Мэри проснулась от шума дождя, барабанившего по стеклу.

Неторопливо потянувшись, она приподняла голову и какое-то мгновение с недоумением смотрела на мебель из красного дерева, мягкое кресло у камина, бледно-зеленые шелковые портьеры, не понимая, как очутилась в одной из гостевых спален, но потом события ночи вернулись к ней мягкой волной воспоминаний.

Адам любил ее здесь, в этой постели. Он открыл ей такие тайны близости, что она словно побывала в раю. А потом, за мгновение до того, как сон сморил ее, он назвал ее своей любимой. Сердце ее переполнялось радостью при воспоминании об этом.

И тем не менее сейчас его не было рядом. Он ушел, даже не попрощавшись с ней. Радость померкла. Но тут она повернула голову и заметила на подушке цветы. Удивившись, она смотрела на тонкие стебли, с нежными белыми колокольчиками, выглядывавшими из зелени листьев. Ландыши. Адам оставил ей подарок.

Радость вновь разлилась в сердце, когда она вдохнула нежный аромат. Как прекрасно он выразил свои чувства к ней!

Спи, любовь моя.

На листьях еще не высохли капли дождя. Он, наверное, потихоньку выскользнул в сад, нарвал букет и вернулся, чтобы положить его на подушку.

Она прижалась щекой к подушке, еще хранившей его запах, и это движение напомнило ей о ее наготе. Никогда в жизни она не спала обнаженной. Мэри вспыхнула при воспоминании о тех ласках, которые ей подарил Адам. Даже в своих самых смелых фантазиях она не могла представить такого.

Пульсирующий жар разлился по ее телу. Боже милостивый, он даже целовал ее… там. Какое это было наслаждение, какой восторг она испытала! И потом это снова произошло, когда их тела слились самым невероятным, самым замечательным образом.

Она смутно помнила, как после этого прижалась к его мускулистому телу, как его кожа согревала ее, как убаюкивало ее его ровное дыхание. Для такого сильного человека он обнимал ее с невероятной нежностью, словно она была самым важным человеком в его жизни.

Повернувшись на спину, она улыбнулась. Теперь она поняла, почему Джо отдалась Сирилу. Она, наверное, тоже ощущала это чувство единения, эту связь, сильную и неразрывную, как у близнецов. Любовь Джо к Сирилу была даром, который вскоре с Божьей помощью будет благословлен церковью.

И все потому, что всего за несколько дней Адам изменил свой взгляд на неравный брак. Внезапная мысль потрясла Мэри. А не кроются ли корни этой перемены в его любви к ней? Последует ли он по стопам брата и возьмет ли в жены простолюдинку? Мэри порывисто вздохнула. Нет, нельзя думать об этом. Она решилась на близость с ним в момент слабости, и больше это не должно повториться. Но испытанное ею блаженство стоило того, чтобы взять еще один грех на душу. Одно это восхитительное воспоминание значило для нее больше, чем тысяча ночей одиночества.

Резкий стук прервал ее размышления. Мэри села, прижав цветы к обнаженной груди.

– Кто там?

– Это я, – послышался ворчливый, хриплый голос. Обедайя. Она с ужасом посмотрела на дверь. Знает ли он, что произошло? Видел ли он Адама?

Она стала торопливо искать рубашку среди сбившихся простыней.

– Я не могу подойти к двери! – крикнула она. – Если ты подождешь внизу, я спущусь через несколько минут.

– Нет, мисс. У меня важное дело.

О Господи, ну почему он выбрал именно этот момент, чтобы упрямиться? И что может быть такого важного в столь ранний час?

Святые небеса! Он наверняка знает.

Мэри вскочила с постели. Ее вещи были в другой комнате, так что ничего другого не оставалось, как надеть смятую рубашку и пеньюар. Пальцы дрожали, застегивая пуговицы рубашки, которая сейчас казалась возмутительно откровенной.

Направившись к двери, она взглянула в зеркало и замерла, поразившись увиденному. Волосы бурными волнами ниспадали ей на плечи, губы алели, щеки раскраснелись. Вместо девической наивности в глазах светилась мудрость опытной женщины. Распутницы.

