопутствующему ему драгоману в красном фесе и широчайших светло-оливковых штанах; полунагие ребятишки валяются на куче сора; взрослые туземцы лениво копошатся там и сям, видимо без определенной цели. В лавках преимущественно бросаются в глаза: хлеб, апельсины, лук, четки, перламутровые образа…

Из Давидовой улицы путь к храму идет влево, по Христианской улице, откуда вправо, чрез небольшой проход в зданиях, поворачивает к самому храму. До десятка ступеней ведут на площадку. На лестнице сидят вифлеемские христиане в восточных костюмах, продающие свои изделия. «Хош каристы?.. Чабук тоже есть», – слышится на каждом шагу. Квадратная площадка, выстланная плитами, также вся занята этими торгашами. Между ними слоняются странники и странницы, греки, турки…

В левом углу возвышается полуразрушенная башня храма. Тотчас подле нее две большие полукруглые двери видны рядом на фасаде жалкого обваливающегося здания. Одни из них заделаны, другие служат единственным входом в храм и во все прилегающие к нему монастыри. Я вошел чрез маленькую калитку, в них устроенную.

На меня повеяло сыростью. Неприятный запах распространялся в храме. Сумрак увеличивал первое невыгодное впечатление. Кругом шум, ходьба, крик, точно на улице. Влево от дверей помещается широкая софа. Несколько грязных турков играют на ней в шашки и курят наргиле. Подле софы – жаровня с угольями.

Прямо против входа помещается каменная плита, на которой было покрыто благовониями тело Спасителя по смерти. Над нею устроен род балдахина и горят несколько лампад. Старик, русский странник, стоял перед ней на коленях и клал земные поклоны. Несколько других странников и странниц, наскоро приложившись к святыне, спешили возобновить прерванную беседу. Вправо отсюда восходят по лестнице на Голгофу, влево виден полусвет, колонны… Я направился влево и вышел в Ротонду храма, в средине которой возвышается часовня Гроба Господня. Тут сновал разный народ. У входа в часовню стоял греческий монах, тотчас же предложивший проводить меня ко Гробу; но я вовсе не желал этого; я не хотел пока развлекаться подробностями, не хотел, говоря прямее, дать остыть внезапному, необъяснимому ощущению, родившемуся во мне при мысли о близости святыни. Две поклонницы только что вышли из узкого и низкого входа в пещеру. На мое счастье, я очутился один…

Легко и бодро вышел я из часовни; обошел наскоро весь храм, не обращая ни на что особенного внимания, даже на многократные предложения непрошенных чичероне: в голове у меня было вовсе не то…

Долго я бродил по всему Иерусалиму, так же машинально, пока голод и усталость не напомнили, что человек есть существо земное и что ему свойственны потребности, которым он должен поневоле подчиняться.

Пообедав и побеседовав с Василием Сергеевичем, я сделал визит консулу, живущему в одном из корпусов русского приюта. Андрей Николаевич Карцев принял меня очень любезно и предложил с своей стороны быть полезным, если мне встретится надобность в его помощи. Я сообщил ему о моем намерении проехать чрез Самарию и Галилею в Бейрут и узнал, что путь этот в настоящее время небезопасен, что из Самарии получены дурные вести, но что если я, несмотря на это, решусь ехать в ту сторону, то он предлагал, с своей стороны, сделать все возможное, чтобы гарантировать безопасность моей поездки. В заключение он советовал мне познакомиться с господином Каминским, проживающим тут же, в Русских Постройках, уже несколько лет и не раз объехавшим Палестину. Он дал мне к нему рекомендательную записку, и я отправился, предводимый кавасом, делать новое знакомство.

Виктор Кириллович Каминский помещается в одном из зданий второго класса, назначенном для странников из простонародья. Я отрекомендовался ему и отдал записку консула. В комнате его чрезвычайно сыро, затхлый запах невыносим; она угловая: два окна ее выходят в разные стороны, посредине стояли ширмы; на окне маленький самовар; на стене висела английская карта Палестины. Обитатель ее среднего роста и полноты старичок, в стареньком халате и в шапочке.

Когда мы познакомились и разговорились, я заметил ему, что в комнате чрезвычайно сыро.

– Ужасная сырость. Вот я вам покажу мой чемодан, так вы увидите, что за сырость, – и Виктор Кириллович выдвинул из-под дивана чемодан, обросший мхом, как бутылка заветного вина.

