Возглас Саймона спустил Клер с облаков на землю. Чувствуя себя совершенно беззащитной, она только молча смотрела на него. Осознав свою наготу, она облокотилась на подушки и набросила на себя простыню, постаравшись закрыть предательское пятно.
Почему она решила, что Саймон ни о чем не догадается?
Да потому что она вообще не подумала об этом. Когда он поцеловал ее, она утратила способность думать, растворившись в чувственном наслаждении. Каждая клеточка ее тела звенела от пережитого наслаждения. Она даже в самых смелых мечтах не могла представить, что близость с мужчиной так упоительна.
Он продолжал смотреть на нее, ожидая ответа. Собрав остатки достоинства, Клер вздернула подбородок.
— Да, это правда. Но у меня были причины…
— Да уж, черт побери, хотелось бы услышать, что это за причины…
— Я не буду ничего объяснять, если ты будешь чертыхаться, — оборвала его Клер.
На щеке у Саймона дернулся мускул. Он запустил пальцы в волосы и растрепал их, отчего стал еще красивее.
— Прости, — ровным голосом сказал он, сделав над собой явное усилие.
Клер сглотнула. Лампа освещала его широкие плечи и спутанные темные волосы. Он казался таким сильным и надежным, что ей захотелось прильнуть к нему, умолять о прощении, рассказать всю правду о папе и попросить его помочь спасти его. Как она устала от всей этой лжи!
Но Саймон утаил записку Призрака. Он не захотел отдать ее полицейскому. И оставил ее в кабинете — там, где она не сможет ее достать. Очевидно, он пытается защитить настоящего Призрака.
Глядя ему в глаза, она постаралась удержаться посередине между правдой и ложью.
— У меня совершенно нет денег, и мне было необходимо получить место в Уоррингтон-Хаусе. Я уже говорила тебе об этом.
— Так, значит, ты не скорбящая вдова. И твой муж не был убит при Ватерлоо. Ты вообще не была замужем.
Слова Саймона звучали как удары хлыста. Ей захотелось свернуться в клубок и укатиться куда-нибудь подальше. Наверное, ему больно оттого, что она оказалась лгуньей. Или он злится потому, что его одурачили?
В любом случае ей ужасно хотелось обнять его и прижаться к его сильному телу. Но его пристальный взгляд остановил ее.
— Извини, — пробормотала она. — Мне очень жаль, что так получилось. Пожалуйста, постарайся меня понять. Яне осмеливалась сказать тебе правду, потому что боялась потерять работу.
— Мне ты могла сказать.
— Нет, я боялась, что ты утратишь ко мне интерес, если узнаешь, что у меня нет никакого опыта. Я бы не вынесла этого. Понимаешь, я хотела узнать жизнь во всей ее полноте. С тобой, Саймон. Никогда ни один мужчина не вызывал у меня такого желания.
Эти слова вырвались у нее сами собой. Ему не обязательно знать, что, работая в школе для девочек, она не имела возможности познакомиться с другими мужчинами. И уж совсем ни к чему говорить, что она согласилась стать его любовницей только ради того, чтобы украсть у него записку.
Нет, не только ради этого. Она все равно пришла бы к нему, потому что, незаметно для нее самой ее чувство к Саймону стало слишком сильным. Таким сильным, что она больше не могла ему сопротивляться.
Его лицо ничего не выражало.
— А Клара Браунли — твое настоящее имя? Вздрогнув, она быстро кивнула:
— Да. Почему ты сомневаешься?
— Одна ложь порождает другую. Может, ты хотела женить меня на себе?
— Нет! — в ужасе воскликнула она. — Я бы никогда так не поступила.
— Многие женщины идут на уловки, чтобы заполучить богатого мужа. — Он положил руку на ее бедра. — Хотя обычно они не заходят так далеко, как ты.
Давление его руки вызвало у нее новый прилив желания и одновременно с ним боль, обиду и гнев. Неужели он считает ее такой алчной? Неужели он думает, что она могла подарить свою девственность в обмен на материальные блага и социальный статус?
Жесткое выражение его лица подтверждало эту мысль. Вся радость от близости с ним растворилась. Как же быстро она позабыла, что ее нежный, любящий Саймон не просто мужчина, а надменный граф Рокфорд!
