Ослиные бега, устраиваемые раз в неделю на главной спортплощадке, пользовались неизменным успехом. Площадка была ограждена с обеих сторон скакового круга, служителям приходилось постоянно следить, чтобы там не оказались дети, без конца предупреждать беспечных родителей. Все это являлось частью обстановки, потому что было достаточно трудно заставить двенадцать животных завершить круг. Служителю в яркой куртке обычно удавалось сделать это, спрягав в кармане морковку; этот ритуал был изучен ослами.

Комментатор занял место на трибуне, возвышавшейся на высоте шесть метров на полпути до финиша. Повсюду царила совершенная неразбериха, ослы не слушались, пытались освободиться от своих юных жокеев, завидев человека с морковкой в кармане. Животных приходилось сдерживать.

Без длинной рекламы эти бега потерпели бы фиаско. Комментатор писал мелом ставки на доске, объявляя их громким голосом для близоруких. Максимальная ставка — 50 пенсов, и букмекер в большой соломенной шляпе уже четверть часа объявлял о том, что пришла пора закрывать ставки. Но ставки закрывались только тогда, когда не было больше желающих.

В бегах принимали участие шесть ослов, было предрешено, что нынче победу одержит Бенджамин III. Бенджамин выигрывал раз в месяц, деля почести по очереди с Джей-Джеем, Нодди и Джошуа. Так как семьи редко отдыхали в лагере больше двух недель, никто об этой хитрости не догадывался, а если и догадывался, то ставил на фаворита и был доволен, получив свои 20 пенсов выигрыша. Ослы содержались в лагере за счет скачек, поэтому проблем не возникало. Чем больше хаоса, тем лучше.

Наконец старт был подготовлен, и толпа зрителей замерла. Флажок опущен — от выстрела давно отказались, потому что большинство животных пугались и бросались в противоположную сторону.

— Пошли! — человек на трибуне должен был создавать атмосферу ажиотажа; наездники колотили ослов ногами по бокам, служители тянули за хомут. — Осторожно, отойдите в сторону, прошу вас, в любую секунду ослы могут помчаться на всей скорости. Уберите этого ребенка с трека! Благодарю, мадам. И вот Бенджамин III, наш лидер, уже вырвался вперед. Его догоняет Хоббит. Это, несомненно, самые захватывающие бега сезона!

Бенджамин III был готов завершить свой бег, если бы его наездник ловко не вернул его на трек, притворившись, будто удерживает его. Сегодня ни один из ослов, казалось, не был заинтересован даже в морковке. Хоббита пришлось подталкивать сзади.

— Бенджамину III удается сохранять лидерство, несмотря на жесткую конкуренцию со стороны Хоббита! Маффин сейчас на третьем месте. О, ну и бега у нас сегодня, леди и джентльмены!

Толпа весело шумела, люди толкались, пытались пробиться поближе, чтобы увидеть финиш. Один из ослов, тащившихся сзади, смог освободиться и направился назад под добродушные визги и свистки. Служитель, отвечающий за Бенжамина III, выглянул на трибуну, получил сигнал. Отпусти его, Чарли!

Бенджамин III галопом бросился вперед и перервал ленточку. Хоббит последовал за ним и стал вторым. Третье и четвертое места всегда определялись с помощью фотофиниша, это вносило оживление, добавляло подлинности этому неуклюжему шоу.

Часть толпы старалась пробиться к будке букмекера — люди жаждали получить свои 20 пенсов, что означало бесплатную конфету для детей или полпакетика чипсов, которые казались особенно вкусными. Ох уж это чувство выигрыша!

Организаторы бегов давно овладели искусством разряжать обстановку, когда шоу завершалось. Звучали громкие объявления о предстоящих мероприятиях, несколько раз назывались клички ослов-победителей. А если кто отправлялся на поле минут через десять, он мог проехаться на Бенджамине III. Бесплатно, конечно.

