Чертовски глупо придерживаться кодекса чести. Макс вспомнил все случаи, когда он отказался воспользоваться женщиной, принявшей несколько больше своих возможностей.

Это не была самоотверженность: ложась в постель с женщиной, он хотел, чтобы она помнила его до малейшей детали и он утром мог чувствовать себя настоящим мужчиной. Отказаться от безрассудно предложенного иногда было очень трудно, но он никогда не жалел, что поступал так, и получал особые утренние благодарности от смущенных женщин в пеньюарах.

Но все они не были Бетти Квинт. И теперь, когда круглые, крепкие бедра Бетти прижимались к его чреслам, а спина нежно ласкала его бок, он сомневался, что его честь сможет принять вызов.

Макс потерся щекой о ее пахнущие розовым маслом волосы и положил руку на спинку кушетки, чтоб теснее прижаться к ней плечом.

Возбуждение стало мучительным. Он положил уставшие ноги на черный кофейный столик в восточном стиле и немного вытянулся, страшно желая снять свой черный костюм и надеть уютные хлопчатобумажные штаны и длинную футболку.

Видимо, она не знала, какую грандиозную боль ему причиняла. Она громко похрустывала картофельными чипсами, потом вздохнула:

– Ммм…

Этот чувственный звук заставил Макса в страхе открыть глаза. Он понюхал ее волосы.

– Ну как, вкусный обед? А мне можно попробовать?

Она вытянула босую ногу на подушку гладкой черной кушетки и тихонько икнула.

– Люблю эту еду. Люблю это место. Ты, Максимилиан, один сполошной сюрприз. Ты превратил этот милый старый деревенский дом в прелестное убежище воина-самурая.

Она уложила голову ему на плечо и рассмеялась.

– Теперь тебе нужна гейша.

– О, лучше бы я воспользовался тобой вместо гейши. Ты женщина-самурай.

Она свирепо зарычала:

– Я сильная. Дайте мне острый меч, и я оставлю разрушительный след повсюду. Вы даже не поверите.

– Я не могу представить, что ты родилась с серебряной ложкой во рту. Такие женщины хотят, чтобы их баловали. А ты, похоже, не боишься трудной работы.

Бетти хрустнула следующим чипсом и с жаром закивала головой.

– Когда мне исполнилось восемнадцать, мои родителей вытолкнули меня из гнезда и сказали, что я могу или лететь, или упасть и разбиться.

Макс наклонил голову, с изумлением взглянув на нее.

– Почему?

– Потому что они не хотели, чтоб я стала похожей на моих друзей – ленивой, раздражительной маленькой дебютанткой, не имеющей никакого представления о реальном мире, – она снова икнула. – Я должна признать, что двигалась тогда именно в этом направлении.

– Ну, не казни себя. Когда я был подростком, я воровал автомобили.

– Как интересно! А ты ни разу не попался?

– Нет. Сын Нормы и я часто угоняли автомобили, если можно было, просто ради развлечения. Мы катались и бросали их потом на пустынной окраинной улице. Мы чертовски преуспели в нашем маленьком хобби, однако стали приближаться к неприятностям. Думаю, многие считали, что когда-нибудь мы закончим в тюрьме. Все вздохнули с облегчением, когда мы пошли в морскую пехоту.

Она раскудахталась в преувеличенном упреке:

– Похоже, ты гордишься этим. А ты хотел бы, чтобы твои дети воровали автомобили?

Макс усмехнулся:

– Только в том случае, если бы они преуспели в этом так же, как я.

– Плохо! Ты такой плохой, Максимилиан, – она печально вздохнула. – Ты так здорово развлекался. А я такая скучная и нормальная.

– Спасибо, что отнесла меня к ненормальным, – запротестовал он мрачным тоном.

Бетти рассмеялась милым, мягким смехом и засунула в рот очередные чипсы. Крошки посыпались ей на подбородок и испачкали свитер. Макс боролся с искушением губами собрать хлопья, упавшие ей на грудь.

– Вот неряха, – весело произнесла Бетти, собирая осыпавшиеся крошки себе в рот.

Макс обожал эту простоту общения.

– Никаких манер. Мне это в людях нравится.

