Сотни мошек роились у горстки костей, сушившихся на крыше дома Сида. Эти кости — длинные узкие бедра со сферическими головками суставов, плотные ребра, мешанина позвонков, беспорядочно сброшенные большеберцовые и малоберцовые кости и пара слегка помятых черепов — были разложены так, чтобы солнце обильно поливало их своими лучами, ускоряя процесс высушивания. Сид стоял на лестнице и кивал:

— Еще пара деньков. Дойдут в самый раз. — Он взглянул вниз на Уилсона, поддерживающего лестницу. — Вы, парни, хорошо сработали.

Джозефу, однако, было не до радости. Он стоял на кухне и пил кофе, надеясь, что неприятные картины сотрутся из памяти. Ему с большим трудом удалось соскоблить мясо с костей, но он выдержал тягостную пытку, представляя, что они забили пару свиней. Готовят еду для съемочной группы. Он повар. И просто стряпает. Джозеф снова и снова повторял это себе.

Уилсон, с другой стороны, казалось, получает настоящее Удовольствие от подобной работы. Соскабливает мясо, связки, сухожилия и жир с неподдельным удовольствием, все сбрасывая назад в дыру, превращая иму в могилу. Джозеф не спускал с него глаз. Он был уверен, что Уилсон украдкой съел один или два кусочка.

Пришлось колотить черепа о скалу, чтобы вытряхнуть мозг. Джозефа сразу же вырвало. Но остальные органы — печень, сердце, почки и кишки — отделились от костей без особого труда. Большую часть внутренностей удалось запихнуть назад в яму, так что не пришлось возиться с ними.

Совсем как готовить свинину калуа для луау.

Джозеф не знал, зачем он пьет кофе. Расслабиться напиток ему явно не помогал — его залихорадило еще несколько часов назад, и он все никак не мог остановиться; напиться его тоже не тянуло, потому что он боялся, что тогда уж точно потеряет рассудок и побежит сдаваться, захлебываясь от рыданий, в ближайшее отделение полиции.

Уилсон относился к произошедшему совершенно иначе. Он прямо раздувался от гордости за себя. Расхаживал повсюду с самоуверенным, почти гладиаторским видом, чуть не лопаясь от взыгравшего тестостерона, который появляется только тогда, когда побеждаешь своих врагов и пробуешь на вкус их плоть.

Сид зашел на кухню и увидел сидящего за столом в полной неподвижности Джозефа, устремившего взгляд в пространство. Сид примирительно похлопал племянника по плечу.

— Ты поступил правильно. Съешь сам или тебя сожрут.

Джозефу пришлась не по душе подобная философия.

— Само собой, мы же настоящие гавайцы. — Он встал из-за стола. — Мне надо принять душ, дядя.

Джозеф забрал кружку с кофе и, ссутулившись, вышел из комнаты.

Юки занесла в приемную пару маленьких картонных коробок. По совету адвоката она пришла сюда, чтобы очистить стол и уйти, не поставив никого в известность. Она не должна была предупреждать заранее, за две недели, о своем уходе, ей совсем не стоило находиться в столь враждебной обстановке. Вещей у нее, впрочем, накопилось не так уж много. Всего ничего: распылитель, наполненный разбавленным лавандовым маслом — отличное средство, чтобы избавиться от негативной энергии, — несколько тибетских ароматических палочек, коллекция исцеляющих кристаллов, небольшая репродукция буддистской картины, несколько книг по самоусовершенствованию и позитивному мышлению, сборник вдохновляющей поэзии, куда Юки любила время от времени заглядывать, и магический шар предсказаний, который она держала ради смеха.

Фрэнсис вошел в приемную и остановился, когда увидел теперь уже бывшую помощницу. Он сразу же понял, что она делает.

— Оставьте и для меня коробку.

Юки удивилась:

— Что?

— Ваш адвокат времени даром не терял.

— Они вас уволили?

Фрэнсис кивнул:

— Не беспокойтесь. Я уже признал все претензии справедливыми. Я заявил о нервном срыве, что, впрочем, не далеко от истинного положения дел.

— Мне жаль.