Комментатор положил мегафон, скинул куртку. Было страшно жарко, но шоу удалось. Он опасался, что в один прекрасный день все рухнет, что начнется шум, послышатся крики, их обвинят в обмане, закидают подгнившими яблоками, которые Джимми, продавец из фруктового киоска, отдавал детям, если уж осы начинали его слишком одолевать. Но сегодня все прошло великолепно, и только это имело значение. Он спустился вниз по крутым деревянным ступенькам и направился к чайному киоску.

Кто-то лез на трибуну. Люди заметили эту жилистую фигуру, но не обратили на человека особого внимания, даже несмотря на то, что на нем не было униформы работника лагеря. Возможно, какой-нибудь рабочий собрался разобрать это строение. В лагере люди не придавали значения многим вещам, потому что они их не касались. Человек этот, кто бы он ни был, взял в руки мегафон, поднес его ко рту.

— Леди и джентльмены, братья, товарищи рабочие!

— Боже милосердный, да кто это, черт возьми? — комментатор бегов, который уже почти дошел до чайного киоска, обернулся, услышав обращение. Служители глазели в удивлении, собравшаяся было расходиться толпа остановилась послушать. А вдруг изменилось время игры в бинго или же что-то бесплатно раздают.

— Братья, мы все собрались здесь, в этом лагере, потому что мы все — так называемые рабочие в этой стране. Эксплуатируемые, забитые, выполняющие рабский труд, называйте это, как хотите, ибо пока такие как вы и я работают, другие богатеют и жиреют. И бездельничают. Даже здесь. Это место должно быть местом отдыха для рабочих, но только посмотрите, что творится вокруг. Посмотрите на тот дальний конец лагеря, на те роскошные шале, на винные бары и рестораны. Как же непохоже это на ваши жалкие домишки! На ваше гетто. Даже здесь вас эксплуатируют! Я спрашиваю вас: вы собираетесь с этим мириться? Разве вы еще не достаточно натерпелись?

— Господи, это еще что за тип? — спросил служитель в желтой куртке. Его коллеги взглянули на него. Кто-то должен вмешаться. Но такого здесь никогда еще не случалось.

— Я его сниму, — высокий человек в желтой форме с диагональной полосой на рукаве вышел вперед. — Вот чокнутый!

Толпа вернулась. Обычно люди слушают, когда их много, это характерная черта стадности. Тишина, только из парка аттракционов долетают звуки, но он слишком далеко, чтобы заглушить выступающего. Какой-то комик, наверное, розыгрыш, как и ослиные бега, еще одно развлечение.

Служитель ускорил шаг. Где, черт побери, служба безопасности лагеря? Вероятно, пьют чай и подсчитывают штрафы, полученные от туристов. Это их работа. Но их здесь нет, так что придется ему этим заняться. Он подошел к ступенькам трибуны, посмотрел вверх.

Лицо у оратора умное, но черты его искажены фанатизмом, вены на лбу вздулись. Это, конечно, не розыгрыш.

— Эй, приятель, лучше бы тебе спуститься, — он хотел произнести это повелительно, но слова прозвучали наподобие жалкой просьбы. Но человек на трибуне не слышал его, он начал новую обличительную речь.

Господи, придется лезть туда, наверх! Человек в желтом боялся высоты и не любил неприятностей. Если в каком-то баре случалась драка, всегда можно было вызвать по радио больших и сильных парней из службы безопасности. Сегодня днем у него нет с собой радио, потому что раньше на бегах ничего такого не случалось.

— Эй, приятель, лучше бы тебе спуститься! — громче на этот раз, но человек все равно его не услышал.

Он начал нервно забираться по ступенькам, наступая на каждую. Сначала он проверял ступеньку наощупь, лишь потом наступал на нее всей тяжестью, заставляя себя смотреть наверх. Ради Бога, только не смотри вниз! Здесь до земли всего лишь метров шесть, но этого достаточно, чтобы сломать ногу. Или шею. Заткнись, идиот!

Он передохнул, посмотрел на толпу сверху сквозь пот, стекающий со лба. Большинство зрителей вернулись, пришли послушать этого придурка! Идиоты недоделанные!

