Они вышли из дома. Звездная ночь уже спустилась на землю. Над деревьями по черному бархату неба поднималась серебряная луна. Из окон лился желтый свет свечей и квадратами падал на кустарник.

Берк остро ощущал прикосновение пальцев Кэтрин к своей руке. Им владело непреодолимое желание. Он хотел, чтобы она принадлежала только ему. Берк повел Кэтрин прочь от дома и дальше по темной тропе, пока они не достигли небольшой лужайки на границе французского сада, где вечерний воздух был напоен ароматом роз. Звуки вальса волшебной музыкой доносились сюда сквозь очарованный лес.

В изящном поклоне Берк склонился перед ней.

– Вы отдаете мне этот танец, миледи?

– Я не умею танцевать вальс.

– Вам надо только слушаться меня.

Она присела:

– Тогда я сочту за честь.

Кэтрин с такой радостью позволила ему обнять себя, что у него сжалось сердце. Танец удивил ее своей смелостью и новизной – он создавал неприличную близость, почти недопустимую на глазах публики. Берк не сомневался, что Лорена включила этот танец в список, рассчитывая на то, что он будет кавалером ее дочери.

Слава Богу, вместо нее он держал в объятиях Кэтрин.

Как легкий и игривый ветерок, ее ноги послушно двигались в задаваемом партнером ритме. Терпкий и таинственный, как ночь, аромат Кэтрин обволакивал его. Темнота ночи не позволяла видеть ее лицо, но свет звезд отражался в ее волосах.

Они кружились на траве. Дрожь пробегала по телу Кэтрин… или, может быть, это дрожали его напряженные мускулы, не позволяя выпустить на волю дьявольские желания, заключенные внутри. Она не походила на других женщин, дававших свободу своему телу, не скрывавших свою похоть. Чего Берку совсем не следовало делать, так это держать Кэтрин в объятиях.

Но он помнил тот поцелуй в хижине, когда увидел в ее глазах страсть, когда лил проливной дождь и ее нежное тело прижималось к нему, а губы были теплыми, чувственными и манящими.

Желание просыпалось в нем. Если бы только он встретил ее в другое время, в другом месте, при других обстоятельствах. До того, как она узнала самое плохое о нем. До того, как Альфред оставил след в ее сердце.

Гришему стало стыдно за себя. Он посмотрел через ее плечо. В темноте белела увитая розами беседка. Белые лепестки осыпали каменную скамью.

Застучало в висках. Берк знал это место. Он уже видел его раньше.

Знакомая дрожь побежала по коже. Проклятие! Не сейчас. Не здесь. Его пальцы еще сжимали руку Кэтрин, а темнота ночи уже отступала перед сиянием солнца…

В обрамлении арки из белых роз на скамье, понурив голову, сидела Кэтрин. По ее лицу было видно, что она плакала. Щеки были мокры от слез.

– Я не пыталась спрятаться от тебя, – тихим голосом сказала она. – Я только хотела немного побыть одна.

– Мне жаль, что она оскорбила тебя, – сказал он. – Я поговорю с ней.

Кэтрин затрясла головой, локоны упали на молочную белизну ее лба.

– Пожалуйста, не надо. Я не могу винить ее за то, что она хочет иметь внуков. У нее есть право разочароваться во мне. И у тебя тоже…

Свет поглотила темнота. В растерянности Берк смотрел на бледный овал лица Кэтрин. Они уже не танцевали. Он заметил это, когда видение медленно начало исчезать.

– В тот день вы приходили сюда, – услышал он свой хриплый голос. – Вы приходите на это место, когда кто-нибудь обидит вас.

– Какой день? Откуда вы знаете, что я прихожу сюда? – настороженно спросила Кэтрин.

Она отступила, освобождаясь от его объятий. Берк почувствовал, как она отдаляется от него, между ними вновь воздвигается стена. Но он не мог ей ответить. У него не было разумного объяснения своей сверхъестественной способности видеть прошлое.

Ее горе в видении казалось таким же реальным, как и сейчас ее присутствие здесь, легкая тень среди ночных теней. Она страдала от того, что не может родить ребенка. Внезапно он вспомнил, что Альфред упоминал, что когда-то у нее был выкидыш. Возможно, были и другие неудачные беременности… или ребенок, умерший в младенческом возрасте. Не этим ли объяснялась меланхолия Альфреда, его непрерывное пьянство в последний год жизни? Берк проклинал себя за то, что не узнал этого. Он так был занят ублажением собственных демонов, что мало обращал внимания на беды своего друга.

