Глава 1

Отец

Мма Рамотсве открыла детективное агентство — в Африке, у подножья холма Кгале. Вот его нехитрое имущество: белый фургончик, два письменных стола, телефон и старая пишущая машинка. И еще чайник, в котором мма Рамотсве, единственная женщина-детектив на всю Ботсвану, заваривала чай редбуш. И три кружки: одна — для себя, вторая — для секретарши, а третья — для клиента. Что еще нужно детективному агентству? Главное в работе детектива — интуиция и ум, а ни того, ни другого мма Рамотсве было не занимать. Но эти качества, конечно, ни в какую опись не внесешь.

И еще вид на город, который опять-таки в опись не вставишь. Разве унылый список способен дать представление о том, какой чудесный пейзаж открывался с крыльца мма Рамотсве? На первом плане — акация, колючее дерево, растущее по бескрайним границам Калахари: огромные белые шипы — предупреждение и нежные серо-зеленые листья — по контрасту. Ближе к вечеру или в прохладе раннего утра в ветвях акации можно увидеть, вернее услышать, птичку-уходи. А за акацией, за пыльной дорогой — крыши города под сенью деревьев и вечнозеленого кустарника, а дальше, на горизонте, в синем мареве зноя — холмы, похожие на фантастические гигантские термитники.

Все звали ее мма Рамотсве, хотя официально к ней следовало обращаться так: мадам мма Рамотсве. Подобное обхождение годилось для важных персон, к которым она себя не причисляла. Поэтому все ее звали мма Рамотсве и изредка, совсем немногие — Прешас Рамотсве.

Она была хорошим детективом и хорошей женщиной. Можно сказать, хорошей женщиной в хорошей стране. Она любила свою страну Ботсвану, свой мирный край, и любила Африку — за выпавшие ей на долю испытания. Я не стыжусь быть африканской патриоткой, заявляла мма Рамотсве. Я люблю всех людей, которых сотворил Господь, но лучше всего я умею любить людей, живущих здесь. Это моя семья, мои братья и сестры. Мой долг помочь им раскрыть секреты, которые портят им жизнь. В этом мое призвание.

В те редкие минуты, когда неотложные дела не требовали ее внимания, когда, казалось, буквально всех от жары клонило в сон, она сидела под своей акацией. Там было пыльно, порой туда забредали куры и что-то клевали у ее ног, но там легче думалось. Под акацией мма Рамотсве обдумывала вопросы, от которых в повседневной жизни легко отмахнуться.

Все на свете, размышляла мма Рамотсве, когда-то было совсем другим. Вот я, единственная женщина-детектив на всю Ботсвану, сижу перед своим детективным агентством. Но еще несколько лет назад здесь не было никакого детективного агентства, а еще раньше не было никаких домов — одни акации, за ними река, а дальше Калахари, совсем близко.

В те дни даже не было никакой Ботсваны, был протекторат Бечуаналенд, а до него — страна Кхамы и львы, гривы которых развевал сухой ветер. Но посмотрите, что стало теперь: вот детективное агентство, прямо здесь, в Габороне, и вот я, толстая женщина-детектив, сижу под акацией и размышляю: отчего это то, что сегодня было одним, завтра станет совсем другим?

Прежде чем открыть «Женское детективное агентство № 1», мма Рамотсве продала скот своего отца. Он был владельцем большого стада, и все сто восемьдесят голов, включая белых быков-брахманов, которых он разводил сам, достались ей, его единственной дочери. Стадо пригнали с пастбища в Мочуди, и там животные под присмотром болтавших пастухов ждали в пыли агента по продаже скота.

За скот получили хорошую цену — в тот год шли обильные дожди, и трава уродилась сочной. Годом раньше в Южной Африке свирепствовала засуха, и все обернулось бы совсем иначе. Тогда людей, желавших сохранить свой скот, охватила тревога — ведь без скота ты все равно что голый. А были и такие, кто, впав в отчаяние, продавал стадо, потому что дожди не выпадали который год и животные вконец отощали. Мма Рамотсве сочла удачей, что тогда ее отец из-за болезни не принял никакого решения, а нынче цена поднялась, и люди, сохранившие свой скот, остались в выигрыше.

— Я хочу, чтобы ты открыла свое дело, — сказал отец перед смертью. — Теперь ты получишь за стадо хорошую цену. Продай его и купи себе что-нибудь другое. Может, мясную лавку. Или винную. Что хочешь.

Она взяла отца за руку и заглянула в глаза человеку, которого любила больше всех на свете, в глаза своему отцу, мудрому отцу, в чьи легкие забилась пыль рудников; он всю жизнь экономил и копил, чтобы она жила безбедно.

Слезы мешали ей говорить, но она выдавила из себя:

— Я хочу открыть детективное агентство. В Габороне. Оно будет лучшим в Ботсване. Агентство номер один.

На какую-то секунду глаза отца широко открылись, казалось, он хочет ей что-то сказать.

— Но… но…

Однако, так и не закончив фразы, он умер, и мма Рамотсве упала ему на грудь, оплакивая достоинство, любовь и страдание, умершие вместе с ним.

Она заказала яркую вывеску и повесила ее прямо у поворота на Робаце-роуд, на краю города. Вывеска, указывавшая на маленький купленный ею домик, гласила:

ЖЕНСКОЕ ДЕТЕКТИВНОЕ АГЕНТСТВО № 1

ЛЮБЫЕ КОНФИДЕНЦИАЛЬНЫЕ ВОПРОСЫ И РАССЛЕДОВАНИЯ

К УДОВЛЕТВОРЕНИЮ ВСЕХ СТОРОН

ПОД ЛИЧНЫМ РУКОВОДСТВОМ

Открытие агентства вызвало заметный общественный интерес. По радио Ботсваны прозвучало ее интервью, в котором, на взгляд мма Рамотсве, у нее довольно бесцеремонно пытались выведать сведения о ее квалификации, а в «Ботсвана Ньюс» появилась более доброжелательная статья, привлекавшая внимание к тому факту, что мма Рамотсве единственная женщина-детектив на всю страну. Эту статью она вырезала, скопировала и повесила на видное место на маленькой доске у входа в агентство.

Поначалу посетителей было не слишком много, но вскоре мма Рамотсве с удивлением обнаружила, что ее услуги пользуются значительным спросом. К ней обращались по поводу исчезнувших мужей, кредитоспособности потенциальных партнеров по бизнесу, с подозрениями в мошенничестве. Почти всегда ей удавалось раздобыть для клиента хоть какую-то информацию; в противном случае она отказывалась от гонорара, и получалось, что буквально все, кто обращался к ее услугам, оставались довольны. Мма Рамотсве обнаружила, что люди в Ботсване любят поговорить, и при одном упоминании о том, что она частный детектив, на нее обрушивался настоящий поток информации на любую тему. Людям льстит, заключила она, внимание частного детектива, и у них развязывается язык. Так случилось и с Хэппи Бапетси, одной из ее первых клиенток. Бедняжка Хэппи! Потерять отца, найти его и снова потерять…

— Я жила счастливо, — начала Хэппи Бапетси. — Очень счастливо. Но после того, что со мной произошло, я больше не могу так сказать.

Пока посетительница пила чай редбуш, мма Рамотсве наблюдала за ней. Она верила: все, что вам нужно знать о человеке, написано у него на лице. И дело тут не в форме головы, хотя многие до сих пор придерживаются этого мнения. Скорее, следует обращать внимание на мимические складки и выражение лица. И, конечно, на глаза. Это самое главное. Глаза позволяют заглянуть человеку в душу, проникнуть в суть его характера, вот почему люди, которым есть что скрывать, носят в помещении черные очки. Таких людей надо рассматривать особенно внимательно.

Так вот, эта самая Хэппи Бапетси была умницей, это сразу было видно. Она почти не знала горя — лицо осталось совершенно гладким, если не считать морщинок от улыбки. Значит, здесь дело в мужчине, подумала мма Рамотсве. В жизни Хэппи появился мужчина и все испортил, разрушил ее счастье своим ужасным поведением.

— Давайте я сначала расскажу вам о себе, — предложила Хэппи Бапетси. — Я родом из Маунга, с верховьев Окаванго. Моя мать держала небольшую лавку, и мы жили вместе в задней части дома. У нас было много кур, и мы были очень счастливы.

Мать мне сказала, что отец оставил нас много лет назад, когда я была совсем маленькой. Он отправился работать в Булавайо, да так и не вернулся. Кто-то нам написал — какой-то наш земляк, живший там, — что мой отец вроде бы умер, но он не может этого сказать наверняка. Он написал, что как-то раз пошел навестить приятеля в больницу Мпило и, проходя по коридору, увидел, как кого-то вывозят на каталке из палаты, и этот человек на каталке был очень похож на моего отца. Но точно утверждать он не берется.

И тогда мы решили, что мой отец, наверное, умер, но мать не слишком огорчалась — он никогда не нравился ей по-настоящему. А я вообще его не помнила, так что мне было все равно.

В Маунге я ходила в школу, где нас учили миссионеры-католики. Один из них заметил, что мне легко дается арифметика, и много со мной занимался. Он сказал, что никогда не видел девочки, которая так хорошо умела бы считать.

Как это у меня получалось, сама не знаю. Я смотрела на разные числа и просто их запоминала. А потом вдруг оказывалось, что я уже сложила их в уме, сама того не желая. Все получалось само собой, без малейших моих усилий.

Я очень хорошо сдала выпускные экзамены и в тот же день отправилась в Габороне учиться на счетовода. И опять-таки все оказалось очень просто. Стоило мне только бросить взгляд на целую страницу с цифрами, как я мгновенно их запоминала. А потом, на следующий день, могла точно назвать все числа и, если нужно, записать на бумаге.

Я поступила на работу в банк и стала получать повышение за повышением. Теперь я главный помощник бухгалтера. Не думаю, что я продвинусь дальше, потому что мужчины боятся, что рядом со мной будут выглядеть глупо. Но я не огорчаюсь. Мне хорошо платят, и я успеваю закончить свою работу к трем часам дня, а иногда и раньше. А потом хожу по магазинам. У меня красивый четырехкомнатный дом, и я очень счастлива. По-моему, иметь все это к тридцати восьми годам не так уж плохо.

Мма Рамотсве улыбнулась.

— Все это очень интересно. Вы правы. Ваша жизнь удалась.

— Мне всегда везло, — сказала Хэппи Бапетси. — Но потом случилось это. Вернулся мой отец.

У мма Рамотсве перехватило дыхание. Этого она не ожидала. Она полагала, что у Хэппи проблема с поклонником. А отцы — это совсем другое дело.

— Он просто постучался в дверь, — сказала Хэппи Бапетси. — Была суббота, и, когда раздался стук, я отдыхала в постели. Я встала и подошла к дверям. Передо мной стоял человек лет шестидесяти, со шляпой в руках. Он сказал, что он мой отец, что он долго жил в Булавайо, а теперь вернулся в Ботсвану и пришел меня проведать.

Можете себе представить, как я разволновалась. Мне пришлось даже сесть, а не то я, наверное, упала бы в обморок. А потом он стал говорить. Назвал имя моей матери и посетовал, что не давал знать о себе раньше. Под конец он спросил, можно ли ему занять одну из свободных комнат, потому что ему некуда идти.

Я сказала, конечно, он может остаться. Я была даже рада видеть отца и подумала, что было бы неплохо наверстать упущенные годы и жить вместе, особенно сейчас, после смерти моей бедной матери. Я постелила ему в одной из комнат и приготовила большущий бифштекс с картошкой, который он очень быстро съел. И попросил еще.

Это случилось три месяца назад. С тех пор он живет в этой комнате, а я его обслуживаю. Я готовлю ему завтрак, варю обед, который оставляю на кухне, а вечером готовлю ужин. Каждый день я покупаю ему бутылку пива, и еще купила кое-что из одежды и пару хорошей обуви. А он бездельничает с утра до вечера, сидит на стуле перед домом и указывает мне, что для него еще сделать.

— Многие мужчины таковы, — вставила слово мма Рамотсве.

Хэппи Бапетси кивнула.

— А этот особенно. С тех пор как он ко мне явился, он даже чашку не помыл, и я устала его обслуживать. К тому же он тратит уйму денег на витамины и вяленое мясо.

Знаете, я бы все терпела, если бы не одна вещь. Мне кажется, он мне не отец. У меня нет доказательств, но, по-моему, этот человек самозванец: он услышал о нашей семье от моего настоящего отца перед тем, как тот умер, и теперь просто притворяется. Мне кажется, он подыскивал себе приют на старости лет и теперь очень доволен, потому что прекрасно устроился.

Мма Рамотсве смотрела на Хэппи Бапетси с неприкрытым изумлением. Она не сомневалась, что та говорит правду. Ее изумляло бесстыдство, вопиющее бесстыдство мужчин. Как этот человек посмел прийти и обмануть такое участливое, такое счастливое существо! Какое лицемерие, какой обман! Да это просто грабеж средь бела дня!

— Вы можете мне помочь? — спросила Хэппи Бапетси. — Можете выяснить, действительно ли этот человек мой отец? Если да, я как послушная дочь буду его терпеть. А если нет, пусть лучше подыщет себе другое место.

— Я выясню, — ответила, ни минуты не колеблясь, мма Рамотсве. — У меня уйдет на это день-другой, но я непременно все выясню!

Конечно, это было легче сказать, чем сделать. Хотя в наши дни существует такая вещь, как анализ крови, мма Рамотсве очень сомневалась, что самозванец на это согласится. Нет-нет, она должна придумать что-то похитрее, найти неоспоримое доказательство того, что этот проходимец не настоящий отец. Ход ее мыслей внезапно прервался. Верно! Похожая история есть где-то в Библии. Как поступил бы на ее месте царь Соломон?

Мма Рамотсве одолжила медицинский халат у своей подруги медсестры Гогве. Халат был немного тесен, особенно в проймах — сестра Гогве, хотя и обладала щедрой плотью, была чуть тоньше мма Рамотсве. Застегнув халат и приколов к нагрудному кармашку сестринские часы, она превратилась в настоящую медсестру «Больницы принцессы Марины». Отличный маскарадный костюм, подумала она, может пригодиться в будущем.

Направляясь к дому Хэппи Бапетси в своем белом фургончике, мма Рамотсве размышляла о вреде африканского обычая помогать родственникам. Она знала одного человека, сержанта полиции, содержавшего дядю, трех тетушек и троюродного брата. Мораль ее народа не позволяет отказывать родственникам, и в пользу этого есть множество доводов. Но это также означает, что шарлатанам и паразитам здесь живется привольнее. Это они разрушили старые традиции, размышляла мма Рамотсве. Это из-за них обычай предков приобрел дурную славу.

Подъезжая к дому, она прибавила скорость. Как-никак, она спешит туда с мольбой о помощи, и если «папаша» сидит на стуле перед входом, он должен увидеть, как она приближается в клубах пыли. «Папаша», разумеется, был на месте, наслаждался утренним солнышком. Увидев белый фургончик, подлетавший к воротам, он выпрямился. Мма Рамотсве заглушила мотор и кинулась к дому.

— Думела, рра, — торопливо поздоровалась она. — Вы отец Хэппи Бапетси?

Папаша поднялся на ноги.

— Да, — гордо заявил он. — Я ее отец.

Мма Рамотсве шумно задышала, как если бы старалась справиться с волнением.

— К сожалению, произошел несчастный случай. Хэппи попала под машину. Она в тяжелом состоянии, и в данный момент ей делают сложную операцию.

— Ах! Моя дочь! Моя малышка Хэппи! — принялся завывать папаша.

«Хороший актер, — подумала мма Рамотсве, — хотя…» Нет, она предпочитала доверять интуиции Хэппи Бапетси. Дочь всегда узнает своего отца, даже если не видела его с детства.

— Да, — продолжала она. — Это очень печально. Хэппи очень плохо, очень плохо. И ей нужна кровь, много крови, чтобы восполнить потерю.

Папаша нахмурился.

— Пусть перельют ей кровь. Много крови. Я заплачу.

— Дело не в деньгах, — сказала мма Рамотсве. — Кровь переливают бесплатно. Но у нас нет подходящей. Нам нужна кровь кого-нибудь из родственников, а вы единственный, кто у нее остался. Мы просим вас дать свою кровь.

Папаша тяжело опустился на стул.

— Я старый человек, — пробормотал он.

Мма Рамотсве почувствовала, что она на верном пути. Перед ней, несомненно, самозванец.

— Мы просим вас, — продолжала она, — потому что ей нужно так много крови, что придется забрать половину. Это очень опасно. Можно даже умереть.

Рот папаши широко открылся.

— Умереть?

— Да, — подтвердила мма Рамотсве. — Но вы ее отец и, конечно, не откажете дочери. А теперь едем, иначе будет слишком поздно. Доктор Мохиле ждет.

Папаша открыл рот, потом закрыл.

— Быстрее, — торопила мма Рамотсве, беря папашу за руку. — Я провожу вас до машины.

Папаша поднялся на ноги, но тут же снова попытался сесть. Мма Рамотсве тянула его вперед.

— Нет! — крикнул он. — Я не хочу!

— Но вы должны, — сказала мма Рамотсве. — Идемте.

Папаша покачал головой.

— Нет, — повторил он еле слышно. — Не пойду. Видите ли, на самом деле я ей не отец. Произошла ошибка.

Мма Рамотсве отпустила его. Потом, скрестив руки на груди, встала перед ним и принялась отчитывать.

— Так значит, вы ей не отец! Теперь мне все ясно! Тогда зачем вы сидите здесь и едите ее хлеб? Вы знаете об уголовном кодексе Ботсваны, и что там говорится о таких людях, как вы? Знаете?

Папаша, потупив взор, кивнул.

— Ладно, — сказала мма Рамотсве, — идите в дом и соберите вещи. Даю вам пять минут. Потом я отвезу вас на автобусную станцию и посажу в автобус. Где вы живете на самом деле?

— В Лобаце, — ответил папаша. — Но мне там не нравится.

— Что ж, — сказала мма Рамотсве, — если бы, вместо того чтобы сидеть на стуле сложа руки, вы занялись делом, быть может, вам понравилось бы больше. Там хорошо растут дыни. Может, для начала займетесь этим?

Вид у папаши был несчастный.

— Быстро в дом! — скомандовала она. — Осталось четыре минуты.

Вернувшись домой, Хэппи Бапетси обнаружила, что отец исчез, а его комната пуста. На кухонном столе лежала записка от мма Рамотсве. Хэппи Бапетси прочла ее, и на ее лице вновь засияла улыбка.

Вы правы, он не ваш отец. Я знаю это наверняка. Он сам мне признался. Быть может, когда-нибудь отыщется ваш настоящий отец. А быть может, и нет. А пока будьте счастливы!

 

Глава 2

Прежние времена

Мы ничего не забываем, думала мма Рамотсве. Пусть головы у нас не такие уж большие, зато полны воспоминаний, они роятся, как пчелы в воздухе, тысячи и тысячи воспоминаний, запахов, мест, незначительных событий, которые вдруг возвращаются назад, чтобы напомнить нам, кто мы такие. И кто такая я? Я, Прешас Рамотсве, гражданка Ботсваны, дочь Обэда Рамотсве, умершего из-за того, что он работал на рудниках и больше не мог дышать. Его жизнь никто не описал. Кто станет описывать жизнь простых людей?

Я, Обэд Рамотсве, родился близ Махалапья в 1930 году. Махалапья лежит на полпути из Франсистауна в Габороне, у дороги, которой, кажется, нет конца. Тогда эта дорога была, конечно, плохой и грязной, и люди больше ездили поездом. Он отправлялся из Булавайо, пересекал границу Ботсваны в Пламтри и дальше шел вдоль границы на юг до самого Мафекинга.

В детстве я любил наблюдать за проходящими поездами. Они выпускали огромные клубы пара, и мы, подзадоривая друг друга, подбегали к ним как можно ближе. На нас кричали кочегары, начальник станции свистел в свисток, но им никак не удавалось нас прогнать. Мы прятались в кустах и за ящиками, а потом стремглав бросались к закрытым окнам поезда, клянча монетки. Мы видели, как белые люди выглядывают, словно привидения, из окон. Иногда они бросали нам родезийские пенни — большие медные монеты с дыркой посредине, — а если повезет, трехпенсовик, серебряную монетку, на которую можно было купить маленькую баночку сиропа.

В те годы Махалапья представляла собой скопище беспорядочно разбросанных хижин из кирпича-сырца, среди которых выделялись несколько домов с жестяными крышами. Эти дома, поражавшие нас чуждой, недоступной нам роскошью, принадлежали правительству и железной дороге. В поселке была школа, где нас учили старый англиканский священник и белая женщина, лицо которой изуродовало солнце. Они говорили на нашем языке, на сетсвана, что было редкостью, но учили нас английскому, требуя под страхом порки, чтобы мы оставляли родной язык на игровой площадке.

За дорогой начиналась равнина, простиравшаяся до самой Калахари. Совершенно плоская земля, кое-где поросшая низким терновником, в ветвях которого сидели птицы-носороги и нарядные ткачики с длинными, волочившимися за ними хвостами. Этот мир казался бесконечным. Наверное, именно это делало тогдашнюю Африку совершенно особым местом. Ей не было конца. Вы целую вечность могли идти пешком или ехать на лошади и все равно никуда не попасть.

Теперь мне шестьдесят. Не думаю, что Бог захочет надолго продлить мне жизнь. Быть может, я протяну еще несколько лет, но сам я в этом сомневаюсь. Я был в Мочуди у доктора Моффата из Южно-Африканского реформатского госпиталя, он слушал мою грудь. Доктор может сказать, что я работал в рудниках, просто послушав мое дыхание. Он покачал головой и сказал, что шахты калечат всех по-разному. Пока он говорил, я вспомнил песню, которую пели шахтеры суто:«Рудники пожирают людей. Даже если ты их покинешь, рудники все равно тебя сожрут». Мы знали, что это правда. Можно погибнуть под завалом, а можно — через много лет, когда спуск в шахту станет воспоминанием или даже кошмаром, преследующим тебя по ночам. Рудники потребуют вернуть им долг, как потребовали у меня. Поэтому я не удивился словам доктора Моффата.

Некоторые люди не выносят подобных известий. Они думают, что будут жить вечно. Они плачут и стонут, узнав, что их срок настал. Я так не думаю и не заплакал от слов доктора. Но жалею об одном: о том, что после смерти мне придется покинуть Африку. Я люблю Африку, она мне отец и мать. Когда я умру, я буду тосковать по запаху Африки, потому что там, куда мы уходим, где бы это место ни находилось, нет ни вкуса, ни запаха.

Я не говорю, что я храбрый человек — я совсем не храбрый, — но, кажется, меня не огорчило то, что я узнал от доктора. Я оглядываюсь назад и думаю обо всем, что видел за свои шестьдесят лет, думаю о том, как начинал с пустого места и кончил стадом почти в двести голов. У меня есть добрая послушная дочь, которая заботится обо мне и готовит чай, пока я сижу на солнышке и смотрю на дальние холмы. Когда смотришь на эти холмы издалека, они голубые, как все далекое в этой стране. Мы живем вдали от моря, между нами и побережьем Ангола и Намибия, но мы любим огромный пустынный океан у нас над головой. Ни один моряк не чувствует такого одиночества, как человек, стоящий посреди нашей земли и видящий вокруг себя бескрайнюю голубизну.

Я никогда не видел моря, хотя один человек, с которым я работал на рудниках, приглашал меня к себе в землю зулусов. Он рассказывал про зеленые холмы, которые спускаются к Индийскому океану, и что он может, выглянув за дверь, видеть вдали корабли. Он рассказывал, что женщины в его деревне варят лучшее в стране пиво и что мужчина там может много лет подряд сидеть на солнышке и пальцем не пошевелить, только делать детей и пить маисовое пиво. Он сказал, что, если я отправлюсь вместе с ним, он раздобудет мне жену, и что его односельчане закроют глаза на то, что я не зулус, — если я хорошо заплачу отцу девушки.

Но к чему мне стремиться в страну зулусов? Почему не остаться в Ботсване и не жениться на девушке тсвана? Я ответил, что его предложение звучит заманчиво, но в сердце каждого человека хранится карта родной страны, и сердце не позволит ему забыть эту карту. Я сказал ему: хотя в Ботсване нет зеленых холмов его страны и нет моря, у нас есть Калахари и земля, которая простирается так далеко, что невозможно себе представить. Я сказал, что, если человек рожден в засушливом месте, он хоть и мечтает о дожде, но все же не слишком сильном, и он не против, чтобы солнце палило и палило. Вот почему я так и не отправился с ним в страну зулусов и никогда не видел моря. Никогда. Но из-за этого я не почувствовал себя несчастным. Ни разу.

И вот я сижу здесь, конец мой близок, и вспоминаю обо всем, что со мной случилось. Хотя не проходит дня, чтобы я не обращался в мыслях к Богу и не думал о том, каково это — умирать. Смерти я не боюсь, потому что умею терпеть боль, а мою боль можно вынести. Мне дают таблетки — большие белые таблетки, — мне велели принимать их, когда боль у меня в груди станет слишком сильной. Но эти таблетки вгоняют в сон, а я предпочитаю бодрствовать. Я думаю о Боге и о том, что он мне скажет, когда я предстану перед ним.

Некоторые представляют себе Бога белым, так нам давным-давно сказали миссионеры, и эта мысль засела у многих в голове. Я сомневаюсь в том, что это так, ведь между белыми и черными нет различия, мы все одинаковы, мы просто люди. А Бог и без того был здесь, еще до прихода миссионеров. Но раньше мы называли его другим именем, и он не жил в земле иудеев. Он жил здесь, в Африке — в горах и на небе. Мы знали, где ему нравится бывать. После смерти ты отправляешься куда-то в другое место, где тоже есть Бог, но ты не можешь подойти к нему слишком близко. Зачем это ему?

У нас в Ботсване есть легенда о двух детях, брате и сестре, которых умчал на небо вихрь. Они увидели там много красивых белых коров и быков. Мне нравится думать так о небе, и я надеюсь, что так оно и есть. Надеюсь, после смерти я окажусь там, где пасется белый скот, у которого свежее дыхание. Если это то, что меня ожидает, я с радостью отправлюсь туда хоть завтра или даже сегодня, сейчас. Но мне хотелось бы попрощаться с Прешас и держать свою дочь за руку, когда я буду уходить. Это будет счастливый путь.

Я люблю свою страну и горжусь, что я тсвана. Ни один народ в Африке не держит голову так высоко, как мы. У нас нет политических заключенных, и никогда не было. У нас демократия. Мы были осмотрительны. Банк Ботсваны полон денег — от алмазов. Мы никому ничего не должны.

В прошлом нам жилось несладко. Когда мы еще не построили свою страну, нам приходилось искать работу в ЮАР. Мы отправлялись на рудники, как и люди из Лесото, Мозамбика, Малави и других стран. Рудники забирали наших мужчин, оставляя дома стариков и детей. Мы добывали золото и бриллианты и делали белых людей богачами. Они покупали машины и строили себе большие дома за высокими стенами. А мы все глубже уходили под землю и выносили на поверхность камни, на которых они все это строили.

Я ушел на рудники в восемнадцать лет. В то время наша страна называлась протекторатом Бечуаналенд и нами правили англичане, чтобы защитить нас от буров (так они говорили). В Мафекинге, на границе с ЮАР, жил уполномоченный, он время от времени наведывался к нам и говорил с вождями. Он говорил: «Сделайте то» или «Сделайте это». И все вожди подчинялись, потому что знали: если они ослушаются, их могут свергнуть. Но некоторые из вождей были умными, и, когда англичанин говорил: «Сделай это», они отвечали: «Да, да, сэр, хорошо», но за его спиной делали совсем другое или притворялись, что что-то делают. Поэтому у нас много лет ничего не происходило. Это была хорошая система правления, потому что большинству людей нравится, когда ничего не происходит. Теперь у нас другая проблема. Чиновникам все время хочется что-то делать, они ломают голову над тем, что бы еще выдумать. А людям это не нравится. Люди хотят, чтобы их оставили в покое и они могли бы пасти свой скот.

К тому времени, о котором я рассказываю, мы переехали из Махалапья в Мочуди, где жили родственники моей матери. Мне нравилось в Мочуди, и я бы с радостью остался там, но мой отец сказал, что мне придется отправиться на рудники, потому что его земля не прокормит меня с женой. У нас было мало скота, и, чтобы продержаться, мы выращивали сорго. Поэтому, когда из-за границы приехал грузовик, я подошел к вербовщикам, и они поставили меня на весы, послушали мою грудь и заставили десять минут бегать вверх и вниз по лестнице. А потом один из них сказал, что я буду хорошим шахтером, и велел написать свое имя на листе бумаги. Они спросили, как зовут моего вождя и не было ли у меня неприятностей с полицией. И все.

На следующий день я уехал на грузовике. У меня был с собой один чемодан, отец купил его для меня в индийской лавке. У меня была единственная пара башмаков, одна сменная рубашка и одни запасные брюки. Вот и все мои пожитки, не считая вяленого мяса, которое приготовила для меня мать. Я закинул чемодан в кузов грузовика, а потом все семьи, которые пришли проститься со своими, затянули песню. Женщины плакали, а мы махали им рукой. Юноши всегда стараются не плакать и не показывать, как им грустно, но я знал, что у всех сидевших в грузовике сердце сковало холодом.

Мы добирались до Йоханнесбурга двенадцать часов. Дороги в те дни никуда не годились, и если бы грузовик поехал слишком быстро, у него мог бы сломаться мост. Мы пересекли Западный Трансвааль — в нестерпимую жару, в набитом до отказа кузове, словно скот. Раз в час водитель останавливался, подходил к кузову и раздавал фляги с водой, которые вновь наполняли в каждом городе. Ты мог припасть к фляге всего на несколько секунд, стараясь влить в себя как можно больше. Те, кто подписывал контракт во второй или третий раз, знали об этом и запаслись бутылками с водой, которую в случае крайней надобности давали другим. Мы, тсвана, держались сообща и не могли позволить землякам страдать.

Мужчины постарше наставляли молодых. Они говорили, что теперь, завербовавшись на рудники, мы перестали быть детьми. Говорили, что в Йоханнесбурге мы столкнемся с такими вещами, которые нам даже во сне не снились, и что, если мы окажемся слабыми, глупыми или ленивыми, наша жизнь превратится в ад. Говорили, что мы столкнемся с жестокостью и злобой, но если мы будем держаться сообща, вместе с другими тсвана, и слушать старших, то мы уцелеем. Сначала я думал, что, может, они преувеличивают. Я вспоминал, как мальчики постарше рассказывали об обряде посвящения, который нам предстояло пройти, предупреждая о том, что нас ждет. Они старались нагнать на нас страху, на самом деле все было совсем не так. Но те мужчины сказали чистую правду. То, что ждало нас впереди, оказалось именно таким и даже хуже.

В Йоханнесбурге нас тренировали две недели. Все мы были достаточно сильны и пригодны к работе, но, прежде чем попасть на рудники, нам предстояло стать еще сильнее. Каждый день нас приводили в нагретое паром здание и заставляли по четыре часа прыгать вверх и вниз со скамеек. Некоторые из нас не выдерживали и падали без чувств, их поднимали и ставили на ноги, но я выдержал испытание и перешел к следующей ступени обучения. Нам говорили о том, как вести себя в шахте, о работе, которую придется выполнять. Рассказывали о безопасности, предупреждали, что, если мы не будем осторожны, нас может завалить в забое. А как-то раз принесли человека без ног, усадили на стол и заставили нас слушать его рассказ о том, что с ним случилось.

Нас учили фунагало — на этом языке дают команды под землей. Это чудной язык. Зулусы смеются, когда его слышат, потому что там много зулусских слов, но это не зулу. На этом языке хорошо давать команды. Там много таких слов, как «толкай», «бери», «неси», «нагружай», но нет слов для любви, счастья или утреннего щебета птиц. Потом нас спустили в шахту и показали, что делать. Нас усадили в клети под огромными колесами, и эти клети помчались вниз так быстро, как падающий на добычу коршун. Там внизу есть поезда — маленькие поезда, — нас усадили в них и отвезли в конец длинного темного туннеля, он был завален зеленой горной породой и полон пыли. Моя работа заключалась в том, чтобы грузить породу после взрыва, и я занимался этим семь часов в день. Я сделался сильным, но вокруг всегда было очень много пыли, пыли, пыли.

Некоторые шахты были особенно опасными, мы знали какие. В надежной шахте почти никогда не увидишь носилок. В опасной шахте, хотя носилок может и не быть, ты видишь кричащих от боли людей, которых поднимают в клети, или хуже того — безмолвных, под тяжелыми красными одеялами. Мы все знали, что уцелеть можно единственным способом — попасть в одну бригаду с людьми, которые чувствуют породу. Любой хороший шахтер обладает этим чувством. Он должен видеть, как ведет себя порода, что она чувствует, и знать, когда поставить новые опоры. И если хотя бы один-два человека в бригаде этого не чувствуют, тогда не важно, насколько хороши остальные. Порода обрушится на всех, похоронит и хороших шахтеров, и плохих.

Сумеешь ли ты уцелеть, зависело еще от одного обстоятельства: от того, какой тебе попадется белый шахтер. Белые шахтеры были приставлены к каждой бригаде, но многим из них почти ничего не приходилось делать. В хорошей бригаде бригадир точно знал, что делать и как. Белый шахтер делал вид, что отдает распоряжения, но понимал, что на самом деле за все отвечает бригадир. Но глупые белые шахтеры — а таких было немало — нещадно подгоняли черных. Они кричали на людей и били их, если им казалось, что те работают недостаточно быстро, и это было очень опасно. А когда порода рушилась, белых шахтеров никогда не было рядом, они находились в конце туннеля с другими белыми шахтерами, дожидаясь наших сообщений о том, что работа сделана.

Бывало, белые шахтеры, впав в ярость, били своих людей. Вообще-то этого не полагалось делать, но начальники смены всегда закрывали глаза на грубость белых и позволяли им делать то, что им хочется. А мы не имели права дать сдачи, даже если нас били несправедливо. Ударил белого шахтера — пропал. На шахтах была своя особая полиция, которая уже ждала тебя у выхода, и ты мог получить год или два тюрьмы.

Нас, африканцев, содержали отдельно друг от друга, так они действовали, эти белые. Свази были в одной бригаде, зулусы — в другой, малави — в третьей. И так далее. Все жили вместе со своими земляками и подчинялись бригадиру. А если кто-нибудь не подчинялся, бригадир говорил, что этот человек провоцирует неприятности, и его отправляли домой, или полиция била его, пока не образумится.

Мы все боялись зулусов, хотя у меня был друг зулус, добрый человек. Зулусы считали себя лучше всех и иногда называли нас женщинами. Если затевалась драка, виноваты всегда были зулусы или суто, и никогда тсвана. Мы не любители драк. Однажды в субботу вечером пьяный тсвана забрел по ошибке в общежитие зулусов. Они избили его ремнями и выбросили на дорогу, чтобы его переехала машина. К счастью, беднягу заметили из полицейской машины и спасли, иначе он бы погиб. Только из-за того, что забрел в чужое общежитие.

Я много лет работал на рудниках и откладывал все, что получал. Другие тратили деньги на городских женщин, выпивку и красивую одежду. Я ничего не купил, даже граммофона. Посылал свои деньги домой в национальный банк, а потом покупал на них скот. Каждый год я покупал несколько коров и отдавал двоюродному брату, чтобы он присматривал за ними. Коровы приносили телят, и мое стадо множилось и множилось.

Наверное, я так и остался бы на рудниках, не стань я свидетелем одного ужасного случая. К тому времени я проработал там пятнадцать лет. Мне дали хорошую должность — помощника взрывателя. Взрывателями могли работать только белые, но мне доверили носить взрывчатку и помогать устанавливать запал. Это была хорошая работа, и человек, которому я помогал, мне нравился.

Как-то раз он оставил в туннеле одну вещь — жестяную коробку для сандвичей — и попросил ее принести. Я отправился в конец туннеля, где мы работали, и стал искать его коробку. На потолке на всем протяжении туннеля горели лампочки, поэтому ходить там было безопасно. Однако забывать об осторожности не следовало — из-за штолен. Они вели из туннеля вниз, на другой горизонт, и иногда достигали глубины в двести футов. Время от времени туда падали люди, всегда по собственной вине. Они не смотрели себе под ноги или шли по неосвещенному туннелю, а лампочки у них на касках светили тускло. А иногда человек переступал через ограждение без всякой видимой причины или потому, что был несчастен и не хотел больше жить. Этого никогда нельзя сказать наверняка: в сердцах людей, живущих вдали от родины, много печали.

Я завернул за угол и оказался в круглом отсеке. В конце отсека находилась штольня, и перед ней висел предупредительный знак. На краю штольни стояли четыре человека, державшие пятого за руки и за ноги. Когда я вышел из-за угла, они подняли его и швырнули через изгородь в темноту. Человек кричал на исикоса, я не разобрал, что именно. Что-то о ребенке, точно не могу сказать, я не так хорошо знаю этот язык. А потом он исчез.

Я замер. Те люди еще не успели меня заметить, но вскоре один из них обернулся и крикнул что-то на зулу. И они бросились ко мне. Я помчался назад по туннелю. Я знал, что, если они меня поймают, я последую за их жертвой. Эту гонку я проиграть не мог.

Мне удалось убежать, но я знал, что эти люди видели меня и обязательно убьют. Я стал свидетелем их преступления и понимал, что мне нельзя оставаться на рудниках. Я рассказал об этом взрывателю. Он был хороший человек и слушал меня внимательно, когда я говорил ему, что должен бежать. Другому белому я ни за что бы такого не сказал, но этот понял.

И все же он попытался убедить меня пойти в полицию.

— Расскажи о том, что ты видел, — сказал он мне на африкаанс. — Расскажи. Они поймают этих зулусов и повесят.

— Я не знаю этих людей. Пока их будут искать, меня убьют. Лучше я вернусь к себе домой.

Он посмотрел на меня и кивнул. А потом пожал мне руку. Раньше никто из белых людей так не делал. А я назвал его братом, я никогда не называл так белых.

— Возвращайся домой к жене, — сказал он. — Если человек надолго оставляет жену одну, потом хлопот не оберешься. Поверь мне. Возвращайся домой и сделай ей побольше детей.

И вот я тайно, будто вор, покинул рудники и вернулся в Ботсвану в 1960 году. Не передать, какой радостью наполнилось мое сердце, когда я пересек границу Ботсваны и навсегда покинул ЮАР. Там я каждый день чувствовал близость смерти. Опасность и печаль висят над Йоханнесбургом, словно облако, там я не мог быть счастливым. В Ботсване все по-другому. Нет полицейских с собаками, нет тотси с ножами, подстерегающих тебя за углом, ты не просыпаешься каждое утро под вой сирены, зовущей в духоту подземелья. Нет толп людей из разных стран, тоскующих по дому, стремящихся вырваться отсюда. Я покинул тюрьму — гигантскую стонущую тюрьму под палящим солнцем.

Когда я вернулся домой и вышел из автобуса в Мочуди, увидел хижины, дом вождя и коз, я остановился и заплакал. Ко мне подошел незнакомый человек, положил мне руку на плечо и спросил, не с рудников ли я вернулся. Я ответил, что да, а он кивнул и не снимал руки с моего плеча, пока я не успокоился. Потом улыбнулся и отошел. Он увидал, что ко мне спешит жена, и не хотел нам мешать.

Я взял себе жену три года назад, и с тех пор мы очень редко виделись. Раз в год я приезжал на месяц из Йоханнесбурга, вот и вся наша совместная жизнь. После моего последнего приезда жена забеременела, и моя дочурка родилась без меня. А теперь мне предстояло ее увидеть, жена пришла меня встречать вместе с ней. Она стояла с малышкой на руках, и та была мне дороже всего золота рудников Йоханнесбурга. Она была моим первенцем, моим единственным ребенком, моей Прешас Рамотсве.

Прешас была похожа на мать, хорошую толстую женщину. Малышка играла во дворе и смеялась, когда я брал ее на руки. Одна из моих коров давала жирное молоко, и я держал ее поблизости для Прешас. А еще мы поили ее сиропом и каждый день кормили яйцами. Жена натирала ей кожу вазелином, до блеска. Люди говорили, что Прешас самая красивая девочка в Бечуаналенде, а женщины приходили к нам издалека — полюбоваться на нее и подержать на руках.

А потом моя жена, мать Прешас, погибла. Тогда мы жили недалеко от Мочуди, и жена часто навещала свою тетку, жившую по ту сторону железной дороги. Она носила ей еду — тетка совсем состарилась и не могла обслуживать себя, а ее единственный сын болел суфуба и не мог далеко ходить.

Не знаю, как это случилось. Некоторые люди говорили, что надвигалась гроза и сверкали молнии, и, может быть, поэтому она бежала не разбирая дороги. И угодила под поезд, идущий из Булавайо. Машинист был очень огорчен, он сказал, что не видел ее. Наверное, так оно и было.

Смотреть за Прешас приехала моя двоюродная сестра. Она шила ей одежду, водила в школу, готовила нам еду. Я очень грустил и думал: теперь в моей жизни не осталось ничего, кроме Прешас и стада. В своей печали я отправился на выгон посмотреть, как пасется скот, и заплатить пастухам. Мое стадо увеличилось, и я даже подумывал о том, чтобы продать его и купить лавку. Но решил подождать, пусть Прешас купит ее сама после моей смерти. К тому же пыль рудников разрушила мои легкие, и я не мог быстро ходить и поднимать тяжести.

