Пальцем одной руки Пенни печатала. Пальцами второй нажимала кнопки на пульте гостиничного телевизора.

Классический, отстучала она. Идеальный.

С экрана телевизора звезда кантри-энд-вестерна рассказывала камере, как сильно бог любит Нэшвилл. Бог обожает Нэшвилл, уверяла она. Это особое место, пядь Америки, излюбленная богом.

Удодный, напечатала Пенни. Стерла второе д, вставила б. Потом заменила строчное у на прописное.

Теперь на мониторе красовалось: Классический Идеальный Удобный.

Пенни нажала кнопку пульта. В ее телевизоре работал порноканал — видимо, остался после предыдущего постояльца. Две девушки, орудуя искусственными членами, ублажали друг дружку, а мужчина в кожаных плавках поощрительно шлепал их по задницам и похрюкивал. Пенни смотрела. У нее слегка приоткрылся рот. Глаза полезли на лоб. И, словно угадав, что она смотрит, словно дождавшись этого момента, изображение отключилось.

Черт, сказала Пенни.

УУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУдобный, было написано на мониторе.

Пенни рассмеялась. Стерла лишние У. Надпись на экране телевизора гласила, что для продолжения просмотра платного канала необходимо набрать на пульте код. Пенни встала с кровати и просмотрела инструкцию на картонном ободке, характерной детали гостиничных пультов, но так и не нашла кода платного канала. Она заглянула под телевизор с онемевшим ослепшим экраном. Поискала вокруг стола и в ящиках. Пролистала буклеты с информацией о местных ресторанах и театре. Снова забралась на кровать и, усевшись перед ноутбуком по-турецки, стала нажимать кнопки пульта наугад. 3554. 8971. 1234. 4321. Она дотянулась до телефона, сняла трубку и набрала 1, чтобы вызвать дежурную. Но никто не ответил, а когда она повернулась, чтобы положить трубку на место, то случайно нажала коленом кнопку переключения каналов.

На экране мужчина в идеально сидящем костюме что-то говорил мужчине в свитере, стоявшему посреди зрительного зала, где собрались по большей части пенсионеры.

Вот же она, рядом с вами, говорил мужчина в костюме. Вот, посмотрите, да-да, вот она, тараторил он в микрофон. Вот же она, сидит слева от вас, стоит лишь повернуть голову. Кто это? Ваша мать?

Пенни закурила. Она выпустила изо рта облачко дыма, которое растаяло у нее над головой.

Моя мать жива, сказал мужчина, стоящий посреди зала. Вот моя мать, здесь она. Он махнул рукой на женщину рядом, и камера показала ее лицо; все в морщинах, ошарашенное, залитое резким светом камеры, словно в мистическом, божественном озарении.

Безупречный, осенило Пенни. И она напечатала: безупречный.

Телеаудитория хохотала. Вдруг мужчина в костюме зажал ладонями уши. Не знаю, кто эта женщина, но крик подняла нешуточный, сказал он. Кто же она такая? Так истошно вопит, что и мертвый проснется.

Зрители снова захохотали.

У меня есть тетка-покойница, сказал мужчина в свитере. Может, это она.

А знаете, что она кричит? спросил мужчина в костюме. Слушайте: я не мертвая. Его голос зазвучал громче. Я не мертвая, повторил он. Не смейте называть меня мертвой! Я не мертвая!

Да, да, это моя тетка Элис, сказал мужчина в свитере. Она это, точно говорю. Просто жуть берет. Как пить дать моя тетка.

Пенни выключила телевизор; комнату пронзил сигнал-невидимка, и телевизор потух. Она пососала кончик сигареты и с шумом выпустила дым. Все умершие пребывают здесь, с нами; они бредут рядами и несутся вприпрыжку по всем странам и весям, томятся по всему свету в третьем корабельном классе — толпа, безбрежнее самого океана, или в ловушках бесконечных очередей себе подобных, как машины в пробках на трехполосных шоссе при въезде в Лондон, до отказа заполняя города, поселки, магазины, конторы, комнаты и, возможно, даже этот номер; они стоят за невидимой стеной, колотя в нее кулаками и беззвучно выкрикивая свое: мы не мертвые! Не смейте называть нас мертвыми!

Брр-р, произнесла Пенни и попыталась выбросить все это из головы, но уже не могла остановить бег осмелевшего воображения, которое тем временем перекинулось на динозавров, что оставили нам лишь отпечатки позвонков в камне да сланце, на мохнатых мамонтов ростом с дом, что намертво заморожены глубоко под землей в снежных просторах России, на убитых и освежеванных львов и тигров, на гильотинированных оленей, головы которых она видела в гостиных и ресторанах, на трупы фазанов, что висели, подгнивая, в амбарах ее отца для обретения идеального вкуса. Потом она подумала о лошадях, собаках и кошках, что были у нее в детстве (ее сердце непроизвольно сжалось при мысли об их теплых мордочках, копытах и когтистых лапках, об их чудных пушистых животиках, о блестящих влажных глазах — лошади носились галопом по их поместью, собаки прыгали и крутились волчком, приветствуя ее заливистым визгом, а кошки, покачивая хвостами-антеннами, маячили неверными призраками в конце коридоров с полированным паркетом, на парадной или черной лестницах). Умерли не только они (она почти насильно разматывала цепочку размышлений, гоня прочь внезапно воскресшую скорбь по животным, которых давным-давно не было на свете). Животные умирали и в зоопарках, упрямо продолжала она свою мысль, перебирая всех по алфавиту, вид за видом, от антилопы до ящерицы. А вдруг все курицы со своими яйцами, коровы с телятами, всевозможные рыбы, свиньи, овцы и ягнята, сотни и сотни живых существ, которых хотя бы она — да-да, она и никто другой — съела за свою жизнь, тоже были здесь, а над ними звенел щебет призраков всех птиц — кратких бликов, мелькнувших в поле ее зрения! А с ними и все мыши, придушенные в мышеловках, все отравленные крысы и лисицы, чьи трупики с высунутыми языками лежали на боку. И бабочки-однодневки, и ночные бабочки-самоубийцы, которые — она сама видела — бросались на лампочку, и прихлопнутые мухи, пожелтевшие, кишками наружу. И крохотные дрозофилы, что пронзали ее жизнь зигзагами своих траекторий, и мелкие жучки с твердым панцирем, обитавшие в балках под крышей, которых она, обнаружив в своей постели, давила между большим и указательным пальцами, и даже микробы, передающиеся по воздуху, что миллиардами существовали, погибали и растворялись в одном лишь ее организме. И все эти существа, все до одного, колотили в невидимую для нее стену своими кулаками, лапами, копытами, щупальцами, тоненькими, как у простейших одноклеточных, ножками, беззвучно выли и вопили на все лады, лаяли и клекотали, хрипели и мяукали, мычали, визжали, пищали и верещали, жужжали и свистели: Эй, вы там! Мы не мертвые! Не смейте называть нас мертвыми!

Адская какофония, зажмурившись, подумала Пенни. Дикая, вечная какофония. Какое счастье, что нам не дано ее слышать. Помни: ты тлен. Помни: ну и хрен. Пенни громко расхохоталась, достала ручку и записала рифму. Но смех вскоре замер, а телевизор молчал, и ее захватила врасплох тишина, в которой слышалась беззвучная возня обитателей этого мрачного здания, не подозревавших, что она находится рядом, а за стенами отеля в электрическом освещении чудилось глухое копошение мрачного заштатного городишка, широкая панорама которого открывалась из ее окна.

Тогда она заставила себя слушать, как ее палец стучит по клавиатуре лежащего на постели компьютера, выбирая нужные буквы для нужного слова.

Превосходный, услышала она перестук клавиш.

Умопомрачительный.

Она задумалась на секунду, подперев подбородок ладонью.

Место, где исполняются желания, написала она под столбиком слов. Да, неплохо, услышала она собственный возглас. Там, где исполнятся желания. Там, где исполнились желания. Если вы ищете место, где исполняются желания. Если вы ищете классическое, идеальное, удобное место, безупречное — не пойдет. Превосходное. Умопомрачительное — не пойдет.

Она стерла умопомрачительное и безупречное.

Превосходное место, где исполняются ваши желания, произнесла она в пустоту. В ответ комната чуть сжалась. Стены присели, потолок грозовым небом навис над головой.

Вода в ванной была еле теплая. Пенни позвонила вниз с жалобой. Да и вообще вода из кранов лилась какая-то ржавая, желтоватая; потолок в номере требовал ремонта; в сущности, это была довольно обшарпанная комната с претензией на роскошь. На стене рядом с дверью были царапины неизвестного происхождения; если переключить телевизор на четвертый канал, он начинал издавать непрерывное жужжание; ковер был более потертый, чем казалось на первый взгляд; карандаши, ручки и другая канцелярия была лишь среднего качества; шампунь какой-то водянистый; чай и кофе в пакетиках — сомнительных марок.

Пенни села обратно на кровать. Та скрипнула.

Вот, пожалуйста, подумала Пенни. И кровать скрипит.

(Она как будто описывала обстановку в разговоре со знакомым, хотя на самом деле была в номере одна и думала про себя.)

Она легла на спину. Отели — это сплошное надувательство. Она сыта ими по горло.

Она сыта этим отелем по горло.

Она потихоньку отодвигала компьютер ногой по кровати. Подальше, подальше, еще немножко, пока тот не завис на самом краю, едва сохраняя равновесие — половина на кровати, половина в воздухе. Она резко столкнула его вниз. Компьютер грохнулся.

Она рассмеялась.

Потом до нее дошло: он же мог сломаться! Пенни нахмурилась.

Черт, выругалась она.

Зато из этого может получиться славная история. Например: я угробила ноутбук по дороге в свой отель. Слушайте, как все было. Вот. Представьте: грязноватый старинный город, хотя с виду все очень достойно — архитектура там и прочее. Нельзя сказать, что мэрия жалеет деньги на так называемые культурные нужды, город кишмя кишит скульптурами и настенными росписями, в пешеходной зоне шагу нельзя ступить, чтобы не наткнуться на образчик местного искусства. Но, если честно, дела это не меняет.

(Дела? Какого дела? Что с тобой приключилось, Пенни? Бряцанье опускаемых на стол вилок-ножей, слабый звон поднятых бокалов, общее шиканье, сытое рыганье и сладкое нетерпение слушателей, готовых к послеобеденным небылицам.)

