1

Первым впечатлением от Америки были бортовые огни танкеров далеко внизу.

Уэсли, моложавый, лысеющий, с лицом, хранящим выражение неизменной любезности, на протяжении всего полета курил трубку, а на вопросы Аркадия отвечал неопределенным похрюкиваньем. Они вдвоем занимали целый отсек.

— Вы понимаете слово "ответственность”? — вдруг спросил Уэсли по-английски.

— Это значит, что вы окажете мне содействие?

— Это значит, что данную операцию осуществляет ФБР и мы за вас отвечаем.

— Перед кем?

— Я рад, что вы задали этот вопрос. — Уэсли выбил трубку о пепельницу в подлокотнике. — Выдача — дело хлопотное, а мы не хотим новых осложнений, с нас и старых хватает. Вы понимаете слово "осложнение"?

— У нас "осложнение" означает нечто нежелательное, — ответил Аркадий. Самолет начал заходить на посадку.

— Так вот: без одного такого осложнения мы обойдемся. Не вздумайте просить политического убежища. Любой из других пассажиров может попросить, а вам нельзя.

— Но если они не хотят, а я захочу?

— Им можно, а вам нельзя, — повторил Уэсли. — Вопрос о том, кому следует предоставлять политическое убежище, а кому нет, решает наше бюро — ФБР, и в отношении вас уже принято решение. Отрицательное.

— Но я же ничего не просил и не собираюсь, — отрезал Аркадий.

— В таком случае бюро с удовольствием возьмет на себя ответственность за вас.

Проходить таможенный досмотр им не понадобилось: прямо у взлетной полосы их поджидала машина. Они выехали через служебные ворота на скоростное шоссе.

— Мы с вашими обо всем договорились, — сказал УУэсли, располагаясь поудобнее на заднем сиденье рядом с Аркидием.

— Это с кем же?

— С КГБ.

— Но я не из КГБ.

— Вот и они утверждают то же самое.

За окошками мелькали разбитые или старые автомобили, брошенные у обочины. На кузове одного Аркадий успел прочесть надпись: "Свободу Пуэрто-Рико!".

— А, так вы считаете, что я из КГБ, потому что они утверждают обратное?

— Естественно. Но как бы то ни было, мы договорились, что операцией руководит бюро, если только вы не вздумаете просить убежища.

А если бы вы поверили, что я к ним никакого отношения не имею?

— Это значило бы, что все данные о вас верны,

— Какие же?

— Вас обвиняют в убийстве. Вы кого-нибудь убили?

— Да.

— Ну, вот видите! Закон запрещает преступникам въезд в США. Я хочу, чтобы вы ясно представляли себе ваше положение. Официально вас здесь нет. Жаловаться можете в КГБ.

— А у меня будут такие контакты?

— Я приложу все усилия, чтобы это пдедотвратить.

Они давно уже ехали по улицам Нью-Йорка, и теперь машина остановилась перед гостиницей "Барселона". Уэсли вручил Аркадию ключ с биркой.

— От ее номера, — сказал он. — Везучий вы человек!

В вестибюле с кресла поднялся субъект с темными мешками под глазами, посмотрел на Аркадия, махнул газетой Уэсли, задержавшемуся снаружи у стеклянных дверей, еще раз посмотрел на Аркадия и снова сел.

Аркадий вошел в лифт, нажал на кнопку пятого этажа и прочел вырезанное на панели короткое похабное словечко.

Номер 518 был в конце коридора. У него за спиной при открылась дверь номера 513, но сразу захлопнулась, едва он оглянулся, Аркадий повернул ключ и вошел.

В номере было темно. Ирина сидела на кровати, поджав босые ноги.

— Это я заставила их привезти тебя! Мне грозили, что тебя убьют, и только поэтому они смогли от меня чего-то добиться. Но потом я сказала, что не выйду из номера, пока не увижу тебя!

Она подняла на него глаза, в них стояли слезы. Аркадий прикоснулся кончиками пальцев к ее губам — и вдруг заметил на тумбочке телефон. "Ямской подслушивает! — машинально подумал он. — А, нет, Уэсли".

— Ты так и не сказал им, кто убил Ямского, — шепнула она, когда он с силой выдернул шнур из розетки. — Так и не сказал! Как я могла думать, что ты такой же, как все они! — Она впилась в него поцелуем и, словно обволакивая его всего, сказала: — Ну, вот и ты!

— Вот и мы! — ответил Аркадий. — Живые!

 

2

Уэсли и трое других агентов ФБР приносят в номер завтрак — кофе и пончики. Рэй, мексиканец по происхождению, сообщает, что к ним от нью-йоркской полиции "приставлен лейтенант Кервилл". Джордж — тот, с темными мешками под глазами, — добавляет, что Кервилл — чокнутый, а Уэсли замечает, что цель Кервилла — спасти "Красный отряд", и в ответ на вопрос Аркадия объясняет следующее: "Название этого отдела нью-йоркской полиции меняется каждые десять лет: то "бюро по радикализму", то "отдел общественной информации", то еще как-нибудь. Сейчас он именуется "Следственный отдел по вопросам безопасности", хотя по сути как был "Красным отрядом", так и остается. Кервилл там возглавляет русскую секцию, а вы у нас — красный.

Вопрос Аркадия, зачем их с Ириной привезли в Америку, встречен молчанием, затем Эл, самый старый из агентов, чтобы переменить тему, сообщает Аркадию, что Кервилла из-за какой-то истории с младшим братом выгнали из отдела, но теперь, когда брата убили в Москве, его восстановили. "Кервилл пытается спасти свою репутацию за наш счет, ~ подхватывает Уэсли, У нас с полицией прекрасные отношения, но при первом удобном случае они всадят нам нож в спину, как и мы им!"

— Десять лет назад "Красный отряд" был сливками сыскного отдела. — Эл стряхнул сахарную пудру с живота. — Совали свой нос повсюду. Помните евреев, которые палили по советской миссии? Их "Красный отряд" остановил. И пуэрториканцев, которые хотели взорвать Статую Свободы. Внедряли в такие организации своих.

— Да, — согласился Уэсли. — И убийство Малькольма Икса не обошлось без их участия. Телохранителем к нему приставили своего агента. А доконал их Уотергейт.

— Вот, и их тоже, — буркнул Джордж.

— Во время уотергейтских слушаний выяснилось, что помощником Никсона по вопросам безопасности, нанимавшим исполнителей для разных грязных делишек, был Джон

Колфилд, который прежде служил в "Красном отряде" и находился при Никсоне как телохранитель, еще когда того не выбрали президентом. А Колфилд перетащил с собой в Белый дом приятеля из "Красного отряда", ну вот Уотергейт и прикончил их славные деньки. Слишком уж переменился политический климат…

— Мы что, арестованы? — спросил Аркадий. — Вы нас опасаетесь?

— А сейчас чем "Красный отряд" занимается? — спросил Рэй, прерывая затянувшуюся паузу.

— Разыскивают нелегальных иммигрантов, — ответил Уэсли, косясь на Аркадия. — С Гаити, с Ямайки, ну и тому подобное.

— С Гаити и Ямайки? Ну, им не позавидуешь, — заметил Джордж.

Свидания с Аркадием потребовали Ники и Рюрик — сотрудники советского посольства, оба очень элегантные, в совершенстве владеющие английским. "Только некоторое утолщение талии, память о картофельном детстве, чуть-чуть мешало их полному сходству с иностранцами".

— Будем говорить по-английски, — сказал Ники, — чтобы все делалось открыто. Разрядка в действии. Наши государства, в лице соответствующих своих ведомств, объединили усилия, чтобы гнусный убийца получил свое. Он должен предстать перед судом, и вы должны этому помочь.

— А ее зачем сюда привезли? — спросил Аркадий, благо Ирина все еще не вышла из ванной, где переодевалась.

— Пожалуйста, по-английски, — поправил его Рюрик, которого агенты ФБР называли "Рик". — Об этом просили наши коллеги из бюро. У них много вопросов. Слишком уж непривычная ситуация: подкупленные коммунисты, сибирские бандиты. Выдача — дело очень щекотливое.

— Особенно когда речь идет о богатом человеке со связями, а, Уэс? — добавил Ник.

