Когда утром пришло извещение, что необходимо прибыть на Боу-стрит, у Мойры чуть не остановилось сердце. Что они хотят от нее? Опять что-нибудь случилось с Натаниэлем? Или с Уинтропом? Он попался на воровстве? Может, он сам сдался им? О Господи, вдруг его убили?

То, что нужно будет продолжать жить без него, было непостижимым. Даже если между ними ничего бы не наладилось, даже если бы она никогда больше не испытала наслаждения в его объятиях, мысль, что его больше нет, приводила ее в отчаяние. Боль от того, что она больше не увидит его, была горше, чем если бы она виделась с ним, но не могла им владеть. Лучше вообще не думать об этом. Иначе болело в груди и жгло глаза.

Может, это извещение и не имеет к нему никакого отношения? Эта мысль принесла дополнительные переживания. Вдруг она сама сделала что-то не то, хотя на ум не шло, что бы это могло быть. Она быстро оделась и оставила на столе записку для Минни, написав, куда она отправилась и что постарается вернуться как можно скорее.

Ее бедный кучер, казалось, не проснулся полностью. Его редко заставляли начинать работу так рано. Мойра извинилась за причиненное неудобство и попросила быстрее ехать на Боу-стрит, номер 3.

Пока они ехали, ноги и руки окоченели от холода в карете. Времени на то, чтобы послать за калеными кирпичами, не было, а накидка, в которую она завернулась, не грела. Нос у нее заледенел, зубы выстукивали дробь. Нужно было надеть толстые чулки, шерстяное платье и подбитую мехом шубу. Но ей и в голову это не пришло.

Судя по тому, как на нее посмотрела женщина в приемной, вид у нее был жалкий.

– Должно быть, вы леди Осборн, – сказала она, обнимая ее за плечи теплыми руками. – Я мисс Периуйнкл – новая помощница мистера Рида. Хотя я, наверное, прежде всего нянька. – Она усмехнулась. – Пойдемте в кабинет к начальнику, и вы согреетесь.

У Мойры язык не повернулся бы поспорить, даже если бы она и захотела. Одеревеневшие руки и ноги двигались вразнобой, когда она шла за мисс Периуйнкл к закрытой боковой двери. Полная пожилая женщина стукнула один раз и, не дожидаясь разрешения в ответ, распахнула дверь. Она фактически втолкнула Мойру в комнату.

Ах, как здесь было тепло! Мойра сразу же почувствовала это сквозь одежду. В воздухе висел густой запах кофе, а также табака и пчелиного воска. За массивным резным столом из дуба сидел человек с резкими чертами лица, со светлыми, пронзительными глазами.

Но в комнате он был не один, обратила внимание Мойра. На нее смотрели еще несколько человек. Брам Райленд, Девлин Райленд, Норт Райленд, Лиандер Тиндейл – он-то какого черта здесь делает? И Уинтроп Райленд. У этого почему-то отсутствовала его обычная самодовольная ухмылка.

Господи, она что-то натворила! Почему еще они все могут быть здесь? Но ведь это невозможно. Она никогда в жизни не нарушала закон. Ладно, почти никогда.

Вдруг ей в голову пришла совершенно безрассудная мысль. Уинтроп обвиняет ее в нанесении оскорбления, и подговорил братьев выступить против нее. Нет. Уинтроп отвратительно поступил с ней, это правда, но он сказал, что у него на это были причины. И ей хочется поверить ему. Более того, какая-то часть её действительно верила ему и понимала, что он никогда не опустится до такого уровня. Они все встали, а мистер Рид указал на единственный пустой стул в комнате. Он стоял прямо напротив стола, при этом мужчины располагались с двух сторон. Ничего, что давало бы леди ощущение, что у нее есть шанс спастись.

– Пожалуйста, займите ваше место, леди Осборн. Я извиняюсь за неудобство, которое причиняю вам в столь ранний час. Не откажетесь от кофе?

Кофе, должно быть, хороший. И горячий.

– Да, спасибо, мистер Рид.

Она направилась к стулу и села, старательно избегая встретиться взглядом с Уинтропом.

– Могу ли я спросить, в чем дело?

– Разумеется.