Первым делом у меня выхватили чемодан.

(Что-что?! Кто выхватил? Кто?)

Один из них стоял совсем рядом, примерно на том же расстоянии, что вы, и нагло рылся в моей сумке. Там были все мои кредитки. И вообще всё — все вещи, без которых я не представляю свою жизнь.

(Пенни, а ты испугалась?)

Да, еще как.

(А сколько их там было?)

Пятеро. По-моему. Точно не помню, на меня нашел какой-то ступор. Знаю одно — улица была совершенно пуста. Ни машин, ни такси, ни прохожих. Никого. Как в кошмарном сне. Честно говоря, я до сих пор не верю, что решилась на это.

(На что? На что же ты решилась?)

У меня в горле пересохло, как в колодце. Но неожиданно для самой себя я обратилась к главарю банды, здоровенному бугаю лет восемнадцати…

(Смех.)

Нет, послушайте. Вот что я ему сказала, слово в слово: если ты меня тронешь. Если кто-нибудь из вас коснется меня или моих вещей хоть пальцем. Если ты не скажешь этим уродам, чтобы они сию секунду положили обратно мои вещи. Можешь поверить, я обрушу на твою голову всю мощь закона, да так быстро, что ты даже пикнуть не успеешь. Сейчас покажу.

И я ему показала.

(Что? Что ты сделала? Ну, Пенни, говори, что ты сделала?)

Огрела этого хулигана по башке своим ноутбуком.

(Что? Что? Не может быть! Женщины недоверчиво смеются, мужчины затаили дыхание.)

Да, честное слово, я огрела его ноутбуком. Он ведь тяжеленный. Я и сама с трудом в это верю. Вы же меня знаете. Я в принципе не способна на жестокость. Как говорится, мухи не обижу. Но что было, то было, слушайте дальше. Я так здорово ему заехала, что он свалился, буквально рухнул на колени. А остальные, увидев, что вожак повержен, удрали, просто удрали, поставили сумку и кейс на землю, бросили рядом кошелек и убежали, а я осталась стоять столбом посреди улицы. В сущности, я легко отделалась. Все было на месте. И сумка. И кейс. Но, конечно, когда я попыталась включить ноутбук, он оказался сломан. Такой стоит несколько тысяч фунтов. Тысячефунтовая тяжесть технического прогресса. А я разбила его о голову несовершеннолетнего хулигана.

(Смех, кто-то говорит улет, аплодисменты, поздравления, одобрительное покашливание.)

Отлично придумано, подумала Пенни, лежа на кровати. Не совсем безупречно, но сюжет закручен классически. Не то чтобы умопомрачительно, но вполне сойдет.

(А как же тот парень? спрашивает один из воображаемых знакомых под возобновившийся звон бокалов и сигаретный дым, прядями поднимавшийся над столом. Он умер? Встал и был таков? Или остался лежать у твоих ног?)

Пенни прикинула, какой из вариантов она бы предпочла. Первый: она, потрясенная героиня, стоит одна-одинешенька под дождем на улице среди брошенных вещей и слушает топот ног, удаляющийся в глубь грязного мокрого северного городка. Или: она, потрясенная героиня, но уже не одна, а рядом с поверженным (и, что не исключено, смазливым) парнишкой, который скорчился, истекая кровью на тротуаре прямо позади нее, подставив глаза ее острым каблучкам; дальше — больница, или полицейский участок, или дом его родителей, начало долгой дружбы, не знаю, что-нибудь в этом роде. Вот это было приключение. Это… Это было… Все могло…

Не важно, чем все это могло обернуться; кончилось тем, что Пенни потянулась вниз и втащила компьютер за ручку обратно на кровать, открыла, нажала старт, и тот, вернувшись к жизни, послушно загудел, цел и невредим.

Увы, все придуманные сегодня вечером слова пропали. Она не сохранила документ. И все стерлось. Вот черт. Придется начинать с начала. Вот западло, вот свинство, блин. Она с размаху дала компьютеру оплеуху, словно тот нанес ей оскорбление. Он покачнулся на мягкой постели.

Превосходно, подумала она. И тут же, открыв новый файл, напечатала. Да, превосходный. Но остальные слова она вспомнить не могла.

Через стену было слышно, как кто-то бродит по коридору и стучит во все двери подряд.

Может, самое время выбраться из этой дрянной комнатенки. Может, ей как раз и не хватало внешнего возбудителя. Может, человек в коридоре знает синоним для слова превосходный.

Она соскользнула с кровати и открыла дверь.

Простите, сказала она. Я услышала стук.

Девушка в форме горничной ковыряла дырку в стене в конце коридора.

Простите, повторила Пенни.

Девушка не обернулась, продолжая изучать стену.

Пенни заговорила снова.

Вы мне не поможете? Вы не знаете, как настроить каналы в телевизоре?

Она не сдавалась.

Извините! сказала она.

Девушка в форме подпрыгнула, повернулась и подалась назад. Молоденькая, светловолосая, почти подросток, может, лет шестнадцати, подумала Пенни. Худенькая, с темными веками, она была воплощенный идеал девушки-подростка. То, что надо, невольно отметила про себя Пенни. В трикотаже или в мехах на серии снимков «Зима в северном городе» на страницах «Лайфстайл».

Девочка смотрела испуганно, того и гляди, пустится наутек по пожарной лестнице. Потом у нее сделалось решительное лицо.

У вас нет чего-нибудь острого? спросила она с акцентом.

Острого? заинтригованно повторила Пенни. Нет. Вы знаете, я безоружна.

Она улыбнулась. Девушка — нет.

Пилка для ногтей или перочинный ножик, что-нибудь с острым концом, сказала она.

Я… Я даже не знаю, сказала Пенни. Стойте. Подождите одну минутку.

Мне подойдет что угодно с острым концом, крикнула девушка ей вдогонку.

Пенни появилась из номера с косметичкой в руках. Вот, держите, сказала она. Подойдут?

Она протянула девушке свои щипчики для бровей; та взяла их и подняла повыше, чтобы рассмотреть концы. Пенни загляделась на ее взлетевшие вверх руки; какие нежные, бледные, чувственные.

Она взглянула на девушку. Та покачала головой.

Слишком маленькие, сказала она.

Пенни огорчилась. Вы уверены? спросила она. Затем вытряхнула косметичку на ковер. А ножницы сойдут? Они очень острые, сказала она, доставая маникюрный набор.

Девушка взяла их и снова подошла к стене. Поковыряла в ней ножницами.

Нет, сказала она. Они слишком тонкие, маловаты. Надо что-нибудь потолще. У вас не найдется двушки или десятипенсовика?

Нет, что вы, я не ношу при себе денег, сказала Пенни.

Взгляд девушки, полный нескрываемого раздражения, буквально обжег Пенни. Девушка вздохнула и посмотрела в сторону номера Пенни. Разве в номере нет ножа? Или, там, я не знаю, чайной ложки?

Чайной ложки? повторила Пенни. Кажется, да, в самом деле. Как это так, номер без ложки, правда? Я мигом. Подождите.

В поисках ложки она с грохотом перевернула все блюдца и чашки на подносе, а найдя, торжествующе преподнесла Девушке в Стиле Лайфстайл, сидевшей у стены в коридоре. Та взяла ложку и стала рассматривать. Глаза у нее были темные. Какая красотка. Она подняла руки и, прицелившись, вдавила ложку, как удалось разглядеть Пенни, в шляпку шурупа, торчавшего на уровне ее носа.

Да, это то, что надо, сказала девушка.

У Пенни забилось сердце.

Но она — никак — не хочет — войти — туда — поглубже. Нет. Никак.

Дайте я попробую, сказала Пенни.

Край углубления ложки был слишком тонким и изогнутым; он не подходил к прорези на шляпке. Пенни попробовала черенком. Но он был слишком толстый и тоже не годился.

Никак, сказала Пенни. Зато отверткой мы бы справились в два счета. Здесь нужна отвертка.

Девушка ухом не повела. Естественно, будь внизу отвертка, девушка пришла бы сюда с ней, сообразила Пенни. А может, она ее просто забыла. Может, ее послали наверх с поручением, а за невыполнение грозит выговор, вот она и боится спуститься ни с чем.

Девушка тем временем ковыряла ложкой в шляпке шурупа.

Не стоит, сказала Пенни. А то повредите эту, как ее, ну, знаете — прорезь на шляпке. Тогда открутить будет гораздо труднее.

Горничная замерла. В глазах Пенни вспыхнул образ отчаяния — тяжелого театрального занавеса из роскошного бархата, повисшего над головкой девушки и готового вот-вот рухнуть вниз. Она моргнула, и видение исчезло.

Гм, произнесла Пенни. И взглянула на стену.

Один кусок стены держался на шурупах. Теперь Пенни видела, что в том месте, где девушка успела с великим старанием поработать ложкой, под отвалившимся тонким слоем краски между стеной и привинченным куском обнажилась щель.

Что-то в лице девушки, близком, решительном, | полном удивительной чистоты, вызвало у Пенни желание помочь ей — чем угодно.

Не надо, сказала она. Подождите. Я что-нибудь поищу. Ждите меня здесь.

Вот это другое дело. Как здорово, вопила про себя Пенни, распахнув дверь на пожарную лестницу и вприпрыжку сбегая по ступеням. Пенни проводит очередной тоскливый вечер в очередном отеле, работая над очередной проходной статейкой, и вдруг нежданно-негаданно становится участницей по-настоящему интересного события. Если я помогу этой девочке, думала Пенни, перебирая ногами ступени, она всю жизнь будет вспоминать меня как хорошую тетеньку, которая выручила ее в тот вечер, когда она — в общем, когда она делала то, что делала. Да и я навсегда запомню этот случай и спустя много-много лет буду вспоминать, как однажды вечером помогала юной лолите выкручивать шурупы из стены в отеле.

