«Ты будешь работать, или я выкину тебя на улицу!» — пообещала Эдди свирепая свекровь. Читайте колонку Хейвуда Кении и смотрите эксклюзивные фотографии, запечатлевшие рабство Эдди Джекобс в кондитерском цехе на ферме семьи ее мужа».

— Управляющий в магазине рассказал мне об этом еще до того, как газета появилась у него на прилавке, — с порога моего кабинета громким шепотом сообщила Мэри Мэй, размахивая свежим номером. — О, Хаш, это ктото из своих. Ты только посмотри на фотографии Эдди! Они сделаны с близкого расстояния.

Я взяла у нее газету.

— Скупи все номера, которые сможешь найти, — приказала я. — И все сожги.

Я вышла за дверь с твердым намерением отомстить.

— Поторопитесь, полковник! — крикнул мне какойто мужчина, когда я выпрыгнул из кабины грузовика в Далиримпле. — Она выглядела как сумасшедшая.

У стенда с осенними тыквами стояла толпа, люди сидели в креслах на веранде ресторанчика. Увидев меня, все возбужденно зашевелились и стали показывать пальцами внутрь.

— Ее брат будет здесь через минуту! — крикнул ктото еще. — Логан был в северной части округа, выезжал по вызову. Вот почему мы позвонили на ферму. Решили, что вы приедете быстрее.

Я прошел через двойные двери с афишами, приглашающими посмотреть спектакль, роли в котором исполняли школьники старших классов, и послушать струнный квартет. Мероприятие спонсировала «Ферма Хаш». Я лавировал между столиками, покрытыми красными клетчатыми скатертями. Слава богу, обеденное время закончилось, и только служащие присутствовали в тот момент, когда в ресторанчик с криком вбежала одна из Макгиллен по имени Мерили, а за ней размеренной, неторопливой походкой вошла Хаш.

— Она была похожа на Шварценеггера в «Терминаторе», — предупредил меня человек, позвонивший по телефону.

Две официантки и менеджер стояли у двери, ведущей на кухню.

— Они в кладовой, — подсказал мне менеджер. — Хаш загнала ее туда и закрыла дверь. Видите ли, Хаш здесь все знакомо с детства. Ее мать обслуживала столики в этом ресторане много лет назад, а теперь Хаш принадлежит половина ресторана. Второй половиной владеет Бернард Далиримпл. Они когдато встречались, но думаю, вам не о чем волноваться…

— Сплетни перескажете позже, — оборвал его я. Господи, мы с Хаш всего один раз поцеловались, а о нас уже вовсю судачат.

Я вошел в кладовую. Хаш в пропыленных джинсах, мокасинах и клетчатой рубашке, побелевшей от муки, в фартуке с пятнами корицы, стояла, держа руку на ручке большого холодильника, всем телом навалившись на дверцу.

— Мерили, или ты скажешь мне, кто еще вместе с тобой делал снимки моей невестки и продавал их Хейвуду Кении, или я поверну этот термостат так, что тебя придется вырубать изо льда!

Из холодильника донеслись приглушенные рыдания.

— Если бы мы не сделали эти снимки, то ктото из чужих все равно сделал бы их раньше или позже. Мы не говорили мистеру Кении, что надо написать под ними. Во всяком случае, я не говорила. С ним папа разговаривал.

Хаш теснее прижалась к дверце, нагнула голову и закрыла глаза.

— Этот жадный, мстительный сукин сын. И Кении такой же.

Я положил руку на засов.

— Дэвис и Эдди еще не вернулись из Делонеги?

Хаш покачала головой:

— Они собирались обедать в колледже. Люсиль с ними.

— Хорошо.

Хаш просунула пальцы под мои и подальше задвинула засов.

— Мерили!

—Что?

— Я не хочу больше видеть ни тебя, ни твою семью в Долине. Никогда!

— Хаш, ты не можешь нас выгнать! Выгнать своих…

— От чужих мне приходится терпеть гадости, но от родственников я их не потерплю. Ты предала мое доверие. Второго шанса у тебя не будет.

Хаш вышла из кладовой, я шел следом.

— Пусть Мерили посидит там еще десять минут, — приказала она менеджеру. — Я не хочу, чтобы она позвонила отцу прямо сейчас. Я должна застать его врасплох.

Мы вышли на улицу. Толпа расступилась.

