— Когда меня первый раз спустили под землю, мне было только шесть. Нас поднимали и опускали в корзинах. Я поворачивала рамы с холстом, направляла воздух, куда надо. Иначе людям внизу нечем было бы дышать, они бы все задохнулись.

Потом, когда мне стукнуло восемь, я стала уже большой и могла оттаскивать уголь. Мы его выволакивали из забоев. На шею надевали цепь, она шла между ног к салазкам. И я в такой цепи поползала, и мать, и все мои сестры. Девчонка я была крепкая, могла тянуть по сорок, по пятьдесят фунтов угля. Тогда в шахте никаких пони не было. Такая теснотища, одни мы только едва протискивались.

Жарко ли было? В самом забое, там, где рубали уголь, все работали голыми. Как Адам и Ева. Ползали по воде и грязи. С девчонками происходило всякое. Потому-то и сделали ту большую реформу, когда парламент приказал убрать нас всех из-под земли. Мораль их наша волновала, а не то, в каких условиях мы работали. Так вот я и стала шахтеркой.

Ничего, я не против и такой работы. Могу уголь сортировать. Могу вагонетки опрокидывать. Только зимой очень холодно. Все время приплясываешь на месте, чтобы согреться. А то случается и хуже. Моя старшая дочка, когда пришла на сортировку, попала между вагонами, и ее раздавило. Ей тогда десять лет было. Владелец и начальники приходили, пять шиллингов нам за нее предлагали. Такая такса, если кого из детей раздавит. Пять шиллингов за старшую, по три за каждую следующую.

— И что же вы сделали? — поинтересовался Блэар.

— А чего тут можно сделать? Только в ножки поклониться: да, сэр, спасибо, сэр, премного благодарны, сэр.

Чайник зашумел, Мэри Джейксон переставила его на холодную конфорку и поставила сверху чайничек с заваркой так, что нижняя его часть оказалась погруженной в кипяток. Центром любого шахтерского дома служила большая чугунная кухонная плита. Ее решетка всегда блестела; из духовки обычно исходил запах свежеиспеченного хлеба. Дом Мэри Джейксон по внутренней планировке ничем не отличался от дома Розы Мулине, только тут на ступеньках начинавшейся из кухни лестницы набилось с десяток детей, набежавших поглазеть на гостя.

За столом собрались соседи Мэри Джейксон, мужчины с характерными для шахтеров черными шеями и красными глазами. Блэар не знал ни одного из них, если не считать низкорослого конюха, обругавшего его утром на шахте Хэнни. За спинами мужей стояли жены: так уж было заведено, что пришедшие с работы мужчины обладали преимущественным правом занять имеющиеся в доме стулья. И хотя женщины прикрыли сильно поношенные платья лучшими, какие у них были, шалями, по тому, как они — с прищуром — смотрели и держали на груди сложенные мускулистые руки, Блэар понял, что шахтерские жены настроены крайне недоверчиво и подозрительно. Все они, как и Мэри Джейксон, знали в жизни только шахту и такой же стандартный небольшой домик с терраской; все ежегодно рожали, поднимая детей на скудную зарплату, еще более усыхавшую летом, когда цены на уголь падали, или пересыхавшую совсем в периоды забастовок. Как хозяйка Мэри Джейксон являла собой нечто вроде кормящей самки в стае волков: занятное сочетание свирепости и гостеприимства. Вернув коляску Леверетту, Блэар пришел сюда пешком, стараясь привлекать к себе как можно меньше внимания, но, едва он объявился, Мэри Джейксон тут же распахнула заднюю дверь и созвала в дом народ со всей улицы. Блэару она заявила, что, если приходит интересный гость, принято приглашать всех: так уж здесь заведено.

— Чаю хотите? — предложила Мэри.

— Выпил бы с удовольствием, спасибо, — ответил Блэар.

— А ты правда из Америки? — спросила одна из девочек, сидевшая на средней части лестницы.

— Правда.

— Ты краснокожий индеец, да? — поинтересовался мальчишка, расположившийся на нижней ступеньке.

— Нет.

Ничуть не разочарованные ответом, ребятишки не отрывали от Блэара глаз, как будто ожидая, что он в любой момент может превратиться в индейца.

— Когда к вам в последний раз заходил преподобный Джон Мэйпоул, о чем вы с ним говорили? — обратился Блэар к миссис Джейксон.

— О тех благодеяниях, какие ниспосылает Господь честному труженику. Об умении терпеть, страдать, быть благодарным за благие вести, что приносят нам ангелы. Женщинам, так тем Господь вдвойне воздает.

Шахтеры недовольно поерзали на стульях, но согласные кивки их жен дали понять, что Мэри Джейксон говорит и от их имени тоже.

— А еще о чем-нибудь говорили? — поинтересовался Блэар.

— Преподобный Мэйпоул хотел, чтобы мы встали на колени и помолились во здравие принца Уэльского, у которого тогда был насморк. Но у королевы слишком много родственников, и все они одни сплошные немцы, пусть скажут спасибо, что мы их до сих пор не перевешали, вот это и будет им во здравие.

Волна смешков и хихиканья прокатилась снизу вверх по ступеням лестницы.

— А еще Мэйпоул, как добрый христианин, любил спорт, — произнес один из шахтеров.

— Какой именно? — спросил Блэар.

— Крокет, — ответил один из сидевших на лестнице мальчуганов.

— Регби, — поправил его мальчик постарше и влепил первому затрещину.

— Не забывайте, — напомнила Мэри Джейксон, — на следующий день на шахте Хэнни лежали во дворе семьдесят шесть трупов. Обугленные, как сгоревшие спички. Никто и не смотрел, был там священник или нет. Вот если бы он оживил мертвых, на него бы обратили внимание. Понимаете, что я хочу сказать?