Окрыленной Пенни казалось, что она спускается не по пожарной лестнице, а, словно героиня фильма, по парадной, в бальном платье, а внизу, у подножья в свете ламп канделябров толпятся гости с бокалами в руках, предвкушая ее долгожданное появление. Она же (сама грация и любезность в наряде от «Саузерн Бель») ищет всего лишь предмет с острым концом. Огнетушитель не подойдет. Она ступила на бархатистое (какое сочное слово, бархатистый, подумала она, просто замечательное: бархат, барский) покрытие коридора на втором этаже. Она видит одни пасторальные пейзажи в рамках — коровы в поле да мостик меж холмами — но, к сожалению, ничего острого. Первой на ее пути оказалась женщина, которая стояла у двери в номер; вот при каких обстоятельствах Пенни познакомилась с одной из самых оригинальных личностей в своей многолетней практике, которую по глупейшей ошибке, главным образом из-за длинного, довольно вонючего, но стильного старого пальто, она поначалу приняла за эксцентричную постоялицу-наркоманку, а может, даже за бывшую рок-звезду среднего пошиба.

Женщина смотрела на Пенни с виноватым видом еще издали, до того, как та спросила у нее про острый предмет. Когда Пенни повторила вопрос, женщина помотала головой.

Там наверху требуется помощь, сказала Пенни. У вас случайно нет при себе мелочи?

Мм-м, промычала женщина в пальто. Вид у нее был пришибленный. Она посмотрела налево, потом направо. Казалось, ей неловко.

Нам нужна монетка, сказала Пенни. Чтобы выкрутить из стены шуруп. Мы считаем, что для этого сгодится небольшая монетка.

А? сказала женщина. И добавила: но бывают монеты худые. А бывают потолще.

Пенни рассмеялась: ее позабавила мысль о костлявых монетах. Женщина уставилась на нее в изумлении.

Сейчас я вам все объясню, сказала Пенни. Она доверительно наклонилась к женщине. Насколько я понимаю, требуется отодрать кусок стены. На шляпке шурупа есть такая выемка, не знаю, как называется, в общем, прорезь, примерно вот такой ширины. Она почти вплотную составила большой и указательный пальцы.

Женщина в пальто внимательно поглядела в щелочку.

Так что, может, у вас найдется двушка или десятипенсовик? закончила Пенни.

У-гу, произнесла женщина. Она шагнула назад. В недрах ее пальто зазвенела мелочь. Пенни снова рассмеялась. Вдруг ногам почему-то стало холодно, и она с удивлением посмотрела вниз. Ее замшевые ботинки промокли и потемнели. Там, где она стояла, ковер набух от воды. Пенни подняла одну ногу, потом вторую, рассматривая мокрые подошвы.

Черт, сказала она. Они же совсем новые.

Номер, того, протекает, сказала женщина.

Пенни снова рассмеялась. Женщина вытаращила глаза, и тогда Пенни схватила ее за локоть и под мелодичный звон монет потащила по коридору. Пойдемте, приговаривала она. Пойдемте со мной, развлечемся. Это же классно. Лично я обожаю развлекуху в рабочее время. Меня зовут Пенни. А вас?

А вас? отозвалась женщина.

Пенни зашлась от смеха.

У вас есть что-нибудь острое? обернувшись от стены, спросила девушка с таким видом, будто впервые видела Пенни, когда они с незнакомкой, переводя дыхание, появились на площадке. Пенни была немного задета.

У этой дамы есть все, что нам нужно, сказала она, приобняв женщину в пальто за плечи и подталкивая вперед, потому что та, сопротивляясь ее хватке, уже сделала пару шагов назад к пожарной лестнице. Но вдруг она выскользнула из объятий Пенни, быстро, как по команде, опустилась на корточки и начала пригоршнями высыпать монеты из пальто на ковер. Одной рукой, другой, раз, два, полные горсти мелочи. Потрясающее зрелище — золотые горы в одном месте в одно и то же время, подумала Пенни.

Женщина встряхнула пальто, пошарила в подкладке и выкинула последние монетки.

Тут есть и мои, сказала она.

Девушка разровняла кучу монет ногой. Ах, да, звонил телефон, сказала она.

Какой, мобильный? спросила Пенни.

Не знаю, сказала девушка. Там, в номере. Был один звонок.

Ясно, сказала Пенни. Звонок был высокий, пронзительный? С такой, ну, знаете, короткой мелодией?

Да хрен его знает, огрызнулась девушка. Потом встала и, вертя монетку в пальцах, подошла к стене.

Пенни призналась себе, что не в большом восторге от этой девчонки. Кстати, известно ли администрации отеля о поведении некоторых служащих? Она прошла к себе и не обнаружила новых сообщений на своем мобильном; на автоответчике гостиничного телефона тоже не было сигнала о сообщениях. Она достала бумажник из кармана пиджака, висевшего в шкафу, и увидела, что все ее кредитные и банковские карточки в сохранности. Убедившись, что чековая книжка на месте, в чемодане, Пенни осмотрела сам чемодан — не копался ли кто в ее вещах.

По ковру в коридоре были щедро разбросаны монеты, образовавшие причудливый узор.

Краска, проговорила женщина.

Девушка взглянула на Пенни и спросила, что она сказала?

Ох, проговорила Пенни. Неужели ни одна не годится? Она наклонилась и зачерпнула горсть медяшек. Вы все перебрали? Оказывается, есть монеты худые, а есть потолще, вы представляете?

Краска, повторила сидящая на полу женщина, помотав головой. Застряла.

Я не понимаю, что она бормочет, сказала девушка.

Эх, сказала Пенни. Неужели не открутим? Вот досада. После всех трудов.

Она вставила в шкив шурупа пенс. Если надавить с силой, тот входил в прорезь; но шуруп не поддавался. Она решила попробовать еще раз, ухватив монетку под другим углом. Безуспешно.

Все дело в краске, сказала она девушке. Сверху шурупы были закрашены и теперь не откручиваются.

Лицо девушки омрачилось; на смену злости пришла растерянность, затем полная безжизненность. Пенни должна была придумать выход из ситуации. Иначе все закончится, интрига останется незавершенной, и через минуту она будет биться у себя в номере над восстановлением идиотского файла; а наша Пенни не привыкла сдаваться. Ведь из этого выйдет отличная статья. Например, она могла бы из чистой любезности (при условии, что девушка ответит ей тем же) вернуться в номер и поискать в справочнике телефон круглосуточного супермаркета. Если ей повезет — а в этом не было сомнений, такие магазины имеются теперь повсюду, — она узнает, есть ли там в продаже инструменты. Если есть, она назовет номер своей кредитной карточки; нет, она может назвать номер кредитки для командировочных расходов и по возвращении получить возмещение на работе. Потом она могла бы позвонить в заказ такси, снова назвать номер кредитки и попросить привезти покупку вместе с чеком ей в отель. Если окажется, что в городе нет круглосуточных магазинов или что там нет инструментов, она могла бы попросить оператора службы заказа такси, чтобы кто-нибудь из таксистов привез к отелю свои отвертки, она уж не поскупится…

Есть!

Краска вокруг шурупа лопнула с легким треском; чуть подавшись вглубь по резьбе, шуруп повернулся; девушка, стоявшая сзади, напряглась, затаив дыхание, ахххх.

Потихоньку. Та-ак. Вот увидите, на что мы способны, сказала Пенни. Сердце у нее вдруг забилось от радости.

Ведь что ни говорите, а Пенни справилась. Той же монеткой она освободила от краски и провернула четыре верхних шурупа, ослабив их ряд настолько, что в образовавшуюся за панелью щель могла пролезть ладонь (не слишком большая). Тогда девушка с женщиной в пальто взялись за панель с двух сторон и дернули на себя. Девушка даже подпрыгнула. Треснул новый слой краски. Потом дерево. Трах! Панель оторвалась от стены, и обе женщины упали навзничь, а вокруг фонтаном разлетелись щепки. Из дыры вырвался затхлый воздух. Поднялся огромный клуб пыли и стал медленно оседать на ковер.

Пенни, женщина и девушка заглянули в отверстие.

Там же пусто, сказала Пенни.

Глубоко, сказала женщина в пальто. Она свесилась в пустоту, и от ее голоса шло слабое эхо. Боже, сказала она. Гулкое коо и жее облаком окутало три головы.

Девушка молчала.

Пенни закашлялась. В воздухе висела пыль. Она отступила назад и в ярком верхнем свете разглядела, что в стене зияет отверстие, черное, прямоугольное, которое раньше, должно быть, прикрывала картина, а может, там находился сейф, взломанный грабителями. У нее онемели подушечки на большом и указательном пальцах, они покраснели и саднили, а монетка, которой она поворачивала шуруп, оставила на них отметины; рисунок ясно отпечатался на коже. Пенни потерла пальцы друг о друга. Она чувствовала себя обманутой. На дверь ее номера, открытую в коридор, опиралась ободранная, изуродованная панель. Она помогла ее снять, и для чего? Чтобы лицезреть глубокую и совершенно пустую шахту.

Пенни сознавала, что пребывает в легком шоке. Она опустилась на ковер. Деревянные щепки и хлопья белой краски валялись среди разбросанных монет вперемешку с содержимым ее косметички; тени, карандаши для глаз, блеск для губ. Позади нее женщина в пальто, видимо, перебирала деньги; раздавался мелодичный звон монет. Пенни подняла кусочек белого дерева и крепко вжала его в палец, ожидая острой боли.

И ничего.

Ничто, или пустота, словно вертел пронизывающая отель, навевала жуть.

Что вы ожидали там увидеть? спросила она девушку. Изнутри к горлу медленно карабкалась паника. Зачем вас сюда послали?

Девушка водила рукой по краю дыры там, где заканчивалась стена и начиналась пустота. В тех местах, где шурупы еще удерживали обломки панели, наружу выдавались большие зазубренные куски дерева. Торча словно белые зубы в зияющей пасти. С головой перегнувшись через край, девушка заглянула в эту пасть, и, испугавшись, что она может упасть, Пенни чуть было не схватила ее за щиколотки; но как раз когда она собралась податься вперед, юная психопатка выпрямилась, пересекла коридор и подняла горсть монет. Потом она стала бросать, точнее, ронять их одну за одной в отверстие. Монеты неслышно исчезали во мраке.

У вас есть часы? спросила девушка. Она переводила взгляд с Пенни на женщину и обратно.