– Но ведь это чрезвычайно вредно для здоровья, – говорю я.

– Еще бы! Я здесь такие ревматизмы получил, что хочу ныне летом ехать в Тивериаду полечиться минеральными водами…

Виктор Кириллович отлично знаком с Палестиной и со всем, что о ней писано. Он и сам писал о ней. Его «Воспоминания поклонника Святого Гроба», изданные два раза, читаются с живым интересом, но теперь он приготовлял к изданию подробное описание Палестины и Сирии, основанное на действительно серьезном знакомстве его с этими странами. У нас мало основательных сочинений об этих дорогих для христианина местах, а потому нельзя не пожелать, чтобы труд Виктора Кирилловича скорее появился в печати, тем более что – судя по свойству и большому запасу материала, который я видел у автора, – сочинение обещает быть в высшей степени интересным. Виктор Кириллович вызвался быть моим путеводителем по Иерусалиму и его окрестностям. Это было для меня весьма приятной неожиданностью; я не мог желать лучшего чичероне.

9 марта рано поутру отправился я в обществе Виктора Кирилловича за город. Выйдя чрез ворота Св. Стефана (Баб-Ситти-Мариам), находящиеся в восточной стене Иерусалима, я увидел тотчас же влево разрушенную цистерну Биркет-Гаммам-Ситти-Мариам (Купель Богоматери). Почему ее так называют мусульмане, я не знаю, но кажется, с ней не связано никакого традиционного воспоминания. Направо находится небольшая площадь, на которой существовала церковь во имя первомученика Стефана, построенная на месте побиения его камнями. Вогюэ утверждает, впрочем, что место убиения св. Стефана и церкви, построенной в V веке императрицей Евдокией, должно находиться на севере от Иерусалима, за Дамасскими воротами, носившими в прежнее время название Стефановых. Существовавшая там церковь была разрушена самими крестоносцами по приближении Саладина. Неизвестно, говорит Вогюэ, почему с Дамасских ворот название Стефановых перенесено было впоследствии на восточные ворота, во все время крестовых походов именовавшиеся Иосафатовыми. От места убиения Стефана мы спустились по крутой тропинке в Иосафатову долину и, пройдя по каменному мосту через Кедронский поток, достигли подошвы Елеонской горы, на покатости которой находится Гефсимания (Мф. 26, 30, 36; Мк. 14, 26, 32; Ин. 18, 1), называемая по сие время арабами Эль-Джесманиег.

Влево от сада Гефсиманского и несколько повыше его находится гробница Божией Матери. Часть скалы, в которой покоилось тело Богоматери, отделена от остальной каменной массы, составляющей местность, так что из отделенной части образовалось кубической формы здание, под которым была устроена первая церковь. Об этой церкви упоминают Иоанн Дамаскин в V веке, Арнульф в VII веке и Виллибальд в VIII веке; она была разрушена или Хакимом, или во время осады 1099 года. Готфрид Бульонский восстановил этот храм и основал при нем монастырь. Последний был разорен в 1187 году Саладином, но мусульмане, почитающие Богоматерь (Ситти-Мариам), пощадили церковь, которая сохранилась до нашего времени в том виде, как была построена в начале XII века. Она принадлежит грекам и армянам и открыта для богослужения и поклонения – в будни по утрам и в праздники во весь день.

Собственно церковь устроена в обширной пещере, и поверх земли видна только паперть. Главный фасад последней, обращенный к югу, подперт с боков двумя римскими контрфорсами. В средине фасада находится дверь с глубоко раздвинутой стрельчатой аркой, которую обрамляет другая такая же арка; последняя опирается на четыре небольшие колонны из белого мрамора с капителями из листьев. В пещеру спускаются по лестнице в пятьдесят ступеней. В западной стороне пещеры находится углубление, служившее гробницей Богоматери. Внутри этого углубления высечено нечто вроде рундука, на котором покоилось святое тело. В половине лестницы, вправо от выхода, есть небольшая часовня, устроенная на месте гробницы св. Иосифа, кости которого, по преданию, перенесены сюда из Назарета, а еще несколько выше, по левую сторону лестницы, существуют две часовни на местах, где погребены тела св. Иоакима и Анны.