— Не надо. Вы получите довольно славную жирную компенсацию. Вы это заслужили. — У Фрэнсиса перехватило дыхание. Его голос задрожал. — Послушайте, Юки, извиняться следует только мне одному.

Фрэнсис не смог сдержаться, он упал в кресло, закрыл лицо руками и разрыдался. Юки не знала, что сказать. Это, внезапно поняла она, тот самый катарсис, через который ему надо было пройти. Естественный эмоциональный и духовный прорыв, очищение. Фрэнсис выпускал на свободу всю скопившуюся отрицательную энергию. Он исцелялся. Юки поняла, что ее миссия закончилась успехом. Каким-то образом, благодаря угрозе судебного разбирательства, ей удалось коснуться его души и преобразовать ее.

Фрэнсис рыдал:

— Мне так жаль. Я не знаю, что со мной не так.

Юки протянула ему пачку бумажных салфеток.

— Все в порядке. Теперь у вас все наладится.

Она потянулась к пульверизатору и выпустила в воздух мелкие брызги, слегка отдающие лавандой. Он поднял голову, его глаза опухли и покраснели от плача.

— Не думаю, что когда-нибудь у меня все наладится.

— Почему вы так говорите?

— Это правда.

— Исцеление может казаться мучительным, но боль необходима.

— Это не то… это…

Фрэнсис не сумел закончить свою фразу. Он был слишком смущен, слишком напуган тем, что правда окажется непоправимой, если он произнесет эти слова вслух.

— Что-то такое, в чем я могу вам помочь?

— Ничем, если только вы не Мать Тереза и не способны поднять мертвого из могилы.

Юки не поняла, о чем он толкует.

— Никто же не умер.

— Мой пенис точно отошел в мир иной.

Если бы Фрэнсис не казался столь неподдельно подавленным, Юки просто бы развернулась и ушла, а потом подала бы иск на еще большую сумму, но он так искренне переживал, что Юки ничего не смогла с собой поделать: она должна была остаться и выразить ему немного сочувствия.

— Что случилось?

Фрэнсис зарыдал:

— Долго рассказывать.

— Это врачи вам сказали, что он потерял чувствительность?

— Нет. Я и сам знаю. Когда фильмы с участием парнишки Райдера не оказывают на тебя никакого действия, то ты одной ногой уже стоишь в могиле.

Юки кивнула, словно поняла его.

— Вы думали о комплексном подходе?

Фрэнсис высморкался.

— А что это такое?

Юки задумалась.

— Что ж, если речь идет о пенисе, тогда он напрямую связан с вашей нижней чакрой.

— Я уже все перепробовал. Буду, защитные африканские заклятия и тому подобное. Я даже шагал босиком по тлеющим углям ради того, чтобы он встал.

— Вам надо достать кусок черного турмалина.

— Это камень?

— Кристалл.

Фрэнсис подавил желание назвать ее психопаткой. Он совсем отчаялся.

— Ладно. Что мне с ним делать?

— Положите его на свою нижнюю чакру. Черный турмалин стабилизирует ее деятельность и рассеивает негативную энергию.

— А где именно находится эта штука?

Юки повернулась и показала ему. Фрэнсис затряс головой:

— Вы хотите, чтобы я запихнул себе в задницу булыжник?

— Вы должны разместить его снаружи.

Мужчина кивнул:

— А потом что?

— Потом разбросайте вокруг пачули и расслабьтесь. Пусть энергия кристалла сделает свое дело.

Фрэнсис отпрянул:

— Пачули? Как какой-нибудь хиппи?

Девушка пожала плечами:

— Зато это помогает.

Наконец-то он его заполучил — подписанный контракт. К тому же очень выгодный. Кинокомпания и студия полностью оплачивали грузоперевозки и даже не экономили: подавай им стейки, лобстера, желтоперого тунца, макароны, полный бар — в общем, все что полагается. Они пожелали, чтобы Джек держал в постоянной готовности повара на случай, если режиссеру или одной из звезд глухой ночью захочется полакомиться поджаренным бутербродом с сыром или тарелкой томатного супа. Они даже выделили ему 15 процентов на непредвиденные расходы, на случай, если придется лететь за чем-нибудь особенным на материк. Джек сразу же решил, что придется договориться о доставке настоящих мясных ребрышек. Иначе что ему делать, подавать им ребрышки люциана?