Увы, сказала Пенни. Я из тех недотеп, которые просто не в состоянии ладить с часами, не смейтесь, это правда. Стоит часам оказаться у меня на руке или какое-то время просто побыть рядом — скажем, в кармане или в сумке, — и скоро электронные цифры начинают скакать как ненормальные, мигая в бешеном ритме. Наверное, сгорает микросхема или я не знаю, что там у них внутри. А обычные, механические часы, даже если они у других шли как обычно, у меня на руке бастуют, я помню, одни так немилосердно спешили, что я успевала прожить полдня, при том что остальные люди — минут десять-пятнадцать. А некоторые часы у меня, наоборот, начинали отставать и наконец ломались, стоп и все, больше никогда не заводились — как в детской песенке, только я-то, в отличие от старика из песни, не старуха и, как видите, жива-здорова. Ну, знаете, известная песенка, «У дедушки нашего были часы», пояснила Пенни.

Слова лились из нее водопадом. Она говорила без остановки. Так ей удалось подавить панику. Девушка терпеливо дождалась конца ее речи и повернулась к женщине в пальто.

А у вас есть часы? спросила она.

Женщина помотала головой.

Пенни словно не существовало. И тут она вспомнила. У меня в номере есть часы, сказала она. Но почему-то в ванной. Интересно, почему в вашем отеле часы ставят в ванную, а? спросила она девушку. Наверное, чтобы постоялец, находясь в ванной, вовремя освободил номер? Но, когда человек принимает душ или ванну, часы ведь запотевают от пара, верно? Я хочу сказать, циферблат не видно. Так что все равно не поймешь, сколько времени. Впрочем, вы, вероятно, протираете их средством против пара.

Девушка промолчала. Она глядела на дверь ее номера.

Так что, принести? спросила Пенни.

По дороге в номер она заметила, что на ее высыхающих замшевых ботинках появились разводы. Черт, выругалась она про себя. Вот паскудство, блин. Вы только посмотрите. Вот она, награда за помощь. Десять минут десятого, крикнула она девушке.

На них есть секундная стрелка? спросила та.

Пенни вынесла часы в коридор. Они были черные, в стиле арт-деко. На подставке красовалась маленькая наклейка: Собственность Отелей Глобал.

Десять минут десятого, повторила Пенни.

Девушка взяла часы. Покачала головой. Подержала, повертела их в руке. А потом опустила в дыру и бросила.

Вот черт, подумала Пенни.

Какое-то время не было слышно ровным счетом ничего. Потом они услышали далекий хлопок пластмассового корпуса о дно шахты. Черт, снова подумала Пенни. Так я и знала.

Думаете, они разбились? громко спросила она.

Конечно, разбились, сказала девушка, кивая, круги под глазами совсем потемнели.

Не знаете, они были авторской работы? спросила Пенни.

Она с опаской подошла к отверстию и заглянула в глубину.

Как же их теперь достать? спросила она.

Мрак. Пустота. Спертый воздух шахты. Пенни решила: она заявит, что никаких часов не было. Она снова отступила назад; да, полный разгром; но она тут ни при чем. Если придется, она напишет жалобу на фирменной бумаге «Глобал», утверждая, что ее заставляют платить за предмет, которого она в глаза не видела и которым никогда не пользовалась. В указанный день в моем номере часов не было. Я отказываюсь платить за пропажу вещи, которой, насколько мне известно, в номере не было. Я не имею к этому отношения.

Если из моего номера что-то пропало, вам следует потребовать возмещения ущерба или пропажи в первую очередь у обслуживающего персонала.

Кроме того, я вынуждена пожаловаться на шум и беспорядок, устроенный вашим персоналом во время ремонтных работ, проводимых в позднее время суток в коридоре рядом с моим номером в ночь моего пребывания в отеле. Это причинило неудобства не только мне, но и другим постояльцам, из которых никто не был предупрежден заранее, а впоследствии не получил извинений.

Тем временем девушка что-то говорила.

Более тяжелый предмет упал бы быстрее, намного быстрее, бормотала она. То, что весит больше, падает быстрее, потому что тяжелее. Чем предмет тяжелее, тем быстрее он летит вниз. Правда же?

Да, несомненно, сказала Пенни.

Нет, сказала женщина.

Вы уж не обижайтесь, но я знаю, что говорю, сказала Пенни. Представьте, что вы бросили в это отверстие рояль. Конечно, при условии, что в моем номере есть рояль и я разрешила вам бросить его вниз, повернулась она к девушке (вежливо, но с намеком). Так вот, рояль, несомненно, упадет на землю куда быстрее, чем часы, которые вы только что бросили.

Огромный сверкающий рояль словно в замедленном кино падает на дно бездны, превращаясь в груду деревянных обломков и струн, солидная гладко лоснящаяся крышка трескается и разлетается в какофонический хаос, обнаженные ребра с молоточками покачиваются во тьме, словно обломанные камыши вдоль речного берега.

Нет, повторила женщина.

Образ рояля в воображении Пенни тут же испарился. Она терпеть не могла, когда с ней спорили.

Женщина складывала монетки по два, десять и двадцать пенсов в отдельные кучки на ковре, сидя среди россыпей серебра и меди.

Галилей, сказала она, продолжая сортировать монеты, бросил со знаменитой Пизанской башни горошину и перо. Они упали на землю одновременно.

Да, сказала Пенни, но сейчас речь не об искусственных условиях. В реальности рояль падает намного быстрее, чем часы, часы — намного быстрее, чем монета, монета — намного быстрее, чем горошина…

Нет, снова сказала женщина. Она прекратила свое занятие. С минуту она взвешивала на ладони монеты разного достоинства, а потом осторожно опустила их в соответствующие кучки.

Все предметы, брошенные вниз из одного и того же места, начала она. Упадут на землю в одно и то же время. Примерно. Но если они различной формы. Как, например, перо и горошина. То из-за своей формы перо встретит большее сопротивление воздуха. Хотя и не намного. Но. Представьте себе. Что мы очутились на Луне. Там нет воздуха. Поэтому перо и даже рояль, брошенные вниз. Упадут на поверхность в один и тот же миг. Я говорю про Луну. Просто предметы будут там падать медленнее, вот и все. Это на Луне. У нас же гравитация всего в шесть раз больше. Если сравнивать Луну с Землей. А падающие предметы, даже рояль. Так малы. Рояль, горошина, перо, монета, да что угодно. Все равно, что ни возьми. Потому что сопротивление воздуха здесь, у нас, почти не играет роли. Все предметы, считай, одного размера, чуть больше, чуть меньше.

Женщина замолчала, задумавшись. Впрочем, продолжала она, если в одно и то же время бросить вниз два предмета, которые сильно отличаются по размеру, то падать они будут с огромной разницей в скорости. К примеру, если бросить монетку там или горошину. А вместе с ней — планету, размером, скажем, с Землю.

Она сдвинула кучку монеток по пять пенсов в сторону. Потом сгребла к себе обеими руками кучки по пятьдесят пенсов и по фунту и начала складывать монетки друг на друга, в столбик, старательно пересчитывая.

Пенни знала, что женщина не права. Опустив глаза, она открыла было рот и почти увидела, как у нее изо рта полились невысказанные слова. Все-таки у нее хорошая реакция; Пенни боялась оскорбить женщину, вдруг она важная персона. Мало ли. Кто знает? Хорошо, что Пенни заставила себя смолчать. Но невысказанные слова, вырвавшись у нее изо рта, змеей закрутились вокруг шеи. Тварь шипела и собиралась ужалить. Пенни ненавидела эти фокусы своего воображения. Зло берет: вечно оно подсовывает ей змей, дохлых тварей да раздолбанные рояли потрясающей красоты. Вечер обещал закончиться весьма неприятно.

Неугомонная девчонка сняла одну кроссовку. Подошла вплотную к дыре в стене, которую сама же выломала. Расстегнула, сняла комбинезон и завернула в него кроссовку. Затем опустила руку в дыру. Женщина наблюдала за ней, придерживая шаткий столбик монет на полу. Пенни промолчала. Девушка разжала пальцы, и вещи полетели вниз. Пенни сомневалась, она действительно слышала или только вообразила звук при падении свертка — глухой удар кроссовки с мягкой резиновой подошвой да совсем легкий выдох форменной ткани.

Девушка сползла на пол, спиной по стене. У нее был изнуренный вид. Казалось, она сейчас заплачет.

Женщина в пальто поднялась. Она взяла полстолбика монет достоинством по одному фунту и поменьше и опустила их в подкладку пальто. Монеты неприятно задребезжали.

А вы знаете, сказала она. Что лондонский Биг Бен идет так точно благодаря двухпенсовым монеткам? Их кладут столбиком на маятник. И тогда часы идут правильно.

Она показала сначала на дыру в стене, потом на рассортированные монеты на ковре. Это ваши, сказала она девушке. Тридцать два фунта с полтиной. Минус те, которые вы бросили туда.

Она перешагнула через столбики монет, кивнула девушке, потом Пенни. Засунув руки в карманы, плечом распахнула двери на лестницу. Пропустив ее, створки на петлях снова тесно прижались друг к другу.

Пенни почувствовала себя ужасно одинокой. В довершение всего девушка начала беззвучно плакать. Сев на пол, она опустила лицо в ладони и стала слегка раскачиваться взад-вперед. Пенни поднялась. Без кроссовки нога девушки казалась совсем маленькой, над носком повыше щиколотки виднелась полоска белой кожи.

Не надо, сказала Пенни, не двигаясь с места. Не надо плакать. Ну, будет вам. Все хорошо. Все будет хорошо.

Девушка раскачивалась и рыдала. Пенни в растерянности оглянулась. Она могла просто вернуться в номер и запереть дверь. Но девушка все равно будет плакать в коридоре, и, находясь так близко, всего лишь за тонкой перегородкой, Пенни будет это чувствовать (а что хуже, наверняка и слышать). Правда, можно вызвать сюда по телефону кого-нибудь из служащих. Кто-нибудь поднимется по лестнице наверх и успокоит коллегу.

Пенни подняла выломанную панель, отнесла в самый дальний конец коридора и прислонила к двери чужого номера. Внимательно осмотрела обе руки на предмет заноз. Потом присела на корточки и подобрала из кучи монет и обломков свои косметические принадлежности. Сложила обратно в косметичку. Сдула крошки голубой краски с зеркальца и протерла его чистым концом ковра.

Вернувшись к себе в номер, она нажала на телефоне единицу. Она хотела как лучше.

Добрый вечер, дежурная слушает.

Добрый вечер, сказала Пенни. Это из номера 34. Кажется, в коридоре у моей двери плачет ваша служащая.