Влево от выхода из гробницы Богоматери находится небольшой проход с низкой дверью, ведущий в пещеру, принадлежащую католикам, где, по слову писания, Спаситель провел скорбные часы, предшествовавшие взятию его под стражу (Мф. 31, 36; Мк. 14, 33–41; Лк. 22, 41–46). Здесь, над небольшим жертвенником, помещается картина, изображающая молящегося Спасителя и перед ним ангела с чашей. По левую сторону жертвенника изображены три спящие апостола; по правую – бегство апостолов по взятии их Божественного Учителя под стражу.

В нескольких шагах отсюда к югу виден Гефсиманский сад, обнесенный каменной стеной, с несколькими весьма древними, но невысокими маслинами. В последнее время место это приобретено католиками, которые провели в саду дорожки, насадили цветы между деревьями и тщательно его содержат. Входят в сад через калитку в восточной стене. Восемь древних маслин составляют предмет благоговейного почитания христиан. Они были свидетелями скорбной молитвы Спасителя перед страданиями его (Мф. 26, 36–45). Поклонникам дозволяется брать на память ветви священных деревьев, спадающие на землю. Блюститель сада, францисканский монах, проводил нас к скале, на которой спали апостолы во время молитвы Спасителя, и к месту, на котором Иуда коварным поцелуем предал своего Божественного Учителя. Отсюда тропинка извивается на вершину горы, к месту Вознесения.

Каменистая Елеонская гора (Джебель-Тур) покрыта скудной растительностью, там и сям разбросаны на ней серые невысокие маслины, и всюду видны большие камни, которыми усеяна голая гора. На самой вершине возвышается небольшая мечеть. По дороге к ней указывают место, где Христос научил апостолов Господней молитве, где он предсказал падение Иерусалима (Мф. 24, 16 и сл.), и пещеру, где апостолы составили Символ веры (по латинскому преданию).

Мечеть находится среди небольшой деревушки Зейтун. Она стоит на месте бывшего христианского храма, знаменовавшего пункт вознесения Спасителя на небо. Воздвигнутый императрицей Еленой, он был разрушен, по всей вероятности, персами, в VII веке возобновлен Модестом и, разрушенный снова Хакимом, восстановлен крестоносцами в виде восьмиугольного большого здания (Вогюэ); но в 1187 году и последнее было разрушено, а вместо него построена существующая по настоящее время мечеть, постоянно остававшаяся в руках мусульман. Христианам дозволен, впрочем, вход в нее за бахчиш и даже богослужение в день Вознесения. Восьмиугольная мечеть эта с каменным куполом, принадлежащая, по-видимому, к XIII веку, стоит среди двора. В центре здания показывают на полу отпечаток стопы Спасителя. С минарета этой мечети открывается великолепная панорама. Путешественник может с этого пункта, с картой в руке, всего удобнее ознакомиться с топографией Иерусалима и большей части его окрестностей. На западе прежде всего раскрывается на всем протяжении Иосафатова, или Кедронская долина. Тотчас за ней возвышается ограда Омаровой мечети со всеми зданиями, заключающимися в ней, двойной купол храма Гроба Господня и другие замечательнейшие здания. На востоке видна часть Мертвого моря. На юге от города – Гееннская долина (устье Гинномской), село Скудельничье, гора Беззаконного Совета; на севере – Галаадские горы и т. д.

Оставив мечеть, мы направились к Могилам Пророков (Кубур-эль-Энбиа). Зажегши стеариновые огарки, мы влезли в низкое отверстие, служащее входом в гробницы, и, спустившись по небольшой лестнице, чрез проход, поворачивающий вправо, достигли круглой залы. Два прохода, параллельные между собой, описывают двойной полукруг около центральной залы; ближайший из проходов продолжается на восток, причем отделяющаяся от него ветвь приводит в погребальную комнату на северо-востоке, а помянутый проход поворачивает на юго-запад и, пройдя чрез другую подобную комнату, упирается в скалу. По внешнему проходу, описывающему почти правильный полукруг, расположены тридцать две ниши для гробов, иссеченные в скале, а на западе и на севере его открываются еще две погребальные комнаты. Время происхождения и назначение этих гробниц неизвестны. По еврейскому же преданию, приводимому у Сольси, они приписываются царю Осии Прокаженному и Аммону и Манассии, которые не были будто бы погребены в общей усыпальнице иудейских царей.

На юге от этих гробниц возвышается гора Соблазна… На ней Соломон, уклонившись от служения Иегове, воздвигнул храмы Молоху и Астарте (3 Цар. 11, 7).

