Перед тем как покинуть свой лесной лагерь, английские ученые получили представление о том, что произойдет с их тщательно исследованным двадцатикилометровым квадратом. Однажды сюда подъехал джип, из которого вышли трое мужчин. Они походили на всех обычных посетителей лагеря, но все же чем-то резко отличались от них. Они расхаживали с важным видом, так, как будто бы это место принадлежало им. Более того, чтобы поддержать это впечатление, они сказали нам, что так оно и есть. Они были представителями тех лиц, которым принадлежит не только район лагеря, но и вся окружающая его огромная территория.

Они сказали, что прибыли сюда потому, что слышали об английском лагере, а потом узнали, что это место покидают. Они решили выяснить, что здесь может оказаться полезным для них, когда они наконец начнут осваивать свое наследство. Их заинтересовали хижины, алюминиевая лаборатория, водонапорная башня и некоторое оборудование. В заключение они предложили, чтобы все это оставили им. Они не возражали против присутствия англичан на их земле, и поэтому было бы кстати получить кое-что в виде компенсации. Они не требовали и не были высокомерными. Они просто проявили практический подход.

К сожалению, как объяснил им Иен Бишоп, имелись планы превращения всей этой территории в постоянный исследовательский центр. Таково было намерение Королевского общества и Королевского географического общества, и руководители бразильской науки в настоящее время изучали возможность осуществления подобной идеи. Во всяком случае, если даже такой центр не удастся сделать постоянным, то для бразильских ученых будет полезным любое оставленное оборудование. Оно не может перейти к землевладельцу, сколь бы полезной ни была его земля. Гости согласились с этими доводами и сели пить кофе.

Они объяснили нам, что намереваются делать с землей. Конечно, они выжгут основную часть леса, точно так же, как это делают другие. В районах галерейного леса они, вероятно, будут сеять рис, а в кустарниковой саванне будут пасти скот. Они заявили: «Вы будете поражены, если вернетесь сюда через несколько лет. Вы здесь ничего не узнаете. Здесь будут дороги, вместо этих хижин — дома, а лес исчезнет». Мы слушали молча и продолжали молчать, мысленно представляя себе неминуемое разрушение. А гости что-то терпеливо измеряли, считали и исследовали. Мы же представляли себе, как вскоре здесь повсюду будет бушевать пламя.

После нескончаемых беззаботных восклицаний о предстоящем прогрессе эта троица покинула нас. В конце подъездной дороги, там, где она соединялась с главной дорогой, они опять вылезли из джипа и вбили в землю два столба. Между столбами крепко-накрепко прибили доску, на которой были написаны имена членов синдиката, которым принадлежит эта местность. Доска была не очень большая, и надпись на ней можно было прочесть только вблизи, но все же эти красные буквы на белом фоне были такими же кричащими, как клякса на чистом белом листе бумаги. По обе стороны дороги на многие километры протянулась зелень, и вдруг среди нее появилась эта предупредительная надпись. В ней таилась огромная сила, и этот поворот к лагерю никогда уже не станет прежним. В прошлом здесь была «наша» дорога к «нашему» лагерю, с этого же момента все стало по-иному. Владельцы заявили права на свою собственность, и настоящим гостям пришло время уезжать.

Отъезд всегда грустен. Когда наступил этот момент, а поток ученых из Лондона сократился и затем полностью иссяк, бразильские власти все еще не приняли решения о том, каким образом они смогут использовать лагерь. Они не смогли даже выделить сторожа для присмотра за лагерем, пока продолжались переговоры, вследствие чего все, что представило бы ценность в случае открытия здесь вновь исследовательского центра, пришлось забирать. Потребовалось много времени на то, чтобы убрать все созданное здесь, упаковать, разобрать и отослать оборудование, доставленное сюда со столь большим трудом. Местное население, и даже те, кто жил далеко от лагеря, приходили в лагерь понаблюдать, попросить и даже потребовать что-нибудь в надежде, что они в результате станут богаче. Конечно, все ценные вещи были отправлены назад в город Бразилиа, но представления о ценности вещей у одних не такие, как у других. Грустно было смотреть на людей, тащившихся из лагеря с обломком доски, или пустой банкой от аэрозоля, или с любой сломанной вещью, но подобные визиты продолжались непрерывно, до тех пор пока последний грузовик не уехал с последними ящиками. Даже и после этого кое-кто приходил, хотя уже не столь регулярно. И через три-четыре недели после отбытия последнего грузовика среди руин бродили случайные собиратели, подбиравшие ценности, значительно меньшие, чем полдоски или пустая банка.