Пенни влезла в пальто. Надела сумку на плечо. Захлопнула за собой дверь, убедилась, что заперто надежно. Перешагнула через столбики монет и пошла по коридору. Нажала кнопку вызова лифта и стала ждать, пока перед ней раскроются двери. Ждать пришлось долго.

Стоя у дверей лифта, она окликнула девушку; та сидела и плакала, скрестив ноги, опираясь спиной на изуродованную стену. Ход в бездну нависал у нее прямо над головой.

Сейчас к вам кто-нибудь поднимется, сказала Пенни бодрым голосом. Потерпите немного.

На дне шахты лежали невидимые в темноте кроссовка и смятая форма; они еще хранили тепло, но постепенно остывали. Рядом лежали монеты, штуки три-четыре, может, больше. А еще разбитые часы. Пластмассовый корпус расколот, циферблат в паутине трещинок.

Звякнул колокольчик. Двери лифта открылись. Пенни зашла внутрь. Двери лифта закрылись.

Она всем телом навалилась на дверь-вертушку и толкала ее вперед, пока не оказалась на улице. Вместе с настоящим, некондиционированным воздухом на нее снизошло облегчение. Слава богу, у нее не было комплекса вины, а если и был, то разве что вины мимолетной, в общем, ерунда, каприз воображения. Ей и требовалось-то всего ничего — сменить атмосферу. Она стояла у входа в отель и дышала, вдох-выдох.

Дождь прекратился. Пенни увидела впереди женщину в пальто, та медленно переходила улицу. Она нагнала ее у выставочного зала. Женщина смотрела через витрину внутрь, прикрыв глаза ладонью, чтобы не мешал отраженный свет уличных фонарей. Пенни тоже посмотрела. И увидела свой силуэт на фоне рулонов дешевых ковров.

Привет, это опять я, сказала Пенни.

Женщина ее видела, но, словно не замечая, продолжала глядеть в глубину зала.

За всем этим явно что-то кроется. Пенни носом, сердцем чуяла хороший материал. Можно сказать, чувствовала его. Она взяла след. И не отступит.

Интересно, что бы это значило, произнесла она. Курите?

Женщина помотала головой.

Терпеть не могу, когда плачут, сказала Пенни. Она зажгла сигарету, затянулась, выпустила дым. Но, к счастью, у меня нет комплекса вины, продолжала она. А что вы собираетесь делать? Может, направляетесь в какое-то интересное местечко?

Женщина пожала плечами.

Хотите зайти куда-нибудь выпить или перекусить? спросила Пенни.

Женщина отвернулась, что-то пробормотав. Пенни послышалось, что она идет смотреть на дым.

Я с вами, сказала Пенни. Обожаю дым.

Женщина рассмеялась, задохнулась, закашлялась. Потом потрясла головой, стараясь сдержать приступ. На дома, сказала она, уняв кашель.

А, сказала Пенни. На дома, понятно. Можно составить вам компанию? По правде говоря, мне совершенно нечем заняться, по крайней мере в данную минуту.

Лицо женщины было равнодушным. Помолчав, она кивнула.

Она повела Пенни за собой вдоль выставочного зала, потом по скверно освещенной улице, практически пустой, не считая трех машин, припаркованных возле китайской забегаловки.

Вы хотите присмотреть для себя дом? спросила Пенни

Мм? сказала женщина.

Я хотела спросить, может, вы ищете для себя дом, сказала Пенни.

Женщина снова издала смех с присвистом, переходящий в кашель. Да, сказала она. Угадали.

Они миновали компанию подростков, которые сидели и стояли, подпирая стену забегаловки. Привет, бросила на ходу Пенни. Приветик, передразнили парни. Один из них швырнул что-то им вслед. Смятую банку из-под пива. Парни покатились со смеху, стали что-то горланить. Пока, крикнула Пенни. Пока-а, закричали в ответ.

Женщина хромала. Но при этом шла удивительно быстро, и Пенни с трудом за ней поспевала.

Вы ударились ногой? Потянули мышцу? спросила она.

Да. Когда играла в теннис, сказала женщина.

С этим шутки плохи, сказала Пенни. Перед игрой надо обязательно сделать разминку, иначе можно что-нибудь себе повредить.

Дул ветер. Казалось, они прошагали несколько миль. Женщина часто останавливалась и кашляла. После нескольких попыток заговорить Пенни замолчала; ее озадачивала немая спина проводницы. Ее передергивало от звука кашля. Вполне возможно, что женщина — алкоголичка. Все это вызывало не меньшую растерянность, чем слезы горничной. Она уже жалела, что ушла из отеля, и подумала, не вернуться ли, пока она еще помнит дорогу. Но на обратном пути ей снова придется пройти мимо тех парней у забегаловки, только теперь в одиночку. К тому же вдруг за время ее отсутствия служащие еще не успели увести слезливую девицу. Так они добрались до городских окраин, и ветер доносил уже не запах по-зимнему сырого металла, но аромат сырой земли, изгородей и садовых участков. В центре небольшой лужайки перед каждым домом, дворик за двориком, росли розовые кусты — одни совсем голые, на других цветы побиты морозом.

Женщина остановилась.

Они стояли перед окном с раздвинутыми шторами; можно было поглазеть. Ребенок, девочка, сидела на диване и читала книжку. В комнату вошла женщина и что-то сказала. Девочка подняла глаза и отложила книгу. Потом вышла из комнаты, захлопнув за собой дверь.

Как вам этот? спросила Пенни, разглядывая дом. Одноэтажный домик, приземистый уродец, зажатый между соседями. Такой обойдется совсем недорого. Перед домом на открытой площадке, покрытой травой, стояло несколько машин. Одна была без дворников.

Тс-с, шикнула женщина. А может, она просто дышала с присвистом, Пенни не поняла. Женщина еще немного постояла перед окном. И двинулась дальше.

Миновав несколько домов, она остановилась у другого освещенного окна. Пенни подошла ближе. Какая-то женщина измеряла портновским сантиметром длину ног мужчине, который смотрел телевизор, стоя на стуле.

Это ваши знакомые? спросила Пенни. Женщина в пальто помотала головой. Потом кинула на Пенни свирепый взгляд; Пенни испуганно отступила назад. Мужчина, видимо, сказал что-то ужасно смешное. Женщина расхохоталась с полным ртом булавок. Ей вторил мужчина. Она вынула булавки изо рта и, отведя колючую руку подальше, села на пол.

В самый интересный момент, когда парочка за стеклом отсмеялась и стала обжиматься прямо на полу, женщина в пальто двинулась дальше. Она останавливалась перед каждым окном, в котором были раздвинуты шторы и горел свет, и стояла у ограды, откуда все было видно. От веранды к веранде, от одного дощатого домишка к другому, с таким же крохотным прямоугольным садиком, окошки у всех маленькие, словно съежились, свет за задернутыми шторами превращает их в сусального золота квадратики на черном фоне, а комнаты, куда Пенни удавалось заглянуть, забиты разнокалиберной мебелью. В углах торчали кресла-близнецы; всякая рухлядь валялась в грудах или была аккуратно, с маниакальной педантичностью разложена по полочкам и каминным доскам. В основном люди в освещенных комнатах смотрели телевизоры, а кое-где экраны отбрасывали яркий мигающий свет в пустые комнаты с незашторенными окнами, глядящими в темноту; вереница домов тянулась без конца. По краю каждого участка и чуть дальше, между тротуаром и дорогой, шли полоски нестриженой травы. Трава была муниципальная. Пенни шла по тротуару. Она изо всех сил старалась не ступать по траве.

А женщина все смотрела на людей, которые смотрели телевизор. Пенни поежилась, втянула руки в рукава, шмыгнула носом. Брр, произнесла она. Женщина вздрогнула; взлетевшая рука приказала: тихо.

Пенни отошла в сторону и прислонилась к фонарному столбу; она злилась. Под светом фонаря она заглянула в сумку в поисках парацетамола. К сожалению, не захватила. У нее начиналась простуда. Разболелась голова. Стоял жуткий колотун, чтоб его. Они перешли с бедной улицы, где дома были в заплатах или забиты досками, а садики какие-то обгрызенные, в квартал побогаче — тут машины были поприличнее, а в садах пестрели обрезанные ломоносы и высаженные под зиму анютины глазки.

Этот очень даже ничего, доверительно прошептала Пенни.

Женщина уставилась в окно, где средних лет женщина в халате пила из кружки, лакомясь с тарелки чем-то оранжевым. Иногда она бросала взгляд на газету, что держала на коленях, но больше смотрела куда-то вперед. Мерцающего отсвета не было. Видимо, она слушала музыку или радио. А может, просто сидела в тишине. Пенни вспомнила название улицы на стене углового дома. Отсюда как раз удобно вызвать такси. Ох, она же вынула мобильный телефон из сумки, он остался лежать рядом с телефоном в номере, а у нее не было при себе денег, чтобы позвонить в заказ такси! Господи, подумала Пенни. Вот черт. Сердце у нее ушло в пятки. Она испугалась.

Но ведь у этой женщины есть деньги, у нее полным-полно мелочи, Пенни сама видела, как в коридоре отеля та опустила монеты в карман. Сердце у нее подпрыгнуло. Где-то поблизости должна быть телефонная будка. А если бы Пенни очутилась здесь, в этих местах совсем одна (сердце снова ушло в пятки), она могла бы перевести оплату звонка на кого-нибудь из домашних или на редакцию, чтобы ей вызвали такси через службу «Говорящие желтые страницы» (сердце снова подпрыгнуло), которая может определить номер звонящего в любой точке страны, откуда бы ни совершили звонок.

Пока они переходили через поросшую травой насыпь, Пенни плелась сзади и лихорадочно думала, кому бы позвонить. Потом она вспомнила, в каком состоянии ее ботинки. По другую сторону насыпи, где шла улица, по обеим сторонам которой стояли на небольшом расстоянии коттеджи, по центру проезжей части между рядами припаркованных машин брела старушка, божий одуванчик.

Здравствуйте, сказала Пенни. Мы тут смотрим дома. Вам не холодно?

Старушка была без пальто. Искала свою кошку.

Она никогда не гуляла так поздно, сказала старушка. Стоило мне отвернуться, как она пропала. На нее это непохоже. Прямо не знаю, что делать.

