Она хочет свести его с ума или не понимает, как трудно в такой ситуации сохранять равновесие? Сначала говорит, что не хочет ничего менять в их отношениях. Потом, когда он соглашается с ней, ведет себя так, словно чего-то хочет от него. Так что ей нужно? В какой-то момент кажется, что она хочет остаться с ним, но в следующую минуту места себе не находит — так ей хочется вернуться к Спинтону.

И опять же, почему она выходит замуж за того, кого не любит? Из чувства долга? Потому что когда-то пообещала? В общем, не важно, но тогда пусть не рассчитывает, что Норт будет прыгать к ней в постель по ее первому желанию. На примере своей матери он знал, чем это может обернуться.

Но сейчас он не станет отказываться от того, что предлагает Октавия, потому что лучше это, чем ничего. Она никогда не будет принадлежать ему целиком. Такое невозможно представить.

Он хотел ее. Но только, черт возьми, всю — целиком и полностью. Быть рядом в жизни, в постели, везде. К сожалению, жизнь, которую ведет он, вряд ли устроит Октавию. Ей нравятся приемы, нравится бывать в обществе, да и какая женщина в здравом уме откажется стать графиней?

Он солгал бы, если бы стал утверждать, что ему все равно, любит его Октавия или нет. Увы, не все равно. Ему казалось, что он достаточно взрослый и вырос из подобных глупостей. Выходит, не вырос. Ему хотелось, чтобы она его любила.

Сегодня утром он чуть не умер, когда услышал, что она любит его. Как бы ему хотелось поверить, что она говорила не о платонической любви. Но Норт знал, что именно о такой любви она и говорила. Если бы Октавия по-настоящему любила его, он понял бы это. Тогда он почувствовал бы себя самым счастливым человеком на земле.

Пока все складывалось по-другому.

Его чувство к ней было таким же непонятным и переменчивым, как и у Октавии к нему. То он просто не мог существовать без нее, как без воздуха, то был готов отдать ее Спинтону. Тот смог бы обеспечить ее гораздо лучше. Обеспечить ей жизнь, для которой она была рождена. Обеспечить жизнь, которую Октавия заслуживала. Норт же мог дать ей только самого себя. Достойным такой обмен не назовешь. Норту просто хотелось видеть ее счастливой. Спинтон представлялся в этом смысле лучшим вариантом. Именно по этой причине Норт и не пытался удержать Октавию рядом с собой.

Кроме того, ему было страшно. Он боялся, что она сама повернется к нему спиной и вновь исчезнет из его жизни.

— Мистер Шеффилд?

Стряхнув с себя мысли, Норт вернулся к действительности. Они вместе с Фрэнсисом находились в писчебумажном магазинчике, и человек за стойкой выжидательно смотрел на него.

— Да-да? — Голос Норта прозвучал спокойно, словно он не мучался раздумьями, которые отвлекали его от основной цели.

Хозяин лавки мистер Джонс протянул Норту список:

— Вот эти люди покупали бумагу, которой вы интересовались.

Сверкнув беглой улыбкой, Норт подавил желание тут же сравнить этот список с тем, который составила для него Октавия. Ему не хотелось, чтобы торговец понял, насколько это важно. Не хотелось, чтобы об этом вообще кто-нибудь догадывался.

— Благодарю. — Норт кинул хозяину гинею.

Джонс, явно рассчитывая набольшее вознаграждение, продолжал выжидать.

На улице Норт вытащил из кармана список Октавии. Быстро прошелся глазами по именам. Сердце подпрыгнуло. Было одно совпадение. Норту больше и не нужно. Одного имени в обоих списках было достаточно, чтобы убедиться в своей правоте. Он нутром чуял — вот оно!

Лорд Александр Мертон.

Разумеется, это лорд. Настоящий граф. Норт уже слышал о нем. Мертон часто появлялся в театре, где вырос Норт. Нет ничего удивительного, что у матери Октавии была с ним связь. Мертон обожал хорошеньких женщин, а мать Октавии была настоящей красавицей.

Норта охватило воодушевление с изрядной долей злости. Он схватит Мертона. Он заставит его расплатиться сполна.

