Холли

Физиотерапия ужасна. Как будто из твоего паха выходит нож тупой стороной, причиняя невыносимую боль. Но я должна через это пройти. Если говорят делать, то я делаю. Я смирилась с этим и добровольно подвергаю себя боли, настолько мучительной, что ничего не могу вспомнить. Вспомнить? Я не могу вспомнить ничего, кроме боли. Забавно, не так ли?

Единственное, что хоть немного сравнимо с физиотерапией, так это мои занятия с Энн. Она вторгается, заставляя меня чувствовать, будто она копается в моем мозгу, пачкая его своими грязными пальцами. Но я смеюсь над ней, потому что до сих пор не помню, что произошло за последние двадцать четыре года моей жизни. Моя жизнь началась, когда я открыла глаза в больнице.

Я слышала, как она сообщает Деду и моим врачам о том, что я страдаю от посттравматического стрессового расстройства. (Примеч. тяжелое психическое состояние, которое возникает в результате единичной или повторяющихся психотравмирующих ситуаций, как, например, участие в военных действиях, тяжелая физическая травма, сексуальное насилие либо угроза смерти). Энн придется продолжить наблюдать меня в течение месяца, прежде чем она сможет правильно поставить диагноз, но надеяться надо на то, что мои воспоминания вернутся только тогда, когда я буду готова вернуть их. Понятия не имею, что это на самом деле значит, но не думаю, что у нее что-нибудь получится.

Что, если это все походит на какой-то банальный фильм, где героиня, то есть я, вспоминает все только перед финальными титрами? Это произойдет, как вспышка света, она вдруг поймет, что готова открыть разум своему прошлому? Что, если мое будущее не составят воспоминания о моем прошлом, и карма позволит плохому парню обойтись без каких-либо последствий или возмездия?

Несмотря на это, каждый день Энн приходит ко мне дважды. В основном мы работаем над тем, что она называет когнитивной реструктуризацией, которая не напрягает меня, так как мне не так много надо реструктурировать. В конце концов, мой мозг — чистый лист. Мы также работаем над методами релаксации, которые состоят в основном из медитации и дыхания. (Примеч. распространенная форма психотерапии, основанная на предположении, что причины психологических проблем и нервно-психических расстройств человека кроются в ошибках мышления, и направленная на изменение нелогичных или нецелесообразных мыслей и убеждений человека, а также дисфункциональных стереотипов его мышления и восприятия).

Но ничего не получается. Кроме того, что я ничего не помню, у меня также есть приступы панической атаки, мучающие мое тело, оставляя меня в дрожащем состоянии. Иногда они случаются так внезапно, что у меня нет возможности контролировать их, и мне становится хуже от понимания того, что единственное успокоительное для меня, — это укол. С помощью Энн я нахожу мои спусковые механизмы, которые, в свою очередь, помогают мне управлять ими, по крайней мере, в теории. Я еще ни разу не видела, как это работает в реальной жизни. В основном мои спусковые механизмы — это любой человеческий контакт, кроме Деды и темноты. Другими словами, если бы я была вампиром, то потерпела бы неудачу.

Сегодня Энн будет проводить свое занятие терапией в моей больничной палате с двумя из моих друзей, которые, по-видимому, рады меня видеть. Я стараюсь почувствовать то же волнение, но только от понимания этого мое сердце учащенно колотиться, а голова так сильно болит, что я уверена — она взорвется. Закрыв глаза, сосредотачиваюсь на дыхании, как научила меня Энн, пока разумное спокойствие не окружает меня, и подергивание в правой руке не утихает. Все это время Энн зорко следит за мной, как ученый за клеткой с лабораторными крысами. Возможно, следующим моим приобретением будет маленькое колесо для бега.

Через несколько минут, когда мои нервы, наконец, успокаиваются, приходят Эмбер и Стефани. Дыхание перехватывает в горле, когда вижу их, и я выдавливаю улыбку на лице. Игнорирую холодный пот, бегущий по моей спине, пытаясь произвести лучшее впечатление, пока мое дыхание не сбилось.

Высокая блондинка, с серыми глазами и плотно сжатыми губами, представляется, как Эмбер, в то время как Стефани стоит позади возле двери. Я знаю, что это неловко для всех нас, поэтому пытаюсь улыбаться более убедительно. Наконец, Стефани — та, что с каштановыми волосами и голубыми глазами — подходит ко мне ближе. Это действительно несправедливо, что Стефани, будучи на несколько сантиметров выше меня, выглядит как модель, при этом лучшее, что можно сказать про мою новую прическу, так это «мило».