– Что? Никаких манер? Меня учила этикету мисс Луиза Винегрет. У меня манеры высший класс, Максимилиан.

Она подняла голову, чтобы видеть его. Макс смотрел на ее полуприкрытые глаза и розовые щеки. В уютном свете напольной лампы ее полные, широкие губы манили его хитрой улыбкой, которая была одновременно насмешливой и провоцирующей. Если бы он поцеловал ее прямо сейчас, она бы, возможно, рассмеялась… но поцеловала бы его в ответ.

Пока Бетти перебирала возможные варианты развития событий, Макс ласково смахнул крошку от чипса с ее губы.

– Я рад, что ты здесь. Мой дом сегодня ожил.

– Это сказочный старый дом, Максимилиан. Твой отец оставил его тебе?

– Да, вместе с горой мебели, которая десятилетиями служила семье. Большая ее часть хранится на чердаке. Тебе бы она, возможно, понравилась, но мой вкус склоняется к другому.

Он указал рукой на стены, увешанные яркими японскими ксилогравюрами. Большая их часть изображала сражения и воинов, но на нескольких были одетые в странные костюмы актеры или традиционные восточные пейзажи. Мебели было мало, и она казалась совсем простой: все было белым, черным, блестящим.

– Я собирал эту мебель и картины много лет, – сказал Макс, – но хранил все это на складе до тех пор, пока у меня не появился постоянный дом.

Он кивнул в сторону большого неяркого гобелена на стене напротив кушетки.

– Мне нравятся линии этой абстракции. Они кажутся одновременно мирными и агрессивными. Все зависит от твоей точки зрения.

– Мне они кажутся мирными.

Бетти взяла последний чипс из пачки на коленях, поднесла его ко рту с медленной грацией неуверенной руки, а потом положила на язык. Он исчез между губ совершенно беззвучно.

Макс заговорил с ней низким, успокаивающим тоном, отчего на ее лице зажглась улыбка «поцелуй меня».

– Прекрасно, – прошептал он зачарованно. – Я рад, что тебе нравится моя обстановка.

Она моргнула испуганно, будто поняла, что попала на территорию противника.

– О, я плохая, я такая плохая. Я, кажется, испытываю судьбу. Кажется, я сойду с ума.

– Ммм, Бетти, ничего не произойдет, пока ты не…

– Убери это, – она сунула ему чипсы, – иначе я буду жевать, пока не сьем все.

Макс был возмущен, но все же не сдержал смеха. По крайней мере, она не думала ни о каких других искушениях. Хорошо. Тогда она испытает их, подкравшиеся незаметно.

– Бетти, Бетти, – мягко упрекал он, откладывая коробку с чипсами в сторону. – Почему ты так боишься доставить себе удовольствие?

Она икнула, потом повернулась к нему лицом и коснулась лбом его подбородка.

– Ты не понимаешь, – пробормотала она. – У тебя нет такой монограммы, как у меня.

– Монограммы?

Она опустила руки на его колено. Он сомневался в том, что она понимала, что делает: пальцы одной руки бродили по его бедру. Он решил насладиться этой пыткой, благородно промолчав.

– Моя монограмма, – повторила она, потом вздохнула. – У моих родителей ужасные представления о смешном. Мое промежуточное имя… Беле.

– Вот как? Беле… Квинт, – он застонал, а потом рассмеялся. – Так твои инициалы «B.B.Q.»?

– Прекрати. Прекрати. Я вижу, что ты смеешься. Я чувствую, как движется твоя челюсть.

Макс поднял руку к ее черным блестящим волосам и игриво дернул за одну из прядей, свисавших на лоб, потом убрал локон с ее лица.

– Расслабься. Бетти Беле, – он вынул из ее волос гребень и швырнул на пыльный серый ковер перед кушеткой. Потом пробежал жесткими пальцами по ее виску и рассыпавшимся локонам. – Расслабься. Я слушаю тебя.

– Ммм. Макс. Нет. О, Макс. О, черт! – она немного повернулась в его сторону, и ее рука умышленно продвинулась дальше по бедру. – Прекрасно.

– Говори, – приказал он. Его голос уже дрожал от вожделения, и он, не отрываясь, смотрел на ее руку.