А что потом? А потом Норт отойдет в сторону и позволит Октавии выйти замуж за другого. Ну разве не глупость?

Нет, глупость тут совсем ни при чем. У него нет не то что «хорошего», нет никакого имени. Октавия была частью мира, для которого сейчас он был желанной персоной. Но неизвестно, как все сложится завтра.

Вдобавок эти ее проклятые обещания. Покойные мать и дед уже не заставят ее держать слово, но Спинтон может заставить. Октавия согласилась выйти за него. Норт своими ушами слышал это. Она не из тех, кто легко переступает через клятвы. Октавия выйдет замуж за Спинтона, если только Норт не вылезет из кожи, чтобы отговорить ее.

Но он не собирался этим заниматься, прежде всего потому, что характер его работы грозил ей опасностью.

И с чего он решил, что у них вообще есть будущее? Октавия — друг, самый близкий друг. Иногда он считал ее больше чем другом, но не знал, что она думает о нем. В сущности, он даже не представлял, что она чувствует к нему. Ему не хотелось ее терять, но мысль о том, чтобы всю жизнь провести с ней…

Это слегка пугало. И возбуждало. И казалось невозможным. Лучше не забивать себе голову. Иначе станет еще больнее, когда Октавия уйдет.

Норт не хотел ее отпускать, но, если станет известно о ее матери, перед Октавией закроются многие двери. Только брак со Спинтоном убережет ее от ущерба, которое может нанести прошлое.

Вот и конец истории.

Господи, чем он только занимается? Харкер на свободе, а Норт стоит посреди улицы и грезит о женщине, которая никогда не будет его! Ребята с Боу-стрит сейчас подняли бы его на смех. Они наверняка подумали бы, что он совсем свихнулся.

Может, так оно и есть? И все из-за Октавии. Он не может больше ни о чем думать. Это даже раздражало.

Что, если Харкер крутится поблизости и ждет своего часа?

Сунув оба списка в карман, Норт кивком попрощался с Фрэнсисом, который внимательно следил за улицей, и отправился туда, где оставил свою лошадь. Вскочив в седло, Норт поехал за подкреплением. Он собирался захватить пару человек и отправиться к Мертону, чтобы заставить этого мерзавца и на пушечный выстрел больше не приближаться к Октавии. Потом он вернется домой и объявит Октавии, что она в безопасности.

И распрощается.

— Я приехала, как только смогла. Во что ты вырядилась?

Как только кузина объявилась на пороге, Октавия обняла ее и провела в главную комнату, которую Норт использовал как столовую и гостиную.

— Я так рада тебе. Это я нашла на чердаке. Тебе не нравится? — Октавия закружилась на месте. Юбки встали колоколом.

Беатрис наморщила вздернутый носик.

— Ты пахнешь так, как будто последние двадцать лет пролежала в старом чемодане.

Октавия хихикнула:

— Пахну не я, пахнет платье. Это осталось от матери Норта. — Платье было повседневным, где-то — широковатым, где-то — коротковатым, но в общем годилось. Оно было совершенно не модным. Октавия полагала, что Нелл Шеффилд надевала его с той же самой целью, что и она, — для уборки дома.

Кузина Беатрис, на которой было миленькое платье из бледно-голубого муслина, протянула ей саквояж:

— Тут кое-какая одежда. Нужно только погладить. По крайней мере можно будет не надевать чужие платья.

Октавия отставила сумку в сторону и накинула на голову старый платок.

— Я надела его, потому что собралась привести этот дом в божеский вид. А ты мне поможешь.

Беатрис огляделась:

— Тут и так все в порядке.

— В единственной комнате, которой он пользуется. — Помимо спальни, конечно, но про это Беатрис говорить не стоило.

— Может, ему так нравится. По-моему, это дело слуг.

Почему его слуги не убираются?

— Я решила сама заняться уборкой, потому что помню, как тут было раньше, помню запахи, помню все ощущения. Было намного теплее, чем сейчас. — Октавии и в самом деле было тоскливо смотреть на дом в его теперешнем состоянии. Грустно было видеть все сплошь запрятанное под чехлы холстами.

— Пытаешься возродить давно ушедшее, Тави? Это невозможно, ты же знаешь.