А кто же разговаривал с Кэтрин? Сам Альфред?

Берк похолодел, у него немели руки, голова и сердце. Абсурд. Нет, безумие!

Было бы безумием думать, что он помнит события, которые пережил Альфред. Каким-то образом его вина за смерть друга вызывала эти странные сны наяву. Мозг создавал сцены с живыми, говорящими действующими лицами. Эти эпизоды не происходили в реальной жизни.

Никогда! Думать иначе значило бы опуститься в самую темную глубину безумия.

– Берк? Почему вы так странно на меня смотрите? Может быть, вам лучше сесть?

Ее теплая рука схватила и потянула его. Он позволил подвести себя к скамье и опустился на твердый холодный камень.

Кэтрин казалась ему ангельским видением, ее платье в темноте светилось золотом.

– Вы нездоровы? – спросила она. – Не лучше ли вам вернуться в дом?

Вместо ответа Гришем, нуждаясь в ее тепле, жизненной силе и здравом уме, заставил девушку сесть рядом. Ему надо было спросить, была ли она когда-нибудь беременна. Узнать, действительно ли Лорена требовала от нее детей. Вместо этого он представил округлившийся живот Кэтрин, носившей его собственного ребенка.

Тяжелый долгий вздох вырвался из его груди. Вот это уже было безумием. Не осознавая, что делает, Берк коснулся ее щеки, провел пальцем по линии ее волос, высокой скуле и мягким нежным губам.

– Берк? – хрипловатым голосом прошептала Кэтрин. – Что вы делаете?

– Хочу убедиться, что вы настоящая. – Не в силах сдержаться, он наклонился и провел губами по изгибу ее уха. От нее пахло свежестью и цветами, никаких терпких духов. – На минуту я увидел в вас ангела.

– Ангела?

Она на мгновение прильнула к нему, и он почувствовал теплое дыхание на своей щеке. Его сердце учащенно забилось. Она была не просто женщиной. Она была той, которая, забыв о своих обязанностях, бросилась искать пропавшего мальчишку. Кэтрин, которая сохраняла верность семье, обращавшейся с нею как со служанкой. Кэтрин, которая читала любовные стихи с такой же страстностью, с какой под дождем целовала мужчину.

Она отодвинулась и накрыла ладонью его лежавшую на скамье руку.

– Вы – ангел. Еще раз благодарю вас за спасение Питера. Мне бы никогда не пришло в голову искать его на дороге в Лондон.

Ее жест был дружеским, не более того. Берк презирал себя за горькое разочарование.

– Всего лишь удачная догадка.

– Как бы там ни было, это ваша заслуга, – сказала она, убирая руку. – Кстати, когда я уходила от викария, Питер сказал, что вы обещали послать его в Итон.

– Ничто лучше школы не сможет удержать постреленка от улицы и беды.

– Не вы отвечаете за него. – Переведя дыхание, она добавила: – Сегодня я кое-что поняла. Под вашей развязностью все же скрывается что-то хорошее.

Берк смущенно заерзал на скамье, ибо ее проницательность странным образом испугала его. Этого он и хотел: убедить Кэтрин, что он чего-то стоит. Но тут же почувствовал неловкость от незаслуженной похвалы.

– Питер напоминает мне брата, вот и все.

– Правда? – В ее голосе звучала радость. – Вы никогда не упоминали, что у вас есть брат. Должно быть, он моложе вас, поскольку наследник – вы.

Господи! У Гришема сжалось горло. Он никогда не говорил о Колине. Ни с кем.

– Он был старше. Он давно умер.

По сдержанному тону Берка Кэтрин сразу поняла, что коснулась больного места. Ей захотелось вернуть свое невольное замечание обратно. Берк большой темной тенью сидел на скамье, вглядываясь в погруженный в ночную темноту сад, как будто общаясь с тенями из своего прошлого.

– Простите, – прошептала она.

– Ничего, – коротко ответил он. – Это не ваша вина, а моя.

– Ваша? Что вы хотите этим сказать?

Он молчал, своим нежеланием говорить вызывая у нее еще большее любопытство. Ее поражала мысль, что и он страдал и пережил горе, как и все остальные смертные.

– Расскажите мне о брате. – Ей нравилось ощущать силу его тонких пальцев, и Кэтрин снова положила на его руку свою. – Пожалуйста.