Мэри повернулась к зеркалу спиной. Она не позволит себе стыдиться своей любви к Адаму.

Сжав рукой полы пеньюара, она подошла к двери и решительно открыла ее.

В сумрачном коридоре стоял Обедайя в своей обычной ливрее светло-зеленого цвета. Нахмуренные брови делали его лицо еще мрачнее обычного.

– Я принес вам чай. – Он кивнул на поднос с фарфоровой посудой, подгоревший тост был намазан апельсиновым джемом.

Обедайя знал, что она терпеть не может апельсиновый джем. Он что, сердится на нее или просто не в настроении?

– Благодарю. – Она протянула руки к подносу, гадая, нет ли записки под тарелкой. Любовного письма от Адама. – Нет ли для меня послания?

Обедайя упрямо держался за ручки подноса.

– Никаких посланий.

Она тоже держалась за поднос.

– Но вы что-то говорили о срочном деле.

– Ваш завтрак – вот срочное дело, когда часы показывают пол-одиннадцатого.

– Одиннадцатого? – Мэри едва удержалась, чтобы не сказать, что никогда не спала так долго. – Боже, я, должно быть, устала. Спасибо, что принесли мне завтрак.

Какое-то мгновение каждый тянул поднос к себе, потом Обедайя открыл дверь плечом.

– Я поставлю его на стол.

И не успела она возразить, как он ввалился в комнату, прохромал к столу и с грохотом поставил поднос, так, что зазвенела посуда. Уперев волосатые кулаки в бока, он мрачно уставился на скомканные простыни.

– Похоже, вам есть что объяснить, юная мисс.

Смелость Мэри отступила перед лицом отеческого гнева Обедайи.

– Объяснить?

– Я вам не какой-то там юнец! – загремел Обедайя, тыча в нее пальцем. – Прошлой ночью вы кое-чего натворили, и я знаю, кто надоумил вас.

– 3…знаете?

– Ну да! Этот всемогущий герцог Сент-Шелдон. Я застал этого негодяя, когда он уходил в девять утра. В девять! Когда весь Лондон мог увидеть его, да проклянет Господь его душу!

Мэри почувствовала раскаяние, но отказалась поддаться ему.

– Прошу вас не говорить об Адаме в таком тоне!

– Адам, – с отвращением повторил слуга. – Вы так легко попались на его удочку. – Обедайя, хромая, обошел постель и сдернул простыню. – И вот доказательство – ваша девственная кровь.

В наступившей тишине слышен был лишь шум дождя. Пристыженная, Мэри посмотрела на небольшое пятно на простыне и прижала руки к пылающим щекам. Она даже не знала, что бывает кровь, хотя Адам и предупредил, что в первый раз женщина испытывает боль. Воспоминания вновь вспыхнули в ней – его невероятно интимные ласки, жгучая боль, когда он проник в ее лоно, а потом ощущение его плоти, сильной и жаркой, навсегда соединившей их.

– Я думал, вы не такая распущенная, как эта ваша легкомысленная сестра, – мрачно заявил слуга. – Что скажет ваш отец, узнав, что вы тоже выбрали Брентвелла? Что?

Да, отец будет в ужасе, когда узнает, что она поддалась искушению плоти. Он назовет это замечательное слияние тел греховным совокуплением. Острая боль потери пронзила Мэри. Адам может завтра отказаться от нее, но отец всегда останется отцом. Но теперь своим поступком она уничтожила все надежды на примирение с ним.

Ее встревоженный взгляд устремился к ландышам, грустно лежавшим на подушке, и она тяжело вздохнула, не желая, чтобы страхи и сожаления испортили волшебство минувшей ночи. Как можно стыдиться такой восхитительной близости? Сложив руки на груди, она посмотрела Обедайе прямо в глаза.

– Папины суровые принципы больше не имеют для меня силы. А может, и никогда не имели.

Внимательные голубые глаза слуги смягчились.

– Ах, девочка, да ведь вам обязательно нужно отцовское руководство. Мужчины вроде его светлости хотят только одного от женщины вашего положения. И вы преподнесли ему это на блюдечке.