Она встала с кровати, обернувшись простыней, и окинула его высокомерным взглядом.
— Даже если вы будете умолять меня на коленях, я не стану вашей женой. Я совершила ошибку, согласившись приехать сюда.
Повернувшись к нему спиной, Клер потянулась за одеждой. На эти последние слова у нее ушли все силы, и теперь к ее глазам подступили слезы, горло болезненно сжалось. Конечно, она виновата, что обманула его, но ведь у него тоже есть от нее секреты. Например, эта записка. Как он может считать ее такой меркантильной после всего, что у них было?
И почему она продолжает тянуться к нему всем своим существом?
Уронив на пол простыню, она стала натягивать через голову нижнюю сорочку. Волнующие ощущения между ног продолжали напоминать о том наслаждении, которое подарил ей Саймон. Она чувствовала, что сейчас разрыдается, и сдерживалась изо всех сил, чтобы он не подумал, будто она хочет его разжалобить.
Стиснув зубы, она стала думать, как подобраться к записке. Вряд ли ей удастся незаметно зайти в кабинет: Саймон — джентльмен и, несмотря на ссору, пойдет ее провожать. Конечно, она может запретить ему это и…
Он обхватил ее сзади за талию.
Она замерла, мгновенно поддавшись мощному притяжению его сильного тела. Она не могла думать ни о чем, кроме того, что его пальцы поглаживают ее живот. Их обнаженные тела разделяла только тонкая ткань. Ее снова затопила глупая бездумная страсть, которая лишала ее и гордости, и рассудка.
Его теплое дыхание щекотало ей шею.
— Сегодняшняя ночь не была ошибкой, Клара, — хрипло сказал он. — Не уходи. Останься со мной.
Она не может. Не должна. Если их связь продолжится, он узнает всю правду. Очень скоро и он, и все остальные узнают, что она — дочь Гилберта Холлибрука. Лучше расстаться сейчас. Сразу.
Перед глазами у нее расплывался туман. Она крепко зажмурилась, но горячие горькие слезы, несмотря на все усилия, потекли по щекам.
Саймон повернул ее к себе лицом. Одной рукой он взял ее за подбородок, другой вытер слезы.
— Не плачь, дорогая, пожалуйста, — с болью в голосе сказал он. — Прости меня, я не должен был сомневаться в тебе.
«Но ты должен во мне сомневаться. Должен».
— Мне не нужно твое богатство, — проговорила она, уткнувшись лицом в его грудь, покрытую темными волосами. — И меня не волнует твой титул. Я бы предпочла, чтобы ты был обычным торговцем, или слугой, или… или… даже мусорщиком.
— Только не мусорщиком. Подумай о запахе. Ты бы ни за что не подпустила меня к себе.
Его неожиданно легкомысленный тон заставил ее поднять нашего глаза. Его губы изогнулись в слабой усмешке, и защита Клер рухнула. Эта сладкая боль в сердце, которая возникала всякий раз, когда она смотрела на него, могла быть только любовью. Глубина и сила этого чувства поразили ее. Потрясение было настолько сильным, что затмило собой все ее сомнения и страхи.
Дрожащая улыбка тронула ее губы. Обхватив Саймона за талию, она встала на цыпочки и потерлась щекой о его щеку, наслаждаясь прикосновением к его коже.
— Я не хочу, чтобы ты менялся, Саймон. Ты хорош такой, какой есть.
С тихим стоном он крепко прижал ее к себе и припал к губам долгим медленным поцелуем. Они снова вернулись в постель, и долгое время были слышны только вздохи, шепот и, наконец, крик торжествующей страсти. А потом она лежала в изнеможении в его объятиях, и он гладил ее шелковистые волосы, и она не верила своему счастью.
Каминные часы мерно стучали, возвращая их к действительности. Клер ждала, когда Саймон уснет, надеясь незаметно проскользнуть в кабинет. Но ее веки отяжелели, и она позволила им сомкнуться, пообещав себе, что поспит всего несколько минут.
Но когда она снова открыла глаза, яркий утренний свет струился сквозь щель в занавесках. А Саймон куда-то ушел.