— Знаю. — Прозвучало мрачнее, чем хотелось. — Дом должен походить на дом, а не на лежбище. Норт заслужил того, чтобы жить в доме.

Беатрис с подозрением осмотрелась по сторонам.

— Если ему нужно, пусть сам этим занимается.

— Он боится.

— Боится? — По голосу Беатрис было понятно, что сама эта мысль показалась ей смехотворной. — Я всегда считала, что он из тех мужчин, которые ничего не боятся.

Октавия отвернулась и стала мерить шагами небольшое пространство, занятое ковром с голубым и бордовым орнаментом.

— Он боится быть счастливым, потому что считает, что счастье быстро закончится.

— А ты хочешь сделать его счастливым.

На миг Октавии показалось, что кузина насмехается над ней, но в словах Беатрис не было и тени издевки.

— Точно.

— Даже несмотря на то что помолвлена с другим и рано или поздно съедешь отсюда?

— Да.

— Ты его любишь.

— Да. — Врать не имело смысла. Никакого смысла. Беатрис уже знала правду.

— Спинтон не заслужил такого отношения.

Октавия остановилась и повернулась к кузине. В темных глазах Беатрис она не увидела осуждения, только сочувствие. Октавия предпочла бы осуждение.

— Я знаю.

— И ты заслуживаешь лучшей доли.

— Возможно. — В данный момент она не знала, чего заслуживает. Она даже не могла понять, чего же ей хочется.

Беатрис сложила на груди мягкие, пухлые ручки.

— Если ты любишь мистера Шеффилда, то не должна выходить замуж за Фицуильяма. Это неправильно.

За Фицуильяма? Октавия тоже сложила изящные руки на своей менее впечатляющей груди.

— Не все так просто.

Темная бровь взлетела вверх.

— Интересно, почему?

Октавия скопировала и это движение. Раньше она никогда не обращала внимания на то, как они с Беатрис похожи.

— Потому что Спинтон и я связаны обещанием. И от пас ждут вполне определенных поступков.

— Ждут? — Кузина хмуро разглядывала ее. Отношение Беатрис к данным когда-то обещаниям было вполне очевидно. — Кто ждет?

— Во-первых, мой дед.

— Он умер.

Да, они очень походили друг на друга. Не столько внешне, сколько внутренне. При желаний Беатрис могла быть обескураживающе резкой.

— Потом отец Спинтона. Теперь обе брови взлетели вверх.

— Он умер.

— Моя мать. — Если Беатрис нужен полный список, Октавия была готова его представить.

— Тоже умерла.

Октавия всплеснула руками. Неужели кузина не знает других слов?

— Это не важно, умерли они или нет!

— Нет, важно! — Беатрис выставила перед собой палец. — Если они умерли, им все равно, выполнишь ты обещание или не выполнишь.

Октавия приложила руку к груди.

— Мне не все равно. А я пока совсем живая.

Беатрис рассмеялась ей в лицо. Кто бы мог подумать, что очаровательная кузина может так загоготать?

— Что да, то да. Такой живой я тебя еще ни разу не видела. Странно только, что эдакая «живость» появилась после того, как рядом с тобой снова возник мистер Шеффилд.

— Он был моим лучшим другом. — Октавия не собиралась признаваться, что вновь видеть Норта — настоящее наслаждение.

От насмешливости не осталось и следа. Взгляд Беатрис был полон сочувствия.

— И любовником. Октавия смотрела в сторону.

— Господи Боже, он так и остался твоим… — голос кузины упал до обвиняющего шепота, — любовником.

Октавию захлестнуло чувство вины.

— Прошлой ночью, после того как его ранили. Все произошло так безотчетно…

— Я прекрасно знаю тебя. С тобой ничего не случается «безотчетно». — Никакой насмешки. Никакого сочувствия. Беатрис говорила прямо и резко. — Ты помолвлена с другим!

Октавия съежилась. Она получила то, что заслужила.

— Мне это известно.

— Ты должна все рассказать Спинтону. Что?

— Даже и не подумаю. Какой в этом смысл?

— Он честен с тобой. Он заслуживает того, чтобы все знать.