Вот он почти наверху. И никто не пошел за мной, а если потребуется помощь? Премного благодарен, а что мне теперь делать, черт побери?

— Замолчи, приятель, а? — голова и плечи служителя появились над платформой трибуны. Он видел ноги оратора с вывернутыми внутрь коленями, видел его грязные и рваные парусиновые туфли на резиновой подметке. Чертов бродяга, крикун, на игле, как пить дать.

Говорящий замолчал, повернулся и посмотрел вниз. Их глаза встретились. Желтый почувствовал сухость во рту, ему захотелось поскорее спуститься вниз на твердую землю. Этот парень ненормальный, достаточно было увидеть его глаза, как он их вытаращивает, как смотрит неотрывно. С трудом переключается со своего ораторства на тот факт, что на его трибуне появился чужой. Остекленелые глаза Долмана прояснились, загорелись фанатической злобой.

— И какого хрена тебе здесь надо, парень?

— Я… тебе лучше спуститься. Нам надо разобрать трибуну!

— Слезай отсюда, пока я тебя не столкнул, прихвостень капиталистов! Они подослали одного из своих слуг, чтобы заглушить правду! Отвали!

Служитель собирался отступить, не желая ввязываться в физический конфликт, но он опоздал. Он увидел, как к нему движется нога Долмана, выбросил кверху руку, чтобы защитить свое лицо, и в тот же миг потерял равновесие. Он упал как раз в тот момент, когда этот оборванец, пробив его тонкую преграду, со всей силы ударил его в лицо. Он закричал, увидел под собой землю сквозь пелену боли, пролетел через головокружительный барьер. Это напоминало сон, когда тебе снится, как ты летишь с лестницы, но в самый последний миг просыпаешься. Но на этот раз он не проснулся.

Звук удара, еще один, его тело подскакивает, скользит, переворачивается, он пытается ухватиться за ступеньки, пролетая мимо них. Не удалось. Он набирает скорость, слышит, как толпа кричит, насмехается все громче. Ублюдки, вам плевать, если я сломаю себе шею! Он рухнул на траву, перевернулся, выпрямился, почувствовал вкус крови во рту, затем ощутил боль; болело не только лицо, но и нога, согнутая под телом. Все вокруг он видел в темно-красном тумане, он чувствовал, что теряет сознание, он сжался от страха, потому что толпа издевалась над ним, люди обступили его со всех сторон, словно свора гончих, загнавших наконец раненую лисицу.

Человек на трибуне вновь говорил, обращаясь к аудитории, словно ничего и не произошло. Будто его прервали на секунду, но теперь было всё в порядке.

— Видите, братья, они боятся правды, но меня не заставишь молчать!

Появились двое мужчин в серой форме, они бежали бегом, поспешно натянув каски, на поясе у них болтались дубинки. На их мундирах была надпись: «Служба безопасности лагеря». Происходят беспорядки, их нужно немедленно прекратить. Они не были готовы к этому, потому что до закрытия баров оставалось целых восемь часов. Они были официальными вышибалами, эта полиция «Рая».

Они взбежали по деревянным ступенькам, чувствуя, как те трещат и прогибаются под их общим весом, приготовили дубинки. Внизу двое желтых занимались своим пострадавшим коллегой, вызывали по радио «скорую». Но прежде всего надо было схватить этого подстрекателя.

— Прочь, капиталистические свиньи! — Долман стоял наверху, ему не было страшно. Он был только зол, что его опять перебили. Толпа зевак гудела — никто не ожидал, что за незатейливыми ослиными бегами последует такое великолепное развлечение. Это, конечно, розыгрыш, все подстроено нарочно. Цирк под открытым небом, натренированные ловкачи выполняют номер с падением. Может быть, они и зрителей пригласят поучаствовать. Несколько наиболее отчаянных приблизились; может быть забавно.

Долман опять собрался ударить ногой по лицу, появившемуся над уровнем шаткого помоста, он вложил в этот удар всю силу своего гибкого тела. Он уже приготовился к результату этого удара, закричав от отчаяния и ярости.