Он сидел в одиночестве в утренней столовой и, разделавшись с большой порцией яичницы с беконом, допивал кофе. Сегодня его душа и тело были в ладу, он не помнил, когда его наполняло ощущение такого полного удовлетворения. Когда миссис Багли принесла ему завтрак, он приветствовал ее жизнерадостным смехом.
Никогда еще утро после близости с женщиной не наполняло его таким счастьем. Он вообще редко оставался с любовницами на ночь, предпочитая хорошенько выспаться дома.
Так было до Клары.
Он испытал необычайную радость, когда, проснувшись, обнаружил ее теплое тело в своих объятиях. Он долго лежал и смотрел, как она спит. Ему нравилось в ней абсолютно все: и изгиб ее темных ресниц, и россыпь веснушек на руках, и то, как мерно поднималась и опускалась ее грудь в такт дыханию. Ему хотелось разбудить ее поцелуем и снова слиться с ней, пока она будет находиться в блаженном состоянии между сном и явью. Кларе, мгновенно откликавшейся на каждую ласку, должен понравиться такой опыт.
Усилием воли он сдержал себя. Как только Клара проснется, она наверняка выпрыгнет из постели и помчится в Уоррингтон-Хаус. У нее сильный, независимый характер, и она твердо намерена сама зарабатывать себе на жизнь. Ее не устраивает роль содержанки. Он был заинтригован ее презрительным отношением к богатству и титулу. Но он не позволит ей больше работать.
И он оставил ее спящей. Все равно она уже опоздала в Уоррингтон-Хаус, подумал он. Ей ничего не остается, как согласиться на его условия и принять его помощь.
Но отчего ему не дает покоя чувство вины?
— Ваша газета, милорд.
Саймон поднял глаза на худого долговязого мистера Багли — полную противоположность своей жены. У него были темные, с проседью, волосы, крючковатый нос и твердые понятия о том, как должен себя вести слуга. Надежность и скромность были его жизненным кредо.
Отставив чашку, Саймон взял газету и кивком поблагодарил мистера Багли.
— Сегодня чудесное утро. Почему бы вам с миссис Багли не устроить себе выходной? Сходите по магазинам или прогуляйтесь в парке.
Если Багли уйдут, они с Кларой смогут побыть наедине. Она, без сомнения, затеет ссору, когда проснется и поймет, что он не разбудил ее вовремя. Ему придется потратить немало сил, чтобы успокоить ее. Зато, каким чудесным будет примирение! Они смогут заниматься любовью, где захотят: в гостиной на ковре у камина, или в коридоре наверху, или — о да! — на столе в его кабинете.
— Спасибо, милорд. Я пойду, скажу супруге, — уважительно сказал Багли, но, когда он выходил из комнаты, в его глазах сверкнуло понимание.
Саймон понял, что скалится как последний дурак. Влюбленный олух.
«Я влюблен?»
Он хочет эту женщину, в этом нет никаких сомнений. У него есть желание защищать ее — наверное, потому, что она оказалась невинной. Правда, это желание появилось у него еще до того, как он увидел доказательство ее невинности на простынях. Ему было больно, что она скрыла от него правду. Он чуть с ума не сошел, когда понял, что она дурачила его. Его Клара не могла так поступить. Она была принципиальной, разумной и очаровательно дерзкой.
«Вы можете умолять меня на коленях, милорд, но я не стану вашей женой».
Черт, а может, и правда жениться на Ней?
Мысль об этом показалась ему такой же сладкой, как объятия Клары. Она заслуживает большего, чем быть простой содержанкой. Она так ничего и не рассказала ему о своем прошлом, но он не сомневался, что она была воспитана как леди. К тому же Клара понравилась его родным. Она будет прекрасной матерью — может быть, она уже забеременела. От этой мысли его сердце наполнилось нежностью.
Конечно, она станет сопротивляться. Она очень дорожит своей независимостью. Саймон предвкушал, как заставит ее переменить свои взгляды.
Довольный принятым решением, Саймон налил себе еще кофе и, сев поудобнее, начал просматривать газету. Один заголовок сразу привлек его внимание. В заметке сообщалось об ограблении в Хейвенден-Хаусе.