Спустившись в долину, мы пришли к нескольким древним памятникам оригинальных форм. Первый из них известен под именем Гробницы Авессалома. Это большой кубический монолит, составляющий часть скалы, из которой он иссечен. Только верхушка его сделана из тесаных камней; она представляет цилиндр, кончающийся вверху валом в виде большого каната. На этом цилиндре поставлен вогнутый посредине конус, увенчанный верхушкой пальмы. Вся высота этого памятника составляет 16,3 метра. Основание его скрывается под грудой мелких камней, бросаемых евреями в этот памятник в виде проклятия. На южной стороне его находится трудно досягаемая дверь и несколько широких проломов на других сторонах. Легче проникнуть внутрь сквозь северное отверстие, приводящее в небольшую комнату; западная и северная сторона ее заключают небольшие ниши, наполненные мусором. В южной стене существовала лестница, ведшая в нижнюю часть монумента. Время построения этого памятника не определено достоверно. Первые поклонники называли его гробницей Езекии или Иосафата. Робинсон, по сходству в отношении смеси греческого стиля с египетским, замечаемому в этом памятнике, с гробницами Петры, полагает его современным Иродам, происходившим из Идумеи, а может быть, эпохе Адриана.

В северо-восточном углу выемки, в которой стоит Авессаломова гробница, виден роскошный фронтон, украшающий вход в Иосафатову гробницу. Название последней, впрочем, противоречит библейскому тексту, гласящему, что Иосафат был погребен с предками своими в городе Давида, своего отца (3 Цар. 22, 51). Первые поклонники приписывали ее то Симеону Праведному, то Иосифу. Евреи завалили вход в нее после того, как в 1842 году один католический миссионер, проникнув во внутренность, нашел там весьма древний список Пятикнижия.

В ста шагах к югу от гробницы Авессалома возвышается Гробница Иакова, называемая арабами Диваном Фараона (Диуан Фейрун). Широкий вход в нее поддерживается двумя колоннами и двумя полупилястрами дорического ордена; на них лежит архитрав и дорический фриз с карнизом. Дверь и лестница внизу монумента ведут на скалу, а внутри монумента открывается другая дверь, над которой просечено окно; чрез нее проникают в главную погребальную комнату, а из последней выходят в три меньшие, с нишами для гробов. В южной части первой комнаты, при входе в гробницу, есть проход, ведущий к Гробнице Захарии. Это также монолит, составляющий часть скалы, из которой он высечен. На каждой стороне его видны две колонны и две полуколонны, входящие в пилястры, обнимающие углы. Поверх их простой архитрав с египетским карнизом, похожим на карниз гробницы Авессалома. Верхушка монумента представляет четырехстороннюю пирамиду. Евреи весьма уважают этот памятник и считают за большое счастье быть погребенными вблизи его. Бордосский странник называет его гробницей Исаии, а Вениамин Тудельский гробницей Осии. Настоящее же название свое гробница получила, может быть, по имени первосвященника Захарии, убитого Иоасом (2 Пар. 24, 21). Судя по орнаментам, она должна быть современна усыпальнице царей.

Начиная от этих главных памятников, местность представляет обширное еврейское кладбище, рассыпавшееся по всему склону Иосафатовой долины. Древнее еврейское поверье, разделяемое также мусульманами и большей частью христиан, по которому Иосафатова долина будет местом страшного суда, основано на предсказании пророка Иоиля (Иоил. 3, 2, 12, 14). Его-сафат по-еврейски значит «суд Иеговы». В Библии эта долина называется постоянно Кедронской. Поток, от которого она получила это название, давно иссяк.

Следуя по ложу Кедронского потока на юг, мы дошли до деревни Силоам (Кефр-Силуам). Хижины ее разбросаны по крутому конусообразному холму и перемешаны с древними погребальными пещерами, служащими в настоящее время также жилыми и складочными амбарами. Полудикие жители преследуют прохожих европейцев требованиями бахчиша. Еще очень недавно было даже опасно заходить к ним в деревню, но со времени возведения русских зданий на Гигоне, где они кое-что работали за вознаграждение, они попривыкли к европейцам и утратили несколько из своей дикости. Сольси описывает находящийся в Силоаме монолитный монумент с двумя комнатами внутри и полагает, что это египетская молельня, выстроенная Соломоном для главной жены его, дочери фараона Озохора (пятого царя XXI династии). От Силоамской деревни долина суживается и склоняется постепенно все круче до того места, где впадает в нее Тиропеонская долина.

