Глава 1

Сбросив с плеч заклинание, делавшее его невидимым, Курик Крей появился в дверях захудалой таверны и теперь с отвращением обозревал внутреннее убранство. Бормоча под нос сарское проклятие, он осторожно переступил порог, щурясь от застоявшихся винных испарений, нависших над сборищем вонючих оборванцев, которые склонялись над игрой в кости и карты, а в перерывах отпускали грубые шутки. Курик пригнулся под низкой потолочной балкой и тут же угодил в объятия пышногрудой служанки с бесстыжей, но слегка беззубой улыбкой.

— Что-то не я видала тебя здесь прежде, — проговорила она, захлопав щедро подведенными веками.

Чайного цвета глаза медленно скользили по блестящим черным волосам, мускулистым ногам и всему, что скрывалось под простыми на вид, но хорошо сшитыми туникой и плащом, наскоро пытаясь оценить все сразу.

— Помнится, был тут такой же красавчик…

Даже если бы он и был расположен к быстрому и дешевому удовольствию — едва ли отсутствие двух передних зубов позволяло брать полную цену, — Курик и тогда вряд ли оценил бы ее прелести. А следовательно, здесь у него только дело. Поэтому он неопределенно пожал плечами и уселся на треснувший стул возле двери в общую залу.

— Принеси мне виски. А если виски нет, так я попробовал бы эваршотского вина. Говорили мне, что вино это — лучшее в Делфархаме.

С алчным блеском в глазах служанка неторопливо удалилась. Курик уже знал, что пить ему вино из Эваршота, что бы там ни хранилось в кладовых таверны. Вино стоило в два раза дороже сарского виски, а этому сброду только того и надо — непременно всучат самое дорогое, если заподозрят, что ты способен заплатить. Однако пойти куда-нибудь в другое место он не мог. «Держись у самого дна. Ибо там зреют зерна мятежа, и там мы соберем наш урожаи», — так советовал Мудрец. Это понимала даже Атайя Трелэйн, начав свой роковой крестовый поход не с позолоченных дворцов вельмож, а с локи-притонов Кайбурна.

Курик покорно вздохнул — скоро уже оставит он здешнее убожество и вернется к более приличной жизни, чем та, что он вел последние два месяца. Случится это, когда Курик исполнит последнее повеление своего господина. Более того — будущее, что ждет его, не сравнится с прежней жизнью. Однажды миссия Курика будет успешно завершена — и тогда все могущество и сила Кайта будут принадлежать Мудрецу и его верным сподвижникам. К чему скромничать? Курик — один из самых способных учеников Мудреца, да и заслуг у него не меньше, чем у прочих.

Служанка принесла предсказанный Куриком кувшин с вином и гнутую оловянную чашу. Прежде чем поставить чашу перед ним, она грязным уголком фартука исподтишка вытряхнула оттуда таракана.

Курик вручил женщине пару серебряных монет в уплату за вино, затем вынул, однако так, чтобы монета оставалась вне пределов ее досягаемости, еще одну.

— Получишь крону, если ответишь на мой вопрос, а потом забудешь о том, что я спрашивал.

Развязность женщины в одно мгновение уступила место глухой обороне. Слишком часто с тех пор, как он прибыл на материк, приходилось Курику наблюдать подобное поведение. Большинство кайтцев так панически боялись Трибунала — ужасной королевской инквизиции, — что ни за что на свете не проговорились бы о том, какой сегодня день недели, не говоря уже о чем-нибудь более серьезном.

Да и кто мог бы обвинить их в трусости? Только не Курик. Ведомство, которое имеет законное право выпотрошить любого несчастного, предъявив ему для обозрения его собственные внутренности, не может не внушать людям ужаса.

— Скажи-ка мне, знаешь ли ты этих людей? — с наигранным простодушием поинтересовался он. Возможно, служанка все еще была взволнована, но притяжение монеты в руке Курика неуклонно толкало ее в нужном направлении. — Что ты можешь сказать о них?

— Ну, не так уж и много, — уклончиво отвечала та.

От Курика не ускользнуло, что женщина тайком изучает его одежду, пытаясь отыскать какие-нибудь знаки принадлежности к Трибуналу.

— Да перестань же, разве похож я на священника? — спросил он, посылая служанке одну из самых обворожительных улыбок — под стать ее развязности.

Простая уловка сработала словно хорошее заклинание — на грубом лице появилась беззубая улыбка.

— Был бы ты священником, дорогуша, я б и в церковь чаще захаживала.

Склонив голову набок, женщина каким-то образом умудрялась осматривать общую залу таверны, одновременно стараясь не выпускать из виду монету в руке Курика.

— В основном тут местные, — заговорила служанка. — Фермеры, кожевники, лудильщики и прочие. Есть и воры, но Орэн быстренько выкинет их вон, если застукает за их ремеслом. А однажды, еще и двух лет с тех пор не прошло, здесь оказалась сама принцесса. Дала дочке Орэна целую крону, точно вам говорю. Только за то, что та принесла ей вина из Эваршота, совсем как вы давеча. Господи, да я же хорошо помню ту ночь!

Служанка привалилась к плечу Курика бедром. Рассказывая свою историю, женщина постепенно забывала страх. Глаза загорелись как свечки, словно она собиралась поведать о самом охватывающем событии ее жизни.

— Тот малый, с которым ее высочество играла в кости, попытался заставить ее заплатить не деньгами, ну, вы понимаете, о чем я толкую? Да только она так его скрутила! Ну конечно, его дружки собирались немного проучить ее, но тут их повязала королевская гвардия. Потом гвардейцы забрали ее высочество в замок.

Недобрая улыбка заиграла на губах Курика, когда он представил высокородную леди, которая хлещет вино в компании отбросов столицы Кайта. Впрочем, принцесса ты или нет, во время мекана никто не знает, на какой глубине окажется. И не один желторотый юнец из лорнгельдов пытался с помощью оцепеняющего действия вина обуздать магическую силу, растущую внутри, — задача, которую следовало признать столь же тщетной, как и попытку управлять морским приливом. Курик с кажущимся безразличием осмотрел таверну. Невоздержанность в питье обычна для начинающих магов, она же является простым способом распознать их.

В подобном деле он не нуждался в помощи служанки. Курик мог бы просто просидеть здесь всю ночь, погружаясь в сознание любого из одурманенных вином ничтожеств. Но быстрее и приятнее действовать наверняка. Слишком интенсивная работа могла одурманить мозг совсем как вино, а Курик не мог позволить своим чувствам притупиться. Времени осталось немного — шла уже первая неделя мая, а сбор армии — человек за человеком — задача не из легких. Мудрец будет разгневан, если по прибытии в Кайт обнаружит, что не все подготовлено в соответствии с его волей.

Захваченный этими мыслями Курик не сразу понял, что его задумчивость пугает собеседницу. Служанка закусила губу последними имеющимися в наличии зубами, испугавшись, что молчание Курика таит в себе нечто зловещее.

— Ну, Орэн, конечно, не пустил бы сюда никаких колдунов, если бы заподозрил кого-нибудь, — поспешно добавила она. — Он добрый кайтец, верьте мне, и предан своему королю.

— Уверен, так оно и есть, — дружелюбно согласился Курик, стремясь обезоруживающей и слегка игривой улыбкой развеять страхи женщины. — А не замечала ли ты, чтобы кто-нибудь выпивал больше, чем обычно?

— В наше время все пьют больше, чем обычно.

Неожиданная откровенность ее слов прозвучала довольно зловеще. Хотя нигде поблизости не наблюдалось представителей закона, Курик ясно увидел нависшую над всеми тень Трибунала.

— Но вот Роб… — продолжала служанка, качнув головой в сторону растрепанного молодого человека, склонившегося над кружкой с пивом на табурете под затянутой паутиной лестницей. Голова его была так низко опущена, что волосы плескались в пене. — Этот хуже всех. Колючий как чертополох, и никто тут не может понять, что с ним такое. Рядом с ним его брат Дикон.

Курик бросил пристальный взгляд на старшего брата, такого же потрепанного и что-то быстро нашептывающего на ухо Робу, которому, впрочем, не было до этого никакого дела.

— Сначала мы тут думали, что Роб — колдун, — неуверенно добавила женщина. — Иногда они ведут себя так… ну, вы понимаете, от них одни убытки. Но Робу всего восемнадцать, так что вряд ли он колдун. Может быть, ему просто нужна девчонка, чтобы спуститься на землю.

Курик прищурился, сосредоточившись на юном Робе. Действительно, восемнадцать — слишком рано для проявления магической силы, но и такое бывало. Некоторые из лорнгельдов развивали свою силу в шестнадцать, другие — в тридцать, хотя и то, и другое встречалось крайне редко. Курик мысленно потянулся к Робу, исследуя его сознание и даже особенно не таясь. Роб так пьян, что нет никакой нужды проявлять осторожность. И вот он нашел то, что искал: каналы и пещеры, магические тропы, подобные спутанным корням ивы в сознании юного колдуна. Курик уже мог ощущать силу неукрощенной магии, стремящейся быть упорядоченной, а также растерянность и страх Роба, заподозрившего у себя какой-то недуг, от которого он не знал лекарства.

Смерть или измена, — размышлял Курик. — Действительно, небогатый выбор. Взгляд его потеплел — скоро лорнгельды предложат кайтцам другой выбор: могущество, силу и благоговение. Нетрудно догадаться, что они выберут.

— Спасибо за помощь, — рассеянно пробормотал Курик.

Он опустил монету в грязную ладонь и слегка кивнул, отпуская служанку. Та пробормотала благодарность и неохотно удалилась — возможно, рассчитывала на другое предложение, включающее в себя еще несколько монет и час-другой в комнатах наверху.

Взяв чашу и кувшин с вином, Курик с небрежным видом направился к затененному алькову под лестницей. Не встретив ни возражений, ни радушного приветствия со стороны братьев, подвинул ногой табурет и уселся напротив юного кайтца. В ответ на щедрое предложение дорогого вина Курик получил лишь неопределенное и несколько изумленное хмыканье, видимо, означавшее благодарность.

— Ты плохо выглядишь, друг мой, — произнес он, наливая вино в свою чашу и смакуя хмельной аромат.

— Эй, послушай, тебя сюда не приглашали, — забеспокоился Дикон, сообразив, что уходить Курик не собирается. — И если ты…

— Я разговариваю не с тобой, — отвечал Курик тоном, лишенным враждебности, но достаточно холодным, каким господин мог бы отчитывать неопытного слугу.

Ему не нужен Дикон — магической силой тот не обладал. Роб слегка приподнял подбородок — у него были угрюмые синие глаза, а лицо обрамлено копной черных кудрявых волос.

— Если хочешь сыграть в карты, так у нас денег нет. Попытай счастья с другими. — Роб вдохнул аромат вина и сделал глоток, отчего его налитые кровью глаза расширились от удивления. — Хотя если у тебя хватает монет на такое вино, тут тебе играть не с кем.

Курик снисходительно улыбнулся.

— Я не в карты хочу сыграть, Роб. Да, служанка сказала мне твое имя. И твое, Дикон. — Упершись руками в колени, он наклонился вперед и заметно понизил голос. — Я ищу здесь нечто гораздо более важное, чем карточная игра.

Он сделал большой глоток и неторопливо посмаковал вино во рту, прежде чем проглотить его, затем продолжил шепотом:

— Я ищу здесь колдунов.

Даже если бы Курик поджег Робу брюки, едва ли это отрезвило бы его быстрее. Дикон попытался заслонить собою младшего брата, глаза его запылал и негодованием, а Роб рванулся вперед, готовый сражаться за свою жизнь. К несчастью, он пытался двигаться быстрее, чем позволяло выпитое им, к горлу подступила тошнота, и Роб свалился в лужу разлитого на полу пива, зажмурив глаза и обхватив голову руками.

Дикон грубо толкнул Курика.

— Не знаю, что ты тут выискиваешь, приятель, но будь я проклят, если позволю тебе так оскорблять моего брата.

Голос его был чуть громче шепота, однако дрожал от сдерживаемой ярости.

— Что там происходит, Дикон? — спросил человек за соседним столиком. Он внимательно вгляделся в тонкую вышивку по краю воротника туники цвета ржавчины и наконец вынес свое суждение. — Чего надо этому павлину?

Курик и бровью не повел в ответ на оскорбление — назвать его павлином только потому, что одежда его не испачкана и не зияет дырами, лицо выбрито, а под ногтями нет полугодовой грязи? Однако язвительные слова не остались незамеченными приятелями говорившего, расположившимися за игральным столом. Все пятеро побросали карты, гадая, не станет ли напряженность между Диконом и его хорошо одетым приятелем предвестием долгожданной драки. Курик не думал, что эти люди услышали что-нибудь важное, но меньше всего ему хотелось привлекать к себе излишнее внимание. По счастью, Дикон, похоже, думал так же.

— Не-ет. Это… ну, в общем, я знаю его. — От волнения Дикон стал заикаться. — Вы играйте…

— Ты следил бы лучше за игрой, если не хочешь потерять последние деньги, — посоветовал Курик обидчику, сделав неопределенный жест по направлению к столу. — А то кто-нибудь подбросит туза вместо валета.

Человек заглянул в свои карты и издал пьяный вопль возмущения. Через мгновение и Курик, и его предосудительная одежда были забыты, и шестеро мерзавцев сцепились в кулачном бою. Тонкие губы Курика скривились в удовлетворенной улыбке, и он повернулся к драке спиной. Как же легко одурачить этих болванов, используя всего лишь простое отвлекающее заклинание.

Однако Дикона оказалось не так-то легко отвлечь, и он еще раз подтолкнул Курика по направлению к двери.

— А ну двигай отсюда свою задницу, а не то я…

— Не трогай его, Дикон, — пробормотал Роб откуда-то снизу.

Он снова влез на свой табурет, без особого рвения пытаясь стереть с брюк отвратительно пахнувшие пятна.

— С какой это стати? Черт побери, Роб, этот человек — проклятый лжец!

Продолжительное молчание Роба в ответ было красноречивее слов.

Дикон медленно разглядывал лицо брата, и гнев на его лице постепенно сменялся едва скрываемым ужасом.

— Ты же говорил мне, что все из-за того, что Бел вышла за сына шорника. Ты же мне говорил…

— Я говорил это для твоего же блага, идиот, — отвечал Роб, массируя ноющие виски. — Что ты хотел услышать от меня — что я… — Он остановился, так и не произнеся проклятого слова, затем более мягко продолжил: — Допустим, я — один из них, и что дальше? Вся наша семья была бы уничтожена. В лучшем случае мы потеряли бы и ту землю, что имеем. Ну а в худшем…

Одно лишь упоминание о столь ужасной участи заставило Дикона быстро оглядеть зал в поисках священников в черных одеждах.

— Во имя всего святого, да не гляди ты так виновато! — Курик грубо развернул его и втолкнул в затемненный угол под лестницей. — Просто сядь и слушай меня. Уверен, вас заинтересует то, что я могу предложить.

Затем, еле заметно шевеля губами, он произнес легкое заклинание трезвости над несчастным Робом. Конечно, мера временная — Роб еще почувствует последствия своего опьянения, но теперь хотя бы не забудет, чем закончится разговор. Когда тошнота чудесным образом отпустила Роба, его наивные синие глаза изучающе уставились на Курика. Дикон же, напротив, оставался настороже и прятал взгляд, словно ожидая, что Курик в любой момент обратится в демона, питающегося человеческой плотью.

— Как ты узнал? — просто спросил Роб. — Ну, обо мне…

— Ты не так уж далеко продвинулся на этом пути, но все же достаточно, чтобы я мог утверждать наверняка, — отвечал Курик.

Ссора за соседним столом все разгоралась, и ему пришлось увернуться от гнутой оловянной чаши, пролетевшей рядом с ухом и врезавшейся в деревянную перекладину. Курик повысил голос, чтобы быть услышанным сквозь крики и проклятия споривших.

— Не стоит меня бояться. Чего ради мне тащить тебя в Трибунал, если и сам я — колдун?

— Ты? — Брови Роба удивленно поднялись, а затем нахмурились. — Ну, пожалуй, ты и вправду не выглядишь судьей.

Ноздри Курика раздулись от отвращения.

— Только не судьей.

— Судьи ищут колдунов, — вмешался Дикон, — чтобы убить их.

— О, я ищу колдунов совсем не для этого, — заверил Курик братьев, качая головой. Он откинулся к стене, в темноте глаза мерцали как звезды. — Я их нанимаю.

Братья только заморгали в ответ, гадая, не ослышались ли они. Затем во взгляде Дикона промелькнула догадка.

— Так ты из людей принцессы? — развязно спросил он. — Народ тут в городе не жалует ее. Говорят, она пыталась убить короля с помощью своего брата, принца Николаса.

Курик едва удержался от довольной усмешки. За те восемь лет, что Мудрец правит островом Саре, он добился многого, но такой поворот следовало признать гениальным ходом. Весь прошедший год Атайя Трелэйн, бесспорный лидер лорнгельдов на материке, призывала их не поддаваться законам, запрещающим применение магии, и отказываться от церковного обряда отпущения грехов. Однако после того как она отказалась поддержать восстание против короля Кайта, заявив, что хочет лишь отменить законы, направленные против магии, Мудрец все время искал способы опорочить принцессу в глазах ее приверженцев. Известно, что его заклинание, наложенное на Николаса, не достигло цели — Дарэк так и не сделал тот единственный глоток отравы, который принц предложил ему, — но дело сделано. Атайя опорочена — а это верный путь к сердцам разуверившегося народа Кайта, где Мудрец со временем займет ее место.

Если только он не разрушит себя до того, как это произойдет. Непрошеные мысли мелькнули в голове и задержались там. Курик вспомнил, в каком состоянии находился Мудрец, когда он отплывал в Кайт. Мудрец уверял своих людей, что знает все об опасностях, которые таит в себе заклинание блокировки, а болезнь и безумие — да, и безумие тоже, — вполне можно предотвратить. Однако насколько мог судить Курик, Брандегарт страдал от воздействия своей запечатанной магии гораздо дольше, чем ожидал, и в любой момент может погибнуть. Какие бы новые магические знания ни обрел впоследствии его господин, Курик серьезно сомневался в том, что ради них стоило так безумно рисковать.

— Слыхал я об этой авантюре принцессы, — небрежно отвечал Курик, стараясь не выдать собственных опасений. — Но, по правде сказать, я никогда даже не видел Атайю Трелэйн. Я служу другому господину — колдуну с гораздо большей силой и возвышенными стремлениями, чем у вашей принцессы-отступницы. — Курик бросил взгляд в сторону Роба. — Он принесет всем вам великое благо, если ты и подобные тебе помогут ему.

— Но как? Семейная ферма — все, что я видел в жизни.

Не успел Курик ответить, как над ним склонилась служанка, наполняя кубок и выставив на обозрение роскошный бюст. Курик едва не подпрыгнул, когда женщина заговорила, — он и не предполагал, что она так близко.

— Желаете чего-нибудь еще? — спросила служанка, безмолвно, одними глазами давая понять, что предложение включает в себя не только выпивку и еду.

Внезапно Курик заподозрил в ее поведении что-то неладное — женщина словно никак не могла решиться спросить о чем-то важном. Кроме того, в ее развязности ощущалось нечто искусственное, какая-то холодность… и едва заметная доля страха.

— Не сейчас, спасибо.

Служанка пожала плечами и без дальнейших пререканий удалилась, окинув беглым взглядом Роба и Дикона. На нее натолкнулись двое дерущихся и опрокинули на пустой стол. Бормоча проклятие, служанка выплеснула остававшуюся в кувшине муть им на головы.

— Так вот, — продолжил Курик, — мой господин хочет править Кайтом, и чтобы достичь этого, он нуждается в армии. Он придет, друзья мои. Уже скоро. И те, кто поддержат его, будут щедро вознаграждены. А прочие — погибнут.

— Так ты призываешь меня повернуть против короля? — одними губами прошелестел Роб, не осмеливаясь произнести подобное даже шепотом.

— Король и его слуги уничтожат тебя только за то, что ты колдун, — резонно возразил Курик. — И этим людям ты собираешься хранить верность? Самое большее, чем они вознаградят тебя, будет скорое отпущение грехов.

Страх вновь появился в глазах Роба, и Курик тут же использовал его в своих целях.

— Так это и есть то, к чему ты стремишься? Твоя семья и друзья соберутся в церкви, чтобы увидеть, как ты выпьешь чашу с ядом, причем большинство из них будут убеждены, что и впрямь присутствуют при некоем таинстве. Да, я знаю, ваши священники говорят, что магическая сила идет от дьявола, и победить его можно, лишь отдав наши жизни Богу. — Курик издевательски хмыкнул. — Они утверждают также, что истинно благочестивый человек не должен снимать панталоны ни днем, ни ночью, — какая глупость!

Что обещает Атайя? Жизнь — то, чем вы и так обладаете. Мой хозяин предлагает богатство, силу и почести для всех своих слуг. — В глазах Курика ясно отражалось осознание того, что доля его, одного из самых верных слуг Мудреца, в грядущих почестях будет немалой. — А если вы все-таки откажетесь, ну что ж… Почему бы вам не присоединиться к сторонникам Атайи? Ее люди прошлой зимой умирали от голода, и я не думаю, что сейчас что-нибудь изменилось. После того как они отказались сражаться, им осталось только попросить Трибунал прийти и перерезать им глотки. Мудрец предлагает вам пищу, деньги и теплую постель, а не палатку в лесу и сушеное мясо на обед.

По тому, как задумчив и молчалив стал Роб, Курик понял, что юноша заинтересован. Высокие идеи, конечно, хороши и правильны, но привлечь массы народа на сторону Мудреца может только обещание таких простых вещей, как кров и еда.

— Люди Мудреца не будут бездействовать, — продолжал он опутывать Роба сетями славы. — Наша армия завоюет все, чего заслуживает. У Мудреца сотни хорошо обученных магов — магов, умевших пользоваться своими заклинаниями еще до того, как Атайя появилась на свет! Наша сила делает нас особенными, а вовсе не проклятыми. Мы лучше обычных людей, и мы должны управлять ими! Это Божья воля и это то, для чего нам дан наш дар!

— Но постойте! — хрипло воскликнул Дикон.

— Нет, мы даже не лучше обычных людей, — быстро добавил Курик, осознав, что для людей неблагородных речь его прозвучала, пожалуй, чересчур возвышенно. Нельзя позволить, чтобы Роб попал под влияние брата. — Мы не лучше их, мы — другие. Лорнгельдам присущ особый дар — дар, встречающийся только у святых и ангелов… и у самого Всевышнего. Принцесса, конечно, обладает магической силой, но она не верит в святость дара своих людей. Она недостойна вести нас, Роб. Только Мудрец может быть нашим правителем.

Курик завершил свою проповедь. Он понимал, что Робу необходимо время, чтобы осмыслить сказанное. Дикон хмурился в замешательстве. Принцесса Атайя проповедует святость магии, но вряд ли Дикону под силу осознать практическую сторону этого утверждения. Верить в божественное происхождение магии — одно, а знать, что твой младший брат является неким небесным созданием, — совсем другое.

Не успел Роб ничего ответить, как Курик внезапно осознал, что в таверне наступила такая мертвая тишина, что можно было услышать бурчание в животе человека, сидящего за столиком на другом конце комнаты. Даже отпетые негодяи, сцепившиеся в драке, остановились, а повисшие над ними винные испарения как будто рассеялись. Курик осторожно бросил взгляд через плечо. Все завсегдатаи таверны застыли, словно каменные статуи, как если бы сам король со своей свитой, а не тощий священник с двумя вооруженными охранниками внезапно возник в проеме дверей. Один из охранников жадно облизывал губы, как будто собирался пожрать добычу, а не арестовать виновного.

Обвиняющий взгляд священника словно тупая бритва заскользил по таверне. Черная мантия с изображенной на ней кроваво-красной чашей, используемой при обряде отпущения грехов, безошибочно выдавала в нем судью Трибунала. Заметив Курика и его собеседников, священник медленно двинулся по направлению к ним, перешагивая через пивные лужи и остатки грубой пищи. Прочие посетители безмолвно возносили благодарственные молитвы, ибо на сей раз ангел смерти миновал их. Под недружелюбным взглядом священника, призывающего их заняться своими делами, люди возвращались к напиткам и картам, хотя и без прежнего оживления.

Курик был совершенно уверен в том, кто виноват в нежданном появлении судьи. Служанка слишком старалась выглядеть невинной — он подозревал, что впервые в жизни. Она, единственная из дюжины собравшихся в таверне людей, не казалась потрясенной появлением священника.

— Ну вот, ты и сделал свое дело, — прошипел Дикон, злобно пнув Курика в лодыжку.

— Заткнись и успокойся, — приказал Курик. — Я разберусь с этим. И не гляди так виновато, иначе они почуют твою вину.

Затем незаметным привычным движением погрузил палец в кожаный кисет, висящий на поясе. Один вдох — и коричневый порошок попал в ноздри.

Изможденный священник выглядел таким же голодным, как и его охранники. Курик заключил, что имеет дело с человеком, которому никогда не суждено насытиться, как и чудовищному Трибуналу, на который он работал. Священник видел в троих сидевших перед ним людях всего лишь куски плоти, как если бы они представляли собой выставленные на продажу мясные туши на городском рынке. С отсутствующим видом он поглаживал заостренный подбородок, словно выбирал лакомые кусочки к обеду.

— Что ты здесь делаешь, сарец?

Курик недовольно нахмурился. Значит, служанка знает разницу между кайтским и сарским серебром.

— А в чем дело? Остров Саре находится под защитой Кайта. Я имею право пересекать границу по собственной воле.

— Возможно, но у нас есть сведения, что сарцы появились на западном побережье и вызывают там волнения. А также собирают армию против короля.

Священник остановился, уверенный в том, что одно его устрашающее присутствие заставит перепуганную жертву признаться.

Курик, нисколько не смущаясь, продолжал потягивать вино. В сочетании с силой семян пастлы оно придавало ему чувство непобедимости.

Глаза священника сузились, превратившись в пару щелок кремового цвета.

— Ступайте с нами. Все трое.

Роб тяжело сглотнул, а Дикон затрясся, по щеке его заскользила тонкая струйка пота. Никто из тех, кого забирал Трибунал, не возвращался обратно целым и невредимым, а гораздо чаще оттуда не возвращались вовсе.

— Мне кажется, вы не там ищете, — произнес Курик надменным тоном царственной особы.

— Что-о-о ты сказал?

Театральным жестом священник извлек из своей мантии корбал размером с желудь, подвешенный на кожаном ремешке, и принялся размахивать им перед глазами Курика. Он ждал. Роб, находившийся лишь на грани своего мекана, ничего не почувствовал. Однако священник, очевидно, надеялся, что Курик упадет на пол и, извиваясь в агонии, будет молить о пощаде.

Курику понадобилась вся его сила, чтобы сдержать торжествующий смешок. Ну что мог знать этот глупец? Ни один колдун в Кайте, даже их печально знаменитая принцесса, не догадывался, что для многих из народа Саре подобные игрушки не представляют никакой опасности. Несомненно, однажды они обнаружат это, только вот будет слишком поздно.

Курик попытался принять невинный вид, как если бы беспокоился за неудачный прыжок, исполненный неумелым акробатом.

— Прошу вас, отец, не тратьте понапрасну время. Я же говорил, что не колдун. Вот и священный кристалл доказывает, что я прав.

Священник вглядывался в кристалл, внимательно изучая его поверхность в поисках изъянов или сколов. Охранники в немом изумлении тяжело переминались с ноги на ногу.

— Ты можешь и не обладать магической силой, — огрызнулся священник, не в силах признать, что мог ошибиться, — но все равно ты — предатель. Многие, не имеющие магической силы, переходят на сторону Атайи, потому что знают тех, кто этой силой обладает.

Курик чуть помедлил с ответом, так как, хотя и поддерживаемый силой семян, мозг его был захвачен кристаллом, и ему нелегко было поддерживать разговор с представителем правосудия.

— Конечно, вы правы. Но выслушайте мой совет — уберите эту драгоценность с глаз долой. Посетители таверны — люди бедные и не слишком умные, и любой из них пьян настолько, что для него не составит труда перерезать вам глотку за такую дорогую вещицу.

Конечно же, Курик понимал, что, судя по реакции на появление священника, люди в таверне и дышать-то едва осмелятся в присутствии представителя правосудия, не говоря уже о том, чтобы попытаться залезть к нему в карман. Однако вряд ли это понимание было доступно священнику. Тот молчаливо пожевал губами, скептически оценивая возможность столь дерзкого нападения. Затем, прикинув количество грязных и пьяных людей, ссутулившихся за карточными столами, священник пришел к выводу, что нет ничего невозможного. Люди способны и не на такие глупости ради того, чтобы завладеть гораздо менее ценной вещью, а кристалл подобного размера стоит достаточно, чтобы одеть и прокормить в течение нескольких месяцев всех завсегдатаев таверны. Священник запихнул кристалл в маленький бархатный мешочек и засунул его подальше в мантию.

Курик моргнул несколько раз, чтобы рассеять внезапное головокружение.

— А теперь, друг мой, хочу еще раз заверить вас, что не знаю никого из приверженцев Атайи Трелэйн. Никогда в жизни не видел ее и ни за что не поверю, что ее безумный крестовый поход может завершиться успешно.

Судья скептически оглядел его.

— Итак, ты утверждаешь…

Черт побери этого священника! Какой упорный! Перед тем как заговорить, Курик расслабил мышцы и попытался привести себя в состояние равновесия при помощи очищающего дыхания, одновременно протягивая тонкую нить убеждения к узкому судейскому разуму.

— Как я могу лгать служителю Божьему? — начал он.

Окажись поблизости другой тренированный маг, он легко уловил бы едва заметную перемену в ритме речи Курика. Однако сторонники принцессы Атайи не в чести в столице Кайта, и редкий лорнгельд осмелится показаться в публичном месте.

— Я думаю, следовало бы приглядеться к той юной леди, что вызвала вас сюда, — сказал он.

Донести на невиновного с тем, чтобы скрыть собственное преступление, — весьма старая уловка. Особенно если служанка рассчитывала получить за ложное обвинение богатую награду.

Лоб священника нахмурился, словно собирающаяся на горизонте грозовая туча.

— Того, кто намеренно вводит в заблуждение правосудие, ждет суровое наказание.

Курик обернулся к служанке, сидящей на коленях рослого мужчины. Та тесно прижалась к нему, бесстыдно предлагая себя. Женщина бросила взгляд в сторону священника и, почувствовав опасную перемену в его мыслях, попыталась вырваться из объятий мужчины. Но тот, уже соблазненный предложенным товаром, грубо потащил ее обратно.

— Видите, как часто смотрит она в нашу сторону? — спросил Курик, еще туже затягивая нить, протянутую к разуму священника. — Что-то наш разговор слишком интересует ее…

— Очевидно, хочет удостовериться, что мы арестуем тебя, — пробормотал священник, послушно заканчивая мысль Курика.

— Совершенно верно.

— Взять ее!

Священник повернулся к своим людям и резким жестом указал на служанку.

Та вскочила, как испуганный кролик из зарослей, надеясь укрыться на кухне, но, споткнувшись об оловянную чашу, которая валялась на полу после драки, рухнула поперек пустого стола. Не обращая внимания на то, что служанка уцепилась за него, словно утопающий за край утеса, охранники оторвали ее руки от стола и грубо потащили прочь; в ладони женщины впивались дюжины заноз. Тщетно пыталась она вырваться и отчаянно визжала. Охранники надели оковы на запястья и потащили служанку на допрос. Несмотря на жуткие крики, никто не сдвинулся с места, чтобы помочь ей. Самые смелые отважились на жалостливый взгляд — проявить большее участие значило навлечь на себя такую же участь.

Курик вздохнул и повернулся спиной к двери. Его больше не заботило, что будет с женщиной, — это научит ее не вмешиваться в дела колдунов. А что же священник? На его разум было до смешного просто воздействовать. Все фанатики таковы — скоры на расправу с выдуманным злом, а реальной опасности не замечают.

Все еще съежившись под лестницей, Роб и Дикон сидели с разинутыми ртами. Их потрясло не то, что они до сих пор живы, а то, как легко Курику удалось провести судью.

— Но как же так, ведь этот кристалл… — Роб от волнения стал заикаться. — Как тебе удалось?

— Магия может быть сильным оружием, — объяснил Курик, таинственно нахмурив лоб. — Если захочешь, сможешь делать так же. Ты всего лишь должен позволить Мудрецу научить тебя. А когда Мудрец обретет власть в Кайте, эти люди не посмеют тебя тронуть.

Роб недоверчиво покачал головой.

— Тогда я согласен, можете располагать мною.

Брат дернулся к нему.

— Роб!

— Ну что же мне остается, Дикон? Если я не хочу пройти через обряд отпущения грехов, что мне остается? Только измена. Передо мной один выбор — с кем быть? Прислушайся к тому, что он говорит: то, что предлагает этот Мудрец, гораздо больше того, что может дать принцесса. Мы ведь небогаты, Дикон. Подумай, как пригодились бы матери лишние деньги сейчас, когда отец ушел.

— Но если тебя поймают…

— То, что ты не сдал своего брата Трибуналу, в случае, если его поймают, уже делает тебя виновным, — заметил Курик. — Для тебя и твоей семьи будет лучше, если Роб присоединится к нам и когда-нибудь принесет богатство в ваш дом. Вот держи, — добавил он, опуская несколько серебряных монет в ладонь Роба.

За такие деньги бедняку пришлось бы работать целый год. Потрясение, читавшееся в глазах Роба, ясно свидетельствовало об этом.

— Ступай в Эристон, это на крайнем северо-западе. Присоединяйся к нам, и ты не прогадаешь. Мудрец очень богат, Роб. Его люди беззаветно служат ему, а он защищает их от зла и ведет своей божественной мудростью.

Курик задержал руку на плече Роба.

— Эти деньги — всего лишь начало. Когда мы будем править Кайтом, то по праву слуг Божьих разделим все его богатства между собой. Я рассчитываю на герцогство, — добавил он многозначительно. — Возможно, если ты докажешь свою ценность и преданность, то сможешь получить должность при дворе, и это еще не все…

Курик умышленно не упомянул о награде, причитающейся Дикону. Как бы ни развил свою силу Дикон, все, чего он сможет достичь, будет зависеть только от расположения и милости лорнгельдов.

— Нет никакого сомнения в исходе нашей битвы, — заключил Курик. — Кайту не выстоять перед натиском армии колдунов, особенно если все оружие кайтцев — эти корбалы. Мы добьемся победы в течение года, Роб. Весь Кайт будет нашим — ни одному безземельному наемнику при разорении богатого города не доставалась такая великая награда за столь малые труды.

Минуту Роб размышлял, вертя монету между большим и указательным пальцем. Затем, когда решение было принято, крепко зажал серебряный кружок в ладони.

— Когда вы выступаете?

Не обращая внимания на смятенный вид Дикона, Курик удовлетворенно улыбнулся.

— Когда Мудрец призовет нас, — ответил он, молясь про себя, чтобы под властью заклинания блокировки Мудрец сохранил рассудок и прибыл в Кайт целым и невредимым и… достаточно вменяемым. Курик оттолкнул табурет и накинул на плечи плащ. — Не волнуйся, друг мой, ждать осталось недолго.

Пожелав своему новому союзнику доброй ночи, Курик выскользнул из таверны и затерялся в сумерках. Он быстро пересекал продуваемые ветром улицы Делфархама в надежде добраться до своей постели еще до того, как бодрящий эффект семян рассеется и наступит изнеможение.

Они с Робом еще увидятся, это очевидно. С удовлетворенной усмешкой Курик подумал о том огромном количестве мужчин и женщин, с которыми встречался за последние несколько недель и которых ему еще предстояло увидеть вновь. Мудрец абсолютно прав: Кайт созрел для восстания, и людей, потерявших веру в Атайю Трелэйн, нетрудно убедить следовать за тем, кто обещает гораздо больше, чем гонимая принцесса.

Курик тихонько засвистел, пересекая мощенную булыжником площадь напротив собора Святого Адриэля. Нужно переименовать это место! Взгляд его заскользил по всей длине тяжелых церковных шпилей. Придя к власти, Мудрец не позволит ни одному Божьему храму носить имя Адриэля — того, кто придумал таинство отпущения грехов: проклятие рода лорнгельдов со Времен Безумия.

Затем Курик поглядел на север, где освещенные башни замка безмятежно возвышались в мягких ночных сумерках. Наслаждайтесь мирными деньками, ваше величество! — подумал он, и зловещая улыбка появилась на лице. — Еще до того, как задуют холодные ветра, у Кайта будет новый король — король-колдун.

Он бросил взгляд на запад, по направлению к далекому острову Саре.

И ни один корбал из вашей сокровищницы не остановит его.

 

Глава 2

— Ну где же мастер Хедрик? — нетерпеливо вопрошала Атайя, прохаживаясь взад и вперед по скромно обставленной комнате в южной башне Белмаррского замка.

Нервные пальцы вытягивали ниточки из обтрепанного рукава домотканого платья. Атайя то и дело бросала взгляды в сторону лестницы, словно ожидая появления врача с известием о том, кто же — мальчик или девочка — наконец появился на свет.

Джейрен, сидящий за столом из орехового дерева, который был завален книгами, свитками и кожаными чехлами для свитков, поднял глаза от хрупкой полоски пергамента.

— Хедрик находится у него не более получаса, — сказал он. Собственное волнение Джейрен пытался заглушить, погружаясь в работу. — Ему нужно время.

— Как раз времени у Николаса и нет, — отвечала Атайя, вытягивая очередную нитку из рукава. — Да и времени прошло достаточно.

Заставив себя прекратить метания взад и вперед, Атайя оперлась на подоконник и выглянула из окна в наполненное ароматом роз пышное цветение поздней весны. Холодной и снежной февральской ночью она привезла сюда, под защиту Адама Грайлена, своего брата Николаса. А сейчас в разгаре жаркий июнь. Мир менялся, но, к сожалению, не для принца Николаса.

Более четырех месяцев минуло с тех пор, как Мудрец заколдовал Николаса — заставил принца покушаться на убийство своего старшего брата, короля Дарэка. Считалось, что в этом чудовищном преступлении виновна Атайя. Это совершенно разрушило мою репутацию, если не жизнь, — с горечью подумала принцесса, — не говоря уже о шансах законно занять престол Кайта. Впрочем, даже Мудрец способен ошибаться. Находясь под воздействием заклинания, Николас предложил Дарэку отравленное вино, однако внутренняя сущность принца продолжала бороться против преступления, которое его заставляли совершить. Он всеми силами сопротивлялся воздействию заклинания и все-таки сумел оттолкнуть кубок от губ Дарэка, прежде чем тот сделал смертельный глоток. Сопротивление стоило Николасу рассудка — он стал как ребенок, нуждающийся в постоянном присмотре, и почти ничего не помнил о принце, которым был когда-то, и о королевстве, что едва не разрушил.

Повернувшись спиной к буйному цветению за окном, Атайя прошептала молитву. Только мастер Хедрик с его многолетними магическими знаниями может теперь спасти ее брата.

Еще через час мучительного ожидания, во время которого Атайя надергала полную ладонь ниток и разбросала их по полу, словно стебли тростника, она услышала легкий вздох и увидела мастера Хедрика, спускавшегося по лестнице из спальни наверху. Темно-серая мантия обвисла на нем, точно занавески на окне в безветренную погоду, колдун тяжело опирался на сучковатый посох из вишневого дерева.

Последняя нить выпала из ладони Атайи.

— Как он?

— Спит спокойно. — Заметив нетерпение на ее лице, Хедрик добавил: — Дай мне присесть. Я сделал все, что мог. И устал немного.

Атайя кивнула, пытаясь справиться с волнением. Она ждала несколько месяцев, подождет и еще несколько минут. Более того, следует быть благодарной мастеру Хедрику только за то, что он здесь. Когда Джейрен отправлялся в родную Рэйку за тем, чтобы разузнать все о принуждающем заклинании — заклинании, долгое время запретном в Совете мастеров из-за его внутренней безнравственности, — Атайя ожидала, что Хедрик просто пришлет с Джейреном свои инструкции. А всего три дня назад принцесса была потрясена его неожиданным появлением. В семьдесят один год такое путешествие могло оказаться смертельно опасным, и решение Хедрика вернуться вместе с Джейреном подсказывало Атайе, что положение еще серьезнее, чем она надеялась. Состояние Николаса действительно вызывало опасения, если Хедрик решил, что требуется его присутствие.

— Простите, что тороплю вас, — проговорила Атайя извиняющимся тоном. — Я не стала бы настаивать, чтобы мы отправились в Белмарр в тот же день, когда вы прибыли из Рэйки. Должно быть, вы измучились за месяц, проведенный в дороге.

— О, я справлюсь, — отвечал Хедрик, лукавой улыбкой прогоняя усталость из глаз. — Я не так уж и стар, знаешь ли.

Когда-то Атайя согласилась бы с ним, но сегодня мысленно ударила себя по губам и промолчала. Мастер Хедрик заметно постарел с тех пор, как она видела его в последний раз в октябре. Движения стали более медлительными и осторожными, для чтения книг и свитков ему требовалось теперь больше света, и вскоре Атайя обнаружила, что должна говорить в его присутствии громче, чтобы затем не повторять сказанное. Хедрик был далеко не молод, когда два года назад начинал обучать Атайю магическим наукам, но она никогда не вспоминала о его возрасте — острый ум и жизненная энергия заставляли забыть о годах. Сейчас эта энергия угасала, и Атайя испытывала непривычную тяжесть на сердце, понимая, что звезда мастера не будет сиять вечно.

Атайя бросила взгляд на винтовую лестницу.

— Могу я увидеть его?

— Можешь посмотреть на него, но постарайся не разбудить. Наш первый сеанс был очень… непростым. Ему нужен отдых.

— При всем уважении к вам, мастер Хедрик, — заметил Джейрен, — мне кажется, вам и самому следует отдохнуть.

Джейрен занялся приготовлением ромашкового чая для своего первого учителя, а Атайя поднялась в спальню брата. Старая дверь слегка скрипнула, когда она вошла и безмолвно приветствовала Адама Грайлена. Несмотря на то что по возрасту он был близок к Хедрику, Адам выглядел ловким и собранным, точно юноша. Он сидел в нише окна, листая книгу по начальной магии, одолженную ему Хедриком. Адам долгие годы был управляющим графа Белмарра — одного из тех кайтских лордов, кто, не поддерживая Атайю открыто, все-таки хранил тайну временного присутствия принцессы в своих владениях. Атайя грустно улыбнулась, проходя мимо старика и сознавая, что в глубине этих безмятежных зеленых глаз ей всегда будет видеться образ его давно умершего сына Тайлера, так любимого ими обоими.

Принцесса присела на дубовый сундук в ногах постели Николаса и пристально вгляделась в брата — кожа принца нежно белела на темно-синем покрывале. Светло-русые локоны зачесаны назад, открывая гладкие щеки. Он спал мирно, как ребенок, дыша медленно и глубоко. Уже это было поразительно! Николас больше не метался, измученный нашептыванием обольщающего голоса сарского колдуна в его голове.

Этот голос все еще был здесь, но теперь он замолчал.

Удостоверившись, что Николас спит, Атайя соскользнула с сундука. Приблизилась к брату и нежно поцеловала в лоб. Когда ресницы Николаса затрепетали в ответ, принцесса подпрыгнула от неожиданности — его сон уже не был так крепок.

Николас не испугался ее появления — поцелуй убедил принца в том, что перед ним друг. Всего лишь друг… брат не узнавал Атайю.

— Он вернется? — сонно пробормотал Николас неуверенным после долгого молчания голосом.

— Кто?

— Старик, что был здесь.

— Да, — ответила Атайя, делая над собой усилие, чтобы улыбнуться. — Конечно, он вернется.

Николас довольно кивнул.

— А вот другой мой товарищ ко мне не приходит. Он тоже колдун. Он много смеется и рассказывает истории. В основном неприличные.

Атайя отважно держалась, изо всех сил стараясь не выдать своего отчаяния.

— Я уверена, он придет, как только сможет.

Если он еще жив, — добавила она про себя. Ранальф попал в плен к Мудрецу вместе с Николасом, и с тех самых пор о нем ничего не было слышно. Бывший наемник был сарцем, поэтому Атайя надеялась, что Мудрец не убил его сразу, но кто знает, суждено ли Ранальфу вернуться?

— Ты здесь живешь? — спросил Николас, подавляя зевок.

Атайя сжала губы, чтобы не дрожали. Хедрик облегчил страдания Николаса, но тот все еще плутал среди мрачных теней своей памяти.

— Нет, я здесь гостья. Я — друг того старика.

— Понятно, — сказал Николас, удовлетворенный объяснением.

Затем принц повернулся и опять провалился в сон.

Выходя из спальни, Атайя смахнула слезу. По крайней мере он не страдает, напомнила она себе. Мудрецу не удалось полностью разрушить его мозг.

— Спокойной ночи, Николас, — прошептала принцесса.

Когда Атайя спустилась вниз, мастер Хедрик выглядел посвежевшим под воздействием чая и короткой минуты отдыха. Морщины, избороздившие лицо, уже не казались такими глубокими, в глазах появились знакомые искорки.

— С тех пор как все произошло, я не видела его таким спокойным. — Принцесса налила чашку чая и присоединилась к Хедрику и Джейрену. Оглядев огромное количество книг и свитков, привезенных Хедриком из Рэйки, Атайя заметила: — Похоже, здесь вся ваша библиотека.

— Не совсем, — отвечал Хедрик. — Некоторые книги действительно принадлежат мне, но большинство — из архивов школы колдунов в Теносе. Когда верховный лорд Бэзил узнал, что я ищу, он снарядил мне в помощь целую армию студентов. У него не так уж много близких друзей, — Хедрику хотелось объяснить, почему обычно резкий и вспыльчивый Бэзил проявил подобное великодушие, — но принц Николас, безусловно, числится среди них.

Хедрик выбрал на столе один из свитков и улыбнулся.

— Откровенно говоря, я подозреваю, что подобная щедрость отчасти вызвана тем, что «добровольцы» Бэзила просто боялись возвращаться к нему с пустыми руками. В дополнение к сведениям о принуждающем заклинании они нашли множество ссылок на сарский культ — особенно о пророчестве, породившем его, и немного об Обряде Вызова, с помощью которого выбирали нового правителя. Бэзил доставил большинство из этих книг в Ат Луан две недели спустя и даже предложил заменить меня при дворе Осфонина во время моего отсутствия.

Джейрен широко улыбнулся.

— Подозреваю, что лорд Бэзил чувствует себя в этой ситуации гораздо уютнее, чем его величество. Осфонин хотя и питает уважение к верховному лорду Совета, однако, боюсь, находит Бэзила несколько… м-м… чопорным.

Хедрик коротко хмыкнул.

— Осфонин всегда славился своей проницательностью. Да, кстати, чуть не забыл. — Он повернулся к Атайе. — Принц Фельджин всей душой надеется на выздоровление Николаса. Он так стремился приехать сам, но король не хочет отпускать старшего сына из-под опеки, пока тот не женится. Королева Сесил с полного одобрения короля, да и самого Фельджина, занята в изгнании тем, что помогает принцу выбрать невесту.

Улыбка Атайи вышла не очень веселой, хотя ее и обрадовало, что королева Кайта пытается выстоять в нелегкой ситуации. Сесил и двое ее детей вынуждены были искать убежища в столице Рэйки, когда стало очевидно, что в Кайте для них небезопасно. И не только потому, что Мудрец представлял угрозу для юного Мэйлена. Если он пытался убить Дарэка, то почему бы ему не строить таких же планов и в отношении его наследника? Кроме того, всем известная дружба, связывавшая Сесил и Атайю, давала Трибуналу основания подозревать королеву в причастности к попытке убийства Дарэка. Удостоверившись в том, что король и его правосудие не намерены шутить, Сесил предпочла изгнание. В Рэйке по крайней мере она сможет научить сына и дочь не относиться к лорнгельдам с презрением. От Дарэка они не научатся милосердию.

— Счастлива ли она там? Может статься, не скоро ей придется вновь увидеть свой дом.

— Она вполне довольна. Двор Рэйки всегда предоставлял гостеприимный кров беглецам из Трелэйнов, — заметил Хедрик, и искорки в его глазах напомнили Атайе о собственном бегстве в Рэйку почти два года назад. — Единственное, о чем она сожалеет, — это о судьбе лорда Джессингера. Она молит Бога, чтобы он был жив и здоров.

Атайя сочувственно кивнула. Некоторые новости были ей известны. Сыгравший отвлекающую роль в побеге Сесил Мозель Джессингер был схвачен и заключен в замке Делфар, и о нем, как и о Ранальфе, с тех пор никто ничего не слышал.

— Сесил вовсе не стремится возвращаться назад, как ты, возможно, считаешь, — добавил Хедрик. — Еще до нашего с Джейреном отъезда она отправила Дарэку письмо, в котором в весьма сильных выражениях дала понять, что не позволит своим детям ходить по земле, оскверненной правосудием Трибунала. А если король будет продолжать преследования лорнгельдов и не давать им жить спокойно, Сесил и ее дети вернутся в Кайт только после его смерти.

— Страшно подумать, что лишь его смерть может решить проблему, — медленно отвечала Атайя.

Все эти годы она спорила с Дарэком, проклинала и обличала его, приходя в бешенство от его деяний. Однако никогда Атайя не желала смерти брату, как бы ни хотели внушить людям эту мысль король, его Трибунал, да и сам Мудрец.

Впрочем, нужно забыть о Дарэке. Николас в куда более серьезной опасности, чем его величество.

— Скажите мне теперь, после того вы как увидели Николаса собственными глазами, что вы можете сказать о принуждающем заклинании?

— Боюсь, ничего утешительного, — отвечал Хедрик. Перебирая пальцами, он пытался как можно точнее сформулировать свою мысль. — Это заклинание — как сеть, опутывающая мозг Николаса. Мысли Мудреца физически пересажены туда. Если заклинание действительно принадлежит ему, то он — великий мастер. Его искусство неоспоримо. Практически невозможно отделить мысли Николаса от мыслей Мудреца.

— Но если вы все-таки сможете разделить их, то мысли Мудреца можно будет удалить? — спросил Джейрен.

— Все не так просто, как кажется. Допустим, я попытаюсь убрать мысли Мудреца… А если вместе с ними я удалю и мысли, принадлежащие Николасу? Подобные упражнения очень опасны. Человеческий мозг полон тайн. Я могу неумышленно причинить Николасу еще больший вред.

— Еще больший? — воскликнула Атайя, ужаснувшись подобной перспективе. — Не могу в это поверить.

— Почему нет? Подумай, Атайя, что будет, если по ошибке я уберу из его мозга знания о том, что нельзя хватать руками горячий утюг, или о том, как дышать ночью во время сна? — Хедрик остановился, давая принцессе возможность осмыслить сказанное. — Вероятность подобных ошибок тревожит меня, к тому же… их так легко совершить.

Атайя невидящим взглядом уставилась в чашку. Душистый напиток был еще достаточно теплым, но она внезапно утратила аппетит.

— Стало быть, ничего нельзя сделать?

Хедрик горестно покачал головой.

— Не могу ничего обещать. Думаю, лучшее, что я могу сделать для Николаса, — это помочь ему жить с таким несчастьем. Я могу вытащить отдельные нити, но было бы большой глупостью попытаться распустить весь узор. Нет, заклинание может быть снято только самим Мудрецом. Или сгинуть вместе с его смертью.

— Иначе Николас вынужден будет поддаться заклинанию и исполнить то, чего Мудрец от него хочет, — упомянула Атайя о последней, самой страшной и нежеланной из возможностей.

— Верно, — подтвердил Хедрик, — однако я очень сомневаюсь, что сейчас это возможно. Основная сила заклинания была уничтожена отказом Николаса подчиниться ему. Заклинание не исчезло, и чем большая часть мозга сопротивляется силе заклинания, тем больше принц впадает в детство и теряет память. Однако, ослабив хватку заклинания, я могу облегчить состояние Николаса и, возможно, вернуть память. Процесс долгий, чем-то похожий на еженедельное стирание пыли с полок.

Это было вовсе не то чудо, о котором молила Атайя. Оставался еще один неприятный вопрос, на который она должна получить ответ.

— Заклинание принуждает Николаса убить Дарэка, но что произойдет, если Дарэк умрет сам?

Лицо Хедрика стало очень серьезным.

— Тогда Николас останется в своем сегодняшнем состоянии до самой смерти, так как не найдет способа исполнить заклинание. Если, конечно, Мудрец не умрет раньше.

Продолжительное молчание повисло в комнате — стояла такая тишина, что можно было услышать шелест хрупких страниц книги, которую в комнате наверху читал Адам.

— Вы хотите сами лечить его, — наконец проговорила Атайя, — но, может быть, и я на что-нибудь сгожусь? Он мой брат, и я чувствую ответственность за него. Заклинание блокировки только увеличило мою силу…

Глаза принцессы обратились к окну, откуда проникали последние лучи заходящего солнца, окрашивая комнату золотистым цветом. Она так ждала наступления лета. Прошлой весной, когда магические силы Атайи находились под властью запечатывающего заклинания, она впала в безумие, и целых три месяца оказались вычеркнутыми из жизни. От одного лишь воспоминания о той беспомощности, о ярости и боли принцессу бросало в дрожь. Боже, как же ей было больно! Магические силы, запертые в клетке и не находившие выхода, разрушали ее, и каждый следующий день приближал к смерти. Однако в конце концов, как и все прочие бедствия, выпавшие на долю принцессы, испытание только сделало Атайю сильнее. И если бы новые способности могли помочь Николасу, она не пожалела бы ни о едином дне, проведенном в том аду. Та легкость, с которой принцесса творила заклинания, ее способность пересекать весь Кайт в мгновение ока и даже умение находить спящие зерна магической силы в мозгу будущего колдуна прежде, чем они расцветут (ни один маг в истории не мог и помыслить о подобном!), — все это ничего не значило по сравнению с возможностью помочь Николасу.

Загадочная улыбка Хедрика оторвала Атайю от мечтаний, она с трудом заставила себя вернуться к прерванной беседе.

— Я вовсе не хотела обидеть вас…

— Я ничуть не обиделся — я знаю, ты хотела как лучше. Поверь, я счастлив, что теперь ты сильнее меня, возможно, сейчас ты даже сильнее, чем тогда, когда жила под властью заклинания блокировки. А моя магическая сила с годами угасает. К сожалению, в нашем случае мощь твоего дара не является преимуществом. Чтобы помочь Николасу, нужны осторожность и изощренность. Боюсь, только Мудрец обладает этими качествами в достаточной мере. Конечно, я знаю, что должен делать, — пояснил Хедрик, — но это требует времени. Слабость моей магической силы только на пользу Николасу — работа требует большой деликатности. Адам любезно пригласил меня остаться в Белмарре, сколько мне будет угодно. Для Николаса это лучший выход.

— Но как же ваши обязанности при дворе? — спросил Джейрен. — Осфонин полезет на стены замка, если Бэзил останется при нем еще несколько недель.

Хедрик захихикал с тайным удовольствием, но скоро веселость уступила место задумчивости.

— Все образуется, Джейрен, — пробормотал он. Что-то в тоне мастера заставило Джейрена оставить эту тему. — У нас с Адамом есть о чем поговорить — он хоть и не колдун, но магия интересует его, и он хочет больше узнать о предмете. А когда я не буду занят лечением Николаса или объяснением начальных основ магии, я мог бы посвятить свободные часы чтению твоих записей, — добавил он, посылая Атайе улыбку, полную предвкушения будущего удовольствия.

Озадаченная Атайя в изумлении посмотрела на него.

— Каких записей?

— Ну, дневников, заметок… и прочего в том же роде.

— Моих дневников?

Атайя бросила на Джейрена отчаянный вопрошающий взгляд. Она что-то пропустила, или всему виной рассеянность мастера Хедрика?

Хедрик уставился на нее, даже не пытаясь скрыть потрясение.

— Ты что же, хочешь сказать, что ничего не записываешь? Никаких записей с начала твоего крестового похода?

Тут Атайя почувствовала настоятельную потребность подогреть свой остывший чай.

— Ну-у, я была занята, — промямлила она, отходя от стола.

Хедрик всплеснул руками в преувеличенном жесте отчаяния. Он был похож на многострадального отца, чья дочь отказала очередному соискателю.

— Ты должна научиться видеть себя в широком контексте. Будущих историков и колдунов будет интересовать не только крестовый поход, но и твои уникальные способности. Ведь так мало известно о транслокации, еще меньше о последствиях блокировки. Я уже и не говорю о способности выявлять ростки магической силы задолго до мекана — определять, кто является магом, а кто — нет еще до того, как сила начнет развиваться. Атайя, ведь никто и никогда такого не делал! Никто даже и не предполагал, что такое вообще возможно! — Казалось, от изумления Хедрик потерял дар речи. — Если ты не научишь нас этому, знание будет безвозвратно утеряно.

Атайя разбавила свой чай горячей водой и лишь тогда осмелилась вернуться к столу.

— Я никогда не задумывалась над этим, — призналась она, слегка смущенная такой высокой оценкой своих заслуг. — Но вы же знаете, как я не люблю писать — от этого так ноют пальцы. К тому же вы видели мой почерк, — напомнила она. — Сами же называли его ужасающим.

Не вступая в обсуждение деталей, мастер Хедрик вернулся к основной теме разговора.

— Тогда пусть Джейрен записывает за тобой. Он был моим секретарем целых пять лет, и я ручаюсь за его почерк. Кроме того, у меня есть и вполне эгоистический мотив. — Уголки его губ расплылись в улыбке. — Хотелось бы верить, что поколения будущих колдунов будут читать о твоей работе в новом томе «Книги мудрости» и восхищаться твоим незаурядным учителем. А как они узнают о моих заслугах, если ты не расскажешь им об этом?

Атайя подняла руки, признавая поражение.

— Ну хорошо, вы меня убедили. Обещаю начать писать что-то вроде дневника, как только вернусь в лагерь.

Оглядев книги и свитки, разбросанные на столе, она вынуждена была признаться себе, что очень благодарна всем этим давно умершим авторам, оставившим мысли и идеи, которые, возможно, послужат благу Николаса. Одно это доказывало правоту Хедрика.

— Может быть, работа заставит меня отвлечься от мыслей о Николасе. Проклятие! — воскликнула принцесса, ее прежнее возбуждение вернулось. — Как колдун мог унизиться до того, чтобы использовать подобное заклинание?

— Этот колдун считает, что если заклинание существует, то ничто не мешает применить его. — Хедрик помолчал, на лице его застыл гнев. — Губительный эксперимент Родри с обрядом передачи давно показал порочность подобного подхода.

Высокомерие его первого ученика вызывало неодобрение мастера, но в глазах Хедрика также таилось искреннее сожаление о том, что громадный потенциал Родри был использован так безнравственно и безрассудно.

Атайя незаметно переглянулась с Джейреном, история живо пронеслась перед ее мысленным взором. За год до ее рождения колдун Родри, бывший другом отца Атайи, убедил того овладеть магической силой, хотя по рождению король и не был колдуном. Однако Родри обещал ему, что магической силой можно овладеть, просто приняв ее от другого колдуна, если тот передаст ее по собственному желанию. Разве может такой обряд быть против Божьей воли, если Бог допустил существование подобного заклинания? Требуется всего лишь колдун, который проследит за тем, чтобы все было сделано правильно. Зная о большом интересе короля к лорнгельдам и о его желании освободить их от уз ненавистного обряда отпущения грехов, Родри был уверен, что король не сможет устоять перед искушением. В своем высокомерии, гордости и нежелании признать, что его магические знания ограничены, Родри и не подозревал об опасности, которую таит в себе заклинание. Из-за этой опасности его применение десятилетиями не допускалось колдунами, для которых существовали этические нормы. Так и случилось, что годы спустя фальшивая магическая сила Кельвина стала угасать, а сам он впал в безумие, приведшее к смерти, положившей конец многим надеждам и мечтам.

Хедрик заметил тревожный блеск в глазах принцессы и тут же переменил тему разговора.

— Я читал, что сарцы редко применяли принуждающее заклинание к другим колдунам — только к лишенным Божьей милости, как высокомерно они именовали остальное человечество. Лишь в исключительных обстоятельствах колдун мог наложить подобное заклинание на своего собрата. Вероятно, тут всему виной боязнь возмездия, — пожал он плечами. — Сомневаюсь, что ими двигали этические соображения.

— Людей, выбирающих нового правителя путем убийства старого, подобные соображения не остановят, — хмуро согласился Джейрен.

— Для них тут все вполне логично, — угрюмо добавила Атайя. — Ведь если Господь создал колдунов для управления этим миром, то сильнейший колдун и будет самым лучшим правителем, так как Бог отмерил ему больше магической силы.

Мастер Хедрик поднял согнутый палец.

— «Добровольцы» Бэзила нашли кое-что и об этом. Я говорю об Обряде Вызова. — Хедрик порылся в груде свитков и вытащил один из них. — Почти столетие назад один колдун из Рэйки оказался на острове и описал свое путешествие в дневнике. — Тут Хедрик остановился, бросив многозначительный взгляд в сторону Атайи. — Копия неполная, но и она может пролить свет на наш предмет. Здесь говорится, что «в присутствии свидетелей Кровавые Покровы установлены, и теперь между соискателями дозволены любые виды магии. Говоря кратко, существует одно правило: отсутствие любых правил. Колдун, оставшийся в живых, становится победителем».

Атайя нахмурила лоб.

— Что такое Кровавые Покровы?

— Я не совсем уверен. Может быть, что-то вроде арены, на которой проходило состязание.

Джейрен скрестил руки на груди и с отвращением взглянул на свиток.

— Что бы это ни было, Брандегарт не собирается устраивать подобное состязание. Если он станет королем Кайта, ему оно ни к чему.

— Именно так. Его последователи понимают пророчество так, что он из Мудреца станет королем Кайта… для начала, — зловеще добавил Хедрик. Он протянул Атайе другой пергамент, пожелтевший от времени. — Это хранилось в архивах школы десятилетиями, но вне контекста звучало бессмысленно. До недавних пор никто и не догадывался, что имеется в виду.

Атайя изучала документ, борясь с растекающейся по телу слабостью. Это были те самые слова, которые Мудрец прочел ей четыре месяца назад, — слова Дамерона из Крю, основавшего культ острова и предсказавшего приход Атайи почти два века назад.

— «Наше время придет, — шепотом читала она, — когда женщина, благословленная небом и землей, возглавит лорнгельдов и поведет их к славе. Ей суждено жить среди высших и среди низших и овладеть силой, невиданной со времен древности. В своих трудах получит она помощь, откуда не ждет, и войдет в золотой век великого короля-колдуна, и возродит наш народ во славе. С ее приходом придет час возвращения из изгнания».

Атайя подняла глаза, нахмурившись.

— Вы тоже считаете, что я и есть та самая женщина из предсказания?

— Уверен в этом, — отвечал Хедрик без промедления. — Кроме того, я и сам видел тени твоего будущего. По этой причине я и послал Джейрена искать тебя… Неужели прошло уже два года? А кажется, все было только вчера.

Или целую жизнь назад, — добавила про себя Атайя, сознавая, как мало осталось от той непослушной и озлобленной девчонки, которую нашел тогда Джейрен. Она криво ухмыльнулась. Джейрен жаловался, что сейчас она такая же неуправляемая, но, несмотря на это, он был женат на ней.

Принцесса еще раз перечитала предсказание.

— «Помощь, откуда не ждет…» Не совсем понятно. К чему это относится — к тем деньгам, что дал нам отец Джейрена, или к той помощи, что предложил Адам, или, быть может, к вашему приезду? — Затем она невесело рассмеялась. — Однако благодаря Мудрецу эта неизвестно откуда взявшаяся помощь будет действительно неожиданной.

Хедрик забрал пергамент и уложил в защитный кожаный чехол.

— Откуда бы ни пришла помощь, она приближает наступление золотого века.

— «Золотой век великого короля-колдуна», — задумчиво процитировала Атайя. — Тоже непонятно. Кто имеется в виду — Мудрец, Мэйлен, Николас? Есть ничтожный шанс, что это мог бы быть Дарэк, но вряд ли… Сейчас ему тридцать, а магические способности редко развиваются так поздно.

— А возможно, имеется в виду кто-то, еще не родившийся. Ваш с Джейреном сын, например, — добавил Хедрик с надеждой. — Мы точно знаем только одно: следующий колдун, который будет управлять Кайтом, будет мужчина. Что исключает тебя из числа претендентов.

— Ну и хорошо, — отвечала Атайя с чувством. — Никогда этого не хотела.

Принцесса сделала глоток и поморщилась, так как чай успел остыть.

— Пророчество не называет никого, — продолжила она, доливая кипяток из чайника, — но Мудрец убежден, что именно ему предназначено стать королем. Если это действительно так, то где же он? Я привезла Николаса сюда вместо того, чтобы отвезти его в Кайбурн, потому что мне казалось, Мудрец может прийти туда за ним. Однако прошло уже четыре месяца, а он даже не показывается в Кайте. — После столь решительного объявления о своих намерениях продолжавшееся отсутствие Мудреца выводило Атайю из себя. — Может, с ним что случилось? — предположила она, осознавая, впрочем, что это слишком хорошо, чтобы быть правдой. — Какой-нибудь колдун бросил Мудрецу вызов и занял его место?

— Скорее всего он просто выжидает удобного момента, чтобы начать наступление, — проговорил Джейрен. На лице его появилось неприязненное выражение, когда он вспомнил свою первую и единственную встречу с Мудрецом. Этот человек был так уверен в том, что Атайя станет его союзницей в борьбе против Дарэка, что, когда она отказала ему, был не на шутку потрясен и смущен. — На него это похоже.

Адам Грайлен выбрал момент, чтобы присоединиться к ним в нижней комнате.

— Как насчет ужина, друзья мои? — Он оставил на столе свою магическую книгу, использовав в качестве закладки красную шелковую ленту. — Сегодня вечером к столу герцога подают свежую форель.

Атайя покачала головой, поднимаясь на ноги.

— Мы с Джейреном не можем остаться. Вечером мы возвращаемся в Кайбурн.

Несмотря на великодушное отношение его светлости, позволившего Николасу остаться, Атайя знала, что герцог более чем напуган появлением в Белмарре ее и Джейрена.

— Сегодня? Так ведь через несколько часов стемнеет.

Атайя многозначительно улыбнулась.

— Не имеет значения. Мы вернемся домой не тем способом, которым прибыли сюда.

Из-за заполненного книгами и свитками багажа Хедрика они втроем вынуждены были добираться сюда верхом вместо того, чтобы использовать перемещение. А как бы Хедрику ни нравилось экспериментировать с возможностями, доступными его лучшей ученице, больше всего он беспокоился о том, что если во время перемещения они выронят какой-нибудь узел из его багажа, то его невозможно будет вызволить обратно из таинственного и смертельно опасного места между двумя мирами. Если весь багаж Хедрика оставался в Белмарре, Джейрен и Атайя могли вернуться домой, используя магию.

Адам понимающе подмигнул ей.

— Да, я и забыл совсем. А как же вы, Хедрик? Я молю Бога, чтобы вы заинтересовались тем, что подадут к столу герцога сегодня вечером.

Хедрик приложил костлявую руку к послушно заурчавшему животу.

— Ваши молитвы услышаны.

— Тогда пора отправляться. — Сегодня они сделали для Николаса все, что могли, и Атайя чувствовала, что устала не меньше Хедрика. Она наклонилась и чмокнула его в щеку. — Я вернусь через несколько недель.

— Не беспокойся о нас, — сказал Хедрик и, стремясь развеять ее страхи, погладил принцессу по плечу и ободряюще улыбнулся. — Ты должна продолжить свой крестовый поход.

— Продолжить, — повторила она, закатив глаза к небу. — Лучше скажите: спасти.

— Ну-ну, дела наши не так уж и плохи.

— В общем, да, — согласилась Атайя. — Однако мы никогда не сможем полностью оправиться после удара Мудреца. Колдуны еще приходят в наш лагерь, но не в таком количестве, как раньше. Множество людей разуверились во мне, а сколько таких, кто предпочитает сидеть на заборе и дожидаться, чем все закончится! Трибунал усиливает гонения. Я говорила вам, что в каждом графстве теперь на пять судей больше? Все это заставляет людей верить в то, что именно я заколдовала Николаса, внушив ему мысль убить Дарэка. — Плечи Атайи уныло поникли. — И ничего хорошего ожидать не приходится. Джон Люкин теперь не только верховный судья, но и архиепископ Делфархама. Вы слышали, что Вэнтан умер в апреле? По всей видимости, его расстройство желудка оказалось чем-то более серьезным. Дарэк выдвинул кандидатуру Люкина, и Курия поддержала его при первом же голосовании. Короче говоря, — со вздохом завершила Атайя свою речь, — с февраля Кайт находится в тупике, и мало что изменилось в ту или другую сторону.

Хедрик нахмурился.

— Ждать недолго, Атайя. В конце концов Мудрец выступит. И когда это произойдет, ты должна быть готова.

— Я только надеюсь, что это случится как можно скорее, — измученно проговорила она. — Ожидание сводит меня с ума.

Как только Адам и Хедрик удалились в Большой зал для ужина, Атайя крепко обняла Джейрена за талию, готовясь к путешествию домой. Но не только чувства заставляли Атайю крепче прижаться к нему — принцесса знала, что может произойти с человеком, выскользнувшим из ее объятий во время преодоления препятствий между мирами, и не хотела бы узреть подобный ужас вновь. Где бы ни располагалось это место, оно не предназначено для человеческой плоти. Тело того, кто сошел с магического пути, превращалось в прах, оставался лишь дух.

Атайя отбросила жуткие мысли и расслабилась, создавая в мозгу образ дома. Сначала она увидела город Кайбурн, затем бросила взгляд севернее, в лесные дебри, пока не обнаружила давно заброшенный монастырь, ныне ставший временным пристанищем школы колдовства. Сфокусировав взгляд, она разглядела каждую деталь уютной обветшалой комнаты — изорванные занавески, сшитые из ветхого плаща, стол, изготовленный из обработанной бочки из-под эля, и соломенную подстилку, служащую им с Джейреном постелью.

Как только образ в ее мозгу стал достаточно ярким, Атайя прошептала мощные слова заклинания транслокации:

— Hinc libera me!

Сразу же последовал толчок — ожидаемый, но всегда такой резкий, несмотря на весь опыт предыдущих перемещений, похожий на ощущение, возникающее при спуске с лестницы, когда нога вместо ожидаемой ступеньки внезапно ощущает пустоту. Затем на краткий миг пришло жуткое чувство оторванности от собственного тела, осознание себя разумом, парящим вне его. Принцесса ощущала присутствие Джейрена как некой твердой формы рядом с собой в головокружительном разнообразии разноцветных огней и хаотических звуков, перемещающихся Ц вокруг нее слишком быстро, чтобы их можно было различить.

Мгновением позже ее ноздри наполнились тяжелым запахом сосны, а ноги осторожно опустились на холодные каменные плиты пола. Как только принцесса попыталась открыть глаза, черное облако неясно замаячило перед ней, загораживая обзор. Атайя покачнулась, испытывая головокружение, словно от выпитого вина.

Джейрен успел поймать жену до того, как она упала, и осторожно положил на соломенную подстилку.

— Атайя, тебе плохо?

Принцесса на мгновение закрыла глаза, а открыла их только после того, как последние приступы головокружения отступили, и она поняла, что уже не так близка к обмороку.

— Это так странно, — выдохнула Атайя. — С тех пор как моя сила была запечатана, я не ощущала ничего подобного.

— Ты какое-то время не использовала заклинание, — предположил Джейрен, — может быть, сказывается отсутствие практики.

Однако в тоне Джейрена не хватало уверенности в том, что дело обстоит так просто, и Атайя затаила сомнение. Принцесса вспомнила, что сказал мастер Хедрик, когда она впервые рассказала ему, как печать увеличила ее магическую силу. Мастер сравнил запечатывающее заклинание с меканом и предположил, что, тесно связанное с ее магической силой, оно способно создавать такое же внутреннее давление.

Вспышки силы почти всегда угасают после мекана. Все это может тянуться долго, а может постепенно сойти на нет.

Задержав дыхание, Атайя сложила руки и попыталась вызвать светящуюся сферу. Сила плохо подчинялась принцессе, лишь спустя минуту на ладони появилась тусклая красная вспышка, словно тлеющий уголек умирающего костра.

— Хедрик предупреждал меня, что такое может случиться, — произнесла Атайя спокойно, стараясь не показать, как напугана. — Моя магическая сила возвращается к своему начальному уровню. Действие блокировки со временем проходит. — Атайя зажмурила глаза. Принцесса должна была ожидать этого, но она так привыкла к своей возросшей магической силе, что мысль о возможности утратить ее с каждым днем казалась все менее реальной. — Но почему сейчас? — вскричала она, стукнув по стене кулаком и тут же чертыхнувшись от боли. — Если Мудрец придет…

— Атайя, не мучь себя. Попытайся еще раз — может быть, это всего лишь несчастный случай. Но даже если нет, ты все еще адепт не менее сильный, чем Мудрец. — Он наклонился и поцеловал ее, чтобы ободрить. — Разве в сарском пророчестве не говорится о том, что ты владеешь «силой, невиданной со времен древности»? — напомнил Джейрен, расширив глаза в притворном изумлении.

Усилия Джейрена вызвали на лице принцессы хмурую улыбку.

— Хорошо, я все поняла. Видит Бог, мне есть о чем позаботиться и без того. — Атайя приподнялась на подушке и сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться. — Может быть, это счет, который Господь выставляет мне. Если мы оба с Мудрецом являемся адептами, то моя сила, возросшая под действием печати, может быть истолкована как жульничество. А так обе стороны равны.

— Равны-то равны, — повторил Джейрен спокойно, однако тень пробежала по его лицу. — Но равны перед чем?

 

Глава 3

— Но ведь это же невозможно! — восклицала Дриана, еле поспевая за слугой Мудреца по винтовой лестнице, ведущей в спальню его светлости.

Бледно-голубые газовые юбки развевались за нею. Дриана в спешке пыталась заправить под жемчужное украшение на голове непокорные пряди темно-рыжих волос. Она едва закончила утренний туалет, когда Тулис принес срочный вызов от его светлости.

— Говорю вам, миледи. Он встал на рассвете, приказал подать завтрак и бумаги на подпись, затем вызвал портного и казначея и вас, конечно, не говоря уже о дюжине других приказаний. Я никогда не видел его таким энергичным. Мы едва поспевали за ним.

Хотя слова его звучали обнадеживающе, некая принужденность в поведении Мудреца заставляла Тулиса усомниться в том, что с его хозяином все в порядке.

— Но ведь ты освободил его только прошлой ночью, — не унималась Дриана, на ее нежной нижней губе были видны следы зубов. — Он не мог выздороветь так быстро. Принцесса Атайя пошла на поправку только после того, как провела в бреду и почти при смерти около трех недель. — Дриана принялась покусывать ноготь большого пальца. — Мне это не нравится, Тулис. Совсем не нравится.

Тулис остановился на верхней ступеньке лестницы и рукой, покрытой сеткой синих вен, схватился за перекладину, стараясь успокоиться.

— Мне тоже, миледи.

Оставшаяся часть пути прошла в молчании, оба вспоминали тот судьбоносный день, когда доверенный слуга Мудреца наложил на него заклинание, запечатав внушающую благоговение силу в тесной клетке разума.

— Своего рода кастрация, — пошутил тогда Бранд, — но не окончательная.

Он старался не выдать свой страх, но Дриана знала, что страх этот затаился в глубине. Что ж, он хотел получить еще большую силу и добился своего единственно возможным способом. Мудрец не мог смириться с тем, что женщина вдвое моложе превосходит его силой, к тому же он понимал, что только Атайя Трелэйн стоит между ним и кайтским троном.

Дриана нахмурился густые брови. Она ничего не имела против ревности Мудреца, когда та была направлена на нее, но ее раздражало, что ради обретения большей магической силы Бранд готов рисковать жизнью. Вот и Тулис предостерегал его от подобной глупости, хотя хозяин и упрекал слугу за неверие. Неужели Бранд сомневается в том, что сможет завоевать Кайт без того, чтобы увеличить свою и без того значительную магическую силу? К тому же ему мало было запечатать силу на тот же срок, что и принцесса Атайя. Мудрец настоял на том, чтобы увеличить срок на целую неделю.

Тулис остановился, чтобы их не услышали охранники у дверей спальни. Присутствие стражи было пустой формальностью, да никто из колдунов и не осмелился бы напасть на него без предъявления формального вызова. В лучшем случае подобное сочли бы верхом наглости, в худшем — богохульством, пощечиной перед лицом Господа.

— Я должен предупредить вас, — проговорил слуга. Тревожный взгляд Дрианы заставил его в спешке продолжить: — Его светлость не болен, во всяком случае — не физически, — поправился Тулис, — но теперь это совсем другой человек — не тот, чью магическую силу я запечатал четыре месяца назад. Изменения не бросаются в глаза, но они очевидны.

Дриана еще раз прикусила губу, на сей раз до крови.

— Что-то прошло не так? Я хоть и не колдунья, но знаю, как все должно происходить.

Когда она шпионила для Мудреца в лагере принцессы, то старалась не упустить ни единой детали, касающейся испытания Атайи. Она старалась запомнить каждое слово и каждое движение, чтобы передать Бранду по возвращении на остров.

— Джейрен и мастер Тоня утверждали, что после испытания Атайя осталась собой. Ее магическая сила усилилась, и хотя что-то стерлось из памяти принцессы, внутренняя сущность ее нисколько не изменилась.

— Знаю. Но я же помню, вы говорили, что сила принцессы высвобождалась сразу, одним потоком, сдерживаемая двумя колдунами. В этом, вероятно, и состоит причина ее болезни. Я вместе с двумя другими колдунами следил, чтобы сила Мудреца высвобождалась постепенно. Мы старались контролировать процесс, но кто знает… — Тулис покачал головой, на глаза упала седая прядь. — Меня беспокоит, что поведение его светлости совершенно не похоже на поведение принцессы в подобных же обстоятельствах. То, что он совершенно не выглядит больным или хотя бы усталым, заставляет меня подозревать, что яд остался в нем. Он такой беспокойный, его мысли и поступки так стремительны. И кроме того, — Тулис остановился, словно подыскивая правильное слово, — он как будто бы пьян от собственного состояния. Возбужден, словно от слишком большого количества семян пастлы. Смерть бросила ему вызов и проиграла, — произнес он, мрачный тон не соответствовал торжественности слов, — но победа вскружила ему голову.

— Может быть, изменения со временем пройдут, — с надеждой предположила Дриана, стараясь запихнуть тревожащие слова Тулиса в самый дальний угол сознания, — и через несколько дней мы увидим его прежним.

— Хотелось бы в это верить, миледи. Магия требует умственной дисциплины, равно как и силы. Жертвуя одним ради другого, он не добьется ничего хорошего, а только лишь ухудшит свое состояние. Неосторожность может убить Мудреца так же верно, как и заклинание блокировки.

Дриана серьезно кивнула, проходя мимо своих прежних покоев к двери спальни. До недавнего времени она занимала просторные апартаменты, примыкавшие к спальне Мудреца, что было естественно, учитывая, как близки они друг другу. Но в последнее время под властью блокировки Брандегарт стал непредсказуем и опасен, хотя Тулис и наложил на своего господина связывающее заклинание, не позволявшее тому покинуть комнату. И тогда Тулис посоветовал Дриане пожить где-нибудь в другом крыле дворца, потому что беспрестанные крики, стоны и безумные ночные монологи Мудреца не могли не тревожить ее. Дриане тяжело было покидать эту часть дворца, но еще тяжелее было бы выслушивать страдальческие крики Бранда, вызванные болью, которую он причинял себе сам, и знать, что ничем не можешь помочь.

Сегодня утром, однако, из спальни Мудреца не доносилось ни звука. Шторм миновал — оставалось подсчитать потери, которые он принес.

— Ты присоединишься к нам? — спросила она Тулиса. — Я уверена, Бранд будет рад разделить с тобой завтрак и поблагодарить за то, с какой мягкостью ты снял с него запечатывающее заклинание.

— Нет, миледи. Его светлость приказал мне доставить к нему заключенного сразу после того, как я приведу вас.

Брови Дрианы в изумлении поднялись.

— Что? Не слишком ли рано для подобной встречи? Ранальф Осгут хоть и не адепт, но Бранд говорил, что он — способный колдун. У него было целых четыре месяца, чтобы пестовать свою ненависть, — что, если он попытается убить Бранда, как только окажется в этой комнате? — Она принялась в возбуждении ломать свои тонкие руки. — А если Бранд еще не совсем выздоровел…

— У нас достаточно стражников, чтобы защитить Мудреца, — мягко напомнил Тулис, — да и я буду здесь. Один, пусть и способный наемник не так уж и опасен во дворце, где полно колдунов.

Дриана улыбнулась, почти успокоенная.

— Да, конечно.

Она коротко кивнула слуге и впервые за несколько недель осторожно переступила порог спальни своего возлюбленного.

День выдался не по сезону жарким, но ветерок с моря продувал дворец Мудреца. В комнате чувствовался соленый морской запах и едва уловимый аромат корицы. Рассыпанные крошки и следы от масла на серебряном подносе — все, что осталось от дюжины овсяных лепешек, поданных на завтрак. Но мирный вид был обманчив — комната хранила следы испытания Мудреца. Дриана была уверена, что четыре месяца назад на буфете не было этих жутких царапин, как и рваных следов на парчовых занавесках у кровати Мудреца, сейчас плотно задвинутых, словно сжатые губы, умоляющие молчать об ужасных подробностях жестокого насилия.

Мудрец прогуливался взад и вперед перед открытым окном, ветер слегка шевелил его черные как смоль волосы и обдувал свежевыбритые щеки. Казалось, он погружен в решение некой головоломной задачи. Мудрец был в одних штанах и ботинках — пропитанная потом рубашка валялась в бесформенной куче тряпья на полу. На нем остались обычные украшения — металлический браслет на запястье, серьга в виде крестика и тяжелые браслеты, плотно сидящие на бицепсах. Он похудел за время своего испытания, кожа его отчасти утратила бронзовый загар, но никогда еще он не казался Дриане столь царственно прекрасным. Откровенно говоря, Мудрец уже выглядел как король, хотя и без короны и без королевства.

— Бранд?

Он взглянул на нее, не прерывая ритмических движений.

— Что задержало тебя?

— Я…

Дриана боролась с желанием накричать на него. Так встретить ее после всего? Пытаясь успокоиться, она припомнила, что говорил Тулис. Нет, это не сам Бранд так обращается к ней, в нем говорят остатки запечатывающего заклинания, упрямо вцепившиеся в мозг.

— Как ты себя чувствуешь?

Брандегарт остановился и воздел руки к небесам.

— Когда все в этом чертовом дворце перестанут спрашивать меня об этом? Я чувствую себя превосходно. Более чем хорошо. — Запрокинув голову, он рассмеялся низким утробным смехом. — Никогда еще в своей проклятой жизни я не чувствовал себя так замечательно!

Со смешанным чувством облегчения и опаски Дриана двинулась к нему, чтобы обнять, но Мудрец нервно оттолкнул ее.

— Сейчас не время для этого, Дриана. У нас есть чем заняться. Вот, возьми. — Не обращая внимания на ее обиженный взгляд, Мудрец схватил с письменного стола кусок пергамента и сунул Дриане в руки. — Садись и записывай все, что я скажу. Я попытался сам, но мысли мои сегодня бегут быстрее, чем пальцы. У меня получились одни кляксы.

Дриана застыла, глупо таращась на Брандегарта, потрясенная бездушным обращением.

— Ну, что же ты? — грубо прикрикнул Мудрец, словно она была новенькой прислугой, слишком медленно подававшей обед.

Его тон не оставлял желания спорить.

Дриана юркнула за письменный стол, глаза ее затуманились слезами, а Бранд начал излагать планы армии колдунов, которую Курик и другие его слуги собирали в западном Кайте. Имена людей, названия городов — большинство из которых она не смогла бы произнести, — числа, заклинания и множество другой бессвязной информации. К несчастью, среди талантов Дрианы талант писца не значился, а Мудрец никак не стремился облегчить ее труд. Его мысли путались, а фразы распадались на части, оставляя ее гадать, что же Бранд имел в виду.

Дриана жалобно вздохнула. Он помнит все эти чертовы имена и названия! Как же он мог забыть о ней?

Разрываясь между своим разбитым сердцем и необходимостью записывать то, что он диктовал, она не сразу поняла, что Брандегарт остановился. Дриана осторожно подняла глаза и увидела, что Мудрец пристально смотрит в окно, слушая шум моря, словно оно нашептывает одному ему понятные строки.

Затем Бранд обернулся к ней, взгляд пронзил ее душу.

— Я чувствую Бога, Дриана. — Голос его звучал приглушенно, словно он делился с ней неким величайшим секретом. — Он говорит со мной… через своих ангелов.

Перо выпало из рук Дрианы. Неужели это правда, или происходящее — всего лишь остатки его безумия, обратная сторона заклинания?

— И… о чем он говорит с тобой?

Возможно, это и не мания величия, но тон Мудреца определенно не допускал никаких шуток. Лицо Бранда помрачнело.

— Он не хочет, чтобы я открывал его тайны. — Затем, так же быстро, как и пришла, его мрачность улетучилась, как дымок на ветру, глаза радостно засияли. — Но, возможно, одну тайну он доверит открыть мне, не так ли, Дриана?

Бранд склонился к ней с лукавой и хитрой усмешкой.

— Ты думала, я забыл? — Он притворно погрозил ей пальцем. — Как я могу забыть? Ведь прежде всего именно желание овладеть этим умением заставило меня испытать силу запечатывающего заклинания.

Сердце Дрианы забилось как сумасшедшее, но, к своему удивлению, ей вдруг захотелось бежать от Бранда, куда глаза глядят. С тех пор как они стали любовниками — Дриана была тогда совсем юной шестнадцатилетней девочкой, — Бранд обещал ей, что, когда она станет колдуньей, они поженятся. Он считал, что, будучи Мудрецом, не может жениться на женщине, обделенной Божьей милостью. Они ждали, когда в ней проявится мекан, но ждали напрасно. В ее двадцать четыре все еще сохранялась возможность того, что в ней заложен магический потенциал, но Дриана понимала, что с каждым прожитым днем ее шансы становятся все более призрачными. И после восьми лет ожидания она осознала, что готова ждать еще восемь, лишь бы не услышать горькой правды.

— Ты собираешься сделать это сейчас? — спросила Дриана с видом решительным и одновременно испуганным.

Бранд рассмеялся.

— Давай не будем спешить. Сначала я хочу убедиться, что могу это сделать, затем я проверю тебя. — Он пальцем коснулся ее подбородка, приподнимая его. — Я не могу рисковать, когда дело касается тебя, любовь моя.

Затем Бранд обхватил ее лицо ладонями и страстно поцеловал. Четыре месяца ожидания стоили этого поцелуя. Дриана смутилась, покраснела, и дыхание ее сбилось.

С внезапной вспышкой энергии в три мощных прыжка он пересек комнату и распахнул дверь, так что она стукнулась о стену.

— Идем! — бросил Мудрец через плечо.

Бранд пустился бежать и одолел уже почти половину коридора, когда Дриана устремилась за ним.

Путаясь в юбках, она чуть не споткнулась на верхней ступеньке большой лестницы, ведущей во двор замка. Брандегарт пересекал двор в такой спешке, словно человек, получивший весть о рождении сына. Он миновал оружейную и пошивочную мастерские, кладовую и пивоварню, вспугнул две дюжины кур, двух молочниц и кота, юркнувшего у него из-под ног, и скрылся в конюшне дворца. В то время как Дриана пыталась определить, где он находится, Бранд выскочил из конюшни и повернул в другую сторону. Конюх в немом изумлении высунул голову и вытаращился ему вслед.

Дриана настигла Мудреца на кухне, через порог которой он влетел как жеребец, выскочивший из стойла на свободу. Поварихи и служанки усиленно пытались стереть с лиц муку и жир, стремясь выглядеть достойно в глазах своего господина. Совсем юная девушка поспешно бросила свою нелегкую работу по чистке лука. Все во дворце знали, что Мудрец только что освободился от заклинания блокировки, и скорее ожидали увидеть едва оправившуюся от родов женщину скачущей на коне вокруг острова, чем своего господина живым и здоровым, а не мечущимся по замку в приступе безумия.

— Где здесь самые молодые? — спросил Бранд, пристально вглядываясь в озадаченные лица вокруг. — Те, кому меньше девятнадцати. Не бойтесь — я не кусаюсь. Приведите их ко мне.

Одну за другой более взрослые женщины выталкивали девушек вперед, где те выстроились в беспорядочную линию, словно эскадрон солдат перед смотром. Девушки беспокойно ерзали, пытаясь стереть грязь со своих фартуков или в волнении наматывая локоны на пальцы. Одну за другой Мудрец исследовал их мозг. Положив руки им на виски и глубоко вдохнув, он пытался рассмотреть знак в их душах. Если в течение нескольких минут Бранд ничего не находил, то отпускал девушку.

После того как проверку прошли семь из двенадцати отобранных, а он так ничего и не обнаружил, Дриана почувствовала, что Бранд начинает злиться. Он так отчаянно хотел овладеть этим умением, что в случае неудачи может решиться запечатать свою силу и на более длительный срок, может и вовсе уничтожить себя в безумном стремлении заполучить как можно больше силы.

Наконец обхватив голову восьмой из них, желтушной оборванки, от которой несло луком, он нашел-таки, что искал. Глаза Мудреца открылись, а на лице появилось такое выражение, как будто он только что узрел ангела.

— Наконец-то! Благословенное дитя! — вскричал он, крепко целуя замарашку. — Ты отмечена Богом! Как тебя зовут? Сколько тебе лет?

— П-пег, ваша светлость, — заикаясь, проговорила она, пошатнувшись от неожиданного проявления его чувств. — Мне почти пятнадцать.

Открыв рот, Пег уставилась на своего господина со смешанным выражением удовольствия и ужаса на лице. Если девушка и считала его безумным, размышляла Дриана, то все равно никогда не призналась бы в этом.

Мудрец нежно обнял Пег, словно свою давно потерянную наследницу.

— Эти семена внутри тебя, Пег. Ты избрана Богом. Пройдут годы, ты овладеешь магической силой и возвысишься среди прочих.

Глаза Пег стали размером с луковицы, которые она чистила для жаркого.

— Откуда вы знаете?

Мудрец улыбнулся ей с благожелательностью святого.

— Бог открыл мне этот секрет в награду за мою преданность, — произнес он. — Если ты когда-нибудь будешь достойна этого, возможно, Он откроет его и тебе.

Бранд отпустил оставшихся четырех девушек. Те вернулись к своей работе, некоторые вполне довольные тем, что их будущее не будет определено сегодня, другие казались весьма разочарованными. Мудрец, и сам ошеломленный своим открытием, выходя из кухни, послал Пег благожелательный кивок. Дриана видела, как после его ухода девушки сгрудились вокруг Пег, словно она была невестой, и принялись поздравлять девушку с тем, что ждет ее в будущем.

— Я это сделал, — бормотал Мудрец, пересекая двор словно в бреду. — Я обрел эту способность. Как просто! Сияющие семена во мраке… нужно только иметь силу, чтобы увидеть, и тогда все так ясно… как жемчужина на черном бархате или фонарь во тьме. Отец мой, благодарю тебя! — произнес он, опускаясь на колени посреди дорожки из гравия. — Спасибо тебе, что дал мне разделить с тобой знание того, кто является избранным, а кто — нет.

Он поднялся на ноги, все еще не в силах осознать ту честь, которая была ему оказана.

— Атайя ответит за это… владеть силой только для себя… Когда народ Кайта узнает…

— Она считает, что нельзя использовать эту силу, — объяснила Дриана, чувствуя, что обязана высказать то, что волновало ее. — Атайя полагает, что поскольку она не может проверить каждого в королевстве, то оставить все как есть будет более справедливо. Особенно в Кайте, где признать кого-то колдуном — все равно что приговорить к смерти.

— Тем глупее она поступает. — Не вступая в спор по поводу взглядов Атайи Трелэйн на этичность использования магической силы, Мудрец приказал Дриане следовать за ним обратно в башню. — Идем. Тулис скоро приведет ко мне Ранальфа. А до этого я хотел бы увидеть, что ждет в будущем тебя.

— Бранд, ты уверен, что должен увидеть Ранальфа? — спросила Дриана, когда они достигли подножия большой лестницы. Во рту у нее пересохло — Мудрец терпеть не мог, когда она допрашивала его, особенно если дело касалось колдовства. Но поскольку Бранд еще не пришел в себя после магического испытания, Ранальф вполне мог иметь перед ним какое-то преимущество. Ранальф был одним из самых надежных приверженцев Атайи и знал, какие козни затевает против нее Мудрец. — Тебе следует отдохнуть, нельзя так переутомляться сразу после…

— Ба! Да во мне достаточно силы для чего бы то ни было! — Он поднял кулак над головой, мускулы на обнаженной руке заиграли, затем опустил ее. — С Божьей помощью я могу вызвать любого из ангелов и одержать над ним верх!

— Бранд!

Дриана прижала руку к губам, успев подумать, что предпочла бы увидеть его мертвым, нежели безумным.

Но богохульство Бранда забылось, как только они вернулись в спальню, где Тулис и двое стражников молчаливо охраняли Ранальфа Осгута. Заключенный выглядел худым и бледным и каким-то мокрым, неожиданно отметила про себя Дриана, но все еще сильным мужчиной сорока с лишним лет. Она подозревала, что во всем дворце не нашлось бы человека, которого бы он не смог положить на лопатки, за исключением, пожалуй, самого Мудреца. Ранальфа содержали в весьма мягких условиях — пускай он враг, но ведь и колдун, и к нему нельзя относиться как к обычному заключенному. Поэтому последние месяцы Ранальфу пришлось страдать разве что от скуки.

— Простите за его вид, ваша светлость, — произнес Тулис, критически оглядывая заключенного. — Он не мылся несколько месяцев и… ну, вы понимаете, я настоял, чтобы он помылся перед тем, как предстать перед вами.

Бранд весело рассмеялся при виде рыжих волос Ранальфа, торчащих в разные стороны, — он был похож на мокрую кошку и определенно обладал таким же кошачьим темпераментом.

— Неужели это ты, Ранальф? Рад видеть тебя.

Наемник издал звук, похожий на хриплый лай.

— Извини, не могу ответить тебе тем же.

Дриана видела ненависть, затаившуюся в глазах Ранальфа и выжигающую его изнутри. Но он был не глуп и умел сдерживать кипящую на медленном огне страсть. Ранальф родился и вырос на острове Саре, воспитывался в той же компании наемников, что и Бранд, но если Бранд остался на острове, то Ранальф отправился в Кайт, чтобы продать свои воинские умения во время гражданской войны. Когда его магические способности проявились, Ранальф уже не жил на острове Саре, предпочтя Рэйку, и его никогда не учили почитать Мудреца и его культ. Однако Ранальф, безусловно, знал достаточно, чтобы ступать осторожно там, где действовали законы, установленные Мудрецом.

— Ну, его-то я могу понять, — обратился Ранальф к Дриане, делая вид, что совершенно не замечает присутствия Мудреца. — У него и в давние времена была подлая душонка. Но ты! Атайя была добра к тебе, даже когда ты отвлекала ее от дел своим льстивым лепетом. И вот, значит, теперь ты предала ее.

Дриана почувствовала, что щеки загорелись. Хотя в своих сообщениях Бранду она отрицала это, ей действительно нравилась кайтская принцесса, и совсем не тяжело было играть роль ее служанки.

— Она делала только то, о чем просил ее я, — выступил Брандегарт в защиту Дрианы. — Однако мои планы в отношении Кайта неизменны. И что бы Дриана ни рассказала мне, это не могло повлиять на них.

Мудрец движением руки отпустил стражников, но позволил Тулису остаться. Он молчал, разглядывая пленника.

— Ты даже не хочешь узнать, зачем я посылал за тобой?

Ранальф грубо хмыкнул:

— Сам расскажешь. Не собираюсь торопить вас, ваша светлость.

— Не будь таким подозрительным, друг мой, — ответил Бранд, не придавая значения мягкой издевке в словах наемника. — Я посылал за тобой, чтобы сказать, что отпускаю тебя.

Ранальф уставился на Мудреца, не мигая.

— И только?

— Почти. Я отпущу тебя, если ты выполнишь одну мою просьбу.

Ранальф запустил короткие пальцы в отросшую рыжую бороду и фыркнул.

— Ты держал меня взаперти четыре месяца, а теперь просишь об одолжении. Это славно.

— Это очень небольшая просьба. Когда ты уйдешь отсюда, то, конечно, отправишься прямиком к Атайе Трелэйн и расскажешь ей обо всем, что тут происходило. Все, чего я хочу от тебя, — чтобы ты внес в свой рассказ одно маленькое дополнение.

Дриана заметила, что мышцы наемника слегка расслабились. Так как Ранальф последние месяцы сидел в тюрьме, он знал только, что Николас находится под властью принуждающего заклинания, заставлявшего его убить кого-то. Он испытал огромное облегчение, когда услышал, что заклинание не направлено на сестру принца Атайю. Но Ранальф и не подозревал, против кого оно направлено на самом деле.

— Что ты сделал с Николасом?

Брандегарт небрежно взмахнул рукой.

— Старые новости, друг мой. Уверен, Атайя все расскажет тебе при встрече. — Он прищелкнул языком. — Просто неудачное стечение обстоятельств.

Для человека его габаритов Ранальф оказался удивительно быстрым. Гнев плеснулся в его глазах, и, забыв об осторожности, бывший наемник с рычанием рванулся к Мудрецу, полный неудержимой ярости.

— Говори, черт тебя побери!

Ранальф приготовился без применения магической силы голыми руками разорвать своего врага.