Этот заголовок был словно пощечина. Черт побери! Он настолько увлекся Кларой, что напрочь забыл о найденной записке. Придется несколько изменить планы на сегодняшний день. Нужно выкроить время, чтобы наведаться на Боу-стрит и показать записку магистрату. Но сначала надо дождаться пробуждения Клары. Если он уйдет сейчас, она сбежит до его возвращения.
Она точно сбежит. Он уже достаточно хорошо изучил ее.
Саймон пробежал глазами статью. В первом абзаце шло подробное описание инцидента и похищенного ожерелья. Но, прочитав следующий, он почувствовал себя так, словно в него швырнули груду кирпичей.
«Может быть, у Призрака есть сообщник? Магистрат с Боу-стрит заявляет, что единственная дочь небезызвестного Гилберта Холлибрука объявлена в розыск в связи с ограблением в Хейвенден-Хаусе. Две недели назад мисс Клер Холлибрук, которая служит преподавателем литературы в Кэнфилдской академии в Линкольншире, взяла отпуск. Ее настоящее местопребывание неизвестно. Назначено вознаграждение в двадцать фунтов стерлингов за содействие в ее задержании. Приметы: двадцать пять лет, высокий рост, темно-каштановые волосы, ярко-голубые глаза…»
* * *
Клер потянулась, медленно спустила ноги с кровати, бросила взгляд на каминные часы и ахнула. Без четверти восемь.
«Боже милостивый, меня же уволят!»
Стараясь не поддаваться панике, она начала одеваться. Розабел всегда спит допоздна, особенно после бала. Вчера вечером Клер передала леди Эстер записку, где написала, что вынуждена немедленно вернуться в Уоррингтон-Хаус из-за внезапного недомогания. Вполне возможно, что ее отсутствия еще не заметили.
Правда, в восемь часов ее должен ждать в библиотеке лорд Уоррингтон. Что, если он послал за ней лакея? Нужно придумать какое-нибудь правдоподобное объяснение — можно сказать, например, что она занималась починкой белья в гардеробной Розабел. Точно, это может сработать.
Но она тут же представила другой вариант развития событий, и ее сердце сжалось от страха. Что, если ее застанут, когда она будет входить в дом с черного хода в помятом бальном платье? Как она сможет это объяснить?
Клер тяжело прислонилась к столбику кровати и несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула. Вдох — выдох, вдох — выдох.
В голове у нее прояснилось, но облегчения это ей не принесло: она сразу отчетливо ощутила сладкую боль между ног. Вместо того чтобы собраться с мыслями, она с волнением вспоминала сумасшедшую ночь с Саймоном.
О-о, ну почему он не разбудил ее? И где он? Куда он ушел?
Может быть, он уже уничтожил записку?
Здравый смысл, наконец, взял свое. У нее нет времени сожалеть о потерянной работе. Сейчас необходимо пробраться в кабинет Саймона и посмотреть, там ли еще его фрак.
Клер кое-как попыталась разгладить помявшееся платье, надела туфли и собрала разбросанные по ковру шпильки. Выбежав из спальни, она на ходу заколола волосы на затылке тяжелым свободным узлом. На цыпочках спустилась по лестнице и с облегчением увидела, что дверь в кабинет еще закрыта.
Хотя Саймон мог войти и закрыть за собой дверь.
Но вместо тревоги ее пронзило сладкое предвкушение встречи с ним. Наверное, он поцелует ее и предложит снова подняться наверх.
Она запретила себе эти грезы. Что было, то было и прошло. Если сегодня с Божьей помощью все уладится, больше она никогда не пойдет на такой риск.
Из коридора доносились изумительные запахи жареного бекона и кофе. Должно быть, Саймон завтракает. Если так, у нее есть шанс.
Клер неслышно прошла через холл, отметив его простой, но изысканный интерьер с высокими белыми колоннами, без стука вошла в кабинет и тихо прикрыла дверь.
Комната была пуста. Сквозь жалюзи в помещение проникал утренний свет, освещая книжные полки и уютные зеленые стулья. В воздухе витал запах кожаных переплетов.
