Я чувствую, когда женщинам больно. Не нужно быть сверх меры проницательным человеком, чтобы понять, когда мучается другое человеческое существо. Но, учи-тывая мое прошлое, я куда более опытный эксперт, чем большинство мужчин. Я сразу понял: случилось нечто такое, что ударило Хаш больнее, чем все ее остальные секреты.

Я лежал на кровати в своей комнате, как раз над ее спальней, когда услышал, как у нее зазвонил телефон. А потом она мерила шагами комнату несколько часов подряд. Я тоже встал и принялся шагать взад и вперед, но половица подо мной скрипнула, и Хаш замерла.

Она слышала меня, а я слышал ее.

Но Хаш не попросила меня о помощи. А я не знал, как эту помощь предложить. И нуждается ли она в ней, я тоже не знал.

— Черт побери! — выругался я шепотом.

В ту ночь я спал мало и на следующее утро двигался недостаточно быстро. Я не успел поговорить с Хаш до того, как в кухню спустились Эдди и Дэвис. Дэвис при-готовил завтрак для Эдди. Хаш приготовила завтрак для Дэвиса и для меня. После завтрака нам с Эдди предсто-яло мыть посуду — у нас четверых уже была своя систе-ма. Всего за несколько месяцев мы стали семьей. Я даже не пытался говорить с Хаш о том, что это время значило для меня.

— Я еду в Чаттанугу, — объявила Хаш. — Вероятно, я не вернусь до завтрашнего утра.

— Ты хочешь навестить Эбби? — спросил Дэвис.

Мне показалось, что поведение матери его не удив-ляет. Даже то, что Хаш уедет с фермы на целый день по-среди рабочей недели, когда ее родственники будут суе-титься в Амбарах, отправляя последние заказы.

— Да. У нее какие-то проблемы с мужем. Я должна поехать.

Хаш поцеловала Эдди в макушку, взъерошила тем-ные волосы Дэвиса, обошла меня стороной, как чумно-го, и вышла из кухни.

Я сидел, молча глядя в тарелку с оладьями, которые Хаш испекла специально для меня. Потом спросил:

— Кто такая Эбби?

— Она старый друг моих родителей. Муж Эбби и мой отец увлекались гонками и там подружились. У ее мужа много денег. Очень много. Он был инвестором па-пиной команды.

Дэвис принялся за свои оладьи, а Эдди потянулась за плошкой с хлопьями. Одна ее рука лежала на значи-тельно подросшем животе, словно защищая младенца. Накануне она предложила мне послушать, как двигает-ся малыш. Я поднес было к ее животу изуродованную уку, но потом одумался и положил ей на живот другую, не хотел пугать маленького.

— Он уже научился кун-фу, — сказал я тогда, почувствовав, как малыш шевелится.

— Ой, Ники, ты милый старый вояка! — Эдди рассмеялась и обняла меня.

— Значит, они давно знакомы? — продолжал я расспрашивать Дэвиса.

Он поставил между нами каменный кувшинчик с сиропом, словно отметил незримую границу. Выражение его лица без слов говорило: держись подальше от дел моей матери.

— Мать всегда верна своим друзьям. Она бросает все и едет, если нужна Эбби.

«Нет, — сказал я про себя. — Она бросила все и поехала после того, как Эбби позвонила ей среди ночи и предупредила о чем-то».

Миновав горы, почти у самой границы штата Теннесси, я купила себе кофе и яблоко в магазинчике на автостраде, села в машину и на минуту закрыла глаза. Потом откусила яблоко, только чтобы напомнить себе самой, что мир за пределами Долины не обладает защитной магией. И действительно, никакого взрыва сладкого вкуса на языке я не ощутила. Я уехала из своей Долины и теперь могла есть только обычные яблоки, ожидая, пока меч господень обрушится на меня и мою семью.

В лучшие дни я любила Чаттанугу. Исторический старый город был памятником вековому наследию Юга, но не старине как таковой. Мои друзья превратили разваливающиеся склады на берегу реки Теннесси в ряды ресторанов и магазинов. Сверкающая стеклянная крыша Аквариума сияла неподалеку, возвышаясь над рекой.