Учитывая большую работу, проделанную в этой местности, составленные карты и собранные коллекции во всех уголках, двадцатикилометровый квадрат вполне мог бы стать научным заповедником в бескрайних просторах Мату-Гросу. Он мог бы о многом поведать людям, вторгающимся в эти места. Он мог бы рекомендовать проведение определенной политики и — возможно, небезрезультатно — отговаривать пришельцев от действий, которые могут уничтожить то самое место, в которое они вторгаются. Возможно, этот хорошо исследованный квадрат слишком опередил свое время, ибо приглашают экспертов для содействия в решении какой-либо проблемы только тогда, когда она становится почти неразрешимой.

Несоответствие между работами, проводившимися в лагере и на соседних фазендах, было разительным во всех отношениях. Кто-нибудь из нас, занимавшихся исследованиями почвы, может обратиться в английский журнал, где полученные им результаты будут когда-нибудь опубликованы, тогда как фазендейро, не менее этого исследователя заинтересованный в тех же самых почвах, несомненно, не испытывает ни малейшего желания прочесть об этом любую научную статью, не говоря уже о публикации в другой стране и на другом языке. Здесь мы встречали gerente, в ведении которого находились уже двадцать тысяч голов скота и который впервые в жизни искал в книге сведения о сибирской язве. Остается только надеяться, что он узнает о ней, когда тысячи коров заболеют этой болезнью, дав ему более наглядный урок, чем это сможет сделать любая книга.

Между гостями и хозяевами пролегала пропасть еще в одном направлении. Почти все ученые, прибывавшие в эту местность, сожалели и даже негодовали по поводу того, что лес исчезает. Те же, кто сводил этот лес — или непосредственно с помощью топора, или путем предоставления средств для оплаты его уничтожения, — казались менее озабоченными столь решительным изменением ландшафта. Англичане, хотя они и приветствовали мысль об увеличении продуктивности всех этих необитаемых земель, относились в основном к сторонникам сохранения природы, но больше всего они негодовали по поводу того, что преобразование земли осуществляется неразумно. Если уж лес должен исчезнуть, то его должно сменить что-то полезное для общества. Если же лес используют, а на его месте появится опустошенная земля, как это было со многими другими девственными землями, то подобная катастрофа была бы хуже всех предыдущих, поскольку это означало бы, что все предыдущие примеры нисколько не изменили людскую жадность и нежелание чему-либо научиться.

Правда, бывали случаи, когда стремление к сохранению природы у англичан явно ослабевало. Возможно, это имело место в конце целого дня ходьбы по сухому лесу, особенно если у клещей наблюдалась неистовая страсть к проведению исследований или же в этот день солнце светило слишком ярко, и sweat bees были чересчур назойливыми — в подобных случаях у павшего духом человека внезапно возникало страстное желание покончить со всем этим. Помню, как однажды мой коллега, уставший и потный, споткнулся о какой-то протянувшийся по земле стебель эпифита и упал ничком на гнилое бревно, кишевшее муравьями всех калибров. Много шуму раздалось с этого бревна, много выражений сильного испуга, среди которых можно было безошибочно разобрать только слова: «Долой охрану природы», которые он повторял громко и довольно часто.

Именно в конце такого дня человек, даже если он на протяжении всего дня оставался убежденным ученым, становился в своих взглядах ближе всего к фазендейро. Находясь в отчаянии, он начнет задаваться вопросом о том, каким образом можно будет решить проблему индейцев, поскольку ни один из путей не кажется ему удовлетворительным. Попытка сохранить в XX веке неприкосновенной первобытную культуру не была прогрессивной. Было ошибочным не давать вступать индейцам в контакты с миром, в котором они живут. И какой бы из этих курсов ни был принят, практически невозможно проследить за тем, чтобы к ним относились справедливо. Видимо, для индейца, пока он оставался индейцем, положение было почти безнадежным, и чем скорее он станет бразильцем — любым способом, — тем лучше это будет для него и для его племени.

А что же с лесом? Конечно, он мог быть красивым, и в нем было что-то волшебное, и вся жизнь зависела от него, но он, несомненно, должен исчезнуть. Можно сохранить отдельные анклавы наподобие заповедников, имеющихся в любой стране, но они будут лишь кусками некогда целого. Что же касается основной части леса, то топор сделает свое дело, ибо какая польза от национальных богатств, если предприимчивый богач не может их использовать? Это будет тяжелая работа, требующая больших расходов, и обстоятельства никогда не будут столь благоприятными, как на востоке страны.

Имелись шансы и на то, что если сюда приедет эксперт из какого-нибудь международного агентства, то он внесет бесчисленное количество предложений, которые, по-видимому, будут как-то направлены на снижение доходности земли. Он будет рекомендовать сохранение или повышение плодородности земель. Он посоветует проявлять умеренность и укажет, что профилактика лучше лечения, даже если лечение и не потребуется. И есть все шансы на то, что он будет как бельмо в глазу, каким бы мудрым он ни был и сколь благородными ни были бы его мотивы. Он сможет только предотвратить, ограничить или прекратить это, поскольку каждый фазендейро знает, каким образом эксплуатировать страну. Если же последнему понадобятся какие-то советы, то он сможет их получить у других фазендейро, поехав по дороге в ту или другую сторону. Здесь более чем достаточно работы для любого без дополнительных предложений со стороны благожелательных исследователей.