Клер ринулась к столу. Темно-серый фрак и шейный платок по-прежнему лежали на стуле в том же виде, как их оставил вчера вечером Саймон. Клер взяла фрак в руки и зарылась в него лицом, вдыхая знакомый запах Саймона. Ей почему-то расхотелось выяснять правду. Нужно уйти отсюда — немедленно, навсегда.
Но тогда ее отца приговорят к повешению.
Клер решительно распахнула фрак. На атласной подкладке имелось два кармана. Первый был пуст, но в другом что-то хрустнуло.
Записка.
Больше в кармане ничего не было. Но Клер была готова поклясться, что Саймон, помимо записки, спрятал в карман еще какой-то предмет, который он нашел под кроватью в комнате леди Хейвенден. Но главное — это записка.
Ее сердце билось как сумасшедшее. Дрожащими пальцами она развернула листок. Там было написано большими печатными буквами: «СЛОВАМ БЕЗ МЫСЛЕЙ НЕБА НЕ ДОСТИЧЬ».
У Клер подкосились колени, она бессильно упала на стул. Она без труда узнала источник, из которого была взята эта фраза. «Гамлет», второй акт, третья сцена. Она каждый год разбирала с классом эту пьесу. Одну из глав своей книги отец тоже посвятил «Гамлету».
Значит, это все-таки снова Призрак. В голове ее кружились вопросы. К чему было изобретать такой сложный план, чтобы свалить вину на ее отца? Зачем лорд Уоррингтон инициировал новое преступление, если оно может оправдать Гилберта Холлибрука?
«Словам без мыслей неба не достичь». Что Призрак хочет этим сказать? И почему Саймон скрыл эту записку? Почему не отдал ее полицейскому с Боу-стрит? Ей стало нехорошо. Саймон защищает Призрака. И тут новая ужасная мысль пронзила ей грудь. Саймон и есть Призрак. Может быть, он сначала оставил записку, а потом передумал и взял ее.
Абсурд. Душа противилась голосу разума. Не может этого быть. От страха за отца у нее разыгралось воображение. И все же…
Саймон ведет себя очень загадочно. Откуда в нем эта странная манера подкрадываться? Он приходил в Ньюгейтскую тюрьму, чтобы побеседовать с папой. Хотел похвастаться своей победой? Вчера на балу, случайно столкнувшись с ней на втором этаже, он сказал, что пошел искать ее. Но ведь он мог украсть изумруды и где-нибудь спрятать их, чтобы забрать позже, когда уляжется шум. Ведь он часто бывает в Хейвенден-Хаусе.
Безумие. Чистое безумие. Она не могла поверить, что ее совершенный возлюбленный способен на преступление.
Но ради папы она должна перевернуть все вверх дном. Придется отбросить щепетильность и обыскать кабинет Саймона. Выдвинув ящик письменного стола, Клер увидела только чернила и перья. Славу Богу, здесь нет драгоценностей. Качество писчей бумаги, стопка которой лежала на столе, отличалось от записки Призрака. В остальных ящиках тоже не нашлось ничего необычного.
Однако самый нижний ящик был заперт на ключ.
Клер прикинула, где Саймон может хранить ключ. Где-нибудь поблизости, чтобы он всегда был под рукой. Она еще раз просмотрела содержимое других ящиков, заглядывая в самые отдаленные уголки. Безрезультатно.
Подняла стопку бумаги. Пусто.
Оглядевшись по сторонам, она увидела резную деревянную шкатулку на одной из книжных полок. Открыла ее и увидела небольшой блестящий ключ.
Клер быстро вставила его в замочную скважину и открыла ящик. Но и там не было ничего, кроме нескольких стопок исписанных листков бумаги, аккуратно перевязанных лентой.
Взяв одну из них, Клер развязала ленту и быстро просмотрела бумаги. Это были какие-то подробные записи, очевидно, сделанные рукой Саймона. Клер облегченно вздохнула: ровный аккуратный почерк Саймона не имел ничего общего с тем почерком, которым была написана записка Призрака.
Но уже в следующую секунду она пришла в ужас.
В ее руках был список цитат Шекспира.