Не волнуйтесь, сказала Пенни. Вы внимательно поискали в доме? Может, она спит в шкафу или под кроватью. Кошки очень самостоятельные. Они умеют о себе позаботиться. Идите домой, а то холодно. Она сама вернется. А может, она ждет вас дома.

Она у меня черно-белая, сказала старушка. Вы ее не видели?

Нет, сказала Пенни.

Белое пятнышко над глазом, вот здесь, и белая манишка. Она никогда не гуляет. Она могла проскользнуть в дверь, когда приходили из Общества спасателей. Должно быть, убежала, пока я ходила за кошельком. Я не пускаю ее на улицу. Она никогда не гуляет.

Тем временем женщина в пальто проковыляла приличное расстояние и собиралась повернуть за угол. Пенни просто не верилось, что ее спутница успела уйти так далеко. Она снова испугалась. Она попрощалась со старушкой, но та согнулась, чтобы заглянуть под машину, и не расслышала. Пенни побежала вдогонку за женщиной. Каблуки не давали бежать быстро. Сгорбленная хромая фигурка исчезла где-то за железнодорожным мостом.

В конце концов Пенни увидела ее на бетонной скамье перед небольшим зданием, видимо, торговым центром. За спиной женщины виднелись библиотека и два магазинчика. В витрине обувного все туфли пестрели рождественскими украшениями. Второй магазин был закрыт; в голой темной витрине виднелась надпись: «Скидка на все товары 50 %»; внутри — одни пустые полки. Вывеска над входом: Хилтонз. Самое лучшее. Пенни даже не могла понять, чем здесь торговали раньше, до ликвидации. Ей стало грустно. Она отвернулась и стала смотреть в другую сторону. Поблизости раздавался непрерывный грохот; повернув голову, она увидела двух мальчишек на скейтбордах, которые прыгали на покатую бетонную стену за магазинчиками.

Чем бы дитя ни тешилось, сказала Пенни.

Женщина закуталась в пальто с головой. Пар от дыхания вырывался из отверстия между пуговицами.

В вестибюле закрытой библиотеки был городской телефон. У Пенни екнуло сердце. Она подошла к телефону и сняла трубку. Работает! Слава богу. Какое счастье. Самое время вежливо поинтересоваться: вам не кажется, что лучше взять такси и вернуться в отель? Стало холодно, и вообще, мне пора. Мне надо работать, большое спасибо за приятную прогулку. Но в тот момент, когда она, присев на скамью рядом с женщиной, открыла рот, туда занесло ветром волос. Он не принадлежал ни ей, ни женщине в пальто. Волос был длинный. И явно чужой. Пенни с омерзением вытащила его изо рта. Потом, зажав пальцами, вытянула руку вперед. Кончики волоса развевались на ветру.

В каком-то смысле это то же самое, да, абсолютно то же самое, подумала она, что заглядывать в окна разных домов и наблюдать за людьми, которые об этом не догадываются. Женщины с шитьем в руках перед телевизорами, что освещают гостиные вместо каминов. Мужчины, нежно кладущие сигареты меж губ или спящие с отраженным мерцанием на лице. И еще — бесконечное поглощение пищи и питья; она весь вечер наблюдала с улицы за этим занятием ни о чем не подозревающих людей. Подумать только! Но если бы эти люди посмотрели в окно, в черный квадрат комнаты между раздвинутыми шторами или поднятыми жалюзи, то увидели бы вовсе не черноту, и уж конечно не тех, кто на них смотрит, а отражение самих себя в отражении собственной гостиной. А если бы они выключили свет, подождали, пока глаза привыкнут к темноте, и опять посмотрели, интересно, что бы они увидели там, за окном? Кого бы они там увидели? Может, они бы вообще ничего не увидели?

Наблюдение за привычной перистальтикой чужих жизней доставляло какое-то порочное, тошнотворное наслаждение; Пенни отталкивала и одновременно завораживала мысль о том, что, стоит повернуть выключатель в комнате или ухватить самую настоящую «нить» — волосок с чужой головы, предмет, наделенный эфемерностью, неповторимостью и особой интимностью — и она может установить с кем-то невидимую связь. Она подняла руку повыше. Ветер сдул волос с перчатки, и Пенни следила за его полетом вдоль тротуара, пока не потеряла из виду. Тогда она повернулась, чтобы наконец хорошенько рассмотреть женщину, что сидела, дрожа от холода, рядом с ней на ледяной бетонной скамье.

Та выглядела усталой. Она дышала прерывисто и шумно, словно через несколько слоев влажной ткани. Каждый вдох отдавался в груди приглушенным, но явственным эхом. Можно было подумать, что ее терзает неведомая сила. Была в ней какая-то обреченность; рассеянный взгляд, стянутая кожа вокруг рта, особенная манера сидеть — все это наводило на мысль, что она будто отключена от источника питания и держится только за счет аварийного блока, запасы энергии в котором на исходе. Она сжимала кулаки, но то был жест покорности; ботинки свободно болтались, словно были с чужой ноги. Сгорбленная поза, походка, неуклюжая и осторожная, страдание от холода и в то же время безразличие к нему — все это настойчиво свидетельствовало; и Пенни силилась понять, о чем. С одной стороны, эта женщина была неизвестно кто. А с другой, она произвела на Пенни колоссальное впечатление. Пенни не могла припомнить ничего подобного, и вдруг до нее дошло, что среди всех, с кем ей приходилась встречаться в жизни, среди этих сотен, тысяч людей, никто и близко не напоминал незнакомку.

Пенни решила посвятить ей еще немного времени, а потом вернуться в отель. Мало ли что может произойти. Она обожала в себе это качество — готовность к риску, к приключениям, вроде нынешнего.

Она вежливо подождала, пока женщина прокашляется. Потом вытащила из сумки сигареты и начала.

Точно не будете? спросила Пенни.

Это вредно, сказала женщина.

Вы не против, если я покурю? спросила Пенни снова.

Женщина помотала головой.

Как вас зовут? продолжала Пенни, закуривая. Чем зарабатываете?

Зарабатываю? сказала женщина.

Ну да, сказала Пенни. На жизнь.

A-а, жизнь, сказала женщина. Хриплый голос раздавался из пальто. Пенни ждала продолжения, но напрасно.

Холодная ночка, сказала она.

Ясная, откликнулась женщина. И показала вверх.

Высокое небо было усыпано звездами. Красиво, сказала Пенни. И поежилась. Она решила зайти с другого боку.

Как вы думаете, что она затеяла, горничная в отеле? спросила она женщину.

Та снова пожала плечами.

Пенни поедала глазами телефон за плечом женщины. Вдруг та заговорила.

Она хотела проломить стену, сказала она.

Да, сказала Пенни. Она была какая-то растерянная, ни дать ни взять брошенный щенок. Думаю, такие молоденькие девушки не должны работать. Хочу с этим разобраться, когда вернемся в отель. Вы согласны?

Она не сбежала, сказала женщина.

Пенни неуверенно кивнула.

Это были ее деньги, сказала женщина.

A-а, ничего не понимая, ответила Пенни. Теперь я тоже потерялась.

Да, сказала женщина. Это хорошо. Значит, на самом деле вы ни за что.

Что? спросила Пенни.

Не потеряетесь, сказала женщина.

Да-да, сказала Пенни. Не потеряюсь. Понятно.

Если ты знаешь, что потерялся, сказала женщина, значит, ни за что не потеряешься.

Пенни запомнила эту мысль. Если знаешь, что потерялся, значит, на самом деле ни за что не потеряешься. Так, что ли? Она не поняла. Умно, произнесла она вслух.

Женщина кивнула.

А потом сказала: помните старуху на углу Морган-Роуд? Она вам сказала, что потеряла кошку?

Бедная, сказала Пенни. Надеюсь, кошка найдется.

Нет, сказала женщина. Она ищет ее каждый божий день. Никакой кошки нет. А если когда и была, то пропала давным-давно.

A-а, сказала Пенни. Видно, вы не раз совершали подобные вылазки. Вы часто здесь бываете?

Сомневаюсь, что кошка существует, проговорила женщина.

Пенни знала, что некоторые люди предпочитают жить в отелях, а не в собственном доме или съемной квартире. Вы живете в отеле? спросила она.

Молчание.

Пенни затушила сигарету о подлокотник бетонной скамьи. Она решилась еще на одну попытку. Последнюю.

Вы родом не отсюда, верно?

Женщина покачала головой.

А откуда? спросила Пенни.

Женщина молча дышала.

Забавно, сказала Пенни, словно обращаясь к самой себе. Когда меня об этом спрашивают, я обычно вру. Это называется невинная ложь. Я рассказываю, что у меня было несчастное детство и что я сирота. Интересно, человек и в тридцать лет остается сиротой? Этой байкой я всех потчую — на вечеринках, и не только. Говорю: вообще-то я сирота, и смотрю в лицо собеседнику, вы не представляете, как забавно наблюдать внезапное замешательство. Думаю, во-первых, люди воображают, будто я прошла через тяжкое испытание, которое в будущем, после смерти родителей, ждет и их. Но в то же время они видят во мне ранимую личность, которая нуждается в особой заботе. Этого я и добиваюсь. Но надо же излить кому-нибудь душу. Со мной это редко бывает, сказала Пенни.

Она взглянула на женщину. Кажется, та слушала. Пенни продолжала.

Вообще-то мои мать с отцом оба живы-здоровы. Хотя смотря откуда посмотреть. Теперь они живут в разных городах, так что на Рождество нам с братом приходится мотаться туда-сюда. Оба они хорошо обеспечены. Мы росли в полном довольстве. Мое детство было в меру сладким, в меру гадким. Раз уж я пустилась в откровения, то расскажу все без утайки. Мой отец изменял матери направо-налево — как делают большинство мужчин. И вот в подростковом возрасте, когда я просекла, что происходит, то начала, что называется, подворовывать. Ну, скажем, в магазинах. В гостях тоже, но в основном в магазинах.

Женщина вроде бы слушала.