Гришем повернулся, и она скорее почувствовала, чем увидела его горящий взгляд. Из дома доносилась мелодия деревенского танца, но для Кэтрин бал был уже далеко, за тридевять земель от этого укромного уголка в ночи, напоенной ароматом роз. Она только сейчас начинала понимать всю глубину чувств графа. Берк Гришем был чем-то большим, чем просто подлым распутником. Ей хотелось содрать с него этот цинизм, вопреки опасению, что, узнав его ближе, она только укрепит возникшую между ними связь.

Она вспомнила его странное замечание об этой беседке. Как он догадался, что когда-то она была ее тайным убежищем? С тех пор как Кэтрин узнала о смерти мужа, она больше не приходила сюда. Однако казалось, Берк знает о ней то, о чем мог бы знать, если бы читал ее мысли. Это пугало. Гришем насильно вторгался в ее жизнь.

Она напомнила себе, что они были чужими, связанными лишь памятью об Альфреде. Ей не стоит ожидать, что он поделится с незнакомкой самыми сокровенными мыслями, поскольку сама она хранила свои тайны.

– Не обращайте внимания на мои вопросы, – мягко заметила Кэтрин. – Я не буду любопытствовать. У меня нет никакого права…

– Может быть, и есть. – Сжав руки в кулаки, Берк вскочил на ноги. – Так вы хотите узнать мою историю? Хорошо, я расскажу. Увидите, что я не такой уж хороший, как вы думаете.

Эта вспышка гнева озадачила Кэтрин. Она невольно подумала, не вызвано ли его волнение рвавшимися из его груди чувствами. Может быть, ему необходимо поговорить, облегчить глубоко спрятанную в душе боль.

– Я слушаю, – тихо сказала она.

– Колин был старше меня на четыре года, – начал Берк. – В то последнее лето, которое мы проводили дома неподалеку от Уимблдона, ему было одиннадцать. Нам вечно попадало за проделки, и Колин защищал меня.

– Каковы же были эти проделки?

– Он выпускал в церкви из корзины цыплят, прятался под лестницей и заглядывал под юбки служанкам… Теперь это не имеет значения. – Гришем издал странный горловой смешок. – С Колином жизнь никогда не была скучной. Он был мастером придумывать все новые забавы. Пока не наступило время, когда все пошло наперекосяк.

От циничной усмешки, прозвучавшей в его голосе, у Кэтрин дрогнуло сердце.

– Что произошло?

Он заходил взад и вперед по освещенной лунным светом лужайке.

– Однажды после чая Колину пришло в голову поиграть в разбойников и взять настоящее оружие из оружейной комнаты отца. Шкафы с ружьями были заперты, но я стащил ключ и мы взяли пару пистолетов. Затем добрались до лондонской дороги, нашли удобное местечко возле живой изгороди и стали ждать очередную карету.

Гришем замолчал, и Кэтрин напрягла зрение, чтобы в темноте разглядеть его лицо. Она по памяти представила его высокий лоб, смелый взгляд глаз, упрямые скулы, а затем смягчила эти черты до образа мальчика семи лет.

– И?.. – спросила она.

– Дело шло к вечеру, когда мы услышали стук колес и звон упряжи. Когда показалась карета, Колин велел мне выйти на дорогу и остановить ее. Но в этот раз… – Берк потер затылок, как будто пытаясь прогнать боль. – Но в этот раз мне было очень страшно.

– Это понятно. Брат хотел заставить вас?..

– Нет. Он назвал меня младенцем и сказал, что все сделает сам. Я как сейчас вижу – вот он выходит на дорогу, размахивая пистолетом, и кричит: «Кошелек или жизнь!» Кучер натягивает вожжи. Фыркают лошади. В карете раздается крик женщины. Затем кучер поднимает свой пистолет.

Кэтрин охватил страх. Она вспомнила о другой карете, выскочившей из темноты, ржание лошади и удар копыт.

– Но ведь было видно, что Колин совсем ребенок.

– Он был высоким для своего возраста, почти как взрослый мужчина. Он прикрыл платком нижнюю часть лица. И изменил голос. – Берк глубоко вздохнул, словно собираясь с силами. – Кучер испугался и выстрелил. Пуля попала Колину в грудь. Была кровь… так много крови.

Кэтрин сжалась, чувствуя всю глубину страданий Берка. Прохладный ветерок обвевал ее горящие щеки. Словно шепча слова сочувствия, шелестели листья. Все, что приходило ей в голову, было лишь банальными фразами, бессильными утешить маленького мальчика, чей ужас все еще жил в душе взрослого мужчины.

– О, Берк! Как вы, должно быть, были перепуганы.