– Да, толстенькое пузо – это я. Теперь это смешно, но когда я была ребенком, это имя наводило на меня ужас. Я была, я бы сказала, коротковата для своего веса, – Бетти откашлялась и упрямо продолжила. – О, давай будем говорить начистоту. Я была толстой, как кит. Когда бы мои родители ни везли меня на каникулы к океану, я испытывала острое желание присоединиться к своему стаду.

Макс закусил губу и боролся с собой, чтобы вслух не рассмеяться.

– Детка, если это тебя утешит, я скажу, что сейчас ты выглядишь фантастически. Не из-за чего было плакать. У тебя чертовски красивое тело, оно вовсе не похоже на желе.

Бетти крепко обхватила его бедро.

– У меня теперь прекрасные «плавники».

Макс заставил себя глубоко вздохнуть. Его голос стал похож на скрип.

– Надеюсь, ты помнишь, как выйти на воздух. Это может очень пригодиться, когда мы оба окажемся в глубоком омуте.

Она вновь спокойно сложила руки.

– Итак, как бы там ни было, я была толстухой, – она говорила скорее игриво, чем грустно. – А мои инициалы – BBQ. Я страдала от ужасных кличек: «Худое ребро». «Поросячье брюхо», – «Бетти – толстый живот». Стоило мне в детстве с кем-нибудь поссориться, как я слышала все эти эпитеты.

Макс слегка наклонился и с сочувствием погладил ее волосы.

– Если бы нам обоим было по десять лет, я бы пошел завтра на игровую площадку и поставил бы синяк под глазом твоему обидчику.

Ее тихий смех был таким мучительно-приятным.

– Где ж ты был, когда я в тебе так нуждалась?

– Ждал. Просто ждал встречи с тобой. – Они оба немного помолчали. Она обнимала и ласкала руками его бедро, почти не касаясь, но именно поэтому волны возбуждения туманили его разум.

– Макс, я похудела только в колледже. Я начала заниматься спортом и правильно питаться, и с тех пор у меня нет проблем. Но прошло много времени, прежде чем я начала любить свое тело, – она колебалась, но потом тихо добавила. – Я думаю, что именно поэтому была так ранима, когда встретила своего музыканта, Слоуна Ричардса. Я все еще чувствовала себя дворняжкой, а он научил меня ощущать себя красавицей. Это была моя мечта, и она стала реальностью.

Максу не понравилась тоска в ее голосе, когда она заговорила про музыканта Слоуна Ричардса. Он запомнил это имя, чтобы потом что-нибудь узнать.

– Посмотри на меня, – приказал он.

– Я запуталась, – она подняла голову, хмурясь. Макс коснулся ее подбородка, глядя в прищуренные глаза.

– Забудь музыканта. Ты научилась у него тому, что тебе было нужно, больше он тебе не нужен. Ты прекрасна. Верь этому!

Ее лицо смягчилось.

– Я уже забыла его, – Бетти говорила почти не дыша. – А теперь я хотела бы узнать, чему могу научиться у тебя.

Она убрала сдерживавшую ее руку и поцеловала его. Ее язык вошел в него, как медленная, ленивая река, заполняя все его существо эротической энергией. Честь была на время забыта, когда он прижал ее к себе, придерживая за голову, побуждая продолжать. Они оба задрожали, когда Бетти начала ласкать его рот быстрыми порывистыми движениями языка.

Макс чувствовал, как в нем закипают первобытные желания Адама, но заставил себя сдерживаться.

Эта женщина была, как никто другой, раем и адом. Ее поцелуи были непристойны, но из горла вырывались сладкие, страстные звуки. Ее рука дрожала на его чреслах. Но потом она медленно двинулась, касаясь его тела, пытаясь протиснуться под ремень брюк. Под этими движениями ее нежной руки его член отвердел.

«Честь!» Она смеялась над ним. Рот Бетти был сладок, он вытеснял все мысли, он пах виноградным соком, и Макс подумал о «Виноградном сюрпризе», черт бы побрал его и такое количество самогона в нем.

«Она пьяна, – со свирепостью напомнил он себе. – Ты не можешь позволить ей сделать что-то, о чем завтра она будет сожалеть».

О, но еще минута, и он позволит. Он резко отодвинулся от Бетти, от ее зовущих губ и взял ее руку в свои для самозащиты.