Однажды, возвращаясь с пастбища, я вышел на главную дорогу, ведущую из Франсистауна в Габороне. День был жаркий, я уселся под деревом и стал ждать автобуса. От жары я задремал и проснулся от звука приближавшейся машины.

Это была большая машина, кажется, американская, а сзади сидел какой-то человек. Водитель вышел и обратился ко мне на сетсвана, хотя номера машины были южноафриканские. Водитель сказал, что у машины потек радиатор, и спросил, где можно набрать воды. По дороге к моему пастбищу как раз стояла цистерна для скота, я проводил туда водителя, и он наполнил канистру водой.

Когда мы вернулись, чтобы налить воду в радиатор, человек, сидевший сзади, вышел и посмотрел на меня. Он улыбнулся, желая показать, что благодарен мне за помощь, а я улыбнулся в ответ. И тут я понял, что знаю его. Он управлял всеми шахтами в Йоханнесбурге — был одним из людей мистера Оппенгеймера.

Я подошел к нему и представился. Сказал, что я, Обэд Рамотсве, работал у него на шахтах и, к сожалению, был вынужден рано уехать, но это произошло по не зависящим от меня обстоятельствам.

Он улыбнулся и сказал, что с моей стороны похвально проработать на приисках столько лет. Пригласил меня в свою машину и предложил подвезти до Мочуди.

Я вернулся в Мочуди на машине, и этот важный человек зашел ко мне в дом. Увидев Прешас, он сказал, что она очень красивая девочка. Потом выпил чаю и посмотрел на часы.

— Мне пора, — сказал он. — Надо возвращаться в Йоханнесбург.

Я предположил, что его жена рассердится, если он опоздает к ужину. Он ответил, что такое вполне может быть.

Мы вышли на улицу. Человек мистера Оппенгеймера полез в карман и вынул бумажник. Когда он его раскрыл, я отвернулся. Я не хотел брать у него деньги, но он настаивал. Он сказал, что я один из людей мистера Оппенгеймера, а мистеру Оппенгеймеру нравится заботиться о своих людях. Потом он дал мне две тысячи рэндов, а я сказал, что куплю на них быка, потому что один мой бык недавно околел.

Ему это понравилось. Я пожелал ему идти с миром, а он мне — оставаться с миром. Потом мы расстались, и больше я никогда не видел своего друга, хотя он всегда здесь, в моем сердце.

 

Глава 3

О мальчиках и козах

Обэд Рамотсве поселил свою двоюродную сестру в задней комнате маленького дома, который он выстроил на краю поселка, вернувшись с рудников. Поначалу он хотел устроить там кладовку, чтобы хранить жестяные коробки, лишние одеяла и запасы керосина, на котором готовил еду, но для них нашлось другое место. В комнату поставили кровать и маленький шкаф, стены выкрасили в белый цвет, и она была готова для жилья. На взгляд двоюродной сестры, это были роскошные апартаменты, о которых она не могла и мечтать. Шесть лет назад ее бросил муж, и она вернулась к матери и бабке. Те поселили ее в каморке с тремя стенами, одна из которых не доходила до потолка, и обращались с ней с холодным презрением — они как люди старого закала полагали, что женщина, брошенная мужем, достойна своей участи. Конечно, они приняли ее, но скорее из чувства долга, чем из сострадания.

Муж бросил ее, потому что она была бесплодна — такова судьба большинства бездетных женщин. Она истратила почти все свои скромные средства на знахарей, один из которых обещал, что его стараниями она вскоре забеременеет. Он дал ей травы и толченую кору, а когда это не помогло, обратился к колдовству. От некоторых снадобий она долго хворала, а одно едва не свело ее в могилу, что неудивительно, принимая во внимание их состав, но бесплодие никуда не делось, и бедняжка поняла, что муж теряет терпение. Он ее бросил и вскоре с гордостью написал ей из Лобаце, что его новая жена забеременела. А еще через полтора года прислал короткое письмо с фотографией ребенка. Денег он не прислал, и больше она о нем не слышала.

Теперь же, стоя с Прешас на руках в своей комнате с четырьмя крепкими побеленными стенами, она чувствовала себя абсолютно счастливой. Она позволила Прешас, которой уже исполнилось четыре, спать в ее постели, и всю ночь лежала без сна, прислушиваясь к детскому дыханию. Она гладила ее, держала маленькую ручку в своей ладони и восхищалась совершенством детского тельца. Днем в жару, когда Прешас спала, она сидела рядом, отгоняя от спящей малышки мух, и шила крохотные ярко-красные или ярко-синие кофточки или вязала такие же носочки.

Обэд Рамотсве тоже был доволен. Каждую неделю он выдавал двоюродной сестре денег на продукты и каждый месяц — еще немного наличные расходы. Она вела хозяйство экономно и все оставшиеся деньги тратила на Прешас. Ее не в чем было упрекнуть, и она не допускала просчетов в воспитании его дочери. Все было безупречно.

Двоюродная сестра хотела, чтобы Прешас выросла умной. Она сама не получила почти никакого образования, но, проявив упорство, выучилась читать и ощутила возможность перемен. Теперь появилась политическая партия, куда принимают женщин, хотя некоторые мужчины и ворчат, что это не к добру. Женщины стали обсуждать друг с другом свою участь. Конечно, никто открыто не бросал мужчинам вызов, но кое-где раздавался шепот, кое-кто обменивался взглядами. Двоюродная сестра размышляла о своей жизни, о раннем браке с человеком, которого почти не знала, о позоре бесплодия. Она вспомнила, как жила в каморке с тремя стенами, вспомнила тяжкий труд, за который не получала платы. Быть может, когда-нибудь женщины сумеют возвысить свой голос и указать на несправедливость этой жизни. Но сначала им нужно научиться читать.

Она начала учить Прешас счету. Они считали коз и коров. Считали игравших в пыли мальчишек. Считали деревья, давая каждому имя: кривое дерево, дерево без листьев, железное дерево мопани, которое любят гусеницы, дерево, на которое не садятся птицы. Потом двоюродная сестра говорила: «Если мы срубим дерево, похожее на старика, сколько деревьев останется?» Она заставляла Прешас запоминать группы слов: имена родственников, имена коров, принадлежавших ее отцу, имена вождей. Порой они садились у маленького магазинчика, поблизости от дома, и ждали, когда по тряской дороге проедет машина. Двоюродная сестра называла ее номер, а Прешас должна была его запомнить и назвать на следующий день, когда ее спросят, или даже через день. А еще они играли в игру вроде той, в которой упражнялся Ким: двоюродная сестра клала на плетеный поднос знакомые предметы, накрывала тряпкой и убирала один предмет.

— Что я взяла с подноса?

— Старый сморщенный плод марулы.

— А что еще?

— Больше ничего.

Она никогда не ошибалась, эта девочка, все замечавшая своими широко раскрытыми серьезными глазами. И постепенно, без всякого нажима со стороны взрослых, в ребенке развились такие качества, как любознательность и осведомленность.

К шести годам, когда Прешас пошла в школу, она знала все буквы, умела считать до двухсот и затвердила наизусть первую главу Книги Бытия в переводе на сетсвана. Она также выучила несколько английских слов и могла продекламировать целых четыре строфы из английской поэмы о кораблях и море. Под впечатлением услышанного учитель поздравил двоюродную сестру Обэда и похвалил за то, что она сделала. То была первая похвала, которую бедняжка услышала в свой адрес. Обэд благодарил ее часто и щедро, однако ему в голову не приходило ее хвалить — на его взгляд, она просто выполняла свой женский долг, и в этом не было ничего особенного.

«Это мы первыми вспахали землю, когда ее сотворил Модисе (Бог), — говорится в древней тсванской поэме. — Это мы готовим пищу. Это мы заботимся о мужчинах в детстве, юности и старости, перед смертью. Мы всегда были здесь. Номы всего лишь женщины, и нас никто не видит».

О мальчиках

Бог поселил нас на этой земле, — размышляла мма Рамотсве. — И значит, все мы африканцы. Так было с самого начала, потому что человек появился в Африке, это доказали доктор Лики и его отец. И если хорошенько над этим подумать, все мы братья и сестры. Но что мы видим вокруг? Вражду, вражду и вражду. Богатые убивают бедных, бедные убивают богатых. Повсюду, кроме Ботсваны. И все благодаря сэру Серетсе Кхаме, который был добрым человеком, создал Ботсвану и сделал ее хорошим местом. Мма Рамотсве и сейчас могла всплакнуть, вспоминая президента и его последнюю болезнь, когда все лучшие врачи в Лондоне говорили правительству: «К сожалению, мы не в силах вылечить вашего президента».

Причина всех несчастий кроется, конечно, в том, что люди не способны различать добро и зло. Им нужно постоянно напоминать о том, что хорошо и что плохо, потому что сами они никогда не станут ломать над этим голову. Они просто поймут, что выгоднее для них, и назовут это добром. Так поступают почти все.

Прешас Рамотсве узнала о добре и зле в воскресной школе. Двоюродная сестра отца отвела ее туда в шесть лет, и каждое воскресенье Прешас исправно ходила в школу, пока ей не исполнилось одиннадцать. Таким образом, у нее было достаточно времени, чтобы научиться различать добро и зло, хотя некоторые аспекты религии приводили ее в недоумение. Она, к примеру, не могла поверить, что Господь ходил по водам — такого просто не может быть, — или в рассказ о насыщении пяти тысяч человек пятью хлебами. Она была уверена, что это ложь, а самая большая ложь из всех — то, что у Господа не было земного отца. Это неправда, даже дети знают: чтобы сделать ребенка, нужен отец. Это относится ко всем без исключения: к коровам, курам и людям. Но добро и зло — другое дело, и Прешас без труда усвоила, что лгать, воровать и убивать нехорошо.

Никто не мог дать более ясных указаний на сей счет, чем мма Мотиби, двенадцать лет преподававшая в воскресной школе Мочуди. Небольшого роста, круглая, как шар, и говорившая звучным басом, она учила детей псалмам на сетсвана и английском, и под ее руководством пение детского хора напоминало кваканье лягушек в пруду, поскольку весь репертуар исполнялся на октаву ниже.

После службы дети, одетые в лучшую одежду, усаживались рядами в задней комнате, и мма Мотиби начинала их учить. Она читала Библию, заставляла вновь и вновь повторять десять заповедей и пересказывала религиозные сказки из маленькой синей книжечки — если верить ее словам, единственной в Ботсване, потому что ее прислали из самого Лондона.

«Вот правила для хороших детей, — нараспев произносила мма Мотиби. — Мальчику следует подняться рано и прочитать молитвы. Потом почистить башмаки и помочь маме приготовить завтрак на всю семью, если, разумеется, у них есть завтрак. У некоторых людей его нет, потому что они бедны. Потом он должен пойти в школу и делать все, что скажет ему учитель. Тогда он станет умным христианским мальчиком и впоследствии, когда его призовет Господь, попадет на небо. Девочки должны соблюдать те же правила, но им вдобавок следует опасаться мальчиков и быть готовыми сказать им, что они христиане. Некоторые мальчики этого не понимают…»

Да, размышляла Прешас Рамотсве, некоторые мальчики этого не понимают, и даже здесь, в воскресной школе есть такой мальчик, Джосая, испорченный, несмотря на свои девять лет. Он все время норовил сесть рядом с Прешас, хотя та упорно его избегала. Всегда смотрел на нее с ободряющей улыбкой, хотя был двумя годами младше. Он также старался сесть так, чтобы коснуться ногой ее ноги, и Прешас приходилось отодвигаться.

Мало того, он расстегивал брюки и показывал ей то, что есть у мальчиков, рассчитывая, что она будет смотреть. Это ей особенно не нравилось, в воскресной школе нельзя себя так вести. К тому же, что тут особенного? У всех мальчишек это есть.

В конце концов она пожаловалась мма Мотиби.

— Мальчики, мужчины… — мрачно произнесла учительница. — Все они одинаковы. Думают, у них есть что-то необыкновенное, и гордятся этим. Не понимают, что это смешно.

Она велела Прешас дать ей знать, когда это случится в следующий раз. Просто слегка поднять руку, и мма Мотиби заметит. Это будет сигналом.

Это случилось на следующей неделе. Пока мма Мотиби стояла у стены, глядя на разложенные перед учениками воскресной школы книжки, Джосая расстегнул брюки и шепотом предложил Прешас взглянуть вниз. Она, не отрывая глаз от книги, приподняла левую руку. Конечно, Джосая этого не заметил, зато мма Мотиби заметила. Она подкралась к нему на цыпочках, высоко подняла Библию и с гулким звуком, от которого все остальные дети вздрогнули, обрушила книгу ему на голову.

Под тяжестью удара Джосая скорчился. А мма Мотиби зашла спереди и указала на расстегнутую ширинку. Потом подняла Библию и снова стукнула его по голове, еще сильнее.

Больше Джосая не приставал подобным образом ни к Прешас Рамотсве, ни к кому-либо другому. А Прешас, со своей стороны, надолго усвоила урок о том, как вести себя с мужчинами, и в свое время извлекла из этого урока большую пользу, равно как и из остальных уроков воскресной школы.

Разлука с двоюродной сестрой

Двоюродная сестра отца заботилась о Прешас первые восемь лет ее жизни. Так могло продолжаться и дальше, Обэд был доволен — двоюродная сестра вела его хозяйство, никогда не жаловалась и не просила денег. Однако со временем он понял, что здесь затронуты вопросы чести и что двоюродная сестра может захотеть выйти замуж, несмотря на то, что случилось с ней в прошлый раз. Поэтому, когда она сказала, что человек, с которым она встречалась, сделал ей предложение, он с радостью ее благословил.

— Я могла бы взять Прешас с собой, — сказала она. — Я люблю ее как дочь. Но есть еще ты…

— Да, — подтвердил Обэд. — Есть еще я. Меня ты тоже возьмешь с собой?

Двоюродная сестра рассмеялась.

— Мой новый муж богатый человек, но он, похоже, хочет жениться на мне одной.

Обэд сделал все необходимые приготовления к свадьбе, он был ближайшим родственником невесты, и это была его обязанность. Но сделал он это охотно, в благодарность за все, что та сделала для него. Он распорядился зарезать двух коров и наварить пива на двести человек. Потом рука об руку с двоюродной сестрой он появился в церкви, где их уже ждали новый муж со своей родней, другие двоюродные и троюродные братья и сестры с друзьями и жители поселка, званые и незваные, смотревшие на них во все глаза.

После церемонии бракосочетания все вернулись в дом, где под терновыми деревьями были натянуты брезентовые тенты и расставлены стулья, одолженные у соседей. Старики уселись за стол, а молодежь ходила туда-сюда, болтая и втягивая ноздрями запах мяса, жарившегося на открытом огне. Потом все начали есть, и Обэд произнес хвалебную речь в честь двоюродной сестры и ее нового мужа, а новый муж ответил, что благодарен Обэду за заботу об этой женщине.

Новый муж был богатым человеком, владельцем двух автобусов. Один из них обслуживал свадьбу и был по этому случаю украшен ярко-голубыми лентами. На другом молодожены отправились домой, муж сидел за рулем, новобрачная — рядом. Под громкие приветственные крики и всхлипывания женщин автобус отбыл в счастливую жизнь.

Они обосновались в десяти километрах от Габороне, в глинобитном доме с красной крышей и белыми стенами, который выстроил для них брат нового мужа. Перед домом в соответствии с традицией располагался обнесенный стеной двор, а позади — хибарка для служанки и отхожее место из оцинкованной жести. Двоюродная сестра Обэда оказалась счастливой обладательницей кухни с набором сверкающих кастрюль и сковородок, двумя плитами и огромным работавшим на керосине южноафриканским холодильником, который, тихо мурлыча весь день, хранил продукты холодными, как лед.

Каждый вечер ее муж возвращался домой с дневной выручкой от продажи автобусных билетов, и она помогала ему считать деньги. Она оказалась прекрасным счетоводом и вскоре с успехом заменила мужа.

Она осчастливила его не только этим. В детстве его покусали шакалы, и его лицо было в шрамах — в тех местах, где врач-практикант из Шотландской миссионерской больницы в Молепололе неумело зашил раны. Раньше никто из женщин не говорил ему, что он красивый, да он и не мечтал об этом, привыкнув видеть только гримасы жалости. Однако двоюродная сестра Обэда Рамотсве сказала ему, что он самый привлекательный мужчина из всех, кого она встречала, и к тому же самый мужественный. Это не было беззастенчивой лестью — его жена говорила то, что чувствовала, и эта к месту сказанная похвала наполняла его сердце теплом.

«Я понимаю, ты скучаешь без меня, — писала Прешас двоюродная сестра ее отца. — Но я знаю, ты желаешь мне счастья. А я теперь очень счастлива. У меня очень добрый муж, который купил мне нарядную одежду и каждый день делает меня счастливой. Когда-нибудь ты приедешь и останешься у нас, и мы с тобой, как раньше, будем считать деревья и петь псалмы. А пока ты должна заботиться об отце, потому что ты уже взрослая, а он хороший человек. Я хочу, чтобы ты была счастлива, и каждый вечер молюсь об этом. Господи, храни Прешас Рамотсве. Господи, не оставляй ее нынче вечером и впредь. Аминь».

Козы

В детстве Прешас Рамотсве любила рисовать, и двоюродная сестра отца всегда поощряла в ней эту склонность. На свой десятый день рождения Прешас получила в подарок альбом для рисования и набор цветных карандашей, и вскоре ее талант расцвел у всех на глазах. Обэд Рамотсве гордился ее способностью заполнять девственно-чистые листы альбома сценами из повседневной жизни Мочуди. Один из рисунков изображал пруд перед больницей, все было точно так, как в жизни; другой — сестру-хозяйку больницы, глядящую на ослика. А третий — местный магазин, перед которым то ли лежали мешки с кукурузой, то ли сидели люди, трудно сказать, но все рисунки были замечательные, и некоторые из них Обэд повесил на стене своей гостиной, под самым потолком, где всегда сидели мухи.

Учителя, узнав о таланте Прешас, сказали, что она, возможно, станет известной художницей, и ее работы напечатают в календаре Ботсваны. Это вдохновило ее, и один рисунок следовал за другим. Козы, коровы, тыквы, дома — все в Мочуди радовало глаз художника, и можно было не опасаться, что запас сюжетов вскоре будет исчерпан.

В школу Прешас пришло известие о детском конкурсе. Всем школам страны предложили прислать в столичный музей рисунок одного из своих учеников на тему «Современная жизнь Ботсваны». Никто не сомневался, чей рисунок пошлют на конкурс. Прешас попросили нарисовать специально для конкурса картину, которую затем отправят в Габороне от всего Мочуди.

Она нарисовала картину в субботу. Вышла пораньше из дома с альбомом в руках и несколько часов спустя вернулась, чтобы тщательно проработать детали. Картина ей очень понравилась. В понедельник она показала ее учительнице, и та пришла в восторг.

— Твоя картина завоюет для Мочуди приз, — сказала та. — И все мы будем тобой гордиться.

Рисунок осторожно уложили между двумя листами гофрированного картона и отослали заказной бандеролью в музей. Прошло пять недель, за это время все забыли о конкурсе. И вспомнили только тогда, когда директору пришло письмо, и он, сияя, прочел его Прешас.

— Ты выиграла первый приз, — сказал он. — И скоро поедешь в Габороне вместе с отцом, твоей учительницей и со мной, и на специальной церемонии министр образования вручит тебе приз.

От счастья Прешас расплакалась, но вскоре взяла себя в руки, и ей позволили пораньше уйти с уроков, чтобы порадовать новостью отца.

Они отправились в Габороне на машине директора, приехали слишком рано и несколько часов просидели во дворе музея в ожидании открытия. Наконец музей открылся, пришли другие люди: учителя, репортеры, депутаты. Потом на черной машине прибыл министр, и все поставили на стол стаканы с апельсиновым соком и дожевали сандвичи.

Прешас увидела свою картину на щите, на видном месте, а под ней маленькую табличку. Подойдя с учительницей ближе, она с замирающим сердцем прочитала на ней свое имя: ПРЕШАС РАМОТСВЕ (10 лет) (ПРАВИТЕЛЬСТВЕННАЯ НАЧАЛЬНАЯ ШКОЛА, МОЧУДИ). А чуть ниже — название, придуманное музеем «Коровы у плотины».

Прешас в ужасе застыла. Это была неправда. Она изобразила на картине коз, которых приняли за коров! Ей по ошибке вручили приз за картину с коровами!

— В чем дело? — спросил ее отец. — Ты должна радоваться. Почему ты такая грустная?

Прешас не знала, что ответить. Вот-вот она станет преступницей, виновницей подлога. Она не может взять приз за картину с коровами, она его не заслужила.

Министр уже стоял рядом, готовясь произнести речь. Когда Прешас подняла на него глаза, он ласково улыбнулся.

— Ты очень хорошо рисуешь, — сказал он. — Мочуди может гордиться тобой.

Прешас устремила взгляд на носки своих туфель. Она должна признаться.

— Это не коровы, — сказала она. — Это козы. Мне дали премию по ошибке.

Министр, нахмурясь, посмотрел на табличку. Потом повернулся и сказал:

— Это они ошиблись, а не ты. Я тоже думаю, что это козы. Коровы совсем другие.

Он кашлянул, и директор музея попросил тишины.

— Это великолепное изображение коз, — произнес министр, — свидетельствует о таланте нашей молодежи. Эта девочка вырастет и станет достойной гражданкой своей страны и, может быть, известной художницей. Я с радостью вручаю ей награду, которую она заслужила.

Взяв завернутый в бумагу пакет, Прешас ощутила на своем плече руку министра и услышала его шепот.

— Ты самая правдивая девочка из всех, кого я видел. Молодчина.

Церемония подошла к концу, и они отправились домой в тряском директорском фургоне. То было возвращение героини, заслужившей свою награду.

 

Глава 4

Жизнь с двоюродной сестрой отца и ее мужем

В шестнадцать лет мма Рамотсве окончила школу («Лучшая ученица нашей школы, — сказал директор, — и одна из лучших учениц Ботсваны»). Отец хотел, чтобы она училась дальше, окончила Кембриджскую школу или что-нибудь еще, но мма Рамотсве устала от Мочуди. Ей надоело работать в местном магазине, где каждую субботу она проводила учет, часами отмечая галочками товары в списке. Ей хотелось уехать. Начать самостоятельную жизнь.

— Ты можешь поехать к моей двоюродной сестре, — сказал отец. — Там все не так, как здесь. Думаю, у нее тебе не будет скучно.

Обэду очень тяжело дались эти слова. Ему хотелось, чтобы Прешас осталась с ним, но он понимал: эгоистично желать, чтобы жизнь дочери вертелась вокруг него. Прешас хотела свободы, мечтала распоряжаться своей жизнью. И, разумеется, на заднем плане у Обэда была мысль о замужестве. Он понимал: скоро появится человек, который захочет на ней жениться.

Конечно, он не может ей в этом отказать. Но что, если мужчина, захотевший на ней жениться, окажется грубияном, пьяницей или бабником? Всякое бывает. Таких мужчин пруд пруди, они только и ждут хорошенькую девушку, чтобы прицепиться к ней и незаметно разрушить ее жизнь. Эти мужчины, словно пиявки, присасываются к сердцу женщины, пока не высосут из него всю кровь и всю любовь без остатка. Он знал, что это может продолжаться долго — видимо, у женщин большое сердце.

Если один из таких мужчин заявит права на Прешас, что сможет сделать он, ее отец? Он может ее предостеречь, но разве девушки слушают подобные предостережения? Он часто с этим сталкивался. Любовь слепа, не видит очевидных недостатков. Можно любить убийцу и верить, что твой любимый не способен не то что убить, а тронуть кого-то пальцем. Нет, не стоит и пытаться ее разубедить.

В доме двоюродной сестры Прешас будет в безопасности, но даже там ее не защитят от мужчин. И все же двоюродная сестра хотя бы приглядит за племянницей, а ее муж разгонит наиболее опасных претендентов. Теперь он богатый человек, у него больше пяти автобусов, возможно, ему с его влиянием удастся отвадить кое-кого из юнцов.

Двоюродная сестра обрадовалась приезду Прешас и приготовила для нее комнату. Повесила новые занавески из плотной желтой ткани, купленной на толкучке в Йоханнесбурге, положила в комод белье, а сверху водрузила фотографию Папы Римского в рамке. На пол постелила простую тростниковую циновку. Комната получилась светлой и уютной.

Прешас быстро освоилась на новом месте. Ей предложили работу в конторе автобусной компании, в ее обязанности входило подсчитывать выручку и проверять записи водителей. Прешас быстро справлялась с заданием, и муж двоюродной сестры заметил, что за день она успевает сделать столько же, сколько двое служащих постарше, вместе взятые. Те сидели за столом и без умолку болтали, время от времени перекладывая счета и вставая, чтобы поставить чайник.

Прешас с ее великолепной памятью училась легко и безошибочно применяла полученные знания на практике. Еще ей нравилось предлагать что-то новое, и чуть не каждую неделю она выдвигала очередное предложение по улучшению работы в конторе.

— Что-то ты слишком усердствуешь, — сказал ей один из служащих. — Хочешь у нас работу отнять?

Прешас удивленно посмотрела на него. Она всегда работала на совесть и просто не понимала, как можно вести себя иначе. Как можно сидеть сложа руки и смотреть перед собой, вместо того чтобы складывать числа и проверять выручку водителей?

Нередко она по собственной инициативе проверяла отчеты, и, хотя цифры обычно сходились, то там, то здесь она находила небольшие расхождения. Это из-за того, что водители неверно дают сдачу, объяснила двоюродная сестра отца. В переполненном автобусе легко ошибиться, но суммы столь незначительны, что раньше на них просто не обращали внимания. Впрочем, Прешас заметила не только это. В счетах за бензин она обнаружила недостачу в две тысячи пула и сообщила об этом мужу тетки.

— Ты уверена? — спросил он. — Куда могут деться две тысячи пула?

— Может, их украли?

Муж двоюродной сестры отца покачал головой. Он считал себя образцовым хозяином, старался быть для служащих отцом родным — ведь людям это нравится, верно? И потому не мог поверить, что его обманывают. Нет, это невозможно — он был так добр, столько для них сделал.

Прешас показала, куда делись деньги и как они перемещались из правильного счета в другой, пока в конце концов не исчезли окончательно. Доступ к этим документам имел всего один из сотрудников, и, следовательно, это был он. Другого объяснения не было. Прешас не присутствовала при выяснении, но слышала происходившее в соседней комнате. Служащий громко возмущался и отрицал свою вину. Потом наступила тишина и оглушительно хлопнула дверь.

Это был первый расследованный ею случай. Начало карьеры мма Рамотсве.

Появление Ноте Мокоти

Прешас проработала на автобусной станции четыре года. Тетка с мужем привыкли к ней и стали называть ее дочкой. Прешас не возражала: она любила своих родственников. Любила тетку, хотя та по-прежнему обращалась с ней как с маленькой и поучала на людях. Любила ее мужа с его грустным, в шрамах, лицом и большими руками механика. Любила их дом и свою комнату с желтыми занавесками. Она устроила себе хорошую жизнь.

В конце каждой недели она отправлялась в Мочуди на одном из автобусов дяди — навестить отца. Он ждал ее возле дома, сидя на стуле, а она, как в детстве, приседала перед ним и хлопала в ладоши.

Потом они вместе завтракали в тени веранды, которую отец пристроил к дому. Она рассказывала ему, что произошло за эти дни в автобусной конторе, а он внимательно слушал, выспрашивая имена, чтобы соотнести их со сложной генеалогией. Каждый человек приходился кому-то родственником, каждый был каким-то образом включен в обширные семейные связи.

То же происходило и со скотом. У скота тоже были свои семьи, и после того, как Прешас умолкала, отец рассказывал ей свои новости. Он редко бывал на пастбище, но каждую неделю получал оттуда сводки и через пастухов управлял жизнью стада. Он знал толк в животных, умел различить в телятах пока еще незаметные черты, которые проявятся в зрелости. Ему хватало одного взгляда на хилого и потому дешевого теленка, чтобы заметить заложенные в нем достоинства. Держа свое мнение при себе, он покупал таких телят, и со временем они превращались в красивых упитанных животных (если дожди были щедрыми).

Он говорил, что люди похожи на свой скот. У тощих жалких хозяев скот тоже тощий и жалкий. У тех, кому не хватало сосредоточенности, — безучастный, бесцельно бродящий. А у бесчестных людей, утверждал отец, — бесчестный скот, ворующий пищу у своих собратьев или пытающийся затесаться в чужое стадо.

Обэд Рамотсве был строгим судьей людей и скота, и потому Прешас часто думала: что скажет отец, когда узнает о Ноте Мокоти?

Она впервые увидела Ноте Мокоти в автобусе, возвращаясь из Мочуди. Он ехал из Франсистауна и сидел впереди, а рядом с ним лежал футляр для трубы. Прешас сразу заметила его красную рубашку и полосатые брюки, высокие скулы и брови дугой. У незнакомца было гордое лицо человека, привыкшего, что на него смотрят и оценивают по достоинству, и Прешас тотчас опустила глаза. Она не хотела, чтобы он заметил ее интерес, но продолжала тайком поглядывать на него со своего места. Кто он такой? Музыкант, ведь рядом лежит футляр. Может, он даже учится в университете?

Перед тем как повернуть на юг, к Лобаце, автобус остановился в Габороне. Со своего места она увидела, как незнакомец встает. Поправив отутюженную складку брюк, он повернулся и посмотрел вглубь автобуса. Ее сердце подпрыгнуло — он посмотрел на нее… нет, не на нее, в окно.

Внезапно, неожиданно для самой себя, Прешас поднялась и сняла свою сумку с полки. Она решила сойти в Габороне не потому, что там ее ждали дела, а потому, что ей хотелось посмотреть, что будет делать незнакомец. Он уже вышел из автобуса, и Прешас поспешила вслед за ним, пробормотав наспех сочиненные объяснения водителю, работавшему у мужа двоюродной сестры отца. Оказавшись в толпе под ярким солнцем, где пахло пылью и разгоряченными телами, она огляделась и заметила его неподалеку. Он купил у разносчика жареную кукурузу и теперь обгрызал початок. Прешас снова ощутила беспокойство и встала поблизости, озираясь по сторонам, словно не зная, куда идти.

Он поднял на нее глаза, и она, растерявшись, отвернулась. Неужели он заметил, что она наблюдает за ним? Может быть. Подняв глаза, она бросила на него быстрый взгляд. На этот раз он улыбнулся и поднял брови. Потом, отшвырнув початок, поднял с земли трубу в футляре и направился к ней. Прешас застыла на месте, не в силах двинуться, как кролик перед удавом.

— Я видел тебя в автобусе, — сказал он. — Мне показалось, мы где-то встречались. Но я ошибся.

Прешас потупилась.

— Мы никогда не встречались, — ответила она. — Никогда.

Он улыбнулся. Она подумала, что он совсем не страшный, и чувство неловкости исчезло.

— Видишь ли, в этой стране рано или поздно встречаешься почти со всеми. Здесь нет чужих.

Она кивнула.

— Да, правда.

Возникла пауза. Потом он указал на футляр у своих ног.

— Это труба. Я музыкант.

Она посмотрела на футляр. На нем была наклейка: человек, игравший на гитаре.

— Ты любишь музыку? — спросил он. — Любишь джаз? Квеллу?

Подняв глаза, она увидела, что он по-прежнему улыбается.

— Да. Люблю.

— Я играю в оркестре, — сказал он. — В баре отеля «Президент». Можешь прийти и послушать. Я как раз иду туда.

До бара было всего минут десять. Он купил ей коктейль и усадил за столик в глубине зала, на единственный стул, чтобы никто к ней не подсел. Потом он играл, а она слушала, отдавшись во власть текучей манящей музыки, гордясь знакомством с этим человеком, тем, что она его гостья. Напиток оказался горьким, она никогда такого не пила, ей не нравился вкус алкоголя, но в барах положено пить, и ей не хотелось выделяться необычным поведением или молодостью.

Потом, когда оркестр ушел на перерыв, он подсел к ней за столик, и она заметила, что его глаза блестят от приложенных усилий.

— Сегодня я играл неважно, — сказал он. — Бывают дни, когда ты на подъеме, а бывают — совсем наоборот.

— По-моему, ты играл отлично.

— Не думаю. Я могу лучше. Бывают дни, когда труба сама поет. И тогда мне ничего не надо делать.

Люди смотрели на них, а несколько женщин критически ее разглядывали. Они хотят быть на моем месте, догадалась Прешас. Хотят быть рядом с Ноте.

После того как они ушли из бара, он посадил ее в последний автобус и помахал рукой, когда автобус тронулся. Она помахала в ответ и закрыла глаза. У нее теперь есть парень, джазист, он сам предложил ей увидеться в пятницу вечером в клубе Габороне. Оркестранты, сказал он, всегда берут с собой своих девушек, и она может встретить там интересных людей, важных людей, которых просто так на улице не встретишь.

Там, в клубе, Ноте Мокоти сделал ей предложение, и она приняла его, как ни странно, не сказав ни слова. Оркестранты кончили играть, они с Ноте сидели в темноте, вдали от пьяных криков в баре.

Он сказал:

— Я хочу жениться. И хочу жениться на тебе. Ты милая девочка и будешь хорошей женой.

Прешас ничего не сказала, потому что не знала, что ответить, и ее молчание было воспринято как согласие.

— Я поговорю с твоим отцом, — сказал Ноте. — Надеюсь, он не старомодный человек и не потребует за тебя стадо коров.

Старомодный, подумала Прешас, но ничего не сказала. Я еще не дала своего согласия, подумала она, но теперь, похоже, уже слишком поздно.

Потом Ноте сказал:

— Скоро ты станешь моей женой, а теперь я покажу тебе, для чего нужны жены.

Она молчала. Вот как это бывает, подумала она. Он точно такой же, как те мужчины, о которых рассказывали ее подружки в школе — конечно, те, что были посговорчивее.

Он обнял ее и повалил на мягкую траву. Они лежали в темноте совсем одни, только из бара доносились смех и пьяные крики. Ноте взял ее руку, положил к себе на живот и оставил там, не зная, что с ней делать. Потом начал целовать Прешас — в шею, щеки, губы. Она слышала только биение его сердца и свое учащенное дыхание.

— Девушки должны этому научиться. Тебя кто-нибудь учил? — спросил он.

Прешас покачала головой. Она не научилась раньше, а теперь слишком поздно, подумала она. Она не будет знать, что делать.

— Я рад, — сказал он. — Я сразу понял, что ты девственница, а это очень хорошо для мужчины. Но теперь все будет по-другому. Сегодня. Сейчас.

Он причинил ей боль. Она просила его перестать, но он откинул ей голову назад и ударил по щеке. Но тут же поцеловал и извинился. Он все время толкал ее и царапал ногтями. Потом повернул к себе спиной и снова причинил ей боль и ударил поперек спины ремнем.

Прешас села и собрала свою измятую одежду. Она не хотела — даже если ему было все равно, — чтобы кто-нибудь их видел.

Она стала одеваться и тихо заплакала, застегивая блузку, потому что вспомнила отца. Она увидит его завтра на веранде, он станет рассказывать ей о своем стаде, и ему даже в голову не придет, что произошло с ней прошлой ночью.

Через три недели Ноте Мокоти сам посетил ее отца и попросил руки Прешас. Обэд ответил, что должен поговорить с дочерью, и, когда она приехала в следующий раз, он сел на стул, посмотрел на нее и сказал, что, если она не хочет, ей не обязательно выходить замуж. Те времена давно прошли. Ей вообще не обязательно выходить замуж, сегодня женщина имеет право жить самостоятельно — таких женщин становится все больше.

После этих слов Прешас могла бы отказаться от замужества, этого и хотел от нее отец. Но она не стала отказываться. Она жила ради встреч с Ноте Мокоти. Хотела выйти за него. Она понимала, что он нехороший человек, но думала, что сможет его изменить. К тому же оставались темные моменты их отношений, удовольствие, которое он получал от нее и к которому она привыкла. Ей это нравилось. Ей было стыдно даже вспоминать об этом, но нравилось то, что он делал: ее унижение, его настойчивость. Она хотела быть с ним, хотела ему принадлежать. Это было как горький напиток, который снова и снова тянет выпить. И, разумеется, она почувствовала, что беременна. Этого еще нельзя было сказать наверняка, но она чувствовала ребенка Ноте Мокоти у себя внутри — крошечную трепещущую пташку глубоко внутри.

Они обвенчались в субботу, в три часа пополудни, в церкви Мочуди, возле которой под деревьями пасся скот — был конец октября, самая жара. В тот год земля за городом иссохла, как и прошлой осенью. Деревья и кусты увяли и поникли, травы почти не осталось, а скот совсем исхудал — кожа да кости. То было безрадостное время.

Их венчал священник реформатской церкви, он тяжело дышал в своем черном облачении и отирал лоб большим красным платком.

— Вы сочетаетесь браком перед лицом Господа. Господь налагает на вас определенные обязанности. Господь заботится о вас и хранит вас в этом жестоком мире. Он любит Своих детей, но мы должны исполнять Его требования. Вы, молодые люди, понимаете, о чем я говорю?

— Я понимаю, — улыбнулся Ноте и повернулся к Прешас. — А ты?

Она посмотрела в лицо священнику, в лицо отцовскому другу. Она знала, что отец говорил с ним о ее замужестве, о том, как он огорчен, но священник сказал, что ничего не может сделать. Теперь его голос звучал ласково, и перед тем, как вложить ее руку в руку Ноте, он тихонько ее пожал. В этот момент внутри нее шевельнулся ребенок, и Прешас вздрогнула, потому что движение было внезапным и настойчивым.

Прогостив два дня в Мочуди у двоюродной сестры Ноте, они погрузили свои вещи в грузовик и отправились в Габороне. Ноте подыскал для них жилье — две комнаты с кухней в чьем-то доме недалеко от Тлоквенга. Иметь две комнаты было роскошью. Одна, с двуспальным матрасом и старым платяным шкафом, служила спальней, другая, со столом, двумя стульями и буфетом, — гостиной и столовой. В этой комнате Прешас повесила желтые занавески, висевшие прежде в доме двоюродной сестры отца, и они придавали ей веселый вид.

Ноте держал там свою трубу и коллекцию записей. Он упражнялся по двадцать минут, а в перерывах, когда губы отдыхали, слушал записи и подыгрывал на гитаре. Он знал о городской музыке все: откуда она пришла, кто пел, кто играл какой отрывок и с кем. Он слушал и великих исполнителей: трубача Хью Масекелу, пианиста Доллара Бранда, певца Спокса Мачобане. Он слышал их игру в Йоханнесбурге и знал каждый выпущенный ими диск.

Прешас смотрела, как он вынимает трубу из футляра и вставляет мундштук, как подносит трубу к губам. И вдруг из маленькой чашечки, прижатой к его губам, вырывался звук, прорезавший воздух, подобно великолепному сверкающему ножу. Стены маленькой комнатки дрожали, и мухи, очнувшись от спячки, с жужжанием кружились под потолком в вихре звуков.

Он брал ее с собой в бары и был с ней ласков, но общался только с людьми своего круга, и Прешас чувствовала, что он втайне тяготится ею. Там были люди, не думавшие ни о чем, кроме музыки. Они без конца говорили о музыке, музыке и только музыке. И как им не надоест? Эти люди тоже тяготятся мною, подумала она, и перестала ходить в бары.

Однажды Ноте пришел домой поздно, от него пахло пивом. Запах был кислый, как у прогоркшего молока. Когда он швырнул ее на кровать и начал стягивать одежду, Прешас отвернулась.

— Ты выпил много пива. Хорошо повеселился?

Он посмотрел на нее помутневшими глазами.

— Я пью сколько хочу. А ты, выходит, одна из тех женщин, которые сидят дома и вечно ноют? Так?

— Я не ною. Я только сказала, что ты хорошо повеселился.

Но Ноте и не думал успокаиваться. Он сказал:

— Ты вынуждаешь меня наказать тебя, женщина. Придется тебя проучить.

Она кричала и пыталась сопротивляться, пыталась его оттолкнуть, но он был слишком силен.

— Не повреди ребенка.

— Ребенка! Не приставай ко мне с этим ребенком! Он не мой. Нет у меня никого ребенка.

Опять мужские руки, на этот раз в резиновых перчатках, из-за которых руки кажутся бледными и ненастоящими, как у белых людей.

— Здесь больно? Нет? А здесь?

Она покачала головой.

— Кажется, ребенок не пострадал. А здесь, на месте ран, боль только снаружи или внутри?

— Только снаружи.

— Хорошо. Я наложу здесь швы. Отсюда и досюда. Кожа глубоко рассечена. Я обработаю рану лекарством, и вам не будет больно, но, может, вам лучше не смотреть, как я шью? Говорят, мужчины не умеют шить, но мы, врачи, прекрасно это делаем!

Закрыв глаза, она услышала шипящий звук. Почувствовала холодок на коже, а потом, когда доктор обрабатывал рану, не чувствовала ничего.

— Это сделал ваш муж? Верно?

Она открыла глаза. Доктор закончил накладывать швы и что-то передал сестре. Снимая перчатки, он смотрел на Прешас.

— Это часто случалось прежде? Кто-нибудь сможет за вами присмотреть?

— Не знаю. Я не знаю.

— Вы, вероятно, к нему вернетесь?

Она открыла рот, чтобы ответить, но доктор ее перебил:

— Конечно, вернетесь. Всегда одно и то же. Женщина возвращается к мужу, чтобы получить еще. — Он вздохнул. — Возможно, мы увидимся снова. Но мне хотелось бы надеяться, что нет. Берегите себя.