Он пожал плечами:

– По злой иронии судьбы наши пистолеты даже не были заряжены. Мы всего лишь играли.

Кэтрин встала и, подойдя к Гришему, коснулась его рукава, жалея, что не может стереть этот ужас из его памяти.

– Вы же ничего не могли сделать.

– Я мог бы остановить Колина, – с гневом сказал он, отступая назад. – Я не должен был воровать пистолеты. И я должен был иметь смелость, чтобы самому выйти на эту дорогу.

– И умереть вместо брата? – изумилась Кэтрин.

– Да! Он должен был жить. Он был умнее, храбрее меня и был лучшим сыном.

Кэтрин покачала головой.

– Ради Бога, вам было всего семь лет. Это Колин должен был думать, что делает.

Берк резко отвернулся, как бы отметая ее рассуждения.

– Вы еще не слышали самое страшное. Я поднялся и побежал. Я добежал до дома и спрятался в погребе. Я боялся, что меня высекут.

– Так вы же испугались. Любой ребенок бы испугался. Кучер мог застрелить и вас.

– Вы не понимаете. Я только хотел избежать наказания. В то время как мой брат лежал в грязи, истекая кровью, я, дрожа и плача, прятался за полками в винном погребе. – Он хрипло рассмеялся. – Я поступил как жалкий трус, так и сказал мой отец.

Кэтрин была потрясена.

– Отец вас так назвал? Он не мог так думать.

– Почему же? Это правда.

– Послушайте! Как он мог быть таким… таким жестоким, когда вы уже пострадали?

Берк не слышал ее.

– Самое меньшее, что я мог сделать, – это позвать доктора. Или остаться рядом с Колином, поддержать его в последние минуты.

Самобичевание Берка встревожило Кэтрин. В юности она все время завидовала людям, которых судьба наградила настоящей семьей. Сейчас она видела, какое это горе – потерять любимого брата. И обвинять себя в этой трагедии.

– Но когда-то отец должен был вас простить.

– Как он мог? Я все время напоминал ему о смерти брата. Меня отослали в школу, и я оставался там даже на каникулы.

– А как же ваша мать? Разве она не вступилась за вас?

– Она слегла от горя и больше не вставала. Через год мама умерла.

Несмотря на то что он говорил сдержанно и спокойно, Кэтрин видела перед собой отвергнутого маленького мальчика, лишенного любви, подавленного сознанием своей вины. Поступок его родителей возмутил ее. Они были так эгоистично поглощены оплакиванием своего погибшего наследника, что отказали в любви живому сыну, который нуждался в родительской любви.

И эта рана так никогда и не зажила.

Она взяла Берка за руку. Он попытался отнять ее, но Кэтрин не отпускала.

– Это был несчастный случай. А вы были всего лишь ребенком. Важно только то, что сейчас вы храбрый человек.

Он неслышно пробормотал ругательство.

– Ради Бога, не пытайтесь меня утешать.

– Я и не утешаю. Вы смелый. В тот день, когда вы приехали в имение и, увидев Фабиана, подумали, что он собирается застрелить меня, вы выбили ружье из его рук.

– Не напоминайте мне об этой глупой ошибке.

– Это был смелый поступок. Как и тот, когда вы забрались на дерево, чтобы спасти Тигрицу.

– Это сделал бы любой мальчишка старше пяти лет.

– А сегодня вы спасли Питера.

– Только потому, что мне хотелось завоевать вашу благосклонность. – Берк провел пальцем по ее губам. – Признайтесь, дорогая, мне это удалось?

У Кэтрин чуть не подкосились ноги. Он пытался сбить ее с толку, разыгрывая негодяя. Затем она все поняла. Гришем хотел, чтобы она видела в нем только плохое. Потому что, как и она сама, боялся снова довериться другому человеку.

Кэтрин поднесла его руку к губам и с нежностью поцеловала пальцы.

– Да, удалось. Я увидела сострадание, которое вы так старательно скрывали. То самое сострадание, которое заставило вас выехать на поле сражения в Ватерлоо и рисковать своей жизнью, спасая раненых солдат. Я не знаю поступка более смелого, чем этот.

– Я искал острых ощущений, только и всего.

– Я вам не верю. Но верю, что вы достаточно страдали за ваши грехи.

Кусты зашелестели, словно между ними пробежал какой-то ночной зверек, может быть кролик. Кэтрин не сводила глаз со скрытого тенью лица Берка. Она слышала его тяжелое дыхание, чувствовала теплоту его пальцев, вдыхала мускусный мужской запах.