– Адам не такой. Он изменился. Ведь он даже разрешил лорду Сирилу жениться на Джо. Он сам сказал мне об этом.

– Хм. И теперь вы думаете, что и герцог женится на вас. Да?

Мысль об этом сверкнула словно луч солнца сквозь грозовую тучу. Адам – ее муж? Она опустилась на постель и прижалась головой к столбику полога. Она могла бы жить его жизнью, родить ему детей, спать рядом с ним каждую ночь.

Виктор никогда не вызывал в ней таких желаний. С ним она все время чувствовала себя виноватой. А рядом с Адамом ее не тяготила мысль о темных грехах, она ощущала только непобедимый свет любви.

И все же – брак? Сможет ли он позволить себе ту же свободу выбора, которую он позволил брату? Может ли она сама пренебречь теми устоями, которыми руководствовалась всю жизнь?

Выйдя замуж за Адама, она стала бы герцогиней. Мысль эта показалась ей слишком фантастичной. Она никогда не сможет быть такой надменной, как его мать или леди Камилла. Насколько лучше было бы, если бы Адам был простолюдином! Если бы они жили в маленьком домике, заросшем плющом…

– Ну вот, опять вы размечтались, – заметил Обедайя. Она выпрямилась.

– Я просто задумалась.

– Ну да, вижу, – неодобрительно сказал он. – Ну что ж, значит, мне придется сообщить вам самое плохое. Только взгляните вот на это и скажите, благородный ли человек этот герцог.

Обедайя порылся в кармане и сунул ей в руки небольшую тетрадь.

Мэри провела кончиками пальцев по гладкому переплету.

– Что это?

– Дневник вашей сестры. Я нашел его на днях, он был засунут за тумбочку в ее спальне.

Дрожащими руками Мэри прижала к себе нежданное сокровище.

– А я даже и не подумала искать дневник. Джо никогда не любила писать.

– Ну тогда вас ждет сюрприз. Прочтите, что она написала четырнадцатого мая.

Мэри застыла.

– Вы читали дневник моей сестры?

Лицо Обедайи покрылось румянцем.

– Ну да, ради вашей же пользы. Хоть кто-то здесь должен иметь голову на плечах!

Его уклончивое объяснение озадачило Мэри, но, прежде чем она успела задуматься над этим, Обедайя заковылял прочь.

У двери он остановился и посмотрел на нее из-под насупленных бровей.

– Раз уж вашего отца тут нет, чтобы посоветовать, то я сам предупрежу вас. Как только он наградит вас ублюдком, его и след простынет.

Дверь захлопнулась. Дождь продолжал барабанить по стеклу, нарушая тишину. Мзри в изумлении прижала руки к животу. Боже милостивый! У нее может быть ребенок.

Незаконнорожденный.

Ее бабушку соблазнил граф и потом бросил. Она растила отца Мэри в нищете и умерла от болезни легких, когда ей было чуть больше двадцати лет.

Нет, она не станет сравнивать Адама с жестоким, неизвестным ей дедом. Адам слишком порядочен для того, чтобы отказаться от собственного ребенка. И он не откажется от нее. Теперь, когда он сошел с пьедестала, когда они стали так близки, он наверняка понял, как много она для него значит.

Спи, любовь моя.

Улыбка коснулась ее губ. Обедайя не прав. Ничто не изменит ее мнения об Адаме. Ничто.

Открыв дневник, она начала читать.

Настроение Адама, шагавшего к дверям конюшни, было таким же мрачным, как и тяжелые тучи, затянувшие небо. Сапоги были забрызганы грязью. Дождь бил в лицо, струйки стекали за воротник. В любом другом случае он отправил бы с запиской слугу, а сам сидел у горящего камина. Но сегодня какая-то беспокойная энергия не давала ему покоя.