На следующий день она вернулась. Обмотав голову шарфом, чтобы скрыть синяки и ссадины. У нее болели руки и живот, зашитую рану жгло огнем. В больнице ей дали таблетки, и, прежде чем отправиться домой, она приняла одну. Боль немного утихла, вторую таблетку она приняла уже в автобусе.

Дверь была открыта. Она вошла с гулко бьющимся сердцем и сразу поняла, что случилось. Комната была пуста, не считая мебели. Ноте забрал свои пластинки, новый металлический сундук и даже желтые занавески. А в спальне он изрезал ножом матрас, и повсюду валялась вата, словно здесь стригли овец. Прешас опустилась на кровать и сидела неподвижно, пока не пришла соседка; она не сказала ей, чтобы та попросила кого-нибудь отвезти ее назад в Мочуди, к ее отцу Обэду.

Там Прешас и прожила еще четырнадцать лет, ухаживая за отцом. Незадолго до его смерти ей исполнилось тридцать четыре. В этом возрасте Прешас Рамотсве, ныне сирота, у которой за плечами были кошмарное замужество и короткие, но прекрасные пять дней материнства, стала первой женщиной-детективом в Ботсване.

 

Глава 5

Что нужно, чтобы открыть детективное агентство

Мма Рамотсве понимала, что открыть детективное агентство будет непросто. Люди заблуждаются, считая, что начать свое дело легко, и после сталкиваются с массой непредвиденных проблем и осложнений. Бывало, люди открывали магазин, а через месяц-другой у них кончались деньги или товар, а иногда и то и другое вместе. Начать свое дело значительно труднее, чем полагают многие.

Она обратилась к юристу в Пилане, который взялся ей помочь. Он устроил распродажу стада и получил за него хорошую цену.

— У меня для вас куча денег, — сообщил он. — Стадо вашего отца множилось и множилось.

Он протянул ей чек и лист бумаги. Она не ожидала, что сумма окажется такой большой. Но вот они, деньги, которые она, Прешас Рамотсве, может получить в банке Барклайс.

— Вы можете купить на эти деньги дом, — сказал юрист. — И еще какой-нибудь бизнес.

— Я собираюсь купить и то, и другое.

— Что именно? — заинтересовался юрист. — Я дам вам хороший совет.

— Детективное агентство.

Юрист был явно обескуражен.

— Но детективных агентств нет в продаже. Ни одного.

Мма Рамотсве кивнула.

— Я знаю. И собираюсь начать с нуля.

Юрист поморщился.

— Деньги легко потерять, — сказал он. — Особенно когда затеваешь дело, о котором не имеешь представления. — Он со значением поглядел на нее. — Особенно в вашем случае. Разве женщина может быть детективом? Как по-вашему?

— А почему бы и нет! — воскликнула мма Рамотсве. Она знала, что юристов не любят, но только теперь поняла, за что. Этот человек так уверен в себе, так убежден в своей непогрешимости. Кто он такой, чтобы лезть в ее дела? Это ее деньги, ее будущее. И как он смеет так отзываться о женщинах? А сам даже не заметил, что у него наполовину расстегнута молния на брюках! Может, сказать ему об этом?

— Женщины очень наблюдательны, — спокойно возразила она. — Они видят людей насквозь. Вы разве не слышали об Агате Кристи?

Вопрос застал юриста врасплох.

— Об Агате Кристи? Ну конечно! Да, верно. Женщины наблюдательнее мужчин. Это всем известно.

— Так вот, — продолжала мма Рамотсве, — когда люди увидят вывеску «ЖЕНСКОЕ ДЕТЕКТИВНОЕ АГЕНТСТВО № 1», что они подумают? Они подумают, что женщина лучше разберется в том, что происходит. Женщина, а не мужчина.

Юрист почесал подбородок.

— Вполне возможно.

— Вот именно, — сказала мма Рамотсве, — вполне возможно. — И добавила: — Ваша ширинка, рра. Вы, наверное, не заметили…

Сначала она нашла дом на углу Зебра-драйв. Он оказался дорогим, и мма Рамотсве решила купить часть дома в кредит, чтобы еще остались деньги на покупку агентства. Найти подходящее место для агентства оказалось труднее, однако в конце концов она облюбовала маленький дом у подножия холма Кгале, на краю города. Место было удачным — по этой дороге каждый день проходит множество людей, которые заметят ее вывеску. Это все равно что поместить объявление в «Дейли Ньюс» или «Ботсвана Гардиан». Скоро про ее агентство узнают все.

Домик, который она купила, сначала был магазином, потом — химчисткой и под конец — винной лавкой. Около года он пустовал, и в нем жили бродяги. Они разводили внутри костры, и в каждой комнате была стена с обуглившейся штукатуркой. В один прекрасный день владелец дома вернулся из Франсистауна, прогнал бродяг и выставил запущенное здание на продажу. Плачевное состояние дома отпугнуло двух-трех потенциальных покупателей, и цена упала. Когда мма Рамотсве предложила уплатить наличными, хозяин дома не устоял и в считанные дни оформил документы.

На этом ее хлопоты не закончились. Она позвала строителя оштукатурить стены и починить жестяную крышу, и снова перспектива получить наличные способствовала тому, что он сделал все за неделю. Потом мма Рамотсве принялась за покраску дома и вскоре выкрасила стены — снаружи охрой, а внутри белой краской. Она купила новые желтые занавески и в несвойственном ей порыве расточительства разорилась на мебельный гарнитур, состоявший из двух письменных столов и двух стульев. Ее приятель, мистер Дж. Л. Б. Матекони, владелец авторемонтной мастерской «Быстрые моторы», принес ей вполне пригодную к работе старую пишущую машинку, которую получил в придачу к стоимости ремонта. Итак, агентство было готово к открытию — не хватало только секретарши.

Найти ее оказалось легче легкого. Первый же телефонный звонок в Ботсванский колледж делопроизводства увенчался успехом. У них как раз есть подходящая кандидатура, сказали там. Мма Макутси, вдова учителя, недавно с блеском окончившая курсы. Они уверены, что мма Макутси будет идеальной секретаршей.

Она понравилась мма Рамотсве с первого взгляда. Худощавая, с удлиненным лицом и заплетенными в косу волосами, в которые она втирала щедрые порции хны. Мма Макутси носила большие овальные очки в пластмассовой оправе и постоянно улыбалась — абсолютно искренне.

Агентство открылось в понедельник. Мма Рамотсве уселась за свой стол, а мма Макутси — за свой, перед пишущей машинкой. Она посмотрела на мма Рамотсве и улыбнулась еще шире.

— Я готова приступить к работе, — сказала она.

— М-м-м… — произнесла мма Рамотсве. — Сейчас еще рано. Мы только открылись. Дождемся первого клиента.

В глубине души она была уверена, что никаких клиентов не будет. Она совершила роковую ошибку. Никто не нуждается в услугах частных детективов, а уж тем более в ее услугах. Да и кто она такая? Никому неизвестная Прешас Рамотсве из Мочуди. Она даже никогда не была в Лондоне или в других местах, где учатся на частных детективов. Не была даже в Йоханнесбурге. Что, если кто-нибудь из пришедших спросит: «Вы, конечно, знаете Йоханнесбург?» — и тогда ей придется солгать или в лучшем случае промолчать.

Мма Макутси посмотрела на нее, затем — на клавиатуру пишущей машинки. Открыла ящик стола, заглянула внутрь и снова закрыла его. В этот момент в комнату забрела со двора курица и клюнула что-то на полу.

— Пошла вон! — крикнула мма Макутси. — Здесь не место курам!

В десять часов мма Макутси поднялась и направилась в заднюю комнату приготовить чаю. Мма Рамотсве попросила ее заварить свой любимый редбуш, и вскоре та вернулась с двумя чашками. Потом они пили чай и наблюдали за тем, как маленький мальчик, стоящий на обочине, швыряет камнями в тощую, как скелет, собаку.

В одиннадцать часов они выпили еще по чашке чая, а в двенадцать мма Рамотсве поднялась и объявила, что пойдет в ближайший магазин купить духи. А мма Макутси останется отвечать на телефонные звонки и встречать клиентов. При этих словах мма Рамотсве улыбнулась. Она знала, что никаких клиентов не будет, и к концу месяца ее агентство закроется. Понимает ли мма Макутси, как ей не повезло? Женщина, блестяще окончившая курсы, достойна лучшей участи.

Мма Рамотсве стояла у прилавка, рассматривая пузырьки с духами, и тут в магазин ворвалась мма Макутси.

— Мма Рамотсве, — выпалила она. — Клиент. В нашем офисе клиент. Серьезный случай. Человек пропал. Поторопитесь. Нельзя терять ни секунды.

Все жены исчезнувших мужей похожи друг на друга, размышляла мма Рамотсве. Поначалу они испытывают беспокойство, потому что уверены: случилось нечто ужасное. Но постепенно в их души закрадывается сомнение, и они начинают думать: а не сбежал ли он с другой женщиной? — обычно так и бывает, — и, наконец, приходят в ярость. На этой стадии они уже не хотят возвращения супруга, даже если он найдется. Они хотят одного: устроить ему скандал.

Мма Малатси находится на второй стадии, решила она. Начала подозревать, что ее муж прекрасно проводит время, тогда как она сидит дома, и, разумеется, стала нервничать. Возможно, у них остались невыплаченные долги, хотя она и выглядит так, словно у нее денег куры не клюют.

— Расскажите мне, пожалуйста, о своем муже, — предложила Прешас, и мма Малатси отхлебнула редбуш из чашки, которую принесла ей мма Макутси.

— Его зовут Питер Малатси, — начала мма Малатси. — Ему сорок лет, и у него… у него… мебельный магазин. Дела идут неплохо, и денег ему хватает. Так что от кредиторов он точно не убегал.

Мма Рамотсве кивнула.

— Здесь должна быть другая причина, — заметила она и осторожно добавила: — Вы же знаете мужчин, мма. Может, у него другая женщина? Как вы думаете?

Мма Малатси энергично затрясла головой.

— Нет-нет, — возразила она. — Год назад это было бы возможно, но теперь он стал христианином и ходит в какую-то церковь, где постоянно поют и разгуливают в белых одеждах.

Мма Рамотсве взяла эти слова на заметку. Церковь. Пение. Увлекся религией? И кто-нибудь из прихожанок его сманил?

— Кто эти люди? — спросила она. — Быть может, им что-то о нем известно?

Мма Малатси пожала плечами.

— Я не знаю, — произнесла она с легким раздражением. — В самом деле не знаю. Пару раз он просил меня пойти с ним, но я отказалась. И он ходил туда один по воскресеньям. И исчез он в воскресенье. Я подумала, что он пошел в свою церковь.

Мма Рамотсве устремила взгляд в потолок. Похоже, случай не слишком сложный. Питер Малатси сбежал с одной из христианок, это ясно. Остается только отыскать эту общину и выйти на его след. Старая, как мир, история с заранее известным концом. Мма Рамотсве не сомневалась: его увела молодая христианка.

К концу следующего дня мма Рамотсве составила список из пяти христианских общин, отвечавших описанию. За следующие два дня она разыскала трех из пяти священников и убедилась, что те ничего не знают о Питере Малатси. Двое из троих пытались обратить ее, а третий просто-напросто потребовал денег и получил банкноту в пять пула.

Отыскав четвертого священника, его преподобие Шэдрека Мапели, мма Рамотсве поняла, что поиски увенчались успехом. При упоминании о Питере Малатси священник вздрогнул и украдкой оглянулся.

— Вы из полиции? — спросил он. — Вы полицейский?

— Женщина-полицейский, — поправила она.

— Ах! — горестно запричитал он. — Ох!

— Я не полицейский, — быстро поправилась мма Рамотсве. — Я частный детектив.

Священник немного успокоился.

— Кто вас послал?

— Мма Малатси.

— Ох, — вздохнул священник. — Он нам сказал, что у него нет жены.

— Но она есть, — сказала мма Рамотсве. — И не знает, где он.

— На небесах, — ответил священник. — Отправился к Господу.

Мма Рамотсве почувствовала, что священник говорит правду и что расследование подходит к концу. Осталось лишь узнать, как умер Питер Малатси.

— Вы должны рассказать мне все, — потребовала она. — Если хотите, я сохраню ваше имя в тайне. Просто расскажите мне, как это случилось.

Они отправились к реке в белом фургончике мма Рамотсве. Был сезон дождей, и после нескольких гроз дорога стала почти непроезжей. Наконец они достигли цели, и мма Рамотсве поставила машину под деревом.

— Здесь у нас происходит крещение, — начал священник, указывая на заводь, где бурлила вода. — Я стоял вот здесь, а вон там грешники входили в воду.

— И сколько всего было грешников? — спросила мма Рамотсве.

— Вместе с Питером шесть. Они вошли в воду, а я готовился последовать за ними с жезлом.

— И что же случилось потом? — спросила мма Рамотсве.

— Грешники стояли в воде, доходившей им до сих пор. — Священник провел ладонью по груди. — Я отвернулся, чтобы дать команду хору, а когда повернулся к реке, то заметил что-то неладное. В воде осталось только пять грешников.

— Один исчез?

— Да, — подтвердил священник, слегка вздрогнув. — Господь забрал его к Себе.

Мма Рамотсве посмотрела на воду. Это была неглубокая река, большую часть года от нее оставалось несколько стоячих заводей. Однако в сезон дождей, которые в этом году были особенно обильны, река превращалась в бурный поток, который легко мог унести человека, не умеющего плавать, размышляла она. Но тело утонувшего всегда находят ниже по течению. К реке по разным причинам ходит много людей, и тело обязательно бы нашли. И позвонили бы в полицию. В газетах непременно появилась бы заметка о неопознанном теле, найденном в реке Нотване. Газеты обожают подобные истории и не упустили бы такой возможности.

Поразмыслив еще немного, мма Рамотсве нашла другое объяснение, от которого у нее мурашки поползли по телу. Но прежде чем рассмотреть эту версию, надо было выяснить, почему священник никому не сообщил о случившемся.

— Вы не заявили в полицию, — сказала она, стараясь, чтобы ее голос звучал не слишком осуждающе. — Почему?

Священник потупился. Она по опыту знала, что это признак искреннего сожаления. Тот, кто не раскаялся, обычно возводит глаза к небу.

— Я понимаю, что должен был сообщить в полицию. Бог накажет меня за это. Но я боялся, что меня обвинят в смерти бедного Питера и даже отдадут под суд. В суде могли бы потребовать оплатить издержки, и это привело бы к банкротству церкви, остановило труд во славу Господа. — Он сделал паузу. — Теперь вы понимаете, почему я молчал и велел молчать прихожанам?

Кивнув, мма Рамотсве тихонько коснулась руки священника.

— Я не считаю, что вы поступили плохо, — сказала она. — Я полагаю, ваши труды угодны Богу, и он не рассердится на вас. Это не ваша вина.

Священник поднял глаза и улыбнулся.

— Спасибо за добрые слова, сестра. Спасибо.

Днем мма Рамотсве попросила соседа одолжить ей одну из его собак. У него их было целых пять, и мма Рамотсве ненавидела каждую в отдельности за непрерывный лай. Собаки поднимали лай с рассветом, как будто были петухами, а ночью лаяли на луну. Они лаяли на коров, на сусликов и на прохожих, а иногда — просто потому, что перевозбудились.

— Собака мне нужна для расследования, — объяснила она. — Я верну ее в целости и сохранности.

Сосед был польщен предложением.

— Я дам вам своего лучшего пса. У него великолепное чутье. Из него выйдет отличная ищейка.

Мма Рамотсве с опаской покосилась на громадного желтого пса, от которого шел странный и отвратительный запах. В тот же вечер, сразу после захода солнца, она усадила пса на заднее сиденье своего фургона и привязала к ручке дверцы веревкой, накинутой на его шею. Потом завела мотор и направилась к реке. Свет фар выхватывал из темноты силуэты терновых деревьев и муравейников. Она с удивлением обнаружила, что рада присутствию пса, каким бы противным он ни был.

Подъехав к речной заводи, мма Рамотсве вынула из машины толстый кол и воткнула в мягкий грунт на берегу. Потом привела пса и крепко привязала веревкой к колу. Вытащила из сумки большую кость и положила у него перед носом. Желтый пес довольно заурчал и тут же бросился ее обгладывать.

Мма Рамотсве отошла на несколько шагов, завернувшись ниже пояса в простыню, чтобы не донимали москиты, положила на колени старую винтовку и принялась ждать. Она знала, что ожидание будет долгим, и надеялась не уснуть. А если уснет, пес разбудит ее лаем.

Прошло два часа. Вокруг вились тучи москитов, кожа зудела от укусов, но это была ее работа, а на работу мма Рамотсве никогда не жаловалась. Неожиданно пес заворчал, и она стала вглядываться в темноту. Она различила силуэт пса — тот, вскочив на ноги, смотрел на воду. Потом снова зарычал и залаял. Потом наступила тишина. Мма Рамотсве сбросила простыню и положила рядом мощный фонарь. Теперь уже скоро, подумала она.

Услышав плеск воды, она поняла, что пора включать фонарь. В луче света, у самой кромки воды, она увидела огромного крокодила и съежившуюся от страха собаку.

Крокодил не обратил внимания на свет, похоже, он принял его за свет луны. Не отрывая взгляда от собаки, он медленно приближался к своей жертве. Подняв винтовку, мма Рамотсве увидела в прицеле его голову. И нажала на спуск.

Получив пулю в голову, крокодил высоко подпрыгнул, буквально сделав сальто в воздухе, плюхнулся на спину и остался лежать наполовину в воде, наполовину на земле. По его телу прошла дрожь, ион затих. Выстрел оказался метким.

Положив винтовку, мма Рамотсве заметила, что ее бьет дрожь. Стрелять ее учил отец, и прекрасно научил, но ей не нравилось стрелять в животных, особенно в крокодилов. С этими тварями шутки плохи, но долг превыше всего. И что он здесь делал, этот крокодил? Они не водятся в Нотване. Должно быть, он прошел по суше много миль или приплыл в половодье из самой Лимпопо. Бедняга крокодил, теперь его путешествие окончено.

Взяв нож, она вспорола ему брюхо. Кожа в этом месте была мягкой, и вскоре взгляду мма Рамотсве предстало содержимое желудка: горстка камешков, которые крокодилы заглатывают, чтобы переваривать пищу, несколько дурно пахнущих рыб. Но ее внимание привлекло не это, а браслеты, кольца и часы, которые нельзя переварить. Хоть и изъеденные ржавчиной, они сразу же бросались в глаза — свидетельства дурных наклонностей крокодила.

— Это вещь вашего мужа? — спросила она мма Малатси, протягивая часы, извлеченные из брюха крокодила.

Мма Малатси взяла часы и принялась их рассматривать. Мма Рамотсве поморщилась. Она терпеть не могла приносить дурные вести.

Но мма Малатси проявила редкое спокойствие.

— Ну что ж, по крайней мере, я знаю, что он рядом с Господом, а это гораздо приятнее, чем знать, что он рядом с другой женщиной, ведь так?

Мма Рамотсве кивнула.

— Наверное, вы правы, — сказала она.

— Вы были замужем, мма? — спросила мма Малатси. — Вы понимаете, что это значит?

Мма Рамотсве посмотрела в окно. Под ним росло терновое дерево, а вдали виднелся покрытый валунами холм.

— Я была замужем, — ответила она. — Когда-то у меня был муж. Он играл на трубе. Он принес мне много горя, и сейчас я рада, что я одна. — Мма Рамотсве помолчала. — Простите. Я не хотела вас обидеть. Вы потеряли мужа и, вероятно, очень расстроены.

— Совсем чуть-чуть, — ответила мма Малатси. — Но извините, у меня много дел.

 

Глава 6

Мальчик

Мальчику было одиннадцать, но выглядел он младше своего возраста. Чего только не делали родители, чтобы он хоть немного подрос, но мальчик не торопился. Увидев его, вы дали бы ему не больше восьми-девяти, но никак не одиннадцать. Однако это ничуть его не огорчало. Отец как-то раз сказал ему: в детстве я тоже был маленьким. А теперь вон как вымахал. Посмотри на меня. Ты тоже станешь высоким. Подожди немного.

Родители втайне опасались, что у мальчика что-то не в порядке, что у него искривлен позвоночник и поэтому он не растет. Когда ему едва исполнилось четыре, он упал с дерева — лазал туда за птичьими яйцами, — несколько минут лежал без движения и не дышал, пока с бахчи не прибежала, причитая, его бабушка и на руках не отнесла домой. Его ручонка еще сжимала раздавленные яйца. Мальчик поправился — так они тогда решили, — но у него изменилась походка. Его отвезли в больницу, где медсестра, осмотрев глаза и рот, заявила, что он здоров.

— Мальчики все время падают. Но редко что-нибудь ломают.

Сестра положила руки ему на плечи и принялась поворачивать из стороны в сторону.

— Смотрите. С ним все в порядке. Будь у него что-то сломано, он бы вскрикнул.

Через несколько лет, когда он перестал расти, мать вспомнила об этом случае и ругала себя за то, что поверила медсестре, которая только и умела, что делать анализы на бильгарцию и глистов.

Мальчик отличался любознательностью. Ему нравилось выискивать камешки в красноземе и, поплевав на них, доводить до блеска. Изредка ему попадались красивые камешки — темно-синие и медно-красные, как небо на закате. Он хранил их в своей хижине, под циновкой, на которой спал, и с их помощью выучился считать. Другие мальчики учились пересчитывать скот, а этот мальчик, похоже, не любил коров, чем тоже выделялся среди других.

Любопытство увлекало его в таинственные путешествия по бушу, и родители в конце концов привыкли к его долгим отлучкам. Там ему ничего не угрожало, кроме укуса кобры или свиномордой змеи, на которых он мог наступить. Но такого еще не случалось, и мальчик неожиданно появлялся в загоне для скота или рядом с козами, сжимая в руке очередной диковинный трофей: перо грифа, высохшую многоножку или белый змеиный череп.

Вот и теперь мальчик шагал по одной из тропинок, петлявших по пыльному бушу. Он нашел что-то очень интересное — свежий помет змеи — и шел по следу. Он знал, что это змея — в помете были клубочки шерсти, так бывает только у змей. Он был уверен, что это шерсть дамана — из-за цвета и потому, что даманы, как известно, любимая еда крупных змей. Если ему удастся найти змею, он убьет ее камнем, сдерет кожу и сделает из этой красивой кожи ремни для себя и отца.

Но сумерки сгущались, и мальчику пришлось отказаться от своей затеи. Змею не увидеть безлунной ночью. Свернув с тропинки, он направился через заросли к пыльной дороге, ведущей через сухое русло реки к его деревне.

Мальчик легко нашел дорогу и немного посидел на краю, погружая большие пальцы в мягкий белый песок. Он был голоден и знал, что сегодня на ужин мясо с кашей — видел, как бабушка готовила жаркое. Она всегда давала ему кусок побольше, пожалуй, даже больше, чем отцу, и это злило двух его сестер.

— Мы тоже любим мясо. Девочки тоже любят мясо.

Но это не убеждало бабушку.

Он встал и зашагал вдоль дороги. Уже совсем стемнело, деревья превратились в черные бесформенные тени, сливавшиеся с темнотой. Где-то крикнула хищная ночная птица, воздух наполнился звоном ночных насекомых. Почувствовав легкое жжение, мальчик хлопнул себя по правой руке. Москит.

Вдруг на листве стоявших впереди деревьев он заметил желтую полоску света. Полоска качнулась вниз, и мальчик обернулся. По дороге ехал грузовик. Легковой машине здесь было не пройти — из-за слишком глубокого рыхлого песка.

Мальчик сошел с дороги и стал ждать. Теперь огни машины были совсем близко. Это был маленький грузовик, фургон с двумя фарами, нырявшими то вверх, то вниз, повторяя неровности дороги. Огни поравнялись с ним, и он прикрыл глаза рукой.

— Добрый вечер, молодое существо, — прозвучало из кабины грузовика традиционное приветствие.

Улыбнувшись, он ответил на приветствие. В кабине сидели двое мужчин — тот, что помоложе, за рулем, а тот, что постарше, рядом. Мальчик сразу понял, что это чужаки, хотя не видел лиц. Они говорили на сетсвана как-то странно, повышая голос в конце каждого слова. Местные так не говорят.

— Ты охотишься на зверей? Хочешь поймать леопарда в темноте?

Мальчик покачал головой.

— Нет, я иду домой.

— Леопард может схватить тебя раньше, чем ты его.

Мальчик улыбнулся.

— Вы правы, рра. Сегодня я не хотел бы встретить леопарда.

— Тогда мы подбросим тебя до дома. Это далеко?

— Нет, недалеко. Совсем близко. Вон там.

Водитель открыл дверцу и вышел, не заглушив мотора. Мальчик забрался внутрь и сел на скамью. Водитель вернулся на место и включил скорость. Мальчик поджал под себя ноги: на полу лежало какое-то животное — собака или коза, — он только что коснулся мягкого мокрого носа.

Он посмотрел на мужчину слева, того, что постарше. Глазеть на старших неприлично, к тому же в темноте было плохо видно. Но он заметил, что у мужчины что-то с губой. Встретившись с ним взглядом, мальчик отвернулся. Младшим не полагается разглядывать старших. Но как эти люди здесь оказались? Что они делают?

— Глядите. Вон дом моего отца. Видите? Там, где огни.

— Видим.

— Отсюда я могу дойти пешком. Остановитесь. Вон тропинка.

— Мы не будем останавливаться. Сначала ты должен кое-что для нас сделать. Помочь нам с одной вещью.

— Но меня ждут.

— Кто-то всегда кого-то ждет. Всегда.

Внезапно испугавшись, мальчик повернулся и посмотрел на водителя. Тот улыбнулся.

— Не бойся. Сиди смирно. Ты поедешь в другое место.

— Куда вы меня везете, рра? Зачем?

Пожилой мужчина тронул мальчика за плечо.

— Мы ничего тебе не сделаем. Вернешься домой в другой раз. Твои родители увидят, что с тобой все в порядке. Мы добрые люди. Давай-ка, я расскажу тебе сказку. Тебе она понравится, и ты угомонишься.

Жили-были мальчики-пастухи, они пасли скот своего дяди-богача. Он был очень богат! У него было больше скота, чем у любого другого человека в этой части Ботсваны, его коровы и быки были большими-пребольшими, вот такими, только еще больше.

И вот в один прекрасный день эти мальчики увидели, что к стаду прибился теленок. Необычный теленок, с пестрой шкурой, непохожий на других телят. И как же они были рады этому теленку!

Теленок был необычным не только поэтому. Он умел петь коровьи песни. Мальчики-пастухи слышали их каждый раз, когда подходили к теленку. Но не понимали слов, там было что-то про коровьи дела.

Мальчики полюбили теленка, и потому, что они любили его очень сильно, они не заметили, что другие коровы отстают от стада. А когда заметили, две коровы уже пропали — только тогда они поняли, что случилось.

Пришел их дядя. Вот он идет, высокий-превысокий человек с палкой. Он кричит на мальчиков, бьет теленка палкой и говорит, что необычные телята никогда не приносят удачи.

И вот теленок умер. Но прежде чем умереть, он прошептал что-то мальчикам, и на этот раз они его поняли. Это были особые слова, и, когда мальчики передали дяде, что сказал теленок, тот упал на колени и заплакал.

Видишь ли, теленок был его братом, которого когда-то съел лев, а теперь он вернулся. А этот человек убил своего брата и больше никогда не был счастлив. Он стал печальным. Очень печальным.

Пока пожилой мужчина рассказывал сказку, мальчик смотрел ему в лицо. И если до сих пор он не понимал, что происходит, то теперь понял. Понял, что должно произойти.

— Держи мальчишку! Держи за руки! Если не удержишь, мы свалимся в кювет.

— Я стараюсь. Он вырывается, как бешеный.

— Не выпускай его. Я остановлю машину.

 

Глава 7

Мма Макутси разбирает почту

Успех первого дела воодушевил мма Рамотсве. Она заказала по почте руководство для частных детективов и прочитала главу за главой, делая многочисленные пометки. И в результате пришла к заключению, что безупречно провела свое первое расследование. Она поняла: чтобы получить необходимую информацию, необходимо составить перечень возможных источников, а затем проверить их один за другим. Это не так уж трудно. Если действовать методично, ошибок быть не должно.

Затем она решила посмотреть, что в руководстве говорится о ее догадке насчет крокодила. И вновь нашла полнейшее одобрение своим действиям. «Доверяйте интуиции, — было сказано там, — интуиция одна из форм знания». Эта фраза понравилась мма Рамотсве, и она процитировала ее мма Макутси. Мма Макутси внимательно выслушала, а затем напечатала эту фразу на машинке и отдала мма Рамотсве.

Мма Макутси была приятной собеседницей и хорошо печатала. Она напечатала под диктовку отчет о деле Малатси, а также счет, чтобы послать мма Малатси. Но кроме этого ей в сущности нечего было делать, и мма Рамотсве стала размышлять о том, позволительно ли ей при таком положении дел держать секретаршу.

И все же держать секретаршу приходилось. Разве бывает частное детективное агентство без секретарши? Она, мма Рамотсве, станет посмешищем и отпугнет всех клиентов, если таковые появятся, что само по себе весьма сомнительно.

В обязанности мма Макутси входило разбирать почту. Первые три дня никакой почты не было. На четвертый пришел какой-то каталог и квитанция об уплате налога на имущество, а на пятый — письмо, адресованное прежнему владельцу.

Но затем, в начале второй недели, она открыла белый конверт с отпечатками грязных пальцев и прочла мма Рамотсве следующее письмо:

Дорогая мма Рамотсве,

Эрнест Молаи Пакотати, учитель

я прочел о Вас в газете и узнал, что Вы открыли в городе большое новое агентство. Я очень горд за свою страну Ботсвану и зато, что теперь у нас есть такой человек, как Вы.

Я школьный учитель из маленькой деревни Катсана, что в тридцати милях от Габороне. Я родился неподалеку и много лет тому назад учился в педагогическом училище, которое закончил с отличием. У нас с женой две дочери и сын одиннадцати лет. Этот мальчик недавно исчез, и мы два месяца ничего о нем не знаем.

Мы обращались в полицию. Они провели большое расследование и всюду задавали вопросы. Но о нашем сыне никто ничего не слышал. Я взял отпуск и обыскал все окрестности. Недалеко от нас есть холмы, там много камней и пещер. Я облазал все пещеры и заглядывал в каждую расщелину. Но сына не нашел.

Этот мальчик любил бродить повсюду, потому что очень интересовался природой. Он постоянно собирал камни и другие подобные предметы, хорошо знал буш и никогда не попадал в беду по собственной глупости. В наших местах давно нет леопардов, а Калахари слишком далеко, и львы к нам не заходят.

Я обошел все вокруг, все звал его и звал. Но мой сын мне ни разу не ответил. Я заглядывал в каждый колодец, обошел всех крестьян в деревнях и просил их проверить воду. Но его следов не нашли.

Как может мальчик бесследно исчезнуть с лица земли? Если бы я не был христианином, я сказал бы, что его унес злой дух. Но я знаю, что такого не бывает.

Я небогатый человек и не могу оплатить услуги частного детектива, но я прошу Вас, мма, во имя Иисуса Христа, оказать мне посильную помощь. Когда Вы будете проводить Ваши расследования и разговаривать со сведущими людьми, пожалуйста, спросите их, не слышали ли они что-нибудь о мальчике одиннадцати лет по имени Тобисо, сыне учителя из деревни Катсана. Пожалуйста, спросите их, и, если узнаете хоть что-то, пожалуйста, сообщите мне, подписавшемуся ниже.

Во имя Господа,

Дочитав письмо, мма Макутси посмотрела на мма Рамотсве. Некоторое время они молчали. Потом тишину нарушила мма Рамотсве.

— Вы слышали что-нибудь об этом случае? — спросила она. — О пропавшем мальчике?

Мма Макутси нахмурилась.

— Кажется, да. Я что-то читала в газетах о поисках мальчика. По-моему, они решили, что он почему-то сбежал из дома.

Мма Рамотсве поднялась и взяла письмо у секретарши. Она держала его, как держат вещественное доказательство на суде — бережно, боясь повредить. Ей показалось, что письмо — простой, почти невесомый клочок бумаги — стало тяжелым от горя.

— Я мало чем могу помочь, — тихо сказала она. — Конечно, я буду прислушиваться к тому, что говорят, и сообщу об этом бедному отцу. Но что еще я могу сделать? Он знает буш вокруг Катсаны. Знает людей. Я почти ничем не могу ему помочь.

Мма Макутси, казалось, успокоилась.

— Да, — повторила она. — Мы не можем помочь этому бедняге.

Мма Рамотсве продиктовала письмо, и мма Макутси аккуратно напечатала его на машинке. Потом письмо положили в конверт, наклеили снаружи марку и положили в корзинку для исходящих бумаг, которую мма Рамотсве купила в Книжном центре Ботсваны. Это было второе письмо, посланное «Женским детективным агентством № 1», в первом лежал счет на двести пятьдесят пула на имя мма Малатси. На нем мма Макутси напечатала: «Ваш покойный муж — разгадка тайны смерти».

В тот вечер в доме на Зебра-драйв мма Рамотсве готовила тыквенную кашу. Ей нравилось стоять на кухне и помешивать тыкву в кастрюльке, размышляя о случившемся за день и попивая редбуш из большой кружки, стоявшей на краю плиты. Не считая письма, в тот день случилось следующее. Приходил мужчина с просьбой помочь ему получить давнишний долг, и мма Рамотсве, хоть и неохотно, согласилась. Она не знала, занимаются ли частные детективы подобными делами — в руководстве ничего об этом не говорилось, но мужчина был настойчив, и она не сумела отказать. Еще приходила женщина, обеспокоенная поведением своего мужа.

— Когда он приходит домой, от него пахнет духами, — сказала она. — И еще он улыбается. С чего бы ему улыбаться и пахнуть духами?

— Быть может, он встречается с другой женщиной?

Посетительница в ужасе уставилась на нее.

— Вы думаете, он на это способен? Мой муж?

Обсудив ситуацию, они решили, что этот вариант не следует сбрасывать со счетов.

— Возможно, есть и другое объяснение, — ободряюще заметила мма Рамотсве.

— Например?

— Ну…

— Сегодня многие мужчины душатся, — вмешалась мма Макутси. — Им кажется, что так они лучше пахнут. Вы же знаете, как пахнут мужчины.

Посетительница повернулась и пристально посмотрела на мма Макутси.

— Мой муж ничем не пахнет, — сказала она. — Он очень чистоплотный.

Мма Рамотсве бросила на мма Макутси предостерегающий взгляд. Надо будет ей сказать, чтобы в присутствии клиентов она помалкивала.

Но что бы ни случилось за день, ее мысли постоянно возвращались к письму учителя и пропавшему мальчику. Как, должно быть, извелся бедняга отец — и мать тоже. Учитель ничего не написал про мать, но, конечно же, еще есть мать или бабушка. Что они только не передумали, пока час шел за часом, а мальчик все не появлялся. Его подстерегало множество опасностей: он мог свалиться в заброшенную шахту, мог обессилеть и не отзываться на крики спасателей, его могли похитить и увезти куда-то ночью. Каким жестоким должно быть сердце похитителя! Как мог он слушать крики невинного ребенка, когда тот умолял отвезти его домой? То, что подобные вещи случаются здесь, в Ботсване, заставило ее похолодеть от ужаса.

Мма Рамотсве принялась размышлять над тем, правильно ли она выбрала себе профессию. Помогать людям в их горестях похвально, но эти горести способны разбить тебе сердце. Случай с мужем мма Малатси очень странный. Она полагала, что мма Малатси будет убита горем, когда удостоверится, что ее мужа съел крокодил. Но та и глазом не моргнула. Что она тогда сказала? Что у нее много дел. Очень странные слова для только что овдовевшей женщины. Неужели он ей настолько безразличен?

Мма Рамотсве углубилась в свои мысли, ложка застыла над булькавшей кастрюлей. Подобное безразличие заставляет насторожиться читателей книг мма Кристи. Что бы подумала мма Кристи, увидев реакцию мма Малатси, ее полное безразличие? Она бы подумала: эта женщина убила своего мужа!

Но как же тогда крокодил, крещение и другие грешники? Нет, мма Малатси тут ни при чем. Быть может, она желала мужу смерти, и крокодил только внял ее мольбам. Делает ли это ее убийцей в глазах Господа? Господу известно, что ты желаешь кому-то смерти, потому что от Господа нет секретов. Это всякий знает.

Цепь ее размышлений прервалась. Пора было вынимать тыкву из кастрюли и садиться за стол. В конечном счете, в этом и состоит решение сложных жизненных проблем. Ты можешь думать, думать и думать, и так и не прийти ни к какому выводу, а тыкву все же нужно съесть. И это возвращает тебя на землю. Позволяет жить дальше. Тыква.

 

Глава 8

Беседа с мистером Дж. Л. Б. Матекони

Бухгалтерские книги не радовали. К концу первого месяца своего существования «Женское детективное агентство № 1» понесло значительные убытки. Три клиента оплатили услуги, а два пришли за советом, но, получив его, отказались платить. Мма Малатси заплатила двести пятьдесят пула, Хэппи Бапетси — двести за разоблачение отца-самозванца, и местный торговец — сто, чтобы выяснить, кто постоянно звонил с его телефона во Франсистаун. Итого пятьсот пятьдесят, при этом одно только жалованье мма Макутси составляло пятьсот восемьдесят пула. А это означало, что убытки равнялись тридцати пула, не считая накладных расходов, таких, как плата за электричество и покупка бензина для белого фургончика.

Конечно, чтобы дело стало приносить доход, нужно время — мма Рамотсве это понимала, — но как долго можно терпеть убытки? Еще осталось немного отцовских денег, но на них нельзя жить вечно. Надо было послушаться отца и купить мясную лавку, это гораздо надежнее. Как это сейчас называется? Верно, голубые фишки. Но где здесь место для энтузиазма?

Она вспомнила мистера Дж. Л. Б. Матекони, владельца авторемонтной мастерской «Быстрые моторы». Его бизнес процветал. В клиентах недостатка не было, все знали, что он замечательный механик. Но мистер Дж. Л. Б. Матекони понимал, что делает, а она — нет.

Мма Рамотсве знала мистера Дж. Л. Б. Матекони много лет. Он был родом из Мочуди, и его дядя дружил с ее отцом. Мистеру Дж. Л. Б. Матекони исполнилось сорок пять, он был десятью годами старше мма Рамотсве, но считал себя ее ровесником и часто говорил, рассуждая о мировых проблемах: «Люди нашего возраста…»

Он был приятным человеком, и мма Рамотсве часто задавала себе вопрос: почему он не женится? Он не красавец, но у него открытое, приветливое лицо. О таком муже мечтает любая женщина. Он может починить любую вещь, не гуляка и не исключено, что даже помогал бы по хозяйству, что большинству мужчин просто не приходит в голову.

Но он оставался холостяком и одиноко жил в большом доме недалеко от старого аэродрома. Иногда, проезжая мимо, она видела, как он сидит на веранде — мистер Дж. Л. Б. Матекони собственной персоной — и смотрит на деревья в саду. О чем мог думать этот человек? О том, что хорошо бы ему иметь жену и ребятишек, которые бегали бы по саду? Или о мастерской и машинах, которые он чинит? Трудно сказать.

Она любила заходить к нему в гараж, в пропахшую смазочным маслом контору, где на столе лежали стопки квитанций и заказы на запчасти. Любила смотреть на висевшие по стенам календари с незатейливыми картинками из тех, что нравятся мужчинам. Любила пить с ним чай из кружки со следами смазки и смотреть, как два его помощника, подняв машину домкратом, колошматят по днищу.

Мистер Дж. Л. Б. Матекони обожал ее визиты. Они беседовали о Мочуди или о политике, просто обменивались дневными новостями. Он сообщал, у кого сломалась машина и что именно вышло из строя, кто сегодня покупал бензин и куда направлялся.

В тот день они говорили о финансах, о том, как наладить выгодное дело.

— Главная проблема — расходы на персонал, — говорил мистер Дж. Л. Б. Матекони. — Видите тех двух парней под машиной? Вы даже не можете себе представить, во сколько они мне обходятся. Зарплата, налоги, страховка на случай, если эта машина вдруг свалится им на голову. В итоге у меня каждый день остается одна-две пула. Изредка чуть больше.

— Но вы хотя бы не несете убытков! — воскликнула мма Рамотсве. — Я в первый же месяц потеряла тридцать пула. Боюсь, что дальше будет хуже.

Мистер Дж. Л. Б. Матекони вздохнул.

— Персонал стоит денег, — сказал он. — Эта ваша секретарша… в больших очках. Вот на нее-то и уходят деньги.

Мма Рамотсве кивнула.

— Я знаю, — согласилась она. — Но в офисе должна быть секретарша. Без секретарши я никуда не могла бы отлучиться. Не могла бы зайти к вам поболтать. Не могла бы ходить по магазинам.

Мистер Дж. Л. Б. Матекони взял свою кружку.

— Тогда вам нужно расширить практику, — сказал он. — Распутать парочку сложных дел. Найти богатых клиентов.

— Богатых клиентов?

— Ну да. Кого-нибудь вроде… вроде мистера Патела.

— Зачем ему частный детектив?

— У богачей свои проблемы, — ответил мистер Дж. Л. Б. Матекони. — С ними всякое бывает.

Они немного помолчали, глядя, как молодые механики снимают колесо с машины.

— Бестолковые ребята, — заметил мистер Дж. Л. Б. Матекони. — Им вовсе не нужно это делать.