Но судья, не сказав ни слова и не сделав ни одного движения, дождался, пока мисс Периуинкл подаст Мойре чашку и выйдет из комнаты.

Как только дверь за ней затворилась, замкнув их в тепле офиса, мистер Рид открыл верхний ящик своего стола, покопался в нем и вытащил хорошо знакомую ей шкатулку. Мойра нахмурилась, прихлебывая кофе, грея о чашку руки. Неужели это то, о чем она подумала?

– Полагаю, это ваше, миледи.

Мойра ощущала на себе неотрывный взгляд Дункана Рида. Как лучше всего вести себя? Она не заявляла о пропаже, поэтому просто поблагодарить – не подходит.

Взяв блюдце, она поставила его на стол, а потом чашку на него. Пытаясь изобразить на лице любопытство и ничего больше, она взяла шкатулку в руки и подняла крышку.

Внутри лежала тиара, конечно.

Она подняла глаза на Рида, хотя хотелось сделать совсем другое: обернуться к Уинтропу и расспросить его.

– Откуда она у вас?

Опустив подбородок на вытянутые пальцы, судья бесстрастно разглядывал ее.

– Мы обнаружили ее при аресте одного человека минувшей ночью.

Минувшей ночью? Господи Боже, так вот почему Уинтроп здесь? Его схватили? Она собрала все силы, чтобы не повернуться в его сторону.

И как теперь поступить? Признаться, что передала тиару Уинтропу, или разыгрывать невинность? Мойра поглядела на мерцающие камни и выбрала наименее прямой путь.

– Как вы узнали, что она моя?

– Мистер Райленд, который участвовал в задержании, опознал ее.

Мойра повернулась к Норту:

– Благодарю вас. – Как это ему удалось? Уинтроп предупредил его? Или Норт захватил его с ней?

Норт улыбнулся:

– Это не ко мне. Это к брату. – Он указал на Уйнтропа. Все, что она смогла сделать – это не показать своего удивления. Уинтроп? Значит, он предал своего партнера, так же как и ее, или именно в этом и заключался его план?

Она взглянула на него так коротко, насколько возможно, чтобы только не показать, как она смущена. Он же просто кивнул ей. В ответ она в замешательстве обернулась к. Дункану Риду, ожидая объяснений. Ждать пришлось не долго.

– По-видимому, преступник путем шантажа пытался заставить мистера Райленда выкрасть тиару, угрожая в противном случае сделать ваши… отношения достоянием, гласности. Мистер Райленд тут же отправился к Норту, и они вместе придумали план, как завлечь паука в его собственную сеть.

Мойра подавила в себе желание сказать, что она думает по поводу такого объяснения. У них не было никаких отношений до той ночи, когда Уинтроп попытался ограбить ее. Он солгал на Боу-стрит и теперь втянул в свои интриги Норта. Был ли Норт настолько простодушен, или он знал все о преступном прошлом своего братца? И какого дьявола все четверо Райлендов делают здесь?

Она повернулась к Уинтропу с выражением огорчения, которое было более искренним, чем ей хотелось бы:

– Нужно было рассказать мне о своих планах. – Он пожал плечами:

– Я не желал рисковать твоей безопасностью, моя дорогая.

Его дорогая. Масло не растаяло бы в этих мужских губах. Мойра возненавидела роль, которую ей приходилось играть в этом спектакле, но она не могла сказать правду, особенно в присутствии всех этих людей. Она была не готова пойти на риск и поставить Норта в неловкое положение. Ведь Октавия – ее подруга, поэтому она пойдет на все, чтобы избавить ее от переживаний. Ее собственные треволнения потерпят, по крайней мере, до тех пор, пока она не останется с Уинтропом наедине и не потребует от него объяснений.

Она была не намерена отвечать на притворную нежность Уинтропа, поэтому обратилась к Лиандеру:

– А вы здесь с какой стати, лорд Осборн? – Так непривычно называть его, употребляя титул, но на людях это было вполне естественно.

Лиандер вспыхнул до корней своих тщательно уложенных волос.

– Вор почему-то заявил, что это я подрядил его украсть тиару.