Нет, не заслуживает! Как она расскажет ему об этом? И откуда Беатрис известно, что он Октавию не обманывает? Спинтон — молодой человек, у которого есть свои «естественные» желания. Неизвестно, где он их удовлетворяет.

— Это не его забота.

— Спинтон все равно узнает. — Беатрис заговорила высокомерно, даже надменно.

— Не узнает. Я буду изображать из себя девственницу, — заявила Октавия. Она заставит Спинтона поверить, что неопытна в утехах. Так будет лучше и для него, и для нее.

До этого дня она и не представляла, что кузина может быть так эмоциональна.

Это она довела Беатрис своим упорным нежеланием посмотреть правде в глаза. Беатрис права.

Октавии хотелось выполнить обещание и в то же время поступить по-своему. В глубине души она страшилась того, что случится, когда люди узнают правду. Она желала Норта и боялась получить его. Потому что ее пугали перемены, которые за этим последуют. Однако мысль о том, чтобы лишиться его, была тяжелее всего.

— Ох, Беа. Какую кашу я заварила!

Беатрис взяла Октавию за руки.

— Да, но все можно уладить. И ты знаешь как. Оторвав взгляд от-пола, Октавия заглянула в темные мягкие глаза кузины.

— Как?

Уголки губ Беатрис слегка опустились, как будто она удивилась, что Октавия до сих пор не знает ответа на свой вопрос.

— Будь честной с собой, со Спинтоном и с мистером Шеффилдом.

О Господи, ведь это означает, что нужно рассказать правду Спинтону. Нужно расеказать(правду Норту.

— Мне не хочется причинить Спинтону боль.

— По-моему, нам обеим понятно, что ты больше всего беспокоишься о себе, а не о том, чтобы не причинить боль Фицуильяму.

Все-таки Беатрис не была такой наивной, как о ней думала Октавия.

— С того момента, как дед забрал меня к себе, я знала, что Спинтон предназначался мне в мужья. Он всегда был рядом. Если я потеряю Спинтона, мне будет одиноко.

Беатрис погладила ее по руке:

— У тебя есть мистер Шеффилд.

— Нет, — покачала головой Октавия. — Мне так не кажется.

В глазах кузины было столько симпатии и сочувствия. Откуда оно только берется, не могла понять Октавия.

— В конце концов, у тебя есть я.

На Октавию нахлынули признательность и благодарность. Она кинулась к кузине и заключила ее в объятия. Впервые Октавия ощутила, какие у Беатрис крепкие руки и сильная спина. Теперь Октавия не сомневалась: они всегда будут рядом, что бы ни случилось.

— Спасибо тебе, — шепнула Октавия. Беатрис похлопала ее по спине:

— Пожалуйста-пожалуйста. — Потом отстранилась и улыбнулась: — Всегда пожалуйста. А теперь найди мне такое же жуткое платье, и примемся за уборку. Нам вдвоем придется превратить это место в счастливый уголок.

Пока они втроем с Беатрис и миссис Бантинг бок о бок вылизывали комнаты на первом этаже дома Норта, Октавия размышляла. Может, ничего не нужно говорить Спин-тону?

Вдруг он решит, что не стоит жениться на ней после всего случившегося? Размышляя, она собирала холстины, укрывавшие софу в гостиной. Тогда можно будет сказать Норту, что она действительно чувствует к нему.

Но Октавия уж сказала, что любит его, а он либо не понял, о чем речь, либо сделал вид, что не понял. В любом случае ей не хотелось в ближайшее время повторять эту попытку.

А что может быть с ними в дальнейшем? Октавии нравится выезжать в свет. Норт, кажется, терпеть этого не может. По нескольку дней ему не приходит в голову побриться.

Но главное, как он отнесется к тому, что общество намного благосклоннее к ней, чем к нему? К тому, что свет всегда считал ее леди, а из Норта джентльмен не получился, несмотря на все его старания.

Хватит ли ей сил, чтобы не обратить внимания на сплетни вокруг себя? Хватит ли сил бросить дом в Мейфэре и вернуться сюда, где она провела большую часть детства, мечтая о другой жизни?

