С наступлением осени на остров прилетели гуси. Фрэнк был на восточном склоне холма, где паслись его кланфоресты, когда он заметил первую стаю, неровную линию едва различимых точек; некоторые птицы прятались в низких облаках, всего же их было, может быть, пятьдесят, они кружились, снижая высоту, их дикие крики доносил до него ветер.

Зачарованный, он смотрел, как они начали снижаться по спирали, вожаки опустились на огромную болотистую местность, известную как Торфяное болото, остальные присоединились позже. Они опустились и сразу же начали пастись, голодные и уставшие после длительного перелета с арктических просторов — они вернулись с мест гнездовья на западные острова. Дикие гуси — он читал о них — это вид, от которого произошли гуси домашние. Дикие и свободные. Как и он сам.

Он простоял там час, может и больше, наблюдая за ними. Опустилось еще несколько стай, присоединившись к ним, и когда они паслись на траве, он заметил, что старый гусак, очевидно, их вожак, пасся отдельно от других, время от времени поднимая голову и оглядываясь вокруг. Гуси устали, но вовсе не утратили бдительность — от этого зависело их выживание.

Его мысли были прерваны повизгиванием Джейка, и он наклонился, чтобы погладить собаку.

— Гуси, старина, — тихо сказал он, — Как насчет того, чтобы подстрелить одного завтра, а?

Джейк энергично застучал хвостом по траве, как будто он понял.

— Только одного, на ужин, — Фрэнк выпрямился. — Не больше, потому что я хочу, чтобы они прилетали каждую зиму. Может быть, именно гусей мы и слышали прошлой ночью, это они нас так сильно напугали.

На этот раз Джейк не вильнул хвостом; только ему известным чутьем он прекрасно понимал: что бы это ни было, что потревожило их прошлой ночью, но только не дикие гуси. И, в любом случае, эти дикие гуси тогда еще не прилетели.

Вернувшись в дом, Фрэнк поджарил себе баранью отбивную, отварил картошку и открыл банку консервированного горошка из холодильника. Впервые после смерти Гиллиан он приготовил себе обед — это был явный признак того, что он возвращается к жизни.

Дождь хлестал по окнам, «Рэйбэрн» время от времени дымила. Нужно бы почистить дымоход и вытяжную трубу — до этой работы он еще не добрался. Может быть, он займется этим завтра; это надо сделать, пока не наступила настоящая зима.

Поев, Фрэнк уселся у плиты с журналом, на сей раз стал по-настоящему читать его, а не просто перелистывать страницы. Фермерство на острове отличалось от фермерства на материке; с приближением зимы приходилось загонять всех овец во двор, разместив как можно больше их под крышей, и откармливать там.

Короткие дни проходили однообразно и монотонно — утром и Днем он заполнял ясли, а остальное время занимался заготовкой топлива. Самое главное было выжить вообще; сражаться со стихией, а по вечерам устраиваться как можно удобнее. Рано ложиться и рано вставать, а для чего-то иного времени просто не было.

Фрэнк порылся в чулане и отыскал старое 12-калиберное ружье, которым он не пользовался с того времени, как подстрелил лису, нападавшую на овец на «Гильден Фарм». Он нашел ветошь и почистил стволы. Внутри стволы были поцарапаны и покрыты щербинками — типичное ружье фермера, средство убийства животных-вредителей или для того, чтобы подстрелить себе в поле кое-что к обеду. Ничего особенного, но если держать его твердо в руках, это ружье становится смертельным. Оно принадлежало его отцу, происходило с тех времен, когда старый Дик Ингрэм охотился на кроликов ради заработка во времена Депрессии. Осталось еще несколько патронов старика, Фрэнк высыпал их из коробки на стол — «максимумы» в темно-красных гильзах, дробь N 4. Они убивают так же хорошо, как и пятьдесят лет назад, и если он смог застрелить ими лису, то сможет сбить и дикого гуся. В общем, он это докажет или опровергнет завтра на рассвете.

— Ляжем спать рано, Джейк — нам придется встать до рассвета, — Фрэнк подбросил в печь пару полешек и затушил пламя. — Завтра мы идем на охоту.

Лежа в постели, Фрэнк раздумывал, выдержит ли этот каменный дом силу ураганного ветра. Он утешал себя тем, что если здание уже простояло двести лет, сопротивляясь всевозможным капризам природы, то оно простоит еще около ста лет, надо лишь время от времени подновлять крышу. В старину умели строить.

Он задремал и собирался уже с приятностью погрузиться в глубокий сон, как вдруг вздрогнул и проснулся. Сначала он не был уверен, что именно разбудило его. Вероятно, ветер; еще одну шиферную плитку сорвало, и она разбилась, упав на землю. Внизу заскулил Джейк. И тогда Фрэнк услышал крики.

Он напрягся; поднялся на локте. Крик повторился, отдаленный, где-то у Котла, наверно. Женщина, кричит истерически, затем к ней присоединились другие. Крики, полные ужаса, доносило ветром, и на этот раз сомнений быть не могло.