В голосе Лиандера было нечто, что заставило Мойрур замолчать. Был ли он тем самым, кто нанял Уинтропа и его приятеля? Нет, быть этого не может. Ему бы в голову не пришло напасть на нее или Натаниэля, никогда. Но ведь он мог выпустить из-под контроля то, что творили его наемники.

Все-таки опять что-то не складывалось. Почему бы просто не попросить у нее тиару? Он так долго знает ее, что не было нужды в таком коварстве.

Мойра обернулась к мистеру Риду:

– Как это все нелепо! Виконт – член нашей семьи. Если бы ему нужна была тиара, он бы мог попросить ее у меня. Ведь так, милорд?

Лиандер слегка выпрямился на стуле, но смотрел ей прямо в глаза.

– Как я мог просить вещь, которая так много значила для вас?

Много значила для нее? Это украшение, и не более того! Тони ведь не соорудил тиару своими руками. Кроме того, было ли у Лиандера, нового виконта, право на владение этой вещицей? Она не принадлежала к драгоценностям, передаваемым с титулом, но находилась в их семье многие годы. Разумеется, его притязания более весомы, чем ее. И было еще что-то странное в его поведении…

Боже милосердный, неужели в этой комнате нет никого, кто бы не пытался притвориться совершенно другим?

Да, здесь словно затевалось нечто странное. Более удивительное, чем Уинтроп, утверждающий, что это он обнаружил тиару, у которого к тому же оказались добрые связи на Боу-стрит. Наверное, это и был тот секрет, который он не мог ей открыть: он вовсе не преступник, а человек совершенно противоположного свойства.

Скорее всего, она хватается за соломинку.

Голова вдруг разболелась.

– Я весьма признательна вам, мистер Рид, за то, что вы нашли мою тиару.

Судья воздел руки:

– Не благодарите меня. Я просто указал моим людям, где произвести арест. Все благодарности к мистеру Райленду.

Мойра посмотрела на Уинтропа. Ее лицо было сама вежливая сдержанность. Однако она понимала, что недовольство все еще выдавали ее глаза.

– Да, полагаю, вы правы.

К чести Уинтропа, он помрачнел при этих словах, что лишний раз доказывало, что он не заслужил благодарности. Несмотря на то, что так хотелось поверить в его невиновность или простить его, что-то мешало ей произнести слова благодарности ему. И за что, собственно, благодарить? За то, что попытался стащить тиару, чтобы потом вернуть ее? Или за то, что разбил ей сердце и, не доверяя ей, не объяснил даже, почему? Ей требовалось нечто большее, чем просто объяснения.

Ей нужно знать, что он жалеет о случившемся. Он уже совершил далеко не высоконравственные поступки, и теперь должен просить у нее прощения. Ей совершенно безразлична эта проклятая тиара. Ей хотелось, чтобы он почувствовал ужас, который ощутила она, и чтобы пообещал никогда больше не обижать ее так безжалостно. Чтобы он был таким, которого она знала, а не тем, кем он представал перед всем миром. Тот всем известный человек не был Уинтропом, это была оболочка, перед которой она не могла преклоняться.

Она вновь обратилась к человеку за столом:

– Могу ли быть чем-нибудь еще полезной вам, мистер Рид? Боюсь, у меня слишком много дел этим утром. – Это не было полной ложью. Нужно было многое сделать, например, покупки для венчания Минни или подготовка к ее помолвке. Все должно быть на самом высшем уровне. Не для Минни, для их матери. Мама станет первой, кто будет стараться найти хоть какой-нибудь просчет в их приготовлениях, а выслушивать материнские выговоры было самым последним, чего хотелось Мойре.

– Нет, – ответил Рид. – Благодарю вас за то, что пришли, леди Осборн. Вас тоже, лорд Осборн. Вы свободны.

Братья Райленд остались. Как ни хотелось Мойре зажать Уинтропа в угол и потребовать объяснений, пришлось смириться и ждать. Если он полагает, что достаточно вернуть тиару, чтобы смягчить ее, он вообще ее не знает.