— О-ля-ля, посмотрите-ка сюда.

Голос миссис Бантинг отвлек Октавию от мыслей. Пожилая экономка нашла что-то под одним из полотнищ, драпировавших комнату.

Отложив в сторону узел с тряпьем, Октавия придвинулась ближе, чтобы посмотреть, какую ценность обнаружила миссис Бантинг, и сердце заколотилось.

Это была подушка-думка. Пестрая, яркая, кричащая — она смотрелась как открытая рана на фоне спокойных, приглушенных красок комнаты. Бархат разных оттенков лилового, бордового и кирпичного цвета украшала вышивка золотой нитью. Стежки были неумелыми, но старательными.

— Господи, какой ужас! — не удержалась Беатрис. — Кому, интересно, удалось такое соорудить?

— Мне, — шепотом сказала Октавия. — Это я сшила. Кузина тут же раскаялась, но Октавия не обратила на нее внимания. Ласково улыбнувшись, миссис Бантинг обернулась к ней:

— Вам тогда, по-моему, было лет десять?

— Одиннадцать, — поправила Октавия. — Это был подарок Нелл ко дню рождения. Не могу поверить, что она ее сохранила. — Октавия не могла поверить, что Норт ее сохранил. Ничуть не стесняясь, он заявил тогда, что произведение ее рук — дрянь. Нелл ухватила его за ухо и приказала следить за своими манерами. Потом обняла Октавию, обволакивая запахом пудры и роз.

«Она просто чудо, дорогая моя. Я буду беречь ее как сокровище».

Четырнадцатилетний Норт фыркнул: «Такое сокровище лучше закопать».

Мать снова потянулась к его уху, а он, ухмыльнувшись, нырнул ей под руку.

Нелл не дожила до следующего дня рождения. К тому времени Октавия и Норт уже стали друзьями. После смерти матери он переехал к отцу и братьям, правда, часто появлялся в Ковент-Гардене, чтобы убедиться, что с Октавией все в порядке. Он сам назначил себя ее покровителем. Вполне возможно, в ее компании он ощущал рядом с собой невидимое присутствие матери. А может, Норт уже тогда догадывался, что мир отца отвергнет его.

А может, просто не мог распрощаться с Октавией.

— Хотите забрать ее, дорогая? — поинтересовалась миссис Бантинг. — Думаю, хозяин не хватится.

Вот тут старушка ошибалась. Норт хватится. Можно было поспорить на десять шиллингов, что, хотя сюда годами никто не заглядывал, Норт абсолютно точно знал, где что лежит, включая эту думку.

Боже праведный, почему любая мелочь, связанная с ним, вызывает такое сердечное волнение?

— Нет. Оставьте ее на месте.

Октавия завидовала тому, что у Норта был отец. Завидовала тому, что у его матери был только один любовник. Завидовала тому, что его семья походила на нормальную семью. Она не представляла, как было больно Норту, когда он всего этого лишился. Лишился мира, полного любви — матери, отца, театральных кулис, — и очутился среди людей, которые не приняли его, как он ни старался. Нет ничего удивительного, что в конце концов он создал для себя свой собственный мир. Это, должно быть, оказалось легче, чем постоянно бороться за признание.

Поэтому Октавия никогда не сможет попросить его жить в ее мире. Это будет слишком жестоко — заставить его вновь почувствовать себя беззащитным. Она даже не заикнется об этом. Да он и не согласится. Ни ради нее, ни ради кого-нибудь еще.

— Ничего здесь не переставляйте и не перекладывайте, — распорядилась Октавия, протягивая подушку миссис Бантинг. — После уборки положите на место. — Октавия не хотела, чтобы Норт воспринял затею с уборкой как намек на что-то. Хотелось просто немного напомнить ему о том времени, о том мире.

Миссис Бантинг смотрела на Октавию влажными глазами. Старая экономка все поняла.

— Да-да, милая. Не беспокойтесь.

В горле стоял ком. В груди не хватало воздуха. Беатрис и миссис Бантинг снова принялись за работу. Потребовалось совсем немного усилий, чтобы дом снова стал почти таким, каким был раньше. Открытые окна сияли, мебель блестела, в воздухе носился запах воска.