– Мы не хотим заниматься этим сегодня, – сказал он строго, но про себя отметил, что говорит не совсем уверенно.

Ее глаза наполнились слезами разочарования.

– Но некоторые части нашего тела наверняка хотят этого.

– В тех частях нет мозгов. Что случилось с тобой? Ты же была настроена держаться от меня подальше?

Она покраснела от стыда, грустно нахмурилась и вообще выглядела смущенной.

– Я знаю. Я вела себя безответственно. Он нежно встряхнул ее.

– Ты не безответственная. Ты живое существо. Я не хочу оттолкнуть тебя, но я не хочу проснуться завтра утром и слушать, как ты скажешь, что все, что мы делали, было ошибкой.

– Я… я знаю, что ты не прав в отношении меня, – она закрыла глаза, делая очевидные мучительные попытки мыслить четко. Когда она вновь взглянула на него, на ее нижних ресницах дрожали слезы. – Но ты такой обольстительный. Зачем тебе быть таким обольстительным, ты, осел?

Это сочетание разочарования и откровенности чуть не увлекло его.

– Ничем не могу себе помочь, – грубо бросил Макс. Он глубоко вздохнул, пытаясь справиться с собственным смущением и укорами совести.

Было бы легко преодолеть разделявшую их преграду. Все, что нужно было сделать ему – изменить свое мнение о супружестве, все, что ему нужно было сделать – сказать ей, что, да, однажды он, может быть, захочет подписать документ, вручающий его жизнь другому человеку. Не надо говорить даже, что он вручит свою жизнь именно ей. Она будет удовлетворена, если узнает, что в принципе он не против женитьбы.

Он уже хотел сказать, что изменил свое мнение, но его сознание выжгло эти слова раньше, чем они вылетели из глотки. Это ложь. Если бы он сказал, что передумал, он солгал бы и себе, и ей. А она этого не заслужила. Он хотел, чтобы она имела все самое лучшее в жизни, по крайней мере, то, что она считала лучшим. Он хотел видеть ее счастливой. Ему еще никогда так сильно не хотелось защитить чьи-то идеалы от варварства своих потребностей.

Макс отвернулся от Бетти, убрал ноги с кофейного столика, и саркастически улыбнулся.

«Черт возьми это достоинство, – сказал он себе. – Зачем тебе такие страдания?»

Он взялся за голову и уперся взглядом в пол. Бетти медленно повернулась, держась за спинку кушетки до тех пор, пока не заняла прежнего положения лицом к противоположной стене.

– Я чувствую себя, как после пытки, – жалобно прошептала она.

– Это только начало. Ты была готова пойти до конца, детка. Это не было пыткой.

– Тогда зачем же ты все испортил, Джек Николсон с улыбкой дьявола на лице?

– Потому что я думаю, размышляю над своей жизнью.

– Не надо. Это тоже болезненно.

– Я не должен был уходить из флота. Там было легче делать выбор.

– Какой выбор?

– Только правильный.

Он встал, расстроившись от самоанализа, давшего все те же ответы, что и всегда. Он потерял способность перешагивать через обещания. О, он был уступчив в мелочах, в повседневной жизни, но не мог уступить по-крупному. В течение двух десятилетий он был в первых рядах, он встречался с человеческим сумасшествием, и он больше не верил в рай. Счастье для него будет в том, что он сможет видеть, трогать и пользоваться этим каждый день, не спрашивая, будет ли это завтра или нет.

Макс со злостью повернулся к Бетти.

– «Иди в комнату для гостей», – сказал паук мухе, – он старался не замечать ее жалостливого, тоскливого взгляда. – Утром ты сможешь унести свое похмелье в автобус с копченостями и уехать домой. Как твой мутант проживет без тебя одну ночь?

Вздохнув, она покорилась.

– Да. У него много еды и воды. Есть и свежий песок в коробке.

– Ах. Чего еще надо животному? – Он натянуто улыбнулся, думая о других возможных ответах на этот вопрос и глядя на нее сверху вниз.

Она встала на ноги и тут же качнулась в сторону. Макс поймал ее за руку и прижал к себе. Бетти подняла свои большие серебристые глаза и почти растворила его с трудом сдерживаемые эмоции мучительной страстью, которую Макс прочитал в этих глазах.