Мы с Эбби встретились на верхнем этаже Аквариума. «От гор к океану», — гласила надпись на экране обучающего дисплея. Горная среда обитания пахла лавром и мхом, камнями, водой и землей. Выдры играли в каменном гроте. За стеклянной стеной черепахи, форель и широкоротый сом плавали в быстром ручье среди огромных поваленных деревьев. Эта часть Аквариума всегда напоминала мне о Долине — дикой, но защищенной.

— Хаш! — прошептала Эбби и заплакала.

Мы крепко обнялись. Она была на десять лет моложе меня, но мы были похожи. Обе с рыжеватокаштановыми волосами, зеленоглазые, высокие, но не хрупкие. На этом сходство кончалось. Ее голос звучал погородскому мелодично, у нее не было грубого сельского акцента, от которого я и не мечтала избавиться. Эбби окончила университет, происходила из богатой семьи, сделавшей состояние на банковском деле, и родилась, как говорится, с серебряной ложкой во рту. Ее муж Нолан унаследовал самое крупное состояние штата, играл на бирже и был главным закулисным воротилой в политике Теннесси. Эбби посвящала все свое время огромному имению на берегу реки и двум маленьким сыновьям.

Мы сблизили головы в темном деревянном алькове, увитом виноградом, высоко над рукотворной планетой. — Они позвонили мне, — хрипло прошептала Эбби, вцепившись в мою руку. — Люди Хейвуда Кении. Это была одна из его ассистенток. Она мне сказала: «Нам стало известно из весьма осведомленных источников, что покойный отец мужа Эдди Джекобс вел двойную жизнь. Нам известно, что у вас был с ним роман незадолго до его смерти. У нас есть свидетели, улики. Неужели это всего лишь совпадение, что ваш муж был главным спонсором фонда президента Джекобса в Теннесси?» Я ей сказала, что это все сплетни и что я не понимаю, о чем она говорит. «Дэви Тэкери умер больше пяти лет назад. Мы с его женой старые подруги, а мой муж — самый лучший человек на свете», — сказала я. А она мне: «Да ладно вам! Интересно, что думает президент об этой мыльной опере теперь, когда его дочь вышла замуж за сына Тэкери? Мистеру Кении хотелось бы узнать ваше мнение по этому поводу. Нарисуйте картину в целом для его аудитории. Вам все равно не удастся спрятаться. Вы просто обязаны поговорить с мистером Кении. Если он обнаружит давнюю связь президента с родственниками мужа его дочери, остальные средства информации пойдут за ним следом. Вы можете прославиться на всю страну».

Эбби обмякла напротив меня, я едва успела подхватить ее под локоть.

— Послушай, они сложили два и два, и у этих идиотов получилось пять. Это не означает…

— О, Хаш, все будет иметь значение, когда они разнюхают правду! А они медленно, но верно движутся в нужном направлении. — Эбби подняла голову и затравленно посмотрела на меня. — Хаш, они докопаются до остального. Нолан знает правду, но мои дети… — Она торопливо оглянулась по сторонам, хотя мы были совершенно одни. — Хаш, я не хочу, чтобы мои дети пострадали из-за этой истории!

— Этого не будет. — Я услышала свой голос словно со стороны. — Нет, я не позволю… — Я сжала ее пальцы холодной влажной рукой.

— Что мы можем сделать? — простонала Эбби.

— Пока не знаю. Я должна все обдумать.

— Самое ужасное, что все произошло по моей вине. Мы с Ноланом переживем это, но твои отношения с Дэвисом…

— Это не твоя вина. Виновата только я. Вероятно, я зря всю жизнь следовала золотому правилу, которое сама придумала. Но я была тогда слишком молода.

— Какому правилу?

— «Скорми людям хорошую историю, и им будет наплевать на правду».

— О, Хаш, но ведь так и есть на самом деле!