Дверь в конюшню была открыта и подперта деревянным ведром. Внутри стоял полумрак. Знакомый запах кожи, соломы и навоза напомнил Адаму детство, когда ему запрещали здесь играть. А ему так хотелось укрыться в конюшне от скучных занятий греческим языком, математикой и географией. Как-то весенним днем Сирил уговорил его ослушаться отца, и они целый час с восторгом карабкались на кареты, раскачивались на канатах, свисавших со стропил. Пока их не застал Джон-кучер и не отправил к герцогу. Хотя Сирил честно взял на себя вину, выпороли Адама. Он был старше, он был наследник, чье поведение должно служить всем примером. Тот урок он хорошо усвоил и руководствовался им всю жизнь. До недавнего времени. Он окликнул кучера.

Массивный мужчина вышел из чулана, где хранилась упряжь. Держа в руке тряпку, он уставился на герцога, раскрыв рот, а потом поспешно бросился к нему, сдернув с головы шапку и прижав ее к груди.

– Ваша светлость, – пророкотал он. – Мне никто не велел подавать карету.

– Я пришел не затем, чтобы отчитывать тебя. Мне нужен твой совет, вот и все.

– Мой… совет?

Адам кивнул.

– Завтра на рассвете мне понадобятся три кареты для путешествия: одна для меня, одна для Фенвика и еще одна для Дьюи. Вместе с тобой у нас два кучера, так что тебе нужно будет найти третьего. Знаешь ли ты надежного человека, которого можно было бы нанять?

Слуга нервно мял шапку.

– Не нужно никого нанимать. Есть юный Уитби, если вам не нужен будет форейтор. Он справится с лошадьми. А куда вы поедете?

Адам и сам бы хотел знать это.

– В несколько мест на побережье. Я смогу сказать тебе точнее утром.

Кучер поклонился.

– Можете положиться на Джона-кучера, ваша светлость.

– Очень хорошо. – Адам направился к выходу. У двери он остановился и повернулся к человеку, служившему Брентвеллам почти двадцать лет. А до него был его отец, которого тоже по традиции звали Джон-кучер. – Могу я спросить, как тебя зовут?

Кучер, нагнувшийся за тряпкой, выпрямился, и его густые брови взмыли вверх.

– Джордж Крукс.

– У тебя есть семья, Крукс?

– Жена и шестеро детишек в Дербишире. – Его широкое лицо засветилось гордостью. – За ними нужен глаз да глаз. Каждый раз, когда я вижу их, они становятся все больше и больше. Растут, как сорняки.

Адам никогда не задумывался о том, что то время, которое Брентвеллы проводили в Лондоне – а это составляло несколько месяцев, – Круксу приходилось жить вдали от семьи. И также в те периоды, когда Адам или его мать гостили у друзей, ездили на воды или ежегодно объезжали свои владения. Во всех приличных домах было принято, чтобы слуги были преданными, не жаловались на долгий рабочий день семь дней в неделю. А тех, кто жаловался, увольняли.

Выйдя снова под дождь, Адам направился к дому. Он нарушит традицию, наймет еще слуг, чтобы каждый мог время от времени иметь выходной. Светское общество, несомненно, придет в ужас, но Мэри будет в восторге от его плана.

Мэри. Его пальцы сжали ручку задней двери. Холодные капли блестели на его волосах, лице, одежде, а внутри полыхали воспоминания о ее нежной коже, восторженных возгласах, о невероятном моменте, когда он вонзился в нее и они соединились – душой и телом. При свете дня его действия стали казаться ему невероятно поспешными и необдуманными. Он овладел девственницей. Но словно и этого было мало, он еще и растоптал ее нежное сердце.

Адам, я тоже тебя люблю.

Громче голоса разума в его памяти звенел ее голос. Удивительно, но ему снова хотелось услышать, как она шепчет эти слова. Он хотел этого с яростным желанием, затмевавшим голос рассудка. Он вспомнил, каким замечательным было пробуждение, когда он увидел рядом с собой Мэри. Это была первая ночь за многие годы, когда он так крепко спал, первое утро, когда он чувствовал себя отдохнувшим и полным сил. Ему хотелось лежать там целую вечность, целовать и ласкать ее, вновь овладеть ею еще до того, как она проснется.