— Вот что меня беспокоит, — сказала мма Рамотсве. — Вчера я получила письмо. Оно меня очень огорчило, я даже засомневалась, стоит ли мне быть частным детективом.

И она рассказала об исчезнувшем мальчике и ощущении собственного бессилия.

— Я ничем не могу помочь отцу, — сказала она. — Я не волшебница. Но мне его безумно жаль. Он думает, что его сын свалился в яму в буше или что его растерзали звери. Как может отец это вынести?

Мистер Дж. Л. Б. Матекони хмыкнул.

— Я читал об этом в газете, — сказал он. — Читал о поисках. И с самого начала знал, что никакой надежды нет.

— Почему? — спросила мма Рамотсве.

Несколько секунд мистер Дж. Л. Б. Матекони молчал. Мма Рамотсве смотрела то на него, то в окно у него за спиной. Там росло терновое дерево, его крохотные серо-зеленые листочки от жары сложились пополам, пустое небо над ним выцвело почти до белизны. Пахло пылью.

— Потому что мальчика нет в живых, — сказал мистер Дж. Л. Б. Матекони, чертя воображаемую фигуру в воздухе. — Его растерзали не звери, во всяком случае, не простые звери. Скорее всего, это сделал сантавана или токолоси. Я уверен.

Мма Рамотсве молчала. Она представила себе отца — отца убитого мальчика — и на мгновение вспомнила тот страшный день в больнице Мочуди, когда сестра подошла к ней, поправляя халат, и она увидела, что та плачет. Когда теряешь ребенка, рушится мир. Он никогда уже не станет прежним. Гаснут звезды на небе. Меркнет луна. Умолкают голоса птиц.

— Почему вы решили, что он мертв? — спросила она. — Быть может, он потерялся и…

Мистер Дж. Л. Б. Матекони покачал головой.

— Нет, — ответил он. — Этот мальчик попал в руки колдунам. И его убили.

Она опустила пустую кружку на стол. В гараже из-под машины с громким лязганьем вытащили домкрат.

Мма Рамотсве посмотрела на своего друга. О таких вещах обычно не говорят. Они вселяют страх даже в самых отважных. Это табу.

— Отчего вы так уверены?

Мистер Дж. Л. Б. Матекони улыбнулся.

— Бросьте, мма Рамотсве. Вы не хуже меня знаете, что это так. Мы не любим об этом говорить, верно? Мы, африканцы, мучительно стыдимся этого. Мы знаем, что это происходит, но делаем вид, что все в порядке. Мы прекрасно знаем, что бывает с исчезнувшими детьми. Прекрасно знаем.

Она подняла на него глаза. Разумеется, он говорит правду, потому что он добрый и правдивый человек. И он, вероятно, прав. Хотя большинству людей нравится предлагать другие, более невинные объяснения того, что случилось с исчезнувшим мальчиком, вероятнее всего, случилось именно то, о чем сказал мистер Дж. Л. Б. Матекони. Мальчика похитил колдун и убил для своих амулетов. Здесь, в Ботсване, в конце двадцатого века, после всех перемен, благодаря которым Ботсвана стала современной страной. И вот под гордым флагом этой страны из темной глубины прозвучал зловещий зов. Маленький мальчик убит из-за того, что какой-то влиятельный человек заказал колдуну амулет, придающий силу.

Она опустила глаза.

— Возможно, вы правы, — произнесла она. — Этот бедный мальчик…

— Конечно, прав, — сказал мистер Дж. Л. Б. Матекони. — Иначе зачем несчастному отцу писать вам письмо? Полиция не желает знать, как и почему это случилось. Они боятся. Каждый из них. Боятся так же, как я и те два парня, которые лежат под машиной. Боятся, мма Рамотсве. За свою жизнь. Каждый из нас — быть может, даже вы.

В тот вечер мма Рамотсве отправилась спать в десять, на полчаса позже обычного. Она иногда любила полежать в постели, включив лампу, и почитать журнал. Но сегодня журнал выскользнул у нее из рук, несмотря на все ее попытки не поддаться сну.

Она выключила свет и шепотом прочла молитву, хотя в доме никого не было. Молитва всегда была одной и той же: за упокоение души ее отца Обэда, за Ботсвану, за то, чтобы выпал дождь и сделал траву сочной, а скот — тучным, и за младенца — теперь он в безопасности, на небесах.

На исходе ночи она в ужасе проснулась — сердце гулко билось, во рту пересохло. Она приподнялась и потянулась к выключателю: света не было. Откинув простыню — в жару одеяло бывает лишним, — она осторожно встала с кровати.

Свет в коридоре тоже не горел, на кухонный пол от луны легли причудливые тени. Мма Рамотсве выглянула в темное окно. Ни огонька. Электричество отключили во всем городе.

Открыв заднюю дверь, она босиком вышла во двор. Город погрузился во мрак, неясно темнели деревья, шевелились тени.

— Мма Рамотсве!

Она оцепенела от ужаса. Кто-то стоял во дворе, наблюдая за ней. Кто-то окликнул ее по имени.

Она хотела ответить, но не смогла издать ни звука. К тому же это было небезопасно. Она попятилась и медленно, дюйм за дюймом, вернулась на кухню. Оказавшись внутри, она быстро захлопнула дверь и потянулась к замку. Не успела она повернуть ключ, как дали электричество, и кухню залил свет. Заработал холодильник. Замигали часы на плите — 3:04, 3:04.

 

Глава 9

Бойфренд

В Ботсване было три необыкновенных дома, и мма Рамотсве испытала некоторую гордость после того, как ее пригласили в два из них. Самым известным из всех был Моколоди — хаотичное здание в виде замка, воздвигнутое посреди буша к югу от Габороне. Перед ним возвышались две башни с воротами, на которых сидели чугунные птицы-носороги. Этот дом, наверное, самый большой в Ботсване, конечно, поражал больше, чем Факади-хаус, стоявший севернее и, на взгляд мма Рамотсве, слишком близко к накопителям сточных вод. Такое соседство, впрочем, искупалось тем, что к накопителям слеталось множество водоплавающих птиц, и с веранды Факади-хауса можно было любоваться тем, как в мутную зеленую воду опускаются фламинго. Но если ветер дул не в ту сторону — что случалось довольно часто, — наслаждаться этим зрелищем было затруднительно.

О достоинствах третьего дома оставалось лишь догадываться. Туда допускались немногие, и жителям Габороне приходилось судить о нем лишь по внешнему виду — из-за высокой белой стены, окружавшей дом, почти ничего не удавалось разглядеть, — а также по рассказам тех, кого призывали в дом по особым случаям. И в этих рассказах все как один превозносили невиданную роскошь интерьеров.

— Ну точно в Букингемском дворце, — сказала одна женщина, которую пригласили в дом, чтобы украсить комнаты цветами по случаю семейного торжества. — Только гораздо лучше. По-моему, королева живет чуть скромнее этих людей.

Люди, о которых шла речь, были родственниками мистера Паливалара Сундигара Патела, владельца восьми магазинов — пяти в Габороне и трех во Франсистауне, гостиницы в Орапе, а также огромного склада одежды в Лобаце. Он, несомненно, был одним из самых богатых людей в стране, а может и самым богатым, однако в Ботсване такое богатство немного значит, потому что деньги мистера Патела не были вложены в скот, а всем известно, что деньги, не вложенные в скот, — только пыль на зубах.

Мистер Паливалар Пател прибыл в Ботсвану в 1967 году в возрасте двадцати пяти лет. Тогда его карманы были почти пусты. Но его отец, торговавший в отдаленной части страны зулусов, ссудил ему денег на покупку первого магазина в Африканском торговом центре. И мистер Пател добился больших успехов. Практически за бесценок он приобрел товары у торговцев, находившихся на грани разорения, а затем продал их с минимальной выгодой. Торговля процветала, число магазинов росло, и везде применялась одна и та же коммерческая философия. К своему пятидесятилетию мистер Пател прекратил расширять границы этой империи и занялся воспитанием и обучением семьи.

У него было четверо детей: сын Уоллес, дочери-двойняшки Сандри и Пали и младшая дочь Нандира. Уоллеса он отправил в дорогой пансион в Зимбабве, чтобы сделать из него джентльмена, удовлетворив тем самым свои амбиции. Там мальчика научили игре в крикет и жестокости. После щедрого пожертвования мистера Патела его сына приняли в зубоврачебное училище, закончив которое он возвратился в Дурбан, где открыл кабинет косметической стоматологии. В один прекрасный день он «ради удобства» сократил свою фамилию, став мистером Уоллесом Пате.

Мистер Пател возмутился:

— Почему ты стал мистером Уоллесом Пате? Почему? Ты стыдишься меня? Думаешь, я какой-то безродный мистер Паливар Пател?

Сын попытался успокоить отца:

— Короткие имена легче запоминаются, пап. Пате, Пател — какая разница? Зачем мне лишняя буква в конце? Краткость — признак современности. Все должно быть современным. Даже имена.

У двойняшек не было таких претензий. Их отправили в Наталь для знакомства с будущими мужьями, и дочери не подвели отца. Оба зятя были допущены к бизнесу и доказали, что разбираются в цифрах и понимают всю важность ограниченного размера прибыли.

Оставалась Нандира, которой к тому времени исполнилось шестнадцать. Она училась в школе Мару-а-Пула, самой лучшей и самой дорогой в Габороне. Она была способной ученицей, регулярно получала прекрасные отметки, и мистер Пател предполагал со временем найти ей подходящего мужа. Возможно, годам к двадцати — этот возраст он считал наиболее подходящим для замужества.

Вся семья, включая зятьев, дедов с бабками и нескольких троюродных братьев и сестер, жила в доме мистера Патела, неподалеку от бывшего «Клуба вооруженных сил Ботсваны». Раньше на этом месте стояло несколько домов в колониальном стиле с широкими верандами и сетками от насекомых, но мистер Пател все снес и на пустом месте построил новый дом. Вернее, несколько соединенных переходами домов, образующих как бы семейный лагерь.

— Мы, индусы, любим жить вместе, — объяснил мистер Пател архитектору. — Любим, знаете ли, видеть, что происходит в семье.

Архитектор, получивший полную свободу действий, спроектировал дом. В нем воплотились все его архитектурные фантазии, от которых годами отказывались более требовательные и менее состоятельные клиенты. К его изумлению, мистер Пател соглашался на все его предложения, и в результате новый дом был выстроен во многом по его вкусу. Интерьер был выдержан в стиле, который можно назвать делийским рококо, с огромным количеством позолоты на мебели и портьерах, а также дорогостоящими изображениями индуистских святых и горных оленей, провожающих тебя взглядом.

После бракосочетания двойняшек — на пышной церемонии в Дурбане присутствовало полторы тысячи гостей — молодоженам предложили собственные апартаменты, и к дому были пристроены новые помещения. Каждому зятю был также подарен красный «мерседес-бенц» с личными инициалами на левой передней дверце. Это потребовало перестройки гаража, в котором теперь стояло четыре «мерседеса-бенц» — машина мистера Патела, машина миссис Пател (которую водил шофер) и две машины его зятьев.

На свадьбе в Дурбане его старшая двоюродная сестра сказала:

— Слушай, мужчина, нам, индусам, ни к чему привлекать к себе внимание. Тебе не следует сорить деньгами. Ты знаешь, африканцы этого не любят и при первом же удобном случае отберут у нас все. Посмотри, что случилось в Уганде. Послушай, что говорят горячие головы в Зимбабве. Только представь себе, что сделали бы с нами зулусы, будь у них хоть малейшая возможность. Нам следует проявлять осмотрительность.

Мистер Пател затряс головой.

— Это не касается Ботсваны. Говорю тебе, здесь безопасно. В Ботсване нет головорезов. Посмотри, у них полно алмазов. А алмазы придают стране стабильность, поверь мне.

Двоюродная сестра не сдавалась:

— Ты же знаешь Африку. Вроде бы все идет прекрасно, просто замечательно, и вдруг в один прекрасный день ты просыпаешься с перерезанной глоткой. Будь осторожен.

Мистер Пател принял это предостережение близко к сердцу — до некоторой степени — и приказал надстроить стену, окружавшую дом, чтобы никто не заглядывал в окна и не видел роскошной обстановки. А если его семья продолжала разъезжать по городу в больших машинах, что ж, они не одни такие, этим сейчас никого не удивишь.

Когда мистер Пател позвонил ей в агентство и пригласил зайти к нему в один из ближайших вечеров, мма Рамотсве пришла в восторг. Они назначили встречу на тот же вечер, и мма Рамотсве отправилась домой переодеться в более строгое платье по случаю визита. Перед выходом она позвонила мистеру Дж. Л. Б. Матекони.

— Вы сказали, мне не хватает богатых клиентов, — проговорила она. — Теперь такой клиент у меня есть. Это мистер Пател.

Мистер Дж. Л. Б. Матекони присвистнул.

— Он очень богатый человек, — сказал он. — У него четыре «мерседеса-бенц». Четыре. С тремя из них все в порядке, а у четвертого барахлит коробка передач. Это очень неприятная проблема, одна из самых худших. Я несколько дней пытался раздобыть новый корпус…

Ворота в дом мистера Патела не открываются просто так, не открываются они и после того, как вы, поставив машину снаружи, сигналите, как в остальных домах. Подъехав к дому мистера Патела, вы нажимаете на кнопку в стене, и из маленького репродуктора у вас над головой раздается пронзительный голос:

— Дом мистера Патела. Что вам надо?

— Я мма Рамотсве, — сказала она. — Частный…

В репродукторе раздался треск.

— Частный? Частный кто?

Только она собралась ответить, как снова раздался треск, и ворота открылись. Чтобы не вызвать подозрений, мма Рамотсве оставила белый фургончик за углом и вошла в ворота пешком. Она оказалась во внутреннем дворе с затеняющей сеткой, под которой пышно разрослись цветущие деревья и кусты. В дальнем конце двора виднелся вход в особняк, огромный портал с высокими белыми колоннами и растениями в кадках по бокам. В распахнутых дверях появился мистер Пател и помахал ей тростью.

Конечно, ей и раньше приходилось видеть мистера Патела, и она знала, что вместо одной ноги у него протез, но она никогда не видела его так близко и не ожидала, что он окажется таким маленьким. Мма Рамотсве и сама не была высокой — природа одарила ее не столько ростом, сколько полнотой, — но мистеру Пателу, когда он поздоровался с ней за руку и жестом пригласил войти, пришлось смотреть на нее снизу вверх.

— Вам случалось бывать в моем доме? — спросил он, прекрасно зная, что не случалось. — На одном из моих приемов?

Мма Рамотсве знала, что мистер Пател никогда не дает приемов, и удивилась, зачем ему нужно об этом спрашивать.

— Нет, — ответила она бесхитростно. — Меня никогда не приглашали.

— Ах, дорогая! — воскликнул он, причмокнув. — Это было большой ошибкой!

Он провел ее через холл — длинное помещение с блестящим мраморным полом в черно-белую клетку. Там было много бронзы, дорогой полированной бронзы, и это создавало общее впечатление блеска и роскоши.

— Мы идем в мой кабинет, — сообщил мистер Пател. — Туда не позволяется входить даже членам моей семьи. Им приказано меня не беспокоить, даже если в доме начнется пожар.

Кабинет оказался еще одной огромной комнатой, в которой доминировал громоздкий письменный стол с тремя телефонами и массивным письменным прибором. Мма Рамотсве посмотрела на прибор: несколько стеклянных полок для письменных принадлежностей покоились на миниатюрных бивнях слоновой кости.

— Прошу садиться, — мистер Пател указал на белое кожаное кресло. — Мне требуется время, чтобы сесть, потому что у меня нет одной ноги. Вот этой. Я все время ищу себе хорошую ногу. Эта, итальянская, стоила мне кучу денег, но мне кажется, есть ноги получше. Быть может, в Америке.

Мма Рамотсве опустилась в глубокое кресло и посмотрела на хозяина дома.

— Я сразу перейду к делу, — сказал мистер Пател. — Незачем носиться по бушу в погоне за всеми кроликами, верно?

Он поднял глаза, ожидая одобрения. Мма Рамотсве слегка кивнула.

— Я семейный человек, мма Рамотсве, — начал он. — У меня дружная семья. Мы все живем в этом доме, не считая моего сына, всеми уважаемого дантиста. Он живет в Дурбане. Возможно, вы слышали о нем. Теперь его зовут Пате.

— Слышала, — подтвердила мма Рамотсве. — О нем прекрасно отзываются даже здесь.

Мистер Пател просиял.

— Ну что ж, это очень приятно слышать. Но остальные мои дети тоже очень мне дороги. Я не делаю между ними различия. Они все для меня одинаковы. Все равны.

— Вы мудро поступаете, — сказала мма Рамотсве. — Если отдавать предпочтение кому-то одному, другие испытывают горечь.

— Совершенно с вами согласен, — сказал мистер Пател. — Дети замечают, когда родители дают одному ребенку две конфетки, а другому — одну.

Мма Рамотсве снова кивнула, не понимая, к чему клонит мистер Пател.

— Совсем недавно, — продолжал мистер Пател, — мои старшие дочери-двойняшки вышли замуж за хороших парней и живут со мной, под этой крышей. Все прекрасно. Но у меня осталась моя младшая, Нандира. Ей шестнадцать, она учится в Мару-а-Пула. Отметки у нее хорошие, но… — Он замолчал и, прищурившись, посмотрел на мма Рамотсве. — Вы же знаете современных подростков. Знаете, как обстоят дела.

Мма Рамотсве пожала плечами.

— Они нередко доставляют хлопоты. Я видела родителей, выплакавших глаза из-за своих детей.

Неожиданно мистер Пател поднял трость и стукнул себя по протезу. Звук оказался на удивление гулким и металлическим.

— Это меня и беспокоит, — с жаром воскликнул он. — Я этого не потерплю. В моей семье.

— Чего? — спросила мма Рамотсве. — Подростков?

— Мальчиков! — злобно выкрикнул мистер Пател. — Моя Нандира тайком встречается с каким-то мальчиком. Она отрицает это, но я знаю, что у нее есть мальчик. И это недопустимо, что бы там ни говорили так называемые современные люди. В моей семье, в моем доме это запрещено.

Пока мистер Пател говорил, дверь кабинета открылась и вошла женщина. Она была из домашней прислуги и, прежде чем протянуть мма Рамотсве поднос, на котором стояло несколько стаканов с фруктовым соком, вежливо приветствовала ее на сетсвана. Мма Рамотсве выбрала сок гуавы и поблагодарила служанку. Мистер Пател налил себе апельсинового сока, а затем нетерпеливым движением трости указал на дверь и, только когда женщина ушла, продолжил разговор.

— Я говорил с ней об этом, — сказал он, — и ясно все объяснил. Я сказал, что мне нет дела до того, как ведут себя другие дети, — это дело их родителей. Но я недвусмысленно дал ей понять, что не следует разгуливать по городу с мальчиками и видеться с ними после уроков. И точка.

Он легонько стукнул по протезу тростью и вперил в мма Рамотсве ожидающий взгляд.

Мма Рамотсве прокашлялась.

— Вы хотите, чтобы я занялась этим делом? — спокойно спросила она. — Для этого вы меня позвали?

Мистер Пател кивнул.

— Вот именно. Я хочу, чтобы вы нашли этого мальчика, а потом я с ним поговорю.

Мма Рамотсве удивленно посмотрела на мистера Патела. Есть ли у него хотя бы отдаленное представление о том, как ведут себя современные подростки, особенно в такой престижной школе, как Мару-а-Пула, куда ходят дети иностранцев, сотрудников американского посольства и других подобных учреждений? Она слышала об отцах-индусах, пытавшихся насильно выдать дочерей замуж, но ей никогда не приходилось сталкиваться с подобным поведением. И мистер Пател, сидящий перед ней, предполагает, что она с ним заодно, что она разделяет его взгляды?

— Может, вам лучше с ней поговорить? — осторожно спросила она. — Если бы вы спросили у нее, кто этот молодой человек, возможно, она бы вам сказала?

Мистер Пател схватил свою трость и снова стукнул ею по металлической ноге.

— Вовсе нет! — пронзительно крикнул он. — Я говорил с ней целых три недели, а может, и все четыре. Но она молчит. Нагло молчит.

Мма Рамотсве уставилась в пол, чувствуя на себе испытующий взгляд мистера Патела. Она с самого начала возвела в принцип своей профессиональной деятельности следующее правило: никому не отказывать в помощи, если это не противозаконно, конечно. И до сих пор это правило себя оправдывало. Она обнаружила, что ее представления о том, кому следует, а кому не следует помогать, менялись по мере того, как она глубже знакомилась с деталями дела. Может, подобное случится и с мистером Пателом, но пока у нее нет веской причины для отказа. Кто она такая, чтобы осуждать встревоженного индийского отца, ничего не зная о том, как живут эти люди? Она, разумеется, испытывала искреннюю симпатию к девушке — какое несчастье иметь отца, который желает держать дочь в золотой клетке! Ее собственный отец, напротив, ни в чем ей не препятствовал, а она, в свою очередь, ничего от него не скрывала — конечно, не считая правды о Ноте.

Она подняла глаза. Мистер Пател смотрел на нее своими темными глазами, кончик трости едва заметно постукивал по полу.

— Я выполню вашу просьбу, — сказала она. — Хотя, признаюсь, это мне не очень по душе. Мне не нравится следить за детьми.

— Но за детьми необходимо следить! — возмущенно воскликнул мистер Пател. — Если родители не будут следить за своими детьми, чем это кончится? Ответьте мне!

— Приходит время, когда они должны начать самостоятельную жизнь, — сказала мма Рамотсве. — И мы должны их отпустить.

— Чушь! — воскликнул мистер Пател. — Современная чушь! Отец колотил меня, когда мне было двадцать два! Да, колотил за ошибки в лавке. И правильно делал. А то, что предлагаете вы, современная чушь!

Мма Рамотсве встала.

— Я современная женщина, — сказала она. — Возможно, у нас разные взгляды на воспитание. Но это не имеет значения. Я согласна сделать то, о чем вы просите. Вам только нужно показать мне фотографию вашей дочери, чтобы я знала, за кем следить.

Мистер Пател с трудом поднялся с кресла, придерживая металлическую ногу руками.

— Вам не нужна фотография. Я могу предъявить оригинал. Можете на нее взглянуть.

Мма Рамотсве протестующе подняла руки.

— Но тогда она меня узнает, — возразила она. — Ведь я должна оставаться незамеченной.

— Ах да! — воскликнул мистер Пател. — Верная мысль. Вы, детективы, очень умные люди.

— И современные, — добавила мма Рамотсве.

Мистер Пател покосился на нее, но ничего не сказал. Он не одобрял современных взглядов.

Покидая его дом, мма Рамотсве думала: «У него четверо детей, а у меня ни одного. Этот человек плохой отец, потому что слишком любит своих детей и хочет ими владеть. Нужно отпустить их на свободу. Отпустить».

И она вспомнила тот миг, когда, совершенно одна — Ноте под каким-то предлогом не явился, — она положила в землю крохотное тельце их недоношенного ребенка, такое хрупкое, такое легкое, подняла глаза к небу и захотела сказать что-нибудь Богу, но не смогла, потому что ее душили слезы и слов не было.

Сначала мма Рамотсве показалось, что дело будет довольно легким. Однако следить за кем-то всегда тяжело: нужно каждую минуту знать, где находится твой подопечный. А это связано с долгими периодами ожидания у чужих домов. Вроде бы ничего не делаешь, но постоянно ждешь. Конечно, Нандира большую часть дня проводила в школе, а это означало, что до трех часов, то есть до конца занятий, мма Рамотсве могла заниматься другими делами. С этого момента ей полагалось следовать за девочкой и запоминать, куда она идет.

Вскоре мма Рамотсве обнаружила, что следить за детьми очень трудно. Одно дело — следить за взрослым человеком, едущим на машине, — ты просто следуешь за ним в белом фургончике. Но если девочка едет на велосипеде — многие дети возвращаются из школы на велосипедах, — тащиться за ней по дороге в белом фургончике довольно странно. Если она идет пешком, другое дело, тогда мма Рамотсве может сама идти пешком, держась на расстоянии. Она даже может взять у соседа одну из его противных желтых собак и делать вид, что ее выгуливает.

На следующий день после встречи с мистером Пателом мма Рамотсве припарковала белый фургончик на школьной стоянке за минуту до того, как прозвучал звонок с уроков. На школьное крыльцо стали один за другим выбегать дети, однако Нандира появилась только в двадцать минут четвертого. В одной руке она несла портфель, а в другой — книгу. Она была одна, и мма Рамотсве удалось хорошенько рассмотреть ее из машины. Нандира была красивой девушкой, точнее сказать, молодой женщиной — одной из тех шестнадцатилетних барышень, которым можно дать все девятнадцать или двадцать.

Она ненадолго задержалась во дворе, беседуя с девочкой, которая ждала родителей под деревом. Поболтав несколько минут, Нандира направилась к воротам.

Выждав несколько секунд, мма Рамотсве вышла из машины и последовала за ней. Она медленно шагала по дороге, не привлекая к себе внимания — вокруг были люди. В зимний день приятно прогуляться по улице, но еще месяц назад, в нестерпимую жару, ее появление здесь выглядело бы странным.

Девушка завернула за угол, и мма Рамотсве стало ясно, что та идет не домой — дом мистера Патела находился в противоположном направлении. Но и не в город. Следовательно, Нандира направлялась на встречу с кем-то. Мма Рамотсве ощутила легкое торжество. Ей остается посмотреть, куда зайдет Нандира, а выяснить имя владельца дома и мальчика проще простого. Возможно, она сегодня же вечером отправится к мистеру Пателу и назовет имя ухажера. Тот будет потрясен, а она без большого труда получит гонорар.

Нандира еще раз завернула за угол. Прежде чем последовать за ней, мма Рамотсве немного выждала. Держа под наблюдением невинного ребенка, легко впасть в самонадеянность, и мма Рамотсве пришлось напомнить себе правила слежки. Учебник, которому она доверяла, «Основы частного расследования» Клоувиса Андерсена, настоятельно советовал не слишком приближаться к преследуемому. «Держитесь на приличном расстоянии, — писал мистер Андерсен, — даже если время от времени объект исчезает из поля зрения. Позже вы всегда сумеете выйти на след. Лучше на несколько минут потерять объект из виду, чем выдать себя».

Мма Рамотсве решила, что пора выходить из-за угла. Она рассчитывала увидеть Нандиру в сотне метров перед собой, но дорога была пуста — по выражению Клоувиса Андерсена, объект исчез из поля зрения. Она повернулась и посмотрела в другую сторону: какая-то машина выезжала из ворот; больше ничего и никого не было видно.

Это озадачило мма Рамотсве. На каждой стороне дороги стояло не больше трех домов — по крайней мере, в направлении, избранном Нандирой. Но все они — в глубине дворов, за воротами, от которых тянулись подъездные аллеи, и за одну минуту, пока мма Рамотсве стояла за углом, Нандира не могла исчезнуть. Мма Рамотсве обязательно увидела бы ее на аллее или на крыльце.

Нет, в первые два дома Нандира все-таки могла зайти, подумала мма Рамотсве, до остальных она просто не успела бы добраться. Тогда дела обстоят не так уж плохо. Нужно проверить первый дом по правую сторону дороги и первый дом по левую.

Чтобы принять решение, ей потребовалось несколько секунд. Она быстро вернулась к белому фургончику, села за руль и подъехала к первому дому справа. Потом, оставив машину перед воротами, зашла в калитку.

Когда она постучала в дверь, внутри громко залаяла собака. Мма Рамотсве постучала еще раз, и за дверью раздался голос: «Тихо, Бизон! Я слышу». Дверь открылась, и на пороге появилась женщина. Мма Рамотсве сразу поняла, что она не тсвана. Судя по виду и одежде, женщина была родом из Западной Африки, возможно, из Ганы. Мма Рамотсве любила уроженцев Ганы — у них превосходное чувство юмора и всегда хорошее настроение.

— Здравствуйте, мма, — сказала мма Рамотсве. — Простите за беспокойство, но мне нужен Сифо.

Женщина нахмурилась.

— Сифо? Здесь нет никакого Сифо.

Мма Рамотсве покачала головой.

— Я была уверена, что это его дом. Видите ли, я учительница средней школы, мне нужно кое-что передать одному из старшеклассников. Я думала, он живет здесь.

Женщина улыбнулась.

— У меня две дочери, — сказала она, — но ни одного сына. Вы не могли бы подыскать мне сына? Как, по-вашему?

— Простите, — пробормотала мма Рамотсве, изображая смущение. — Значит, мне нужен дом через дорогу?

Женщина покачала головой.

— Там живет семья из Уганды, — сказала она. — У них есть мальчик, но ему не больше лет шести-семи.

Мма Рамотсве извинилась и пошла к машине. Нандира ускользнула от нее в первый же день. Интересно, намеренно или нет? Быть может, девушка знает о слежке? Это представлялось маловероятным, скорее всего, мма Рамотсве просто не повезло. Завтра она будет осмотрительнее. Вопреки советам Клоувиса Андерсена, она подойдет к объекту слежки немного ближе.

В восемь вечера раздался телефонный звонок мистера Патела.

— Что вы можете мне сообщить? — спросил он. — Какие новости?

Мма Рамотсве призналась, что ей, к сожалению, не удалось узнать, куда Нандира ходит после школы, но она надеется, что завтра ей повезет больше.

— Не слишком хорошо, — проворчал мистер Пател. — Не слишком хорошо. Ну что ж, тогда хотя бы я вам что-то сообщу. Нандира пришла домой через три часа после конца занятий — через три часа! — и сказала, что была у подруги. Я спросил: у какой подруги? А она ответила, что я ее не знаю. Ее. А потом моя жена нашла на столе записку — должно быть, Нандира ее выронила. Там было написано: «Увидимся завтра, Джек». Кто такой Джек? Кто этот человек? Разве это женское имя, я вас спрашиваю?

— Нет, — ответила мма Рамотсве. — Скорее, мужское.

— Вот-вот! — воскликнул мистер Пател, как будто наконец нашел разгадку тайны. — По-моему, это мальчик. Мы должны его разыскать. Кто он такой, этот Джек? Где живет? Вы должны мне обо всем доложить.

Мма Рамотсве заварила себе редбуш и решила пораньше лечь спать. День выдался неудачным во многих отношениях, и звонок мистера Патела это только подтвердил. Она улеглась в постель, поставив чашку с чаем на тумбочку, и читала газету, пока ее веки не сомкнулись и она не погрузилась в сон.

На следующий день мма Рамотсве приехала на школьную парковку с опозданием. Она опасалась, что снова упустит Нандиру, но увидела, как та выходит из школы в сопровождении другой девочки. Они задержались у калитки, увлеченно беседуя друг с другом. Так подростки беседуют только с друзьями, и мма Рамотсве подумала, что если бы она могла услышать их разговор, то получила бы ответы на многие вопросы. Девочки шептались с видом заговорщиков, и мма Рамотсве не сомневалась, что разговор шел о мальчиках.

Внезапно к подружкам подъехала голубая машина. Мма Рамотсве, застыв на месте, наблюдала, как водитель, перегнувшись через соседнее сиденье, открывал дверцу машины. Нандира села впереди рядом с ним, а ее подружка — сзади. Мма Рамотсве завела мотор белого фургончика и покинула школьную стоянку как раз в тот момент, когда голубая машина отъехала от школы. Мма Рамотсве следовала за ней на безопасном расстоянии, но была готова сократить дистанцию при малейшей опасности ее потерять. Она не собиралась повторять вчерашнюю ошибку, когда Нандира словно растворилась в воздухе.

Голубая машина не спешила, и мма Рамотсве спокойно следовала за ней. Они миновали гостиницу «Сан» и направились к стадиону. Потом, проехав мимо больницы и англиканской церкви, взяли курс на торговый центр. Магазины, поняла мма Рамотсве. Они просто едут за покупками. Или нет? Она знала, что после уроков подростки встречаются в таких местах, как, например, Книжный центр Ботсваны. Кажется, это называется «тусоваться». Они стояли, болтали, шутили, занимались всем, чем угодно, только не покупками. Возможно, Нандира встречается там со своим Джеком.

Голубая машина остановилась у отеля «Президент». Мма Рамотсве припарковала свою машину неподалеку и стала смотреть, как девочки вылезают из машины в сопровождении взрослой женщины, вероятно, матери подружки. Она что-то сказала дочери, та кивнула, и мать направилась туда, где торговали скобяными товарами.

Нандира с подругой неторопливо шли мимо отеля «Президент» к почтамту. Мма Рамотсве с безразличным видом следовала за ними. Ее внимание привлекли блузы с африканским узором, которыми торговала с прилавка какая-то женщина.

— Купите блузку, мма, — предложила женщина. — Отличный товар. Они совсем не линяют. Взгляните на мою. Я стирала ее раз двадцать, и она не полиняла. Посмотрите.

Мма Рамотсве посмотрела на блузку — узор ничуть не выцвел. Уголком глаза она продолжала следить за девочками. Те стояли у витрины обувного магазина, неторопливо обсуждая дальнейшие планы.

— У вас, наверное, нет моего размера, — сказала мма Рамотсве. — Мне нужен очень большой.

Женщина бросила взгляд на прилавок, потом снова подняла глаза на мма Рамотсве.

— Вы правы, — сказала она. — Они на вас не налезут. Вы слишком велики для них. Слишком.

Мма Рамотсве улыбнулась.

— Блузки просто замечательные, мма. Надеюсь, вы продадите их прелестным миниатюрным женщинам.

Она пошла дальше. Девочки, покончив с обувным магазином, направились к Книжному центру. Мма Рамотсве не ошиблась, они шли «тусоваться».

В Книжном центре Ботсваны было немноголюдно. Два-три человека в отделе периодики листали журналы, и еще один-два — книги. Продавцы, облокотившись на прилавки, лениво переговаривались между собой, даже мухи, казалось, впали в спячку. Мма Рамотсве заметила, что девочки направились в дальний конец зала, разглядывая полки в отделе родного языка. Что они там делают? Нандира, конечно, учит сетсвана в школе, но едва ли ей сейчас хочется купить один из учебников или комментарии к Библии, преобладавшие на полках. Наверняка они кого-то ждут.

Мма Рамотсве тоже прошла в африканский отдел и взяла с полки книгу. Это был прекрасно иллюстрированный справочник «Змеи Южной Африки». Взглянув на изображение маленькой коричневой змеи, она спросила себя, не приходилось ли ей видеть такую змею? Похожая змея укусила ее двоюродного брата, давно, когда они оба были детьми, и с ним ничего не случилось. Неужели та самая змея? Мма Рамотсве прочла текст внизу. Наверное, та же самая, потому что про нее было написано, что она не ядовита и совсем не агрессивна. Быть может, двоюродный брат сам на нее напал? Мальчишки обожают это делать. Они швыряют в змей камнями и, кажется, не способны оставить их в покое. Но она не помнит, как вел себя Путоке, это было так давно.

Мма Рамотсве бросила взгляд на девочек. Они стояли на прежнем месте, переговариваясь, как и раньше, одна из них смеялась. Все те же разговоры про мальчиков, подумала мма Рамотсве. Пусть посмеются. Скоро они поймут, что в этой теме мало смешного. Через несколько лет смех уступит место слезам, мрачно подумала мма Рамотсве.

Она вернулась к изучению змей Южной Африки. О Боже, какая страшная змея! Только посмотрите на ее голову! Какие злые глаза! Вздрогнув, мма Рамотсве прочла: «Взрослый самец черной мамбы, длина 1,87 метра. Распространена по всему региону (см. карту), хотя предпочитает степь. Отличается от зеленой мамбы ареалом обитания и токсичностью яда. Одна из самых опасных змей Африки, по ядовитости уступает только габонской гадюке, редкой змее, обитающей в лесах восточной части Зимбабве.

Рассказы о нападении черной мамбы на людей часто грешат преувеличениями, а истории о том, как мамба погналась за всадником и настигла его, недостоверны. На короткой дистанции мамба способна развивать значительную скорость, но не в силах соперничать с лошадью. Сомнительны также истории о мгновенной смерти после укуса мамбы, хотя действие яда может усилиться, если укушенный впадает в панику, что происходит довольно часто.

Согласно надежному свидетельству, двадцатишестилетний мужчина, находившийся в хорошем физическом состоянии, был укушен мамбой в правую лодыжку после того, как наступил на нее в зарослях. Противозмеиной сыворотки поблизости не оказалось, но укушенный, возможно, дренировал часть яда, сделав около раны глубокие надрезы (в настоящее время эту практику считают бесполезной). Затем он прошел четыре мили по бушу и через два часа был положен в больницу. Ему ввели противоядие, и пациент поправился без какого-либо ущерба для здоровья. После укуса свиномордой змеи у пациента обязательно возникло бы омертвление тканей, и он мог бы остаться без ноги…»

Мма Рамотсве задумалась. Остаться без ноги… Тогда ему пришлось бы заказать протез. Мистер Пател. Нандира. Мма Рамотсве резко подняла голову. Она так увлеклась книгой о змеях, что забыла о девочках. Где они? Исчезли.

Она поставила «Змей Южной Африки» на полку и кинулась на площадь. Теперь там было многолюдно — люди предпочитают делать покупки во второй половине дня, когда спадет жара. Мма Рамотсве огляделась. Невдалеке стояли какие-то подростки, но это были мальчики. Впрочем, среди них была девочка. Но не Нандира. Мма Рамотсве посмотрела в другую сторону. Какой-то человек ставил под деревом велосипед, на котором была укреплена автомобильная антенна. Зачем она ему?

Мма Рамотсве бросилась к отелю «Президент». Возможно, девочки вернулись к машине, чтобы присоединиться к матери. Тогда все в порядке. Но подойдя к стоянке, она увидела отъезжавшую голубую машину, в которой сидела одна мать. Значит, девочки остались где-то на площади.

Мма Рамотсве поднялась по ступеням отеля «Президент» и оглядела площадь. Она методично перемещала свой взгляд — как советовал Клоувис Андерсен, — рассматривая каждую группу людей, каждую горстку покупателей перед каждой витриной. Девочек нигде не было. Она заметила женщину с блузками. Та держала в руках какой-то пакет и, кажется, вынимала из него гусениц с дерева мопани.

— Это гусеницы? — спросила мма Рамотсве.

Женщина обернулась и посмотрела на нее.

— Да.

Она протянула свой пакет мма Рамотсве, которая взяла одну сушеную древесную гусеницу и бросила себе в рот. Перед этим лакомством невозможно устоять.

— Вы, наверно, видите все, что делается вокруг, мма, — сказала она, проглотив гусеницу. — Стоите здесь и все видите.

Женщина рассмеялась.

— Я вижу все. Абсолютно все.

— А вы не видели двух девочек, выходивших из Книжного центра? — спросила мма Рамотсве. — Одна индианка, а другая африканка. Индианка приблизительно такого роста.

Торговка вынула из пакета еще одного червя и отправила его в рот.

— Видела, — сказала она. — Они направились к кинотеатру, а потом пошли куда-то еще. Я не заметила куда.

Мма Рамотсве улыбнулась.

— Из вас вышел бы хороший детектив, — сказала она.

— Вроде вас, — спокойно ответила женщина.

Мма Рамотсве изумилась. Она была известной личностью, но никак не ожидала, что ее станут узнавать на улице. Она полезла в сумку, вытащила бумажку в десять пула и вложила в ладонь женщины.

— Спасибо, — сказала она. — Это гонорар. Надеюсь, я могу рассчитывать на вашу помощь в будущем.

Женщина пришла в восторг.

— Я все вам расскажу. Я глаза этой площади. Например, хотите знать, кто с кем разговаривал сегодня утром на этом самом месте? Вы даже представить себе не можете.

— Как-нибудь в другой раз, — сказала мма Рамотсве. — Мы еще увидимся.

Искать Нандиру было бесполезно, но проанализировать полученную информацию имело смысл. Мма Рамотсве подошла к кинотеатру посмотреть, когда начнется вечерний сеанс, — она решила, что девочки приходили сюда именно за этим. Потом она вернулась к белому фургончику и отправилась домой, чтобы пораньше поужинать и пойти в кино. Ее не слишком привлекало название фильма, но мма Рамотсве больше года не была в кино, и перспектива сходить туда показалась ей заманчивой.

Мистер Пател позвонил до ее ухода.

— Моя дочь сказала, что идет к подруге делать уроки, — раздраженно произнес он. — Но она опять врет.

— Да, — ответила мма Рамотсве. — Боюсь, вы правы. Но я знаю, где она будет, и тоже буду там. Не беспокойтесь.

— Она идет на свидание с этим Джеком? — прокричал мистер Пател. — На свидание с мальчиком?

— Возможно, — ответила мма Рамотсве. — Но я не вижу причин для беспокойства. Завтра я все вам сообщу.

— Только, пожалуйста, пораньше, — попросил мистер Пател. — Я всегда встаю в шесть. Ровно в шесть.

Народу в зрительном зале было мало. Мма Рамотсве выбрала место в предпоследнем ряду, в глубине зала. Отсюда было видно единственную входную дверь, и даже если Нандира с Джеком придут после того, как свет погаснет, мма Рамотсве все равно их заметит.

С некоторыми из сидевших в зале мма Рамотсве была знакома. Вскоре пришел ее мясник с женой, и они дружески помахали ей рукой. Потом появились одна из школьных учительниц и тренер по аэробике из отеля «Президент». Наконец прибыл католический епископ, уселся в первом ряду и начал шумно есть поп-корн.