— По-моему, у него здесь друзей почти столько же, сколько было там, — ответил Уэсли под общий смех.

Далее сотрудники посольства объясняют Аркадию, что его задача успокоить Ирину, сделать ее уступчивее, а по возвращении домой он будет восстановлен на работе, ему вернут квартиру.

— И что я должен ради этого делать?

— То, что я сказал, — ответил Рюрик. — Вернуть ей хорошее настроение.

— И перестать задавать вопросы, — добавил Уэсли.

— Да, — согласился Рюрик. — И перестать задавать вопросы.

— А где же Кервилл? — спросил Аркадий.

в этот момент из ванной выходит нарядно одетая Ирина, в янтарном ожерелье, с золотым браслетом на руке. Аркадий поражен, как естественно все это выглядит на ней. Эл подает Ирине соболью шубу, и она уходит с агентами. Вскоре возвращается Рэй и чинит телефон. После его ухода Аркадий обнаруживает, что звонить по этому телефону из номера нельзя, только в номер. В ванной он находит микрофон, скрытый в плафоне. Дверь оказывается запертой снаружи. Через некоторое время она распахивается, и, отталкивая Джорджа, который пытается его удержать, в номер врывается Кервилл. Он утверждает, что обязан, как представитель полиции, убедиться, тот ли это русский, и отмахивается, когда Джордж предупреждает его, что эту операцию ведет ФБР. Аркадия он приветствует возгласом "Сукин ты сын!" и ругает его за то, что он не сказал ему в Москве про Осборна.

— Я бы с ним покончил там же, в Москве. Несчастный случай, и никаких подозрений. Он был бы покойник, я был бы доволен, а ты по-прежнему был бы старшим следователем

— Не спорю, — ответил Аркадий, наблюдая, как Джордж снял трубку и начал говорить, не набрав номера.

— Они тебя считают очень опасной личностью, — сказал Кервилл, кивая на Джорджа. — Убил своего начальника. Пришил Унманна. И того, на озере, они тоже на тебя вешают. Еще немножко — и уверуют, что ты маньяк. Поберегись, чуть что — сразу на спуск нажмут.

— Но я же под охраной ФБР.

— А я о ком говорю? Ты вот мне Осборна не назвал, а мою фамилию всем растрепал. Ты меня надул…

— Ты о чем?

— Разочаровался я в тебе. Вот уж не думал, что ты с таким смиришься. Даже чтобы сюда попасть.

— Да с чем смирюсь? Эта выдача…

— Выдача… Они тебе это сказали?.. — Кервилл даже рот открыл от изумления.

Тут в номер вбежали еще три агента ФБР, незнакомые Аркадию, и вместе с Джорджем кое-как выставили Кервилла в коридор. Тот так ослабел от хохота, что даже не сопротивлялся.

Аркадий остается один, он расхаживает по номеру, смотрит в окно, затем Эл приносит ему бутерброды, предлагает включить телевизор, но показывают состязание: кто точнее угадает цену приза, тот его и получает — тостер, газовую плиту и т. п. Аркадию становится противно — ни ловкости, ни знаний, ни даже простого везения, только алчность. "А вы, я вижу, примерный коммунист!" — говорит Эл.

Вечером возвращается Ирина, они весело уплетают спагетти, которые она принесла горячими в картонных коробочках, и Аркадий вдруг осознает, что "впервые в жизни он живет в здании, не издающем даже слабого запаха капусты". Затем Ирина развертывает па кеты с одеждой для Аркадия. В постели между ласками они шепотом переговариваются.

— Пожалуйста, не спрашивай, как давно я здесь и что, собственно, происходит, — сказала Ирина. — Все ведется на таких уровнях, о которых мы даже не подозревали. Не задавай вопросов. Мы здесь. Я ведь одного хотела — быть здесь. И со мной здесь ты. Я люблю тебя, Аркаша.

— Они отправят нас назад. Дня через два. Так они сказали.

— Дня через два все это кончится, — шепнула Ирина, прильнув к нему. — Но они никогда не отошлют нас назад. Никогда!

— На самом деле, — сказала она, попросив сигарету, — Осборн вовсе не имеет никакого отношения к тому, что случилось на Ленинских горах.

— Что-о?!

— Это все Ямской с Унманном. Они все сами устроили.

— Осборн дважды пытался тебя убить! — вспылил Аркадий. — Что с твоей памятью? А метро? Кто тебе сказал, что Осборн тут ни при чем?

— Уэсли.

— Уэсли лжец! Уэсли — лжец! — громко повторил по-английски.

— Тсс, поздно уже! — Ирина приложила палец к его губам. — Ну, а память… Я хочу избавиться от всего советского. Если бы врачи могли вырезать из моего мозга все советское, все мои воспоминания, я бы согласилась.

— Тогда зачем же ты захотела, чтобы и я был здесь?

— Я тебя люблю, и ты меня любишь.

Аркадий замечает, что она вся дрожит, завертывает ее в одеяло и нежно обнимает. Он думает, что напрасно на нее рассердился: она спасла ему жизнь, благодаря ей он здесь — ведь он больше не старший следователь прокуратуры, а преступник. Как и она. И оба они живы только благодаря друг другу.

— Только не говори мне, что Осборн не отдавал распоряжения убить тебя, — сказал он.

— Просто здесь все по-другому, — ответила она, и вновь ее охватила дрожь. — Я не могу отвечать ни на какие вопросы. Пожалуйста, ни о чем меня не спрашивай.

Они включают телевизор, и Аркадий замечает, что Ирина, хотя и смотрит на экран как завороженная, не следит за сюжетом, а наслаждается обстановкой, в которой происходит действие. "Когда всхлипывала женщина. Ирина замечала ее платье, ее кольца, плюшевые подушки на плетеной мебели, веранду из красного кедра, закат над Тихим океаном".

— Я знаю, Аркаша, ты думаешь, что все это не настоящее, — сказала она, оборачиваясь к нему. — Ты не прав. Здесь это настоящее. И я хочу все это.

Аркадий вдруг заметил, что Ирина надушена какими-то непривычными духами. В Союзе духов не так много, и все это крепкие трудовые запахи. Зоя любила "Подмосковные вечера", которые прежде назывались "Светлана" в честь любимой дочери Сталина, пока ее не похитил коричневый индиец.

— Ты можешь простить мне, Аркаша, что я этого хочу?

— И я хочу этого — для тебя, — ответил он, уловив в ее голосе испуг.

 

3

Рано утром Ирина уходит с Уэсли и Ники. Аркадий опять остается один. Эл приносит кофе и бутерброды с ветчиной и сыром. Аркадий спрашивает, кто его любимый американский писатель: Джек Лондон или Марк Твен, Готорн или Рэй Брэдбери? Но Эл только пожимает плечами и уходит. Некоторое время Аркадий наблюдает жизнь нью-йоркской улицы: люди, питающиеся из бумажных пакетов, женщина в черно-белой шубе входит в гостиницу сначала с одним мужчиной, затем с другим, затем с третьим. В доме напротив двое негров-маляров красят комнату, поставив на подоконник огромный транзистор. Аркадий принимает душ и надевает новую одежду, ошеломленный ее "неправдоподобной роскошью", равнодушно откладывает найденную в комоде Библию, но из телефонного справочника вырывает страницы с адресами "еврейских и украинских организаций", которые прячет в носок. К нему приходит Рюрик, приносит в подарок "мерзавчик" и излагает новую версию: афера с соболями — "результат сионистского заговора". (Сам Рюрик предупреждает, что рыжий он в свою бабушку-еврейку.)

— Но Осборн же не еврей. О чем вы говорите?

— Зато Валерия Давыдова была дочерью раввина. Джеймс Кервилл был связан с сионистскими террористами, палившими по ни в чем не повинным сотрудникам советской миссии. Розничная торговля пушниной и готовым платьем в США, в сущности, монополия сионистов, и похищение соболей им на руку. Нет, вы подумайте об этом.

Ирина так и не возвращается. А Аркадий вновь и вновь задает себе вопрос: "Почему смеялся Кервилл?" За ним приходит, как он полагает, очередной агент, но его радует возможность выйти из номера. Они спускаются вниз, Аркадий садится в роскошный лимузин и только тут понимает, что его провожатый — просто шофер. Лимузин въезжает в какой-то двор, шофер провожает Аркадия на лифте на четвертый этаж, подводит к какой-то двери, она открывается: Аркадий видит перед собой склад пушнины и Осборна, который тут же заводит с ним разговор о мехах, но на всякий случай держит его под прицелом.