С невозмутимым спокойствием Брандегарт поднял правую руку, выставив ладонь по направлению к Ранальфу.

— Salvum fac sub aspide!

Дриана не раз видела, как Бранд произносил защитное заклинание, но никогда ранее не наблюдала такого впечатляющего действия. Она ожидала, что сноп синих искр, как обычно, вызовет у заключенного сильный, но безвредный шок. Однако тело Ранальфа охватил невидимый щит, комната озарилась сиянием, словно отблески солнца на морской поверхности, которые на мгновение ослепили ее. Уши Дрианы заломило от последовавшего за вспышкой грохота.

Когда зрение прояснилось, Дриана увидела Ранальфа, распластавшегося на спине, конечности раскинулись в разные стороны. Он походил на морскую звезду, выброшенную на берег. Глаза Ранальфа были открыты и безжизненны, тело неподвижно. Обычно невозмутимый Тулис таращился на него, потрясенный до глубины души проявлением столь ужасающей силы.

Мудрец присел рядом с Ранальфом, в изумлении раскрыв рот, — он никак не ожидал, что его заклинание содержит в себе такую мощь. Он посмотрел на свою пустую ладонь, словно никогда прежде не видел ее.

— Он мертв? — спросила Дриана, опустившись на колени перед лежащим мужчиной. Последствия заклинания — черные точки — плясали перед ее глазами. — Бранд, ты действительно…

Жалобный стон Ранальфа возвестил о том, что он еще жив, но находится в весьма плачевном состоянии.

— Я не могу двигаться…

Ему понадобилось несколько минут, чтобы разлепить онемевшие губы, затем приподняться и сесть, не заваливаясь назад. Он украдкой бросил взгляд в сторону Мудреца, не желая признавать поражения. Обнаружив, что тот наклонился над ним, Ранальф послал Дриане уничтожающий взгляд, вполне способный испепелить ее.

Все еще потрясенный ошеломляющей мощью заклинания, которое сам же и произнес, Брандегарт разминал пальцы.

— Николас жив, — произнес он бесстрастно, завершая предыдущий разговор. — Ну или был жив, когда я в последний раз слышал о нем. Некоторое время я был оторван от новостей. — Затем он опустил руку, словно вложил в ножны меч, готовый, однако, при малейшей опасности извлечь его. — Итак, что касается сообщения, которое я прошу тебя передать… скажи Атайе, что я выступаю. К тому времени как ты доберешься до нее, я достигну берегов Кайта. — Мудрец послал Ранальфу рассчитанно злобную улыбку. — Ее люди больше не доверяют ей — какая жалость! — им нужен новый правитель. У меня на примете есть один такой. Он сможет дать им больше, чем ваша набожная принцесска.

Пока сбитый с толку Ранальф пытался подыскать слова для едкой ответной реплики, Мудрец сделал знак слуге.

— Тулис, отведи этого человека к главным воротам. Дай ему еды и денег, чтобы хватило на паром до материка.

Дриана видела, что едкие слова трепещут на губах Ранальфа. Но он вынужден был проглотить их, как горькое вино, ясно осознавая, что Мудрец в гневе способен уничтожить его так же легко, как потушить пламя свечи, и тогда никто не расскажет принцессе Атайе о его планах. Ранальфу ни за что не удалось бы выжить в те годы, когда он был наемником, если бы он не умел отступать с поля проигранного сражения.

Ошеломленный мощью магической силы, продемонстрированной его господином, Тулис схватил заключенного и потащил прочь, стремясь не менее, чем Ранальф, оказаться подальше от Мудреца.

— Он доберется до лагеря Атайи примерно через два дня, — заметила Дриана. — Ты и вправду собираешься появиться на материке так скоро?

Ей хотелось, чтобы он остался на острове еще хотя бы несколько недель, чтобы убедиться, что полностью освободился от уз заклинания блокировки. Однако горделивое выражение в глазах Бранда сказало ей, что планы Мудреца далеки от этого.

— Я не могу больше ждать, Дриана, — загадочно улыбнулся он. — Мои люди нуждаются во мне.

Затем Бранд взял ее за руку и подвел к краю своей огромной постели. Откинул отороченное мехом покрывало, и когда Дриана присела, взял ее лицо в ладони и нежно поцеловал.

— А сейчас, любовь моя, углубимся в твое будущее…

И снова Дриана ощутила противоречивое желание наконец-то узнать правду и одновременно вырваться из его рук. То, чего она так долго ждала, наконец-то свершится, произойдет событие, которое определит всю ее дальнейшую жизнь. Дриана ощутила головокружение и постаралась заставить себя думать о хорошем. Выйти замуж за Мудреца — само по себе замечательно, но кто знает?.. Ведь она могла бы стать и королевой Кайта! Это ли не достижение для дочери бедного крестьянина и сестры свинаря!

— Загляни в меня, любовь моя, — прошептал наконец Бранд. — Скажи мне, что ты видишь.

Дриана закрыла глаза, сердце отчаянно билось в груди, словно молот. Вначале она не ощущала ничего, кроме тепла его рук на своем лице, затем почувствовала легчайшее проникновение в свой мозг его разума, ищущего зерна спящей магии.

Всего одно простое испытание, думала Дриана. Если она пройдет его — а она просто обязана его пройти, — то навеки будет принадлежать ему.

Она молчала и не двигалась. Почему он медлит? С Пег у него получилось гораздо быстрее. Несмотря на то что морской бриз продувал комнату, Дриана почувствовала, как капли пота, вызывая нестерпимый зуд, заструились по спине. Еще минута — и она потеряет сознание.

Он отнял руки, и Дриана открыла глаза. Бранд не произнес ни слова. Один взгляд на его лицо сказал Дриане обо всем. В глазах Мудреца не было горечи или отчаяния, лишь пустота. На лице не отражалось никаких чувств.

— Я ничего не нашел, Дриана.

Она возблагодарила Бога за то, что ничего не ела сегодняшним утром, так как желчь подступила к горлу.

— Нет, посмотри еще раз! Ты что-то сделал не так… что-то пропустил!

— Я не мог ошибиться.

От голоса веяло холодом, в тоне Дриана уловила намек на то, что ей не следует настаивать на продолжении испытания.

— Я подозревал это, — сказал Мудрец, поднимаясь на ноги. — Бог пожелал возвысить меня, но отказал в силе тебе. Ты недостойна быть моей женой. Он ясно дал это понять, и мы должны жить в соответствии с Его волей.

Он повернулся к ней спиной и стал вытаскивать из платяного шкафа чистую рубашку.

— Можешь остаться во дворце, если мы подыщем тебе какую-нибудь работу. Я поговорю с Тулисом. Возможно, на кухне нужны лишние руки.

Дриана заморгала, не в силах поверить.

— На кухне? Работать?

Да, теперь она уверена, он точно сошел с ума…

— Но я думала, что смогу отправиться с тобой в Кайт!

Бранд отрицательно мотнул головой.

— Мне нужны обученные колдуны, Дриана. Ты для меня бесполезна.

Он натянул рубашку и собрался уходить.

— Нет, не уходи, только не сейчас!

Она спрыгнула с постели и вцепилась в его запястье с отчаянной силой.

— У меня есть более важные дела. — Голос Мудреца по-прежнему был спокоен и бесстрастен. — Я должен побеспокоиться о королевстве. Курик и другие уже несколько месяцев возвещают о моем прибытии. Пришло время исполнить пророчество.

Он оторвал ее пальцы от своей руки, словно смахнул ягоды ежевики, случайно упавшие на рубашку, и вышел из комнаты.

— Бранд, пожалуйста!.. — Дриана споткнулась на пороге, вцепившись в дверной косяк. Комната качалась перед глазами, словно корабль в сильный шторм. — Вернись!

Мудрец даже не замедлил шаг, завернул за угол и исчез из виду.

Дриана поплелась обратно в комнату, смятенная и потрясенная. Он вычеркнул ее из своей жизни, как будто отрезал больную конечность и теперь ей предстоит истечь кровью.

Оставшись одна в просторной комнате, Дриана бросилась на жалкую кучу тряпья, лежащую на полу. Слезы скользили по щекам, оставляя безобразные темные полосы на бледно-голубой юбке. Восемь лет вместе с ним, восемь лет в его постели — и он выгнал ее бессердечно, словно безголовую служанку! Всего несколькими словами Бранд опустил ее туда, откуда раньше поднял. Слишком маленькая рыбка, чтобы сгодиться на обед. А кто-то, подобный Пег — жалкой прислуге! — получит шанс занять ее место.

За короткое время — Дриана даже платье сегодняшним утром выбирала дольше — ее мир обратился в прах. Ее просто отбросили как ненужную вещь — Бранд, как и Господь, отказавший ей в магической силе. У нее не осталось ничего. После подобного унижения она не сможет заглянуть в лицо ни одной живой душе во дворце. И если Дриане не суждено стать его хозяйкой, она не станет здесь никем иным.

В глазах Дрианы словно застрял песок, но она вытерла слезы и выбежала из комнаты, не обращая внимания на то, как старательно прячут глаза стражники у дверей. Она отправится в Кайт, хочет этого Мудрец или нет.

И если она недостойна того, чтобы быть на его стороне, ну что ж, она найдет тех, кому сможет пригодиться.

 

Глава 4

— Ну вот, у тебя почти получилось, — произнесла Атайя едва слышно, чтобы не помешать концентрации юноши. Принцесса стояла прямо напротив него, освещенная падавшими на нее солнечными бликами, и легонько поддерживала юношу под локти. — Постарайся удерживать силу равномерно, иначе потеряешь над ней контроль.

Совершенно поглощенный задачей Жерар пытался выровнять две мощные струи зеленого огня, бившие из ладоней. Это было похоже на то, как если бы он удерживал двух огненных змей, стремясь не дать им свернуться в клубок и укусить его. Смертоносный огонь, исходящий из левой руки, горел не так мощно, служа непрестанным напоминанием о том, как жестоко королевский Трибунал преследовал колдовство в Кайте. Некогда искусная рука плотника ныне была искалечена, и вместо пальцев виднелись ужасные обрубки. От Жерара требовало неимоверных усилий увеличивать мощность пламени в левой руке и одновременно сдерживать его силу в правой. Крупные капли пота выступили на лбу, доказывая, как нелегко ему удержать в равновесии огненные спирали.

— Вот и хорошо, — прошептала Атайя, чувствуя жар, исходящий от его рук. — А сейчас заставь спирали слушаться тебя. И помни: ты приказываешь им, а не наоборот.

Она молчаливо надеялась, что совет пойдет ему впрок — на его счастье, Жерара не мучили разрушительные воспоминания, преследовавшие Атайю день за днем.

Жерар с отсутствующим видом кивнул и начал обвивать нитями пламени подножие большого железного котла, постепенно пропуская через них все большие потоки силы до тех пор, пока над водой не поднялось легкое облачко пара.

— Не так сильно, — предупредила Атайя, заметив, что вода начала пузыриться по краям. — Так… да, именно так. А сейчас попытайся удерживать пламя равномерно несколько минут.

Все еще поддерживая юношу под локти, Атайя глядела через его плечо на ужасных драконов в его руках, постепенно впадая в легкий транс под влиянием гипнотического движения спиралей. Глаза затуманились, и Атайя почувствовала, что присутствует в другом месте и времени. Она больше не находилась в безмятежной глуши Эльсского леса, а пребывала в роскошных личных покоях короля в замке Делфар. И была уже не опытной колдуньей, передающей свои умения новичку, а испуганной девятнадцатилетней девчонкой, знающей о магии не больше, чем об астрологии или математике.

Как бесконечный кошмар, эта сцена все возвращалась к ней, не становясь за прошедшие два года менее отчетливой. Она видела своего отца Кельвина, попавшего в ловушку из потоков пламени, льющихся из ее ладоней с ужасающей силой, обезумевшие спирали впивались в его одежду и плоть, словно хотели высосать из возлюбленного короля Кайта саму жизнь. В ушах звенело эхо криков, моливших о пощаде, в то время как Кельвин извивался на полу, а принцесса не знала, как исполнить его мольбу. Но яснее всего она видела его лицо, эти благородные черты, искаженные в агонии, и глаза, отчаянно вопрошавшие, почему дочь напала на него. В этих затуманенных безумием глазах читалось недоумение — за что же Атайя так сильно ненавидит его — и последняя осмысленная мольба о пощаде. Он умолял ее… Атайя, нет. Пожалуйста, не надо!

Принцесса судорожно сглотнула и отскочила от Жерара, закрывая глаза трясущейся рукой.

— Ваше высочество? — Жерар быстро загасил огненные спирали, потрескивающее пламя исчезло в кончиках его пальцев, как туманные пряди. — Я что-то сделал не так?

— Нет, это я… — Она с силой вдохнула полную грудь воздуха, чтобы заставить себя успокоиться, затем опустила руки. Воспоминания были яркими даже спустя столько лет. — Это заклинание убило моего отца.

Жерар заметно побледнел. Как и все кайтцы, он знал о той роли, которую сыграла Атайя в смерти короля Кельвина, но даже не подозревал о том, как действительно это случилось.

— Я знаю, это был несчастный случай, — сказал он, беспокойно поправляя очки, — но не подозревал, что это были спирали. Простите меня.

Атайя слабо улыбнулась в ответ.

— Ты не виноват. Я… я не хочу говорить об этом.

Почувствовав внезапную усталость, принцесса опустилась на колени в высокую траву в тени старинной колокольни, стоявшей в центре лагеря. Гораздо проще было бы, если бы кто-нибудь другой, мастер Тоня, например, обучал новичков этому заклинанию — для нее огненные спирали были одним из прочих опасных заклинаний, не связанных с давними ошибками. Однако, передавая другим знание, которого ей самой однажды так не хватило — знание, запретное согласно кайтским законам, — Атайя чувствовала, что так она исправляет свою ужасную ошибку. Никто из приходящих в лагерь для учебы не уходил оттуда, не научившись управлять смертоносными спиралями. Им будет не страшен тот червь, что грызет ее сердце при воспоминаниях о прошлом, словно ворон, клюющий падаль.

Задумавшись, Атайя сорвала стебелек травинки и смяла его, окрасив подушечки пальцев в ярко-зеленый цвет. Как бы ни любила она Тайлера, принцесса смирилась с его смертью, оплакала его и закрыла эту страницу своей жизни. Он умер ради ее будущего, но последний удар нанес Дарэк, не она, — в этом-то и заключалась разница. Когда Атайя бежала из замка Делфар после того, что случилось с Кельвином, Тайлер отказался выдать ее, зная, чем придется заплатить за свою верность. Но подобный выбор не стоял перед Кельвином, чей мозг уже был поврежден заемной магией. Он так и не смог постичь, почему его дочь напала на него, и никогда бы не поверил, что она всего лишь пыталась защитить себя от его магии, а огненные спирали оказались слишком сильным оружием для неопытной колдуньи.

Изнывая под бременем вины, Атайя решила продолжать дело отца. Она поклялась, что больше никто из лорнгельдов не причинит вред тому, кого любит, из-за незнания, как использовать силу. Она поклялась, что отпущение грехов будет объявлено вне закона, как сегодня она сама объявлена вне закона в Кайте. Но что бы Атайя ни делала для достижения этих целей — увещевала подающих надежды колдунов отказываться от отпущения грехов, основывала школы магии, в конце концов, удерживала страну на грани гражданской войны, — ее не переставала преследовать одна мысль. Несмотря на то что заемная магическая сила так или иначе убила бы ее отца, и, возможно, еще более ужасным способом, все же король Кельвин погиб от ее рук. Случайность или нет, но то были ее, принцессы Атайи, руки.

Она верила, что Тайлер простил ее. Он унаследовал милосердное сердце своего отца, ныне ухаживающего за принцем Николасом, как если бы тот был его собственным сыном.

Но простил ли ее Кельвин? Дарэк не простит никогда.

Атайя посмотрела на пальцы и обнаружила, что сок травы стал темно-красным — цвет, который так легко въедается в кожу и который так тяжело отмыть. Простит ли он ее?

Она никогда не узнает.

— Принести вам чего-нибудь? — спросил Жерар, робко пытаясь загладить невольную вину за то, что извлек болезненные воспоминания наружу.

Атайя стряхнула остатки меланхолии, отпуская их лететь в забвение вместе с ласковым июньским ветерком.

— Я бы выпила чего-нибудь холодного — с тех пор как мы начали, заметно потеплело. И себе принеси. Плести огненные спирали — работа нелегкая.

Жерар отправился на кухню, нахмурив брови с выражением обеспокоенной мамаши, спешащей напоить горячим молоком больного ребенка, а Атайя откинулась в траву, наслаждаясь летней свежестью. Воздух был полон запахами готовящейся еды, и принцесса сглотнула слюну, вдыхая смешанные ароматы свежего хлеба, печеных яблок и оленины. По сравнению с холодной зимой, от тягот которой она и ее последователи так страдали, нынешний день был подобен раю. Приподнявшись на локте, Атайя оторвала нежный стебелек дикого винограда и разжевала кислый, отдающий лимоном побег с таким удовольствием, словно это был редчайший из деликатесов.

Жерар возвратился с двумя кружками холодного пенящегося пива и корзиной, наполненной только что собранной черникой.

— Мастер Тоня сказала, что это для сегодняшнего пира, и мы не должны брать больше половины.

В глазах Атайи отразилось недоумение.

— Мастер Тоня занималась распределением водянистого пива и сушеного мяса всю зиму и никак не может отделаться от этой дурной привычки, — весело ответила она, забрасывая в рот целую горсть ягод.

С заговорщическим видом Жерар зачерпнул две горсти.

— На сегодня мы закончили? — спросил он.

Над ними солнечным светом сияло полуденное небо, но часы бежали — и скоро уже наступит закат одного из самых длинных дней в году.

Атайя кивнула, не в состоянии говорить с набитым ртом.

— И скажи Джейрену, чтобы отпустил остальных, — добавила она, жестом показывая на поляну. Джейрен обучал целую группу студентов иллюзорным заклинаниям, и невероятные мраморные колонны и снежные сугробы возникали в разных уголках лагеря. — Все равно из-за этих соблазнительных запахов никто не способен надолго сконцентрироваться на магической силе.

Пиршество началось с наступлением сумерек, когда все в лагере закончили дневные упражнения ради такого важного дела, как празднование дня середины лета. В лагере не было такого праздника со времен свадебного пира Атайи почти год назад, и все стремились наверстать упущенное. Кролики, барашек, фазаны и оленина крутились на вертелах, свежая форель с шипением жарилась в неглубоких металлических сковородах на маленьких костерках, корзины были полны ягод и орехов, а эль и вино лились рекой. Ни одна самая застенчивая душа не усидела на месте и пустилась в пляс, а когда танцоры уставали, начинались песни и рассказы. Благодаря всеобщей решимости двух сотен людей порадовать себя — а они заслужили эту радость, если вспомнить о тех опасностях, что ждали их прямо за защитным покровом, опоясывающим лагерь, — вечер оказался даже веселее, подумала Атайя, чем празднества, устраиваемые при дворе.

— Я не танцевал так много даже в день нашей свадьбы, — выговорил запыхавшийся Джейрен, когда они отдыхали, бурно протанцевав круг рила.

Он принес деревянную чашу, наполненную до краев сладким грушевым вином, и присел рядом с Атайей на траву рядом с башней, немного в стороне от прочих. Как истинная королева лета Атайя была одета в зеленую юбку, на голове красовался небрежно сплетенный венок из роз, словно корона.

— И то правда, — отвечала Атайя, соблазнительно прищурившись. — Мне помнится, тогда ты настаивал, чтобы мы покинули пир пораньше.

— А я вспоминаю, — заметил Джейрен с таким же выражением на лице, — что в тот вечер мне вовсе не пришлось тащить тебя силой, и что ты при этом совсем не упиралась и не кричала.

Наступила минута передышки между танцами, когда скрипки и флейты были отложены в сторонку, а музыканты стремились перехватить кубок-другой вина, пока бочонок не опустел. Возле главного костра Джильда, одна из самых одаренных учительниц магии, нежно покачивая своего младенца, начала рассказывать с детства знакомую сказку. То была история о заколдованной колыбели — о том, что любой ребенок, уснувший в ней, мог увидеть во сне свое будущее. Кайтская сказка, подумала Атайя, и очень древняя. Она пришла из древности, когда волшебство не считалось проклятием, а служило предметом повествования для рассказчика, прядущего свою бесконечную пряжу.

Атайю не настолько захватил рассказ, чтобы она не почувствовала легкого шуршания сзади — пребывание вне закона научило ее бдительности. Атайя обернулась и всмотрелась в темноту леса. И уже решила, что это всего лишь енот, пробирающийся по своим делам в кустах, когда за шелестом последовал приглушенный вскрик боли, словно кто-то наткнулся на твердый камень.

— Джейрен, ты слышал?..

Принцесса так и не успела закончить вопрос. Огромный мужчина вывалился из кустарника, словно кабан из логова. Разорванные туника и башмаки щедро залеплены грязью, листья и сучья запутались в нечесаной копне рыжих волос, придавая ему сходство с древним лесным божеством из легенды.

— Ну и кто здесь пирует без меня, хотел бы я знать? — прорычал он — ни дать ни взять король во гневе. — Хорошенькое дельце… Я отсутствовал всего несколько месяцев, а вы в это время только и делали, что пили мое пиво.

— Ранальф! — Атайя вскочила на ноги и бросилась в сильные объятия наемника. — Слава Богу… Я думала, ты уже…

Остальные слова утонули в горячем поцелуе.

— Осторожней, принцесса, — сказал он, приподняв брови, тоже залепленные грязью, и заглянув ей за спину с хитрым выражением на лице. — Твой муж может войти в любую минуту.

Атайя отступила на шаг, с опозданием заметив, как запачканы туника и штаны Ранальфа, и какой от него исходит едкий запах — не все темные пятна на одежде были обязаны своим происхождением безобидной грязи.

— Что с тобой случилось?

— Ох, полагаю, оставлять грязные следы на тропе — одна из моих старых иллюзий, — отвечал он, ткнув большим пальцем в сторону леса. — Я поскользнулся и свалился прямо в кучу отбросов или что там такое было… — Он втянул воздух и сморщился от собственного запаха. — По крайней мере ты сможешь теперь сохранить эту иллюзию немного дольше, чтобы держать на расстоянии любого.

— Любого, но не тебя.

В это время Джильда, бросив свой рассказ, подошла к ним, чтобы поприветствовать Ранальфа, а за ней потянулись прочие. От Джильды Ранальф получил скромный поцелуй, от Кейла — простое рукопожатие, а от своего старого друга Тони — целую кучу колкостей.

— Ну и как это понимать? — спросила она, недоуменно осматривая его пустые руки. — Вернуться с долгих заграничных каникул без подарков?

— Ха! Зря ты так думаешь, — с ухмылкой отвечал Ранальф. Он сделал несколько шагов по направлению к лесу и возвратился обратно с холщовой сумой и маленьким опечатанным кувшином. — Держи, — сказал он, вручая кувшин Тоне. — Сарские колдуны, конечно, отпетые мерзавцы, но виски делать умеют.

И все-таки, несмотря на шутливый настрой Ранальфа, в лице его Атайя заметила тревожные тени, как у солдата, слишком близко видевшего смерть.

— Это не каникулы, Тоня, — спокойно добавил он, тяжело вздохнув, — совсем не каникулы. — Ранальф бросил обеспокоенный взгляд на Атайю, Джейрена и Тоню. — Нам нужно поговорить, — пробормотал он, мотнув головой в сторону часовни.

Они покинули круг пирующих и направились к полуразрушенной часовне на дальнем конце поляны. Тут Ранальф внезапно обернулся, как будто вспомнил о некоем важном деле.

— Тоня, будь так добра, принеси мне пива, — попросил он с неопределенно-похотливой улыбкой, которой, однако, недоставало двух зубов. — Самую большую кружку. У меня есть что рассказать вам, и мне понадобятся силы.

В другое время Тоня накинулась бы на него с бранью — посылать за пивом, словно простую служанку, ее, колдунью, входящую в Совет мастеров! — но сейчас, весело хихикнув, она направилась за бочонком, взяв с Ранальфа обещание не рассказывать свои новости до ее возвращения.

— Не волнуйся, — тихонько прошептала она Атайе, незаметно кивнув в сторону Ранальфа. — Я быстро обследовала его мозг и не вижу никаких следов проникновения. Мудрец, похоже, на время оставил свои эксперименты с принуждающим заклинанием.

Атайя с облегчением вздохнула. Она опасалась того, что Мудрец мог заколдовать Ранальфа, приказав ему убить ее или уничтожить весь лагерь — в отместку за свою неудачу с Николасом. Она ощутила внезапный жар, как если бы ей довелось перейти через мост и только на другом берегу обнаружить, что он весь сгнил и вполне мог развалиться под ее ногами.

Успокоившись, Атайя присоединилась к Джейрену и Ранальфу на холодной каменной скамье недалеко от алтаря. Пока они ждали возвращения Тони, Атайя рассказывала Ранальфу о том, что происходило в лагере с тех пор, как он покинул его, сопровождая Николаса на остров Саре. Она рассказала ему о болезни принца, о той душераздирающей истории, в результате которой король чуть не погиб, о том, что именно ее обвиняют во всех этих несчастьях, и из-за этого она потеряла и ту слабую поддержку, которую имела.

— Мастер Хедрик находится в Белмарре с Николасом, — заключила она, заметив Тоню, возвращавшуюся с ужасающего размера пивной кружкой. — Это ведь не обычная болезнь, и Хедрик не в силах полностью излечить Николаса, пока Мудрец сам не снимет заклинание. Или заклинание будет снято вместе со смертью Мудреца.

В глазах Атайи зажегся огонь — ей бы очень хотелось, чтобы так все и произошло.

— Ублюдок! — промычал Ранальф, не отрываясь от кружки, щеки побагровели от злобы. — Жалкий, вонючий ублюдок. — Он сделал долгий глоток, словно стремясь пивом залить ярость, затем стер пену с губ тыльной стороной здоровенной ладони. — Но каким бы негодяем он ни был раньше, это не идет ни в какое сравнением с тем, во что Брандегарт превратился теперь. Он и отпустил-то меня только для того, чтобы я рассказал вам обо всем, — произнес он неприязненно, раздраженный тем, что ему приходится делать то, о чем просил Мудрец. — Этот высокомерный сукин…

— Это мы поняли, — перебила его Тоня. — Перестань браниться, лучше рассказывай.

Ранальф вынужден был подчиниться.

— Он отпустил меня три недели назад. Пробираясь через материк, я решил заглянуть в Эристон на денек-другой, чтобы разузнать, правда ли то, о чем я услышал. Так как я и сам сарец, мне не составило особого труда разговорить местных — особенно если поставишь им виски. В общем, посланцы Мудреца снуют по всему западному побережью, как тараканы, и нанимают людей. Раз или два они добирались даже до Делфархама.

Атайя в удивлении подняла брови.

— Нанимают? Но для чего?

— В армию. Они собирают армию в полях западнее Эристона. Мне удалось заглянуть и туда, благо часовой пропустил меня, приняв за своего, — уверенно заключил он. — Там больше тысячи человек, собравшихся под знаменами Мудреца.

— Тысячи?

Атайя онемела от удивления. Если собрать всех колдунов, обучавшихся в ее школах, то их количество вряд ли превысит тысячу. За несколько недель Мудрец собрал столько людей, сколько ей не удалось собрать и за год.

— Почти половина из них полностью обученные колдуны, прямо с острова Саре, — продолжил Ранальф. — Остальные — кайтцы, которых посланцы Мудреца подкупили своим чертовым серебром.

— Не могу поверить, но до сих пор мы ничего не слышали об этом. — Джейрен озадаченно покачал головой. — У нас же есть люди на западе. Мэйзон…

— Все потому, что приспешники Мудреца стараются держаться от нас подальше и нанимают людей так, чтобы мы не узнали. На обратном пути я остановился в Килфарнане проведать Мэйзона в его лагере, так старый книжный червь и слыхом не слыхивал ни о чем.

Так или иначе, сарцы сорят серебряными монетами, будто это птичий корм, и чего только не обещают всякому, кто готов их слушать. Не только пищу и кров — зима-то уже прошла, — но власть, богатство, титулы, земли для самых преданных. Короче говоря, раздробить все чертово королевство и растащить все добро. Я-то и сам наемник и знаю, как соблазняют подобные предложения, — а что говорить о бедных простаках? Народ затравлен королевским Трибуналом, к тому же люди не видят, что мы делаем для того, чтобы освободить их от его гнета.

Атайя пробормотала проклятие. Почему людей так легко убедить в том, что только война может решить все их проблемы? Она надеялась, что когда-нибудь всего один колдун выиграет эту битву — выиграет не насилием, а просвещением, распространяя знания о магической силе и доказывая сомневающимся, что лорнгельдов вовсе не следует бояться. Зная, как управлять своей силой во время мекана, лорнгельды не представляют опасности. Они вовсе не дьявольские отродья, совсем наоборот, — они благословенны в глазах Господа. Многие из кайтцев, недавно ставших колдунами, среди них знатный Саттер Дубай, не верили в правильность ее выбора. Они мечтали о создании армии, которая развяжет кровопролитную войну против короля и его Трибунала. Ныне Саттера уже нет в живых, но многие другие разделяли его желание уничтожить угнетателей. А сегодня люди Мудреца с пугающим успехом используют это стремление в своих целях.

— Ты можешь сказать, что они затевают? — спросил Джейрен, пытаясь усесться поудобнее, если вообще на жесткой каменной скамье можно было найти более удобное положение. — Собираются напасть на нас?

— Пока они не собираются ни на кого нападать, по крайней мере не сейчас. В основном говорят о том, что нужно набрать как можно больше рекрутов и ожидать появления Мудреца. Но и долго ждать не собираются. В день, когда я покидал Эристон, они захватили дом мэра, заявив, что он необходим для размещения своего рода штаб-квартиры и весьма подходит для их бесстрашного правителя. Мэр, конечно, отправился в Делфархам искать помощи, чтобы выдворить их вон, но я не представляю, что королевские солдаты могут сделать против тысячи колдунов, даже если не больше половины из них владеют парой-тройкой заклинаний.

Лицо Атайи потемнело.

— Если они приготовили для него дом, значит, Мудрец и впрямь скоро выступит.

Ранальф опустил глаза, с неохотой исполняя поручение Мудреца.

— Он просил сказать, что будет в Кайте к тому времени, когда я доберусь до лагеря. А так как я немного задержался в Эристоне, да и в Килфарнан завернул, думаю, он уже несколько дней на материке.

— Есть только один способ проверить.

Отвернувшись от них, Атайя вызвала сферу в виде туманного шара, подвешенного на кончиках пальцев, точно капля утренней росы на траве. Она пыталась отыскать Мудреца в своей сфере несколько месяцев назад в надежде узнать, что случилось с Ранальфом. Однако дворец на острове был хитро скрыт от магического проникновения охранными чарами, и шар показывал только клубящуюся темноту. Сейчас Мудрецу в Кайте нет нужды скрываться — после стольких хлопот о том, чтобы люди узнали о его выступлении.

Атайя вызвала в памяти резкое и красивое лицо Мудреца, которое портили бездушные, насмешливые глаза, и пожелала, чтобы оно появилось перед ней. Видение пришло не сразу, но внезапно перед ней замелькали разноцветные части картинки, как кусочки разбитого стекла, медленно соединяясь в единое целое. Фрагменты постепенно сложились в видение оживленного портового города в закатных сумерках, в каждой мачте, церковном шпиле и окне которого отражались умирающие оранжевые лучи. Мудрец стоял на выступающем балконе огромного и роскошного дома — без сомнения, принадлежавшего мэру Эристона. Он был облачен в элегантную мантию нежно-серого цвета, украшенную воротником с серебряной застежкой, на которой был изображен солнечный диск. Мудрец что-то говорил собравшимся внизу людям, и хотя Атайя не могла различить слов, она видела, что глаза его сверкают священным восторгом. Горожане вскидывали руки в ответ, приветствуя его с различной степенью искренности, а Мудрец время от времени вознаграждал их усердие показом различных магических трюков — то красноватыми вспышками ведьминого огня, то отвлекающей иллюзией в виде голубя к вящей радости детишек в толпе. Однако Атайя не могла удерживать видение дольше, чем несколько мгновений, вскоре сфера затуманилась сероватыми прядями.

Атайя рассеяла шар и вытерла липкие руки о юбку.

— Я не так уж много увидела, но могу теперь утверждать — он действительно в Эристоне… и уже показался народу во всей красе. — Она позволила себе вздохнуть. — На самом деле это такое облегчение. Если, задерживая свое выступление, Мудрец хотел истрепать мои нервы до предела, то цели своей он добился.

— Дело не в этом, — уткнувшись в кружку, проговорил Ранальф, рассеянно взмахнул ею и выплеснул пиво прямо себе на штаны. — Брандегарт не собирался расставлять тебе ловушки. Все это время он находился под блокировкой. — Оглушительное молчание, наступившее после его слов, резко выделялось на фоне божественных звуков флейты и стука барабана, долетавших с поляны. — И если то защитное заклинание, которое он использовал против меня, может что-то сказать о силе его магии, то она чертовски велика, гораздо больше той, которой он владел раньше. И, черт побери, гораздо больше твоей силы, Атайя, — закончил Ранальф, бросив на принцессу виноватый взгляд.

Атайя, Джейрен и Тоня уставились на него, временно лишившись дара речи. Объяснение было столь очевидным, но никому раньше и в голову не приходило. Блокировка — опасная вещь, она в прошлом убила немало любопытных колдунов. Все это заставило Совет запретить ее использование всем колдунам, кроме тех, кому будет дано специальное разрешение. Очевидно, что Мудрец и последователи его культа презирали запреты Совета, но какой колдун по собственной воле подвергнет свою жизнь столь ужасной опасности?

Только один — столь же алчный, как и Родри, сказала себе Атайя, — колдун, неожиданно обнаруживший, что существует способ увеличить свою силу. До того, как Атайя случайно не натолкнулась на эту закономерность, никто и не подозревал, что под действием печати магическая сила возрастает. Внезапно принцессе страстно захотелось, чтобы ее открытие, пусть и выдающееся, никогда не было сделано.

— Мне следовало догадаться, — сказала она, вскочив на ноги и принявшись беспокойно мерить шагами часовню. — Но ведь это — вопрос времени… До тех пор, пока…

Атайя и Джейрен обменялись взглядами, в которых сквозил едва сдерживаемый ужас. Новость Ранальфа оказалась хуже, чем он предполагал.

— Действие печати временное, Ранальф. С тех пор, как все это произошло, моя магическая сила вернулась к своему первоначальному уровню… — Атайя коротко рассказала Ранальфу о том головокружении и потере силы, которые она ощутила во время последнего перемещения. Затем тяжело вздохнула и откинулась назад, облокотившись на скромно украшенный алтарь. — По крайней мере мы знаем, что его сила со временем тоже рассеется. Так или иначе.

Остальные молчали, но выражение их лиц заставило принцессу вернуться к тревожным мыслям.

Моя сила начала рассеиваться почти через год. У Кайта в запасе нет этого года.

— По крайней мере ты не стала слабее, чем была до заклинания, — подчеркнул Джейрен, стремясь подать ей хоть какую-то надежду. — Быть адептом — не так уж и мало.

— Конечно, нет. Но очевидно и другое — сегодня Мудрец имеет надо мной преимущество.

Ранальф одним глотком осушил остатки пива.

— И вот еще что, — произнес он, и три пары глаз мгновенно уставились на него. — С моих каникул на острове Саре я привез еще одну пикантную новость: на Мудреца не действуют корбалы. И нечего так смотреть на меня — я видел это своими глазами. Звучит невероятно, но он держал эту чертову вещицу прямо передо мной, а сам и глазом не моргнул. Да, не моргнул и глазом. И это случилось еще до того, как он запечатал свою силу.

Несмотря на предупреждение, Атайя продолжала глупо пялиться на Ранальфа, не в силах поверить услышанному. Так неожиданно и в самое неподходящее время правила игры, которым она привыкла следовать, внезапно изменились. Колдун, нечувствительный к корбалу? Вот это удар — оружие, о котором она и помыслить не могла, находилось в руках Мудреца. На миг принцесса ощутила себя генералом, армия которого, оснащенная копьями и рогатками, прибыв на поле битвы, обнаружила, что противник вооружен пушками и осадными машинами и к тому же значительно превосходит числом.

— Как это может быть? — наконец вымолвила Тоня.

Ранальф послал Атайе кривую ухмылку, пытаясь как-то развеять всеобщее уныние.

— Приятно сознавать, что даже в Совете мастеров не все знают, а?

Тоня фыркнула, запихивая непокорную седую прядь под свой крестьянский платок.

— Ну, подобного никто и не утверждает. Господи, да если бы мы знали, что такое возможно, разве позволили бы Атайе заняться изучением заклинания блокировки? Выходит, в этом не было никакого смысла. А ведь тогда мы считали, что это единственный способ, который может защитить ее от боли, вызываемой корбалом.

— А что, если Мудрец нашел другой способ и даже поделился им с некоторыми из своих приближенных? Я не знаю, как они делают это. Помню, он говорил о том, что действие корбала основано на обмане: кристалл убеждает нас, что нам действительно больно, — попробуй-ка обмануть собственные внутренности, что им не больно, когда боль разрывает их! — и все, что нужно — это изучить способ его действия и больше не испытывать боли! Николас догадался, что в тот момент Мудрец не мог воспользоваться своей магической силой… ну или по крайней мере вроде бы он сказал так — сам-то я чувствовал себя тогда не очень хорошо. Провались оно все к дьяволу! — выругался Ранальф, с силой выдергивая ветку из волос. — Если бы не тот корбал, я смог бы вытащить Николаса еще до того, как…

— Не брани себя, Ранальф, — сказала Атайя, прекрасно понимая, как тяжело переживает Ранальф за судьбу Николаса, обвиняя себя в случившемся. — Как ты мог знать такое о корбалах, если об этом не подозревали даже в Совете мастеров?

Как и способность Атайи видеть семена магической силы — если она до сих пор ее не утратила, — умение устоять перед чарами корбала до сих пор считалось недостижимым… по крайней мере среди колдунов в Рэйке.

Атайя обиженно нахмурилась. Как приятно было сознавать, что только в ней проявляются неожиданные магические таланты, — а теперь вот и ее враг может делать подобное. Это сильно раздражало принцессу.

— Полагаю, он теперь и перемещением овладел? — поинтересовалась она сухо, совершенно уверенная в том, что не хочет услышать положительный ответ.

Глаза Ранальфа округлились, он окинул взглядом часовню, словно ожидая, что Мудрец может появиться здесь в любой момент.

— Не знаю. Может, и так. Он не говорил. — Ранальф отставил пустую кружку. — И еще одна новость…

— Как, еще одна плохая новость?

Внезапно Атайя поняла, что больше всего на свете ей хочется броситься в свою комнату и укрыться под защитой нескольких толстых одеял. Сколько еще неприятных открытий принесет эта ночь?

— Нет. Ну, надеюсь, что нет. Смотря по тому, как ты отнесешься к этому.

К ее удивлению, Ранальф поднялся и вышел из часовни, оставив их в ожидании. Вернулся он через несколько минут в сопровождении тонкой фигуры, закутанной в плащ с капюшоном. Как и украшенная жемчужинами мантия, подол вышитого плаща был сильно изодран кустами ежевики, на нем виднелись кривые стежки и засохшие капельки крови, вытекшие из пальцев неумелой швеи.

— Да входи ты, не съест она тебя, — сказал Ранальф, втянув своего смущенного компаньона через порог часовни. — Я же обещал тебе или нет?

Фигура приблизилась, затем подняла дрожащие руки, чтобы откинуть капюшон. Поток темно-рыжих волос хлынул на плечи Дрианы, которая робко таращилась то на одного колдуна, то на другого, словно гадая, какое ужасное заклинание они наложат на нее, объединившись в справедливом порыве возмездия.

— Мы встретились в порту Саре, — объяснил Ранальф, с небрежным видом снимая побег ежевики с ее капюшона. — У нее была дорожная сумка, и она умоляла взять ее с собой. Я не собирался делать этого, но тут, черт побери, она принялась плакать. Я испытал ее искренность и убедился, что она не обманывает меня. — Ранальф взглянул на Дриану с оттенком возмущения, вынужденный с неохотой признать, что его солдатское сердце не устояло перед потоком женских слез. — Это она рассказала мне о запечатывающем заклинании и о том, где скрывается армия Мудреца. Сам бы я никогда не узнал.

Не в силах более выносить их настороженные взгляды, Дриана бросилась на колени перед Атайей.

— Я знаю, что не заслужила доброго отношения после того, что сделала, и вы можете прогнать меня, если захотите, но я не могла не прийти. Я просто не знала, куда мне деваться. Я… Бранд… — Она робко шмыгнула носом, и ее нижняя губа отчаянно задергалась. — Он выгнал меня. Сказал, что я теперь недостаточно хороша для него. Он… послал меня работать на кухню!

— Твоя очередная выдумка? — спросила Тоня, бросив на нее тяжелый взгляд, в котором не было прощения. Как бы ни хотела Дриана вернуть их доброе расположение, Тоня не собиралась сдаваться так легко. — Вроде тех выдумок о твоем бедном брате в Килфарнане, или о муже, которого у тебя никогда не было, или…

— Нет-нет, я не лгу — сейчас я не лгу. Я понимаю, у вас нет никаких причин, чтобы верить мне, но я могу поклясться, что это правда. Можете проверить, если хотите, — предложила она с горячностью. — Ранальф уже проверял меня, и я не возражала.

— Думаю, это не обязательно, — спокойно отвечал Джейрен, быстро моргая, словно пробуждаясь от внезапного сна. Он бросил на Атайю быстрый взгляд. — Она говорит правду. Ну или считает, что это правда.

Атайя присела на каменную скамью и сделала знак Дриане подняться с пола и сесть рядом с ней. Вопреки доводам разума она не могла не пожалеть Дриану.

— Скажи мне, почему Мудрец выгнал тебя?

Дриана сжала кулаки, чтобы не расплакаться вновь.

— Он… обследовал мой мозг и сказал, что я никогда не стану колдуньей. Сказал, что я не заслуживаю быть его женой… и что он никогда не женится на такой, как я.

Атайя крепко схватила ее за плечи. Потрясение, вызванное тем, что она вновь увидела Дриану, померкло перед тем, что она услышала. Не подозревая об этом, Дриана принесла самую худшую весть за весь вечер — хуже всего, что поведал Ранальф за целый час.

— Как он сказал?

Заикаясь, Дриана рассказала о зернах магической силы, которые Брандегарт обнаружил у кухонной девчонки по имени Пег, — зачатки спящей магической силы ждали своего часа. К своему удивлению, Атайя обнаружила, что описание того, как Мудрец определял ростки магической силы, полностью совпадает с тем, что ощущала она сама.

— Вначале мне хотелось верить, что он лжет, чтобы избавиться от меня, — продолжила Дриана, — но в глубине души я понимала, что это правда. Я слишком хорошо его знаю. — Она глубоко вздохнула и в отчаянии поникла головой. — Я не должна была говорить ему об этом. Однажды зимой я подслушала ваш с Джейреном разговор о том, что существует такая возможность — определять, является ли человек колдуном, еще до наступления мекана. С тех пор я страстно хотела узнать про себя… ох, я не должна была говорить ему. Ведь это единственная причина, почему Мудрец захотел запечатать свою магическую силу.

Атайя ссутулилась на скамье, обхватив голову руками. В голове принцессы закружились страшные картины того хаоса, что принесет Мудрец в Кайт. Целая армия колдунов, умеющих противостоять влиянию корбалов, по своей опасности не могла сравниться с безумным даром, вздумай Мудрец применить его. Атайя ни секунды не сомневалась, что он сделает это. Полчища юнцов слетятся к Мудрецу, как голодные птицы на открытый мешок зерна, готовые предложить свою верность в обмен на мимолетный взгляд в собственное будущее.

Неужели и эта способность тоже покинет меня? — спросила себя Атайя. Впрочем, это не имело особенного значения — после того как она нашла зерна магической силы у деревенской девчонки по имени Эмма, принцесса поклялась никогда больше не применять это умение. В стране, где быть колдуном означает преследования и смерть, способность определять чью-то судьбу может привести к таким беспорядкам, каких Кайт не знал на протяжении столетий. Кроме того, как рассуждала Тоня, возможность заранее узнать свое будущее противоречила божественной воле, и даже хуже того — являлась вмешательством в божественный промысел ради достижения своих целей. Ибо что есть мекан, как не Его способ объявить о Своем выборе? Атайя случайно обнаружила, что Мэйлен, сын Дарэка, несет в себе семена магической силы, и поделилась опасным секретом только с Джейреном. А если об этом узнает Мудрец, то чего будет стоить ее тайна? И сможет ли наследник Кайта чувствовать себя защищенным от честолюбивых замыслов Мудреца?

— Кайтцам веками внушалось, что быть колдуном — это смертный приговор. Мой отказ от предсказания их судеб в глазах людей оправдан.

— Вот это-то Бранд и хочет использовать, — сказала Дриана, неохотно завершая свой рассказ. — Он готов сказать любому, является ли тот колдуном или нет, и убедить всех, что вы скрываете свой талант, чтобы заставить людей присоединиться к вам, когда для них уже будет слишком поздно сделать другой выбор. Он надеется, что ему удастся настроить людей против вас… тех, кто еще не отвернулся после того, как…

Она внезапно замолчала и стыдливо отвела глаза.

— Мне очень жаль принца Николаса, ваше высочество. Я понимаю, что сейчас это не имеет значения… но я действительно не знаю, как помочь ему.

— Он в хороших руках, — отвечала Атайя, потирая уставшие глаза.

Дриана могла знать о принуждающем заклинании нечто такое, чего не знали они все, но сил выяснять это сейчас у Атайи уже не осталось.

— Да, новости никак нельзя назвать добрыми, — заключила Атайя, — но твои предостережения очень важны для нас. По крайней мере теперь мы знаем, чего ожидать в будущем.

— Трудно сказать, чего можно ожидать от Бранда в будущем, — обеспокоенно заметила Дриана. — Это запечатывающее заклинание… оно изменило его. О, он и раньше отличался некоторым высокомерием, уверяю вас, но сейчас он ведет себя так, как будто является единственным человеком на земле, кого Бог избрал себе в собеседники. Вы ведь и сами колдуны, но никогда не считали себя лучше меня. Знаю, Бранд давно думает так, но это никогда меня не тревожило, пока я не узнала, что никогда уже не буду одной из вас. Я пришла с открытым сердцем… если, конечно, вы примете меня. — Она еще раз всхлипнула и смахнула последнюю слезинку из глаз. — Просто скажите, что я должна сделать, чтобы остановить его.

— Что сделать? — Атайя невесело рассмеялась. — У меня нет ни малейшего представления о том, что все мы должны сделать. По крайней мере сейчас. В любом случае я благодарна вам. — Она посмотрела на Ранальфа и Дриану. — Еще не знаю, как нам пригодится то, что вы рассказали, но хорошо, что теперь мы узнали все это. И я рада, что вы вернулись. — Она легонько сжала руку Дрианы. — Вы оба.

Говоря откровенно, Атайю ранило предательство Дрианы, но она не испытывала к ней неприязни. Дриана ощутила, как горек вкус предательства, и это изменило ее. Атайя понимала, что сегодня не время цепляться за старые обиды.

Ранальф довольно отрыгнул.

— Почему бы вам не доказать вашу радость и не принести мне еще пива?

С притворным ворчанием Тоня схватила его кружку и пригласила Ранальфа следовать за ней к бочонку с пивом.

— И пришлите ко мне Кейла, — попросила Атайя, предложив Дриане тоже чего-нибудь выпить.

Сначала Дриана боялась появиться среди людей в лагере, но вскоре жажда победила боязнь, особенно после того как Ранальф пообещал собственноручно заткнуть рот любому, кто будет возражать против ее возвращения в лагерь.

После их ухода Атайя поймала на себе вопрошающий взгляд Джейрена.

— Зачем тебе понадобился Кейл? — спросил он, подвигаясь ближе. — Если ты задумала то, о чем я подумал…

— Скорей всего ты подумал правильно, — согласилась принцесса с усмешкой. — А у тебя есть идеи получше?

Кейл прибыл на ее зов так быстро, словно сам король послал за ним. Он был с принцессой с самого начала, с тех пор, как стал служить в королевской гвардии, вскоре после смерти капитана Тайлера. Не будучи колдуном, старый солдат хранил Атайе непоколебимую верность и не раз спасал ей и Джейрену жизнь. Однако сегодня ночью в израненных руках было не оружие, а вырезанная из дерева флейта — предмет, который, Атайя знала об этом, занимал в его нежном сердце гораздо больше места, чем меч или арбалет.

— Вы звали меня, миледи?

— Звала, Кейл. Я хочу, чтобы сегодня ночью, когда все улягутся, ты кое-что сделал для меня. Нечто очень важное.

Носком туфли она указала на край выемки в полу часовни. Там, внизу, покоилось самое страшное оружие — бесценная корона из корбалов, украденная у короля в тот день, когда он пытался заставить принцессу отречься перед народом Кайбурна. Мальчик, укравший ее, умер затем по приговору Трибунала, но едва ли тогда Камерон подозревал, что украденная им корона станет ключом к общему спасению.

— Я хочу, чтобы ты вырыл ящик и отнес его подальше от лагеря — на милю, не меньше. Открой его в полной темноте — если лунный свет попадет на корбалы, мы почувствуем это даже на расстоянии. Затем вынь несколько корбалов. Выбирай кристаллы разных размеров и плотно заверни каждый из них. Когда сделаешь все это, положи ящик обратно. А завтра утром принеси корбалы мне.

Брови Кейла поползли вверх.

— Принести их… вам?

— Мне, Кейл, — сказала Атайя, прекрасно сознавая, что это звучит как просьба заключенного принести в камеру еще одну крысу. Она послала Кейлу кривую ухмылку. — Я не заболела и вполне сознаю, что делаю.

Джейрен скрестил руки на груди, он выглядел очень раздраженным, но осознавал, что другого выбора нет.

— Я понимаю.

— Если мы выясним, как противостоять действию корбала, то сможем застать Мудреца врасплох. — Атайя свернулась на скамейке клубком, прижав колени к груди. — Я вспоминаю первую ночь, когда Родри пришел ко мне в подземелье, — ночь, когда я обвиняла его в том, что он хочет замучить тебя до смерти с помощью корбала. Тогда он сказал мне — как же он выразился? — что все это ловушка, обман. Вспомните, то же самое говорил и Ранальф. Корбал не вызывает боли, а всего лишь вводит разум колдуна в заблуждение, заставляет чувствовать несуществующую боль. Родри сказал мне тогда, что ты будешь мучиться вечно, пока не сойдешь с ума или сам не убьешь себя, не в силах больше выносить несуществующие муки.

Джейрен слегка напрягся — память о проникающей боли, пусть и воображаемой, все еще жила в нем.

— Но начинать на пустом месте, даже не зная, как подступиться к задаче…

— Мы с тобой не знаем, но держу пари, что знает Дриана, хотя бы в теории. И если она искренне хочет к нам присоединиться, то будет рада рассказать, как Мудрец делал это. — Глаза Атайи сверкнули темным пламенем при звуках пения и смеха ее приверженцев, долетевших с поляны. Они не подозревали об опасности, растущей на западе. — Может быть, моя сила сейчас не так уж велика, но я выясню, как Мудрецу удается противостоять действию кристаллов. Может быть, это наша единственная возможность остановить его.

 

Глава 5

На следующее после праздника утро Атайя, Джейрен, Кейл и Дриана, взяв с собой корзину с едой и кувшин с разбавленным вином, а также ужасную коллекцию корбалов, покинули лагерь. Они направлялись к маленькой поляне, находившейся примерно в миле севернее монастырских земель. На таком расстоянии опыты Атайи с корбалами не могли потревожить остальных.

Однако самой принцессе предстоящие опыты обещали головную боль, не сравнимую ни с чем, испытанным ранее.

— Если ты уверена, что это будет так ужасно, то почему бы не расположиться где-нибудь поближе к дому? — спросил Кейл, беспокойство которого возрастало по мере того, как они удалялись от своего лесного убежища. Он слишком часто украдкой бросал взгляды через плечо, словно подозревал, что безмятежные заросли ежевики, снежно-белых лесных лилий и стволы сосен скрывают слуг Трибунала или даже Мудреца собственной персоной. — Неужели нельзя было провести опыты внутри защитных покровов?

— Не так-то все просто, — виновато улыбнулась ему Атайя, испытывая благодарность за заботу, но понимая, что не в силах ничего изменить. — Покровы могут помешать магической силе, но они не действуют на корбалы. Помнишь тот день, когда мы обнаружили Кордри и этого священника, отца Гресте, — у них был подсвечник, отделанный корбалами? Ранальф тогда создал покровы, чтобы заклинание Кордри не повредило никому, но покровы не стали препятствием для корбала. Кордри повезло, что он находился еще в самом начале мекана, и корбал не мог сильно повредить ему. Нет, — продолжила Атайя, — какова бы ни была природа корбала, она отлична от природы магической силы. Боюсь, мы очень мало знаем о корбалах, — признала она, пожав плечами, — но благодаря Дриане, возможно, будем знать немного больше.

— Ты уже говорила об этом с мастером Хедриком? — спросил Джейрен, раздвигая перед принцессой спутанные заросли плюща и дикого винограда.

— Я открывала панель сегодня рано утром, — ответила она. — Мастер удивился так же, как и все мы, что, кроме запечатывающего заклинания, есть другой способ избежать воздействия корбала. И, как и следовало ожидать, — добавила принцесса с мученическим видом, — просил меня быть осторожнее. Я никак не пойму, почему эта способность так широко распространена на Саре, и, вероятно, распространена веками, но даже наши великие мастера ничего не знали о ней, не говоря уже о том, как ее использовать. Нет даже малейшего упоминания об этом в «Книге мудрости». Вероятно, сарцы обнаружили сей феномен случайно. Не могу вообразить, чтобы они намеренно испытывали силу корбалов. — Она криво усмехнулась. — После того, что ты пережил, часто ли у тебя возникало желание, находясь в комнате, где есть кристаллы, испытать, сможешь ли ты заставить их прекратить болевое воздействие? Это все равно что засунуть руку в кипящий котел с целью выяснить, когда твоя плоть перестанет испытывать боль, — занятие, которым человек, находящийся в здравом уме, едва будет развлекать себя долгими вечерами.

Дриана, задержавшаяся нарвать пригоршню ягод шиповника для вечернего чая, уложила свое хрупкое сокровище в корзину и бросилась догонять их.

— Бран… Мудрец, — быстро поправилась она с улыбкой, исполненная решимости никогда больше не называть его уменьшительным именем, — рассказывал мне, что сам Дамерон открыл эту способность — и вовсе не благодаря случайности. — Она зацепилась рукавом за выступающий побег сумаха и остановилась на мгновение, пока Кейл не помог ей освободиться. — После того как два века назад король Фалтил уничтожил большинство колдунов в Кайте, те немногие, что укрылись на острове Саре, решили, что необходимо найти способ противостоять кристаллам корбала. До расправы, которую учинил Фалтил, корбалы никогда так широко не использовались в качестве оружия. Никто и не подозревал, какую опасность они несут.

— Охотно верю, — заметил Джейрен. — В Рэйке любой знает, как действуют корбалы, но никого это особенно не беспокоит. Кристаллы есть, но их как бы не существует. В нашей истории не было ни одного примера такого массового использования корбалов, как в случае с Фалтилом. Естественно, кто же будет выяснять, как противостоять оружию, с которым никто никогда не сталкивался?

— Однако сарские колдуны ожидали, что им еще предстоит столкнуться с ним, — подчеркнула Дриана. — Дамероново пророчество обещало, что им суждено возвратиться в Кайт, чтобы править там когда-нибудь, — изгнанники понимали, что тогда им предстоит противостоять действию корбалов. Для того чтобы лорнгельды могли всегда править Кайтом, Дамерон решил, что должен отыскать способ победить эту слабость. Он забрал с собой на остров некоторые из орудий Фалтила, отделанные корбалами, чтобы изучить их, и ему удалось добиться успеха. Каждый колдун, становясь Мудрецом, получал это знание. Брандегарт узнал о том, как противостоять корбалам, от предыдущего Мудреца. Это случилось, — неприязненно добавила она, — до того, как он вызвал его и занял место Мудреца.

— Но с чего начал Дамерон? — спросила Атайя, подавленная сложностью стоящей перед ней задачи. Она казалась себе человеком, которого поставили перед обширными известняковыми каменоломнями, дали в руки кирку и велели к закату построить крепость. — Откуда он знал, с чего начать?

Дриана опустила тонкие ресницы.

— Он начал со средств, стимулирующих мозг, — пробормотала она голосом тихим, как летний ветерок, шевелящий верхушки сосен. — Точнее говоря, с семян пастлы — ее издавна разводили на острове. Вдыхание измельченного порошка пастлы обостряет ум и делает движения более резкими — до тех пор, конечно, пока вы не начнете употреблять слишком много порошка и не впадете в зависимость от него. Немало сарцев попали в эти сети, и со временем они утратили способность наложить простейшее заклинание, не говоря уже о более сложных. Я слышала, что Дамерон время от времени использовал семена — некоторые считают, что лишь благодаря этому он смог предвидеть ваш крестовый поход… ну и естественно, что он использовал семена, работая с корбалами.

— Семена дают эффект, обратный курению локи, — задумчиво проговорил Джейрен. — От локи разум немеет, и воздействие корбала не так ощутимо, но в то же время локи путает мозг и делает его не способным к колдовству. Семена дают противоположный эффект.

У Атайи засосало под ложечкой. Непременно должен существовать другой способ выяснить, в чем заключена сила корбалов! Даже если бы им удалось отыскать посевы пастлы, она решительно не желала воздействовать на свой мозг, экспериментируя с этими опасными семенами. После того как Атайе довелось перенести мекан и воздействие заклинания блокировки в течение всего лишь одного года, мысль о том, чтобы утратить полный контроль над своим разумом, была ей отвратительна.

— Но Ранальф никогда не упоминал о том, что Мудрец использовал стимулирующие средства…

— Это правда. Использование семян — только начало. Когда колдун узнаёт секрет силы корбалов, он постепенно отказывается от семян. По крайней мере теоретически это так. Большинство же колдунов и потом нуждаются в поддержке семян, чтобы противостоять воздействию даже самых мелких корбалов. Однако Мудрец вообще никогда не использовал семена, даже когда противостоял нескольким корбалам одновременно. Его способности адепта дают ему возможность обходиться без семян.

Атайя с облегчением вздохнула. Если Брандегарт может противостоять корбалам без использования стимулирующих средств, то и она сумеет.

— Эти средства объясняют, как избежать обмана корбалов, но в чем заключается его механизм? Почему именно семена позволили Дамерону и прочим противостоять воздействию корбалов? — Атайя перешагнула через поваленную березу и обернулась к Дриане. — Ты же видела, как Мудрец работал с корбалами… он не рассказывал тебе, как это делается?

Дриана кивнула, преисполненная желания быть полезной своим новым союзникам.

— Ему нравилось рассказывать мне о колдовстве, хотя понимала я далеко не все из того, что он говорил. Однажды Мудрец сказал мне, что все, что требуется от колдуна, — это убедить корбал в том, что он не вызывает боли, тогда как корбал пытается убедить колдуна, что боль реально существует. Хотя я и не могу представить себе кусок камня, который может «убеждать» кого-то, — добавила она, озадаченно нахмурившись, — но именно так он говорил. Если ты сможешь устоять и перебороть корбал, то станешь нечувствительной к его воздействию.

Первым движением Атайи было отвергнуть столь простое объяснение, но внезапно она остановилась на узкой тропинке и бросила многозначительный взгляд на Джейрена.

— Это похоже на то, что случилось с Николасом.

Действительно, Хедрик описывал внутреннюю борьбу, которую вел ее брат против принуждающего заклинания, примерно такими же словами. Большая часть его разума вовлечена в борьбу с заклинанием. С той же силой, с какой заклинание Мудреца принуждало Николаса причинить вред своему брату, принц боролся с его воздействием, но постоянная борьба сделала его слабоумным. Метод, который использовал Мудрец, основан на том же принципе. Разница лишь в том, что вовлечение разума колдуна в противостояние корбалу лишало его возможности творить заклинания, но не изменяло сам разум.

— Мудрец однажды сказал мне, что это похоже на борьбу с другим колдуном во время Обряда Вызова, — добавила Дриана. — Корбал использует свою силу, чтобы убедить колдуна, что тот чувствует боль, а колдун использует свои магические способности, чтобы противостоять этому убеждению и отвести боль от себя.

Атайя нахмурила брови. В теории звучит так просто, но она сильно сомневалась, что на практике все окажется так же легко.

— Противостоять корбалу, не позволяя себе ощутить боль, — это потребует огромной сосредоточенности.

Дриана приподняла подол юбки и перешагнула грязь на тропинке.

— Мудрец часто говорил о необходимости умственной дисциплины. Прежде чем заняться корбалами, он должен был почитать что-нибудь вслух, чтобы очистить разум от всего лишнего, — детские стишки, что-нибудь поэтическое… Дамероново пророчество, наконец, — проговорила она, слегка нахмурившись. — Сначала все это Мудрец декламировал вслух, но когда освоил метод, то просто повторял про себя, как молитву. Затем, проводя опыт с корбалом, он использовал тот же прием, чтобы одолеть его. Мудрец сравнивал это с противостоянием магическому проникновению в чужой разум — традиционному оружию, которое используется при Обряде Вызова. Если ты контролируешь свой разум, значит, твой враг не сможет манипулировать им.

Чем больше Атайя думала об этом, тем более разумной представлялась ей стратегия Мудреца. Мастер Хедрик давным-давно учил ее тому, что ключ к овладению колдовским мастерством лежит в умственной дисциплине. Говоря проще, с той же страстью, с какой сарские колдуны отрицали, что связаны со своими собратьями в Рэйке с их более благоразумным подходом к использованию магии, они стремились не пасть жертвами обольщения корбалов. Не стремясь следовать традициям, будь они рэйкскими или сарскими, Атайя прежде всего усвоила необходимость дисциплины. Заучивание наизусть, к которому приучил ее мастер Хедрик, должно было заострить ум и способность к, самоконтролю, которая позволила ей так долго противостоять опустошающему воздействию блокировки. Последние воспоминания о минувшем лете были связаны с бесконечным перечислением вслух последовательности мастеров Совета — это спасало разум принцессы от мучительного давления запертой магической силы, стремящейся вырваться наружу.

Кредони, лорд Первого Совета, двадцать шесть лет, Сидра, лорд Второго…

Без этого бездумного повторения Атайя ни за что бы не выжила.

— Это объясняет, почему только Мудрец способен противостоять воздействию больших корбалов, не прибегая к помощи семян, — заключил Джейрен. — Лишь адепт обладает достаточным уровнем концентрации. Поэтому сарские колдуны развивали свою концентрацию гораздо выше обычного уровня. Любопытно… чем сильнее колдун, тем с большей интенсивностью он должен ощущать боль от корбала. Словно эта слабость есть скрытая сила.

Принцесса сорвала кленовый лист с выступающей на тропинку ветки и в волнении растерла его между пальцами. Является эта слабость скрытой силой или не является, Атайя предвидела одно существенное затруднение.

— Интересно, ведь чтобы противостоять силе корбала, Мудрец должен заранее достичь необходимого уровня концентрации, а если кто-нибудь застигнет его врасплох, то, как он сможет сконцентрироваться?

Дриана неохотно кивнула.

— Несколько лет назад Мудрец попросил меня подкрасться к нему с кристаллом без предупреждения — просто для того, чтобы проверить, сможет ли он остановить боль, если окажется в ее сетях неожиданно. Мудрец пытался противостоять ей — но безуспешно. Это страшно разозлило его, — добавила Дриана с запоздалой мстительной радостью в глазах.

Глубоко вздохнув, Атайя отбросила прочь то, что осталось от кленового листа.

— Вот что удивляет меня больше всего… Если корбалы заставляют колдунов думать, что они испытывают боль, то почему они не действуют на остальных? Почему только на колдунов? Магические тропы и, конечно, наше магическое искусство — единственное, что отличает колдунов от прочих людей. Где-то должна быть связь. Не думаю, что это простое совпадение.

Джейрен предложил Атайе руку, чтобы помочь перешагнуть через бревно, лежащее поперек тропинки.

— Совпадение или нет, тебе не стоит сейчас запутывать свой мозг еще одной загадкой, — посоветовал он и кивнул на ивовую корзинку, которую несла Дриана. — Тебя ожидает встреча с корбалами.

Атайя без сожалений выбросила из головы ненужные мысли.

— Итак, что мы знаем о корбалах: они не позволяют нам пользоваться заклинаниями, запутывая магические тропы в мозгу, — или просто внушают, что мы не можем их использовать. И даже если мы обнаружим нужное заклинание, боль, настоящая или мнимая, лишит нас необходимой концентрации, чтобы использовать его. Таким образом, мы должны заранее подготовить мозг, чтобы остановить боль и направить ее обратно. В этот момент мы не можем применять магию, но по крайней мере можем рассуждать здраво и не дать корбалу шанс победить нас.

— В общем, так, — заметил Джейрен с ободрительным кивком. — Только не забудь записать все в дневник для будущих потомков. Кажется, ты что-то обещала мастеру Хедрику, как только вернешься в лагерь?

Атайя сделала вид, что смотрит куда-то вдаль: как Джейрен и предполагал, она совершенно забыла о своем обещании.

— Ах это…

Наконец они добрались до полянки. Кейл расстелил пару шерстяных одеял прямо на траве рядом с извилистым ручейком, а Дриана распаковала корзину, стараясь случайно не задеть корбалы, и разделила хлеб, намазанный патокой, зеленый сыр и чернику на четверых.

Джейрен забрал свою долю и собрался уходить.

— Встретимся через несколько часов, — сказал он, целуя Атайю в щеку. — Счастливой головной боли.

— Ты уверен, что не хочешь остаться? — игриво поинтересовалась она, смахнув пчелу, испытывавшую явный интерес к ее трапезе.

Джейрен решительно покачал головой.

— Ты вернешься домой в достаточно кислом настроении. А если и у меня будет раскалываться голова, мы ночью точно прирежем друг друга. Даже лучшие колдуны Мудреца не могут противостоять корбалам без использования семян пастлы, а кто из нас сможет справиться с ними, если тебя не станет? Я возвращаюсь — помогу Мэри с ее подопечными, а потом меня ждут обязанности по кухне. — Он покорно вздохнул. — Не знаю, чем я заслужил это, но мастер Тоня после обеда попросила помочь ей с выпечкой пирога с черникой.

— Да уж, Джейрен. Ты должен подыскать себе покорную жену, чтобы она делала всю кухонную работу вместо тебя, — с дразнящей усмешкой промолвила Атайя.

— Не волнуйся, я контролирую ситуацию, — ухмыльнулся Джейрен, удаляясь вдоль берега ручья и жуя на ходу кусок хлеба, а затем скрылся из виду за мощными дубовыми стволами.

Закончив есть и стряхнув крошки с юбки, Атайя удобно уселась на одеяле, скрестив ноги.

— Начнем с самого маленького, — проговорила она, показав на кожаный кисет в руках Кейла. — И постарайся, чтобы он не был в тени, солнце должно падать прямо на корбал.

Атайя подавила невеселый смешок, прекрасно понимая, что означают для нее эти указания. Все равно что учить палача, как следует держать топор.

— С первой минуты я не буду пытаться противостоять боли, поэтому не волнуйтесь, если немного поморщусь вначале. Я никогда раньше не видела корбал так близко — после того как стала колдуньей, — поэтому хочу немного изучить его. Так сказать, познакомиться, — добавила она, сознавая, как странно это звучит со стороны.

Я не только поучаю палача, как держать топор, но также интересуюсь его устройством и историей применения.

— Что ж, это мудро, — заключил Кейл, неожиданно поддержав ее стратегию. — Знать истинную природу врага — иногда в этом, а не только в физическом превосходстве, ключ к победе.

Пушок на затылке Атайи встал дыбом, когда она подняла палец и велела Кейлу вынуть первый корбал. От напряженного ожидания боли на теле выступил пот. Захваченная жутким зрелищем принцесса наблюдала, как Кейл медленно развернул корбал — совсем крошечный, не больше яблочного семечка.

Она не пыталась противостоять слабому воздействию кристалла, позволив ему свободно захватить мозг. Камень был такой маленький, что мог вызвать лишь слабую боль даже при дневном свете. Боль только раздражала, но не захватывала полностью — словно ноющая натруженная мышца или затихающий зуд комариного укуса.

Позволив окружающему миру исчезнуть для нее, Атайя попыталась мысленно проникнуть внутрь кристалла. Прикосновение было осторожным, словно чувствительные пальцы трогают лезвие для проверки его остроты. Несмотря на вызываемую им боль, кристалл был прекрасен. Солнечные лучи плясали мириадами бликов на граненой поверхности, ослепляя принцессу сине-фиолетовыми вспышками. Некоторые края были ровными, как стекло, другие — ребристыми и мутными, словно куски льда с вмерзшей в них грязью и опавшими листьями. Фиолетовые тени просвечивали сквозь грани кристалла, иногда кажущиеся прозрачными, иногда мутными. Похоже, Кейл держит в ладонях крохотную гору, подумала Атайя, — со склонами, вершинами и скрытыми пещерами, ждущими исследователя.

Неумолчное бормотание, словно журчащий поток, исходило, казалось, из ее головы, голос корбала без конца уговаривал принцессу ощутить боль и бежать от ее источника. Однако хотя Атайя и называла это «голосом», корбал не говорил — он использовал глубоко скрытый и недоступный переводу язык чувств и ощущений.

Атайя сглотнула и задержала дыхание. Как и магическая сила.

Когда ее магия только проявилась, Джейрен показал принцессе внутренние тропы магической силы — лабиринты пещер, скрывающих альковы, где хранились все заклинания. Он объяснил ей, как находить заклинания: словно ощупью впотьмах пытаться нашарить кремень, чтобы зажечь лампу. Каждое заклинание было помечено руной, отпечатавшейся в мозгу. Руны беззвучно указывали на отдаленные тайники мозга и словно рассказывали о природе искомого заклинания. Когда Атайя открывалась рунам ведьминого огня, они показывались ей в виде слабого света свечи, когда касалась заклинания перемещения, то ощущала полет и безопасность.

Подобным образом и корбал наполнял принцессу мыслями о боли и необходимости бежать от ее источника.

Атайя медленно вздохнула. Если, в сущности, корбал всего лишь использует заклинание обмана, то откуда берется его магия?

Принцесса вновь подумала о тропах магической силы и о том, где начинаются все эти извилистые проходы, — о внутреннем источнике, из которого проистекает ее магия.

Неужели она права?

Заинтригованная и ничуть не взволнованная Атайя позволила своим чувствам углубиться, стремясь отыскать сокровища, спрятанные в пещерах, и совсем не страшась встречи с чудовищами, стерегущими их. Но как только сила достигла центра камня, принцесса внезапно ощутила ответное сопротивление — боль, по-прежнему слабая, принялась грызть ее чуть более усердно. Голос корбала стал громче, принуждая Атайю остановиться.

Позволив чувствам слегка отступить, Атайя в безмолвном ужасе уставилась на маленький камень. Принцесса видела отражение собственного лица в сверкающих гранях врага и осознавала, что они с корбалом не так уж и различны по своей природе. Как точка пересечения троп в ее мозгу была источником магии, так и сердцевина кристалла заключала в себе его суть.

Атайя задумчиво прикусила губу. Корбал не был живым — в нем не было ничего от живого существа, но он определенно обладал силой. И разве так уж нелепо предположить, что сила эта происходит из какого-то источника?

И не проще ли остановить боль, заблокировав ее в самом центре?

Хватка кристалла была довольно слабой — она не могла разрушить концентрацию Атайи перед задачей, которую предстояло решить. Глубоко вздохнув, принцесса сфокусировала взгляд и мысли в центре кристалла.

— Я ничего не чувствую, — произнесла она, сверля корбал взглядом. Голос принцессы не дрожал — он был тверд, словно Атайя обращалась к любимому, но непослушному ребенку. — Ты не можешь ничем навредить мне. Я знаю твой секрет, и тебе не одолеть меня…

Атайя снова и снова повторяла это словно заклинание, пока слова сами не стали бессознательно всплывать из глубин памяти. Чтобы усилить действие слов, она представила их в своем мозгу в виде картины, сосредоточившись на очертании каждой буквы и звучании каждого слога. Вскоре принцесса уже не чувствовала теплых солнечных лучей на своих волосах и щекотки муравьев, перебирающихся через ее лодыжку. Все, что в данный момент существовало для Атайи, были слова, которые она вгоняла в сердце кристалла словно клинок.

Я ничего не чувствую. Ты не можешь ничем навредить мне. Я знаю твой секрет, и тебе не одолеть меня.

Наконец сила кристалла истаяла, и голос умолк. Головокружительное ощущение триумфа захлестнуло Атайю, но она продолжила, несмотря на сильное желание закричать от радости. Она не должна позволить победе отвлечь ее. Подобное расслабление, может, и не столь опасно, когда имеешь дело с таким крошечным кристаллом, но в дальнейшем ей предстоит сразиться с гораздо более крупными камнями.

Я ничего не чувствую…

Боль, вызываемая корбалом, ушла, подавленная лишь силой воли.

Сейчас принцессе предстояло решить вторую часть задачи — ослабить концентрацию и вновь ощутить себя частью окружающего мира. Она должна разделить свое внимание — продолжать противоборство с корбалом и постепенно вернуться в мир, обретая контроль над мыслями, словами и действиями. И вновь сходство этой задачи с первыми магическими уроками поразило принцессу. Разделение внимания очень похоже на двойное зрение, в котором Атайя практиковалась, когда училась накладывать заклинания. До тех пор пока это не стало инстинктом, внутреннее зрение, с помощью которого она видела свои магические тропы, накладывалось на картинку мира, которую принцесса видела глазами. Видения рассеивались лишь тогда, когда Атайя произносила заклинание.

Рефлексы были замедленными, но принцесса могла контролировать их — казалось, слезы, выступившие на ее глазах от напряженного вглядывания в корбал, текли вверх. Атайя различала детали окружающего мира так же четко, как и прежде, но ручей, казалось, журчал более вяло, как если бы воду в нем смешали с медом, а ветер замедленно шевелил верхушки сосен, словно бесконечно длящийся вздох.

— У меня получилось, — произнесла Атайя. Она выговаривала каждое слово с бесконечной осторожностью, но слова все еще были слегка невнятными. Принцесса подняла руку — так неуклюже, словно никогда раньше не пользовалась этой конечностью, — и показала на кожаный кисет. — Давай попробуем с другим кристаллом, Кейл. Возьми немного покрупнее.

Атайя чувствовала, что, когда она говорит, концентрация уменьшается, и голосок кристалла словно ниточка протягивается к ее мозгу, становясь все громче и настойчивее. Однако мольбы корбала тотчас умолкли, как только Кейл завернул кристалл в шерстяную тряпочку и запрятал глубоко в кисет.

Атайя почти не дышала, стремясь не разрушить состояние транса, в котором пребывала. Принцесса собиралась с силами перед встречей со следующим кристаллом, чей голос будет громче и требовательней, и временно гнала от себя дерзкие мысли, которые вскоре должна будет направить в его сердце.

Кейл развернул второй камень. Сила его тут же притупилась от прикосновения к ее защитному полю. Притупилась, но не рассеялась. Принцессе потребовалось совсем немного времени, чтобы осознать, что борьба будет нелегкой. Кристалл атаковал ее с большей силой, чем Атайя могла предположить, пытаясь проникнуть сквозь стены сопротивления, словно запечатывающее заклинание, рвущееся наружу из темницы.

Вскоре Атайя почувствовала опасность быть сметенной потоком приказаний кристалла.

Боль, боль, боль! — без слов кричал он. — Беги от опасности!

Мозг принцессы бился на грани поражения. Атака кристалла затопляла Атайю, словно дождевая вода, пробивая крошечные бреши в ее устойчивости и нарушая концентрацию. Принцесса находилась всего в полушаге от того, чтобы поддаться принуждению, но пока мозг пытался держаться.

Я ничего не чувствую. Ты ничем не можешь навредить мне. Я знаю твой секрет, и тебе не одолеть меня.

Боль, боль, боль! Беги от опасности!

Она сфокусировала остекленевший взгляд на корбале в руке Кейла, лицом к лицу встречая врага и вступая с ним в противоборство воли.

Я ничего не чувствую.

Боль отступила, но тут Атайя почувствовала, что ее силы иссякают. Она сомневалась, что сможет противостоять кристаллу еще хоть немного. Крупные капли пота выступили на лбу, голова кружилась от жара и напряжения.

— Вот так… Я не чувствую… ой!

Атайя вздрогнула от резкой боли, словно кто-то воткнул ей колючку между глаз. Она едва могла вздохнуть, пока Кейл не спрятал корбал в темный кисет и туго не зашнуровал его.

— С тобой все в порядке? — спросила Дриана, протягивая руки, чтобы подхватить ее, словно Атайя собиралась упасть в изнеможении.

— Думаю, да. — Атайя уставилась на кисет, в котором находился корбал, недоумевая, что сколько трудов было затрачено для победы над столь крошечным врагом. — В конце я потеряла концентрацию.

Не желая упасть в обморок, Атайя, пошатываясь, добралась до ручья и зачерпнула пригоршню воды, плеснув ее на лицо, чтобы прийти в себя. Конечности дрожали от напряжения, борьба потребовала от нее гораздо больше усилий, чем она ожидала.

Однако я победила в этой битве, — напомнила себе принцесса. — И только это имеет значение.

Это был успех, но, безусловно, только начало тяжелейшего пути. Мудрец развивал свое умение более двадцати лет, она же — всего каких-нибудь двадцать минут. А ведь если верить Дриане, Мудрец мог устоять перед силой нескольких кристаллов, причем, несомненно, более крупных, чем те, с которыми Атайя вступила в битву.

Вы всегда говорили, что я схватываю на лету, мастер Хедрик, — подумала принцесса, зачерпывая еще одну пригоршню воды и разбрызгивая ее по щекам. — Надеюсь, вы не ошиблись… ради нашего общего блага.

— Еще минутку, Кейл, я только отдышусь, — бросила Атайя через плечо, решимость принцессы возрастала по мере того, как вода оживляла ее тело, стекая с лица и волос. Она не позволит крошечному осколку фиолетового камня взять над собой верх. — Что же, приступим. Попробуем еще раз.

 

Глава 6

Дарэк Трелэйн, король Кайта и правитель острова Саре — жители последнего, впрочем, крайне изумились бы подобным притязаниям, — положил гребень слоновой кости и пару лент персикового цвета в любимую плетеную корзинку королевы и гневно уставился на помятого и израненного гвардейца, стоящего перед ним. То, что короля потревожили в неподходящее время, само по себе было достаточно плохо, причина же оказалась и того хуже.

Дарэк ранним утром отправился в покои ее величества, чтобы найти любимую игрушку сына: Сесил писала, что Мэйлен скучает без своей тряпичной куклы, а посему не будет ли его величество так любезен отослать ее? Однако как-то случилось, что король задержался здесь до полудня, размышляя в уединении и перебирая забытые Сесил ленты, бисеринки и лоскутки незаконченного шитья. Король наслаждался едва слышным ароматом розовой воды, повисшим словно тончайшая дымка и как будто не желавшим смириться с отсутствием хозяйки. Комната окнами на юг сейчас была окутана сумраком из-за проливного летнего дождя, который раздражал короля, даже если не принимать во внимание новости, что принес капитан.

Когда две недели назад к королю прибыл мэр Эристона и принялся нести дикую и бессвязную околесицу о том, что дом его захватили колдуны, умоляя прислать людей, чтобы выдворить их, Дарэк принял его за пьяницу или безумца. Доклад Парра, однако, доказывал, что мэр не был ни тем, ни другим.

— Так ты хочешь сказать мне, — с каждым произнесенным звуком глаза короля все более сужались, — что из целого эскадрона хорошо вооруженных и обученных солдат, которых я послал, чтобы выбить этих дурацких колдунов из этого дурацкого дома, только трое вернулись живыми? — Он стукнул ладонью по эмалевой поверхности столика с такой силой, что моток желтой шнуровки выскочил из плетеной корзинки королевы, перевернулся и покатился по застеленному ковром полу. — Что за людей вы наняли, капитан? Они не способны вытащить корбал на свет, а затем всего лишь стоять и смотреть, как эти колдуны замертво повалялся на землю?

Капитан Парр задвигал раненой рукой, висевшей на перевязи, стараясь подавить гнев, но ему не удалось скрыть багровый румянец, выступивший от основания шеи до кончиков ушей.

— Если вы хотите услышать подтверждение моему рассказу, ваше величество, то мэр ждет в коридоре. Мои люди невиновны, — добавил он с той долей возмущения, которую осмелился выразить. — Как я уже сказал, кристаллы бесполезны.

В грубых чертах лица капитана застыло несвойственное ему озадаченное выражение.

Стоящий рядом недавно избранный архиепископ Делфархама выглядел не менее озадаченным. Он догадался, что капитан принес плохие вести, когда встретил его у ворот и проводил в покои королевы, но таких вестей он не ожидал. Джон Люкин был не тем человеком, которого можно легко удивить чем-нибудь — да он никогда и не признался бы, что удивлен, если бы подобное случилось, — однако новости, принесенные Парром, явно взволновали его. В глазах, обычно выражавших презрение, явственно читалась озадаченность, и архиепископ бессознательно оттянул ворот сутаны, словно внезапно натер шею.

— С вами было шесть судей — и у них тоже находились корбалы. Камни были освящены и получили благословение для использования против колдунов.

— Они оказались бесполезными, ваше преосвященство. А судьи мертвы.

Люкин быстро заморгал, уже не страшась открыто обнаружить собственное потрясение. К своему удивлению, он, так же как и король, не мог найти подходящих слов.

Дарэк немигающим взглядом уставился на капитана и произнес:

— Рассказывай.

Круглые, как у совы, глаза Парра потемнели от стыда, когда он пересказывал бесславную историю проигранной битвы.

— Мы собирались сначала уничтожить главаря колдунов, поэтому окружили ранним утром дом мэра и начали наступление. Однако никого не застали врасплох, — добавил он горько. — Они как-то узнали, что мы идем.

— Несомненно, шпионили за вами с помощью своих проклятых сфер, — заявил Люкин, верхняя губа архиепископа презрительно скривилась.

Капитан энергично кивнул, соглашаясь с подобным объяснением. Однако лицо горело от унижения — его люди бесславно проиграли, пусть даже в нечестном бою.

— Они спрыгнули на нас сверху. Я направил кинжал — у него корбал вправлен в рукоятку — на одного из колдунов. Света хватало, но этот человек просто рассмеялся мне в лицо. Он смеялся над нами! — Капитан сморщился от болезненных воспоминаний. — Так происходило со всеми, — продолжил Парр. Капитан попытался сглотнуть, словно проталкивая в глотку кусок плохо прожеванного мяса. — Колдуны воспользовались нашим изумлением и отобрали у нас оружие, а довершили все, используя магию. Они расставили ловушки, заманив всех в одну комнату и закрыв вход в другие видениями огня, демонов и собак, у которых из пасти стекала пена. Я сразу не понял, что это всего лишь видения, но потом вспомнил, какими реальными казались те ангелы — тогда, в Кайбурне, когда отец Алдус создал их, чтобы напугать нас и спасти принцессу Атайю. Я попытался заставить своих людей следовать за мной сквозь видения, но большинство солдат были слишком напуганы. В конце концов только трое решились спастись таким способом. Какое-то время колдуны преследовали нас — видимо, собирались убить, но потом решили, что с нас достаточно. — Капитан глазами показал на свою сломанную руку, окровавленную повязку на бедре и ужасные ожоги на горле и на руках. Дарэку эти ожоги напомнили те, что покрывали тело его отца после нападения Атайи. — Видимо, они позволили нам бежать, чтобы мы рассказали вам, как все происходило.

Дарэк напряженно изучал капитана. Он считал, что для своих двадцати четырех лет капитан выглядит достаточно мужественным, а полученные в бою раны лишь усиливали это впечатление. Капитан многому научился с тех пор, как унаследовал звание от Тайлера Грайлена, но так и не овладел искусством скрывать свои чувства. Дарэк видел, что он глубоко потрясен нападением колдунов.

Затянувшееся молчание короля подвигло капитана продолжить рассказ.

— Когда колдуны прекратили преследовать нас, я через сад вернулся к дому и смог увидеть то, что происходило потом, через маленькое окно. — Парр затряс головой, словно все еще не веря тому, чему стал свидетелем всего день назад. — Их предводитель даже не коснулся пленников. Он только сказал, что сейчас удары их сердец замедлятся, а на счет «десять» они просто остановятся. Пленники выглядели словно заколдованные — как будто спали на ходу. И когда он досчитал до десяти, все они схватились за грудь и упали. Замертво. Как если бы он заставил их поверить в то, что так должно случиться, и поскольку они поверили… так и случилось.

Глубоко взволнованный Дарэк крепко сжал челюсти и посмотрел на архиепископа, молчаливо прося совета.

— Похоже, то, что творит ваша сестра, уже нельзя назвать просто ересью, — заметил Люкин, больше обеспокоенный потерей Эристона, нежели смертью королевских гвардейцев. — Хотя она столько лет отрицала это, наконец-то принцесса открыла свою истинную цель — завладеть Кайтом, а затем, со временем, занять ваше место на троне.

— Колдуны, которые напали на нас, утверждают, что не являются последователями Атайи, ваше величество, — заметил Парр. Неверие ясно читалось на лице капитана, однако долг требовал доложить обо всем, что он видел и слышал. — Конечно, нельзя верить тому, что говорят эти колдуны, но они называли принцессу предательницей своего племени.

— Предательницей? — Брови короля поползли вверх, словно он собирался рассмеяться. — Что ж, по крайней мере в этом наши мнения сходятся, — заметил он. Затем резко показал капитану на дверь. — Пришлите ко мне этого несчастного мэра… Как там его зовут?

— Лаферт, ваше величество. Джозеф Лаферт.

По вызову капитана в комнату проскользнул изможденного вида старик. Белые волосы свисали спутанными прядями, а нос дергался, как у белки при виде желудей. Он приветствовал короля низким и неуклюжим поклоном.

— Благодарю вас, что позволили мне еще раз побыть в вашем присутствии, ваше величество, — произнес мэр Эристона, в возбуждении ломая покрытые синими венами руки. — В эти зловещие дни сердце согревает сознание того, что вы испытываете такой интерес к бедам своего…

— Почему корбалы не действуют? — спросил у него Дарэк, прервав поток лести, пока он не затопил его.

Очевидно, что король поверил рассказу Парра, но хотел услышать описание событий в изложении мэра. Нос старика снова задергался.

— Х-хорошо, ваше величество. Об этом должен знать капитан Парр. Я не заметил, что эти колдуны использовали против корбалов, но видел собственными глазами, что корбалы не действовали… ваше преосвященство, священные камни не действовали на них! Эти колдуны — дьявольское отродье, говорю вам!

Мэр рассказал, как колдуны захватили его дом несколько недель назад, несмотря на сопротивление городской охраны и солдат, вызванных из соседнего графства.

— И сколько сейчас в Эристоне этих колдунов? — спросил Дарэк капитана.

— Примерно дюжина в доме, — неохотно отвечал капитан, раздраженный тем, что его эскадрон был повержен столь малым количеством врагов, — но ходят слухи о том, что более тысячи колдунов стоят лагерем в полях восточнее города. Я проезжал там по дороге из Эристона, но ничего не заметил.

Лицо Дарэка стало унылым, словно низко висящие в небе дождевые тучи.

— Никто из нас никогда не видел лагеря Атайи, но тем не менее он существует. Ее люди скрываются с помощью заклинаний и обмана. — Король торопливо кивнул мэру, отпуская его. — Если это все, можете идти.

Лаферт прочистил горло и со всей учтивостью заверил своего правителя, что это действительно все, но руки мэра задвигались еще более энергично.

— Ваше величество, разрешите мне… Могу ли я надеяться…

— Ну же! — нетерпеливо прорычал король. — Не тяните.

— Я умоляю вас послать еще людей, ваше величество. Нужно освободить мой дом от этих колдунов!

— Еще? — Брови короля удивленно изогнулись. — После того, как я уже потерял своих лучших солдат? Не уверен, что ваш дом того стоит, сэр.

— Но, ваше величество, жители Эристона напуганы… те, кто еще не перешел на сторону врага. Люди Мудреца везде…

— Постойте-ка, чьи люди? — Дарэк ощутил, как в животе у него что-то дрогнуло — несколько месяцев назад он уже слышал это имя, но тогда посчитал это очередной выдумкой своей сестры.

— Мудреца, ваше величество, — повторил Лаферт, со страхом озираясь, словно одно только упоминание имени могло вызвать его носителя сюда. — Мудреца с Саре.

Дарэк откинулся в кресле и поскреб бороду гребнем Сесил.

— Опять это имя. — Брови сдвинулись в мрачную гримасу, и он прошептал про себя: — Кто знает, может быть, она и не лгала мне. — Король бросил раздраженный взгляд в сторону капитана, направив на него гребень из слоновой кости словно кинжал. — Почему вы не сказали об этом раньше?

Редко распекаемый своим королем Парр немного смутился.

— Я… это…

— Все колдуны одинаковы, — заметил Люкин, приходя на помощь капитану. — Какая разница, что за титул присвоил себе их предводитель.

— Я в этом не уверен. — Взгляд Дарэка вернулся к загнанному в угол мэру Эристона. — Скажите… этот Мудрец и его последователи… они действуют заодно с моей сестрой?

— Т-трудно сказать, ваше величество. — Лаферт перестал размахивать руками и развел их в недоумевающем жесте. — Что касается меня, то я сомневаюсь в этом. Люди Мудреца не сказали о ней ни одного доброго слова.

Дарэк коротко фыркнул и забарабанил пальцами по столу.

— Не они одни.

— Они считают, что Атайя ведет с лорнгельдами нечестную игру, не желая предсказывать их судьбы. Колдуны верят, что магия — это Божий дар — что за нелепость! — и потому они должны править Кайтом.

— Править…

Дрожь прошла по позвоночнику Дарэка. Да, и об этом Атайя его предупреждала.

Он открыл было рот, чтобы набрать подольше воздуха и обрушиться проклятиями, но, к своему удивлению, не нашел, что сказать. Дарэк был озадачен тем, что Атайя оказалась права. Он и не думал доверять ей — до этого не дошло, — но что, если в чем-то он и впрямь неверно ее оценивал? Хотя, возможно, все происходящее — еще одна уловка, придуманная для того, чтобы внушить королю ложные представления о честности принцессы. Неужели его беспокойной сестрице свойственно подобное коварство?

— Ты слышал? — обратился король к капитану.

— Эти предатели говорят, что вы не имеете права быть королем, и их долг — найти вам замену. Конечно, они имеют в виду своего предводителя. — Парр презрительно засопел, он честно пытался восстановить свое доброе имя в глазах короля. — Он просто высокомерный болван. — Однако это оскорбление, произнесенное на безопасном расстоянии, никак не отменяло того, что еще недавно Мудрец мог убить его без особых усилий. Безобразные ожоги служили тому доказательством, а ведь их нанес даже не сам Мудрец, а всего лишь его прихвостни. — Он уже ведет себя как король — носит прекрасную одежду, украшения, даже серебряный венец.

— Выскочка! — раздраженно произнес Дарэк, скрывая за пренебрежением глубокую озабоченность. Король махнул рукой, словно желая развеять неприятный запах. — Оставьте нас, — произнес он, обращаясь к мэру и капитану. — Я хочу обсудить новости с архиепископом.

И хотя Лаферт жаждал еще раз обратиться к королю с просьбой прислать солдат, чтобы они освободили от колдунов его дом, он послушно позволил капитану Парру увести себя из комнаты. В покоях королевы наступила продолжительная тишина, нарушаемая только шумом дождя, шедшего сплошной пеленой за окнами. Совершенно подавленный Дарэк впал в еще большее уныние, чем часом ранее.

— Джон? — только и произнес он, но не сразу получил ответ.

Дарэк удивленно поднял бровь — ему еще не приходилось видеть, чтобы ревностный служитель церкви, как, впрочем, и любой священник, не нашел бы, что сказать по любому поводу.

— Тревожные вести, ваше величество. Колдуны, видимо, знают какое-нибудь заклинание, которое предохраняет их от действия кристаллов. Но как же они делают это? — добавил Люкин, обращаясь к темным сводам потолка, словно беседуя не с Дарэком, а с самим Господом Богом. — Если лорнгельды владеют этим умением, то почему они не использовали его двести лет назад, во времена гонений Фалтила?

— Может быть, тогда они считали своим предназначением погибнуть в результате массовой резни? — с сарказмом отвечал Дарэк. Он швырнул гребень в корзинку Сесил — к ее лентам и бусинам. — Или только недавно обнаружили эту способность. Как бы то ни было, мы столкнулись с проблемой.

— Уверен, корона Фалтила может остановить их, — произнес Люкин, одобрительно кивая сам себе. — Я точно знаю, где она находится. Один из людей вашей сестры сказал мне. Перед смертью.

Дарэк окинул его недобрым взглядом.

— Замечательно, Джон. Если вы еще знаете, как украсть эту проклятую корону прямо из лагеря Атайи, то ступайте и сделайте это.

Люкин на время притушил злобу, видя, что благоразумнее будет сменить тему разговора.

— Мэр обвиняет в захвате своего дома какого-то таинственного колдуна с Саре, но я готов поспорить на все содержимое вашей сокровищницы, что за ним стоит ваша сестра. Этот так называемый Мудрец острова Саре — всего лишь статист в ее пьесе, простой наемник, которому платят, чтобы он совершал все те бесчестные деяния, которые в противном случае народ Кайта связал бы с именем принцессы.

Дарэк едва слушал архиепископа — его тревожило то, как точно принцесса предсказала сегодняшние события.

— Если Атайя вместе с этим Мудрецом подкапывается под мой трон, то почему она не убила меня, когда у нее была такая возможность? Она ведь пришла в мою спальню сразу после того, как Николас был схвачен, но даже не коснулась меня — а ведь могла бы прикончить, если бы захотела. А что до ее проклятых проповедей, — добавил он неохотно, — так ведь на самом деле она никогда не пыталась отнять мой трон.

Люкин с возмущением посмотрел на короля.

— Ваше величество, не позволяйте ей заманить вас в ловушку, словно в сети заклинания. Вспомните о злосчастной судьбе принца Николаса! И о том, что она могла сделать с Мэйленом…

Архиепископ не стал развивать свою мысль далее, а лишь торжественно покачал головой, предоставляя воображению короля дорисовать ужасающие подробности.

Отвернувшись от Люкина, Дарэк с отсутствующим видом оторвал торчащую ниточку на одной из лент Сесил. Да, он был возмущен похищением сына — как только Атайя посмела украсть Мэйлена из его собственного дома, словно выдернула нитку бусин из корзинки со швейными принадлежностями королевы? И хотя Дарэк предпочел бы, чтобы Николас находился под его присмотром — ведь принц на самом деле пытался убить своего короля, — гораздо сильнее его огорчала потеря любимого сына и наследника. Однако больше всего короля расстроило письмо Сесил — Господи, неужели она и вправду так боится его? Тогда он в гневе смял письмо и все пытался бросить его в огонь, но почему-то всякий раз вместо того, чтобы сделать это, разглаживал бежевый пергамент и снова перечитывал слова королевы о том, что она не вернется в Кайт до тех пор, пока Дарэк будет поощрять убийства своих подданных.

— Атайя не причинила мальчику никакого вреда, — недовольно отвечал король после паузы. — Сесил пишет об этом в письме. Она также утверждает, что похитить Мэйлена — ее идея, однако я подозреваю, что она хочет выгородить Атайю.

— Скорее всего, — тут же согласился Люкин. — Королева давно уже попала в коварные сети Атайи. Откуда мы знаем, что мальчику не причинили вреда? Вы ведь сами говорили, что принц Николас никогда раньше не пытался убить вас. Ваша сестра может наложить на мальчика заклинание, которое принудит его убить вас через двадцать лет.

Дарэк тревожно зашевелился в кресле. Он заставлял себя не думать о Мэйлене — мысли эти больно ранили короля. И не потому, что Дарэк считал, будто Атайя может причинить мальчику вред, — несколько месяцев назад она с легкостью могла бы лишить его жизни вместо того, чтобы похищать.

— Эти колдуны, вне зависимости от того, кто возглавляет их, усугубляют наше и без того нелегкое положение, Джон. Люди начинают ненавидеть меня. Хотя многие понимают, что лорнгельдов нужно держать под контролем, они устали от Трибунала и от того, что делается от его имени. Мои наместники в графствах сообщают, что там все больше насилия и беззакония и что…

— Ваше величество, вы же не собираетесь изменить свое решение! Вы — помазанник Божий и исполняете Его священную волю! Вы не должны останавливаться. Предаваться сомнениям в наше сложное время губительно для вашего недолгого правления!

Дарэк с негодованием посмотрел на архиепископа. Он очень не любил, когда его перебивали, а еще более — когда обвиняли в слабости. Короля в самую душу ранило напоминание о том, что, несмотря на все усилия, он так и не стал тем блестящим правителем, каким был когда-то Кельвин.

— Осторожнее, Джон. Хоть сейчас ты и архиепископ Делфархама, но я все еще твой король, и не пристало тебе поучать меня, словно пажа! Советую помнить об этом.

Выражение лица Люкина изменилось, но в глазах бушевало негодование.

— Конечно, ваше величество.

— Думаю, настоящая опасность кроется в том, что все недовольные могут объединиться с Мудрецом в его притязаниях на власть только затем, чтобы отомстить мне за то, что я навязал им Трибунал.