Мне нравится моя новая стрижка, хотя я с трудом сдерживаюсь, чтобы не потрогать ее. Девушка, которая привела в порядок мои волосы, смогла сохранить большую часть длины, но добавила несколько оттенков, чтобы скрыть поврежденные участки. Мой натуральный цвет она дополнила едва различимым оттенком красного с медово-светлыми прядями. Я не супермодель, но моя стрижка — небольшой аспект моей жизни, доказательство того, что у меня есть некоторый контроль над ней, в отличие от моего живота, урчащего в знак протеста, тем самым действуя на нервы, что я упорно пытаюсь игнорировать. Накрываю свою руку хлопчатобумажной больничной простыней, чтобы скрыть подергивания пальцев.

Спокойствие, напоминаю я себе. Дышать. Вдохнуть, выдохнуть. Я держу глаза открытыми, с улыбкой на лице, пока повторяю слова в голове.

— Так ... — блондинка говорит первая.

Эмбер, кажется.

Она сидит на моей кровати, и я заставляю себя оставаться на месте, иначе начну оскорблять ее, поскольку она вторгается в мое личное пространство.

— Чем ты здесь занимаешься?

Я? Ой, вы знаете, болезненной физиотерапией, которая мало чем отличается от медленной смерти, но напоминает мне, что я все еще жива.

Я тут не потому, что вдруг забыла, как ходить, забыла все остальное. Это из-за травм, которые получило мое разбитое колено, пока я была в плену или тогда, когда убегала. Мне уже пришлось пережить одну операцию, теперь жду, чтобы услышать, необходима ли вторая. Если нет, то мои врачи отправят меня в реабилитационный центр к концу недели, таким образом, мое выздоровление будет проходить быстрее, и я так же смогу восстанавливать силы.

Терапия, терапия, много терапии.

Единственное время, когда я на самом деле чувствую себя нормально, это когда рисую или занимаюсь живописью. Особенно мне нравится, когда приходит Деррик и рисует вместе со мной. Мы уже махнули рукой на то, что я смогу дать ему описание моего похитителя, но он все равно приходит практически каждый день.

— Ничем особенным, — отвечаю я, пожимая плечами. — По крайней мере, ничем интересным, — отвожу глаза, не в силах посмотреть на Эмбер. — А что насчет тебя? — напряжение в комнате увеличивается с каждой молчаливой секундой между нами.

— Как всегда, — отвечает с улыбкой Эмбер, как будто я должна знать, о чем она говорит. — Шопинг, вечеринки, свидания. На самом деле у Стеф свидание с Шоном, мы его знаем с начальной школы, ты помнишь его?

Бросаю взгляд на Эмбер и киваю головой, так что она продолжает говорить, а я молчу.

— Это ненадолго, — добавляет Стефани, закатывая глаза.

— Стеф не изменилась с тех пор... — Эмбер сомневается, но, откашлявшись, продолжает: — Что ж, самые длинные отношения у нее длились месяц.

— Мне становится скучно, — улыбается Стефани.

— Шлюха, — отвечает Эмбер, смеясь.

Не знаю, что делать и как реагировать. Я смотрю в направлении Энн, но ловлю ее за тем, что она что-то записывает в свой тупой блокнот. Сопротивляясь натиску слез, которые грозятся вырваться, я сосредотачиваюсь на стене, расположенной в другом конце комнаты, пока мои друзья продолжают свой безобидный стёб. Я бы хотела принять участие, но не знаю, какова моя роль в их компании, так что просто сижу тихо.

Когда Деда заходит в комнату, они приветствуют его объятьями, и это немного успокаивает меня. Любой, кто добр к Деду, зарабатывает одобрение от меня. Он занимает свое привычное место на моей кровати, оставив Эмбер стоять рядом, — я не против. Лучше пусть Деда будет рядом со мной, чем кто-либо другой.

— Приятно видеть всю компанию вместе, — при виде нас троих глаза у Деды сияют.

Мы улыбаемся друг другу. Затем я чувствую это. Что-то есть между нами. Мы больше, чем просто друзья, или мы когда-то были ими. Было бы неплохо, если бы мы могли вернуться к дружбе, которая у нас была.

— Вы как бомбы замедленного действия, — продолжает он, взяв меня за руку. — Всегда находите неприятности.

— Какие неприятности? — мне хочется знать.

Деда снова смотрит на Стефани и приободрившуюся Эмбер.

— В наш первый год, в средней школе, мы пошли в поход с кучей других ребят, тогда кто-то принес спиритическую доску. Стеф не хотела играть ...

— Неправда! — прерывает она.

— Не важно. Ты испугалась, — продолжает Эмбер.

Я хихикаю.

— В любом случае, прежде чем начать, мы решили сделать так, как будто в тебя кто-то вселился, и мы с ним связались.

— Одержимая бесами? — слышу хихиканье и потрясена, когда понимаю, что хихикаю я.