— Вы же убийца, — сказал Аркадий. Почему американцы позволили вам встретиться со мной?

— По той же причине, что и русские. Посмотрите вокруг — здесь и голубая норка, и белая, и простая чернобурая лиса, и рыжая, песец, горностай, рысь, каракуль. И баргузинский соболь. Пушнины только в этом помещении на миллион. А таких у меня по Седьмой авеню еще пятьдесят. Дело не в убийствах, а только в соболях. И было, и есть. Ни Корвилла, ни Костю с Валерией я убивать не хотел, Они мне оказали такую услугу, что я был бы счастлив, если бы мог способствовать тому, чтобы они уехали и жили бы себе за границей потихоньку. Но что мне оставалось делать? Кервилл был просто одержим идеей разблаговестить про эту историю всему; миру после своего победоносного возвращения в Нью-Йорк. Если не на первой пресс-конференции, то уж на десятой он непременно проболтался бы о соболях. Я годами веду борьбу со старейшей в мире монополией, надрываюсь, рискую, так неужели мне стоило подставлять себя под удар из-за мании величия какого-то религиозного фанатика? Правда, устранить Костю тоже имело смысл. Он, оказавшись тут, конечно, начал бы меня шантажировать. Вот Валерию действительно жаль.

— Вы колебались?

— Да. — Осборн, казалось, был рад, что его поняли. — У меня не сразу поднялась рука выстрелить в нее… Но от этой исповеди мне что-то захотелось есть.

Осборн ведет Аркадия в сверхроскошный ресторан. Голодный Аркадий наотрез отказывается и от вина, и от ужина. "Всадить бы ему нож в сердце!" — думает он.

— Вы знаете, русские эмигранты прямо-таки наводнили Нью-Йорк, — сказал Осборн, прихлебывая вино золотистого цвета. — Подают документы для выезда в Израиль, но в Риме делают поворот на девяносто градусов и оказываются здесь. Я многим помогал в пределах возможного. Тем более что среди них не так уж мало недурных знатоков пушнины, однако есть и такие, для кого я не в силах ничего сделать. Ну кто согласится нанять русского официанта?.. Вы уверены, что не хотите немного выпить?.. Короче говоря, русских эмигрантов здесь хватает. И на многих просто жаль смотреть: членкоры Академии наук подметают коридоры и дерутся друг с другом за случайные переводы. Обзаводятся маленькими домишками и большими автомобилями, которые им не по средствам. Не каждый ведь Солженицын. Льщу себя мыслью, что я кое-что сделал для популяризации русской культуры в нашей стране — содействую культурному обмену, насколько в моих силах…

— И стучите на артистов балета в КГБ, — заметил Аркадий.

— Не я, так их друзья настучали бы. У вас же там с ясельного возраста друг на друга доносят и называют это бдительностью. У всех рыльце в пушку. Прелестно! Впрочем, это цена, которую с меня потребовали…

— У вас не рыльце в пушку, у вас руки в крови.

— Ах, оставьте, мы же за столом!

Ну так объясните мне, почему ваше ФБР позволяет вам, убийце, осведомителю КГБ, разгуливать на свободе и посиживать в ресторанах?

— Сами сообразите, вы же как-никак следователь, и прекрасный.

— Вы — осведомитель ФБР! — Аркадия вдруг осенило. — Двойной осведомитель, если существует такой термин.

— Я не сомневался, что вы это поймете! — Осборн дружески улыбнулся ему. — Я же не дурак, чтобы помогать КГБ и не помогать ФБР. И в конце концов, я просто сообщаю разные сплетни, зная, что именно их интересует. И там и там. Только бюро они даже нужнее. Гувер до того боялся скомпрометировать себя ошибкой, что в последние десять лет жизни практически махнул рукой на русских. У вас был свой человек в центральной картотеке ФБР, а Гувер не посмел устроить там чистку — боялся, что тайное станет явным. Я же принципиально сотрудничаю только с нью-йоркским отделением бюро: ведь, как и в любой другой фирме, тут работают их лучшие люди — и они так трогательно ищут моего общества! А почему бы и нет? Я же не мясник какой-нибудь из мафии и не прошу денег. Наоборот, они знают, что всегда могут рассчитывать на меня, случись у них какие-нибудь денежные затруднения. А их жены отоваривались у меня шубами по баснословно низкой цене.

Аркадий вспомнил рысью шубу Ямского и соболью шапку, которую навязывал ему Осборн. А перед американцем официант уже поставил семгу под укропным соусом. У Аркадия засосало под ложечкой.

— Вы совершенно уверены, что не хотите положить себе немножко? — осведомился Осборн. — Или хотя бы вина? Нет? А знаете, пятьдесят лет назад русские эмигранты сразу открывали здесь рестораны, и чего только там не подавали! От беф-строганова до кулебяки и заливной осетрины. А новые эмигранты не только готовить не умеют, но даже не знают, что такое вкусная еда. Коммунизм уничтожил русскую кухню. Вот это — непростительное преступление.

Осборн заказал кофе и взял с подъехавшей кондитерской тележки пирожное со взбитыми сливками.

— Не хотите? А ваш бывший прокурор, Андрей Ямской, сожрал бы всю тележку!

— Жадный был человек, сказал Аркадий.

— Вот именно. — Это же все его работа. Я еще с самой войны платил ему за то за се ну, знакомства там, мелкие услуги. Но он знал, что больше я в Советский Союз не приеду, и решил напоследок огрести побольше. Потому то он и вывел вас на меня в бане. Едва мне казалось, что я от вас от делался, как он снова вас подзадоривал. Хотя этого, как оказалось, и не требовалось: вы ведь одержимый, как он мне вас и охарактеризовал. Талантливый был человек, но жадный.

Они выходят из ресторана, и Осборн ведет Аркадия и Центральный парк. Лимузин следует за ними. Кружат редкие снежинки, и Аркадий взвешивает мысль, не убьют ли его там. Он закуривает, чтобы заглушить голод.

— Эта мерзкая русская привычка нас с вами когда-нибудь доконает, — сказал Осборн, тоже закуривая. А вы знаете, почему он вас ненавидел?

— Кто?

— Да Ямской же!

— С какой стати ему было меня ненавидеть?

— А то дело с кассацией в Верховном суде. Генерал КГБ не затем стал прокурором Москвы, чтобы отстаивать права заключенных. У него, как у всякого, кто делает быструю карьеру, были враги, а благодаря вам они получили оружие против него. Вы ведь принудили покойника внести протест.

Да, правдоподобно, решил Аркадий, а Осборн вдруг сказал:

— Что может быть красивей деревьев в снегу! Я вообще люблю снег. И знаете почему? Потому что он прячет трупы.

— В парке Горького?

— О нет! Я вспомнил Ленинград. Впервые я приехал в Советский Союз юным идеалистом. Вроде Кервилла, если не хуже. Как я надрывался с поставками по ленд-лизу! Я же там представлял всю Америку и не хотел ударить лицом в грязь. Спал по четыре часа в сутки, брился и переодевался, только когда летел в Москву, чтобы пресмыкаться перед каким-нибудь секретарем Сталина, каким-нибудь пьяницей с маслянистым подбородком, чтобы он позволил мне вдобавок к грузовикам, которые мы старались доставить в Ленинград, провезти туда продовольствие и медикаменты. Блокада Ленинграда была одной из величайших битв, одним из поворотных моментов в истории человечества. Армия одного массового убийцы противостояла армии другого, а моя роль, роль американца, заключалась в том, чтобы продлить эту бойню как можно дольше. Погибло шестьсот тысяч ленинградцев, но город выстоял. Эта война шла за каждый дом, утром мы теряли улицу, а к вечеру вновь занимали. Или же занимали ее год спустя и находили всех прошлогод-

них мертвецов. Поневоле полюбишь глубокий снег. А немцы в мегафоны советовали русским перестрелять всех детей, чтобы избавить их от голодной смерти. Это задевало меня за живое, я же отвечал за снабжение города продовольствием! Когда взяли в плен каких-то офицеров вермахта, мы с Менделем раздобыли шоколад и шампанское и устроили для них пикник, рассчитывая, что они вернутся к своим и расскажут, как их угощали в осажденном городе. А они только хохотали и спрашивали — им был любопытен американец, кормящий русских, — неужто я рассчитываю таким вот способом поддерживать жизнь миллиона людей? Неужто я не могу придумать ничего умнее? Я решил, что могу, и перестрелял их.