Дарэк мельком оглядел одеяние архиепископа — Люкин и сам выглядел дьявольским отродьем со знаком кроваво-красной чаши на мантии. Внезапно король подумал о том, что совершил ошибку — но ошибся не в необходимости Трибунала, хотя и в этом Дарэк всегда сомневался, а в том, что выдвинул перед Курией Джона Люкина как претендента на освободившееся место архиепископа. Даниель Вэнтан бывал порою так надоедлив, но все же им можно было управлять! Он никогда не предложил бы такого радикального средства, как Трибунал, и не осмелился бы перечить своему королю, заставляя последнего чувствовать себя неуверенно.

— Что же вы намерены делать? — осведомился Люкин учтивым, но, несомненно, холодным тоном.

Дарэк сцепил пальцы, с трудом веря, что сам предлагает подобное.

— Я обращусь в Рэйку…

— При всем моем уважении, — начал Люкин, старательно сдерживая собственное недовольство, — я считаю, что одна только мысль об оказании нам помощи заставит Осфонина смеяться так, что обрушатся стены его дворца. После того как вы протестовали против женитьбы его сына на Атайе два года назад… У Кайта нет официальных отношений с Рэйкой уже около двух столетий, к тому же они показали совершенно недопустимое отсутствие уважения к вам, открыв свои границы любому колдуну, желающему избежать справедливого и законного отпущения грехов.

— Скорее он помог бы Атайе, вздумай она обратиться за помощью, — пробормотал Дарэк. — К чему нам лишние трудности? В Кайте хватает проклятых колдунов.

Он бросал эти слова скорее в силу привычки, хотя за ними и скрывалась истинная горечь.

Дарэк кулаком протер глаза, словно измученный ребенок. Едва перевалило за полдень, однако король чувствовал себя так, словно не спал несколько ночей. Ничто в его предыдущем правлении — да и во всей жизни — не подготовило Дарэка к такому повороту событий, и не к кому было обратиться за советом.

— Ну почему сейчас? — простонал он.

Ни один король Кайта не оказывался лицом к лицу с подобной бедой — целой армией колдунов, которые собирались отнять у него королевство, и необъяснимым поведением корбалов. Кайт знавал войны и прежде, но ни одна война не была такой — с подавляющим преимуществом с одной стороны и полной неспособностью к обороне с другой. Вздох донесся из самых глубин его души, король вдруг ощутил, что совершенно не представляет, что должен делать в этой ситуации, возникшей в самом начале его правления. Он мог только гадать, чем заслужил такое.

Дарэк внимательно оглядел рубиновый перстень с печатью на первом пальце правой руки — кольцо королевской власти, унаследованное от отца.

Что предпринял бы в этой ситуации Кельвин?

Дарэк нахмурился, сжав кулаки. Он прекрасно знал, что сделал бы его возлюбленный отец. Позволил бы мерзким колдунам захватить трон.

А они непременно попытаются сделать это, — подумал Дарэк. — Вопрос времени.

Но может быть, они не стали бы этого делать, — зазвучал голос из самых глубин его сознания, — если бы ты сначала проявил к ним хоть немного милосердия.

Мрачное выражение на лице короля сменилось озадаченностью. Несмотря на радикальные идеи отца сделать лорнгельдов равноправными гражданами Кайта, люди любили короля. Во всем этом не было ни капли смысла.

— Может быть, Господь проверяет крепость нашей веры, — предположил Люкин, обеспокоенный угрюмым молчанием короля, — и если мы сможем нанести поражение колдунам, то одержим победу более славную, чем все победы в истории Кайта.

Дарэк раздраженно всплеснул руками.

— Нанести поражение, но как?

— Не знаю. Я буду усердно молиться. Не бойтесь, ваше величество. Я верю, Бог ниспошлет нам решение.

Дарэк потянулся со своего кресла мимо швейной корзинки королевы, пытаясь достать до шахматной доски — свадебного подарка короля Кельвина. Белые и черные фигуры, покрытые пылью, по-прежнему занимали свои позиции — Сесил не касалась шахмат с тех пор, как последний раз играла в них с Атайей. Кажется, целая жизнь миновала с тех пор. Дарэк поднял фигурку белой королевы и внимательно изучал ее. Черты лица королевы были холодны и безжизненны, глаза не светились любовью.

— Оставь меня, Джон. Мне нужно самому поразмыслить обо всем.

Полы мантии Люкина мягко прошелестели по ковру.

— Ваше величество, может быть, вам лучше подумать об этом где-нибудь в другом месте? — Странным образом в голосе архиепископа наряду с учтивостью слышалось осуждение. — Не стоит сидеть здесь, в покоях королевы, словно неудачливый соискатель руки и сердца. Тем более что еще остаются подозрения в том, что королева замешана в заговоре Атайи…

— Довольно, Джон! Снова ты отчитываешь меня, словно малое дитя, теперь уже под видом мудрого совета. Сесил оставила меня около двух лет назад, и я не могу иногда не думать о ней. Она — мать моих детей, и я… — он остановился, словно в последний миг передумал говорить то, что уже готово было сорваться с языка, — я сожалею об ее отсутствии. — Он пренебрежительно оглядел мантию Люкина. — Вряд ли ты поймешь меня.

Архиепископ надулся от такого двусмысленного оскорбления, но благоразумно не стал возражать королю, пребывающему в столь мрачном расположении духа. Только трепетание ноздрей да слегка поджатая челюсть выдавали его недовольство.

— Прикажите капитану Парру послать два эскадрона в Эристон с Лафертом, — сказал Дарэк. — Эти солдаты хорошо владеют длинными луками, и я думаю, стоит попробовать напасть на колдунов с большого расстояния. Пусть это отдает хитростью и выглядит неблагородно, но кто знает, может быть, неожиданные стрелы в спину окажутся единственным оружием против них.

Люкин одобрительно кивнул, не видя ничего предосудительного в стрелах, направленных в спину, когда речь идет о созданиях дьявола.

— А если они потерпят поражение? — спросил он, в глубине души уверенный в том, что так и случится.

— Если они потерпят поражение, — резко ответил король, оскалив зубы, как загнанный зверь, — тогда, черт побери, нам остается только надеяться, что Бог услышит ваши молитвы. Ибо я не вижу другой возможности.

Люкин безмолвно склонил голову, выражая уверенность в том, что в свое время Господь воздаст своим слугам по их молитвам, и с величественным видом удалился из комнаты.

Наконец-то оставшись в одиночестве, король Кайта подошел к окну и выглянул наружу, наблюдая за летней суетой Делфархама. Повозки, груженные съестными припасами, громыхали сквозь серебристую завесу дождя, пелена покрывала торговцев, превозносящих достоинства своих товаров, глашатаи выкрикивали новости, а колокола собора Святого Адриэля отбивали часы. Город жил своей обыденной жизнью, не ведая о той грозе, что собиралась на западе. И даже если люди узнали бы о ней, они верили, что у них есть король, который должен их защитить. Дарэк поклялся в этом во время коронации в обмен на традиционную клятву верности своих вассалов.

Впервые король осознал, что не так-то легко будет сдержать клятву.

Невозможно поверить, внезапно подумал Дарэк, но неужели Атайя теперь уже не главный его враг?

Он налил стакан вина, чтобы успокоить нервы, но желудок отверг первый же глоток, и король поспешно выплюнул вино в носовой платок. Красное вино казалось кровью на снежно-белом полотне, и Дарэк в страхе и отвращении быстро спрятал платок. Боже, он взволнован гораздо сильнее, чем мог позволить себе.

Он повернулся, собираясь покинуть покои королевы, прихватив тряпичных кукол, которых Сесил просила отослать. После обеда он пошлет курьера в Рэйку. У дверей Дарэк вгляделся в тряпичные лица любимых кукол сына, и страшная правда его положения внезапно потрясла короля, словно удар в живот, выворачивая внутренности наизнанку сильнее, чем глоток вина, который он пытался сделать ранее. Корбалы были защитой его королевства… его единственной защитой. А без них лорнгельды, придут ли они из Кайта или с Саре, отнимут у него королевство гораздо проще, чем взрослый вырвет тряпичную куклу из слабых рук ребенка.

 

Глава 7

— Убери его! — вскричала Атайя, прижав ладони к вискам, словно для того, чтобы не дать голове расколоться, а мозгу вытечь на колени. Корбал выиграл эту битву, и Атайя уступила его силе так легко, словно боролась на руках с Ранальфом. — Кровь Господня! — простонала принцесса, крепко зажмурив глаза, чтобы уменьшить боль. — Я чувствовала себя так, словно кто-то раскроил мою голову добела раскаленным топором.

Кейл завернул корбал размером с желудь в кожаный кисет, сочувствующее выражение странно смотрелось на грубом солдатском лице.

— Вы слишком быстро перешли к более крупным кристаллам, миледи. Может быть, на сегодня хватит?

— Когда я решу, что хватит, тогда и хватит, — жалобно проворчала Атайя. — Еще немного. Я должна справиться!

Принцесса откинулась в прохладный клевер — гостеприимное прибежище от жары начала июля — и позволила расслабляющему бормотанию ручейка и серебристому мерцанию трав унести ее в исцеляющую дрему. Всю неделю день за днем они с Кейлом возвращались на маленькую полянку севернее лагеря, и каждый раз принцесса настаивала на увеличении размера кристалла. Она уже стала привыкать к ужасной рутине, а сегодня потерпела поражение от корбала, которому успешно противостояла два дня назад.

Позднее — она не смогла бы точно определить, как долго дремала, так как сквозь дымку боли в голове не ощущала течения времени, — по тропинке послышались шаги, и, открыв глаза, Атайя увидела Джейрена, поставившего плетеную корзинку на землю у ее ног.

— Вы забыли это, когда уходили. Я не мог принести корзинку раньше — пришлось подождать, пока Кейл уберет кристалл, чтобы подойти поближе. А ну летите отсюда! — Он неожиданно взмахнул рукой, прогоняя трио пчел, которые вились над корзинкой. — Этим летом от них нигде не скрыться. — С веселым видом Джейрен поцеловал Атайю. — Ну и как успехи?

Атайя откинулась на спину и смерила его взглядом, каким пьяница смотрит поутру на своего возмутительно трезвого товарища.

— Какого черта ты так веселишься?

Джейрен отступил на шаг и поднял руки, словно защищаясь от удара.

— Может быть, мне стоит разделить трапезу с пчелами? — предложил он. — Похоже, в их компании будет веселее.

— Ох, не обращай внимания, — вздохнула Атайя, сжимая в ладони цветы клевера. — Это все кристаллы. Чем они больше, тем меньше я могу их контролировать. Если принуждающее заклинание Мудреца такое же сильное, — добавила она с обреченным видом, — тогда меня не удивляет, что Николасу пришлось утратить часть своего разума, чтобы противостоять ему.

— Она не щадит себя, — проговорил Кейл, умоляюще посмотрев на Джейрена. — Скажите ей, что пора остановиться, — меня она не слушает.

Джейрен невесело рассмеялся.

— Думаешь, Атайя послушает меня? Хоть я и муж ей, но ты же знаешь ее дольше меня — пора бы понять, как она упряма в подобных вещах.

Не обращая внимания на недовольный взгляд Атайи, Джейрен уселся перед ней и вытащил содержимое корзины. Вареные яйца, две куриные ножки и кусок черничного пирога подняли настроение принцессы, и она вновь почувствовала себя человеком.

Атайя?

Принцесса вздрогнула от настойчивого голоса, прозвучавшего рядом с ее ухом и похожего на еле слышимый голос из сна, что грубо вырывает спящего из забвения. Первой мыслью принцессы было, что это голос корбала вновь тревожит ее обещанием боли. Затем она вспомнила, что кристалл надежно спрятан в кожаном кисете Кейла.

Атайя? — На сей раз голос стал громче. Он принадлежал Ранальфу, вызывающему принцессу через свою сферу. — Ты слышишь меня?

Атайя сморщилась, руки непроизвольно поднялись к вискам.

Что ты кричишь? — недовольно спросила она, хмуро глядя в пустоту перед собой, так как Ранальфа рядом не наблюдалось. — Моя голова и так раскалывается от боли.

— Прости, — отвечал Ранальф. Голос стал мягче, но не утратил настойчивости. — Мэйзон открыл панель в Килфарнане — и сейчас я нахожусь с ним в часовне. И судя по тому, как сморщен его лоб, готов спорить на всё виски Саре, что никому из нас не понравится то, что он собирается рассказать.

Атайе почудилось, что она слышит и другой отдаленный голос, что-то невнятно бормочущий, — вероятно, это Мэйзон пытался отрицать, что выглядит сморщенным. Она смахнула с подбородка последнюю каплю черничного сока и поднялась на ноги. Очевидно, новости Мэйзона действительно очень важны, раз уж Ранальф оторвал ее от работы с корбалами, вместо того чтобы дождаться, пока принцесса вернется в лагерь.

— Мы скоро будем.

Они добрались до лесной часовни менее чем за четверть часа и обнаружили Ранальфа, ссутулившегося в задумчивости на церковной скамье, словно воин, не смыкающий глаз в ночь перед битвой. Открытая панель располагалась сбоку от алтаря — мерцающее окно в другой мир, словно рама для ожившего портрета, изображавшего закутанную в серую мантию фигуру Дома Мэйзона Де Пьера, единственного в своем роде наставника школы магии, открытой Атайей в Килфарнане. Непостижимым образом ему удалось сохранить ухоженный и академический вид, несмотря на то, что вот уже более года Мэйзон находился вдали от комфорта родной Рэйки. Складки мантии выглядели так, словно их только что отгладили, а пышные черные волосы были уложены аккуратными завитками на плечах. Однако было очевидно, что Мэйзон чем-то огорчен — в немом возбуждении он все время расправлял на мантии несуществующие складки, а обычно безупречные ногти были искусаны до крови.

— Рада видеть тебя, Мэйзон, — произнесла Атайя, получив в ответ учтивый поклон. Принцесса приготовилась к дальнейшему обмену любезностями. То, что Ранальф вызвал ее, оторвав от работы с корбалами, ясно доказывало, что это был не обычный визит. — Ранальф сказал мне, что твои новости не слишком хороши.

Мэйзон торжественно кивнул. Ему уже приходилось сталкиваться с Трибуналом, но напряжение, столь заметное в нем сегодня, подсказало Атайе, что их сегодняшние проблемы связаны совсем с другим источником. А это могло означать только одно.

— Когда в прошлом месяце Ранальф останавливался в Килфарнане, он рассказал мне о Мудреце с Саре. И вот я послал людей, чтобы разведать, где же находится его лагерь. Очевидно, что Мудрец не удовлетворился захватом такого маленького порта, как Эристон. — Мэйзон остановился, пытаясь найти способ как-нибудь смягчить свои новости и не находя его. — Сегодня он предъявляет свои права на Надьеру.

— Надьера, — словно эхо повторила Атайя, опускаясь на скамью рядом с Ранальфом. — Земли лорда Джессингера… и одно из крупнейших кайтских графств. — Атайя понимала, что размер и богатство этих земель не единственные причины, по которым Мудрец выбрал Надьеру. Все знали, что лорд Джессингер — ее давний союзник, и если по этой причине Мудрец считал лорда Джессингера своим врагом, то его земли обречены.

— Мудрец и его люди захватили усадьбу на прошлой неделе. Король послал людей, чтобы выдворить их, но говорят, Мудрец уже уничтожил почти три эскадрона королевских солдат — один прибывший из Делфархама в прошлом месяце и два из Горы. Я узнал об этом только сегодня утром, и, боюсь, новости еще не достигли Делфархама.

Атайя ощутила, что пульсирующая боль в голове вернулась, но сейчас она не имела ничего общего с корбалами. Угроза, которую нес с собой Мудрец, возрастала, и принцесса понимала, что медлить нельзя. Что же предпринять?

— И вот еще что, — добавил Мэйзон, виновато склонив голову.

Атайя зажмурила глаза и кивнула — слушать она могла и с закрытыми глазами.

— От сарцев я узнал некоторые тревожные слухи — конечно, я сомневаюсь в их достоверности, но хочу предупредить тебя. Многие из последователей Мудреца говорят, что ты обладаешь способностью распознавать, является ли человек колдуном, еще до наступления мекана. Они также утверждают, что ты отказываешься использовать эту способность, чтобы вынудить кайтцев присоединиться к тебе вместо того, чтобы дать им возможность покинуть Кайт, если они того пожелают. Звучит нелепо, я понимаю, — любезно присовокупил он. — Всем известно, что никому не дано определять, кто является колдуном, пока…

— Мэйзон. — Решительный тон принцессы заставил Мэйзона остановиться, глаза его медленно расширились, когда он понял, почему Атайя прервала его. — Кое-что из того, что говорят обо мне, правда. Запечатывающее заклинание действительно дало мне способность выявлять будущих колдунов. Однако мы с Тоней пришли к выводу, что я не должна ее использовать. Я храню эту способность в тайне — по крайней мере пыталась, — сухо добавила она, — и не позволяю себе применять ее. Но мы не должны позволить лжи, распространяемой Мудрецом, пустить корни. Постарайся, чтобы твои люди узнали правду, а я буду рассказывать свою версию этой истории здесь. Мы можем долго спорить, правильно ли я поступаю, хотя я даже не уверена, что все еще обладаю этим талантом. Основная часть сверхсилы, которую дало мне заклинание блокировки, уже рассеялась.

Мэйзону потребовалось некоторое время, чтобы переварить услышанное.

— Что ж, — заключил он, — стало быть, подобная участь должна постигнуть и Мудреца?

— Совсем не обязательно. К несчастью, у нас нет времени дожидаться этого. — Атайя беспокойно задвигалась на скамье, стараясь выбросить из головы то, о чем поведала ей Дриана неделю назад. Как утверждал слуга Мудреца Тулис, он и еще двое колдунов освобождали Мудреца от заклинания блокировки более медленно, чем Тоня и Джейрен, когда помогали освободиться от пут заклинания Атайе. Атайя не могла не учитывать возможность того, что сила Мудреца будет рассеиваться медленнее, чем ее собственная. И хуже того — его сила могла не рассеяться вообще. Даже если бы у них было время, чтобы дождаться этого, ни Атайя, ни Кайт не могут позволить себе медлить.

— Чем я могу помочь? — спросил Мэйзон, разглаживая невидимые складки на рукавах своей мантии.

— Ничем, по крайней мере не сейчас. Полагаю, следующий шаг должна сделать я. — Атайя тяжело вздохнула, ее плечи согнулись словно под тяжестью задачи, которую она на себя взвалила. — Будь осторожнее. Мудрец гораздо ближе к твоим людям, чем к моим. Пока, во всяком случае, — прибавила она угрюмо. — И он по-прежнему считает нас своими врагами, так же как Дарэка и Трибунал.

Мэйзон мрачно кивнул и коснулся кончиками пальцев края рамы. Окно затянулось клубящейся тьмой, и после того как Ранальф дотронулся ключом до прямоугольника, рама медленно погасла, словно мираж.

Бормоча проклятия, Атайя ерзала на скамье, а Джейрен смотрел на нее пристальным и понимающим взглядом.

— Этот следующий шаг — то, о чем я подумал? — поинтересовался он.

— Я должна поговорить с ним, Джейрен. Скорее всего впустую, но если у меня есть хоть крохотный шанс убедить Мудреца остановить вторжение и вернуться на Саре, я должна попробовать.

Ранальф подскочил, придя в ужас от ее решения.

— Да ты с ума сошла! Я провел целых четыре месяца, только и думая о том, как бы удрать от этого безумца, возомнившего себя полубогом, а ты намереваешься по собственной воле упасть прямо в его протянутые руки. Девочка моя, поверь, я был его пленником и не советую тебе стремиться к этому. Конечно, со мною неплохо обращались, так как я все-таки колдун и вообще, но я чуть не задохнулся от вони его высокомерия.

— Ранальф прав, — кивнул Джейрен. — Мудрец находится с нами в состоянии войны, признает он это или нет. Если ты появишься прямо в его лагере, он только обрадуется такой пленнице. Нет лучшего способа разрушить надежды людей, верящих в тебя.

— Я понимаю, как это рискованно, но… не могу объяснить почему, но я чувствую, что в свете своей возросшей силы Мудрец уже не считает меня такой уж серьезной угрозой. Если он причинит мне какой-нибудь вред или сделает своей пленницей, то чем же он лучше Дарэка или Трибунала? Это вряд ли поможет ему получить поддержку тех людей, которые все еще сидят на заборе и выбирают, к кому бы присоединиться. Он-то хочет, чтобы лорнгельды считали его Мессией. И кроме того, остается еще заклинание перемещения, — напомнила принцесса. — Насколько я понимаю, Мудрец не сможет помешать мне его использовать. Ну и наконец, — прибавила Атайя, отводя взгляд, — я хочу попросить его освободить Николаса от принуждающего заклинания. Я не собираюсь ждать смерти Мудреца, чтобы вновь увидеть своего брата здоровым. Если этот человек так переполнен собственной значимостью, как об этом рассказывала Дриана, он может уступить моей просьбе хотя бы для того, чтобы показать, как мало для него теперь значат пустяковые тревоги обычных людей.

Ранальф уже приготовился снова убеждать ее отказаться от своего замысла, но Джейрен замахал на него руками, отлично понимая, что Атайя все равно отправится к Мудрецу, что бы они ей ни сказали.

— Может быть, тебе следует задержаться, пока не наберешься побольше опыта в общении в корбалами? — предложил он в надежде если не остановить, то хотя бы задержать ее немного. — Очевидно, что Мудрец прекрасно владеет этим умением и может использовать корбалы против тебя.

Его надеждам не суждено было сбыться.

— У меня на это нет времени, — твердо заявила Атайя. — И ни у кого из нас нет. Для Дарэка и его Трибунала безразлично — что приверженцы Мудреца, что мои сторонники. Мы должны попытаться остановить вторжение до того, как Дарэк и Люкин начнут мстить нам за то, что творят Мудрец и его люди.

* * *

Первое, что Атайя ощутила, когда головокружение прошло, был соленый морской запах, смешанный с вонью дохлой рыбы. Затем пришел успокаивающий шум морского прибоя, лениво накатывающего на берег в устье бухты.

Джейрен сидел на корточках на песке рядом с женой и всматривался в ее глаза, пытаясь определить состояние Атайи.

— Ну, как ты?

Принцесса бросила на него лукавый взгляд.

— Гораздо лучше, чем в прошлый раз.

Усевшись поудобнее, Атайя осматривала крошечный грот, который располагался недалеко от монастыря Святого Джиллиана, ища следы своего предыдущего пребывания здесь. Почти год назад Тоня и Джейрен освободили ее от уз блокировки, но те мучительные недели оставили и ныне видимые следы. Слева стены пещеры покрывали черные отметины, оставленные вырвавшимися из-под контроля огненными заклинаниями, а справа высились груды щебня и пепла — когда-то это были камни размером с кулак, а ныне ее заклинаниями они обратились в пыль.

— Ты можешь идти?

— Думаю, да, — ответила принцесса и, слегка пошатываясь, поднялась на ноги, — но пока я не смогу пользоваться заклинаниями.

Она и раньше подозревала это, но расплывчатое ощущение в голове превратило подозрения в уверенность — та огромная магическая сила, которую она приобрела, находясь под воздействием запечатывающего заклинания, покинула ее. Атайя вернулась к своему первоначальному уровню адепта, наделенного огромной силой, но не более того.

Когда Джейрен почувствовал, что она может идти, не спотыкаясь, он вывел Атайю из бухты в ослепительное сияние безоблачного утра.

— Как далеко отсюда до усадьбы?

— Примерно двадцать миль, я полагаю. Когда попадем на земли графства, местность станет более знакомой. Наша семья часто проводила летние месяцы в Надьере после того, как отец женился на Дагаре. Если сегодня мы проделаем большую часть пути, то к завтрашнему утру сможем попасть в усадьбу.

Атайю не радовала мысль о таком долгом переходе, но она согласилась с Джейреном, что это самый безопасный способ добраться до усадьбы. Вряд ли им удалось бы переместиться прямо в усадьбу незамеченными, к тому же Джейрен настаивал на том, чтобы предварительно разведать местность и дать Атайе время восстановиться после использования транслокации. К тому же в отличие от усадьбы эта пещера была одним из немногих мест в северо-западном Кайте, которые Атайя знала достаточно хорошо.

В конце концов, — подумала Атайя, — день, проведенный в пути, даст мне время подумать над тем, что я собираюсь сказать этому человеку, когда увижу его.

День благоприятствовал прогулке — здесь, в непосредственной близости от моря, гнетущая июльская жара совсем не ощущалась, унесенная на юг сильным морским бризом, и вместо того, чтобы искать гостиницу, Джейрен и Атайя устроились на ночлег в дубовой роще, к вечеру оставив большую часть пути позади. Утро уже кончалось, когда они достигли деревни Коукли, расположенной менее чем в двух милях от усадьбы.

Вместо того чтобы обойти деревню, Атайя и Джейрен решили пройти через нее и попытаться выяснить что-нибудь о подробностях захвата графства, прежде чем искать встречи с Мудрецом. В своих унылых и потертых крестьянских одеждах они ничем не отличались от других деревенских жителей, спешащих по своим делам, и если будут осторожны, никто и внимания на них не обратит.

Атайя была здесь всего несколько лет назад, но изменения, произошедшие с тех пор в деревушке, бросались в глаза. Коукли превратилась в многолюдный городок, ставший временным прибежищем для солдат наступающей армии Мудреца. Улицы кишели вооруженными людьми в черных мундирах, отделанных серебром, а местные жители, спешащие по своим делам, старались обходить солдат за версту. Магическая сила проявлялась открыто, даже с вызовом, — ведьмины огни, словно фонари, горели в каждом окне, несмотря на солнечный день. Около реки отряд солдат тренировался в использовании заклинаний для битвы, противостоя другому отряду: одни слитно произносили заклинания, вызывающие огненные дуги, другие останавливали пламя с помощью защитных заклинаний.

— Смотри, — пробормотал Джейрен, — что это там?

На лужайке, расположенной в центре деревни, у разрозненных торговых рядов, стояла клетка, в которой находился светловолосый мужчина. Стены клетки состояли из переливающихся потоков воздуха, похожих на ожившее стекло. Атайе никогда не уводилось видеть такого прежде, и она решила, что это разновидность связывающего заклинания. Отвесные стены клетки пульсировали в такт биению сердца мужчины, и когда он осмеливался коснуться их, пульсация становилась беспорядочной, и вылетающие искры обжигали его. Собравшаяся толпа детей рядом с клеткой издевалась над пленником, выкрикивая оскорбления и закидывая его перезревшими помидорами. Их удовольствие вызывало то обстоятельство, что предметы, которые ни бросали в пленника, свободно проникали сквозь стены тетки, в то время как с его стороны стены оставались непроницаемыми. Были здесь и несколько взрослых, не отличавшихся особым пылом. Впрочем, одна женщина проклинала пленника даже громче, чем любой из находящихся здесь детей, ее пухлое лицо искажал гнев.

— Выходит, ты предпочел бы увидеть меня мертвой! — вопила женщина, ее лицо обрамляли грязные светлые локоны. — Наконец-то я получила шанс вырваться из этой глупой деревни, а ты хочешь, чтобы я все бросила!

Она швырнула в него ком грязи, даже не потрудившись сперва отделить от земли навоз. Пленник инстинктивно поднял руку, чтобы защититься, и локтем задел за стенку клетки. Он взвизгнул от боли, так как сноп искр обжег кожу, оставляя страшные красные рубцы. Деревенские дети завизжали от удовольствия.

— Эти люди обманывают тебя, Хильда, — произнес мужчина, слова его сопровождались хором насмешек со стороны взрослых зрителей. — Пусть даже они и дадут тебе те деньги и земли, что пообещали, но какой в этом прок, если взамен ты потеряешь душу? Если ты обладаешь магической силой, то почему бы тебе не отправиться в лагерь принцессы? По крайней мере ее сторонники никогда не пытались свергнуть короля.

— Да разве в этом дело, черт возьми! Что хорошего сделала для нас ее королевское высочество, я тебя спрашиваю. О да, она с удовольствием научит нас заклинаниям, но сможет ли она остановить королевское правосудие и не дать Трибуналу перерезать нам глотки? Мы заслуживаем большего, а принцесса никогда не сможет дать нам этого. Подумай, Бен. Мы могли бы получить в десять раз больше земли, чем у нас есть, и денег… и приличную еду, и одежду…

— Только если отнимем все это у кого-нибудь! — отвечал пленник. — Где здесь справедливость?

Хильда фыркнула.

— А где ты видишь справедливость в обряде отпущения грехов?

Привлеченный спором один из солдат Мудреца неторопливо подошел к пленнику.

— Если не перестанешь вести подобные разговоры, Мудрец украсит твоей головой ворота своей новой усадьбы.

— Какая разница? — уныло спросил мужчина. Он бросил быстрый взгляд на жену. — Он и так уже все у меня отнял.

Пока толпа продолжала измываться над пленником, ухо Атайи уловило едва слышный стук копыт, становящийся все ближе. Минутой спустя полдюжины всадников влетели на лужайку, подняв на дороге облако пыли. Одного из них Атайя узнала сразу — он не потерялся бы и в тысячной толпе. С кажущейся небрежностью принцесса позволила капюшону опуститься на лицо — сейчас не время и не место для их встречи. Вероятно, жители Коукли слышали истории, которые рассказал ей Мэйзон, и если они обнаружат принцессу, то вполне могут напасть на нее — если не сделают чего похуже — только за то, что она отказывается использовать свои способности, чтобы определять, кто из них является лорнгельдом, а кто — нет.

Мудрец острова Саре направил своего мощного жеребца сквозь толпу местных жителей, грозный, словно король-завоеватель. Хоть он и был ее врагом, Атайя не могла не признать, что выглядит Мудрец величественно — золото блестит в ушах и на шее, шелка цвета изумруда, темные волосы и плащ развеваются по ветру. Он натянул вожжи рядом с пленником, удивленно глядя на него.

— В чем дело, Доррит?

Солдат выступил вперед и отсалютовал своему господину.

— Этот человек схвачен сегодня утром, ваша светлость. Его жена — одна из нас. Вы нашли в ней магические зерна на прошлой неделе, если помните. Мы схватили его, потому что он пытался убедить свою жену не присоединяться к нам.

Мудрец ухмыльнулся, глядя на пленника, словно его забавлял бессвязный лепет ребенка, который только учится говорить.

— Он ничего не понял. Всякий, кто осознает величие моей миссии, верит: все, что я делаю, соответствует Божьей воле.

Подобно щекотке в затылке Атайя ощущала присутствие силы в словах Мудреца — словно серебряная нить проходила через черное плетение гобелена. Это было похоже на попытку усыпить человека — Мудрец вплетал в речь немного колдовства, добавляя скрытой силы своим настойчивым словам.

— Пришло время отпустить Кайту его грехи, друзья мои, — провозгласил он, простирая руки, словно хотел объять все королевство. — Мы должны вернуть себе то, что по праву нам принадлежит — земли и богатства, которые были отняты церковью и ее приверженцами, — и тогда мы займем подобающее нам место… мы станем первыми в Кайте, а затем и на всем свете!

Получив ожидаемые крики одобрения, Мудрец грациозно поклонился своим слушателям, золотые украшения в ушах вспыхнули на солнце, ослепляя присутствующих. Затем направился к пленнику, легко миновав стеклянную стену. Мужчина отпрянул, но, оказавшись в опасной близости от переливающихся стен клетки, остановился, осознав, что отступать больше некуда. Мудрец взял его голову в ладони. Мужчина вздрогнул, когда глаза Мудреца встретились с его глазами, однако вскоре обмяк и повалился на колени прямо в грязь.

После минутного изучения мозга пленника Мудрец выпрямился и медленно покинул пределы клетки, оставив внезапно провалившегося в сон мужчину одного в заколдованном пространстве.

— Твой муж не обладает силой, — сказал он Хильде. — Ему никогда не стать тем, чем являешься ты.

Мудрец покачал головой, демонстрируя скорбь, словно сообщал женщине о смерти мужа, а не о том, что тот всего лишь не является носителем магической силы.

— Скажи мне, юная леди, — продолжил он, взяв женщину за подбородок. — Ты прошла через посвящение?

От его прикосновения Хильда, смутившись, стала багрово-красной.

— Нет, ваша светлость. Еще нет.

Мудрец широко улыбнулся в ответ.

— Ну что же, сегодня прекрасный день для посвящения. Я сам окажу тебе эту честь.

— В-вы, ваша светлость? — Рот ее открывался и закрывался в немом изумлении, словно у рыбы, выброшенной на берег. — Это такая честь…

— Все мои люди достойны этой чести, дитя. Идем, — проговорил он, беря ее дрожащую руку в свою, — оставь своего мужа в его убожестве. Ты будешь служить мне, научившись пользоваться своей магической силой. Но сначала ты должна получить формальное приглашение. Ступайте за нами! — прокричал он, высоко подняв свободную руку. — Собирайте всех в церковь!

Атайя обменялась быстрым взглядом с мужем, Хильда же, встряхнув кудряшками, с некоторым высокомерием последовала за Мудрецом, держась за его руку. Импровизированное шествие местных жителей и солдат направилось по пыльной дороге к приземистой церквушке на окраине деревни.

Джейрен потянул Атайю за руку.

— Давай посмотрим, что представляет собой это посвящение.

Увлекаемая Джейреном вперед Атайя вытянула шею, пытаясь разглядеть пленника позади. Все уже позабыли о нем, внимание местных жителей было полностью поглощено предстоящим действом.

— Я хочу понять, как можно освободить его, но мне никогда раньше не встречалось подобное заклинание.

— Его сердце как-то связано с этой клеткой. Освободить его — означает убить. Вспомни, что говорил мастер Хедрик о том, почему он не хочет распутывать нити заклинания Николаса. — Понимая, что здесь они ничем не могут помочь, Джейрен поторопил Атайю: — Идем же. Я знаю, тебе очень хотелось бы сделать это, но, действуя в одиночку, ты вряд ли сможешь спасти каждого кайтца.

К тому времени как они добрались до церкви, все скамьи были переполнены любопытствующими и возбужденными зрителями. Колдуны, пользуясь своими привилегиями, заняли передние скамьи, остальной народ ютился на задних. Чтобы не быть замеченными в толпе прихожан, Атайя и Джейрен воспользовались скрывающим заклинанием, решив довольствоваться наблюдением за церемонией через узкую арку окна.

Деревенская женщина в одиночестве стояла перед грубо вырезанным из камня алтарем, поспешно украшенным цветами и зеленью. Беспокойными пальцами она теребила грязную юбку, смущенная множеством устремленных на нее внимательных взглядов. В то время как кандидатка в посвященные и собравшиеся в церкви прихожане с беспокойством ожидали начала ритуала, Атайя подумала, что ей представляется идеальная возможность выяснить, действительно ли способность определять магические семена в мозгу будущих колдунов покинула ее. Этическая сторона вопроса в данном случае не имела значения — будущее Хильды уже определено. Исследование принцессы ничего не изменит, но по крайней мере Атайя уяснила бы для себя, что не лжет, когда заявляет, что эта магическая способность оставила ее. Хотя физический контакт облегчил бы ей задачу, Атайя не осмелилась войти в церковь — в помещении, полном колдунов, это рискованно даже под скрывающим заклинанием. Кто-нибудь из них мог заметить ее отражение в случайном отблеске стекла или блике на серебре. Поэтому со своего места у окна Атайя послала мысленные щупальца, исследуя мозг женщины в поисках сияющих зерен магической силы. Атайя надеялась, что если Хильда и почувствует легкое прикосновение, то скорее всего решит, что это связано с ритуалом, и ничего не скажет.

Сквозь дымку тревоги Атайя ощутила глубокую взволнованность Хильды, но также и скрытое сожаление — женщина понимала, что ее упрямый муж никогда не склонится пред Мудрецом и не присоединится к ней в ее новом будущем. В мозгу Хильды вертелись различные мысли и воспоминания, но никаких следов сверкающих зерен непробужденной магической силы, о существовании которых заявлял Мудрец.

И если он не врал, а у принцессы не было оснований подозревать Мудреца во лжи, — то было очевидно, что эта способность покинула Атайю.

Предоставив зрителям достаточно времени для того, чтобы подогреть свое нетерпение, Мудрец с торжественным видом возник из каморки священника за алтарем. Он сменил костюм для верховой езды на белый шелковый палантин, делавший его похожим на короля и священника одновременно. При его появлении церковь мгновенно затихла.

— Возлюбленные дети Божьи, — начал Мудрец, воздев руки над головой, — мы собрались здесь, чтобы принять нового члена в наше братство и возликовать. Она, стоящая здесь перед нами, избрана Богом, как и все мы избраны Им в свое время. Наш долг — помочь ей научиться пользоваться даром и осознать истинную цену той благодати, что дарована ей.

Мудрец взял руки женщины в свои, мягко похлопав их, чтобы успокоить ее.

— Хильда, ныне, в присутствии Бога и детей Его, признаешь ли ты ценность того дара, что был вручен тебе?

Хильда смотрела на него так, словно перед ней стоял сам Господь, глаза сияли восторгом.

— Признаю.

— Будешь ли ты использовать этот дар во славу Его и во благо Его народа и Его мира?

— Да.

— Обещаешь ли ты во всем подчиняться Ему, а также тем, кому Он даровал более сильный дар как свидетельство Своей милости?

— Обещаю.

Мудрец отпустил ее руки. Отошел к купели и зачерпнул воду блестящей оловянной чашей. Возвращаясь назад с поднятой над головой чашей, он бросил взгляд на собравшихся прихожан. На один тревожный миг Атайе показалось, что он смотрит ей прямо в лицо. Даже зная, что Мудрец не может разглядеть ее под скрывающим заклинанием, принцесса инстинктивно отпрянула.

Когда Атайя вновь осмелилась посмотреть на него, Мудрец опустил руки в святую воду и принялся разбрызгивать ее на лицо и волосы Хильды. Затем отставил чашу и возложил руки на лоб женщины. Там, где его руки касались Хильды, появилось золотое свечение, словно ангельская корона у нее на голове.

— Посвящаю тебя в Божьи дети и поручаю тебе быть достойной Его дара.

Мудрец даровал ей символический поцелуй в каждую щеку. Находясь на грани обморока, Хильда слегка покачнулась.

Обняв женщину за плечи, Мудрец развернул ее лицом ко всем присутствующим.

— Ликуйте, друзья, мы обрели нового члена нашего братства! Я призываю вас любить и защищать эту женщину, которую я как первый слуга Божий признаю одной из нас. Помогите ей развить знания и таланты, дабы ее выдающийся дар послужил нашему общему делу!

В то время как прочие прихожане молчали, не ведая, как отвечать, колдуны хором заговорили.

— Мы признаем и приветствуем тебя, Хильда из Коукли, и подтверждаем клятву, данную на нашем посвящении, поддерживать Божий закон своими молитвами и силой своего дара.

— А теперь ступай с миром, — заключил Мудрец, — и возрадуйся Его силе, которой Он поделился с нами. Да снизойдет на нас Его благодать и даст нам силу править мудро. Аминь.

— Аминь.

После завершения формальной части церемонии колдуны выстроились в проходе, ожидая своей очереди подарить Хильде целомудренный приветственный поцелуй, которым Мудрец уже удостоил ее. Когда оставшаяся толпа рассеялась, Атайя и Джейрен возвратились в деревню. Вскоре за ними с шумом проскакал Мудрец и его эскорт, направлявшийся к усадьбе.

— Ты все еще надеешься повлиять на него своими речами? — с сомнением поинтересовался Джейрен, закашлявшись от пыли, поднятой лошадьми. — После всего, что мы здесь увидели, я думаю, лучше сразу же возвратиться в Кайбурн.

Атайя вздохнула, расстроенная, но все еще не готовая признать поражение.

— Я должна попытаться. Война — это людские смерти. Перед теми, кто верил в меня все эти годы, я обязана попытаться остановить ее, если смогу. И я должна сделать это ради Николаса, — добавила она, с отсутствующим видом пиная камушки на дороге. — Вдруг мне удастся убедить Мудреца отпустить его.

Вскоре после полудня Атайя и Джейрен прибыли к герцогской усадьбе, когда-то служившей домом лорда Мозеля Джессингера — бывшего королевского советника, а ныне пленника, томящегося в королевских подземельях. Большая часть армии Мудреца располагалась вокруг величественной герцогской усадьбы, их палатки высились за изящными железными воротами, больше не служившими защитой от вторжения. Обозревая окрестности, принцесса ощущала, как каждый мускул ее тела напрягся. Все, что она здесь видела, казалось насмешкой, зловещей пародией на ее лагерь в Кайбурне. На поле сотни мужчин и женщин обучались боевой магии, производя постоянные взрывы, огненные вспышки и создавая иллюзорные крылатые призраки, в то время как новички, совсем недавно пережившие мекан, обучались простейшим заклинаниям, позволяющим колдуну выжить и спрятаться.

Это было не пестрое сборище людей, изучающих магию ради собственного выживания, а настоящая армия — колдуны, думающие не только о спасении собственных жизней, но и о том, как отнять жизни у своих врагов. Внезапно Атайя почувствовала себя уязвимой и незащищенной: Мудрец являлся здесь непререкаемым лидером, а она — его самый грозный соперник. Если он прикажет убить ее, кто из его последователей усомнится?

Однако слишком поздно поворачивать назад, даже если бы она и пожелала этого. Они с Джейреном достигли сторожки привратника, и скучающего вида человек в отделанной серебром черной ливрее преградил им путь.

— Если вы пришли, чтобы пройти испытание, то его светлость занимается этим в течение часа перед ужином, — заученно проговорил он и показал большим пальцем налево. — Если хотите, можете подождать вместе с прочими.

Бросив взгляд в направлении, указываемом его пальцем, Атайя увидела толпу бедно одетых крестьян, жавшихся к южным воротам усадьбы. Несколько дюжин людей пришли сюда в надежде узнать, есть ли в них зерна магической силы. Многие были в возрасте наступления мекана, некоторые тянули за собой маленьких детей — все они хотели верить, что в будущем их ждут не только преследования и обряд отпущения грехов.

— Мы пришли не для того, чтобы пройти испытание, — объяснил Джейрен. — Мы хотим поговорить с Мудрецом.

Охранник фыркнул и засунул за пояс большие пальцы рук.

— Как и тысячи прочих. Он приглашал вас?

Атайя выступила вперед.

— Я думаю, он захочет увидеть меня. Скажи, что…

— Мудрец весьма занятой человек, барышня! — отрезал охранник, отмахиваясь от нее словно от назойливой крестьянки. — Половина людей в этом графстве хотели бы, чтобы Мудрец показал им их будущее, и если он будет возиться с каждой девкой, слоняющейся тут у ворот и желающей поговорить с ним, то у него не останется времени ни на что другое. Ступайте прочь.

Атайя подобралась и смерила охранника одним из своих полных королевского достоинства взглядов.

— Сэр, не будете ли вы так любезны передать его светлости, что Атайя Трелэйн желает видеть его безотлагательно. Надеюсь, он простит, что я без приглашения.

Глаза охранника сначала расширились, затем с подозрением сузились, в то время как он легкими прикосновениями исследовал ее мозг. Глаза снова расширились, когда он понял, что она именно та, за кого себя выдает. Повернувшись на каблуках, он вошел в сторожку и быстро прошептал одному из своих товарищей:

— Отыщи сэра Курика — и поскорее!

Спустя короткое время в дверях сторожки появился молодой человек, одетый в изысканную дорогую синюю тунику. Слегка озадаченный, он неспешно изучал прибывших, словно не мог определиться, является ли неожиданное появление Атайи неким гениальным тактическим ходом или просто вопиющей глупостью.

— Прошу вас следовать за мною, — наконец произнес он.

Курик провел их через посыпанный гравием двор, затем сквозь арку двери в ухоженный садик. Показал на затененный бельведер, прося подождать здесь, пока он сходит за своим господином. Выражение легкой озадаченности застыло на его полном недоверия лице.

Атайя присела на мраморную скамейку рядом с кустом белых роз. Несмотря на то что она провела в усадьбе многие летние месяцы, ей никогда не доводилось бывать здесь, не считая случайных взглядов сквозь обычно запертые двери. Это были частные покои лорда Джессингера — до сих пор никому, кроме герцога, не разрешалось входить сюда. Оглядевшись вокруг, Атайя поняла почему. В саду не было ничего, кроме роз — всевозможных видов и окрасок. Должно быть, Мозель разбил этот сад в память о своей первой любви — женщине, которую звали Розой, давным-давно павшей жертвой обряда отпущения грехов. А так как ничто не могло воскресить ее, подумала Атайя, мысленно возвращаясь к печальной истории герцога, Мозель, глядя на эти розы, видел в их цветении продолжение ее жизни.

— Я ожидал вашего прихода.

Атайя обернулась на неожиданно прозвучавший голос, поранив палец колючкой. Мудрец стоял прямо перед ней, довольно ухмыляясь тому, что заклинание так надежно скрыло его появление. Он все еще был в изумрудно-зеленой тунике, но с небольшим дополнением, несомненно, надетым только ради нее. Принцесса сжала руку в кулак, и кровь заструилась из ранки. Вокруг его пояса был повязан шарф с рунами — тот самый, который Атайя дала Николасу, когда он отправлялся на Саре прошлой осенью. Красные руны явственно проступали на черной шерсти, словно пятна свежей крови. Дешевый трюк, призванный вывести ее из себя, но принцесса вынуждена была признать, что фокус оказался весьма удачным.

Атайя поднялась на ноги. Сейчас, когда Мудрец находился от нее на расстоянии всего около ярда, она едва удерживалась, чтобы не ударить его за то, что он сделал с Николасом. Но принцесса понимала, что должна вести себя осмотрительно: сегодня Брандегарт из Крю был сильнее ее, и высокомерное выражение зеленых, как море, глаз показывало, что ему это известно так же хорошо, как и ей.

— Я не был уверен в том, когда это произойдет, — продолжил он, томно разглядывая белые облака, бегущие по небу, словно находя это зрелище гораздо более приятным, — но знал, что вы придете. Рано или поздно.

Высокомерные слова, призванные ранить ее гордость, совершенно не задели Атайю.

— Это мой муж Джейрен, вы должны помнить его.

Мудрец едва удостоил Джейрена взглядом.

— Да, помню.

Обойдя принцессу, Мудрец сорвал розу и принялся обрывать ее лепестки один за другим. Удивленная его поведением Атайя поймала себя на ощущении, что внимание Мудреца рассеяно — словно он одновременно наблюдал за каким-то более важным событием.

— Вы могли бы не утруждать себя прогулкой сюда, а поговорить со мной в Коукли, — заметил он. Губы Мудреца скривились, так как принцесса от неожиданности моргнула. — Я видел вас в окне церкви. Скрывающее заклинание вашего мужа — весьма посредственное, — с обманчивой доверительностью прошептал он. — Воздух мерцал вокруг него. Я поднял оловянную чашу, чтобы поймать эти отблески, и увидел вас рядом с ним. Ваше заклинание было почти безупречным. Но вы ведь адепт, принцесса, так же, как и я, так что это неудивительно.

— Ваша светлость…

Мудрец отбросил голый стебель розы прочь.

— Я полагаю, что, кроме обряда посвящения, вы видели также, что я предсказал будущее женщины. — Он взглянул на нее с вызовом. — Вы не единственная, кому Господь даровал дар предвидения, и не только вам Он открыл знание того, кто является Его детьми.

— То, что мы можем сделать это, не означает, что мы имеем на это право.

Однако Атайя знала, что семена ложатся в сухую почву. Родри никогда не прислушался бы к подобному совету — что уж говорить о Мудреце, чьи амбиции были несравненно больше.

Мудрец бестактно фыркнул.

— Я знал, что вы скажете что-нибудь подобное. Все это гнетущее воздействие рэйкской философии.

Атайя твердо посмотрела на него.

— Этой силой нельзя обладать вечно. — Принцесса долго сомневалась, рассказывать ли ему, но в конце концов решила, что для нее — да и для Кайта — будет лучше, если удастся заронить зерна сомнения в голову Мудреца в надежде, что он перестанет демонстрировать свой талант публично. Кроме того, если Атайя и дальше будет скрывать в тайне то, что более не обладает этой силой, люди всегда будут неверно истолковывать отказ принцессы от ее использования. — Мой талант уже покинул меня… и с вами со временем произойдет то же самое. Силы, что дает блокировка, действуют только временно.

Как бы мне хотелось верить в это, — добавила она про себя.

Мудрец снисходительно покачал головой.

— Я предполагал, что у вас найдется готовое оправдание. Это самое удобное объяснение тому, почему вы отказываетесь разделить свой дар с вашими любимыми кайтцами. Но даже если то, о чем вы говорите, правда, — продолжал он, и в каждом его слове сквозило снисходительное презрение, — что ж, не стоит винить Бога за то, что Он решил, что вы более не достойны Его дара. Вы не воспользовались им, и Господь отнял его у вас.

Атайя почувствовала, что щеки загорелись. Она ужаснулась той простоте, с которой Мудрец извращал правду для своей выгоды.

— Но ведь вы же сами используете этот дар для достижения своих целей!

— Конечно, — согласился он. — Использую. Но мои цели угодны Богу, в этом-то и разница.

В сильном раздражении Атайя зажмурила глаза. Она бы никогда не поверила, что это возможно, но разговор с Мудрецом вывел ее из себя даже больше, чем беседа с архиепископом Люкином.

— Вернемся к нашему разговору, — продолжил Мудрец, утомленный спором. — Я предполагаю, вы явились в Надьеру, чтобы поторговаться со мной? Предложить нечто такое, из-за чего я счел бы, что мне с моей армией следует вернуться на Саре?

— Мне нечего предложить вам, кроме здравого смысла, ваша светлость.

Мудрец улыбнулся.

— Тогда, ваше высочество, у вас нет ничего, в чем я бы нуждался.

Затем, не дожидаясь ответа, Мудрец развернулся на каблуках и отошел в сторону, громко требуя, чтобы принесли напитки. Со скоростью, вызванной скорее испугом, нежели преданностью, в саду появилась старая женщина с подносом, на котором стояли три оловянные чаши и пирожные. Она поставила поднос на мраморную скамью, не смея поднять глаза на своего господина, и опрометью бросилась вон.

Мудрец взял чашу с края подноса.

— Немного вишневого вина? Я нахожу его довольно сладким, но летом после полудня оно гораздо приятнее, чем виски.

Атайя бросила взгляд на оставшиеся чаши с темной жидкостью, вспомнив вероломную попытку Мудреца убить Дарэка шесть месяцев назад.

— Нет, благодарю, — услышала она собственный голос, заметно потяжелевший. — Боюсь, вы могли заставить кого-нибудь отравить вино.

Атайя почувствовала, как напрягся рядом Джейрен, приготовясь дать отпор, однако Мудрец всего лишь поднял брови, скорее позабавленный, чем оскорбленный ее дерзостью, затем лениво заглянул в свою чашу.

— Не сегодня, — заметил он.

— То, что вы сделали с Николасом, не заслуживает прощения, — крикнула принцесса, прекрасно сознавая, что Мудрец вовсе не нуждается ни в каких оправданиях тому, что он совершил.

Мудрец одним глотком осушил половину чаши.

— То, что вы делаете со своим народом, ваше высочество, не менее безбожно. Вы отнимаете у него Богом данный дар. Я должен был найти способ как-то привлечь ваше внимание.

Атайя нахмурилась.

— Что же, цели своей вы достигли. Но вам нет нужды больше мучить его. Прошу, — произнесла принцесса почти с мольбой, — освободите моего брата от принуждающего заклинания. Он не представляет для вас опасности.

— Действительно, — пожал плечами Мудрец, — он никогда не был опасен для меня. Но ваш брат шпионил за мной, принцесса, и за это должен быть наказан. Принц Николас останется в своем теперешнем состоянии до тех пор, пока я буду править здесь — или пока я не умру. А я не испытываю никакого желания умирать раньше, чем после многих лет правления Кайтом. — Мудрец взял с подноса пирожное. — Возможно, вы забыли, что я давал вам шанс спасти его, — подчеркнул он, с отсутствующим видом отломив подгоревшую корочку. — Если бы вы решили тогда присоединиться ко мне, ваш бесценный братец был бы сейчас с вами.

— Ну и сколько это будет продолжаться? — с вызовом спросил Джейрен, не в силах больше выносить пренебрежительную манеру Мудреца. — Чтобы добиться своей цели, вы готовы убить всех членов ее семьи.

— Совсем не обязательно. Мой долг как избранного Божьего слуги проявлять милосердие там, где я могу его проявить. — Взгляд Мудреца вернулся к Атайе. — А в вас есть особое очарование, принцесса, — отметил он с неким намеком на интимность, показавшимся Атайе отвратительным. — Вы могли бы убедить меня просто отправить королевскую семью в изгнание при условии, что они никогда не будут пытаться вернуться или собрать армию, чтобы воевать со мной.

— Можете отправлять меня в изгнание, ваша светлость, но сама я никогда не покину Кайт.

Мудрец допил оставшееся вино и отставил опустевшую чашу, затем взял чашу, отвергнутую Атайей.

— Да, вы могли бы убедить меня. Как сказано в Дамероновом пророчестве, вы дважды благословлены — королевская кровь и выдающаяся магическая сила. Вы заняли бы самое почетное место при моем дворе. — В глазах его застыло проницательное и недоброе выражение. — Всеми признанная и почитаемая, какой, я полагаю, вы никогда не были ни при вашем отце, ни при вашем брате.

Мудрец и не предполагал, что правда скрывается гораздо глубже. Несмотря на все, чего она достигла, Атайю все еще тревожила старая рана, спрятанная глубоко в душе, — не оставляющее чувство стыда за то, что она недостойна своей семьи. Когда она была маленькой девочкой, то испытывала это чувство ежедневно от резких слов Дагары, холодного равнодушия Дарэка и глубоко запрятанного в душе разочарования Кельвина, обвиняющего ее в смерти собственной матери. Это разочарование прорывалось всякий раз, когда принцесса вела себя недостойно его возлюбленной и не могла заменить ему ту, которую он потерял в момент рождения Атайи.

— Вам не удастся купить меня, ваша светлость.

Принцессе потребовалось усилие, чтобы произнести это, но голос ее не дрогнул.

— Я и не собираюсь, — просто отвечал он. — Когда же вы наконец поймете, ваше высочество? Все, что я делаю, соответствует божественному порядку вещей.

Чтобы проиллюстрировать свои слова, Мудрец отступил назад и согнул правую руку в виде арки, создав иллюзию всадника. Не просто человека на лошади, а самого себя, облаченного в ту же одежду, что была на нем сейчас, но с золотой короной на голове. Атайя с негодованием вынуждена была признать, что видение сделано очень мастерски — каждый стежок одеяния призрачного всадника соответствовал стежку на одежде реального Брандегарта, а призрак мощного жеребца махал хвостом, отгоняя мух, совершенно как настоящий конь.

— Бог поставил человека господином над всеми живыми тварями, не так ли?

Не дожидаясь ее ответа, он взмахнул рукой. Видение изменилось — теперь это были мужчина и женщина. Мудрец и она сама, осознала Атайя, когда видение стало четким, хотя он любезно облачил принцессу в шелковое одеяние цвета индиго с довольно низким вырезом вместо потерявшей цвет коричневой юбки, что была надета на ней в реальности. Атайя с отвращением увидела, что ее призрачный двойник преданно преклонил колени перед двойником Мудреца.

— Он также поставил мужчину господином над женщиной, ведь так?

Атайя с независимым видом посмотрела вдаль.

— Мужчинам хочется так думать, — с сарказмом произнесла она.

Мудрец одарил Джейрена сдержанной улыбкой.

— Вы женились на сокрушительнице основ, сэр.

Он рассеял и эту иллюзию, а затем создал новую, самую искусную: своего двойника, сидящего на троне в величественной мантии фиолетового цвета, окруженного толпами — нет, Атайя не могла назвать их подданными. Это были поклонники, их глаза сияли восторгом при виде их ослепительного господина.

— И, наконец, Бог повелел лорнгельдам править всем на земле, как Он правит на небе.

Мудрец изучал свое видение с молчаливым одобрением, восхищенный как его исполнением, так и символическим смыслом. Затем он и его призрачный двойник обратили к Атайе четыре глаза зеленого, как море, цвета, наполненные апокалиптическими видениями.

— Разве можно сравнить это с твоим ничтожным крестовым походом, Атайя Трелэйн? — спросил настоящий Мудрец. — Ты всего лишь предтеча. Новый порядок, который будет установлен, изменит ход истории. Ты всего лишь искра, принцесса Кайта, а я… — он бросил взгляд на своего двойника, слегка улыбнувшись тому, что оба Мудреца кивнули друг другу, затем повернулся к ней, — а я — пламя.

Атайя отпрянула от его, казалось бы, осмысленного, но все-таки безумного взгляда. Дриана права — запечатывающее заклинание заметно изменило Мудреца. Оно не только дало ему большую силу, но и наградило преувеличенным мнением о своей значимости и роли в истории. Не прошло и двух лет с тех пор, как амбиции Родри едва не стоили жизни ей и Джейрену, они стали также единственной причиной, приведшей к безумию ее отца. Если Мудрецу удастся осуществить свои намерения, то по сравнению с этим ее трагедия покажется сущим пустяком — маленькой сноской в книге о блестящем восхождении лорнгельдов к славе.

— Можете верить в это, ваше светлость, если хотите, — наконец промолвила Атайя, пытаясь сохранить самообладание, — но умоляю вас осуществить эти намерения на своих землях. Прошу вас, позвольте Кайту самому выбрать свое будущее.

Мудрец раздраженно прикрыл глаза, недовольный тем, что принцесса оказалась так слепа при виде красочных картин, которые он нарисовал перед ней. Капризным движением руки он рассеял видение.

— Мы об этом уже спорили, и я устал от спора. Кайт — мои земли. Всегда были моими, несмотря на то, что король Фалтил прогнал оттуда моих предков. Однако у меня нет времени обсуждать с вами историю и теологию — займитесь этим со своими рэйкскими друзьями. Настало время действовать. Потребовать назад то, что и так принадлежит нам. И так как в последнее время у меня это неплохо получается, — заметил он дерзко, — то я не вижу никакого смысла останавливаться.

— В таком случае Кайту не остается ничего другого, как победить в этой войне.

— Если вы продолжаете настаивать, что не существует другого решения проблемы… Что до меня, то я вижу только один выход из этой неприятной ситуации. Лорнгельды будут править Кайтом. Вы можете присоединиться к нам, ваше высочество, — это ваш долг как колдуньи и как одной из Трелэйнов. Можете также продолжать бороться против меня, пока не будете повержены, и в книге истории от вас останется незначительное упоминание как о той, чья борьба потерпела поражение.

Атайя пристально вгляделась в непреклонные глаза Мудреца. Ни о каком компромиссе с этим человеком не могло быть и речи — что заставило ее думать, что она сможет вразумить его? Как она могла поверить, что возможно уговорить его изменить свои планы? Легче пешком перейти через реку, приказав волнам повернуть вспять.

— Идем, Атайя, — прошептал Джейрен. — Здесь мы ничего не добьемся.

Не встретив протеста со стороны Мудреца, Джейрен взял ее за руку и повел к воротам сада, где Курик ожидал их, чтобы проводить к выходу из усадьбы. Джейрен оглянулся назад — Мудрец и не думал следовать за ними.

— Но помни, Атайя Трелэйн, — зловеще добавил Мудрец, когда Атайя с Джейреном достигли железных кованых ворот, — в следующий раз я не позволю тебе уйти так легко.

Ледяная дрожь поползла по спине и заставила принцессу содрогнуться. Она была уверена: именно на это Мудрец и рассчитывал.

Курик сопроводил супругов к воротам, пробормотал вежливые слова прощания и оставил их.

Атайя была удивлена тем, что им позволили уйти из усадьбы, но это еще раз доказывало, что Мудрец не видел в ней угрозы для себя. Как ни абсурдно это звучало, но Атайя была уязвлена. Тем не менее они не останавливались, пока не преодолели несколько миль к востоку от усадьбы, опасаясь, что их беспрепятственный уход не более чем искусно замаскированная западня.

— Их так много, Джейрен, — говорила принцесса позднее, отдыхая в щедрой тени ивы, растущей у дороги. Атайя упала в траву, массируя веки, — напряжение дня дало знать о себе жестокой головной болью, и каждое биение сердца вызывало новый ее всплеск. — Ранальф прав. Люди Мудреца превосходят нас не только числом — они лучше организованы и обучены. Мои люди разбросаны по всему Кайту, и среди них много новичков — самые подготовленные колдуны обрели свои магические силы всего год или два назад. Может быть, у нас и есть сторонники, — закончила она угрюмо, — но это не армия.

Джейрен порылся в сумке в поисках сыра, которым они смогли бы немного подкрепиться, затем разделил маленький кружок на двоих.

— Значит, мы должны создать из них армию. Честно говоря, у нас просто нет другого выхода.

Атайя задумчиво жевала сыр. Раньше она и представить себе не могла, что сможет на самом деле принять эту идею, теперь все более укоренявшуюся в голове. Однако чем дольше принцесса размышляла над этим, тем больше ей казалось, что у них действительно нет других вариантов.

Самое поразительное, подумала она, что это и вправду может сработать.

— Нет. Есть еще одна возможность… хотя я никогда не думала, что когда-нибудь выберу ее.

Джейрен критически посмотрел на нее.

— Мне не нравится, как ты говоришь это.

Внезапно головная боль Атайи улетучилась под напором растущего возбуждения.

— Если ты должен сражаться с врагом, но у тебя нет армии, что необходимо сделать?

— Я думаю, следует нанять армию, — с сомнением отвечал Джейрен. — Но у нас нет денег…

— Так, что еще? — прервала его принцесса, и ее глаза засияли.

Джейрен остановился, постепенно начиная понимать, чего она от него добивается.

— Или… вступить в союз с тем, у кого эта армия есть.

— Вот именно!

Джейрен с унылым видом прислонился к массивному стволу ивы.

— Не так быстро, Атайя. Осфонин, может быть, и готов приютить некоторых из Трелэйнов при случае, но не думаю, что он захочет предложить тебе свои войска. Даже если ты попросишь его об этом. Он терпеть не может Дарэка и…

— Я говорю не про Осфонина.

Почувствовав внезапный прилив энергии, Атайя вскочила на ноги и отряхнула с юбки пыльную траву.

— Завтра нам нужно нанять карету, — сказала она, быстро пересчитывая деньги в кошельке. Затем обернулась на восток, в глазах принцессы читалась целеустремленность. — В следующий раз мы должны выглядеть достойно.

 

Глава 8

Карета накренилась вправо, качнувшись на ухабе булыжной мостовой, что вела через центр Делфархама к королевскому дворцу. Попав с помощью перемещения в деревню Фекхам, расположенную недалеко от столицы, Атайя и Джейрен пешком добрались до городской окраины и наняли карету до центра Делфархама. Сначала кучер оглядел их с циничным видом, выражая сомнение в том, что двое простолюдинов — по виду работники с ближайших соляных копей — смогут заплатить ему, и потребовал плату вперед. Однако серебро, которое Атайя вложила в его ладонь, быстро усмирило возницу, как и обещание добавить монет, если он доставит их в замок к полудню. Атайя знала, что в такой погожий день, как сегодня, Дарэк может закончить дела пораньше, чтобы провести остаток дня на заливе на своей прогулочной барке.

Сидящий напротив Джейрен то и дело принимался выстукивать ногой некий беспорядочный ритм. Время от времени он с беспокойством отдергивал занавески на окне и выглядывал наружу, словно опасаясь неведомых преследователей.

— Ты очень взволнован, — заметила Атайя, чувствуя, что и ее состояние далеко от спокойного.

— У меня для этого есть основания, — пробормотал Джейрен, задергивая занавески. — Это твой дом, Атайя. Ты выросла здесь. Мне довелось трижды побывать в замке Делфар, причем дважды я оказывался в его подземельях. Прости, если я не очень-то верю, что нас ожидает теплый прием.

Атайя сжала его руку — ладонь была влажной, как и ее собственная.

— Тогда ты еще не был членом королевской семьи.

Джейрен приподнял светлую бровь.

— Очевидно, это должно успокоить меня?

Карета остановилась в нескольких ярдах от железной решетки южных ворот замка. Спустя несколько ударов сердца Атайя услышала, как заскрипели по гравию ботинки приближающегося стражника.

— Думаешь, у нас получится? — прошептал Джейрен.

— Должно получиться, — тряхнув головой, отвечала принцесса, не желая признавать другой возможности. — Может быть, Дарэк упрям и воспринимает некоторые вещи весьма ограниченно, но он не глуп. Если он откажет мне, поодиночке мы не сможем победить Мудреца. — Она лукаво посмотрела на Джейрена. — А не кажется ли тебе, что для подобных вопросов несколько поздновато?

Атайя скрыла собственные опасения и отдернула занавески, представ перед стражником. Принцесса узнала человека, приближавшегося к ним, — лейтенант Бернс, правая рука капитана Парра.

— Назовите цель…

Стандартный вопрос так и остался висеть в воздухе.

— Доброе утро, лейтенант, — сердечно поздоровалась Атайя, словно ничего не могло быть естественнее ее нежданного визита. — Я хочу видеть короля.

Лейтенант Бернс медленно отступил, уставившись на нее, словно увидел самого короля Кельвина, восставшего из могилы. Лицо стало бледным, по цвету напоминая полную луну на фоне темно-красного мундира.

— К-капитан, — позвал он нетвердым, чуть громче писка голосом. — Капитан Парр!

Его недовольный командир покинул прохладное убежище сторожки и подошел к ним, щурясь от полуденных лучей солнца.

— Какого дьявола…

Как и лейтенанту Бернсу до него, Парру так и не довелось закончить свою мысль.

— Назад! — закричал он, толкая Бернса обратно к сторожке. — Не позволяй ей дотронуться до тебя! Это может быть ловушкой…

Капитан начал возиться с ножнами на поясе, и Атайя тем временем внутренне сосредоточилась, собирая дремлющие силы для отражения непрошеного нападения корбала. Она сжала руку Джейрена, молчаливо прося его держаться сколько сможет. Возможно, этот корбал окажется не слишком большим — немногие стражники могут позволить себе иметь оружие даже с мелкими корбалами, — тогда Джейрен не будет сильно страдать, пока они не попадут во дворец.

Несмотря на волнение, делавшее его пальцы неуклюжими, капитан все-таки сорвал кожаные ножны с меча и направил рукоятку, отделанную корбалом, навстречу ярким солнечным лучам.

Очевидно, он ожидал какой-нибудь реакции. Когда ничего не произошло, капитан нервно сглотнул. А в мозгу Атайи звучал гул корбала и ее собственное бормотание, противостоящее ему. Принцесса даже попыталась улыбнуться капитану, словно потакая капризам чудаковатого родственника. Она пальцем коснулась рукояти меча и осторожно отвела оружие от себя.

— Вообще-то мы спешим, капитан.

Побледнев, Парр опустил бесполезный меч.

— И вы тоже, — прошептал он.

Атайя уловила дрожь в его голосе, продолжая в то же время бороться с корбалом, обращая слова к самому сердцу кристалла. Я ничего не чувствую. Ты не можешь ничем навредить мне. Я знаю твой секрет, и тебе не одолеть меня.

Карета сдвинулась с места, когда Джейрен переместился ближе к двери. Он улыбнулся капитану, словно тот был его лучшим другом, а не человеком, виновным в смерти его доверенного слуги и чуть не ставшим причиной его собственной.

— Не будете ли вы так добры сообщить его величеству, что мы здесь? — спросил он, с холодным достоинством встречая ненавидящий взгляд Парра.

Даже Атайя взглянула на Джейрена удивленно — она не сразу поняла, что он сделал. Чтобы не дать врагам обнаружить, что он не может противостоять корбалам, как Атайя, Джейрен наложил на себя запечатывающее заклинание, совершенно уверенный, что, как только они окажутся вне опасности, Атайя освободит его.

К тому времени другие стражники и любопытствующие слуги собрались вокруг кареты на безопасном расстоянии, возбужденно перешептываясь. Все здесь знали принцессу. Пожилая прачка во внутреннем дворике за сторожкой, увидав Атайю, уронила корзину с чистым постельным бельем прямо в грязь. Кучер воззрился на принцессу в ужасе, внезапно осознав, что может грозить ему за то, что он посмел привезти ее сюда.

— Его величество ожидает вас? — с сарказмом поинтересовался Парр, стремясь хотя бы восстановить потерянное самообладание.

— Сомневаюсь, — отвечала Атайя, рассеянно улыбнувшись. — Очень сомневаюсь. — Она постучала по крыше кареты костяшками пальцев. — Эй, кучер, подвези нас вон к тем дверям.

Стражники позволили карете проехать в ворота, сомневаясь, что смогут запретить Атайе проследовать туда, куда она намеревалась. Однако капитан Парр следовал за ними по пятам, исполненный решимости не дать парочке колдунов улизнуть.

Кучер с облегчением вздохнул, когда Атайя и Джейрен вышли из кареты, явно довольный тем, что избавился от своих печально знаменитых пассажиров. Не дожидаясь, пока стражники найдут предлог задержать его, он щелкнул вожжами и с грохотом выехал со двора, даже не вспомнив о дополнительной плате, обещанной Атайей.

— Вам не обязательно сопровождать меня к королю, — заметила принцесса капитану. — Я знаю дорогу.

— Я провожу вас, — прорычал он в ответ. Атайя понимала, что под маской презрения скрывается отчаянное желание узнать, зачем она здесь и что в связи с этим следует предпринять капитану. — Король на Совете. Следуйте за мной.

Говоря откровенно, не принцесса шла за капитаном, а капитан следовал за ней, так как Парр не пожелал повернуться к Атайе спиной ни на мгновение. Принцесса взглянула на меч в его руке — корбал был спрятан в кожаном футляре, стало быть, она сможет использовать защитное заклинание, если капитан осмелится применить меч. В то же время она чувствовала, что капитан Парр настолько заинтригован ее неожиданным появлением, что не причинит ей вреда, если только не получит прямого приказа от короля — а принцесса искренне надеялась, что если король и даст подобное указание, то прежде хотя бы выслушает ее.

Втроем они вошли в замок, представляя со стороны неожиданное зрелище, затем проследовали через Большой зал к комнате Совета. Слуги и придворные, узнававшие принцессу, все как один при виде ее замирали в изумлении. Однако многие представители кайтской знати остались безучастными, не удосужившись пристальнее взглянуть на женщину в домотканом платье и крестьянском плаще.

В прихожей перед комнатой Совета находились двое стражников, подобравшихся при виде своего командира, но тут же напрочь забывших о необходимости сохранять осанку, увидев, кто пришел вместе с ним. Несмотря на двойные двери, Атайя могла слышать пронзительные голоса разгневанных мужчин, доносившиеся из комнаты Совета.

Капитан Парр миновал стражников и без стука вошел в комнату. Тут же Атайя услышала голос своего брата, громко распекающего его за неожиданное вторжение. Далее послышался приглушенный голос самого капитана, а затем в комнате повисло жуткое молчание.

— КТО?!

Атайя ухмыльнулась, подозревая, что крик Дарэка услышали в другом конце города.

В этот момент принцесса, никем не удерживаемая, вошла в дверь. При взгляде на джентльменов с вытаращенными глазами, сидящих за украшенном эмалью столом и оцепеневших при ее появлении, Атайя едва смогла удержаться от снисходительной усмешки, адресованной себе самой.

Поздравляю, Атайя, — сказала она себе с оттенком гордости. — Без сомнения, это самый впечатляющий выход в твоей жизни.

— Доброе утро, Дарэк, — сердечно поздоровалась она, склонив голову. — Милорды — члены Совета. — Затем взгляд ее помрачнел, натолкнувшись на облаченного в черную мантию мужчину, стоящего по правую руку от короля. — Архиепископ Люкин.

Дарэк медленно поднялся на ноги, не в силах отвести взгляд от Атайи, но когда он двинулся по направлению к ней, Люкин поспешно преградил ему путь.

— Назад, ваше величество! — театрально вскричал он, схватив кожаный кисет, висящий на поясе и, несомненно, содержащий внутри корбал. — Я защищу вас от…

— Бесполезно, — произнес капитан Парр, его нижняя губа непроизвольно скривилась. — Я уже пытался. Похоже, что ей известен тот же трюк, что использовали сарские колдуны в Эри-стоне.

Не обращая внимания на взволнованное бормотание членов Совета, Атайя отвела взгляд от перепуганного архиепископа и обратила его к Дарэку, словно в комнате, кроме них двоих, не было никого другого. Как ни странно, но сейчас, после того как прошел первоначальный шок, вызванный ее появлением, на фоне своих советников Дарэк казался наименее удивленным. Словно он, как и Мудрец до него, ожидал появления принцессы, не зная лишь точного места и времени встречи.

Дарэк, однако, воспринял исполнение собственных пророчеств с гораздо меньшим энтузиазмом, чем Мудрец.

— Ваше величество, могу я побеседовать с вами наедине? — официальным тоном поинтересовалась Атайя, стараясь ничем не задеть самолюбия короля. Она не сделала попытки приблизиться к нему, уверенная в том, что малейшее ее движение будет истолковано как угроза. — Речь пойдет о Мудреце с Саре.

— Никто в этом и не сомневается, — проворчал Люкин, предостерегающе положив руку королю на плечо. — Не слушайте ее, ваше величество. Этот Мудрец — всего лишь один из ее пособников. А ее появление здесь — уловка, направленная…

Дарэк закрыл глаза и раздраженно вздохнул.

— Заткнитесь, Джон! — Он стряхнул руку архиепископа с плеча, словно комок грязи. — Прочь с моего пути!

Челюсть Люкина отвалилась, словно налитая свинцом.

— Архиепископ, проведите Совет без меня! — резко приказал Дарэк. — Я побеседую с Атайей в комнате для личных аудиенций.

— Ваше величество, я не могу позволить вам…

Дарэк в холодном бешенстве развернулся к нему.

— Не ваше дело позволять мне что-либо! — рявкнул он.

Глаза Атайи расширились — ей никогда не доводилось слышать столько злобы в голосе брата… за исключением, пожалуй, тех случаев, когда он беседовал с ней самой.

Оставив лишившихся дара речи архиепископа и членов Совета за спиной, Дарэк направился к выходу. Дойдя до прихожей, король резко остановился, осознав вдруг, что Атайя пришла не одна.

— Что он здесь делает? — резко спросил он, грубо ткнув пальцем в направлении Джейрена.

Джейрен склонил голову перед королем — достаточно вежливо для человека, повстречавшего того, кто уже дважды пытался убить его, и пробормотал краткое приветствие, которое Дарэк проигнорировал. Король бросил недовольный взгляд на Атайю и начал закипать от гнева, гораздо более огорченный присутствием Джейрена, чем самой принцессы.

— Сесил писала мне о твоем… Не могу поверить, что ты…

— Мы не пригласили тебя на свадьбу, — остановила его Атайя, — но, откровенно говоря, ты бы вряд ли пришел.

Дарэк издал горлом хриплый звук и направился к комнате для личных аудиенций, бесцеремонно махнув рукой капитану и своим нежданным гостям, приглашая их следовать за собой.

— Ты останешься здесь, — приказал он Джейрену, дойдя до маленькой приемной рядом с комнатой для личных аудиенций.

Король указал на деревянные скамьи, где сидели прочие просители в ожидании приема у короля — никто из них не выразил особой радости по поводу того, что им предстоит находиться в одном помещении с печально известным колдуном.

— Капитан, я хочу, чтобы вы следили за ним. Но не убивайте, — добавил Дарэк, уверенный, что Парр именно так и поступил бы, если бы не получил обратного приказа. После паузы король счел нужным уточнить приказание. — Следите также, чтобы никто другой не тронул его.

Последний луч надежды погас в глазах Парра.

Прежде чем покинуть Джейрена, Атайя коснулась его руки, словно в жесте прощания.

— Aperi potentiam, — прошептала она, освобождая Джейрена от запечатывающего заклинания.

Принцесса не верила в то, что капитан Парр подчинится приказу своего короля — даже хорошо натренированная охотничья собака не способна устоять перед сочным барашком, брошенным к ее лапам, несмотря на приказ хозяина, — и, может быть, Джейрену еще пригодятся его защитные заклинания.

Принцесса вошла за братом в залитую солнечным светом комнату и плотно закрыла за собой дверь. Пока Дарэк наливал себе стакан вина, чтобы успокоиться, Атайя оглядывала знакомую комнату, с особой остротой ощущая, свидетелями сколь разных событий довелось стать этим обшитым панелями стенам. Именно здесь она получала бесконечные выговоры от отца, здесь же невольно стала причиной его смерти, сюда ее привели во время последнего пленения, и Дарэк настаивал, чтобы она остановила свой крестовый поход.

Сегодня ее брат выглядел гораздо менее уверенным в себе, возможно, он, как и Атайя, наконец-то осознал, какие бедствия грозят его королевству. С запозданием король предложил Атайе чашу вина. Раньше принцесса засомневалась бы, принять ли предложение, подозревая брата в желании отомстить за поступок Николаса, но сегодня любезно согласилась.

— Не думаю, что имеет смысл спрашивать, зачем ты пришла, — сказал король, устало развалившись в удобном кресле возле окна.

Странно, но казалось, он совсем не опасается ее. Конечно, он был с ней резок, но принцесса почувствовала, что Дарэк ведет себя так скорее по привычке, чем испытывая истинное негодование. И гораздо более чем когда-либо, отметила Атайя, король выглядел смиренным. Усталым. И, возможно, несколько отчаявшимся.

— Сарские колдуны свирепствуют в моих западных графствах — что-то нужно делать с этим, не так ли? — продолжил король, в рассеянности проливая вино мимо оловянной чаши.

Атайя присела на резную скамью из орехового дерева напротив брата, подобрав свои потрепанные юбки.

— Я разговаривала с ним вчера в Надьере. Пыталась убедить его вернуться на Саре, но он отказался. Мудрец непреклонен.

— Колдуны — народ упрямый. — Дарэк остановился, ожидая возражений, но напрасно. — До твоего появления на Совете мы обсуждали, что предпринять против него.

Король не сказал, пришли ли они к какому-либо решению, но, судя по гневным голосам, доносившимся до нее, пока принцесса ждала, что Парр доложит о ее приходе, это казалось маловероятным.

— Однажды я уже говорила тебе, что Мудрец абсолютно убежден в том, что ему суждено править Кайтом. Его культ основан на вере, что колдуны призваны властвовать над миром по праву владения магической силой. И, будучи их вождем, Мудрец считает себя мессией.

— А я думал, быть мессией — твоя работа.

И снова король ждал возражений, и опять напрасно. Сегодня Атайя не собиралась вступать с ним в спор.

— Дарэк, хоть раз в жизни мы можем поговорить разумно?

Король отхлебнул вина. Он что-то пробормотал в свою чашу, вероятно, это можно было счесть согласием.

— Мне известно, что Мудрец захватил Эристон и Надьеру, — продолжила принцесса, — но мы оба знаем, что он на этом не остановится, даже если не получит поддержки.

— Знаю. — Дарэк беспокойно задвигался в своем кресле. — Мои люди дважды пытались сражаться с ним, но ты наверняка слышала, какая ужасная неудача постигла их. То, что случилось в Эристоне, было достаточно плохо, но Надьера! Сарцы сокрушили войска, даже не дав им подойти достаточно близко, чтобы попытаться использовать корбалы. И какой теперь прок в проклятых кристаллах? Его люди, да и ты, по всей видимости, — добавил Дарэк, нахмурившись, — теперь знаете, как противостоять им. А ведь это наше единственное оружие.

— Да, это так, — согласилась принцесса. — Пока.

Дарэк закатил глаза, раздраженный ее загадочным ответом.

— Итак, чего же ты хочешь от меня? Я не владею магическими заклинаниями, чтобы противостоять Мудрецу. Или ты пришла предложить условия капитуляции?

— Я пришла предложить помощь. Ты хочешь, чтобы Мудрец покинул Кайт. Я тоже хочу этого. — Атайя подалась вперед, ловя его взгляд. — Я предлагаю объединить наши силы и вместе добиться победы.

Дарэк медленно заморгал, словно сова.

— Не могу поверить собственным ушам. Ты предлагаешь мне союз?

— Если мы объединим наши силы, Мудрецу будет противостоять уже не разрозненное, а объединенное королевство. За Кайт будут бороться уже не три силы, а две — и мы с тобой принадлежим к крупнейшей из них. Наш единственный шанс получить перед Мудрецом какое-то преимущество — перестать сражаться друг с другом.

Дарэк продолжал пристально изучать ее, ища подвоха, — от колдуньи король вполне мог ожидать любого обмана.

— Что именно ты предлагаешь?

— У тебя есть армия. Она организована и хорошо обучена. У меня — мои последователи, но они разбросаны и вынуждены скрываться. Если мы объединим моих колдунов с твоей армией, у нас появится реальная возможность одолеть Мудреца.

Дарэк фыркнул.

— Мои люди никогда не будут сражаться вместе с колдунами. — Он неопределенно махнул рукой в направлении приемной. — Все, чего можно ожидать от капитана Парра, так это того, чтобы он не убивал твоего мужа прямо на месте.

— Если ты прикажешь им, у них не будет другого выбора. Послушай, Дарэк. Мудрец уже захватил одно из крупнейших графств Кайта, причем без особенных усилий. Ежедневно он нанимает все новых людей — тех, кто хочет вернуть назад отобранное у них. Я не могу бороться против него, если вынуждена все время думать о том, как прикрыть свою спину от Трибунала, а тебе никогда не выиграть войну против колдунов без моей помощи.

— Ты шантажируешь меня?

— Думай, как хочешь, но все, что я сказала, — правда. Да и собственно говоря, разве на мою корону покушается Мудрец?

Дарэк задумчиво пожевал губами, стараясь найти в ее плане какой-нибудь изъян.

— А как насчет корбалов? Если сарцы знают, как противостоять кристаллам, Мудрец будет использовать их для борьбы с нами. Захотят ли твои хваленые колдуны по доброй воле испытать силу корбалов? Если нет, я снова останусь ни с чем.

— Большинство его людей не могут противостоять кристаллам, — ответила Атайя. — Держу пари, тогда в Эристоне твоими людьми искусно манипулировали, показав им единственного колдуна во всей сарской армии, который может устоять против корбала. Но у тебя не было возможности обнаружить это, и уж конечно, в интересах Мудреца заставить тебя поверить в то, что большинство колдунов его армии умеют справляться с корбалами. Я могу противостоять корбалам, это правда, но я обладаю очень большой магической силой.

Дарэк иронически указал на дверь приемной.

— А как же он…

— Боюсь, Джейрен использовал другую уловку, — признала она, чувствуя, что Дарэк не станет использовать против него это знание. Что же касается остальных… — Надеюсь, ты не станешь рассказывать об этом своему капитану.

Атайя подняла бокал, который до того едва пригубила, и делала несколько глотков превосходного эваршотского вина, чтобы смочить пересохшее горло. Хотя принцесса и понимала, что слова ее произвели на Дарэка определенный эффект, она все еще беспокоилась. Слишком многое сегодня поставлено на карту.

— Все разговоры о важности умения противостоять корбалам сильно преувеличены, — продолжила Атайя, стремясь развеять его страхи. — Если я знаю, как победить боль, вызываемую корбалами, это вовсе не означает, что у меня всегда получается. Я просто должна быть готова. — Заметив озадаченный взгляд Дарэка, она добавила: — Это нечто вроде щита — железо не спасет меня, если во время удара врага щит будет опущен. К тому же в этот момент я не могу колдовать. И никто из колдунов не может. Противостояние корбалу требует слишком большой концентрации. Подозреваю, что, если ты расспросишь капитана Парра, он расскажет, что его солдаты убрали кристаллы до того, как были повержены колдунами с помощью магии.

Соглашаясь с ней, Дарэк ограничился кивком, мысли его заняты другим.

— Почему ты не хочешь победы Мудреца? — резко спросил он. — Он же почти предложил тебе корону.

— Не почти, — поправила она, — а предложил. Но ценой рабства для Кайта. — Атайя встретила язвительный взгляд брата. — Я выступала только против преследований моих людей. Я никогда не хотела твоей короны, несмотря на то, что Люкин и подобные ему пытаются тебе внушить.

После того как Дарэк некоторое время размышлял над ее словами, он отставил чашу и отошел к нише окна с видом на море. Король позволил ветру взъерошить его редеющие волосы, неотрывно глядя на волны, словно пытаясь разглядеть в их движении подсказку, как ему следует поступить. Внезапно он обернулся к Атайе, словно решив отослать ее с глаз долой, затем с усилием, вызванным внутренней борьбой, снова повернулся к ней спиной. Дарэк не хотел ее помощи — принцесса прекрасно понимала это, — но он отчаянно нуждался в ней, и это противоречие мучило его.

Когда король снова заговорил, было видно, что каждое слово дается ему с большим трудом:

— Полагаю, у тебя есть… условия?

Атайя заглушила вспышку радости. Сейчас следует ступать очень осторожно. Все, чего она добивалась, почти у нее в руках, но может улетучиться, если действовать слишком быстро. Дарэк — человек гордый, необходимо, чтобы он почувствовал, что его участие в происходящем будет не меньшим, чем ее.

— Прежде всего я прошу тебя распустить Трибунал. Я знаю, ты никогда до конца не поддерживал его методов, и если мы будем работать вместе, нет никакого смысла позволять ему преследовать моих людей.

Дарэк рассеянно кивнул, не поддержав, но и не отвергнув ее просьбу.

— Что еще?

Атайя сглотнула, горло словно присыпало песком, несмотря на вино, которое она пила.

— Я хочу также, чтобы церковь прекратила насильственное применение обряда отпущения грехов. Я не могу помешать архиепископу Люкину, когда он проповедует против нас, если таково его желание, не могу также остановить тех, кто хочет пройти через обряд, если они действительно выбрали этот путь. Но я против того, чтобы отпущение грехов применялось ко всем колдунам против их воли. Кроме того, — добавила она, — пока идет война, мы нуждаемся в каждом колдуне.

И снова Дарэк неопределенно кивнул.

— Еще что?

— Еще я хочу, чтобы в Кайте было разрешено обучение магии. Нет никакого смысла в отмене обряда отпущения грехов, если лорнгельдам будет запрещено обучаться магии.

Брошенный искоса взгляд Дарэка был мрачен.

— Итак, ты просишь о том, чего всегда добивалась.

— По сравнению с тем, чего хочет Мудрец, — отвечала Атайя, — я прошу не так уж много. Если мы победим, лорнгельды получат свободу, а ты сохранишь свой трон… не говоря уже о жизни. Мудрец уже пытался отнять ее у тебя, — напомнила принцесса. — И попытается снова.

Дарэк, прислонившись к подоконнику, смотрел на сестру долгим изучающим взглядом. Атайя испытывала странное чувство, как будто бы они были разлучены с рождения и сейчас Дарэк пытается отыскать в ее лице знакомые черты. Он видел в ней уже не своевольную маленькую девочку, а взрослую женщину, пусть и облаченную в крестьянскую одежду, но столь же страстно, как и он сам, обеспокоенную судьбой королевства и его граждан. Что из того, что они представляли себе это будущее по-разному?

— Дарэк, мы никогда не были особенно близки друг другу. Но это не значит, что сегодня мы не можем объединиться, — иначе мы потеряем все, что имеем.

Дарэк вздохнул. У него не было выбора, кроме как принять ее предложение, и оба они знали об этом. Тем не менее король считал, что его положение вовсе не столь отчаянное, чтобы так легко дать Атайе все, о чем она просила.

— Мы еще обсудим твои условия поподробнее. Пока я принимаю их, но в дальнейшем все будет зависеть от того, покажут ли твои люди себя надежными союзниками. Когда война будет завершена, мы пересмотрим наше соглашение. Полагаю, мы оба интересованы в этом.

Атайя внимательно изучала Дарэка, пытаясь найти в его словах скрытый смысл. Он не обещал хранить ей верность после того, как использует ее людей в борьбе с Мудрецом, но по крайней мере не отверг ее предложение окончательно. Большего от этого ненадежного союза Атайя не ожидала и потому была вполне довольна.

Дарэк сцепил пальцы и принялся беспокойно перебирать ими.

— У меня тоже есть условия. Не знаю, где ты прячешь его, но я хочу, чтобы ты доставила Николаса сюда, где я смогу приглядывать за ним. Я не причиню ему вреда, но ведь он пытался убить меня — пусть и непреднамеренно, — поэтому Николас должен находиться под моей опекой, чтобы я мог контролировать его.

На мгновение Атайя задумалась. Николас не сможет оставаться на попечении Адама вечно, да и мастер Хедрик заверил ее, что вряд ли Николас сможет навредить Дарэку сейчас, когда основная сила заклинания Мудреца уже побеждена. Да и к тому же Делфархам — дом Николаса. Наконец, в глубине души Атайя верила, что Дарэк не будет наказывать брата.

— Я могу послать за ним Джейрена сегодня же вечером, — предложила она. — Но если я сделаю это, ты освободишь лорда Джессингера? Он стар и слаб и не представляет для тебя угрозы. Да и Сесил просила об этом.

Дарэк удивленно уставился на нее — он совсем забыл о своем старом советнике.

— Хорошо. — Его взгляд стал холодным. — Наверное, я отошлю его в Рэйку, чтобы он составил ей компанию… и отвез игрушки Мэйлена, о которых она просила. Я сам собирался отослать их несколько дней назад, но потом решил приложить письмо…

Он не закончил фразу, но этого и не требовалось. Атайя и так поняла, о чем подумал Дарэк. Но я не знаю, что написать ей.

Раз уж король был настроен прощать, Атайя решила, что следует подумать и о себе.

— Да, и вот еще, формально я по-прежнему вне закона. Если мы будем работать вместе, наверное, стоит…

— Да-да, полагаю, ты права, — проговорил король, поглощенный своими мыслями. — Набросать помилование — это не займет много времени. Временное помилование, — добавил он.

— И еще я была бы очень благодарна, если бы ты восстановил Кейла Эвана в его прежней должности в гвардии — если он захочет вернуться.

Дарэк наморщил брови — он еще не рассердился, но был близок к этому.

— Чего еще ты потребуешь?

Атайя немного сбавила темп — не стоит пытаться получить так много сразу.

— Это всего лишь просьба. Если мы решили сражаться вместе, следует покончить с прошлым.

Дарэк невесело рассмеялся.

— Я полагаю, следующее, о чем ты попросишь, — это отлучение от церкви архиепископа Люкина.

— Нет, — отвечала Атайя, пожалуй, более твердо, чем он ожидал. — Я буду считать себя частью его церкви, когда он примет меня такой, какая я есть. Не раньше.

Дарэк неприятно фыркнул, но ничего не ответил. Последовало молчание, затем Атайя смиренно склонила голову.

— Что еще я могу сделать для тебя?

— Просто постарайся внушить своим людям, что теперь они подчиняются мне, а не тебе.

— Я скажу им.

Он поднял палец, и рубиновое кольцо сверкнуло в солнечном свете.

— Это и тебя касается.

— Я понимаю.

— И вот еще… — Король поморщился и развернулся к сестре спиной. Дарэк определенно не хотел обращаться к ней с подобной просьбой, но ничего не мог с собой поделать, несмотря на гордость. — Сесил… — начал он, с отсутствующим видом крутя кольцо на пальце, словно оно внезапно стало тесным. — Она не отвечает на мои письма. Но я считаю, что ей следует вернуться… если бы ты попросила ее…

Атайя сделала шаг вперед.

— Возможно. Но сейчас война, Дарэк, — признает это Мудрец или нет. Мне кажется, Сесил и детям будет безопаснее там, где они находятся, — особенно Мэйлену.

Дарэк тяжело вздохнул, глядя на море — оно вело в Рэйку и в тот город, куда бежала его семья.

— Понимаю. Просто подумал… ладно, не важно. — В глазах застыло сожаление. Дарэк был слишком горд, чтобы признать, как недостает ему жены и детей. — Моя дочь… она повзрослела на год.

Атайя вспомнила, что видела девочку только раз во время секретного посещения Сесил прошлой осенью.

— Лилиан всем довольна и счастлива, Дарэк. Она очень красивая — вылитая мать.

Дарэк кивнул, явно удовлетворенный услышанным.

— Мне следует рассказать обо всем Совету, — внезапно сказал он, сбрасывая меланхолию. Король одним глотком осушил чашу. — Кровь Господня, они будут взбешены. Не удивлюсь, если вскоре услышу слово «отречение».

— Да будет тебе известно, некоторые из моих людей тоже будут в ужасе от того, что я совершила. Я ведь даже не посоветовалась с ними, — призналась принцесса. — Просто не видела другого выхода.

— Совет решит, что ты заколдовала меня, — сказал Дарэк, направляясь к двери.

Это прозвучало как обвинение — он бросал ей вызов.

Атайя пожала плечами.

— Может быть, они скажут, что мы наконец-то отбросили наши разногласия ради блага Кайта?

— Почему они должны поверить тому, во что я сам не поверил бы час назад? — недоверчиво пробурчал Дарэк.

Атайя проводила брата, но у самой двери задержала его.

— Не забывай о том, что я готова предложить тебе помощь и совет, но знай — главный здесь ты. Ты — король Кайта, и я никогда не хотела изменить это.

Дарэк внимательно посмотрел на сестру, удивленный тем, что Атайя говорит это после того, как почти два года он добивался ее поражения, если не гибели. Однако сейчас король верил ей — принцесса видела это в его глазах — и ощущал смутный стыд за то, что раньше думал по-другому.

— Ступай. Совет ждет.

Он взялся на ручку двери.

— Не забывай, Атайя, — предостерег он сестру, взгляд вдруг стал подозрительным. — Возможно, мы и союзники, но далеко не друзья.

Несмотря на предупреждение, Атайя последовала за братом из комнаты для личных аудиенций, чувствуя, что сегодня одержала две победы сразу. Не только Кайт получил шанс противостоять вторжению Мудреца, но и принцесса ощутила, что сегодня стала Дарэку ближе, чем за все предшествующие годы. Не такое уж большое достижение — они никогда особенно не любили друг друга, — но сегодня каждый стал лучше понимать другого.

Однако если мы не начнем действовать, — подумала она, — все наше взаимопонимание вряд ли поможет нам.

* * *

Освещенный розовыми и оранжевыми закатными лучами Мудрец острова Саре сидел, скрестив ноги, на вершине холма неподалеку от ворот усадьбы в Надьере. Он возвышался словно остров в море широко раскрытых глаз своих последователей, жадно глядящих на него, как дети, поглощенные интересным рассказом.

Шестилетняя девочка молча стояла перед ним на коленях. Мать ее находилась рядом, глаза женщины были закрыты, в то время как Мудрец легкими прикосновениями проникал в мозг девочки. Его руки держали детскую голову, почти скрыв ее под своей массивной тяжестью, большие пальцы давили на глаза, обрамленные тонкими ресницами, вызывая у девочки легкое головокружение.

— Извини, дитя, — в конце концов произнес он, убирая руки. — Ты не отмечена Божьим знаком.

Нижняя губа огорченной девочки задрожала. Мать ее пробормотала слова благодарности и повела дочку прочь. Девочка старалась держаться мужественно, не позволяя себе расплакаться. Мать ее, напротив, обратила благодарственный взгляд к небесам, понимая, что в этом мире, где колдовство — не самая счастливая из судеб, ее дочери уже не суждено будет стать преследуемой и гонимой.

— Ваша светлость!

Курик прокладывал себе путь прямо сквозь толпу, его нежно-желтая туника резко выделялась на фоне потрепанных коричневых одежд.

— Только одно слово, — проговорил он с привычной опаской. — Наедине.

Хор недовольных голосов поднялся среди людей, собравшихся на холме.

— Нет, не уходи! — вскричал мужчина, пытаясь дотронуться до рукава Мудреца. — Я дожидался три дня, чтобы увидеть тебя!

— Пожалуйста, останься! — послышались десятки голосов.

— Я и так уже задержался дольше, чем должен, — миролюбиво отвечал Мудрец, поднимаясь на ноги, обутые в сандалии, и отряхивая траву с плаща винного цвета. — Не волнуйтесь, завтра я вернусь.

В летнем воздухе ощущалось легкое благоухание роз, когда они направились к усадьбе. Толпа за ними постепенно рассеивалась, подавленные крестьяне возвращались в свои временные палатки.

— Ну, — сказал Мудрец, приподняв черную как вороново крыло бровь, — то, что ты собираешься поведать, действительно так важно, чтобы отрывать меня от моих преданных сторонников?

Тон его был преувеличенно театральным и издевательским.

— Вести из столицы, ваша светлость.

Курик прочистил горло и уставился в траву, росшую рядом с тропинкой. Ему очень не хотелось становиться разносчиком плохих новостей.

— Что, эти новости настолько плохи, что даже твой скользкий язык не решается поведать их?

Чтобы успокоиться, Курик глубоко вдохнул ароматный воздух, словно глоток вина.

— Король Дарэк и принцесса Атайя заключили союз.

Мудрец отдернулся назад, словно натолкнулся на стену связывающего заклинания. Он воззрился с неприязнью на собеседника.

— Если ты решил пошутить подобным образом, — голос Мудреца был подобен грозному рычанию, — то это чертовски неудачная шутка.

— Нет, ваша светлость. Доверенный человек в Делфархаме услышал эту новость от королевских глашатаев сегодня после полудня и тут же передал мне. Принцесса и ее брат заключили перемирие.

Щеки Мудреца побагровели от гнева под стать цвету его плаща.

— Это невозможно! Они же ненавидят друг друга! Это же…

Он замолк, уставясь в пространство.

Курик приблизился на шаг.

— Ваша светлость?

— Нет, этого не может быть.

Мудрец схватился за ствол ближайшего кизилового дерева, словно его привычный мир внезапно накренился. Глаза будто остекленели.