Нандира пришла за пять минут до начала первой части сеанса. Она была одна и некоторое время стояла в дверях, оглядываясь. Поймав на себе ее взгляд, мма Рамотсве быстро опустила глаза, притворившись, будто ищет что-то на полу. Через несколько секунд, подняв глаза, она увидела, что девочка по-прежнему смотрит на нее. Мма Рамотсве снова опустила глаза, заметила на полу использованный билет и наклонилась, чтобы его поднять.

Нандира решительно направилась через весь зал к мма Рамотсве и села рядом с ней.

— Добрый вечер, мма, — вежливо произнесла она. — Это место свободно?

Мма Рамотсве подняла глаза, изображая удивление.

— Конечно, свободно. Здесь никто не сидит.

Нандира села.

— С нетерпением жду начала, — приветливо произнесла она. — Мне давно хотелось посмотреть этот фильм.

— Вот и хорошо, — сказала мма Рамотсве. — Приятно увидеть фильм, который хотелось посмотреть.

На этом разговор прервался. Девочка в упор смотрела на нее, и мма Рамотсве чувствовала себя неловко. Что посоветовал бы Клоувис Андерсен в подобной ситуации? Наверняка он что-то говорил о подобных случаях, но она не помнила, что именно. Что делать, если ты слишком приблизился к объекту слежки, а объект слишком приблизился к тебе.

— Я видела вас сегодня днем, — продолжала Нандира. — У Мару-о-Пула.

— Ах да, — отозвалась мма Рамотсве, — я ждала там одного человека.

— А потом в Книжном центре. Вы смотрели книги.

— Верно, — ответила мма Рамотсве, — я хотела купить книгу.

— А потом вы спрашивали обо мне мма Бапитсе, — спокойно продолжала Нандира. — Она торгует на площади. Она предупредила меня, что вы обо мне спрашивали.

Мма Рамотсве подумала, что впредь с мма Бапитсе надо быть осторожнее.

— Почему вы ходите за мной? — спросила Нандира, повернувшись и посмотрев в глаза мма Рамотсве.

Мма Рамотсве быстро сообразила, что отпираться не имеет смысла. Правильнее будет обратить сложную ситуацию в свою пользу. И она рассказала Нандире, по какой причине к ней обратился ее отец.

— Он хочет выяснить, встречаешься ли ты с мальчиками, — сказала мма Рамотсве. — Это его беспокоит.

Нандира довольно улыбнулась.

— Что ж, если я буду встречаться с мальчиками, он сам будет в этом виноват.

— А ты встречаешься? — спросила мма Рамотсве. — Встречаешься с мальчиками?

Нандира колебалась. Потом тихо сказала:

— Нет. На самом деле нет.

— А этот Джек? — спросила мма Рамотсве. — Кто он такой?

На какой-то момент ей показалось, что Нандира не станет отвечать. Еще один взрослый вторгается в ее жизнь. Но в мма Рамотсве было что-то вызывающее доверие. Возможно, она сможет ей помочь, возможно…

— Никакого Джека нет, — еле слышно произнесла Нандира. — Я его выдумала.

— Зачем?

Нандира пожала плечами.

— Мне хочется, чтобы они… мои родители… думали, что у меня есть мальчик, — сказала она. — Хочется, чтобы они думали, что у меня есть кто-то, кого я выбрала сама. — Помолчав, она спросила: — Вы меня понимаете?

Мма Рамотсве на минуту задумалась. Ей было жаль бедняжку, страдавшую от чрезмерной опеки родителей, и она представила себе, как в подобной ситуации можно придумать себе бойфренда.

— Да, — сказала она, дотронувшись до руки Нандиры. — Понимаю.

Нандира нервно подергала ремешок от часов.

— Вы обо всем ему расскажете? — спросила она.

— О чем я могу рассказать? — спросила мма Рамотсве. — Не могу же я сказать, что видела тебя с мальчиком по имени Джек, если на самом деле его нет.

Нандира вздохнула.

— Что ж, я сама виновата. Затеяла эту глупую игру. — Она помолчала. — Но если отец поймет, что ничего плохого не случилось, — как, по-вашему, он даст мне немного свободы? Он сможет хоть иногда позволить мне жить своей жизнью и не отчитываться за каждую минуту?

— Я постараюсь его убедить, — сказала мма Рамотсве. — Не знаю, послушает ли он меня. Но я постараюсь.

— Пожалуйста, — попросила Нандира. — Постарайтесь.

Они вместе посмотрели фильм, и обе получили удовольствие. Потом мма Рамотсве с Нандирой ехали в приятной тишине в белом фургончике, пока мма Рамотсве не высадила девушку у ворот в высокой белой стене. Проводив глазами машину, девушка повернулась и нажала на кнопку в стене.

— Дом мистера Патела. Что вам нужно?

— Свободы, — прошептала Нандира и громко произнесла. — Это я, папа. Я вернулась.

Мма Рамотсве, как и обещала, позвонила мистеру Пателу рано утром. Она объяснила, что ей было бы удобнее поговорить с ним не по телефону, а лично.

— У вас для меня плохие новости, — сказал он, повышая голос. — Вы собираетесь сообщить мне что-то очень плохое. О Боже! Что?

Мма Рамотсве успокоила его, заверив, что новости хорошие. Однако, оказавшись час спустя в его кабинете, она застала его в крайнем беспокойстве.

— Я очень волнуюсь, — признался он. — Вам не понять отцовского волнения. У матерей такого не бывает. Отец испытывает совершенно особые чувства.

Мма Рамотсве ободряюще улыбнулась.

— Я принесла хорошие новости, — сказала она. — Никакого мальчика нет.

— А как же записка? — спросил он. — Откуда взялся этот Джек? Он что — плод воображения?

— Вот именно, — ответила мма Рамотсве.

Мистер Пател опешил. Он поднял трость и несколько раз постучал по своему протезу. Потом открыл рот, но ничего не сказал.

— Видите ли, — продолжала мма Рамотсве. — Нандира придумала эти встречи. Придумала этого мальчика, чтобы получить… немного свободы. Самым правильным с вашей стороны будет не обращать на это внимания. Позвольте ей хоть иногда располагать своим временем. Не требуйте у нее отчета за каждую минуту. Сейчас у нее нет мальчика и, похоже, не предвидится.

Мистер Пател положил трость на пол. Потом закрыл глаза и погрузился в свои мысли.

— Почему я должен это делать?! — воскликнул он минуту спустя. — Почему я должен уступать этим современным идеям?

У мма Рамотсве был готов ответ:

— Потому что, если вы этого не сделаете, воображаемый бойфренд превратится в настоящего. Вот почему.

Мма Рамотсве наблюдала за внутренней борьбой мистера Патела. Потом он резко встал, качнулся, но удержался на ногах и повернулся к ней лицом.

— Вы очень умная женщина, — сказал он. — И я последую вашему совету. Я дам ей свободу, и тогда через два-три года она позволит нам выдать… помочь ей выбрать подходящего мужа.

— Такое вполне может быть, — сказала мма Рамотсве, с облегчением вздохнув.

— Вы правы, — сердечно произнес мистер Пател. — И за это я должен благодарить вас.

Проезжая мимо дома мистера Патела за высокой белой стеной, мма Рамотсве часто вспоминала о Нандире. Ей казалось, что время от времени они будут встречаться с ней в городе, но это случилось лишь год спустя, когда мма Рамотсве по обыкновению пила субботний кофе на веранде отеля «Президент». Кто-то тронул ее за плечо. Обернувшись, она увидела Нандиру с молодым человеком. Лет восемнадцати, с открытым приятным лицом.

— Мма Рамотсве! — приветливо воскликнула Нандира. — Я так и подумала, что это вы.

Мма Рамотсве пожала Нандире руку. Молодой человек улыбнулся.

— Это мой друг, — сказала Нандира. — Кажется, вы не знакомы.

Молодой человек сделал шаг вперед и протянул руку.

— Джек, — представился он.

 

Глава 10

Мма Рамотсве направляется в белом фургончике к Франсистауну и думает о своей стране

Перед рассветом мма Рамотсве ехала в белом фургончике по сонным улицам Габороне, мимо пивоваренного завода «Калахари», мимо Научно-исследовательской станции засушливых земель, держа путь на север. Из буша на обочину выскочил мужчина и замахал руками, но ей не хотелось останавливаться в темноте — неизвестно, кого посадишь к себе в машину в столь ранний час. Мужчина снова исчез в тени, но в зеркальце она успела разглядеть, как он разочарованно вздохнул. После поворота на Мочуди выглянуло солнце, поднялось над необозримой равниной, тянувшейся до самой Лимпопо. Еще совсем недавно никакого солнца не было, и вот оно, улыбается Африке — медленно катящийся по небу красно-золотой шар легко взмывает над горизонтом и поднимается все выше, разгоняя последние клочки утреннего тумана.

В прозрачном утреннем воздухе четко выделялись терновые деревья., в их ветвях порхали птицы — удоды, лори и разные маленькие пташки, названия которых она не знала. Вдоль дороги брел скот, миля за милей. Животные, задрав голову, смотрели перед собой и медленно шагали, стараясь выдернуть клоки сухой травы, крепко сидевшей в твердой, как камень, земле.

Вокруг простиралась безводная степь. Неподалеку, к западу, лежала Калахари, иссохшая земля цвета охры, раскинувшаяся на невообразимое множество миль вплоть до звенящей пустоты Намибии. Если бы мма Рамотсве сменила свой белый фургончик на один из тех грузовиков, что, съехав с шоссе, направлялись к пустыне, ей удалось бы преодолеть не больше тридцати — сорока миль, затем колеса стали бы вязнуть в песке и беспомощно прокручиваться. Растительность становилась бы все более скудной, терновые деревья встречались бы все реже, появились бы гребни выветренной породы, в которой вездесущий песок проделал расщелины и дыры. Голая земля с разбросанными там и сям серыми валунами — и никаких следов человека. Народу Ботсваны выпала судьба жить по соседству с огромной суровой пустыней, расположенной в самом сердце его страны, и потому он стал осмотрительным и трудолюбивым.

Там, в пустыне Калахари, по ночам можно услышать львов. Львы до сих пор живут на этих безбрежных просторах и рыком сообщают о себе во тьме. Однажды в юности мма Рамотсве побывала с подругой на самом дальнем выпасе, куда только может добраться скот. И ощутила невыносимое одиночество этого безлюдья. То была квинтэссенция Ботсваны, суть ее страны.

Тогда стоял сезон дождей, и земля покрылась зеленью. Дождь может в считанные дни преобразить пустыню. Земля была усеяна нежными ростками молодой травы, маргаритками, желтыми и красными цветами алоэ на длинных стеблях и вьющимися побегами диких дынь.

Ночью они развели костер рядом с хижинами пастухов, но огонь костра казался таким ничтожным под бескрайней пустотой ночного неба, на котором мигали созвездия. Она прижалась к своей подруге, и та сказала, что бояться нечего: львы не подходят к огню, как и сверхъестественные существа, толокоши, и другая нечисть.

Она проснулась рано утром. Костер почти погас. Сквозь сучья, из которых были сделаны стены хижины, она разглядела тлеющие угли. Где-то вдали раздался рык, но она не испугалась, вышла из хижины, встала под солнцем и вдохнула всей грудью сухой чистый воздух. И подумала: в Африке я только крохотная песчинка, но здесь есть место для меня и всех остальных, чтобы припасть к этой земле и назвать ее своей. Она подождала, не придет ли ей в голову еще какая-нибудь мысль, но мысль не пришла, и она вернулась в хижину, на подстилку, в тепло одеял.

И теперь, ведя белый фургончик сквозь все эти мили, мма Рамотсве думала, что однажды вернется в Калахари, на эту бескрайнюю равнину, в эти безлюдные просторы, при виде которых вновь и вновь разрывается сердце.

 

Глава 11

Чувство вины

Через три дня после благополучного завершения дела мистера Патела мма Рамотсве выписала счет на две тысячи пула плюс накладные расходы. Получив оплату с обратной почтой, она была изумлена. Трудно было поверить, что мистер Пател без малейших колебаний выложил столь крупную сумму, и готовность, с которой он оплатил счет, пробудила у нее уколы совести относительно размеров гонорара.

Отчего это у некоторых людей чувство вины развито сильно, а у других напрочь отсутствует? Одни грызут себя за малейшие оплошности или просчеты, а других абсолютно не волнуют собственные предательства и обман. Мма Пекване принадлежит к первой категории, подумала мма Рамотсве, а Ноте Мокоти — ко второй.

Когда мма Пекване пришла в «Женское детективное агентство № 1», вид у нее был крайне взволнованный. Мма Рамотсве дала ей выпить чашку крепкого редбуша — так она обычно поступала со всеми нервными клиентами, — и подождала, пока гостья возьмет себя в руки. Она волнуется из-за мужчины, подумала мма Рамотсве, все признаки налицо. Но что случилось? Мужчина, как всегда, поступил отвратительно, но что именно он сделал?

— Боюсь, мой муж совершил ужасную вещь, — в конце концов проговорила мма Пекване. — Мне очень стыдно за него.

Мма Рамотсве тихонько кивнула. Так и есть. Отвратительное мужское поведение.

— Мужчины часто совершают дурные поступки, — заметила она. — Всех жен огорчают их мужья. Не вас одну.

Мма Пекване вздохнула.

— Но мой муж совершил ужасный поступок, — повторила она. — Просто ужасный.

Мма Рамотсве напряглась. Если рра Пекване убил кого-нибудь, тогда ей придется направить его жену в полицию. Она не станет помогать в сокрытии убийства.

— Что он сделал? — спросила она.

Мма Пекване перешла на шепот:

— Он украл машину.

Мма Рамотсве почувствовала облегчение. Машины воруют постоянно, и многие женщины разъезжают по городу в ворованных машинах своих мужей. Мма Рамотсве не могла представить себя в такой роли, и мма Пекване, как видно, тоже.

— Он сам сказал вам, что машина ворованная? — спросила она. — Вы в этом уверены?

Мма Пекване покачала головой.

— Он сказал, что ему одолжил ее один приятель. Что у того человека два «мерседеса-бенц» и второй ему не нужен.

Мма Рамотсве рассмеялась.

— Неужели мужчины думают, что нас так легко провести? — воскликнула она. — Неужели они считают нас полными дурами?

— Похоже, именно так, — отозвалась мма Пекване.

Мма Рамотсве, взяв карандаш, начертила несколько линий на бумаге. Взглянув на свои каракули, она поняла, что нарисовала машину.

Она подняла глаза на мма Пекване.

— Вы хотите, чтобы я подсказала вам, что делать? — спросила она. — Вы этого хотите?

Мма Пекване задумалась.

— Нет, — ответила она. — Этого я не хочу. Я знаю, чего хочу.

— И чего же?

— Я хочу вернуть машину. Ее владельцу.

Мма Рамотсве выпрямилась.

— Вы хотите пойти в полицию? Донести на мужа?

— Нет. Этого я не хочу. Я просто хочу вернуть машину, не сообщая в полицию. Хочу, чтобы Господь узнал, что машина вернулась к своему владельцу.

Мма Рамотсве уставилась на посетительницу. Она не могла не признать, что это разумное желание. Если машина вернется к владельцу, совесть мма Пекване будет чиста и муж останется при ней. Поразмыслив еще немного, мма Рамотсве сочла, что это весьма удачный способ решения сложной ситуации.

— Но почему вы обратились ко мне? — спросила она. — Чем я могу вам помочь?

Мма Пекване, ни секунды не колеблясь, ответила на ее вопрос:

— Я хочу, чтобы вы узнали, чья это машина, — сказала она. — А потом украли ее у моего мужа и вернули законному владельцу. Вот и всё.

Вечером того же дня, возвращаясь домой в своем фургончике, мма Рамотсве размышляла о том, что ей не следовало соглашаться на предложение мма Пекване. Но она согласилась и связала себя обязательством. Дело не обещало быть легким — если, конечно, не обращаться в полицию, чего она сделать не могла. Возможно, рра Пекване заслуживал наказания, однако ее клиентку подобное развитие событий не устраивало, а интересы клиента превыше всего. Оставалось придумать что-нибудь другое.

После ужина, состоявшего из курятины с тыквой, мма Рамотсве позвонила своему другу мистеру Дж. Л. Б. Матекони.

— Откуда к нам попадают украденные «мерседесы-бенц»? — спросила мма Рамотсве.

— Из-за границы, — ответил мистер Дж. Л. Б. Матекони. — Их воруют в ЮАР, привозят сюда, перекрашивают, перебивают номер мотора, а потом продают по дешевке или переправляют в Замбию. Я знаю, кто этим занимается. И все знают.

— Мне этого знать не надо, — сказала мма Рамотсве. — Мне надо знать, можно ли установить их настоящий номер.

После некоторого молчания мистер Дж. Л. Б. Матекони ответил:

— Надо знать, куда смотреть. Обычно серийный номер стоит где-нибудь еще — на шасси или под капотом. Знающий человек может его найти.

— Вы знающий человек, — сказала мма Рамотсве. — Вы согласны мне помочь?

Мистер Дж. Л. Б. Матекони вздохнул. Он не любил ворованные машины. И предпочел бы не иметь с ними дела, но мма Рамотсве он отказать не мог. Ответ мог быть только один:

— Скажите когда и где.

На следующий вечер они проникли в сад мма Пекване, предварительно договорившись с ней, что в назначенный час собаки будут заперты в доме, а муж поглощен поеданием особо приготовленного по этому случаю ужина. Все это было нужно для того, чтобы мистер Дж. Л. Б. Матекони мог беспрепятственно залезть под «мерседес-бенц» и осмотреть кузов при свете фонарика. Мма Рамотсве изъявила желание тоже залезть под «мерседес», но мистер Дж. Л. Б. Матекони усомнился в том, что она уместится под машиной, и отклонил предложение. Через десять минут он записал серийный номер на бумаге; сообщники выскользнули из сада Пекване и направились к стоявшему поблизости белому фургончику.

— Вы уверены, что этих данных достаточно? — спросила мма Рамотсве.

— Да, — отозвался мистер Дж. Л. Б. Матекони. — Достаточно.

Она высадила мистера Дж. Л. Б. Матекони у ворот его дома, и он помахал ей вслед. Она знала, что в недалеком будущем сумеет отплатить за его услугу.

В субботу мма Рамотсве пересекла на своем белом фургончике границу в Мафекинге и направилась прямо к вокзальному кафе. Купив свежий номер «Йоханнесбургской звезды», она уселась за столик у окна. Новости ее не порадовали, поэтому, отложив газету в сторону, она принялась разглядывать посетителей.

— Мма Рамотсве!

Она подняла глаза. Вот он, ее старый знакомый Билли Пилани, разумеется, немного постаревший, но в остальном все тот же. Перед ее глазами возникла картина: Билли сидит за партой в государственной школе Мочуди и дремлет.

Заказав для него чашку кофе и большой пончик, мма Рамотсве объяснила, что ей нужно.

— Я хочу, чтобы ты выяснил, чья это машина, — сказала она, протягивая Билли бумажку с серийным номером, выведенным рукой мистера Дж. Л. Б. Матекони. — А потом, когда ты это выяснишь, ты должен сообщить владельцу или страховой компании, все равно кому, что они могут приехать в Габороне и в условленном месте забрать машину. Им нужно будет только привезти с собой подлинные южноафриканские номера.

— Совершенно бесплатно? — удивленно спросил Билли Пилани. — Без всякого выкупа?

— Вот именно, — подтвердила мма Рамотсве. — Речь идет о возвращении собственности законному владельцу. Ты же уважаешь закон, Билли?

— Конечно, — быстро ответил Билли. — Конечно.

— И еще, Билли. Я хочу, чтобы ты на время забыл о том, что ты полицейский. Никаких задержаний и штрафов.

— Даже маленьких? — разочарованно спросил Билли.

— Даже маленьких.

Билли Пилани позвонил на следующий день.

— Я нашел ее в списке украденных машин, — сообщил он, — и связался со страховой компанией. Они уже выплатили страховку и будут очень рады получить машину назад. Они пришлют за ней своего сотрудника.

— Хорошо, — сказала мма Рамотсве. — Во вторник в семь часов утра он должен быть в Габороне, у Африканского торгового центра. С номерами.

По договоренности с мма Пекване во вторник в пять часов утра мма Рамотсве проникла в ее сад и в условленном месте нашла ключи от машины. Они валялись на земле под окном спальни, куда их выбросила ночью мма Пекване. Предварительно она заверила мма Рамотсве, что ее муж всегда крепко спит и просыпается только под звон коровьих колокольчиков — сигнал радио Ботсваны.

Он не слышал, как мма Рамотсве завела машину и выехала за ворота, и хватился только в восемь.

— Звони в полицию! — крикнула мма Пекване. — Быстрее! Звони в полицию!

Но муж не торопился.

— Возможно, я сделаю это позже, — сказал он. — А пока попробую поискать сам.

Мма Пекване посмотрела мужу прямо в глаза. И в какой-то момент он дрогнул. Он чувствует свою вину, подумала она, я с самого начала была права. Конечно, он не пойдет в полицию и не заявит о краже украденной машины.

Позже она увиделась с мма Рамотсве и поблагодарила ее.

— Теперь мне гораздо легче, — сказала она. — Я могу спать спокойно и не испытывать вины за мужа.

— Я очень рада, — ответила мма Рамотсве. — Быть может, он тоже извлечет из этого урок.

— Какой же? — спросила мма Пекване.

— Молния ударяет дважды в одно и то же место, — сказала мма Рамотсве, — что бы там ни говорили.

 

Глава 12

Дом на Зебра-драйв

Этот дом был построен в 1968 году, когда город вышел за пределы торгового и делового районов. Дом был угловым, а это не всегда удобно, так как люди, стоявшие иногда под терновыми деревьями, плевали в ее сад и бросали мусор через ограду. Сначала, увидев это, она кричала из окна или колотила в крышку мусорного бака, но эти люди лишены стыда, они только смеялись. В конце концов она сдалась, и теперь юноша, раз в три дня приходивший ухаживать за садом, собирал мусор и выносил его. Это была единственная проблема, связанная с домом. В остальном мма Рамотсве ужасно гордилась им и каждый день благодарила судьбу, что успела купить дом прежде, чем цены взлетели вверх и стали недоступны честным людям.

Двор был большой, почти две трети акра. Там росли деревья и кусты — ничего особенного, в основном терновник, — но они давали густую тень и не погибали в засуху. Еще там были пурпурные бугенвиллей, щедро насаженные предыдущим владельцем и совершенно захиревшие к приезду мма Рамотсве. Чтобы посадить ее любимые папайи и тыквы, их пришлось вырубить.

Перед домом была веранда, любимое место мма Рамотсве. Ей нравилось сидеть здесь утром, когда вставало солнце, и вечером, до появления москитов. Она расширила веранду, натянув на грубо обтесанные деревянные столбы затеняющую сетку. Сетка задерживала палящие лучи солнца, и в ее зеленой тени пышно росли бегонии и папоротники, образуя на бурой земле оазис сочной зелени.

За верандой располагалась просторная гостиная с большим окном, выходившим туда, где когда-то зеленел газон. В гостиной был камин, слишком большой для этой комнаты, — гордость мма Рамотсве. Она поставила на каминную полку свой лучший фарфор: чайную чашку с портретом королевы Елизаветы и тарелку с изображением сэра Серетсе Кхамы, государственного мужа, президента, вождя народа Ботсваны. Он улыбался с тарелки, как будто благословлял мма Рамотсве и понимал все ее заботы. И королева на чашке тоже любила и понимала Ботсвану.

Но на самом почетном месте стояла фотография отца, сделанная в день его шестидесятилетия. На нем был костюм, купленный в Булавайо, куда он ездил навестить двоюродного брата. Отец улыбался, хотя она знала, что к тому времени он был уже тяжело болен. Мма Рамотсве была реалисткой, она жила в настоящем, но все же позволяла себе одну ностальгическую мысль, одну поблажку. Она воображала, как отец входит в дверь, улыбается, здоровается с ней и говорит: «Моя дорогая Прешас! Ты замечательно все устроила! Я горжусь тобой!» Она воображала, как возит его по Габороне в своем белом фургончике и показывает все достопримечательности, улыбаясь от гордости, которую он разделяет. Но она не позволяла себе делать это слишком часто, потому что все кончалось слезами. Она плакала о прошлом, о любви, оставшейся у нее внутри.

Кухня была веселой. Цементный пол, выкрашенный красной краской, блестел благодаря стараниям служанки Розы, работавшей у мма Рамотсве пять лет. У Розы было четверо детей от разных отцов, они жили в Тлоквенге с ее матерью. Роза убиралась у мма Рамотсве, вязала для кооператива и жила на эти скромные деньги. Ее старший сын стал плотником и давал матери деньги, помогавшие ей свести концы с концами, но младшим постоянно не хватало башмаков и новых штанишек, у одного были проблемы с дыханием, и ему был нужен ингалятор. Но Роза по-прежнему пела. Так мма Рамотсве утром узнавала о ее приходе — с кухни доносились обрывки песен.

 

Глава 13

Выходите за меня замуж

Счастье? Мма Рамотсве и так была счастлива. С детективным агентством и домом на Зебра-драйв у нее было все, о чем можно только мечтать, и она понимала это. Понимала, насколько изменилась ее жизнь. Будучи замужем за Ноте Мокоти она постоянно ощущала, что несчастье, словно черная собака, ходит за ней по пятам. Но теперь все позади.

Если бы она послушалась отца, послушалась мужа тетки, то никогда не вышла бы замуж за Ноте и избежала бы нескольких тяжких лет. Но она была упрямой, как все двадцатилетние, которые еще не научились видеть, хотя убеждены в обратном. Мир полон двадцатилетних, размышляла она, и все они слепы.

Обэду Рамотсве Ноте никогда не нравился, и он прямо сказал об этом своей дочери. Но она заплакала и заявила, что только Ноте сделает ее счастливой.

— Не сделает, — сказал Обэд. — Этот человек заставит тебя страдать. Он просто-напросто использует тебя. Он думает только о себе и своих желаниях. Я говорю так, потому что был на рудниках и видел там всяких людей. Видел и таких, как он.

Она затрясла головой, выбежала из комнаты и услышала за спиной его крик, беспомощный, полный боли. Он до сих пор звучит у нее в ушах. Она причинила боль человеку, который любил ее больше всех на свете, доброму, доверчивому человеку, пытавшемуся ее защитить. Если бы можно было вернуться в прошлое, избежать ошибок, сделать правильный выбор…

— Если бы можно было вернуться в прошлое… — сказал мистер Дж. Л. Б. Матекони, наливая чай в кружку мма Рамотсве. — Я часто об этом думал. Если бы можно было вернуться в прошлое, зная то, что мы знаем сейчас… — Он удивленно покачал головой. — Боже мой! Я прожил бы другую жизнь!

Мма Рамотсве прихлебывала чай. Она сидела в конторе авторемонтной мастерской «Быстрые моторы» под календарем поставщиков запасных деталей — время от времени, когда в ее агентстве было затишье, она коротала время со своим старым другом. Бывают дни, когда людям не требуются никакие расследования, тут ничего не поделаешь. Никто не пропадает, никто не обманывает жен, никто не присваивает чужие деньги. В такие дни частный детектив может повесить на дверях своего агентства табличку «Закрыто» и отправиться сажать дыни. Правда, сегодня мма Рамотсве не собиралась сажать дыни; неторопливое чаепитие с последующим походом в Африканский торговый центр — прекрасное времяпрепровождение, не хуже любого другого. Можно будет посетить Книжный центр и посмотреть, не появились ли в продаже интересные журналы. Мма Рамотсве нравились журналы, их запах и яркие картинки. Особенно ей нравились журналы по интерьерам, в которых можно было увидеть, как живут люди в далеких странах. Сколько разных вещей у них, и каких красивых! Картины, роскошные портьеры, груды бархатных подушек, на которых так удобно сидеть полным людям, необычные изогнутые светильники…

Мистер Дж. Л. Б. Матекони вернулся к затронутой теме.

— Я совершил в своей жизни сотни ошибок, — сказал он, хмурясь при воспоминании. — Сотни и сотни.

Мма Рамотсве посмотрела на него. Она полагала, что в его жизни все было довольно гладко. Он учился на механика, копил деньги, а затем купил авторемонтную мастерскую. Построил дом, женился (к сожалению, жена умерла) и стал председателем местного отделения демократической партии Ботсваны. Он был знаком с некоторыми министрами (весьма поверхностно), его приглашали на один из ежегодных приемов в дом правительства. Его жизнь представлялась безоблачной.

— На мой взгляд, вы не совершили никаких ошибок, — сказала она. — Вот у меня их действительно было много.

Мистер Дж. Л. Б. Матекони удивился.

— Мне трудно себе представить, чтобы вы делали ошибки, — сказал он. — Для этого вы слишком умны. Сначала вы всё взвешиваете, а затем принимаете верное решение. Каждый раз.

Мма Рамотсве хмыкнула.

— Я вышла замуж за Ноте, — просто сказала она.

Мистер Дж. Л. Б. Матекони задумался.

— Да, — согласился он. — Это была серьезная ошибка.

Некоторое время они молчали. Потом мистер Дж. Л. Б. Матекони поднялся на ноги. Он был высокого роста, и ему приходилось следить за тем, чтобы, вставая, не стукнуться головой. Итак, он встал — за спиной у него висел календарь, а с потолка свисала липучка для мух, — прочистил горло и заговорил.

— Я хочу попросить вас выйти за меня замуж, — сказал он. — Это не будет ошибкой.

Мма Рамотсве удалось скрыть изумление. Она не вздрогнула, не уронила кружку с чаем, не открыла рот и не издала ни звука. Вместо этого она с улыбкой посмотрела на своего друга.

— Вы добрый, хороший человек, — сказала она. — Вы похожи на моего отца… немного. Но я не хочу замуж. И никогда не захочу. Сейчас я счастлива. У меня есть агентство и дом. Все, что мне нужно в жизни.

Мистер Дж. Л. Б. Матекони опустился на стул. Он выглядел расстроенным, и мма Рамотсве коснулась его руки. Он инстинктивно отдернул ее, как человек, получивший ожог, отдергивает руку от огня.

— Мне очень жаль, — сказала она. — Я хочу, чтоб вы знали: если я когда-нибудь выйду замуж, то выберу человека, похожего на вас. Или вас. Я уверена.

Мистер Дж. Л. Б. Матекони взял ее кружку и налил чаю. Он молчал — не от гнева или обиды, а потому, что признание в любви потребовало от него напряжения всех сил и больше их у него не осталось.

 

Глава 14

Красавчик

Накануне встречи с мма Рамотсве Элис Бусанг очень нервничала, но, увидев эту невозмутимую полную женщину, мгновенно успокоилась. Это как беседовать с врачом или священником, подумала она. Их ничто не шокирует.

— Я подозреваю своего мужа, — сказала она. — По-моему, его интересуют женщины.

Мма Рамотсве кивнула. По ее наблюдениям, женщины интересовали всех мужчин, если не считать священников и парикмахеров.

— Вы видели его с другими женщинами? — спросила она.

Элис Бусанг покачала головой.

— Я постоянно слежу за ним, но ни разу не встречала его с женщиной. Он очень хитрый.

Мма Рамотсве записала это на листке бумаги.

— Он ходит в бары, верно?

— Да.

— Там он с ними и встречается. С женщинами, которые таскаются по барам, охотясь на чужих мужей. В нашем городе таких полно.

Она посмотрела на Элис, и между ними проскользнула искра взаимопонимания. Все женщины Ботсваны были жертвой безответственности своих мужей. Похоже, в наши дни перевелись мужчины, которые сидели бы дома и помогали жене растить детей. Такие мужья канули в прошлое.

— Вы хотите, чтобы я его выследила? — спросила она. — Чтобы узнала, есть ли у него другая женщина?

Элис Бусанг кивнула.

— Да, — сказала она. — Мне нужны доказательства. Для себя. Чтобы знать, за кого я вышла замуж.

Из-за занятости мма Рамотсве смогла заняться делом Элис Бусанг только на следующей неделе. В среду она поставила белый фургончику здания, в котором сортировали алмазы, где и работал Кремлин Бусанг. На коленях у нее лежала фотография, которую дала ей Элис, и время от времени мма Рамотсве поглядывала на нее. С фотографии на нее смотрел красивый мужчина с широкими плечами и белозубой улыбкой. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы сказать, что он бабник; удивительно, как Элис Бусанг вышла за него, если хотела иметь верного мужа. Все дело в надежде, в наивной надежде, что он окажется не таким, как все мужчины. Но с первого взгляда видно: он точно такой же.

Мма Рамотсве поехала за ним, ее белый фургончик следовал за старой голубой машиной до бара «Гоу-гоу». Пока Кремлин шел к бару, она поярче накрасила губы и намазала щеки кремом. Через несколько минут она окажется в баре и примется задело всерьез.

В баре «Гоу-гоу» было пусто. За столиками сидели две-три женщины, которых она сразу же классифицировала как дурных. Они уставились на нее, но она, не обращая на них внимания, направилась прямо к стойке и уселась через два табурета от Кремлина Бусанга.

Заказав пива, она огляделась, как будто была здесь в первый раз.

— Похоже, вы здесь впервые, сестра, — сказал Кремлин Бусанг. — Это хороший бар.

Она посмотрела ему в глаза.

— Я редко бываю в барах, — объяснила она. — Только по особым случаям. Как сегодня, например.

Кремлин Бусанг улыбнулся.

— У вас день рождения?

— Да, — ответила она. — Давайте отпразднуем его вместе. Разрешите мне вас угостить.

Мма Рамотсве заказала ему пива, и он пересел на место рядом с ней.

Она подумала, что он действительно красив, не хуже, чем на фотографии, и хорошо одет. Они вместе выпили пива, а потом она заказала ему еще бокал. Он стал рассказывать ей о своей работе.

— Я сортирую бриллианты, — сказал он. — Это трудная работа. Здесь нужен наметанный глаз.

— Обожаю бриллианты! — воскликнула она. — Просто обожаю!

— Нам повезло, что у нас в стране полно алмазов, — заметил он. — Подумать только! Целые залежи!

Она придвинула ногу к его ноге. Почувствовав это, он посмотрел вниз, но ногу не убрал.

— Вы женаты? — тихо спросила она.

— Нет, не женат, — не колеблясь, ответил он. — В наши дни лучше оставаться холостым. Свобода превыше всего.

Она кивнула.

— Мне тоже нравится быть свободной, — сказала она. — И проводить время так, как мне хочется.

— Верно, — согласился он. — Вы абсолютно правы.

Она осушила бокал.

— Ну, мне пора, — сказала она и через несколько секунд добавила: — Может, зайдете ко мне выпить пива? У меня есть.

Кремлин улыбнулся.

— Прекрасная мысль. Мне тоже нечего делать.

Он поехал за ней на своей машине, они вместе вошли в дом и включили музыку. Мма Рамотсве налила ему пива, и он залпом выпил половину. Потом обнял ее одной рукой за талию и сказал, что любит хороших толстых женщин. Все эти разговоры о стройности полная чушь и не годятся для Африки.

— На самом деле мужчинам нравятся толстухи вроде тебя, — сказал он.

Она засмеялась. Слов нет, он был очарователен, но приходилось думать о работе и соблюдать профессиональную этику. Не следовало забывать и о доказательствах. Возможно, получить их будет не так уж просто.

— Иди сюда и сядь со мной рядом, — сказала она. — Должно быть, ты устал стоять весь день, сортируя бриллианты.

У нее имелись заранее приготовленные извинения, которые он безропотно принял. Она не может оставить его на ночь — ей нужно быть на работе рано утром. Но ей хотелось бы сохранить память об этом чудесном вечере.

— Я хочу сфотографироваться с тобой на память. Чтобы потом смотреть на фотографию и вспоминать сегодняшний вечер.

Он улыбнулся и нежно ее ущипнул.

— Прекрасная мысль.

Она принесла фотоаппарат, включила автоспуск и кинулась к Кремлину Бусангу на диван. Он снова ее ущипнул, обнял и страстно поцеловал, когда сработала вспышка.

— Если хочешь, опубликуем этот снимок в газетах, — сказал он. — Красавчик и его подружка-толстушка.

Она улыбнулась.

— Ты настоящий бабник, Кремлин. Настоящий бабник. Я с самого начала это поняла.

— Кто-то должен ухаживать за женщинами, — ответил он.

В пятницу, когда Элис Бусанг пришла в агентство, мма Рамотсве уже ждала ее.

— Боюсь, мне придется сообщить, что ваш муж вам изменяет, — сказала она. — У меня есть доказательства.

Элис закрыла глаза. Она боялась этого, но не хотела, чтобы ее страхи подтвердились. Я убью его, подумала она. Нет, я по-прежнему люблю его. И ненавижу. Нет, все-таки люблю.

Мма Рамотсве протянула ей фотографию.

— Вот доказательство, — сказала она.

Элис Бусанг уставилась на снимок. Не может быть! Нет, может! Это она, хозяйка детективного агентства.

— Вы… — пробормотала она, заикаясь. — Вы были с моим мужем?

— Это он был со мной, — сказала мма Рамотсве. — Вы хотели доказательств, не так ли? Вот оно. Самое лучшее доказательство, какое только может быть.

Элис Бусанг отшвырнула фотографию.

— Но ты… Ты была с моим мужем. Ты…

Мма Рамотсве нахмурилась.

— Вы просили меня подстроить ему ловушку, разве нет?

Глаза Элис Бусанг сузились.

— Ах ты дрянь! — заорала она. — Толстая дрянь! Ты увела у меня мужа! Воровка! Потаскуха!

Мма Рамотсве растерянно смотрела на клиентку. Прощай, мой гонорар, подумала она.

 

Глава 15

Открытие мистера Дж. Л. Б. Матекони

Элис Бусанг выскочила из агентства мма Рамотсве, выкрикивая оскорбления:

— Толстая потаскуха! Выдает себя за детектива! А сама охотится за мужиками! Не верьте ей! Эта женщина не детектив! Здесь «Агентство номер один» по краже чужих мужей, вот что здесь такое!

Когда крики стихли, мма Рамотсве и мма Макутси переглянулись и рассмеялись. Ничего другого сделать они не могли. Эта женщина с самого начала знала, что муж ей изменяет, но хотела доказательств. И, получив их, обвинила гонца.

— Приглядите за агентством, пока я схожу в гараж, — сказала мма Рамотсве. — Мне нужно рассказать об этом мистеру Дж. Л. Б. Матекони.

Он был в своей застекленной с фасада конторе, возился с карбюратором.

— Куда только не забивается песок, — пожаловался он. — Взгляните-ка сюда. — Он извлек из металлической трубки кусочек кремнезема и торжествующе продемонстрировал мма Рамотсве. — Эта песчинка способна остановить большой грузовик, — сказал он. — Всего одна песчинка.

— Не было гвоздя, подкова пропала… — продекламировала мма Рамотсве, вспоминая далекий день в государственной школе Мочуди, когда учительница прочла им эти стихи. — Не было подковы… — она умолкла. Она забыла слова.

— Лошадь захромала, — подсказал мистер Дж. Л. Б. Матекони.

— Я тоже учила это стихотворение.

Он оторвался от работы и пошел налить воды в чайник. Был жаркий день, и чашка чая была необходима, чтобы взбодриться.

Она рассказала ему об Элис Бусанг и о ее реакции на доказательство неверности Кремлина.

— Посмотрели бы вы на него, — сказала она. — Настоящий бабник. Волосы чем-то намазаны. Темные очки. Модные туфли. Он даже не понимает, как нелепо выглядит. Я лично предпочитаю мужчин в обыкновенных ботинках и пристойных брюках.

Мистер Дж. Л. Б. Матекони бросил обеспокоенный взгляд на свои заношенные замшевые ботинки в масляных пятнах и брюки. Можно ли считать их пристойными?

— Я даже не могла предъявить ей счет, — продолжала мма Рамотсве. — После подобной сцены.

Мистер Дж. Л. Б. Матекони кивнул. Казалось, он чем-то озабочен. Он не вернулся к своей работе и смотрел в окно.

— Вы чем-то озабочены?

Она подумала, а вдруг ее отказ выйти за него замуж огорчил его больше, чем она предполагала. Он не злопамятен, но что, если он глубоко оскорблен? Ей не хотелось терять его дружбу. Как ни верти, он ее лучший друг, и ее жизнь без него и его поддержки многое потеряет. Почему любовь и секс так всё усложняют? Без них все было бы гораздо проще. Секс не играл в ее теперешней жизни никакой роли, и она испытывала в связи с этим огромное облегчение. Не надо беспокоиться о том, как она выглядит, что говорят о ней другие люди. Ужасно быть мужчиной и постоянно думать о сексе. В одном журнале она прочла, что мужчины думают о сексе больше шестидесяти раз за день! Эта цифра была результатом серьезных исследований, иначе мма Рамотсве ни за что бы не поверила. Средний мужчина, занимаясь повседневными делами, постоянно думает о сексе, хотя в действительности поглощен совершенно другим! Неужели и врачи, проверяя пульс пациентов, думают об этом? И юристы, сидя за столом и намечая план действий? А летчики за штурвалами самолетов? Страшно даже себе представить.

Неужели и мистер Дж. Л. Б. Матекони с его открытым простодушным лицом думает об этом, копаясь в карбюраторе или меняя аккумулятор? Она покосилась на него. Трудно сказать. Может, у мужчины, который думает о сексе, увлажняются глаза или приоткрывается рот, так что становится виден кончик розового языка, или… Нет, это невозможно.

— О чем вы думаете, мистер Дж. Л. Б. Матекони?

Не успела она задать вопрос, как тут же пожалела об этом. Как будто она вынуждала его признаться, что он думает о сексе.