Они выходят на Пятую авеню, и Осборн ведет Аркадия в роскошную квартиру с видом на Центральный парк.

— В Нью-Йорке вид из окна — это все. — Осборн снова закурил. — Я продал мои парижские салоны, но деньги надо же во что-то вложить. Так почему бы не обзавестись второй квартирой? Честно говоря, Европа стала для меня опасной. Самое трудное во всей операции было обеспечить себе физическую безопасность.

— В какой операции?

— Ас соболями. К счастью, я украл товар, за который можно добиться уступок.

— А где соболя?

Осборн уклоняется от прямого ответа, перечисляя всяческие варианты — от Канады до Пенсильвании.

— Главное ведь то, что весной самочки принесут приплод — и все от баргузинцев, что осложнит ситуацию. Поэтому русским необходимо произвести обмен сейчас.

— Зачем вы мне это говорите?

— Я могу спасти вас. Вас и Ирину.

Осборн водит Аркадия по квартире, в спальне показывает ему шкафы с женской одеждой и с мужской, точно такой же, как на нем.

— Сюда вселяетесь вы, — сказал Осборн. — Вы и Ирина. Вы станете моим служащим, платить я буду хорошо. Начнете новую жизнь. В этом и заключается операция — соболи в обмен на Ирину и вас. На Ирину — потому что я хочу ее, а на вас — потому что без вас она не соглашалась приехать.

— Я не собираюсь делить с вами Ирину.

— Вы ее уже со мной делите. Как делили в Москве. В то утро, когда вы разговаривали с ней у нее в подъезде, она только что рассталась со мной. Вчера она спала с вами, а нынче днем — со мной.

— Здесь? — Аркадий уставился на белоснежные смятые простыни и вдруг понял, что, едва войдя в квартиру, ощутил какой-то знакомый запах — запах ее духов.

— Вы мне не верите? Но как бы я познакомился с Джеймсом Кервиллом, если бы не Ирина? А с Валерией и Костей? И неужели вас не удивляло, что мы с Ямским не могли вас найти, когда вы прятали ее у себя на квартире? Она же звонила мне, едва вы уходили! А как, по-вашему, я отыскал ее, когда вы отправились в свою экскурсию на финскую границу? Она сама пришла. Вы мне совершенно не нужны. Но Ирина не захотела остаться здесь без вас. Какое-то безумие: она так рвалась сюда и вдруг стала угрожать, что уедет назад. Так что я рад, что вы здесь. — Он достал из тумбочки бутылку водки. — А знаете, мне импонирует эта ситуация. Кто еще знает друг друга так хорошо, как убийца и следователь? А уж тем более убийца и следователь, делящие одну женщину. — Он налил водку в стаканчик вровень с краями, один протянул Аркадию и поднял второй: — За Ирину!

— Вы убили этих троих в парке Горького из-за соболей, я знаю. Но зачем вам соболи?

— Делать деньги. И это вы тоже прекрасно знаете.

— Но вам их уже и так девать некуда.

— А я хочу больше.

— Больше? — Аркадий вылил водку на ковер. — Нет, мистер Осборн, вы вовсе не человек, одержимый великой страстью, вы попросту делец-убийца. И дурак, мистер Осборн. Ирина вам продается, а меня любит. Мы будем жить здесь за ваш счет и смеяться над вами. А потом вдруг испаримся. И не будет у вас ни соболей, ни Ирины.

— Так, значит, вы согласны принять мою помощь? Сегодня среда, в пятницу я вымениваю вас с Ириной на соболей. Вы согласны?

— Да, — сказал Аркадий. Выбора у него не было. Спасти Ирину мог только Осборн. Но как только она окажется в безопасности, они уйдут. И он убьет Осборна, если тот попытается их задержать.

— Тогда я пью за вас, — говорил Осборн. — В Ленинграде мне понадобился год, чтобы понять, на что способен человек ради того, чтобы выжить. Вы здесь только два дня. но вы уже стали другим. Через несколько дней будете американцем. — Он залпом выпил свою водку. — Как я предвкушаю годы нашей совместной жизни! Приятно иметь друга!

Оставшись один, Аркадий заставил себя взглянуть в лицо правде. Ирина — шлюха. И ведь хуже всего — он это знал, все время знал. И тем больше любил ее. Ну что ж, он и сам — шлюха. Сначала вел следствие так. чтобы сбыть его Приблуде, потом нарушил свой служебный долг, чтобы спасти Ирину, и вот теперь не плюнул Осборну в лицо. Но он все равно ее любит. Она торговала собой, чтобы попасть в Америку, и он будет торговать собой, чтобы помочь ей остаться здесь. Удачно их поселили в "Барселоне", облюбованной проститутками!

Занятый этими мыслями, Аркадий уходит из квартиры и садится в ожидавший его лимузин. Они едут по Бродвею мимо кинотеатров, специализирующихся на порнографических фильмах. "Половые акты в присутствии публики!” — гласила реклама. Ему вдруг вспоминается убогая одежда Ирины, когда они познакомились. Значит, она голодала, но ничего от Осборна не брала, соглашаясь принять лишь один подарок — Америку. А что мог подарить ей он? Платок с узором из пасхальных яиц!

Он очнулся от своих мыслей, когда лимузин остановился у тротуара. Обе задние дверцы распахнулись — двое молодых негров навели на Аркадия пистолеты. В левой оба держали бляхи сотрудников уголовной полиции. Стекло, отделяющее переднее сиденье, опустилось. За рулем Аркадий увидел Кервилла.

— А где шофер? — недовольно спросил он.

— Его стукнул по голове нехороший человек и украл машину, — усмехнулся Кервилл. — Добро пожаловать в Нью-Йорк.

Он ведет Аркадия в бар. Билли и Родни, его подчиненные, садятся за столик в стороне. Аркадий все еще думает об Осборне и Ирине.

— Осборн может прямо заявить: "Да, я убил их в парке Горького второго февраля и рад, что это сделал!" Выдача ему не угрожает. Даже заурядный адвокат способен затянуть дело лет на пять. На то, чтобы выслать из страны нацистского преступника, уходит двадцать лет. А соболи знай себе размножаются, и через пятнадцать лет тю-тю советская на них монополия. Так что про выдачу забудь. Два других варианта: либо Осборна пришить, а соболей выкрасть, либо пойти на сделку с ним. Но Осборна охраняет ФБР, а где соболи, русские не знают. Осборн… настоящий американский герой! Но я тебе, Ренько, помогу.

— Без соболей?

— А ты брось эту бабу.

— Нет.

— Я так и думал.

— А почему ты не любишь ФБР?

— Да по многим причинам, — с кривой усмешкой ответил Кервилл. — По профессиональным: ФБР следствия не ведет, а платит осведомителям. Хоть шпионаж, хоть борьба за гражданские права, хоть мафия, они только на осведомителях и выезжают. А американцы доносов не любят, и в осведомители идут либо психи, либо последние сволочи и выродки. Изловят такого выродка, скажем, задушил он кого-нибудь струной от рояля, а он соглашается заложить своих приятелей и рассказывает бюро то, что они хотят от него услышать.

— Не каждый осведомитель — выродок, — буркнул Аркадий, вспомнив Мишу.

— И чуть он станет осведомителем, честному полицейскому к нему уже не подступиться. Отправят на новое место, дадут другую фамилию. А он опять кого-нибудь пристукнет, а его снова прикроют.

— Осборн сказал, что он осведомитель ФБР, — заметил Аркадий.

— Да знаю я! Вот был у них праздник, когда он к ним явился. И Кремль посещал, и Белый дом, и в высшем обществе вращается, и денег за доносы не берет. Мечта, а не осведомитель!

— А почему он в ЦРУ не пошел?

— Потому что не дурак. У ЦРУ тысячи источников всякой информации, а ФБР пришлось прикрыть свою московскую контору. У них только Осборн и имеется.