— Ваша светлость? Вы больны? Мне сбегать…

— Дамероново пророчество…

Мудрец медленно обошел дерево, декламируя далеким нездешним голосом:

— Наше время придет, когда женщина, благословленная небом и землей, возглавит лорнгельдов и поведет их к славе. Ей суждено жить среди высших и среди низших и овладеть силой, невиданной со времен древности. В своих трудах получит она помощь, откуда не ждет, и войдет в золотой век великого короля-колдуна…

Он не закончил декламацию.

— Помощь, откуда не ждет, — повторил Мудрец, невидящими глазами глядя на заходящее солнце. — Помощь с неожиданной стороны! Дамерон предвидел это… а я — нет. — Он с силой ударил по стволу, причинив куда большую боль себе, чем дереву, затем его ярость прошла, и глаза подернулись дымкой стыда. — Первый среди слуг Господа не должен совершать подобных ошибок.

— Ваша светлость, эту строку пророчества не стоит понимать так буквально. Нельзя так…

— Довольно, Курик!

Мудрец расправил плечи — он словно пытался обрести потерянное равновесие после неудачного падения — и проследовал к усадьбе.

— Этот союз все усложняет, — вынужден был признать он. — Но никакой союз не остановит нас. Колдуну суждено править этими землями, и ни принцесса, ни ее старший брат здесь ни при чем. Наши последующие победы не будут так легки, как Эристон и Надьера. — Он тряхнул головой, откидывая назад гриву волос, как будто стремясь выбросить из головы остатки потрясения. — Что бы ни говорилось в пророчестве, нам следует позаботиться о том, чтобы поссорить этих двоих.

— То, что принцесса предпочла стать союзницей короля, лишний раз доказывает, что она никогда не присоединится к нам.

Мудрец помедлил с ответом.

— По доброй воле — нет.

Они миновали ворота усадьбы, едва заметив четкий приветственный салют часовых.

— Каковы будут ваши приказания? — спросил Курик.

Мудрец остановился в центре двора, оглядываясь вокруг так, словно впервые увидел свое новое владение.

— Думаю, я слишком задержался в Надьере. Завтра я назначу кого-нибудь управлять этой усадьбой в мое отсутствие. Я обещал, что это будешь ты, — напомнил он своему доверенному другу, — но пока я еще не стал неоспоримым правителем этих земель, я хочу, чтобы ты был рядом со мною.

Затем он оглядел башни усадьбы, сооруженные из известняка, всем своим видом показывая, что испытывает не слишком большую гордость от сознания того, что владеет ею.

— Возможно, пришло время обратить наше внимание на юг. Мне известно, что в Килфарнане у принцессы много последователей. Если мы выступим быстро, то будем там через несколько дней. И если колдуны в Килфарнане не захотят присоединиться к нам, — продолжил он, подняв глаза на Курика, — по крайней мере мы не допустим, чтобы они объединились с принцессой. Или с королем.

Курик кивнул, одобряя план своего господина.

— Да, ваша светлость.

Мудрец поплотнее закутался в плащ — солнце скрылось за горизонтом, и воздух стал свежее.

— Скажи командирам, что мы выступаем завтра утром. И постарайся, чтобы никто, кроме тех, кто должен, не узнал об этом, — добавил он, направляясь к своим покоям в северном крыле усадьбы. — Мы должны напасть на сторонников Атайи внезапно, чтобы они не успели подготовиться.

 

Глава 9

— Я отказываюсь выслушивать советы… колдуньи! — с досадой воскликнул правитель Таселя, пальцем показывая на Атайю, совсем как ребенок, недовольный болтовней товарища. — Это же противоестественно!

Правитель с несчастным видом приложил промокший платок ко лбу, его веселость быстро улетучилась в удушающей жаре середины июля. С самого утра, когда советники короля собрались в зале Совета, температура неуклонно повышалась, а предмет обсуждения еще больше увеличивал общую раздраженность.

Во взгляде Дарэка, напротив, отразился леденящий холод.

— Вы будете слушать, сэр, или покинете Совет. Навсегда.

Вызывающее выражение сползло с юного лица правителя, и он погрузился в угрюмое молчание.

Атайя заправила прядь волос под жемчужное украшение на голове, стараясь не взорваться от гнева. Вот уже десять дней она ощущала себя в зале Совета нежеланной фигурой, а упрямство советников возрастало с каждым днем. Даже призывы Дарэка к сотрудничеству мало помогали, так как большинство советников молчаливо полагали, что гораздо рискованнее иметь дело с колдунами, чем вызвать неудовольствие короля, не подчинившись его приказам. К тому же советники подозревали, что король отдает приказы, находясь под воздействием магических чар своей сестры. Как бы принцессе хотелось, чтобы Мозель Джессингер находился здесь, а не на полпути в Ат Луан. Он был единственным из членов Совета, кто из первых рук знал о том, какую угрозу представляет Мудрец, и, возможно, именно Мозель смог бы склонить советников к тому, в чем Атайя тщетно пыталась убедить их.

В отличие от кайтских лордов последователи Атайи в Кайбурне выразили осторожное желание присоединиться к новоиспеченному союзу. Не все колдуны готовы были с радостью довериться королю — Ранальф бурно выразил недоверие немедленно после того, как Атайя объявила новость. Однако понимание своего незавидного положения заставляло колдунов осознать, что им не одолеть Мудреца без посторонней помощи. У всех в лагере сложилось твердое убеждение, что, даже если Дарэк и отменит временные уступки, которые он даровал колдунам, положение лорнгельдов в Кайте вряд ли ухудшится по сравнению с теперешним.

— Итак, как я уже говорила, — продолжила Атайя, кивком головы поблагодарив Дарэка за поддержку, — вероятно, Мудрец уже знает о нашем союзе, и это заставляет его спешить. Мы уже получили разрозненные сообщения о том, что вооруженные люди продвигаются на юг от Надьеры. У нас больше нет времени сидеть здесь и обсуждать наши действия. Мы должны что-то предпринять, пока положение не ухудшилось. — Она ткнула пальцем в карту с позолоченным обрезом, расстеленную на столе. — Я снова предлагаю сосредоточить не менее семисот колдунов в центральных графствах, чтобы остановить продвижение Мудреца на восток.

— Я не желаю, чтобы проклятые заклинания произносились на моих землях, — пробурчал один из старейших лордов, чьи владения располагались в богатых областях центрального Кайта, но тут же умолк, поймав предупреждающий взгляд Дарэка.

— Использование колдунов лишь ухудшит наше положение, — жалобно проговорил лорд, сидящий слева от него. — Солдаты просто будут убивать наших колдунов, не отличая их от сарских. Они даже не заметят разницы. Если таковая имеется, — добавил он еле слышно.

— Местные лорды никогда не допустят этого, — произнес Люкин.

Он стоял у окна в стороне от прочих, демонстрируя этим свое глубокое неодобрение тому, что Атайя присутствует на Совете. Ни единой капли пота не блестело на лбу — вероятно, решила Атайя, архиепископ слишком упрям, чтобы позволить себе вспотеть, и, следовательно, столь же подвержен человеческим слабостям, как и все прочие.

— Еще как допустят, если я велю им, — резко ответил Дарэк. — Если же откажутся, это будет означать, что они признают себя врагами короны, и я, в свою очередь, получу право отобрать у них земли и титулы.

Атайя заметила, что некоторые из советников Дарэка беспокойно задвигались в креслах, прикидывая, как дорого может обойтись им сопротивление желаниям короля. Просто навлечь на себя королевский гнев — одно, а пострадать от тяжести королевского возмездия — совсем другое.

— Многие из кайтских лордов испытывают гораздо большее желание помочь нам, чем вы думаете, — подчеркнула Атайя. Она обращалась непосредственно к архиепископу, который, однако, избегал смотреть на нее, не в силах смириться скорее с ее существованием на свете, чем с фактом присутствия принцессы на Совете. — За последний год я беседовала с некоторыми из них, и они объясняли свой отказ помочь мне только нежеланием выступать против короля и боязнью преследований со стороны Трибунала. — Наконец-то она удостоилась быстрого и ядовитого взгляда. — Однако сейчас, когда оба эти препятствия устранены, пусть и временно, — добавила Атайя ради спокойствия Дарэка, — они с радостью помогут нам.

— Тем самым предав своего Бога, — пробормотал Люкин. Архиепископ обернулся к Дарэку, резко мелькнула его черная шерстяная мантия. — Я не могу допустить этого! Как духовный правитель этих земель я поклялся защищать свой народ от колдовства!

— А моя обязанность — защитить своих подданных от уничтожения!

— Что может быть важнее их душ?

Взгляд Дарэка стал ледяным.

— Джон, не пытайся бросить мне вызов…

— Может быть, я должен бросить вызов Богу? Его суд будет гораздо суровее. — В отчаянии архиепископ прижал кулак к серебряному ордену святого Адриэля, висевшему у него на груди. — Я счастлив, что святой епископ Адриэль не дожил до этого.

— Черт побери, Джон…

Разгоравшуюся ссору прервал часовой, тихо постучавшийся в дверь и затем возникший на пороге.

— Ваше величество, вы просили сообщить о прибытии принца Николаса. Он и его сопровождающие находятся в Большом зале.

— Хорошо, — выдохнул Дарэк, довольный тем, что их прервали. — Немедленно приведи их сюда. — Король поднялся на ноги. — Мы продолжим позднее, — объявил он, тоном давая понять советникам, что они могут быть свободны.

В то время как лорды покидали зал, как показалось Атайе, довольно возбужденные, Люкин вновь приблизился к королю, неотвязный, словно дурной запах.

— Ваше величество, я думаю, не следует выпускать принца за пределы замка. — Он многозначительно сверкнул глазами в сторону Атайи. — После того, что он сделал…

— Я постараюсь, Джон, — отвечал Дарэк, не глядя на него. — Ты уже высказал свое мнение по этому поводу достаточно ясно… и неоднократно.

От Атайи не укрылось горькое выражение, промелькнувшее в глазах Люкина. Принцесса подозревала, что ее брат никогда так часто не бросал вызов своему архиепископу, как за эти несколько дней, и, очевидно, подозрение, что ныне он уже не имеет того влияния на короля, которого всегда добивался, разъедало внутренности священнослужителя, словно личинки гнилое мясо. Пока дожидались прибытия принца Николаса, Атайя ощущала пронзительный взгляд Люкина. Архиепископ был убежден в том, что именно она целиком виновна в неуступчивости короля. Ему и голову не пришло бы, что Дарэк в последнее время просто демонстрирует большую приверженность духу правления короля Кельвина, все более уверенно неся королевский сан после слабого правления в начале царствования.

Джейрен и Николас первыми вступили в комнату в сопровождении бдительного капитана Парра. Глаза Джейрена отыскали Атайю, в них отразилось приятное удивление по поводу того, что она переоделась. Потребовав обратно свой гардероб, Атайя сменила потрепанную крестьянскую юбку на простое, но элегантное одеяние из бледно-голубого шелка, отделанное серебряной нитью. Недолгий союз с Дарэком был еще достаточно шаток, и она не хотела дразнить советников короля, появляясь на Совете в лохмотьях, в то время как ей были доступны гораздо более красивые наряды.

Как давно я не видел тебя такой прекрасной, — мысленно проговорил Джейрен.

Спасибо, я знаю, — безмолвно отвечала она, добродушно нахмурившись, затем пристально всмотрелась в лицо брата. — Как он?

Ответом на ее вопрос стало появление мастера Хедрика. Тот мимолетным движением приветствовал Атайю, не сводя глаз с принца, озабоченный тем, чтобы Николас не вышел из-под контроля в присутствии Дарэка. Вслед за Хедриком в дверях показалась неожиданная фигура графа Белмарра. Дарэк неопределенно кивнул ему, уверенный в том, что ранее встречал этого человека при дворе, но не в силах вспомнить имя. На Хедрика же король посмотрел как на незнакомца.

— Меня зовут Хедрик Макалиард, — любезно представился колдун, выступая вперед и отвешивая королю легкий поклон. — Я Верховный колдун короля Рэйки Осфонина.

Дарэк искусно скрыл удивление, лишь легкое подергивание губ выдавало его. Королю были известны имя и титул — это был тот самый колдун, который предсказал Атайе ее судьбу, тот, кто помогал ей развивать свой магический потенциал. И, наконец, это был колдун, которого Дарэк, находись он в более злопамятном и мстительном расположении духа, должен был обвинять во всех напастях, обрушившихся на его королевство в последнее время. Пользуясь своим королевским саном, Дарэк бесцеремонно рассматривал старика, вглядываясь в его мудрые глаза, оценивая покрой мантии и сучковатый посох из вишневого дерева и находя его вид гораздо более безобидным, чем он мог ожидать.

Архиепископ Люкин, стоявший в углу рядом с капитаном Парром, глядел на старого колдуна с той степенью отвращения, которой обычно удостаивал нищих попрошаек, вечно загрязняющих своим присутствием ступени собора Святого Адриэля. Если он, прелат Делфархама, был первым среди слуг Господа, то мастер Хедрик, самый известный из колдунов, являлся первым слугой дьявола.

— Прошу прощения за то, что мы задержались, — сказал Хедрик, прислоняя свой посох к столу Совета. — Мы могли бы приехать еще несколько дней назад, но вынуждены были двигаться медленно, чтобы не расстраивать принца. Путешествия вредны ему. Я присматриваю за ним, — объяснил он, стремясь развеять замешательство, отразившееся на лице короля. — Так как заклинание Мудреца все еще проходит сквозь его мысли, словно нить, принц нуждается в постоянном присмотре — нельзя допустить, чтобы он снова впал в безумие.

— Проходит сквозь его… что?

— Я объясню, когда у вас будет свободное время. А сейчас, — сказал Хедрик, подталкивая Николаса вперед, словно ребенка, — мне кажется, его высочество желает что-то сказать.

Николас неохотно выступил вперед, голова слегка опущена, он был похож на щенка, боящегося получить неожиданный удар ногой. Принц посмотрел сначала на Дарэка, затем на Атайю и глубоко вздохнул.

Атайя внимательно вглядывалась в Николаса. Признаки его потерянной сущности, несомненно, присутствовали, но теперь они представляли собой всего лишь слабые тени, отбрасываемые заклинанием Мудреца, словно редкие солнечные лучи, пробивающиеся сквозь тучи на пасмурном вечернем небе. Благодаря неустанной заботе Хедрика детские манеры принца во многом изменились, но все равно он выглядел как ребенок, наряженный в одежды принца. Николас казался напыщенным и взволнованным, словно оруженосец, только что приступивший к исполнению своих обязанностей и до смерти боящийся оплошать в глазах своего господина.

— Мастер Хедрик рассказал мне о том, что я совершил. Я очень сожалею об этом, — начал принц, отведя глаза. Слова звучали заученно, как и должно было быть, но в них чувствовалась искренность. — Я с радостью приму любое наказание, которого, по вашему мнению, заслуживаю.

Во время короткой покаянной речи Николаса на лице Дарэка проступили смущение и жалость, словно он только сейчас осознал всю глубину несчастья, постигшего брата. Возможно, лишь теперь король понял, на что способны его враги — сарцы, и если Николас так легко поддался заклинанию, кто знает — оказался бы сам король более устойчивым к его воздействию?

— Я считаю, что заклинание, связывающее тебя, уже само по себе достаточное наказание, — напряженно пробормотал Дарэк. Архиепископ что-то разочарованно буркнул, но его величество предпочел не заметить этого. — И ты, конечно же, не виноват в том, к чему тебя принудило заклинание. Однако пока ты находишься здесь, — добавил он более жестко, словно пытаясь сгладить впечатление, вызванное неожиданным проявлением милосердия, — ты будешь заперт в своих комнатах до тех пор, пока я не дам разрешения покинуть их. Ты понял?

Николас послушно кивнул, затем приготовился выслушать, что еще скажет Дарэк. Синие глаза расширились, когда принц понял, что Дарэк больше не собирается ничего говорить. Без сомнений, мастер Хедрик подготовил Николаса к худшему, предупредив, что тюремное заключение будет наиболее вероятным исходом.

— Это все, — произнес Дарэк с легкой досадой. Затем со смиренным вздохом добавил: — У меня есть все основания запереть тебя где-нибудь в темной комнате, но у меня также не меньше поводов проделать то же самое с Атайей, однако… сам видишь. Я позволяю ей безнадзорно передвигаться по всему дворцу.

Король фыркнул и отвернулся, пытаясь рассеять впечатление, что способен поступить по-другому со своими новыми союзниками, и поддержать представление о себе как о простодушном человеке, пойманном в сети обстоятельствами, которыми он не в силах управлять.

Отпустив Николаса, Дарэк обратился к графу:

— А вы, сэр? Вы кажетесь мне знакомым, но…

— Граф Белмаррский, ваше величество, — с поклоном ответил тот. — Я много лет не был при дворе. — Граф помолчал и с осторожностью продолжил: — Последние месяцы принц находился в моих владениях, на попечении моего управляющего. Надеюсь, вы простите меня за ту роль, которую я сыграл во всем этом.

— Атайя уже попросила за вас, — сухо ответил Дарэк. Он выглянул в приемную. — Этот ваш управляющий здесь? Он заслужил благодарности за свою, пусть и непрошеную службу.

Граф беспокойно переступил с ноги на ногу.

— Нет, ваше величество. Некоторые… обязанности удерживают его в Белмарре.

Быстрый взгляд, брошенный в сторону Атайи, ясно говорил о том, что это всего лишь часть правды. Скорее всего Адам просто не пожелал видеть короля, опасаясь, что ему не удастся выразить лояльность человеку, подписавшему смертный приговор его сыну.

— Я пришел, чтобы предложить любую помощь, какую смогу оказать, — продолжил граф. — Мои попутчики рассказали мне о Мудреце острова Саре и о том, какую опасность он представляет для всех нас. Верьте, Белмарр не оставит вас в борьбе с ним.

Дарэк неожиданно искренне улыбнулся.

— Рад слышать это. А мои советники не поверили утверждению Атайи о том, что теперь кайтские лорды готовы предложить мне свою помощь.

— Раньше это считалось изменой, — подчеркнул граф. — А сегодня мы готовы служить вам и принцессе, не боясь обвинений в предательстве.

Люкин отвернулся от них, подавив возмущение, и скользнул к окну, словно крадущийся туман.

— Да спасет нас Господь от подобной помощи!

Вместо того чтобы, как все присутствующие, просто проигнорировать оскорбление, мастер Хедрик обратился к облаченному в черное священнослужителю, не пожелав оставить без ответа его замечание.

— Вы не нуждаетесь в помощи? Предпочитаете сражаться с сарскими колдунами в одиночку?

Люкин обернулся к нему в ярости, взбешенный не столько словами колдуна, сколько самим фактом его присутствия.

— Я предпочел бы, чтобы все вы убрались в ад, откуда пришли!

— Джон! — рявкнул Дарэк тоном, каким обычно отчитывал юного Мэйлена, когда тот трогал что-то запрещенное. — Думай как знаешь, но этот человек здесь гость…

— О, не стоит беспокоиться, — сказал Хедрик, поднимая руки с выступающими синими венами. — Мне уже приходилось сталкиваться с подобным отношением. — Он повернулся к архиепископу с добродушной полуулыбкой, его спокойное изящество еще больше подчеркивало мстительное выражение лица Люкина. — Вы уже презираете меня, — заметил он, — но ведь мы никогда ранее не встречались.

— Я презираю ту заразу, носителем которой вы являетесь, как и то, что вы так гордитесь этим!

Улыбка Хедрика исчезла.

— Ненависть — вот настоящая зараза, ваше преосвященство. Гораздо худшая, чем простое колдовство. — Он простер руки, подняв ладони. — Мы оба служители Господа, каждый в своей области.

Ноздри архиепископа раздулись, словно у бешеного жеребца, а лицо приобрело оттенок перезревшей сливы, столь часто в последнее время свойственный ему.

— Да как вы посмели произнести подобное! У нас с вами нет ничего общего!

Хедрик молчаливо изучал архиепископа — эти неумолимые глаза и стиснутые зубы, — пытаясь заглянуть на самое дно колодца его души.

— Да, — наконец промолвил он, и слова прозвучали как погребальный колокол. — Полагаю, в этом вы правы.

В воздухе скопилось такое напряжение, что Атайя поспешила к мастеру Хедрику.

— Хотите я покажу вам комнату Николаса? — предложила принцесса, подавая ему посох из вишневого дерева. Принцесса была совершенно уверена, что теологические дебаты между архиепископом Делфархама и Верховным колдуном Рэйки вряд ли окажутся продуктивными.

— Позвольте мне послать слугу, чтобы он подыскал подходящую комнату для вас, сэр, — обратился Дарэк к графу, также желая прекращения ссоры. — Прошу вас, сюда.

Не успели они переступить порог, как стражник вбежал в комнату и бешено отсалютовал королю.

— Наставник Мобарек только что прибыл через южные ворота, ваше величество. Он умоляет о немедленной аудиенции.

— Мобарек? — Дарэк посмотрел на архиепископа Люкина, лоб короля тревожно нахмурился. Новости, которые привез Мобарек, должно быть, действительно ужасны, если глава воинствующего духовенства Кайта явился на его порог без приглашения. — Что привело его из Килфарнана?

Стражник шумно сглотнул.

— Ваше величество, — вмешался он в разговор слегка дрожащим голосом, — Килфарнан взят.

* * *

Наставник Мобарек, духовный глава ордена Святого Адриэля, сгорбился за кружкой холодного эля в Большом зале дворца. Он выглядел гораздо старше своих шестидесяти пяти — наставник бежал сломя голову из Килфарнана, и путешествие не пошло ему на пользу. Некогда красивый плащ был заляпан грязью и потрепан, узловатые руки сильно тряслись, разбрызгивая эль на мантию, пока он утолял жажду. Атайя мало знала его, за исключением того, что давным-давно Мобарек был наставником Джона Люкина, но одно это говорило принцессе о Мобареке и его чувствах по отношению к лорнгельдам больше, чем ей хотелось бы знать.

В то время как Хедрик и Николас отправились в комнату принца, а граф Белмаррский остался на попечении слуги его величества, архиепископ Люкин, Атайя и Джейрен собрались вокруг наставника, чтобы выслушать его рассказ. Капитан Парр затаился в углу словно шпион, не в силах оторвать от Атайи и Джейрена хищного взгляда. Атайя заметила, что во время своего рассказа наставник избегает смотреть на нее и Джейрена. Если Мобарек и не собирался, как Люкин, вслух высказывать свое недовольство новым союзом, это вовсе не означало, что он его поддерживает. Мобарек сполз на самый край скамьи, стараясь, насколько позволяла благопристойность, держаться как можно дальше от недостойных членов королевской семьи.

— Казалось, все силы ада напали на нас, — произнес он, глаза затуманились от воспоминаний. — Огонь падал с неба огромными оранжевыми струями, под ногами разверзались ямы, стремясь поглотить нас, крылатые чудовища набрасывались сверху, извергая дым и щелкая ужасными зубами… — Мобарек в смятении затряс головой. — Эти колдуны и вправду дети дьявола, если могут управлять подобными вещами!

— Большинство из того, о чем вы рассказали, не более чем иллюзии, — заметила Атайя, сомневаясь, однако, что ее слова смогут прояснить что-нибудь в мозгу наставника. — Или скорее всего Мудрец искусно смешал иллюзии и реальность, чтобы заставить вас сомневаться, насколько реально то, что вы видели.

— Вряд ли теперь это имеет значение, — ядовито заметил Люкин, изволив наконец-то бросить взгляд на Атайю. — Город пал.

— И дом капитула вместе с ним, — грустно добавил Мобарек, испустив медленный вздох. — Почти никто не смог сражаться с ними. Сотни верующих стекались к собору в поисках защиты, но оказались запертыми в клетке, словно жалкие свиньи, принуждаемые присоединиться к людям Мудреца или умереть. Те, кто отказался присоединиться, были убиты… прямо в соборе, перед Божьим взором! Захватчики были особенно жестоки к адриэлитам — особенно к тем, что служили судьями Трибунала. Я даже не могу произнести, что они сделали с ними. — Мобарек зажмурился, пытаясь не дать потоку гнева и скорби затопить его. — Даже если бы мэр окружил город укреплениями, сарские колдуны наверняка сровняли бы их с землей.

— Разве там нет твоих людей? — спросил Дарэк Атайю, в его тоне слышалось прямое обвинение. — Почему они ничего не сделали, чтобы остановить все это?

— Вероятно, они, как и все прочие, были захвачены врасплох. К тому же Мэйзон Де Пьер, хоть он и является одним из лучших колдунов, совсем не полководец, так же, впрочем, как и я. Мои люди — ученики, а не воины.

Дарэк раздраженно взмахнул руками.

— Так почему же ты не обучила их сражаться?

— Я учила их защищать себя, а не убивать других людей, — выпалила Атайя в ответ. — Если бы я обучала их сражаться, ты обвинил бы меня в том, что я собираюсь отнять твой трон!

— Что толку спорить об этом сейчас, — произнес Джейрен, почувствовав, что спор между Дарэком и Атайей может затянуться до вечера, если не остановить его, к тому же спор этот представлял ненужную угрозу их слишком хрупкому союзу. — Теперь мы знаем, что случилось в Килфарнане. Может быть, мы должны послать помощь?

Наставник бросил на Джейрена оценивающий взгляд, удивленный тем, что колдун способен предложить нечто разумное. Однако предложение запоздало.

— Я бежал из города около недели назад. Полагаю, уже слишком поздно посылать помощь.

— Почему вы хотя бы не следили за ними с помощью этих своих проклятых сфер? — спросил Люкин едко. — Разве не этим способом вы узнаете все, что вам нужно?

Атайя постаралась не обращать внимания на провоцирующий тон архиепископа.

— Превосходная идея, — отвечала она, сделав вид, что и вправду приняла насмешку за дельный совет. — Однако лучше уж я открою панель — тогда мы все сможем видеть. — Она поднялась из-за стола и стала у помоста. — Я постараюсь добраться до Мэйзона. Его лагерь надежно скрыт — возможно, им удалось избежать нападения.

Она открыла маленький кошелек, привязанный к поясу, и вытащила оттуда ключ — кусок синего агата, испещренный серебряными рунами. Расставив руки, принцесса пробормотала слова молитвы. Белая дымка заструилась из кончиков пальцев, образовав прямоугольное окно в другую часть мира.

Мобарек задохнулся от ужаса и отпрянул назад, едва не пролив остатки эля на колени короля.

— Ваше величество, и вы позволите сделать это?

— У вас есть идея получше? — Дарэк выглядел едва ли менее напряженно, чем Мобарек, — со времен Родри в этих стенах не происходило столь явной демонстрации колдовства. Однако король понимал, что колдовство — самый быстрый способ узнать, что творится в западных графствах. Выяснить, насколько мучительно положение людей, — вот его главная забота, и он не может позволить себе спорить о способах достижения этой цели.

— Мэйзон? — позвала Атайя, глядя в клубящийся туман, словно искала потерявшегося ребенка, блуждающего там. — Мэйзон, ты здесь? — Она подождала, но ответом принцессе было лишь гробовое молчание. — Есть здесь кто-нибудь? Кто-нибудь живой?

Пристально вглядываясь в бесстрастную дымку, Атайя вновь ожидала ответа — ей казалось, что молчание длится целую вечность. Она старалась не думать о том, что может означать это молчание, — возможно, не осталось никого живого, чтобы ответить ей. Наконец окно вспыхнуло ослепительной белизной — связь была установлена, на ее призыв ответили.

И вот когда черные точки перед ее глазами рассеялись, Атайя вновь обнаружила себя лицом к лицу с Мудрецом острова Саре.

Облаченный в белый шелк Брандегарт выглядел великолепно, мерцающая ткань светилась на фоне загорелой кожи. Золото поблескивало в ушах и на шее, тонкий обруч, отделанный изумрудами, охватывал лоб. Он сидел на груде подушек посередине богато убранной палатки, с отсутствующим видом изучая содержимое подноса с пирожными и сырами, расположенного у его ног. Атайя едва узнала женщину, поставившую поднос перед ним и скрывшуюся за рамой панели. Это была Хильда из Коукли, отмытая и надушенная, укутанная в дорогие шелка, вырванная из безвестного прозябания и являвшая собой пример процветания, которое Мудрец обещал тем, кто последует за ним.

— Добрый вечер, принцесса. Как мило, что вы вновь позвали меня. — От его улыбки так и несло высокомерием. — Но я вижу, вы ожидали увидеть кого-то другого, не так ли?

Помимо воли Атайи ее руки и ноги затряслись, однако она постаралась унять дрожь, чтобы не выдать потрясения.

— Что вы сделали с Домом Де Пьером? — спросила она настойчиво. — Где он?

Мудрец посмотрел в сторону, что-то прикидывая в уме.

— Откровенно говоря, я не знаю. Думаю, что он жив. Во всяком случае, не слыхал об обратном… пока. — Он наклонился вперед, опершись руками о мощные бедра. — Его люди сражались неплохо, конечно, для необученных колдунов. К несчастью, я вынужден был сдерживать их. Они так упрямо сохраняли вам верность, принцесса, и так мешали моим планам.

Мудрец взял с подноса пирожное и как ни в чем не бывало положил его в рот, затем, не торопясь, облизал с пальцев сладкую глазурь.

— Должно быть, вас обрадует, что известие о вашем союзе с королем довольно сильно удивило меня, — продолжил он, наклоном головы отдавая дань принцессе. — Не то чтобы это могло повлиять на конечный результат, но по крайней мере вам должно быть лестно, что вы оказались способны удивить меня. Это редко кому удается.

Атайя услышала шарканье шагов позади себя — остальные придвинулись, чтобы видеть происходящее внутри панели. Дарэк и Джейрен стали поблизости, тогда как Люкин, Мобарек и Парр расположились на безопасном расстоянии, не желая запятнать себя столь близким соседством с колдовством.

— Чего ты хочешь от нас? — требовательно спросил Дарэк, постаравшись вложить в эти слова все королевское достоинство, которое он смог найти в себе.

Он впервые встретился со своим врагом лицом к лицу, и хотя Атайя видела, что король совершенно выведен из равновесия, Дарэк пытался скрыть это под знакомой маской праведного гнева.

Мудрец рассматривал Дарэка с презрительной вежливостью.

— Я хочу вернуть мое королевство, — вымолвил он просто. — И еще хочу, чтобы им управлял тот, кого Бог полагает достойным этого.

Дарэк вздрогнул — слова Мудреца ранили его сильнее, чем Брандегарт мог рассчитывать. Однако король попытался увернуться от удара, и когда он заговорил вновь, тон его был угрожающе официальным.

— Как король Кайта я приказываю тебе немедленно возвращаться на Саре. Ты обвиняешься в измене.

Мудрец приподнял брови и широко улыбнулся, готовый рассмеяться.

— Само собой. Это моя судьба.

Каменное лицо Дарэка дрогнуло, когда он услышал бойкий ответ врага.

— Да как…

— Если позволите, я объясню вам суть дела. — Мудрец махнул рукой в сторону Дарэка, словно отпуская назойливого слугу. — Мне было нелегко убедить братьев из ордена Святого Адриэля в том, что Бог не собирается ответить их пылким молитвам об освобождении и изгнании меня из Кайта. С прискорбием вынужден сообщить, что ныне орден насчитывает гораздо меньшее количество членов, чем семь дней назад. — Мудрец прищелкнул языком. — Упрямое сборище святош.

— Бог сурово накажет тебя за то насилие, которое ты совершил над его избранными слугами! — раздался сзади рев Люкина, готового взорваться от переполнявшего его праведного гнева. Щеки цвета перезревшей сливы приобрели оттенок темного винограда.

Мудрец уставился на него с холодной враждебностью, с нескрываемым презрением разглядывая церковное одеяние архиепископа. Дарэк — всего лишь досадная помеха, Люкин же являлся подлинным врагом его народа. Глаза Мудреца сузились, когда он увидел орден святого Адриэля на груди архиепископа.

— Я мог бы сказать то же самое, — ровно ответил он. — Эта война… священная. В ней погибают люди. Не стоит воспринимать это с такой яростью, — добавил Мудрец, его нижняя губа скривилась в легком намеке на улыбку. — К тому же все, что я делаю, делается по воле Божьей.

Люкин отшатнулся, словно кто-то выплеснул ему в лицо чашу с вином. То, что он услышал из уст Мудреца те самые слова, которые архиепископ использовал для защиты собственных убеждений, повергло его в изумленное молчание.

— Итак, принцесса, я должен удалиться. Хотя мне даже доставляет удовольствие беседовать с вами, сегодня нам уже не о чем разговаривать… если только, — добавил он, послав злобный взгляд в направлении Дарэка, — его величество не пожелает отречься от престола и тем самым спасти свой народ от последствий моего вторжения…

— Никогда! — крикнул Дарэк.

Брандегарт в притворном сожалении покачал головой, диадема сверкнула в свете ламп, освещавших палатку.

— Что ж, я и не думал, что у вас хватит на это здравого смысла. — Он обернулся к Атайе, послав ей презрительно-восхищенную улыбку. — Вы, Трелэйны, так упрямы.

Мудрец уселся поглубже на подушках, стряхивая крошки с рукава.

— Если вы вновь захотите встретиться со мной — возможно, поторговаться? — вы знаете, где меня найти. Разумеется, пока я не решусь двинуться дальше. Кто знает, где я окажусь в следующий раз? — спросил он, теребя подбородок, словно щеголь, выбирающий шляпу с пером к обеду. — Так много ничего не подозревающих графств — какое выбрать?

С издевательским смешком Мудрец коснулся края панели и грубо прервал контакт. После его ухода Атайя еще целую минуту стояла перед опустевшим окном, пока дымка не развеялась. Мудрец не только захватил Килфарнан — лагерь, где жили сотни ее последователей, стал его домом. Где они сейчас? И что важнее, остался ли кто-нибудь в живых?

— Неотесанный, самовлюбленный, невоспитанный сукин!.. — Дарэк отвернулся, с отвращением выплевывая поток проклятий. — Как смог он так быстро продвинуться по территории моих графств?

— У его людей было достаточно времени, чтобы подготовиться, — напомнила ему Атайя. — Они планировали вернуть себе Кайт с тех самых пор, когда двести лет назад король Фалтил изгнал отсюда их предков.

— И время для нападения выбрано исключительно удачно, — мрачно заметил Джейрен. — Сегодняшнее состояние умов кайтцев делает их необычайно восприимчивыми к колдовским речам Мудреца. Они запутались во всех этих новых идеях относительно колдовства…

— И благодарить за это мы должны вашу жену, — прорычал Люкин, бросив на Атайю злобный взгляд.

— …и устали от преследований и запугиваний Трибунала, так что готовы присоединиться к любому, кто пообещает им защиту и возможность разбогатеть, заключив сделку, — язвительно закончил Джейрен, выпалив заключительную часть своей обвинительной речи прямо в облаченную мантией спину архиепископа.

Дарэк вышагивал по кругу, беспокойно почесывая редкую бороду.

— Эристон — маленький портовый город, а Надьера — практически незащищенная сельскохозяйственная область. Но Килфарнан — один из главных городов… он не должен был так легко сдаться врагу.

Архиепископ задержал критический взгляд на основании помоста, где ранее располагалась панель, открытая Атайей.

— Этот человек опасен настолько же, насколько он горд. Нужно остановить его.

Атайя подняла бровь.

— Наконец-то, ваше преосвященство, мы хоть в чем-то пришли к согласию. — Она обошла архиепископа и направилась к брату. — Мне кажется, сейчас самое подходящее время для того, чтобы вновь созвать Совет, — сказала принцесса. — Возможно, теперь советники поймут, что опасность существует, и гораздо ближе, чем они предполагали.

* * *

Архиепископ Люкин с глубоким неодобрением поглядел вслед Дарэку; принцесса Атайя и ее муж-колдун следовали за королем на близком расстоянии.

— Глупец, — бросил он. Архиепископ сложил руки на груди, прикрыв сверкающий серебром орден святого Адриэля. — Король стал такой же игрушкой в руках дьявола, каким был его отец.

Он кинул запоздалый взгляд вокруг себя. Кроме него, Мобарека и Парра, в похожей на пещеру комнате не было никого, но это не успокоило архиепископа — когда дворец полон этими колдунами, нельзя быть полностью уверенным в том, что слова твои останутся в тайне.

Наставник с притворной небрежностью потер щеку.

— Кажется, его величество очень доверяет своим новым союзникам.

Тон его замечания был достаточно доброжелателен, но Люкин знал, что первый учитель разделяет его точку зрения на лорнгельдов. Он знал также, что наставник славился своим умением деликатно выведывать убеждения других людей, не открывая своих собственных. Это придавало Мобареку загадочную ауру — и делало его недосягаемым для обвинений в измене.

Люкин, однако, был совсем не так сдержан.

— Слишком доверяет, по-моему. Я начинаю бояться за его душу.

— И за его жизнь, — вставил капитан Парр, правая рука неосознанно теребила затянутую в кожу рукоятку меча. — Неужели он думает, что сестра оставит его в живых после того, как получит то, чего добивается? Король сам помогает ей устранить единственное препятствие между ней и троном и даже не сознает этого!

Люкин согласно кивнул.

— Король не хочет видеть в ней рвущуюся к власти ведьму, каковой она является! У нее не дрогнет рука покуситься на жизнь короля — Боже, храни его душу! Почему Дарэк думает, что Атайя пощадит его? Нет, сразу же после смерти Мудреца она ухватится за корону, словно ребенок за шутовской жезл, — мы не должны сомневаться в этом. Необходимо что-то сделать, чтобы спасти его величество от подобного развития событий, к которому вскоре приведут его собственные поступки, иначе будет слишком поздно… для всех нас.

— Спасти его, — эхом повторил Мобарек. — Но каким образом?

Глаза Люкина потемнели, когда он бросил взгляд на дверь, через которую только что вышли король и его спутники.

— Устранить ту, которая использует его.

Мобарек вновь потер щеку, на сей раз более задумчиво. Комната погрузилась в пугающее молчание, нарушаемое лишь царапающим звуком, с которым ногти наставника скребли щеку, — звук этот напоминал шуршание, издаваемое крысами, копошащимися под полом.

— Устранить ее — затея довольно рискованная. — Люкин отметил про себя, что наставник не сказал, что идея плоха, а только то, что она достаточно опасна. — Прежде всего мы должны позволить ей избавить нас от этого Мудреца. Нравится тебе это или нет, Джон, а она единственная, кто может сделать это.

— Возможно. А может быть, это всего лишь дьявольская уловка. Подумайте, — Люкин ближе придвинулся к наставнику; загоревшиеся смутные огоньки превратили его глаза в две черные бусинки, как у лиса, — если принцессе удастся победить Мудреца, люди будут в долгу перед ней, и омерзительный союз между лорнгельдами и его величеством только укрепится. Если такое произойдет, мы никогда уже не сможем вырезать эту язву из наших внутренностей… или это станет гораздо более рискованной операцией, чем сегодня.

Мобарек безмолвно взвешивал доводы архиепископа.

— А как же Мудрец?

— Бог пошлет нам решение. Мы должны только верить.

Мобарек слегка нахмурился, гораздо меньше, чем его протеже, веря в божественное вмешательство.

— А король… как быть с ним?

— Как быть с ним? — эхом повторил Люкин, словно вопрос этот совсем мало тревожил его.

Парр посмотрел на архиепископа с заговорщическим выражением на лице и произнес то, на что не отважился наставник:

— Вы сделаете это против воли короля.

— Прежде всего я, более чем любой смертный, отвечаю перед Богом, капитан, — отвечал Люкин с напускной набожностью, которая вовсе не шла ему. — Если это означает, что я должен поступить против воли моего короля, да будет так. Однако позвольте напомнить вам, что король в своем куда более разумном прошлом собственными устами осуждал сестру: однажды приговорил ее к смерти от рук Родри, в другой раз — к пожизненному заточению в монастыре. Если мы устраним принцессу, это вовсе не будет противоречить воле короля, по крайней мере до того, как он был введен в заблуждение колдовскими хитростями своей сестры.

В глазах капитана выразилось одобрение весьма извращенным логическим построениям Люкина.

— Я с радостью исполню то, что потребуется.

— Подобное поручение сопряжено с большим риском для вас, друг мой. В отличие от вас я связан более высокими клятвами. Однако, — добавил он, постукивая пальцем по щеке, — вы могли бы… скажем, оставить ворота открытыми на ночь…

Капитан склонил голову.

— Что касается принцессы, — пробормотал Мобарек, — у вас есть какой-нибудь план?

— Еще нет, — отвечал архиепископ, — но это не займет много времени. Способ, которым ее следует убить, не должен быть слишком изощренным. Позвольте мне, наставник, взять это на себя. Я не могу допустить, чтобы вы оказались вовлечены во все это, если вы еще испытываете сомнения. Однако, — добавил архиепископ, молитвенно сложив руки, — я был бы признателен, если бы вы дали мне хотя бы свое благословение, если уж не публичное одобрение.

Люкин вовсе не нуждался в разрешении наставника — как архиепископ Делфархама он по своему рангу находился гораздо выше Мобарека, — но подобное разрешение облегчило бы его душу. Кроме того, слова наставника, сказанные в присутствии такого свидетеля, как Парр, спасали архиепископа от возможных подозрений в предательстве. Пусть Мобарек и был его учителем, подобные сентиментальные соображения не имели значения там, где пахло обвинениями в измене.

— Делай что должен, друг мой, — наконец вымолвил наставник. Если у него еще и оставались какие-нибудь сомнения в правильности решения Люкина, он чувствовал себя слишком разбитым и усталым с дороги, чтобы спорить. — Я не буду осуждать тебя.

Старик поднялся на ноги с помощью услужливо протянутой руки Люкина.

— Когда?..

— Скоро, — отвечал архиепископ. — Скоро. Мы не можем терять время. И не бойтесь, что поступили неправильно, дав мне свое благословение, — добавил он, успокаивающе положив руку на плечо наставника. — Дьявол в обличье Атайи Трелэйн глубоко запустил когти в сердце нашего короля. И мой святой долг — перед Богом и моим сюзереном — изгнать его.

 

Глава 10

Атайя откинула вышитое покрывало и приоткрыла глаза, тут же зажмурив их от солнечного света, проникавшего в просвет между занавесками кровати. Джейрен давно уже встал и оделся — сейчас он мирно сидел на подоконнике, а морской бриз нежно ерошил его волосы. Внимание Джейрена было поглощено содержимым подноса, на котором лежали вишни и свежеиспеченный хлеб.

Прежде чем заговорить, Атайя помедлила, размышляя о том, как странно и удивительно видеть Джейрена в комнате своего детства — комнате, элегантное убранство которой еще хранило следы ее детских вспышек раздражения. Тогда она и не знала о том, что Джейрен существует на свете. Какими незначительными казались принцессе на фоне сегодняшних проблем ее детские злоключения: однажды ей запретили кататься верхом за то, что она порвала платье, подравшись с Николасом в грязи, а в другой раз отослали в комнату без ужина, потому что маленькая Атайя заявила одной придворной даме, что от нее несет лавандой. Внезапно принцесса осознала, что все несчастные дни, которые она провела в комнате своего детства, негодуя на очередную несправедливость, теперь кажутся ей вполне подходящей ценой за сегодняшнее счастье.

— Я не слышала, когда ты встал, — сказала принцесса, раздвигая парчовые занавески.

Джейрен обернулся на шелестящий звук отодвигаемой ткани.

— Я старался не разбудить тебя. Прошлой ночью ты так засиделась с корбаловым кристаллом, поэтому я решил, что тебе необходимо выспаться.

Моргая, чтобы изгнать из глаз остатки сна, Атайя заметила, что Джейрен сменил свою крестьянскую одежду на темно-зеленый камзол, светло-желтую рубашку и чулки. Он выглядел точно так же, как в то далекое утро во время ее первого урока с мастером Хедриком — кажется, это было так давно! — тогда принцесса впервые увидела Джейрена одетым в соответствии с его благородным происхождением. Даже сейчас сердце ее затрепетало, словно она была юной девушкой, ставшей объектом ухаживания Джейрена, а не его законной женой вот уже на протяжении девяти месяцев.

— Как давно я не видела тебя таким, — заметила Атайя, с игривым видом возвращая Джейрену его вчерашний комплимент.

Джейрен ухмыльнулся.

— Это вещи Николаса. Немного давит в плечах, — добавил он, потянув за рукав камзола, — но сойдет и так. Хедрик одолжил мне несколько вещей из гардероба Николаса, а то в своей старой одежде я выглядел довольно подозрительно. Окружающие и так пялятся на меня, словно только и ждут, что стоит им отвернуться, и у меня на голове вырастут рога. Держи, — сказал он, подавая Атайе поднос с хлебом и вишнями.

Атайя с жадностью набросилась на вишни, а Джейрен осторожными поцелуями собирал липкий красный сок с ее подбородка.

— Я принес тебе кое-что еще. — Джейрен вытащил из-под изголовья кровати кожаную сумку и вынул оттуда стопку листов пергамента кремового цвета и чернильницу. — Это для твоего дневника. Мастер Хедрик уверен в том, что ты уже начала писать его.

Атайя со стоном натянула покрывало на голову.

— Я знала, что он и не думал забывать об этом.

— Послушай, ты же не собираешься отдавать свою судьбу в руки менестрелей и сказочников, — предупредил ее Джейрен. — Как правило, они ужасные историки. Ты же знаешь, переврут все факты, приукрасят правду и выставят тебя в два раза более героической особой, чем ты являешься на самом деле.

Атайя высунула голову из-под покрывала, словно черепаха, и послала Джейрену добродушный взгляд.

— Тебе даже не придется прикасаться к перу. Просто постарайся выразить суть того, что хочешь сказать, а об остальном я позабочусь сам. Итак, — проговорил он, вынимая перо и усаживаясь на кровать напротив принцессы, — что ты желаешь поведать о себе кайтцам, которые будут жить сотни лет спустя?

Атайя прислонилась к подушке и взяла в рот еще одну вишню, задумчиво вертя крохотную косточку во рту и размышляя над вопросом.

Что я желаю поведать им?

С отсутствующим видом принцесса принялась заплетать волосы в косу, сразу и не зная, что ответить. Как поведать на нескольких листках бумаги обо всех изменениях, которые произошли с Атайей и ее страной за эти два года? Когда-то у нее не было другого будущего, кроме того, чтобы стать женой какого-нибудь заграничного принца, выбранного отцом. Тогда отказ принцессы, еще толком не понимающей, что заставляет ее так поступить, стал неслыханным скандалом при дворе. С пробуждением мекана мир Атайи бесповоротно изменился. Иногда принцессе казалось, что свой первый вдох она сделала уже после того, как в ней проявилась магическая сила, а все предшествующее — всего лишь иллюзия, отрывочные воспоминания о другой жизни, мимолетные впечатления, принадлежащие совсем другой женщине.

Всего два года назад отпущение грехов являлось неизбежным последствием проявления силы — никому и в голову не приходило оспаривать то утверждение, что колдун должен принести в жертву свою смертную жизнь ради спасения бессмертной души. Кельвин стал первым королем за два столетия, который попытался что-то изменить, но ему не суждено было дожить до осуществления своих надежд. Сегодня его подданные сами выбирали свою судьбу — только благодаря той непримиримой борьбе, которую вела младшая из детей короля. Ныне вопрос этот касался каждого гражданина Кайта — каждый должен был пересмотреть свое отношение к колдовству и его носителям, хотел он того или нет. Некоторые были благодарны за изменения, которые внесла Атайя в их жизнь, другие обвиняли принцессу в связях с дьяволом и полагали, что Атайя заслуживает не больше и не меньше, чем публичной казни. И редкий кайтец относился к тому, что сделала принцесса, с равнодушием.

Атайя позволила себе улыбнуться с лукавой гордостью. Уж лучше вызывать любовь или ненависть, чем безразличие.

— Возможно, я задал слишком общий вопрос, — заметил Джейрен, видя, что молчание затянулось. — Как насчет того, чтобы вспомнить все с самого начала?

Атайя положила вишневую косточку на край подноса и взяла ломоть хлеба.

— Ну что же, все началось с короля Фалтила, который истребил большинство лорнгельдов Кайта, а выживших оставил медленно впадать в безумие, ведущее к смерти. Моя же часть истории началась тогда, когда ко мне пришла магическая сила. Нет, даже раньше… все началось с моего отца.

Откровенно говоря, основание для ее крестового похода было заложено еще до рождения принцессы: им стали мысли Кельвина о будущем лорнгельдов, полученный королем от Родри магический дар, да и навязчивая идея Родри о вступлении в Совет мастеров. Поэтому обретение принцессой магической силы стало всего лишь звеном уже существующей цепочки. Атайя ведь не сама задумала грандиозные планы в отношении лорнгельдов — она всего лишь поклялась продолжить то, что было начато Кельвином. Впрочем, с точки зрения короля Атайе было в чем упрекнуть себя. Разве не бежала принцесса в добровольное изгнание в Рэйку, в то время как ее страна продолжала оставаться в том жалком положении, в котором находилась веками? Колдовство в Кайте проявлялось только в наиболее устрашающих и губительных формах, а местные колдуны, находясь под давлением неприрученной магической силы, были вовлечены в жестокий круг убийств своих любимых, с тем чтобы со временем и самим погибнуть от воздействия магии.

Неужели, подумала Атайя, история неизбежно сложилась бы так, как сложилась, даже если бы не погиб ее отец? Ведь мастер Хедрик, да и сам Дамерон из Крю еще раньше предсказали ее приход и ту задачу, которую принцессе предстояло исполнить. Атайя беспокойно зашевелилась, вспомнив о существовании гораздо более могущественных и непостижимых сил, чем силы ее собственных, не всегда успешных заклинаний, — сил, помимо ее воли движущих все вокруг, медленно формируя судьбы народов.

Они с Джейреном несколько часов трудились над дневником, и вскоре Атайя вошла во вкус и даже начала получать удовольствие от работы. Однако хотя воспоминания и заставляли принцессу признать, что она далеко продвинулась с тех пор, когда произнесла свое первое заклинание, Атайю потрясла мысль, что в ее возвращении в Делфархам содержится нечто большее, чем простая симметрия. Магические силы почти оставляли принцессу, она не раз находилась на пороге смерти, теряла и находила друзей и возлюбленных — и вот Атайя снова дома, она вернулась туда, откуда начался ее путь, ощущая, что перед ней лежит новый перекресток. Но если тогда выбор между исследованием магических троп и обрядом отпущения грехов дался ей очень легко, то теперь принцесса, да и каждый кайтец стараниями Мудреца были поставлены перед выбором, от которого зависело, завершится ли полной победой дело всей жизни принцессы или ее ждет сокрушительное поражение.

Атайя поглубже зарылась в подушки. Вопрос Джейрена все еще мучил ее.

Что я желаю поведать о себе кайтцам, которые будут жить сотни лет спустя?

Онемевшими пальцами принцесса принялась скручивать простыни.

То, что я — не рвущаяся к власти ведьма, как считают некоторые. То, что я совершала ошибки, но всегда старалась делать только то, что казалось мне правильным.

Ее пальцы остановились.

То, что я никогда не хотела причинить вред Кельвину.

Атайя посмотрела в сторону окна, обращаясь скорее к самой себе и к грядущим потомкам, чем к Джейрену.

— Я хочу только, чтобы они знали, что во мне не было ни капли святости. Что я была ничуть не лучше их, таких, какие есть… или могли бы быть. Вначале я даже не разделяла мечту своего отца. Он хотел через понимание природы магической силы понять лорнгельдов и стремился стать для них хорошим королем, каким желал быть для всех остальных своих подданных. Что же касается меня… я ведь даже не задумывалась о мучительном положении лорнгельдов до тех пор, пока не развила в себе магическую силу. — Оглядываясь назад, Атайя почти со смехом вспоминала, с какой яростью она пыталась бороться со своей судьбой — только для того, чтобы в конце концов признать магию смыслом всей своей жизни и основой существования. — Магия развивает вас… или хотя бы может развить, она дает вам шанс. Как и любой дар, я полагаю. Если вы не отказываетесь от него и не пытаетесь с ним бороться, а просто принимаете любой дар, которым Бог делится с вами — принимаете его целиком без остатка, — тогда вы обретаете истинную власть.

Перо Джейрена лихорадочно заскрипело по бумаге, затем остановилось. Он с молчаливым уважением взглянул на Атайю.

— Это суждение достойно «Книги мудрости».

— Не думаю, что оно достаточно глубоко для нее, — отвечала принцесса, смущенно пожав плечами. — Всего лишь простая логика.

Джейрен отложил перо и пергамент и принялся разминать затекшие пальцы, когда далекие колокола собора Святого Адриэля пробили полдень.

— М-да, пора мне и одеться, — сказала Атайя. Она прошла к платяному шкафу и принялась рыться в цветных шелках — после бесконечных месяцев, проведенных в грубой домотканой одежде, прикосновение ткани к коже казалось принцессе восхитительным. — Сомневаюсь, что Совет одобрит мое появление на вечернем заседании в халате.

Джейрен рассмеялся.

— Учитывая те скандалы, которые обычно сопровождают твое появление, Атайя, они вряд ли обратят на это внимание.

Атайя швырнула в Джейрена подушкой, выпустив фонтан перьев из маленькой дырочки в уголке. Затем, не дав первой вылазке перерасти в полноценное сражение, в комнату влетела Дриана и бросила корзину с только что выстиранным бельем в угол. Она упросила Атайю взять ее в Делфархам, с радостью приняв на себя роль горничной, от которой отказалась прошлой зимой.

— Некто желает видеть вас, — произнесла она, запыхавшись от слишком быстрого бега по ступенькам башни. — Он ожидает в королевской комнате для личных аудиенций. Колдун из Килфарнана. Говорит, что он возглавляет там вашу школу.

Атайя обернулась, сжимая в руках бледно-зеленый шелк.

— Мэйзон?

Она начала неуклюже натягивать платье через голову. В то время как Дриана проворными пальцами расправляла кружева, Атайя неловко вытаскивала волосы из-под сорочки.

Когда Атайя и Джейрен вошли в комнату для личных аудиенций, то обнаружили там Дарэка вместе с Домом Мэйзоном Де Пьером, давним преподавателем иллюзорных заклинаний школы колдунов в Рэйке. Ссутулившийся с жалким видом на стуле в нише окна Мэйзон едва ли походил на того утонченного преподавателя, с которым Атайя беседовала несколько недель назад. Некогда красивый плащ разорван и вымазан в грязи, левая рука замотана тканью, пропитавшейся кровью, а на горле и щеках — многочисленные ожоги. Изящно выгнутые брови Мэйзона были аккуратно выжжены огнем до самой кожи.

Атайя присела на удобную скамью напротив Мэйзона.

— Слава Богу, ты жив, — проговорила она, касаясь его неповрежденной правой руки. — Когда пришли вести из Килфарнана… — Принцесса тряхнула головой, прогоняя страшные мысли. — Я пыталась связаться с тобой вчера, но вместо тебя мне пришлось беседовать с Мудрецом. Он дал мне понять, что ты схвачен.

— Он издевался над тобой. Его любимое занятие. — Взгляд Мэйзона еще более помрачнел. — Итак, ты уже знаешь, что произошло?

Атайя кивнула.

— Наставник Мобарек прибыл вчера. Как ни странно это звучит, теперь он такой же беженец, как и ты.

— Действительно, странная связь, — заметил Мэйзон, приподняв складку кожи, где раньше располагалась бровь. — Я старался не попасться в плен к Мудрецу, но это оказалось не так легко. Моя школа колдовства стала одной из его первых целей, что меня не удивляет. Однако какими бы одаренными колдунами ни были сарцы, я и сам неплохо разбираюсь в магии. — Гордый блеск зажегся в его глазах. — Годы обучения иллюзорным заклинаниям не пропали даром. Мне удалось бежать с помощью созданной мною обыкновенной иллюзии самого себя. Простейшая приманка. Совсем несложно, — добавил он по старой школьной привычке все объяснять в деталях. — Берется капля эссенции и небольшое зеркало. Такую приманку гораздо проще поддержать, чем любую иллюзию… очень полезная вещь, когда за вами гонятся люди, жаждущие убить вас. — Мэйзон издал хриплый смешок. — Этот старый трюк не обманул бы даже студента-первокурсника из школы колдунов, но, по всей видимости, сарцы не ожидали, что я использую нечто столь очевидное. Они схватили приманку, а мне удалось скрыться.

Чувствительные пальцы коснулись сожженной кожи у основания горла.

— Конечно, они успели нанести несколько ударов, пока мне в голову не пришла идея о том, как скрыться. Я запылал, как факел, по ошибке приняв столб огня за обыкновенную иллюзию. Он совсем не казался горячим! — Мэйзон в порыве самобичевания прищелкнул языком. — Какая недальновидность!

Оставшаяся часть его истории звучала так же тревожно, как и рассказ наставника Мобарека прошлым вечером. Это был рассказ о городе, погруженном в панику, городе, ставшем объектом нападения таинственного врага, действия которого трудно было понять, не говоря уже о том, чтобы отразить нападение.

— Мы проиграли из-за внезапности нападения, — признал Мэйзон, — и огромного численного превосходства врага. Те, кому удалось бежать во время нападения на школу, рассеялись по Килфарнану, пытаясь защитить город… но ты же знаешь, Атайя, мои колдуны по большей части новички, и мало кто из них что-нибудь знает о боевой магии. А вот сарцы прекрасно знали, что делают. Они призвали тьму посреди ясного дня, запугали людей иллюзиями и даже наслали на врагов заклинания болезни. Довольно сложно сосредоточиться на заклинаниях, если ты занят тем, что сдерживаешь рвоту или пытаешься контролировать желудок. Прошу прощения, принцесса, — добавил он, заметив, что лицо Атайи сморщилось от отвращения, — тем не менее эти люди победили, и их совсем не волновало, какими способами они добились победы.

Дарэк наклонился над письменным столом, тряся головой.

— Я только не пойму, почему из сотен колдунов, постоянно живущих в вашем лагере, ни один не видел продвижения армии Мудреца — особенно если вы могли воспользоваться колдовством для того, чтобы следить за ними. Это ведь чертовски сложно — скрыть продвижение армии численностью более чем в тысячу солдат.

— Только если они не продвигаются по ночам, причем используют скрывающие и оберегающие заклинания, — объяснил Мэйзон. — В Рэйке это довольно известная тактика. — Видя, что король не собирается оспаривать его утверждение, Мэйзон повернулся к Атайе. Голова его опустилась на грудь, словно ему требовалось слишком много усилий, чтобы поддерживать ее. — По крайней мере Мудрец не лгал, когда говорил, что пощадит столько колдунов, сколько возможно. Может быть, мы и враги, но у нас есть общий дар. Тех, кто отказался последовать за ним, не убивали на месте — их заключили в тюрьму, ранее принадлежавшую Трибуналу. И если Мудрец заподозрит, что любой из них слишком опасен, чтобы оставлять его в живых, он тут же решит, что смерть для него будет самым простым и почетным выходом.

— Как благородно с его стороны! — пробормотал Джейрен.

Несмотря на изнеможение, Мэйзон нашел в себе силы посмотреть в глаза королю.

— Я прошу прощения, что мы не смогли помочь, ваше величество. Мы действительно пытались спасти ваш город. Но, пожалуйста… не вините своих подданных в том, что они сдались так быстро. Так как люди были отлучены от магии на протяжении более чем двух столетий, простейшее заклинание внушает им ужас — словно детям, испугавшимся маски из бумаги. И Мудрец очень хорошо понимает это.

Дарэк уклончиво кивнул, но Атайя подумала, что на самом деле он вполне удовлетворен объяснением. Каковы бы ни были усилия, предпринятые Мэйзоном и его сторонниками, Килфарнан пал еще до того, как они начали действовать.

— Я считаю, что тебе необходима горячая пища и несколько дней отдыха, — сказала Атайя Мэйзону. — Можешь занять пустую комнату рядом с комнатой Николаса. И я пришлю тебе Кейла — мы взяли его с собой из Кайбурна, и ему нужен кто-нибудь, чтобы было за кем присматривать, кроме нас с Джейреном.

Мэйзон с трудом поднялся на ноги.

— Я пришел не один, Атайя. Со мной две дюжины колдунов. Они ждут за городскими воротами. Мы не были уверены, что нас встретят с распростертыми объятиями, поэтому я и пришел повидаться с тобой в одиночку.

От удивления у Дарэка отпала челюсть.

— Где же все они…

— В казармах достаточно комнат, — отвечала Атайя, понимая, что дело вовсе не в количестве колдунов, а в том, что каждый из них является хорошо обученным магом. — Двадцать-тридцать человек — это даже меньше, чем количество охранников, всюду сопровождающих правителя Таселя, куда бы он ни направлялся. Их присутствие может оказаться очень полезным. У нас теперь есть маленький батальон колдунов, который поможет защитить замок, если Мудрец нападет на нас.

— Он не осмелится! — вскричал Дарэк, однако за возмущением скрывалась изрядная доля страха.

— После всего, что я видел, ваше величество, — мягко произнес Мэйзон, встречая взгляд короля, — я могу утверждать, что Мудрец способен на все.

Атайя разразилась на редкость грубым проклятием, которому научилась у Ранальфа.

— Если бы Совет просто согласился с моим предложением разместить несколько сотен колдунов в центральных графствах, мы могли бы получить подкрепление до того, как целый город пал.

— Сейчас уже поздно говорить об этом, — отвечал Джейрен. — Вопрос сегодня стоит так — что нам делать дальше?

Дарэк издал недовольное ворчание.

— Что делать? Едва ли до сих пор у нас была возможность что-то делать. Совершенно очевидно, что поздно посылать войска в Килфарнан или ждать какой-либо помощи от ваших колдунов здесь. Единственное, что мы можем сделать, — постараться выяснить, куда Мудрец нанесет свой следующий удар, и подготовиться.

— Если это сообщение заслуживает внимания, — произнес Мэйзон, — то мои люди слышали, что следующей целью Мудреца будет Кайбурн — и, разумеется, твой лесной лагерь, — добавил он, бросив обеспокоенный взгляд на Атайю. — Это не более чем слухи, но ничем другим мы не располагаем.

Дарэк почесал бороду, пытаясь осмыслить новость.

— В этом есть смысл. Вероятно, он постарается захватить как можно больше твоих людей. И я считаю, что это не просто слухи, — добавил он, обращаясь к Атайе. — Ты еще не вставала, когда я получил письмо от управляющего Белмаррского замка Адама Грай… — неожиданно король остановился, только сейчас осознав, почему именно в Белмарре Атайя укрывала Николаса, — Грайлена, — закончил Дарэк. — Он пишет, что небольшие группки людей появились к востоку от Халсея. Он считает, что это разведчики.

— От Халсея до Кайбурна всего два дня пути, — пробормотала Атайя. — Возможно, они задумали окружить город и напасть на него с юга.

В наступившем напряженном молчании Дарэк обдумывал то, что сказала принцесса, затем резко обернулся, взмахнув плащом.

— Я отправляюсь в Кайбурн завтра. Поговорю с людьми и предупрежу их об опасности. Возьму с собой большую часть армии для защиты города… Андерс! — крикнул он в дверь, откуда немедленно появился облаченный в темно-красное часовой. — Собери гонцов. Скажи им, чтобы были готовы выступить на закате. И пошли за лордами-советниками.

— Может быть, тебе стоит остаться здесь? — спросила Атайя, когда стражник вышел, спеша исполнить поручение. — Путешествие в Кайбурн может быть опасным…

— Нет. Я должен показаться им… должен показать людям, что они находятся под моей защитой. Кроме того, я считаю… — Он запнулся, глядя на Атайю, словно ребенок, желающий получить одобрение взрослого. Руки короля беспокойно теребили складки плаща, то сминая, то разглаживая ткань. — Я считаю, что ты должна поговорить со своими людьми и убедить их участвовать в обороне города. Возможно, если они будут готовы, у нас будет больше шансов. Сомневаюсь, что они достаточно доверяют мне, хотя… если бы ты поехала со мной?

Конец фразы повис в напряженном молчании. Дарэк отчаянно нуждался в ее присутствии в Кайбурне, чтобы убедить последователей Атайи поддержать его, но его бесила необходимость признать это.

Атайя понимал а, что есть еще одна причина, беспокоившая короля, но он никогда не признался бы в этом. Последний раз король обращался к жителям Кайбурна, когда принуждал Атайю к публичному отречению, а Джейрена собирался сжечь на костре в назидание тем, кто осмелится оспаривать королевскую волю. Принцесса уловила беспокойный взгляд Дарэка в направлении Джейрена, словно он хотел попросить прощения за былую жестокость, однако гордость оказалась сильнее, и король промолчал.

— Хорошо, — наконец ответила Атайя, — наше совместное появление покажет людям в городе, да и в лагере, что союз наш действительно реален, а вовсе не является мистификацией. Но не зови их моими людьми, Дарэк, — мягко упрекнула его принцесса. — Они — твои подданные.

Выражение лица Дарэка трудно было разобрать. Конечно, они его подданные, но даже Атайя знала, что лорнгельды — подданные, над которыми их сюзерен не имел реальной власти, если только они сами не признали бы его власть над собой.

— Можно мне поехать с вами? — спросил Мэйзон.

— В этом нет надобности, — заверила его Атайя, понимая, что Мэйзону необходимы несколько дней отдыха. — Ты можешь оказаться гораздо полезнее здесь. Может быть, вы с мастером Хедриком присмотрите за обороной замка, если возникнут какие-нибудь проблемы с сарцами.

— Если — не совсем правильное слово, — произнес Мэйзон, от усталости еще более помрачневший. Он обратил свой взор к окну, словно уже видел в нем горящий Делфархам. — Правильнее будет сказать — когда.

* * *

В тот день Атайе не удалось добраться до постели раньше полуночи. Убедить Совет в том, что его величество может путешествовать в компании своей сестры, да еще не куда-нибудь, а в самое сердце лесного лагеря колдунов, оказалось делом нелегким. Что, если армия Мудреца ближе к Кайбурну, чем мы думаем, возражали советники. Что, если те банды, о которых пишет Адам Грайлен, попросту заманивают короля, чтобы убить его сразу же по приезде в Кайбурн? Только взрывы королевского гнева вперемежку с грозными проклятиями заставили советников одобрить предполагаемое путешествие, хотя Атайя подозревала, что многие из советников Дарэка уже не чаяли увидеть своего короля живым в результате этой безумной поездки.

До рассвета оставалось еще несколько часов, когда дрожащая Атайя проснулась и обнаружила, что парчовые занавески кровати отдернулись от ветра. Потоки холодного ночного воздуха проникали сквозь брешь в занавесках и покалывали обнаженную кожу. Проследив глазами за источником бледного света, Атайя обнаружила Джейрена, сидящего в нише окна и закутанного в тяжелую меховую накидку. Он щурился, разглядывая листок пергамента в слабом свете масляной лампы.

— Джейрен?

Бумага нежно хрустнула в его руках.

— Ш-ш-ш, спи. Я решил немного почитать… может быть, приведу в порядок то, что мы записали в дневник сегодняшним утром.

Атайя нахмурилась.

— Ты ни разу по-настоящему не выспался с тех пор, как мы прибыли сюда.

— Ты обвиняешь меня в этом? Если ты заметила, нас не очень-то жалуют во дворце. Это все равно что лечь вздремнуть в волчьем логове.

Атайя вытянула руки, пушок на ее предплечьях стал дыбом от холодного воздуха.

— Иди сюда. У меня ноги замерзли.

— Знаю, — сухо отвечал Джейрен. — Это другая причина, почему я решил подняться.

Атайя тряхнула головой, позволяя черным локонам волос соблазнительно упасть на плечи.

— Почему бы тебе не согреть их?

Глаза Джейрена заскользили по изгибам ее плеча и груди, живописно освещенной золотистым светом лампы и выступающей из-под одеяла словно полумесяц, пробивающийся сквозь гряду облаков. Решив, что не стоит и дальше отстаивать свое мнение, Джейрен забросил пергамент и, улыбаясь, направился к Атайе.

— Слушаюсь, ваше высочество.

Он поставил лампу у подножия кровати и скользнул под стеганое одеяло, подальше от свежего ночного воздуха. Атайя издала тихий стон, утонув под тяжестью его тела и признаваясь себе, что никогда раньше ей не было так хорошо в этих четырех стенах.

Джейрен отпрянул, резко прервав то, что обещало стать долгим и опьяняющим поцелуем.

— Что это?

— Ничего, — сонно пробормотала Атайя, притягивая его назад. — Вероятно, Дриана разжигает огонь в соседней комнате.

— А не рановато ли для огня?

Атайя прикоснулась губами к шее Джейрена, медленно пробираясь к его рту.

— Не будь таким подозрительным.

— Атайя, в этом замке найдется немало желающих обнаружить нас убитыми в собственной постели. Ничего не остается, как только быть подозрительным.

Несмотря на ее недовольный стон, Джейрен выбрался из-под одеяла и прокрался к двери, всматриваясь в темноту соседней комнаты.

Куда ведет дверь из комнаты прислуги? — безмолвно спросил он.

Атайя напряглась — без серьезной причины Джейрен не стал бы так осторожничать.

Дальше в комнату Дрианы и вниз во двор башни.

Джейрен отскочил от двери, хватая свою меховую накидку и бросая Атайе халат, лежащий в ногах кровати.

Вставай быстрее и прячься. Кто-то идет сюда.

Дриана?

Джейрен наклонил голову.

Если только с обеда она успела отпустить бороду.

Стараясь не дышать, Атайя натянула халат и отступила в дальний угол комнаты.

Она произнесла скрывающее заклинание, сделавшее их невидимыми, а секундой позже Джейрен, пригнувшись, пробрался к ней и крепко сжал руку принцессы.

Мэйзон создавал приманку с использованием определенного вещества, но у меня нет зеркала, придется обойтись простой иллюзией.

Через три удара сердца изображение Джейрена и ее собственное возникли на перине. Призраки мирно спали, взявшись за руки, бестелесные ноги переплелись на простынях, а бесплотные лица золотились в свете лампы.

Изображение возникло за мгновение до того, как незваный гость осторожно подкрался к кровати, резко выпрямившись при внезапном скрипе собственного башмака. Иллюзия была сработана на скорую руку, но только очень зоркий глаз смог бы разглядеть в тусклом свете лампы, что фигуры выглядят не совсем правдоподобию. Очертания скул Атайи выделялись слишком резко, а глаза Джейрена были расставлены неестественно широко. И если бы пришелец вгляделся более тщательно, то он непременно обнаружил бы, что грудные клетки спящих не поднимаются и не опускаются в такт дыханию, а матрас совсем не прогнулся под тяжестью тел.

Фигура в капюшоне придвинулась ближе, осторожно переставляя ноги, опасаясь, видимо, повторного скрипа башмаков. Пришелец бросил взгляд на лампу, затем — на колдунов, решив после секундной паузы, что слабый свет не сможет потревожить спящих, в то время как его исчезновение вполне способно разбудить их. Не обращая внимания на призрак Джейрена, он обошел кровать, подойдя к той ее стороне, где рас полагался призрак Атайи. Обходя кровать, пришелец оказался на опасно близком расстоянии от своих настоящих жертв. Атайя и Джейрен старались не проронить ни звука, чтобы до срока не выдать свое присутствие.

У него с собой корбал, — послала сообщение Атайя, почувствовав приближение тревожащего зуда в голове. — И, похоже, не один. Они завернуты, но я могу ощущать их.

Тут же последовал спокойный совет Джейрена.

Тогда приготовься противостоять им — прямо сейчас, пока у тебя есть время. — Затем, после секундной паузы, он добавил: — Хотя, если у него с собой корбалы, почему он не использует их?

Атайя пожала плечом.

Видимо, ему известно, что я могу противостоять силе кристаллов. После того, что произошло перед воротами замка, когда мы прибыли сюда, весь двор уже знает об этом. Должно быть, он захватил кристалл, чтобы использовать его в крайнем случае. Я могу не чувствовать боли от воздействия кристалла, но не смогу и защитить себя с помощью заклинаний.

Джейрен бессильно сжал кулаки, больше всего на свете жалея, что несколько минут назад вместе с меховой накидкой он не схватил и нож.

А меня кристалл полностью лишит способности сопротивляться.

С помощью магии, — напомнила Атайя. — Это твой шанс узнать, как сможешь ты противостоять врагу, если в твоем распоряжении не будет всего богатства магических приемов.

Принцесса пальцем коснулась лба Джейрена, беззвучно произнося заклинание. В следующее мгновение Джейрен сморщил нос, испытывая ощущения, обычно сопровождающие наложение печати, — его магические силы словно заткнули пробкой, как бутылку превосходного эваршотского вина.

Ну вот, теперь мы готовы ко всему, что бы он ни задумал.

В оставшееся время Атайя попыталась настроить себя на противостояние все еще скрытым кристаллам, которые принес пришелец, отдавая команды мозгу и приводя его в готовность перед битвой с кристаллами. Она начала перечислять последовательность мастеров Совета, приводя свой мозг в состояние магической концентрации, — мозг поддавался муштре, словно дрессированный жеребец малейшему натяжению поводьев. Кредони, лорд Первого Совета, двадцать шесть лет, Сидра, лорд Второго Совета, одиннадцать лет… Принцесса представила кристалл перед своим мысленным взором — ослепительный миниатюрный ландшафт, состоящий из фиолетовых долин и горных вершин, затем сосредоточилась на сердце кристалла — источнике его силы, откуда приходили лживые послания о мнимой боли.

Тень фигуры в капюшоне плясала на стене, в то время как пришелец открыл тонкий флакон и побрызгал жидкостью цвета крови на серебристое лезвие простого крестьянского ножа, используемого для забоя домашней скотины. Затем, согнувшись над призрачной фигурой принцессы, он одним мощным ударом вонзил лезвие в ее беззащитную шею. Однако вместо того чтобы разрезать нежную плоть, лезвие глубоко вонзилось в подушку, оставив ужасную темно-красную рану на белой наволочке и выпустив вверх тонкую струйку перьев.

Человек издал вздох и отпрянул, нож заплясал в его руках. Пока пришелец не пришел в себя, Атайя вышла из своей сосредоточенности и выпустила маленький залп ведьминого огня, осветившего комнату мутным красноватым светом. Мужчина изумленно уставился на неизвестно откуда взявшийся огненный шар, расцветший прямо над его головой, затем вновь расширил глаза, когда Атайя рассеяла заклинание, скрывавшее их с Джейреном. Иллюзорные фигуры на кровати растворились, словно дым, унесенный ночным бризом, а наемный убийца, обнаружив обман, отступил назад, оскалив зубы, словно загнанный в угол пес.

— Ты должна чувствовать себя польщенной, Атайя, — спокойно заметил Джейрен. Его глаза ни на секунду не отрывались от ножа в руках убийцы, на лезвии которого еще оставался яд. — Тебя он собирался убить первой.

Малькон, лорд Третьего Совета, семь лет…

Одна часть ее мозга напряженно готовилась к битве, в то время как Атайя размышляла о том, стоит ли ей закричать. Она ведь могла просто поднять тревогу и вызвать стражников. Однако осознание того, что нашелся некто, осмелевший настолько, чтобы попытаться убить ее прямо в замке, на расстоянии не более пятидесяти ярдов от личных покоев его величества, заставило принцессу задать себе вопрос: а будет ли она в большей безопасности среди стражников короля? Дарэку Атайя доверяла, но не могла сказать подобного о многих его слугах. Разве не кто-то из стражников позволил убийце проникнуть в ее покои? Может случиться, что ее крики только подскажут сообщникам убийцы, что его попытка не удалась, и призовут их закончить его работу.

Атайя грозно наклонила голову, ясно осознавая, впрочем, что вовсе не выглядит устрашающе в халате.

— Кто нанял тебя?

Несмотря на то что слова принцессы звучали невнятно — речь путалась от необходимости повторять про себя последовательность мастеров Совета, убийца был слишком поглощен сознанием своей неудачи, чтобы заметить это.

— Мудрец с Саре желает, чтобы ты умерла, — произнес мужчина, но ответ его прозвучал слишком быстро, слишком заученно.

Атайя сузила глаза. Кирия, лорд Четвертого Совета, один год…

— Ты не ответил на мой вопрос.

— Если бы Мудрец захотел убить нас, — заметил Джейрен, — он не отказал бы себе в удовольствии сделать это собственной рукой.

Уголком глаза Атайя заметила дымок, заструившийся из разодранной наволочки.

— На лезвии был кахнил, — ровно заметила она, хотя желудок принцессы скрутился в узел. — А ты хотел быть уверен, что не промахнешься.

Джейрен уставился на нож с удвоенным вниманием.

— Едва ли Мудрец выбрал бы такое оружие, не так ли?

Молчаливо признавая, что уловка не удалась, убийца стрельнул глазами в сторону двери в соседнюю комнату. Атайя и Джейрен отрезали ему выход, но каменное выражение лица мужчины свидетельствовало о том, что бегство не было его единственным побуждением: убийца еще не исполнил кровавую миссию, которая привела его сюда. Мелькнула бледная кожа, сверкающая сталь ножа и грязная шерсть — руки убийцы потянулись к кошельку на поясе. Не озаботившись тем, чтобы развязать шнурок, мужчина просто полоснул кошелек ножом, словно распорол брюхо у голубя, подставив ладонь так, чтобы его содержимое вывалилось в руку, словно внутренности птицы. Ухмыляясь, он раскачивал своим оружием прямо над масляной лампой, стоящей у изножия кровати. Это было тонкое дамское ожерелье, сработанное из серебра: большой кристалл располагался в центре, два камня поменьше — по обеим сторонам украшения. Ожерелье казалось Атайе смутно знакомым, но она не имела ни времени, ни сил, чтобы вспомнить, где видела его раньше. Свет лампы и без того хорошо освещал украшение, но рассеянное свечение ведьминого огня удваивало силу кристалла. Однако сейчас ни Джейрен, ни Атайя не могли воспользоваться магической силой, чтобы затушить огонь.

Сакрет, лорд Пятого…

— Нет, пожалуйста, нет! Убери его!

Представление Джейрена оказалось настолько натуральным, что на мгновение даже Атайя поверила, что запечатывающее заклинание каким-то образом утратило над ним свою силу. Крича от боли и умоляя пришельца убрать его убийственное оружие, Джейрен упал на колени, задев стойку с металлическими инструментами для разжигания очага и заставив их рассыпаться по полу. Затем, как только пришелец осмелился приблизиться на шаг, он вскочил на ноги без всяких признаков боли, вооружившись острой железной кочергой и приготовившись выбить ожерелье из рук убийцы.

Все это заняло не более секунды, хотя Атайе с ее замедленным восприятием действительности показалось, что прошло гораздо больше времени. Мужчина удивленно уставился на Джейрена, ставшего вдруг невосприимчивым к боли. Однако убийца хорошо знал свое дело. Как только Джейрен рванулся вперед, рука пришельца дернулась, посылая отравленное кахнилом лезвие в направлении обнаженного плеча колдуна. Джейрен издал слабый крик боли и отдернулся назад, металлический прут со звяканьем упал на каменные плиты пола. Шипя от боли — на сей раз вполне реальной, — он быстро вытащил кинжал из раны, чтобы остатки яда не попали в кровь.

Потрясение от внезапного нападения убийцы было столь велико, что Атайя окончательно потеряла остатки концентрации — ведь будь у него еще одна секунда для того, чтобы нанести более точный удар, нож оказался бы в сердце Джейрена. Принцесса постаралась восстановить самоконтроль, отведя глаза от струйки красной жидкости, сочившейся из руки Джейрена, и твердо приказав себе не отвлекаться на его рану. Атайя прекрасно понимала, что ее присутствие духа является последней надеждой для них с Джейреном. На чем я остановилась? — подумала принцесса, стиснув зубы. — Да, да, вот оно… Кирия, лорд Четвертого Совета, один год, Сакрет, лорд Пятого… Даже находясь в состоянии транса, Атайя могла видеть, что зрачки Джейрена расширились, свидетельствуя о том, что яд попал в кровь и уже начал делать свое черное дело.

Удовлетворенный тем, что Джейрен больше не является помехой, убийца повернулся к своей главной жертве. Атайя сделала вид, что не замечает его самодовольного взгляда, и уставилась на ожерелье, словно перед ней была тройка рычащих псов, готовых наброситься на беззащитную жертву. Я ничего не чувствую. За уверенными словами принцесса пыталась спрятать страх. Никому из вас не удастся навредить мне. Я знаю ваш секрет, и вам не одолеть меня.

Свет плясал в мириадах граней, бесконечно прекрасных, выманивая принцессу из спасительного убежища самоконтроля. Кристаллы обращались к ней на три голоса — голос центрального камня звучал ниже, тогда как боковые бормотали в унисон.

Боль, боль, боль! — безмолвно кричали корбалы. — Беги от опасности!

Атайя сопротивлялась из последних сил, но это не могло продлиться слишком долго. Принцессе еще никогда не приходилось противостоять трем кристаллам сразу, их вопли ужасали своей силой. Сконцентрировавшись на центральном корбале, Атайя начала мысленно подбираться к его центру — источнику магической силы кристалла, — в то время как два других корбала продолжали отвлекать ее настойчивым шепотом.

Казалось, что убийца совершенно не удивился невосприимчивости принцессы к силе камней — кто-то объяснил ему, чего следует ожидать от Атайи.

— Посмотрим, что еще ты придумаешь, колдунья, — пробормотал он, подбираясь ближе. Пришелец лениво высунул язык, пройдясь им по оставшимся во рту зубам, словно прикидывая, на какую неожиданную выходку еще способна принцесса. — Ты такая же, как и все мы… только что женщина. — Он намотал ожерелье вокруг запястья и вытащил короткую веревку. — За тобой-то я и пришел.

Горло Атайи сжалось. Она пыталась крикнуть, но словно в ночном кошмаре изо рта принцессы не вылетело ни звука. Не считая детских потасовок с Николасом, Атайе никогда раньше не приходилось драться — если прямо сейчас ей не удастся бежать, убийце не составит особого труда справиться с ней, и не только потому, что мужчина был значительно тяжелее. Концентрация принцессы на противостоянии кристаллу делала ее физические реакции такими же замедленными, как и умственные… достаточно замедленными, чтобы привести к трагической развязке.

Беги, Атайя! — услышала она настойчивый призыв Джейрена. Дыхание давалось Джейрену с трудом — яд продолжал терзать его внутренности. — Ты уже ничем не поможешь мне!

Он сделал безуспешную попытку вытолкнуть Атайю из комнаты, но убийца тотчас же пнул Джейрена ботинком прямо в раненое плечо, презрительно скривив губы.

С торжествующим блеском в глазах убийца еще ближе подкрался к Атайе, оттеснив принцессу к стене. Он намотал веревку на руку, готовясь захлестнуть ее вокруг шеи своей жертвы и туго затянуть. Совсем как…

Атайя напряглась, пытаясь вспомнить ночь, когда она последний раз видела живым своего отца. Тогда в безумной ярости король принялся душить Атайю невидимыми магическими веревками из крапивы и терновника. Так и убийца теперь собирался задушить принцессу куском шнурка за два пенни. В тот раз Атайя бессознательно призвала на помощь смертельные спирали зеленого огня, не сознавая, что делает и как остановить их. Сегодня принцесса могла мастерски применить смертельно опасное заклинание, но оно находилось вне ее досягаемости, скрытое между магическими тропами и недоступное для Атайи в ее теперешнем состоянии сосредоточенности на противостоянии корбалу.

У убийцы были здоровенные мускулистые руки, веревка натянулась туго, как заклинание Кельвина, — если бы убийца стал душить Атайю, она потеряла бы сознание столь же быстро, как если бы поддалась корбалу. Что же делать? Мысли принцессы путались, разрываясь между двумя неразрешимыми задачами. Она не могла перестать сопротивляться кристаллу — поддавшись его уродливой магической силе, Атайя стала бы слишком легкой добычей убийцы. Принцесса не могла бежать, бросив Джейрена таким уязвимым и беззащитным перед нападением убийцы. Не зная, что предпринять, Атайя с большей энергией атаковала корбал, с отчаянной яростью борясь с кристаллом. Принцесса понимала, что ее сосредоточенность — то единственное, что она может контролировать, пока не придумает что-нибудь получше. Кто знает, рассуждала Атайя, если ей удастся перекричать вопли корбала, может быть, ее реакции станут менее замедленными и она что-нибудь придумает… желательно в ближайшие несколько секунд.

— Это не займет много времени, — сказал мужчина. Он быстрым взглядом окинул всю ее с головы до ног — тело принцессы было едва прикрыто тонким халатом из белой газовой ткани, — и в глазах убийцы отразилось безразличие к той, у которой он собирался отнять жизнь. — А затем ты отправишься обратно к дьяволу, которому служишь.

Беззвучно сглотнув, принцесса направила всю энергию в сердце самого крупного из кристаллов, стараясь не замечать тихого и неумолчного бормотания оставшихся двух. Атайя со всех сторон окружила кристалл, яростно подавляя его силу. Я ничего не чувствую. Ты не можешь ничем навредить мне. Я знаю твой секрет, и тебе не одолеть меня. Слова, заряженные огромной энергией, подавляли голос кристалла и проникали все ближе к сердцу камня. Чем дальше Атайя проникала в глубь корбала, тем безумнее и настойчивее становился его голос, но принцесса не отступала, отказываясь признавать, что боль, о которой вопил кристалл, существует на самом деле.

Атайя не знала, что должно произойти, когда она достигнет сердца корбала, но когда принцесса одолела последние защитные барьеры, миновала мнимые преграды призванные остановить ее, и вторглась в самую сердцевину камня, грохот в ее ушах внезапно смолк — в сердце корбала царила кладбищенская тишина. Словно кто-то внезапным движением смел паутину с ее мыслей и движений, подобно тому как снятие запечатывающего заклинания высвобождает запертые магические силы. Голос корбала смолк, и Атайя обнаружила, что, насколько позволяло увидеть ее внутреннее зрение здесь в самом центре корбала, ей не с чем было бороться и незачем больше выкрикивать защитные заклинания. Здесь чувствовался пульс силы, но это биение теперь ощущалось вокруг и внутри Атайи и совершенно не зависело от ее присутствия. Она словно бы прокралась сквозь все защитные барьеры замка и очутилась в королевской спальне, а перекликающиеся стражники во дворе даже не заметили, что нарушитель спокойствия проник в самое сердце замка.

С этого обманчиво спокойного места казалось, что мир сдвинулся с привычных координат, предлагая новый ракурс зрения, — словно Атайя впервые увидела город, который привыкла наблюдать с высоты булыжной мостовой, с верхушки самого длинного шпиля. Казалось, корбал предоставил Атайе новый угол зрения, позволив увидеть то, что ранее было скрыто, но тем не менее всегда существовало. И теперь принцесса видела не стенки фиолетового камня, прочные и непроницаемые, а мириады тоннелей, ведущих в разные стороны, — лабиринт похожих на вены ручейков, по которым текла сила корбала. И в отсутствие неистового голоса кристалла Атайя не чувствовала с его стороны ничего, кроме ощущения причастности… или союза. Почти что связи.

Принцесса понимала, что корбал содержит в себе источник силы — тот же, что находится в ней самой. Но не только.

У кристалла были не только грани… но и тропы. Корбал содержал в себе тропы.

Глубоко внутри Атайя ощутила легкое покалывание собственной силы, почувствовавшей близость другой силы. Обнаружив сходство и стараясь удерживать силы в равновесии, Атайя ясно видела силу корбала, столь схожую с ее собственной и застывшую в ожидании.

Тропы, повторила принцесса, тропы, по которым сила может быть направлена. Ее сила. Атайя тяжело вздохнула, словно упал последний покров, скрывавший безграничный и пугающий потенциал.

Ты можешь сделать это. Это возможно…

Осознание пришло к принцессе не сразу. Мужчина принял ее участившееся дыхание за знак, свидетельствующий о том, что его жертва готова сдаться, и решил, что время для нападения настало. Однако как только убийца бросился на Атайю, веревка крепко обвилась вокруг его ладоней. Принцесса подняла руки и прокричала:

— Ignis confestim sit!

По команде Атайи грубая магическая сила хлынула, словно наводнение по тропам ее сознания. Затем принцесса нацелила свою силу прямо в сердце корбала, и сила потекла по лабиринтам кристалла, словно кровь по венам. Сверкающие грани увеличивали ее в сотни раз, сила дробилась, будто отражение единственной свечи в комнате, полной зеркал, начиная течь бурным потоком вблизи сердца кристалла и замедляясь вдали от него.

Мощные фонтаны зеленоватого огня забили из пальцев Атайи, охватив обрывок веревки. Зеленое пламя в считанные секунды сожгло ее, оставив на руках убийцы горящие следы и придав его изумленному желтушному лицу оттенок мха. Ожерелье, намотанное на кисть мужчины, начало пульсировать и загорелось молочно-белым светом. Убийца, потрясенный тем, что принцесса произнесла заклинание, несмотря на присутствие корбала, в страхе швырнул ожерелье на пол и бросился бежать. Однако огненные спирали поползли по его телу, схватив убийцу за лодыжку и с силой швырнув его на пол. Затем спиралей стало две, четыре, шесть… пока мужчина не оказался пойманным в ловушку, представляющую собой кокон, состоящий из огненных веревок, извивающихся и потрескивающих, а в комнате тем временем запахло дымом и едким запахом горящей человеческой плоти.

Корбал не является барьером для магии, — подумала Атайя, опьяненная успехом, чувствуя, что на ее глазах совершается чудо, и ощущая себя в самом центре его, — корбал — проводник силы.

Принцесса ощущала, что сила продолжает возрастать, словно выкачиваемая из сердца кристалла, затем почувствовала слабый толчок — контроль над силой перешел к камню. Атайя едва осознала, что теперь уже не она питается силой корбала, а кристалл сам забирает ее силу. Не спрашивая разрешения у своей хозяйки, огненные спирали обратились в змей со злобными красными глазами и высунутыми дьявольскими языками. Змеи обвились вокруг тела мужчины и сжали его, не давая убийце дышать, словно в отместку за то, что он собирался проделать с принцессой. Визжа от боли и смертельного страха, убийца дергался и извивался на полу, тщетно пытаясь освободиться от клубка дьявольских созданий.

— Атайя, что ты делаешь?..

Голос Джейрена был не громче шепота, почти неразличим, но даже сквозь боль явственно слышалось потрясение. Охваченная восторгом Атайя и не подумала отвечать ему. Тропы, Джейрен… ты это видишь? Усталость уже туманила ее внутреннее зрение, но принцессе не было до этого никакого дела — она управляла силой более могущественной, чем ее собственная. Упустить эту силу сейчас — все равно что оттолкнуть возлюбленного в тот головокружительный момент, когда блаженство затопляет тело.

Любое заклинание стало доступным ей, сила их увеличилась во столько раз, сколько граней было у корбала. Голова принцессы закружилась, когда она осознала, что сможет теперь совершить, как возвысится над своими врагами. На мгновение Атайя решила, что эта сила дарована ей ангелами для того, чтобы она могла исполнить задуманное.

— Атайя, остановись… Бога ради, отпусти его!

Едва слышные призывы Джейрена почти не достигали ее сознания. Его хриплый голос был полон страха… но почему? Неужели он не видит, что она делает? Неужели он не понял? Сквозь опьяняющую дымку принцесса ощущала благоговейный восторг, глядя на творение своих рук. Это был не простой огонь, Атайя наделила его видимостью жизни. Когда мысль эта промелькнула в голове, одна из змей уставилась на Атайю горящим взглядом и предостерегающе зашипела.

Затем, словно тонкая пелена упала на голову принцессы, сила ее внезапно затрещала и погасла. Джейрен, собрав оставшиеся силы, сдернул покрывало с кровати и набросил его на ожерелье, оставляя камни в темноте. Без них поток силы Атайи тотчас остановился. Змеевидные спирали, искусно созданные принцессой, медленно вернулись в ладони, черные отметины на теле убийцы служили единственным доказательством их недавнего существования.

Убийца отполз в дальний угол комнаты и скорчился там, словно раненый пес, раскачиваясь на коленях и что-то невнятно бормоча в темноте за стойкой кровати.

Изумленно моргая, Атайя повернулась и вгляделась в Джейрена, пытаясь определить, насколько глубоко яд проник в его кровь. Медленным и нетвердым шагом Атайя, пошатываясь, приблизилась к нему. Только сейчас она заметила, что Джейрен смотрит на нее широко раскрытыми в изумлении глазами.

— Т-ты использовала магию. Это невозможно… но ты сделала это. — Он потянулся, чтобы схватить ее руку, словно желая убедиться в том, что Атайя состоит из плоти и крови и что ее по-прежнему можно потрогать. — Но когда они начали использовать тебя… а ты даже не сознавала этого…

Почти не слушая Джейрена, Атайя прислонилась к столбику кровати, все еще пьяная от сознания того, что совершила, все еще ощущая неземную дрожь.

— Я только хотела побороть его… подчинить его, так же, как он стремился подчинить меня.

Подняв закутанное в покрывало ожерелье и прижав сверток к груди, Атайя вдруг осознала, что открыла оружие, о котором Мудрец и его союзники даже не подозревают. Даже более того, таким оружием не обладал ни один лорнгельд в истории — ни рэйкские мастера, ни сарские Мудрецы, — никто и никогда не осмеливался даже мечтать о подобном!

 

Глава 11

Она не знала, сколько простояла так, безмолвно переводя взгляд с Джейрена на свернувшегося в углу убийцу, а затем — на узел с корбаловым ожерельем в своих руках, ощущая одновременно вялость и нервное возбуждение. В какой-то момент — прошли минуты, а может быть, всего лишь секунды, — комната заполнилась толпой кричащих друг на друга людей. Краем глаза принцесса уловила темно-красные цвета мундиров, принадлежащих стражникам, мелькание черной сутаны архиепископа — странно, мелькнула праздная мысль, чего это Люкин так вырядился в столь поздний час. В свете ламп блестело золотое шитье на халате Дарэка, мелькали взъерошенные Хедрик, Мэйзон, Дриана — на всех были какие-то растрепанные ночные одежды и наспех надетые шлепанцы.

Даже не дожидаясь, когда Дарэк закончит выкрикивать команды, стражники окружили содрогающегося убийцу, который трясся от страха, и защелкнули оковы на его запястьях. В то время как Хедрик поспешил к Атайе с суматошными расспросами, Мэйзон присел рядом с Джейреном, всмотрелся в его глаза и лишь после этого обратил внимание на лежащего рядом убийцу.

— Он… еще под запечатывающим заклинанием, — сказала Атайя, запинаясь. — И в его кровь попал кахнил. — До принцессы, все еще ошеломленной тем, что произошло между ней и кристаллом, ныне так мирно покоящимся в ее руках, только сейчас начало доходить, что означает присутствие убийцы в ее собственной спальне. Осознание этого отодвигало на задний план гордые мысли, оставляя принцессу наедине с суровой реальностью: подумать только, что грозило им с Джейреном! — Всего несколько капель, но…

— Выглядит не так уже страшно, — успокоил ее Мэйзон. — Я чувствую слабые повреждения. — Он прижал ладонь ко лбу Джейрена и послал ему легкую улыбку. — Скорее всего, ты будешь чувствовать себя не очень хорошо в течение следующих нескольких дней, однако, учитывая серьезность того, что здесь произошло, это лучше, чем лежать бездыханным.

Джейрен слабо кивнул, соглашаясь с ним, но все еще не в силах подняться на ноги.

— Дриана, не сделаешь ли ты нам чаю? — попросил Мэйзон. — Джейрену необходимо много жидкости, чтобы выгнать тот яд, что остался в нем. Да, мастер Хедрик, не могли бы вы уделить внимание другой его… м-м… проблеме?

Хрустнув суставами, Хедрик опустился на колени перед Джейреном и искусно освободил его от запечатывающего заклинания, прикоснувшись к больному и что-то прошептав. Затем, оставляя Джейрена на попечении Мэйзона, Хедрик обернулся к другой своей бывшей ученице.

— Твое заклинание разбудило меня словно раскат грома, — спокойно заметил он Атайе, в любопытных глазах застыла мольба — Хедрик жаждал объяснений. — Никогда еще мне не приходилось ощущать присутствие такой силы…

Мне тоже, — подумала Атайя, которая все еще не могла найти подходящих слов, чтобы выразить важность того, что случилось с ней. Принцесса глубоко вздохнула, стараясь успокоиться, но прежде чем она попыталась дать Хедрику хотя бы расплывчатое объяснение, один из облаченных в темно-красное стражников резко обернулся и обратился к королю:

— Ваше величество, этот человек умер.

Принцесса ощутила во рту вязкий привкус желчи — несмотря на то, что этот человек заслужил смерть, она не собралась убивать его. Заслуженно или нет, но обвинение в убийстве Кельвина — большинство кайтцев были убеждены в том, что именно Атайя убила своего отца, — все еще висело над ней, и принцессе меньше всего хотелось еще более ухудшить свою репутацию. Однако быстрый взгляд на флакон, который стражник почтительно передал королю, убедил принцессу в том, что ее заклинание здесь ни при чем — убийца успел выпить кахнил, остававшийся во флаконе, еще до того, как стражники приблизились к нему. Он проглотил гораздо больше яда, чем попало в кровь Джейрена. Мышцы убийцы непроизвольно дергались — яд делал свое дело.

— Позвольте мне, — сказал Хедрик. Он подошел к убийце и обхватил его голову ладонями. — Мы еще можем что-нибудь выяснить.

Стражники попятились, подозревая, что им предстоит стать свидетелями чего-то необычного. Старший из стражников с беспокойством обратился к королю, который просто не обратил внимания на его вопрос.

— Разузнайте, кто он, — приказал Дарэк, подойдя к тому месту, где лежал мертвец и наклонившись над ним. — И выясните, кто послал его.

— Но ваше величество! — вскричал Люкин, пухлыми руками хватаясь за сердце. — Это же… черная магия! Это чудовищно и безнравственно…

Дарэк резко указал на дырявую наволочку, теперь уже окончательно разъеденную кислотой, содержащейся в кахниле.