После всей этой тягомотины теперь можно было приступить к самому важному. Он начнет нанимать водителей, поваров, помощников, пожалуй, даже подыщет смазливую цыпочку для работы в конторе. Начнет договариваться с поставщиками: мясниками, пекарями и продавцами фруктов. Судя по тому, чем принято питаться у местных, ему скорее всего понадобится складское помещение, под завязку набитое консервированной ветчиной, и целая флотилия собственных рыбацких лодок. Они здесь только и ели, что ветчину да рыбу.

К Джеку Люси вернулось хорошее настроение. Сегодня его даже не доставала манера вождения Стэнли. Наконец-таки он дождался хотя бы частичного возвращения вложенных средств. Вся эта затея — перевезти оборудование в Гонолулу — оказалась рискованной авантюрой, но Джек по натуре был азартным игроком. Он ведь из Вегаса, не так ли? Так что теперь, когда они «переступили порог», не так-то просто будет их вышвырнуть с острова.

Он ухмыльнулся сыну:

— Что я тебе говорил?

Стэнли улыбнулся:

— Ты оказался прав, папа.

— Теперь нас ждет легкое плавание.

Стэнли откашлялся.

— Пап, у меня к тебе дело одно есть.

— Да?

— Когда мы откроем счета по зарплате, я хотел бы отдать десять процентов от своих сбережений церкви.

Если бы Джек сам вел машину, то точно от неожиданности въехал бы в кювет.

— Ты что, совсем спятил?

— Почему тебя это волнует? Это же не твои деньги.

Джек отвернулся и уставился в окно.

— Ты что, не можешь просадить их на выпивку, наркотики или что-нибудь еще? Зачем отдавать их церкви? Почему бы тебе не заняться хотя бы подводным плаванием?

Стэнли смотрел прямо перед собой. Он не собирался обсуждать этот вопрос с отцом. Он просто сделает то, что считает правильным, и наплевать, что думает Джек.

— Почему бы тебе не заняться собственными делами?

Джек даже оторопел:

— Что ты сказал?

— Я сказал, чтобы ты не вмешивался не в свое дело. Я ведь тебе не указываю, как жить.

Джек хотел было что-то ответить, но потом передумал. Внезапно он понял, что Стэнли прав. Это совсем не его дело.

Старик долго ничего не говорил, машина медленно тащилась по улицам Гонолулу. Спустя какое-то время он повернулся к Стэнли:

— Пожалуйста, не мог бы ты ехать чуть быстрее?

В прежние времена, когда обнаруживалось, что один из племени стал Аи-Канакой, людоедом, его преследовали и, как гласят легенды, скидывали с ближайшей скалы. Да, исконные гавайцы были мудры. Они не тратили время на пустые разговоры. Никакого суда, никаких присяжных. Никаких адвокатов, а также никакой презумпции невиновности. Ты людоед, значит, должен умереть.

Джозеф не думал, что Уилсона сбросят со скалы, но все-таки беспокоился. Боги, как и люди, тоже не в восторге от каннибализма.

К тому же не следовало забывать и о богах правосудия, Джозеф так ясно видел перед глазами, как исполненные благих намерений старшеклассники забегают, чтобы почистить водосток на крыше Сида. Что они подумают о кучке костей? Даже если власти посмотрят сквозь пальцы на каннибализм, Джозеф ни капельки не сомневался, что убийство пока еще преследуется законом.

Конечно, он-то сам не был ни убийцей, ни Аи-Канакой. Всего лишь поваром. Джозеф понимал, что подобное объяснение не избавит его от неприятностей независимо от того, как подходить к делу — с точки зрения закона или кулинарии. Он и там, и там был виновен.