Я тибрила все, что попадалось под руку, откуда только можно. Это оказалось на удивление просто. Я прятала украденные вещи под кровать; думаю, они до сих пор находятся в отцовском доме. Особенно виртуозно я воровала украшения для волос; они проскальзывают в рукав незаметно, словно сами собой, раз — и целая горсть побрякушек, каждая в отдельном пакетике, с крючка да в сумочку или в рукав. Они так и лежат кучей под моей девичьей кроваткой, все эти нераспакованные пластмассовые шарики и цветные резиночки. А еще косметика и компьютерные игры. Приезжая к отцу, я обычно достаю свои запасы и перебираю. Еще у меня там много одежды. Юбки, джемпера, маечки. У меня под кроватью, можно сказать, обесценившийся клад. Все шмотки сплошь розовые, серые, голубые да бежевые. Старомодные до слез. На кухнях у знакомых я воровала кружки, ложки, всё подряд. Я поставила цель: унести из каждого дома как минимум один «сувенир».

Не сработало. Теперь про мать, подумала Пенни.

Мать всегда больше любила брата, начала она. И я всегда об этом знала. Только теперь мне по фигу. А тогда было совсем не по фигу, наоборот, и я отомстила ни о чем не подозревающей матери в постели — стала спать со старым другом родителей. Случайно встретилась с ним на станции в пригороде Лондона. Он был частым гостем в нашем доме, я хорошо его знала. На вид этакий, знаете, добрый папашка, все они одинаковые.

Наконец-то женщина кивнула. Клюнула, подумала Пенни и почувствовала, как по затылку пробежал озноб азарта.

Я подумала: вот тебе. И отомстила: мы наспех потрахались в пустом станционном зале ожидания. Первый мужчина. Это было потрясающе. И в то же время так убого. Омерзительно. Вы понимаете?

Женщина сочувственно посмотрела на Пенни. Та ответила ей жалобным взглядом. Секс, констатировала она про себя, сохраняя на лице маску страдалицы. Если не срабатывают истории про воровство и про девочку, которую не любили папочка с мамочкой, упирай на секс, не ошибешься.

Она продолжала.

Он любил, чтобы я носила очень короткие юбки. Я здорово наловчилась красть мини. Мне было семнадцать. Он был главным редактором газеты. Кстати, именно он устроил меня на первую работу. Так что эта интрижка оказала положительное влияние на мою жизнь, причем в разных планах.

Женщина вдруг разволновалась. В газете? В настоящей газете? спросила она.

В «Мире», ответила Пенни. В нашей газете полно «воды». Буду честной до конца: нам приходится заполнять газетную площадь в очень сжатые сроки. Этим я и занимаюсь. Моя работа — «лить воду» для людей вроде нас с вами.

Она толкнула женщину в бок, как закадычную подругу. Женщина мотнула головой. Значит, вы работаете не в газете? спросила она.

Я работаю в «Мире», сказала Пенни. Ну, «Мир». Знаменитый «Воскресный Мир».

Это газета? спросила женщина.

Ну да, «Мир», повторила Пенни.

В смысле, этот, как его, позабыла слово, сказала женщина и описала руками большой круг, будто стараясь обхватить нечто необъятное.

Пенни засмеялась. Просто не верится, что вы не слышали про «Мир», сказала она. Но тут глаза женщины округлились, и она высунула голову из пальто.

Так вы журналистка? спросила она. Берете интервью у людей, и все такое?

Ну, в основном интервью, сказала Пенни. Все такое, как правило, не слишком занимательно.

Это в вашей газете была та страница? спросила женщина. Она размахивала руками. Пенни откинулась на спинку скамьи.

Возможно, сказала она. Какая страница?

Про вещи, которые носят с собой бездомные, ну, про то, что лежит у них в карманах.

Хм, произнесла Пенни.

Там должны были напечатать фотографии вещей разных людей. Надо было выложить их из карманов на землю все до одной. А рядом должны были написать о самом человеке, объясняла женщина. Имя, место, где сделана фотография, в таком духе.

Нет, что-то я не помню такого материала, сказала Пенни. По крайней мере, за время моей работы в «Мире».

А вы давно там работаете? спросила женщина.

Уже четвертый год, ответила Пенни.

Глаза женщины затуманились. А, сказала она и отвернулась. Но вскоре повернулась снова. А вы не помните такую страницу, может, видели в другой газете? спросила она.

Нет, сказала Пении, качая головой. В «Мире» точно не видела. Некоторые издания еще делают такие репортажи. Думаю, это была другая газета, мы редко занимаемся подобными экспериментами. Буду с вами откровенна: это не актуальный материал. Да, при прошлом правительстве в моде были слезные истории о несправедливости общества и судьбе маленького человека. Но при нынешнем это выглядит как дурацкое нытье. Сейчас про это никто не пишет. Разве что про наркотики. Они по-прежнему актуальны.

А там были и наркотики, сказала женщина. Все их принимают. Мы, бездомные, все колемся. Все без исключения.

Вы все колетесь, повторила Пенни.

А как же, сказала женщина. Дурь, она как бы трахает мозг. Причем как следует. Извиняюсь за выражение, сказала она, словно спохватившись.

Так вот чем вы занимаетесь, произнесла Пенни.

Она здорово изменяет человека, сказала женщина.

Бездомного, сказала Пенни.

Да любого, сказала женщина. Он превращается в грязную скотину.

Женщина умолкла. Сидела и ничего не говорила. Потом покачала головой. Бессильно подняла руки ладонями вверх. Ой, извиняюсь за выражение, повторила она.

Я просто дура, думала Пенни. Какая же я дура. Во-первых: это пальто. Мелочь в карманах. Грубая кожа, вонь, апатия, безразличие. Бесцельное шатание. Дыхание со свистом. Я просто дура. «Пенни летит в пропасть». «Пенни пала». Неплохой заголовок. Ее вдруг снова разобрал смех. Затем она вспомнила про телефон, такси и теплый номер с задернутыми шторами.

Женщина что-то говорила. Что-что? спросила Пенни.

Вещи, стоит их тронуть, сказала женщина, ну, рассыпаются.

Знаете, вечером, когда мы встретились, я думала, у вас номер в отеле, сказала Пенни.

Ага, ответила бродяжка. Так и было.

A-а, сказала Пенни. Она поднялась и стала притопывать ногами. Ботинки совсем расклеились, ноги заледенели. Пенни подумала, не дай бог, я их отморозила.

Про что вы там пишете — про всякие новости и исторические события, типа той войны в Заливе? спросила бродяжка.

Мм? произнесла Пенни. Нет-нет, я пишу колонку «Стиль жизни». Правда, как-то для одной статьи мне пришлось прыгать с парашютом. Это был кайф.

Вот это да, вежливо удивилась женщина.

Пенни вышла на проезжую часть. Мимо проезжали машины, но такси было не видать. Здесь ходят такси? прокричала она. И потопала ногами.

Можно попросить вас об одолжении? спросила женщина.

А? крикнула Пенни, она стояла на середине дороги, прикидывая, берут ли местные таксисты кредитные карточки.

Можно узнать у вас смысл?

В каком смысле, смысл? спросила Пенни, возвращаясь на тротуар.

Есть одно слово. Я не знаю, что оно значит.

Давайте. Какое слово? спросила Пенни, постукивая каблуком о каблук, глядя на дорогу в поисках признаков другого мира.

Моисоста, сказала женщина.

Пенни замерла на месте. Мои что? спросила она.

Женщина громко повторила слово по буквам. Пенни покачала головой.

Нет, сказала она. Я не знаю, что это за слово. Лично я никогда такого не слышала.

Оно из стихотворения, сказала женщина. Моисоста, вы.

Пенни открыла сумку. Достала ручку и стала искать, на чем бы записать. Женщина произнесла слово еще раз, и Пенни записала его печатными буквами на внутренней обложке чековой книжки. Потом внимательно изучила надпись, держа книжку под светом из окон библиотеки, и покачала головой.

Нет, сказала она. В первый раз вижу. Похоже на иностранное. Может, французское? Мне очень жаль, но…

Пенни поразило, что она и впрямь испытывает сожаление. Она снова взглянула на бродяжку. И подумала, как эта женщина может так заблуждаться — верить, что на Луне есть гравитация. Все знают, что это не так. Пенни улыбнулась про себя. И сделала запись в чековой книжке.

Как вас зовут? спросила она женщину. Прошу вас, скажите. Сегодня я провела удивительный вечер. Встреча с вами перевернула мою жизнь.

Женщина как будто была польщена.

Дженет, сказала она.

Дженет. Дальше? спросила Пенни, записывая.

А зачем вам это знать? спросила женщина.

Просто так. Чтобы лучше запомнить, ответила Пенни.

С минуту женщина раздумывала. А потом сказала: Фримен. Дженет Фримен.

Пенни Уорнер, сказала Пенни. Было приятно познакомиться. Она сняла перчатку и протянула женщине руку. Та, приятно пораженная, сжала ладонь Пенни холодными пальцами.

Это вам, Дженет, сказала Пенни. На всякий случай.

Пенни опустила сложенный чек женщине в карман и, засунув поглубже, прихлопнула сверху. Она забыла про испорченные ботинки. Ее сердце забилось и взлетело от радости, вознеслось трепетной птицей высоко-высоко.

Да, кстати, сказала Пенни. Подвезти вас до отеля?

Бродяжка покачала головой.

Ну, ладно. Так вы не знаете, здесь где-нибудь ходят такси? спросила Пенни. Кстати, Дженет, может, вы будете так добры и одолжите мне денег, чтобы вызвать такси по телефону? Мне пора возвращаться. Работа.

Тем временем женщина сунула руку глубоко в подкладку пальто, вытащила монетку в двадцать пенсов и уже протягивала ее Пенни.

Держите, сказала она.

К тому времени, когда Пенни добралась до отеля, мысль о том, что она выписала слишком крупный чек, не давала ей покоя. Поднявшись на лифте на свой этаж, она уже приняла решение.

Двери лифта раскрылись. Пенни выглянула наружу.

Девушки не было. Мелочь с ковра тоже исчезла. Всё прибрали. Но жуткий пролом в стене зиял по-прежнему. Пенни прошла мимо, отвернувшись, чтобы ничего не видеть. Она отперла свою дверь. В стерильно чистом номере пахло новым компьютером.

А что, здесь симпатично, подумала она.

Она плотно задернула шторы, скинула с ног грязные, никуда не годные ботинки и плюхнулась на кровать.

Как я устала, подумала она.

Ни на том, ни на другом телефоне сообщений не было. Она включила компьютер. Часы на мониторе показывали 11:15. Новой почты не было. На секунду ее охватило острое чувство одиночества. Затем она прямо с ходу набрала первый абзац текста. Перечитала. Он практически не требовал исправлений.