— Мою сестру чуть не убили прямо во сне! — прокричал Дарэк, тонкие губы скривились от отвращения, когда он обратил свой королевский взор на закованного в кандалы убийцу. — Замолчите и не мешайте ему делать свое дело.

Мастер Хедрик прикрыл глаза и глубоко проник в сознание умершего мужчины, пытаясь вытащить наружу остатки его воспоминаний. Один раз он вздрогнул, уловив следы смертельной борьбы и боли, затем еще сильнее нахмурился, так как видения становились все слабее и неразличимее. Вскоре Хедрик отступил, оставляя то, что еще оставалось от мыслей и воспоминаний умершего человека, медленно угасать.

Хедрик медленно поднялся на ноги, старческие суставы стреляли, словно горящие сосновые бревна.

— Я выяснил не так уж много. Он почти уже покинул этот мир.

Атайе показалось, что напряжение в лице архиепископа стало менее заметным, но глубоко скрытая враждебность в глазах Хедрика показывала, что Люкину еще рано расслабляться. Даже говоря о своем бывшем ученике Родри, мастер Хедрик никогда еще не был так близок к тому, чтобы потерять контроль над собственными чувствами.

— Итак, — требовательно произнес Дарэк, запустив пятерню в гриву взъерошенных волос. — Что вы увидели?

— Что я увидел, — повторил Хедрик, бросив на Люкина взгляд, способный заморозить всю комнату, — я увидел, как ваш архиепископ нанял этого человека для того, чтобы тот убил ее высочество и ее мужа во сне.

Архиепископ пренебрежительно фыркнул, выпрямившись во весь рост и нависая над старым колдуном.

— Да как вы посмели! — проревел он, вкладывая в слова весь праведный гнев, который мог изобразить. — Ваше величество, этот… этот проклятый колдун нагло врет! Он хочет защитить свою драгоценную протеже…

Резкий ответ Дарэка прозвучал тихо, но с едва скрываемым бешенством:

— Мастер Хедрик никогда не стал бы врать о том…

— …и у вас нет ничего против меня, кроме его слова. Как мы можем быть уверены в том, что он видел в голове этого человека?

— Не можем, — подтвердила Атайя, тяжело прислонившись к столбику кровати, чтобы унять нарастающее изнеможение. Ее совсем не удивило, что архиепископ оказался замешан в происходящем. Принцесса лишь укоряла себя за то, что раньше воображала, будто может находиться в этих стенах в безопасности. — Однако, — добавила Атайя, желая стереть самодовольную улыбку, появившуюся на лице Люкина, — кто, кроме вас, мог взять корбаловое ожерелье Дагары? — Украшение сразу показалось принцессе знакомым, но лишь после того, как угроза их с Джейреном жизням миновала, она окончательно уверилась в этом. — Неужели вы думали, я не узнаю его? Дагара надевала ожерелье на свадьбе Дарэка, для того чтобы, вы знаете… избежать присутствия Родри.

Борясь с внезапным приступом головокружения, Атайя протянула узел Дарэку, шепотом объясняя, что содержится в нем, и умоляя не развязывать узел в их с Джейреном присутствии.

— Вероятно, этот человек — кажется, его звали Ноэль, — был арестован Трибуналом не так давно, — начал мастер Хедрик, не обращая внимания на гневный взгляд архиепископа. — Он промышлял воровством и другими мелкими преступлениями — да уж, не самый достойный из жителей Делфархама. Однако в этот раз, я понял, его обвиняли в совершенно другом преступлении. Подельник затаил на него злобу — что-то связанное с нечестным дележом украденных денег — и сдал Ноэля Трибуналу, утверждая, что он — скрывающийся от правосудия колдун. Понятия не имею, как относился Ноэль к лорнгельдам, — в основном он был озабочен собственными проблемами. Как бы то ни было, архиепископ Люкин предложил этому человеку свободу в обмен на убийство Атайи и пообещал, что предоставит ему свободный проход в апартаменты принцессы. Я пытался, — добавил Хедрик извиняющимся тоном, — но так и не смог выяснить, кто из стражников помог ему в этом. Если бы попытка Ноэля оказалась неудачной или он проговорился бы об участии архиепископа в этом деле — Люкин пригрозил ему самыми страшными преследованиями, на которые способен Трибунал. Неудивительно, что он предпочел смерть. Исходя из того, что мне доводилось слышать, — вставил Хедрик сухо, — Трибуналу неведомы понятия добра и милосердия. Если бы Ноэль успешно выполнил поручение, архиепископ обещал ему не только свободу, но и небольшое имение, конфискованное у одного незадачливого заключенного, — земли достаточно богатые, чтобы обеспечить безбедное существование до конца жизни.

— Деятельность Трибунала была приостановлена, верховный судья, — произнес Дарэк мрачно, сузившимися глазами глядя на архиепископа. — Отсюда следует, что вы уже не имеете права конфисковывать ничьи земли.

Взгляд Люкина метался между королем и Хедриком, выдавая его потрясение, гнев и, как показалось Атайе, изрядную долю настоящего страха.

— И вы верите обвинениям, которые этот колдун выдвигает против меня?

Молчание Дарэка было достаточно красноречиво.

— Полагаю, что я слишком доверял вам, архиепископ, в последнее время.

Атайя заметила болезненную нерешительность в лице брата. Ему не хотелось показать, что он больше доверяет рэйкскому колдуну, с которым познакомился только вчера, чем законно избранному примасу Кайта. Король понимал также, что Джон Люкин — кем бы он ни был на самом деле — отнюдь не ровня убийце, нанятому, чтобы ликвидировать нежеланного члена королевской семьи. У Дарэка не было настоящих доказательств преступления, кроме свидетельства мастера Хедрика, но тем не менее король верил ему — все это, заметила Атайя, беспокоило ее брата больше, чем он готов был признать.

— Всем оставаться здесь, — резко велел король.

Он покинул комнату без единого слова, оставив архиепископа Люкина, двух стражников и четверых колдунов беспокойно разглядывать друг друга. Когда спустя несколько минут король вернулся, в глазах его больше не было замешательства, а только лишь твердая решимость.

— Это действительно ожерелье Дагары, — произнес Дарэк без всякого выражения, но в самих словах его содержалось обвинение.

Однако Люкин продолжал упорствовать.

— Ваше величество, неужели вы действительно считаете, что я — единственный при дворе, кто мог проникнуть в королевское хранилище? Да любой колдун мог открыть замок… кто знает, может быть, это всего лишь уловка, задуманная, чтобы обмануть вас и заставить оттолкнуть своего ближайшего…

Дарэк поднял палец, чтобы заставить его замолчать. Атайя подумала, что сейчас ее брат просто взорвется от гнева: ей слишком часто случалось быть жертвой подобных вспышек, и она видела признаки приближающейся грозы в покрасневших щеках и крепко сжатых зубах короля. Однако вопреки ее ожиданиям король оставался поразительно спокойным. Совсем как Кельвин, подумала Атайя, ибо глубину гнева их отца можно было оценить по тому, какой мягкой и убедительной становилась его речь.

— Если бы я мог лишить вас сана, архиепископ, без разрешения Курии, то сейчас я испытывал бы большой соблазн сделать это за вашу дерзость. Однако так как у меня действительно нет других доказательств, кроме слова одного колдуна, то я не могу потакать себе в этом желании. — Несмотря на оправдательный характер его речи, взгляд короля был далек от мягкости. — Вы покинете двор, Джон. На самом деле вы покинете столицу вместе с нами. Я полагаю, у вас еще сохранился дом в Кайбурне, почему бы вам не пожить там какое-то время? И когда я решу отправиться в Кайбурн, то буду счастлив сопровождать вас, дабы быть уверенным, что вы доберетесь без проблем. — Глаза Дарэка превратились в узенькие щелки. — И вы не появитесь здесь, пока я не пришлю за вами… если я когда-нибудь вообще сделаю это.

Губы Люкина некоторое время безмолвно шевелились, пока он наконец смог выдавить из себя хоть какой-нибудь звук.

— Но ведь Кайбурн…

— А если Мудрец действительно приведет туда свою армию, — продолжил Дарэк, абсолютно уверенный в том, что именно это является причиной сомнений архиепископа, — тогда ваше пастырское присутствие весьма пригодится для поднятия духа людей, которым предстоит сражаться с ним.

Казалось, воздух дрожал от напряжения в течение долгой минуты, потом архиепископ с вытаращенными глазами, не дожидаясь приглашения, развернулся на каблуках и вылетел из комнаты, с силой грохнув входной дверью.

В отсутствие архиепископа мышцы Дарэка слегка расслабились. Вздохнув, он пальцем показал на узел с корбаловым ожерельем в своей руке.

— Что касается Дагары, то слава Богу, что оно было взято из хранилища без ее ведома. Всем известно, что наша мачеха недолюбливает тебя, — заметил Дарэк, — но она никогда не желала твоей смерти.

— Да, в нашем семействе лишь один человек хотел этого.

Атайя тут же прикусила язык, осознав, что времена привычного обмена колкостями с братом уже миновали — хотя как долго это продлится? Само по себе заявление принцессы было справедливо, но Атайе отчаянно захотелось, чтобы она никогда не произносила этих слов. Однако Дарэка слова сестры не разозлили, напротив, казалось, они ранили его.

— Тем не менее, — продолжил король, неловко прочищая горло, — я как-нибудь расскажу Дагаре об этом ожерелье — притворюсь, что забыл, что оно принадлежит ей, и пообещаю наказать владельца, если когда-нибудь выясню, кто он…

Атайя закрыла глаза, едва ли в состоянии слушать то, что говорит ее брат. Слова казались бессмысленным гулом, и неожиданно принцесса поняла, что ей стоит огромного труда держаться прямо.

— Атайя? — позвал Дарэк, подхватив ее под локоть. — Ты больна?

У нее не было сил для ответа. Несколько минут назад принцесса была опьянена головокружительным потоком силы, которую корбал давал ей, сейчас она ощущала себя так, словно жизнь вытекала из нее капля за каплей, оставляя ненужную шелуху, которую легкий ветерок мог развеять в мельчайшую пыль. Атайя крепче прижалась к столбику кровати, пытаясь противостоять очередному приступу тошноты, затем комната закружилась у нее перед глазами.

— Держите меня… — произнесла принцесса, задыхаясь, за мгновение до того, как пол комнаты опасно приблизился.

* * *

Атайя проснулась через несколько часов, обнаружив, что спала на мягкой перине, укутанная пуховым стеганым одеялом. Мастер Хедрик пристроился на деревянной табуретке рядом с кроватью, а Джейрен спал подле нее, тело его излучало болезненное тепло, вызванное лихорадкой от воздействия кахнила. Кислый привкус во рту доказывал, что прошлой ночью она была больна, но сейчас принцесса чувствовала себя достаточно бодро — не намного хуже, чем наутро после слишком большого количества кружек посредственного эля. Мэйзон и Дарэк тоже находились здесь, слоняясь по комнате, словно озабоченные будущие папаши. Атайя бросила осторожный взгляд в угол — к ее облегчению, стражники Дарэка уже избавились от тела убийцы.

— Как он? — спросила принцесса.

Голос ее звучал еще нетвердо, она потянулась, чтобы убрать потную прядь волос со лба Джейрена.

— Все в порядке, — заверил Атайю Хедрик. — Он выпил почти весь чай, который принесла Дриана, и сейчас ему просто нужно выспаться.

Почти уверенная, что на этот раз ее голова не начнет снова кружиться, словно вращающееся колесо, Атайя откинула покрывало и перекинула ноги через край кровати. Дарэк недовольно нахмурился, но его взгляд выражал скорее озабоченность ее здоровьем, чем упрек.

— Тебе не следует так рано подниматься с постели.

— Но мне нужно.

— Но ты еще…

— Дарэк.

Атайя бросила многозначительный взгляд в сторону ночного горшка в углу, после чего его величество покраснел и извинился.

Несколько минут спустя Атайя сунула ноги в тапки из оленьей кожи и поплелась в соседнюю комнату, чтобы присоединиться к остальным. Дриана приготовила еще один горячий чайник и поднос с овсяными лепешками. Прежде чем свернуться в удобном кресле рядом с тлеющим очагом, Атайя взяла одну лепешку и намазала ее медом.

— Думаю, все вы хотите узнать, что же произошло, — сухо сказала принцесса, заметив выжидающее выражение на лицах, обращенных к ней.

— Джейрен… рассказал нам о том, что видел, — осторожно произнес Мэйзон, словно не был уверен, что то, о чем поведал Джейрен, не является галлюцинацией, вызванной воздействием кахнила. — Похоже, корбал содержит в себе не только один вид силы.

Мэйзон и Хедрик, жаждущие услышать подробности, подались вперед, в глазах зажегся голодный огонек, выдающий истинных ученых, готовых на все ради обретения новых знаний. Они наблюдали за Атайей с таким выражением, с каким парочка бродячих котов следит за куском рыбы, покачивающимся в руке торговца. Напротив, лицо Дарэка выражало заметную озабоченность — и не без причины. Ночные события имели для него совершенно другие последствия. Без корбаловых кристаллов король утрачивал оружие против Атайи, если, конечно, она не докажет свою верность заключенному союзу, в которой поклялась. А если принцесса может не только противостоять этому оружию, но и способна повернуть его против короля…

Атайя налила себе небольшую чашку чая.

— Говоря кратко, я обнаружила, что корбал не просто блокирует наши заклинания, он направляет их силу, заключает ее в каналы. — И принцесса начала свой рассказ обо всем, что смогла запомнить: о смертельном страхе, благодаря которому ей удалось сфокусировать свою силу, о голосах кристаллов, о внезапном молчании, встретившем ее в самом сердце корбала, о том мимолетном, но пугающем впечатлении, которое произвели на нее похожие на вены тоннели, в которые никто до нее не проникал. — У них есть тропы и источник силы, так же, как и у нас, и кроме того, особый вид магии, заставляющий нас чувствовать несуществующую боль. Словно они… живые.

— По крайней мере когда находятся на свету, — сказал Мэйзон, с рассеянным видом уставившись в огонь. — Именно свет пробуждает силу корбалов, точно так же, как сама жизнь вызывает пробуждение наших магических сил. Однако они не обладают жизнью, подобной нашей. Ты сама говорила, что источник силы корбала не похож на источник, находящийся внутри нас, — он представляет собой не нагромождение звуков и образов, а место, где царит полное спокойствие. Рассуждая логически, камень просто не может обладать «мыслями» и «чувствами», ему нечего хранить в самом центре своей силы.

Слова Мэйзона вызвали в памяти Атайи ее столкновение с источником собственной силы. Она прикоснулась к нему в ту ночь, когда Родри похитил ее силу, и принцессе пришлось искать способ вернуть ее. То был незабываемый опыт. Стоя над ослепительной бездной света, составляющей самую суть ее существования, Атайя ощущала, как сама жизнь проходит перед ней, словно многоцветная и гудящая панорама. Все, что случилось, и все, что могло случиться в будущем, проплывало перед принцессой в нескончаемом нагромождении событий, кружась слишком быстро, чтобы Атайя могла отделить одно событие от другого.

— Природа кристалла, без сомнения, завораживает, — перебил Хедрик, — но меня гораздо больше волнует, почему ты поддалась ему так легко, почти сразу после того, как начала использовать его силу. — Седые кустистые брови мастера слегка нахмурились, выдавая его обеспокоенность. — Скажи мне, Атайя, посылая свою силу по каналам корбала, ты испытывала те же ощущения, как при использовании обычных заклинаний, или чувствовала нечто необычное?

— Необычное? — Атайя слегка присвистнула. — Вряд ли я способна судить об этом, мастер Хедрик. Я чувствовала, что могу управлять невообразимым количеством силы, что мои возможности беспредельны. Это было такое опьяняющее чувство — невозможно сравнить его ни с одним заклинанием, которое я когда-либо произносила в своей жизни. Меня вовсе не удивляет, что я поддалась ему, — добавила принцесса, пожав плечами, — я испытываю головокружение после транслокации, а это самое сильное из заклинаний, которое я знаю. Но это… — Охваченная благоговейным изумлением, она тряхнула головой, стремясь хотя бы на мгновение вызвать в памяти ту невыразимую силу, которой ей довелось управлять. — По мощности это нельзя даже сравнивать с заклинанием транслокации.

Мэйзон рассеянным движением положил ложку меда в чай.

— Вероятно, ты сломалась бы гораздо раньше, если бы не была вынуждена бороться за жизнь. Когда миновало бы потрясение от нападения, ты в полной мере ощутила бы последствия утечки собственной силы.

— Боюсь, дело тут не только в изнеможении, — пробормотал Хедрик, брови которого все еще хмурились. — Джейрен сказал, что ты не могла контролировать заклинание, которое уже произнесла.

В ответ Атайя тоже нахмурилась. Она еще не задумывалась над этим, а ведь действительно Джейрен говорил нечто подобное, прежде чем прикрыть корбал покрывалом. Он начал использовать тебя, — сказал он тогда, — а ты даже не сознавала этого.

— Я… не знаю, смогла бы я остановить его, — произнесла Атайя, ощутив внезапную дрожь. — Кристалл не дал мне такой возможности. Если я и была «захвачена» им, то не сознавала этого. Помню, меня очень беспокоил один вопрос — что, если корбал начнет пропускать свою силу через мои тропы быстрее, чем я смогу выдержать? Однако я была слишком переполнена восторгом, чтобы по-настоящему испугаться.

Хедрик сцепил пальцы, задумчиво перебирая ими.

— Я считаю, что мы говорим о вещах гораздо более важных, чем кажется на первый взгляд, — произнес он очень серьезно. — Думаю, из тебя просто выкачивали силу… твоя магия «истекала кровью», словно тебе вскрыли вену. Пойми, когда ты отыскиваешь свои природные заклинания на тропах сознания, тебе доступно ограниченное количество магической силы. Если ты вычерпаешь всю силу, то просто не сможешь накладывать заклинания — как после транслокации, когда тебе не удается вызвать простой ведьмин огонь. Прочие силы — те, что поддерживают в тебе жизнь, — останутся нетронутыми. Но передача силы по каналам корбала заставляет тебя слишком расточительно использовать свою энергию… вполне вероятно, до предела, за которым последует смерть. Корбал не только использует твою магию, он забирает твои жизненные силы.

Хедрик, Мэйзон и Атайя обменялись задумчивыми взглядами, в то время как Дарэк разглядывал колдунов с совершенно озадаченным выражением на лице. По его мнению, дискуссия приняла слишком эзотерический характер.

— Нам просто повезло, что Джейрен установил «заслон» между корбалом и тобой, прикрыв кристалл, — продолжил Хедрик. — Если бы он не сделал этого, ты могла бы просто истечь кровью — в магическом смысле, разумеется. Если, как ты говоришь, ты не сознавала опасности, кто знает, что случилось бы, если бы твое заклинание обрело еще большую мощь или если бы другие корбалы начали выкачивать из тебя силу? Возможно, ты не остановилась бы до тех пор, пока не стало бы слишком поздно. И как при смерти от потери крови, ты не испытывала бы боли, которая должна была бы предупредить тебя, — просто постепенно угасала бы и погружалась бы в забвение.

До сих пор все это даже не приходило Атайе в голову. Внезапно принцессе показалось, что во рту у нее опилки, а не вкусная овсяная лепешка.

— Может быть, именно поэтому корбал сначала вызывает боль — причем только у колдунов, — предположил Мэйзон, отставив чашку. — Любая боль — это предупреждение, сигнал, что телу что-то угрожает. Люди, не обладающие магической силой, не могут повредить себе, используя корбал, вот они и не чувствуют боли. Эта боль, это предупреждение — только для нас. Она удерживает нас от того, чтобы пытаться исследовать природу магической силы корбала, и, соответственно, не дает нам причинить себе вред. Если мы будем игнорировать это предупреждение и пытаться использовать корбалы для того, чтобы усилить собственные заклинания, то просто сами убьем себя. Может быть, эти камни и представляют собой оружие огромной силы, — заключил он, — но цена за использование этой силы слишком велика.

Хедрик с важным видом кивнул, соглашаясь с Мэйзоном.

— Как и амулет Совета, — пробормотал он.

Невидящие глаза уставились в пространство, словно Хедрик заново переживал неприятные воспоминания или пытался предвидеть столь же неприятное будущее.

Атайя обернулась к нему. Никогда за долгие месяцы обучения принцессы Хедрик не упоминал об этом амулете.

— Что?..

— Это… своего рода талисман, — отвечал тот, быстро моргая, чтобы прийти в себя. — Оружие, которые применяется в случае крайней нужды — то есть очень редко. Не думаю, что его использовали со времен… моего прадедушки. А то и раньше, уверяю тебя, — добавил Хедрик, закашлявшись и давая понять, что пора сменить тему разговора.

Дарэк подался вперед и издал легкое покашливание, чтобы напомнить остальным о своем присутствии.

— Итак, смысл того, о чем вы говорили, заключается в том, что Атайя может использовать эти корбалы для усиления своей магической силы, но не в состоянии вовремя остановиться.

— Да, это самая суть сказанного, — повторил Хедрик. — Однако если ваша сестра восстановит свои силы, то вскоре найдет способ обойти подобное препятствие. Моя лучшая ученица никогда не устает удивлять меня. — Он, совершенно не смущаясь, некоторое время с гордостью рассматривал Атайю, затем криво улыбнулся. — Я полагаю, Атайя, ты сочтешь свои опыты достаточно важными для того, чтобы занести их в твой дневник.

Принцесса отвела глаза.

— Разумеется, мастер Хедрик.

Откровенно говоря, именно дневник и спас ей жизнь. Если бы Джейрен не проснулся тогда ночью, чтобы поработать над дневником, вряд ли они обнаружили бы присутствие убийцы до того, как не стало бы слишком поздно.

— Ты готова к путешествию? — спросил Дарэк, резко поднимаясь на ноги. Не в силах постигнуть большую половину из того, что они обсуждали на протяжении последних пятнадцати минут, король хотел завершить разговор на более привычной ноте, сделать его более управляемым. — Мне бы очень не хотелось задерживать нашу поездку в Кайбурн, но если ты еще не…

Атайя одним глотком допила остатки едва теплого чая.

— Со мной все в порядке, просто дай мне часок-другой, чтобы собраться. Армия Мудреца передвигается слишком быстро — мы не можем позволить себе задержаться ни на день.

— Противостояние будет гораздо более драматическое, чем рассчитывает Мудрец, если ты сможешь использовать против него корбал, — заметил Мэйзон, выдергивая с подноса еще одну лепешку и стряхивая крошки.

— Только если найду способ уцелеть в процессе этого противостояния, — отвечала Атайя. — Иначе, боюсь, события окажутся слишком драматическими.

* * *

Приняв ванну и сменив одежду, Атайя ненадолго заглянула в комнату Николаса, чтобы проведать его перед отъездом в Кайбурн. Здесь уже кто-то был — войдя в смежную со спальней гостиную, принцесса услышала негромкие голоса, доносящиеся из спальни. Один из голосов принадлежал Хедрику, что не удивило ее — как наставник и врач Николаса он редко покидал половину принца, — но, к своему изумлению, принцесса поняла, что собеседником Хедрика был Дарэк, и между ними происходил, по всей видимости, весьма серьезный разговор.

— Таким образом, будучи Верховным колдуном, — говорил Дарэк, — вы являетесь советником Осфонина в вопросах, касающихся благополучия лорнгельдов?

— Совершенно верно.

— Тогда для чего существует Совет? Вы упоминали о нем ранее…

— Совет — это орган управления лорнгельдов вне зависимости от того, откуда они родом, — неутомимо отвечал Хедрик, словно объяснял что-то студенту-новичку. — Совет не вмешивается в вопросы политики, его заботят только вопросы применения магии.

Дарэк помолчал.

— Не пойму, почему тогда ваш Совет не оказывал помощь Атайе? Для вас было бы так естественно поддержать ее в том, чего она пыталась достигнуть.

— Как я уже сказал, это было бы открытым политическим выступлением, так как магия все еще под запретом в Кайте. Совет имеет значительное влияние в тех землях, где магия принята и процветает, но он не претендует на вмешательство в дела государств, где магия запрещена. Когда магия вернется в Кайт, будьте уверены, весьма скоро вы ощутите наше присутствие.

— Когда магия вернется, — повторил Дарэк. Тон короля был сухим, но отнюдь не гневным, возможно, несколько вызывающим. — А ведь вы почти уверены, что я позволю этому случиться.

— При всем уважении к вам, ваше величество, мне кажется, вы уже приняли это решение, признаете вы это или нет.

Атайя напряглась, ожидая, что Дарэк набросится на Хедрика за подобное предположение, но вместо того чтобы дать колдуну отпор, король погрузился в задумчивое молчание.

— Я… вы озадачили меня, сэр. Вы совсем не похожи на Родри.

Атайе не требовалось видеть Хедрика, чтобы догадаться, что лицо его затуманилось гневом.

— Нет, не похож, — услышала она ответ мастера. Принцессу удивило бы, если бы Хедрик рассказал королю о том, кто был учителем Родри, и он не сделал этого, возможно, сочтя, что подобная информация вряд ли будет способствовать хорошим отношениям между ним и королем Кайта. — Более того, большинство колдунов не похожи на Родри. Например, ваша сестра. Атайя — очень искусная колдунья, кому знать об этом, как не мне, ведь я обучал ее. — Принцесса услышала его задумчивый вздох. — Атайю глубоко заботит будущее ее народа, ваше величество… даже больше, чем она осмеливается признаться вам. И я никогда не слышал, чтобы она говорила о вас с ненавистью. Возможно, с негодованием, — признал Хедрик. — Разочарованно. Но с ненавистью — никогда.

Не говоря ни слова, Дарэк пересек комнату и подошел к окну, попав в поле зрения Атайи. Принцесса внимательно изучала профиль брата. Он выглядел так, словно получил некий дар, которого оказался недостоин, и сейчас безуспешно рылся в поисках ответного подарка. Король чувствовал себя смущенно и неловко — ему определенно требовалась помощь.

— А, вот ты где, — сказала Атайя, входя в комнату с таким видом, будто только сейчас появилась здесь. — Карета и эскорт готовы. Время отправляться.

Дарэк с готовностью согласился.

— Да-да, конечно. Я только… только пришел проведать Николаса перед тем, как мы отправимся. Посмотреть, как он.

Принцесса любезно кивнула. Она рассеянно подумала, что Дарэк уже не впервые беседует с мастером Хедриком наедине, возможно, ища совета, который гордость не позволяет ему просить у нее. Если дело обстоит действительно так, то это лучший признак того, что король медленно пытался понять, что представляют собой ее люди, совсем как Кельвин — пусть и с гораздо большим энтузиазмом — много лет назад.

Справа от принцессы на табурете перед письменным столом сидел Николас, подобрав под себя ноги, одетый как приличествует принцу, однако его туфли из превосходной кожи были небрежно отброшены в сторону. Кончик языка слегка высунулся наружу, а принц выцарапывал ряд букв на листке пергамента, особенно стараясь не посадить кляксу.

— Привет, Атайя, — сказал он, подняв глаза.

Принцесса вздрогнула, решив, что Николас узнал ее, но отсутствующее выражение глаз сказало ей, что это приветствие вовсе не является признаком того, что его память вернулась, — просто принца, как попугая, научили повторять ее имя.

— Мастер Хедрик снова учит меня буквам, — продолжил он. — Неужели я когда-нибудь выучу их? Это так тру-удно.

— У тебя все получится, Ники. Хедрик превосходный учитель — во всех смыслах.

Принцесса послала ему поощрительную улыбку, а Николас вернулся к прерванной работе. Атайя постаралась подавить тупую боль в сердце, всегда возникающую, когда она смотрела на принца.

— Как его успехи? — спросила Атайя Хедрика.

Ей гораздо больше хотелось узнать, как далеко продвинулся Дарэк, но принцесса ограничилась вопросом об успехах Николаса.

— Честно говоря, неплохо. Принуждающее заклинание ограничивает его способности к чтению и письму, и я вынужден был снова учить с ним алфавит, но он схватывает на лету. Мне кажется, возвращение домой поможет принцу вспомнить многое гораздо быстрее. Это напомнило мне кое-что, — произнес Хедрик с беспокойством, — прошлой ночью Николас говорил о каких-то книгах, которые он взял из библиотеки Родри и отправил одному из людей Мудреца. Вы что-нибудь знаете об этом?

Атайя уже хотела было отрицательно покачать головой, но внезапно остановилась.

— Постойте, лорд Джессингер упоминал что-то о книгах, когда приезжал в мой лагерь прошлой зимой, но я так беспокоилась за Николаса, что совсем забыла об этом. Отправка книг могла быть частью принуждения. — Атайя прислонилась к дверному косяку, внезапно почувствовав необходимость опереться на что-нибудь. — Мне это не нравится. Идеи Мудреца и без того достаточно опасны, чтобы разбавлять их замыслами Родри. Впрочем, — добавила принцесса, — Мудрец никогда не упоминал о книгах и, кажется, не использовал их. Он получил книги незадолго до того, как его магические силы были запечатаны, так что, может быть, после того просто забыл о них.

Хедрик слегка пожал плечами — что ж, оставалось только надеяться на это.

— Джейрен уже встал?

— Несколько минут назад. Он не слишком доволен тем, что остается, но, по-моему, понимает, что путешествие принесет ему больше вреда, чем пользы. Джейрена мутит, когда он просто пытается сидеть, так что мысль о трехдневном путешествии в карете по ухабам не кажется ему особенно соблазнительной.

— Мы должны вернуться не позже, чем через неделю, — сказал Дарэк Хедрику, провожая Атайю до двери. Я сказал капитану Парру и гвардейцам, что если во время нашего отсутствия возникнут какие-либо проблемы с людьми Мудреца, то он сам и его гвардейцы поступают в ваше распоряжение и обязаны повиноваться вам, как мне самому.

Если Хедрик просто спокойно склонил голову в знак согласия, успешно подавляя свое изумление, если вообще испытывал таковое, то Атайя едва не упала, споткнувшись о порог.

— Что ты сказал?

— Вот именно, — отвечал Дарэк с гримасой на лице. — Можешь вообразить, как посмотрел на меня капитан. Если раньше он думал, что я попал под влияние одного из твоих заклинаний, то теперь вряд ли в этом сомневается. Однако если уж мы заключили союз, я должен пользоваться его преимуществами. Даже мой весьма способный капитан вынужден был признать, что не ему равняться с Мудрецом — особенно после Эристона. Ну что же, вперед, — сказал Дарэк, быстро пересекая зал. — Если доберемся до Кайбурна раньше Мудреца, у нас есть надежда спасти город.

 

Глава 12

Благодаря превосходной погоде и сухим дорогам путешествие до Кайбурна заняло меньше трех дней. Подобная скорость радовала Атайю, так как наконец-то они расстались с опозоренным архиепископом Люкином, путешествовавшим в отдельной карете позади них. Архиепископ был помещен в свой городской дом, расположенный в зажиточном западном районе города, так и не дождавшись от короля даже прощального слова.

— За ним нужно присматривать, — пробормотала Атайя, когда обширная черная мантия архиепископа последний раз возмущенно мелькнула в украшенных богатой резьбой парадных дверях его дома.

Дарэк сделал знак кучеру двигаться дальше, а сам откинулся на подушки, покачав головой.

— Никогда бы не подумал, что ему хватит смелости задумать подобное. — Король бросил взгляд в занавешенное окно, словно чтобы убедиться, что Люкин не следует за ними по пятам. — Я даже не мог себе представить, — внезапно добавил он, повернувшись к Атайе, во взгляде застыло нечто похожее на мольбу, — даже не предполагал, что у него на уме.

Странное чувство некоей общности заструилось по венам принцессы.

— Я никогда и не думала, что ты мог знать об этом, — отвечала она, удивленная тем, что говорит подобное Дарэку, не меньше, чем тем, что тот слушает ее.

Новость о приезде короля достигла города гораздо раньше самого Дарэка, поэтому, когда королевская карета пересекала западный мост, направляясь к центру города, каждое окно и дверь были забиты горожанами, надеющимися взглянуть на короля хоть краешком глаза. Атайя подозревала, что горожане рассчитывали увидеть редкое зрелище, которое представлял собой король, открыто появляющийся в компании своей сестры.

Когда карета пробиралась к соборной площади, Атайя заметила необычайно большое количество повозок и карет, трясущихся по булыжной мостовой и доверху нагруженных сундуками и корзинами. Это были вовсе не торговцы, перевозящие свой товар, внезапно поняла принцесса, — люди бежали из города. Те, кому было куда бежать, добавила принцесса про себя, заметив, что в основном беженцы представляли собой самых зажиточных горожан, владеющих сельскими поместьями. Хотя изредка попадались люди, которые направлялись к городским воротам, прихватив с собой лишь несколько тряпок, увязанных в узел. Они испытывали единственное желание — оказаться подальше от Мудреца.

— Похоже, все они в курсе тех слухов, о которых говорил Мэйзон, — заметила принцесса. — Или слышали что-нибудь о разведчиках, замеченных возле Халсея Адамом Грайленом.

Когда карета въехала на соборную площадь, лейтенант Бернс, правая рука капитана Парра, быстро доложил Дарэку о том, что удалось узнать заранее посланным разведчикам.

— Шериф говорит, что примерно четыреста людей Мудреца были замечены вчера около деревни Лифорт, к югу от города.

Он также рассказал, что люди бегут из города, опасаясь за свои жизни.

— Только четыреста? — спросила Атайя, бросив на брата насмешливый взгляд. — Не хочу себе льстить, но даже в моем лагере достаточно людей, чтобы дать бой такому количеству врагов. Если Мудрец действительно хочет уничтожить нас, почему он не привел целую армию? Под его знаменами собраны тысячи людей.

Дарэк беспокойно пожал плечами.

— Ты всегда отмечала, что он достаточно высокомерен. Может быть, он просто недооценил количество твоих колдунов?

Атайя сомневалась, что дело обстоит так просто, но ничего не ответила, так как Дарэк вышел из кареты и движением руки поприветствовал своих подданных. Когда король обернулся, чтобы подать ей руку, принцесса внезапно поняла, что все взгляды и перешептывания толпы относятся к ней одной. Атайя почувствовала себя уродцем, выставленным на деревенской ярмарке. Однако по сравнению с ее прошлым пребыванием в Кайбурне взгляды горожан заметно потеплели — сегодня они смотрели на принцессу с восхищенным любопытством, так как ныне Атайя была другом и союзником короля, а не преследуемой законом преступницей. Поэтому люди были довольны знаками королевского внимания, которые оказывал ей Дарэк, и совсем не собирались, как в прошлый раз, забрасывать принцессу гнилыми фруктами. Этому определенно способствовал и внешний вид принцессы. Сегодня Атайя была одета не в изорванную и заляпанную чернилами юбку, но в соответствующее рангу ее брата воздушное одеяние из бледно-серого шелка, отделанное серебром. Тонкая белая вуаль обрамляла лицо принцессы, делая ее похожей на раскаявшуюся послушницу, а не на изменницу и отлученную от церкви преступницу.

Гвардейцы Дарэка расчистили им путь к ступеням собора, оттеснив толпу.

— Просто позволь мне что-нибудь сказать, хорошо? — обратился король к Атайе на удивление легким тоном — полным сарказма, но отнюдь не гнева. — Помнится мне, что в прошлый раз твое обращение к горожанам вызвало беспорядки.

Дарэк поднялся на ступени и обернулся, рубины в короне вспыхнули тысячей огней в лучах слепящего летнего солнца. Двое гвардейцев встали с обеих сторон, поддерживая шелковый балдахин, предохраняющий короля от безжалостного солнечного сияния.

— Жители Кайбурна, — начал Дарэк, подняв руку и требуя тишины. — Я принес вам самую страшную из новостей.

Площадь замерла, словно перед молитвой, — слова Дарэка свободно долетали до самых дальних уголков. Однако Атайя почти не слушала речь брата, так как он уже успел прорепетировать ее перед ней в карете. Взгляд принцессы блуждал по площади, оценивая выражения лиц, — ей хотелось понять их настрой. Прежде всего людям нужен спаситель — это ясно читалось в их глазах. Они отчаянно нуждались в ком-то — все равно в ком, — кто защитил бы их от наступающей армии колдунов, которой они едва ли могли противостоять. К счастью, Атайе показалось, что люди не столько надеются на ее помощь, сколько просто радуются тому, что принцесса встала на сторону короля.

— Кайт знавал войны и прежде, — говорил Дарэк, когда внимание принцессы вернулось к нему, — и будет воевать в будущем. Я буду защищать ваш город с помощью солдат и оружия, а моя сестра — с помощью колдунов и магии.

Атайя поднялась по ступенькам и, к удовольствию собравшихся, взяла короля за руку.

— С вашей мужественной поддержкой, — завершил король, — мы прогоним захватчика обратно на Саре, откуда он пришел, — возможно, даже уничтожим его. Если понадобится, Атайя и я будем защищать вас даже ценой жизни. Мы обещаем вам это.

Дарэк подарил Атайе целомудренный поцелуй, слегка прикоснувшись губами к щеке принцессы. Одобрительный ропот поднялся в толпе — жители Кайбурна восприняли жест Дарэка как доказательство того, что невероятный союз короля с его сестрой вовсе не был фарсом.

Атайя задержала свою руку в руке короля, когда он помог ей спуститься по ступенькам и повел принцессу к ожидающей их карете. Речь короля не была слишком длинной, кроме того, сегодня ему еще предстояло обратиться к гораздо более важной для него аудитории. Однако жителям Кайбурна понравилась речь, и они выражали свое одобрение, выкрикивая пожелания долгих лет жизни своему королю. Несколько наиболее отчаянных душ адресовали подобные пожелания Атайе.

Карета медленно выехала из города — гораздо более лениво, чем год назад, когда Кайбурн был объят огнем и подвергнут разграблению, и направилась к раскинувшемуся севернее Эльсскому лесу. Во время этого короткого путешествия Дарэк примолк. Речь к жителям Кайбурна далась королю относительно легко. Атайя подозревала, что следующее выступление будет труднее, чем он предполагал.

По сигналу Атайи королевский экипаж остановился на безмятежно раскинувшейся поляне, на одном конце которой располагалась ветхая овчарня, с другой виднелась западная окраина леса. Над ними раскинулось безоблачное синее небо, чье спокойствие нарушал силуэт одинокого ястреба, праздно чертившего круги над полями. Полуденное солнце пекло все сильнее, пропитавшаяся потом одежда Атайи упрямо липла к телу, а ее покрытые вуалью волосы стали клейкими и влажными. Прохладный кров леса манил к себе путников.

Дарэк вышел из кареты и беспокойно огляделся вокруг.

— Разве ты не дала им знать, что мы уже здесь?

— Они уже знают, — отвечала Атайя. — Мы оставляем часовых на границе леса — как только карета показалась, весть об этом была передана в лагерь. Кроме того, — добавила принцесса, — я послала сообщение о том, что мы едем, вчера вечером. Я использовала мою «проклятую сферу», как называет ее Люкин.

Дарэк сморщился, словно одно только упоминание об архиепископе, которому он когда-то так доверял, причиняло королю боль. Он повернулся к лесу, пристально вглядываясь в его глубину, однако не делая никакой попытки приблизиться. Будучи королевскими охотничьими угодьями, Эльсский лес официально являлся его собственностью, но королю очень не хотелось пересекать границы леса, зная, что люди, которые ждут его в лесной глуши, вряд ли окажутся столь же гостеприимными, как жители Кайбурна.

— Ну что ж, очень хорошо, — неловко проговорил Дарэк некоторое время спустя, осознав, что его люди спокойно ждут приказаний. — Отыщем этот ваш лагерь.

Атайя отвела короля в сторонку, на небольшое расстояние от остальных.

— Будет лучше, если мы оставим твоих людей здесь, — предложила она мягко. — Вполне объяснимо, что мои люди боятся солдат и могут истолковать их появление как знак того, что ты не доверяешь им. Пока я с тобой, никто из них не причинит тебе вреда. Я… не могу обещать, что этого не случится, если ты будешь бродить здесь один, — вынуждена была признать принцесса, — но…

— Понимаю, — отвечал Дарэк, словно даже не задумывался о другой возможности. — Я пойду один.

Тебе еще никогда не приходилось быть таким одиноким, — подумала Атайя, глядя, как Дарэк ладонью стирает со лба пот, вызванный не только жарой. — И я никогда еще не видела, чтобы ты вел себя так мужественно.

Неудивительно, что королевские гвардейцы все как один с ужасом восприняли объявление Дарэка о том, что он отправляется в лес только в сопровождении Атайи, — они были уверены в том, что их королю уже никогда не выйти оттуда. Но никто из них не посмел бы силой удерживать короля, и гвардейцам ничего не оставалось, как только наблюдать за его уходом и сверлить глазами спину Атайи, безмолвно предупреждая принцессу, что ей не поздоровится, если их король не вернется целым и невредимым… и желательно как можно скорее.

Довольная тем, что оказалась вдали от угнетающего присутствия цепных псов Дарэка, равно как и от палящего солнца, Атайя ввела брата под благословенную сень леса, следуя рунам, показывающим дорогу к лагерю. Солнечные лучи, проникающие сквозь сосновые иглы и дубовые сучья, золотистыми пятнами ложились им под ноги, а величественное молчание время от времени нарушалось только шорохом листьев, когда птица перелетала с ветки на ветку или кролик перебегал из одного укрытия в другое. Атайя словно попала в иной мир, подобный тому месту между мирами, где она проносилась во время перемещения, — месту, где земное время остановилось и где они с Дарэком были всего лишь человеческими существами. Когда это, изумилась принцесса, они с Дарэком были наедине и не ссорились? Разве когда-нибудь он доверял ей настолько, чтобы отдать в ее руки собственную жизнь? Разве сама она раньше доверяла ему?

Атайя сорвала кленовый лист с низко висящей над тропинкой ветки. Когда же в самом деле они перестали быть друзьями?

Совершенно точно, что это случилось задолго до того, как магическая сила пробудилась в ней. Эта магическая сила и, что более важно, решение принцессы принять ее и не подчиниться смиренно обряду отпущения грехов стали только катализатором тех процессов, которые завели их так далеко. Возможно, она всегда завидовала тому вниманию, которое доставалось Дарэку как самому старшему из них, призванному когда-нибудь править Кайтом после Кельвина, в то время как их с Николасом вечно отсылали подальше — особенно Атайю, способную только на то, чтобы стать выгодной для Кайта королевской невестой. Может быть, рассуждала принцесса, Дарэк по-своему тоже завидовал ей, желая вопреки требованиям долга оставить на время свои обязанности и отправиться в туманную бухту искать давно забытые пиратские сокровища, как частенько делали его брат с сестрою.

Видит Бог, ей так много нужно рассказать ему! Однако язык словно прилип к гортани, Атайя так боялась спутать нити тонкого узора, который выткался на гобелене их возникшей несколько недель назад дружбы. Принцесса то и дело бросала на брата умоляющие взгляды, желая, чтобы он начал разговор вместо нее, но Дарэк, встречая взгляд сестры и словно ощущая шлейф ее мыслей, неловко отводил глаза.

Дарэк решил обойти спутанную поросль ежевики, однако Атайя с усмешкой схватила его за руку и провела прямо сквозь колючее месиво. Всего лишь иллюзия — одна из лучших у Ранальфа.

— Как… как ты разбираешь дорогу? — спросил Дарэк, таращась на иллюзорный кустарник, оставшийся сзади, а затем на зеленовато-коричневый лабиринт перед собой.

— Отметки. На деревьях.

Дарэк нахмурился.

— Но я ничего…

— Только колдуны могут видеть их.

— А-а… — кивнул он.

Оставшееся время они беседовали об отвлеченных предметах — восхищались изобилием лесных лилий и пьянящим ароматом сосен, оценивали предполагаемое количество оленей в королевском лесу.

Вскоре тропинка вывела их на поляну, усеянную полотняными палатками, беспорядочно разбросанными укрытиями из сучьев и веток и нагромождениями полуразрушенных каменных строений. Прибытия короля ожидали, и, совсем как в Кайбурне, из каждого окна и двери торчали любопытные лица. Настроение, однако, было совсем не таким благодушным — и неудивительно, подумала Атайя, ведь на протяжении последних двух лет король и его духовенство занимались уничтожением жителей Кайта. Тем не менее, если никто и не приветствовал своего короля, то никто и не высказывался открыто против его присутствия, следуя просьбе Атайи оказывать Дарэку доверие и дружеское расположение до тех пор, пока король не покажет, что недостоин их.

Дарэк инстинктивно отпрянул, когда огромный рыжий мужчина с ножом, демонстративно болтавшимся на поясе, шагнул им навстречу.

— С возвращением, детка, — сказал Ранальф и сгреб Атайю в сердечном медвежьем объятии. Затем отодвинулся и коснулся толстым пальцем жемчужного венца и газовой вуали у нее на голове. — Чертовски давно ты так не наряжалась.

Атайя криво улыбнулась.

— И почему это в последнее время все так и норовят сказать мне об этом?

— И вам добро пожаловать, — добавил Ранальф Дарэку с нескрываемым бдительным блеском в глазах.

— Спасибо, — отвечал Дарэк так же настороженно.

— Скажи всем, что его величество и я отдохнем несколько минут перед тем, как выступить перед ними, — сказала Атайя Ранальфу. — И попроси кого-нибудь принести нам по кружке чего-нибудь холодного. Мы проделали долгий путь, и у меня пересохло в горле.

Ранальф бойко отсалютовал принцессе, а Атайя повела Дарэка вокруг поляны по направлению к часовне, где король мог бы подготовиться к своей речи. Он абсолютно четко знал, что следует говорить жителям Кайбурна, но Атайя подозревала, что Дарэк имел очень слабое представление о том, какие слова предложить последователям Атайи.

— Так вот оно — место, где ты живешь? — пробормотал король, пока они шли к часовне, украдкой бросая взгляды внутрь огороженного пространства и ужасаясь тому, что одна из Трелэйнов может жить в таких стесненных условиях.

Прежде чем ответить, принцесса предложила ему пригнуться, чтобы не запутаться в протянутой между деревьями веревке со свежевыстиранным бельем.

— Раньше здесь был монастырь, пока войска короля Фалтила не уничтожили всех колдунов, что жили здесь. — Принцесса надеялась, что ее ответ не прозвучал обвиняюще — она просто изложила некий исторический факт. Атайя ввела Дарэка в пустую часовню, оправдываясь за мусор, что усеивал пол. Не имело значения, как часто здесь подметали, — листья и ветки ежедневно появлялись на полу, и башмаки Дарэка захрустели по ним, как по гравию, когда он прошел по узкому проходу к алтарю. Пальцы короля трогали различные предметы, разложенные на нем: чашу разбитого потира, серебряный завиток броши, древний, изъеденный червями экземпляр «Книги мудрости» — реликвии братства, когда-то мирно жившего и молившегося в этом месте.

Подняв кусок цветного стекла, Дарэк тяжело вздохнул — от его движения на полу образовалась яркая красная линия, словно кровавый ручеек, вытекающий прямо из алтаря. Королю было неспокойно здесь — это убежище не предлагало Дарэку успокоения. Возможно, размышляла Атайя, Дарэк боялся, что унаследовал больше от своего предка Фалтила, чем от Кельвина, и чувствовал себя соучастником резни, которую начал давно умерший Фалтил, а он вместе с Трибуналом продолжил. Кажется, впервые эти смерти встревожили короля, словно он ощутил присутствие множества духов, обитающих в этом месте. Духи упрекали его за бездушие и повторяли, что он недостоин быть королем.

— Люкин сказал мне, что здесь находится корона короля Фалтила, — заметил Дарэк, не оборачиваясь.

Он поднял другой обломок стекла, на этот раз окрасивший пол синим.

Атайя почувствовала, как напряглись мышцы, а глаза стрельнули в направлении каменной плиты, под которой была скрыта корона, на расстоянии не более десяти ярдов от Дарэка. Высохшая грязь, покрывавшая это место, была немного темнее — для того, кто знал, куда смотреть, не составило бы особого труда найти нужный камень.

— Один из заключенных рассказал ему, — продолжил Дарэк с безразличным видом. — Или скорее всего признался под пыткой. Друг того мальчика, который украл ее.

— Я не верну ее, Дарэк, — сказала Атайя. — Я не могу. Не сейчас.

Дарэк позволил себе слегка усмехнуться.

— Я и не предполагал, что вернешь.

Больше он не упоминал про корону.

В последовавшем затем молчании в затихшую часовню с двумя кружками пенящегося пива проскользнула Джильда. Поставив их, она удалилась, сделав вежливый, хотя и напряженный реверанс королю. Атайя подала Дарэку его кружку и вместе со своей уселась на первую скамью. Хотя с наступлением вечера дневная жара уменьшилась, камень все еще хранил прохладу и приятно освежал ее спину. Дарэк не присоединился к принцессе, задержавшись в алтаре, словно по какой-то непонятной причине не желал покидать его.

— Что я скажу им? — спросил он, рассеянно пригубив пиво.

В это мгновение Атайя не могла бы с уверенностью сказать, имеет ли Дарэк в виду людей, собравшихся на поляне, или мириады призраков давно умерших колдунов, ждущих того момента, когда он предстанет перед ними, чтобы ответить за свои деяния.

Атайя не была уверена, что король собирался произносить свой вопрос вслух, но осмелилась ответить.

— Просто скажи им правду, Дарэк. Скажи то, что лежит у тебя на сердце. Они и не ждут от тебя ничего другого.

— Они ждут не дождутся увидеть мою голову на блюде, и ты, черт возьми, знаешь об этом! — крикнул Дарэк и одним глотком осушил половину кружки. — Вероятно, ты тоже наслаждаешься каждым мгновением моего пребывания здесь. Видеть меня одного, совершенно беззащитного, выставившего себя полным идиотом!

Когда-то подобное замечание послужило бы началом жестокой ссоры, но сегодня, находясь в этом месте, Атайя поняла, что всего-навсего страх заставил короля сказать такое, и пропустила оскорбление мимо ушей.

— Дарэк, ты совсем не выглядишь глупо. Чтобы прийти сюда сегодня, от тебя потребовалось огромное мужество. На самом деле я не думаю, что когда-нибудь буду уважать тебя больше, чем сейчас. Клянусь тебе, во всем, что делаем мы с тобой, заключен Божий промысел!

Дарэк открыл было рот, чтобы обвинить Атайю в том, что не ей рассуждать о Божьем промысле и других подобных вещах, но тут же захлопнул его. Король послал ей особенный взгляд, словно знал, что она лжет, и одновременно был уверен, что она права. Дарэк отставил кружку, пробурчал что-то непонятное и покинул алтарь. Снаружи ослепительное сияние дня медленно угасало, переходя в приглушенные тона сумерек, а гул голосов все нарастал, так как лорнгельды собрались, чтобы выслушать своего короля. Дарэк не мог больше медлить.

Молча кивнув, Атайя повела Дарэка к месту, где располагался лагерный костер, неподалеку от заброшенной колокольни. Не было нужды звонить в колокол, так как все без исключения последователи Атайи уже собрались здесь. Принцесса вскарабкалась на пень — так, чтобы каждый мог видеть ее. Затем несколькими словами приветствовала собравшихся, выразив свою радость по поводу того, что наконец-то она снова дома. Затем, спрыгнув на землю, Атайя уступила место Дарэку, извиняясь, что не может предложить ничего более достойного, чем этот обрубок дерева.

— Достоинство — самое последнее, что меня сейчас беспокоит, — пробормотал Дарэк, засучивая рукава и неловко придерживая полы плаща, чтобы забраться на пень.

Несмотря на то что короля трясло, он почти что рассмеялся, представив себе, как должен смотреться со стороны — украшенный драгоценностями, пытающийся удержать равновесие на гнилом обрубке дерева в самом центре леса. Рассеянные сочувствующие улыбки появились на лицах многих собравшихся.

Атайя ощущала, как тяжело приходится Дарэку. Словно колдун перед лицом Трибунала Дарэк стоял перед жертвами своей политики, способный защититься от них только словами. Лишенный магической силы и находящийся в месте, где все обладали ею, король окажется беззащитным, если слова его не встретят одобрения. Он был испуган, но только тот, кто близко знал короля, мог почувствовать это. Пальцы беспокойно сжимались и разжимались, рубиновое кольцо ловило отблески огня при каждом беспокойном движении.

— Благодарю вас за то, что пригласили меня, — начал Дарэк, вглядываясь в каждое лицо перед собой. — Это доказывает, что вы способны быть более милосердными, чем я сам в подобных обстоятельствах.

Его аудитория хранила молчание. Люди ждали. Слушали. Оценивали своего короля. В отличие от Трибунала их вердикт не был предопределен.

— Мой отец посвятил свою жизнь объединению разделенного королевства. Он соединил разрозненные провинции, веками раздираемые гражданской войной.

Пока Дарэк перечислял славные победы, благодаря которым Кельвин достиг своей цели, Атайя заметила, что он старается не упоминать о заемной магии короля Кельвина, не желая вносить в свою речь то, что может спутать ее гладкое течение. Не в интересах короля было напоминать собравшимся, как непреклонно он сам, тогда еще восьмилетний мальчик, отнесся к этому.

— Кайт был объединен совсем недавно, но Мудрец острова Саре вновь пытается разделить нас. Я считаю, что мы не должны допустить этого, мы должны сделать все, что в наших силах, чтобы отразить его нападение, каждый должен встать на защиту Кайта!

Король напомнил собравшимся о пугающе быстром продвижении Мудреца от Эристона до Килфарнана, о разорении и смертях, которые Мудрец принес тем, кто отказался присоединиться к нему, и о том, что сотни его людей собираются ныне вокруг Кайбурна, готовясь напасть на город.

— Мои солдаты могут воевать с теми врагами, которые не обладают магической силой. Мудрец склонил на свою сторону не только колдунов, пообещав им, что когда-нибудь их магические силы еще могут развиться или что впоследствии они смогут разделить со своими братьями, сестрами, мужьями или женами, принадлежащими к лорнгельдам, их долю военных трофеев. Однако мои солдаты бессильны против колдунов — особенно тех, кто может противостоять силе корбалов. Только вы можете сражаться с ними на равных! — воскликнул Дарэк, увлеченный своей речью и совершенно забывший о прежних страхах. — Вы — единственная надежда, оставшаяся у Кайта!

Ранальф поднялся на ноги и холодно посмотрел на Дарэка.

— Итак, вы нуждаетесь в нашей помощи, и теперь мы уже не дьявольские отродья, не так ли?

Некоторые люди в толпе согласно закивали, досадуя, что не им в голову пришел такой находчивый ответ.

— Не буду обманывать вас, говоря, что я совершенно изменил свое мнение, — признался Дарэк. — Мне внушали определенные убеждения о происхождении и целях тех сил, которыми вы обладаете, и я просто не могу изменить их за одну ночь. Однако при моем дворе есть колдуны, готовые объяснить мне вашу точку зрения, и, возможно, придет день, когда я изменю свое отношение к предмету. Но сегодня у нас нет времени для этого, — воззвал король, отведя взгляд от Ранальфа и обращаясь ко всем собравшимся на поляне. — Так же как мы с Атайей забыли о наших разногласиях ради общего блага, я прошу вас сделать то же самое. Только совместными усилиями мы сможем прогнать захватчика с наших земель. А когда опасность будет позади, мы разрешим наши споры к всеобщему удовлетворению.

После секундного раздумья Ранальф вновь уселся на свое одеяло, явно удовлетворенный ответом короля.

— Я не могу приказывать вам, — закончил Дарэк. — Я могу только умолять вас использовать свои исключительные способности для защиты города, да и всего Кайта, ради нашего общего блага.

В последовавшем затем молчании Атайя смотрела на Дарэка с гордостью, которой не испытывала со времен своего детства, когда она готова была ощущать благоговение перед всеми теми удивительными вещами, которые мог делать ее старший брат. Принцесса разглядывала лицо Дарэка — жиденькую бородку, редеющие волосы на голове, прищуренные глаза — и впервые осознала, как с годами он стал похож на Кельвина. И как медленно Дарэк становился похож на отца в других вещах. Что ж, лучше поздно…

На поляне воцарилась неестественная тишина, пока Дарэк слезал с пня. Не дав ему возможности отстраниться, Атайя заключила брата в объятия. Он отпрянул, заметно озадаченный. Это не было формальным дружеским поцелуем, в ее объятии чувствовалась сердечная привязанность.

— Не думаю, что даже сам отец смог быть сказать лучше, — прошептала она так тихо, что только король мог услышать ее слова.

Почему-то слова эти, сказанные ею, Дарэк воспринял как самый большой комплимент — смутившись, он прочистил горло и не сказал в ответ ничего, только его руки беспокойно разглаживали внезапно образовавшиеся морщинки на плаще.

В то время как лорнгельды, перешептываясь, расходились по своим палаткам, мастер Тоня выступила вперед и предложила королю чашу с темно-красным вином.

— Вы окажете нам большую честь, если останетесь, чтобы разделить с нами ужин, ваше величество. Это простая еда, но приготовлена не так уж плохо.

Дарэк неловко принял чашу, смущенный искренностью женщины. Первым его побуждением было отклонить приглашение, однако Атайя видела, что король борется с собой, не решаясь отказать.

— Почему бы и нет? — прошептала Атайя ему в ухо. — Мы — гораздо лучшая компания, чем твои гвардейцы… особенно если Ранальф выпьет достаточно, чтобы запеть.

Тоня поморщилась и закатила глаза в притворной муке.

— Спаси нас Боже!

Дарэк постарался подавить неловкость. Мысль о том, чтобы остаться на ужин, внезапно показалась ему странно привлекательной. Король слегка поклонился Тоне.

— Почту за честь.

Неизвестно, считал ли Дарэк себя действительно польщенным, но он остался рядом с Атайей, ожидая, пока дожарится кролик, а также парочка оленей, убитых явно без лицензии, — король никак не прокомментировал это очевидное браконьерство. Поначалу осторожно, Дарэк отвечал на приветствия тех, кто подходил, чтобы обратиться к нему. Среди прочих Джильда принесла малыша, чтобы тот смог увидеть своего короля, — мальчику не суждено было бы родиться, тихо заметила Атайя, если бы Джильда прошла через отпущение грехов. Жерар с осторожностью выразил свое уважение королю, нимало не заботясь о том, чтобы скрыть как свою изуродованную руку, пальцы на которой были отсечены судейским ножом, так и историю своего увечья. Дарэк очень серьезно выслушивал их рассказы, каждый из который все более отягощал его совесть, уже растревоженную пребыванием в часовне и духами, все еще обитавшими там.

— Как ты думаешь, они поверили мне? — спросил он Атайю позднее, когда они подошли к вертелам, чтобы получить свою порцию мяса. — Некоторым из них пришлось пройти через такое… удивительно, что они вообще позволили мне явиться сюда.

Атайя не стала с этим спорить. Она ничего не сказала, но была не меньше, чем Дарэк, удивлена той доброжелательностью, которую выказывали ее люди по отношению к королю.

— Что же, выходит, они совсем не так упрямы, как я. А я-то упряма как мул. — Затем добавила более серьезно: — Ты — их король, Дарэк. И они гордятся этим — ты не давал им ложных клятв и не обещал измениться в одночасье. Честно говоря, это больше, чем они могли от тебя ожидать. Они еще удивят тебя своей преданностью.

Вечер продолжался, и король получил возможность расслабиться — он прислонился спиной к стене колокольни с добавочной порцией оленины в руке, с удивлением ощущая, что неформальный ужин доставляет ему немалое удовольствие. Как и предсказывала Атайя, Ранальф и в самом деле затянул что-то непристойное, и она заметила, что губы Дарэка беззвучно шевелятся, повторяя слова впервые услышанной застольной песни.

До полуночи оставался час, когда перед ними появилась Тоня.

— Джейрен открыл панель в часовне, — прошептала она Атайе, стараясь не потревожить остальных пирующих. — Я думаю, тебе нужно поспешить. Вам обоим.

Дарэк проследовал через поляну по пятам за Атайей, которая ловко обходила углы палаток и бельевые веревки. Серебристая панель была установлена прямо напротив алтаря, обрамляя фигуру Джейрена, словно портрет в полный рост. Атайя сразу же поняла, что бледность на его лице — не последствие недавней болезни. Джейрен обращался к ним из комнаты Совета, а позади него Атайя заметила мастера Хедрика и капитана Парра, почти скрытых рамой панели и о чем-то ожесточенно спорящих. Хедрик настойчиво указывал рукой в сторону панели, однако Парр, отказываясь смотреть, презрительно развернулся и вышел вон. Дюжина других мужчин жалась к стене в глубине комнаты с одинаковым взволнованным выражением на лицах. Чертыхаясь, Атайя начала рыться в кошельке, отчаянно ища нужный ключ. Совет очень редко собирался так поздно — очевидно, новости и в самом деле очень важные.

Наконец она отыскала нужный ключ и приложила его к раме панели, чтобы установить соединение, открывая панель со своей стороны яркой вспышкой белого света.

— Я здесь, Джейрен. Что случилось?

При звуке ее голоса советники короля разом обернулись к панели. Глаза советников широко раскрылись, и в них появилось молящее выражение, словно у испуганных детей.

— Ваше величество, мы пропали! — вскричал один из них, увидав Дарэка, появившегося в проеме панели за спиной Атайи. — Это ужасно! Ужасно!

— Вы должны прямо сейчас покинуть Кайбурн, — вымолвил Джейрен, игнорируя кудахтанье советников за спиной.

Атайя почувствовала, как ее ужин неприятно зашевелился в желудке.

— Почему? Мудрец приготовился к нападению?

— Нет, Атайя. Он уже напал. Кайбурн оказался всего лишь уловкой. Основные силы Мудреца в настоящий момент атакуют Делфархам. Они еще не достигли замка, но мы уже видим огни пожаров.

Дарэк напрягся подле нее.

— Но только вчера сотни людей Мудреца были замечены недалеко от Килфарнана, — возразил он, — в Лифорте. Шериф видел их…

— Неужели? — отвечал Джейрен. — А может быть, то, что он видел, всего лишь иллюзия? Уловка? Мэйзон доказал, насколько это просто, — он сам использовал подобный трюк, чтобы бежать из Килфарнана. Вспомните, что он говорил о зеркалах. Велика вероятность того, что те самые сотни, которые видел ваш шериф, — всего лишь иллюзии, производимые дюжиной колдунов. Мэйзон в бешенстве, что не разглядел обмана…

— Это не его вина, — быстро сказала Атайя. — Черт возьми, никто из нас не догадался.

Джейрен устало кивнул, протирая глаза тыльной стороной ладони. Он был уже изнурен, а битва только разгоралась.

— Довольно об этом. Мы нуждаемся в твоей помощи, Атайя, — равно как и в помощи всех колдунов, которых ты приведешь с собой, если еще не слишком поздно. Совет и гвардия охвачены волнениями — вопреки приказу Парр отказывается выполнять то, что говорит мастер Хедрик, еще меньше он готов прислушиваться ко мне. Мэйзон и его колдуны находятся в городе, пытаясь сделать то, что в их силах, но их сопротивление может только замедлить продвижение сарцев. При таком развитии событий Мудрец скоро достигнет замка.

Дарэк в досаде с силой стукнул кулаком по скамье, но боли не почувствовал.

— Даже если мы будем скакать без остановки, возвращение в Делфархам займет почти два дня!

— Не для всех, — отвечала Атайя с многозначительным огоньком в глазах. — Я, конечно, не способна взять с собой целую армию, — обернулась она к панели, — но могу вернуться прямо сейчас и попытаться сделать что-нибудь. Может быть… — Голос принцессы прервался, у нее в голове складывался какой-то план. — Узнай, где Кейл держит тот кисет, — произнесла она загадочно, стараясь прямо не упоминать корбалы.

Хорошо, что столь малое количество людей знали о новоприобретенной способности принцессы пропускать свою силу по каналам корбала. Кроме того, Атайя серьезно сомневалась в способности советников сохранить ее тайну. Если во время нападения один из них будет захвачен, он может выдать самый ценный ее секрет, пытаясь купить себе свободу. Или хуже того, не заслуживающий доверия капитан Парр может решить, что эта новая способность, о которой никто никогда ранее не слышал, делает Атайю куда более опасным врагом, чем Мудрец. Он вполне может сознательно пойти на предательство, несмотря на то, что принцесса является союзницей короля. Самое худшее, что можно себе вообразить: Мудрец узнает о ее единственном козыре и найдет способ противостоять ему.

— Принеси кисет в комнату Совета. Возможно, я смогу использовать его для заклинания, с которым Мудрецу еще не доводилось иметь дело, как, впрочем, и никому из нас. Может быть, это заставит его отступить, пока из лагеря не прибудет подкрепление.

Джейрен и не подумал скрывать свои опасения по поводу ее плана.

— Атайя, это чертовски опасно, и ты прекрасно знаешь об этом. Хедрик сказал, что это может убить тебя.

— Только если рядом не окажется никого, кто сможет прикрыть кристалл, если я не смогу остановить заклинание. Придется тебе об этом позаботиться. Что же, мы будем стоять здесь и спорить или постараемся что-нибудь предпринять? У меня нет идей получше, да ты и сам говоришь, что у нас не так уж много времени.

Губы Джейрена сложились в недовольную складку, но он не стал продолжать спор.

— Хорошо. Поторопись. И пришли нам столько колдунов, сколько сможешь.

Он резко закрыл панель, оставляя пустой проем, наполненный клубящимся туманом. Когда Атайя дотронулась ключом до панели, чтобы закрыть ее со своей стороны, серебристый прямоугольник исчез. Принцесса схватила Дарэка за руку и потащила за собой по усыпанному листьями проходу.

— Прости, что бросаю тебя, но я пошлю кого-нибудь проводить тебя…

— Нет, — отвечал король, вырывая руку и упершись ногами в каменную плиту. — Я вернусь с тобой.

Дарэк даже не стал уточнять, о чем просит Атайю, — он и не предполагал, что речь шла о путешествии по путям, которыми проходил мало кто из колдунов, не говоря уже об обычных людях. Король просто знал, что должен вернуться домой.

Атайя в ужасе уставилась на него.

— Не будь глупцом. Мудрецу останется только схватить тебя и, закованного в цепи, торжественно провести по городу. Нравится тебе это или нет, но лагерь, вероятно, самое безопасное место в Кайте. И, кроме того, в битве нам понадобятся колдуны. Ты ничем не сможешь помочь.

— Черт побери, мне на это наплевать! Ты слышала, что он сказал? — Дарэк ткнул пальцем в то место, где ранее располагалась панель Джейрена. — Гвардия и Совет не будут слушать колдунов — мы оба должны вернуться. И я не могу позволить, чтобы люди думали, что я бросил их! — Король сопроводил последовавшие затем слова решительным жестом. — Атайя, я больше, чем кто-либо другой, обязан находиться в Делфархаме прямо сейчас. Я не собираюсь произносить еще одну речь о семейном долге… но неужели ты не видишь? — Дарэк положил руки ей на плечи, крепко сжав их. — Сейчас я говорю с тобой не как брат, но как твой король. Я приказываю тебе взять меня в Делфархам. Немедленно.

Атайя почти готова была отказать, но внезапно поняла, что ее отказ может безвозвратно лишить ее доверия короля, разбить ту хрупкую веру, на которой был основан их союз. Она поклялась повиноваться ему, и она должна подчиниться.

Дарэк ждал ответа Атайи, убежденный, что именно ее ответ докажет преданность или отсутствие таковой. Он испустил вздох облегчения, когда Атайя неохотно кивнула.

— В таком случае идем, — сказала она, — мы не можем терять времени.

Они дошли только до порога, когда Атайя остановилась и схватилась за голову — час от часу не легче!

— Постой, что подумают гвардейцы, если ты бесследно исчезнешь?

— Проклятие! Надо предупредить их. Они просто нападут на лагерь, если я не вернусь… конечно, если смогут отыскать его, — сухо добавил король. — У тебя есть чернила и пергамент?

— В моей старой комнате… но послушай! Почему бы нам не отослать их обратно всех вместе?

Атайя быстро обрисовала свой план и затем позвала Ранальфа и Тоню в спальню. Пока Дарэк наскоро нацарапал приказы своим людям, Атайя рассказала им о внезапном нападении на Делфархам.

— Ранальф, я хочу, чтобы ты собрал как можно больше колдунов и чтобы вы присоединились к людям Дарэка — они ждут его прямо около овчарни. Вы вернетесь в Делфархам вместе.

Ранальф плутовато ухмыльнулся.

— Да уж, это будет дружеская прогулка! — заметил он, сведя кустистые рыжие брови. — Спорю, сражение начнется еще до того, как мы встретимся с врагом.

— Постарайся, чтобы этого не произошло, — резко сказал Дарэк, протягивая ему свернутый лист пергамента. — Вас гораздо больше, чем моих людей, поэтому они вряд ли побеспокоят вас, если вы сами не станете подстрекать их. По крайней мере я надеюсь, что вас будет больше, — добавил король. — Полагаю, что сейчас-то и выяснится, насколько убедительной оказалась моя речь.

— Как только прибудете в Делфархам, — продолжала Атайя, — делайте все, чтобы помочь освободить город. Я пока не представляю, каким образом… но постарайтесь связаться с нами, когда прибудете в столицу. Может быть, на месте мы разработаем какой-нибудь план. Что касается тебя, Тоня, я хочу, чтобы ты осталась здесь, по крайней мере пока.

Тоня испустила легкий вздох разочарования.

— Ох, я предполагала, что ты скажешь это.

— Понимаю, но кто-то должен приглядывать за новенькими, чьи заклинания пока еще неподвластны контролю. А если Мудрец все-таки пошлет сюда войска, нужно, чтобы кто-то с твоим мастерством противостоял ему. Джильда — молодец, но она не мастер Совета.

Вскоре все было улажено. Ранальф и Тоня отправились собирать колдунов, в то время как Атайя быстро рассказала Дарэку о заклинании транслокации и о том, чего ему следует ожидать на обратном пути в столицу.

— Очевидно, тебя напугает место, которое мы будем пересекать — даже сам верховный лорд Совета не смог сдержать свои чувства, когда я взяла его с собой в это путешествие. Просто не отпускай меня, что бы ни случилось.

Не останавливаясь на ужасающих подробностях, принцесса рассказала королю о том, что должно произойти, когда она наложит заклинание. Дарэк немного побледнел, но решимость его не дрогнула.

— Но не жди от меня готовности к действию сразу после перемещения, — предупредила Атайя, отведя его в центр крохотной комнаты. — Заклинание заберет почти все мои силы.

— Но я подумал… я имею в виду, когда ты пришла, чтобы увидеть Николаса в ночь, когда он заболел, ты сказала, что…

— Это было еще до того, как запечатывающее заклинание было снято. Все не так просто, чтобы объяснить прямо сейчас. Просто знай, что мне потребуется по крайней мере час, чтобы отдохнуть, прежде чем я смогу заняться настоящим колдовством.

Дарэк молча кивнул.

— Готов?

Дарэк сглотнул, вытирая мокрые ладони о камзол.

— Что я должен делать?

— Просто держись. И помни — не отпускай меня, что бы ни случилось.

Атайя приблизилась, чтобы заключить его в крепкие объятия — в первый раз после того, подумала принцесса, как она обнимала Дарэка во время его бракосочетания с Сесил пять лет назад. Расслабившись насколько возможно, Атайя припала к груди Дарэка и попыталась мысленно представить себе комнату Совета, сосредоточившись на каждой детали: стеклянные окна в свинцовых рамах, стол, украшенный эмалью, мягкое сиденье трона. Затем, прежде чем прошептать слова, которые отправят их между мирами, Атайя добавила только одно:

— И молись, Дарэк. Просто молись.

 

Глава 13

Гул раздраженных голосов немедленно стих, как стрекот сверчков перед наступлением бури, когда Атайя и Дарэк внезапно возникли перед троном с темно-красными подушками в комнате Совета Делфарского замка. На мгновение Дарэк покачнулся, дрожащий и потерявший дар речи от необычного способа перемещения, и оперся о подлокотник трона, чтобы не свалиться на пол. С помощью Джейрена Атайя, пошатываясь, добралась до стола Совета и опустила голову на скрещенные руки, чувствуя головокружение и упадок сил.

Мирная и раскованная атмосфера ужина в лесном лагере, откуда прибыли Атайя и Дарэк, разительно контрастировала с аурой комнаты Совета, наполненной ужасом перед надвигающейся битвой. Великие лорды Кайта метались, словно беспокойные лошади, запертые в своих стойлах рядом с горящим амбаром и предчувствующие надвигающиеся роковые события. Снаружи в ночном небе гневно сверкали отдаленные молнии, непрерывно раздавались громовые раскаты, словно несметное количество ребятишек с грохотом катили пустые бочки по булыжным мостовым города. Крупные капли дождя упали на зарешеченные окна, но, к ужасу собравшихся, дождь был бессилен потушить зловещие огни, оживлявшие городской пейзаж за окном. Короткого прощупывания оказалось достаточно, чтобы Атайя поняла: гроза эта представляет собой не природное явление, а дело рук Мудреца.

Легким кивком принцесса дала Дарэку понять, что с ней все в порядке, за исключением головокружения, и король смог приступить к решению неотложной задачи спасения своей столицы.

— Итак, каково наше положение? — спросил Дарэк у мастера Хедрика.

В другом конце комнаты капитан Парр насупился, обиженный тем, что король не пожелал сначала выслушать его, но опасность потерять все была настолько реальна, что Дарэк не стал тратить драгоценное время на то, чтобы успокаивать своего слугу.

— Пять эскадронов гвардии посланы в город, чтобы тушить пожары, отражать атаки врага и постараться удержать население от еще большей паники. Оставшиеся заняли позиции на стенах замка. Я просил капитана оставить пару эскадронов в резерве, если Мудрецу удастся достичь стен замка раньше, чем мы думаем, — добавил Хедрик, его раздражение читалось только в слегка нахмуренных бровях, — но он считает, что нет смысла защищать замок, если весь город падет.

Дарэк бросил на капитана уничтожающий взгляд, негодуя, что тот не последовал совету Хедрика, но удержался от словесного выражения своего гнева… по крайней мере пока.

— Джейрен и я взяли на себя смелость создать вокруг замка защитные покровы, — продолжал Хедрик, направляясь к окну. Подол его изумрудно-зеленой мантии прошелся по каменным плитам пола, стирая легкий намек на пыль. — Они не смогут защитить нас физически, но сделают невозможными попытки шпионить с помощью сфер.

Атайя склонила голову, чтобы рассмотреть туманные покровы, окутывающие стены и повисшие в воздухе, словно гигантский паук опутал замок своей паутиной. Покровы Хедрика были достаточно прочными, а если еще и Джейрен усилил их, то они вполне смогут защитить их от проникающего взгляда Мудреца.

— Мы предполагаем, что люди Мудреца проскользнули в город еще до наступления тьмы, — сказал Джейрен. — Скорее всего под покровом скрывающих заклинаний. Затем по условленному сигналу они одновременно атаковали разные участки города.

Дарэк пробормотал проклятие.

— Черт побери, какое невезение, что все это случилось именно тогда, когда ни меня, ни Атайи не было в городе!

— Невезение? — Джейрен с сомнением покачал головой. — Это было спланировано. Без вас наш союз тут же затрещал по швам. — Он бросил быстрый взгляд на капитана Парра и членов Совета, но дипломатично воздержался от замечаний. — Мудрец, конечно, понимает, что Атайя вернется в город, чтобы взять ситуацию под контроль, но я очень сомневаюсь, что он ожидает увидеть вас обоих.

Атайя с мучительным усилием откинулась на спинку кресла. Принцессе казалось, что стены вокруг нее опасно наклонились в одну сторону.

— Кто-нибудь из колдунов Мудреца уже проник в замок?

— Нам ничего не известно об этом, — отвечал Хедрик, — но в любом случае ждать осталось недолго.

— Мэйзон и прочие находятся в разных частях города и пытаются отражать заклинания Мудреца, — добавил Джейрен, — однако им едва хватает сил, чтобы накладывать собственные. Единственная вещь, которую Мудрец не предусмотрел, — это атаковать нас со стороны моря, а буря, которую он вызвал, делает невозможной любую попытку бежать, используя лодку.

Замечание Джейрена было прервано вспышкой молнии — зеленоватый свет осветил комнату, на мгновение стало светло, как днем.

— Бежать? — переспросил Дарэк, королевскую гордость задело предположение Джейрена. — О чем это вы толкуете?

— Мы не можем позволить захватить себя в плен, ваше величество. Подкрепление из Кайбурна прибудет через три дня, нам не продержаться так долго… если, конечно, не сработает план Атайи. — Джейрен с тревогой посмотрел на принцессу, сомневаясь в ее способности стоять без посторонней помощи, а не то что направлять силу по каналам корбала. — Твои силы понадобятся нам как можно скорее, — мягко, но настойчиво произнес он.

Атайя слабо кивнула, но не сделала попытки даже привстать из-за стола.

Медленно, словно испытывая неуверенность в том, что он действительно хочет увидеть то, что происходит внизу, Дарэк приблизился к подоконнику и выглянул в окно — драгоценный камень в короне Кайта ныне представлял собой захваченный осадой город, попавший в ловушку зловещих обстоятельств, невиданных в течение столетий. Улицы были заполнены испуганными горожанами, которые покинули свои дома и стремились проникнуть во двор замка, испытывая слабую надежду найти там убежище. Настоящие и иллюзорные огни раскрашивали небо кошмарными оранжевыми красками, воздух был наполнен грохотом дождя и грома и дрожал от воя, издаваемого человеческими и нечеловеческими глотками. И в довершение всего огненные драконоподобные создания стремительно носились вокруг шпилей собора Святого Адриэля, словно ожившие горгульи, насмехаясь над теми, кто искал укрытия за его стенами. Хаос еще не затронул замок, но постепенно приближался к его стенам. И словно нарастающая волна Дарэка охватило ощущение, что ему уже не остановить это безумие.

— О Боже! — выдохнул король, наблюдая разрушение своей столицы. — Должно быть, подобное происходило во Времена Безумия.

Мастер Хедрик подошел и встал рядом с Дарэком, голова его слегка склонилась.

— За исключением того, что эта магия находится под весьма сильным контролем, — серьезно произнес он. — Здесь действуют не новички, чьи учителя не справились со своей задачей, — хорошо обученные колдуны творят свои заклинания. Откровенно говоря, многое из того, что мы видим, является безобидным представлением, — добавил мастер, критически пожав плечами, — но Кайт не приучен к магии. Даже самая безобидная иллюзия вызывает здесь панику, сводя на нет все усилия того малого количества колдунов, которые пытаются противостоять захватчикам.

Дарэк ладонями оперся о подоконник, пытаясь успокоиться.

— Слава Богу, что Сесил и дети не видят этого, — пробормотал он еле слышно. Король бросил взгляд на рубиновый перстень, украшающий его правую руку. — Сын мой, — произнес он так тихо, что Хедрик едва расслышал его, — посмотри, во что превращается твое наследство.

В это мгновение облаченный в темно-красное часовой проскользнул в комнату, с поклоном умоляя его величество извинить его за вторжение.

— Ваше величество, священник прибыл из собора с новостями, двое гвардейцев также ожидают возможности представить вам донесения и заняться своими ранами. Вы примете их?

— Да-да… но не здесь, — сказал Дарэк, отворачиваясь от зрелища погруженных в смятение улиц внизу. — Пришли их в Большой зал. По крайней мере оттуда я не увижу, как город прямо на моих глазах превращается в пепел. Идите со мною, — предложил он остальным. Король остановился, чтобы коснуться плеча сестры с искренним беспокойством. — Атайя?

Атайя откинулась назад, глаза ее были закрыты.

— Я присоединюсь к вам через несколько минут, просто мне нужно немного больше времени, что прийти в себя.

И вот еще что, Джейрен, — послала сообщение принцесса, — держи наготове кисет с корбалами. Я еще точно не знаю, какое заклинание буду пропускать через каналы корбала, но что-нибудь придумаю.

Обеспокоенный ее слабостью Джейрен, нахмурившись, неохотно последовал за мастером Хедриком, Дарэком, капитаном Парром и советниками короля по направлению к Большому залу.

Оставшись наедине с отдаленным шумом кровопролития и хаоса внизу, Атайя снова опустила голову. Сильные приступы головокружения отступили, но принцесса все еще ощущала идущую из самой глубины тела усталость. В любом случае я почувствовала бы себя утомленной, — проворчала принцесса про себя, осознав, что полночь стремительно приближается.

Казалось невероятным, что только днем они с Дарэком стояли перед жителями Кайбурна. Если бы Атайя знала, что вечером ей предстоит сразиться с Мудрецом, то выкроила бы несколько минут для сна во время короткого пребывания в лагере.

Нежное дуновение ветерка коснулось ее щеки, воздух наполнился слабым ароматом кожи и дыма. Внезапно Атайя осознала, что в комнате появился кто-то, кого не было здесь раньше. Дверь не открывалась, она была уверена в этом. Нет, ничего не изменилось с тех пор, как Дарэк и его советники покинули комнату. Совсем близко она ощутила чужое дыхание и легкий перезвон серег…

Столкновение с убийцей, нанятым Люкином, сделало ее осторожной, и принцесса вскинула голову — слишком быстро, головокружение вернулось. Однако ее зрение не настолько затуманилось, чтобы Атайя не могла узнать пришельца. Рядом с окном на фоне разрушающегося города стоял Мудрец острова Саре собственной персоной, улыбка скользила по его губам. Атайю поразило, что Мудрец одет как пират, приготовившийся к грабежу, — весь в черной коже, единственная золотая серьга поблескивала в ухе. Длинные волосы затянуты сзади в хвост, на боку — меч в ножнах. Отблески огня плясали в глазах Мудреца, делая его похожим на демона.

Пошатываясь и борясь с головокружением, Атайя поднялась на ноги и открыла рот, чтобы закричать…

— Не стоит кричать, — мягко предупредил Мудрец. — Это будет стоить жизни принцу Николасу. Один из моих людей находится подле него даже сейчас, ожидая приказаний. — Легкая улыбка стала шире. Мудрец был доволен тем, что ему удалось застать принцессу врасплох и так быстро подчинить своей воле. — Не сомневайтесь в моей способности убить его, принцесса. Я не нуждаюсь в принце Николасе. Я исследовал его мозг и не нашел в нем зерен магической силы — ему никогда не стать одним из нас. Однако он весьма полезен в другом отношении — он нужен мне, чтобы сделать вас более сговорчивой.

Принцессу затрясло от желания ударить его, но она понимала, что цена подобного вызова очень высока. Лжет Мудрец или нет — слишком рискованно проверять это, и принцесса хранила молчание, прекрасно сознавая, что Мудрец убьет ее братьев с той же легкостью, с какой однажды уже пытался использовать одного в качестве орудия для убийства другого.

Едва ли принцесса осознала все из того, что сказал Мудрец, — ему никогда не стать одним из нас. Атайя ощутила слабый укол сожаления о том, что ей никогда не разделить чудо владения магической силой с Николасом, с которым она привыкла делить все радости в жизни. Принцесса не думала, что Мудрец лжет. Если бы Николас обладал зернами магической силы, он определенно был бы уже мертв: Мудрецу не нужны соперники в борьбе за предсказанное место короля-колдуна.

— Как вы…

— Проник сюда? — закончил Мудрец, небрежно подойдя к ней, словно прогуливаясь по саду. — Откровенно говоря, я нахожусь здесь уже некоторое время. Я проник сюда незадолго до того, как появились вы. Слушал, как кайтские советники спорят между собой, словно торговки рыбой. — Он поднял глаза к небу. — Довольно жалкое зрелище.

Атайя не стала возражать ему — к сожалению, в этом Мудрец прав.

— Итак, у вас есть план, не так ли? — продолжил он, сцепив руки за спиной. — Некая маленькая уловка, которая поможет вам победить меня? — Мудрец даже не удосужился поинтересоваться, в чем заключается эта маленькая уловка, — так уверен он был в победе. Мудрец тряхнул головой и испустил легкий смешок. — Могу заверить вас, принцесса, — слишком поздно.

Атайя ощутила бесконечную благодарность за то, что не упомянула о корбалах перед Советом, и молилась про себя, чтобы облегчение не отразилось на ее лице.

Пройдя мимо нее — слишком близко, по мнению принцессы, — Мудрец опустился на трон во главе стола Совета, как если бы уже имел на это право, еще не называясь, но уже ощущая себя королем. Он растянулся на троне, скрестил ноги в лодыжках и сцепил пальцы перед собой.

— Я ожидал вашего возвращения, хотя считал, что вы вернетесь одна. Не думал, что брат будет сопровождать вас, — как, унизиться до путешествия с помощью магии? — Мудрец смиренно вздохнул и уставился на принцессу внимательным взглядом. — И снова вы удивили меня. Не так-то просто сделать это впервые, не говоря уже о втором разе.

Мудрец подождал ответа принцессы, словно надеясь услышать ее благодарное бормотание в ответ на комплимент, но Атайя ничего не сказала.

— Что вы здесь делаете? — холодно спросила она, прекрасно сознавая, насколько очевиден ответ.

Но принцесса нуждалась во времени, чтобы восстановить свои силы. И если для того, чтобы добиться этого, Атайе придется вовлечь Мудреца в обсуждение мельчайших деталей его гениального плана, что ж, стоит попробовать.

— А вы ведь ожидали, что я появлюсь где-нибудь в другом месте, — с готовностью отвечал он. — В Кайбурне, например? — Мудрец мечтательно отвел взгляд, словно возвращаясь к приятным воспоминаниям собственной юности. — Я собираюсь захватить Кайбурн вскоре после Делфархама. На самом деле Курик убежден, что мне крайне необходимо сделать это. Он считает, что гораздо лучше уничтожить оба ваших самых крупных гнезда, чем оставлять одно, полное шершней, способный впоследствии ужалить меня. Однако на примере Килфарнана могу сказать, что у ваших колдунов очень мало возможностей сделать это — они так юны и практически необученны. Было бы так жестоко с моей стороны последовательно нанести вам два таких поражения, поэтому я решил использовать время по-другому. Кроме того, я понимал, что, по вашему мнению, моей следующей целью должен стать Кайбурн, — он наградил принцессу учтивой улыбкой, — а я так не люблю быть предсказуемым.

— Поэтому вы заставили нас думать, что ваши войска уже близко к Кайбурну. Те солдаты, которых видели недалеко от города, были всего лишь приманкой…

— Использование диверсий — одно из главных правил войны, принцесса, вне зависимости от того, используете вы магию или нет. Не думаю, что вы сведущи в военных ухищрениях, — добавил Мудрец намеренно покровительственным тоном, — но я полагал, что кто-нибудь при дворе знает о них достаточно. В любом случае все это значительно облегчило мою задачу здесь. Кроме того, вы можете спорить, но это сохранило гораздо больше жизней. Если бы я вначале захватил Кайбурн, вы совершенно точно знали бы, что моей следующей целью станет Делфархам. Простая логика подсказала мне это решение. Да и жертв было бы больше…

— Как вы великодушны, — сухо заметила Атайя, не опуская взгляда.

Мудрец слегка наклонил голову, как если бы в словах принцессы был заключен комплимент.

— Я знаю, что вы послали в Кайбурн за помощью, но ваших людей крайне мало, и они способны производить только весьма слабые заклинания. К рассвету этот город будет моим. Вражеских колдунов запрут в подземельях замка, а те, кто не обладает даром, должны будут принести мне клятву верности или умереть. Мы с вами — лучшие, — напомнил принцессе Мудрец, схватившись за подлокотники трона, — и я заставлю их признать это.

— Тогда почему же вы как признанный вождь не скачете на коне по улицам с обнаженным мечом, показывая людям, кто будет править ими?

— Всему свое время, Атайя, — отвечал Мудрец весьма саркастически, хотя образ, созданный принцессой, воодушевил его. — Прежде всего мне следует разобраться с вами.

Принцесса ощутила холод внутри, когда Мудрец встал и направился к ней.

— Разобраться со мной? — эхом повторила Атайя. Время… ей нужно время! Головокружение прошло, но ее магические силы находились на уровне, близком к нулевому. Вряд ли в течение некоторого времени она сможет защититься от заклинаний Мудреца.

— Вам не следует бояться меня, Атайя. Я просто хочу убрать вас с дороги до тех пор, пока мое владычество над Кайтом станет неоспоримым. Мои враги окажутся поверженными, когда увидят, что их знамя исчезло, а вы и есть это знамя. Вы можете придать этому конфликту серьезную остроту, а мне совсем не нужны дополнительные трудности. Хотя, — лукаво добавил он, — сейчас вы выглядите не так уж и внушительно.

Атайя слегка вскинула голову, хотя и понимала всю тщетность этого вызывающего жеста. Мудрец видел, в каком состоянии принцесса находилась сразу после появления в комнате Совета, и у Атайи не было никакой возможности убедить его, что ее магическая сила полностью восстановилась. Хорошо хоть Мудрец ничего не знал о корбалах, которые, принцесса прекрасно это понимала, являлись ее единственной надеждой на спасение.

Если бы, конечно, у нее нашелся хоть один. Мудрец приблизился к ней и протянул руку, словно молча приглашая принцессу на танец.

— Без вас, — мягко произнес он, — союз с королем разрушится, и Делфархам падет к моим ногам. А без Делфархама и Кайт не выстоит.

Мудрец положил одну руку на пояс принцессе, словно ожидая музыкального вступления, и протянул другую. В последней попытке сопротивления Атайя попыталась наложить защитное заклинание, но его рука легко преодолела слабую защиту, оставляя за собой след из клубящихся синих точек.

— А теперь усни, Атайя, — прошептал Мудрец, надавив пальцами на лоб принцессы. — Спи, пока я не разбужу тебя.

Атайя предполагала, что его сила окажется достаточно мощной, но совсем не ожидала, что она столь велика. Как будто на лицо принцессы опустилось, усыпляя ее, не тонкое покрывало, а тяжелая подушка, подавляя волю Атайи. У нее не было никакой возможности бороться, сопротивление улетучилось, как дым от погасшей свечи. Атайя обессилела в руках Мудреца, не в состоянии оттолкнуть его, только услышала отдаленный раскат смеха и почувствовала прикосновение горячих губ к щеке.

* * *

Дарэк тяжело упал в кресло с высокой спинкой, придавленный зловещими сообщениями, поступающими со всех концов города. Король рассеянно прихлебывал теплый чай, слушая последнее из них, доставленное чудом спасшимся старым священником собора Святого Адриэля.

— Люди Мудреца превратили церковные хоры в место для судилища, — рассказывал священник. — Их пленники вынуждены приносить клятву верности Мудрецу или их зарежут прямо перед Божьим взором! Священникам и судьям даже не предоставляют права выбора — их уничтожают прямо на месте. Какое зверство! Даже домашних животных и то убивают более милосердно, ваше величество! — вскричал он, падая на колени. — Мы разбиты! Господь жестоко покарал нас, но за какие грехи?

Дарэк нахмурился, ощутив укоры совести, — ему на ум пришел лесной лагерь Атайи. Король слишком хорошо понимал, почему Господь мог чувствовать себя оскорбленным деяниями Дарэка и его Трибунала, но не хотел говорить об этом вслух.

Дриана проскользнула за спину короля, добавляя горячей воды в его остывший чай.

— Я никогда не предполагала, что он может быть таким жестоким, — произнесла она, огорченная потоком страшных новостей, как никто в этом зале. — Мне хотелось верить, что из него выйдет хороший король, сейчас же я думаю, что Кайт ожидает страшная судьба.

Дарэк посмотрел на Дриану, слабая вспышка надежды промелькнула в глазах короля.

— Ты знаешь Мудреца… достаточно хорошо, — осторожно сказал он, не желая упоминать об истинном характере их прошлых отношений. — Известно ли тебе что-нибудь о его тактике… о чем-нибудь, что помогло бы нам остановить его?

— Я знаю только то, что он рассказывал мне о своей магической силе, — отвечала Дриана, огорченно встряхнув темно-рыжими волосами. — Однако так как сама я не колдунья, я не понимала большей части из того, о чем он говорил. В основном Мудрец рассказывал о том, как будет править Кайтом, но никогда — о том, как собирается достичь этого…

Дарэк что-то буркнул, разрешая ей удалиться, и Дриана молча ретировалась на кухню, чтобы помочь в приготовлении небольшого ужина для короля и советников, которые всю эту ночь провели на ногах.

Следующим к помосту подошел лейтенант Бернс.

— Ваше величество, двор замка почти полон, в казармах не осталось и ярда пустого пространства, мы просто больше не можем держать ворота открытыми.

— Но не можем же мы оставить их на милость Мудреца! — возразил Кейл, стоя напротив своего бывшего товарища, приготовившись оспаривать его точку зрения даже в присутствии короля.

После двух лет пребывания в компании Атайи и ее обездоленных приверженцев Кейла особенно беспокоило мучительное положение увеличивающегося количества беженцев в Делфархаме. Ирония ситуации не ускользнула от Дарэка. Сегодня уже не лорнгельды бежали от преследований Трибунала, а обычные граждане Кайта вынуждены искать прибежища от нападения Мудреца. И Дарэк, как ранее Атайя, выступал уже в роли спасителя, укрывающего кайтских беженцев от резни.

С неохотой король кивнул своему лейтенанту.

— Закрывайте решетку. Этим мы им не поможем, — сказал Дарэк Кейлу, искренне тронутый отчаянным выражением, появившимся в глазах старика.

Несмотря на то что Кейл некогда дезертировал из гвардии, чтобы служить Атайе, Дарэк почувствовал, что готов простить его, и ощутил к старику неожиданную симпатию. Среди его солдат было не так уж много глубоко порядочных людей.

— Мы не можем принять весь город. Пусть оставшиеся поищут укрытие где-нибудь еще.

Про себя, однако, Дарэк сомневался, что жителям Делфархама безопаснее находиться в стенах замка, чем снаружи, — если события буду развиваться так и дальше, Мудрец еще до наступления утра займет королевскую крепость.

Кейл, насупившись, отступил, а его место занял капитан Парр.

— Ваше величество, тридцать два гвардейца убиты. И девятеро из людей Де Пьера, — неприязненно добавил он; ядовитая улыбка заиграла на губах: капитан явно полагал, что подсчитывать количество убитых колдунов — все равно что подсчитывать дохлых крыс. — За последние два часа мы уже потеряли почти целый полк солдат. Я полагаю, следует просить подкрепления из Горы. Армия Мудреца захватила уже больше половины города.

Нахмурившись, король внимательно оглядел зал.

— Где лорд Гарсон? От Маргрейва до Делфархама на полдня пути ближе, чем от Горы. Мы можем запросить подкрепления там.

Лорды Совета обменялись беспокойными взглядами, но никто из них не отважился отвечать королю.

— Лорд-канцлер? — сказал Дарэк, обращаясь к седому человеку, на свою беду расположившемуся рядом с помостом. — Где герцог Маргрейв?

— Ну… лорда Гарсона нет. Он…

— Да говори же, Конли! — вскричал самый юный и наименее робкий из советников, проталкиваясь к помосту. — Гарсон — предатель! Он присягнул Мудрецу в обмен на сохранение в неприкосновенности своих земель и титула.

Советник гневно выругался.

Вместо того чтобы, узнав о предательстве, разразиться гневной тирадой, король зажмурил глаза и раздраженно вздохнул.

— Никогда бы не подумал, что Маргрейв… что Гора… — угрюмо проговорил Дарэк. — Так или иначе, большее количество солдат нас не спасет.

В глубине души король упрекал себя в том, что не позаботился обсудить этот вопрос с Осфонином из Рэйки: в его армии многие солдаты были хорошо обученными колдунами. Дарэк уже послал за войсками, находящимися в двух днях пути от Делфархама в Кайбурне, но он прекрасно понимал, что толку от обычных солдат в войне, ведущейся преимущественно с помощью магии, будет мало.

— Мы надеемся, что нам помогут люди Атайи в Кайбурне, — сказал король своему застывшему в ожидании приказаний капитану, — но это может случиться не ранее, чем через два дня. А пока постарайтесь сделать все, чтобы как можно дольше удержать людей Мудреца в бухте. Черт побери, ну где же Атайя?! — вскричал он, ни к кому не обращаясь. На своей памяти король впервые ощутил настоятельную потребность немедленно увидеть свою своенравную сестру.

Крайне нуждаясь в минутной передышке от хаоса обступившей со всех сторон битвы, Дарэк удалился в комнату для личных аудиенций, сопровождаемый только Джейреном и мастером Хедриком. Король сам пригласил Хедрика, с присутствием же Джейрена он вынужден был смириться, так как этого хотел мастер Хедрик, ну и конечно же, Атайя.

— Мы не можем больше ждать, — проговорил Дарэк, беспокойно прохаживаясь взад и вперед мимо письменного стола. — Вы слышали, что сказал капитан Парр, — большая половина города захвачена. Атайя нужна нам именно сейчас, — сказал Дарэк, посмотрев на Джейрена так, словно обвинял его в том, что он силком не притащил сюда Атайю.

Джейрен прикоснулся к кисету с корбалами, висевшему у него на поясе в ожидании, когда уникальные способности Атайи призовут кристаллы к жизни и, если повезет, обратят в бегство людей Мудреца, дав возможность подоспеть подкреплениям из Кайбурна.

— Я посмотрю, как она там.

Джейрен отступил к окну, повернувшись спиной к бушующим водам моря, стремясь отрешиться от шума дождя и ветра, и создал между ладонями сферу. Он вглядывался в светящийся шар гораздо дольше, чем Дарэку казалось необходимым, но когда Джейрен в конце концов рассеял сферу и поднял руки, Дарэк понял, что что-то случилось. Лицо Джейрена стало восковым — таким же бледным, как туманная сфера, в которую он только что вглядывался.

— Я не вижу ее.

Мастер Хедрик сжал вишневый посох с риском сломать его. Он постарался скрыть от короля глубину своего беспокойства, но Дарэк успел узнать старого колдуна достаточно хорошо, чтобы понять, как сильно тот взволнован.