Джозеф сидел на диване в своем маленьком домишке и смотрел в окно. Ему не хотелось пить. Не хотелось есть. На самом деле он просто был не в состоянии проглотить ничего, кроме папайи. Он даже честно попытался поесть обычного риса. В желудке тот задержался ненадолго, так что Джозеф отказался на некоторое время от попыток подкрепиться.

Хотя он ненавидел себя зато, что случилось, поджаривание наемных убийц каким-то образом обернулось для него благом. Джозеф соприкоснулся с глубокими древнеродовыми эмоциями, когда опускал двух побежденных хяоле в иму. Он впервые почувствовал себя настоящим гавайцем. Такова была его истинная сущность. И ничто не могло ее изменить. Изменить тот первобытный импульс, который он ощутил глубоко в душе, словно этот импульс впечатан в его ДНК. Джозеф гаваец, и даже переезд в любое другое место никогда не отнимет этого у него. Он может отправиться куда угодно. Делать что угодно. Однако всегда будет тем, кто он есть.

Неожиданно Джозеф понял, что люди могут только сами соглашаться быть покоренными так долго, мириться с прозябанием в качестве мнимых слуг на собственной земле. Джозеф знал, что древние кахуна, жрецы, сказали бы на это. Хаоле — пау. Давайте приступим клуау.

Джек втащил свой ходунок в приемную профсоюзного отделения водителей грузовиков и застыл как вкопанный. Сид повернулся и посмотрел на него.

— Что с тобой? Ты выглядишь так, словно привидение увидел.

На одно лишь мгновение сердце Джека перестало биться — ведь он и впрямь подумал, что видит перед собой призрака. Сид возвышался горой в комнате во всей своей красе — оборванная футболка по-прежнему с трудом прикрывала раздувшийся от пива живот. Правда, призраком он не был. По крайней мере пока.

— Убирайся с моей дороги, придурок. Контракт мой.

Сид мысленно улыбнулся и зашагал прочь. Внезапно он повернулся к Джеку.

— Помни, когда наше представление закончится, ты оставишь ключи в грузовиках и отправишься домой. — Сид помахал пальцем Джеку. — Не забудь.

— У меня паралич, а не болезнь Альцгеймера.

Сид рассмеялся.

— Очень рад за тебя.

Он вышел из здания. Джек вытянул шею, чтобы лучше видеть, как уходит Сид. Большой мужик в спортивных шортах и сандалиях неуклюже вышел из дверей, потея как боров, но все еще очень даже живой. Этот факт дико разозлил Джека. Он разъярился. Сколько убийц требуется, чтобы пришить ублюдка? Сид к этому моменту уже должен быть мертвым, испарившимся, исчезнуть с глаз долой. Старик ничего не понимал. Пожалуй, тот жуткий наемный убийца надул его, но Бакстер, несомненно, выполнит заказ. Ведь это так просто — убрать кого-то, не так ли?

Фрэнсис подумал, что его сейчас стошнит. Аромат пачулей накинулся на его нервную систему, заставив железы обонятельной области отступить в ужасе, наполнив рот обильной слюной и вынудив мозг выпустить на свет божий все плохие воспоминания, которые вереницей рекламных роликов замелькали перед глазами.

Некоторые из воспоминаний касались той девочки, с которой он встречался в старших классах. Ее звали Аманда, и она одевалась в стиле битников, пришедших на смену хиппи. На ее запястьях болталась куча браслетов и цепочек, которые звякали и бряцали всякий раз, как Аманда теребила свои длинные волосы. Звон выходил совершенно непроизвольно, поэтому складывалось такое впечатление, словно ты сидишь в магазине «музыкальных подвесок» во время урагана. Хотя в этом было также нечто притягательное и прекрасно дополняло ее обычную униформу, состоящую из крестьянских блузок и больших свободных юбок с полевыми солдатскими ботинками.

Аманда объявила, что с ума сходит по пачулям, которыми она душилась за ушами и капала на запястья. Облако аромата плавало вокруг девушки, точно защитное силовое поле, распространяя магию пачулей всюду, куда бы она ни пошла.