Его остановило запоздалое чувство благоразумия. Никогда раньше он не совершал ошибки и не оставался с женщиной до рассвета. Чем дольше он задерживался, тем сильнее была вероятность того, что кто-нибудь из знакомых заметит его. Он не столько боялся за себя, сколько за Мэри. Сплетни больно заденут ее.

И поэтому с огромной неохотой он оделся, тихо спустился по лестнице и вышел через заднюю дверь. Адам собирался уйти через калитку, но когда он шел через небольшой сад позади дома, его вдруг одолела непривычная для него сентиментальность. Мэри проснется одна, ей будет обидно и больно, может, даже горько. И он, не задумываясь, нарвал букет ландышей и, вернувшись в дом, положил их на ее подушку.

Теперь он ругал себя за этот порыв. Это был жест безумного романтика, неподобающий для человека его положения. А Мэри, с ее неопытностью, воспримет этот дар как знак его вечной преданности.

Нет, ему не следовало оставлять цветы. Они и так уже стали причиной его неприятностей.

Уйди он сразу, ему бы не пришлось столкнуться с Обедайей. Целая гамма чувств промелькнула на лице старого слуги – удивление, понимание, ярость. Он обрушил на Адама поток ругательств: «Ах ты, негодяй с черной душонкой! Ты надругался над невинным ангелом, ты, который не стоит того, чтобы вытирать ее туфли! Убирайся отсюда, пока у меня не появилось желание самому отправить тебя в ад. Убирайся и будь ты проклят!»

Никогда раньше Адам не сталкивался с непочтительным отношением со стороны слуг. И самым унизительным было то, что он не мог наказать Обедайю, потому что понимал: он заслужил все эти резкие слова.

Он никогда не сможет сделать Мэри своей женой. Сама мысль об этом была недопустимой. Он не мог себе позволить той свободы, которую имел его брат, потому что его положение требовало строгого следования общепринятым нормам.

Но он может предложить Мэри заботу о ней. Конечно, сначала она станет протестовать. Но он поклянется хранить ей верность. Он купит ей дом в Дербишире, с прекрасным садом, недалеко от герцогских владений, чтобы время от времени навещать ее. Когда она станет его невесткой, их отношения могут привести к некоторой неловкости. Но если они будут осторожны, она сможет быть счастлива в качестве его любовницы.

Уже сейчас его семя могло зародить в ней новую жизнь. Мысль о Мэри, носящей его ребенка, кормящей его грудью, зажгла в нем огонь неистового желания, но он подавил это чувство холодной рассудительностью. Он познакомит ее с тем, как избежать беременности, это лучше, чем награждать ее своими бастардами. Так будет благороднее. Тогда почему же ему так тошно?

Этот новый жизненный план означал, что ему придется отложить свою женитьбу по меньшей мере на несколько лет. Мать будет недовольна, но переживет это огорчение. А если леди Камилла не захочет ждать, ей придется найти себе другого мужа. Наступит день, когда ему нужно будет выбрать жену из своего круга и зачать наследника. Этот долг сейчас стал представляться ему тяжким бременем. Хуже того, это казалось просто немыслимым.

– Адам, мне нужно поговорить с тобой.

Герцогиня плыла по коридору, словно роскошная бригантина – ее плечи были расправлены, шелк платья нежно шелестел. Теперь, когда Сирил пошел на поправку, она выглядела абсолютно здоровой и полной энергии.

Адам вошел в библиотеку, где царило непривычное оживление. Фенвик стоял в центре огромной комнаты, распоряжаясь вереницей слуг, расставлявших вдоль стен ящики. Целая армия клерков сидела за столами, работая над документами. Адам вспомнил, что у него есть еще одно дело. Этим утром его человек доложил, что граф Питерборн покинул Лондон и отправился в свои владения на востоке графства Суссекс. Адам собирался узнать, не владеет ли стареющий лорд землями на побережье.

Герцогиня подошла к Адаму.

– Боже мой, что здесь происходит?

Адам пригладил влажные волосы, гадая, известно ли матушке, что его не было всю ночь. Слуги, конечно, обсуждали между собой его вид – мокрый, измятый и небритый. Герцогиня вполне могла узнать об этом от своей горничной.