— Ладно, мы поговорим еще, когда у меня появятся какие-то мысли на этот счет.

— Прошу тебя, не оставляй меня наедине со всем этим!

— Я буду в гостинице неподалеку. — Мне вдруг стало трудно дышать, и я расстегнула свое мягкое кожаное пальто. — Мне нужно выйти на воздух. Я позвоню тебе позже. Дай мне знать, если тебе еще кто-то позвонит сегодня. Я убегаю.

Эбби обняла меня.

— Хаш, мне так жаль.

Мне следовало ненавидеть Эбби за то, что ее роман с Дэви сделал с моей жизнью. Но она ошиблась по глупости, потому что была очень молодой. В каком-то смысле это случилось по моей вине. Дэви выбрал ее из толпы зрителей, когда ей едва исполнился двадцать один год. Он приударил за ней потому, что она напомнила ему меня, когда я была молодой и когда меня легко было очаровать. Так или иначе, Эбби была единственной из его женщин, которую мне не хотелось немедленно убить…

* * *

Я прирожденный преследователь. Я проследил за Хаш до Чаттануги, проводил ее до здания Аквариума и остался ждать на улице. Я видел, как она вышла. Длинное пальто, мягкие коричневые брюки, белая блузка, слишком легкая для декабрьского дня. Она наверняка продрогла до костей, но не замечала этого, или ее это не заботило. Холодный ветер, налетевший с гор, распахнул ее пальто, пока она шла через площадь, опустив голову, засунув руки глубоко в карманы. Она думала о чем-то и шла, ничего не видя.

"Тебе холодно, — хотелось мне сказать. — Я отдам тебе мою куртку. Подними голову. Посмотри на меня. Ты же знаешь, что я здесь. Ты же знаешь, что я пошел за тобой, как делаю это всегда».

Я двинулся следом за Хаш по тихой улочке исторического квартала, вдоль симпатичных магазинчиков. Городские власти превратили старый узкий мост в красивую пешеходную зону над водой. У меня по телу побежали мурашки, когда Хаш ступила на эту конструкцию из изящного металла и бетона. Ледяной ветер набросился на нее. В это утро на мосту никого не было — даже заядлые бегуны и любители прогулок остались дома.

Хаш шла, ничего не видя, пока не дошла почти до середины. Потом, спотыкаясь, подошла к ограждению и вцепилась в поручни обеими руками. Она тяжело дышала, глядя вниз на гладкую зеленую поверхность реки Теннесси, которая медленно текла далеко внизу.

Я преодолел расстояние между нами всего за несколько секунд, она едва успела услышать топот моих ног. Хаш обернулась, покачнулась, и в следующее мгновение я схватил ее за плечи.

— Если ты бросишься вниз…

— Джейкоб? — Она посмотрела на меня с нежностью и тревогой и обхватила мое лицо ледяными ладонями. — Что ты здесь делаешь?

— Я не сдаюсь. И я тебя не отпущу.

— Но я вовсе не собиралась прыгать. Я думала о человеке, которого хотела бы столкнуть с этого моста.

— Тогда скажи мне, кто он, я сброшу этого ублюдка вместо тебя. Ты ведь готова поверить мне, Хаш. Ты хотела, чтобы я поехал следом за тобой. Вот он я. Поговори со мной.

Словно признавая свое поражение, сдавая укрепления, забывая о гордости, Хаш медленно закрыла глаза.

— Эбби была последней подружкой моего мужа. — Она помолчала и судорожно сглотнула. — Она мать его ребенка…

— Бэби, — подсказал я автоматически.

Хаш обреченно кивнула. Впервые со дня нашей встречи она выглядела как человек, потерявший надежду.

Мне ничего больше не оставалось, как притянуть ее к себе и обнять покрепче.