— Да, — кивает Стефани. — В то время как несколько из наших друзей задавали вопросы о призраках, ты начала биться в конвульсиях и что-то бормотать. Ты шокировала абсолютно всех.

— Одна девочка начала плакать.

— Мы до сих пор ей не нравимся, — добавляет Эмбер.

— Люди на это купились? — спрашиваю с насмешкой.

— Ты не полная задница, Холли. Ты хотела всех убедить в том, что ты была одержима, и ничто не могло тебя остановить.

Все еще смеясь, Стефани вытаскивает свой телефон и протягивает его мне, показывая фотографии, где мы втроем на протяжении многих лет. Есть очевидные изменения в росте, возрасте, моде, но одно остается неизменным на каждой картинке: мы всегда улыбаемся не вымученной улыбкой, которую я сейчас выставила на всеобщее обозрение, а настоящей.

— Мы знаем друг друга давно, — рассуждаю я.

— С тех пор, как были детьми, — соглашается Эмбер. — Наши мамы были лучшими подругами со школы, и, когда мы появились, они убедились, чтобы мы тоже стали подругами.

Я хочу спросить их о моей маме, что они знают о ней, что-нибудь лично для меня, но воздерживаюсь из-за Деды.

Вместо этого я обращаю свое внимание на Стефани, блуждающую на моей странице в Facebook, созданной несколько лет назад. С любопытством я забираю свой телефон обратно и встречаюсь лицом к лицу с теми, кто находится онлайн. В течение многих месяцев люди оставляли сообщения на моей странице, прося меня вернуться, молясь за мою безопасность, вспоминая забавные моменты, которые мы провели вместе, с размещением фотографий.

Я скучаю по тебе!

Возвращайся скорее домой. Без тебя все не так.

Любви тебе тонну!

Все время молюсь за тебя!

Я никогда не забуду хорошие времена!

Стихи, фотографий, сообщения о молебнах, обновления из местных источников новостей — их становится слишком много. Просмотрев все, я дрожащей рукой возвращаю телефон Стефани.

Не заботясь о том, что я могу показаться ненормальной двум моим лучшим друзьям, являющимся такими же виртуальными незнакомцами, закрываю глаза, глубоко вдыхая, надеясь, что тревога спадет. Я пробегаю руками по лицу, в то время мое сердце продолжает заходиться с каждым вдохом и медленным выдохом. Моя слюна густеет, что делает ее неприемлемой для глотания, тогда как желчь поднимается к горлу и обжигает его. Я заставляю себя проглотить ее и возобновляю технику дыхания, как учила меня Энн.

Я знаю признаки и борюсь с приближающимся приступом паники, только наполовину веря, что выиграю эту внутреннюю битву. Мои руки становятся липкими от пота, поэтому держу их подальше от Деды, когда он пытается взять их в свои. Мне нужно сделать это. Мне нужно успокоиться самостоятельно.

С закрытыми глазами я начинаю с правой ноги, напрягаю ее и вдыхаю, считаю до пяти, прежде чем отпустить напряжение и выдохнуть. Я опять возвращаюсь к правой ноге, напрягаю ее и вдыхаю.

Один.

Два.

Три.

Четыре.

Пять.

Расслабляю ногу и выдыхаю.

Затем все это я повторяю с левой ногой.

Я концентрируюсь на каждой мышце, на напряжении, наделяющем мое тело.

Делаю так со всем телом: руки, живот, грудь, плечи, шея, а затем лицо.

Я не торопясь открываю глаза и сразу же жалею об этом. Температура в комнате упала, и я дрожу, а мои друзья наблюдают за мной. Медсестра стоит сразу за ними, держа в руках шприц, готовый проколоть поверхность моей кожи. Пот струйкой стекает по груди, я не могу объяснить, что делаю, поэтому закрываю глаза.

Мои глаза вновь закрыты для мира, дрожь продолжает настегать мое тело, пока я не теряю контроль. Холодная и горячая, не зная, что делать дальше, я ухожу в себя и слышу далекий голос, взывающий ко мне, напевая. Но голос не приносит мне никакого утешения. Ужас и страх — вот что он напоминает мне. Темнота, цепи, голод, грязь, боль — это все, что обещает мне этот голос. Потому что я это заслуживаю. Он мучил бы меня каждый день до конца моего существования из-за того, что я сделала с ним. Его голос разносится повсюду вокруг, пока он не проходит через меня, став такой же частью меня, как кровь в моих венах.

Его голос причиняет мне боль, которую невозможно терпеть. Руками закрываю уши и кричу, когда резкая боль в моем плече заставляет меня остановиться. Теплые потоки свободно текут по моим венам, согревая меня изнутри. Боль медленно отступает, и я погружаюсь в кромешную темноту, небольшая часть меня приветствует это. По крайней мере, во сне я могу избежать суровой реальности.