— Ты нагнала на нее страху? — спросила какаято женщина.

— Да. Теперь она до смерти боится меня. — Хаш остановилась. — Джейкоб, не надо тебе в это вмешиваться. Тебя и так у нас не любят. Оставайся здесь и не обижайся.

— Снимки Эдди касаются и меня тоже. Так что одну я тебя не отпущу. Если речь идет о семье, то… я член семьи.

После минутного молчания, под пристальными взглядами горожан, Хаш наконец кивнула:

— Ладно, но говорить буду я. А ты будешь стоять рядом и делать свирепое лицо.

— Согласен.

Я повел краснобелый грузовик через городскую площадь, вдоль высоких деревьев с солнечножелтой листвой, мимо уютных скамеек в парке и всего того, что представляет для нас одноэтажную Америку. Иногда город идеально подходит под воображаемую картинку. На указателе была надпись «Исторический Далиримпл». Регулярно снабжаемый средствами из доходов «Фермы Хаш» и деньгами многочисленных туристов, приехавших посмотреть на знаменитую Долину, Далиримпл был вполне реальным.

— Нам сюда, — бросила Хаш, указывая испачканным в муке пальцем на холм.

Современный комплекс, состоящий из красивого кирпичного здания суда, окружной тюрьмы и окружной библиотеки, высился на вершине холма среди высоких золотистых деревьев. Старик, подстригавший лужайки последний раз перед зимой, махнул нам рукой, когда мы проезжали мимо. Я обратил внимание на бронзовую статую женщиныпионера. В длинной юбке, перевесив через руку бронзовую корзину с бронзовыми яблоками, Хаш смотрела в невидимое будущее. На невысоком постаменте была надпись:

«Посади. Вырасти. Собери.

Дар Хаш Макгиллен Тэкери «Ферме Хаш».

Я едва успел прочитать написанное, а Хаш уже взбегала по ступеням в наше неведомое будущее.

— Ты хорошо смотришься в качестве статуи, — сказал я.

— Я позировала и сама заплатила мастеру. — Хаш помолчала. — Вероятно, на следующей неделе желтая пресса объявит, что у меня такое же непробиваемое сердце, как у нее.

Я вошел следом за ней в здание суда, прошел по коридору, вдоль которого тесно, словно соты, располагались кабинеты. На окнах холла замысловатой вязью было написано: «Да хранит господь Америку и округ Чочино».

— Двоюродный брат моего отца Аарон Макгиллен — окружной комиссионер, — объяснила Хаш. — Я сделала все, чтобы его избрали на этот пост, потому что он скряга и ловчила, а эти качества просто необходимы в правительстве округа. Но только не в семье.

Она рывком распахнула двойные стеклянные двери и вошла в приемную, где ей навстречу поднялась молоденькая секретарша:

— Здравствуйте, тетя Хаш, мэм.

— Пойди немного погуляй, Ченси. Ты ничего и никого не видела.

Девушка схватила свою сумочку и быстро вышла.

Мы вошли в кабинет. На нас сердито уставился тощий, чопорный на вид пожилой мужчина. На табличке, стоящей на его столе, я прочитал: «Аарон Макгиллен, окружной комиссионер. Честный, но суровый».

— Я знаю, что вы сделали, — объявила Хаш с порога. — Нет ничего честного в том, чтобы торговать покоем моей невестки.

— Не смей смотреть на меня свысока и осуждать! Ты первая сделала деньги на Эдди!

— Вы обманули мое доверие и поставили меня в неловкое положение.

— Тебе больше не удастся скрывать правду. И ты не сможешь управлять сплетнями и слухами, чтобы они играли тебе на руку. Факты — это неумолимое, черное, зловонное облако, вырывающееся из трубы твоего камина и грозящее сжечь весь твой дом. Люди уже почуяли неприятный запах. Я с радостью прописал тебе дозу твоего же лекарства под названием «пристальное внимание общественности», которое ты вкатила мне несколько лет назад. Я пригласил тогда парней из иммиграционного комитета взглянуть на твоих мексиканских сборщиков яблок. Я попытался всего лишь соблюсти закон, а ты выставила меня монстром.

— Потому что эти мексиканцы работают за свои деньги больше любого другого, и я не собиралась смотреть, как их наказывают по расистским законам.