Может быть, Норт снова почувствует себя дома.

А может, Октавия просто напоминает себе о желании, которое владело ею когда-то, напоминает о том, что было важно в то время. Ей всегда хотелось иметь семью. Мать была слишком занята. Она пользовалась успехом у поклонников и покровителей, и ей было не до дочери. Потребность Октавии во внимании пытался восполнить дед. Правда, старик считал, что для этого достаточно делать подарки. А вот Спинтон — о, дорогой Спинтон! — тот в своей немного удушающей и чопорной манере дарил ей тепло. Но это было не то. Все это было не то.

Единственное место, где Октавия чувствовала себя нужной и любимой, был этот дом. Тут Нелл пыталась научить ее вышивать, тут Норт дергал ее за косы и постоянно насмешничал. Здесь она чувствовала себя дома.

Норт был неотъемлемой частью этого места. И даже если время, которое они провели вместе, закончится, Октавия все равно с радостью будет приходить сюда.

Она всю жизнь будет считать этот дом своим, Их с Нортом общим домом.

Норт не стал терять времени и сразу перешел к делу, когда дворецкий Мертона провел его в кабинет графа. Норт отказался сесть, отказался от выпивки. Мертон надменно, но с любопытством посмотрел на него, но Норт не отступил.

— Мне известно, что вы писали письма Октавии Во-Давентри.

Мертон ожидал услышать что угодно, но только не это.

— Простите, что?

— Леди получает письма от какого-то свихнувшегося обожателя. От вас.

Мертон возмутился:

— Вне всякого сомнения, это не я. И зачем? Я помню ее еще ребенком.

Ага!

— Значит, вы признаете, что знали ее мать?

— Разумеется, я ее знал. Одно время мы были близки с ее матерью. Я знал и вашу мать, Шеффилд.

Лучший способ разозлить мужчину — это унизить его мужское достоинство или оскорбить мать. Мертон понимал это так же хорошо, как и любой другой.

— Но только не в библейском смысле.

— Ну разумеется, нет. — Граф театрально вздрогнул. — Крид прислал бы ко мне секундантов.

Норт криво усмехнулся:

— Он любил поразвлечься на дуэлях.

— Мне не нравятся ваши манеры.

Норт пожал плечами. На него это не произвело никакого впечатления.

— А мне не нравятся люди, которые пытаются убить моих друзей.

— Что, простите?

Норт достаточно ходил вокруг да около. Пришло время назвать все своими именами.

— Кто нажал на курок прошлой ночью в Воксхолле, Мертон? Вы сами или кого-нибудь наняли?

— Не понимаю, о чем вы? — возмутился Мертон. Норт хлопнул его ладонью по левому плечу. Мертон замычал, но не от боли. Граф был не тем человеком, которого ранил Норт.

Правда, он не собирался извиняться за грубость.

— Значит, вы наняли кого-то.

— О чем вы все время говорите, черт побери? — Мертон потер плечо. — Это не я вас подстрелил.

— Откуда вы знаете, что в меня попали?

— Об этом все знают. — Разволновавшись, Мертон отступил назад. — Половина гостей видела вас после того, как все произошло.

Верно. Норт опустил руку.

— И вы утверждаете, что не имеете к этому никакого отношения? — В поведении графа не было ничего подозрительного.

— Разумеется, нет. С какой стати?

Норт склонил голову набок. Пришло время вывести Мертона на чистую воду.

— Потому что вы пользуетесь такой же писчей бумагой, как и тот, кто посылал угрожающие записки Октавии. Потому что из пишущих на такой бумаге вы — единственный человек, который знает о ее прошлом. Потому что вы знались с матерью, а теперь вам захотелось попробовать дочку.

Мертон побагровел.

— Боже правый, и у вас хватило смелости прийти ко мне в дом с такими абсурдными заявлениями!

Граф не представлял, как много смелости у Норта. Если он получит доказательства того, что за письмами стоит Мертон — и за выстрелом тоже, — то заставит его расплатиться так, как еще никто не платил.

— Ведь именно она была вашей мишенью? Если не досталась вам, пусть не достанется никому, так?