Затем крики замерли — так же внезапно, как они начались. Теперь был слышен лишь шум ветра, осаждающего дом, стучащего по дверям и окнам. Проснись, кто-то в страшной опасности.

Но там никого нет, не может быть. Потому что на острове Альвер нет никого, кроме него. Да еще Джейк — колли перестал подвывать.

Фермер подавил в себе порыв спуститься вниз. Какой толк? Он откроет дверь дождю и ветру, посветит фонарем в бурю, закроет дверь и вернется в постель. Вместо этого он остался лежать, чувствуя, как по телу бегут мурашки, встревоженный, дрожащий, напуганный непонятным. Если бы кто-то находился там в беде, он бы ответил на крик о помощи. Но там никого не было. Вот почему это так пугало.

Фрэнк вышел из дома за полчаса до рассвета, держа в руках старое ружье. Джейк бежал следом. Пес был удивлен, но следовал за хозяином повсюду.

Фрэнк шел против ветра, он обогнул холм и спустился к Торфяному болоту. Ночной ураган стих, дождь перестал, остался только ветер. В предрассветной полутьме он увидел острые очертания высоких камышей, где утесник сливался с камышовыми зарослями Торфяного болота. Ландшафт, который почти не изменился за пять столетий, потому что никто не добывал здесь торф.

Он присел на корточки, Джейк крепко прижался к его ноге. Нет смысла идти дальше, ему лучше остаться здесь до рассвета. Царила тишина — только ветер шелестел в камышах. Он даже не знал, на болоте ли еще гуси — они ведь могли улететь на ночлег к морю и вернуться пастись после наступления рассвета. Он так не думал, потому что здесь, на Альвере, у них нет ночных врагов — ни лис, ни человека, который уже десятилетия не охотился за ними. Он сказал себе, что гуси спят здесь, на Торфяном болоте.

Издалека до него долетело слабое уинк-уинк. Он напрягся; это, конечно, гусиный зов; вероятно, старый гусак сообщает своей стае, что рассвет близок и пора начинать пастись. Они были, однако, далеко от него, может быть, в четверти мили. В этом случае ему будет трудно и неудобно подкрадываться, и они могут заметить его и улететь задолго до того, как он окажется на расстоянии выстрела.

Небо на востоке начало чуть светлеть, когда Фрэнк Ингрэм услышал крик. Ошибки быть не могло — пронзительный крик, полный ужаса, прекратился он так же внезапно, как и начался, как будто кричащую быстро заставили замолчать.

У Фрэнка застыла кровь в жилах, и он почувствовал, как Джейк жмется к нему, скуля от страха. Фермер стоял в оцепенении; он бы, может быть, повернулся и бросился бежать, если бы смог. Он знал, что там был кто-то на Торфяном болоте — и кто бы они ни были, с ними случилось что-то явно неприятное.

Он медленно выдохнул, почувствовав, как весь дрожит, пляшущими пальцами щелкнул обоими курками. Напряженно вглядываясь в серую темноту, он мысленно подгонял рассвет.

Крик продолжался пару секунд, не больше. Затем последовали несколько мгновений ужаса, во время которых он потерял счет времени, напрягая слух, ожидая, что крик раздастся снова. И вдруг, без всякого предупреждения, все Торфяное болото, казалось, наполнилось жизнью. Крики гусей, встревоженные крики пробудившихся и пришедших в движение птиц, шум взмахивающих крыльев, сопровождаемый диким хором — этот звук заглушил бы и тысячу воплей.

Он увидел диких гусей — длинную, неровную вереницу. Птицы летели на высоте не более двадцати ярдов, их полет возглавлял тот самый старый гусак, невольно направляя стаю прямо на заряженное ружье. Раньше они сидели далеко в коварной трясине, в безопасности от охотника, но этот крик заставил их перелететь туда, где в засаде ждала смерть, как будто между стрелком и загонщиком существовала договоренность.

Инстинктивно Фрэнк поднял ружье к плечу. Он дрожал, дрожали и стволы; гуси были повсюду, все утреннее небо было наполнено ими. Первый выстрел прокатился по болоту, эхо его пророкотало, отскочив от склона холма. Вожак должен бы был камнем упасть замертво, полететь на землю, сложив крылья; вместо этого он громко закричал и попытался подняться ввысь; летящие за ним птицы последовали его примеру, сбившись от испуга в кучу.

Фрэнк выстрелил из второго ствола, не прицеливаясь, это был панический выстрел во взлетающих гусей. Он был поражен, что промазал по довольно легкой цели с первого раза. Гуси громко кричали; воздух дрожал от взмахов их крыльев. Он выругался, но когда он с досадой смотрел на улетающих птиц, один гусь отделился от стаи и начал опускаться в сторону холма, летя на одном крыле.

— За ним, Джейк! — Фрэнк бежал, не разбирая дороги, забыв об осторожности, он подгонял собаку и видел, как раненая птица упала, исчезнув в высокой траве. Но Джейк не был охотничьим псом; он понимал только команды, касающиеся овец. Джейк бежал рядом с хозяином, вопросительно поглядывая на Фрэнка, не в силах понять, чего от него хотят.