При подошве холма Офел, поднимающегося уступами до горы Мориа, влево от тропинки, ведущей на последнюю, находится колодезь Богоматери (Аин-Ум-эд-Джерадж). Поверье, утвердившееся в средние века, говорит, что к этому колодцу Богоматерь приходила мыть белье Своего Божественного Сына. Колодезь этот соответствует Соломонову пруду, указываемому Иосифом на востоке от горы Офел, между Силоамской купелью и южной стороной храма, а, может быть, также Царскому пруду, упоминаемому у Неемии (Неем. 2, 14, 15). Его часто смешивали с Силоамским. Колодезь Богоматери находится в углублении, иссеченном в скале, и к нему спускаются по лестнице в тридцать ступеней, разделяемой на две части комнатой со стрельчатыми сводами, около пяти аршин в ширину и столько же в вышину. Нижняя пещера простирается приблизительно на четыре сажени вдаль; вода вливается в бассейн, имеющий около двух сажен длины и сажени ширины при саженной глубине, и вытекает подземным каналом к Силоамскому колодезю. Робинсон вполне удостоверился в этом сообщении, лично исследовав все протяжение этого канала, который, извиваясь зигзагами, имеет 533 метра в длину, то есть около полуверсты. Свод канала постепенно возвышается по мере приближения к Силоамскому источнику. Колодезь Богоматери подвергается приливам в неопределенные часы, дважды в день зимою и раз в два или три дня летом. Общее мнение утверждает, что вода в колодезь этот проведена из резервуаров, находящихся под Гарам-эш-Шериф (Омаровой мечетью). Робинсон отождествляет этот колодезь с Вифездою.

От колодезя Богоматери мы прошли садами сажен полтораста по Кедронской долине до южной части горы Офел, где впадает Тиропеонская долина. Остатки каменной стены побуждают думать, что в древние времена долина эта была перегорожена в устье плотиной. Возле дороги указывают здесь старую шелковицу, означающую, по преданию, место, где пророк Исаия был, по приказанию Манассии, распилен надвое.

Поднявшись немного на север в гору, мы достигли Силоамской купели. Это прямоугольный резервуар, восемь сажен в длину, три в ширину и три в глубину, реставрированный в наружной части своей относительно в новейшее время. В северо-восточном углу бассейна находится аркада с развалившейся лестницей, ведущей в очень небольшой резервуар, принимающий в себя описанный выше канал из колодезя Богоматери. Устье этого канала имеет около полутора аршина в ширину и сажень в вышину. Чрез большой бассейн протекает ручеек, служащий для орошения близлежащих садов. Вода его не задерживается и не скопляется в бассейне. Силоамский колодезь дважды упоминается в Ветхом завете (Ис. 8, 6; Неем. 3, 15) и один раз в Евангелии (Ин. 9, 7), из которого видно, что здесь Христос исцелил слепорожденного. Стих Неемии (Неем. 3, 15) показывает, что на плодоносной почве, внизу Силоамского колодца были Царские сады, упоминаемые в Ветхом Завете (4 Цар. 25, 4; Иер. 39, 4; 42, 7).

От Силоамского колодезя мы направились на юго-восток, чрез сады, которыми покрыта значительно раздвинувшаяся здесь Иосафатова долина, и, оставив вправо устье Гинномской долины (Геенну), саженях в полутораста от этого устья, достигли колодезя Иова (Бир-Эйюб), в древности Эн-Рогел, именуемого христианами колодезем Неемии. Эн-Рогел указывал границу между коленами Иуды и Вениамина (Нав. 15, 7–8; 18, 16). Он упоминается также в истории Авессалома (2 Цар. 17, 17). Когда Адония, сын Давидов, намеревался низложить Соломона, он собирал своих приверженцев у Эн-Рогела (3 Цар. 1, 9). Колодезь Неемии находится внутри четырехугольного здания, открытого с восточной стороны. Вправо от входа в него виден бассейн со стоячей водой. Он имеет до двадцати сажен глубины и наполняется водой из бокового резервуара, находящегося на половине глубины; до поверхности воды в наружном бассейне приблизительно около десяти сажен от верху, но во время дождливых зим вода его переполняет, изливаясь в ложе Кедронского потока.