– Всего вам доброго, джентльмены! – пожелала она братьям и судье, не обращаясь ни к кому конкретно. Пусть Уинтроп считает, что ситуация оставила ее равнодушной, как и его. И вообще пусть думает что хочет. Не зная, чему можно верить, она понимала, что сейчас для нее безопаснее не принимать на веру ничего.

Мужчины встали и пожелали удачно провести день. Голос Уинтропа звучал проникновенно и словно специально для нее. Мойра усмехнулась – он продолжал разыгрывать ее любовника для судьи, не для нее. Она проигнорировала его.

Выйдя из офиса, она взяла Лиандера под руку и направилась к выходу. Она подождала, пока они окажутся на улице, в суете и городском шуме, а потом начала. Они стояли возле ее кареты. Экипаж Лиандера – чуть дальше.

– Лиандер, можно мне задать вопрос?

Он повернулся к ней, озабоченно сдвинув брови.

– Разумеется.

Как сформулировать? Оставаться деликатной или рискнуть и напасть на него?

– Тони оставил мне много вещей, которые я храню как сокровище, но эта, – она указала на шкатулку, – к ним не относится. Я ничего не замышляю, я не прошу ответа немедленно, учитывая, что мы все еще рядом с офисом мистера Рида. Но если тиара так нужна вам, сегодня вечером можете за ней приехать ко мне. Мне ничего не нужно взамен, кроме ответов на некоторые вопросы. После мы больше не будем вспоминать об этом.

Он не отрываясь смотрел на нее. В его взгляде странно сочетались ужас, замешательство и облегчение. Это он, подумала Мойра. Теперь она была уверена. Он – тот самый, кто нанял Уинтропа. Странно, для нее это открытие оказалось более гнетущим, чем понимание, что Лиандер является невольным виновником того, что произошло с Натаниэлем.

Лиандер открыл было рот, но Мойра перехватила инициативу, прежде чем он произнес хоть слово.

– Не надо ничего говорить сейчас. Если тиара вам нужна, приезжайте вечером ко мне. Если нет, тогда я снова засуну ее в сейф с оставшимися драгоценностями, и она будет находиться там, пока я вновь не надумаю достать ее. – Чего не будет никогда. Она не сможет теперь надеть тиару и не вспомнить Уинтропа и сердечную боль, которую он принес с собой. Легче перестать носить тиару, чем думать о нем каждый раз, надевая ее.

Лучше пусть Лиандер просто заберет ее, чем снова будет нанимать кого-нибудь, чтобы попытаться выкрасть у нее эту безделушку. Даже если такого и не случится, всю оставшуюся жизнь она проведет в ожидании чего-то подобного, не доверяя больше никому, кто хоть слегка проявит к ней интерес.

Или кто предупредит ее о воре, который рыскает на свободе, как это сделали оба – и Уинтроп, и Лиандер.

– Теперь мне нужно идти. Минни ждет.

– Вы удивительная, незаурядная женщина, Мойра, – заметил Лиандер, помогая ей подняться в карету.

Она, усаживаясь, посмотрела на него из-за дверцы.

– Не более чем любая другая, Лиандер. Просто сложились чрезвычайные обстоятельства. Доброго дня.

Смущенно улыбаясь, он захлопнул дверцу кареты и приказал кучеру трогать. Отъезжая, Мойра помахала ему рукой. Взглядом она скользнула по окнам офиса Дункана Рида. Там стоял какой-то человек – не Рид. Она знала, кто это, и была уверена, что Лиандер приедет к ней этим вечером.

Но не поняла, кто из них расстроил ее больше.

Остаток дня и начавшийся вечер Уинтроп провел у себя на квартире в ожидании Мойры.

Совсем не потому, что она предупредила, что заедет, или потому, что он ждал ее. Нет, он надеялся, что она заглянет теперь, получив тиару назад. Даже если она и не поверила, что все его действия направлялись желанием заманить Дэниелса в ловушку, любопытство должно снедать ее.

Но она не появилась. Без сомнения, она ждала его к себе, что говорило о том, что она все еще зла на него. И по-прежнему страдает. Сегодняшняя сцена на Боу-стрит, возможно, настроила ее еще больше против него. Наверное, сейчас она думает о нем как о самом отъявленном мерзавце. Бог знает, что она еще может напридумывать. Мойра прежде всего женщина, а этот пол известен своей непредсказуемостью.