***

Хотя я не сплю, глаза закрыты. Слушаю, как Энн говорит с Дедой. Я убеждаюсь, что дыхание остается ровным, поэтому они думают, что я все еще сплю, и прислушиваюсь к Эмбер и Стефани — надеюсь, что они ушли после того, как я опозорилась.

— Я думаю, что пора начать давать ей успокоительные, — предлагает Энн.

Она настойчива в своем предложении, но, как и все остальные, оставляет решение за Дедой. Он, может быть, и добрый человек, но требует к себе уважения, которого было бы глупо не проявить.

— По крайней мере, до тех пор, пока она не сможет справляться сама.

— Она бы продолжала видеться с вами, даже когда принимает лекарство, — это не вопрос, но Деда дает ей возможность ответить.

— Да, конечно. Ее сеансы терапии со мной абсолютно необходимы для ее общего состояния. Физиотерапия даст ей силы, а трудотерапия повысит ее уверенность в себе. Все это — в сочетании с ее рисованием с Дерриком — хорошо для ее эмоционального благополучия.

Я закрываю глаза плотнее, желая не подслушивать. Не могу поверить, что лгала себе, считая, что Деррик мог бы стать другом, в то время как я была его благотворительной миссией. Бедняжкой, потерявшейся в собственном рассудке, нуждающейся в помощи и благотворительности, которые только могла получить. Жаль, что для этой партии столик только на одного.

Нет, не жаль. Этого вы от меня не дождетесь. Выйти из больницы и завершить реабилитацию — это мои единственные цели. Я должна привести свою жизнь в порядок, так, чтобы у меня была жизнь, за которую не нужно волноваться. Я должна стать сильнее. Сильнее как умственно, так и физически, так что могу рассчитывать только на себя, без каких-либо таблеток и без благотворительного типа дружеских отношений.

— Ты можешь открыть глаза, Холли.

Слышу голос Деды, но мне слишком стыдно смотреть ему в глаза. Я ненавижу то, во что превратились мои дни. Ненавижу то, как сильно наслаждалась компанией Деррика. Ненавижу время, что мы проводили вместе, чтобы узнать, что это было сделано из-за доброты душевной, а не из-за нашей дружбы.

— Холли, — говорит он снова.

Я открываю глаза.

— Если ты не хочешь принимать таблетки, то тебе не придется, но, по крайней мере, подумай об этом. Твой доктор думает, что это поможет тебе.

Я мотаю головой и кусаю нижнюю губу, чтобы сдержать слезы.

— Это не так, — говорю я, как только, наконец, обретаю дар речи. — Ничего, Деда. Просто я такая глупая.

— Ах, так это что-то девчачье, — с огоньком в глазах он подмигивает мне. — Судя по выражению твоего лица, что-то произошло, и это задело твои чувства.

Улыбка появляется на моем лице, но из принципа я кашляю, пытаясь скрыть смех. Какой принцип — я не знаю, но он есть.

— Мне надо удостовериться, что все не так скверно, — Деда дергает меня за плечо.

Я уступаю смеху, клокочущему внутри меня.

— Мне казалось, что Деррик и я были своего рода друзьями, — дуюсь я. — Думала, что он приходил ко мне, потому что он этого хотел, а не потому, что я нуждаюсь в подачках.

— Кто сказал, что ты нуждаешься в подачках? — хочет знать Деда. — Нет, внученька, это не так.

Я скептически смотрю на него и закатываю глаза.

— Это не то, что сказала Энн.

— Я не слышал, как она говорила что-то о Деррике и о том, что он приезжает сюда по какой-то причине. Я предполагаю, что он приходит в свое свободное время, потому что этого хочет. Он любит рисовать с тобой и, вероятно, любит, когда вы проводите время вместе. Ты на него запала? — брови Деды вздернулись.

Я краснею.

— Нет, я на него не запала. Он милый и все.

— И симпатичный, — прерывает Деда.

Я снова смеюсь.

— Да, конечно, но я не хочу с ним встречаться. Мне просто понравилось иметь друга, который приходил, потому что этого хотел. Энн сказала, он помогает мне рисовать только в качестве терапии, так... — я затихаю, мой голос превращается в мольбу, когда делаю паузу, не зная, что еще сказать. Я отвожу глаза, неуверенность объединяется с моей глупостью и инфантильностью.

— Он приходит, потому что вы друзья. Ничего более.

Я киваю головой и вздыхаю. Даже если у Деррика имеются скрытые намерения, то, по крайней мере, у меня есть еще кто-то, кроме Деды, кто принимает мое сумасшедшее великолепие. Или, по крайней мере, я думаю, что принимает, так как он не рванул на выход во время одного из моих приступов.