– Эти люди изучают документы, которые я получил от правительства.

– Но зачем? И почему здесь?

Предвидя ее ярость, он сказал:

– Давай поговорим наедине.

Он проводил мать в свой кабинет. Это была уютная комната в темно-зеленых и коричневых тонах, по-мужски сдержанная в отличие от роскоши остального дома. На столе красного дерева были аккуратно расставлены перья и чернильницы, рядом помещался запирающийся на ключ ящик для документов. У высокого окна стоял глобус в деревянном каркасе.

– Я бы, пришел на твою половину, если бы ты этого захотела.

– Я не потерплю, чтобы со мной нянчились! – Она отмахнулась, когда Адам попытался усадить ее в кожаное кресло у камина. – Ну, так расскажи мне о твоем деле, из-за которого дом полон людей и служанкам приходится постоянно убирать грязь с паркета.

Уже не в первый раз Адам задумался, не идет ли он по ложному следу. Может быть, эта особая связь – плод фантазий Мэри? Думать иначе – значит пренебрегать здравым смыслом, которым он руководствовался всю жизнь.

И все же он верил ей и не мог бездействовать.

– У меня есть основания полагать, что Джозефин Шеппард томится за решеткой где-то на побережье.

Герцогиня резко вздохнула.

– Наконец-то! Ну, расскажи же мне, кто ее задержал. Мы должны выплатить щедрое вознаграждение судье, арестовавшему ее.

– Ее держат незаконно. – Он пристально посмотрел на мать. – Ее похитили. В ночь, когда стреляли в Сирила.

Герцогиня покачала головой.

– Не может быть, чтобы и ты поверил этим сказкам. Послушай, ведь сыщики установили, что это сделала она, а потом убежала с новым любовником. Ты сам говорил, что она заслуживает виселицы за свое преступление.

Да, он говорил. До конца своих дней он не забудет, как Мэри стояла на пороге гостиной, и ее глаза были полны ужаса.

Найти Джозефин – вот меньшее из того, что он мог сделать, чтобы искупить этот грех.

– Позднее я установил, что в Сирила стрелял другой человек, и он же похитил мисс Шеппард. Сирил сказал мне, что она разорвала помолвку, чтобы не отрывать его от семьи. – Сцепив руки за спиной, Адам расхаживал по кабинету. Он не мог забыть то чувство вины, которое все еще преследовало его. – Она не захотела взять у нас деньги. Уже одно это доказывает, что она действительно любит Сирила.

– Мой дорогой сын, умная женщина может заставить мужчину поверить в то, что он сам Господь всемогущий. Именно так некоторые женщины получают то, что хотят.

Ее мудрый взгляд, казалось, пронзал его насквозь. Но она, конечно, не могла знать, с кем он провел эту ночь. Не мог же он выдать свое отношение к Мэри Шеппард!

Однако он испытывал обескураживающее его самого желание крикнуть на весь свет, что Мэри любит его. Скрывать правду оказалось намного больнее, чем он мог себе представить.

Испытывая неловкость, он повернулся к карте, висевшей на стене, и указал на протянувшееся на многие мили юго-восточное побережье.

– Я обнаружил, что мисс Шеппард содержат в каменном сооружении где-то здесь. Фенвик, изучая официальные документы, составляет список возможных мест. Завтра утром я уеду, чтобы начать предварительные поиски в этом районе. – Адам очертил восточную оконечность побережья, потом передвинул палец на запад. – Фенвик и Дьюи будут искать вот здесь. Я также воспользуюсь услугами Гарри Дэшвуда.

Герцогиня, шелестя шелками, подошла и остановилась рядом с ним. Адам не переставал поражаться хрупкости ее фигуры. Ее голова едва доставала ему до плеча. Однако, несмотря на хрупкость, он всегда считал мать сильной, несгибаемой, величавой.

– Каменное сооружение! – фыркнула она. – Откуда ты это взял?

Если бы только она знала!

– Достаточно сказать, что эта новость поступила не по обычным каналам. Но я намерен обыскать каждый дюйм побережья, пока не найду ее.