Недалеко от исторического квартала был симпатичный отель, стоящий высоко над рекой на отвесном берегу. Всякий раз, когда я приезжала навестить Эбби, привозила фотографии Бэби и рассказы о ее проделках, я останавливалась именно здесь. Я платила наличными за комнату и называла вымышленное имя. Я принимала все меры, чтобы эта жизнь никак не была связана с моей жизнью в Долине. Я была обязана помнить об интересах Дэвиса. Мне нужно было защитить Бэби, защитить Эбби, ее мужа и маленьких сыновей, защитить «Ферму Хаш» и все то, ради чего она создавалась. И да, вы правы, я должна была защитить себя саму.

Хаш Макгиллен Тэкери не сумела удержать мужа в своей постели, и он наконец сбежал от нее, чтобы жить с другой женщиной и воспитывать свою дочь. Хаш даже не сказала своему сыну, что у него есть сводная сестра. А туда же, «легенда»!

Многие были бы рады распространить такую новость.

Так что в Чаттануге меня звали миссис Огден, Патрисия Огден. Владельцы гостиницы гордились тем, что у них есть завсегдатаи; они вписали мое имя в их гостевую книгу и всякий раз расспрашивали о родственниках. Я придумала целую историю, чтобы оправдать их ожидания.

— Когда я приезжаю домой после визитов к Эбби, я тру себя мочалкой, словно прокаженная, — сказала я Якобеку. — Я пытаюсь снова влезть в кожу Хаш Макгиллен Тэкери, честной женщины, за которую все меня принимают.

— Ты мне кажешься достаточно честной, — ответил Якобек. — Ты мать, которая заботится о своем сыне. И его сводной сестре. Вот что я вижу.

— Дорога в ад вымощена благими намерениями, Джейкоб.

— Я там был, — сказал он.

* * *

Я сидела в одиночестве на веранде гостиницы, а Якобек пошел внутрь, чтобы снять номер. Я была слишком выбита из колеи, поэтому могла только безучастно смотреть на живую изгородь, потерявшую листву, и рождественские гирлянды, украшавшие старые, искривленные ветрами дубы во дворе. Передо мной открывался широкий вид на холмы и реку, дома и магазины, машины на улицах и повседневную жизнь, медленно протекавшую на расстоянии. Высокий берег. Вид, ради которого я и выбрала эту гостиницу…

Когда Якобек вернулся, он положил мне руку на плечо и слегка потряс. Я спала с открытыми глазами.

— Ты уверена, что хочешь здесь остаться? — спросил он.

— Я не могу ехать домой, пока не решу, что делать. Я должна составить какой-то план. Я обязана взять себя в руки, чтобы иметь возможность сказать именно то, что нужно. Только я теперь не знаю, что правильно. Снова обманывать Дэвиса? Скрывать от Бэби правду всю ее жизнь? Или мне не стоит ничего предпринимать? Пусть Хейвуд Кении сам все раскопает и расскажет ис-торию Бэби только ради того, чтобы распустить слухи о новых родственниках Ала?..

— Мир изменился с тех пор, когда мы были детьми, Хаш. Людей уже ничто не шокирует.

— Только не моих людей. И не моего сына. Пальцы Джейкоба сильнее сжали мне плечо.

— У меня в этом деле тоже есть свой интерес. Все, что причиняет боль Дэвису, причиняет боль Эдди.

— Я об этом все время думаю. Она… мне нравится, Джейкоб. Нет, не так. Я люблю ее. Эдди моя невестка, и я ее люблю.

— А она любит тебя.

Мы сидели на террасе, позволяя холодному ветру кру-житься вокруг нас, и мне казалось, что этот ветер наце-ливается на душу нашей семьи, которую я отчаянно хо-тела сохранить. Я застонала, и Якобек рывком поставил меня на ноги.

— Давай войдем внутрь. Мы все обсудим. Нас ждет комната с камином. И запомни: мы с тобой мистер и миссис Джонсон, Билл и Патрисия. Я сказал им, что ты вышла за меня замуж, миссис Огден. Они думают, что я преподаю в военном колледже, о котором они никогда не слышали.

У меня вдруг ослабели колени и затряслись руки. Горло саднило. Господи, даже Якобека вовлекла в свою игру, заставила притворяться!