Он встал и плотно затворил приоткрытую дверь. Их никто не мог услышать. Два механика находились в дальнем конце гаража, пили чай и думали о сексе.

— Если бы вы не пришли ко мне, я пришел бы сам, — начал мистер Дж. Л. Б. Матекони. — Дело в том, что я нашел одну вещь…

Мма Рамотсве с облегчением вздохнула: значит, он не огорчен ее отказом. Она выжидающе смотрела на него.

— Недавно произошла авария, — начал мистер Дж. Л. Б. Матекони. — Ничего серьезного. Никто не пострадал. Все отделались легкими ушибами. Это случилось на старом перекрестке. Выезжавший из-за поворота грузовик не остановился и врезался в машину, едущую из Виллидж. Машину отбросило в кювет и здорово помяло. У грузовика разбита фара и слегка поврежден радиатор. И все.

— И что дальше?

Мистер Дж. Л. Б. Матекони опустился на стул и принялся рассматривать свои руки.

— Меня попросили вытащить машину из кювета. Я взял свой аварийный грузовик и вытащил ее лебедкой. Мы привезли машину сюда и поставили в гараж. Потом я вам ее покажу.

Он ненадолго замолчал. Казалось, этот незамысловатый рассказ требует от него немалых усилий.

— Я осмотрел ее. Требовалось выправить кузов, это несложно. Но прежде надо было проверить электрику. В этих новых дорогих машинах столько разных проводов, что даже небольшое столкновение способно вывести машину из строя. Если провода повреждены, могут не закрываться двери. Или противоугонное устройство не позволит машине тронуться с места. Это очень сложная работа, и те два парня, которые сейчас пьют чай, еще не научились ее делать… Так вот, мне надо было заглянуть в коробку предохранителей под приборным щитком, и я случайно открыл «бардачок». И заглянул внутрь — сам не знаю почему, что-то заставило меня это сделать. И нашел одну вещь. Маленький мешочек.

Мысленно мма Рамотсве подалась вперед. Наверняка он наткнулся на контрабандные бриллианты.

— Бриллианты?

— Нет, — ответил мистер Дж. Л. Б. Матекони. — Гораздо хуже.

Она посмотрела на мешочек, который Дж. Л. Б. Матекони вынул из сейфа и положил на стол. Он был сделан из звериной кожи. Такие мешочки, украшенные скорлупками страусиных яиц, бушмены используют для хранения трав и ядовитых составов для стрел.

— Я открою его, — сказал он. — Вам не надо до него дотрагиваться.

Мма Рамотсве смотрела, как он с брезгливым выражением развязывает тесемки, словно в мешочке хранилось что-то зловонное.

Когда он извлек оттуда три небольших предмета, по комнате разлился резкий кисловатый запах. Теперь она все поняла. Без слов. Поняла, почему мистер Дж. Л. Б. Матекони казался растерянным и огорченным. Он нашел мути. Амулет.

Она молча смотрела належавшие перед ней предметы. Что можно сказать об этих печальных останках — о кости, кусочке кожи и закупоренной деревянной бутылочке с ужасным содержимым?

Мистер Дж. Л. Б. Матекони, не желая притрагиваться к предметам, ткнул в кость карандашом.

— Смотрите, — сказал он просто. — Вот что я нашел.

Мма Рамотсве встала со стула и направилась к двери. Она почувствовала спазмы в желудке — так бывает, когда увидишь мертвого осла в канаве и вдохнешь тошнотворный, всепроникающий запах разложения.

Но это ощущение прошло, и она вернулась на место.

— Я возьму эту кость и проверю, — сказала она. — А вдруг мы ошибаемся, и она принадлежит животному? Антилопе. Или зайцу.

Мистер Дж. Л. Б. Матекони покачал головой.

— И так все ясно, — сказал он. — Я знаю, что вам скажут.

— Пусть так, — согласилась мма Рамотсве. — Положите кость в конверт, и я заберу ее с собой.

Мистер Дж. Л. Б. Матекони хотел было возразить, но раздумал. Он собирался предупредить ее, что играть с такими вещами опасно, но это означало бы, что он верит в силу амулета, а он не верил. Или верил?

Она положила конверт в карман и улыбнулась.

— Теперь со мной ничего не случится, — сказала она. — Я нахожусь под защитой мути.

В ответ на шутку мистер Дж. Л. Б. Матекони попытался рассмеяться, но не смог. Говорить так — значит искушать судьбу, и он надеялся, что мма Рамотсве не пожалеет о сказанном.

— Мне бы хотелось знать только одно, — сказала мма Рамотсве, покидая контору. — Кто хозяин машины?

Мистер Дж. Л. Б. Матекони покосился на двух механиков. Они не могли его слышать, но он на всякий случай понизил голос.

— Чарли Готсо, — проговорил он. — Вот кто.

Глаза мма Рамотсве округлились.

— Готсо? Тот самый?

Мистер Дж. Л. Б. Матекони кивнул. Чарли Готсо знали все. Он был одним из самых влиятельных людей в Ботсване. Он пользовался благосклонным вниманием… да что там говорить, он пользовался благосклонным вниманием всех высокопоставленных людей. Перед ним были открыты все двери, оказать ему услугу считалось честью. Если Чарли Готсо просил вас что-то сделать для него, вы это делали. А если нет, то вскоре в вашей жизни возникали непредвиденные сложности. Все обставлялось очень тонко: вы почему-то никак не могли получить лицензию на свой бизнес, или вас постоянно останавливали за превышение скорости по дороге на работу, или ваши служащие вдруг начинали нервничать и увольнялись. Ничего конкретного — такие вещи в Ботсване не проходят, — но все же эффект от подобных действий всегда был ощутимым.

— О Господи, — вздохнула мма Рамотсве.

— Вот именно, — повторил мистер Дж. Л. Б. Матекони. — О Господи.

 

Глава 16

Отрезанные пальцы и змеи

В самом начале — в Габороне это означает тридцать лет назад — в городе почти не было фабрик. На самом деле в тот ветреный вечер, когда на стадионе был спущен британский флаг и протекторат Бечуаналенд прекратил свое существование, их не было ни одной. Тогда мма Рамотсве было восемь лет, она училась в государственной школе Мочуди и только смутно осознавала, что происходит нечто необыкновенное и наконец наступило то, что люди называли свободой. Однако на следующий день она не почувствовала никакой разницы и принялась размышлять над тем, что означает эта свобода. Теперь она, конечно, поняла, и ее сердце наполнялось гордостью, когда она думала о том, чего они достигли за эти короткие тридцать лет. Огромная территория, с которой англичане не знали, что делать, теперь превратилась в самое процветающее государство Африки. Люди могли с гордостью кричать: «Пула! Пула! Дождь! Дождь!»

Теперь Габороне не узнать. Когда мма Рамотсве впервые приехала сюда девочкой, вокруг Африканского центра торговли стояла горстка правительственных зданий и дом Серетсе Кхамы — таких больших и красивых зданий в Мочуди не было. Но все равно это был совсем маленький город, если сравнивать с фотографиями Йоханнесбурга или даже Булавайо. И фабрик там не было. Ни одной.

Потом все стало понемногу меняться. Кто-то построил мебельный цех, где делали крепкие стулья. Потом еще кто-то решил построить маленькую фабрику по выпуску строительных блоков. За ними потянулись остальные, и вскоре на Лобаце-роуд образовался район, который стали называть промышленной зоной. Это вызвало большой прилив гордости: так вот что принесла с собой свобода, думали люди. Конечно, у нас уже были Законодательное собрание и Палата вождей, где люди могли говорить — и говорили — что хотели, но вскоре появились эти маленькие фабрики, а с ними и рабочие места. На Франсистаун-роуд вырос автомобильный завод, где собирали десять грузовиков в месяц и отправляли даже в Конго. И все это возникло на голом месте!

Мма Рамотсве была знакома с двумя управляющими и одним владельцем фабрики. Владелец фабрики, тсвана, приехал сюда из ЮАР, чтобы насладиться свободой, в которой там ему было отказано. Он открыл мастерскую по изготовлению болтов, располагая ничтожной суммой денег, старыми станками, купленными на распродаже в Булавайо, и рабочей силой, состоявшей из него самого, его зятя и умственно отсталого подростка — он нашел его сидевшим под деревом и приспособил сортировать болты. Бизнес процветал, прежде всего потому, что был основан на очень простой идее. Фабрика выпускала болты одного сорта — для крепления листов оцинкованного железа к деревянным стропилам. Станки, на которых их делали, похоже, никогда не ломались и не требовали обслуживания.

Фабрика Гектора Лаподисе процветала, и ко времени его знакомства с мма Рамотсве там работало тридцать человек, а производимые ими болты держали крыши на домах до самого Малави. Поначалу у него работали только родственники, не считая умственно отсталого подростка, который был повышен в должности и назначен разносчиком чая. Однако по мере того как бизнес расширялся, число незанятых родственников сокращалось, и наконец Гектор начал нанимать чужих. Однако он сохранил свои прежние патерналистские привычки — безропотно отпускал рабочих на похороны и полностью выплачивал жалованье тем, кто был по-настоящему болен, чем заслужил горячую преданность служащих. Но если у тебя работает тридцать человек, из которых только двенадцать родственники, среди них неизбежно найдется кто-то, кто захочет воспользоваться твоей добротой, и именно в связи с этим была вызвана мма Рамотсве.

— У меня нет конкретных фактов, — начал Гектор, пока они с мма Рамотсве пили кофе на веранде отеля «Президент», — но я никогда не доверял этому человеку. Он пришел ко мне всего полгода назад, а теперь прислал вот это…

— Где он работал раньше? — спросила мма Рамотсве. — Что о нем говорят на прежнем месте?

Гектор пожал плечами.

— У него рекомендация с южноафриканской фабрики. Я написал им, но они не потрудились ответить. Некоторые из них, знаете ли, не принимают нас всерьез. Они считают нас чем-то вроде этих несносных банту. Вы же знаете, какие они.

Мма Рамотсве кивнула. Конечно, не все банту плохие люди. Но многие из них просто ужасны, и это затмевает положительные качества их более приятных соплеменников. Что весьма печально.

— Итак, он пришел ко мне полгода назад, — продолжал Гектор. — Он умел обращаться с техникой, поэтому я поставил его на новый станок, купленный у одного голландца. Работал он хорошо, и я увеличил ему жалованье на пятьдесят пула в месяц. Потом он внезапно исчез, а теперь я получил вот это.

— А по какой причине он исчез? — спросила мма Рамотсве.

Гектор нахмурился.

— Честно говоря, не знаю. Он получил зарплату в пятницу и просто не вернулся. Это случилось два месяца назад. А потом я получил письмо от адвоката из Махалапья. Там было сказано, что его клиент, мистер Соломон Моретси, предъявляет мне судебный иск на четыре тысячи пула за потерю пальца в результате несчастного случая на моей фабрике.

Мма Рамотсве, осмысливая услышанное, налила себе и Гектору еще по чашке кофе.

— А был ли на самом деле несчастный случай?

— У нас на фабрике есть специальный журнал, — сказал Гектор. — Если кто-нибудь поранится, он обязан записать туда, как все произошло. Я проверил указанную адвокатом дату и увидел, что в тот день действительно кое-что случилось. Моретси записал, что поранил палец на правой руке, но, похоже, все обошлось. Я расспросил рабочих, и один из них припомнил, что как-то раз Моретси ненадолго отлучился, чтобы перевязать палец. Им показалось, что порез был небольшой, и этим все кончилось.

— А потом он исчез?

— Да, — подтвердил Гектор, — через несколько дней после этого случая.

Мма Рамотсве посмотрела на своего друга. Она знала, что он честный человек и хороший хозяин. Она была уверена: если бы кто-то из его рабочих серьезно поранился, он не оставил бы этого человека в беде.

Гектор отхлебнул кофе из чашки.

— Я не доверяю этому человеку, — сказал он. — И никогда не доверял. Я не верю, что он потерял палец на моей фабрике. Возможно, это случилось где-нибудь еще, но я здесь ни при чем.

Мма Рамотсве улыбнулась.

— Вы хотите, чтобы я нашла этот палец? Потому вы и пригласили меня сюда?

Гектор улыбнулся.

— Да. И еще потому, что мне приятно сидеть здесь с вами. Я попросил бы вас выйти за меня замуж, но заранее знаю ответ.

Мма Рамотсве похлопала друга по руке.

— Замужество вещь хорошая, — сказала она. — Но быть первой женщиной-детективом в стране непросто. Я не могу сидеть дома и варить обед.

Гектор покачал головой.

— Я много раз обещал вам нанять повара. Если хотите, даже двух поваров. И вы могли бы оставаться детективом.

Мма Рамотсве вздохнула.

— Нет, — произнесла она. — Можете и впредь делать мне предложения, Гектор Лаподисе, но ответ, боюсь, останется таким же. Нет. Я люблю вас как друга, но замуж выходить не собираюсь. С мужьями покончено раз и навсегда.

Мма Рамотсве знакомилась с документами в конторе Гектора — жаркой неудобной комнате, где было шумно и едва хватало места для двух картотечных шкафов и двух письменных столов. Столы были завалены бумагами: квитанциями, счетами, техническими каталогами.

— Будь у меня жена, — пожаловался Гектор, — в конторе не было бы такого беспорядка. Здесь стояли бы удобные кресла, а на столах — цветы в вазах. Женщина все преображает.

В ответ на эту реплику мма Рамотсве улыбнулась, но промолчала. Она взяла растрепанную тетрадь, которую он положил перед ней, и начала ее листать. Здесь содержались записи обо всех несчастных случаях и, конечно, здесь же был подробный отчет о травме, полученной Моретси. Рукой полуграмотного человека печатными буквами было выведено:

МОРЕТСИ ПОРЕЗАЛ ПАЛЕЦ. ВТОРОЙ, СЧИТАЯ ОТ БОЛЬШОГО ПАЛЬЦА. НА СТАНКЕ. ПРАВАЯ РУКА. САМ НАЛОЖИЛ ПОВЯЗКУ. ПОДПИСАЛСЯ: СОЛОМОН МОРЕТСИ. СВИДЕТЕЛЬ: ДЖИЗУС КРАЙСТ.

Мма Рамотсве перечитала запись и перевела взгляд на письмо адвоката. Даты совпадали.

Согласно заявлению моего клиента, несчастный случай произошел 10 мая прошлого года. На следующий день он обратился в «Больницу принцессы Марины». Рану перевязали, но вскоре начался остеомиелит. На следующей неделе ему была произведена операция, и поврежденный палец ампутировали в проксимальном суставе (см. приложенную выписку из истории болезни). Мой клиент утверждает, что этот несчастный случай произошел целиком по вашей вине, поскольку вы не потрудились обнести ограждением рабочие части станков, и поручил мне возбудить иск о возмещении ущерба. Совершенно очевидно, что урегулирование этого вопроса во внесудебном порядке отвечало бы интересам всех участвующих сторон. Таким образом, моего клиента удовлетворила бы сумма в четыре тысячи пула.

Мма Рамотсве прочла оставшуюся часть письма. На ее взгляд, она состояла из бессмысленного жаргона, которому адвокатов учат на юридическом факультете. Они невыносимы, эти люди; несколько лет они слушают лекции в Университете Ботсваны и после этого считают себя экспертами по всем вопросам. Что они знают о жизни? Они умеют только повторять, как попугаи, заученные фразы и не отступать, пока им не заплатят. Обычно они берут противника измором, хотя сами думают, что умением. Немногие из них смогли бы овладеть ее профессией, требующей проницательности и такта.

Мма Рамотсве просмотрела копию выписки из истории болезни. В ней говорилось ровно то, что сообщил адвокат. Дата была правильной, фирменный бланк производил впечатление подлинного, внизу стояла подпись врача. Имя было ей знакомо.

Мма Рамотсве подняла взгляд от бумаг. Гектор выжидающе смотрел на нее.

— Дело выглядит простым, — сказала она. — Он поранил палец, который потом воспалился. А что говорят ваши страховщики?

Гектор вздохнул.

— Они советуют мне заплатить. Говорят, что покроют мои убытки и в конечном счете это обойдется мне дешевле. Если нанять юристов, придется заплатить гораздо больше. Только они просили никому об этом не рассказывать, чтобы не подумали, что с них легко получить деньги.

— Может, вам лучше последовать их совету? — спросила мма Рамотсве. Она подумала, что отрицать несчастный случай бессмысленно. Человек, потерявший палец, имеет право на компенсацию, это ясно всем. И почему Гектор поднимает такой шум, если он даже не понесет убытков?

Гектор угадал ее мысли.

— Я не буду платить, — сказал он. — Не буду, и все. Почему я должен платить мошеннику? Если я заплачу ему, в следующий раз он обманет кого-нибудь другого. Я лучше отдам эти четыре тысячи пула тому, кто их заслуживает.

Он указал на дверь, ведущую в цех.

— Там у меня работает женщина, у которой десять детей. Да, ровно десять. И трудится она на совесть. Подумайте, что она могла бы сделать с четырьмя тысячами пула.

— Но она не потеряла палец, — перебила мма Рамотсве. — Быть может, ему нужны эти деньги, раз он не может работать так, как прежде.

— Ерунда! Этот человек — мошенник. Я не могу вывести его на чистую воду, потому что у меня нет доказательств. Но я знаю, это дурной человек. И остальные тоже его не любили. Мальчишка с дыркой в мозгах, тот, что заваривает чай, прекрасно это чувствовал. Он не носил ему чай. Он сказал, что этот человек — собака и ему не положено пить чай. Таких, как он, не обманешь.

— Но подозрения — это одно, а факты — совсем другое, — возразила мма Рамотсве. — Вы не можете заявить в Верховном суде в Лобаце, что с этим человеком что-то не в порядке. Судья поднимет вас на смех. Вот что делают судьи, когда им говорят подобные вещи. Они смеются.

Гектор молчал.

— Успокойтесь, — тихо сказала мма Рамотсве. — Последуйте совету страховой компании. Иначе вам придется заплатить гораздо больше четырех тысяч пула.

Гектор покачал головой.

— Я не стану платить за то, чего не делал, — пробормотал он сквозь зубы. — Я прошу вас узнать, что затеял этот человек. И если вы придете ко мне через неделю и скажете, что я ошибаюсь, я заплачу без звука. Договорились?

Мма Рамотсве кивнула. Она могла понять нежелание Гектора платить за то, в чем он не виноват, к тому же ее недельная работа обойдется ему недорого. Он был состоятельным человеком и мог тратить деньги ради принципа, а если Моретси лжет, его можно разоблачить. Она приняла предложение Гектора и, направляясь к своему агентству в белом фургончике, думала о том, как ей доказать, что отрезанный палец не имеет ничего общего с фабрикой Гектора. Прибыв на место, она вошла в прохладную приемную и поняла, что абсолютно не знает, как ей действовать. Случай казался совершенно безнадежным.

Ночью, лежа у себя в спальне на Зебра-драйв, мма Рамотсве поняла, что не может уснуть. Она встала, надела розовые шлепанцы — она носила их с тех пор, как в темноте ее укусил скорпион, — и отправилась на кухню заварить редбуш.

Ночью дом казался совсем другим. Конечно, все стояло по своим местам, но углы мебели казались острее, а фотографии на стенах — более плоскими. Кто-то сказал, что ночью мы чужие даже самим себе, вспомнила она, и справедливость этих слов поразила ее. Все знакомые предметы ее дневной жизни выглядели так, словно принадлежали кому-то другому, некой мма Рамотсве, имевшей мало общего с женщиной в розовых шлепанцах. Даже фотография отца в потертом синем костюме казалась другой. Конечно, это была фотография Обэда Рамотсве, но не того, которого она знала и который пожертвовал для нее всем, чьим последним желанием было видеть ее благополучие. Как бы он гордился, увидев ее сейчас — хозяйку «Женского детективного агентства № 1», которую знают буквально все, включая министров и постоянных заместителей министров. Как бы он гордился, увидев, как сегодня утром, отъехав от отеля «Президент», она едва не задавила Верховного комиссара республики Малави и как Верховный комиссар сказал: «Доброе утро, мма Рамотсве! Вы чуть не сбили меня, но лучше бы меня сбили вы, чем кто-нибудь другой». Ее знает даже Верховный комиссар! К ней обращаются по имени такие важные персоны! Ее, конечно, это не слишком волнует, но отец гордился бы этим, и мма Рамотсве пожалела, что его нет в живых и он не видит, что его мечты сбылись.

Она заварила чай и присела на самый удобный стул. Ночь была жаркой, в городе лаяли собаки, подстрекая друг друга в темноте. Их лай заглушает все звуки, подумала она. Вечно они лают, эти глупые собаки, защищая свой двор от теней и ветров.

Она вспомнила о Гекторе. Он упрямый человек, это все знают, но она уважает его за это. Почему он должен платить? Как он сказал? «Если я заплачу ему, в следующий раз он обманет кого-нибудь другого». Задумавшись, мма Рамотсве поставила кружку на стол. Ей неожиданно пришла мысль (кажется, именно таким образом ей приходили все удачные мысли): возможно, сам Гектор — «кто-нибудь другой»? Возможно, этот Моретси уже предъявлял иски другим людям? Возможно, Гектор не первый?

После этого заснуть оказалось легче, и утром она встала с уверенностью в том, что небольшого расследования и, возможно, поездки в Махалапья окажется достаточно, чтобы опротестовать фальшивый иск. Быстро позавтракав, она направилась прямо в агентство. Зима подходила к концу: температура воздуха — как раз такая, как нужно, светло-голубое небо — безоблачно. Пахло дымком, и от этого запаха у нее сжалось сердце, потому что он напомнил ей утро у костра в Мочуди. Она вернется туда, подумала она, когда настанет время уходить на покой. Купит там дом или построит новый и пригласит одну из своих двоюродных сестер жить вместе с ней. Они будут выращивать дыни и, может быть, даже купят лавку в поселке. Каждое утро она будет сидеть перед домом, втягивать ноздрями дымок и думать о том, как проведет этот день, болтая с друзьями. Ей было до боли жалко белых людей, которые не могут себе этого позволить и бегают с утра до вечера, беспокоясь о том, что и так случится. Что толку от денег, если ты не можешь просто спокойно посидеть, любуясь на своих коров, жующих траву? На ее взгляд, никакого, однако белые этого не понимали. Изредка ей попадались те, кто понимал, как обстоят дела на самом деле, но таких было очень мало, и другие белые относились к ним с подозрением.

Женщина, убиравшаяся в ее офисе, уже пришла. Мма Рамотсве спросила, как поживают ее родственники, и та поделилась с ней последними новостями. Один ее сын был тюремным надзирателем, другой работал поваром-стажером в гостинице «Сан». Дела у обоих шли хорошо, и мма Рамотсве всегда было интересно послушать об их успехах. Но в то утро она прервала рассказ уборщицы — как можно вежливее, — и села за работу.

Она нашла необходимую информацию в телефонном справочнике. В Габороне было десять страховых компаний. Четыре из них были небольшими и, вероятно, занимались особыми случаями. Об остальных шести она слышала и на четыре даже успела поработать. Она выписала номера их телефонов и приступила к делу.

Для начала она обратилась в «Ботсвана Игл Компани». Ей ответили, что рады помочь, но никакой информацией не располагают. То же повторили еще в двух компаниях. Зато в четвертой, «Калахари», ее попросили подождать около часа, а затем сообщили сведения, которые она искала.

— Под этим именем мы обнаружили в архивах иск трехгодичной давности, — сказала женщина на другом конце телефонного провода. — Один из сотрудников гаража утверждал, что поранил палец, вставляя пистолет бензонасоса в гнездо. В результате он лишился пальца и получил компенсацию.

Сердце мма Рамотсве подскочило.

— В четыре тысячи пула? — спросила она.

— Немного меньше, — ответила женщина. — Мы сошлись на трех тысячах восьмистах.

— Правая рука? — спросила мма Рамотсве. — Указательный палец?

Женщина зашелестела бумагами.

— Да, — подтвердила она. — У нас есть медицинская выписка. Там говорится что-то об остео…

— …миелите, — подсказала мма Рамотсве, — требующем ампутации пальца в проксимальном суставе.

— Вот-вот, — согласилась женщина.

Прежде чем поблагодарить служащую страховой компании и повесить трубку, мма Рамотсве выяснила еще одну-две детали. Несколько секунд она сидела неподвижно, наслаждаясь легкостью, с которой был раскрыт обман. Однако оставалось получить ответы еще на несколько вопросов, а для этого придется отправиться в Махалапья. Ей хотелось встретиться с Моретси и поговорить с адвокатом. Удовольствие, которое она при этом испытает, искупит двухчасовую поездку по отвратительной дороге на Франсистаун.

Адвокат выразил горячее желание встретиться с ней сегодня же. Он вообразил, что Гектор попросил ее уладить дела, а значит, будет легко навязать свои условия. Пожалуй, стоит попытаться получить чуть больше четырех тысяч, сказать, что появились новые факторы оценки ущерба, которые дают им основание увеличить сумму выплаты. При этом он сможет употребить латинское слово quantum и даже сослаться на недавнее решение апелляционного суда или апелляционного отделения в Блумфонтейне. Это устрашит кого угодно, тем более женщину! И, разумеется, мистер Моретси тоже будет присутствовать на встрече, хотя он очень занятой человек. Ах, нет, не такой уж занятой, ведь в результате этой травмы он не может работать, бедняга. Но, разумеется, придет.

Положив телефонную трубку, мма Рамотсве рассмеялась. Похоже, адвокату придется вытащить своего клиента из какого-нибудь бара, где он заранее празднует получение четырех тысяч пула. Что ж, его ждет неприятный сюрприз, а орудием Немезиды выступит она, мма Рамотсве.

Оставив агентство на секретаршу, она направилась в Махалапья в белом фургончике. К полудню воздух раскалился и стало очень жарко. Через несколько месяцев даже короткие дневные поездки станут настоящим испытанием. Она ехала с открытым окном, и ветер, врывавшийся в кабину, охлаждал лицо. Она миновала Научно-исследовательскую станцию засушливых земель, поворот на Мочуди, холмы к востоку от Мочуди и спустилась в широкую долину. Вокруг лежала безлюдная земля — бескрайний буш, протянувшийся от Калахари до равнин Лимпопо. Пустыня, где никто не жил, где лишь изредка попадались небольшие стада коров и коз да ветряные мельницы, качавшие тонкие струйки воды для изнуренного жаждой скота. Пустыня — вот чем богата ее страна.

Когда до Махалапья оставалось полчаса езды, на дорогу выползла змея. Мма Рамотсве заметила ее слишком поздно — зеленую ленту на черном гудроне, — и змея очутилась под машиной. Охнув, мма Рамотсве притормозила и посмотрела в зеркальце заднего вида. Где змея? Удалось ли ей выбраться из-под колес? Кажется, нет. Мма Рамотсве видела, как та исчезла под машиной, и слышала глухой звук.

Она остановилась на обочине и снова посмотрела в зеркальце. Никакой змеи. Мма Рамотсве уставилась на руль и легонько побарабанила по нему пальцами. Возможно, она не заметила змею, потому что та слишком быстро уползла. Змеи способны передвигаться с удивительным проворством. Но такая большая змея просто не могла исчезнуть бесследно. Нет, змея где-то здесь, в машине, в ходовой части, а возможно, под сиденьем. Она слышала, что время от времени такое случается. Незаметно для себя люди подбирают на дороге змею и узнают о «пассажире» лишь тогда, когда змея их укусит. Говорят, что люди погибали за рулем от укуса змеи, застрявшей в многочисленных трубках и стержнях под днищем.

Мма Рамотсве внезапно захотелось выйти из машины. Она приоткрыла дверцу, сначала нерешительно, но тут же резко распахнула ее, выскочила из кабины и встала рядом с машиной, тяжело дыша. Под белым фургончиком змея, теперь она в этом не сомневалась. Но как ее прогнать? И что это за змея? Насколько она помнит, змея была зеленой — значит, это хотя бы не мамба. Конечно, бывают и зеленые мамбы, но мма Рамотсве помнила, что область их распространения весьма ограничена, и в Ботсване их наверняка нет. Это преимущественно древесные змеи, которым не нравится редкий колючий кустарник. Скорее всего, это кобра, решила она, потому что не могла припомнить других больших зеленых змей.

Мма Рамотсве затаила дыхание. Быть может, змея наблюдает за ней и может напасть, если к ней приблизиться. Или она уже вползла в кабину и даже устроилась под передним сиденьем. Мма Рамотсве наклонилась и попыталась заглянуть под днище, но вскоре поняла, что ей придется встать на четвереньки, а если змея предпочтет нападение, то в этой позе не удастся быстро отскочить. Она распрямилась и подумала о Гекторе. Вот для чего нужны мужья. Прими она его предложение, ей не пришлось бы тащиться одной в Махалапья. С ней рядом был бы мужчина, и выгонять змею из-под машины пришлось бы ему.

Дорога была пустынной, но время от времени по ней проезжали машины, вот и сейчас со стороны Махалапья раздался шум мотора. Поравнявшись с ней, машина остановилась. За рулем сидел мужчина, а рядом с ним маленький мальчик.

— Что-нибудь случилось, мма? — вежливо спросил он в открытое окно.

Мма Рамотсве перешла на другую сторону и рассказала про змею. Мужчина заглушил мотор и вылез из машины, велев мальчику оставаться на месте.

— Бывает, змеи забираются в машину, — сказал он. — Это опасно. Вы хорошо сделали, что остановились.

Мужчина осторожно приблизился к фургончику. Потом, заглянув через открытую дверь в кабину, резко дернул рычаг, запиравший капот. Довольный тем, что рычаг сработал, он медленно обошел вокруг машины и начал очень осторожно открывать капот. Мма Рамотсве подошла ближе и выглядывала из-за его плеча, готовясь при виде змеи обратиться в бегство.

Вдруг мужчина замер.

— Не двигайтесь, — прошептал он. — Вот она. Смотрите.

Мма Рамотсве посмотрела туда, где был мотор. Сначала она не заметила ничего необычного, но вскоре змея пошевелилась, и она увидела ее. Так и есть, вокруг мотора дважды обвилась кобра, ее голова медленно двигалась из стороны в сторону, словно высматривая жертву.

Мужчина не шевелился. Потом коснулся руки мма Рамотсве.

— Очень осторожно отходите к двери, — сказал он. — Потом садитесь за руль и запускайте мотор. Поняли?

Мма Рамотсве кивнула. Потом как можно медленнее влезла в кабину, опустилась на переднее сиденье и протянула руку к ключу.

Мотор завелся, как всегда, с пол-оборота. Белый фургончик никогда не подводил.

Раздался рев мотора, потом какой-то шум спереди, глухой удар, и мужчина замахал рукой. Мма Рамотсве выключила мотор, но осталась на месте, дожидаясь команды.

— Можете вылезать, — крикнул мужчина. — Кобре конец.

Мма Рамотсве выбралась из кабины, подошла к капоту и заглянула внутрь. Там неподвижно лежала разрубленная пополам кобра.

— Ее разрубило лопастями вентилятора, — с гримасой отвращения произнес мужчина. — Ужасная смерть, даже для змеи. Она могла заползти в кабину и ужалить вас. Вот так! Но вы остались живы.

Мма Рамотсве поблагодарила его и поехала дальше, оставив кобру на обочине. Путешествие уже оказалось весьма рискованным, даже если за оставшиеся полчаса ничего не случится. И ничего не случилось.

— Так вот, — произнес местный адвокат Джеймсон Мопотсване, сидя в своей непрезентабельной конторе по соседству с мясной лавкой, — мой бедный клиент немного опаздывает, потому что получил извещение совсем недавно. Но пока мы с вами можем обсудить детали соглашения.

Мма Рамотсве, предвкушая удовольствие, откинулась в кресле и оглядела бедно обставленную комнату.

— Похоже, дела идут не слишком хорошо, — произнесла она, добавив: — Здесь у вас.

— Почему? — возмутился Джеймсон Мопотсване. — На самом деле я зверски занят. Прихожу сюда в семь утра и ухожу не раньше шести вечера.

— Каждый день? — невинным тоном спросила мма Рамотсве.

Джеймсон Мопотсване бросил на нее свирепый взгляд.

— Да, — с вызовом ответил он, — каждый день, в том числе и в субботу. А иногда и в воскресенье.

— Вы, должно быть, очень заняты, — сказала мма Рамотсве. Адвокат, расценив эту реплику как шаг к примирению, улыбнулся, но мма Рамотсве продолжала: — Да, очень заняты, отделяя ложь ваших клиентов от случайной… случайной правды.

Джеймсон Мопотсване положил ручку на стол и уставился на мма Рамотсве. Как смеет эта нахалка так отзываться о его клиентах? Если она и впредь намерена грубить, ни о каких переговорах не может быть и речи. Пусть платят штраф по суду, хотя тогда его клиент получит деньги не сразу.

— Мои клиенты не лгут, — отчеканил он. — Во всяком случае, не больше других. Вы не имеете права заявлять, что они лжецы.

— Неужели? — мма Рамотсве подняла брови. — Возьмем, к примеру, вашего мистера Моретси. — Сколько у него пальцев?

Джеймсон Мопотсване устремил на нее надменный взгляд.

— Это низко — смеяться над увечьем, — презрительно бросил он. — Вы сами знаете, что у него девять пальцев или, если вам угодно, девять с половиной.

— Очень интересно, — продолжала мма Рамотсве. — В таком случае, как он мог три года назад получить компенсацию от страховой компании «Калахари» за потерю пальца на бензоколонке? Вы можете мне объяснить?

Адвокат застыл на месте.

— Три года назад? — переспросил он слабым голосом. — За палец?

— Да, — подтвердила мма Рамотсве. — Он потребовал четыре тысячи пула — странное совпадение, — а получил три тысячи восемьсот. Страховая компания дала мне номер заявления, на случай если вам захочется проверить. Они всегда рады помочь, если речь идет о мошенничестве с выплатами. Необычайно рады.

Джеймсон Мопотсване молчал, и мма Рамотсве внезапно пожалела его. Она не любила адвокатов, но он, как и все, пытался заработать на жизнь. Возможно, она была с ним слишком сурова. Кто знает, вдруг он содержит стариков-родителей?

— Покажите мне медицинскую выписку, — сказала она почти приветливо. — Было бы интересно на нее взглянуть.

Адвокат взял папку со стола и вынул лист бумаги.

— Вот, — сказал он, — производит впечатление подлинной.

Мма Рамотсве, бросив взгляд на выписку, кивнула.

— Так и есть, — сказала она. — Посмотрите-ка на дату, вот здесь. Ее замазали, а сверху напечатали новую. Нашему другу когда-то удалили палец, возможно, даже в результате несчастного случая. Но через некоторое время он просто взял бутылочку замазки, изменил дату и выдумал новый несчастный случай.

Адвокат взял лист бумаги и поднес к свету. Это было излишне: замазанное место и так бросалось в глаза при первом же взгляде.

— Странно, что вы не заметили подделку, — сказала мма Рамотсве. — Она видна невооруженным глазом, без всякой судебной экспертизы.

В этот постыдный для адвоката момент появился Моретси. Войдя в кабинет, он направился к мма Рамотсве и протянул ей руку. Она заметила обрубок пальца. Но пожимать руку не стала.

— Садитесь, — холодно произнес Джеймсон Мопотсване.

Моретси удивленно посмотрел на него, но подчинился.

— Так значит, вы та самая женщина, которая пришла заплатить…

— Она пришла не для того, чтобы платить, — оборвал его адвокат. — Эта женщина приехала из Габороне, чтобы спросить, почему вы не в первый раз требуете компенсацию за потерянный палец?

Мма Рамотсве не сводила глаз с лица Моретси. Даже если бы она не видела поддельной даты в медицинской выписке, удрученный вид выдал бы его с головой. Люди всегда пасуют перед правдой, лишь очень немногие способны ей противостоять.

— Не в первый раз?.. — пролепетал он.

— Да, — подтвердила мма Рамотсве. — Если верить вашим заявлениям, вы потеряли уже три пальца. А я вижу, что два чудесным образом отросли! Удивительно! Быть может, вы открыли новое лекарство для выращивания отрезанных пальцев?

— Три? — переспросил озадаченный адвокат.

Мма Рамотсве посмотрела на Моретси.

— Ну что ж, — сказала она, — сначала вы обратились в компанию «Калахари», потом… Постарайтесь вспомнить. У меня это где-то записано.

Моретси бросил умоляющий взгляд на адвоката, но не встретил в его лице ни малейшего сочувствия.

— В компанию «Стар», — еле слышно проговорил он.

— A-а, — произнесла мма Рамотсве, — благодарю.

Адвокат схватил выписку и помахал ею в воздухе.

— И вы собирались дурачить меня этой… грубой подделкой? И полагали, что это сойдет вам с рук?

Моретси молчал, мма Рамотсве тоже. Поведение адвоката, разумеется, ее не удивило. Это очень скользкие люди, даже если после их фамилии стоит юридическая степень.

— Так или иначе, — продолжал Джеймсон Мопотсване, — на этом ваши фокусы закончились. Вам грозит штраф за мошенничество. К тому же вам придется нанять для своей защиты кого-нибудь другого. Но не меня, мой друг.

Моретси посмотрел на мма Рамотсве. Та спокойно встретила его взгляд.

— Зачем вы это сделали? — спросила она. — Просто скажите мне, почему вы решили, что это сойдет вам с рук?

Моретси вынул из кармана носовой платок и высморкался.

— Я содержу своих родителей, — сказал он, — и сестру. У нее та болезнь, которая сегодня убивает всех подряд. Вы понимаете, о чем я говорю. А у сестры есть дети. Я должен их содержать.

Мма Рамотсве посмотрела ему в глаза. Она всегда доверяла своей способности читать по глазам, врет человек или нет, и поняла, что Моретси говорит правду. «Какой толк отправлять этого человека в тюрьму? — рассудила она. — Это только увеличит страдания других людей, родителей и несчастной сестры». Она знала, о чем он говорил, и понимала, что это означает.

— Хорошо, — сказала она. — Я не буду заявлять в полицию. И мой клиент не будет. Но взамен вы должны мне обещать, что больше никогда не станете лишаться пальцев. Вы поняли, о чем я говорю?

Моретси быстро кивнул.

— Вы добрая христианка, — пробормотал он. — Бог возьмет вас к себе на небеса.

— Надеюсь, — сказала мма Рамотсве. — Но иногда я бываю очень вредной. И если вы еще раз попытаетесь проделать этот трюк со страховыми компаниями, то легко в этом убедитесь.

— Я понимаю, — ответил Моретси. — Понимаю.

— Видите ли, — продолжила мма Рамотсве, бросая взгляд на внимательно слушающего ее адвоката, — в нашей стране есть люди, мужчины, которые считают, что у женщин мягкий характер и ими можно вертеть, как вздумается. Но у меня характер жесткий. Если вам интересно это знать, могу сообщить, что не далее как сегодня по дороге сюда я убила кобру. Огромную кобру.

— Ох, — произнес Джеймсон Мопотсване. — И как же вы это сделали?

— Разрубила пополам, — ответила мма Рамотсве.

 

Глава 17

Третья пястная кость

Все это напоминало игру. Приятно быстро разобраться с проблемой к полному удовлетворению клиента. Но разве можно забыть о маленьком коричневом конверте с его жутким содержимым?

Осторожно, чтобы не заметила мма Макутси, она вытащила конверт из ящика. Конечно, мма Рамотсве доверяла своей секретарше, но этот вопрос был куда более конфиденциальным, чем все остальные, с которыми им до сих пор приходилось сталкиваться. В нем таилась опасность.

Покидая агентство, она сказала мма Макутси, что идет в банк. Ей нужно получить деньги по нескольким счетам. Но пошла она не в банк, вернее, пошла не сразу. Вместо этого она отправилась в «Больницу принцессы Марины», в отделение патологоанатомии.

Ее остановила медсестра.

— Вы пришли опознать тело, мма?

Мма Рамотсве покачала головой.

— Я пришла к доктору Гулубане. Я не предупредила о своем приходе, но он обязательно меня примет. Я его соседка.

Медсестра с подозрением покосилась на нее, но пошла за доктором. Через несколько минут она вернулась и сказала, что доктор скоро будет.

— Докторов не следует беспокоить по пустякам, — неодобрительно проговорила она. — Они очень заняты.

Мма Рамотсве посмотрела на сестру. Интересно, сколько ей лет? Девятнадцать? Двадцать? Раньше девятнадцатилетняя девушка не позволила бы себе разговаривать с тридцатипятилетней женщиной так, словно та — неразумный ребенок. Но теперь все изменилось. Эти акселераты демонстрируют полное пренебрежение к старшим. Может, сказать ей, что она частный детектив? Нет, лучше с ней не связываться. Не обращать на нее внимания.

Появился доктор Гулубане, весьма довольный тем, что его побеспокоили. На нем был зеленый фартук — Бог знает, каким ужасным делом он занимался.

— Пойдемте ко мне в кабинет, — пригласил он. — Там мы сможем поговорить.

Мма Рамотсве последовала за ним по коридору в маленькую комнату с абсолютно пустым столом, телефоном и старым картотечным шкафом. Так мог выглядеть кабинет мелкого чиновника. Только медицинские книги на полке выдавали профессию хозяина.

— Как вам известно, — начала она, — я частный детектив.

Доктор Гулубане одарил ее лучезарной улыбкой. Что-то он слишком весел, подумала она, принимая во внимание его занятие.

— Должен вас предупредить, — сказал он, — я не выдам своих пациентов, хотя их и нет в живых.

Мма Рамотсве оценила шутку.

— Я пришла не за этим, — ответила она. — Я хочу попросить вас взглянуть на одну вещь. Она у меня с собой.