— Вы с ума сошли! Я никогда не причиню Октавии зла!

— Но причините зло тому, кто «недостоин» ее. Так, что ли?

Мертон взвился и шагнул к Норту:

— Вон из моего дома!

Норт шагнул ему навстречу, на середину комнаты:

— Не раньше, чем вы мне все расскажете. Я могу заставить вас рассказать правду.

— Он вас не обманывает.

Оба — и Норт, и граф — повернулись к двери. Там стоял старший сын и наследник Мертона — Роберт.

— Тебя это не касается, сын, — прорычал Мертон. Юноша вошел в комнату. Мальчишеское лицо было бледным.

— Нет, касается. Отец не писал никаких писем леди Октавии, мистер Шеффилд. Их писал я.

Норт открыл рот.

— Вы? Вы же совсем мальчик. — Разве Октавия не говорила, что письма написаны юнцом?

— Я не мальчик. Мне скоро девятнадцать.

Норт по себе знал, что такое в девятнадцать лет быть под очарованием Октавии. Интуиция подсказывала, что юноша говорит правду. Однако оставалось еще много вопросов.

Если бы не присутствие отца, Норт схватил бы парня за грудки и шваркнул о стенку. Вместо этого он пошел на него грудью и зажал в угол.

— Ты же мог убить человека, ты — пижон!

— У меня и в мыслях не было убивать кого-нибудь! — Роберт был в панике. — Клянусь! Это не я!

Сынок графа был так напуган, что Норт, казалось, слышал запах страха, исходивший от него. Страха и стыда. Норт поверил, что парень не врет.

— Вы заставили понервничать жениха леди Октавии. Роберт хмыкнул в ответ. Норт удивленно поднял брови.

— Значит, вы полагаете, что он недостаточно хорош для нее?

Паренек расправил плечи.

— Конечно. Вы — тоже.

— Это правда. Я недостаточно хорош. — Юнец заметно удивился, когда с ним согласились. — Вы намекнули, что знаете какую-то тайну леди Октавии. О чем шла речь?

Юный Роберт с беспокойством посмотрел на графа.

— Я знаю про ее мать и моего отца. Я знаю, что ее мать была шлюхой.

Лорд Мертон свирепо глянул на сына:

— Мэгги Марш не была шлюхой.

Сжав руки в кулаки, Роберт с вызовом смотрел на отца:

— Нет, была!

— Вы можете доспорить позже, — прервал их Норт. Он сосредоточил внимание на Роберте. — Именно это вы имели в виду, когда упоминали про тайну?

Роберт кивнул. Невооруженным глазом было видно, что он презирает Норта и боится. Норт впервые порадовался, что общество сочиняет о нем всякие небылицы.

— Именно это, но вас это не касается.

— Мальчик, — предостерегающе произнес Мертон, — ты попал в передрягу. Не усугубляй свои проступки грубостью. Извинись перед мистером Шеффилдом.

Роберт опустил глаза:

— Извиняюсь.

— Незаметно, — парировал Норт. — Но мне наплевать. Однако хочется, чтобы вы знали, что леди Октавия не в восторге от ваших писем. Более того, если бы она сейчас была здесь, то устроила бы вам взбучку и ваши уши светились бы малиновым цветом.

Роберт вспыхнул.

— Итак, что вы намереваетесь предпринять? — потребовал ответа Норт. Он-то в девятнадцать нес полную ответственность за свои поступки.

Мертон сложил руки на груди.

— Будьте уверены, мой сын будет наказан, как того заслуживает. Не сомневайтесь. Во-первых, он извинится перед леди.

К чести Роберта, он не сопротивлялся.

— Да. Я не хотел огорчать леди Октавию.

— И клянетесь, что не имеете никакого отношения к стрельбе? — Норт прекрасно представлял, какой безрассудной и глупой бывает иногда молодежь. Уинтроп — его братец — прекрасное тому подтверждение.

Роберт замотал головой:

— Я посылал письма, но ни в кого не стрелял.

Его тревога была искренней, если только Роберт не был лучшим актером, чем сам Норт. Но раз Роберт не стрелял в них, тогда кто?

Харкер!

О Господи! Октавия осталась дома. Одна.