— Ну конечно, ты же у нас выше закона! Во всяком случае, ты так думала до сих пор. — Он стукнул кулаком по столу. — Но не плачь теперь, когда в твою дверь постучится весь мир и твоя подноготная вылезет наружу! Ты всегда вела себя так, будто тебе одной известно, что лучше для каждого местного жителя. Ты правила в этом городе и в этом округе, и тебе даже показалось, что ты подчинила меня. Так вот, я не собираюсь стоять и смотреть, как ты прибираешь еще больше власти к рукам, получив на блюдечке знаменитую невестку. Я срублю под корень твое дерево, и это пойдет на пользу нашему обществу. А сделать это можно только одним способом — надо показать, кто ты такая на самом деле и каковы в действительности твои родственники.

— Вы можете бороться со мной, сколько душе угодно, Аарон. Но если вы только…

— Возможно, мне не удастся срубить тебя под корень, но я как следует обрежу твои ветки.

— Каким же образом?

— Начнем с так называемой жены Логана. Эту женщину никто никогда не видел, с ней никто не говорил по телефону…

— Она была немкой. Она умерла в Германии, когда •Бэби было всего месяц от роду, а Логан служил там. Об этом все знают.

— Нет, все так говорят, потому что ты сказала им это. Хотя нет ни одной фотографии жены Логана, хотя ее родственники ни разу не приезжали навестить Бэби.

Никаких следов никому неведомой немки. Я скажу тебе, что на самом деле думают люди о твоем брате. Они думают, что он переспал там с какойто девицей, но она не захотела оставить ребенка себе, а ты заставила Логана привезти девочку сюда, то есть поступить правильно. От Хаш исходила свирепая энергия. Она вцепилась пальцами в крышку стола.

— Если вы скажете хоть слово, чтобы обидеть моего брата или Бэби…

— Хаш! — остановил я ее.

Я всего лишь произнес ее имя, но за этим скрывался приказ. Ступай неслышно и держи угрозы при себе. Я стоял рядом с ней, и мне хотелось схватить этого ее родственника за шиворот и треснуть об стену. Но я только выставил руку между ними, оттащил Хаш от стола и сказал:

— Слова стоят немного.

Она посмотрела на меня, и в ее глазах я прочел просьбу о помощи. Я никогда раньше этого не видел, и это меня потрясло. Впервые за все время, проведенное в Долине, я оказался на знакомой территории. Женщины, нуждающиеся в помощи, были моей специальностью.

— Я об этом позабочусь, — сказал я, еще не зная, что стану делать. Но это не имело значения. Хороший блеф, точно такой же, как с телеоператором в вертолете, иногда дает лучший эффект, чем собственно действие. — Тебе незачем беспокоиться о твоем дяде Аароне. Я с ним справлюсь.

Аарон вскочил.

— Вы мне угрожаете?! — заверещал он, проглотив наживку.

Хаш всматривалась в мое лицо, пытаясь понять, что я затеял. Я чуть крепче сжал ее плечо, призывая к молчанию, и посмотрел на Аарона: Я не угрожаю.

— Нет, вы мне угрожаете! — Его лицо побелело. — Вон из моего кабинета!

— Я ухожу. И Хаш тоже. Идем, Хаш.

Я всего лишь согласился с Аароном, но он побледнел еще сильнее и затрясся.

— Вы думаете, что вам это сойдет с рук? Черт побери, я вас не боюсь!

— Мы уходим. Я только сказал, что сам решу эту проблему вместо Хаш, и так и будет. Разговаривать больше не о чем.

Аарон выкатил глаза так, что я увидел белки.

— Держитесь от меня подальше, мистер! Держу пари, что брак Эдди и Дэвиса не продлится и года, так что мы вас больше никогда не увидим. Вы всего лишь бойцовый пес, и вам не проглотить…

— Хватит! — оборвала его Хаш. Резко повернувшись, она вышла из комнаты, бледная, напряженная, и потащила меня за собой.

На пороге я еще раз взглянул на Аарона Макгиллена и показал ему палец. Только показал. Он тяжело рухнул в кресло.

Хаш вылетела из здания и остановилась на лужайке. Перегнувшись через кусты, ограждающие маленькую парковку, она подняла к лицу фартук, и ее вырвало. Я внимательно посмотрел по сторонам на тот случай, если ктонибудь выйдет из здания, потом взял у нее испачканный фартук и выкинул его в мусорный бак.

— Пойдем к фонтанчику с питьевой водой.