– Мне нравится куриный салат. А тебе нравится куриный салат?

– Нет. Я ел однажды консервированный куриный салат во Вьетнаме и чуть не умер от пищевого отравления.

– О!

– Ты хочешь сказать, что все еще голодна? Ты сьела два бутерброда с ореховым маслом, и желе, и почти полпачки картофельных чипсов.

Она моргала, как сова.

– Я люблю читать такие большие семейные хроники, где один сюжет переплетается с другим.

– Очень хорошо, – протянул он.

Не было смысла искать логику в их беседе. Бетти была искренней, внушающей любовь, но слишком быстро теряла силы.

– Пойдем и ляжем в постель, и я расскажу тебе на ночь хорошую сказку.

– Я просто стараюсь найти, что же у нас общего. Ты любишь читать?

– Очень, – пошутил он. – «Горилла сражается».

Она рассмеялась:

– Тебе нравятся гориллы. Нам надо сходить в зоопарк в Атланте.

– Я читаю газеты и журналы. Текущие новости и события.

Ее глаза были полны отчаяния.

– А как насчет этого сегодняшнего события? – Она почти повисла на нем, обвив его шею руками и целуя.

Макс отшатнулся от нее, еле сдержав стон.

– Черт возьми! Мы это уже обсудили. У тебя сейчас такие глаза! Я тебя прощаю. Но не ввергни меня в пропасть.

– А может, я не хочу больше слушаться здравого рассудка, – она ухватилась за подол его рубашки. – Может, я так одинока, что не выношу своей собственной компании. А может быть, я сойду с ума, если не избавлюсь от тебя. Тебе надо сделать что-то, Максимилиан.

От «короткого замыкания» он вспыхнул.

– Ты сама попросила об этом, – зло выдавил он. Он так быстро подхватил ее, что Бетти завизжала. Крепко прижимая к груди, он понес ее через гостиную и малый коридор, где пинком открыл дверь в комнату для гостей.

– Макс, Макс. Я использую возможность и пожалею утром, – шептала она прерывисто, пока он пересекал комнату, уставленную все еще приятной, настоящей старинной мебелью, оставленной здесь его отцом. – Ты нужен мне сегодня ночью.

Почти не дыша, что даже причиняло ему боль. Макс уложил Бетти на двуспальную кровать, потом выдернул из-под нее одеяло и простыню и заботливо укрыл.

* * *

Деревянная кровать поскрипывала при каждом его движении. Было очень темно, но когда его пальцы нащупали кнопки ее брюк, он легко справился с ними и через несколько секунд уже сорвал с нее одежду.

Макс бросил эти ненужные вещи на пол позади себя и вновь нашел ее тело. Бетти задыхалась, но не от возмущения, а от удовольствия. От прикосновений к ее прекрасному телу у него закружилась голова, он заскрипел зубами от возбуждения и, встав перед ней на колени, положил руки на ее бедра.

Стоны, издаваемые Бетти, казались ему еще эротичнее оттого, что он ее не видел. Он мог ее только чувствовать. Когда он скользнул пальцами по внутренней поверхности ее бедер, он понял, что ее тело сильно возбуждено. Бетти потянулась к нему, неистово сжимая его колени и руку, ласкавшую ее плоть.

– Макс, я хочу поцеловать тебя, – закричала она. – Не оставайся там, пожалуйста. Не так далеко. Ляг рядом.

Он весь дрожал от страшного, мучительного желания. Он лег, шумно вздохнув при встрече с ее дикими, изголодавшимися губами. Ее тело прогнулось и тоже дрожало; он слышал свои собственные хриплые стоны, исходившие глубоко из горла, потому что ласковые касания ее лона разбудили в нем нежную и сильную страсть. Такую страсть он не мог уже успокоить в собственном теле.

– Ты мне нужен, я хочу тебя, – жалобно звала Бетти. Потом все ее тело напряглось, она вздрогнула и тихо застонала, постепенно утихая. Макс почувствовал на руке ее нежную влагу и склонил свою несчастную голову ей на плечо.

Бетти, расслабившись, успокоилась. Ее руки поднялись в темноте и обхватили его голову, взьерошив волосы и одновременно их лаская, а из усталых уст слышались неясные нежные звуки.