Будь он уверен, что она, в самом деле, не придет, тогда бы он отправился к ней. Но если она по-прежнему злится, самое разумное – ненадолго вставить ее в покое. Ему хотелось увидеться с ней и, наконец признаться во всем. Но для этого она должна пожелать выслушать его. Вся правда мира будет ни к чему, если она не захочет поверить в нее.

Поэтому он отправился к Браму. Старший брат заранее прислал записку, приглашая к обеду. Уинтроп, как обычно, отказался бы, но Брам упомянул, что будут присутствовать Девлин и Норт с женами. Не собираясь давать Браму повод рассчитывать, что они становятся лучшими друзьями, Уинтроп не мог не признаться себе, что ему не улыбается провести вечер в одиночестве. Кроме того, Брам так много сделал для него в последние дни, что он должен был быть по-настоящему признателен ему.

Старший брат не был злодеем, каким он всегда считал его, но и святым его нельзя было назвать. Может, это и глупо, но, вся жизнь Уинтропа перевернулась с ног на голову с началом нового года. И сейчас он не был готов ни к каким дальнейшим переменам.

Вся семья уже собралась, когда он приехал в Крид-Мэнор. В ожидании обещанного обеда они сидели в гостиной за выпивкой. На первый взгляд все выглядело как всегда, но Уинтроп ощутил нечто витающее в воздухе – напряжение, которое исходило от Норта. Его брат все еще злится на него из-за Мойры? Если так, то он надеялся, что Норт оставит это все при себе. У него было не то настроение, чтобы выяснять отношения. Хотя казалось, что для него это единственно правильный образ действий. Он не собирался оправдываться перед братом, особенно сейчас, когда нужно было сосредоточить все силы, чтобы добиться понимания у Мойры.

Покончив с обедом, Октавия и Блайт оставили мужскую половину пить кофе – что лучше, чем портвейн, – и выкурить по сигаре. Это было весьма странно, так как семья не считалась с традициями и обычно все вместе возвращались в гостиную. Видимо, Блайт и Октавия решили обсудить что-то свое или Октавия знала, что Норт захочет остаться с братьями наедине.

Минуты не прошло, как женщины оставили их, и Норт обратился к братьям:

– Вы уже слышали?

– Что? – спросил Брам, поднося чашку ко рту. Норт наклонился вперед, положив руки на полированную поверхность стола из вишневого дерева.

– Дэниелса уже спровадили в Нью-Саутуэлс.

– Что? – Уинтроп поперхнулся кофе. – Это невозможно. Суток не прошло, как его арестовали.

Норт кивнул головой, его глаза горели.

– Знаю.

– Где ты это узнал? – задал вопрос Девлин. – Твой источник может ошибиться.

Их брат единокровка покачал головой.

– Сведения напрямую от Дункана Рида. Он не в восторге от того, что Боу-стрит лишили возможности допросить Дэниелса о его сообщниках в Лондоне.

Вот и слава Богу! С того момента, как братья замыслили заставить Дэниелса угодить в ловушку, Уинтроп не мог не беспокоиться, что он подвергает себя серьезной опасности. Вероятно, Рид не поверил Дэниелсу в первый раз, когда тот стал утверждать, что связан с Уинтропом, или поверил, но не имел этому доказательств. Не имеет значения, чему поверил судья. Это вопрос времени, когда Дэниелс наговорит достаточно, чтобы появились подозрения. Доброе отношение Рида к Норту закончится, как только дело коснётся моральных принципов, и тогда он тут же начнет расследование против них обоих.

Они с Нортом могли быть гениями конспирации, когда хотели этого. Но всему, что знал Норт, он научился у Дункана Рида. От него ничего невозможно было утаить надолго.

– Рид рассказал тебе, что произошло? – спросил Уинтроп.

Норт взглянул на него своими светло-голубыми глазами.

– Рассказывать было нечего. Никто не дал Дункану информации больше, чем мог.

Крутя в руках вторую чашку кофе, Девлин следил за ней глазами.

– Тогда, значит, обошлось.