Между тем не сама Аманда была плохим воспоминанием. Фрэнсис тогда влюбился в нее по уши. Однако, когда они впервые поцеловались, ему стало как-то не по себе, словно он целовал сестру, которой у него никогда не было, или, еще хуже — засунул язык в рот своей мамы. Именно благодаря Аманде и мощи ее пачулей Фрэнсис заметил, что его влечет к мужчинам. Так что сейчас резкий запах ностальгии разжег все подростковые чувства стыда и ненависти к самому себе, которые являются неизменными спутниками открытия, что ты самую малость отличаешься от остальных людей.

Фрэнсис лег на кровать и положил черный турмалин себе на копчик там, где по его представлениям должна была находиться нижняя чакра. Ничего особенного он не почувствовал. И не знал даже, должен ли что-то ощущать. Он хотел уже позвонить Юки и спросить у нее, должен ли он что-нибудь чувствовать. Но вместо этого закрыл глаза и провалился в глубокий сон.

Джек надеялся, что та корейская стриптизерша работает сегодня вечером. Он думал о ней снова и снова с той самой ночи, когда сумоист со своим мальчишкой угрожали ему в клубе. Зачем они так поступили? Разве эти двое не знали, с кем связались? Они не только помешали Джеку сдружиться с горячей кореяночкой, но и вынудили его принять решительные меры. Джек утешал себя мыслью о том, что они сами навлекли на себя все беды. Сами и виноваты. Заставили его зайти слишком далеко. И поскольку это касается Джека, он сделает все, чтобы они сполна заплатили за свои действия. Вина только на них одних. Ему ведь тоже пришлось заплатить свою цену. Джек понял, что ни разу с той ночи еще не тратился на девочек.

На самом деле он пребывал совсем не в подходящем настроении для приватных танцев. Но и в гостиничном номере ему трудно было расслабиться. Он слишком волновался по поводу контракта, и уж совсем потерял покой из-за того, что Сид все еще жив. Джек не считал себя наивным, он не вчера родился. Даже теперь, когда контракт у него, сумоиста со счетов рано списывать. Он может изрядно крови попить — например, мешать им, выставляя в невыгодном свете, чтобы Джек и его компания не смогли снова работать в Гонолулу. Устроить подобное проще простого. Вспышки заболеваний сальмонеллезом, которая остановит съемки, вполне хватило бы, чтобы разрушить репутацию Джека в здешних местах.

А как относиться к загадочному высказыванию Сида о привидении? Неужели ему что-нибудь известно? Может, план Джека уже разгадан, и теперь ФБР в паре с сумоистом замыслили измучить его и довести до безумия? Может, так гавайцы решили отплатить ему? Или Сид на самом деле умер и теперь Джеку просто мерещится невесть что? При одной мысли об этом его прошибал пот.

Он должен выйти на люди. Должен дать выход сжигающей его изнутри нервной энергии. И здесь совсем не поможет прогулка по пляжу, когда ему придется продираться со своим ходунком по горе песка. К черту прогулку! Надо выпустить пар. Вот почему он потащился в «La femme nu».

Джек спросил у вышибалы, работает ли сегодня та кореяночка. Вышибала смерил его презрительным взглядом и поинтересовался:

— Какая именно?

Что ему мог ответить Джек? «Самая грудастая»? Да у них у всех большие сиськи. Поэтому старик сел у сцены и стал разглядывать вереницу женщин, медленно танцующих в туфлях на высоких каблуках и двигающих попками вверх и вниз по большому металлическому шесту.

Не то чтобы они оказались плохими стриптизершами. Вовсе нет. Они могли потягаться с любой девчонкой из «Спиэрминт райно» или «Чита» в Вегасе. Но Джек искал ту самую, особенную женщину.

Он еле на ногах удержался, когда она появилась. Несмотря на то что на девице в этот раз был розовый парик, он тотчас узнал ее. Джек привстал и стал запихивать в ее узенькие трусики десятидолларовые купюры. Он улюлюкал и кричал, одобрительно ревел и вопил. Ему хотелось, чтобы она знала, что он не путается с кем попало, а хочет ее одну.