– Макс, о Макс, – это были первые слова, которые она смогла произнести, и они были полны обожания.

У него даже ком застрял в горле.

– Ты уже спишь, – шептал он, будто хотел загипнотизировать ее.

– Макс…

Ее руки любовно ласкали его, и эти ласки болью отдавались в сердце. Ему хотелось забыть про честь и взять Бетти сразу, так быстро, как только он сможет раздеться.

Но, подумав о ее реакции завтра утром, когда все, что она будет помнить, это пьяное совокупление с человеком, которого она с таким упорством избегала, Макс оторвался от нее и встал возле кровати, потом быстро схватил одеяло и набросил на Бетти. Так ему, по крайней мере, удастся сохранить их дружбу и надежду на страстную любовь когда-нибудь. И это произойдет благодаря не пьяному безрассудству, а трезвому рассудку и сердцу – ее сердцу.

– Макс… почему? – грустно спросила Бетти, но ее голос был вялым от сознания неизбежного отказа.

Он наклонился над ней, убрал со лба рассыпавшиеся волосы и тихо прошептал ласковые слова. Она же вздохнула от удовольствия, от ощущения его трогательной заботы.

– Спокойной ночи, – нежно прошептал Макс.

– Почему? – настаивала Бетти, но даже это послание утихло раньше, чем она успела его закончить.

Он слушал ее глубокое, ровное дыхание. Потом очень осторожно коснулся ее губ, шепча в ответ:

– Потому что, к несчастью для нас обоих, я люблю тебя.

* * *

Бетти знала, что как только откроет глаза, в ее голове поселится реальность и она содрогнется даже от того, что вспомнит. Минуту она размышляла, потом глубоко вздохнула и окончательно отогнала сон.

Голова гудела. Бетти подняла ее от подушки и увидела, что лежит в старой уютной комнате, обставленной мебелью викторианской эпохи.

Тонкая белая занавеска на восточном окне позволила узкому лучу солнца заигрывать с ней. Взгляд Бетти коснулся черных брюк, аккуратно висевших на стуле. Ее черные кожаные туфли стояли рядом. Они блестели. Это значит, что Макс их почистил.

С трудом проглотив слюну, она положила голову назад на подушку и закрыла лицо руками. Макс был самым потрясающим мужчиной в мире.

Она оделась и пригладила волосы. Ее гребни лежали на ночном столике, который своей формой напоминал лапу с когтями. Там же была расческа, по виду мужская, должно быть, Макса. А еще стакан воды и бутылочка с аспирином. На листке из тетради она нашла записку: «Доброе утро. Ванная внизу в холле, сразу направо». Почерк был ровным и сильным.

Бетти сделала попытку причесаться и выпила две таблетки аспирина. Войдя в холл, она остановилась, вытянув шею, и прислушалась. Ее интересовали звуки из спальни и кухни. Обе комнаты были в другом конце дома. Она услышала стук кастрюль и почувствовала запах пищи.

Бетти поспешила в ванную, закрыла дверь и, дрожа, прислонилась к ней. Когда же она, наконец, взглянула на себя в большое квадратное зеркало над тумбой с раковиной, то увидела в своих глазах упрек и муку.

Она умывалась холодной водой и разговаривала сама с собой суровым шепотом. Когда через некоторое время она вошла в кухню, то чувствовала себя если не лучше, то уверенней.

Макс стоял спиной к двери. Его кухня была чистой, строгой, без ненужных украшений, но все же симпатичной. Старая белая мебель и потертый кафельный пол были тщательно вычищены. Обеденный стол в центре комнаты был уставлен голубыми керамическими тарелками на белых салфетках.

Глядя на стоявшего у плиты Макса, Бетти ухватилась за дверную ручку. Колени ее ослабли. Он выглядел таким сильным, уверенным в себе. Начиная с ровной, широкой спины и кончая крепкими бедрами и длинными, сильными ногами, он был человеком недюжинной как физической, так и душевной силы. Он был одет в коричневые вельветовые брюки и белую мягкую рубашку. Его темные каштановые волосы отражали лучи солнца, пробивавшиеся из-под края занавески.