– Точно. – На лице Норта одновременно были написаны покорность и любопытство. – Ходят слухи, что сам Питт имеет к этому какое-то отношение, и это все, что мне удалось выяснить.

За столом повисла тишина, пока братья оценивали ситуацию и пили кофе. Затем, когда безмолвие стало гнетущим, Уинтроп обратил внимание, что Брам совершенно не удивлен тем, как развиваются события. И вообще Брам не выразил своего отношения к происходящему, что было весьма странным для его старшего брата, который считал себя специалистом по всем вопросам.

Нахмурившись, Уинтроп молча смотрел в свою чашку. Осторожно, не поднимая головы, он взглянул в сторону человека, сидящего во главе стола. Создавалось впечатление, что Браму все неинтересно, он был спокоен, невозмутим и безучастен. Мрачные предчувствия зашевелились в груди Уинтропа.

Когда Девлин только познакомился с Блайт, он перешел дорогу графу Карноверу – прекрасному другу, к которому нельзя было относиться бесчестно и неистово ухаживать за девушкой, ставшей потом миссис Девлин Райленд. Преисполненный чувства вины, Девлин пошел по пути саморазрушения. Все кинулись на поиски, но только Браму удалось найти его, простуженного, в лихорадочном возбуждении, в какой-то таверне возле доков. Именно Брам спас своего младшего брата. Он дал Девлину уверенность, в которой тот нуждался, что их отец любит его.

Точно так же год назад Норт приготовился пожертвовать своей любовью к Октавии из-за опасностей, присущих его работе, и тут снова объявился Брам. А когда Харкер – злой гений Норта – наставил пистолет, чтобы выстрелить в него, Брам удивил всех, уложив злодея наповал, что не удалось бы Норту. Таким образом, Норт без ущерба мог продолжать свою начавшуюся карьеру политика.

Оба раза Брам чрезвычайно удивил их всех. Старший Райленд выступил на стороне братьев и изменил обстоятельства таким образом, что каждый из них мог посвятить себя жизни и любви, которой был достоин.

С исчезновением Дэниелса не только Норт мог вздохнуть с облегчением, Уинтроп – тоже. Отпала угроза, что его постыдное прошлое выплывет наружу. Больше ничто не удерживало его, и он мог все рассказать Мойре. Можно было не беспокоиться о ее безопасности.

О Боже!

– Это сделал ты, – хрипло прошептал он.

Братья уставились на него. Он чувствовал, что они смотрят, но не отводил взгляда от Брама. Уинтроп полагал, что они вместе с Нортом – хорошие актеры. Они были никем по сравнению со старшим братом.

Лицо Брама было сама невинность.

– Прошу прощения?

Это не произвело на Уинтропа никакого впечатления.

– Ты устроил высылку Дэниелса. Я не знаю, как тебе такое удалось, но это твоих рук дело.

Брата, казалось, позабавило такое утверждение.

– Признателен тебе за такую веру в мои возможности, Уин, но, помоги Господи, как я, пария, смог бы совершить такой подвиг?

– Не знаю и знать не хочу, – заявил Уинтроп. – Единственное, что мне нужно понять, – почему?

И снова Брам попытался уйти от ответа, но на этот раз его остановил Девлин.

– Он прав. Это ведь ты устроил, Брам? Ты спровадил Дэниелса, точно так же, как избавил Норта от Харкера, а меня от страхов, которые мешали мне приблизиться к Блайт.

– Господи, – проговорил Норт, полный недоверия. – Как ты это организовал?

Под напором убежденности всех троих Брам отказался от уверток. Вздохнув, он отодвинул чашку в сторону и откинулся на спинку стула.

– Как – совсем не важно.

– Как это? – открыл рот Норт, – Полагаю, мне было бы очень интересно узнать, как пария смог повлиять на одного из самых могущественных людей в Англии, и это было сделано, чтобы погрузить Дэниелса на корабль так быстро.

Брам пронзил его взглядом, говорящим, что дискуссия неуместна.

– Кое-кто оказал мне любезность. – Девлин озадаченно присвистнул.

– Ничего себе!

Брам слегка улыбнулся одной стороной рта, как все Райленды:

– Именно так. – Норт прищурился:

– И это все, что ты собираешься сказать нам? – Брам кивнул головой:

– Этого более чем достаточно.