– Ты действительно веришь, что эта женщина невиновна?

– Да.

Герцогиня нахмурилась.

– Это похвально, что ты готов помочь женщине, попавшей в беду. Но подумал ли ты о том, что многие удивятся столь чрезвычайным мерам? Лучше передать судьбу мисс Шеппард в руки закона.

– Если ее оставить на милость бездействующих провинциальных судей, то ее скорее всего никогда не найдут. – Он понизил голос: – Ты ведь не можешь хотеть этого?

Герцогиня смотрела на него, не отводя взгляда.

– Конечно, я не желаю ей ничего плохого. Я просто не хочу, чтобы мои сыновья имели дело с неподходящими для них женщинами.

Адам приготовился к еще одной буре.

– Мама, есть еще кое-что, что ты должна узнать. Я позволил Сирилу жениться на мисс Шеппард.

Герцогиня застыла, пальцы, лежавшие на старинных кружевах платья побелели.

– Ты сошел с ума? Тебе хорошо известно, какой это вызовет скандал. Такой союз просто немыслим!

– Представить это трудно, но немыслимым его назвать нельзя. Если ты возьмешься за дело, то сможешь убедить общество принять ее. Ты, мы с Сирилом и Софи. И без сомнения, Гарри, как и другие наши друзья. – Внезапно ему стало казаться чрезвычайно важным убедить мать. Он сжал ее плечи, вглядываясь в аристократическое лицо. – Ты сможешь добиться этого, мама. Ты же одна из самых знатных леди общества. Если ты примешь Джозефин, никто не осмелится ее отвергнуть. Никто не осмелится перечить герцогине Сент-Шелдон.

Она покачала головой, глядя на него так, словно у него выросли рога и копыта.

– С чего вдруг ты так решительно переменил свои взгляды? Это так непохоже на тебя, Адам.

– Мы чуть не потеряли Сирила. И теперь мы просто обязаны дать ему еще один шанс обрести счастье.

– Счастье не имеет никакого значения при заключении достойного брака. Я сама вышла замуж по воле родителей. Сирилом нужно руководить, а не помогать ему губить свою жизнь.

– Но ведь это его жизнь. И его решение.

Герцогиня расхаживала по кабинету, словно маленький генерал.

– Ты поражаешь меня, Адам. Тебе прекрасно известно, что ее отец – разъездной священник неизвестного происхождения. И ее сестра из того же теста, обе они необразованные девушки сомнительного поведения.

Адам напрягся и так заскрипел зубами, что заболела челюсть.

– Так не подобает говорить о будущей невестке.

И о Мэри, захотелось добавить ему. Герцогиня побледнела.

– Я могла бы ожидать необдуманных поступков от Сирила. Но ты! Ты же Сент-Шелдон!

– И как таковой, я использую свою власть, чтобы брат был доволен.

– Можешь спасать ее, если хочешь. Но я не могу позволить этот брак, Адам. Не могу и не позволю!

Герцогиня наградила его ледяным взглядом, от которого в юности его бы бросило в дрожь. Но теперь он уж не маленький мальчик. Очень мягко он сказал:

– Ну, тогда тебе, возможно, будет удобнее жить в нашем доме в Дербишире.

Ее голубые глаза расширились, и обида прорвалась сквозь царственное высокомерие. Она отшатнулась, и они стояли, испепеляя друг друга взглядами, в тишине, нарушаемой лишь шумом дождя.

Очень неприятно было узнавать себя в ней, воочию видеть высокомерную убежденность в собственном превосходстве. Но больше мать не сможет подавлять его. На этот раз герцогиня ему подчинится.

Звук шагов разрядил накалившуюся обстановку. Пренебрегая хорошими манерами, Софи весело впорхнула в комнату и, не замечая напряжения, повисшего в воздухе, воскликнула:

– Адам!

– Ну, что тебе? – буркнул он.

– Посмотри, кого я встретила на пороге нашего дома.

Она театрально отступила, и сердце Адама ухнуло вниз, когда он увидел мокрую и печальную Мэри Шеппард.