От колодезя Иова мы направились обратно на северо-запад, в Гинномскую долину (Уади эр-Рабаб), по-еврейски – Гюе-Гинном, или Бен-Гинном, упоминаемую в книге Иисуса Навина (Нав. 15, 8; 18, 16) в качестве границы между коленами Иуды и Вениамина. Она известна в библейской истории преимущественно как место, где совершалось кровавое служение Молоху и Ваалу, введенное языческими царями (Иер. 7, 31–32; 19, 6–15; 4 Цар. 23, 10). Нижняя часть этой долины называлась в древнейшие времена Тофетом, а потом Геенною (Геенна на сирийском языке значит «ад»), без сомнения, в воспоминание о месте ужасного идолослужения. Пророк Иеремия говорит: «И построили жертвенники Ваалу, чтобы сожигать сынов своих огнем во всесожжение Ваалу, чего я не повелел и не говорил, и что на ум не приходило мне: за сие вот приходят дни, говорит Иегова, когда место сие не будут уже называть Тофетом, или долиною сынов Енномовых, но долиною убиения» (Иер. 19, 5–6, перев. Макария). Еврейские предания говорят, что статуя Молоха была вылита из бронзы, а под ней устроена печь, посредством которой статуя раскалялась. Назначенного в жертву ребенка клали на раскаленные руки адского бога, откуда он, после ужасных мучений, скатывался в жерло пылающей печи. В это время жрецы били в бубны и оглашали воздух исступленными криками, чтобы до слуха матери не достигали вопли ее детища. Это ужасное идолослужение евреи заняли у хананеян, религия которых была основана на обожании природы. Солнце, луна, звезды, стихии были их божествами. Главное божество их называлось Ваал («господин»): оно изображало собою солнце как плодотворное начало природы и признаваемо было единственным владыкою небес. Статую этого бога называли Ваалим (2 Пар. 331, 3; 34, 4); эмблемами ее были лошади и колесницы (4 Цар. 23, 11). Кроме этого бога, именуемого в Библии Гав-Ваал, встречаются еще несколько Ваалов с придаточными прозваниями. Таковы: 1) Ваал-Фегор, бог моавитян. Из книги Чисел (Числ. 25, 1–4) видно ясно, что этому богу воздавали служение непотребством. Блаженный Иероним в своем комментарии на книгу Осии (Гл. 9) приравнивает этого бога к Приапу. Прозвание же его происходит, вероятно, от горы Феор в Моавии, бывшей главным местом служения этому богу. 2) Ваал-Вериф – бог союза. По смерти судьи Гедеона евреи поклонялись этому богу; ему было воздвигнуто капище в Сихеме (Суд. 8, 33; 9, 4, 46). 3) Ваал-Зебуб, бог мух, прорицавший в Экроне, в земле филистимлян. Это, вероятно, было покровительствующее божество, к которому прибегали за помощью против насекомых, представляющих иногда истинное бедствие для жителей Палестины. Наравне с Ваалом пользовалась почетом Асторет, называвшаяся у греков Астартой. Блаженный Иероним именует ее богиней неба. Название имеет, вероятно, индогерманское происхождение и значит «звезда» (astra). Ее также называли Ваалой (Baaltis). Эта богиня, по всей вероятности, изображала собой сначала луну, но позже, под влиянием соседних идолослужений, ей приданы были эмблемы и атрибуты других божеств, преимущественно же Венеры. Вначале она изображалась с коровьими рогами, наподобие египетской Изиды. Кажется, главным местом служения ей был постоянно Сидон, ибо в третьей книге Царств она именуется божеством сидонян (3 Цар. 9, 5, 33), но ей поклонялись все хананейские племена; у филистимлян были также ее капища (1 Цар. 31, 10). Эта богиня сладострастия не требовала крови; ей приносили в жертву пироги, жгли благовония и делали возлияния вином (Иер. 44, 19); молодые люди обоего пола посвящали ей свою невинность, и плата за их непотребство вносилась в сокровищницу капища, а предававшиеся ему именовались святыми или посвященными. Некоторые ученые считают Молоха (Молох – «царь») и Ваала за одно божество; но на самом деле это должны были быть два различные бога, и то, что рассказывают языческие писатели о идолослужении Сатурну в Карфагене, как нельзя более сходится с еврейскими преданиями о Молохе, который, по всей вероятности, представлял собой у хананеян планету Сатурн. В восточной астрологии она называется Кеван и считается враждебной человеку. Выше было говорено о статуе Молоха. Диодор Сицилийский тоже самое рассказывает о служении Сатурну карфагенян: была у них, говорит он, статуя из бронзы, изображавшая Кроноса (Сатурна); руки ее были распростерты и наклонены к земле, так что ребенок, которого на них клали, скатывался в пылающую печь. Карфагеняне, хананейского или финикийского происхождения, сохранили верования и обычаи своих предков, и то, что о них говорит Диодор, легко можно отнести и к хананеянам. Кроме названных богов, представлявших собой небесные светила, хананеяне поклонялись и существам чисто земного происхождения, как например, некоторым умершим людям, а также молились демонам – Шедим, и козлоногим (сатирам) – Сейрим (Втор. 32, 17; Лев. 17, 7). Поклонялись также Дагону (Суд. 16, 23; 1 Цар. 5).