Гусь лежал на спине; сложенные крылья его были раскинуты, такой же прекрасный в смерти, каким он был при жизни. Фрэнк стоял и смотрел на него, даже Джейк отпрянул от мертвой птицы. Волнение погони прошло, на сегодня им обеспечен ужин. Вот таков конец этого великолепного создания природы, подумал Фрэнк.

Только тогда он вспомнил о крике. Медленно он повернулся, держа мертвого гуся за шею, зорко огляделся вокруг. Было уже почти светло, и Фрэнк видел все Торфяное болото: несколько сот акров болотистой почвы, поросшей густым камышом, в котором могла бы спрятаться целая армия. Свежий ветер сгибал камыш. Он ничего не увидел, не заметил никакого неестественного движения; пустая земля — даже дикие гуси улетели.

Но что-то определенно вспугнуло гусей.

* * *

На то, чтобы ощипать и разделать гуся, у Фрэнка ушло полтора часа. Когда-то он разделывал домашнюю птицу — индюков и петухов на Рождество — но у него не было опыта по ощипыванию водоплавающих птиц.

— Сегодня мы будем поздно ужинать, Джейк, — у Фрэнка болели пальцы, было уже шесть часов. — Думаю, около девяти.

Колли посмотрел на него печально, даже не постучал хвостом об пол в знак согласия. Джейк весь день вел себя странно: не отходил от Фрэнка, когда они были на пастбище, только по его приказу пригонял овцу. Он все время оглядывался вокруг, иногда полз на брюхе. Он боялся чего-то.

Фрэнка встревожило поведение собаки; оно начинало действовать ему на нервы. Если Джейк оглядывался, Фрэнк невольно смотрел туда же, ожидая увидеть… что? Этот крик на Торфяном болоте был реальный, он все еще эхом отзывался в мозгу фермера. Но ведь на Альвере никого больше нет. Или есть? Если да, то им негде спрятаться, кроме как в тех пещерах на берегу рядом с бухтой — а они наполняются водой во время каждого прилива. Любой, кто прятался там, не только утонул бы, но его разбило бы на куски о скалы. Так что на Альвере никого не может быть. Разве не так?

Он попытался найти логическое объяснение. Крик лисицы, призывающей самца в период спаривания, очень похож на крик человека. Но ведь на острове нет лисиц, они никаким образом не могли перебраться с материка, если только кто-то не завез сюда пару. Но с какой целью? Никто ведь не охотился на Альвере.

Наконец гусь был в духовке. Фрэнк посмотрел на часы — за стол он сядет скорее в десять, чем в девять. Подумав, он пересек комнату и задвинул дверной засов. Он знал, что это глупо, что делает это лишь для успокоения нервов. Но так он чувствовал себя безопаснее. Джейк следил за ним взглядом, вильнул один раз хвостом, чтобы дать ему понять: «Так-то лучше, хозяин. Безопаснее, когда дверь на запоре».

Фрэнк сел в кресло и опять взял в руки журнал для фермеров. Он был уже потрепан — Фрэнк прочел его дважды. Так, завтра среда, придет почтовый паром. Он получит следующий номер журнала для чтения. Более того, он пообщается с людьми, даже если это только мрачный старый паромщик.

Ветер вновь усилился — на острове редко было тихо. К этому ему придется привыкнуть. Он попытался заставить себя не прислушиваться — не к начинающейся буре, а к тому, что она могла заглушать. В конце концов он включил радио и стал крутить ручку, пока не нашел какую-то музыку. Если кто и собирается сегодня там кричать, он не хочет их слышать.

Птица в духовке пахла восхитительно — аппетитный аромат тушащегося мяса и приправ, которыми Фрэнк наполнил гуся. Это создавало домашнюю атмосферу, атмосферу реальности. Он не понимал, что голоден. Это был долгий день, и завтра ему не надо вставать до рассвета. Если дикие гуси вернулись на Торфяное болото, они могут там безбоязненно оставаться. Может быть, он подстрелит еще одного к Рождеству. Может быть и не станет. Торфяного болота следует избегать на рассвете и в сумерках. В следующий раз он отправится в засаду днем.

— Так, думаю, что гусь готов почти… Эй, черт побери, да что с тобой? — Фрэнк поднялся с кресла, чтобы подойти к печи и посмотреть гуся, когда Джейк вдруг вытянулся во всю длину, царапая брюхом по полу, шерсть на нем встала дыбом. Глаза собаки неотрывно смотрели на дверь, в горле у него слышалось глухое рычание; в этом рычании была как угроза, так и страх. — Не дури, Джейк, там никого…

Фрэнк не успел закончить фразу, потому что раздался громкий стук в дверь, барабанная дробь кулаками, от которой массивная деревянная дверь задрожала.

Повизгивание Джейка перешло в вой, он съежился, зажав хвост между лапами.

Стук раздался снова, с настойчивостью, которая не уменьшалась. Кто бы ни стоял там в бурной ночи, его надо было впустить.