— Билл, судя по всему, ты женился на женщине, ко-торая рассыпается на куски.

— Миссис Джонсон не из тех, кто рассыпается на куски.

Я приняла вызов. Мы вошли внутрь.

* * *

Я сидела на краешке дивана перед камином, обхва-тив себя руками и глядя на огонь. Комната была уже укра-шена к Рождеству — на елке игрушки в викторианском стиле, запах хвои от гирлянды на полке над камином. Обстановка была элегантной, женственной, уютной: много парчи, кружева на чехлах подушек, янтарные абажуры с бахромой и бусинками, от которых свет радугой отражался на высоком потолке. Фантазия! Я любила мои фантазии. И сейчас я их теряла…

Моя жизнь с Дэви изливалась из меня словами и плавилась, словно растаявший мед. Я никогда никому не рассказывала неприглядные факты, о которых говорила Якобеку в тот долгий день. Он слушал молча, сидя в высоком кресле у камина, чуть наклонясь вперед. Его глаза не отрывались от меня, он оперся локтями о колени, его большие, грубые, но такие нежные руки свисали вниз, готовые помочь мне в чем угодно. Но мне никто не мог помочь.

Комната погружалась в темноту, тени становились все длиннее, наступила ночь. Якобек налил нам чаю, который на плетеном подносе принесла хозяйка, но я смогла сделать лишь один глоток.

— Я узнала об Эбби чуть больше пяти лет назад. Дэвис как раз уехал учиться в Гарвард, — так начала я свой рассказ. — До меня дошли слухи, и я поехала взглянуть на нее. Я всегда старалась выяснить, с кем встречается Дэви, — исключительно ради того, чтобы эти девушки не могли навредить нашему сыну. Я плохо с ними поступала, Джейкоб! Каждый раз, когда я узнавала о новой подружке, я старалась напугать ее до полусмерти. Я выследила Эбби и просто сказала ей: «Еще раз тронешь моего мужа — и ты в могиле. Ты хочешь умереть?» С другими девушками это всегда срабатывало. Но эта тощая красотка с Юга, эта богатенькая девочка — а она в самом деле была совсем девочкой, только что окончила колледж Вандербильта — посмотрела на меня огромными печальными глазами и ответила: «Если бы не ребенок, я бы вам сказала: давайте, убивайте».

Если бы не ребенок… Это был ребенок Дэви! Он обрюхатил эту девчонку. Я была готова убить его.

Эбби не хотела делать аборт, но она не хотела также, чтобы кто-то из ее семьи узнал о том, что она беременна. Она и хотела ребенка и не хотела его. В конце концов Эбби сказала, что собирается поехать к друзьям в Калифорнию, там родит малыша и отдаст его на усыновление.

Я приехала домой и приступила с расспросами к Дэви. Он заявил, что я отказалась родить ему еще одного ребенка, а он всегда хотел иметь много детей. Значит, это и моя вина тоже. А я сказала ему, что ни в чем не виновата, что это он заставил меня отказаться от мысли о втором ребенке. Потому что у меня не хватило бы сил сражаться с ним за душу этого ребенка, как я сражалась за душу Дэвиса…

Короче говоря, в ту ночь мы подрались с ним из-за того, каким стал наш брак и каким он не стал.

— Это в ту ночь ты повредила плечо? — негромко спросил Якобек.

Я не могла ответить прямо. Как я могла признаться, что жила с человеком, способным сбросить меня с лестницы? Но мне не нужно было ни в чем признаваться. Якобек сам все понял. Когда я посмотрела на него, его глаза стали почти черными.

— Я не половая тряпка, Джейкоб. Я дала ему сдачи. Не жалей меня.

— Я никогда никого не жалею, — солгал он. — Продолжай.

— Я первая ударила Дэви. Прямо в лицо кулаком. Как он посмел изуродовать все то, что было создано моим тяжким трудом ради него, ради нашего сына и ради меня самой?! Я постаралась причинить ему боль. — Я помолчала немного. — А потом он ударил меня в ответ. Очнулась я в приемном покое и сказала всем, что это был несчастный случай на охоте.