— Так он только сплетни может сообщать.

— Им другого и не требуется. А теперь вот он заставляет их платить по векселям. Фамилию менять не собирается и никуда переезжать не хочет.

Кервилл посылает Билли позвонить в участок навести справки о Крысе. Билли возвращается и говорит, что Крыса задержан за буйство в пьяном виде.

— Погоди-ка, — сказал Аркадий, вглядываясь в Билли и Родни, — это не они красят комнату напротив моего номера?

— Я же вас предупреждал, что он дока! — сказал Кервилл.

Кервилл и Аркадий идут пешком по нью-йоркским улицам. Кервилл показывает ему дом своих родителей, где он теперь живет совсем один.

— Но даже если Осборн у них важный осведомитель, не понимаю, почему они разрешили ему со мной встретиться, — задумчиво сказал Аркадий. — Ведь он как-никак преступник, а они — орган правосудия.

— По правилам действуют в других городах, в Нью-Йорке никаких правил нет. Мы только и можем за всеми прибирать, вроде горничной. Бюро затеяло какую-то странную игру, — продолжал Кервилл после недолгого молчания. — Зачем им было засовывать тебя в "Барселону", когда у них имеются номера в "Уолдорф-Астории"? Конечно, тут есть и своя хорошая сторона; там бы черта с два Билли и Родни могли следить за тем, что с тобой происходит. Но и подозрительно. Словно Уэсли не хочет, чтобы ты официально значился в делах бюро.

Они приезжают в здание суда, и Кервилл забирает из камеры предварительного заключения Крысу — нищего пьяницу, сажает в свою машину и сообщает Аркадию, что они отвезут его на дальнюю окраину Нью-Йорка, где он соорудил себе жилище. По дороге Аркадий начинает расспрашивать Кервилла о Джимми.

— Что за человек был твой брат?

— Сама доброта, — наконец ответил Кервилл. — Девственник. С такими родителями ему нелегко пришлось, а после их смерти — еще труднее. Для попов сущий клад. Каждый вечер я насильно пичкал его Марком Твеном и Вольтером, но с тем же успехом можно было бы проповедовать перед глухим. И это из-за меня он уехал в Россию.

Кервилл рассказывает, как возил младшего брата на рыбалку в глухих местах штата Мэн.

— Как мне простить себя? Аркадий, а мог бы Джимми вывезти этих людей за границу? Только скажи правду.

Аркадию вспомнилась жалкая комнатушка, молитвенник под скамьей в металлическом сарае.

— Конечно, — солгал он. — Он был смелый парень.

Они едут по шоссе, пересекающему остров Статен, и, следуя указаниям Крысы, сворачивают на дорогу через болото, простирающееся до берега реки. Крыса ведет их к сооруженной из толя лачуге. Под ногами у себя Аркадий замечает мелкие кости.

— Зачем мы сюда приехали? — спросил он Кервилла. — Что тебе от меня нужно?

— Я хочу тебя спасти. "Барселона" кишит проститутками, и бюро просто не в силах уследить за всеми, кто входит и выходит. Завтра вечером Родни с Билли поселятся в номере над вами. Когда стемнеет, ты и твоя девица оденетесь во все темное, а они вас посадят в грузовой лифт и выведут через подвал. "Красный отряд" проделывал такие штуки и раньше. Они же тебе про нас рассказывали.

— А ты откуда знаешь, что они мне там рассказывали? — Не дожидаясь ответа, Аркадий продолжал: — Ты установил у нас в номере микрофон! Вот зачем Билли и Родни красят эту комнату. И на подоконнике у них стоит приемник!

— Ну, в твоем номере кто только не устанавливал микрофоны.

— Да, но они себя за моих друзей не выдают!

— Тебя хотят использовать, Аркадий. И бюро и КГБ. Твое пребывание здесь не значится ни в каких документах, я проверял. Я для тебя стараюсь.

— Ты для родного брата так старался, что ногу ему сломал!

— Но я же могу спасти вас обоих. Уэсли до утра ни о чем не узнает. Пройдете несколько улиц и сядете в машину со всем необходимым и с картами. Через девять часов доберетесь до Мэна, до лесного домика, где мы с Джимми останавливались. Он еще мой. Там я тоже все для вас приготовил: "джип", пистолеты. На крайний случай — Канада под боком, уйдете туда.

— Чушь все это. Спасти нас ты не можешь. Да и с какой стати?

— Нет, могу. И, видишь ли, тогда победа все-таки останется за Джимми. Иначе его жизнь и смерть лишаются всякого смысла.

Аркадий отказывается наотрез и требует, чтобы Кервилл отвез его назад в "Барселону". Он даже пытается вступить с Кервиллом в драку, но тот уклоняется. Аркадий доказывает, что, если из-за него соболи не будут возвращены, этого ему никогда не простят и, где бы они с Ириной ни скрылись, рано или поздно их все равно найдут. Однако, уступив настояниям Кервилла, он заходит в лачужку Крысы, который бессвязно объясняет, что он ставит ловушки на ондатр, питается их мясом, а шкурки продает. И вдруг в капкане оказался какой-то неизвестный ему зверек. Крыса показывает Аркадию шкурку соболя и обещает отвезти их на место, где ее добыл. "Там их прорва!"

Аркадий возвращается в гостиницу, не отвечает на расспросы Уэсли и, выгнав из номера дежурящего там Эла, осыпает Ирину упреками.

— Ты шлюха, Ирина.

— Я говорила тебе, что пойду на все, лишь бы попасть сюда.

— Теперь и я здесь, и я тоже шлюха, — сказал Аркадий и вдруг почувствовал, что к горлу подступают слезы. "Я убью ее или разрыдаюсь!" — подумал он и торопливо отвернулся.

— Я же говорила тебе, что на все соглашусь, лишь бы попасть сюда, — сказала у него за спиной Ирина. — Ты мне не поверил, но я ведь предупредила тебя! Про Валерию и остальных я не знала. Боялась за них, но твердо ничего не знала. И потом, когда бы я могла рассказать тебе про Осборна? Когда пряталась у тебя на квартире и полюбила тебя? Прости, Аркаша, что у меня не хватило сил признаться тебе, что я шлюха, когда я тебя полюбила.

— Ты спала с ним в Москве!

— Один раз. Чтобы он увез меня оттуда. После того как ты пришел на "Мосфильм" и я испугалась, что ты меня арестуешь.

— Ты и здесь с ним спала.

— Один раз. Чтобы ты оказался здесь.

— Зачем? Ты же мечтала быть свободной, иметь все. Зачем тебе понадобился я?

— Тебя в Союзе убили бы!

— Все может быть. Но ведь не убили?

— Ну, потому что я люблю тебя!

— Зря ты старалась. Мне там было куда лучше.

— Если ты уедешь, я поеду с тобой, — сказала Ирина.

— Тебя же убьют!

— Куда ты, туда и я.

— Ты не должна была торговать собой из-за меня. — Он опустился на колени перед кроватью.

— Чем же еще я могла торговать? — спросила Ирина. — Я ведь не за пару сапог продалась. Я продалась, чтобы бежать, чтобы воскреснуть. И не стыжусь, Аркаша. Я бы стыдилась, если бы поступила иначе.

Она притянула его голову к себе на грудь. Он обнял её.

Ирина крепко спала, и, прислушиваясь к ее ровному дыханию, Аркадий перебирал в уме события дня и дальнейшие планы.

Утром Крыса отведет Кервилла к соболям.

— Они на Артур-Килле, — объяснял Кервилл, когда они возвращались. — Ловко придумано — прятать их здесь. Во-первых, это никому и в голову не придет, во-вторых, они все время у него под надзором, в-третьих, где-нибудь в глухомани сразу бы заметили, что кому-то зачем-то все время возят свежее мясо. А тут, хотя это вроде бы и Нью-Йорк, сплошные болота и леса, жителей — раз-два и обчелся, да и те в чужие дела нос совать не приучены, а полиции и вовсе нет. И вот накладка: дыра в сетке, соболь удирает, попадает в капкан, меховщик сообщает в полицию, что какой-то бродяга предлагает ему соболью шкурку, и об этом сразу же узнаю я! Везучий ты человек, Аркадий…

Ближе к вечеру над ними поселятся Билли и Родни… Они с Ириной сядут в оставленную для них машину, где будут карты с тщательно указанным маршрутом, а Кервилл, связавшись с Ники и Рюриком, предложит им тот же обмен: соболей за Ирину с Аркадием. Суть ведь в соболях! Те соглашаются и мчатся на остров Статен…

Но что, если Крыса все наврал, а шкурка к нему попала случайно? Или у него начнется приступ белой горячки и никуда он Кервилла проводить не сможет? Или Осборн обнаружил пропажу соболя и успел переправить остальных в безопасное место?