— Спасибо тебе за все. Ты удивительный.

— С ним легко было справиться. В следующий раз я напугаю его до смерти.

— Нельзя. Я не могу его провоцировать. — Хаш покачнулась. Ее глаза покраснели, в них появился страх. Она снова поднесла руку к губам.

Я удивленно уставился на нее.

— Ты хочешь сказать, что его слова насчет Логана и Бэби — правда?

— Нет.

— Тогда…

— Я не могу говорить об этом, Джейкоб. Вот и все. И больше не спрашивай меня. Никогда.

Мне все это очень не понравилось. Смущенный и, что там скрывать, обиженный, я стоял, протягивая к ней руку, словно просил о чемто и ничего не получил в ответ.

— Разве мы не прошли уже тот момент, когда ты не могла мне доверить информацию о твоей семье и о тебе?

— Есть вещи, которые я никогда не буду обсуждать ни с тобой, ни с кем бы то ни было еще.

Я положил руки ей на плечи:

— В какую игру ты играешь? Неужели ты не понимаешь, что Хейвуд Кенни ищет именно такую информацию о тебе и твоей семье? Неужели ты думаешь, что он ничего не раскопает?

— Ты говоришь, как Эдвина.

— Она предупреждала тебя? Хаш горько рассмеялась.

— Как она выразилась, ради моего же блага. «Скажите мне все. Признайтесь в ваших грехах, в ваших семейных тайнах. Ради вашего же блага». Бред!

— Эдвина была права.

Хаш посмотрела на меня, сделала большой, символический шаг назад и негромко сказала:

— Она очень многого не знает обо мне и моей семье, да и ты тоже. И я намерена оставить все так, как есть.

— Теперь понятно, какие у нас с тобой отношения.

Никаких.

Хаш снова вырвало, но она без моей помощи села в кабину грузовика и молчала всю дорогу до фермы.

Она не произнесла ни слова.

Как только мы с Якобеком вернулись, мне позвонила Эдвина.

— Как это называется?! Ваши родственники тайком фотографируют мою дочь и продают снимки желтой прессе! Так ваша семья заботится о благополучии моей дочери?

Мне нечего было возразить. Мне не удалось защитить Эдди. И моя семья с этим тоже не справилась.

— Простите меня, — пробормотала я. — Вы имеете полное право сердиться.

К счастью, Эдвина была настолько сбита с толку моими словами, что смогла только произнести:

— Что ж… Ладно.

И я повесила трубку.

Я сильно обидела Якобека и ненавидела себя за это. Но я ни под каким видом не могла сказать ему правду. Я и самато не могла заставить себя произнести это вслух. Все было так глубоко похоронено в моей душе, что я искренне верила — ничто и никто, даже Хейвуды Кении всего мира, вместе взятые, не сумеют до этого докопаться, если я сама не проговорюсь. Мне оставалось только верить, молчать и находить в себе силы нести свой крест, чему меня научили мои стойкие деревья, лежащие под ними галантные солдаты и сама Долина.

Но неведомые силы уже пришли в движение. Мое везение и в самом деле кончилось.

— Хаш, все в порядке! Прошу вас, не надо, пожалуйста! — умоляла меня Эдди, идя за мной в павильон.

— Мать, остановись! — приказал Дэвис.

Якобек стоял в стороне и, прищурившись, наблюдал за мной. Мэри Мэй, взвинченная, как готовая ужалить оса, мерила шагами посыпанный леском пол. Логан хлопал своим «стетсоном» по ладони и хмуро переглядывался с Люсиль.

Я смотрела в лицо тем, кто на меня работал. Люди шептались об Аароне и Мерили, говорили, что следует выкинуть Аарона со службы и не общаться с Мерили, но я знала, что не смогу так поступить. Я должна была позволить веем вздохнуть свободнее. Стряхнуть с себя сующих всюду нос репортеров, избавиться от любопытных, заглядывавших к нам в окна, убрать камеры от Амбаров.

— С сегодняшнего дня ферма закрыта. Я не могу больше рисковать. Я не знаю теперь, кому можно доверять. Я не позволю, чтобы моя семья превратилась в объект насмешек. Мне плевать, что Хейвуд Кении говорит обо мне лично, но никто не смеет чернить нашу фамилию и эту ферму. Вам выплатят все деньги, которые вы заработали бы до конца сезона. Мы начнем все сначала следующей весной. Закрывайте кондитерский цех, убирайте яблоки в холодильные камеры и отправляйтесь по домам. Этот яблочный сезон закончен.