Я снова замолчала и протянула руки к огню, стараясь оставаться в тени. Мне было не по себе под все более пристальным взглядом Якобека.

— Дэви был безутешен. Он чувствовал себя виноватым в том, как поступил со мной, как поступил с Эбби и с ее будущим ребенком. Но больше всего его беспокоило то, что об этом узнает Дэвис. Он боялся, что сын возненавидит его. У моего мужа были свои понятия о чести…

Дэви не проронил ни слова, когда я предупредила его, что не позволю его подружке отдать сводного брата или сводную сестру нашего сына чужим людям. А несколько часов спустя он сорвался на машине с горы Чочино. Он сам все подстроил, Джейкоб! Я ни минуты в этом не сомневаюсь. Мой муж покончил с собой.

Якобек встал.

— Некоторые долги чести можно заплатить только так.

— Я не хотела, чтобы он умирал! Все, что угодно, только не это! Ты, очевидно, не веришь мне…

— В жизни нет ничего простого, Хаш.

— Эбби пришла на его похороны. Я увидела ее в толпе, она плакала и выглядела ужасно. Эта богатая беременная девочка стояла совершенно одна, пряча живот под кашемировым пальто большого размера, и оплакивала моего мужа. Я хотела возненавидеть ее, но не сумела. Поэтому я помогла ей. Предложила план. Логан собирался приехать домой, его как раз демобилизовали из армии, а служил он в Германии. Его жена умерла. Он на самом деле женился в Германии на молоденькой немке по имени Марла. Я рассказала ему о ребенке. И мой брат сказал: «Если ты мне поможешь, я возьму малыша. Мы с Марлой так хотели детей… Она была бы рада, если бы я вырастил этого ребенка».

Вот так все и получилось. Красивая маленькая девочка приехала домой с моим братом, и люди поверили в то, что она его дочь. Представитель штата в округе Чочино Честер Баггетт помог мне с документами, достал иностранное свидетельство о рождении и все такое. Я всем объявила, что дочка Логана — это Шестая Хаш Макгиллен. Бэби Хаш. Все, конец истории.

Я уронила голову на руки и сидела в тишине, чуть покачиваясь. Якобек присел передо мной на корточки.

— Посмотри на меня, — хрипло попросил он. Когда я подняла глаза, он осторожно провел рукой по моим волосам, по мокрой от слез щеке.

— Завтра ты поедешь домой и немедленно поговоришь с сыном. Расскажешь ему правду, пока кто-то другой этого не сделал.

— Правду? Я должна сказать ему, что всю жизнь лгала? Что у меня не хватило духу честно рассказать ему об отце и обо мне? Рассказать все, что связано с его рождением? И ты считаешь, что после этого он не возненавидит меня?

Якобек замер, его лицо стало печальным и суровым.

— Позволь мне рассказать тебе правду, с которой живу я, — сказал он. — Правду о моей матери.

* * *

Все, что я знала о Якобеке, все, что говорили лгуны на гонораре вроде Хейвуда Кении о племяннике президента, померкло и улетело в ночное небо вместе с дымом камина. Якобек так описывал свое детство, что у меня замирало сердце; он пропускал мои печали через мелкое сито своего одиночества. Его невыразительный голос сильнее всяких слов давал понять, что он рассказывает не слезливую историю. Он просто излагал мне факты. Но они были ужасны.

— Не надо, — сказал он мне, заметив, что слезы текут по моим щекам. — Тебе не нужна ничья жалость, и мне она тоже не нужна.

— Я не жалею тебя, я сожалею вместе с тобой.

И это было правдой. Я переживала вместе с ним. Я сожалела о том, что жизнь делает с нами, начиная с того времени, когда мы молоды и совершенно беззащитны. О стыде, который приходит вместе с болью. Позор тем семьям, которые допускают это, позор обществу, которое равнодушно взирает на это, позор низости повседневной жизни! Дети страдают и вырастают жестокосердными, готовыми причинить боль другим. Это просто чудо, когда в таких обстоятельствах живет душа и светит кому-то, несмотря на потери и поражения. Это стоит отпраздновать. Неожиданный урожай всегда самый сладкий.