Гинномская долина огибает Сион с запада и с юга. Скалы, возвышающиеся на южной стороне долины, составляют подножие горы Беззаконного Совета и изрыты множеством усыпальниц относительно позднейшего происхождения, судя по тому, что во времена иудейских царей место это считалось проклятым (Иер. 19, 11). Важнейшая из гробниц, здесь находящихся, есть Памятник Апостолов, или Могила св. Онуфрия, или первосвященника Анании, отличающаяся от других дорическим фризом с орнаментами. Предание говорит, что здесь скрывались апостолы по взятии Спасителя под стражу. Шульц отождествляет ее с гробницей первосвященника Анании. В средние века здесь жили, по-видимому, отшельники и существовала церковь во имя св. Онуфрия; на стенах видны еще следы византийской живописи. В двадцати шагах отсюда на восток находится другая могила с треугольным фронтоном; по обе стороны двери были пилястры, из которых уцелела только одна. Внутренность состоит из десяти небольших пещер с низкими сводами.

При подъеме на гору Беззаконного Совета, по направлению к югу, находится место, называемое Гакк-эль-Дама («земля крови»). Предание, сохраняющееся непрерывно со времен блаженного Иеронима, признает в нем Скудельничье поле, купленное для погребения странных на те сребреники, за которые Иуда предал Спасителя (Мф. 27, 7–8). Во времена крестовых походов здесь погребали умиравших в Иерусалиме странников. Почве Скудельничьего поля приписывалось свойство в двадцать четыре часа совершенно разлагать тела. Большое количество земли было перевезено отсюда в 1228 году на известное Кампо-Санто в Пизе.

На вершине горы Беззаконного Совета (Джебельэль-Кубур, «гора могил») находятся развалины деревни Деир-Каддис-Модистус, на месте, где, как предполагают, был загородный дом Каиафы, в котором евреи совещались о погублении Спасителя. Там же показывают дерево, на котором повесился Иуда.

Сойдя в Гинномскую долину и следуя на север, мы пришли к Соломонову пруду (Биркет-эс-Султан). Это самая большая из иерусалимских цистерн, имеющая в длину около 90 сажен и в ширину 39; она в настоящее время безводна. От южной оконечности пруда идет дорога на Сион. Ее пересекает перекинутый через долину водопровод о девяти арках, называемый Эль-Бурак. Он идет от знаменитых Соломоновых прудов, находящихся близ Вифлеема, и, приближаясь к Иерусалиму, огибает гору Беззаконного Совета, пересекает Гигонскую долину (то есть северную часть Гинномской), огибает Сион и заворачивает в Тиропеонскую долину, где следы его исчезают; но разыскания Волькотта и Берклея приводят к весьма вероятному заключению, что он пересекает подземным путем Тиропеонскую долину в северной ее части и оканчивается под Омаровой мечетью, впадая в находящиеся там подземные резервуары, наполнявшиеся в древности водой из Запечатанного колодезя, снабжавшего также и вышеупомянутые Соломоновы пруды. Этот водопровод в Библии не упоминается. По некоторым данным полагают, что он был построен Понтийским Пилатом. Во всяком случае, это очень древняя постройка. Из арабской надписи на арках видно, что он реставрирован султаном Мамелюкэль-Мелик-эн-Назер-Магомедом в 693–741 годах хиджры (1294–1340).

На западе от Соломонова пруда видны развалины, называемые Каср-эль-Асфур, а немного далее на севере – небольшая греческая церковь Св. Георгия.