Интересно отметить, что, хотя ученые базового лагеря стремились задавать вопросы каждому, кто готов был отвечать на них, расспрашиваемые редко проявляли встречное любопытство. Почвовед мог расспрашивать, и подолгу, фазендейро о его земле, но не слышал никаких вопросов относительно его собственных исследований и его мнения по данной проблеме. Это была передача информации в одном направлении, поскольку фазендейро были приветливы, весьма гостеприимны, всегда любезны и никогда не любопытны. Возможно, это была сдержанность, или хорошие манеры, или их образ жизни, но могло быть и чувство самоудовлетворенности с их стороны. Они помимо этого могли рассуждать и так, что английские ученые прибыли в лагерь, чтобы узнать о Бразилии, и поэтому Бразилии следовало рассказать им то, что они хотели узнать, ответить на их вопросы.

Несоответствие имело место не только между географом и человеком, переделывающим лицо земли. Оно существовало на всех уровнях. В лагере были врачи, а больница в Шавантине часто не имела совсем никакого персонала, даже медицинской сестры или привратника. В лагере повсюду было богатство, по крайней мере, в глазах тех бедняков, у которых дома не было почти ничего. Большинство ученых прилетало из другого полушария, и многие из них побывали в десятках других стран. А кабокло, возможно, бывали в Гоясе, возможно, в другом штате и, по всей вероятности, никогда не видели моря. Они знали Мату-Гросу, который был их вселенной, но он также имел мало связей со всей остальной планетой. Это был пограничный штат, грубый и бескомпромиссный. Предполагается, что он находится в стадии расцвета, в присущей ему несколько летаргической манере, но он выглядит бедным. Он изменялся каждодневно и все же повсеместно выглядел древним. Политика правительства предусматривала развитие этого района, и пока что бюрократические препоны не были заметны. Где были чиновники в Барра-ду-Гарсас? Встречал ли кто-нибудь ревизора? Видел ли кто-нибудь когда-нибудь полицейского?

Лишь немногие бразильские ученые посетили этот район или даже базовый лагерь, и блестящие способности приезжающих заставили английских ученых сожалеть о том, что их побывало здесь так мало. Печально, что и приезжавшие-то в основном могли побыть в лагере лишь очень короткое время. Слишком многие из них имели слишком много обязанностей в других местах и, вероятно, работали не на одной ставке в своих институтах. Слишком немногие из них могли воспользоваться преимуществами колоссальной лаборатории, находившейся в дебрях их страны. У них было по горло работы в тех организациях, где они трудились. Им не было необходимости отправляться далеко в глубь страны, чтобы найти себе объекты, заслуживающие исследования. Вследствие этого вновь осваиваемые районы были предоставлены главным образом самим себе, финансистам из Сан-Паулу и кабокло. Новые земли предоставляют равные шансы как на успех, так и на неудачу. Время покажет, что произойдет в действительности.

В настоящее время готовятся статьи, которые займут свое место в научной литературе. Экземпляры этих статей или их аннотации найдут путь в Рио и города Бразилии, в библиотеки университетов, но ни одна из них, по всей вероятности, не пересечет рек Арагуая или Гарсас и не проделает путешествия мимо двадцатикилометрового квадрата — места своего происхождения. Место это заглохнет и станет неотличимым от остальной местности. Оно останется в памяти тех, кто здесь работал, но проделанная ими работа не повлияет на лесорубов, которые будут рубить и жечь деревья, прокладывая путь скотоводам, которые будут гнать сюда свои стада по опустевшим пикадам. Английские ученые прибыли на эту новую дорогу, с тем чтобы опередить освоение, и им это удалось. Они оказались намного впереди — на такой промежуток, который в предстоящие годы может стать еще больше между освоенными и неосвоенными районами земного шара. Каким-то образом те и другие должны сблизиться, и эксперты обеих категорий должны совместно выполнять свои обязанности: как изучающие землю во всех деталях, так и заставляющие ее работать на них.

Мату-Гросу — это последняя в мире обширная территория, которая готова для немедленного полномасштабного освоения. Индейцы сохранили ее, а потом уступили, поскольку они или вымерли, или ушли из своего бывшего царства. Немного времени потребовалось, чтобы возникло стремление к использованию этой новой земли, но вот она уже гибнет под действием этих сил. Лес Мату-Гросу так же смертен, как и индейцы, населявшие ее огромные просторы, пройдет немного лет — и фотографии, которые сделаны в этой экспедиции, превратятся в архивные документы. И тогда станут говорить: «Неужели так было в действительности?» Будем надеяться, что эти места станут процветать и что никто никогда не скажет: «Может ли это стать таким же опять?»