Некоторые из женщин заплакали. Люди пытались отговорить меня, просили изменить решение: ведь был только ноябрь.

— Это все по моей вине, — прошептала Эдди. Я обняла ее и прижала к себе.

— Нет, это все началось задолго до твоего рождения.

Для нее мои слова не имели смысла, но ято все понимала. Пришло время собирать урожай посеянных жертв и тайн.

Я оставила всех стоять в павильоне, а сама вернулась в дом.

К декабрю ферма стояла темная, пустая, незнакомая, но мы не чувствовали себя в большей безопасности. Дэвис начал носить пистолет под рубашкой, переняв эту манеру у Якобека. Люсиль привезла сторожевых собак, и теперь немецкие овчарки дважды в день обыскивали мой дом и амбары. Всю почту сканировали, просвечивали, а потом вскрывали специально приставленные люди в резиновых перчатках. Я согласилась и на другие меры безопасности, так что очень скоро мои старые окна с волнистыми стеклами выстроились на чердаке, а их место заняли новые конструкции с затемненными пуленепробиваемыми стеклами и очень прочными рамами.

Эдди стояла у одного из таких окон рядом со мной и грустно смотрела на улицу.

— Какой наивной маленькой девочкой я была! — тихо сказала она. — Эта прекрасная Долина ничем не отличается от остального мира. Все зависит только от моих ощущений. И безопасность в том числе.

Я обняла ее.

— Мы должны носить нашу безопасность с собой, как черепаха носит свой панцирь. Наш дом там, где мы сейчас, и мы должны верить, что у нас есть все, чтобы чувствовать себя защищенными.

Эдди слегка улыбнулась.

— Но вы никогда отсюда не уезжали. Я улыбнулась в ответ,

— Яблоки трудно везти на черепашьем панцире. Она уткнулась мне в плечо.

— Что нам с Дэвисом теперь делать? Еще раз все хорошенько обдумать? Изменить наши планы?

— Нет. Живите, отдыхайте и ждите ответов. Потому что яблони иногда говорят с нами.

— Хаш! — Эдди посмотрела на меня с укоризной.

— Именно так. Они говорят.

Эдди вздохнула. Тогда я попытаюсь услышать. Она положила мою руку к себе на живот. Я почувствовала, как мой внук удовлетворенно пошевелился. Малыш был в безопасности внутри нашего панциря.

Я сидела на пороге старого амбара. Была холодная звездная ночь. Разумеется, Якобек тут же выследил меня и сел рядом.

— Я не могу дышать в доме, — сказала я.

Месяц и миллионы ярких звезд заполняли темный купол неба. Ни одного огонька на вершинах гор. Мы были одни на планете — он, я и тяжесть молчаливого ужаса, от которого меня бросало в дрожь.

— Я не знаю, что мне делать, Джейкоб.

— Нет, знаешь.

Я думала, он сейчас скажет: «Расскажи мне о том, что ты скрываешь», но Якобек только обнял меня, не говоря ни слова. Он гладил меня по волосам и молчал, лишь прижимая все крепче к себе. И мы поцеловались. Это было так просто, так естественно, как эта ночь, и так же сложно, как звездное небо. Чувство ужаса снова забралось мне под кожу. Все старинные поговорки жителей гор, все суеверия, старые и новые, не могли развеять этого чувства.

— Чтото страшное надвигается на нас из этой темноты. — Я кивнула в сторону мира, отделенного от нас горами. — Чтото ждет своего часа.

— Я знал об этом всю мою жизнь, — ответил Якобек.

Я всегда продавала яблоки, словно они были оберегающим нас талисманом, которым я откупалась от мира за пределами моей Долины. Но по ночам мне снились ужасные деревья, выраставшие из тех семечек, которые сажала не я, и я не могла знать, какие плоды они дадут. На меня накатывали страхи и отступали. Это было предчувствие. Мир посягнул на все самое дорогое для меня. И угроза исходила не от тех, кто ненавидел нас, — нет, она поднималась из прошлого. Ни ограда, ни охрана, ни оружие не могли этому помешать. Я смотрела на телефоны, словно они могли убить меня без предупреждения.

Это случилось за несколько дней до Рождества.