— Что это значит? — требовательно спросил Дарэк. Он страха слова его прозвучали резче, чем он хотел.

— Это значит, — объяснил Джейрен, — что она по какой-то причине покинула Делфархам и находится где-то далеко отсюда, или скрыта от моей сферы, или… — Джейрен стал бледен как смерть. Он отодвинулся от окна, глаза беспокойно шарили по комнате, когда Джейрен направился к королю. — Ваше величество, боюсь, что колдуны Мудреца уже среди нас.

Дарэк тоже побледнел.

— Я должен увести вас отсюда, пока еще могу, — продолжил мягко Джейрен. — До того, как они поймут, что нам все известно.

— Ты хочешь сказать, что Атайя захвачена? — бессвязно спросил Дарэк, не в силах смириться с мыслью, что у него похитили последнюю, самую верную надежду.

— Я не уверен. Однако не могу представить себе никакой другой причины, почему она не появилась в моей сфере.

— Но как? Как им удалось проникнуть внутрь?

— Вероятно, с помощью скрывающего заклинания. Или сам Мудрец использовал транслокацию, если он владеет ею. Держу пари, они были здесь еще до нападения на город, задолго до того, как мы наложили защитные покровы.

Дарэк сжал голову руками, словно пытаясь закрыть уши.

— Но я же не могу сейчас оставить город. Я же…

— У вас нет выбора, ваше величество, — спокойно, но твердо сказал Хедрик. — Если Атайю похитили, значит, в обороне замка есть брешь. Вы должны бежать, пока это возможно. Если попадете в руки Мудреца, Кайт лишится своей последней надежды.

Раздраженный тем, что его вынуждают поступить против его воли, Дарэк согласно кивнул. Хедрик прав, как и во многом другом.

— А что же будет с остальными? С Советом? Со слугами? С беженцами во дворе замка?

— Я предупрежу людей, чтобы они покидали замок как можно незаметнее и тише. Мы не должны дать понять людям Мудреца, что обнаружили их присутствие, если они действительно проникли в замок. Тогда многим удастся спастись. Этим несчастным будет безопаснее на улицах, — печально добавил Хедрик. — Здесь они как кролики в клетке.

Осознав наконец серьезность ситуации, король принялся поспешно собирать важные для него вещи, которые он ни за что не хотел бы увидеть попавшими в руки Мудреца. Естественно, прежде всего Дарэк взял королевскую печать, но Хедрик и Джейрен молчаливо отметили про себя, какие еще вещи король счел настолько ценными, чтобы захватить с собой: это был грубо вылепленный из глины игрушечный конь — подарок Мэйлена — и последнее письмо Сесил.

— Если мне необходимо бежать, то я должен взять с собой Николаса, — добавил король, засовывая бесценные предметы в камзол. — Я не могу бросить его здесь. Он уже достаточно пострадал от Мудреца.

Джейрен поторопил Дарэка:

— Я пойду с вами.

— Нет-нет, — отвечал Дарэк, явно обеспокоенный. — Не стоит. Я и сам справлюсь…

— Ваше величество, я понимаю, что, будь у нас выбор, мы оба предпочли бы путешествие в другой компании, — прямо сказал Джейрен, совершенно уверенный в причине недовольства короля, — но я не могу бросить вас без защиты… только не сейчас. Атайя никогда не простит мне этого, а ваши гвардейцы бессильны перед людьми Мудреца. Кроме того, нам безопаснее будет путешествовать под защитой скрывающего заклинания, а для этого нужен колдун. Я мог бы вместо мастера Хедрика пойти к людям, чтобы убеждать их покинуть замок, но, честно говоря, ваши придворные и слуги вряд ли примут подобный совет, исходящий от меня.

— Раз уж я остаюсь, то постараюсь выяснить, что случилось с Атайей, — произнес Хедрик, подталкивая их к дверям. — Поспешите — вы должны покинуть замок как можно скорее.

И я надеюсь, — безмолвно обратился Хедрик к Джейрену, опасаясь, что их могут услышать пока еще невидимые колдуны Мудреца, — что ты отведешь короля прямо в лесной лагерь. Когда Мудрец обнаружит, что большинство колдунов находятся на пути сюда — а рано или поздно это случится, — вероятно, он решит, что лагерь — не самая важная цель для нападения. Его величеству там будет безопаснее.

Они обменялись взаимными пожеланиями доброго пути, и в то время как Хедрик заспешил обратно в Большой зал, чтобы объявить об опасности, Дарэк и Джейрен направились к редко используемой лестнице, ведущей в комнаты принца. Когда они достигли прихожей, Джейрен покрутил полированным куском латуни, чтобы обнаружить тени других колдунов, возможно, скрывающихся где-то рядом. Не заметив непосредственной угрозы, они в ту же секунду оказались рядом с покоями принца. Комнаты не охранялись — по приказу капитана Парра весь оставшийся гарнизон находился на улицах города, сражаясь с войсками Мудреца.

Очутившись внутри, Джейрен последовал за Дарэком в смежную комнату, продолжая направлять свое латунное зеркало и благодаря Бога, что в нем не отражалось никаких отблесков. Джейрен сбросил скрывающее заклинание и подошел к кровати Николаса — как он может спать, когда такое происходит! — но вскоре заметил, что сон принца не так уж безмятежен. Николас беспокойно ворочался, лоб блестел от холодного пота.

Дарэк с беспокойством положил руку на лоб брата.

— Хедрик не говорил, что Николас болен.

Потому что, подумал Джейрен, чувствуя тошнотворное тепло, разливающееся в животе, эта поразила принца совсем недавно.

Джейрен оглянулся, но бежать было слишком поздно. Оказалось, что не только они с Дарэком проникли в комнату под прикрытием магических чар, но те, другие, опередившие их, заранее спрятались за гобеленами — укрытием, против которого бессильны любые зеркала.

— Ваше величество, — протянул Мудрец. Его учтивый поклон отдавал презрением. — Как предусмотрительно, что вы решили нанести визит брату, прежде чем бежать, спасая свою жизнь. Избавили меня от необходимости вас разыскивать.

Дарэк дернулся обратно к двери, но ее уже перекрыли двое стражников с обнаженными мечами. Они не носили темно-красных ливрей его собственной гвардии — благодаря своему недальновидному капитану большинство гвардейцев сейчас дюжинами погибали в городе. Стражники носили сарские черные с серебром мундиры — мундиры цвета ночи.

Мудрец перевел взгляд с Дарэка на Николаса и обратно.

— Что ж, если бы здесь находилась Атайя, у меня в распоряжении оказалась бы вся королевская семья. Однако, — добавил он, многозначительно приподняв бровь, — Атайя не присоединится к нам. Я позаботился об этом.

— Что ты сделал с ней?

Джейрен рванулся вперед, готовый голыми руками задушить Мудреца, но Дарэк схватил его и грубо потянул назад.

— Не глупи! Этому человеку достаточно одного жеста, чтобы убить нас.

— Не волнуйтесь, — сказал Мудрец, сделав неопределенное движение в сторону Джейрена. — У меня нет намерений причинить Атайе вред. Совсем наоборот, — прибавил он с наглой улыбкой. — Не могу сказать подобного о вас, поэтому лучше вам делать то, что я велю, если не хотите оставить вашу дорогую принцессу вдовой в столь юном возрасте.

Джейрен бросил взгляд на стражников за спиной. Если они не колдуны, то он и Дарэк могли бы проскользнуть мимо них с помощью какого-нибудь ухищрения. Однако вскоре Джейрен оставил любые мысли о нападении, осознав, что любое его движение принесет смерть одному из братьев Атайи, не говоря уже о нем самом. Что же касается Атайи, видимо, в отношении нее у Мудреца другие планы… или он просто хочет убедить в этом их с Дарэком.

— Я полагаю, — продолжил Мудрец, с небрежным видом прохаживаясь вокруг короля, словно портной, снимающий мерку, — что в будущем вашим стражникам следует выдать зеркала. Мы с моими людьми спокойно прошли мимо них, а они даже и глазом не моргнули. Конечно, вокруг галдели эти беженцы…

— Сколько с вами людей? — спросил Джейрен, не надеясь на ответ.

Хотя, если Мудрец так уверен в победе, он вполне мог ответить ему.

Улыбка Мудреца стала зловещей.

— Не так много, как будет совсем скоро.

Он повернулся на каблуках и шагнул к окну, открыв ставни и протянув руки, словно хотел обнять ночное небо. Затем Мудрец пробормотал заклинание, и мощный порыв силы хлынул наружу, словно приливная волна, сокрушив защитные покровы Хедрика одним жестоким ударом и оставив их висеть клочьями, как прекрасный шелк, разодранный когтями.

За первым порывом тут же последовал второй, содержащий в себе заряд столь же грубой и мощной магии.

— Colomen flammosum fac! — прокричал Мудрец, его заклинание произвело на свет столб огня, обрушившийся во двор замка, вызвав пронзительные вопли, и взорвавшийся разноцветным фейерверком.

Джейрен понял, что это сигнал, призывающий людей Мудреца атаковать замок. Следующее заклинание разбило окованную железом решетку словно валун, брошенный в витражное стекло, открыв путь для армии Мудреца.

— Осталось недолго ждать, — заметил Мудрец, с неохотой отворачиваясь от дела рук своих. — Под моими знаменами маршируют тысячи. Они сметут тех, кого вы послали, как незначительное препятствие. К рассвету я буду править здесь. Что касается вас, мой маленький король…

Мудрец поднял ладонь и обрушил на Дарэка волну боли. Король рухнул на пол, словно тряпичная кукла, скорчившись от резких судорог в животе, с трудом сдерживая рвоту. Подле него Джейрен отчаянно пытался сплести отражающее заклинание, прекрасно понимая, что его заурядные умения не идут ни в какое сравнение с силами Мудреца.

— Ты же король! — издевался Брандегарт, улыбаясь скорчившемуся от боли Дарэку и ловко отклоняя попытки Джейрена облегчить боль. — Ну-ка прикажи мне остановиться, умоляй меня, и может быть, хотя я не уверен в этом, я послушаю тебя.

Дарэк с трудом выдавил из себя несколько слов, решительно отказываясь умолять Мудреца, и в это мгновение другая вспышка силы позади него разорвала воздух. От порыва ветра и взрыва ослепляющего огня стражники у двери повалились назад, словно стебли пшеницы в бурю, с мучительным стоном обхватив руками внезапно запылавшие болью головы. Мудрец испустил гневное проклятие, заметив внезапно появившегося на пороге комнаты мастера Хедрика. Хрупкий на вид старик в простой зеленой мантии излучал силу настоящего адепта, каждой частицей которой он бросал Мудрецу вызов.

— Я не позволю тебе сделать это, — спокойно произнес Хедрик, его тихий голос явно противоречил мощной и смертоносной магической силе, которой он управлял. Хедрик встал между Мудрецом и его жертвами. — Ни один колдун не может использовать силу для подавления. Таков закон Совета.

Одно движение в сторону Дарэка — и заклинание, вызывающее болезнь, рассеялось. Король поднялся на ноги, дрожащий и бледный, но уже не испытывающий боли.

— Никто здесь не подчиняется законам твоего Совета, — отвечал Брандегарт. Насмешливость Мудреца исчезла, сейчас всем своим видом он являл грозное божество. — И даже если кто-то и подчиняется, то я не желаю об этом знать. Ты не запугаешь меня запретами близоруких философов, не имеющих ни малейшего понятия о том, для чего предназначена их сила, ограничивающих себя, словно священники, приносящие обет безбрачия, исходя из ложно понятого чувства приличия.

— Ты разрушил мои покровы, — мягко сказал Хедрик, отказываясь признать поражение и бросая взгляд в открытое окно за спину Мудреца, где вновь висели неповрежденные покровы. Затем Хедрик послал сообщение Джейрену.

Я знаю, вы оказались в опасной ситуации, когда покровы были сняты. Возможно, Мудрец и силен, но его техника оставляет желать лучшего. Заклинания его ужасно грубо сработаны.

— И кроме того, ты затянул путы заклинания принца, — продолжил Хедрик, обращаясь к Мудрецу, — сведя на нет все мои усилия…

— Я успел предупредить людей, но боюсь, для многих из них уже слишком поздно.

Ты нашел Атайю? — безмолвно спросил Джейрен.

— Нет, Джейрен. Если она и находится в замке, то очень хорошо спрятана.

— Николас до сих пор жив только потому, что его сестра хочет этого, — мрачно заметил Мудрец. — Он совершенно бесполезен для меня.

Брандегарт поднял руки, чтобы наложить заклинание, однако мастер Хедрик немедленно отразил его попытку с помощью мощной вспышки света, рассыпавшегося серебряными звездами.

Бери с собой короля и беги, — послал сообщение Хедрик. — Я присмотрю за принцем Николасом. С ним у вас нет надежды на спасение.

Джейрен уловил в голосе Хедрика дикую усталость и испугался за него — Хедрик уже далеко не юн, а Мудрец находился в самом расцвете своей силы. Учителю необходимо оружие, которого нет у Мудреца, нечто такое, чего Мудрец не ожидает…

Кристаллы! — послал он сообщение, пальцем едва коснувшись кожаного кисета на поясе. — Мастер Хедрик, у меня же есть кристаллы. Если Атайя смогла, вдруг…

Нет, — пришел твердый ответ. — Даже если я знаю, как использовать их, я не буду этого делать. Мы не должны выдать то, что может стать единственным оружием Атайи, которым ей удастся победить Мудреца. Если он узнает, что такое возможно, то наверняка найдет способ этим воспользоваться. Сегодня он очень силен, Джейрен. Он не слишком хорошо управляется со своей силой, но сама она так велика, что это едва ли заметно.

— Запечатывающее заклинание повредило тебе, — заметил Хедрик Мудрецу, стараясь ничем не выдать, что одновременно ведет и другой разговор. — Сила твоя велика, но недостаточно совершенна для адепта.

Мастер Хедрик, как же вы…

У меня есть другие способы, — загадочно ответил тот. Джейрен уловил отголоски ужаса в его голосе — что бы ни задумал Хедрик, это отнимет его последние силы. — А сейчас ступай и отведи короля в безопасное место.

Мудрец поднял руки, словно прося Божьего благословения перед состязанием.

— Сейчас мы увидим, кто из нас лучший колдун. Я победил во многих Обрядах Вызова за эти годы, победил тех, кто считал, что может превзойти меня. — Он сузил глаза и отступил назад, готовясь нанести смертельный удар. — Я лучший колдун, чем любой из кудахтающих индюков в вашем Совете. Бог наделил меня даром, каким не удостаивал еще никого в этом мире!

Я не могу вот так бросить вас…

Джейрен, не спорь со мной. У меня нет для этого времени, да и у тебя тоже. Беги же! Немедленно убирайся из этой комнаты!

На спокойном лице Хедрика не отражалось и следа ужасающего напряжения его внутренней речи.

— Можешь презирать нас, — проговорил он, покрытая сеткой синих вен рука скользнула внутрь мантии, — но мы в Совете знаем пару полезных трюков.

Хедрик извлек маленький амулет — Джейрен сразу же узнал его, хотя и не видел с первых дней своей службы у Хедрика. Он выглядел как обыкновенная куколка — игрушка крестьянской девочки: безвредный лоскут ткани, перевязанный бечевкой, но глаза Джейрена расширились от ужаса, когда он осознал, что собирается сделать мастер Хедрик. Наделенный силой семерых членов Совета амулет был предназначен для использования при самой жестокой нужде. Подобно грубому психическому потрясению, которому Родри однажды подверг его — Джейрен помнил оглушающие вопли, эхом отдававшиеся в коридорах его магических троп, — амулет Хедрика, по замыслу членов Совета, с огромной силой воздействовал на мозг колдуна, приводя к смертельному исходу. Мощнейшее оружие, отбивающее тем не менее у любого колдуна всякое желание воспользоваться им без особой нужды, так как оружие это убивало любого обладателя магической силы, находящегося в непосредственной близости от него в момент применения.

Прикосновение руки Дарэка к плечу вывело Джейрена из состояния потрясения, парализовавшего его.

— Неужели ты не понимаешь? Хедрик хочет выиграть время. Ты не поможешь ему. Никто не поможет. Пожалуйста, Джейрен, — добавил Дарэк просящим тоном, никогда еще король так не обращался к нему. — Мне нужна твоя помощь.

Впервые, внезапно осознал Джейрен, брат Атайи обратился к нему по имени.

Конечно, Дарэк прав. Если они не оставят его сейчас, жертва Хедрика станет напрасной, и Джейрен тоже будет мертв. Хотя бы Николас не пострадает — амулет смертелен для колдунов, а у Николаса нет магических троп, которые повредились бы при использовании амулета. А если Брандегарт погибнет, у армии колдунов не станет Мудреца, за которым они должны следовать, короля, чтобы короновать его, и, следовательно, причины продолжать войну с Кайтом.

Какой многообещающий исход… если амулет сработает.

Бросив в сторону мастера Хедрика последний взгляд и стараясь навеки запечатлеть в памяти его черты, Джейрен схватил Дарэка за руку и выбежал вон из комнаты. Защитные заклинания Мудреца, ранее закрывавшие им путь к бегству, разбились как прекрасный кристалл под воздействием силы уничтожившего их заклинания Хедрика — последнего заклинания, которое мастер наложил перед тем, что ему предстояло. Сейчас Хедрик шепнет заветные слова и швырнет на пол амулет Совета, который уничтожит его врага и его самого в одной яркой вспышке боли.

Последнее, что услышал Джейрен, проносясь по коридору рядом с Дарэком, был гневный голос Мудреца, отдававшийся громом, когда он обрушил проклятия на голову Хедрика.

— А сейчас, старик, ты действительно рассердил меня. Неужели ты думаешь, что мне придется долго искать их? Твоя жертва напрасна. Сейчас мы увидим, кого из нас Бог…

В то время как они с Дарэком скатывались вниз по винтовой лестнице, ведущей на первый этаж замка, Джейрен услышал оглушающий рев, словно волны тысячи океанов забились в его голове. Казалось, каждый камень под ногами затрясся, словно неведомые гиганты вырвали крепость из земли и сотрясали ее, как игрушку. Волна потрясения от взрыва накрыла Джейрена, путая тропы в мозгу. Он, задохнувшись, упал на колени, но Дарэк поднял его и потащил за собой. Джейрен сжал руку Дарэка и побежал, ничего не видя перед собой, совершенно обессилев от скорби и боли, гадая, что произошло с Атайей, молясь, чтобы амулет Хедрика оказался достаточно сильным и уничтожил Мудреца, и страдая от мучительной мысли, что, если это произойдет, он никогда больше не увидит своего наставника.

* * *

Атайя позволила звучащим в голове голосам разбудить себя только для того, чтобы обнаружить, что она находится в той самой темнице в подземелье, куда была помещена в ночь, когда Родри попытался похитить ее магическую силу. Стены рядом с соломенным тюфяком, на котором Атайя лежала, испещряли пометки, которые принцесса делала, чтобы отмечать время своего заключения.

И еще, с содроганием подумала принцесса, стены покрывали темные пятна, которые уже никому не удастся с них соскрести, — следы, оставшиеся от разорванного в клочья тела Родри, не сумевшего удержать магическую силу, которую он заполучил. Атайя протерла глаза, пытаясь прогнать остатки сна, и обнаружила человека, склонившегося над ее тюфяком. Принцесса почти что захотела, чтобы этим человеком оказался Родри, вновь пришедший мучить ее. Сегодня она обладала силой достаточной, чтобы бросить ему вызов, — к сожалению, Атайя не могла сказать подобного о Мудреце.

Чем быстрее принцесса освобождалась из кокона сна, вызванного магическим воздействием, тем явственнее становилось странное ощущение в голове. Голову Атайи словно туго набили шерстью — такое неприятно знакомое чувство! Однако на сей раз шерсть спрессовалась еще более туго, доказывая, что заклинание наложил гораздо более сильный колдун, чем тот, кто запечатывал ее магическую силу в прошлый раз.

Проклятие! Она должна была ожидать этого. Мудрец воспользовался слабостью Атайи и запечатал ее силу, пока она спала. Сейчас Атайя не смогла бы наложить самое простое заклинание, не говоря уже о передаче силы по каналам корбала. Если бы он был у меня, — уныло добавила принцесса про себя, вспомнив, что кисет с камнями находится у Джейрена. Где он сейчас?

Мудрец согнулся над ней и резко кивнул, довольный тем, что, повинуясь его приказу, принцесса проснулась.

— Идем со мной, — проговорил он, в его голосе принцесса уловила нотки любопытства, так не похожие на всегдашнее высокомерие. — Кое-кто желает видеть тебя.

Атайя села, все еще сонная, однако вскоре она поняла, что с момента их последней встречи с ее похитителем что-то произошло. Мудреца сотрясала дрожь, сильные руки ходили ходуном, как у древней старухи, а в обычно надменных глазах застыло загадочное и бессмысленное выражение, словно его грубо вырвали из мучительно прекрасного сна, чтобы отвести на собственную казнь.

Мудрец не проронил ни слова, пока вел принцессу в комнату Николаса. Комната не охранялась, но Атайя не могла не заметить двух при крытых простынями тел, лежащих в коридоре, из-под белой ткани выглядывали фрагменты черных одежд, отделанных серебряным кружевом. Желудок принцессы скрутился в тугой узел, когда Мудрец открыл знакомые двери. Внезапно Атайя испугалась, что сейчас увидит священника, читающего молитвы над телом ее брата, поручая его душу небесам и желая ей счастливого путешествия.

В приемной было пустынно, но везде виднелись следы, выдающие присутствие магической силы. Ужасные черные отметины пятнали центр ковра, воздух был наполнен кислой вонью жженой шерсти, клочки ткани и бечевка валялись на полу, словно кто-то распотрошил детскую куклу. В приемной незримо присутствовало что-то еще — нечто, чему трудно подобрать определение, — какие-то затухающие вибрации.

— Что здесь случилось?

Принцесса нагнулась, чтобы коснуться обрывка ткани, — вибрации слегка усилились.

— Случилось то, принцесса, — повторил Мудрец почтительным тоном — Атайя никогда бы не подумала, что он способен выразить почтение кому бы то ни было, — что благодаря вашему наставнику я чуть не предстал перед очами Господа, когда еще совсем не был готов к этому. Вы должны испытывать гордость. Однако Господь дал мне силу, чтобы одержать верх, — добавил он, не давая Атайе ощутить удовлетворение от своих слов. — Он защитил своего слугу.

Мудрец провел принцессу в смежную комнату. Николаса нигде не было видно, поперек одеяла лежал полумертвый мастер Хедрик.

— О Боже, нет…

Мастер ужасно изменился — впервые он выглядел по-настоящему старым. Редкие завитки седых волос мягко обрамляли бледное до желтизны лицо, а некогда живые глаза казались стеклянными и отсутствующими, в них уже читалась готовность к долгому путешествию. Только внимательно присмотревшись, Атайя заметила, что грудь его слегка поднимается и опускается — единственный признак того, что мастер еще жив.

Проявив несвойственное ему уважение к чувствам других, Мудрец удалился в приемную, оставляя их наедине друг с другом.

Атайя подобралась к кровати, каждый шаг давался ей с трудом — ноги словно налились свинцом. Принцесса опустилась на табурет и сжала руки мастера, любовно проведя пальцами по лабиринту синих вен, просвечивающих сквозь тонкую как папиросная бумага кожу. Когда-то эти руки накладывали заклинания, о которых принцесса могла только мечтать, — сейчас они лежали бледные, обескровленные и холодные.

— Мастер Хедрик, вы слышите меня?

Собрав остатки чувств, не затронутых печатью, принцесса попыталась проникнуть в его мозг и тут же отпрянула в ужасе перед обширными разрушениями, которые увидела там. Его магических троп больше не существовало, волшебные пещеры были погребены под крошащимися обломками, из-под которых, кровоточа, постепенно вытекала его сила.

— Боже мой, что же он сделал с вами?

Веки Хедрика затрепетали. Было видно, что каждое слово дается мастеру с большим трудом.

— Он не сделал ничего, Атайя. Все это — создание моих собственных рук. Хотя я и не думал, что одному из нас доведется пережить это. Видимо, опыты Мудреца в противостоянии корбалам дали ему силу достаточную, чтобы отразить силу моего амулета. Печально, но у меня такой силы не оказалось.

Атайя сжала его руку, словно стараясь влить в слабеющее тело хоть капельку собственной силы.

— Какой амулет?

Глаза Хедрика снова закрылись — слишком тяжело держать их открытыми.

Спросишь потом у Джейрена. Он отвел короля в безопасное место. Не волнуйся за них.

Атайя склонила голову в короткой благодарственной молитве.

— Мудрец запечатал мою силу, — прошептала принцесса. — Если бы вы освободили меня, я могла бы попытаться спасти нас.

Увы, я не могу, — безмолвно отвечал Хедрик, не в силах более говорить вслух. — Моя сила умерла. Как и я сам… совсем скоро.

Атайя еще крепче сжала его руку.

— Не говорите так. Неужели вы решили перенять мою унылость, за которую Джейрен всегда бранит меня?

Хедрик попытался криво улыбнуться.

Я прожил долгую жизнь, моя дорогая. И не виню Господа за то, что он позвал меня. Хотелось бы только побыть с тобою в день твоего триумфа, вместо того чтобы наблюдать за ним в компании Кельвина. И, конечно, Тайлера. Они смотрят на тебя даже сейчас. Никогда не сомневайся в этом, Атайя.

Холодок прополз по спине принцессы. Непостижимым образом, хотя она и предпочитала не задумываться об этом, Атайя всегда это знала.

Не скорби обо мне, — продолжал Хедрик, голос его был так же слаб, как беспорядочные вибрации в воздухе. — Я не знаю более почетной смерти, чем отдать жизнь за то, чтобы другие колдуны могли жить после меня. Но… попроси Мудреца, чтобы он позволил мне упокоиться в Рэйке. Там мой дом…

Атайя крепко прижала руки к губам — нет, она не заплачет, только не сейчас.

— Я попрошу… Я потребую этого.

Ты одолеешь его, Атайя. Дамерон не мог предвидеть всего… Сейчас я вижу. — Хедрик сражался за каждый вдох, через рукопожатие Атайя могла чувствовать слабый ручеек его силы. — Мудрец называет себя величайшим слугой Господа, но исторически, Атайя, эта честь принадлежит тебе, отчасти, возможно, потому что ты никогда не стремилась к этому.

Атайя не чувствовала никакой радости от его похвал. Какое все это имеет значение теперь, когда человек, наставивший ее на путь истинный, умирает?

— Мастер Хедрик, не покидайте меня…

Но он уже был далеко, и принцесса поняла, что мастер не слышит ее.

Заверши свой дневник, — донеслось словно благословение последнее наставление мастера.

Хедрик открыл глаза, последний раз посмотрел на свою любимую ученицу, затем с улыбкой откинулся на подушки. С затуманенными от слез глазами Атайя склонилась над мастером и поцеловала его в щеку — плоть его была словно высохший пергамент под ее губами. Как только она отстранилась, Хедрик еще раз вздохнул, глаза расширились в благоговейном удивлении, затем дыхание вылетело в последний раз, и глаза Хедрика закрылись для этого мира, чтобы открыться для иного.

Мудрец тут же оказался рядом с Атайей. Руки его больше не дрожали, и к нему возвращалась обычная манера поведения. В руке Брандегарт сжимал стакан вина — Атайя подозревала, что не первый.

— Он пожелал быть похороненным в Рэйке, — произнесла принцесса, слишком придавленная скорбью, что расплакаться прямо сейчас.

Мудрец кивнул, в этом жесте благотворительности совсем не ощущалось его обычного невыносимого чувства превосходства.

— Для меня честь иметь такого врага. Я выполню его просьбу.

Атайя поднялась на ноги, удивленная тем, что может стоять.

— Где… где Николас? — спросила она, надеясь отвлечься от раздирающей ее скорби, заняв свой мозг другими проблемами.

— Где-то в замке, — отвечал Мудрец уклончиво, — но он жив и находится под моей защитой. Я не собираюсь причинять ему вред до тех пор, пока вы не начнете доставлять мне хлопоты. А сейчас идем. — Он поставил пустой стакан и протянул принцессе руку. — Мы должны идти.

— Если я остаюсь вашей пленницей, мне бы хотелось содержаться в своей комнате. В подземелье холодно и сыро.

Мудрец незаметно качнул головой.

— Вы не останетесь в Делфархаме. И даже в Кайте. Держать вас здесь было бы большим риском — всегда сохранялась бы возможность того, что один из ваших союзников найдет способ освободить вас. В прошлом они проявили себя в этом смысле довольно изобретательно. Итак, идем.

Это была уже не просьба, и Атайя, чувствуя, что жизнь Николаса находится в ее руках, поняла, что должна подчиниться.

Принцесса оглянулась, чтобы в последний раз посмотреть на мастера Хедрика — такого безмятежного теперь, когда все его земные заботы завершились. Именно Хедрик поставил перед принцессой цель восстановить магию лорнгельдов в Кайте, а сегодня вся ее работа лежала в руинах. Пока Мудрец вел принцессу к неизвестному месту будущего заточения, Атайе не оставалось ничего другого, как размышлять о том, в какой искаженной форме осуществились ее мечты. Впервые за последние двести лет магия вернулась в Кайт, но вернулась в совершенно непредвиденном обличье.

 

Глава 14

Той же ночью вдали от пожаров и крови Делфархама архиепископ Люкин не мог заснуть, сидя в комнате своего дома в Кайбурне и размышляя о злосчастной судьбе. Весть о его позорном изгнании распространилась быстро, как чума, и даже преемник архиепископа Элдред, епископ Кайбурна, не решился послать Люкину приветствие или предложить почетное место за своим столом.

Люкин забарабанил пальцами по подлокотникам кресла, во взгляде выразилось страстное негодование. Милостивый Боже, неужели всему свету уже известно об этом? Неужели возможно, чтобы принцесса Атайя и подобные ей продолжали править этими землями, в то время как он — прелат Кайта, виданное ли дело! — был отлучен от двора, словно провинившийся простолюдин. И что же дальше? Если дьявольские отродья сохранят свое влияние на короля и еще больше подчинят его своей воле, невозможно даже представить себе, какой хаос воцарится в Кайте! Крепостные станут указывать своим лордам, что сеять и когда, а миряне будут благословлять священников?

— Что же, ваше величество, — пробормотал Люкин, голос его сухо прошелестел в темноте комнаты, — в отношениях с колдунами вы все более становитесь похожи на своего безумного отца.

Заспанный слуга споткнулся на пороге комнаты, забыв даже постучать. Слуга был хмур ничуть не меньше своего господина, не слишком довольный тем, что его подняли с постели в самые глухие ночные часы между полуночью и рассветом.

— Прошу прощения, ваше преосвященство, к вам посетитель.

— Что? В такой час?

— Это королевский гвардеец. Я сказал ему приходить завтра утром, но он клянется, что новости очень срочные…

— Впусти его, — резко отвечал Люкин.

Как знать, может быть, король осознал свою ошибку и прислал гонца, чтобы призвать архиепископа обратно ко двору? Возможно, и так, с горечью подумал Люкин, но чертовски маловероятно. До тех пор пока колдуны, подобные Атайе, направляют все мысли и действия короля.

Слуга ввел рыжеволосого юношу в темно-красном мундире и, глубоко вздохнув, отправился досыпать. Архиепископ и не подумал привстать, чтобы приветствовать гостя, а только лишь вопрошающе нахмурил брови.

— И кто же посмел тревожить меня в такой час?

Гвардеец четко и почтительно поклонился.

— Хью Мидлбрук, ваше преосвященство. Я искренне прошу извинения за вторжение, но меня привела самая страшная новость. — Он остановился, сжав руки в перчатках в кулаки. Мудрец острова Саре напал на Делфархам.

Новость заставила архиепископа привстать с кресла.

— Когда принцесса и король узнали о нападении, они немедленно вернулись в город. Используя магию, — добавил Хью, неловко поежившись. — Все колдуны покинули свой тайный лагерь, отправившись спасать город. Мой эскадрон возвращался вместе с ними, но… я не смог. Я знаю, что нарушил приказ, — признался гвардеец, — я видел его, написанный собственной рукой короля, но одна мысль о том, чтобы ехать вместе с проклятыми колдунами… — Он содрогнулся, словно крыса юркнула у его ног. — Я ускользнул от них, как только смог. Я чувствовал, что мой долг — рассказать вам об этом бедствии. Кто же, как не вы, первый среди слуг Господа, найдет способ остановить нечестивое вторжение и освободить Делфархам от колдовства?

Потрясенный новостью Люкин налил себе полный стакан крепкого вина и залпом осушил половину. Архиепископ отошел к зарешеченному окну и невидящим взором уставился на залитые лунным светом шпили Кайбурнского собора.

— Итак, кажется, принцесса Атайя наконец-то сделала свой ход, — произнес он некоторое время спустя, уверенный в том, что Хью почтительно дожидается его реплики. — Я всегда подозревал, что этот так называемый Мудрец всего лишь ее наемник, которому заплачено за то, чтобы он расчистил путь принцессе к трону…

Архиепископ бросил взгляд на северо-запад и прищурился, словно хотел различить далекие башенки собора Святого Адриэля, чтобы убедиться, что они все еще стоят на месте.

— Отчасти король заслужил все это, — пробормотал Люкин про себя, — но я не думаю, что остальные должны заплатить ту же цену. Мой святой долг как прелата Кайта спасти всех нас от безумия. Бог не ждет от меня меньшего.

— Я готов помочь вам всем, чем смогу, — предложил свои услуги Хью.

Люкин согласно кивнул.

— В таком случае оставайся пока здесь, Хью. Ты можешь понадобиться мне.

— С радостью, ваше преосвященство. — Затем, помрачнев, гвардеец добавил: — Нечего и думать сейчас о возвращении в Делфархам.

Совершенно не обращая внимания на недовольное ворчание слуги по поводу того, что его уже второй раз поднимают с постели, Люкин велел ему отвести Хью в комнату, затем архиепископ снова уселся в темноте. Удивленный собственной смелостью Люкин верил, что Бог подскажет ему правильное решение. Возможно, его сегодняшнее позорное положение — всего лишь попытка смирить его гордыню перед выполнением великой миссии.

А ведь Мудрец, подумал архиепископ, отнюдь не славится смирением. Возможно, это и станет той роковой ошибкой, которая приведет его к гибели.

Если, конечно, правильно использовать это…

— У дьявола свои способы достижения целей, как и у тебя, Господи, — произнес Люкин. Он взял молитвенник со стола и прошелся пальцами по позолоченному переплету. — Мы должны доказать, что мы сильнее. Я клянусь исполнить это.

* * *

Сердце Атайи едва не выскочило из груди, когда путешествие внезапно завершилось. Ее грубо поставили на покрытый камышом пол, и принцесса неуклюже упала на колени. Не в силах унять дрожь, Атайя даже не пыталась подняться, опасаясь, что не сможет удержать внутри содержимое своего желудка. Принцесса глубоко вдохнула соленый морской воздух, пытаясь — без особого успеха — отдалить последнюю минуту своей жизни.

Сегодняшнее перемещение показалось ей ужасным, и совсем не потому, подумала Атайя, что на сей раз она была всего лишь пассажиром. Ей еще никогда не доводилось задерживаться в междумирье так надолго, никогда еще принцесса так близко не соприкасалась с его бурлящим хаосом и не стояла так близко к жуткой смерти, ожидавшей всякого, кто сойдет с магической тропы. Мудрец едва мог контролировать мощь своего заклинания — именно это больше всего напугало принцессу. И теперь Атайя чувствовала себя так, как если бы провела последние несколько минут в карете, потерявшей колесо и несущейся по горной дороге, с ужасом гадая, удастся ли ей добраться до места живой или предстоит рухнуть с обрыва навстречу неминуемой смерти.

Рядом с ней Брандегарт из Крю как ни в чем не бывало поднялся на ноги и стряхнул с себя пыль. А ведь для него, подумала Атайя, и вправду не случилось ничего особенного. Такое бурное перемещение — лучшее, на что он способен. У Мудреца достаточно сырой магической силы, чтобы отправить их кружиться вокруг Земли, но не хватает мастерства, чтобы сделать перемещение более приятным.

— Держите, кажется, сейчас вы в этом нуждаетесь. — Без всяких признаков головокружения Мудрец подошел к ореховому буфету и налил Атайе полный стакан сарского виски. Саре. Принцессе не надо было больше гадать, куда он перенес ее. — Вы же раньше перемещались подобным способом и не должны выглядеть так потрясенно.

Пытаясь подняться на ноги, Атайя еле удержалась от едкого замечания о мастерстве Мудреца в использовании заклинания перемещения. Пусть себе думает, что ее заклинания так же несовершенны, а перемещения столь же неконтролируемы. Трясущимися руками принцесса взяла стакан, наполненный янтарной жидкостью, после такой бешеной скачки отчаянно нуждаясь в чем-нибудь успокаивающем.

— Дух захватывает, не так ли? — спросил Мудрец. Глаза сияли, словно он увидел нечто, недоступное зрению Атайи. — Мы должны чувствовать гордость, что Бог позволил нам использовать Его Царство в качестве моста к другой стороне нашего «Я».

Рука со стаканом замерла на полпути.

— Его что? — спросила принцесса; догадка зашевелилась в мозгу.

Все так очевидно — и почему только раньше не приходило ей в голову? Атайя не сомневалась, что мастер Хедрик знал об этом. Она вспомнила почтение, с которым несколько месяцев назад учитель говорил о перемещении и о том таинственном месте, через которое пролегали магические тропы. Кажется, это заклинание — дар более редкий и ценный, чем она думала раньше.

Мудрец крайне удивился невежеству принцессы и громко рассмеялся.

— Вы действительно не подозревали? — В притворной жалости он покачал головой. — А я полагал, мастер Хедрик считал вас толковой ученицей.

Посмеиваясь, он маленькими глотками пил свое виски, сиявшее расплавленным золотом в тусклом свете ламп, освещающих комнату.

Спальня, поняла принцесса, и быстро загнала эту мысль подальше.

— Скажите мне, что напоминает вам это место? — Смиренный тон вопроса напомнил Атайе об учителях из далекого детства, спрашивавших ее о том, чего, по их мнению, принцесса знать не могла. — Ваш источник силы, вне сомнений, — место, где живет ваша магия. Разве вы никогда не задумывались о том, как они похожи? Они связаны, Атайя. Божественно связаны. — Мудрец посмаковал виски на языке, прежде чем задумчиво проглотить его. — Оба эти места есть свет и звук, оба они существуют, но не в земном смысле, смущая наш узкий человеческий разум. Внутри нас — внутри нашего источника есть все, чем мы являемся, или были когда-то, или будем потом. Это место…

Мудрец мечтательно посмотрел вдаль взглядом, исполненным восхищения.

— Это место — в нем заключено все, Атайя. Те, что жили когда-либо, и те, что будут жить потом. Все, что случилось, и все, что должно случиться. Это последний Источник. Рай, если хотите. Венец творения, самое совершенное воплощение замыслов Всевышнего, явленное нам в одном бесконечном мгновении. И то, что находится в нас, — всего лишь крошечный отголосок этого величия, — завершил Мудрец, закрывая глаза, словно не в силах выдержать мучительного совершенства созданной им картины. — Только представьте себе, что может ждать нам там…

Почему-то, глядя на его восторженное лицо, Атайя решила, что если бы Мудрец смог задержаться в потустороннем мире вместо того, чтобы стремительно проскочить его на пути к другому, менее дивному месту назначения, то ради этого он не пожалел бы ничего. Остаться там означало умереть — в отличие от Мудреца Атайя ясно понимала это. Каким бы райски пре красным ни был тот мир, в нем нет места живой человеческой плоти, живые люди могли всего лишь промелькнуть там, словно рука над пламенем свечи.

Когда миг блаженного восторга миновал, Мудрец осушил свой стакан одним глотком, смущенный неожиданным проявлением собственных чувств.

— Но довольно об этом, — коротко отрезал он. — Если я начну обсуждать теории о происхождении божественного с вами, натасканной рэйкскими учителями, мы рискуем проболтать всю ночь или что там от нее осталось.

Мудрец простер руки, охватив пространство комнаты. Глаза Атайи уже успели привыкнуть к тусклому свету — теперь она могла различать окружающие предметы. Мебель была изготовлена из дорогого сильванского красного дерева, столы и камин украшены сверкающими серебряными тарелками, а цвета драпировки, покрывала и подушек представляли собой всевозможные оттенки синего.

— Эта комната принадлежала Дриане, — сказал Мудрец. Атайя внимательно всмотрелась в Брандегарта, однако не обнаружила никаких следов того, что он знал о присутствии своей бывшей любовницы в Делфархаме. — Она станет вашим домом. Но я обещаю, что долго это не продлится. Я не могу позволить, чтобы запечатывающее заклинание причинило вам малейший вред. Я также не желаю, — добавил он значительно, — чтобы оно вновь увеличило вашу силу.

Атайя скептически нахмурилась.

— Вы не собираетесь убивать меня? Верится с трудом.

— Да-да… полагаю, настало время все объяснить.

Он подошел к огню и положил руки на каминную полку, рассеянно вертя в руках маленькую статуэтку из слоновой кости, вырезанную в виде ангела.

— Видишь ли, Атайя… со времен завершения гражданских войн Кайтом управляла ваша семья. Люди привыкли прекрасно обходиться без присутствия лорнгельдов. Если я просто приду и попытаюсь поставить все с ног на голову, может возникнуть ненужное напряжение. Однако переход династии к лорнгельдам можно осуществить гораздо проще — способом, которым разрешаются многие политические проблемы. — На лице Мудреца появилась улыбка. — Я говорю о женитьбе.

У Атайи внезапно перехватило дыхание, словно в живот ей попало лошадиное копыто. Многозначительный взгляд Мудреца не оставлял места для сомнений.

— Ты понимаешь меня? — Мудрец поднял бровь. — Я же не могу склонять к замужеству одного из твоих братьев.

Он поставил на место статуэтку и скрестил руки на груди — спокойный и безмятежный.

— Королю-колдуну нужна королева-колдунья, Атайя. Предвидя возражения, хочу сказать тебе, что быть королевой — не такая уж неприятная вещь.

Спокойный тон Мудреца привел принцессу в бешенство, и Атайя сосредоточилась на своем гневе, чтобы отогнать мысли об ужасной и двусмысленной судьбе, ожидавшей ее.

— Откровенно говоря, Брандегарт, если бы я хотела стать королевой, я бы и сама могла заполучить корону, не дожидаясь твоего предложения.

Быстрый ответ Атайи только раззадорил Мудреца.

— Я предлагаю вам не только корону, принцесса. Ах, не будьте такой застенчивой — вы прекрасно знаете, что я имею в виду. Даже вы понимаете, чем может стать для нас обоих этот брак. Вам известно, что происходит, когда два колдуна занимаются любовью, — проговорил Брандегарт, понизив голос до того, что, видимо, считал соблазняющим шепотом. — Это не только слияние тел, но также союз разума и духа. Мы с вами самые одаренные колдуны в мире… только вообразите себе, что могут таить для нас будущие ночи?

Сама мысль об этом показалась Атайе столь ужасающей, что она с трудом удержала желчь, подкатившую к горлу.

— Жаль прерывать ваши фантазии, — отвечала принцесса холодно, — но если вы забыли, я уже замужем.

Атайе не понравилось, как изменилась его улыбка, — сейчас в ней появилось что-то зловещее.

— Неужели? — с вызовом произнес он. — В Рэйке — возможно. Но в Кайте? Вы были отлучены от церкви в течение почти двух лет, и дело даже не этом — ваше венчание провел рэйкский колдун, а не посвященный в сан служитель церкви! Здесь это не считается браком. Нет, по кайтским законам вы остаетесь весьма подходящей мне юной леди.

Самым пугающим в утверждении Мудреца было то, что так оно и есть — все зависит от различных толкований закона. Конечно, для Атайи все это не имело никакого значения — в ее сердце ритуал, проведенный верховным лордом Бэзилом, был важнее и обязательнее, чем любая литургия, которую мог отслужить архиепископ Люкин.

— Да как вы посмели подумать, что я…

— Не беспокойтесь об этом, Атайя. Не забывайте, как легко мне надеть на вас вдовий капюшон и не нарушить таким образом ни кайтские, ни рэйкские законы.

Жестокие слова Мудреца резанули Атайю словно нож по кости. Он непременно сделает это — в глазах Мудреца, когда он смотрел на Джейрена, безошибочно читалось презрение, словно он не в состоянии был постичь, как Атайя могла выбрать человека с такими заурядными магическими способностями, когда он, Мудрец, обладал способностями адепта.

— Я понимаю, прошлое беспокоит вас, — продолжал он, — но мне нет никакого дела до того, что вы достались мне — как бы это выразиться — не неиспорченной. Я нахожу ваше своенравие гораздо более пленительным, чем любое другое поведение, и, неся в себе одновременно королевскую кровь и магическую силу, вы являетесь единственной женщиной, которая достойна быть моей супругой. Мы с вами, Атайя, станем основателями династии лорнгельдов, которой мир еще не видел.

Внезапно Атайя обнаружила в его грандиозном плане изъян.

— Династию? По-моему, вы кое-что забыли. — В самом деле, одним из первых магических законов, о которых ей рассказал Джейрен, был именно этот. — Магическая сила не передается по наследству. Эти самые дети, о которых вы толкуете и которым не суждено появиться на свет, — поспешно добавила принцесса, — не обязательно будут лорнгельдами.

Казалось, Мудрец ожидал именно этого возражения.

— Может быть, и нет, — произнес он, улыбнувшись Атайе с благодушием демона. — Но мы способны сделать их таковыми.

От этих слов Атайя заледенела. Ей уже случалось слышать подобное раньше…

— В течение последних месяцев мне довелось ознакомиться с заметками, оставленными кайтским колдуном по имени Родри — ваш знакомый, не так ли? — добавил Мудрец, пристально глядя на принцессу. — Он развивал некоторые интересные теории о природе магической силы и о возможности ее передачи.

Атайе казалось, будто горячие иглы впились в тело, а сотни крошечных искр сожгли ее кожу. Те самые книги. Николас отдал книги… под воздействием принуждающего заклинания Мудреца. Тогда принцессу так расстроила болезнь брата, что она даже не подумала, к чему может привести это на первый взгляд незначительное происшествие.

— Пустые теории, ничего больше, — заявила Атайя со смелостью, которой не ощущала. — Опыты Родри закончились неудачей. О том, что он ошибался, свидетельствует его смерть и смерть моего отца.

И снова принцесса почувствовала, что переместила шахматную фигуру именно на ту клетку, где Брандегарт ожидал ее увидеть.

— Верно, но ведь Родри передал силу после того, как она окончательно сформировалась, — магические тропы уже успели созреть, и сила уже потекла по ним. А что, если передать — пересадить, если хотите, — магическую силу в то время, когда она еще находится в стадии созревания… за дни, недели, даже за годы до наступления мекана. В младенчестве! — Восторг, охвативший его ранее, вновь расцвел на лице Мудреца. — Тогда тропы разовьются естественно, и не нужно будет формировать их, что пытался проделать Родри с вашим отцом. Колдун, передавший силу, ничего не потеряет, а тот, кто примет ее, не ощутит никаких болезненных последствий передачи. Сила будет развиваться так, словно всегда находилась там, куда ее пересадили.

Атайя нащупала кресло и ошеломленно упала в него. Это, без сомнения, дьявольская идея, и ее простая логика — понимание того, что такое действительно можно осуществить, — испугала принцессу гораздо больше, чем зловещие замыслы Родри когда-то.

— Как могли вы, всегда утверждавший, что действуете в соответствии с Божьей волей, даже помыслить о том, чтобы вмешаться в Его выбор и решать, кто достоин дара, а кто нет?

Собственный голос показался принцессе чужим — в такой ужас привели ее замыслы Мудреца.

— Он назначил меня первым среди Своих слуг, Атайя, — отвечал Мудрец, нимало не заботясь о том, что подобное утверждение Совет мастеров, да и любой рэйкский колдун сочли бы абсолютно недопустимым. — Он не зря дал мне способность видеть зерна магической силы — и вот для чего. Благодаря этому я смогу установить Его царствие в Кайте, да и во всем мире!

Атайя с отвращением отвернулась.

— Эта способность преходяща, — напомнила Мудрецу принцесса. — Вы не сможете видеть зерна магической силы всегда…

Мудрец равнодушно хмыкнул.

— Хотите, чтобы я поверил? Даже если это и так, я знаю, как восстановить ее.

— А когда остальные поймут, что не Божий дар, а всего лишь болезненный эффект заклинания блокировки дает вам возможность подобного предвидения? Не обесценится ли значение этого так называемого дара?

Мудрец с вызовом тряхнул головой, чувствуя растущее раздражение от непрерывных упреков принцессы.

— Никто не сможет повторить то, что я сделал. Попытка только уничтожит осмелившихся — как почти убила вас, — для этого их дисциплина слишком слаба. Прими будущее как оно есть, Атайя! — вскричал он. — Ты не сможешь ничего изменить. Мы стоим на пороге славы, ты и я, и нам осталось только переступить его…

— Этому не бывать.

Брандегарт обернулся к ней и рассмеялся, отголоски его веселья эхом отразились от сводчатого потолка.

— Ах этот вечный плач лишенных зрения!

— Ну что же, хорошо, — огрызнулась Атайя, — в будущем вы все предусмотрели. А как же остальные? Дарэк и Николас, Сесил и дети? Джейрен?

Мудрец безразлично пожал плечами.

— Я могу сохранить им жизнь, если они пообещают покинуть Кайт и никогда не возвращаться, естественно, только если вы примете предложение и станете моей королевой. — От Мудреца не ускользнуло выражение презрения на ее лице. — Вы не верите мне?

— Какой же узурпатор оставит в живых своих врагов, чтобы впоследствии они могли собрать армию и выступить против него?

— Тот, кто знает, как удержать свою корону. И свою жену, — поспешил добавить Мудрец, пробежав глазами по изгибам ее тела.

Атайя так крепко сжала подлокотники кресла, что кончики пальцев онемели. Принцессу настолько потрясла собственная реакция на предложение Мудреца, что только сейчас до нее начало доходить, к каким губительным последствиям может привести осуществление его планов. Даже смутные слухи о подобном браке станут смертельным ударом для того, что построили они с Дарэком, не говоря уже о том, что одно лишь упоминание об этом превратит в руины все, что создано ее трудами в Кайте. Предсказание Люкина окажется пророческим: в глазах ее врагов корона всегда была целью принцессы — тем, чего, по их мнению, Атайя добивалась. И как бы она ни утверждала впоследствии, что все произошло против ее воли — только ради спасения жизни остальных, — все оправдания люди сочли бы фарсом. А те, кто, подобно Люкину, был предубежден против Атайи, могли бы даже вообразить, что ее брак с Джейреном — всего лишь часть извращенного плана, придуманного, чтобы одурачить людей.

Полный абсурд — для тех, кто знал Атайю, это очевидно! Однако ее враги всегда приписывали принцессе хитрость и честолюбие, которых с лихвой хватило бы не на одну человеческую жизнь. Атайя уже видела, как Мудрец вплетал нити силы в свою речь, увеличивая ее убедительность. Если он захочет, чтобы кайтцы поверили во что угодно, то со временем они действительно поверят.

Добившись в конце концов ее ошеломленного молчания, Мудрец подошел к тумбочке рядом с кроватью и взял крошечный латунный колокольчик. Когда он тряхнул им, Атайя не слышала никакого звука, однако спустя мгновение в комнату вошел пожилой человек и низко поклонился своему господину. Он был во всем черном, лишь на воротнике виднелась серебряная застежка.

— Приближается рассвет, — заметил Мудрец, — и я должен отправиться в Делфархам, чтобы посмотреть, как продвинулась моя армия. Тулис присмотрит за вами до моего возвращения. До тех пор советую вам не покидать эту комнату — результат может оказаться достаточно неприятным для вас. Так утверждают все, кому доводилось иметь дело с его связывающим заклинанием. Однако я вернусь совсем скоро, сразу после коронации. — Он поднял вверх палец, делая зарубку в памяти. — Надо не забыть написать вашему почтенному архиепископу и приказать ему принять участие в моей коронации — ах какое удовольствие сбить спесь с этого напыщенного пса! Затем я вернусь к вам… и сделаю вас своей королевой.

Мудрец протянул Атайе руку, молчаливо надеясь получить поцелуй, но принцесса грубо оттолкнула ее, одновременно испуганная и разгневанная.

— Не стоит бояться, Атайя, — сказал он, сухо усмехнувшись. — Я не собираюсь быть настолько грубым, чтобы принуждать вас силой. Однако когда вы станете моей женой, вашей обязанностью — и довольно приятной, клянусь вам, если верить Дриане, — станет наполнять детскую маленькими адептами. Мы сами сделаем их такими, — добавил Мудрец с таинственным видом, — если Господь откажет нам в этом.

— Вы превзошли самого себя, Брандегарт, — произнесла принцесса, настолько пораженная его безумными и высокомерными устремлениями, что даже не почувствовала себя рассерженной. — Вы слишком многого хотите, а в результате все ускользнет из ваших рук.

— Не так уж и многого я хочу, — бойко отвечал он, — а вот вы уже остались с пустыми руками. Так почему бы не рискнуть?

Атайя отвернулась от него.

— Я никогда не пойду на это.

— Конечно же, не пойдете, — насмешливо отвечал Мудрец. — А принц Николас никогда не клялся мне принести книги Родри и не предлагал кахнил королю. Вот что я скажу вам, — произнес Мудрец, и все его легкомыслие улетучилось, — ваши желания можно и изменить… а вы даже не почувствуете разницы.

После этих угрожающих слов Мудрец пробормотал заклинание перемещения и в мерцающей дымке и звездном свете исчез из комнаты. В других обстоятельствах Атайя сочла бы его уход довольно впечатляющим.

— Чего-нибудь желаете, миледи? — спросил Тулис, все еще почтительно медливший в дверях.

Атайя послала ему исполненный ненависти взгляд.

— Я желаю, чтобы дьявол убрался отсюда, — огрызнулась принцесса. Сжав руки в кулаки, она свирепо уставилась в то место на полу, где минуту назад стоял Мудрец. — Однако, кажется, — добавила она язвительно, — он уже покинул нас.

С неловким видом Тулис удалился, бормоча нелепые пожелания приятного пребывания на Саре.

Наконец-то оставшись одна, Атайя подошла к кровати Дрианы и бросилась поперек нее, измученная и удрученная до слез. Принцессе хотелось забыться сном без сновидений и отыскать убежище, где Мудрец со своими безумными планами не сможет найти ее. Сегодняшний вечер казался ей ужасным повторением той ночи в подземелье, когда жизнь Тайлера находилась в руках Родри. Но сегодня на весах была не жизнь одного человека, а судьба всего Кайта. Ее решение изменит ход истории — и вновь принцессе предстоит выбирать, останутся ли в живых ее любимые.

Родри нужна была сила Атайи, Брандегарт хотел ее душу. И если бы принцесса могла здраво оценить свое положение, она поняла бы, как велики его шансы заполучить желаемое.

 

Глава 15

— Делай свой выбор, — бубнил Курик, стоявший слева от Мудреца в своей черной с серебром ливрее.

Его голос был вялым и тусклым. Все в зале, включая самого Мудреца, давно уже потеряли счет тому, сколько раз за день Курик произнес эти слова. Уже в первые дни нападения на Делфархам стало очевидно, что Мудрецу удалось подчинить себе город. Последние из сопротивлявшихся были окружены и захвачены и сейчас ожидали встречи с правосудием Мудреца.

— И прежде чем ответить, подумай более тщательно, чем твой предшественник, — посоветовал Мудрец своей истерзанной жертве. Чувствуя себя уже полноправным властителем Кайта, Мудрец раскинулся на троне Дарэка в Большом зале, неумолимо сверля глазами стоящего перед ним пленника, облаченного в испачканные кровью лохмотья, оставшиеся от темно-красного гвардейского мундира. — В тебе нет зерен магической силы. Мне не нужна твоя жизнь, если только ты не поклянешься служить мне.

Глаза пленника стрельнули направо, где полуобнаженное тело наставника Мобарека болтаюсь на стропилах, лицо было искажено продолжительной агонией, предшествовавшей смерти старика. И если жуткий вид повешенного священника еще недостаточно убеждал тех, кто собирался принести клятву верности Мудрецу, то зрелище распоротого живота наставника, его внутренностей, выпавших на каменные плиты пола и представлявших собой жуткую пародию на перерезанную пуповину, заставляло их осознать, что Мудрец способен осуществить свои угрозы.

Заметно побледнев, пленник закрыл глаза и сглотнул.

— Я… хорошо. Я клянусь.

— Будь ты проклят, Джеймс! — послышался гневный голос. — Ты же клялся королю, а не этому кровожадному узурпатору!

Послышался громкий шлепок от удара рукой в перчатке по голому телу — голос замолк.

— Скажи целиком, — потребовал Курик.

Услышав проклятие товарища, пленник задрожал, но заставил себя выговорить вероломные слова:

— Я в-веряю тебе свою душу и тело и обещаю служить и защищать тебя до последних дней моей жизни.

Курик схватил руку пленника и уколол его указательный палец иглой, затем выдавил большую каплю крови в наперсток с чернилами.

— Подпиши здесь, — объяснил Курик. Он подал пленнику перо и подтолкнул к раскрытой книге, лежащей в дальнем углу стола. — Или поставь крест, если не умеешь писать.

Дрожа так, словно он собирался заложить свою душу самому дьяволу, пленник, спотыкаясь, подошел к столу и нацарапал разбавленными кровью чернилами свое имя. Голубоватое свечение охватило руку пленника, когда он писал, вскоре исчезнув на бумаге, скрепляя его клятву более прочно, чем чернила и те слова, которые он произнес ранее.

— А ты гораздо умнее, чем этот ваш почтенный наставник, — мягко заметил Мудрец, бросив мимолетный взгляд на жуткую картину слева от него. — Не то чтобы я собирался принять его клятвы, хотя он определенно с радостью принес бы их… Нет, я не собираюсь оставлять в живых тех, кто именем Бога занимался охотой на колдунов. Но тебе, — продолжил он, — я обещаю свою твердую поддержку, пока я жив и правлю здесь. — Ритуальный обмен обещаниями завершился, и Мудрец резким движением велел стражникам увести пленника. — Но не смей предавать меня, — предостерегающе добавил он. — Твоя подпись, сделанная кровью, навеки привязала тебя ко мне. Если ты предашь меня, то я смогу, если пожелаю, сделать так, что ты будешь молить о собственной смерти.

Прежде чем заняться следующей парой пленников, Мудрец потребовал питья, чтобы смочить горло. Толстые каменные стены давали достаточную защиту от палящего зноя конца июля, однако, несмотря на это, некоторые колдуны время от времени вынуждены были накладывать легкие заклинания ветра, чтобы сделать воздух менее спертым и давящим. Сводчатый потолок испещряли следы ведьминого огня, от него в комнате становилось еще жарче. Тонкая мелодия флейты нежно струилась из фарфорового горшочка, стоящего на краю помоста, успокаивая присутствующих и своим нежным звучанием внося неуместную ноту в мрачную атмосферу совершавшейся процедуры.

Молодая женщина поставила на стол стакан вина, ее тонкая правая рука слегка дрожала, видимо, женщина не могла решить — подать стакан или выплеснуть его содержимое в лицо сидящему перед ней мужчине.

— Спасибо, Дриана, дорогая, — проговорил Мудрец, совершенно игнорируя пылающую ненависть в ее глазах.

Возможно, Брандегарт воображал, что, когда он выгнал Дриану, несчастная женщина с разбитым сердцем должна была утопиться в море. Поэтому он не на шутку разозлился, когда обнаружил Дриану, обосновавшуюся среди его врагов. Брандегарт находил особое удовольствие в том, чтобы сохранить Дриане жизнь и оставить прозябать в рабстве, дав ей испить до дна горькую чашу унижения.

— А ну-ка сотри хмурое выражение со своего хорошенького личика, Дриана, — поддразнил ее Мудрец, ущипнув за щеку. — Кровь Господня, ты выглядишь кисло, как вдовствующая королева! Берегись, а не то я отошлю тебя в монастырь Святого Джиллиана, где ты присоединишься к ней.

— Прошу тебя, сделай это, — отвечала Дриана горько, — я предпочту оказаться запертой вместе с престарелыми монашками, чем страдать здесь, рядом с тобой. — Взгляд Дрианы невольно скользнул по изувеченному телу наставника, и, содрогнувшись, она отвернулась. — Ты жестокий и отвратительный человек, Брандегарт, ты не только не достоин стать королем Кайта, ты не способен быть даже Мудрецом острова Саре. Надеюсь, что Атайя убьет тебя, — добавила Дриана, глядя со скорбью и гневом на то, во что превратился Мудрец, — и что она поторопится сделать это.

— Хм… но Атайи здесь нет, — заметил Мудрец, глаза его превратились в две узенькие щелки. — И если ты дорожишь благополучием своей госпожи, то не посмеешь больше оскорблять меня.

Сдерживая яростные слова, Дриана поплелась на кухню, по пути бросив злобный взгляд на Курика — она сознавала, что у нее нет другого выбора, кроме как безропотно переносить унижения.

— Приведите следующего пленника, — приказал Курик.

Мудрец уже начал сонно позевывать — день тянулся так долго, а зал по-прежнему чертовски полон, — но внезапно встрепенулся, когда следующая пара пленников предстала перед ним. Наконец-то начнется нечто интересное…

— А, неуловимый Дом Де Пьер, — произнес Мудрец, сбрасывая остатки вызванной жарой сонливости. — Вам удалось избежать встречи со мной в Килфарнане, однако здесь, как я вижу, вам не повезло.

Окровавленный, помятый, связанный светящейся синей веревкой, пульсирующей на запястьях, Мэйзон тем не менее нашел в себе силы встретить взгляд Мудреца с холодным достоинством.

— Что ты сделал с королем? Где принцесса Атайя?

— Разве ты не слышал? Его величество бежал из Делфархама несколько дней назад, поджав хвост. Отречение от престола действием, если не словами. О его сестре я позаботился. А больше тебе знать нечего.

Мудрец посмотрел на другого пленника — связанный тем же способом, он представлял собой месиво из кровавых бинтов и грязных волос. По всему телу зияли рваные раны.

— Ранальф, дружище, вот мы и снова встретились. И опять ты мой пленник. — Глаза Мудреца затуманились, впервые за сегодняшний день он по-настоящему разозлился. — Я должен был бы убить тебя прямо на месте за то, что ты сделал с Коннором. Он не был колдуном, но был верен и хорошо служил мне.

— Ему следовало хорошенько подумать, прежде чем оборачиваться спиной к человеку с арбалетом, даже если его туника пылает в огне. — Ранальф ответил Мудрецу таким же злобным взглядом. — Считай, что это месть за то, что ты сделал с принцем Николасом.

— Твой бесценный принц все еще у меня, друг мой. Так что осторожнее, а то я придумаю для него что-нибудь похуже, чем запутывание его недалекого ума. — Мудрец откинулся назад, внимательно изучая пленников. — Вы оба — достойные противники и способные колдуны. Я предпочел бы видеть вас на своей стороне, чем среди мертвых упрямцев.

— Выбор невелик, — ровно отвечал Мэйзон, — но достойной представляется только смерть.

Мудрец нахмурился.

— Само собой, что еще, кроме этой набожной чуши, я мог услышать из уст воспитанника рэйкской школы? А ты, Ранальф? Наемникам свойственно продавать свою душу направо и налево — так почему бы тебе не предложить свои услуги абсолютному победителю в игре? Я найду достойное место такому человеку, как ты. Твои политические и теологические воззрения, возможно, нуждаются в некотором исправлении, но зато ты прекрасно умеешь сражаться.

Ранальф только фыркнул в ответ.

— Даже у наемников есть свои правила.

— Если присоединишься ко мне, то, возможно, тебе удастся убедить меня отпустить твоего друга. В настоящее время его будущее не кажется мне многообещающим.

Мэйзон бросил на Ранальфа быстрый взгляд, предостерегая его ни за что не соглашаться. Ранальф покачал головой. Разочарованно вздохнув, Мудрец махнул рукой стражнику, чтобы тот увел пленников.

— Подумай о моем предложении, пока будешь сидеть в подземелье, — сказал он Ранальфу. — Я спрошу тебя еще раз, когда буду уже коронованным правителем, и если откажешься, вынужден буду убить вас обоих. Подумай, я делаю тебе гораздо более щедрое предложение, чем прочим!

Как только их увели, Курик быстро представил следующую пару пленников. День тянулся так долго, а еще стольких предстояло осудить!

— Кейл Эван и Авери Парр, ваша светлость!

Мудрец пристально всмотрелся в пленников, прикидывая их ценность.

— Я даже не буду просить тебя клясться в верности, — заметил он Кейлу, — потому что знаю: это не имеет смысла. Однако мне говорили, что ты верно служил Атайе и она ценит тебя. Поэтому я дарю тебе жизнь для того, чтобы ты продолжал служить ей, когда принцесса вернется. Твоя жизнь будет подарком Атайе.

На каменном лице Кейла не отразилось ни благодарности, ни осуждения. Однако Мудрец уловил проблеск облегчения, промелькнувший в серых глазах, — по крайней мере Атайя может вернуться.

— А ты капитан гвардии его величества, не так ли? — осведомился Мудрец, презрительно улыбнувшись Парру. Форменная одежда капитана находилась в жутком состоянии — тело едва прикрывали окровавленные лохмотья темно-красной туники. — Так это тебя я должен благодарить за то, что ты позволил мне беспрепятственно проникнуть в замок?

Капитан плюнул на застеленный камышом пол, тотчас же получив звучный удар по голове от своего тюремщика.

— Дьявол забери вас… всех вас! Мне плевать, что вы сделаете со мною. Лучше сгнию в аду, чем буду кланяться таким, как вы.

Мудрец с издевательской снисходительностью улыбнулся капитану, словно выслушал гневную тираду ребенка, у которого отобрали любимую игрушку.

— Что ж, ты получишь то, чего так пылко желаешь.

Ленивым движением Мудрец указал на стропила. Двое облаченных в форму стражников потащили свою жертву налево, где висела готовая петля в ожидании того, кто осмелится не подчиниться Мудрецу. Когда веревка оказалась на его шее, Парр не произнес ни слова, только лишь покрылся крупными каплями пота и отвел глаза от мертвого тела, висящего рядом.

— Приказывайте, ваша светлость, — с поклоном произнес один из стражников.

Руки четверых солдат крепко ухватились на веревку, они приготовились сбить пленника с ног.

Однако Мудрец не подал разрешающего знака.

— Нет! Нет, постойте…

Он сделал паузу и в течение минуты внимательно вглядывался в дерзкие глаза Парра. Затем Мудрец обхватил себя руками и расхохотался, словно только что услышал самую смешную шутку в своей жизни.

— Да, Господь обладает неплохим чувством юмора. — Он многозначительно улыбнулся потрясенной жертве. — Не понимаешь, о чем я? Скажи, сколько тебе лет?

Парр изумленно уставился на Мудреца, гадая, какое отношение возраст может иметь к ожидавшей его неминуемой смерти.

— Что? Я не…

— Ты ведь знаешь, сколько тебе лет? — сухо повторил Мудрец.

— Знаю, конечно. Мне… двадцать четыре.

Улыбка Мудреца стала еще шире.

— Поздновато. Но и такое случается.

Лицо капитана Парра побледнело как смерть, когда до него дошло, на что намекает Мудрец. Он задохнулся, словно уже повис на стропилах с веревкой на шее.

— Ага, все-таки дошло. Тебе уже недолго ждать — зерна силы уже набухли. Со временем ты мог бы служить мне. Этот обладает силой, — сказал Мудрец Курику. — До наступления мекана заприте его покрепче. Посмотрим, как сильно ему захочется смерти.

— Лжец! — кричал капитан, забившийся словно ястреб, попавший в сеть, когда тюремщики сняли петлю с его шеи. — Грязный лжец! Чтоб ты сдох… во мне нет этого проклятия!

Мудрец твердо посмотрел на Парра.

— Тогда ответь мне, капитан, почему твое сердце все еще бьется, а не лежит, остывшее, на полу, рядом с кишками священника? Я сохранил тебе жизнь, так как Бог создал нас братьями. Только Его дар спас тебя. Скажи мне, — продолжил он, понизив голос, зазвучавший теперь зловеще, словно отдаленные раскаты грома, — когда сила придет к тебе, погружая свой мозг в безумие, примешь ли ты эту честь, или будешь умолять об отпущении грехов, словно котенок, просящий молока, прикрывая свою трусость фальшивой доблестью? Смерть — гораздо более легкий выбор, друг мой. Ты знаешь, что принесет тебе смерть, а магия заключает в себе тайну — божественную загадку, которую каждый наделенный даром разгадывает на свой лад. Это словно последний Вызов! Как вы, кайтцы, можете не видеть этого? Почему упрямо признаете себя проигравшими сражение, которое еще не началось?

— Нет, нет… Бог не допустит, чтобы такое случилось со мной! — Парр даже не слушал Мудреца.

Он продолжал визжать, словно от мучительной боли, когда стражники волокли его через зал — казалось, он предпочел бы, чтобы Мудрец приговорил его к смерти, чем подарил жизнь. На лице Кейла, стоявшего позади Парра, застыло весьма двусмысленное выражение.

Мудрец не сделал стражникам знак привести следующую пару пленников.

— Мы еще не получили ответ от архиепископа Люкина? — тихо спросил он Курика.

— Нет, ваша светлость, но уверен, что скоро получим. У него нет другого выбора, кроме как присоединиться к вам.

Мудрец кивнул, томно взмахнув рукой стражникам. Такова одна из обременительных обязанностей правителя, и сегодня еще много пленников ждали решения своей участи. Мудрец хотел, чтобы все они предстали перед ним и увидели, кто реально управляет Кайтом.

* * *

Джейрен и Дарэк достигли лесного лагеря в первый день августа, изнуренные, голодные и грязные после долгого путешествия, внешним видом даже отдаленно не напоминающие сына герцога и короля. В довершение всего дождь, принимавшийся лить время от времени, промочил их до нитки, и когда они без сил свалились у очага около колокольни, то напоминали две кучи грязного тряпья.

Тоня и Джильда засуетились вокруг них, тогда как прочие — колдуны, недостаточно подготовленные, чтобы присоединиться к основным силам, ушедшим неделю назад, — с любопытством наблюдали за пришедшими из окон и дверных проемов.

— Хвала Всевышнему, вы спасены! — сказала Тоня, крепко обнимая Джейрена. Она отступила назад и сморщила нос — Джейрен и Дарэк были одеты в потрепанные крестьянские плащи, и застоявшийся запах сена и навоза лишь слегка отбивал вонь промокшей шерсти. — Бог мой, ну и вид у вас! А запах!

— Не слишком-то удобно тайком пробираться через все королевство, если ты одет как придворный, — сказал Джейрен, снимая плащ и перекидывая его через поваленный ствол.

В глазах Тони, удовлетворенной тем, что они живы и здоровы, тем не менее застыл безмолвный вопрос — что сталось с прочими?

— Мы не знаем, где Атайя, — произнес Джейрен, падая рядом с поваленным стволом. — Никто не видел ее с той самой ночи, когда Мудрец напал на Делфархам. Если верить Мудрецу, он не собирается причинять ей вред. Должно быть, Мудрец хочет держать ее в плену, пока его власть над Кайтом окончательно не укрепится. Сегодня только Атайя представляет для него реальную опасность, и Мудрец прекрасно понимает это.

— Он даже не попытался отправить кого-нибудь в погоню за нами, — сказал Дарэк, странным образом чувствуя себя оскорбленным. — Во всяком случае, мы никого не видели. Джейрен скрывал нас — покровами, так? — большую часть времени, но я думаю, Мудрец понимает, что, кроме лагеря, нам больше некуда бежать. Вероятно, он знает, что сможет в любое время найти нас именно здесь. — Дарэк снял башмаки и придвинул ноги в чулках к огню, чтобы просушить их. — Есть ли новости от остальных? От тех колдунов, которых вы послали сражаться с ним?

Тоня мрачно кивнула.

— Ранальф попытался связаться со мной сразу после… О Господи, у них не было ни единого шанса! — Глаза Тони затуманились слезами, обычно несвойственными ей. — Почти половину из них убили прямо в ночь прибытия, остальных захватили в плен. Может быть, кому-то удалось бежать, — добавила она, стремясь сохранить хоть осколки надежды среди всеобщего разгрома, — но если это так, то никто из них еще не добрался до лагеря. Мы можем только надеяться.

Джейрен рассеянно уставился на огонь, с болью осознав, что в отношении одного из них этой надежде уже не суждено сбыться.

— Тоня…

Она нежно прикоснулась к его плечу.

— Я знаю про Хедрика.

Джейрен в недоумении уставился на нее, но Тоня только зашмыгала носом и отвернулась, не желая объяснять, откуда ей все известно.

Дарэк поднял с земли щепку и вяло бросил ее в огонь — дерево отсырело, и пламя сердито зашипело в ответ.

— Что же мне делать дальше? — тихо спросил он сам себя. Дарэк уныло повесил голову, не в силах поверить, что, подобно Атайе, сегодня сам находится вне закона в собственном королевстве. — Я не могу победить Мудреца с помощью моей армии, вы бессильны сделать это с помощью ваших колдунов. Наша единственная надежда — убить его самого, но никто, кроме Атайи, не может сделать этого, а мы даже не знаем, что с ней.

Он поднял березовую ветку и рассеянно принялся сдирать нежную белую кору.

— Кажется, мне ничего не остается, как просить помощи в Рэйке.

— Вы можете попытаться, — осторожно произнес Джейрен, — но не слишком надейтесь. Кайт и Рэйка никогда не были союзниками. Даже если бы Атайя попросила об этом как о личном одолжении, Осфонин скорее всего отклонил бы ее просьбу. В конце концов, эта война — гражданская. Саре — протекторат Кайта. С политической точки зрения Осфонину невыгодно влезать в чужие внутренние споры.

— Не пойми меня неправильно, — угрюмо сказал Дарэк, — но, говоря объективно, проблемы не существовало бы, если бы Атайя просто вышла замуж за принца Фельджина, как того хотел ее отец.

Джейрен просто пожал плечами, признавая его правоту.

— Может быть. Но что касается меня, я рад, что этого не случилось.

В добавление ко всем прочим невзгодам дождь зарядил еще сильнее. Нахмурившись, Тоня поглядела на небо и заспешила обратно под крышу, оставляя за собой в густой грязи отпечатки ног, а Джейрен жестом указал Дарэку в сторону часовни.

— Идем, мы сможем поговорить там.

— Лучше на кухне, — предложила Джильда, забирая башмаки Дарэка и потрепанные плащи. — Вам обоим необходима горячая еда. Кроме того, сейчас в часовне кое-кто находится, и я сомневаюсь, что ему нужна компания. Кузен Камерона пришел навестить его вчера, — тихо объяснила она Джейрену. — Он даже не предполагал, что парень еще в прошлом году был убит по приговору Трибунала. Очень переживал, когда узнал.

Джейрен посмотрел на дряхлую церквушку.

— Может, поговорить с ним? — спросил он, хотя его опущенные плечи явно показывали, что сегодня Джейрену не стоит брать на себя еще и эту тяжкую ношу.

К счастью, делать это сегодня не было нужды.

— Подожди до утра, — посоветовала ему Джильда. — Он попросил, чтобы сегодня его не трогали. Он не сказал об этом прямо, — прибавила она, — но парень очень сердит на нас за то, что случилось с Камероном, и хочет некоторое время побыть один, чтобы успокоиться. — Джильда бросила взгляд на Дарэка — легко догадаться, как отнесся бы кузен Камерона к королю, который ответственен за преступления Трибунала.

— Не могу винить его в этом. — Джейрен повернулся к Дарэку. — Тогда поедим чего-нибудь, а попозже я подыщу вам комнату. Теперь нам есть из чего выбирать, — с грустью добавил он, понимая, что многие колдуны уже никогда не вернутся домой.

— Джейрен, постой. — Не обращая внимания на дождь, король помедлил, давая возможность Джильде отойти от них на несколько ярдов. Дарэк потоптался на месте, не находя себе места, словно ребенок, которого старшие заставили просить прощения. — Я… просто хочу сказать тебе спасибо. Не только за то, что привел меня сюда — хотя, видит Бог, без тебя я никогда бы не нашел это место, — но и за то, что все эти дни ты терпел меня. Я ведь… не слишком подходящий напарник для путешествия.

Джейрен не стал оспаривать это утверждение — со времени побега из Делфархама самый безобидный разговор состоялся у них с крестьянином, продавшим им плащи. Тем не менее, вспоминая о том, что произошло с ними в Делфархаме, Джейрен легко простил королю его резкость.

— Вам не нужно извиняться…

— Нет. Нет, я должен. — Дарэк глубоко вздохнул, стараясь совладать с запутанным клубком мыслей в своей голове. — В последнее время я понял, что некоторые вещи стали важны для меня, как никогда раньше… — Король вздрогнул, словно в спину ему вонзился кинжал, поворачивавшийся при каждом произносимом слове. — Атайя… я думаю, она правильно сделала, что выбрала тебя. Хедрик говорил мне то же самое, но тогда я не поверил ему. Конечно, если ты когда-нибудь скажешь об этом Атайе, я буду все отрицать, — прибавил он, сардонически улыбаясь. Затем Дарэк печально рассмеялся. — Она никогда не поверит, что я способен сказать нечто подобное.

— Ну, не знаю, — улыбнулся Джейрен и смахнул с лица струйку дождя. — Атайя способна поверить в любую самую безумную вещь на свете.

Едва заметный кивок Дарэка свидетельствовал, что он не намерен спорить. Затем выражение его лица снова стало серьезным.

— Мне жаль, что так случилось с Хедриком. Я знал его совсем немного, но… кажется, могу понять, что потеряли вы с Атайей. Я понимаю, что из моих уст все это немногого стоит…

Дарэк не договорил и безмолвно замер под дождем — босой, насквозь промокший, пахнущий, словно мокрый пес, и ощущающий себя королем менее, чем когда-либо в жизни.

— Совсем наоборот, — отвечал Джейрен.

Дождь полил как из ведра, и он подтолкнул короля в направлении манящего тепла кухни. Как и любому беглецу от неправедного суда, Дарэку там были рады.

* * *

Едва лишь рассвет окрасил в розовый цвет небо на востоке, как Хью Мидлбрук вошел в комнату архиепископа Люкина, неся с собой сокровище, за которым его посылали. Плащ промок от ночного дождя, одежда была заляпана грязью, но все эти мелочи не могли изгнать из глаз гвардейца победной улыбки, озарявшей его лицо.

Как только Хью поставил ящик на стол, глаза Люкина загорелись. Он медленно подошел, молча постоял и отошел обратно, словно в ящике находилась вещь настолько священная, что человеческие руки не должны касаться ее.

— Ты все сделал правильно, — пробормотал он едва слышно, словно нашептывал соблазняющие слова в ухо женщине. — Все прошло гладко?

— Они даже не стали задавать вопросов, — отвечал Хью, сам пораженный тем, как легко ему удалось выкрасть то, за чем его посылали. — Я звал их на краю леса, а когда колдуны наконец появились, просто сказал то, что вы велели, — что я кузен Камерона. Женщина отвела меня в лагерь — она даже не заметила, что я делал заметки, так что теперь я смогу найти дорогу назад, — и рассказала, что Камерон был убит Трибуналом. Ради нее я выдавил из себя несколько слезинок — просто вспомнил о щенке, которого переехала карета, когда я был маленьким. Затем попросил ее оставить меня на некоторое время одного в часовне. И это сработало словно колдовские чары! Ящик оказался именно там, где вы и говорили. В лагере осталось так мало колдунов, что никто и не собирался шпионить за мной, когда я вытаскивал его. Но затем… — Торжествующее выражение на мгновение исчезло из глаз Хью. — Я едва не задохнулся от удивления, когда услышал голос короля на поляне! Он и Маклауд добрались до лагеря всего через несколько часов после меня. Я, конечно, почувствовал такое облегчение, когда узнал, что его величество спасся из Делфархама, но… одному Богу известно, что я смог бы сказать ему, если бы он меня увидел!

— Уверен, ты придумал бы что-нибудь толковое, — рассеянно отвечал Люкин, почти не слушая его, пальцы архиепископа поглаживали латунный замок ящика, словно щеку женщины, околдованной его обещаниями. — Благодаря тебе мы знаем, что его величество жив. И тебе удалось заполучить оружие, которое уничтожит его врага.

Затем архиепископ схватил смятый кусок пергамента и потряс им перед лицом гвардейца.

— Какова дерзость этого человека, приславшего письмо, в котором он приказывает мне совершить обряд его коронации! Он собирается унизить меня. Хочет усмирить меня, прелата Кайта, и в моем лице растоптать Святую Матерь Церковь! Однако пути Господа иногда и вправду могут позабавить нас, — добавил он, убирая в сторону оскорбительное письмо.

Морщины на лице архиепископа разгладились. Тихонько посмеиваясь про себя, Люкин подумал, что стоит сохранить письмо как трофей — будет над чем посмеяться, когда от его врага не останется ничего, кроме воспоминаний! Собственноручный приказ Мудреца станет причиной его падения. А об остальном я позабочусь.

— Однако я совсем забылся, — резко сказал Люкин, возвращаясь к настоящему. Архиепископ бросил через стол кожаный кошель с золотом — в нем было в два раза больше денег, чем он обещал, но будущее Кайта того стоило. — Возьми. Используй эти деньги, как подскажет Господь, в награду за твою верность церкви и короне. Ты можешь оставить службу и купить дом где-нибудь в сельской местности. Трибунал конфисковал несколько прекрасных домов… возможно, усадьба на юге тебе подойдет?

Хью звучно сглотнул, когда почувствовал тяжесть кошелька.

— Б-благодарю вас, ваше преосвященство. Я и не думал, что…

— Я только попрошу тебя выполнить еще одно поручение. Сходи в собор и пошли ко мне курьера, я и так уже задержался с ответом его светлости — я должен написать ему, как польщен его приглашением на коронацию.

Хью четко поклонился и удалился, оставив золото на столе до завершения своей последней миссии. Как только он ушел, архиепископ вытащил из сутаны тонкий ключик — Дарэк вряд ли догадывается, что этот ключ находится у него, — и отпер ящик.

Задержав дыхание в предвкушении головокружительного зрелища, Люкин поднял бесценную корону — корону Фалтила, инкрустированную фиолетовыми корбалами. Как это показательно, подумал архиепископ, что Господь создал столь прекрасный предмет, чтобы навеки избавить землю от своего врага.

Он повернул корону, чтобы каждой гранью поймать лучи восходящего солнца, льющиеся в окно, и испустил проклятие, увидев, что около дюжины камней вынуты из гнезд.

— Грязный маленький воришка! — пробормотал он. — Наверное, продавал их по одному, чтобы набить живот пивом и сосисками.

Однако гнев Люкина оказался непродолжительным. Камерон уже понес наказание, вложив голову в петлю, — Трибунал позаботился об этом.

— Что ж, даже в таком виде она обладает достаточной силой, — проговорил архиепископ, почтительно возвращая корону на место. — То, что Мудрец с Саре задумал как мое унижение, обернется его смертью — его и прочих колдунов, примкнувших к нему. Уверен, коварная кайтская принцесса обязательно будет там, чтобы видеть, как коронуют ее марионетку.

Люкин положил руки на ящик и впервые за эти недели искренне рассмеялся.

— Я буду счастлив короновать вас, милорд, — произнес Люкин, почтительно поклонившись невидимому Мудрецу. Когда он поднялся, в его глазах горела злоба. — Это будет первая и последняя церемония вашего короткого царствования.

 

Глава 16

За последние два года Атайя успела привыкнуть к ощущениям, которые испытывают заключенные — будь то бесконечные часы, проведенные ею в подземельях Делфарского замка или в монастыре Святого Джиллиана, — однако пребывание в крепости Мудреца показалось принцессе самым изнурительным. В эти часы решалась судьба ее страны, а отсутствие новостей из Кайта и невозможность прийти на помощь именно тогда, когда в ней особенно нуждались, лишали принцессу последней надежды. На седьмой день заключения в роскошной комнате Дрианы, которые Атайя провела, едва притрагиваясь к еде, приносимой Тулисом, игнорируя нерешительные попытки управляющего заговорить с нею и посылая ужасные проклятия на голову колдуна, заточившего ее здесь, принцесса поняла, что близка к помешательству.

Влажная неустойчивая погода, окутавшие остров серо-зеленые облака, которые словно медлили, не решаясь разразиться грозой, — все это еще больше усиливало беспокойство Атайи. То и дело принцесса подходила к окну в надежде разглядеть через затянутый туманной дымкой канал очертания северного побережья Кайта. Понимая, что это невозможно, Атайя все-таки пыталась уловить очертания монастыря Святого Джиллиана среди нагромождения далеких утесов. Еще год назад принцесса рассмеялась бы, если бы кто-нибудь сказал ей, что когда-нибудь она захочет вновь очутиться в его унылых и душных стенах. Там у Атайи оставалась слабая надежда на побег — бежать отсюда было невозможно.

Принцесса потеряла счет, сколько раз за последнюю неделю она подходила к этому окну, лелея безумные планы выбраться на свободу, спустившись вниз по каменным стенам крепости. Даже подойдя к самому окну, Атайя не могла дотронуться до него — связывающие заклинания закрывали окно, равно как и двери, словно невидимый покров.

— Боится, видимо, что я предпочту выпрыгнуть из окна и разбиться насмерть, чем стать его женой, — проворчала принцесса, когда впервые обнаружила покровы.

Атайя постоянно напоминала себе, что, даже если бы ей и удалось бежать из крепости, она все равно никогда не смогла бы покинуть остров без гроша в кармане, и не имея возможности воспользоваться ни единым заклинанием.

Единственным обстоятельством, которое не позволило принцессе погрузиться в совершенное отчаяние, было то, что на сей раз она переносила воздействие запечатывающего заклинания гораздо легче, чем прошлым летом. Тогда Атайя потеряла память в первый же день испытания, утратив всякое представление о времени, сегодня же единственными неприятными последствиями печати являлись ощущение забитой шерстью головы и склонность натыкаться на предметы, если она не следила за собой. Атайя не знала, почему так происходит, — ведь заклинание Мудреца было гораздо мощнее, чем то, что наложил когда-то Алдус. Временами принцессе казалось, что заклинание Мудреца беспокоит ее, словно плохо сшитый башмак, натирающий ногу. Присутствие заклинания ощущалось постоянно, его путы были прочны и неумолимы, словно сделаны не из простой веревки, а из железа. Вероятно, решила Атайя, прошлый опыт сделал ее менее восприимчивой к воздействию блокировки, и это позволяет переносить настоящее испытание гораздо легче. Или, может быть, с надеждой подумала принцесса, небрежность Мудреца в наложении заклинаний возросла, и теперь в его заклинаниях еще больше силы, чем мастерства, если судить на примере их недавнего перемещения на Саре.

Тулис в обычное время принес ужин — рыбу, судя по запаху, — и обнаружил принцессу перебирающей обширный гардероб Дрианы, оставленный хозяйкой. В конце концов Атайя пришла к заключению, что после недельной носки ей следует сменить одежду. Принцессе была ненавистна мысль воспользоваться вещами, принадлежащими Мудрецу, однако измятый вид ее шелкового платья, такого прекрасного в день, когда Дарэк произносил речь в Кайбурне, внушал отвращение даже ей самой.

— Сегодня я принес вам белорыбицу, — сказал управляющий, легко преодолевая наложенное на дверь связывающее заклинание — заклинание, заставляющее Атайю чувствовать себя так, словно раскаленные когти впивались в голову, когда она подходила к двери слишком близко. — А также бутылочку эваршотского вина с материка прямо из подвалов его светлости — я подумал, оно должно порадовать вас.

Атайя слегка нахмурилась, больше по привычке, нежели ощущая настоящее негодование, и отложила в сторону одеяние из бледно-желтого шелка, решив, что, облачившись в этот цвет, она будет выглядеть достаточно ужасно. Всю неделю Атайя вела себя с Тулисом крайне неприветливо, но сейчас, почувствовав облегчение от того, что снаружи наконец-таки пошел дождь, она ощутила некоторую вину перед ним — Тулис показался ей вполне любезным и доброжелательным человеком, всего лишь честно исполняющим свои обязанности. Управляющий очень напоминал принцессе Кейла — та же зрелость и стойкость, та же нелюбовь к пустым разговорам и глубоко спрятанные от взгляда поверхностного наблюдателя сострадательность и порядочность.

Что он делает здесь, подумала Атайя, служа человеку, который начисто лишен этих качеств?

Принцесса закрыла дверь шкафа и прислонилась к ней.

— Почему вы служите ему?

Ошеломленный вопросом Тулис поставил поднос на стол. Управляющего поразило даже не то, что за последние шесть дней это была первая фраза, произнесенная принцессой, а то, что никто не задавал ему ранее подобного вопроса.

— Он — Мудрец. Мы все должны служить ему.

— Ну да, это мне известно. Но почему?

Задумавшись, Тулис сложил полотняную салфетку на тарелке Атайи в форме морской раковины, затем наполнил бокал прекрасным кайтским вином.

— Он всегда был хорошим господином для нас, миледи. И он хочет того же, чего и вы, — лучшей жизни вашему народу.

— Верно, но я при этом никогда не хотела узурпировать трон моего брата.

Видно было, что Тулис не горит желанием оспаривать это утверждение. Он беспокойно нахмурился, и Атайя впервые подумала о том, как ловко Дамероново пророчество обходит то обстоятельство, что для того, чтобы Мудрец острова Саре завладел короной Кайта, кто-то должен ее лишиться.

Принцесса села на стул, который Тулис подвинул ей, и рассеянно сделала глоток вина. Мягкий знакомый вкус на мгновение успокоил Атайю, однако затем заставил принцессу заново ощутить тоску по дому.

— Он хочет сделать меня своей женой, — заметила Атайя, в то время как Тулис зачерпнул ложку колотого миндаля и посыпал им кусок рыбы.

Управляющий кивнул, прекрасно осведомленный о ее взглядах на сей счет.

— Знаю, он говорил об этом… после того, как леди Дриана покинула нас.

— Покинула? Скажите лучше, что он выгнал ее.

Кубок Атайи замер на полпути ко рту — что же она сделала? Дриана никому не сказала, куда направляется, когда покидала Саре, и если Мудрец еще не обнаружил ее присутствия в Делфархаме, то скорее всего, узнав об этом, предпримет все усилия, чтобы найти свою бывшую любовницу, если только узнает, что Дриана присоединилась к его врагам.

Однако Тулис положил конец ее страхам.

— Я знаю, что она отправилась к вам. Что еще ей оставалось? — Он тяжело вздохнул, видимо, испытывая истинное сожаление. — Леди Дриана — очаровательная и энергичная женщина. Я видел, как она, покинув замок в тот день, направилась в порт. Его светлость не спрашивал меня, куда исчезла леди Дриана, ну и я счел, что не будет большим грехом, если я сам не стану рассказывать ему о том, что видел. Она была так потрясена тем, что он выгнал ее. — Управляющий печально покачал головой. — Мне ее очень не хватает. Она принесла столько веселья в этот дворец. Его светлости не следовало так жестоко поступать с ней. Если он не собирался жениться на Дриане, то должен был сообщить ей об этом более мягко.

Атайя отковырнула кусочек рыбы, наслаждаясь нежным вкусом филе и стараясь не думать о том, чье угощение пробует.

— Если Мудрец собирался жениться на Дриане, то почему же он не захотел испытать на ней свои безумные идеи и не передал ей зерна магической силы? Нет же, — продолжила она, сердито вцепившись зубами в миндальный орех, — он знал обо мне и решил, что обученный адепт вроде меня лучше подойдет тому, кто своим величием равен божеству. — Принцесса вновь запустила нож в рыбную мякоть, воображая, что он глубоко входит в тело Мудреца. — Пусть и не на Дриане, но он непременно испытает на ком-нибудь свой план, свято веря, что обладание магическим даром позволяет ему преступать законы, которых люди преступать не должны. Не удовлетворившись Божьими чудесами, — закончила Атайя презрительно, — Мудрец решил сотворить собственные.

Лицо Тулиса стало очень бледным.

— О чем вы… я не могу…

— Разве он еще не говорил вам?

Изумление в его глазах подсказало принцессе, что нет. Возможно, Брандегарт поделился своими планами только с ней, надеясь, что принцесса забудет о своих убеждениях — и о собственном муже, — польстившись на обещания стать основательницей непобедимой династии колдунов в Кайте. Атайя ожидала, что, будучи доверенным слугой Мудреца, Тулис станет яростно защищать план своего господина, убежденный в том, что все, что делает Мудрец, делается с Божьего соизволения. Вместо этого в мягких чертах лица слуги отразилось отчаяние, словно у человека, долго ждавшего прихода плохих новостей и ощутившего глубокую печаль, наконец получив их.

— Книги, — пробормотал Тулис про себя. — Он начитался этих книг…

Внезапно он бросил на принцессу взгляд, острый словно нож, и Атайя ощутила щекочущее прикосновение внутри головы — Тулис пытался прощупать мозг принцессы, ища доказательств ее искренности. Когда неприятное чувство в голове Атайи исчезло, Тулис обессиленно прислонился к столу, а в глазах отразились растерянность и пустота.

— Вы не лжете. Его светлость действительно говорил вам все это.

Тулис испустил долгий унылый вздох, нижняя губа задрожала, словно он готов был потерять самообладание.

— Тулис, хоть этот план и выглядит безумным, я не могу обещать вам, что его осуществление совершенно невозможно. Все может статься, если Мудрец захочет попробовать. Понимаете ли вы, что это значит? Когда-нибудь Брандегарт решит, что имеет право вмешиваться в божественный порядок вещей и отнимать магическую силу у того, кто, по его мнению, недостоин обладать ею, и передавать ее тому, кому он сочтет нужным, — и со временем эта сила поглотит его. Я пыталась внушить ему, что когда-нибудь способность видеть зерна силы покинет его, но он даже не стал слушать меня. А я ведь даже не уверена, что права, — сказала Атайя. — Дриана рассказывала мне, что сила Мудреца высвобождалась из-под власти заклинания под жестким контролем — вы и еще двое колдунов сдерживали ее. В то время как моя сила после снятия печати хлынула словно поток, и я еще несколько недель потом чувствовала себя больной. Может, в этом и заключается разница — я не знаю. Однако даже если его способность определять зерна магической силы действительно исчезнет, на это потребуются месяцы… только вообразите, сколько судеб Мудрец успеет поломать за это время.

И не воображай, что тебе удастся защитить от Мудреца будущее Мэйлена, — добавила принцесса про себя. Так как Мэйлен являлся наследником Дарэка, одно его существование представляло собой опасность для Мудреца. Атайя ни на секунду не поверила, что Брандегарт позволит мальчику мирно жить в изгнании. Мудрец отыщет Мэйлена хотя бы для того, чтобы определить, какую угрозу маленький принц сможет представлять для него в будущем. И если Брандегарт найдет в мальчике спящие зерна силы, как случайно обнаружила их Атайя несколько месяцев назад, Мудрец ни за что не позволит им прорасти, отняв у Мэйлена его дар еще до того, как принц осознает его присутствие.

Тулис отвел глаза, сосредоточенно уставившись в тарелку с недоеденным филе.

— Его светлость не мог… он поймет свою ошибку…

— Он не откажется от этой мысли, — отвечала Атайя, абсолютно уверенная в своей правоте, как и в том, что на смену полной луне должна прийти молодая. — Так же, как когда-то Родри.

Тулис не смог этого вынести — все, во что он верил, на его глазах обращалось в прах. Он с трудом поднялся с кресла и заспешил вон, тряся головой, словно муж, не желающий поверить в измену жены.

— Я должен идти. Не могу больше слушать!

— Тулис, постой…

Однако управляющий, не обращая внимания на слова Атайи, спотыкаясь словно слепой, выбежал вон, а принцесса не смогла последовать за ним, удерживаемая силой связывающего заклинания.

* * *

На следующий день Тулис не появился в комнате Атайи. Не пришел он и на второй день, и на третий. Еду Атайе приносила служанка, испуганная и в отличие от своего предшественника плотно держащая рот на замке. Когда принцесса первый раз поинтересовалась, не заболел ли управляющий, служанка ничего не ответила, на следующий раз сказала, что ее это не касается, и наконец, будучи спрошена в третий раз, весьма кратко пояснила, что срочное дело потребовало отлучки Тулиса из дворца, и попросила больше не спрашивать ее ни о чем.

Длительное отсутствие Тулиса беспокоило принцессу. Их последний разговор явно расстроил управляющего, и Атайя опасалась, что он отправился к Мудрецу удостовериться в том, что мрачные пророчества принцессы — всего лишь несвязный бред отчаявшейся женщины.

Спустя три дня Атайя была разбужена перед рассветом легким прикосновением узловатой руки. Принцесса прищурилась от света масляной лампы, освещавшей тусклым светом старческое лицо, обрамленное седыми волосами, и на мгновение решила, что призрак мастера Хедрика пришел проведать ее.

— Тулис, где… — Он приложил палец к губам, и Атайя понизила голос до шепота. — Где ты был?

Управляющий задумчиво улыбнулся.

— Искал свою потерянную душу.

Атайя сползла с постели, и управляющий отвел глаза, пока она накидывала на рубашку один из вышитых халатов Дрианы. Странно, подумала принцесса, завязывая шелковый пояс, как бодро она ощущает себя, несмотря на столь ранний час. В голове прояснилось, она не ощущала никакого давления.

Принцесса пристально посмотрела на Тулиса. Кто-то снял с нее заклинание блокировки!

— Это было непросто, — с легкой гордостью проговорил управляющий. Даже в тусклом свете лампы Атайя заметила следы утомления в его глазах. — Мудрец наложил очень сильное заклинание.