И вдруг ФБР ведет слежку за их окнами? Тогда им не пробраться в номер, где их должны ждать Билли и Родни. И он никогда не водил американских машин вдруг у него не получится? Или заблудится, несмотря на карту? Ведь он же в чужой, незнакомой стране!

Поверить Осборну? Но американец ухлопал целое состояние, чтобы раздобыть живых соболей, и, конечно, никогда добровольно их не отдаст. В конце-то концов, он совершил одно преступление, наказуемое законом, убил тех троих в парке Горького. Изобличить его может только Ирина. Он уже пытался убить ее в Москве. А что изменилось с тех пор? Да ровным счетом ничего, Осборн направит Ники и Рюрика по ложному следу и прикончит его с Ириной, едва они перестанут интересовать ФБР. Но Осборн опоздает на один день.

Аркадий засыпает. Ему снится праздник на отцовской даче. Отец с друзьями катается на лодке. Вдруг он хватает нож и прыгает в воду… Его мать в белом платье словно повисла вниз головой, протянув одну руку ко дну. Но вот ее втаскивают в лодку, и он видит порез у нее на запястье, которое обвивает обрывок веревки: видимо, "отец не сумел срезать веревку". Во сне Аркадий продолжает вспоминать ход событий. Сначала он был уверен, что его отец убил свою жену, но со временем понял, что это было самоубийство, к которому она давно готовилась: прекрасная пловчиха, она установила на дне Клязьмы бочку, полную камней, привязала к ней веревку с петлей на конце и в этот день, нырнув, затянула петлю на запястье, чтобы не выплыть.

Ребенком он ничего не знал ни об инженерах-вредителях, ни о погибших маршалах и поэтах, ни о самоубийстве жены Сталина, но по-детски ощущал весь ужас того времени. Добрейшие дядюшки оборачивались предателями, мать часто плакала, словно бы без причины. Сколько людей исчезло бесследно. Но она не исчезла. Все, кто был в лодке, видели ее под водой. Потому-то отец и пытался так отчаянно обрезать веревку: пусть это сочтут несчастным случаем или даже убийством… Не так ли и Сталин старался скрыть истинную причину смерти своей жены?..

 

4

Аркадий просыпается и видит за окном косо летящий снег. Над кроватью стоят Уэсли, Джордж и Рэй в толстых пальто. В руках Рэя чемодан, Джордж держит в руке пистолет. Уэсли заявляет, что они должны встать и одеться (Рэй извлекает из чемодана новую одежду для них), им пора ехать. Он не говорит, куда именно, но Аркадию ясно, что тут замешан Осборн. Совершенно нагая Ирина начинает одеваться Уэсли объясняет, что таким образом они избегают не приятной процедуры личного обыска — "так проще для нас всех". Аркадий хочет позвонить Кервиллу, но Уэсли ему отказывает.

— Какое это имеет значение, Аркаша? — спросила Ирина. — Мы ведь свободны.

— Дамочка совершенно права, — сказал Джордж и в доказательство спрятал револьвер.

Снег валил мокрыми густыми хлопьями. В Москве целые батальоны старух вышли бы сметать его с улиц. Аркадия с Ириной посадили на заднее сиденье, рядом с ними устроился Джордж. Уэсли сел впереди с Рэем, который вел машину.

— Где вы были с Кервиллом вчера ночью? — спросил Уэсли.

— Ах, вот почему вы перенесли завтрашнее на сегодня! — сказал Аркадий.

— Кервилл такой опасный человек, что я удивляюсь, как это вы еще живы! — заметил Уэсли.

Аркадий колебался, не открыть ли Ирине правду, но вспомнил, как она рассказывала об отце Кости, который убивал беглецов из лагеря во сне, дав им потешиться иллюзией свободы. Ирина сказала тогда, что так для них было лучше. Хорошо, он не станет отнимать у нее сладких иллюзий. Да и вдруг он ошибся? Что, если Осборн на самом деле решил обменять соболей на них с Ириной? Поиграв с этой надеждой, он ее отбросил.

Стрелять, видимо, будет сам Осборн — агенты ФБР постараются остаться чистыми и невинными. Кем же они с Ириной окажутся после смерти? Застигнутыми врасплох грабителями? Шпионами? Шантажистами? Какая разница! Осборн, уж конечно, что-нибудь придумает. Уэсли рядом с ним — просто канцелярская крыса.

Но вдруг случится что-нибудь непредвиденное? В номере же есть микрофон Кервилла. Может быть. Билли и Родни сейчас следуют за ними? Кервилл собирался поехать с Крысой на небольшой лодке… Но снег мог ему помешать… Вдруг он сейчас ведет машину с Билли и Родни?

— Чему ты улыбаешься? — спросила Ирина.

— Тому, что обнаружил у себя неизлечимую болезнь: стремление надеяться вопреки всему.

Машина останавливается у дебаркадера, а затем въезжает на паром.

— Вы не против, если мы выйдем из машины? — спросил Аркадий, когда паром отчалил. — Полюбоваться видом.

Уэсли наморщил лоб.

— Вид тут, бесспорно, великолепный, особенно в такой темноте. Но вы можете поскользнуться и упасть за борт. Кстати, многие самоубийцы выбирают для своих расчетов с жизнью именно этот паром. Нет, безопасность всего важнее.

Вокруг вихрился совершенно русский снег. Валерия, Костя и Джимми мчались на коньках по парку Горького навстречу смерти в блаженном неведении. Ну скажет он Ирине, а что они смогут вдвоем против троих вооруженных агентов? Да и поверит ли ему Ирина? Разве поверили бы Валерия, Костя и Джимми?

Внезапно из-за снежной завесы появилась позеленевшая от времени великанша на каменном пьедестале, в короне из лучей. Рука ее поднимала факел.

Приказав всем сидеть на своих местах, Уэсли вылез из машины.

Аркадий заметил, что Рэй то и дело поглядывает в боковое зеркало. Значит, кто-то все-таки за ними следовал. Аркадий повернулся, поцеловал Ирину в щеку и через ее плечо увидел сквозь заднее стекло у заднего борта парома две фигуры. Уэсли… и Рюрик.

— Ну, вот мы и приехали, — сказал Уэсли, забираясь в машину.

— Куда? — спросила Ирина.

— На остров Статен, — ответил Аркадий.

— Совершенно верно, — подтвердил Уэсли. — Район Нью-Йорка, что бы там ни говорили!

Аркадий почувствовал, что Ирине пристань с облупившейся краской, занесенные снегом крыши казались прекраснее любого тропического острова. Для нее это был чудесный конец сказочного путешествия. А городок на первый взгляд мало чем отличался от русского: мостовые в снегу, почти никакого уличного движения, старые, поржавелые машины, на прохожих почти одинаковые куртки с капюшонами и сапоги. Однако в магазинах было свежее мясо, птица, рыба…

Их машина выехала на шоссе, которое Аркадий еще не успел забыть со вчерашней ночи. За ними следовали три машины. В первой Аркадий разглядел Рюрика и Ники. Ни Кервилла, ни его подчиненных он не увидел.

Перед мостом через Артур-Килл Рэй свернул. Теперь за ними следовала только одна машина. Они ехали по узкой дороге вдоль берега. Мелькали газгольдеры, высоковольтные линии, а потом они начали прокладывать первую колею через болота в зарослях посеребренного камыша.

Аркадий все понял. Осборн рассчитывал убить его и Ирину, направив КГБ по ложному следу. Но Рюрик с Ники едут за Уэсли. Да, все ясно. Рано или поздно от двойного осведомителя решают по взаимному согласию избавиться обе стороны. А особенно если он оказывал важные услуги и требовал непомерно большого вознаграждения. У Уэсли выбора нет. Осборн отказался сменить фамилию и скрыться. Не может же бюро охранять не только его самого, но и все его растущее соболиное хозяйство! Осборн убьет их с Ириной, а потом убьют Осборна.