– Нет, – заспорил Уинтроп. – Мы… Я хочу знать – почему?

Карие глаза потемнели, обозначив такую силу, от которой у Уинтропа сдавило грудь.

– Ты мой брат.

– И что? Это единственное объяснение?

– Брат, который относился к тебе как полный ублюдок, когда мы были детьми.

Старший брат пожал широкими плечами:

– Тем не менее ты мой брат.

– Нет. – Уинтроп почти через силу покачал головой, – Так не пойдет. Это могло быть с Девлином или Нортом, потому что я мог бы поверить в твои чувства к ним, но только не. комнё.

Брам нахмурился:

– Почему?

– Потому что я не верю во всю эту дерьмовую братскую любовь. Я тоже никогда не нравился тебе, почему же ты поступаешь так сейчас?

Смех – это не то, что он ожидал в ответ.

– Мы уже не дети! Я никогда не таил чувства обиды, какую ты испытывал ко мне. Даже если бы и так, неужели ты всерьез думаешь, что я мог бы стоять в стороне и смотреть, как разрушают твою жизнь, когда в моих силах было предотвратить угрозу?

Уинтроп не отрывал глаз.

– Почему?

– Почему? – повторили Девлин и Норт в унисон. Перед лицом всех троих у Брама не было выхода.

– Потому что это мой долг перед вами.

– Что это, черт побери, значит? – нахмурился Норт. Отодвинув стул, Брам, опираясь на трость, поднялся на ноги. На секунду Уинтропу показалось, что он сейчас покинет комнату. Вместо этого он, прихрамывая, подошел к каминной доске и пристально вгляделся в портрет их отца, который висел над ней.

Покойный виконт Крид был красивым мужчиной. Брам очень походил на него, за исключением карих глаз. У Уинтропа были отцовские глаза, у Норта в общем тоже, правда, более светлые. Темноглазые Девлин и Брам получили их от матери – леди Крид.

Выпивка и другие излишества наложили отпечаток на внешность отца. К концу жизни глаза ввалились, лицо стало одутловатым, каким бывает у всех горьких пьяниц. Уинтроп не мог вспомнить, видел ли он когда-нибудь отца без стакана виски или бренди в руке. Он предпочитал виски.

Однажды Уинтроп попробовал пить с отцом целую ночь, однако старик не знал меры и мог выпить много больше, чем обычный человек. Только Брам мог потягаться с ним. Брам мог взять верх над ним. Одно время Уинтроп завидовал и этой способности своего брата, но только до момента, когда увидел, каким он становится в результате. Вам не захотелось бы находиться где-нибудь поблизости от Брама Райленда, когда он был на стадии жестокого опьянения – яростного, веселого, самодовольного и дикого. Напившись, Брам становился абсолютно непредсказуемым и никому не подконтрольным.

Брам стоял под портретом и глядел на него, казалось, целый век. Братья вопросительно переглядывались, молчаливо пытаясь решить, что делать дальше. Они были избавлены от затруднения: Брам повернулся в их сторону.

– Я в долгу перед вами, потому что на мне лежит ответственность за смерть отца.

Братья раскрыв рты глядели на него.

– Это был несчастный случай, – напомнил ему Девлин.

– Ты же говорил, что ничего не помнишь, – сказал Уинтроп несколько жестче, чем намеревался.

Брам кивнул в ответ:

– Не помню, вернее, помню не очень много. Я помню, что мы мчались в Пембертон, когда это случилось.

– Как все произошло? – осмелился спросить Норт. Брам повернулся к портрету, словно он мог помочь ему собрать в памяти все детали.

– Мы почти летели – так быстро неслись. Я сказал отцу, чтобы он отдал мне вожжи. Мне показалось, что он не в состоянии править лошадьми.

– А ты был в состоянии? – усмехнулся Уинтроп, заслужив мрачный взгляд Норта. Пристыженный, он замолчал.

Брам в ответ страдальчески улыбнулся:

– Наверное, нет, но в тот момент думал, что могу. В ту ночь отец выпил больше меня.