Бетти собрала все мужество и попыталась говорить нормальным тоном:

– Доброе утро.

Он круто повернулся и посмотрел на нее. Сначала он показался ей озабоченным, но потом его лицо просветлело, хотя было похоже, что он только притворяется.

– Хорошо спала?

– Да, спасибо. – Вежливый обмен фразами не имел ничего общего с настоящим диалогом. В воздухе повисли вопросы. Кухня казалась неправдоподобно спокойной и тихой, как будто вся энергия была поглощена напряженным состоянием обоих.

У Бетти слезы подступили к горлу, и она внезапно поняла, что не сможет продолжать обычную болтовню. Она резко, почти бегом бросилась через комнату в его объятия.

Дрожа и плача, она взглянула на Макса.

– Я использовала тебя и причинила тебе боль, мне очень жаль.

– Если так приятно быть использованным и испытывать боль…

– То, что ты сделал, было в высшей степени бескорыстно.

– Поверь мне, если бы ты смогла прочитать мои тайные мысли…

– Я никогда больше не коснусь тебя. Я клянусь.

Беседа замерла на мертвой точке. От удивления и страха его глаза потемнели. Мускулистые руки осторожно сжимали ее плечи.

– Если ты стараешься не причинить мне боль, то ты сейчас ужасно ошибаешься.

– Ничего не изменилось, – сказала она устало, – за исключением того факта, что теперь я знаю, что не могу в достаточной мере управлять ситуацией.

– Но теперь тебе надо также знать, что ты можешь расслабиться. Что я не сделаю ничего, что могло бы повредить твоему отношению ко мне.

– Это последнее, что я хотела бы сделать, – причинить боль тебе или себе.

– Хорошо. Тогда мы можем…

– Я хочу, чтобы ты сделал для меня кое-что. Но это будет более бескорыстным, чем то, что ты сделал сегодня ночью. Я прошу об этом потому, что не вижу другого пути, не знаю, как можно было бы уберечься от издевательств друг над другом.

Слезы текли по ее щекам, пока она искала ответа в его глазах.

– Я слушаю, – сказал он острожно.

– Найди кого-нибудь другого. Как можно скорей.

Макс медленно поднес ее руки к груди. Он держал их там, прижимая скорее зло, чем осторожно. Сквозь ладони она чувствовала быстрое, мощное биение его сердца.

– Ты не сделала бы больнее, даже если бы старалась, – сказал он низким, хриплым голосом.

– Думаешь, мне было легко это сказать? – она отрицательно качнула головой. – Нет.

– Будут какие-то предложения относительно кандидатуры на твое место? – его голос был едким. – Можешь кого-то в городе порекомендовать? Или ты думаешь, что я так неразборчив, что подойдет любая достаточно привлекательная интеллигентная женщина?

Она вырвала руки, потом резко вытерла мокрое лицо.

– Тебе нужна женщина, которая не хочет того, чего хочу я.

Макс опустил руки. Он холодно изучал ее.

– Если ты хочешь порвать с тем, что уже есть между нами, что мы могли бы иметь только потому, что я не предлагаю тебе фальшивую гарантию в форме свидетельства о браке, тогда у нас не будет того, на что я так надеялся.

– Это не фальшивая гарантия, – прошептала Бетти, – нет, если двое верят в нее.

– Я верю в тебя и себя, в нас вместе каждый день, каждую ночь делающих друг друга счастливыми, делящих все, что можно разделить.

– Кроме будущего.

– У будущего нет гарантий. Не только в замужестве, но и во всем остальном. Я видел людей застреленных, зарезанных, взорванных. Они думали, что у них есть будущее. Они жили ради будущего. Они ошибались.

– Больше никаких игр, Макс. Давай прекратим притворяться, что оба хотим компромисса. Найди кого-нибудь еще. Я больше не позволю себе остаться с тобой наедине. С этим покончено.

– Нет. С этого момента правила будут жестче. Прошлая ночь была для тебя отсрочкой. В следующий раз не надейся на самопожертвование с моей стороны.

– Следующего раза не будет.

Уже произнося эти слова, она почувствовала внутри себя щупальца страха – страха, потому что глубоко в душе она уже знала, что они не остановятся, пока один из них не потеряет все.