– Вы не можете хорошо думать обо мне, – решительно заявил он. – Вы не забыли, что я презренный негодяй?

– Я сказала это до того, как узнала вас. Но теперь… – Она замолкла, перебирая в уме черты его характера, создавая новый образ. – Теперь я думаю, что вы так же одиноки, как и я.

Берку хотелось разубедить ее. Казалось, она не понимала, что он заслужил эти страдания за свой порочный образ жизни.

Она должна осуждать его, видеть всю глубину этой порочности, не соблазнять его своим присутствием и не попадаться ему на глаза.

Но Кэтрин еще ближе придвинулась к Берку, он чувствовал тепло ее тела.

Он опустил руки и старался не шевелиться. Он молил Бога, чтобы она отошла от него, прежде чем он совершит что-то безрассудное и прекрасное. Как любовь.

– Как бы я хотела знать что надо сделать, чтобы вы больше не судили себя так строго, – сказала она. – Но я не знаю, что сказать или сделать.

– Если у вас есть хоть капля здравого смысла, вы должны бежать от меня со всех ног.

Ее смех прозвучал слаще музыки.

– Не получится.

– Что?

– Запугать меня. Я вас не боюсь. Понимаете?

Она поднесла руку к его лицу. Ласкающее прикосновение ее ладони, скользящей по его щеке, вискам, подбородку, было легким, как касание крыла бабочки, мягким и бархатистым. Еще никогда в жизни Берк не испытывал такого испепеляющего желания.

Должно быть, сказывался год воздержания. Или, возможно, освобождение от страшной тайны, с детских лет угнетавшей его.

Удивительно, что она смогла принять его. Намерение Берка отпугнуть ее не осуществилось. Но он не жалел об этом. Сейчас Кэтрин была с ним, отвечала на ласки, обрекая его на невыносимые муки.

Он дал клятву, что не соблазнит ее. Но что плохого лишь в одном поцелуе?

Со стоном Берк заключил Кэтрин в объятия. Он остро ощущал тот жар, с которым она прижималась к нему грудью и бедрами. Кэтрин прошептала его имя, и он завладел ее губами. Поцелуй был долгим, страстным и многообещающим. Ее губы оказались слаще, чем ему помнилось.

В его ладони лежала ее грудь, и он наклонился к вырезу платья, шелковая преграда мешала и раздражала. Кэтрин вздохнула. Ее дрожащие руки беспокойно гладили его волосы, лицо. Она хотела Гришема, и желание потрясло его. Она была олицетворением доброты и света, маяком, освещавшим мрачные глубины его души.

Повинуясь велению страсти, Берк опустил Кэтрин на траву возле розовой беседки. Осторожно приподнял ее голову и нежно гладил щеку. Избитые романтические слова были бессильны выразить его чувства.

– Я хочу тебя, – шептал он. – Да простит меня Бог, я хочу тебя.

Он начинал понимать, какое чувство владеет им. Это привело Берка в восторг и одновременно испугало. К этой женщине, смотревшей на него сияющими глазами, он чувствовал нечто большее, чем телесная похоть. Его чувство к Кэтрин Сноу угрожало превратиться в любовь.

Руки ее скользнули под его рубашку.

– Пожалуйста, Берк! Не останавливайся. Только не сейчас.

Ее полные страсти слова лишали его самообладания. Он не должен слушать ее, пусть даже его тело требовало слиться с ней, а сердце жаждало ее любви. Она была единственной женщиной, которой он не мог… не должен был… обладать.

Но наслаждение близостью туманило сознание. Берк вдыхал ее аромат, чувствуя под собой гибкое, зовущее тело. Ему хотелось, чтобы она познала восторги полного удовлетворения. В этом он видел единственный путь заставить Кэтрин полюбить его…

Какой-то звук отвлек Берка, когда он наклонился, чтобы еще раз поцеловать Кэтрин. Поблизости что-то зашуршало.

Все чувства обострились. Он приподнялся и сел, отгораживая Кэтрин от того, что производило этот звук. Оглядел темный сад.

Может быть, кто-то из гостей забрел сюда? Если Кэтрин увидят в таком компрометирующем положении, она станет жертвой сплетен и погубит свою репутацию. Гришем проклинал себя за то, что не подумал об этом раньше.

– Что такое? – спросила Кэтрин.

Он сделал знак, чтобы она молчала. Вглядываясь в густую тень под платаном, Берк разглядел темную фигуру. Его охватила ярость. За ними кто-то подглядывал.