Вторая машина сильно отстала. Рэй свернул в ворота свалки металлического лома: выпотрошенные корпуса судов, локомотивы, автобусы вперемежку с грузовиками, вагоны, автоприцепы…

Их машина петляла в этом лабиринте, и внезапно перед ней возникла металлическая ограда с тремя рядами колючей проволоки поверху. Аркадий не сомневался, что обычно она находится под током. Но сейчас ворота были широко распахнуты, ток явно отключен, хотя надпись на будке с телефоном грозно предупреждала: "СТОРОЖЕВЫЕ СОБАКИ. НЕ ВЪЕЗЖАТЬ, НЕ ПОЗВОНИВ!". По ту сторону ограды на полосе метров в двадцать были вырублены все деревья, но дальше дорога петляла по лесу. За первым поворотом колея, оставленная машинами, проехавшими тут до них, разветвлялась — какой-то автомобиль двинулся прямо через кусты.

За следующим поворотом они увидели Кервилла. Он стоял под большим вязом лицом к ним, вскинув руку, и неподвижным взглядом смотрел прямо перед собой. На его голове, плечах и поднятой руке лежали снежные подушки. В снегу у его ног вытянулись два серых пса. Снег запорошил два розовых отверстия на груди Кервилла, из-под раскрытого пальто выступал узел заснеженных кишок.

Тут Аркадий заметил, что Кервилл привязан к дереву. Они вышли из машины и увидели, что все вокруг забрызгано кровью. Собаки напоминали волков. Череп одной был раздроблен.

— Господи! — воскликнул Рэй. — Так мы не уговаривались!

— Не прикасайтесь к нему, — распорядился Уэсли, но Аркадий опустил веки на остекленевшие глаза, застегнул пальто и поцеловал Кервилла в холодную щеку.

Пожалуйста, отойдите от него, — резко сказал Уэсли.

Аркадий отступил к Ирине, которая была белее Кервилла. Поняла ли она наконец? Распознала ли Костю в Кервилле? Догадалась ли, кто здесь будет Валерией? Убедилась ли, что их путь в Америку прервался в парке Горького?

Из-за деревьев позади них вышел Осборн с винтовкой в руке Рядом с ним шагал еще один серый пес,

— Он убил моих собак, — объяснил Осборн Аркадию. — За это я его и выпотрошил. Потому что он убил моих собак.

Он был в охотничьем костюме, в перчатках из свиной кожи. На поясе у него висел тяжелый нож в ножнах. Аркадий вдруг осознал, что снег больше не падает.

— Ну, вот вам ваши друзья, — сказал Уэсли.

— Вы обещали избавить меня от Кервилла, — продолжал

Осборн, словно не услышав его. — Вы обещали обеспечить мне охрану. Но если бы не собаки, он бы до меня добрался.

— Но не добрался же, — возразил Уэсли.

— Не по вашей милости, — отрезал Осборн.

— Главное, мы привезли к вам ваших друзей, — повторил Уэсли.

— И представителей КГБ, — добавил Аркадий.

— Браво, браво! — воскликнул Уэсли и посмотрел на Осборна. — Вы были правы, а я ошибался. Этот русский не дурак, но от отчаяния он неуклюже лжет.

— Аркаша, зачем ты это сказал? — спросила Ирина. — Ты все испортишь!

Нет, подумал Аркадий, она все еще не понимает.

— На пароме, в летящем снегу, — говорил Уэсли, — он ничего увидеть не мог, тем более из машины. К сожалению, — он повернулся к Аркадию, — вам никто не поверит.

Но ни Аркадий, ни Осборн, казалось, не замечали Уэсли, словно, кроме них, тут никого не было. Уэсли перевел взгляд с одного на другого и сделал знак Рэю.

Осборн выстрелил, почти не целясь. Лоб Уэсли вдруг раскололся. Колени его подогнулись, и он рухнул в снег. Рэй никак не мог высвободить пистолет из кобуры под мышкой. Осборн перезарядил винтовку и снова выстрелил. Рэй с недоумением посмотрел на свою окровавленную руку, покосился на дыру в груди и упал. Серый пес прыгнул на Джорджа, но тот успел выстрелить. Плечо Осборна окрасилось кровью, и Аркадий сообразил, что стрелял еще кто-то. Издали. Джордж метнулся за дерево, и Аркадий повалил Ирину в снег. Осборн скрылся в чаще.

Они лежали, уткнувшись лицом в снег. Кто-то — Джордж? — пробежал мимо… Послышались еще шаги. Голоса, перекликающиеся по-английски. Но Аркадий их узнал — Рюрик и Ники. Он подполз к Рэю и забрал его пистолет. Из кармана вытащил ключи от машины.

— Мы можем уехать, — сказала Ирина. — Спастись на машине.

— Беги! — ответил он, вкладывая ключи ей в руку, а сам кинулся в лес, туда, куда вели следы. Чьи? Понять было нетрудно — Джордж, Осборн, а потом еще двое с разных сторон. Впереди треснул винтовочный выстрел, зачастили пистолеты.

Судя по звукам, стреляющие удалялись, и Аркадий осторожно пошел вперед. В снегу лежал на спине Ники, как-то странно сплетя ноги, словно в момент смерти вертелся волчком. Следы сказали Аркадию, что Осборн тут описал петлю и устроил засаду.

Внезапно перестрелка смолкла. Аркадий перебегал от дерева к дереву. Теперь он различал какие-то непонятные звуки, которые сначала принял было за птичий щебет.

Лес кончился, и Аркадий увидел вторую, внутреннюю ограду, В одном месте она была разрушена, и в проломе застряла машина Кервилла. На переднем сиденье скорчился Крыса. Его лоб был весь в запекшейся черной крови.

Аркадий направился к открытым воротам. Запорошенные снегом отпечатки шин, свежие следы бежавших людей, а за воротами — соболи Осборна. У самых ворот стояли конуры, с натянутой проволоки свисали три цепи, напротив приютился навес с мусорными баками. Следы шин тянулись дальше к одноэтажному зданию из бетона, где, видимо, помещались холодильники, кормокухня и другие подсобные помещения. У двери стоял лимузин Осборна. Человеческие следы уводили к навесам с соболиными клетками. Генерал во Дворце пушнины явно выдал желаемое за действительное — Аркадий насчитал десять навесов длиной метров в двадцать с двумя рядами клеток, в каждом по четыре. Значит, соболей здесь было не меньше восьмидесяти. Восемьдесят соболей в Нью-Йорке.

Зверьки метались в клетках как бешеные, и рассмотреть, какие они, было невозможно. Аркадий поискал глазами Осборна, Джорджа или Рюрика, но нигде их не увидел, хотя укрыться там было почти негде — только какие-то пластмассовые бочки у конца навесов да массивные дренажные желоба под клетками. Он взглянул на зажатый в руке пистолет Рэя. Конструкция непривычная, короткоствольный, а он вообще стрелок неважный. С такого расстояния промах обеспечен. И он побежал к ближайшему навесу.

Сначала он услышал выстрел, а боль ощутил только потом. "Странно, — подумалось ему. — Вроде бы должно быть наоборот…" Он нырнул под желоб, чувствуя, что по его ребрам провели раскаленной проволокой.

Над ним сердито верещали возбужденные соболи. Прыгали на сетку, на мгновение замирали и опять молниями метались из угла в угол. Они казались воплощением дикой необузданной жизни… Лежа на спине, Аркадий поглядел вдоль навесов и увидел ноги — две пары ног. Потом лицо с угрюмыми глазами, возле которых возник пистолет. Джордж! Щелчок выстрела — и из желоба на Аркадия брызнула вонючая струя. Он прицелился… Нет. Далеко. И перекатился к соседнему навесу, поближе к Джорджу, но щелкнул винтовочный выстрел. Джордж странно попятился, закинул руку за спину, словно стараясь дотянуться до раны и зажать ее, наткнулся на пластмассовую бочку, она опрокинулась, и Джордж упал в лужу розового супа из рыбьих голов и конины.