Мма Рамотсве вынула конверт и вытряхнула содержимое на стол.

Доктор Гулубане тут же перестал улыбаться и взял кость. Потом поправил очки.

— Третья пястная кость, — пробормотал он. — Детская. Ребенку лет восемь. Или девять.

Мма Рамотсве услышала собственное дыхание.

— Человеческая кость?

— Конечно, — ответил доктор Гулубане. — Я же сказал, она принадлежала ребенку. Это сразу видно. У взрослого кости крупнее. Ребенок лет восьми-девяти. Возможно, немного старше.

Доктор положил кость на стол и посмотрел на мма Рамотсве.

— Откуда она у вас?

Мма Рамотсве пожала плечами.

— Мне показал ее один человек. Я тоже не выдаю своих клиентов.

— С подобными вещами нельзя так обращаться, — недовольно проговорил доктор Гулубане. — Люди потеряли всякое уважение.

Мма Рамотсве одобрительно кивнула.

— Вы можете сказать мне что-нибудь еще? Сказать… когда умер ребенок.

Доктор Гулубане открыл ящик, вытащил лупу и принялся рассматривать кость, поворачивая ее в руке.

— Не так давно, — ответил он. — Здесь наверху остался крохотный кусочек соединительной ткани. Она еще не полностью высохла. Возможно, несколько месяцев назад или даже меньше. Точно сказать нельзя.

Мма Рамотсве бросило в дрожь. Одно дело носить в конверте кость, а совсем другое — человеческую ткань.

— И еще, — сказал доктор Гулубане. — С чего вы решили, что ребенок, у которого взяли эту кость, мертв? Я думал, вы настоящий детектив, а настоящий детектив рассуждал бы так: это конечность, а люди могут жить и без конечностей! Вам это приходило в голову, госпожа детектив? Могу поспорить, что нет!

Она сообщила полученную информацию мистеру Дж. Л. Б. Матекони у себя дома за обедом. Он с радостью принял приглашение, и мма Рамотсве приготовила большую кастрюлю тушеного мяса и рис с дыней. За обедом она рассказала о своем визите к доктору Гулубане. Мистер Дж. Л. Б. Матекони перестал жевать.

— Кость ребенка? — переспросил он с тревогой в голосе.

— Так сказал доктор Гулубане. Он не смог точно назвать возраст. Сказал, что лет восьми-девяти.

Мистер Дж. Л. Б. Матекони вздрогнул. И зачем только он нашел этот мешочек? Время от времени подобные вещи происходят — это всем известно, — но никому неохота в это ввязываться. Потом хлопот не оберешься, особенно если в это дело замешан Чарли Готсо.

— Что будем делать? — спросила мма Рамотсве.

Мистер Дж. Л. Б. Матекони закрыл глаза и судорожно сглотнул.

— Можно обратиться в полицию, — предложил он. — Но тогда Чарли Готсо узнает о том, что мешочек нашел я. И займется мной и моими знакомыми.

Мма Рамотсве согласилась. Полиция не рвется раскрывать преступления, а некоторые виды преступлений ее вообще не интересуют. Значит, дело о колдовстве, в котором замешаны самые влиятельные фигуры, наверняка попадет во вторую категорию.

— Не думаю, что нам нужно обращаться в полицию, — сказала мма Рамотсве.

— Тогда остается просто забыть об этом? — в глазах мистера Дж. Л. Б. Матекони была мольба.

— Нет, так не годится, — сказала она. — Люди начали забывать о подобных вещах, верно? Нет, мы не можем так поступить.

Мистер Дж. Л. Б. Матекони потупился. У него явно пропал аппетит, жаркое стыло на тарелке.

— Прежде всего, — сказала мма Рамотсве, — нам нужно разбить ветровое стекло в машине Чарли Готсо. Потом вы должны позвонить ему и сказать, что, пока машина стояла в гараже, в нее забрались воры. Скажите, что, по вашему мнению, ничего не пропало, и что вы с радостью заплатите за новое стекло. А потом просто ждите.

— Ждать чего?

— Сообщит ли он о пропаже. Если да — скажите, что сами ее отыщете. У вас есть одна знакомая, частный детектив, которая виртуозно находит украденное. То есть я.

У мистера Дж. Л. Б. Матекони отвисла челюсть. С Чарли Готсо просто так не побеседуешь. Чтобы с ним встретиться, необходимо употребить все свои связи.

— А дальше что?

— Я отдам ему мешочек и постараюсь выведать имя колдуна, а потом мы придумаем, что делать.

В ее изложении план казался настолько простым, что мистер Дж. Л. Б. Матекони поверил в его успех. Уверенность — странная вещь: она заразительна.

К нему вернулся аппетит. Он съел все жаркое и попросил добавки, а после выпил большую чашку чая. Мма Рамотсве проводила его до машины и пожелала спокойной ночи.

Она стояла у калитки, наблюдая за удалявшимися огнями машины. В темноте светились окна ее соседа, доктора Гулубане. Шторы в его гостиной были раздвинуты, и доктор стоял у открытого окна, вглядываясь в темноту. Он не мог ее видеть: она стояла в тени, а он был на свету, — но ей показалось, что он наблюдает за ней.

 

Глава 18

Поре лжи

Один из молодых механиков тронул мистера Дж. Л. Б. Матекони за плечо, оставив грязные следы. Он делал так не первый раз, и мистера Дж. Л. Б. Матекони это ужасно раздражало.

— Если ты хочешь привлечь мое внимание, — выговаривал он ему, — ты должен меня окликнуть. У меня есть имя — мистер Дж. Л. Б. Матекони, — и я всегда на него отзываюсь. Не надо трогать меня грязными руками.

Молодой человек извинился, но на следующий день снова тронул его за плечо, и мистер Дж. Л. Б. Матекони понял, что эту битву ему не выиграть.

— Вас хочет видеть один человек, рра, — сказал механик. — Он ждет в конторе.

Мистер Дж. Л. Б. Матекони отложил гаечный ключ и вытер руки тряпкой. В этот момент он выполнял особо тонкую работу — регулировал мотор автомобиля миссис Грейс Мапондве, отличавшейся спортивным стилем вождения. Пусть люди знают: такой механик, как он, способен приглушить рев мотора — это было вопросом чести для мистера Дж. Л. Б. Матекони и вместе с тем бесплатной рекламой. К несчастью, миссис Грейс Мапондве опять загнала свою машину, и мистеру Дж. Л. Б. Матекони с каждым разом становилось все труднее пробуждать к жизни слабеющий мотор.

Посетитель сидел в конторе, на стуле мистера Дж. Л. Б. Матекони, и листал брошюру о шинах. Увидев хозяина, он отложил брошюру и встал.

Мистер Дж. Л. Б. Матекони быстро оглядел незнакомца. Тот был в военном камуфляже с дорогим ремнем из змеиной кожи. На нем были модные часы с несколькими циферблатами и большой секундной стрелкой. Такие часы носят те, кто ценит каждую секунду, подумал мистер Дж. Л. Б. Матекони.

— Меня послал Чарли Готсо, — сказал незнакомец. — Вы звонили ему сегодня утром.

Мистер Дж. Л. Б. Матекони кивнул. Разбить ветровое стекло и разбросать вокруг осколки было легко. Легко было позвонить в дом мистера Готсо и сказать, что в машину забрались воры, но следующая часть была уже труднее — приходилось лгать человеку в лицо. Во всем виновата мма Рамотсве, думал он. Я простой механик и не просил вовлекать меня в эти глупые детективные игры. Для этого я слишком нерешителен.

Так оно и было — пока не появлялась мма Рамотсве. Она могла попросить у него что угодно, и он был не в силах ей отказать. Мистер Дж. Л. Б. Матекони даже представлял в мечтах, как он спасает мма Рамотсве, и получал от этого тайное удовольствие. Они вдвоем в пустыне Калахари, и на мма Рамотсве нападает лев. Тогда мистер Дж. Л. Б. Матекони криком отвлекает внимание льва, тот поворачивается со злобным рыком, мма Рамотсве убегает, а он убивает льва охотничьим ножом. Совершенно невинная фантазия, не считая одной детали: мма Рамотсве была при этом совершенно голой.

В мечтах он спасал ее от льва — обнаженную или одетую, — но в жизни совсем другое дело. Ему пришлось сделать ложное заявление в полицию, и это сильно его напугало, хотя полицейские даже не потрудились прийти и расспросить о взломе. Теперь он стал преступником, и все из-за своей нерешительности. Он должен был отказаться. Должен был сказать мма Рамотсве, что не ее дело бороться со злом.

— Мистер Готсо очень рассердился, — сказал посетитель. — Эта машина простояла у вас десять дней. А теперь вы звоните и говорите, что в нее залезли. Где ваша служба безопасности? Мистер Готсо так и сказал: где ваша служба безопасности?

Мистер Дж. Л. Б. Матекони почувствовал, как по его спине стекает струйка пота. Это было ужасно.

— Простите, рра. Жестяные работы требуют времени. К тому же пришлось кое-что заменить. Эти дорогие машины нуждаются в тонком обращении. К ним подойдет не всякая деталь…

Человек мистера Готсо бросил взгляд на часы.

— Хорошо, хорошо. Вы всегда долго возитесь. Покажите мне машину.

Мистер Дж. Л. Б. Матекони вышел с незнакомцем из конторы. Теперь тот казался не таким страшным. Неужели отвести от себя гнев так легко?

Они подошли к машине. Он уже заменил ветровое стекло, но нарочно оставил осколки на полу и даже на переднем сиденье.

Посетитель открыл переднюю дверцу и заглянул внутрь.

— Переднее стекло я заменил за свой счет, — сказал мистер Дж. Л. Б. Матекони. — И к тому же сделал для вас большую скидку на все работы.

Незнакомец ничего не ответил. Он наклонился и открыл «бардачок». Мистер Дж. Л. Б. Матекони невозмутимо наблюдал за ним.

Человек Чарли Готсо отошел от машины и вытер руку о брюки. Он порезался кусочком стекла.

— Из «бардачка» пропала одна вещь. Вы что-нибудь об этом знаете?

Мистер Дж. Л. Б. Матекони покачал головой — три раза.

— Мистер Готсо там кое-что забыл. И вспомнил только после того, как вы сказали, что в машину залезли. Он будет недоволен, когда узнает, что его вещь пропала.

Мистер Дж. Л. Б. Матекони протянул незнакомцу кусочек ветоши.

— Простите, вы порезались. Когда разбивают переднее стекло, осколки разлетаются повсюду. Буквально повсюду.

Незнакомец хмыкнул.

— Дело не во мне. Дело в мистере Готсо. Ему не понравится, что стащили его вещь.

Мистер Дж. Л. Б. Матекони почесал в затылке.

— От полиции помощи ждать не приходится. Они даже не пришли. Но я знаю человека, который может заняться этим делом.

— Неужели? Кто это?

— У нас есть одна женщина-детектив. У нее агентство возле холма Кгале. Вы видели вывеску?

— Может, да, а может, нет.

Мистер Дж. Л. Б. Матекони улыбнулся.

— Это удивительная женщина. Она знает обо всем, что происходит в городе. Если я ее попрошу, она сумеет вернуть украденное. Кстати, что там было?

— Так, небольшая вещица, собственность мистера Готсо.

— Понятно.

Незнакомец снял с раны кусочек ткани и бросил на пол.

— Тогда попросите эту женщину, — проговорил он неохотно, — вернуть ту вещь мистеру Готсо.

— Хорошо, — сказал мистер Дж. Л. Б. Матекони. — Я поговорю с ней сегодня же вечером, не сомневаюсь, что она ее отыщет. И еще: машина полностью готова, и мистер Готсо может забрать ее в любое время. А я проверю, не осталось ли внутри осколков.

— Да уж, проверьте, — буркнул посетитель. — Мистеру Готсо не понравится, если он порежет руку.

Подумать только! Мистеру Готсо не понравится, если он порежет руку! Да ты просто глупый мальчишка, подумал мистер Дж. Л. Б. Матекони. Жестокий мальчишка. Я хорошо знаю таких, как ты. Я помню, как ты — или кто-то другой — играл на школьном дворе в Мочуди, задирая своих сверстников, ломая вещи, притворяясь крутым парнем. Даже когда учитель выпорол тебя, ты притворялся смельчаком и не плакал.

И этот Чарли Готсо со своей дорогой машиной и темными делами — он тоже мальчишка. Просто глупый мальчишка.

Мистер Дж. Л. Б. Матекони решил, что мма Рамотсве пора прекратить валять дурака. Похоже, она вообразила, что он готов исполнить любое ее желание, и никогда не спрашивала, хочет ли он участвовать в ее играх. И, разумеется, он малодушно уступал. Именно в этом и заключалась проблема: она решила, что все сойдет ей с рук, ведь он никогда ей не противился. Ну что ж, на этот раз он ей покажет. Пора положить конец этой детективной ерунде.

Он вышел из гаража, все еще кипятясь, повторяя про себя слова, которые скажет ей при встрече. Мма Рамотсве, вы заставили меня солгать. Вы втянули меня в странное и опасное дело, которое нас совершенно не касается. Я механик. Мое дело налаживать моторы. Но я не знаю, как наладить чужую жизнь.

Последняя фраза поразила его своей убедительностью. Да, этим они и отличаются друг от друга. Она, как и большинство женщин, налаживает жизнь, а он — машины. Он скажет ей об этом, и ей придется с ним согласиться. Он не хотел разрушить их дружбу, но в равной степени не хотел притворяться и лгать. Он никогда не лгал, никогда, хотя порой ему ужасно хотелось, и вот теперь он вынужден обманывать — полицию и одного из самых могущественных людей Ботсваны!

Мма Рамотсве встретила его у дверей «Женского детективного агентства № 1». Когда он подъехал, она выливала заварку из чайника.

— Ну что? — спросила она. — Все идет по плану?

— Мма Рамотсве, я глубоко убежден…

— Он пришел сам или прислал кого-нибудь из своих людей?

— Одного из своих людей. Но, послушайте, вы налаживаете жизнь, а я всего лишь…

— А вы сказали ему, что я могу вернуть пропажу? Он проявил интерес?

— Я ремонтирую машины, я не могу… Видите ли, я никогда не лгал. То есть прежде никогда не лгал, даже когда был совсем маленьким. Когда я хочу солгать, у меня язык прилипает к нёбу. Я просто не умею…

Мма Рамотсве в последний раз ополоснула чайник.

— На сей раз вы проделали это весьма умело. Лгать ради правого дела простительно. Разве не правое дело — найти убийцу невинного ребенка? Разве ложь хуже убийства, мистер Дж. Л. Б. Матекони? Неужели вы так думаете?

— Убийство хуже, но я…

— Ну что ж. Вы просто не додумали мысль до конца. А теперь вы все поняли.

Она посмотрела на него и улыбнулась, а он подумал: «Как мне повезло! Она мне улыбается. В этом мире никто меня не любит. А эта женщина относится ко мне по-доброму и улыбается мне. И насчет убийства она права. Оно гораздо хуже лжи».

— Пойдемте со мной, — сказала мма Рамотсве. — Мма Макутси уже вскипятила чайник, и мы решим, что делать дальше, и выпьем чаю.

 

Глава 19

Мистер Марли Готсо, бакалавр

Мистер Чарли Готсо смотрел на мма Рамотсве. Он уважал толстых женщин и пять лет назад женился на одной из них. Но она оказалась капризной и надоедливой, и ему в конце концов пришлось отправить ее на ферму близ Лобаце — без телефона и без надежного сообщения, дорога была проезжей только в сухую погоду. Жене не нравилось, что у него другие женщины, и она постоянно упрекала его за это визгливым голосом, но чего она ждала? Неужели она всерьез рассчитывала, что он, мистер Чарли Готсо, бакалавр, со всеми своими деньгами и влиянием, ограничится одной женщиной, словно какой-то мелкий служащий? Вот что значит жениться на необразованной женщине, которая понятия не имеет о кругах, в которых он вращается. Он бывал в Найроби и Лусаке. Он знал, что там думают люди. Умная женщина, женщина с ученой степенью знала бы, как себя вести. Однако, напомнил он себе, эта толстая женщина, живущая близ Лобаце, родила ему пятерых детей, и этот факт приходилось учитывать. Если бы только она не ревновала его к другим женщинам!

— Вас прислал Матекони?

Его грубый хриплый голос не понравился мма Рамотсве. К тому же Чарли Готсо проглатывал концы слов, как бы не желая себя утруждать. Это от неуважения к собеседнику, подумала мма Рамотсве. Зачем стараться, общаясь с низшими? Они и так поймут, что тебе нужно.

— Мистер Дж. Л. Б. Матекони попросил меня помочь вам, рра. Я частный детектив.

Мистер Готсо пристально смотрел на нее, его губы кривила легкая усмешка.

— Я видел вывеску, когда проезжал мимо. Частное детективное агентство для женщин или что-то в этом роде.

— Не для женщин, рра, — поправила мма Рамотсве. — У нас женское детективное агентство, но мы работаем и на мужчин. К нам, например, обращался мистер Пател.

Усмешка стала шире.

— По-вашему, вы можете помочь мужчинам?

— Иногда, — невозмутимо ответила мма Рамотсве. — Это зависит от мужчин. Некоторые считают ниже своего достоинства к нам прислушиваться. Таким мужчинам мы помочь не в силах.

Он прищурил глаза. Двусмысленное замечание. Она имеет в виду его или других мужчин? Конечно же других…

— Итак, — произнес мистер Готсо, — вы знаете, что у меня украли из машины одну вещь. Матекони сказал, что вы можете узнать, кто это сделал, и вернуть ее мне.

В знак согласия мма Рамотсве слегка наклонила голову.

— Я уже сделала это, — сказала она. — Узнала, кто влез в машину Это были мальчишки. Двое мальчишек.

Мистер Готсо поднял брови.

— Как их зовут? — спросил он. — Назовите имена.

— Я не могу этого сделать, — ответила мма Рамотсве.

— Я покажу этим мерзавцам. Кто они?

Мма Рамотсве подняла глаза на мистера Готсо и встретилась с ним взглядом. Несколько секунд они молча смотрели друг на друга. Наконец она произнесла:

— Мы договорились. Если они вернут украденное, я их не выдам.

Произнося эти слова, она разглядывала офис мистера Готсо. Он помещался на неприметной улочке сразу за Торговым центром. Перед входом висела большая голубая вывеска «ХОЛДИНГОВАЯ КОМПАНИЯ ГОТСО». Ничем не примечательный интерьер. Если бы не фотографии на стенах, никто не догадался бы, что это кабинет могущественного человека. Мистер Готсо с Мошвешве II, королем Лесото; мистер Готсо с Хейстингсом Бандой, президентом Малави; мистер Готсо с Собхузой II, королем Свазиленда. Влияние этого человека распространялось за пределы Ботсваны.

— Вы договорились с ними за моей спиной?

— Да. Только так я могла вернуть эту вещь.

Мистер Готсо на секунду задумался. Мма Рамотсве вгляделась в одну из фотографий на стене: мистер Готсо дарит чек на какое-то благое дело, и все вокруг улыбаются. «Крупный чек на благотворительность» гласил вырезанный из газеты заголовок.

— Очень хорошо, — сказал он. — Видимо, у вас не было другого выхода. А где сама вещь?

Мма Рамотсве открыла сумочку и вытащила оттуда маленький кожаный мешочек.

— Они дали мне вот это.

Она положила мешочек на стол, и Чарли Готсо его взял.

— Эта вещь, конечно, не моя. Она принадлежит одному из моих людей. Я стараюсь ради него. Я даже не знаю, что там внутри.

— Мути, рра. Амулет от колдуна.

Мистер Готсо напрягся.

— Неужели? Игрушка для суеверных людей?

Мма Рамотсве покачала головой.

— Я так не думаю. Амулеты обладают огромной силой. И к тому же стоят недешево.

— Огромной силой?

Она заметила, что, пока он говорил, его лицо оставалось совершенно неподвижным. Только губы шевелились, выговаривая слова без окончаний.

— Да. Мне бы хотелось иметь такую вещь, но я не знаю, где ее взять.

Чарли Готсо слегка пошевелился и быстро оглядел ее фигуру.

— Быть может, я сумею вам помочь, мма.

Быстро угадав его мысли, она сказала:

— Я с радостью приму вашу помощь и, быть может, тоже сумею вам помочь.

Он взял сигарету из маленькой коробки на столе и закурил. Его лицо вновь стало абсолютно непроницаемым.

— Каким же образом вы сможете мне помочь, мма? Неужели вы думаете, что я одинок?

— Нет, вы не одиноки. Я слышала, что у вас много друзей среди женщин. Вам не нужна еще одна.

— Об этом мне судить.

— Я о другом. Мне показалось, такой человек, как вы, должен ценить информацию. Она нужна вам, чтобы удерживать власть. Вы тоже нуждаетесь в мути, верно?

Он вынул сигарету изо рта и положил в большую хрустальную пепельницу.

— Прежде чем заявлять такие вещи, надо хорошо подумать, — сказал он. Теперь он произносил слова четко, значит, когда ему нужно, он может говорить, как положено. — Люди, обвиняющие других в колдовстве, могут об этом пожалеть. И очень скоро.

— Но я вас ни в чем не обвиняю. Я сама сказала, что пользовалась мути. Я имела в виду, что такому человеку, как вы, нужно знать, что происходит в городе. Если уши залеплены воском, можно пропустить много важного.

Он взял сигарету и затянулся.

— Вы можете снабжать меня информацией?

Мма Рамотсве кивнула.

— По роду своей деятельности я часто слышу много интересного. Например, я могу рассказать вам о человеке, который хочет построить в Торговом центре магазин рядом с вашим. Вам что-нибудь о нем известно? Известно, чем он занимался до того, как приехал в Габороне? Мне кажется, он не слишком хочет, чтобы люди об этом знали.

Мистер Готсо открыл рот и снял с зубов крошку табака.

— Вы очень интересная женщина, мма Рамотсве. По-моему, я правильно вас понял. Вы сообщаете мне эту полезную информацию, а я вывожу вас на колдуна. Договорились?

Мма Рамотсве прищелкнула языком в знак согласия.

— Превосходно. И тогда я смогу получить у него то, что поможет мне добыть еще более ценную информацию. Если я узнаю что-то еще, я буду рада сообщить вам об этом.

— Вы очень хорошая женщина, — мистер Готсо взял листок бумаги. — Я нарисую вам карту. Этот человек живет в буше, недалеко от Молепололе. Его трудно найти, но с картой вы не заблудитесь. Предупреждаю, его услуги стоят дорого. Но если вы скажете, что вы от Чарли Готсо, он скинет вам двадцать процентов. Неплохо, верно?

 

Глава 20

Медицинское дело

Наконец-то у нее есть информация. И карта, по которой она найдет убийцу. Но прежде надо разобраться с уже имеющимися делами, в том числе и с делом о странном враче и больнице.

Мма Рамотсве терпеть не могла больниц. Не выносила их запаха. При виде пациентов, сидящих на лавочках на солнце, молчаливых и измученных, ее бросало в дрожь. А розовые пижамы больных туберкулезом неизменно повергали ее в отчаяние. Больницы были для нее memento mori из кирпича и цемента, ужасным напоминанием о неизбежном конце, который постигнет всех, но о котором почти не помнишь в круговерти жизни.

Вот доктора — совсем другое дело, они всегда очень нравились мма Рамотсве. Особенно ее восхищала их надежность, приятно было знать, что доктору можно сказать что угодно, и он, как священник, унесет твою тайну в могилу. Про адвокатов такого не скажешь, они все любят прихвастнуть, всегда готовы пустить пыль в глаза за счет клиента. Тем же грешат финансовые инспекторы, им ничего не стоит рассказать, у кого сколько денег. Но доктора — особая статья, сколько ни пытайся выудить у них информацию, они тебе ничего не скажут.

Так и должно быть, размышляла мма Рамотсве. Мне не хотелось бы, чтобы кто-нибудь узнал о моем… И она задумалась над тем, чего бы могла стесняться. Ее вес едва ли можно считать врачебной тайной, к тому же она гордилась тем, что она настоящая африканская женщина, не то что эти тощие, как палки, девушки в журналах. «Шишки» на ногах и без того видны, когда она носит босоножки. Выходит, ей нечего скрывать.

А вот запор — совсем другое дело. Было бы ужасно, если бы весь мир узнал об этой ее проблеме. Она ужасно сочувствовала тем, кто страдает запорами, и знала, что таких людей немало. Из них можно было бы создать политическую партию и даже получить места в правительстве, но что станет делать такая партия, находясь у власти? Ничего, подумала она. Да и какие законы она может принять?

Мма Рамотсве перестала фантазировать и вернулась к делу, которым в данный момент занималась. Несколько дней назад ее старый друг, доктор Макетси, позвонил из больницы и спросил, можно ли зайти к ней в агентство вечером после работы. Она с радостью согласилась. Доктор Макетси тоже родом из Мочуди, и хотя он был на десять лет старше, она испытывала к нему особую привязанность. Поэтому она отменила визит в парикмахерскую, уселась за письменный стол и принялась разбирать бумаги, пока не раздался голос доктора Макетси и сам он не появился в дверях.

Они по-родственному поболтали о том, как изменился Мочуди со времени их отъезда, попили редбуш, и мма Рамотсве спросила о здоровье тетушки доктора Макетси, бывшей учительницы, к которой до сих пор ходило за советом полпоселка. Она еще полна сил, ответил он, ей предлагают выставить свою кандидатуру на парламентских выборах.

— Пора привлекать женщин к общественной жизни, — сказал доктор Макетси. — Женщины очень практичны. Не то, что мы, мужчины.

Мма Рамотсве поспешила согласиться.

— Если бы у власти находилось больше женщин, — сказала она, — они не позволили бы мужчинам воевать. Женщинам войны не нужны. Для нас война — это увечья и слезы матерей.

Доктор Макетси на секунду задумался. Он вспомнил об Индире Ганди, которая вела войну, и Голде Меир, которая тоже вела войну, и еще о…

— Обычно женщины миролюбивы, — пошел он на уступку, — но, если нужно, могут быть очень жесткими.

Внезапно доктору Макетси ужасно захотелось поменять тему разговора. Он испугался, что мма Рамотсве спросит, умеет ли он готовить, а он не хотел повторения разговора с одной молодой женщиной, год назад вернувшейся из Соединенных Штатов. Она заявила ему с вызовом в голосе, словно между ними не было разницы в возрасте: «Все очень просто: раз вы едите, значит, должны уметь готовить». Эти идеи пришли к нам из Америки. Теоретически они, возможно, очень правильные, но стали ли американцы от этого счастливее? Любой прогресс, все эти огорчительные перемены должны иметь предел. Недавно он слышал о мужчинах, которых жены заставляют менять детям пеленки. При этой мысли его бросало в дрожь. Нет, Африка еще не готова к этому, подумал он. Некоторые старые африканские обычаи весьма разумны и приятны — конечно, если ты мужчина, как доктор Макетси.

— Оставим сложные проблемы, — с воодушевлением сказал он. — От разговоров тыквы не растут. — Так говорила его теща, и хотя он почти никогда с ней не соглашался, но очень часто повторял ее слова.

Мма Рамотсве рассмеялась.

— Итак, зачем вы ко мне пришли? — спросила она. — Просить подыскать вам новую жену?

Доктор Макетси неодобрительно защелкал языком.

— Кого волнует такой пустяк, как жена? Я пришел по серьезному делу.

Доктор предупредил мма Рамотсве, что проблема очень деликатная, и она пообещала соблюдать строгую конфиденциальность.

— Даже моя секретарша ничего не узнает, — заверила она.

— Хорошо, — сказал доктор Макетси, — потому что, если кто-нибудь об этом узнает, я попаду в весьма неловкое положение. К тому же пострадает репутация больницы. Я не хотел бы объясняться из-за этого с министром.

— Понимаю, — сказала мма Рамотсве. Ее разбирало любопытство, ей не терпелось узнать подробности скандальной истории, волновавшей ее друга. В данный момент она вела несколько вполне заурядных дел и в том числе занималась весьма унизительными поисками собаки одного богача. Собаки! Подумать только! Единственная женщина-детектив на всю страну не должна опускаться так низко, и мма Рамотсве ни за что не опустилась бы, не нуждайся она в деньгах. В последнее время у белого фургончика угрожающе затарахтел мотор, и мистер Дж. Л. Б. Матекони, вызванный для выяснения причин, мягко намекнул, что для ремонта потребуются дорогостоящие детали. Какой же мерзкой и вонючей оказалась эта собака! Когда мма Рамотсве вышла на след похитителей — уличных мальчишек, тащивших собаку на веревке, — подлая тварь в награду за освобождение тяпнула ее за лодыжку.

— Меня беспокоит один из наших молодых врачей, — начал доктор Макетси. — Его зовут доктор Комоти. Он нигериец.

— Понятно.

— Я знаю, некоторые с подозрением относятся к нигерийцам, — сказал доктор Макетси.

— Да, есть такие люди, — подтвердила мма Рамотсве, поймав на себе взгляд доктора, и быстро, почти виновато опустила глаза.

Доктор Макетси допил редбуш и поставил кружку на стол.

— Я расскажу вам о докторе Комоти, — сказал он, — начиная с того момента, когда он впервые пришел на собеседование. Проводить собеседование моя обязанность, хотя, признаюсь, обычно это пустая формальность. Мы остро нуждаемся в людях и берем почти всех, кто к нам приходит. Мы не можем быть слишком разборчивы. Так или иначе, у него оказался вполне приличный послужной список, и он принес с собой несколько рекомендаций. До этого он работал в Найроби, я позвонил туда в больницу и получил хорошие отзывы. Поэтому я принял его на работу.

Он приступил к своим обязанностям полгода назад. Работал в отделении скорой помощи. Вы, вероятно, знаете, что там творится. Дорожные аварии, драки, обычные пятничные дела. В основном приходится обрабатывать раны, останавливать кровотечение, иногда приводить в сознание и тому подобное.

Все, казалось, шло хорошо. Но после того, как доктор Комоти проработал у нас три недели, ко мне подошел главный консультант больницы. Он сказал, что, на его взгляд, новый доктор делает иногда довольно странные вещи. Недавно он так неаккуратно зашил несколько ран, что швы пришлось накладывать заново.

Но иногда он работает прекрасно. К примеру, неделю назад к нам поступила женщина с пневмотораксом. Это очень серьезная проблема. В пространство между легкими и плеврой попадает воздух, и легкое сжимается, как спущенный воздушный шарик. В этом случае нужно как можно быстрее откачать воздух, чтобы легкое расправилось.

Для неопытного врача это непростая процедура. Нужно точно знать, куда вставлять дренаж, чтобы не повредить сердце и другие органы. При этом действовать приходится быстро, иначе пациент погибнет. Несколько лет назад я чуть не потерял одного пациента и до сих пор вспоминаю об этом с ужасом.

Доктор Комоти действовал безупречно и, несомненно, спас жизнь этой женщине. Врач-консультант, пришедший к концу операции, позволил доктору Комоти ее завершить и очень одобрительно отозвался о его работе. Но за день до этого тот же самый доктор не мог поставить простейшего диагноза — увеличения селезенки.

— То есть он работает то хорошо, то плохо? — спросила мма Рамотсве.

— Вот именно, — подтвердил доктор Комоти. — Сегодня он работает блестяще, а завтра едва не убивает какого-нибудь несчастного пациента.

Мма Рамотсве вспомнила статью в «Стар».

— Я недавно прочла статью об одном мошеннике-хирурге из Йоханнесбурга, — сказала она. — Он оперировал почти десять лет, и никто не знал, что у него нет диплома. Его разоблачили по чистой случайности.

— Удивительно, — сказал доктор Макетси, — подобные истории время от времени повторяются. И людям, выдающим себя за врачей, удается проработать довольно долго, порой несколько лет.

— Вы проверяли его диплом? — спросила мма Рамотсве. — Сегодня, когда есть ксероксы и лазерные принтеры, подделать документ ничего не стоит. Возможно, он никакой не врач, а просто санитар или больничный сторож.

Доктор Макетси покачал головой.

— Мы это давно уже сделал и, — сказал он. — Связались с медицинским колледжем в Нигерии — поверьте, нам пришлось выдержать целую битву, — и с Генеральным медицинским советом в Великобритании, где он два года проходил ординатуру. Нам даже удалось получить его фотографию из Найроби. Так что я совершенно уверен, что доктор Комоти именно тот, за кого он себя выдает.

— А не могли бы вы устроить ему проверку? — спросила мма Рамотсве. — Проверить его знания, обсуждая с ним какие-нибудь сложные вопросы?

Доктор Макетси улыбнулся.

— Я это уже делал. Пробовал поговорить с ним по поводу двух сложных случаев. В первый раз он дал мне совершенно правильный ответ. Он явно понимал, о чем идет речь. Но во второй раз постарался избежать беседы. Сказал, что ему нужно подумать. Я рассердился и сослался на наш предыдущий разговор. Мое замечание застигло его врасплох, в ответ он промямлил что-то бессвязное. Как будто забыл все, о чем мы говорили три дня назад.

Мма Рамотсве подняла глаза к потолку. Она знала, что такое забывчивость. Незадолго до смерти ее бедный отец лишился памяти и иногда с трудом узнавал дочь. Это можно понять, когда речь идет о старике, но не о молодом докторе. Конечно, если он не заболел и что-то не случилось с его памятью.

— Психически он вполне нормален, — сказал доктор Макетси, как бы предугадав ее вопрос. — Насколько я могу судить. Речь не идет о пресенильном слабоумии или подобных вещах. Боюсь, не наркотики ли это. Наверное, он употребляет наркотики и едва ли не половину времени, которую проводит на работе, бывает не в себе.

Доктор Макетси замолчал. Высказав все свои опасения, он откинулся на спинку стула, словно последствия сказанного лишили его дара речи. Врач-наркоман немногим лучше врача-самозванца. Если министр услышит, что доктор принимает пациентов, находясь под кайфом, он может сделать вывод об отсутствии должного контроля в больнице.

Он представил себе такой разговор: «Итак, доктор Макетси, как вы могли не обратить внимания на поведение этого человека и не заметить, что он находится под действием наркотиков? Вы обязаны замечать такие вещи. Когда я иду по улице, я сразу вижу, кто накурился конопли. Вам это тоже должно быть ясно. Боюсь, я считал вас более проницательным, чем вы есть на самом деле…»

— Я понимаю причину вашего беспокойства, — сказала мма Рамотсве. — Но вряд ли смогу вам помочь. Я никогда не занималась наркотиками. Это дело полиции.

— Не говорите мне о полиции, — возразил доктор Макетси. — Они не умеют держать язык за зубами. Если я к ним обращусь, они будут действовать по инструкции. Ворвутся в его дом, устроят обыск, и кто-нибудь из них обязательно проговорится. А через час весь город будет знать, что он наркоман. — Он сделал паузу, чтобы мма Рамотсве могла оценить деликатность вопроса. — А что, если он не наркоман? Что, если я ошибся? И ни за что ни про что погублю его репутацию. Возможно, время от времени он бывает некомпетентен, но это не повод для того, чтобы испортить ему жизнь.

— А если мы узнаем, что он употребляет наркотики, хотя мне непонятно, как можно это сделать, что тогда? — спросила мма Рамотсве. — Вы его уволите?

Доктор Макетси яростно замотал головой.

— Мы по-другому относимся к наркоманам. Это не вопрос хорошего или плохого поведения. На мой взгляд, это медицинская проблема, я постараюсь разобраться и помочь ему.

— Но с наркоманом вы вряд ли «разберетесь», — заметила мма Рамотсве. — Курить коноплю — это одно, а глотать таблетки и разную дрянь — совсем другое. Покажите мне исправившегося наркомана. Хоть одного. Может, они и есть, но я никогда их не видела.

Доктор Макетси пожал плечами.

— Я знаю, что ими легко манипулировать, — согласился он. — Но некоторые из них сумели побороть это пристрастие. Я могу показать вам некоторые цифры.

— Не будем спорить, — сказала мма Рамотсве. — Итак, что я, по-вашему, должна сделать?

— Узнать о нем как можно больше, — ответил доктор Макетси. — Последить за ним несколько дней. Посмотреть, не общается ли он с наркоманами. Если да, не снабжает ли он их наркотиками. Потому что это уже другое дело. У нас в больнице ведется строгий учет наркотиков, но иногда пропажу можно не заметить, и меньше всего нам хотелось бы, чтобы наш доктор передавал препараты наркоманам. Этого мы не потерпим.

— И уволите его? — не выдержала мма Рамотсве. — Не попытаетесь ему помочь?

— Мы выгоним его ко всем чертям, — рассмеялся доктор Макетси.

— Хорошо, — сказала мма Рамотсве. — А что касается оплаты…

Доктор Макетси помрачнел.

— Боюсь, я не смогу просить больницу оплатить столь деликатное расследование.

Мма Рамотсве понимающе кивнула.

— Вы решили, что как старый друг…

— Да, — тихо проговорил доктор Макетси. — Как старый друг я подумал, что вы не забыли: когда ваш отец был очень болен…

Мма Рамотсве не забыла. В течение трех недель доктор Макетси каждый вечер приходил к ним домой и под конец положил ее отца в больницу, в отдельную палату — и все совершенно бесплатно.

— Нет, не забыла, — сказала она. — Я упомянула об оплате, чтобы уточнить: никакой оплаты не надо.

Перед тем как начать расследование, мма Рамотсве получила от доктора Макетси всю необходимую информацию. Адрес доктора Комоти, фотографию, номер его зеленой машины. А еще — номер телефона и почтового ящика, хотя она не могла себе представить ситуацию, при которой могла бы ими воспользоваться. Оставалось только начать слежку за доктором Комоти и побыстрее узнать о нем все.

Доктор Макетси предусмотрительно снабдил ее расписанием дежурств в отделении скорой помощи на четыре месяца вперед. Поэтому мма Рамотсве точно знала, когда доктор Комоти отправляется из больницы домой, а когда дежурит по ночам. Это сэкономило ей массу времени и сил, а кроме того, ей не пришлось часами поджидать его на улице в своем белом фургончике.

Слежка началась два дня спустя. После работы доктор Комоти выехал со служебной стоянки, и мма Рамотсве незаметно последовала за ним. Когда он остановился у Африканского торгового центра, она поставила машину не слишком близко и вышла из кабины лишь после того, как он покинул стоянку. Доктор Комоти зашел в один-два магазина и купил газету в Книжном центре. Потом вернулся в машину, поехал домой и оставался там — как показалось мма Рамотсве, не делая ничего дурного. Около десяти огни в доме погасли. Сидеть в белом фургончике было довольно скучно, но мма Рамотсве привыкла и никогда не жаловалась — раз уж она согласилась вести расследование. Ради доктора Макетси она просидела бы так месяц и даже больше — после всего, что он сделал для ее отца.

В тот вечер ничего не случилось, на следующий вечер тоже. Мма Рамотсве уже начала удивляться монотонности жизни доктора Комоти, но внезапно все изменилось. В пятницу днем мма Рамотсве приготовилась следовать за доктором Комоти из больницы домой. Он вышел из приемного покоя чуть позже обычного — из кармана белого халата торчал стетоскоп — и сел в машину.

Мма Рамотсве последовала за ним, с удовольствием думая о том, что остается незамеченной. Она ждала, что он отправится в Книжный центр за газетой, однако на сей раз он поехал не в город, а в противоположном направлении. Ожидая развития событий, мма Рамотсве оживилась и пристально следила за машиной, чтобы не потерять ее из виду. Была последняя пятница месяца, день получки, и машин на дорогах прибавилось. Должно быть, сегодня вечером несчастных случаев будет больше, и сменщику доктора Комоти придется потрудиться, зашивая раны пьяным и выковыривая стекла из пострадавших на дорогах.

Мма Рамотсве с удивлением заметила, что доктор Комоти направляется к дороге на Лобаце. Вот это уже интересно. Если он связан с наркотиками, тогда в Лобаце действовать удобнее, чем в Габороне. Город стоит на границе, оттуда можно передавать товар в ЮАР или, напротив, что-то оттуда получать. Во всяком случае, теперь следить за доктором Комоти становилось гораздо интереснее.

Они ехали вперед, белый фургончик старался не отставать от более мощной машины доктора. Мма Рамотсве могла не опасаться разоблачения, ее фургончик терялся в потоке машин. Однако в Лобаце придется быть осторожнее.

Когда они проехали Лобаце, мма Рамотсве забеспокоилась. Возможно, доктор Комоти направляется в одну из деревень за городом. Но это маловероятно, потому что за городом нет ничего интересного для доктора Комоти. Оставалась граница, расположенная в нескольких милях отсюда. Да, так и есть! Доктор Комоти направлялся к границе. К Мафекингу.

Поняв, что пункт назначения доктора Комоти находится за границей, мма Рамотсве ужасно разозлилась на собственную глупость. Она не взяла с собой паспорт. Доктор Комоти пересечет границу, а ей придется остаться в Ботсване. Оказавшись за границей, он может — и наверняка будет — делать что угодно, а она ничего не узнает.

Доктор Комоти остановился у пропускного пункта, а мма Рамотсве повернула назад, словно охотник, преследовавший зверя до самых границ заповедника. Целых два дня, субботу и воскресенье, она не будет знать, чем он занят. А на следующей неделе ей придется вернуться к унылой ночной слежке за его домом, мрачно размышляя о том, что главное произошло во время уикенда. Тем временем придется отложить другие, платные, расследования, доходы от которых пошли бы на ремонт машины.