Я опустилась на колени перед Якобеком.

— Тебе нечего стыдиться. Я была права, что поверила в тебя. Я пыталась сопротивляться и все же не устояла. Меня много обманывали в жизни, но я знаю, что на этот раз это не так.

Якобек поднял голову и посмотрел на меня.

Часы в темноте над камином неторопливо пробили десять. Я встала, коснулась его лица и пошла в ванную. Я не стала зажигать свет, и ночь над Чаттанугой сверкала сквозь небольшое окошко с узорчатым стеклом, заливая все светом звезд, сияющих над старой южной рекой, опоясывающей город. Я повернула круглые ручки душа, отрегулировала воду и подставила под нее руки, словно опустила их в реку. Мне было тепло и уютно.

Я услышала шаги Якобека и ощутила его тело прежде, чем он коснулся меня.

— Да, я знала, что ты поехал за мной, — тихо призналась я. — И я действительно этого хотела.

— Я искал тебя всю мою жизнь, — прошептал он. Мы раздели друг друга в парном тепле этой зимней ночи.

* * *

Мы с Хаш не разгромили комнату, не сорвали простыни с постели, не привязывали друг друга к спинке кровати. Нам этого не требовалось. Весь этот хаос, вся энергия, вся эта очищающая радость и катарсис секса может разделить людей или соединить их без внешних проявлений. Это так же просто, как первый поцелуй, — быстрый ритм, слово или два в нужную секунду, ее руки на моих плечах, мое тело на ней, ее тело на мне… Когда мы решили отдохнуть, то натянули на себя одеяло и крепко обнялись, так что смешалось наше дыхание. Мы были словно дремлющие волки, готовые в любую минуту атаковать.

Скажи ей. Признайся, что любишь ее, и послушай, что она ответит. Она скажет: «Спасибо, ты хорош в постели, и мне нравится твое общество». А ты согласишься: «Точно, именно это я и имел в виду». И на этом все.

«Я люблю тебя». Эти слова трудно произнести и трудно правильно понять — особенно сейчас, когда у нас обоих так много других проблем. А кроме того, я и не хотел знать, что она ответит. Редкий случай в моей жизни, когда я предпочитал оставаться в неведении.

— Я только хотел дать тебе отдохнуть, — сказал я, отодвинувшись в тень, чтобы она не видела моего лица.

— На самом деле ты хотел вовсе не этого, — ответила Хаш. — Но если не желаешь признаваться, не надо.

Она оседлала меня, поцеловала, и я оказался внутри ее быстрее, чем успел попросить прощения.

Впервые в моей жизни в этом не было необходимости.

* * *

Если Якобек искал меня всю свою жизнь, то я всю жизнь ждала, чтобы он меня нашел. Он был нежным и грубым, он знал, для чего создано женское тело, что любят женщины и что надо делать. И он знал, что иногда легчайшее прикосновение в нужном месте порождает чудо. Он инстинктивно знал меня. А я знала его.

После всех лет голодного секса, отсутствия секса и использования секса для сохранения брака, я впервые могла просто заниматься любовью. Любить мужчину. Николаса Якобека. Джейкоба. Я не знала, назовет ли он это любовью, и мне было страшно спросить его об этом.

Возможно, он тоже страшился задать мне этот вопрос. В ту ночь нам было достаточно надежды, и мы могли не говорить об этом. Я просто любила его. Со дня нашей первой встречи в амбаре я знала, что люблю его — без повода, без причины.

Якобек склонил голову к моей груди и взял в рот сосок. Я выкрикнула его имя, когда наслаждение накрыло меня с головой, и спустя секунду он присоединился ко мне.

— Ты достала меня, — прошептал Якобек, словно я выстрелила ему в сердце.