— Аркадий Васильевич! — окликнул его чей-то голос.

Из-под навеса появился Рюрик и встал над лежащим Аркадием. В его руке был зажат "Макаров".

"Сейчас вместе погоняемся за Осборном", — подумал было Аркадий, но Рюрик поднял пистолет обеими руками и прицелился в него. Однако не выстрелил, потому что его рыжие волосы пропахала пуля и к ним прилипли сероватые хлопья мозга. Рюрик ничком упал в снег. На этот раз Аркадий услышал звук выстрела уже после. По-прежнему лежа на спине, он скользнул взглядом под навесами и увидел ноги Осборна за шестым. У винтовки американца оптический прицел… А он, Аркадий, пока лежит, очень удобная мишень.

Он перекатился под соседний навес, вскочил на ноги и обежал следующий навес с торца, мимо Джорджа, валяющегося в луже соболиной похлебки. Из-за дальнего навеса выскочил Осборн и вскинул винтовку. Аркадий нырнул в проход между рядами клеток. Он машинально заметил, что клетки заперты на висячие замки и на каждом рядом с окошечком для корма висит какая-то диаграмма. Обитатели клеток прыгали на сетку, метались взад и вперед. Пока он находится между ними, решил Аркадий, у него есть какой-то шанс. Он ощущал на себе оптический прицел, но знал, что Осборн побоится убить вместе с ним одного из бесценных своих соболей. Только бы подобраться поближе! И он сможет выстрелить пять или шесть раз без интервалов, а Осборн должен перезаряжать свою винтовку.

В два прыжка Аркадий очутился между клеток следующего навеса. Крича, дергая сетку, соболи шипели от ярости, прыгали на потолок, а один умудрился укусить его. И тут он упал с простреленным бедром. Но не сумел снова встать, заметив, что рядом была пустая клетка. Вот почему Осборн решился выстрелить! Крыша клетки была новой, как и сетка, в проходе лежал лом и стоял ящик с инструментами. По-видимому, из нее сбежал соболь, угодивший в капкан Крысы. Добравшись до конца прохода, Аркадий увидел, что Осборн бежит ему наперерез, и решил нырнуть под желоб, но споткнулся — раненая нога плохо повиновалась.

Внезапно он услышал голос Ирины. Она стояла в воротах и звала его. Осборн крикнул, чтобы она не двигалась, и продолжал:

— Следователь, выходи! Пистолет можешь оставить себе. Я отпущу вас обоих. Выходи, не то я пристрелю ее!

— Беги! — крикнул Аркадий Ирине.

— Ирина, — крикнул Осборн, — я отпускаю вас. Садитесь с ним в машину и уезжайте. Он ранен. Его нужно поскорее отвезти к врачу.

— Без тебя я не уеду! — крикнула Ирина Аркадию.

— Поезжайте с ней, Аркадий, — сказал Осборн. — Можете положиться на мое слово. Но если вы сейчас же не выйдете, я стреляю в нее. Сейчас же!

Аркадий уже вернулся к пустой клетке. Он поднял лом, вставил его конец в петлю замка на соседней, навалился всей тяжестью, и дверца распахнулась. Соболь прыгнул, всеми четырьмя лапами оттолкнулся от груди Аркадия и черным зигзагом понесся по снегу — такой стремительности Аркадию еще никогда видеть не приходилось. Он всунул пом в следующий замок.

— Нет! — закричал Осборн, появляясь с поднятой винтовкой в конце прохода.

Аркадий схватил соболя в прыжке и швырнул его в Осборна, потерял равновесие и упал. Это спасло его от пули Осборна, который, увернувшись от соболя, слишком торопливо вскинул винтовку. Не дожидаясь, когда он ее перезарядит, Аркадий начал стрелять. Первые две пули поразили Осборна в живот, следующие две — в сердце. Пятая попала ему в горло, когда он уже падал. Шестая пролетела мимо…

Аркадий поднялся на ноги и подошел к убитому. Осборн лежал на спине, все еще сжимая винтовку. Глаза у него были закрыты, словно он и в смерти старался сохранить элегантность. Даже не верилось, что он только что получил пять пуль, Аркадий сел рядом, устало снял с Осборна ремень и перетянул рану на своей ноге. Мало-помалу он осознал, что рядом с ним стоит Ирина. Аркадию почудилось, что мертвый Осборн торжествует, словно победа осталась за ним.

— Он как-то сказал мне, что любит снег, — произнес Аркадий вслух. — Наверное, так оно и было.

— Куда мы теперь? — спросила Ирина.

— Не мы, а ты.

— Я вернулась за тобой, — настаивала она. — Мы можем скрыться, можем остаться в Америке.

— Я не хочу оставаться. — Аркадий посмотрел на нее. — И никогда не хотел. Я приехал только потому, что знал: Осборн убьет тебя, если я не приеду.

— Тогда вернемся домой вместе.

— Но ведь ты уже дома… Теперь ты американка, Ирина. Сбылось то, чего ты всегда хотела. — Он улыбнулся. — Какая ты теперь русская? Мы всегда были разными, и сейчас я понял, в чем заключается эта разница.

— И ты тоже станешь другим.

— Я русский! С каждой минутой здесь я все больше чувствую себя русским.

— Неправда! — Она гневно вскинула голову.

— Ну погляди на меня! — Аркадий поднялся на ноги. Раненое бедро совсем онемело. — Не плачь. Кто я? Аркадий Ренько, бывший старший следователь, член партии. Если ты любишь меня, скажи правду: ну какой из меня американец?

— Мы же проехали полсвета, Аркаша. Я не отпущу тебя одного

— Ты ничего не понимаешь! — Он зажал ее лицо в ладонях. — Пожалуйста, отпусти меня. Ты останешься тем, что

ты есть, а я тем, что я есть. Я всегда буду любить тебя. Он яростно ее поцеловал. — Ну, поторопись!

— А соболи?

— Это уж мое дело. Ну, иди же! — Он слегка подтолкнул ее. — Теперь для тебя все будет проще. Но только не обращайся в ФБР. В госдепартамент, в полицию — куда угодно, только не в ФБР.

— Я люблю тебя! — Она попыталась взять его за руку.

— Что мне — камни в тебя швырять?

— Ну, что же… — Ирина отпустила его руку. — Так я пойду.

— Будь счастлива.

— Будь счастлив, Аркаша.

Она утерла слезы, откинула волосы и посмотрела по сторонам.

— По такому снегу лучше было бы в валенках ходить, — заметила она, отошла и оглянулась на него. Глаза у нее были мокрые, жалкие. — Ты мне пришлешь весточку?

— Конечно. Будем писать друг другу. Времена меняются.

У ворот Ирина снова остановилась.

— Как я могу тебя бросить?

— Это я тебя бросаю.

Она исчезла за воротами. Аркадий вытащил из кармана Осборна портсигар и закурил. Он ждал, пока издали не донеслось урчание заработавшего мотора.

Итак, подумал Аркадий, всего три обмена. Первый устраивал Осборн, второй — Кервилл, а третий — он сам. Он вернется в Союз, и Ирину оставят в покое. Он посмотрел на Осборна. А что я предложу взамен? Да соболей же! Оставлять их тут нельзя.

Он выхватил из рук Осборна винтовку и заковылял к навесам. Сколько у него патронов? День занимался ясный и тихий. Соболи теперь сидели смирно, внимательно следя за ним сквозь сетку.

— Прошу меня простить, — сказал Аркадий вслух. — Я не знаю, что с вами сделают американцы. Уже доказано, что доверять никому нельзя.

Они жались к сетке, не спуская с него блестящих настороженных глаз.

— Вот приходится стать палачом, — продолжал Аркадий. — Не те это люди, чтобы поверить сказкам и небылицам. Они добьются от меня правды.

— Ну, начали…

Аркадий отшвырнул винтовку и поднял лом. Стараясь не опираться на раненую ногу, он кое-как сбил замок. Соболь выпрыгнул на свободу и через секунду перемахнул через ограду. Еще замок, еще… Он приспособился: вставить и нажать, вставить и нажать.

Аркадий переходил от клетки к клетке и, когда открывалась очередная дверца, с восторгом смотрел, как соболь взлетал в прыжке и мчался по снегу — черный на белом, черный на белом, — а потом исчезал.