Неплохо, подумала она.

Она потянулась к телефону и набрала 1.

Добрый вечер, дежурная, произнес голос.

Здравствуйте, сказала Пенни, это из тридцать четвертого номера. Я хочу заказать клубный сэндвич.

Конечно, мадам, ответил голос. Я переключу вас на «Обслуживание номеров».

Еще одна просьба, сказала Пенни. Вы не подскажете код платных каналов в телевизоре? Я не смогла найти информацию в брошюрах, хотя перерыла весь номер.

Конечно, мадам. В нашей брошюре в разделе «Платные каналы» указано, что необходимо просто набрать дважды цифры вашего номера. Таким образом, код платного канала в вашем номере будет тридцать четыре — тридцать четыре.

А, сказала Пенни.

Обслуживание номеров, произнес голос.

Это из тридцать четвертого номера, сказала Пенни. Принесите мне, пожалуйста, клубный сэндвич.

Разумеется, мадам, ответил голос. Какой напиток к сэндвичу?

Какао, сказала Пенни.

Да, мадам. Со сливками?

Без, сказала Пенни.

И повесила трубку. Она пультом включила телевизор и быстро пробежала по каналам, пока не нашла тот самый закодированный, что начала смотреть в начале вечера. На экране появилась надпись: теперь надо было нажать на пульте кнопку платного просмотра. Пенни нажала. Канал включился мгновенно. Женщина в мужской широкополой шляпе и расстегнутом плаще сидела в машине возле какого-то дома. Она явно изображала частного сыщика; у нее был фотоаппарат с чудовищно длинным объективом. Глядя в объектив, она наблюдала за мужчиной и женщиной, которые неистово трахались на кухне. Сыщица посмотрела-посмотрела, а потом опустила фотоаппарат и засунула себе палец в рот. Женщина на столе застонала. Она держалась за стенку буфета. Мужчина что-то сказал ей приглушенным голосом. Потом перевернул ее на живот и вошел сзади. Женщина застонала громче. Прямо у ее головы висел набор ножей, рядом стояло блюдо, насколько рассмотрела Пенни, с нарезанным сырым мясом, а в плетенке лежали пирожные с белой глазурью и красными вишенками. Мужчина намотал кусок мяса на указательный палец и, похоже, собирался засунуть его женщине в задний проход. Камера перешла на женщину в машине, которая тем временем вынула объектив из фотоаппарата и положила себе между ног. О-о, простонала она. И, не вставая, стала елозить по нему взад-вперед.

Пенни дописала второй абзац и перечитала вслух.

Отлично, решила она.

Вдруг она что-то вспомнила и достала чековую книжку. Она ведь записала на ней слово. То самое, значение которого хотела узнать бродяжка. Из праздного любопытства Пенни вызвала компьютерную программу «Правописание» и набрала по буквам мо, потом и, сос и та, но поле поиска осталось пустым. Через секунду программа предложила заменить искомое слово на моста. Она посмотрела в тезаурусе. Слово не найдено, отвечала программа. Выберите другое слово для поиска. И предложила следующий список слов на замену: мои, мост, мостик, мостить, мостовая, мостостроительный.

Пенни принесли заказ.

Она подписала счет, поела, попила.

За едой она вспоминала прошедший вечер. Скучным его не назовешь. Напротив, он оказался на редкость интересным. Никто бы не поверил, что она совершила прогулку по самым подозрительным районам города и заглядывала в чужие окна в компании бездомной, которая спрашивала у нее смысл. Кто, кроме Пенни, пошел бы на это? А ей понравилась эта бродяжка, которая водила ее смотреть на садики перед домами — в одном они видели старый диван, в другом холодильник — садики с позабытыми детскими игрушками, а где с фуксиями, розами и аккуратными темными газончиками. Сады Старой Англии. Так и слышится: «Великобритания Блэра на заре Нового Тысячелетия». Она должна предложить этот заголовок. Его стоит обмозговать. Класс: яркая мысль, немного китча, старомодная помпезность плюс определенная социальная направленность. Она была довольна. Она не ожидала, что эта авантюра принесет столько пользы.

Ей пришло в голову, может, бездомная обходила дома в поисках, чем бы поживиться.

Пока не забыла, Пенни набрала номер круглосуточной банковской службы и ввела свой пароль. Потом назвала оператору номер выписанного чека.

Аннулировать? спросил оператор.

Пенни медлила с ответом. Она вдруг застыла, словно на нее направили пульт дистанционного управления и нажали «паузу». В это бесконечное мгновенье ей вспомнилось все: толщина и худоба монет; великие часы, взирающие сверху на Темзу и на здание парламента, маятник которых не выходит из строя благодаря столбику мелочи; бородатый мужчина, взбирающийся по древним ступеням, зажав в кулаке перо и горошину; а еще как взятая у бродяжки монетка, что провалилась в щель автомата, позволила человеку на другом конце провода поднять трубку и услышать ее голос.

Алло, сказал мужской голос. Алло!

А теперь она сидела на кровати в номере с трубкой в руке и разговаривала с незнакомым служащим круглосуточного отделения банка.

Да, будьте добры, сказала она.

На мгновенье она подумала, что даст слабину. На мгновенье ее мир пошатнулся. Но, слава богу, уже все в порядке. С этим чувством она продиктовала в трубку две последние цифры выписанного чека; наверное, это было жестоко по отношению к бродяжке, учитывая проведенный вместе вечер и особенно — происходящее в данный момент на экране телевизора. Но дверца, что приоткрылась у Пенни в сердце, захлопнулась. Слава богу, подумала она снова, восхищаясь собой, во-первых, за порыв великодушия, а во-вторых, за способность вовремя остановиться, за то, что она обладала необходимым для этого здравым смыслом. Раз уж человек бедный, значит, бедный. Он просто-напросто не умеет обращаться с деньгами. Для человека непривычного деньги — сплошная морока. Без них даже легче. Как говорится, легче верблюду пройти сквозь игольное ушко…

«Как бродяжке счастье привалило». «Пенни с Небес».

Она рассмеялась. Здорово сказано. Она была просто в ударе. Дописав последний абзац статьи про отель, она еще раз просмотрела текст.

То, что надо, подумала она.

Опасаясь вызывать по телефону горничную (вдруг пришлют ту девушку, что рыдала в коридоре), она сама стянула с постели покрывала и одеяло. Как всегда, проверила простыни на предмет следов от сигарет, крови, всяких там пятен, волос.

Закончив статью, она сохранила текст и отправила по электронной почте. Она не стала выключать телевизор, что-то сыто бормотавший на малой громкости у стенки, свет тоже оставила. (Обычно это прогоняло сны, но в ту ночь ей снова приснится, как она падает из самолета, на спине — бракованный ранец, стропы и веревки перепутались и парашют не раскрывается, а она парит над безлюдным английским ландшафтом, и деревья кажутся такими крохотными, что хочется взять одно, зажать между большим и указательным пальцами и положить на язык, словно заморский деликатес, который не знаешь, как правильно есть. Но вдруг кто-то поймет, что она этого не знает, или вдруг за время полета дерево в желудке вымахает до своих истинных размеров, уподобившись земным собратьям, разорвет ей чрево, и оттуда вырвутся на свет новорожденные листья и ветви, ствол и корни?) Она собрала и упаковала в чемодан гостиничный шампунь, блокнотики, ручку, карандаш, ватные шарики, бархотку для обуви и крем для рук, потому что завтра рано утром отправлялась на юг, домой.

Она вытянулась во весь рост. Кровать была гигантская. Постель пахла чем-то сладким и уже успела нагреться от ее тела. Пенни была готова немедленно провалиться в глубокий, крепкий сон.

Само совершенство, подумала она, засыпая.

ОТЕЛИ «ГЛОБАЛ»

Не важно, в каком уголке мира вы очутились, главное, что рядом есть «Глобал». Да, вы можете находиться где угодно — даже в родном городе. Здесь вы спокойно поработаете и отдохнете, надежно укрывшись «от всего этого» в великолепных просторных номерах. Их неповторимые интерьеры, созданные по оригинальному проекту, выше всяких похвал. Это лишь одно из фирменных отличий уникальной сети отелей «Глобал». Здесь вам будет хорошо.

Почему стоит поехать в «Глобал»?

Для этого не нужен повод. Сеть «Глобал» — это комфортабельные, как правило, небольшие отели в современном стиле с уютной атмосферой. И они по праву занимают место под солнцем. Разумные цены и элегантная обстановка позволяют им оставлять далеко позади всех конкурентов. Ибо здесь исполняются желания.

Почему стоит пожить в «Глобал»?

Да вам просто не захочется уезжать! Где бы вы ни оказались — в Нью-Йорке, Брюсселе, Лидсе, — мы с полной уверенностью гарантируем, что в отеле «Глобал» вас, как и автора статьи, подстерегает соблазн целый день просидеть в номере, упиваясь пышной роскошью обстановки. Сидя в кресле, вы ощутите поистине домашний уют, и уже не захотите подняться, не говоря уж о том, чтобы покинуть номер. А еда! О ней можно говорить часами. Это еще одна причина, по которой вы не захотите уезжать. Сеть «Глобал» делает ставку на лучших шеф-поваров с многолетним опытом, поэтому в любом отеле вас ждут разнообразные и изысканные блюда высочайшего качества.

Светская жизнь

Это превосходное место для проведения деловых встреч, оборудованное по последнему слову техники, удовлетворит запросы как одного бизнесмена, так и небольшой конференции. Смеем заверить, что доступные цены «Глобал» в любом случае достойны вашего внимания.

Зимний отпуск

Давайте признаемся честно: зимой тяжело работать, тяжело переносить погоду и вообще жить. Вам предлагается альтернатива: неземное блаженство в комфортабельных условиях, безупречное обслуживание и само удовольствие от пребывания в номере с видом «от Глобал» и возможности пользоваться телевизором новейшей модели. Почему бы на время не позабыть обо всем? Максимум стиля, минимум забот… Классические и, безусловно, современные отели «Глобал» — это идеальное убежище, с особой, ни с чем не сравнимой атмосферой.

Рубрика «Совершенство от „Мира“» присуждает сети отелей «Глобал» девять баллов из десяти.

Безупречный стиль, безупречный отдых.

Превосходное место.