Как только закончился номер, красотка пришла за ним. Помогая старику двигаться в темноте помещения с тяжеловесным ходунком, она отвела его в отдельную комнату в задней части клуба. Даже со своими надувными протезами, поддерживающими его в постоянной боевой готовности, Джек чувствовал едва уловимое волнение в пенисе, здоровую пульсацию собственного возбуждения.

Прежде его весьма впечатлило, что девушка из Кореи, поэтому Джек несказанно удивился, когда она заговорила на превосходном английском. Красотка сообщила ему, что родители ее и вправду жили в Корее, но сама она родилась и выросла в Сакраменто. Джек только еще начал переваривать новую информацию, как она подтолкнула его в кресло, страстным движением оттолкнула ходунок в сторону и принялась танцевать.

Стриптизерша мешкать не стала. Ее лифчик упал сразу же, и она без малейшей стыдливости прижала свои пышные груди к лицу Джека, ритмично ударяясь лоном о его промежность. Ее груди воистину поражали размерами, казалось, они того и гляди лопнут от силикона. Гибкая кореянка танцевала так неистово, что Джек однажды даже испугался, что у него вывихнута челюсть, когда она крутанулась на его коленях и одна из грудей стукнула его по голове.

В отличие от остальных приватных танцев, которые ему довелось видеть, в этот раз стриптиза как такового не было. Девушка сразу же взялась за его член. Она ударяла свою разбухшую вульву о его пенис яростными и агрессивными толчками, погружая его в себя. Джеку никогда прежде не доводилось испытывать подобное. Он даже не понял, доставляют ли эти ощущения ему удовольствие или то новая форма издевательства над пожилыми людьми.

Невыносимая боль нахлынула внезапно. Глаза Джека закатились, он издал звериный вой и повалился на пол, свернувшись в позе эмбриона и крича от смертельной муки. Стриптизерша поняла, что-то случилось, и так как видела многое на своем веку, схватила бумажник и поспешила унести ноги.

Стэнли помчался в отделение «Скорой помощи» сразу же. Дорога туда заняла у него около двадцати минут, а потом еще полчаса ушло на то, чтобы найти, где припарковаться, но в конце концов он все-таки попал в больницу и выяснил, что именно случилось с отцом.

Врач, молодая американка японских корней со склонностью к циничным шуточкам, встретила его в коридоре и ознакомила с предварительным диагнозом.

— С моим отцом все будет в порядке?

— Сейчас его состояние стабильное.

— Что случилось? Это был сердечный приступ?

Врач ответила с плохо скрытой усмешкой:

— Нет. ЭКГ превосходна. Его сердце скорее всего в полном порядке.

— Он что, пережил очередной удар?

Вместо ответа она спросила:

— Вы знали, что ваш отец страдал от эректильной дисфункции?

Стэнли не знал.

— Совершенно очевидно, что после первого удара вашему отцу вставили в пенис надувные устройства для эрекции.

— Вы шутите.

— Он мне сам сказал, что эти устройства никогда не работали должным образом, и он с тех пор страдал от постоянной эрекции.

Стэнли растерялся:

— Какое это имеет отношение к тому, что с ним случилось?

— Несомненно, ваш отец заказал приватный танец в стриптиз-клубе с девушкой, которая, как нам стало известно, сделала себе пирсинг.

— Что это значит?

— У нее полоска из нержавеющей стали соединяет половые губы. — Врач попыталась нарисовать диаграмму в воздухе, чтобы Стэнли понял. — В наши дни такое встречается сплошь и рядом. Каждый горит желанием проткнуть металлом свои гениталии.

У Стэнли все завертелось перед глазами. Он прислонился к стене. Сейчас сильнее, чем когда-либо, он захотел присоединиться к последователям церкви Иисуса Христа святых последних дней.

— Что случилось?

Врач снова постаралась скрыть улыбку. В конце концов, эту историю она станет рассказывать на многих вечеринках и медицинских съездах всю оставшуюся жизнь.

— Оказалось, что многократные соприкосновения с металлической полоской вызвали у вашего отца разрыв надувных протезов.

На лице Стэнли отразилось полное непонимание, и тогда она сказала проще:

— Его пенис лопнул.