Но удара не последовало; как только он собрался нанести удар носком туфли по лицу, наполовину скрытому под хлорвиниловой каской, оно двинулось в сторону. Это было умелое резкое движение, как раз достаточное, чтобы избежать прямолинейного удара; осознанный, натренированный прием защиты, ни намека на панику. Долман невольно дрыгнул ногой кверху, его вопль совпал с растяжением мышцы паха. Он так сильно качнулся, что не смог удержаться, потерял равновесие: его поврежденная нога вытянулась, а другая подвернулась в лодыжке. Он выбросил руки вперед, хватаясь за воздух, словно неопытный ныряльщик, собравшийся прыгнуть с трамплина, но струсивший, когда было уже поздно. Долман неуклюже полетел вниз, изрыгая проклятья, сильно ударился о широкую ступеньку посередине лестницы, покатился вниз. Он упал с глухим стуком на траву примерно в метре от того места, где санитары уже укладывали на носилки первую жертву, и затих. Его незрячие глаза уставились на небо, краска быстро сходила с прежде румяного лица.

Собравшиеся разразились аплодисментами. Этот фокус явно удался. Совершенно неожиданный балаган, изображающий конфликт профсоюзника и капиталиста, «плохого» и «хорошего», которые в результате оба оказались на носилках.

— Так ему и надо! — младший офицер службы безопасности уже начал спускаться вниз. Он не торопился, потому что спешить было незачем. Оставим этого ненормального для парней из «скорой», пусть они отвечают.

— Давай допьем чай, Джо, и айда, займемся делом.

* * *

Тим Моррисон был главным управляющим лагеря отдыха «Рай» со времени его открытия. За счет фирмы он мог себе позволить жить без забот на территории лагеря, шить модные костюмы у дорогого портного, курить сигары и иметь хорошо оснащенный бар во внушительном офисе, а также посещать парикмахера каждые две недели, чтобы содержать в порядке свои завитые волосы пепельного цвета. В 38 лет им двигало честолюбие; он был любитель женщин, но до сих пор не попался в сети супружества. Может быть, когда-нибудь, если правление сдержит свой намек на обещание сделать его директором. Хитрый и ловкий, он умел блефовать; если ошибался, всегда при необходимости мог найти козла отпущения. Популярность среди работников лагеря не могла служить средством для повышения по службе, а фамильярность лишь рождала злобу.

Ежедневно возникали проблемы; он поручал заниматься ими другим, а потом проверял, чтобы удостовериться, что они разрешены. Старайся, чтобы посетители были довольны, создавай репутацию.

В зале регистратуры имелась его фотография в рамке с подписью золотыми буквами: «Главный управляющий». Пусть тебя видят и узнают — таков был его девиз.

Каждодневными проблемами занималась администрация; уж Тим об этом позаботился. Он находился в своем офисе с 9. 30 до 15. 30, диктовал письма личной секретарше и отвечал на те телефонные звонки, на которые никто другой бы не смог ответить. Вне «часов в офисе», как он постоянно напоминал своим служащим, его обязанностью было ходить по территории лагеря, внимательно следить за тем, чтобы все было в ажуре. Чтобы узнать, хорошо ли работают люди в барах и довольны ли посетители, ему было необходимо там бывать, выпивать.

Но заботы Тима Моррисона, его кошмары начались тогда, когда профессор Мортон и его группа ученых появились в лагере с явного благословения правления директоров. Тим считал, что его вынужденная подпись на документе о неразглашении служебных тайн была почти оскорблением. Он с самого начала проявил свою дипломатичность, свою лояльность по отношению к фирме. И все же они настаивали, и ему пришлось подчиниться этой безумной идее. Если вся эта история просочится наружу, им всем будет крышка и, вероятно, правительство тоже пойдет ко дну.

Он зажег сигару, но на сей раз не для того, чтобы произвести впечатление — дорогой гаванский табак был необходим ему для успокоения нервов. Ему надо было чем-то занять руки, а иначе он начнет ломать пальцы, крутить ими, как нервный школьник, вызванный на ковер к строгому директору школы. А когда этим директором школы был профессор Мортон, твои внутренности угрожали вывернуть наружу весь обильный ленч.