Принцесса попыталась найти подходящие слова, чтобы поблагодарить его — сознавал ли Тулис, какой драгоценный дар преподнес ей? — но управляющий не хотел ничего слышать.

— Совсем немного колдунов вернулись на Саре залечивать раны, полученные во время нападения на Кайт. Не объясняя, зачем мне это нужно, я стал расспрашивать их о том, как вел себя Мудрец во время вторжения. И то, что они рассказали мне… — Тулис вздрогнул. — Его светлость всегда был требовательным хозяином, но жестоким — никогда. То, как он расправился со священниками… ужаснуло меня. Он мог не разделять их мнения о природе магического дара — как не разделяю его я, — но ведь кайтские священники выступали от имени Бога, в которого и мы верим, хотя и делали это на свой извращенный лад. Мудрец должен был даровать им быструю и почетную смерть.

Атайю так и подмывало заметить, что раз Люкин и судьи его Трибунала даже не ведали о существовании милосердия, то с какой стати к ним самим следовало проявлять сострадание? Однако принцесса понимала, что так же, как не все колдуны верили, что магическая сила с рождения обеспечивает им превосходство над прочими людьми, так и не все священники разделяли официальное мнение о том, что всех лорнгельдов следует преследовать и уничтожать. Печально, что Мудрец не пожелал разбираться в том, кто прав, а кто виноват.

— Я должен был предвидеть это, — продолжал Тулис, опускаясь на табурет рядом с кроватью Атайи. Пальцы рассеянно перебирали складки ткани на портьерах. — Я испугался, что нечто подобное может произойти… несколько месяцев назад, когда освободил его от запечатывающего заклинания. Конечно, его светлость всегда был честолюбив — человек, не стремящийся занять высокого положения, никогда бы не стал Мудрецом, — но он всегда знал свое место — место избранного Богом, но всего лишь Его слуги. Кажется, сегодня он забыл об этом. Мудрец не хочет и слышать ни о каких ограничениях и собирается посягнуть на то, что лежит выше его разумения.

— Вас это удивляет? — спросила Атайя.

Как ни старалась, принцесса не могла представить себе Мудреца таким, каким описывал его Тулис.

— О да, ведь когда-нибудь подобные посягательства приведут его к смерти, и о нем весьма скоро забудут. — Во время разговора Тулис смотрел на масляную лампу, лениво следя за ровным пламенем. — Мне довелось присутствовать на последнем Обряде Вызова около года назад. Противник Мудреца, колдун по имени Брессель, притворился ослабевшим и готовым сдаться. В результате — а ведь Брессель именно этого и добивался — Мудрец ощутил уверенность в себе… и потерял осторожность. Неожиданно для него Брессель выпустил ряд смертоносных заклинаний. Мудрец — гораздо более искусный колдун, чем его соперник, но в тот день, чтобы спасти свою жизнь, ему потребовалось все его умение. И несмотря на это, он серьезно пострадал в том поединке.

Тулис отвернулся от лампы, моргая, чтобы рассеялись темные точки перед глазами.

— А сегодня Мудрец гораздо сильнее, чем раньше, и потому чувствует себя непобедимым.

— Вы же знаете, он всегда хотел заполучить больше силы, — заметила Атайя. — Эту силу ему дало заклинание блокировки. Вы же сами запечатали силу Мудреца.

— Да, это так, — признал Тулис, совсем не испытывая по этому поводу гордости, — но только потому, что он приказал мне сделать это. Мне никогда не нравилась его идея запечатать свою силу, принцесса. Леди Дриана может подтвердить вам это. По моему мнению, проявление вопиющей неблагодарности для колдуна — пытаться захватить больше силы, чем отмерил Господь. Но разве его светлость станет слушать мои рассуждения? Он только упрекнул меня и ядовито предложил изложить мои этические воззрения перед Советом мастеров. У меня не было другого выбора — если я хотел сохранить свое место, то должен был подчиниться приказу. И хотя Мудрец по-прежнему доверял мне больше всех остальных, однако после нашего разговора он стал следить за мной. На Коннора — человека, которого вы знаете как мужа Дрианы, — Мудрец наложил заклинание, которое принуждало его убить меня, если я посмею снять печать раньше назначенного срока.

Собственный рассказ привел Тулиса в беспокойство. Когда он поднялся с табурета, старческие суставы заскрипели.

— Как только печать была снята, Мудрец принялся определять, есть ли зерна силы у домашней прислуги. После того как леди Дриана покинула нас, совершенно убитая тем, что он сказал ей, я снова попытался поговорить с Мудрецом. Умолял его не использовать эту способность — воздержаться от ее применения, как сделали это вы. То, что произошло с Дрианой, только доказывает, насколько губительными могут быть последствия. И снова Мудрец выругал меня. А сегодня он собирается уже не только определять наличие зерен силы, но и пересаживать их кому захочет! Нет, — твердо произнес Тулис, — я не могу ему этого позволить. Теперь я понимаю, что идея достижения сверхсилы повредила его мозг… и сейчас, когда он получил желаемое, это повреждение стало еще более заметным. Я не могу больше служить человеку, который собирается извращать Божий замысел, как ему вздумается.

Атайя внимательно изучала стоящего перед ней человека, пораженная его признаниями и тем, что он не боится прямо высказывать свои убеждения.

— Когда Мудрец узнает, что вы освободили меня от заклинания, вы не сможете сохранить свое место… а возможно, и саму жизнь.

— Только если вы проиграете. А я верю, что вы сможете победить его. Не поймите меня неправильно, миледи, — добавил Тулис, подняв вверх крючковатый палец. — Род моего отца происходит от самого Дамерона, и я верю в бесспорное право лорнгельдов управлять миром. Но в уплату за это право мы должны стремиться разумно использовать дарованную нам силу — не для достижения бессмысленного превосходства, но для честного и справедливого правления. Боюсь, Мудрец в погоне за славой забыл об этом. А вы, ваше высочество, — нет.

— Но я никогда не хотела никем править — за последние два года я говорю об этом всем, кто готов выслушать меня.

— Возможно, и так. Однако тому, кому суждено стать королем-колдуном — я больше не думаю, что это его светлость, — лучше следовать за вами, чем за ним. Сегодня я совершенно отчетливо понимаю это.

Тулис выглянул в окно, пытаясь определить время по расположению звезд.

— Утро уже почти наступило. Скоро меня будут ждать в кладовых. Ступайте, — промолвил Тулис, не оборачиваясь. Он произнес это слово торжественным тоном, словно король, отпускающий своего вассала. — Возвращайтесь в Кайт и сделайте все, чтобы не допустить его коронации. Вы не должны позволить Мудрецу стать королем.

Скрывшись за шкафом, Атайя поспешно сняла халат и рубашку Дрианы и вновь облачилась в свое платье. За два дня, что принцесса не носила его, самые глубокие складки успели разгладиться, и, причесав волосы и накинув легкий дорожный плащ, принцесса почувствовала, что выглядит вполне терпимо для предстоящего путешествия.

Атайя подошла к Тулису и взяла его руку.

— Идемте со мной, — предложила она. — Вы могли бы обучать молодых колдунов. Оставаясь здесь, вы очень рискуете.

Явно польщенный предложением Тулис тем не менее отказался. Он пожал принцессе руку.

— Нет. Этот остров был моим домом более шестидесяти лет. Мои корни глубоко ушли в землю, и я уже не смогу вырвать их. Как странно, — добавил он, криво усмехнувшись, — поколения сарцев ждали возвращения в Кайт, а когда наконец время для этого настало, я предпочел остаться дома. Вы должны победить Мудреца, — добавил Тулис. — Я хотел бы остаться здесь и служить вам как его преемнице.

Атайя нахмурила брови.

— Преемнице?

— Вы станете ею, если победите в Обряде Вызова.

— Обряде Вызова?

Принцесса всегда знала, что рано или поздно этим все закончится — смертельная дуэль между ними неизбежна, — но столкновение с жестокой реальностью ударило ее словно пощечина. Внезапно будущее предстало перед ней в новом и смертельно опасном обличье. Атайя ощущала себя так, словно ей вложили в руки меч и выпихнули на арену сражаться с опытным воином, сказав, что теперь ей самой придется заботиться о том, как выжить. Естественно, она изучала боевую магию — мастер Хедрик готовил ее к самому худшему, — но между теоретическими знаниями о заклинаниях, способных убить противника, и постоянном использовании их на практике — огромная разница. Действительно, ее собственные открытия — предвидение будущего, транслокация, способность видеть зерна магической силы — часто удивляли принцессу в прошлом, но в таком серьезном деле, как дуэль, нельзя полагаться на простое везение. Ценой ошибки может стать будущее Кайта, да и ее собственная жизнь.

— Но я ведь хочу только остановить его — хочу, чтобы он убрался из Кайта. Разве могу я вызвать Мудреца на поединок? — спросила Атайя, от волнения ее мысли путались. — Мудрец гораздо сильнее меня… не говоря уже о том, что он делал это не раз и знает, как себя вести.

— Его заклинания сильны, без сомнений, но его мастерство нельзя даже сравнивать с вашим.

С приглушенным стоном Атайя всплеснула руками.

— Воин с мечом может обладать лучшей техникой на свете, Тулис, но какое все это имеет значение, если выстрелить по нему из пушки?

— Все имеет значение, принцесса. Победить Мудреца можно, только убив его, — вы не хуже меня знаете об этом. И если поражение ему нанесет ваша рука, вы станете Мудрецом. Таков закон.

— Но я не хочу становиться Мудрецом, — воскликнула принцесса, на мгновение забыв о том, что она может и проиграть, и тогда все ее возражения не будут иметь никакого смысла.

— Если Мудреца коронуют, — объяснил Тулис, — Дамероново пророчество осуществится. Роль Мудреца будет сыграна. И тогда его светлость может и не принять ваш вызов. Лишь формальная победа в Обряде Вызова сделает вас признанным лидером лорнгельдов, иначе вы никогда не добьетесь их лояльности. А после всего… полагаю, вы можете просто приказать сарцам отправляться обратно на остров и больше никогда не возвращаться.

Это утверждение звучало очень соблазнительно, но принцесса не могла позволить себе поддаться убедительным доводам Тулиса.

— Ну хорошо. Допустим, Мудрец действительно утратит часть своих сторонников. Но я ведь не с острова Саре. Я даже ничего не знаю об Обряде Вызова.

— Здесь нет ничего сложного. Внутри арены не существует никаких правил и ограничений. Вы просто сражаетесь до смерти, и единственным оружием являются ваши заклинания. Но берегитесь заклинаний Мудреца, обращенных к вашему разуму, — прибавил Тулис серьезно. — Они стали причиной поражения многих колдунов, которые противостояли ему раньше.

Атайя прижала пальцы к вискам, чувствуя растущую головную боль, — принцессу толкали совершить опрометчивый поступок, и у нее совсем не было времени подготовиться.

— Да-да, обращенных к разуму, — повторила Атайя рассеянно. — Я помню, что он сделал с моим братом Николасом.

— Нет, вы говорите о принуждающем заклинании, — поправил ее Тулис. — Заклинания, обращенные к вашему разуму, — более утонченный вид магии, но гораздо более коварный. Принуждение заставляет жертву выполнить определенную задачу. Заклинания, обращенные к разуму, заставляют поверить, что ваши мысли и воспоминания ожили, и действовать так, словно они реально существуют. Конечно, даже тогда вы сможете действовать по своему усмотрению… но это очень трудно. — Тулис положил руки принцессе на плечи и сжал их. — Мудрец попытается использовать ваши собственные мысли против вас. Он вытащит наружу все ваши глубоко запрятанные страхи и обратит их в оружие. Мудрец будет стараться повредить ту часть вашего разума, благодаря которой вы можете отличить правду от лжи. Так же как любой колдун способен похитить каплю жизненной сущности человека и создать его полное подобие, так и Мудрец будет стремиться похитить кусочек вашего разума, чтобы создать иллюзию того, что ваши мысли и воспоминания вполне реальны. Он добивается, чтобы противник сам уничтожил себя. Этот вид магии очень сложен, — закончил Тулис, — но Мудрец долго практиковался в нем.

Хоть Атайя и была благодарна Тулису за предупреждение, теперь предстоящий Обряд Вызова еще больше пугал принцессу. В ее жизни столько страхов, сожалений и неприятных воспоминаний! То, что самые темные тайны ее сердца вытащат наружу и предъявят ей во всей их неприглядности, пугало принцессу больше, чем поединок с использованием огненных заклинаний.

Атайя напомнила себе, что она умеет делать кое-что, о чем Мудрец не имеет ни малейшего представления. Бесценный кисет с корбалами все еще у Джейрена. Несмотря на то что принцесса использовала камни всего один раз, сохранялась вероятность застать Мудреца врасплох, как поступил когда-то Брессель. Не так уж много, но все же маленький ручеек надежды в бурном потоке, грозившем затопить ее. Тем не менее Атайя не рассказала Тулису о своем секрете. Она полностью доверяла ему, но боялась, что Мудрец способен силой выпытать ее тайну, если Тулис попадет к нему в руки до Обряда Вызова.

— И еще кое-что. — Тулис подошел к двери и втащил потертую кожаную суму. — Его светлость собирался вернуться за этим и за другими своими сокровищами позднее, когда его поход завершится. Если вы не возражаете…

Управляющий многозначительно посмотрел на огонь.

Атайя вытащила из сумки книги и разрозненные бумаги. Миниатюрная библиотека содержала в себе все заметки Родри — все, что за двадцать лет своих изысканий он сумел найти и записать о забытом ныне обряде передачи. Принцесса просматривала бесстрастное изложение обряда, благодаря которому король Кельвин получил магическую силу, каталог заклинаний, составленный Родри позднее, и заметки о том, как лучше использовать каждое из них. Принцесса обнаружила также поспешный отчет о ее собственном необычном даре и наконец добралась до заметок о столь же странной смерти короля Кельвина.

Руки Атайи тряслись от ярости, когда она запихивала книги обратно в сумку. Господи, каким удовольствием было бы засунуть все эти бумаги в огонь, оставив от трудов Родри всего лишь горстку пепла. Возможно, и удовольствие… но разве она имеет на это право? Какими бы отвратительными ни казались принцессе идеи Родри, может ли она стереть их с лица земли? Это противоречит всему, чему учил ее мастер Хедрик. Само знание Родри — не есть зло. Злом является то, как Родри использовал его. И простейший способ разоблачить зло — его тщательное изучение, а не уничтожение.

— Я не могу, Тулис. Не уверена, что вы поймете меня, но… я не могу уничтожить эти заметки. Уникальные знания нельзя уничтожить только потому, что я не одобряю их. Это ничем не лучше отпущения грехов — убивать всех колдунов, боясь, что кто-то из них со временем станет опасен. Позвольте мне отослать эти бумаги в библиотеку школы колдунов. Они станут напоминанием о той опасности, которая подстерегает нас, когда мы начинаем играть с вещами, которых не имеем права касаться. К тому же я уверена, что в Рэйке они станут пищей для долгих дискуссий за кружкой эля.

Тулис согласился с ней вежливым, но несколько озадаченным кивком, не в силах понять особенностей рэйкского мироощущения.

Атайя приготовилась уходить.

— Спасибо, что освободили меня, — проговорила принцесса, уже готовясь привести свой разум в состояние расслабленности, необходимое для мягкого перемещения. На фоне все еще сверкающих звезд она уже различала рассветные проблески на востоке. — Возможно, этим вы освободили всех нас.

Неожиданно Тулис почтительно опустился перед ней на колени.

— Для меня честь служить леди из пророчества, — сказал он, положив руку на сердце.

Сквозь улыбку Атайя поморщилась.

— Пожалуйста, не называйте меня так. Это заставляет меня думать, что перед уходом я просто обязана совершить парочку чудес, просто ради пущего эффекта.

— Приберегите свои чудеса для Кайта, — отвечал Тулис, глядя на нее снизу вверх. — Вы достигли столь многого, но я подозреваю, что в запасе у вас еще есть чем удивить нас.

Это прозвучало так, как если бы к ней обратился сам мастер Хедрик, и Атайе стоило большого труда удержаться от слез. Принцесса помогла старику подняться и сердечно обняла его, надеясь, что, если ей удастся победить в Обряде Вызова, она еще встретится с ним… и стараясь не думать о том, чем обернется для лорнгельдов Кайта ее поражение.

 

Глава 17

Ноги Атайи коснулись пола ее комнаты в лесном лагере прямо перед рассветом. Один удар сердца — и ритмический шум морских волн и едкий запах соли сменились нежным шелестом листьев и ароматом земли, еще не просохшей после недавнего дождя. Отчаянные крики чаек уступили место знакомому приглушенному уханью совы. Атайя была дома.

Заклинание транслокации, произнесенное сразу после того, как Тулис снял с нее печать Мудреца, вызвало гораздо более сильное головокружение, чем обычно. Принцесса упала на тюфяк рядом с храпящим телом. Она нащупала в темноте Джейрена и легонько потрясла его. Спящий подвинулся, когда Атайя свернулась рядом с ним и прикоснулась рукой к бородатой щеке.

Бородатой?

Дарэк вскочил с полузадушенным вскриком, словно ребенок, проснувшийся от страшного сна, а Атайя чуть не свалилась с тюфяка на пол. Профиль ее брата вырисовывался в слабом лунном свете.

— Что ты здесь делаешь? — вскричала Атайя.

От неожиданности вопрос принцессы прозвучал обвиняюще.

— Это самая большая комната, вот Джейрен и предложил ее мне. — Дарэк отпрянул, так же напуганный ее ночным вторжением, как и Атайя, неожиданно обнаружившая брата в своей комнате. Видя, что озадаченное выражение не исчезает с лица сестры, Дарэк властным тоном прибавил: — Я ведь король, ты же понимаешь.

Только после этого он наконец осознал, что означает присутствие Атайи. Дарэк уселся на постели и отпихнул одеяло, все следы сонливости исчезли.

— Где ты… то есть как тебе…

— Мудрец держал меня в своей крепости, но его управляющий помог мне бежать. На мое счастье, Тулис не разделяет высокомерных амбиций своего хозяина.

Атайя решила воздержаться от упоминания о планах Мудреца — Дарэку было о чем беспокоиться и кроме безумных идей Мудреца об основании династии лорнгельдов. По сравнению со скромными замыслами Родри планы Мудреца выглядели действительно дьявольскими.

— Где Джейрен?

Дарэк качнул головой в сторону смежной комнаты и последовал за сестрой — все еще дрожащей, словно молодой олененок, — к постели Джейрена. Атайя склонилась над мужем и крепко — так крепко, насколько прилично в присутствии короля, — поцеловала его. Однако вместо того чтобы отпрянуть со сна, как сделал это минутой раньше Дарэк, Джейрен медлил просыпаться, наслаждаясь поцелуем. Он томно открыл глаза, ожидая, что прекрасное видение исчезнет, затем, быстро осознав свою ошибку, заключил Атайю в крепкие объятия, чувствуя огромное облегчение, что наконец-то жена вернусь домой, и ей больше не угрожает опасность.

Усевшись на покрывало напротив Джейрена, Атайя рассказывала им о бесконечных днях ее заключения и о том, как Тулис освободил ее. При Дарэке принцесса не упоминала о безумных идеях Мудреца — она боялась проговориться о даре Мэйлена — и потому поведала им о других его планах, не менее отвратительных, с ее точки зрения.

— Мудрец хочет жениться на мне и стать основателем династии адептов, — провозгласила Атайя, подняв бровь. Будь их положение менее печальным, принцесса громко рассмеялась бы, Поскольку выражение праведного гнева на лице Джейрена напомнило ей подобное же выражение на лице архиепископа Люкина.

— И его совершенно не заботит, что об этом думаешь ты, — сухо сказал Джейрен. — Само собой, что думаю об этом я, интересует его еще меньше.

Атайя с отвращением скривила губы.

— Его вообще не интересует ничье мнение, кроме собственного.

Ноздри Дарэка раздувались от гнева.

— Из всех наглых и высокомерных…

— Ты должен согласиться, — бросила Атайя, прервав тираду короля, — что для меня это самый удобный способ получить корону. Если считать, что это-то и является моей целью.

Дарэк закрыл глаза, стараясь дышать помедленнее.

— Ты не должна больше обвинять меня в этом, Атайя, — отвечал он. Голос прозвучал скорее сухо, чем гневно. — Видит Бог, мне нелегко сказать это, но теперь я верю тебе.

В молчаливом жесте благодарности Атайя коснулась руки брата.

— Итак, — продолжила она, стремясь поскорее задвинуть мысли о браке с Мудрецом в самый дальний угол сознания. — Что я пропустила во время моих вынужденных каникул на Саре?

Джейрен и Дарэк, словно два барда, принялись, сменяя друг друга, рассказывать ей о захвате Делфарского замка, о своей неудачной попытке освободить Николаса и о том, что Мудрец собирается короноваться в конце этой недели.

— В конце недели. — Атайя тихо присвистнула. — Совсем мало времени.

— И в довершение всего Мудрец послал людей в каждое графство с сообщением о том, что если я не явлюсь, чтобы отстоять свою корону, значит, я лишусь ее. Но как я могу отстоять ее? — вскричал Дарэк, тряся кулаком в досаде на безнадежность ситуации, в которой он увяз. — Появление в Делфархаме означает для меня верную смерть. Если же я не приму его вызов, мои подданные решат, что я бросил их на милость сарского тирана.

— Ты должен вернуться в Делфархам и сразиться с ним, — сказала Атайя. — Ради твоих подданных… и ради себя самого. Но ты не отправишься туда одиноким и беззащитным.

Принцесса глубоко вздохнула, осознавая, как мало времени ей осталось, чтобы подготовиться к самому опасному и, возможно, последнему дню в их жизни.

— Пять дней. Проклятие, я надеялась попрактиковаться с корбалами подольше. Джейрен, они все еще у тебя?

Джейрен показал на сверток в углу рядом с его башмаками.

— Хорошо, — кивнула принцесса. — Возможно, мне удастся использовать их во время Обряда Вызова.

Дарэк в изумлении уставился на Атайю. Он засомневался, правильно ли понял значение ее слов. Что касается Джейрена, то он, безусловно, все понял правильно, и лицо его стало бледным как лунный свет, пробивающийся сквозь окно.

— Что? Ты собираешь играть по его правилам?

— А разве у меня есть выбор? Нравится нам это или нет, не мы устанавливаем правила в этой игре. — Принцесса рассказала им о том, что поведал ей Тулис: что только смерть остановит Мудреца и лишь смерть во время Обряда Вызова заставит его людей признать исход Обряда выражением божественной воли.

— Но ведь если ты выиграешь, то станешь Мудрецом! — выпалил Дарэк, которого подобная перспектива ужаснула не меньше, чем Атайю.

— Уж лучше Мудрецом, чем мертвецом.

Джейрен понимал, что Атайя права, но его это совсем не обрадовало.

— Ты забываешь, что победить может и Мудрец, Атайя. На сегодняшний день его магия сильнее твоей, ты должна признать это. К тому же, если я правильно выражаюсь, проигравший в этом состязании не уйдет с поля боя.

— Да, Джейрен, — серьезно ответила принцесса. — Я помню. Просто стараюсь не думать об этом.

— Варварский обычай, по-моему, — пробормотал Дарэк про себя. Однако под маской презрения Атайя уловила в глазах брат уважение — и ни капли зависти, — а еще безмолвное изумление от того, что после всего непонимания и горечи, разделявших их все эти годы, она по собственной воле готова защищать его в смертельном поединке.

— Ты уверена в том, что это единственный выход?

Внезапно Дарэк осознал, что, возможно, вскоре Атайе предстоит расстаться с жизнью. И сегодня это по-настоящему тревожило короля.

Конечно, когда он поймет, что ему самому предстоит умереть не позже, чем через час после моей смерти, — подумала Атайя, — это поможет ему преодолеть отчаяние.

— Пока Брандегарта не коронуют, он все еще Мудрец острова Саре. И если кто-нибудь бросит ему вызов сейчас, честь не позволит ему не принять его. Еще и года не прошло после последнего Обряда, и, согласно его собственным законам, Мудрец не может отказать мне. Об этом говорил и мастер Хедрик, это было в тех бумагах, которые он привез из архивов школы колдунов.

При упоминании имени мастера в комнате повисло продолжительное молчание. Джейрен обнял принцессу за плечи.

— Атайя…

— Я знаю, — прошептала она, чувствуя боль и пустоту в сердце. — Я видела его, прямо перед… — Атайя помотала головой, не в силах произнести это слово. — Он говорил, что ты расскажешь мне обо всем. Что-то об амулете…

Джейрен постарался рассказать ей обо всем очень кратко, но Атайя видела в его глазах незатухающую скорбь. Джейрен знал мастера Хедрика гораздо дольше, чем Атайя, и, без сомнения, переживал потерю любимого учителя гораздо острее. И кроме того, Атайя узнала — и это наполнило ее сердце болью, — что мастер отдал свою жизнь ради спасения Джейрена и Дарэка.

— Неудивительно, что Мудреца так трясло, когда он явился ко мне, — произнесла Атайя, когда к ней вернулась способность говорить, живо представив себе сильные руки Брандегарта, трясущиеся от страха.

— Если мастеру Хедрику удалось до смерти напугать Брандегарта, то и ты сможешь с ним справиться, — сказал Джейрен. — Пусть у тебя нет амулета Совета, но в твоем распоряжении имеется кисет с корбалами. Мудрец способен только противостоять им, но ничего не знает о том, как их использовать.

— Да я и сама не очень-то уверена, что знаю, как использовать их, — заметила Атайя. — Я делала это всего один раз. Мастер Хедрик погиб ради сохранения моей тайны, и я должна сделать все, что в моих силах, чтобы его жертва не оказалась напрасной.

Решимость зажглась в глазах Атайи, когда она обернулась к Дарэку.

— Мудрец надеется, что ты придешь и потребуешь назад свою корону. Что ж, прекрасно, тебе придется принять его приглашение. — Принцесса представила себе немое изумление на лице Мудреца при их появлении, и на губах ее заиграла улыбка, полная злобного удовлетворения. — А об остальном позабочусь я. Я брошу ему формальный вызов. Если я выиграю, то стану законным Мудрецом, и моим первым указом будет указ об отмене сарского культа. А если проиграю…

Принцесса бросила взгляд на верхушки сосен, тихо покачивающиеся под ветром, размышляя о том, что, возможно, ей больше никогда не доведется увидеть их вновь.

— Тогда да поможет всем вам Господь, ибо я уже не смогу.

* * *

На следующее утро они втроем отправились в Делфархам, выбирая проселочные дороги и стараясь держаться подальше от бдительных глаз сторонников Мудреца. Чтобы сохранить силы Атайи перед предстоящим поединком и чтобы не попасться на глаза врагам, они решили путешествовать пешком, при возможности нанимая лошадей.

Взяв с собой ранец с едой, две холщовые палатки и несколько серебряных монет, они простились с теми, кто оставался в лагере, включая Тоню, Джильду и Жерара — последнего из дюжины тех, кто выжил в Делфархаме и возвратился в лагерь. После всех трудностей, которые пережил он сам, чтобы вырваться оттуда, Жерар не мог поверить, что они возвращаются в Делфархам по собственной воле.

— Задайте ему жару, ваше высочество, — пробормотал он, целомудренно целуя принцессу в щеку.

Атайя едва смогла удержаться от смеха, видя легкое смятение, в которое повергло Дарэка это простое проявление чувств.

— Мы будем молиться за вас, — добавила Джильда, отважно пытаясь удержать трясущуюся нижнюю губу. — За всех вас.

Тоня протянула Атайе плотно набитую корзинку с булочками.

— Хедрик гордился бы тобой.

Она отвернулась, шмыгая носом и бормоча, что в глаз попала пылинка.

Атайя вынула все еще теплую булочку и откусила кусок.

Он будет гордиться мной еще больше, если я одержу победу.

Дюжины рук поднимались в прощальном приветствии, когда Атайя медленно покидала поляну, следуя красным рунам, отмечавшим путь к лагерю, и отчаянно надеясь, что делает это не в последний раз.

К вечеру, однако, оптимистическое настроение, с которым принцесса покидала лагерь, оставило ее.

После того как они поставили палатки и укрыли место стоянки защитными покровами, Атайя немедленно приступила к упражнениям с кристаллами. Она надеялась начать с самых простых заклинаний и с каждой последующей ночью на пути в Делфархам увеличивать их сложность. Следуя инструкциям Джейрена, Дарэк следил за сестрой, готовый в любой момент прервать ее концентрацию, если заметит, что корбал поймал Атайю в ловушку, и она не может остановить поток магической силы. Чтобы избежать болезненных ощущений, вызываемых корбалом, Джейрен в это время отправился наловить форели к ужину.

Однако несмотря на все эти тщательные приготовления, когда Атайя вынула кристалл из кисета и направила его к огню, то обнаружила, что не может добиться нужной концентрации, не может настроиться на корбал, вступить с ним в мысленный союз, необходимый для того, чтобы отыскать секретные тропы кристалла и направить по ним свою силу. Пытаясь достичь сердца корбала и стремясь заглушить его голос, она слышала только слабый гул собственных мыслей, а не уверенную декламацию. В голове принцессы засели неотступные и бессвязные мысли об исходе предстоящего поединка и о будущем Кайта. Она могла лишь удерживать болевые ощущения, вызываемые корбалом, и после третьей неудачной попытки добраться до сердца кристалла вынуждена была отступить.

— Я не могу! — вскричала она, сердито запихивая камни обратно в кисет. — Проклятие, я просто не могу!

Виски Атайи внезапно заныли, а визгливые, резкие звуки, стоявшие в ушах, еще увеличивали боль.

— Ты взволнована, Атайя, — сказал ей Дарэк, в точности следуя инструкциям, оставленным Джейреном. — Тебе просто нужно расслабиться. Если ты не сделаешь этого, у тебя никогда не получится.

— Как я могу расслабиться, если меня терзает страх, что я не справлюсь? — выкрикнула она в ответ. — Я должна справиться! Единственный шанс выжить в Обряде Вызова — это научиться направлять силу по каналам корбала.

В последующие четыре ночи все повторилось. Каждая неудачная попытка злила и расстраивала Атайю, а чем больше она злилась, тем вернее ее подстерегала следующая неудача.

В последний день их путешествия к столице Дарэк решил отступить от своих правил и приободрить Атайю, видя, как напряжение последних дней истрепало ее нервы и сломило волю. Стоял славный летний день конца августа, и пока они пересекали холмистую местность восточнее Делфархама, легкий ветерок и перистые облака в сочетании с неожиданно хорошим настроением его величества помогли ему развеять тяжесть на душе Атайи.

— Ты помнишь наше первое лето в Надьере, когда отец только женился на Дагаре? — спросил Дарэк, сорвал пучок травы и принялся рассеянно обрывать травинки. — Я вспоминаю похожий день. Вы с Николасом часами валялись в траве, гадая, на что похожи проплывающие облака — на драконов, львов или вообще на что-то несуразное… вы казались мне такими глупыми.

— Мне было только шесть, — напомнила ему Атайя, — а Николасу не больше восьми.

— Знаю, но мне-то уже исполнилось четырнадцать. А четырнадцатилетнему юноше негоже видеть в облаках драконов.

Подняв глаза к небу, Дарэк лениво следил за проплывающими облаками, словно стараясь наверстать упущенное и высмотреть наконец, что же скрывают эти похожие на хлопковые коробочки природные образования.

— А потом еще ты захотела взять домой котят, которых обнаружила в амбаре, — продолжил король, вновь обращая взор к земле. — Ты проплакала несколько часов, когда Дагара запретила. Забавно, — добавил он, подняв бровь, — той же ночью она обнаружила в своей постели парочку мышей.

Атайя усмехнулась, вспоминая этот давно забытый случай. В нежном шестилетнем возрасте ее проделка казалась принцессе гениальным тактическим ходом.

— Если бы она позволила мне оставить котят, они обнаружили бы мышей раньше нее.

Дарэк искоса посмотрел на Атайю.

— Полагаю, ты все равно засунула бы их туда, не так ли?

Легкая улыбка на лице короля выдавала одобрение ее давней проделки и, возможно, запоздалое сожаление, что он первым не додумался до этого.

Последнюю ночь они провели в сосновой роще в нескольких милях к западу от Эваршотского аббатства. Хотя Дарэк уверял, что радушные монахи обязательно предложат им крышу над головой, Атайя и Джейрен отсоветовали ему просить их об убежище. Они знали, что посланцы Мудреца уже навестили аббатство и подвергли кайтских священнослужителей отпущению грехов в качестве возмездия за бесчисленные преступления, которые церковь совершила против колдунов. И все же Атайя обрадовалась, снова попав в эти места. В который раз принцесса поразилась тому, как изменилась ее жизнь со времен последнего визита в аббатство. Тогда зерна ее магической силы только начинали расцветать, и Джейрен был для нее всего лишь подозрительным рэйкским колдуном, которого послали привезти принцессу в Ат Луан, и как подозревали они с Тайлером — с весьма зловещими целями.

Ностальгические экскурсы Дарэка в прошлое прояснили ее ум перед последним испытанием с корбалами, и принцесса приступила к своей ежевечерней задаче в гораздо менее нервном состоянии, чем за все дни путешествия от Кайбурна. Джейрен оставил их, как обычно, но сегодня Атайя почувствовала, что он ушел с огромной неохотой. Последние дни Джейрен делал все возможное, чтобы скрыть свое беспокойство, понимая, что оно может только ухудшить и без того тяжелое душевное состояние принцессы. Однако Атайя знала, что, если и сегодня по возвращении Джейрен обнаружит, что она в очередной раз потерпела неудачу, завтрашний Обряд вряд ли сулит им триумф и Мудрец все-таки станет королем Кайта еще до захода солнца.

— Сегодня я постараюсь справиться, — сказала ему Атайя, когда Джейрен покидал золотистый круг костра для того, чтобы исчезнуть в темноте.

— Я верю, что ты справишься, — бросил он через плечо, и Атайя уловила в его тоне спокойную настойчивость, словно Джейрен произносил отчаянную молитву, а не просто выражал уверенность в успехе.

Дарэк расстелил потрепанное коричневое одеяло рядом с костром, и Атайя уселась на него, скрестив ноги и приготовившись глубоко вдохнуть. Ночь стояла спокойная и безмятежная; здесь, в милях от ближайшей деревни, смятение, царящее в Делфархаме, казалось нереальным — и таким далеким, как тот летний полдень, когда они с Николасом наблюдали за полетом облаков.

Когда напряжение прошедшего дня ослабело, и ум Атайи освободился от всего лишнего, она достала кожаный кисет и вынула маленький корбал, осторожно сжимая его в ладони. Атайя не пожелала слушать уговоры камня о неминуемой боли и направила навстречу им собственные мысли, стараясь сфокусировать их в центре кристалла — источнике, из которого исходил его голос. Принцесса внимательно разглядывала острые грани корбала, различала малейшие дефекты, восхищенно следя за тем, как переливаются нежные оттенки фиолетового, словно пытаясь проникнуть в ум другого колдуна — совершенно уверенная, что когда-нибудь ей удастся завладеть им, — в поисках спрятанных там секретов.

Растущие вокруг яркого круга костра сосны, источавшие сильный аромат, и даже Дарэк, молча сидевший рядом, — все терялось в тени. Принцесса видела только кристалл, а все прочее сейчас не имело никакого значения. Затем, спустя некоторое время, Атайя коснулась сердца кристалла, и тут же ее восприятие мира изменилось, словно с глаз сдернули вуаль. Принцесса преодолела боль и узрела сверкающие тропы силы — не просто грани фиолетового камня, а множество каналов, по которым она могла послать свою силу.

С кристаллом, зажатым в одной руке, Атайя создала простой ведьмин огонь в другой. Огненный шар появился с мгновенной и ослепляющей вспышкой. Принцесса забыла, как резко кристалл увеличивает силу колдуна, и вместо источника света размером с ладонь у нее в руке оказался огненный шар, раз в десять превышающий обычный. Он был великолепен — этот шар, горевший так ярко, словно питался силой Атайи. Кристалл в левой руке принцессы выбросил жемчужно-белый столб света, но его нежное звездное сияние было поглощено насыщенным красноватым светом в ее правой руке.

— Атайя, достаточно, — услышала она далекий мужской голос, но разраставшееся сияние ведьминого огня так загипнотизировало принцессу, что она не приняла его во внимание.

Атайя чувствовала, что ее конечности начало покалывать от напряжения, но не могла рассеять свое заклинание — ведь это значило остановить хлынувший по ее венам и заструившийся по каналам корбала поток силы, делая ее ведьмин огонь в десять раз сильнее и даря ей мощь, которой обладают только ангельские создания…

— Атайя!

Голос еще дальше удалялся от нее, постепенно угасая, словно закатные лучи. Затем резко, как пощечина, корбал вырвался из рук принцессы, головокружительный поток силы прервался, связь с камнем разорвалась. Состояние транса, в котором пребывала принцесса, разбилось, словно прекрасный стеклянный бокал, а ведьмин огонь взорвался ослепительной оранжевой вспышкой, осыпавшись к ее ногам тысячами падающих звезд. Искры некоторое время подпрыгивали на земле, словно капли жира на горячей сковороде, а затем постепенно погасли с тихим шипящим звуком. Поляну освещало теперь лишь ровное пламя костра.

Почти одновременно со взрывом в голове Атайи словно что-то заколотилось, затуманивая глаза болью. Быстрый взгляд в сторону Дарэка, который с осторожностью засовывал кристалл обратно в кисет, напомнил ей о том, что здесь произошло. Атайя нагнулась вперед, закрыв лицо руками, изнуренная, больная и совершенно подавленная.

— Что с тобой? — спросил Дарэк, не на шутку озадаченный ее поведением. — В конце тебе стало слишком тяжело, но ты сделала это! Ты посылала силу по каналам кристалла.

— Да… но только после продолжительной концентрации, которую Мудрец вряд ли мне позволит во время Обряда Вызова, — сказала Атайя. — И кроме того, я не могу контролировать заклинание после того, как произнесу его. Огненные спирали, которые я использовала против нанятого Люкином убийцы, — это одно… Довольно сложное заклинание, так что меня не удивляет, что я испытала с ним трудности, особенно под воздействием трех корбалов одновременно. Но ведьмин огонь — совсем другое дело. Дарэк, это же простейшее заклинание, и тем не менее я не могу контролировать его. Сила корбала слишком велика. Это словно тонуть в реке… ты можешь с легкостью плыть в воде, но в конце концов река все равно окажется сильнее тебя — она утащит тебя, хочешь ты того или нет. Волнующее приключение, — добавила принцесса сухо, — пока ты не устанешь и не пойдешь под воду.

Дарэк озабоченно нахмурился.

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду то, что, если я не смогу применить эту способность, Мудрец скорее всего убьет меня, а если смогу, то скорее всего убью себя сама. Вот это дар, не правда ли? — Бормоча проклятие, принцесса подняла с земли камень и зашвырнула его в глубину залитого лунным светом леса. — А еще говорят, что у Бога нет чувства юмора.

— Рано отчаиваться, Атайя, — произнес Дарэк, придвигаясь к ней ближе. — Это всего лишь первая попытка, ты должна совершенствоваться. Все, что тебе требуется, это немного практики… и, возможно, больше уверенности в себе.

Атайя с горечью посмотрела на Дарэка.

— Ну вот, теперь я вижу, что и ты отчаялся — впервые на моей памяти ты призываешь меня сохранять уверенность в себе. — Принцесса подняла камень, однако помедлила, прежде чем бросить его. — Я вовсе не это имела в виду… Просто я… У меня ужасно болит голова, и я… — Принцесса всплеснула руками — зачем пытаться скрыть то, что оба они прекрасно понимают? — Откровенно говоря, я напугана до смерти. Теперь, когда все зависит от меня, мое секретное оружие может оказаться бесполезным.

— Но ты же почти справилась, — продолжал настаивать Дарэк.

— Этого «почти» недостаточно, чтобы победить в Обряде Вызова, Дарэк. — Принцесса тяжело вздохнула, словно обдумывая, не спросить ли совета у звезд, безмятежно сияющих над головой? — Мне очень не хочется верить в это, но, возможно, удача отвернулась от меня? Я пережила мекан, шесть месяцев изгнания, арест, заключение, суд по обвинению в ереси — может быть, я уже использовала всю отпущенную на мою долю удачу?

Дарэк помедлил с ответом, словно боясь, что Атайя продолжит развивать эту тему. Никто из них не хотел упоминать о том, что именно король Кайта был виновен во всех несчастьях принцессы. Когда Дарэк вновь заговорил, голос его звучал чуть громче шепота:

— А можешь ли ты победить без… я имею в виду, если ты не будешь использовать корбалы?

Напряженное молчание, нарушаемое лишь легким потрескиванием костра, повисло в воздухе.

— Не знаю, Дарэк. Честное слово, не знаю. — Атайя сунула в костер ветку и смотрела, как пламя жадно пожирает ее, словно корбал вытягивает силу из колдуна. — Просто ради спора представь себе, что к завтрашнему дню каким-то чудом мне удалось понять, как направить свою силу по каналам корбала и затем остановить ее. Я могу захватить Мудреца врасплох, но если я не нанесу вслед за этим смертельный удар, кто поручится, что он не догадается, что я делаю, и не применит ко мне ту же технику? А если пропустить по каналам корбала его силу, увеличенную блокировкой, у меня не останется ни малейшего шанса выжить. Конечно, если Мудрец не сможет вовремя разжать хватку корбала, он тоже умрет, но вряд ли мне будет суждено увидеть это.

Подул прохладный ветерок, и принцесса поежилась. Дарэк расстегнул свой плащ и накинул его на плечи принцессы. Атайя приняла неожиданное проявление галантности, просто кивнув в знак благодарности.

— Если из всего этого и вышла хоть какая-то польза, — заметила принцесса, улыбнувшись, — то она состоит в том, что наконец-то мы поняли, что можем просто разговаривать, не вступая в борьбу.

Дарэк на мгновение поймал ее взгляд, затем неловко отвернулся, всматриваясь в темноту леса, надеясь, что оттуда покажется Джейрен и избавит его от необходимости отвечать, затем, осознав, что ждать спасения бесполезно, вновь посмотрел на Атайю.

— Мы ведь всегда недолюбливали друг друга, разве не так?

При других обстоятельствах Атайя громко расхохоталась бы над такой изящной попыткой преуменьшить то, что происходило между ними. А теперь она лишь пожала плечами и плотнее закуталась в плащ.

— Да, действительно. Но я никогда не относилась к тебе с ненавистью, Дарэк, — поспешила добавить принцесса, чувствуя настоятельную потребность сказать эти слова — пока еще есть время. — Иногда я считала тебя пустоголовым ослом, — признала она, — но никогда не относилась с ненавистью.

К удивлению Атайи, Дарэк рассеянно улыбнулся и кивнул:

— Хедрик говорил мне то же самое. Странно, тогда я сразу поверил ему.

— Да, он умел убеждать людей. — Затем ободренная проявлением его доверия Атайя потянулась к Дарэку и сжала его руку. Король посмотрел на нее удивленно, готовый по старой привычке заподозрить что-то неладное, но руки не отнял. — Просто мы слишком разные, ты и я, — произнесла Атайя со вздохом. — А возможно, наоборот, мы слишком похожи. Упрямые и темпераментные, ни за что не согласные уступить первыми. Удивительно, как Николасу удавалось выносить нас обоих. — Свободной рукой Атайя вытащила ветку и пошевелила ею в тлеющем костре, чтобы снова вернуть его к жизни. — Николас ни за что не поверит в то, что случилось, когда выздоровеет. Он обязательно почувствует — что-то произошло между нами, возможно, даже поймет, что именно. Полагаю, что, даже если бы заклинание Мудреца не запутывало его мозг, он все равно очень смутился бы, узнав о нашем союзе.

— Без сомнений, — отвечал Дарэк. — Я и сам смущен не меньше. — Он отбросил случайный уголек носком башмака. — Должен признаться, поведение Николаса всегда удивляло меня. Его решение рискнуть всем, чтобы присоединиться к тебе… — Дарэк покачал головой, не в силах поверить. — Никогда не думал, что он способен на такое.

— Думаю, все мы способны, — спокойно сказала Атайя. — Если позволяем себе действовать в соответствии со своим характером. Многие люди вообще никогда не отваживаются на подобное.

В последовавшем затем молчании Атайя чувствовала, что Дарэк пытается найти подходящие слова, выстроить в уме фразы, но затем, недовольный результатом своих усилий, отбрасывает их прочь. Король никогда не умел вести задушевные разговоры, но сейчас Атайя видела, что он мучительно пытается выразить то, что слишком долго оставалось невысказанным.

— Я многому у тебя научился, — наконец произнес он, нервно заёрзав, и отнял свою руку, словно физический контакт мешал ему говорить. — Вещам, которым должен был научиться у отца, но так и не смог. Ты ведешь за собой людей, не просто отдавая им приказы, — ты вдохновляешь их… и они следуют за тобой по собственной воле.

Это была лучшая похвала из всех, которые ей доводилось слышать, — не то чтобы принцессе было из чего выбирать, и тем не менее очень дорогая для нее.

— Ты недооцениваешь себя, Дарэк. Видит Бог, я никогда не одобряла то, что ты делал раньше, но у тебя хватило мужества обратиться к моим людям с просьбой о помощи, не предлагая взамен кучу пустых обещаний, которых ты не собирался выполнять. В истории Кайта множество примеров того, как короли скорее готовы были вместе со своей жизнью отдать жизни множества людей, чем получить столь ощутимый удар по своей гордости. И первый среди них, безусловно, король Фалтил.

— Согласен, это непросто. Ты всегда хотела, да и сейчас хочешь, чтобы я перевернул весь свой мир с ног на голову и согласился бы признать правильным то, что я всю жизнь считал неверным, да и сейчас считаю… до некоторой степени. Не знаю, смогу ли я измениться, — признался Дарэк, разведя руками, — да и должен ли. — Он поднял глаза к звездам, словно прося благословения. — Я только хочу, чтобы Кайт жил в мире — мире, где не будет колдунов, постоянно совершающих неожиданные и необъяснимые поступки.

Атайя криво улыбнулась:

— Ты хочешь, чтобы твой мир стал управляемым и предсказуемым… но жизнь совсем не такова… Это стихия…

— Да знаю я! Но магия делает ее еще хуже!

— Погода тоже непредсказуема, — заметила Атайя, — но ты же не собираешься воевать с ней, если и дня прожить не можешь без того, чтобы точно знать, что ждет тебя завтра — солнце или дождь? Нет. Ты принимаешь то, что тебе предлагают. А что еще остается?

Дарэк посмотрел на Атайю с удивлением, однако не стал возражать.

— По крайней мере ты подвергаешь свою веру сомнениям вместо того, чтобы подобно прочим слепо принимать то, чему тебя учили, — продолжила принцесса. — Это не так-то просто. И мне было нелегко. Не знаю, поверила бы я в святость магии, если бы Тайлер не убедил меня в этом. Он сказал, что магия не может быть злом, если она является частью меня. И он прав. Это — не мой выбор, это то, что я есть.

Дарэк напрягся, ожидая горьких упреков в смерти капитана Тайлера, затем понял, что их не последует, и расслабился.

— Тогда я думал, что поступаю правильно, Атайя. Сейчас же… я не уверен в этом. Я вообще ни в чем теперь не уверен. А вот ты… — Он окинул ее пронизывающим взглядом. — Ты всегда верила в справедливость своего крестового похода, правда? Это не было просто игрой в восстание, придуманной, чтобы досадить мне?

Слова короля прозвучали резко, но за резкостью Атайя услышала настоящую тревогу — Дарэк действительно хотел знать.

— В своей жизни я мало что принимала на веру, сам знаешь. Но мое дело… это вся моя жизнь. Приходилось ли тебе хотеть чего-нибудь с такой страстью, что тебе было совершенно все равно, что стоит на твоем пути?

Дарэк довольно долго не отвечал ей — так долго, что Атайя поняла: она задала королю очень непростой вопрос.

— Не так уж много препятствий стоит на пути у короля, — наконец произнес Дарэк. — Но я никогда не задумывался о том, чего хочу лично для себя. Имел ли я на это право? Все было решено еще до моего рождения — у старшего сына короля не так уж много возможностей для выбора. В этом ты счастливее меня. Не важно, согласился ли я с твоим выбором, но ты сама могла выбрать свою дорогу в жизни.

— Разве? — отвечала Атайя, слегка приподняв бровь и с трудом веря, что слышит эти слова из уст своего всегда такого преданного долгу брата. — Однажды за ужином мне сказали, что я должна выйти замуж за Фельджина из Рэйки. Не помню, чтобы отец поинтересовался моим мнением по этому поводу. Единственная причина, почему свадьба не состоялась, заключалась в том, что я ощутила в себе магический дар — и для меня больше не существовало другого выбора. Видишь, Дарэк? Каждый из нас оказался заперт в своей собственной клетке, и никто и не подумал спрашивать о наших желаниях.

Атайя рассеянно помешивала угли, а Дарэк уставился в костер, словно видел в танцующих языках огня картины прошлого.

— Я знал, какое будущее мне уготовано, с тех пор, как научился говорить, — и принял его довольно охотно. Но почему-то… я всегда думал, что мне будет проще. Казалось, что отец делает все без усилий. Как это тяжело, когда все смотрят на тебя, когда люди думают, что тебе известны ответы на все вопросы, когда все вокруг верят, что ты не способен совершить ошибку!

— Я понимаю, что ты чувствуешь. Особенно сейчас. Все ожидают, что я сумею победить Мудреца, но никто и представить себе не может, насколько малы мои шансы. Я никогда особенно не практиковалась в боевой магии. Мне казалось, что важнее обучить других колдунов заклинаниям, которые помогут им выжить, а не совершенствовать собственные умения. Мудрец практиковался в заклинаниях, обращенных к разуму, и заклинаниях, способных принести смерть, более двадцати лет. А что же я? В теории изучала то, что написано в книгах. Я никогда не пыталась никого убить, используя магию, — проговорила принцесса, не особенно надеясь, что Дарэк поверит ей после того, что случилось с Кельвином. — Это идет вразрез со всем, чему меня учили. Я не уверена, что у меня получится.

Атайя не знала, вызвано ли молчание Дарэка тем, что он пытался осмыслить сказанное, или благоразумным желанием оставить при себе свой скептицизм. С тех пор как они вступили в союз, одна вещь оставалась невысказанной — Атайя отчаянно хотела услышать ее, но до сих пор этого не случилось.

Пожалуйста, Дарэк… скажи, что прощаешь мне то, что случилось с отцом. Скажи, что ты все понимаешь.

Принцессе не хотелось испортить редкий момент близости между ними, задав прямой вопрос. Если Дарэк простил ее, он должен дать ей понять это. Если же нет, то она не желает об этом знать.

— Знаю, у меня есть шансы, Дарэк, — произнесла принцесса, так и не дождавшись ответа. — Хотелось бы только, чтобы их было больше.

Сосновая шишка треснула под ногой Джейрена, возвещая о его возвращении в лагерь. Даже не спрашивая ни о чем, Джейрен понял, что упражнения Атайя с корбалами прошли не совсем удачно. Однако он ничего не сказал, зная, что любые расспросы еще больше расстроят Атайю. Принцесса тем не менее рассказала ему о ведьмином огне — и о вмешательстве Дарэка, — пока подкидывала последние ветки в костер.

Печально пожелав Дарэку спокойной ночи, Атайя взяла Джейрена за руку и молча направилась к своей палатке. Прежде чем задернуть за ней полу палатки, Джейрен бросил взгляд на сгорбившуюся фигуру Дарэка рядом с костром.

— Вы заключили с ним мир.

Атайя молча кивнула.

— Отпустили друг другу грехи в ночь перед битвой. Но на самом деле, — произнесла она, с запозданием понимая, какой важный разговор состоялся у них с братом, — думаю, сегодня мы залечили многие старые раны. Большинство из них, — поправилась принцесса, сожалея, что Дарэк ничего не сказал о Кельвине. — Надеюсь, что это начало наших новых отношений… — Она с усилием сглотнула — горло внезапно пересохло. — А не эпилог.

Атайя посмотрела на Джейрена, и словно искра промелькнула от столкновения кремня со сталью. Здесь, в уединении палатки, в последние хрупкие часы перед рассветом, все невысказанные страхи, скопившиеся за эти дни, выплеснулись наружу, круша последние остатки самообладания, которые каждый из них стремился сохранить. Страсть, с которой они прильнули друг к другу и упали на одеяло, выдавала то, чего никто из них не решался произнести вслух: если Атайя проиграет завтрашний поединок, эта ночь станет эпилогом и для них обоих.

— Я так боюсь, — проговорила Атайя; каждое слово вырывалось с тяжелым болезненным вздохом. Она ни на мгновение не выпускала Джейрена из объятий, жадно вдыхая запахи земли, сосны и дыма, впитавшиеся в его кожу и опьяняющие не хуже вина. — Я знаю, что должна быть храброй, но я так ужасно, так отчаянно трушу. И самое худшее, что Мудрец, похоже, никого не боится, за исключением Господа. Хотя, по-моему, он не боится уже даже Божьего гнева. — Принцесса подавила сердитое рыдание. — Как я могу надеяться победить человека вроде него?

— Знаю, — пробормотал Джейрен, гладя и целуя ее волосы. — Я знаю, как ты напугана. Просто помни, что говорил мастер Хедрик: ты должна иметь столько веры в себя, сколько ее у всех нас, верящих в тебя. Если ты будешь так верить, никто — даже Мудрец — не сможет остановить тебя.

— А если я проиграю?! — выкрикнула Атайя, страстно желая услышать уверения, что все будет хорошо, что ее победа неизбежна. — Что будет с тобой? Со всеми вами?

Джейрену не хотелось верить в подобную перспективу, но он понимал, что нельзя отрицать подобный исход поединка, как и то, что Атайя имеет право услышать ответ.

— Мы будем держаться, — промолвил он после паузы, откинувшись назад, чтобы заглянуть в ее глаза. — Мы будем продолжать бороться за то, во что верим, как и ты после смерти Кельвина и Тайлера. Будем бороться за то, что считаем правильным, и твоя жертва никогда не будет забыта.

Внутреннее напряжение Атайи ослабло. В конце концов ее дело будет продолжено — кто-нибудь поднимет с поля битвы упавшее знамя, и победа Мудреца уже не будет казаться такой окончательной.

Атайя еще крепче прижалась к Джейрену, желая навсегда остаться в безопасности его объятий.

— Наш дневник, — произнесла она едва слышно. — Если что-нибудь случится со мной… позаботься о нем. Заверши его. Напиши последнюю главу.

— В нем не будет последней главы, — сказал Джейрен, стараясь придать голосу видимость уверенности. — И не может быть… не сейчас. Если только через много-много лет…

Затем Атайя легко скользнула к нему, топя свои страхи в море блаженства и не ощущая больше ничего, кроме потрепанной ткани палатки над собой, жесткого одеяла внизу и жара пропитанного потом тела Джейрена, прильнувшего к ней с отчаянной страстью, возможно, в последний раз.

 

Глава 18

Когда Атайя под покровом заклинания, сделавшего ее невидимой, проскользнула в собор Святого Адриэля, чтобы дождаться коронации, ее охватило жуткое чувство, что когда-то все это уже происходило с ней. Чтобы не тратить впустую ни одной капли силы, принцесса стряхнула с плеч покровы и спряталась за гобеленами в часовне, где покоились давно забытые короли. В отличие от похорон Кельвина сегодня Атайя вынуждена была коротать долгие часы ожидания в одиночестве, так как Джейрен остался с Дарэком, чтобы охранять его до наступления назначенного времени.

Как же тяжело расставаться с ними, подумала принцесса, опершись о холодную каменную стену и сложив руки на груди.

Прощание с Джейреном и Дарэком далось Атайе даже труднее, чем она могла вообразить. Хотя губы произносили слова ободрения и уверенности в ее триумфе, в глазах мужа и брата легко читались мучительные сомнения.

Мы прожили с тобой слишком мало, — читала Атайя в глазах Джейрена. — Я хочу иметь от тебя детей и состариться вместе с тобою. Хочу видеть, как глаза наших внуков округлятся от изумления, когда мы расскажем им о том, что ты сделаешь сегодня.

В глазах Дарэка скрывалось нечто большее, чем глубокое замешательство, столь свойственное ему в последнее время, — король изучал черты сестры, словно впервые заметил в них кровное сходство с собой.

— В прошлом я преступно мало доверял тебе, сестренка, но сегодня готов доверить тебе не только свое будущее… но и будущее всех кайтцев.

Перед расставанием Дарэк даже поцеловал сестру в щеку — очень быстро, словно боялся, что кто-нибудь может увидеть его.

И теперь, когда до коронации оставались считанные минуты, доверие Дарэка — ее брата и ее короля — тяжким грузом давило на плечи принцессы. И все-таки Атайя верила, что не сломается под этим грузом и сумеет исполнить свою миссию.

Если бы Атайя не знала, что они находятся в Делфархаме, то сегодня ранним утром, войдя в город через восточные ворота, она решила бы, что вместе с Джейреном и Дарэком они попали в один из рэйкских городов. Не заполненные толпой улицы и громкие звуки празднества поразили принцессу — хотя подобное веселье редко встречалось в мрачные дни Трибунала, — а бросающиеся в глаза проявления магической силы, словно пышно расцветшие розовые кусты после долгой суровой зимы. Живая музыка лилась из горшочков, стоящих на каждом перекрестке, вспышки ведьминого огня цвета золотых осенних листьев рассеивали тень. Дюжины преданных Мудрецу сарцев, облаченных в экзотические одежды, прохаживались по главным улицам города, ведущим от замка к собору, создавая иллюзию, что булыжные мостовые сверкают, словно покрытые чистым золотом. Что ж, сегодня день предсказанного сарцам триумфа, подумала Атайя, незамеченной проскальзывая между гуляющими, — они ждали этого праздника целых два столетия.

Словно в доказательство того, что сам Господь благословляет коронацию Мудреца, погода выдалась именно такой, какой и должна быть в погожий августовский день. Нежный ветерок, долетавший с моря, рассеивал туман и приятно освежал собравшихся, кристально синее небо окаймляли живописные облачка, создавая идеальный фон для процессии. Из своего укрытия Атайя не видела триумфального прибытия Мудреца в собор, но она не жалела об этом, понимая, что созерцание подобного спектакля только вызовет ее отвращение. Эту картину принцесса живо нарисовала в своем воображении — Мудрец с ближайшими сподвижниками верхом на лучших лошадях Дарэка, его светлость облачен в бесценную мантию и сверкает драгоценностями, надевать которые имеет право лишь ее брат. Они ведут себя словно дети, забавляющиеся с сокровищами взрослых, не ведая об их истинной ценности.

Атайя никогда ранее не присутствовала на коронации — она находилась в изгнании, когда короновался Дарэк, и еще не родилась, когда королем стал ее отец. Однако знала, в каком порядке должна проходить служба. Пройдя по центральному проходу и не доходя до церковных хоров, будущий король остановится перед резными воротами и потребует корону Кайта. Архиепископ Делфархама выслушает его и объявит, что кандидат является истинным наследником — невиданное в кайтской истории событие, — после чего претендента на корону отведут к алтарю. Там он принесет торжественные клятвы Богу и своим подданным, после чего будет помазан и коронован. Выглянув из-за гобелена, Атайя увидела древний деревянный трон напротив алтаря, ждущий нового хозяина. На самом алтаре среди сверкающих блюд, потиров и подсвечников, располагавшихся на вытканной золотом белоснежной ткани, стоял большой ящик, обтянутый темно-красным шелком, — в нем хранилась корона Кайта.

Лица некоторых прихожан были знакомы Атайе. За небольшим исключением все они принадлежали давним сподвижникам Мудреца и наиболее высокопоставленным гражданам Кайта, уже принесшим, с разной степенью рвения, свои вассальные клятвы новому господину. Не скрывавшая своего неудовольствия Дриана сидела в первых рядах собравшихся, плотно зажатая с обеих сторон стражниками Мудреца в черных мундирах. Атайя не сомневалась, что Мудрец заставил бедняжку присутствовать на церемонии, дабы еще раз напомнить ей, что в этой войне она сделала неправильный выбор.

Посмотрев в другую сторону, Атайя почувствовала, что в ней просыпается ярость. Николас тоже был здесь, столь же хорошо охраняемый. Принц выглядел одиноким и смущенным. Без неустанной заботы мастера Хедрика Николас все больше поддавался своей болезни — сейчас он ерзал, словно беспокойный ребенок, рассеянно ковыряя жемчужины, которыми были расшиты рукава его жесткого официального одеяния. Мудрец знает, как использовать своих пленников, с горечью подумала Атайя. Присутствие на церемонии Николаса должно было, по замыслу Мудреца, свидетельствовать о том, что принц смирился с тем, что трон его брата отняли, что позволяло Мудрецу еще туже затянуть петлю на шее Кайта. Те же, кто думал, что прошлой зимой принц по наущению Атайи пытался убить короля, еще более утвердились в своем мнении.

Пронзительные звуки труб, украшенных бело-золотыми шелковыми лентами, долетели с галереи и пробудили принцессу от мечтаний. Повинуясь властному приказу, огромные двойные двери в западной части нефа открылись, пропуская яркие лучи полуденного солнца. Колокола, радостно звонившие с самого рассвета, умолкли.

Атайя облизала губы. Рука скользнула к кисету с корбалами, чтобы удостовериться, что он все еще с ней. Ждать остается недолго.

Церемония поражала простотой. Бесчисленная процессия священников, поющих торжественные гимны, не сопровождала Мудреца — в одиночестве прошествовал он по длинному проходу к алтарю. Воздух вокруг Мудреца дрожал от ликующих звуков органа. Несмотря на строгую формальность церемонии, редкие аплодисменты раздались из толпы, когда тень Мудреца пересекла порог алтаря. Многие прихожане зажгли ведьмин огонь и подняли ладони вверх.

— Пророчество Дамерона исполнено! — вскричала женщина, бросив розу на ковер, куда недавно ступала нога Мудреца. — Да здравствует Брандегарт — король-колдун!

С отвращением Атайя подумала, что от вида Мудреца и вправду захватывает дух. С головы до ног Брандегарт был облачен в снежно-белый шелк, пышные черные волосы тщательно уложены на плечах. При каждом движении глаза прихожан ослеплял блеск золотых серег, колец, ожерелья и пряжек, переливавшихся разными цветами в лучах солнца, лившихся из окон. Даже в день своей свадьбы Дарэк не выглядел так великолепно — королю явно не хватало внушительного сложения и высокомерия Мудреца, в глазах прихожан обращавшего великолепие в святость. Со времен коронации Кельвина, о которой Атайя только слышала, собор Святого Адриэля не видал подобного зрелища.

Одобрительный шум толпы утих, когда Мудрец достиг богато украшенных ворот, где его уже ждал архиепископ Люкин, облаченный в самую торжественную из своих риз. Казалось, архиепископа совершенно не смущает его роль в свершающейся церемонии, хотя время от времени он пристально вглядывался в лица прихожан, словно искал кого-то. Позади Люкина, прямо за воротами, мраморные статуи святых выстроились в ряд на хорах, словно судьи, молчаливо оценивающие облаченного в белое претендента, стоящего перед ними.

Люкин в соответствии с ритуалом опустил свой епископский посох, преграждая Мудрецу путь.

— Кто пришел в это освященное место, чтобы потребовать корону Кайта и стать его полноправным правителем?

— Я, — отвечал Брандегарт, голос прогремел словно бронзовый колокол, отразившись от сводчатого потолка.

Снова раздались редкие аплодисменты. Губы Мудреца удовлетворенно скривились при звуках искреннего проявления одобрения.

— По какому праву ты оспариваешь этот титул?

— По праву владения даром, которым наделил меня Господь, сделав первым из своих слуг.

Ответ не соответствовал традиционному «по праву наследования», однако Люкин помедлил всего мгновение, прежде чем поднять посох.

— Тогда проследуй к алтарю, где будешь помазан и коронован в соответствии с твоим правом.

Атайе показалось, что в тоне архиепископа прозвучало нечто зловещее.

Люкин отворил богато украшенные ворота в хоры, но прежде чем Мудрец проследовал мимо бронзовых завитков, по толпе прошел шорох, словно порыв ветра смял пшеницу. Один за другим ведьмины огни погасли.

— Боюсь, я вынужден прервать церемонию.

Мудрец резко обернулся, мелькнули белые шелка. В центре прохода за нефом возникли Дарэк и Джейрен, бдительно охраняющий короля. Дарэк был одет в скромную тунику и головной убор в темно-красных тонах дома Трелэйнов, отделанные золотом. Неслучайный выбор цветов своей сдержанной элегантностью производил еще большее впечатление рядом с дорогими одеждами Мудреца. Дарэк встретил взгляд своего врага с холодным самообладанием, Атайя еще никогда не видела, чтобы брат держался так по-королевски.

— Ваше величество! — воскликнул Люкин, потрясенный так, словно сам Господь соизволил почтить своим присутствием празднество.

Посох выскользнул из обессилевших рук и, звякнув по бронзе, упал на пол.

Возмущенный тем, что Люкин продал душу, согласившись участвовать в этой пародии на коронацию, Дарэк совершенно проигнорировал слова непокорного архиепископа. Вместо этого король впился взглядом в темно-зеленые глаза Мудреца, словно собирался атаковать внезапно выскочившего из лесной чащи кабана.

— Ты звал меня, чтобы я потребовал назад мою корону, предполагая, что мне не хватит мужества, чтобы сделать это. И тем не менее я здесь, перед тобой, Брандегарт из Крю, как законный правитель Кайта, — провозгласил Дарэк твердо, несмотря на смертельный ужас, который, Атайя знала это, он чувствовал. — В отличие от тебя, что бы ты ни толковал о своем божественном призвании.

В алтаре наступила жуткая тишина, и Атайя почувствовала, как в воздухе скапливается напряжение. Те, кто пришел сюда не по своей воле, обрадовались смелому появлению Дарэка, тогда как большинство сторонников Мудреца качали головами, удивляясь про себя глупости короля, так открыто стремящегося навстречу собственной гибели.

Глядя на Мудреца, можно было решить, что его забавляет неожиданное появление Дарэка, хотя Атайя видела, что внутри у Брандегарта закипает раздражение.

— И как же ты собираешься остановить меня? — подчеркнуто смиренно вопросил Мудрец.

Дарэк предпочел не заметить издевательского тона.

— У вас на Саре существует Обряд Вызова, не так ли? — спросил король, уверенно шагая по проходу. — В этом поединке, как я слышал, определяется лучший — тот, кого Бог наделил большей милостью.

— Таков закон, — осторожно согласился Мудрец, еще не понимая, к чему клонит король.

— Как я понимаю, если найдется колдун, который докажет, что способен превзойти тебя, он станет твоим преемником, — добавил Дарэк, жестом показав в сторону алтаря, — а затем унаследует корону Кайта.

Мудрец наклонил голову, и солнечный луч заиграл на серьге в ухе.

— Это так. Но ты не колдун. Ты начисто лишен божественного дара.

В тоне Брандегарта слышалось прямое оскорбление.

— Нет. Но я могу назвать того, кто выступит от моего имени в Обряде Вызова.

Мудрец лениво заглянул за плечо Дарэка и рассмеялся низким утробным смехом.

— Этот? — сказал он, указав украшенным кольцом пальцем на Джейрена. Посмеиваясь, Мудрец смерил Джейрена пристальным взглядом — он явно не собирался тратить время на поединок со столь слабым соперником. — Твой выбор, мой недальновидный друг, не слишком хорош. Он даже не адепт.

— Он — нет, — раздался сзади женский голос, — зато я адепт.

Мудрец развернулся к Атайе, которая рассеяла заклинание и возникла из воздуха прямо позади него. Глаза Мудреца вылезли из орбит, словно у повешенного. К сожалению, Атайя не могла обернуться, чтобы увидеть выражение на лицах большинства сарцев. Воздух прорезал радостный крик Дрианы.

Нет, я ошибалась, когда думала, что то появление на Совете было самым драматическим выходом в моей жизни, — сказала себе Атайя.

— Мне стало скучно на вашем острове, и я решила покинуть его, — проговорила Атайя, пока Мудрец пытался обрести дар речи. — К тому же как я могла пропустить подобное зрелище? — Принцесса вытянула руки, чтобы охватить все великолепие, окружавшее ее, — все эти трубы, розы и богатое убранство. — Как невежливо с вашей стороны было не пригласить меня!

Несмотря на то что он попытался скрыть это, Мудреца ошеломило и разгневало появление принцессы. Он понял, кто освободил ее, и Атайя видела, что в данный момент Брандегарт перебирает в уме все виды мучительных пыток, которым он подвергнет своего управляющего, совершившего такое чудовищное предательство.

— Я, Атайя Трелэйн, колдунья милостью Божьей, — начала принцесса, повторяя ритуальные слова вызова, которым Тулис научил ее, — бросаю тебе вызов, действуя от имени своего брата. — Принцесса переждала, пока бормотание толпы, одновременно гневное и одобрительное, смолкло. — Со времени последнего Обряда прошло менее года. Согласно твоему собственному закону, ты не можешь не принять мой вызов. А если захочешь отказать мне, твои верные сторонники решат, что ты испугался. Они подумают, что ты не уверен в своей силе и недостоин носить корону, которой так жаждешь.

Мудрец бросил на Атайю сердитый взгляд, словно разгневанное божество, готовое покарать недостойную. На фоне королевского одеяния Мудреца и экстравагантных нарядов сарцев Атайя выглядела простолюдинкой. На принцессе была зеленая юбка, волосы аккуратно заколоты серебряной заколкой. Атайя чувствовала, что представляет собой нелепое зрелище, стоя с вызывающим видом напротив увешанного драгоценностями Мудреца, будто наглая служанка, которой вздумалось вызвать на поединок будущего короля.

Ломая руки, Люкин встал между ними. Атайя никогда еще не видела архиепископа таким взволнованным.

— Э-э… Ваша светлость, что же это? Неужели с этим… поединком нельзя подождать до завершения коронации?

— Не я, а леди считает, — отвечал Мудрец, скрывая гнев под маской самообладания, — что поединок не может ждать. Именно она хочет сорвать мою коронацию.

Люкин окинул принцессу на редкость враждебным взглядом — самым яростным из всех, что ему доводилось бросать на Атайю, которая ответила ему тем же, недоумевая, какие возражения могут быть у архиепископа против ее вмешательства в незаконную и нечестивую церемонию.

Затем, стряхнув остатки гнева, Мудрец приблизился к Атайе и прошептал:

— Я настоятельно советую вам, принцесса, пересмотреть свое решение. Из этой ситуации есть только один выход, и мы оба знаем о нем. Откровенно говоря, ваше высочество, — Мудрец бросил на Атайю похотливый взгляд, который, вероятно, должен был соблазнить ее, — я бы предпочел жениться на вас, чем убивать.

Улыбка Атайя была подобна холодным горным вершинам Саре.

— Откровенно говоря, ваша светлость, я лучше умерла бы.

Глаза Мудреца злобно сузились — не такого ответа он ожидал. Атайя испортила день его торжества, но он знал, что может спасти и даже усилить свой триумф: главное — выиграть предстоящую битву.

— Что же, Атайя Трелэйн! — прокричал он так, чтобы все присутствующие услышали его. Жестом, призванным продемонстрировать храбрость, Мудрец откинул полы плаща. — Я принимаю вызов.

Вокруг них поднялся шум, в котором слышались и одобрительные возгласы, и протесты, а архиепископ тем временем беспокойно оглянулся на покрытый золотом алтарь, словно хозяин, чьи гости внезапно покинули пир, оста вив угощение нетронутым.

— Ваша светлость, вы не должны потакать ей, — произнес Люкин. Атайя никогда не поверила бы, что в тоне архиепископа может звучать подобное подобострастие. — До вашего триумфа осталось несколько мгновений. Завершите церемонию, а потом разберитесь с принцессой.

— Замолчи, Джон! — рявкнул Дарэк, бросив на архиепископа столь злобный взгляд, какого раньше удостаивалась лишь его сестра. — Ты предал меня и Кайт, согласившись провести эту церемонию. Когда Атайя победит, я буду просить Курию лишить тебя титула и земель. Возможно, я отдам твои владения моей сестре в качестве запоздалого свадебного дара, — добавил король, распаляясь с каждым произносимым словом, — и позволю ей учредить там школу колдунов.

Уловка сработала прекрасно. Щеки архиепископа приобрели оттенок красного вина под стать его ризе. Люкин глупо уставился на короля, не желая поверить в то, что тот способен даже в шутку осуществить подобные угрозы.

— Прошу прощения за то, что перебиваю, — мягко промолвил Мудрец, бросив на Дарэка иронический взгляд, — но прежде чем строить планы на завтра, определитесь, будет ли оно у вас с вашей дорогой сестрицей. Я принял вызов Атайи, а стало быть, ваш. Приступим же к поединку без промедления.

Дарэк коротко кивнул:

— Согласен.

Атайя помедлила всего лишь мгновение — отступать некуда.

— Согласна.

— Тогда выйдем на площадь, — сказал Мудрец, указав рукой на западную дверь, через которую недавно вошел в собор. — Для арены нам понадобится больше места.

Следуя за солдатами в черных мундирах, расчищающими путь, Мудрец повел Атайю, Дарэка и Джейрена на площадь перед собором. Тогда как собравшиеся ринулись к дверям, Люкин повернул в обратном направлении и скрылся в хорах — вероятно, исход поединка не интересовал архиепископа. Дай Бог, подумала Атайя, чтобы он скрылся где-нибудь на самом краю света, и она никогда больше не слышала бы о нем.

Выйдя из собора, Атайя встала туда, куда указал ей Мудрец, сощурившись на солнце, — Дарэк и Джейрен точно приклеенные держались по обе стороны принцессы.

— Итак, Кровавые Покровы установлены, — провозгласил Мудрец, рассеянно следя за тем, как его стражники очерчивают круглую арену двадцати ярдов в диаметре, — они будут существовать, пока жив один из противников. Круг предохранит зрителей от возможного вреда и не даст проникнуть внутрь чьему-нибудь случайному заклинанию.

Глаза Атайи следили за сотнями возбужденных людей, толкающих друг друга, чтобы занять лучшие места для наблюдения за поединком.

— Зрители… разве кто-нибудь сможет увидеть нас?

— А также и услышать все, что мы скажем. Однако мы сами не сможем увидеть или услышать ничего, что будет происходить за пределами арены, — это похоже на действие панели, если обратная связь не установлена. Иллюзия изолированности не дает соперникам возможности отвлечься.

— И никто не может вступить в круг или выйти из него?

— Мы с вами являемся частью круга — наша кровь удерживает нас внутри него. Однако, как и традиционные покровы, Кровавые Покровы не могут помешать кому бы то ни было физически проникнуть сквозь них или выйти за их пределы. Однако пересекать границы круга довольно глупо, — пожал плечами Мудрец. — Если кто-то попытается помочь соперникам, он скорее всего погибнет под перекрестным огнем наших заклинаний еще до того, как доберется до нас. Если кто-нибудь из нас выйдет за пределы круга, Обряд будет прекращен. Естественно, это также случится, — добавил он, — когда нарушитель будет мертв. Внутри круга не существует правил, — продолжил Мудрец, — уверен, вам об этом известно. — Лицо Мудреца помрачнело при упоминании о вероломстве Тулиса. — Но прежде чем мы начнем, следует оговорить все детали. Вы сражаетесь в качестве защитника своего брата. Таким образом, если вы проигрываете состязание, я могу потребовать его жизнь, так же как и вашу собственную. Ваш брат должен сдаться мне и принять ту кару, которую я выберу.

— Нет, это мой…

— Она согласна, — сказал, словно отрезал, Дарэк.

Атайя обернулась к Дарэку; она уже собиралась протестовать против такой односторонней уступки, но в голове раздался голос Джейрена.

Если что-нибудь случится с тобой, Мудрец все равно убьет его. Таким способом он пытается придать ситуации видимость справедливости. Но какое все это имеет значение, — быстро прибавил Джейрен, — если ты собираешься победить, разве нет?

Атайя понимала, что Джейрен прав, но хотела найти подтверждение в глазах брата. Принцесса ожидала увидеть ужас и, возможно, негодование, вызванное тем, что король лишался возможности повлиять на свою судьбу, но, к своему удивлению, Атайя не заметила ничего, кроме твердости. Дарэк полностью вверял ей свою жизнь и выглядел при этом странно спокойным. Спокойным, подумала принцесса… и даже гордым.

Дарэк незаметно кивнул ей.

— Согласна, — вымолвила Атайя.

— Что касается вашего драгоценного брата Николаса, — предвосхищая следующий вопрос, добавил Мудрец небрежно. — Я еще подумаю, что с ним делать. Он будет напоминать мне о вас обоих вместо погребальных псалмов.

Атайя и Дарэк с негодованием посмотрели на Мудреца.

— И, наконец, последнее, — сказал Брандегарт, вынимая серьги из ушей и отдавая их ждущему стражнику, — вы должны оставить все ваше имущество за пределами круга. На вас не должно быть ничего лишнего.

Атайя сглотнула, бросив на Мудреца смятенный взгляд — поединок еще не начался, а принцесса уже получила первый удар.

— Что именно…

— Ваши драгоценности, кошелек, — объяснил Мудрец, снимая с себя все лишнее.

Нет, только не корбалы! — подумала она отчаянно. — Даже если кристаллы убьют меня, по крайней мере я заберу его с собой…

Мудрец остановился, снимая тяжелое ожерелье из золотых пластин.

— Таков закон, Атайя. Если вы не хотите, чтобы поединок проходил по всем правилам, я могу и не принять ваш вызов. Если не верите моему слову, послушайте ту, кому доверяете.

Мудрец прошептал что-то стражнику, и в круг втащили Дриану.

— Объясни принцессе правила Обряда Вызова, Дриана.

Дриана бросила на Мудреца злобный взгляд.

— Он говорит правду, — вынуждена была признать она. В глазах Дрианы застыла боль — она догадывалась, что лежит в кошельке Атайи. — Обряд считается недействительным, если кто-нибудь из колдунов принесет с собой в круг любое оружие. На колдуне должна быть только одежда. Обряд Вызова — соревнование чистой магии.

Желудок Атайи сжался, когда Дриана протянула руки, чтобы взять кошелек. Она попросила принцессу снять даже заколку, поддерживающую волосы.

Мое единственное настоящее оружие, — подумала Атайя, когда Дриана передала кошелек Джейрену. — Моя единственная надежда. Надежда, которая покинула меня.

Джейрен как мог скрывал свои чувства — позволить себе выразить отчаяние означало придать Мудрецу уверенности в себе, — однако кровь отхлынула от его лица. Джейрен глядел на кошелек так, словно в ладонях лежало пронзенное сердце Атайи, неопровержимо свидетельствующее о ее смерти.

Атайя бросила взгляд на Дарэка — в присутствии своих подданных король мужественно старался сохранять каменное выражение лица, но, как и Джейрен, он понимал, что означает потеря кристаллов.

По знаку Мудреца Курик выступил вперед, держа в руках черную бархатную подушку, на которой лежала пара тонких лезвий.

— Курик будет моим секундантом. Так как вы защищаете вашего брата, принцесса, он будет вашим.

Толком не зная, что ему предстоит делать, Дарэк взял нож, протянутый секундантом Мудреца. Клинок дрожал в руках короля. Дарэк едва удерживался, чтобы не броситься на Мудреца и не вонзить нож глубоко в сердце, что, несомненно, привело бы к ужасным последствиям.

Мудрец протянул к нему ладонь, словно прочтя мысли короля.

— Осторожнее с ножом. Не то Курик сделает еще более глубокий разрез на тонкой ручке вашей сестры.

Стараясь сдержать гнев, Дарэк взял запястье Мудреца и сделал неглубокий разрез на ладони. Мудрец сжал руку в кулак, чтобы ни одна капля крови не упала на землю. Он кивнул Курику, и Атайя слегка поморщилась, когда тот полоснул ножом по ее ладони, оставив на лезвии тонкий красный след.

— Очистите арену.

По команде Мудреца Курик и Дарэк отступили назад, сжимая окровавленные лезвия. Джейрен неохотно последовал за ними, оглядываясь, чтобы ни на мгновение не выпускать Атайю из виду.

Мудрец приблизился к принцессе, его мощная фигура нависла над ней.

— А сейчас возьми мою руку, Атайя Трелэйн, и да свяжет нас эта арена до тех пор, пока в живых не останется один из нас.

Мудрец с нечеловеческой силой сжал руку принцессы, но Атайя удержалась от крика. Горячая кровь сарца смешалась с кровью принцессы и потекла по тыльной стороне ладони.

— Сейчас повтори слова клятвы: Aut vincere aut mori.

Глаза Мудреца загорелись — дело принимало серьезный оборот.

Горло Атайи пересохло.

— Aut vincere aut mori.

Принцесса ощутила легкое давление в груди, когда арена вокруг нее начала формироваться. Туманные пряди протянулись от их соединенных рук, поднимаясь точно дымок в безветренный день. Когда колонна тумана достигла высоты крыши нефа, она медленно опрокинулась вниз, словно вода в фонтане. Атайя и Мудрец были похожи на статуи, стоящие в центре водяных струй. Как и обычные покровы, Кровавые Покровы представляли собой отвесные белые, едва видимые занавеси. Затем занавеси утончились и стали более матовыми, текучую мембрану пронизывали красные вены, время от времени пульсирующие в такт биению их сердец. Постепенно покровы сжались вокруг Атайи словно паутина, вуаль опустилась, скрыв ее от внешнего мира. Атайя оглянулась, чтобы в последний раз увидеть лица друзей, прежде чем они пропадут из виду в туманном облаке.

Джейрен. Дарэк… Господи, позволь мне увидеть их вновь.

Наступила абсолютная тишина. Все звуки и картины мира исчезли. Атайя и Мудрец очутились в странном месте, над которым, казалось, не властно течение времени. Место это представляло собой противоположность пространству между мирами, где Атайя оказывалась в момент транслокации, — божественной реальности, как теперь знала Атайя, полной цветов, шумов и ярких красок жизни. Кровавый круг был мертвым местом, где ощущалось только биение их сердец.

— Ну вот мы и остались вдвоем, — пробормотал Мудрец, пытаясь привлечь внимание Атайи.

На самом деле они были не одни — за пределами круга сотни невидимых зрителей напряженно ждали исхода поединка. Однако Атайя могла видеть только Мудреца и пульсирующий покров, который заключал в себе их жизненные силы — словно чрево, из которого ей предстояло возродиться вновь, или кокон, откуда принцессе больше не выбраться.

Оценивающе поглядывая друг на друга, Мудрец и Атайя медленно прохаживались по кругу. Атайя старалась не думать об очевидном физическом превосходстве Мудреца. Здесь только магия имела значение. Единственным оружием Атайи были заклинания, а главными преимуществами — умственная дисциплина и техника, которым ее так кропотливо учили Джейрен и Хедрик.

Пожалуйста, — молила Атайя, — сделай так, чтобы этого оказалось достаточно для победы.

— На свете нет более печального зрелища, чем прекрасная, но, увы, мертвая женщина, — заметил Мудрец, притворно вздохнув. — Думаю, что буду сожалеть об этом поединке больше, чем обо всех прочих.

Он сопроводил свои слова изящной огненной аркой медного цвета — заклинанием, не способным убить. Прошептав что-то, Атайя ловко заключила пламя в ладони и загасила его, словно свечу.

Принцесса выдохнула воздух, скопившийся в легких, неожиданно почувствовав облегчение. Мышцы расслабились, и Атайя поняла, что готова нанести ответный удар.

Первый шаг был сделан.

Поединок начался.

 

Глава 19

На протяжении следующей четверти часа каждый из них наносил осторожные удары, стараясь отыскать слабые места противника. Так, Атайя инстинктивно прихлопнула иллюзорную осу, с жужжанием кружившую вокруг глаз, и эта краткая потеря внимания стоила принцессе пропущенного удара плетью по щеке, от которого остался тонкий кровавый след.

— А ведь я мог бы ласкать вас своими поцелуями, а не хлестать плеткой, — заметил Брандегарт. Атайя скривилась — не хватало еще, чтобы Мудрец изображал из себя плохого поэта. Даже не думая таиться, он окинул тело принцессы наглым взглядом — что, без сомнения, являлось тактическим ходом, задуманным, чтобы рассердить Атайю и нарушить ее концентрацию. — Определенно вы нашли бы этот способ более приятным.

К своему немалому раздражению Мудрец пал жертвой собственной уловки — пока он ожидал ее ответа, Атайя сотворила пчел. Теперь каждый из них получил повреждения в поединке, и соленые красные ручейки струились по подбородкам обоих.

Следующее заклинание Атайи оказалось ледяным.

— Glaciem suffunde corpori! — прокричала она, приказывая замерзнуть белым прядям холодного тумана, заструившимся из пальцев, словно смутная дымка сферы.

Несколько секунд — и Мудрец оказался заключенным в ледяной гроб, словно муха в янтаре. Заклинание это, однако, дало принцессе весьма краткую передышку. Крохотная оранжевая вспышка возникла где-то в районе сердца Мудреца, затем свет быстро охватил все тело. Ледяная тюрьма обратилась в безвредную лужу у ног Брандегарта.

— Ах как освежающе! — заметил он, стряхивая капли воды с волос. Ноги и руки Мудреца дрожали, но тем не менее он снова был цел и невредим. — Спасибо, ваше высочество, вы так взбодрили меня!

Резким движением кисти Мудрец создал на ладони ведьмин огонь. Прошептав что-то, он швырнул дьявольски горячий шар прямо в лицо Атайе. Принцесса едва успела произнести защитное заклинание, отбросившее шар, произведя облако синих вспышек. Шар соприкоснулся с ее щитом со звуком, который издает горячий утюг, опущенный в холодную воду, и рассыпался на крохотные кусочки, упавшие на землю в виде золы.

Ведьмин огонь мог тяжело ранить принцессу, однако, сумев создать в ответ весьма сильный щит, Атайя вновь обрела уверенность в себе. И опять, как и с заклинанием транслокации, магия Мудреца казалась весьма мощной, но ей недоставало изощренности, поэтому до сих пор соперники не причинили друг другу серьезного вреда. Словно вытягивая обтрепанные нитки из распущенной шерстяной кофты, Атайя отыскивала слабые нити в заклинаниях Мудреца, чтобы нейтрализовать их смертельную силу.

Мудрец вновь выпустил огненный шар, надеясь поймать принцессу в ловушку, второй раз подряд применив один и тот же прием, но сейчас Атайя заметила изъян в его заклинании — нашла слабое звено в магической цепочке. Шар взорвался словно фейерверк, не долетев до нее. Мудрец уклонился от огненных брызг и с негодованием посмотрел на принцессу, раздраженный тем, что Атайя отразила его удар, вместо того чтобы просто уклониться.

— Вам все равно не удастся победить меня, — произнес он, пытаясь сгладить впечатление от ее успешной защиты. Мудрец неторопливо кружил вокруг Атайи словно кот, внимательно изучающий добычу, прежде чем броситься на нее. — К чему все это? Хотите стать мученицей? Да, вероятно, так и есть. Придумал! — вскричал он, эффектно прищелкнув пальцами. В зеленых глазах сверкнула злоба, когда Брандегарт указал на собор Святого Адриэля. — Этот прекрасный собор нуждается в переименовании. Как король я не потерплю, чтобы собор носил имя человека, придумавшего непристойность, называемую отпущением грехов. Может быть, после вашей смерти назовем его собором Святой Атайи? — с издевательской ухмылкой осведомился он. — Разве это не станет вам достойным мемориалом, принцесса? Вам, столь жаждавшей стать спасительницей Кайта и уберечь свой народ от разрушительных последствий ложной религии?

Атайя понимала, что он пытается вывести ее из себя, поэтому сдержала ярость.

— Хотите, чтобы я вырезал ваше имя среди горгулий над дверью, — продолжал настаивать Мудрец, — или желаете быть увековеченной на витражах? Цветное стекло более хрупко, но зато и более красиво. И еще, принцесса, скажите мне, что бы вы предпочли в качестве подношений от бесчисленных пилигримов? Монеты? Или, вероятно, амулеты? Ах нет, — добавил он, мерзко захихикав, — вы предпочли бы научные трактаты по вопросам магической этики, написанные их неразборчивыми почерками. Вы ведь покажете им парочку чудес, когда они придут к вам? Ну конечно же, покажете. Святая Атайя, покровительница философов!

Затем, не помедлив ни секунды, Мудрец выкрикнул слова следующего заклинания:

— Opprime nocte corpus eius!

Немедленно после этого, являя собой злобную пародию на визуальную сферу, черный туман заструился из его пальцев, обволакивая принцессу. Липкий черный туман пристал словно патока, лишив Атайю возможности видеть и двигаться. Воздух стал тяжелым, будто душащий саван, легкие принцессы готовы были разорваться от нехватки кислорода.

Изъян! — напомнила себе принцесса, подавляя панику. — Ищи изъян в его заклинании!

Ослепнув и лишившись возможности ориентироваться в пространстве, Атайя пошатнулась в опасной близости от покровов, железный кулак сжал сердце принцессы. Атайя не могла видеть покровы, но чувствовала близость пронизанной венами мембраны по тому, как участился пульс, и забилось сердце.

Не паникуй, — пыталась внушить себе принцесса, осторожно удаляясь от края круга. — Это именно то, чего он добивается. Не теряй самообладания.

Атайя попыталась найти в окружающей тьме какой-либо изъян. А вот и он — проблеск света размером с булавочный укол в адском мраке. Принцесса протянула палец и проделала дыру в липкой ткани, глотая драгоценный воздух. В следующее мгновение Атайя скомандовала темноте рассеяться. Тьма взвилась словно дым, поднимающийся от костра, и осторожно опустилась около нижнего края арены.

Мудрец бросил ленивый взгляд на свое заклинание, ныне ставшее безопасным.

— Боитесь темноты, не так ли?

Брандегарт не дал ей времени для ответа — в следующее мгновение принцесса сложилась вдвое, задохнувшись от резкой боли в животе, словно кто-то вонзил туда холодную сталь. Прежде чем она успела закричать, Мудрец опять что-то пробормотал — печальным итогом его заклинания стало то, что желудок принцессы взбунтовался, и ее вырвало тем немногим, что Атайя заставила себя проглотить за завтраком сегодняшним утром.

— Заметьте, я достаточно уважаю вас, чтобы не использовать какое-нибудь другое заклинание, связанное с неспособностью удержать в себе содержимое желудка, — произнес Мудрец насмешливо, ожидая услышать слова благодарности.

Пытаясь произнести ответное заклинание, Атайя ощутила привкус желчи во рту. Она изучала множество заклинаний болезни, но никогда раньше не использовала их. Как и принуждающее заклинание, связавшее Николаса, подобная магия считалась абсолютно недопустимой среди традиционно обученных колдунов. К несчастью, Мудрец не придерживался подобных моральных установок — как и предупреждали принцессу Тулис, да и сам Мудрец, внутри арены не существовало никаких запретов. Моральные устои, которые прививали Атайе, должны были привести ее к неминуемой смерти. Теперь Мудрец стал выкрикивать заклинания быстрее, вкладывая в них все большую силу. Принцессе не оставалось ничего другого, как самой опуститься до его уровня, иначе этические воззрения довели бы ее до могилы.

— Ulceribus cutem afflige! — прошептала Атайя.

Алые пятна усеяли каждый дюйм тела Мудреца, на глазах превращаясь в гнойные волдыри. Следующее заклинание заставило Брандегарта извергнуть влагу изо рта и испытать все муки человека, сжигаемого солнцем и умирающего от жажды. Принцесса заставила Мудреца поверить, что его кости стали горячими, словно раскаленные железные прутья, пронзившие плоть. Прутья быстро обратились в пепел, оставив Мудреца лежать в виде бесформенной глиняной громады, беспомощной и мертвой.

Вот и Атайе удалось причинить Мудрецу боль — она видела это в его глазах, хотя Брандегарт и пытался скрыть ее. Едкий пот выступил на теле, пропитав когда-то прекрасное шелковое одеяние.

— Вы позабавили меня, принцесса, — с видимым усилием произнес Мудрец.

Под воздействием отражающего заклинания фурункулы на его коже прорвались один за другим, извергнув капли желтой липкой жидкости, прежде чем навсегда исчезнуть. Атайя заметила, что манеры Мудреца изменились: теперь, когда началось настоящее сражение, видно было, что Мудрец устал.

— Что ж, пора прекращать комедию, мне предстоит коронация.

Атайя упала на жесткие камни булыжной мостовой, колени подогнулись, и мир перевернулся, словно землю выдернули из-под ног, как ковер. Нелепо, но первой мыслью, пришедшей в голову принцессе, была мысль о том, что теперь ее платье испорчено и не подлежит починке. Уж лучше платье, чем кожа, напомнила себе Атайя, и с трудом попыталась подняться.

— Атайя, что с тобой?

Голос не принадлежал Мудрецу. Задохнувшись от ужаса, Атайя повернула голову и увидела Джейрена, стоящего на коленях рядом с ней.

— Что ты здесь делаешь?.. — Она взмахнула рукой в сторону границы арены. — Быстрее! Беги отсюда…

Принцесса испугалась, но немедленно взрыв грубой силы ударил ее сзади, словно шар булавы сокрушил голову, попав прямо в висок. В следующее мгновение Атайя лежала лицом вниз на земле и отчаянно пыталась вдохнуть и не уронить щит заклинания, защищающего ее от следующей попытки Мудреца. Призрак Джейрена уже исчез в глубинах ее памяти, откуда и был извлечен. Мудрец посмеивался, довольный тем, что его обман удался, пока Атайя с трудом поднималась на ноги, несмотря на сильно ободранные колени и локти, пытаясь быстро восстановить концентрацию.

Берегись обращенных к разуму заклинаний Мудреца.

Хорошо, что Тулис предупредил принцессу. Иллюзия была исполнена мастерски: выражение глаз Джейрена, линия щек, полет непослушных волос — все схвачено удивительно точно. В течение целого мгновения Атайя не сомневалась в подлинности того, что видела.

Подобная доверчивость может убить ее, если впредь она не будет очень осторожна.

Помни о самоконтроле. Не позволяй ему запутать твой разум.

Смятенные чувства стали успокаиваться, когда Атайя принялась повторять слова, которым учил ее мастер Хедрик.

Кредони, лорд Первого Совета, двадцать шесть лет, Сидра, лорд Второго Совета, одиннадцать лет…

Принцесса настороженно смотрела на своего соперника.

Итак, он потрясает своим самым сильным оружием, — отметила Атайя про себя — принцессу поразило, как легко она угодила в ловушку. — Сейчас он играет наверняка.

Атайя и представить не могла, как тяжело будет заставить себя убить Мудреца. Не имело значения, что когда-то принцессе довелось увидеть, как взорвалось тело Родри — этот кошмар и по сей день являлся ей во снах, — сейчас Атайя боялась, что только нечто столь же сильное и жестокое сможет уничтожить Мудреца. Она послала заклинание, заставляющее его сердце остановиться, однако Мудрец отразил его так легко, словно разорвал сгнивший от времени гобелен. Затем принцесса попыталась поразить его внутренности, вызвав внутреннее кровотечение, — Атайя не хотела видеть следы своих жестоких трудов, но снова, в первое мгновение застонав от боли, Мудрец отразил заклинание.

Хуже всего было то, что принцесса не могла воспользоваться самым могущественным заклинанием из своего арсенала. Атайя знала, что потрескивающие зеленые спирали могут поразить Мудреца, но не могла заставить себя использовать их. Всякий раз, когда принцесса пыталась создать спирали, перед ней возникал призрак Кельвина, бьющийся в агонии и умоляющий о пощаде, его последние слова целую вечность звучали в ушах Атайи. Рассуждая логически, подобные страхи не должны тревожить ее — в отличие от Кельвина в его последние часы стоящий перед ней мужчина не безумен и может защитить себя, — однако подобная логика не слишком утешала принцессу.

Вспомни о том, что он сделал, — говорила себе Атайя, пытаясь зажечь в своем сердце мстительный огонь. — Вспомни о той лжи, что он принес с собой, о захваченных им землях, об убитых священниках.

Господи, да вспомни ты о том, что он сделал с Николасом!

Однако слепая ненависть — пламя, заставляющее без промедления уничтожить противника, — была чужда принцессе. И хуже всего, Атайя понимала, что и Мудрец догадывается о ее чувствах, и это придает ему еще больше сил.

И все-таки она должна что-то сделать, и сделать как можно скорее.

Неожиданно пришло решение. Почему бы не использовать собственные замыслы Брандегарта против него? Воспользоваться стратегией Мудреца и заставить его поразить себя самого?

Атайя подалась назад, опустив глаза и надев на лицо самую убедительную маску смирения, одновременно посылая мысленные щупальца в мозг Мудреца. Раньше она редко пользовалась этой техникой. Когда-то Атайя попыталась усыпить внезапно возникшего перед ней стражника — то была самая легкая форма заклинания, к тому же его использование в тот момент оправдывалось инстинктом самосохранения. Однако общий принцип оставался тем же, требовалось лишь задействовать большую силу. Впрочем, сейчас Атайя, напротив, старалась сделать свое проникновение в разум Мудреца как можно мягче. Чуть большее усилие, и он заметит враждебное присутствие в своих мыслях и отразит заклинание до того, как оно успеет закрепиться в голове.

Для этого нужно не так уж много силы, — говорила себе Атайя. — Он достаточно высокомерен. Не так уж трудно убедить его…

— Я совершила ужасную ошибку. Я слишком поздно поняла это, но… — Для пущего эффекта принцесса позволила губам задрожать. — Теперь я вижу, что вы гораздо более сильный колдун, чем я. Какая глупость — бросить вам вызов!