Мма Рамотсве вернулась в Габороне в мрачном расположении духа. Она пораньше улеглась спать, однако на следующий день, когда она отправилась в Торговый центр, дурное настроение никуда не делось. Как всегда по субботам, она пила кофе на веранде отеля «Президент» и болтала со своей подругой Грейс Гакатсла. Грейс, хозяйка магазина одежды в Бродхерсте, всегда смешила ее рассказами о выходках своих покупательниц. Одна из них, жена министра, купила в пятницу платье, а в понедельник принесла его сдавать, утверждая, что оно плохо сидит. Но Грейс в субботу была на свадьбе и видела там эту даму в прекрасно сидевшем платье.

— Конечно, я не могла сказать ей прямо в глаза, что она лжет и что я не даю одежду напрокат, — сказала Грейс. — Я просто спросила, понравилось ли ей на свадьбе. Она с улыбкой ответила, что понравилось. Тогда я сказала, что мне тоже. Она, очевидно, не заметила меня. Она перестала улыбаться и сказала, что попробует надеть платье еще раз.

— Эта женщина настоящая змея, — сказала мма Рамотсве.

— Гиена, — отозвалась Грейс. — Муравьед с длинным носом.

Они посмеялись, и Грейс ушла. Мрачное расположение духа вновь овладело мма Рамотсве. Казалось, оно продлится до конца недели, а может, и до конца расследования дела доктора Комоти, — если оно вообще когда-нибудь будет закончено.

Мма Рамотсве расплатилась и вышла. Спускаясь по лестнице отеля, она увидела доктора Комоти.

Мма Рамотсве остолбенела. Доктор Комоти пересек границу вчера около семи вечера. Граница закрывалась в восемь, а это означало, что доктор Комоти не мог успеть добраться до Мафекинга, до которого было сорок минут езды, вернуться и снова пересечь границу в обратном направлении. Выходит, он провел ночь в Мафекинге, а утром первым делом поспешил назад.

Оправившись от изумления, мма Рамотсве поняла, что ей представилась прекрасная возможность возобновить слежку. Доктор Комоти зашел в магазин скобяных товаров, и, пока он там находился, она праздно разглядывала витрину. Выйдя из магазина, он прямиком направился к стоянке и сел в машину.

До конца дня доктор Комоти оставался дома. В шесть вечера он отправился в гостиницу «Сан» и там пил пиво в компании двух мужчин, в которых мма Рамотсве признала его земляков-нигерийцев. Один работал в бухгалтерской фирме, другой был учителем в начальной школе. Она не усмотрела в их встрече ничего подозрительного. По вечерам в городе собирается множество подобных компаний — жизнь эмигранта, возможность поговорить о доме подталкивают чужих людей друг к другу.

Через час доктор Комоти покинул своих соплеменников, и на этом его светская жизнь закончилась. В воскресенье вечером мма Рамотсве решила сообщить доктору Макетси, что ей, к сожалению, не удалось обнаружить никаких доказательств вовлеченности доктора Комоти в торговлю наркотиками и что, напротив, он показался ей образцом благопристойности и воздержания. Не удалось обнаружить и никаких следов женщин, если только те не прятались в доме, никогда не выходя на улицу. За время наблюдения никто, кроме доктора Комоти, не входил в его дом и не выходил оттуда. Честно говоря, наблюдать за этим человеком было скучновато.

И все же вопрос о Мафекинге и пятничном вечернем броске туда и обратно оставался открытым. Если бы доктор Комоти поехал на барахолку — как многие в Ботсване, — он обязательно провел бы там хоть часть субботнего утра, однако он этого не сделал. Выходит, он закончил свои дела — неважно какие — в пятницу вечером. Может, там у него была женщина, одна из тех вульгарных южноафриканок, которые так нравятся мужчинам — непонятно почему. Это объяснение было самым простым и, похоже, самым вероятным. Но тогда зачем ему было спешить назад в субботу утром? Почему бы не остаться на субботу и не сводить свою подругу пообедать в отель «Ммбабато»? Что-то здесь было не так, и мма Рамотсве подумала, что в следующую пятницу придется следовать за ним до Мафекинга, — если он опять туда поедет, — и посмотреть, что он там делает. Если она не заметит ничего подозрительного, она просто купит себе что-нибудь на барахолке и вернется домой в субботу днем. Так или иначе, она поедет в Мафекинг за доктором Комоти и убьет двух зайцев сразу.

Доктор Комоти оказался человеком обязательным. В следующую пятницу он вовремя покинул больницу и двинулся в сторону Лобаце. Держась на безопасном расстоянии, за ним в своем белом фургончике следовала мма Рамотсве. На границе ей пришлось немного понервничать: на пропускном пункте пришлось встать не слишком близко к доктору Комоти и в то же время не слишком далеко, чтобы не упустить его из виду Пока верзила-пограничник внимательно изучал ее паспорт, разглядывая печати, свидетельствующие о поездках в Йоханнесбург и Мафекинг, ей показалось, что время безнадежно упущено.

— Вот здесь, в графе «занятие», написано, что вы детектив, — угрюмо буркнул он. — Разве женщина может быть детективом?

Мма Рамотсве смотрела на него. Если она вступит в спор, то упустит доктора Комоти — в его паспорт уже ставили печать. Через несколько минут он покинет пропускной пункт, и белый фургончик не сможет его догнать.

— Среди женщин много детективов, — с достоинством произнесла мма Рамотсве. — Вы читали Агату Кристи?

— Вы хотите сказать, что я необразованный человек? — прорычал он. — Вы это хотите сказать? Что я не читал Агату Кристи?

— Вовсе нет, — возразила мма Рамотсве. — Вы, пограничники, прекрасно образованы и очень расторопны. Не далее как вчера я была в гостях у вашего министра и сказала, что, на мой взгляд, в пограничной службе работают очень вежливые и расторопные люди. Мы много говорили об этом за ужином.

Пограничник застыл. Но после нескольких секунд колебаний взял резиновую печать и проштемпелевал ее паспорт.

— Благодарю, мма, — сказал он. — Можете ехать.

Мма Рамотсве не любила врать, но иногда ей приходилось это делать, особенно людям, способности которых не соответствовали их должности. Она не видела большого вреда в том, чтобы приукрасить истину, нередко ради их же собственного блага. Она на самом деле была знакома с министром, хотя и не так близко. Быть может, в следующий раз этот пограничник подумает, прежде чем без всякого повода грубить женщине.

Она села в машину и, получив отмашку, проехала под шлагбаумом. Доктор Комоти исчез, и мма Рамотсве пришлось выжать из своего фургона все, прежде чем она заметила его машину. Он ехал не слишком быстро, и она, немного сбросив скорость, следовала за ним мимо того, что осталось от столицы Лукаса Мангопе и его марионеточной республики Бопутатсвана. Там, на стадионе, президент был взят под стражу собственными взбунтовавшимися войсками, а члены правительства передали это искусственное государство в ведение своих хозяев из Претории. Какая утрата, подумала она, какая непростительная глупость. Со временем вся эта затея провалилась, растаяла, как мираж, которым всегда была. Апартеид разыграл свой фарс, чудовищная мечта Фервурда осуществилась, принеся неисчислимые беды и страдания — история прибавит их ко всем страданиям Африки.

Внезапно доктор Комоти повернул направо. Они достигли предместий Мафекинга с чистыми прямыми улицами, где за высокой оградой на просторных, покрытых зеленью участках стояли дома. Доктор Комоти повернул к одному из таких домов, а мма Рамотсве, чтобы не вызвать подозрений, проследовала дальше. Пересчитав дома, мимо которых она проехала — семь, — она поставила машину под деревом.

Позади домов тянулась так называемая санитарная полоса. Мма Рамотсве вышла из машины и направилась туда. Дом доктора Комоти должен быть восьмым по счету — семь она проехала и еще один обошла вокруг.

Она стояла на санитарной полосе напротив восьмого дома и смотрела в сад. Когда-то он содержался в образцовом порядке, ноте времена давно прошли. Теперь растения буйно разрослись: тутовые деревья, гигантские кусты бугенвиллей, устремившие к небу алые гроздья цветов, асимины с гниющими на ветвях плодами. Здесь, должно быть, рай для змей, подумала она. В некошеной траве, наверное, прячутся мамбы, а на ветвях деревьев притаились гадюки и ждут какую-нибудь глупышку вроде нее.

Мма Рамотсве нерешительно отворила калитку. Похоже, ею давно не пользовались — раздался громкий скрип. Нестрашно, дом стоял в глубине двора, шагах в ста от ограды, и звук затеряется в густых зарослях, полностью скрывавших дом от глаз. Поэтому мма Рамотсве чувствовала себя в безопасности — если не от змей, то от посторонних глаз.

Она медленно двинулась вперед, осторожно ступая по траве и каждую секунду ожидая услышать шипение рассерженной змеи. Но ничего такого не случилось, и вскоре она уже стояла, пригнувшись, под тутовым деревом, не решаясь подойти к дому ближе. Отсюда хорошо просматривались задняя дверь и открытое кухонное окно, но не было видно, что творится внутри. Дом был выстроен в старом колониальном стиле, и широкий скат крыши не позволял палящим солнечным лучам проникать внутрь. Шпионить за людьми, живущими в современных зданиях, гораздо удобнее — архитекторы, напрочь забыв о солнце, поместили людей в прозрачные аквариумы, куда заглядывает каждый, кому не лень.

Что делать? Оставаться на месте в надежде, что кто-то выйдет на крыльцо? Но когда это случится? А если кто-нибудь все же выйдет, что тогда делать?

Внезапно окно распахнулось, и из него выглянул мужчина. Это был доктор Комоти.

— Эй вы! Там под деревом! Да, вы! Что вы делаете под моей шелковицей?

Мма Рамотсве внезапно испытала странное желание оглянуться, словно рядом с ней стоял кто-то еще. Как школьница, ворующая фрукты в чужом саду или совершающая какой-нибудь другой неблаговидный поступок и застигнутая на месте преступления. Отвечать было нечего. Оставалось одно — признаться.

Она выпрямилась и вышла из тени.

— На улице очень жарко, — крикнула она. — Не найдется ли у вас воды?

Окно захлопнулось, и через несколько секунд распахнулась задняя дверь. На крыльце стоял доктор Комоти, одетый, как она заметила, совсем иначе, чем при выезде из Габороне. В руках он держал кружку с водой. Мма Рамотсве взяла кружку и стала жадно пить. Она с благодарностью утолила жажду хотя заметила, что кружка грязная.

— Зачем вы забрались к нам в сад? — спросил доктор Комоти не слишком сурово. — Хотели что-нибудь стащить?

— Вовсе нет, — обиженно ответила мма Рамотсве.

Доктор Комоти холодно посмотрел на нее.

— Ну что ж, тогда скажите, что вам нужно. Вы ищете работу? Но к нам уже ходит готовить одна женщина. Нам никто не нужен.

Не успела мма Рамотсве ответить, как за спиной у доктора Комоти кто-то появился и выглянул из-за его плеча. Второй доктор Комоти.

— В чем дело? — спросил он. — Что надо этой толстой женщине?

— Она залезла к нам в сад, — объяснил первый доктор Комоти. — Но говорит, что не хотела ничего украсть.

— Я не воровка, — возмущенно воскликнула мма Рамотсве. — Я просто смотрела на ваш дом.

Оба доктора Комоти устремили на нее озадаченный взгляд.

— Зачем? — спросил один из них. — Почему вы смотрели на наш дом? В нем нет ничего особенного, и он не продается.

Мма Рамотсве рассмеялась, запрокинув голову.

— А я и не собираюсь его покупать, — сказала она. — Дело в том, что я жила здесь в детстве. Этот дом принадлежал бурам, мистеру и миссис Ван дер Хеевер. Моя мать была у них кухаркой, и мы жили в доме для слуг в конце сада. Мой отец содержал его в порядке…

Сделав паузу, она с упреком посмотрела на мужчин.

— Тогда здесь было лучше, — сказала она. — Сад был ухоженным и чистым.

— Я в этом не сомневаюсь, — ответил один из двух. — Мы бы хотели навести здесь порядок, но дело в том, что мы очень заняты. Видите ли, мы оба врачи, и много времени проводим в больнице.

— Ах, — воскликнула мма Рамотсве, стараясь придать своему голосу почтительность, — вы работаете в местной больнице?

— Нет, — ответил первый доктор Комоти, — у меня свой кабинет рядом с вокзалом, а мой брат…

— Я работаю вон там, — сказал второй доктор Комоти, махнув рукой куда-то на север. — Так или иначе, вы можете осматривать сад сколько вам угодно, мма. Но прежде зайдите в дом. Мы напоим вас чаем.

— О, вы очень добры! — воскликнула мма Рамотсве. — Спасибо.

Она рада была покинуть запущенный сад с его зловещим подлеском. Несколько минут она с притворным интересом разглядывала деревья и кусты — или то, что от них осталось, — но вскоре, поблагодарив хозяев за чай, вышла за ворота. Ее ум деловито обрабатывал только что полученную информацию. Как оказалось, существуют два доктора Комоти. В самом этом факте не было ничего необычного, но мма Рамотсве чувствовала: разгадка скрыта именно здесь. Конечно, не исключено, что оба близнеца учились в медицинском колледже — жизнь одного из близнецов нередко представляет собой зеркальное отражение жизни второго, вплоть до женитьбы на сестре его жены. Но в данном случае мма Рамотсве была уверена: здесь что-то не так, нужно только понять, что именно.

Она села в белый фургончик и поехала в центр города. Один из докторов Комоти сказал, что работает рядом с вокзалом, и она решила взглянуть на его приемную — хотя едва ли медная табличка, если таковая у него имеется, сможет ей что-то сообщить.

Мма Рамотсве немного знала этот вокзал. Ей нравилось посещать это место, напоминавшее о прежней Африке, об утомительных поездках в битком набитых вагонах, о неторопливых путешествиях по бескрайним равнинам, о стеблях сахарного тростника, который полагалось жевать, чтобы скоротать время, а затем выплевывать в открытое окно. Здесь еще можно было увидеть подобную картину, здесь, где поезда из Кейптауна медленно двигались вдоль платформы, направляясь через всю Ботсвану в Булавайо; где в индийских лавках за вокзалом по-прежнему продавали дешевые одеяла и мужские шляпы с ярким пером и лентой.

Мма Рамотсве не хотела, чтобы Африка менялась. Не хотела, чтобы ее народ стал таким же, как другие народы — бездушным, эгоистичным, забывшим о том, что такое быть африканцем, или, хуже того, стыдящимся Африки. Она хотела быть африканкой и больше никем. Если бы ей дали таблетку и сказали: «Вот таблетка, последнее достижение науки. Прими ее, и превратишься в американку», она ответила бы: «Нет. Спасибо. Ни за что».

Она остановила белый фургончик у вокзала и вышла. Вокруг толпился народ: женщины продавали жареную кукурузу и сладкие напитки, мужчины громко разговаривали с друзьями, семья с картонными чемоданами и увязанными в одеяло пожитками спешила на поезд. Ребенок, везущий самодельную машинку из скрученных проводов, врезался в мма Рамотсве и убежал не извинившись, боясь получить нагоняй.

Подойдя к одной из торговок, она заговорила с ней на сетсвана.

— Здоровы ли вы сегодня, мма? — спросила она.

— Здорова, а вы, мма?

— Я здорова и крепко спала.

— Хорошо.

Покончив с приветствием, она сказала:

— Говорят, здесь есть замечательный доктор. Его зовут доктор Комоти. Вы знаете, где он работает?

Женщина кивнула.

— К этому доктору ходит много людей. Он работает поблизости. Видите, куда поставил грузовик тот белый человек? Это там.

Мма Рамотсве поблагодарила торговку и купила у нее початок жареной кукурузы. Потом, зажав его в руке, пересекла пыльную площадь и оказалась возле довольно ветхого здания с жестяной крышей — там и располагался кабинет доктора Комоти.

К ее удивлению, дверь была не заперта. Распахнув ее, она увидела прямо перед собой женщину.

— Простите, мма, но доктора сейчас нет, — слегка раздраженно сказала женщина. — Я медсестра. А доктор будет в понедельник днем.

— Как грустно работать в пятницу вечером, когда все остальные думают о развлечениях, — сказала мма Рамотсве.

Медсестра пожала плечами.

— Мы с другом тоже пойдем повеселиться. Но я люблю в конце недели приготовить все на понедельник. Так лучше.

— Гораздо лучше, — согласилась мма Рамотсве, быстро соображая, что бы еще сказать. — Видите ли, мне не нужен доктор, то есть нужен, но не как пациентке. Я работала вместе с ним в Найроби, медсестрой. И просто хотела повидаться.

Поведение медсестры стало гораздо более дружелюбным.

— Я приготовлю вам чаю, мма, — предложила она. — Жара на улице еще не спала.

Мма Рамотсве уселась на стул, дожидаясь, пока медсестра вернется с чайником.

— Вы знакомы с другим доктором Комоти? — спросила она. — С братом?

— Конечно, — ответила медсестра. — Мы часто видимся. Он, знаете ли, приходит помогать. Два-три раза в неделю.

Мма Рамотсве медленно поставила чашку на стол. Ее сердце часто забилось. Она поняла, что здесь и кроется так долго ускользавшая от нее разгадка, однако ничем не выдала волнения.

— О, в Найроби они тоже так делали, — сказала она, помахав рукой в воздухе, словно речь шла о каких-то пустяках. — Один помогал другому. И пациенты обычно не понимали, что имеют дело с другим врачом.

Медсестра рассмеялась.

— Здесь тоже, — кивнула она. — Я не уверена, что это честно по отношению к пациентам, но до сих пор никто не заметил, что их двое. И все довольны.

Мма Рамотсве взяла свою чашку и протянула медсестре, чтобы та ее наполнила.

— А вы? — спросила она. — Вы-то сами их различаете?

Медсестра вернула чашку мма Рамотсве.

— Я различаю их только так, — сказала она, — один из них хороший врач, а другой никуда не годится. Ничего не смыслит в медицине. Удивительно, как только он закончил медицинский колледж.

А он и не закончил, подумала мма Рамотсве, но промолчала.

Ночь она провела в Мафекинге, в привокзальной гостинице, шумной и неудобной, но, несмотря ни на что, спала крепко — так бывало всегда, когда расследование подходило к концу. Утром она отправилась на толкучку, где, к своему восторгу, обнаружила огромный ворох платьев больших размеров по специальной цене. Она купила три — на два платья больше, чем нужно, но, если ты хозяйка «Женского детективного агентства № 1», нужно держать марку.

Она вернулась домой к трем часам и позвонила доктору Макетси, предложив немедленно явиться к ней в агентство и ознакомиться с результатами расследования. Он примчался через десять минут и уселся напротив, нетерпеливо теребя манжеты.

— Во-первых, — произнесла мма Рамотсве, — наркотики тут ни при чем.

Доктор Макетси вздохнул с облегчением.

— Слава Богу! — воскликнул он. — Этого я боялся больше всего.

— Не знаю, — с сомнением в голосе продолжала мма Рамотсве, — понравится ли вам то, что я скажу.

— У него нет диплома, — выпалил доктор Макетси. — Я угадал?

— Диплома нет у одного из них, — уточнила мма Рамотсве.

— У одного из них? — озадаченно повторил доктор Макетси.

Мма Рамотсве уселась поудобнее и устремила на доктора Макетси взгляд человека, собирающегося поведать страшную тайну.

— Жили-были два брата-близнеца, — начала она. — Один пошел учиться в медицинский колледж и стал врачом. А другой нет. Один получил диплом и стал работать врачом, но он был жаден и подумал, что две врачебные зарплаты — это больше, чем одна, и начал работать в двух местах одновременно. Когда его не было в одном, его брат, похожий на него, как две капли воды, работал вместо него, используя знания, которые почерпнул у своего дипломированного брата, и обращаясь к нему за советом. Вот и все. Такова история доктора Комоти и его брата-близнеца из Мафекинга.

Доктор Макетси не проронил ни слова. Пока мма Рамотсве говорила, он сидел, обхватив голову руками, и на секунду ей показалось, что он вот-вот заплачет.

— Выходит, у нас в больнице работают оба брата, — произнес он наконец. — То брат с дипломом, то его близнец.

— Именно так, — подтвердила мма Рамотсве. — Скажем, три дня в неделю у вас работает настоящий врач, в то время как его близнец работает хирургом в Мафекинге около вокзала. Потом они меняются местами, и, вероятно, квалифицированный брат исправляет те ошибки, которые успел наделать другой.

— Две ставки по цене одного диплома, — задумчиво произнес доктор Макетси. — Давно я не встречал такого коварства.

— Должна признаться, я была изумлена, — сказала мма Рамотсве. — Я полагала, мне знакомы все виды человеческого мошенничества, но, как видно, переоценила себя. Время от времени и мне приходится удивляться.

Доктор Макетси почесал подбородок.

— Придется обратиться в полицию, — сказал он, — и возбудить судебное преследование. Мы обязаны защитить людей от подобных аферистов.

— Все это правильно, — сказала мма Рамотсве, — но вместе с тем…

Доктор Макетси ухватился за предложенную соломинку.

— Вы можете предложить другой выход? — спросил он. — Если это выплывет наружу, люди будут бояться обращаться в больницу. Вы же знаете, наши программы по здравоохранению основаны на доверии.

— Вы правы, — согласилась мма Рамотсве. — Поэтому я предлагаю решить проблему иначе. Я с вами полностью согласна, людей необходимо оградить от мошенников, и доктора Комоти нужно лишить права на медицинскую практику или что-то в этом роде. Но почему не сделать это в другом месте?

— Вы хотите сказать, в Мафекинге?

— Вот именно, — подтвердила мма Рамотсве. — В конец концов, там тоже совершается преступление, так пусть этим займутся власти ЮАР. Здешние газеты могут даже не узнать об этом. Здесь, в Габороне, люди будут знать лишь то, что доктор Комоти неожиданно уволился, а это отнюдь не редкость.

— Хорошо, — сказал доктор Макетси. — Я предпочел бы, чтобы министр ничего не знал. Не думаю, что нам пойдет на пользу, если он… как бы это выразиться?.. огорчится.

— Разумеется, вам это ни к чему, — подтвердила мма Рамотсве. — С вашего разрешения, я позвоню своему другу Билли Пилани, капитану полиции в ЮАР. Он с радостью разоблачит доктора-мошенника. Билли обожает эффектные аресты.

— Конечно, позвоните, — с улыбкой согласился доктор Макетси. Он был приятно удивлен способностями мма Рамотсве, которой удалось найти деликатное решение столь щекотливой проблемы.

— Знаете, — сказал он, — даже моя тетушка из Мочуди не сумела бы выйти из этой ситуации лучше вас.

Мма Рамотсве улыбнулась старому другу. Можно идти по жизни и каждый год — даже каждый месяц — заводить себе новых друзей, но друга детства никем не заменишь. Узы такой дружбы неразрывны.

Она нагнулась и потрепала доктора Макетси по руке, как делают старые друзья, когда все слова сказаны.

 

Глава 21

Жена колдуна

Пыльная разбитая дорога, на которой немудрено сломать подвеску, холм, куча валунов — все как на карте, нарисованной Чарли Готсо, — а над головой, от горизонта до горизонта, пустое небо, звенящее от зноя. Мма Рамотсве осторожно вела машину, объезжая камни, чтобы не пробить картер, и размышляя о том, почему сюда никто не приезжает. Перед ней лежала мертвая земля: ни коров, ни коз, только кустарник да чахлые терновые деревья. То, что кому-то захотелось поселиться здесь, вдали от деревни, от людей, казалось необъяснимым. Мертвая земля.

Внезапно она заметила дом, приютившийся под деревьями в тени холма. Глинобитный дом в традиционном стиле, с коричневыми стенами и окнами без стекол, окруженный низкой, по колено, оградой. Когда-то давно прежний хозяин разрисовал его глиняные стены, однако от небрежения и времени краска облупилась, и теперь рисунки на стенах были похожи на привидения.

Остановив машину, мма Рамотсве сделала глубокий вдох. Прежде она имела дело с мошенниками, ревнивыми женами, даже с мистером Готсо, но эта встреча обещала быть особой. На сей раз она столкнется с воплощением зла, с душой чернее дегтя, с настоящим извергом. Не просто с колдуном и чародеем, но с убийцей.

Мма Рамотсве открыла дверцу машины и вышла. Солнце стояло высоко, его лучи обжигали кожу. Она забралась далеко на запад, слишком близко к Калахари, и чувствовала себя здесь неуютно. Перед ней была не та приветливая земля, где она выросла. Перед ней простиралась безводная, безжалостная Африка.

Направившись к дому, она вдруг ощутила на себе чей-то взгляд. Снаружи никого не было, вероятно, кто-то следил за ней из дома. У ограды, в соответствии с обычаем, она остановилась и окликнула хозяев, давая о себе знать.

— Мне очень жарко. Дайте мне напиться.

Ответа не последовало, но слева от нее, в кустах, раздался громкий шорох. Она с виноватым видом обернулась и увидела большого черного жука-рогача, толкавшего перед собой свой маленький трофей — какое-то насекомое, вероятно, погибшее от жажды. Мелкие поражения, мелкие победы, совсем как у нас, подумала она. Если посмотреть на нас с огромной высоты, мы ничем не отличаемся от этого жука.

— Мма?

Она резко обернулась. В дверном проеме стояла женщина и вытирала руки тряпкой.

Мма Рамотсве вошла через проем в ограде, не имевшей калитки.

— Думела, мма, — произнесла она. — Я мма Рамотсве.

Женщина кивнула.

— Э-э-э. Я мма Нотши.

Перед ней стояла женщина лет шестидесяти, в длинной юбке, какие носят женщины гереро, но мма Рамотсве сразу поняла, что эта женщина не гереро.

— Я приехала к вашему мужу, — сказала она. — Хочу попросить у него одну вещь.

Женщина вышла из тени и подошла к мма Рамотсве, недоверчиво глядя ей в лицо.

— Одну вещь? Ты что-то хочешь у него купить?

Мма Рамотсве кивнула.

— Я слышала, он помогает людям. Мне досаждает одна женщина. Она увела у меня мужа, и я хочу ее остановить.

Женщина улыбнулась.

— Он тебе поможет. Придумает что-нибудь для тебя. Но сейчас он в Лобаце и вернется не раньше субботы. Ты должна приехать еще раз.

Мма Рамотсве вздохнула.

— Я долго ехала и хочу пить. У вас найдется вода, сестра?

— Да, найдется. Можешь зайти и посидеть немного в доме, пока будешь пить.

Мма Рамотсве оказалась в маленькой комнатке с колченогим столом и двумя стульями. В углу по традиции стояли ларь с зерном и помятая жестяная канистра с водой. Мма Рамотсве села на один из стульев, и женщина дала ей воды в белой эмалированной кружке. Вода была слегка застоявшейся, но мма Рамотсве выпила ее с благодарностью.

Потом она поставила кружку на стол и посмотрела на женщину.

— Как я уже сказала, я пришла за одной вещью. Но не только за ней. Я пришла тебя предупредить.

Женщина опустилась на свободный стул.

— Предупредить меня?

— Да, — ответила мма Рамотсве. — Я машинистка. Ты знаешь, что это такое?

Женщина кивнула.

— Я работаю в полиции, — продолжала мма Рамотсве, — и я печатала кое-что о твоем муже. Им известно, что он убил мальчика из Катсаны. Известно, что он его украл и убил, чтобы сделать мути. Скоро твоего мужа арестуют и повесят. Я пришла предупредить, что и тебя повесят тоже, как соучастницу. Потому что ты участвовала в убийстве. Мне не нравится, когда вешают женщин. Поэтому я пришла сказать тебе, что ты можешь спастись, если пойдешь со мной в полицию и расскажешь обо всем, что случилось. Они тебе поверят и не станут вешать. Но если ты этого не сделаешь, то скоро умрешь. Думаю, через месяц.

Мма Рамотсве замолчала. Женщина, выронив тряпку, в ужасе смотрела на гостью. Мма Рамотсве знала запах страха — острый, кислый запах, исходящий из пор на коже испуганных людей. Вот и сейчас спертый воздух наполнился этим запахом.

— Ты поняла, о чем я говорю? — спросила мма Рамотсве.

Жена колдуна прикрыла глаза.

— Я не убивала мальчика.

— Я знаю, — сказала мма Рамотсве. — Женщина на это не способна. Но полиции все равно. У них есть свидетельства против тебя, и власти требуют повесить тебя тоже. Сначала твоего мужа, а потом тебя. Ты же знаешь, они осуждают колдовство. Стыдятся его. Считают несовременным.

— Но мальчик жив, — пробормотала женщина. — Он на пастбище. Его отправил туда мой муж. Мальчик жив.

Мма Рамотсве открыла дверцу, пропустила женщину вперед и снова закрыла. Потом обошла вокруг машины и села за руль. Машина раскалилась под палящим солнцем, кожу жгло даже через платье, но мма Рамотсве не обращала внимания на боль. Главное поскорее отправиться в путь, который, по словам женщины, займет четыре часа. Теперь час дня. Они прибудут на место как раз перед заходом солнца и сразу же отправятся назад. Если из-за плохой дороги придется заночевать в пути, что ж, они поспят на заднем сиденье. Главное забрать мальчика.

Они ехали молча. Жена колдуна пыталась завязать разговор, но мма Рамотсве не отвечала. Ей нечего было сказать этой женщине и не хотелось ее слушать.

— Ты злая женщина, — сказала жена колдуна. — Ты со мной не разговариваешь. Я пытаюсь говорить с тобой, но ты не отвечаешь. Ты думаешь, ты лучше меня, но это не так.

Мма Рамотсве слегка повернула голову.

— Ты рассказала мне, где мальчик, только из страха. Не потому, что захотела вернуть его родителям. Тебе на это наплевать. Ты дурная женщина, и я предупреждаю тебя: если полиция услышит, что твой муж занимается колдовством, они придут сюда и посадят тебя в тюрьму. А если они этого не сделают, я попрошу своих друзей в Габороне сделать это. Ты поняла, о чем я говорю?

Шли часы. Путешествие было нелегким. Они ехали по голой степи под палящим солнцем, пока вдали не показались загон для скота и несколько деревьев, под которыми стояли две хижины.

— Это здесь, — сказала женщина. — Здесь живут бушмены, муж и жена, а мальчик работает на них.

— А почему он от них не убежал? Как вы удерживаете его? — спросила мма Рамотсве.

— Посмотри вокруг, — сказала женщина. — Здесь нет людей. Бушмены поймают его прежде, чем он успеет далеко уйти.

Тут мма Рамотсве вспомнила еще кое-что. Кость. Если мальчик жив, тогда чья это кость?

— Один человек в Габороне купил у твоего мужа кость, — сказала она. — Откуда она у вас?

Женщина презрительно посмотрела на нее.

— Кости можно купить в Йоханнесбурге. Разве ты этого не знала? Совсем недорого.

Бушмены ели кашу, сидя на двух камнях перед хижиной. Крохотные, морщинистые человечки с широко расставленными глазами охотников, которыми они уставились на незваных гостей. Потом мужчина встал и поздоровался с женой колдуна.

— Скот в порядке? — резко спросила она.

Человечек издал несколько странных щелкающих звуков.

— В порядке. Все живы. Коровы дают много молока.

Он говорил на сетсвана, но понять его было непросто. Этот человек говорил с прищелкиваниями и свистом Калахари.

— Где мальчик? — спросила женщина.

— Вон там, — ответил бушмен. — Смотрите.

И они увидели стоявшего возле куста мальчика, который робко на них смотрел. Покрытого пылью маленького мальчика в драных штанишках и с палкой в руке.

— Иди сюда, — позвала жена колдуна. — Подойди к нам.

Мальчик приблизился, глядя перед собой в землю. На запястье у него был шрам, глубокий рубец, и мма Рамотсве сразу поняла, откуда он. То был след от кнута.

Она наклонилась и положила руку ему на плечо.

— Как тебя зовут? — ласково спросила она. — Ты случайно не сын учителя из Катсаны?

Мальчик вздрогнул, но, увидев участие в ее глазах, заговорил.

— Я тот самый мальчик. А теперь я работаю здесь. Эти люди заставляют меня ходить за скотом.

— Этот человек бьет тебя? — шепнула мма Рамотсве. — Да?

— Все время, — ответил мальчик. — Он сказал, что, если я убегу, он найдет меня в буше и проткнет острой палкой.

— Теперь ты в безопасности, — сказала мма Рамотсве. — Ты поедешь со мной. Прямо сейчас. Иди вперед. Я тебя прикрою.

Бросив взгляд на пигмея, мальчик сделал шаг к машине.

— Иди, не бойся, — сказала мма Рамотсве. — Я иду за тобой.

Она усадила его на переднее сиденье и захлопнула дверцу.

— Подожди немного, — крикнула жена колдуна. — Я поговорю с этими людьми о скоте, и мы поедем.

Мма Рамотсве обошла вокруг машины, открыла дверцу и села за руль.

— Погоди, — крикнула женщина. — Я скоро.

Мма Рамотсве завела мотор, включила передачу, повернула руль и нажала на газ. Женщина с криком побежала за машиной, но вскоре оказалась в облаке пыли, споткнулась и упала.

Мма Рамотсве повернулась к испуганному, растерянному мальчику.

— Я везу тебя домой, — сказала она. — Это далеко, и, я думаю, вскоре нам придется остановиться на ночлег. Но утром мы снова двинемся в путь.

Через час она остановила машину у высохшего русла реки. Они были совершенно одни, ночную тьму не нарушал даже далекий огонек пастушьего костра. Только мягкий серебристый свет звезд освещал фигурку мальчика в спальном мешке, который она достала из багажника. Его голова лежала у нее на плече, дыхание было ровным, ладошка покоилась в ее ладони, и мма Рамотсве глядела в ночное небо, пока его безмерность бережно не погрузила ее в сон.

На следующий день учитель из Катсаны, выглянув в окно, увидел белый фургончик, подъезжавший к его дому. Увидел, как какая-то женщина вышла из машины и посмотрела на его дверь, увидел ребенка, сидевшего в машине. Наверное, она зачем-то привезла к нему своего сына.

Он вышел встретить ее у низкой ограды своего двора.

— Вы учитель, рра?

— Да, учитель, мма. Чем могу служить?

Она повернулась к машине и сделала знак ребенку. Дверца распахнулась, и появился его сын. Учитель вскрикнул, бросился вперед, но внезапно остановился и посмотрел на мма Рамотсве, словно спрашивая разрешения. Она кивнула, и он снова побежал вперед, споткнулся, потерял ботинок с развязавшимся шнурком, обнял своего сына, а мальчик громко и бессвязно кричал, чтобы вся деревня и весь мир знали о его радости.

Мма Рамотсве направилась к машине, чтобы не мешать отцу с сыном. Она плакала — и о своем ребенке тоже, вспоминая крохотную ручку, так недолго сжимавшую ее руку, пытавшуюся удержать незнакомый, стремительно ускользавший мир. В Африке столько страдания, что хочется просто пожать плечами и уйти. Но ты не вправе это сделать, подумала она. Просто не вправе.

 

Глава 22

Мистер Дж. Л. Б. Матекони

Даже такая неприхотливая машина, как белый фургончик, который милю за милей исправно бежал по дороге, может задохнуться от пыли. Фургончик, терпеливо сносивший все превратности пути к бушменам, теперь, в городе, начал чихать. Мма Рамотсве не сомневалась, что это из-за пыли.

Не желая беспокоить мистера Дж. Л. Б. Матекони, она позвонила в авторемонтную мастерскую «Быстрые моторы», но приемщица ушла обедать, и трубку взял он сам. Не стоит расстраиваться, сказал он. Завтра, в субботу, он зайдет взглянуть на белый фургончик и, может быть, даже сумеет починить его прямо на месте, на Зебра-драйв.

— Сомневаюсь, — сказала мма Рамотсве. — Машина старая. Это вроде старой коровы. Наверно, нужно ее продать.

— Вовсе нет, — возразил мистер Дж. Л. Б. Матекони. — Все можно починить. Буквально все.

«Даже разбитое сердце? — подумал он. — Можно ли его починить? Может ли профессор Барнард в Кейптауне вылечить человека, сердце которого истекает кровью от одиночества?»

Утром мма Рамотсве отправилась за покупками. Она серьезно относилась к каждому субботнему утру: заходила в супермаркет в Африканском торговом центре, покупала крупу и овощи с лотка на тротуаре перед аптекой. Потом пила кофе с друзьями в отеле «Президент», возвращалась домой и там выпивала полбанки пива «Лайон», сидя на веранде с газетой в руках. Частному детективу необходимо просматривать газету, запоминая все, что там написано, вплоть до последней строчки предсказуемых речей политиков и церковных новостей. Никогда не знаешь, какая информация тебе понадобится.

Если бы вы, к примеру, попросили мма Рамотсве назвать имена людей, осужденных за нелегальную торговлю бриллиантами, она бы вам их назвала: Арчи Мофобе, Пикс Нгубе, Молсо Моболе и Джордж Экселленс Тамбе. Она читала отчеты судебных заседаний и помнила все приговоры. Шесть лет, шесть лет, десять лет и восемь месяцев. Все эти сведения хранились у нее в голове.

А кто открыл мясной магазин в Старом Наледи? Конечно же, Годфри Потовани. Мма Рамотсве помнит фотографию в газете, на которой Годфри стоит перед новым магазином рядом с министром сельского хозяйства. А почему министр там оказался? А потому, что его жена Модела приходится двоюродной сестрой одной из женщин семейства Потовани, той самой, которая устроила скандал на свадьбе Стокса Лофинале. Вот почему. Мма Рамотсве не могла понять людей, которых все это не интересует. Как можно жить в большом городе и ничего не знать о его жителях, даже если это не входит в сферу твоих профессиональных интересов?

Он приехал сразу после четырех, на своем рабочем голубом грузовичке, в безупречно чистом отутюженном комбинезоне. Мма Рамотсве показала ему белый фургончик, стоявший возле дома, и мистер Дж. Л. Б. Матекони вытащил из грузовика большой домкрат.

— Я приготовлю вам чаю, — сказала мма Рамотсве. — Вы можете его пить, пока осматриваете машину.

Мма Рамотсве наблюдала из окна, как он открыл капот и внимательно осмотрел все детали. Потом, забравшись в кабину, завел мотор, который принялся чихать и кашлять, пока наконец не заглох. Потом вытащил из мотора какую-то здоровенную штуковину, от которой шли провода и трубки. Видимо, это было сердце ее машины, верное сердце, которое раньше билось ровно и надежно, но теперь, извлеченное из тела, казалось таким уязвимым.

Мистер Дж. Л. Б. Матекони ходил от фургона к грузовику и обратно. Он уже выпил две чашки чая и приканчивал третью — был жаркий полдень. Мма Рамотсве пошла на кухню, положила овощи в кастрюлю и полила цветы на подоконнике. День клонился к закату, и в небе появились полоски золота. Это было ее любимое время, когда птицы весело порхают в саду и ночные насекомые заводят свою песню. В мягком свете сумерек возвращается домой скот, во дворах, потрескивая, загораются костры, на которых готовят ужин.

Она вышла посмотреть, не темно ли мистеру Дж. Л. Б. Матекони. Тот стоял рядом с белым фургончиком, вытирая руки тряпкой.

— Все в порядке, — сказал он. — Я перебрал мотор, и теперь он работает почти бесшумно. Как пчелка.

Мма Рамотсве радостно захлопала в ладоши.

— Я думала, его придется сдать в металлолом, — призналась она.

Мистер Дж. Л. Б. Матекони рассмеялся.

— Я же сказал, починить можно все. Даже старый фургон.

Он зашел с ней в дом. Мма Рамотсве налила ему пива, и они вместе вышли посидеть на ее любимую веранду, у кустов бугенвиллей. Неподалеку, в соседнем доме, играла музыка, знакомые четкие ритмы городской мелодии.

Солнце зашло, опустились сумерки. Мистер Дж. Л. Б. Матекони сидел рядом с мма Рамотсве в приятной темноте и с наслаждением прислушивался к ночным звукам Африки. Вот залаяла собака, промчалась машина, вот зашелестел в листве ветер, теплый пыльный ветер, несущий аромат терновника.

Он смотрел на нее в темноте, на эту женщину, которая была для него всем: матерью, Африкой, мудростью, сочувствием, вкусной едой, тыквами, курятиной, свежим дыханием скота, белым небом над бескрайним бушем и слезами жирафа, заплакавшего, чтобы женщины развели его слезами глину и обмазали корзины. О, Ботсвана, моя страна, мой край!

Так он думал. Но как сказать ей об этом? Всякий раз, пытаясь открыть ей свою душу, он не находил нужных слов. Механик не может быть поэтом, подумал он, тут уж ничего не поделаешь. Поэтому он просто сказал:

— Я очень рад, что починил фургон. Было бы очень жаль, если бы вас обманули, сказав, что машину чинить не стоит. Сейчас в ремонтном деле полно таких людей.

— Я знаю, — ответила мма Рамотсве. — Но вы не такой.

Он промолчал. Иногда ты просто обязан говорить, иначе будешь жалеть об этом всю жизнь. Но всякий раз, пытаясь объяснить, что творится у него на душе, он терпел поражение. Он уже просил ее выйти за него замуж, но получил отказ. Ему не хватало уверенности в себе. Во всяком случае, в общении с людьми. С машинами все было по-другому.

— Мне очень приятно сидеть здесь с вами…

Она повернулась к нему.

— Что вы сказали?

— Я сказал, станьте моей женой, мма Рамотсве. Я просто мистер Дж. Л. Б. Матекони, но я прошу вас стать моей женой и сделать меня счастливым.

— Хорошо, я согласна, — ответила мма Рамотсве.