— Всем разговорам об этом нужно положить конец, — Мортон говорил тихо, пожевывая черенок трубки и добавляя табачного дыму к уже прокуренному воздуху офиса главного управляющего. Дверь была закрыта, доносился только стрекот пишущей машинки — в соседней комнате Клэр осиливала утреннюю диктовку своего шефа. — Ничего страшного не произошло.

— Пострадали два человека, — Тим снова заерзал на стуле. — Служащий лагеря и отдыхающий. Кто-то из них, а то и оба могут поднять шум.

— Долман этого не сделает. Мы сами этим займемся, не тревожьтесь.

— Разве он один из ваших… подопытных кроликов!

Глаза Мортона сверкнули за толстыми стеклами очков, что указывало на его гнев, но он быстро совладало собой.

— Да, он один из наших участников эксперимента. Он, кажется, крайне воинственно настроен, это чувство доминирует в его системе. Нам известно, что он довольно много времени проводил с вашим главным смотрителем крикетной площадки Артуром Смитом.

— От этого Смита одни неприятности, да он к тому же и лентяй. Я его уволю, избавлюсь от него для вас.

— Ни в коем случае. Мы хотим продолжить за ним наблюдение. За Долманом придется… присмотреть. Он, кажется, растянул лодыжку, и у него сотрясение мозга. Его нужно вернуть в шале и…

— Ему необходима медицинская помощь. Его должны осмотреть в городской больнице, может быть, даже оставить на ночь.

— Его нельзя отправлять в больницу. Мы не можем допустить, чтобы его «осматривали». Проследите, чтобы из вашего медпункта его доставили в его шале. Распорядитесь, чтобы это сделали сейчас же, пока какой-нибудь идиот не вызвал «скорую» из города!

Рука Тима Моррисона заметно дрожала, когда он поднимал трубку и набирал номер. Отрывистая команда, которая, как он надеялся, скрыла дрожь в его голосе. Он опустил трубку на рычаг.

— Готово, — он весь вспотел. — Даже если они и решат, что я с ума сошел. Они как раз собирались позвонить в больницу. Хотя нашего сотрудника придется отправить в больницу, у него нога сломана. Это уж нам точно скрыть не удастся.

— Согласен, — Мортон позволил себе изобразить слабую удовлетворенную улыбку. — Но мы должны поддержать его дух. Удвойте его компенсацию и отправьте домой на весь остаток сезона, полностью сохранив его жалованье. Он не будет задавать вопросов.

— Но кто-то другой может это сделать.

— Естественно, но ответ прост. Долман был под хмельком, он забрался на трибуну и свалился оттуда. Господи, да пьяные дерутся в лагере каждый вечер. На сей раз просто все вышло чуть красочнее. Мы снимем с Долмана действие препарата, он все забудет, а если станет задавать вопросы, мы ему эту версию и предложим. Ему еще повезло, что не вызвали в полицию, чтобы арестовать за нарушение порядка. У него репутация скандалиста, он не раз вступал в противоречие с законом, так что будет только рад, что так все вышло, поверьте мне.

Тим Моррисон вздохнул с облегчением. Профессор дал ответы на все вопросы. На этот раз. А что будет в следующий? Именно это беспокоило главного управляющего. Риск сохранится до тех пор, пока ученые будут здесь.

— Хотите выпить? — Моррисон кивнул на бар в углу комнаты. Потому что я никогда еще так не нуждался в этом.

— Почему бы и нет? — Мортон улыбнулся, явно расслабился. — Мне, пожалуйста, рюмочку виски. Вообще-то я кое о чем хотел вас попросить. У вас нет под рукой папки со списками отдыхающих?

— Клэр сейчас принесет, — Моррисон нажал кнопку. — Вы хотите данные о ком-то определенном?

— Да, — выражение лица профессора стало жестким. — Если у вас есть какая-то информация о парне по фамилии Биби, какой мы не располагаем, мы бы были очень признательны".