Crede omnino. Сильное подводное течение бурлило под поверхностью ее слов, эхо его долетало до самых дальних пещер разума Мудреца. Crede omnino quae audis. Верь мне. Верь всему, что услышишь…

— Как бы я хотела, — прибавила Атайя слегка мелодраматическим тоном, — повернуть время вспять, и тогда я согласилась бы стать вашей женой. Все могло бы быть иначе. — Принцесса жалостливо всхлипнула. — Все могло бы сложиться так прекрасно.

Самоуверенная улыбка Мудреца подсказал а принцессе, что он верит ей, или говоря точнее — даже не усомнился в правдивости слов. Глаза Мудреца слегка затуманились, а слова прозвучали несколько напыщенно.

— Вам стоило только захотеть. Но теперь мы связаны. Только один из нас покинет эту арену.

Атайя снова шмыгнула носом, осторожно усиливая давление своего подсознательного убеждения.

— Всю мою жизнь я слишком поздно понимала, как ошибалась. Но если я должна умереть… могу я рассчитывать хотя бы на поцелуй? Только чтобы ощутить хотя бы малую часть того, что я потеряла.

Мудрец двинулся к ней, в глазах зажглось желание. Атайе стоило большого труда удержаться от того, чтобы не отпрянуть с отвращением. Хорошо хоть, я уже лишилась своего завтрака, — подумала принцесса, бросив взгляд на лужицу отдающей кислым желчи у своих ног.

Атайя обхватила его за талию, еще туже затягивая узел заклинания.

— Я так хочу тебя, — пробормотала она. — Какая женщина отказалась бы?

Как только их губы приблизились, принцесса направила следующее заклинание, пробившее брешь самоуверенности Мудреца словно удар меча.

— Laqueum spinosum mihi fac! — прокричала Атайя, стремительно накидывая невидимую петлю из чертополоха на горло Мудрецу.

Этим заклинанием атаковал ее Кельвин в памятную ночь своей смерти. Принцесса знала, что испытывает сейчас Мудрец, — мир почернел перед глазами, из легких исчез воздух, сознание затуманилось, тогда как невидимое ожерелье из шипов оставляло рваные раны в нежной плоти. Атайя надеялась только, что Мудрец не применит смертоносные зеленые спирали, как когда-то поступила она сама, и не убьет ее, как она когда-то убила Кельвина. И это станет ужасным и заслуженным финалом ее короткой жизни.

Принцесса наполнила всей своей магической силой веревку из шипов, затягивая ее так туго, насколько позволяла сила адепта, но этого оказалось недостаточно. Издав звериный рев, Мудрец сорвал веревку с горла, освобождаясь от рабского железного ошейника. Атайя почувствовала в голове болезненное ощущение, когда веревка порвалась в клочья.

Задыхаясь, Мудрец с ненавистью глядел на принцессу. Ему не понравилось, что жертве удалось одурачить его своими обольщающими уловками.

— Больше ты не обманешь меня.

В глубине сознания Атайя продолжала повторять про себя последовательность лордов Совета, стараясь удержать концентрацию и не дать одурачить себя с помощью обращенных к разуму заклинаний.

Малькон, лорд Третьего Совета, семь лет, Кирия, лорд Четвертого, один год…

Тут Атайя ощутила прикосновение руки к плечу — быть этого не может! — и когда повернулась, чтобы посмотреть, кто там, хотя и понимала, что не должна этого делать, то потрясенно вдохнула и застыла, не в силах выдохнуть.

Нет, этого не может быть!

Конечно, все это иллюзия, — остановила себя принцесса, закрывая глаза щитом от иллюзии. — Сакрет, лорд Пятого…

Однако разум уже попал в ловушку, уже запутался в шелковых сетях заклинания. Атайя попыталась оттолкнуть их, но безуспешно — наслоения лжи быстро подавили ее волю. Всякое сопротивление было забыто, когда магическое покрывало Мудреца скрыло ее настоящие мысли, заменив их воображаемыми.

Сапоги беззвучно ступали по булыжной мостовой, кто-то обошел принцессу, чтобы оказаться с ней лицом к лицу. Такие сапоги носили гвардейцы Дарэка. Не может быть… но это был он.

Принцесса больше не сомневалась в реальности происходящего.

— Тайлер?

На капитане был темно-красный мундир, такой же, как в день, когда Атайя видела его в последний раз. Плечи Тайлера больше не украшали знаки различия капитана королевской гвардии. Некогда светлые волосы потускнели и приобрели серый цвет, а в зеленых глазах, когда-то взиравших на принцессу с нежностью и восхищением, горела ярость. Атайя потянулась к нему, но он отнял руку — на ощупь рука была холодной и неживой.

Не говоря ни слова, Тайлер отвернул высокий воротник рубашки и показал распухшую кровавую полосу поперек горла — место, куда обрушился топор, невозможная для живого человека отметина.

— После всего, что я сделал для тебя, вот моя награда, — горько произнес он, пристально глядя на принцессу. — Не верь, что это не больно, Атайя. Все это ложь, придуманная для того, чтобы не чувствовать вины. — Не прикрывая шрама, Тайлер направил на принцессу обвиняющий палец. — Ты уверяла меня, что любишь, а на самом деле тебе нужен был кто-нибудь, кто защитил бы тебя от гвардейцев твоего брата, чтобы ты могла бежать и выйти замуж за другого…

Слова Тайлера вонзились в сердце Атайи как раскаленная сталь.

— Ты же знаешь, что это неправда…

— Тогда докажи, — произнес он. — Позволь Мудрецу выиграть это незначительное соревнование. Соединись со мною в мире, где я обитаю ныне. Там мы сможем быть вместе, ты ведь всегда уверяла, что хочешь этого. Если ты действительно любишь меня, то должна сделать то, о чем я прошу. Когда-то, чтобы доказать свою любовь, я принял смерть за тебя. Теперь твой черед.

Мысли Атайи беспорядочно сталкивались друг с другом, словно птицы бились об оконное стекло. Нет, это неправильно! — Мысль пришла из самых глубин сознания. — Тайлер никогда бы не сказал этого. Он сказал бы…

Я хочу, чтобы ты жила для того, для чего ты рождена.

Принцесса услышала эти слова так ясно, как тогда, когда он произнес их в ночь смерти Кельвина. Атайя никогда не сомневалась в искренности слов Тайлера.

Тут же заклинание Мудреца начало утрачивать свою силу, но он так сосредоточился на поддержании иллюзии, что даже не заметил этого.

Нет, ваша светлость, здесь вы просчитались. Мы с Тайлером расстались в мире. Он отдал за меня жизнь по собственной воле. Его смерть сделала меня сильной, а не слабой и виноватой.

И если Мудрец вообразил, что она вышла замуж за Джейрена только чтобы заглушить чувство потери, то Атайя сделает все от нее зависящее, чтобы Брандегарт поплатился за свое роковое заблуждение.

— Я никогда этого не хотела! — выкрикнула принцесса в лицо призраку, схватившись за голову и надеясь только, что ее жест выглядит не слишком наигранным. Со слезами на глазах Атайя упала на колени в горьком раскаянии. — Я действительно любила тебя, правда! Пожалуйста, Тайлер, ты должен верить мне!

Мудрец издал низкий смешок, совершенно уверенный в том, что ему удалось подчинить Атайю своей воле. Иллюзия затуманилась, когда он ослабил свою концентрацию, и теперь призрак Тайлера стал смутным, словно видимый через матовое стекло. И в этот миг Атайя собрала всю свою силу для последнего удара. Больше ее не беспокоили соображения морали — настало время для финальной схватки. Она знала, какое заклинание использует.

Принцесса разорвала ткань иллюзии, заставив призрак Тайлера рассыпаться на кусочки, словно клочки одежды. И в эту зияющую дыру Атайя направила смертельное заклинание.

— Ignis confestim sit!

Захваченный врасплох Мудрец не смог помешать ей.

Огненные спирали пробудились в ее пальцах, голодное зеленое пламя яростно потрескивало. Спирали обвились вокруг тела Мудреца, словно шипящие змеи, сжигая одежду и кожу, заставляя его упасть на колени, и вместе с воздухом выжимая из легких саму жизнь. Пока Мудрец боролся со спиралями, Атайя исследовала удаленные уголки его разума в поисках прошлых сожалений или страхов — чего-нибудь, что могло бы стать оружием в ее руках, ослабить его уверенность изнутри и сделать ее атаку более мощной.

К своему удивлению, принцесса обнаружила совсем мало. Этот человек определенно верил, что все, что он сделал в жизни, правильно — или по крайней мере оправданно временем и обстоятельствами. Если друзья юности презирали его, то только потому, что завидовали его положению и силе, если возлюбленная упрекала в пренебрежении, то она просто слишком многого требовала от такого занятого человека. Мудрец не испытывал ни капли сожаления обо всех убитых им колдунах во время Обряда Вызова — Атайя уловила даже тень презрения по отношению к некоторым из них. Брандегарту определенно нравилось думать, что они заслужили смерть, осмелившись заявить, что способны стать его преемниками.

Лишь одно воспоминание тревожило его больше всех остальных — последний поединок с колдуном Бресселем, когда Мудрец был так близок к поражению. Ухватившись за эту мысль, Атайя, безжалостная в своей атаке, направила его разум к воспоминаниям того дня.

Брессель чуть не убил тебя, а ведь он совсем не так силен, как я!

Принцесса хотела, чтобы Мудрец ощутил весь ужас того поединка: вспомнил, как близка была смерть, и осознал, что сейчас находится в еще большей опасности.

Бесполезно, — убеждала Атайя, разрушая стену его уверенности камень за камнем. — Не пытайся сопротивляться! Ты уже повержен.

— Но он же проиграл мне, — услышала Атайя идущее из глубины рычание Мудреца, — а сегодня я гораздо сильнее, чем раньше…

Опрокинутый на спину, сражаясь за каждый вздох и испытывая неотступную боль, Мудрец тем не менее продолжал бороться. Не обращая внимания на вонь горелой плоти, Мудрец руками сжимал потрескивающие огненные веревки, кожа на ладонях была сожжена силой заклинания Атайи. Наконец с пронзительным воинственным криком он оторвал огненные спирали от своего тела и отбросил их в сторону. Еще мгновение они извивались на булыжной мостовой словно рыбы, выброшенные на берег, затем затрещали и погасли, оставив после себя беспорядочные искры.

Что ж, Брандегарта не удастся уничтожить изящным ударом — для этого нужна грубая сила. Как только Мудрец поднялся на ноги, не желая оставаться беззащитным перед ее следующей атакой, Атайя смело встретила его пристальный взгляд, стараясь скрыть растущий страх в сердце.

Мудрец был изнурен, обгорел и залит кровью, но все-таки жив. Жив, несмотря на ее самую мощную атаку. Он слабо, но победно рассмеялся.

— Заклинание, убившее вашего отца, — заметил он с оттенком уважения. — Самое смертоносное из всех, что вы знаете. И тем не менее… я цел и невредим. — Протянув руки, он поморщился, не сумев избавиться от всех нанесенных Атайей ран. — Но довольно об этом. Я устал и желаю, чтобы все закончилось. Прощай, Атайя Трелэйн, — произнес Мудрец, взмахнув рукой в прощальном салюте. — Мы не увидимся больше.

Принцесса вновь ощутила хватку его заклинания, сейчас это был не обволакивающий шелковый саван, а железные тиски внутри ее головы. Пытаться противостоять им — все равно что противостоять королевской армии, вооружившись рогаткой.

Нет! Фиона, лорд Шестого Совета, восемнадцать лет, — бормотала Атайя, отчаянно сопротивляясь давлению. — Бевиста, лорд Седьмого…

Уступая принцессе в технике, Мудрец значительно превосходил ее в грубой силе.

Атайя не знала, что заставило ее, но тем не менее обернулась и застыла как вкопанная. Он стоял перед ней, живой и здоровый, совсем такой, каким принцесса запомнила его до того, как король впал в безумие. Сильное тело закутано в алую королевскую мантию, голову венчает сверкающий золотой обруч, тронутые сединой волосы курчавятся на подбородке. И, как обычно, пронизывающие глаза смотрели на Атайю, требуя внимания и повиновения.

— Отец…

Нет! Арканиус, лорд Восьмого…

Еще мгновение принцесса помнила о том, что все это иллюзия, еще мгновение знала: все, что от нее требуется, — отыскать изъян в заклинании Мудреца и использовать его промах. Но мысли эти немедленно были уничтожены, реальность рассеялась, словно белое облачко из семян одуванчика на ветру. Ее отец стоял перед ней. Атайя не смогла бы объяснить, что заставляло ее не сомневаться в реальности происходящего, но она верила — это был именно он. Как, почему — она не знала, но отец вернулся к ней.

Она сделала осторожный шаг по направлению к Кельвину.

— Неужели это возможно? Я думала… ты умер.

— Но это именно я, — отвечал король таким знакомым голосом. Именно этот голос молил принцессу о милосердии перед лицом смерти. — Мне разрешено увидеться с тобой в сей критический момент, дабы не дать тебе совершить величайшую ошибку.

Атайя ощущала себя так, словно кто-то наполнил голову медом. Казалось, прошел час, прежде чем принцесса смогла, заикаясь, ответить.

— Ошибку? Не понимаю.

— Ошибкой станет твоя победа в этом поединке, — повторил король голосом одновременно мягким и тяжелым. — Ты не должна нарушать Дамероново пророчество. Мудрец острова Саре должен стать следующим правителем Кайта. Он должен одержать победу в этом поединке и начать давно ожидаемый золотой век короля-колдуна. Для Кайта это лучшая судьба, дочь моя, а ты, продолжая сопротивляться, подвергаешь ее опасности.

— Нет, не может быть…

Кельвин покачал головой, словно сожалея о ее невежестве.

— Ты никогда не понимала меня, дитя. После того как я принял силу, которую дал мне Родри, я понял: ключ к будущему Кайта — в магии. Именно магия станет краеугольным камнем династии, которой не страшны будут гражданские войны, веками раздиравшие нашу страну. В Кайте навечно воцарится мир — ты прекрасно знаешь, что я всегда верил в это.

— Да, конечно, мир, но не…

И снова он не дал ей договорить.

— Ты уже сыграла свою роль в истории, Атайя. Твоя миссия завершена. Ты проложила дорогу Мудрецу, как когда-то моя смерть проложила дорогу тебе.

Атайя в крайнем изумлении отпрянула.

— Оттуда, где я нахожусь сейчас, я вижу то, что остается невидимым для тебя. Ты не должна победить в Обряде Вызова — такова Божья воля. Не послушаться меня сейчас — все равно что ослушаться Его. Если ты действительно хочешь исполнить Его волю, как ты всегда утверждала, ты должна сегодня умереть. Соединись со мною, Атайя. Последуй за мной в то королевство, где находится мой дом. Я отвечу на все твои вопросы, и мы наконец-то придем к согласию.

В сердце Атайи проснулось страстное желание — то, чего она отчаянно хотела все эти годы, прошедшие во внутреннем разладе с самой собой, то, о чем она не смела мечтать, наконец-то осуществится. Неужели он действительно готов простить все, что она сделала? Искушение было самым сильным из всех, что ей приходилось испытывать когда-либо.

— А как же… мой крестовый поход… это было правильно? — запинаясь, спросила Атайя, желая услышать слова одобрения, которыми отец редко удостаивал ее при жизни. — Я делала то, что, как мне казалось, ты всегда хотел сделать… то, что ты делал всю свою жизнь.

— Однако задача не завершена. Остается самая важная ее часть. Иди со мной. — Король направился к границе покровов, затем обернулся, чтобы предложить принцессе руку. — Мое время ограничено, Атайя. Давай покинем это место. Последуй за мною сквозь ту грань, что разделяет нас. На той стороне ты все поймешь.

Принцесса потянулась к нему, но в памяти неожиданно всплыли другие лица, и Атайя отдернула руку, не дав оборваться нитям, связывающим ее с этим миром.

— А как же остальные… как я могу покинуть их? Джейрен, Дарэк и…

— Настоящий лидер иногда должен принять жесткое решение, — строго произнес Кельвин. — Ты должна отбросить эгоистические желания ради общего блага. Твой муж давно уже смирился с тем, что в борьбе за будущее лорнгельдов может потерять тебя. Он и сам захотел бы, чтобы ты подчинилась мне, если бы понял, как понимаю это я, что все делается ради будущего Кайта. Дарэк не может оставаться королем. Он — мой сын, но он не подходит для этой миссии. Его отношение к лорнгельдам слишком противоречиво. Наступило время отдать власть. Дети Дарэка слишком юны, чтобы почувствовать утрату короны.

— Постой, а как же Мэйлен? — В сердце Атайи родилась надежда — может быть, Кельвин просто не знает? — Мэйлен обладает магической силой — я сама видела.

Призрак Кельвина резко дернулся, словно пламя свечи на ветру, и Атайя протерла глаза, гадая, не здесь ли лежит изъян? Странно, что отец не обрадовался этой новости, как она ожидала.

— Неужели? — многозначительно пробормотал Кельвин, словно известие это только усложняло проблему вместо того, чтобы разрешить ее.

— Если сегодня я одержу победу, — продолжала настаивать Атайя, — то со временем именно он, а не Мудрец с Саре, станет тем самым королем-колдуном из пророчества. Неужели ты не видишь? Мудрец — не единственный претендент. Королевская власть перешла естественным путем от тебя к Дарэку, а от него перейдет к Мэйлену — и это не противоречит пророчеству Дамерона!

Несмотря на совершенно логичное объяснение, король категорически не желал соглашаться с нею.

— Нет. Так не должно быть. — Слова звучали отрывисто и сжато, почти сердито. — Идем. Мое время почти истекло. Я должен идти, а ты будешь сопровождать меня. Иначе я больше никогда не приду к тебе.

Атайя покорно последовала за ним, но около границы покровов застыла словно завороженная. Что-то опасное заключалось в этой пульсирующей красными венами занавеси, но как принцесса ни старалась, она не могла вспомнить, что именно. Атайя чувствовала только, что не хочет переступать границу.

Принцесса положила руку на грудь, чувствуя растущее давление в сердце.

— Я… я не могу.

Кельвин вздохнул, глаза его сузились. Атайя отпрянула назад, хорошо помня признаки просыпающегося отцовского гнева.

— Ты хочешь все разрушить? Сейчас, когда до победы всего мгновение? Ты всегда была такой, — произнес он обвиняющим тоном, сострадательное выражение на лице уступило место враждебности. — Дерзкая, самоуверенная, нисколько не заботящаяся о чувствах других. Ты протестовала против любого жениха, которого я предлагал тебе, а сейчас — скверная девчонка! — ты снова противоречишь мне, несмотря на то, что твой отказ может разрушить будущее Кайта! О, если бы я мог сделать это сам! — простонал король, потрясая кулаком перед молчащими небесами. — Я заключил бы с сарцами соглашение и избежал бы разрушительной войны. Но нет же… ты со своими мелкими детскими обидами напала на меня, и вот посмотри! Я мертв и бессилен что-либо сделать!

Горло Атайи мучительно сжалось. Слова короля поразили ее больнее, чем любой из ударов Мудреца, не затрагивая тело, но убивая душу.

— Нет, это не так! Это магия свела тебя с ума — ты первый набросился на меня! Я только пыталась защищаться, но не знала, как обращаться со своей силой, и не смогла остановиться. Я никогда не хотела причинить тебе вред. Сейчас ты должен знать об этом, разве нет? Неужели нет?

Лицо короля не дрогнуло.

— Если бы ты никогда не родилась, Атайя, — холодно произнес он, — если бы пророчество могло исполниться без тебя, так было бы лучше для Кайта — так было бы лучше для меня! Я мог бы жить, видеть, как растут мои внуки… может быть, они любили бы меня, как никогда не любила меня дочь.

— Как ты смеешь говорить так! — вскричала Атайя, находившаяся на грани гнева и истерики. — Я любила тебя, ребенком я молилась на тебя! Но всякий раз, когда я хотела поговорить с тобой, ты отталкивал меня и заставлял быть сдержанной. Ты обращался ко мне только за тем, чтобы выбранить! Что бы я ни делала, я никогда не слышала от тебя благодарности!

Кельвин никак не отреагировал на обвинение, словно его снова заставляли выслушивать бессмысленные детские истерики.

— Что бы ни происходило между нами — здесь и сейчас мы не разрешим наши споры. Остается мало времени. Ты должна последовать за мной. Это твой единственный путь и единственный выбор. Подчинись мне — и все будет прощено. Откажешься — и больше никогда не увидишь моего лица.

Неприязненный взгляд короля упал на нее — и когда Атайя встретила его, в голове принцессы что-то сжалось, словно последним движением прикрутили гайку. Хрупкие остатки сопротивления раскрошились, как ломкие мертвые листья. Атайя должна подчиниться. Она должна… другого выбора нет. И почему она думала, что есть?

— Ты прав, отец, — произнесла Атайя, слезы поражения текли из глаз. — Я всегда доставляла тебе одни неприятности. Но больше этого не повторится.

Атайя никогда раньше не видела такого выражения в глазах Кельвина — сейчас в них светилось злобное торжество, победа, отравленная ненавистью.

— Радуйся, Атайя, — пробормотал король, недобро улыбнувшись. — Благодаря твоей жертве лорнгельды расцветут!

Принцесса жалко кивнула. Последовать за ним сейчас так нелегко, но ей не раз приходилось бороться с трудностями. Остальные поймут. Такова цена, которую она должна заплатить за то, что сделала с ним. А если все это принесет благо Кайту, разве может она быть столь эгоистичной, чтобы отказаться? Атайя вложила тонкие пальцы в руку короля. Призрачная плоть холодна — никаких вен, никаких отметин. Медленно Кельвин повел ее к границе покровов, сердце принцессы сжалось от ужаса и отчаянно забилось, словно птичка в клетке.

— Еще мгновение, Атайя, — сказал Кельвин, успокаивающие слова прозвучали на редкость пугающе. Король подвел принцессу еще ближе к порогу, за которым не было пути назад. — Еще мгновение, и все будет закончено.

 

Глава 20

Ободряя себя молитвой, Атайя внутренне приготовилась к тому, что сейчас ее сердце разорвется в жертвенном порыве в момент, когда она переступит границы арены и окажется в мире отца.

Неожиданно в тот самый миг, когда она уже приготовилась пересечь границу, сильная рука дернула принцессу назад — теплая рука живого человека, столь непохожая на безжизненную плоть призрака. Та же рука принялась хлестать Атайю по лицу, приводя в чувство.

— Атайя, очнись! Это обман, черт побери, это всего лишь обман!

Смутное розовое пятно медленно обрело очертания лица. Моргая, принцесса глупо уставилась на него.

— Дарэк? — Мгновенное замешательство, и Атайя, угадав намерения брата, вырвалась из его рук. — Не пытайся остановить меня. Я должна. Пожалуйста… так будет лучше для всех. — Принцесса взглянула на призрак Кельвина, на глазах мерцающий и гаснущий, словно зарница. — Иначе он никогда не простит меня… Пожалуйста, позволь мне… он уйдет без меня…

Дарэк сильно встряхнул Атайю за плечи, выругался и опять ударил ее по лицу. Печатка оцарапала щеку принцессы, по щеке потекла струйка крови.

— Атайя, слушай меня! Сейчас ты должна выслушать меня, даже если никогда раньше не желала меня слушать! — Атайя затуманенным взглядом смотрела на брата и размышляла, до чего же он сейчас похож на отца, только не такой ужасный, как призрак, маячивший перед ней. — Ты не виновата в том, что случилось с отцом. Слышишь меня? Это несчастный случай. Ужасный, непостижимый несчастный случай! Ты ничего не могла сделать — сила твоя была слишком велика, и ты не знала, как управлять ею! — Слова взорвались в мозгу, словно нарыв, неся выздоровление. — Тайлер пытался объяснить мне, что ты всего лишь защищала себя, но я не хотел слушать его. Я был так самоуверен… даже когда узнал, что отец сошел с ума, я был так дьявольски самоуверен. Я никогда не допускал и тени сомнения в том, что ты виновна!

Атайя ошеломленно уставилась на брата. Нет, неправда, Дарэк никогда бы не сказал такое…

— Пусть он уходит, Атайя, — умолял Дарэк. — Перестань делать из него идола — не позволяй воспоминаниям захватить власть над твоей душой. Отец был отличным человеком, но он не был Богом. Он никогда не принимал тебя такой, как ты есть, — всегда хотел видеть тебя такой, какой ты никогда не была.

— Но то, что я сделала…

— Нет, Атайя! — заявил Дарэк непреклонно. Лицо короля находилось на расстоянии дюйма от лица принцессы, дыхание обжигало ее щеки. — В том, что случилось с Кельвином, виноват он сам!

Наваждение Мудреца разбилось, призрак Кельвина растворился и пропал — исчезло поддерживающее его основание. Чувство реальности вернулось к Атайе с головокружительной быстротой и болезненной интенсивностью, словно магическая сила хлынула после снятия печати. У принцессы даже не было времени поблагодарить Дарэка, сказать ему, какой бесценный подарок он преподнес ей. Принцесса посмотрела на брата, затем на границу покровов и внезапно осознала — видимо, сам Дарэк этого еще не понял, — в каком ужасном положении он оказался.

А может быть, он знает, — подумала принцесса, — и готов заплатить эту цену.

Мудрец, у которого только что украли победу, с ненавистью глядел на короля с выражением падшего ангела, изгнанного из рая.

— Глупец! — прорычал он. — Разве я не говорил тебе, что пересекать границы покровов опасно?

Мудрец поднял правую руку, словно в жесте благословения.

— Больше тебе не удастся мне помешать.

Не считаясь с королевским достоинством Дарэка, Атайя грубо отпихнула брата.

— Беги, Дарэк, прочь отсюда!

Убедившись, что Атайя освободилась от пут заклинания, Дарэк подался назад — до спасительной границы всего несколько ярдов. Он успел сделать лишь шаг и согнулся, словно получил удар лошадиным копытом, затем обхватил живот, хватая ртом воздух.

— Intus sanguinet! — вновь произнес Мудрец, и когда Дарэк открыл рот, чтобы закричать, Атайя увидела, что он полон крови, зубы и язык окрасились алым.

— Нет! Это не его сражение! Оставь его!

В голосе Мудреца не было сострадания, губы едва шевелились, когда он ответил ей.

— Все равно он уже мертв. Он знал это еще тогда, когда пересекал границу.

Живот Дарэка вывернулся наружу, ужасная кровавая масса вывалилась на булыжную мостовую к ногам короля. Несмотря на ужас, раздиравший ее внутренности, принцесса бросилась к брату. Мудрецу представилась прекрасная возможность нанести принцессе последний удар, пусть и не в честном бою. Однако, как ни странно, он не воспользовался ею, явно получая удовольствие от созерцания страданий своего врага. Атайя попыталась вытолкнуть Дарэка из пределов круга, но нанесенный королю удар был слишком силен. Дарэк в муках катался по мостовой, не в силах подняться. Лицо приобрело ужасный серый оттенок, его рвало кровью — королевской кровью! — которая крохотными ручейками струилась по булыжникам.

— Дарэк, почему? — молила Атайя, сжимая плечи брата и стараясь унять конвульсии, сотрясавшие его тело. — Это же моя битва. Зачем ты вмешался?

Король отрывисто и коротко пробормотал.

— Я должен был. Я не думал… я просто не мог. — Тело содрогнулось в новом приступе боли. — Я не мог допустить, чтобы ты проиграла таким образом. Только не так.

Атайя опустилась на колени, пытаясь исцелить его раны. Но легчайшее прощупывание сказало ей, что повреждения, нанесенные заклинанием Мудреца, неисцелимы — словно удар меча пронзил все его органы, и теперь жизнь по капле вытекала из тела Дарэка.

Боже, нет… только не он. Только не сейчас, когда мы только что стали друзьями.

— Дарэк? Ты слышишь меня?

Король всегда славился тем, что хорошо переносил физическую боль. Однажды, еще ребенком, Дарэк вывихнул руку, упав с лошади, и стоически воздерживался от крика, пока врач с тошнотворным хрустом вправлял ему конечность. Кельвин так гордился мужеством сына, что даже не стал бранить его за то, что Дарэк забыл подтянуть подпругу, прежде чем пустить лошадь в бешеный галоп.

И сейчас Дарэк еще храбрился, но эту битву он безнадежно проигрывал. Король беспомощно шевелил руками, мучительно хрипя от усилий.

— Атайя, сделай что-нибудь… — На губах пузырилась кровавая пена. — Скажи Сесил… — Дарэк захлебнулся кровью, хлеставшей из горла. Другой кровавый ручеек испачкал королевскую тунику и юбку Атайи. — Скажи Сесил и детям, что я любил их.

Первый раз в жизни Дарэк так открыто выражал свои чувства. Атайя поняла, что брат знает — смерть близка.

Последним усилием король стянул тяжелый золотой перстень с пальца и вложил его в ладонь Атайи. Перстень стал скользким от крови, но принцесса, охваченная благоговением, даже не подумала стереть ее.

— Возьми его. Только ты сможешь привести Кайт к миру. Я думаю… теперь… ты единственная, кто сможет…

Король странно посмотрел на Атайю, внезапно осознав, что из всех людей на свете меньше всего он ожидал увидеть у своего смертного одра именно ее. Затем, успокоенный тем, что оставляет свои земные заботы в надежных руках, Дарэк смежил веки. Последний вздох — и тело короля безжизненно опустилось на мостовую.

Атайя провела рукой по редкой бороде, тронутой сединой. Рукавом платья нежно стерла кровь с губ.

Прощай, Дарэк.

Осторожно обходя кровавые лужи, чтобы не запачкать свои прекрасные белые туфли, приблизился Мудрец.

— Он был всего лишь человеком, — промолвил Брандегарт, словно это оправдывало то, что он сделал. — Слишком мало для настоящего короля.

Атайя вытерла глаза липкими от крови руками, оставляя красные полосы на щеках, затем медленно подняла лицо, встретившись глазами с убийцей брата.

— У тебя нет даже этого, Брандегарт. Ты даже не человек и тем более не король, если способен напасть на своего врага, даже не дав ему возможности защититься.

Мудрец равнодушно пожал плечами:

— А скольких колдунов уничтожил он и его Трибунал?

Это не дает тебе права поступать таким образом! Атайе хотелось закричать на него, но она прекрасно понимала, что Мудрец едва ли снизойдет к ее крикам. Волна скорби грозила затопить принцессу, однако пульсирующие покровы напоминали Атайе, что сейчас не время плакать — не здесь и не сейчас. Иначе Мудрец воспользуется ее слабостью, чтобы нанести смертельный удар.

Нельзя просто выплеснуть свой гнев — со временем принцессе еще предстоит почувствовать сожаление о том, что могло бы вырасти из их с Дарэком дружбы. Эмоции требовали выхода, словно заклинания, слишком долго скованные печатью. Держать их внутри было равносильно безумию, и Атайя чувствовала, что взорвется, если не позволит грубой силе, рвущейся наружу, освободиться.

И освобождение пришло. Как ни странно, но пришло оно из того источника, откуда Атайя меньше всего ждала помощи.

— Итак, Атайя, не пора ли нам завершать…

Мудрец запнулся на полуслове, когда архиепископ Люкин, все еще облаченный в торжественную красно-белую коронационную ризу, уверенно направился к нему сквозь покровы. Взгляд Люкина коротко скользнул по телу Дарэка, прежде чем архиепископ окатил Атайю волной своего гнева — подобной злобы Атайе не доводилось видеть в глазах Люкина со времен суда по обвинению в ереси, когда он приговорил принцессу к смерти. В руках архиепископ держал ящик — очень знакомый ящик, подумала Атайя. Кажется, она уже видела его…

— О Боже…

Атайя инстинктивно отпрянула к границе круга, но ледяной обруч, сжавший сердце, грубо напомнил принцессе, как прочно она связана с покровами.

Слишком часто удавалось тебе ускользать от меня, — читала Атайя в глазах Люкина, горящих неподдельной ненавистью. — Сегодня тебе не удастся сбежать. Ты попала в ловушку собственного колдовства.

Поставив ящик на землю, архиепископ низко поклонился Мудрецу.

— Король Дарэк умер, — произнес Люкин, скрывая свои чувства под маской покорности. — Да здравствует Брандегарт, король Кайта и правитель острова Саре!

Не подозревая о том, что находится в ящике, Мудрец испустил цветистое сарское проклятие, раздосадованный еще одной задержкой.

— Поди прочь! — проревел он, замахав руками на Люкина, ужасный в своем величественном гневе. — Мы еще не закончили!

— Конечно, но скоро это случится, — отвечал Люкин с легкой досадой. — Очень скоро.

Чувствуя невольное уважение к его способности притворяться, принцесса в немом изумлении глядела на архиепископа. Неудивительно, что Люкин так быстро согласился принять участие в коронации! Заменив корону Кайта на смертоносный корбаловый венец Фалтила, похищенный из лесного лагеря, теперь Люкин был абсолютно уверен в смерти Мудреца, а также и всех колдунов, пришедших на церемонию. Таким образом, триумф Мудреца обратился бы триумфом архиепископа. Люкин стал бы спасителем Кайта — первым среди слуг Господа, избавившим королевство от губительного влияния колдовства на годы вперед. Без Мудреца и Атайи лорнгельды вновь оказались бы разрозненными и уязвимыми и в конце концов стали бы легкой добычей Трибунала. Вновь, как во времена Фалтила, Кайт больше не тревожили бы колдуны.

— Я принес корону, ваша светлость, — промурлыкал архиепископ, молитвенно сложив руки. — Вот она, позвольте показать.

Мудреца взбесило то, что архиепископ никак не уходит, но случайный взгляд, брошенный на Атайю, подсказал ему, что здесь что-то не так, и Брандегарт подозрительно уставился на ящик.

Когда Люкин опустился на колени и стал развязывать кожаные ремни, Атайя страстно, как никогда в жизни, взмолилась, чтобы Джейрен тоже опознал ящик и бросился от опасности со всех ног. Затем с холодным самообладанием — следствием готовности принять неизбежное — Атайя приготовилась использовать единственный оставшийся шанс.

Легкая озабоченность нарушала уверенность принцессы в себе. Прошлой ночью тебе едва удалось зажечь с помощью одного-единственного корбала ведьмин огонь. Как же ты собираешься применить гораздо более сильное заклинание, используя силу дюжины камней? — однако сомнения быстро улетучились. Атайя слишком сосредоточилась на своей цели, слишком была захвачена водоворотом чувств и слишком нацелена на предстоящий поединок — последний труд своей жизни. Несомненно, ей суждено погибнуть. Если даже один кристалл способен высосать жизненную силу принцессы и к тому же ей не удастся вовремя остановиться, корона Фалтила заберет ее жизнь в мгновение ока. Атайе остается только молиться, чтобы не утратить концентрацию до того, как дело будет сделано. А затем… впрочем, какое это имеет значение? Погибель Мудреца все оправдает.

Великая магическая сила требует великой цены.

Одной из первых истин, которым обучил ее мастер Хедрик, была именно эта, и Атайя с юности хорошо усвоила ее.

Если такова цена за будущее Кайта, то я готова заплатить ее, чтобы никому больше не пришлось жертвовать собой.

В это решающее мгновение все страхи принцессы улетучились. Жизненная сила наполнила ее плоть — не рассеянная энергия, а направленная к одной цели и потому удвоившаяся. Принцесса расслабилась и мысленно потянулась к корбалам, чтобы остановить болевую атаку до тех пор, пока она сможет соединиться с силой короны и направить ее ужасающую мощь к сердцу корбала, а затем — прямо на Мудреца. Своего рода амулет Совета, подумала принцесса, — смертельное оружие, ждавшее своего дня, чтобы сегодня уничтожить их обоих.

Атайя почти улыбалась, когда архиепископ открывал последний замок. Люкин ожидал, что это станет его победой, но на самом деле, если повезет, победа останется за Атайей. И получит помощь, откуда не ждет. Так сказано в Дамероновом пророчестве. И это трижды верно!

Люкин открыл ящик и заглянул внутрь.

Мне тебя не хватает, Джейрен, — пришла неожиданная мысль. — Но я подожду тебя. Допиши за меня последнюю главу, кажется, кроме тебя, это некому сделать.

В ожидании нападения врага Атайя выставила мысленный щит. С ужасающим спокойствием принцесса смотрела, как архиепископ достает бесценную корону, фиолетовые грани нежно мерцали рассеянным светом внутри покровов. Вне яркого света корбалы утратили часть силы, и в голове Атайи промелькнула праздная мысль о том, как благодарна она Кейлу за то, что несколько месяцев назад он выковырял несколько больших камней из ободка короны. Однако, несмотря на это, корона представляла собой оружие устрашающей силы — одно неверное движение, секундная потеря концентрации, и корона убьет Атайю на месте. Принцесса знала, что так или иначе это случится, но надеялась, что сумеет захватить с собой и своего врага.

Атайя ждала, что услышит пронзительные вопли Мудреца, но и его корбалы не захватили врасплох. Выражение лица Атайи подсказало Брандегарту, что Люкин что-то задумал, а чего следует опасаться колдуну, как не корбалов? Мудрец был готов к удару, хотя окружавшие арену колдуны повалились навзничь сразу же, как только ощутили влияние камней. Только Атайя и Мудрец отчаянно противостояли корбалам, прекрасно понимая, как хрупки их щиты, и сознавая, что смерть и безумие находятся всего в шаге.

— Что с вами, ваша светлость? Ваше высочество? — издевался Люкин, приблизившись. — Неужели вы не находите ее прекрасной?

Каждый из кристаллов вопил своим особенным голосом, в целом корона издавала гул, оглушающий своим диссонансом. Как ни странно, подобный грохот был на руку принцессе. Выбрав в общем хоре один голос, Атайя направила всю свою энергию к самому большому камню, расположенному внизу ободка короны. Звучание прочих камней утонуло в смутном гуле. Несмотря на то что оставшиеся корбалы обрушивали на нее лавину криков, вопя о боли, принцесса просто отказывалась воспринимать их послания, открываясь только выбранному ей кристаллу.

Боль, боль, боль! — вопил корбал. — Беги! — приказывал он.

Ни за что, — отвечала Атайя, пытаясь противопоставить воплям кристалла собственные мысленные уговоры. — Боль, о которой ты кричишь, не более чем трюк, предназначенный для того, чтобы я не могла воспользоваться твоей силой, чтобы я не сошла с ума и осталась жива. Благодарю тебя за предупреждение, но больше я не нуждаюсь в нем. Я отдаю себе отчет в том, что делаю.

— Мне говорили, что вы нашли способ противостоять корбалам, — произнес Люкин, поочередно бросая взгляды на Атайю с Мудрецом. — Но стольким сразу? И так долго? Сегодня я свободен… могу и подождать.

Рядом с принцессой дрожащий и взмокший от усилий Мудрец едва держался на ногах. Он походил на человека, пытающегося с помощью грубой силы удержать подъемный мост, человека, который понимает, что когда-нибудь мост непременно рухнет и погребет его под обломками, если раньше не наступит избавление. Атайя ощущала не меньшее напряжение, но вдохновленная поставленной целью и понимая, что ей нечего терять, принцесса добилась такой степени концентрации, которой ей никогда еще не удавалось достичь, даже когда она боролась с разрушительными последствиями заклинания блокировки. Устойчивость Атайи была сродни закаленной стали, мысли о возможном поражении уже не могли сломить ее решимость. Принцесса обрела уверенность в себе, которой лишилась в ту самую ночь, когда бежала из Делфархама, преследуемая тенью казненного Тайлера и обещая себе, что сделает все от нее зависящее, чтобы изменить мир, в котором Тайлера постигла такая судьба.

Затем Атайя сфокусировала силу, словно кинжальное лезвие, и проникла в сердце корбала. И в этом месте, где царила абсолютная тишина, ее ощущения изменились — принцесса вступила с кристаллом в магическую связь, внезапно ей открылось головокружительное переплетение троп, по которым она могла направить любое заклинание.

Атайя смотрела на Мудреца, продолжая механически повторять защитные заклинания. Вдруг принцесса поняла, что знает, как победить его. Все так просто — самый большой изъян в обороне Мудреца состоял в том, что он не признавал в себе никаких изъянов. Никто на земле не смог бы убедить Брандегарта в том, что он способен ошибаться.

А поверит ли он, — подумала принцесса, — созданию небесному?

Магическая сила встрепенулась внутри нее, посылая сигналы корбалу и стремясь соединиться с ним. Атайя протянула руки, словно желая обнять ветер и взлететь в небеса подобно орлу.

— Figuram visionibus praesta!

Одним великолепным рывком вся ее сила адепта рванулась к корбалу, опутывая его вдоль и поперек, пока не потекла, словно река, сквозь бесценные камни, увеличиваясь с каждой пройденной тропой и гранью и сверкая, словно иней под солнцем. Заклинание расходилось сотнями троп, словно эхо отражалось от стен пещеры, никогда не умолкая, продолжая вновь и вновь рождать новые звуки. От бушующей внутри нее энергии корона Фалтила начала светиться. Камни меняли цвет от темно-синего до жемчужно-белого, в то время как вся корона пульсировала внутренним светом. Словно ручейки крови Дарэка, заполняющие собой каждую ямку и щербинку на мостовой, где он лежал, сила Атайя проникала в каждую щель корбалов, заставляя их отдавать всю свою мощь.

Когда Мудрец поднял к ней лицо, то схватился за сердце и отшатнулся, в зеленых глазах застыло благоговейное выражение. Брандегарт больше не видел Атайю Трелэйн, он смотрел на призрак, который она создала и заставила Мудреца поверить в его реальность. Да и как не поверить, если видение это было извлечено из его собственных фантастических снов? Однако то была не просто великолепная иллюзия, созданная при помощи обращенной к разуму магии. Как некогда Атайя создала из огненных спиралей змей, набросившихся на нанятого Люкином убийцу, сегодня она вдохнула жизнь в созданный разумом Мудреца образ.

Окружающий мир сжался вокруг нее. Атайя стала выше в два, даже в три раза, черные косы обратились в сияющие, словно под лунным светом, золотые локоны, разорванная юбка превратилась в снежно-белое одеяние с пышными рукавами, подпоясанное звездным поясом. Голову венчала корона, сверкая под солнцем. Кожа светилась словно фарфоровая, как будто в жилах призрака текла не кровь, а огонь. И в довершение всего за спиной чудесного создания выросли огромные крылья, легчайшие, как кружево, которые распростерлись, насколько позволяли границы покровов. Крылья качнулись, внушающий благоговение порыв ветра взъерошил волосы и одежду Мудреца, наполнив воздух ароматом роз.

— Crede omnino, — скомандовала принцесса, глядя сверху вниз на уменьшившегося в размерах Мудреца. — Crede omnino quae vides, quae audis.

Поверь. Поверь всему, что увидишь и услышишь.

Мудрец в ужасе почтительно упал на колени. Мозг его был так занят тем, чтобы противостоять кристаллам, что у него не осталось сил защититься от обмана. Позволь он корбалу проникнуть в мозг, его ждали бы безумие и смерть. У Мудреца не осталось сил, чтобы попытаться понять, что же все-таки находится перед ним, да и желания сомневаться в реальности божественного видения. Даже архиепископ Люкин, не являвшийся объектом магического воздействия Атайи, остолбенел при виде этого зрелища. В глазах Люкина выражалось то, что бескровные, брызжущие слюной губы не в силах были произнести. Если колдовать в присутствии божественных кристаллов невозможно… то что же это?

Мудрец поднял глаза вверх.

— К-кто… кто ты?

Перед тем как ответить, Атайя несколько мгновений молчаливо изучала Мудреца, словно пытаясь перевести убогий человеческий язык на язык небесный.

— Я — слуга Господа. Не величайший из слуг, — прибавила она, мрачно скривившись. — Никто из моего племени не смеет называть себя так.

Принцессе уже не нужно было направлять силу к центру камня — корона давала ей даже больше энергии, чем требовалось. Теперь уже корона питалась ее магической и жизненной силой, поддерживая ткань заклинания. Могла ли Атайя помешать этому? Нечего и думать о том, чтобы устоять против короны, — это абсолютно невозможно. Принцесса чувствовала, что волны силы плещутся в ее венах, целый океан бушует внутри — такой мощи человеческое тело не в состоянии противостоять. Все, что могла делать Атайя, — это пытаться поддерживать свой внушающий благоговение облик, несясь в бушующем потоке, который она не могла постичь или подчинить себе, и наслаждаться чарующим ощущением ангельской мощи.

— Почему ты пришел? — снова спросил Мудрец.

Она начал подниматься, но Атайя резким жестом велела ему оставаться коленопреклоненным. С кончиков длинных словно восковые свечи пальцев исходило легкое сияние.

— Я пришел, чтобы напомнить тебе о твоем месте. Ты осмеливаешься требовать то, что тебе не принадлежит. Ты недостоин быть королем! — Атайя гневно встряхнула головой, копна золотых волос медленно, словно под водой, рассыпалась по плечам. — Твое высокомерие оскорбляет Того, кто создал тебя!

Мудрец отпрянул, словно его ударили.

— Нет, нет… ты не понимаешь! Это моя судьба. Дамерон…

— Предсказал наступление века великого короля-колдуна. Более ничего. Он не назвал твоего имени, хотя ты ведешь себя так, словно именно тебя Дамерон упомянул в своем пророчестве. — Атайя свирепо уставилась на Мудреца свинцово-серыми глазами. — Почему ты так уверен в своей ценности?

— Я…

Мудрец содрогнулся. В отличие от Атайи он все еще продолжал вести неравную битву с короной. Однако хотя Брандегарт все еще мог защитить себя от боли, его устойчивость быстро слабела. Тонкие лезвия боли просачивались сквозь его защиту и отравляли разум. Глаза Брандегарта стали стеклянными. Чем дольше Мудрец пытался противостоять корбалам, тем сильнее они впивались в его разум, и он все прочнее увязал в сетях Атайи.

— Crede omnino. Поверь в то, что видишь…

— Я хотел только установить здесь Его Царствие, — проговорил Мудрец, молитвенно протянув ладони кверху.

— Ты жаждал только осуществления собственных эгоистических желаний. Он никогда не желал, чтобы Его дети использовали свои дары для подавления других.

Мудрец сжал кулаки.

— Нет, не может быть! Ты лжешь!

— Лгу? Какая наглость! — прокричала Атайя, с устрашающей силой забив крыльями. — Я не могу лгать. Это противно моей природе. — Принцесса придвинулась к Мудрецу ближе, с каждым шагом распространяя вокруг себя сияние. — Ты осмелился открывать Его замыслы о том, кому суждено стать лорнгельдом, до установленного срока. А теперь ты пытаешься играть волей моего Господина и разбрасывать зерна магической силы там, где пожелаешь, а не там, где Он задумал их бросить. Ты считаешь себя Богом? Или вообразил, что ты Ему ровня? Его суд будет суров, — предупредила Атайя, сузив глаза, — если только тебе не удастся доказать, что ты действительно чего-то стоишь.

— Доказать?.. Но разве я уже… — Мудрец упрямо тряхнул головой, не желая признать, что мог ошибаться. — Нет, нет… Я не мог так ошибиться. Позволь мне увидеть Его. Позволь мне…

— Его? — Призрачное тело Атайи заколыхалось от сдерживаемого смеха. — Никому из людей не суждено увидеть Его, пока жизнь их не подойдет к концу и они не предстанут перед Его судом. До тех пор довольствуйся разговором со мной.

Мудрец нахмурился — ему явно не понравился ответ.

— Чего ты хочешь от меня?

Атайя боролась с растущим изнеможением — заклинание все интенсивнее выкачивало из нее жизненную силу. Конечности напряглись, словно тетива лука, сердце бешено стучало. Колени начали дрожать, угрожая подогнуться. Принцессе требовалось всего несколько минут… совсем немного, чтобы окончательно подчинить Мудреца своей воле.

— Я предоставляю тебе возможность доказать, что ты действительно достоин Его милости, как ты утверждаешь. — Атайя медленно показала пальцем на сверкающую корону в трясущихся руках Люкина. — Это настоящие божественные кристаллы, все как один, маленький правитель острова Саре, тут архиепископ прав. Однако мой Господин открыл тебе не все их секреты, только он знает, в чем состоит их секрет.

— Тогда и я смогу узнать это. — Губы Мудреца упрямо сжались. — Что я должен делать?

— Соединись с ними, — просто промолвила Атайя. — Там, в самом центре боли, есть мирный оазис. Ты думаешь, что кристалл — враг. На самом деле корбал — твой скрытый союзник. Это источник громадной силы — гораздо более мощной, чем все, что ты знал раньше, и несравнимо превосходящей ту силу, которую дал тебе ничтожный трюк с запечатывающим заклинанием. — Как принцесса и рассчитывала, глаза Мудреца жадно загорелись, когда она продолжила: — Если ты сможешь отыскать ключ к этой силе, я уступлю тебе и окажу тебе почести, которых ты ждешь. Ты станешь королем Кайта и самым могущественным колдуном на свете. И я благословлю все твои дела.

— Но корбалы… ведь они же мертвы. Они несут в себе агонию и безумие…

Атайя изящно пожала плечами.

— Так же как и мекан, — напомнила она Мудрецу. — И все-таки, когда наступил мекан, тебе удалось выжить. Пришло время для другого испытания. — Глаза Атайи смотрели слегка насмешливо. — Хватит у тебя смелости принять вызов? Или ты откажешься?

Принцесса ждала, пока Мудрец обдумывал ответ. Мозг Брандегарта находился в таком состоянии, что Атайя сомневалась в его способности разгадать тайну корбалов. Корона давила на него с ужасающей силой. Пройдет еще немного времени, и защита Мудреца рухнет. Скоро Брандегарт готов будет умереть, лишь бы не испытывать невыносимую боль. Это избавит принцессу от ужасной необходимости самой лишить его жизни.

А что, если он догадается? Вдруг Мудрец обнаружит, в чем заключается тайна корбала, как поняла это когда-то Атайя? Брандегарт ухватится за эту возможность, словно жадный ребенок, вырывающий из рук взрослых сладости, и направит свою силу адепта по тропам корбала, управляя огромной магической силой, которая в конце концов приведет его к самоубийству. Что ж, в любом случае он умрет. Атайя надеялась только, что доживет до этого и увидит завершение своих трудов.

— Ты так страстно желаешь заполучить корону, — сказала принцесса, видя, что Мудрец медлит с ответом, — вот она, перед тобой. Возьми ее. Но прими вместе с ней и все остальное. Корона — не только символ власти и могущества, она требует ответственности и готовности рисковать… и даже отдать жизнь, если потребуется, — прибавила Атайя, бросив многозначительный взгляд на безжизненное тело Дарэка. — Если ты не готов принять все это — ты недостоин короны.

Однако Мудрец больше не слушал ее с почтением. Благоговение сменилось подозрительностью. Мудрец поднялся на ноги и дерзко погрозил принцессе пальцем.

— Нет! Я не приму твой вызов. Все это обман, слышишь? Обман! Ты говоришь, что в короне заключена сила, на самом же деле ты просто хочешь ослабить мою защиту и, словно слепого, привести к собственной смерти! Ты ревнуешь меня! Просто ревнуешь! Именно мне суждено сидеть по правую руку Господа, поэтому ты пришел сюда, чтобы обманом заставить меня отказаться от величайшего успеха моей жизни, которая станет величайшей победой Господа на этой земле!

Атайя отпрянула, величественные крылья вздрогнули в искреннем изумлении.

Да уж, действительно, ваша светлость, вашу гордость и тщеславие просто не с чем сравнить. Даже если бы сам Господь отверг вас, вы все равно скулили бы, словно испорченный ребенок, требуя доказательств.

Корона между тем продолжала сиять, как полная луна, в руках архиепископа. Люкин только сейчас смог собрать свои разрозненные мысли и осознать, что происходит: его бесценное оружие, предназначенное для убийства, стало причиной этого пышного зрелища и средоточием силы Атайи. Словно корона несла в себе источник заразы, Люкин быстро уронил ее в ящик и захлопнул его, оставляя бесценный предмет в темноте.

Атайя испытала потрясение, словно от тела отделили конечность. Опьянение силой, хлынувшей по венам, ушло в один миг, оставив тело пустым, словно шелуха. Резкий переход из одного состояния в другое заставил принцессу онеметь словно парализованную, как будто ритмические любовные движения внезапно обернулись смертельными конвульсиями. Без поддержки короны прекрасное создание принцессы взорвалось резким и ослепляющим светом и разлетелось на мелкие кусочки, словно витражное стекло. Эта маленькая смерть снова вернула Атайе ее человеческий облик. Крылья опали, словно осенние листья, плоть потеряла светящийся блеск, одеяние вновь обернулось простым шерстяным платьем, а волосы стали черными.

Иллюзия разбилась, но Мудрец этого не понял — мозг его повредился под воздействием магии Атайи и корбалов.

— Ну что, теперь ты испугался меня? — взвизгнул он, не обращая внимания на изменившийся облик Атайи и вертясь, словно сумасшедший, в поисках исчезнувшего архангела. — Ты ушел, чтобы продолжать излагать Господу свои лживые домыслы обо мне? — Брандегарт потряс кулаком, угрожая небесам, проклиная их и все, что они несли в себе. — Все вы замышляете против меня! Я буду говорить с Ним без вашей помощи. Мне не нужны посредники. Он сам узнает меня!

Схватив ящик за кожаный ремень, Люкин попытался выскочить за пределы арены, однако Мудрец схватил его и с дьявольской силой дернул обратно.

— Отдай мне корону! Я увижу Его… и корона станет моим даром Ему. А если кристаллы и вправду содержат некую тайну, то Он расскажет ее мне!

Лицо Люкина побелело как мел, губы некоторое время конвульсивно дергались, прежде чем архиепископ смог вымолвить несколько слов.

— Увидеть Его? Дар? Что вы…

— Отдай ее мне!

Мудрец сжал один из кожаных ремней и выдернул ящик из рук архиепископа.

— Нет! Корона бесценна! Это единственная надежда Кайта в борьбе против…

Не обращая внимания на протесты Люкина, Мудрец задрал голову к небесам и прокричал словно герольд, оповещая о своем прибытии.

— HINC LIBERA ME!

Однако архиепископ не собирался так легко отдавать свою добычу — он ухватился за ящик, и его тело соприкоснулось с телом Мудреца как раз в то мгновение, когда Брандегарт произнес заклинание. Тела обоих замерцали, теряя свои очертания, словно утренний туман. Транслокация, — изумленно выдохнула Атайя. На сей раз Мудрец намеревался не просто проскочить место между мирами, которое считал Раем. Сейчас он прямиком направлялся туда — в место, откуда никто еще не возвращался.

Мудрец был слишком истерзан противостоянием короне, поэтому заклинание вышло очень слабым. Снова и снова он и Люкин то появлялись, то исчезали, словно луна, выползающая из-за облака, чтобы затем вновь скрыться за ним. Лицо архиепископа исказил безумный ужас, тогда как в глазах Мудреца сияли безрассудные надежды — Брандегарт был уверен в том, что впереди его ждет награда и оправдание.

После нескольких секунд неопределенности Мудрец и его пленник окончательно исчезли из виду, и где-то очень близко Атайя услышала эхо от вопля Люкина, словно из полузабытого ночного кошмара. Очевидно, архиепископа терзала непрерывная боль — боль, которую раньше Люкин не стеснялся причинять пленникам Трибунала. Вопль перешел в мучительный визг, когда плоть архиепископа стала разваливаться на куски, оставляя только душу, если, подумала Атайя, у Люкина имелась душа. Суждено ли ей остаться там, спросила себя Атайя. Или душа архиепископа будет заброшена в место, где нет прощения, в место, которое предназначено для тех, кто совершал великое зло на этой земле?

Затем принцесса услышала голос Мудреца, звучавший гораздо тише, чем голос Люкина, но с той же мукой. Но и этот голос наконец умолк на пределе, который могло выдержать человеческое существо. Молчание повисло над ареной. Что бы ни происходило здесь раньше, сейчас все закончилось. Теперь покровы поддерживало биение одного-единственного сердца.

Лишь только Мудрец пропал для этого мира, Кровавые Покровы начали растворяться, плавясь, словно воск под летним солнцем, и оставляя после себя белые лужицы. Сквозь темень в глазах Атайя увидела неясные очертания сотен тел, лежащих на мостовой, некоторые все еще бились в предсмертных судорогах. Принцесса узнала Курика, невидящим взглядом уставившегося в небеса. Рядом с ним кто-то стоял — неужели Николас? — глядя на нее с напряженным ожиданием. Город погрузился в хаос, вокруг свирепствовали пожары — дело рук тех колдунов, кому корона не даровала мгновенную смерть.

Принцесса упала на колено — израненная окровавленная женщина в разодранной юбке. Сердце билось еле-еле — так медленно по сравнению с тем, как оно билось совсем недавно, подумала Атайя.

Хотя принцесса понимала, что над ней сияет солнце, она видела неясно, словно в сумерках. Тело разваливалось на куски от напряжения, похожего на утомление после транслокации, только умноженное в сотни раз, готовясь погрузиться в бесконечный сон. Атайя не чувствовала боли — лишь мягкое сползание в никуда, словно она замерзала от холода. Принцесса была уже так далеко, что даже не боялась теней, обступивших ее со всех сторон. Устала… как же она устала. Атайя чувствовала себя так, словно ее, с головы до ног одетую в шерсть, бросили в тепловатую воду. Ткань намокала и медленно тащила ее вниз, в холодные и мрачные глубины.

Я исполнила свой долг, как и обещала. Пожалуйста, — умоляла она ту силу, что управляла судьбами людей. — Пожалуйста, пускай все закончится.

Оставалось сказать одну вещь, еще одну вещь, прежде чем она сможет отдохнуть. И так как покровы растворились, те, кто оставался вокруг, могли теперь услышать слова победителя.

— Я Мудрец острова Саре, — произнесла Атайя громко, хотя, когда услышала собственный слабый голос, ее уверенность в себе тут же улетучилась. — Но я не прошу никого из вас следовать за мной. Я навеки упраздняю этот титул — миссия Мудреца завершена. — Атайя вздохнула… Боже, как тяжело. — Новый король Кайта — Мэйлен Трелэйн, сын моего покойного брата.

Король-колдун, хотя никто, кроме Джейрена, еще не знает об этом.

Затем мир бешено закружился вокруг нее, и принцесса рухнула на еще не остывшее тело Дарэка. Вначале Атайя слышала топот ног, чувствовала тепло рук на лице, но вскоре сознание покинуло ее, магическая сила оставила принцессу, смешавшись с кровью брата на булыжниках мостовой.

 

Глава 21

— Разве дата похорон еще не установлена? — спросил Джейрен, осторожно нарушая молчание.

С мягким скрипом петель Николас открыл ставни, впуская бархатные солнечные лучи.

— Нет, — ответил он усталым голосом, совершенно не гармонирующим с ярким утренним светом. — Но и ждать больше мы не можем. Твое заклинание сохраняет тело неповрежденным, однако… — Принц содрогнулся, словно маленькая пушистая тварь коснулась его ботинок. — По-моему, в этом есть что-то жуткое — держать его в таком состоянии. А сейчас, когда Сесил и дети приехали, у нас и вовсе нет причин для задержки. Что касается Атайи… — Николас сокрушенно вздохнул. — Конечно, ей хотелось бы присутствовать на похоронах, но кто знает, когда она будет готова к этому?

Звук ее имени, а также утренняя прохлада, проникшая под одеяло, постепенно пробудили Атайю ото сна. Принцесса открыла глаза, почти уверенная, что увидит вокруг себя облака, звезды и разнообразные крылатые создания, однако окружающая действительность выглядела совсем не так величественно. Перед Атайей находилась ее спальня в Делфархаме со старыми синими покрывалами и ветхой мебелью. Дневник лежал открытый рядом с кроватью, светло-желтые страницы заполнены изящным почерком Джейрена. Несмолкающий шум голосов раздавался из соседней гостиной.

Принцесса едва шевельнулась, но шорох простынь тут же привлек внимание Джейрена и Николаса, словно дерганье лески рыбаков. Атайя посмотрела в сторону, как будто ожидая увидеть Дарэка, и горло перехватило — она вспомнила, при каких обстоятельствах в последний раз видела старшего брата. Если Дарэк все еще в Делфархаме, то сейчас он должен лежать в пышном гробу, ожидая захоронения в склепе собора Святого Адриэля.

— Доброе утро, — выдохнула Атайя, обращаясь к Джейрену. Голос упрямо отказывался подчиняться.

Слишком сонная, чтобы поднять руки, она ответила на его объятие довольным вздохом. Затем обернулась к Николасу и улыбнулась. Впервые за несколько месяцев принцесса глядела в глаза брата, в которых не было и следа заклинания Мудреца. Николас жив и здоров, кровь его очистилась от яда.

— Николас… ты вернулся.

Брат сжал руки Атайи.

— Ты тоже. — Однако в тоне принца слышалось, что он не слишком уверен в последнем. Николас внимательно смотрел в глаза сестры, словно встревоженный доктор. — Ну что, решила остаться с нами?

— Что? Куда это я собиралась?

Еще мгновение Николас внимательно изучал Атайю, затем с надеждой взглянул на Джейрена.

— Похоже, наконец-то она освободилась от наваждения. Глаза уже не такие мутные, как вчера.

— Ты прав. И речь не такая бессвязная…

— Не будете ли вы оба так любезны перестать обсуждать меня, словно я нахожусь в соседней комнате? — возмутилась Атайя, подняв глаза к парчовому балдахину. — В следующий раз вы начнете произносить слова по буквам, словно я малолетний ребенок.

Николас приподнял каштановую бровь:

— Да, следует признать, это точно она.

С помощью Джейрена Атайя приподнялась на подушках и вдохнула терпкий соленый воздух, наслаждаясь не только простой роскошью жизни, но и тем, что ей повезло проснуться столь прекрасным утром. Солнечные лучи окрасили камыш, лежащий на полу, в цвета полированной бронзы, море было спокойным, волны нежно шептали, что все будет хорошо. Долгожданный мир, наконец-то пришедший в Кайт, был сполна оплачен ее магией и кровью Дарэка.

Джейрен положил руку на лоб Атайи, чтобы удостовериться, что лихорадка прошла.

— Несколько дней подряд ты то приходила в себя, то вновь погружалась в беспамятство, — сказал он, — и вот наконец-то нашла в себе достаточно сил, чтобы окончательно проснуться. Это определенно не та болезнь, которая поразила тебя, когда мы с Тоней освободили тебя от печати. Однако до известной степени нынче было еще хуже. Блокировка привела к беспамятству и лихорадке — это вполне объяснимо, и мы могли этому помочь. — Джейрен запустил пальцы в копну светлых волос. — А сейчас ты все время спала, не двигалась и только дышала. Несколько раз ты просыпалась… но это была не совсем ты. Хуже того, ты была кем-то другим.

Лицо Николаса посерьезнело.

— Ты до смерти напугала нас, Атайя. Ранальф, Мэйзон и Джейрен по очереди дежурили около тебя. Я велел, чтобы ты ни на секунду не оставалась в одиночестве. Однажды мы почти потеряли тебя, — тихо добавил он, побледнев. — Через неделю после того, как все случилось, ты перестала дышать, но Ранальф находился рядом и спас тебя — вероятно, он обучился исцеляющим заклинаниям, когда был наемником. Нам чертовски повезло.

Принц вздрогнул, прогоняя неприятные воспоминания. Внезапно Атайя похолодела и подобно брату вздрогнула.

— Постой, через неделю после… сколько же я?..

С легким вздохом принцесса схватила дневник. За обширным вступлением, содержащим детальный отчет Джейрена о том, что он видел во время Обряда Вызова — она еще успеет прочесть все это более внимательно, когда события этого дня станут не более чем рассеивающимся ночным кошмаром, — следовала серия коротких заметок, касающихся состояния принцессы, последняя из которых была датирована…

— Это ошибка, — сказала Атайя. — Поединок состоялся в середине августа. А эта заметка датирована серединой сентября.

Глаза Джейрена скользнули по странице.

— Я написал ее четыре дня назад. Ты отсутствовала очень долго.

— Целый месяц?

— Учитывая то, как быстро корона выкачивала из тебя жизненную силу, Атайя, — резонно заметил Джейрен, забирая у нее журнал, — большая удача, что ты вообще вернулась.

Возвращаясь к своим мальчишеским замашкам, Николас уселся, скрестив ноги, на полотняный валик в ногах постели с таким видом, словно они все еще были детьми.

— Я понимаю, ты расстроена, но, если это утешит тебя, вспомни, что принуждающее заклинание Мудреца отняло у меня целых восемь месяцев. От моей памяти остались какие-то кусочки и клочки, в основном ощущения, а не сами события. Первую неделю мне пришлось нелегко, но затем я обрел рассудок.

Хотя рассказ принца звучал серьезно, последние слова заставили Атайю улыбнуться.

— И это говорит тот, кто утверждал, что никогда не возьмется за ум.

— Немногие решатся произнести это вслух сегодня, когда я заправляю здесь всем. — Николас бросил сардонический взгляд на Джейрена. — Видишь? Я же говорил тебе, что с ней все в порядке. Она уже снова принялась оскорблять меня. В любом случае, — продолжил он, — я был не просто слегка смущен в тот день, когда Мудрец… скажем так, умер, а я очнулся от этого сна наяву. Я стоял в центре хаоса, совершенно не соображая, что происходит вокруг, и почему вы с Дарэком лежите на земле, а вокруг вас — нечто, напоминающее лужи из расплавленного воска. Каким-то образом в суматохе Джейрен отыскал меня и охранял от этих помешанных колдунов, пока мы уносили тебя с площади.

Николас отвел глаза, внезапно задумавшись.

— Я никогда не думал, что Дарэк… — Принц подался вперед, обхватив колени руками и недоумевая, что его умерший брат и тот Дарэк, которого он помнил совсем другим, был одним и тем же человеком. — Видимо, никто из нас не знал его достаточно хорошо.

— У вас были какие-нибудь проблемы с сарцами? — спросила Атайя, чувствуя, что сейчас она не в состоянии обсуждать этот печальный предмет.

— Нет, — сухо отвечал Джейрен, — ведь большинство из них мертвы. А выжившим недолго осталось. Когда я увидел ящик в руках Люкина, то сразу же понял, что находится внутри, и стал убеждать сарцев отойти от арены. Однако наш друг Курик решил, что это очередной трюк, и велел стражникам Мудреца оттащить меня назад — он подумал, что Люкин, как и Дарэк, сам стремится к своей смерти и решил избавить Мудреца от необходимости убивать его потом. Я кричал им, чтобы они спасали свои жизни, но они только смеялись. Они даже не позаботились наложить на себя запечатывающие заклинания.

— А ты именно так и поступил…

— У меня не было выбора. Я не мог уйти, не узнав, что случилось с тобой. Я думал, что потом мне придется совершить поездку в Кайбурн, чтобы Тоня смогла освободить меня, но она сама прибыла в замок через несколько дней. А что касается города, — продолжал Джейрен, тряхнув головой, — тебе повезло, что ты ничего не разглядела сквозь покровы. Если бы я не видел этого собственными глазами, то никогда бы не смог представить себе, на что способны сотни обезумевших колдунов. Вокруг собора все выжжено огнем — просто чудо, что сама церковь устояла. Многие колдуны просто убили себя сами, чтобы избежать мучительной боли, а те, кто не смог… что ж, те, кто не был растерзан толпой, мстящей за вторжение Мудреца, впали в безумие и сейчас находятся под замком, так что их заклинания больше не могут принести никому вреда. К счастью, Ранальф, Мэйзон и прочие находились в это время в подземельях замка, достаточно далеко от собора, и почувствовали всего лишь легкую головную боль.

Атайя задумчиво наматывала локон на палец.

— Если бы Люкин не положил корону в ящик, я тоже была бы мертва. Забавно, получается, я должна благодарить архиепископа Люкина за то, что он спас мою жизнь. — Принцесса тихо засмеялась. — Если бы он уже не был мертв, одно это убило бы его.

— Спасибо ему также зато, что он принес с собой эту проклятую корону, где бы он сейчас ни был, — фыркнул Николас. — Теперь ни она, ни сам архиепископ никого не потревожат.

— Это так. Но ведь у Люкина остались живые сторонники.

— Да уж, могу тебя заверить, наши проблемы еще далеки от разрешения, — подвел итог Николас, — но даже если мы и не одобряем того, что сделал Мудрец, то должны признать, что он оставил в живых не так уж много адриэлитов, чтобы они могли серьезно побеспокоить нас. С тех пор как я навсегда упразднил Трибунал, у них больше нет никаких прав. Да и Курия сегодня — уже не такой серьезный противник. Они все еще не пришли в себя от того, что Мудрецу удалось за три месяца захватить Кайт, и, нравится им это или нет, должны быть признательны за свое спасение. Не удивляйся, если первое время многие будут стараться обходить тебя за милю, — прибавил он. — Далеко не все уверены, что увиденное ими в тот день — всего лишь иллюзия.

Атайя нахмурила брови.

— Какой абсурд! А что же еще это могло быть?

— Может быть, божественное вмешательство? — Николас молитвенно сложил руки. — Маленькая помощь извне, чтобы убедиться в том, что ты действительно победишь в Обряде Вызова? И кроме того, ты ведь на самом деле смогла направить силу короны. К тому же, как мне говорили, ты создала весьма убедительного архангела.

Принцесса скептически отвергла комплимент.

— Что ж, это лучше, чем называться дьявольским отродьем. В конце концов мои враги поймут, что у меня есть связи в обоих местах.

Атайя попросила стакан разбавленного вина — после четырех недель молчания от такой оживленной беседы горло пересохло. Сейчас она делала неторопливые глотки, слушая, как Джейрен и Николас рассказывают обо всем, что Атайя пропустила за прошедший месяц.

— Сесил и дети вернулись из Рэйки, — говорил Николас. — И Мозель вместе с ними, да и принц Фельджин тоже.

Николас обменялся многозначительным взглядом с Джейреном — эта новость имела гораздо большее значение, чем думала принцесса.

— Я верю, что Сесил и Фельджин стали хорошими друзьями, — предположила Атайя, — и что с ее помощью, о которой говорил Хедрик, он все-таки выбрал себе жену.

Джейрен многозначительно кивнул.

— И помощь ее весьма пригодилась. Он, конечно, прямо не скажет об этом, но я думаю, Фельджин наконец-то понял, на ком хочет жениться.

Все еще сонной Атайе потребовалось некоторое время, чтобы осознать, что имел в виду Джейрен.

— Что? — воскликнула принцесса, пролив несколько капель вина на покрывало. — Ты думаешь, Фельджин влюблен в Сесил?

— Я это знаю — хотя мне потребовалось целых три кружки эля, чтобы заставить его признаться. Он обожает Мэйлена и Лилиан — души в них не чает и постоянно задаривает сладостями, пока Сесил не видит. Но Фельджин не говорит ей о своих чувствах — и никогда бы не сказал о них, будь Дарэк жив. Ты же знаешь, Фельджин никогда не был подлецом. Так что, я думаю, он даст ей время, чтобы Сесил могла смириться со смертью Дарэка, а затем начнет потихоньку намекать о своих чувствах — если она еще не догадалась. Я видел, как непринужденно они общаются друг с другом. Уверен, она примет его предложение, когда почувствует, что время пришло.

— Если, конечно, ей не претит мысль, что она подбирает одного из отвергнутых тобою женихов, — заключил Николас.

Атайя швырнула в него подушкой.

— Еще один колдун в семье. Могу себе вообразить, что скажет Дагара.

— В настоящее время Дагара ничего не скажет, так как она все еще в монастыре Святого Джиллиана, куда Мудрец отослал ее. Я долго спорил сам с собой, звать ли ее обратно, но затем понял, что должен хоты бы пригласить ее на похороны Дарэка. Я уже послал капитана Элисона за ней — чтобы провести с Дагарой десять дней в карете, нужно обладать достаточно сильной волей.

— Постой, кто это — Элисон?

— Разве ты не помнишь Пола Элисона? Славный воин и верный к тому же. Он охранял ворота в ту ночь, когда умер Родри, и вы бежали из Делфархама.

— Помню, а как же Парр?

На лице Николаса выразилась странная смесь соответствующей обстоятельствам серьезности и внутреннего удовлетворения.

— Повесился в своей камере в подземелье шесть недель назад. Камера Кейла находилась напротив его темницы. Он пытался остановить Парра — бог знает почему, — но того невозможно было удержать. Очевидно, ему не понравилось то, что Мудрец увидел в его будущем.

Челюсть Атайи отвалилась, и, несмотря на трагичность обстоятельств, принцесса готова была расхохотаться.

— Парр… колдун?

— Весьма поэтическое возмездие, если хочешь знать мое мнение, — пробормотал Николас с оттенком презрения. — Я предложил Кейлу пост капитана, но он отказался — весьма изящно, ты же его знаешь. Сказал что-то насчет того, что устал от солдатни. Честно говоря, мне кажется, с него и вправду достаточно.

Атайя: понимающе кивнула:

— Так же, как и мне, Николас. Так же, как и мне.

Николас соскользнул с валика и встал рядом с Джейреном, ткнув его в плечо.

— Рассказать ей обо всем прочем или сам расскажешь?

— О чем?

Джейрен налил себе кубок разбавленного вина и откинулся на подушки рядом с Атайей.

— Николас решил учредить пост Верховного королевского колдуна. Он будет советником короля в вопросах, касающихся лорнгельдов, как Хедрик при Осфонине. — В глазах Джейрена промелькнуло тайное удовлетворение. — Видишь ли, именно сегодня, когда отпущение грехов объявлено строго добровольным делом, а обучение магии стало абсолютно легальным, кайтский двор особенно нуждается в подобном ведомстве.

К счастью, Джейрен успел подхватить кубок, выпавший из рук принцессы. На мгновение она онемела, не в силах вымолвить ничего, кроме нескольких несвязных звуков.

— Это… ты…

Николас широко усмехнулся.

— Я собственноручно подписал указ. Будучи регентом, я могу это сделать, сама понимаешь. А учитывая, насколько близко подобрался Мудрец к своей цели, а также его обыкновение не щадить при этом священнослужителей, Курия не стала мне возражать. — Принц взял скрученный пергамент со стола и протянул Атайе. — Я велел, чтобы тебе сделали копию.

Атайя взяла пергамент с золотым обрезом с такой осторожностью, словно сухой лист, готовый раскрошиться в руках. Принцесса развернула его и в благоговейном молчании пробежала глазами, на миг задержавшись на размашистой подписи Николаса и отпечатке кольца Дарэка в самом низу страницы.

Атайя держала в руках будущее Кайта — все, за что она сражалась, уместилось в нескольких простых фразах, написанных черными чернилами на пергаменте.

Принцесса вновь упала на подушки. Ее труд завершен. Конец.

— Спасибо тебе, Николас.

— Нет, Атайя, — ответил он. Глаза принца посерьезнели, он мягко вынул из ее пальцев пергамент и положил на стол. — Спасибо тебе.

Какое-то время Атайя хранила молчание, никто и не пытался прервать его. Затем взглянула вверх, словно в синих складках балдахина ей уже виделись мириады задач, которые предстояло решить.

— Ты понимаешь, что это значит? Это значит, что нам нужно строить школы, и обучать преподавателей, и еще… — От удовольствия, что впереди ее ждет столько работы, принцесса застонала. — Тебе действительно нужен Верховный колдун, но не представляю, как я найду время для этого. Да и в любом случае я не создана для работы советника. Ты сам это знаешь.

Николас переступил с ноги на ногу.

— Само собой, я знаю это. Я и не собирался предлагать этот пост тебе. К тому же тебе просто не хватит на это времени, — прибавил принц несколько уклончиво.

— Тогда кто?

Внезапно Атайя осознала, что Джейрен изо всех сил старается держаться незаметно.

— Поэтому я решил предложить этот пост твоему мужу, — заключил Николас, — который и принял мое предложение после целых… пятнадцати секунд глубоких размышлений.

— Не думаю, что мы будем продолжать жить в лесу, — рассудительно сказал Джейрен, — вот я и решил, что должен заняться чем-то полезным здесь. Ты же не возражаешь?

— Возражаю? Конечно же, нет! Ты пять лет был секретарем Хедрика, ты знаешь все о работе Верховного колдуна. И кроме того, в отличие от меня тебе свойственно думать, прежде чем говорить. К тому же ты гораздо более терпим к разного рода бюрократии. Я бы просто кричала на каждом Совете, что пора прекратить спорить и заняться наконец делами.

Довольное выражение промелькнуло в глазах брата.

— Что касается бюрократии, — произнес он, — если ты уже готова, то один из бюрократов находится в соседней комнате и жаждет увидеть себя. Если быть точным — даже несколько.

Несколько минут Атайя потратила на то, чтобы быстро привести в порядок волосы, и после того как Николас счел, что она выглядит вполне сносно, он проскользнул в соседнюю комнату, чтобы пригласить гостей. Спальня наполнилась веселыми голосами, принадлежащими Ранальфу, Мэйзону, мастеру Тоне и — к ее полной неожиданности — верховному лорду Бэзилу.

Тоня первой подошла к постели Атайи. На ней было воздушное одеяние из вышитого шелка — более роскошное, чем все, что Атайя когда-либо видела на Тоне.

— Как хорошо, что ты снова с нами, девочка моя. Джильда и Жерар хотели приехать, но кто-то же должен присматривать за всем в лагере, и на сей раз эта чертова обязанность досталась не мне.

Одетые в соответствии с дворцовой модой и почти неузнаваемые из-за этого Ранальф и Мэйзон приветствовали ее целомудренными поцелуями в щеку. Краткое заключение в подземелье почти не отразилось на них. Впрочем, Мэйзон заметил:

— Делить одну камеру с Ранальфом оказалось самым ужасным из всего, что я пережил. Никогда не думал, что можно так храпеть.

— Там было сыровато, вот я и подхватил простуду, — быстро отвечал Ранальф. — Я же не ною, когда вспоминаю некоторые твои привычки. Ты всю ночь скрежетал зубами, словно это и не зубы вовсе, а пара мельничных жерновов.

Смеясь над тем, как приятели добродушно подшучивают друг над другом, Атайя протянула руку верховному лорду, блиставшему в мантии цвета сапфира.

— Добро пожаловать, лорд Бэзил. — Выражение притворной озабоченности мелькнуло в глазах принцессы. — Сегодня меня уже не нужно спасать.

— На сей раз нет, — сказал Бэзил. Атайя разглядела за улыбкой глубоко спрятанную печаль. — Когда я увидел, что изображение Хедрика исчезло из регистра в палате Совета мастеров, я понял, что он ушел. В соответствии с его волей я прибыл в Делфархам, чтобы забрать тело в Рэйку. Однако я нахожусь здесь не только по этой причине.

В комнате повисло молчание. Повинуясь легкому движению Бэзила, все прочие отступили на шаг, на лицах застыло почтение. Даже Ранальф изобразил полное достоинства уважение, что еще больше усилило подозрения Атайи. Многозначительный блеск в глазах Николаса доказывал, однако, что ничего зловещего не предвидится.

Верховный лорд сложил руки в молитвенном жесте.

— Атайя Тэйя Чэндис Трелэйн, принцесса Кайта, — начал он, не обращая внимания на то, что она удивленно подняла брови, ошарашенная подобным официальным приветствием, — ты сослужила своему народу великую службу, ты показала себя достойной слугой того, кто наградил тебя волшебным даром. За все твои усилия, твои таланты и то почтение, с которым ты прошла свой путь, я имею честь сообщить, что имя твое внесено в список Совета мастеров, где оно займет место, оставшееся свободным после ухода мастера Хедрика, да упокоится его душа с миром!

Произнеси эти слова кто-нибудь другой, Атайя сочла бы, что стала жертвой некоего розыгрыша. Однако гордость в глазах ее семьи и друзей казалась абсолютно искренней. Потрясенная принцесса изумленно переводила взгляд с одного на другого, не в силах поверить в то, что слышала собственными ушами.

— Кто… я?

Несмотря на торжественность повода, Бэзил хихикнул — Атайя впервые видела, чтобы верховный лорд выглядел таким довольным.

— Он уверял меня, что именно это ты и скажешь. Несколько месяцев назад мы с Хедриком говорили о тебе. — Свет в глазах Бэзила немного померк. — Когда прошлой весной он покидал Ат Луан, я знал, что он не собирается возвращаться.

Бэзил вытащил из складок мантии простое серебряное кольцо и протянул принцессе, ожидая ответа.

— Советую тебе принять предложение, — сказала Тоня с притворной серьезностью. — Никто еще не отказывался от подобного, а Совет выдвигал кандидатуры мастеров при восьмидесяти девяти верховных лордах!

— Мне слишком хорошо известны все они, — отвечала Атайя, последовательность Верховных лордов Совета навеки отпечаталась в ее мозгу. Кредони, лорд Первого Совета, двадцать шесть лет, Сидра, лорд Второго…

Она посмотрела на лорда Бэзила, собрав все свое достоинство и сознавая одновременно, что лежит в постели, одетая только в полотняный халат.

— Это большая честь для меня, милорд. Я постараюсь быть достойной преемницей мастера Хедрика.

Как только Бэзил удовлетворенно кивнул, Джейрен бросился к Атайе и поцеловал ее в губы.

— Просто оставайся такой, как ты есть, — нежно прошептал он, — и ты всегда будешь лучше всех.

Завершая формальности, Бэзил надел кольцо на палец Атайи. После этого принцесса откинулась на подушки и расхохоталась.

— Родри умер бы еще раз, если бы узнал об этом, — заметила она Джейрену, восхищенно любуясь игрой света на простом серебряном обруче, опоясывающем ее палец. — Стать членом Совета было пределом его мечтаний. — Затем принцесса искоса посмотрела на Бэзила. — Не могу представить себе, что бы вы сделали, если бы во время нашей первой встречи кто-нибудь сказал вам, что когда-нибудь я стану членом Совета.

— Вероятно, мне пришлось бы от возмущения уйти в отставку, — признал Бэзил. — Однако сегодня я не могу представить себе никого, кто более вас достоин занять место Хедрика.

— Цени это, моя дорогая, — бросила Тоня. — Больше ты не дождешься комплиментов от этого старого упрямого мула.

Пока Николас предлагал всем вино, Мэйзон выступил вперед и высказал Атайе свои пожелания на будущее.

— Я полагаю, мы еще прочтем ваши труды в будущей «Книге мудрости», — произнес он с оттенком доброй зависти. — Я позабочусь о том, чтобы все студенты моей школы тщательно изучили это сочинение.

— Мои… — Атайя закашлялась. — Полагаю, со временем я напишу что-нибудь… потом.

Несмотря на пространное описание Обряда Вызова, сделанное Джейреном, дневник, лежащий рядом с постелью, выглядел ничтожно тонким. Он словно замер в ожидании ее мудрых мыслей — если принцессе доведется обрести мудрость, — чтобы когда-нибудь она украсила ими пустые страницы.

— Мастер Атайя, — произнес Николас, пробуя на вкус, словно вино, ее новое имя. — Звучит несколько напыщенно.

— Тогда тебе остается только надеяться, чтобы когда-нибудь это имя не сменилось титулом верховного лорда, — заметил Ранальф. — Вот это действительно звучит напыщенно. Прощу прощения, — добавил он, обращаясь к Бэзилу.

Верховный лорд поджал губы, размышляя, стоит ли возразить или нет, но затем решил ради праздника забыть об обидах.

— Позднее мы обсудим все детали, — сказал он Атайе. — Твое формальное вступление и прочее. Церемония будет проведена в палате Совета до завершения года, хотя не думаю, что для колдуньи, столь искушенной в транслокации, будет сложно попасть туда в любое время.

— Полагаю, это означает, что вы расскажете мне обо всех оставшихся заклинаниях Совета, — весело сказала Атайя.

Бэзил с видом мученика кивнул.

Охмелев от выпитого вина и все еще чувствуя слабость после болезни, Атайя вскоре начала зевать. Джейрен мягко предложил всем выйти, чтобы принцесса могла отдохнуть.

— Ну что же, пойду издам пару эдиктов или покомандую кем-нибудь, — проговорил Николас, отставив в сторону стакан и направившись к двери. — А то люди скажут, что я не выполняю мою работу.

— Мэйлен будет готов стать королем только через… десять лет? — вслух размышляла Атайя, пытаясь подавить зевок. — Не уверена, что Кайт выдержит десятилетнее регентство принца Николаса.

Принц через плечо послал ей ухмылку.

— По крайней мере нас ждет множество веселых вечеринок. — Затем, посерьезнев, Николас добавил: — Совет требует, чтобы похороны Дарэка были проведены как можно скорее. Их беспокоит задержка — словно сарцы собираются восстать из мертвых и устроить беспорядки. Тем не менее, я думаю, они правы. Мы должны достойно завершить все это — правление Дарэка… в общем, все. Если ты чувствуешь себя достаточно хорошо, я назначу похороны на конец недели.

— Я приду на похороны, Николас. — Принцесса присутствовала бы на похоронах, даже если бы ее пришлось нести на руках, словно беспомощного инвалида. — Это мой долг.

* * *

Похороны короля Дарэка состоялись утром в день осеннего равноденствия, отмечающего переход от лета к осени. Несмотря на то что на похороны собрался чуть ли не весь Делфархам, в соборе царила жуткая тишина, так непохожая на ликующую атмосферу прерванной коронации Мудреца. Аромат роз, лившийся по галереям, заглушался сильным запахом дыма — последствием пожаров, полыхавших весь последний месяц. Даже сияние тонких белых свечей на алтаре казалось приглушенным в этот скорбный день.

Атайя чувствовала себя странно отделенной от окружающего мира, словно глядела вокруг сквозь туманную дымку визуальной сферы. Точно незнакомая ей женщина проследовала, опираясь на руку мужа, по проходу к алтарю, будто не ее, Атайю, почтили глубоким поклоном собравшиеся граждане Кайта, многие из которых еще год назад требовали ее смерти. Приятная перемена, подумала Атайя, словно со стороны наблюдая, как сама наклоняет голову, отвечая на поклоны. Впрочем, в глубине души Атайя понимала, что бунтующей части ее натуры будет не хватать опасностей, связанных с положением отверженной ренегатки.

Другой приятной переменой — и уж ее-то принцесса приняла безо всяких оговорок — стало то, что носивший более двух столетий имя Святого Адриэля собор сменил свое имя. Пока она спала, Николас повелел переименовать собор. Собор Безвинно Пострадавших. Да, название гораздо более подходящее, подумала принцесса, скользя взглядом вверх по массивным известняковым стенам к огромной розе восточного окна. Достойный памятник тысячам и тысячам лорнгельдов, избравшим смерть из страха, который внушал им собственный магический дар.

Служба началась скорбным песнопением, содержащим мольбу о быстром и милосердном Божьем Суде. Атайя удобно устроилась в королевской ложе между Джейреном и Николасом. Справа от Джейрена сидели лорд Бэзил, мастер Тоня, Мэйзон, а также Ранальф и Дриана — последние, как заметила про себя Атайя, держались за руки, поддерживая друг друга в этот скорбный час. Слева от Николаса сидели Дагара и Мозель, Фельджин из Рэйки, Сесил и двое младших Трелэйнов. Принцесса Лилиан, которой было чуть более года, проспала почти всю печальную церемонию. Четырехлетний принц Мэйлен, уже способный понять, что сегодня он в последний раз видит своего отца, жалобно хныкал, несмотря на нежное бормотание Сесил, убеждающей сына, что теперь он — король и должен держаться мужественно перед своими подданными.

Атайя не знала епископа, произносившего хвалу Дарэку, — он был неизвестен почти никому в Делфархаме. Николас и Курия так и не смогли прийти к согласию о том, кто же станет преемником Люкина, поэтому чести проводить похоронный обряд Дарэка удостоили никому не известного священнослужителя из отдаленного восточного графства. Епископ также удостоился чести отменить отлучение Атайи от церкви, возвращая принцессе привилегию, от отсутствия которой она не так уж и страдала, но тем не менее обрадовалась ее возврату.

Возможно сейчас все мы, присутствующие здесь, — подумала принцесса, — как раз и являемся представителями истинной Божьей церкви, а не церкви тех, кто вообразил, что является Его глашатаями.

Когда служба завершилась и граждане Кайта с торжественными лицами потянулись к выходу из собора, королевская семья приблизилась к катафалку, чтобы проститься с умершим. Когда пришел черед Атайи, она заметила, что все прочие отвернулись, возможно, чувствуя, что принцессе захочется сказать брату нечто такое, о чем другим знать не следует. Кольцо Совета сверкнуло в свете свечей, когда Атайя положила руки на драгоценную ткань, которой обтянули гроб брата.

— Жаль, что нам с тобой не хватило времени, — просто сказала она. Атайя никогда бы не подумала, что будет оплакивать уход Дарэка, но сейчас она закрыла лицо белым платком, чтобы остановить слезы. Принцесса оплакивала не только уход брата, но и потерю всего того, что могло родиться и вырасти из их отношений. — Как бы странно это ни прозвучало когда-то, я думаю, мы могли бы стать друзьями.

Отстав от остальных, Атайя направилась к южному крылу собора.

— Я скоро вернусь. Я должна кое-что сделать перед уходом.

Джейрен двинулся было за ней, но принцесса мягко остановила его.

В одиночку она проследовала по узкому коридору позади алтаря мимо статуй святых и могил давно умерших королей, пока не оказалась в уединенной часовне в самом восточном углу собора. Принцесса впервые находилась у могилы Кельвина — она надеялась, что здесь ей рады.

Сияющую бронзовую доску недавно установили на камне прямо перед порогом часовни. На доске было вырезано единственное слово — Грайлен. Николас позаботился об этом, благослови его Боже, — теперь доска станет постоянным напоминанием о верной службе капитана своему господину. Загадочно улыбаясь, Атайя приложила пальцы к губам, затем, преклонив колени, погладила прохладную бронзу. Пусть тело Тайлера и не лежит под этой плитой, дух его незримо присутствует здесь. Как и при жизни, капитан охраняет своего короля.

Атайя медленно вошла в часовню и приблизилась к мраморному саркофагу. Принцесса прислонилась к полированной медной решетке, окружавшей могилу, и спокойно изучала лицо отца. Как похож, подумала она, скользя взглядом по широким плечам и жесткой линии подбородка, навеки запечатленным в камне с серыми прожилками. Руки короля были сложены на груди. В левой руке — меч, а правая пуста, слегка приподнята, ладонь сложена так, словно король принимает некий дар. Солнечный свет лился сквозь арку витражного окна справа от принцессы, пятная пол красными, золотыми и зелеными бликами и делая его похожим на усеянный полевыми цветами луг. Почему-то Атайя почувствовала, что ее траурное одеяние из черного шелка не очень соответствует атмосфере этого места.

— Прости, что не пришла раньше, — сказала принцесса. — Но меня бы тут же схватили, если бы я попыталась.

Запах ладана, доносившийся сюда из церкви, сопровождался тихими звуками органа.

— Сейчас все это позади. Ты, конечно, обо всем уже знаешь, но мне захотелось самой прийти к тебе и рассказать все.

Затем принцесса поведала Кельвину и о Мудреце, и об Обряде Вызова, о тайной силе, скрытой в короне Фалтила, и о героическом поступке брата.

— Ты так гордился бы им, отец. Ради спасения Кайта он сделал все, что должен был сделать, даже помирился со мной. Это чувство долга он унаследовал от тебя. Чтобы постараться понять лорнгельдов, ты принял магическую силу, даже не боясь потерять свою душу.

Атайя остановилась, словно ожидала услышать ответ, затем улыбнулась своей детской фантазии.

— Николас рассказал мне, что скоро с Рэйкой будет заключен формальный союз, — продолжила принцесса, — именно так, как ты всегда хотел. Фельджин выступает послом своего отца, так что скоро Рэйка и Кайт снова станут дружественными государствами. Впрочем, я не удивлюсь, если этот союз укрепится свадьбой — пусть и не той, о которой ты мечтал, — добавила Атайя, коротко рассказав отцу о дружбе Фельджина и Сесил. — Надеюсь, ты не осуждаешь меня за то, что я говорю об этом в день похорон Дарэка, но так хочется думать, что когда-нибудь из их отношений сложится что-то хорошее.

Принцесса потерла подбородок, размышляя, что еще может заинтересовать отца.

— Джейрен стал членом Совета, так что, надеюсь, это благородное собрание наконец-то займется чем-нибудь существенным. Мозель Джессингер согласился стать лорд-маршалом Саре — полагаю, по крайней мере там ему будет довольно спокойно, а тишина и спокойствие — именно то, в чем Мозель в его годы так нуждается. Вместе с Тулисом они справятся… у них обоих нежные души.

Не тревожься о Николасе, — прибавила принцесса, словно отвечая на высказанное королем сомнение. — Несколько лет назад я до смерти испугалась бы при мысли, что он станет править Кайтом, но сегодня вижу — из него выйдет превосходный регент. Да, он слишком много шутит, но когда потребуется, Николас сумеет стиснуть зубы. Боюсь, всем твоим детям свойственно упрямство, — устало заметила принцесса. — А учитывая близкую дружбу Николаса с верховным лордом Совета, упрямство даже не повредит. Теперь, когда обучение магии снова стало законным, влияние Совета мастеров должно возрасти, и ни королевский Совет, ни Курия не захотят столкнуться с семью разгневанными могущественными колдунами. Да, теперь я тоже член Совета мастеров, разве я еще не говорила тебе? Если я не хочу навлечь на Николаса гнев прочих членов Совета, мне придется потрудиться, основывая школы колдовства. Мэйзон уже вынашивает планы превращения нашей маленькой овчарни в школу колдунов, как в Рэйке.

Помолчав еще немного, Атайя поднялась на ноги и расправила складки на юбке. Время пустой болтовни прошло, настал момент сказать то, ради чего принцесса пришла сюда.

— Мне бы так хотелось, чтобы мы лучше понимали друг друга, — произнесла Атайя, сжав медную решетку. — Знаю, я никогда не была такой, какой ты хотел видеть меня… но я просто не смогла бы быть такой. Никто не смог бы занять в твоем сердце место Чэндис. Я просто родилась другой — не такой нежной и спокойной, как она, не способной отдавать всю себя мужу и детям. Я слишком беспокойная… слишком неуемная. По правде говоря, я больше похожа на тебя, — заметила принцесса, голос ее слегка задрожал, — хотя никто из нас не замечал этого раньше. Мне необходима цель — какой для тебя стало завершение гражданских войн и восстановление единства Кайта. Моя магия дала мне эту цель, и сейчас мне есть над чем трудиться. Никто из нас не совершенен, — заключила принцесса, пристально глядя на холодное скульптурное подобие отца. — Жаль, что раньше мы этого не понимали.

Затем во взгляде принцессы появилось что-то молящее, и она еще крепче сжала прутья решетки.

— Ты должен знать, я никогда не хотела причинить тебе вред. Тот день до сих пор преследует меня в кошмарных снах. Мой разум знает, что это был несчастный случай, но сердце не хочет согласиться с ним. По крайней мере подобной трагедии не суждено повториться — теперь никто не должен прятать свой магический дар. Любой колдун может найти учителя и обучиться необходимым навыкам, чтобы не позволить своему мекану принести вред кому-нибудь. И в этом есть твоя заслуга. Я всегда старалась делать то, что, как мне казалось, хотел бы сделать ты сам — или вместе со мной, если бы у нас было время. Я просто надеюсь, — прошептала Атайя, — что, где бы ты ни был, теперь ты доволен мною.

Звуки органа умолкли. В часовне воцарилось молчание.

— Скоро я уйду. Джейрен и остальные ждут меня. Ах, хочешь ли первым узнать о моем секрете? Я даже Джейрену еще не сказала… Я не совсем уверена, но… — Принцесса положила руку на живот. — Думаю, следующей весной у тебя будет еще один внук. — Атайя улыбнулась, представив удовлетворенное выражение в глазах Кельвина. — Иногда я гадаю, будет ли ребенок обладать магической силой… но на самом деле это не имеет значения. Лишь бы он стал тем, кем ему суждено родиться.

Атайя услышала позади скрип башмаков — Джейрен неохотно вошел в часовню.

— Атайя? — Он не сделал попытки приблизиться, не желая разбивать священную гармонию между отцом и дочерью. — Карета ждет.

Атайя кивнула через плечо.

— Я сейчас буду.

Когда Джейрен ушел, принцесса бросила последний взгляд на каменное изваяние отца.

— Я должна идти. Но я еще вернусь, обещаю. Я просто… — Атайя с трудом сглотнула — даже наедине с ним ей было тяжело произнести эти слова. — Я просто надеюсь, что теперь между нами все в порядке.

Ответом Атайе стало мертвое молчание, прерываемое лишь звуком ее собственного дыхания и шорохом шелка, когда принцесса повернулась, чтобы уйти. С улыбкой она выбранила себя.

Ну же, Атайя, неужели ты действительно думаешь, что он может ответить тебе?

Принцесса помедлила на пороге, с улыбкой глядя на бронзовую плиту на полу. Внезапно на плиту упал отблеск оранжевого цвета, словно от расположенного поблизости факела. Удивившись, принцесса обернулась… и увидела слабый отблеск ведьминого огня в правой руке Кельвина, тусклый, словно свет фонаря на берегу затянутого туманом озера. Ведьмин огонь выглядел мутным, словно светил издалека — маяк, пробивающийся сквозь туман и бросающий сияющий отблеск на мраморное лицо отца.

Сердце Атайя застучало в груди как бешеное, в то время как разум предлагал ей более рациональные объяснения.

— Джейрен? — выкликнула принцесса, заподозрив, что это он в попытке утешить ее сотворил маленькое чудо.

Однако коридор был пуст — Джейрен уже покинул его. В часовне не было никого, кроме них с Кельвином.

Когда она повернулась к могиле, слабый огонек, откуда бы он ни исходил, уже погас. А не обман ли все это, вздохнула принцесса, возможно, то было лишь отражение от окна, случайный солнечный блик, обманувший ее глаза и заставивший Атайю поверить, что она получила долгожданный ответ?

Однако в самой глубине души принцесса знала: это не так. Атайя покидала часовню, обретя долгожданное душевное спокойствие. Она верила твердо: наконец-то все ее грехи прошены.