– Что случилось потом? – подтолкнул Норт. Опершись на трость, Брам снова обратил внимание на картину.

– Я помню, как он рассмеялся мне в лицо, приказав убираться к дьяволу, – конечно, он готов был править сам. – Он говорил, удивляясь и сожалея одновременно. – Лошади словно сошли с ума. Я попытался забрать у него вожжи. Мы сцепились. Ни я, ни он не обращали внимания на дорогу. В конце концов мне удалось отобрать поводья. Нас занесло. Помню, как меня подбросило вверх, а в это время повозка разваливалась. Потом ничего не стало.

– Ты не помнишь, как полз по дороге за помощью? – недоверчиво осведомился Норт.

Брам покачал головой, все еще стоя к ним спиной.

– Нет, хотя руки были в бинтах – я порезал их о камни на дороге. Не помню, нашел ли кого-нибудь. Не помню, как меня привезли назад домой. Даже не помню, как мне сказали, что отец скончался. Все, что есть в памяти – как я забираю вожжи, а потом прихожу в себя утром, не способный двинуться, и мне говорят, что отца хоронят в этот день.

– Доктор велел тебе оставаться в постели, – напомнил Девлин.

Брам поглядел через плечо на младшего брата.

– Ты ведь дотащил меня до коляски, так что я присутствовал на погребении.

Может двое из них каким-то образом получают удовольствие от этих воспоминаний, но только не Уинтроп. Единственное, что всплывало в его памяти, – ощущение потерянной возможности, шанса доказать отцу, что он достоин уважения. Большинство людей странным образом воспринимают потери, но все, что Уинтроп почувствовал в тот день, – облегчение от тяжкого груза. Он никогда и никому не признавался в этом, даже Норту. На похоронах Норт был вне себя от горя. Конечно, он был отцовским любимчиком, родившимся от женщины, к которой виконт был по-настоящему привязан, в отличие от жены, которую просто терпел.

– Какое отношение это имеет к тому, что ты сделал для нас? – требовательно спросил он брата.

В это время Брам уже развернулся к ним лицом, над ним висел портрет отца, как дух, явившийся из прошлого.

– Я отобрал у вас отца. – Его голос прервался. – Если бы я не попытался забрать у него поводья, он был бы жив сегодня.

– Либо вы погибли бы оба, – с жаром продолжил Норт. – Господи, ты единственный человек, Брам, от которого нельзя было ожидать такой слезливости.

– Верно, – согласился Девлин. – Особенно после того, как ты вправил мне мозги по поводу самобичевания.

Старший брат грустно улыбнулся:

– Именно это я и имел в виду. Я знаю, что мне придется жить с тем, что я сделал, и в конце концов смогу простить самого себя. Но как на главе семьи на мне лежит ответственность заботиться о вас троих, о ваших женах и детях. И если кто-нибудь посягнет на вас, я защищу вас от этой угрозы.

В ответ на такое признание Уинтроп вскинул брови.

– Таким образом, ты выслал Дэниелса из чувства долга? – Брам хмуро взглянул на него.

– Я сделал это, потому что ты мой брат, мерзавец ты эдакий. Я хочу, чтобы у тебя была благополучная жизнь, чтобы ты был счастлив. Я не, желаю, чтобы ты проводил дни, вспоминая, что в какой-то момент ты поступил не так, как нужно, и это изменило всю твою жизнь. Чтобы ты испытывал такое же раскаяние, какое гложет меня.

– Не твоя вина, что отец погиб, – продолжал настаивать Девлин.

– Может быть, и так. Сейчас это не имеет значения. Но за свою жизнь я принес столько горя моей семье. Если я смогу сделать для нее что-нибудь хорошее… Для вас троих… Если смогу, то сделаю. Понятно?

Уинтроп начал верить его словам. Это не долг. Не вина. Это любовь. Он не был уверен, что заслужил ее, но обрадовался ей. И поклялся себе, что когда-нибудь вернет ее сторицей.

– Спасибо, – просто сказал он, встретившись взглядом с братом. Тот удивился, но Уинтроп не забрал бы благодарность назад. Должно быть, не всегда Брам будет ему нравиться, но в душу закралось подозрение, что он полюбил этого зануду.