— Да. — Блэар понял и то, что никакой информации он здесь не получит. «Наверное, все дело во взрыве», — подумал он. Каждая семья потеряла тогда отца, сына, мужа или брата, в лучшем случае кого-то из близких друзей. Наверное, потому-то и сейчас они все сидели в задней части дома, на кухне: ведь в гостиных, в передней части после взрыва стояли гробы с погибшими. И наверняка его расспросы только раздражают миссис Джейксон и ее соседей. В общем, Блэар был уже готов уйти, хотя собравшиеся на кухне не сводили с него угрюмо-настороженных глаз, словно ждали чего-то.

— Расскажите нам об Африке, — попросила Мэри Джейксон.

— Об Африке?

— Ага. — Взгляд ее устремился к лестнице. — Эти ребята ничего не знают о других странах, вообще о мире. И никогда не узнают, так и останутся на всю жизнь невеждами. Они не хотят учиться ни читать, ни писать, говорят, им это не надо, раз все равно придется под землей работать.

— Что, лекцию им прочесть, что ли? — уточнил Блэар.

— Если вы не против.

Блэар понимал, что свежие люди были в Уигане редким развлечением. В подобном месте появление на улице самой обыкновенной шарманки и то собирало огромную толпу. Но Блэару почему-то подумалось еще и о том, что другие исследователи, возвращаясь из экспедиций по Африке, выступали с докладами в знаменитом Картографическом зале Королевского географического общества. Конечно, это были первопроходцы из числа людей благородного происхождения. Джентльмены, действительно знаменитые исследователи. На такие доклады рассылались специальные приглашения, приходить на них надо было в официальном костюме, а в завершение церемонии подавалось шампанское, провозглашались тосты, и виновнику торжества вручалась серебряная медаль Общества. Конечно, ему такую медаль не дадут никогда, на этот счет иллюзий у Блэара не возникало ни разу; но все равно отношение к нему Общества было вопиюще несправедливым. Общество располагало его отчетами, составленными им картами, даже парой его монографий; и тем не менее свой первый доклад он должен делать здесь, в Уигане, на кухне, пропитанной запахами скудной еды и сохнущей одежды, под время от времени раздававшийся стук детских клогов по ступеням лестницы.

Блэар поднялся:

— Мне надо идти. Спасибо за чай.

— А вы и вправду тот самый Блэар, из Африки? — спросил один из шахтеров.

— Возможно, и не тот. Всего хорошего.

— Так я и знала. Самозванец, — проговорила жена шахтера.

Проходя через темную гостиную к выходу, Блэар наткнулся на стол. Резко остановившись, в овальном зеркале рядом с вешалкой он увидел отражение изможденного человека, который, пригнувшись, словно жулик, торопился покинуть дом, откуда не уносил ничего, кроме собственной подорванной репутации. Сам он мало что сделал, чтобы заработать у этих людей добрую славу: это они одарили его своим вниманием и отношением просто потому, что ничего другого дать ему не могли. И вообще, могли, не могли — какое это имело значение? Важно, что он сам ничем не заработал их доброго к себе отношения.

— Знаете, о чем я сейчас подумал, — проговорил Блэар, возвращаясь в кухню. Лица взрослых еще сохраняли оскорбленное выражение, вызванное его уходом. Половина ребят уже успели сбежать с лестницы, но при первых же звуках его голоса мгновенно взлетели назад. Блэар занял свое прежнее место, как будто и не выходил. — Если когда-нибудь вы все-таки соберетесь в Африку или другую часть света, вам обязательно надо будет научиться разборчиво писать. И читать, понимая, что именно вы читаете. Отличное подтверждение тому — история, произошедшая с сэром Чарльзом Маккарти, последним губернатором Сьерра-Леоне. Он заключил союз с племенем фанти и с отрядом в тысячу человек выступил против живущих на Золотом Береге ашанти. Разведчики предупреждали бравого губернатора, что у ашанти гораздо больше солдат, но Маккарти с презрением отверг возможность вернуться, так что два войска сошлись в битве при Ассамако.

Слушатели, даже низкорослый конюх, снова расселись или встали по своим прежним местам. Мэри Джейксон налила еще чаю.

— Фанти — воины крепкие и стойкие, обученные на британский манер. Однако ашанти — это народ, создавший королевство, которое сумело не только завоевать половину других африканских племен, но и противостоять голландцам, датчанам и португальцам. На карте оказалась судьба всей Западной Африки. И хотя Маккарти был храбрым генералом, но ашанти имели численное превосходство и наседали на его отряд со всех сторон. Сражение шло с переменным успехом; сначала обменялись ружейными залпами, потом схватились врукопашную, на мечах и копьях. А потом с отрядом Маккарти произошло самое страшное, что только может быть на войне: у него кончились боеприпасы.

Блэар умолк, сделал несколько глотков из чашки. Множество глаз с лестницы неотрывно следили за каждым его движением.

— По счастью, в отряде Маккарти был отличный гонец. Генерал написал записку своему начальнику тыла, чтобы тот обеспечил доставку боеприпасов, и гонец отправился с ней в путь, сумев прорваться через специально взломанные на короткое время боевые порядки ашанти. Маккарти и его союзники-фанти упорно держались, экономя каждый выстрел. Можете представить себе облегчение, которое они испытали, увидев, что гонец вернулся, ведя по берегу реки двух навьюченных деревянными ящиками мулов. А теперь представьте себе их разочарование и отчаяние, когда они раскрыли ящики и обнаружили в них не боеприпасы, а макароны. Начальник тыла плохо прочел записку Маккарти. Согнувшись в три погибели под вражескими пулями, Маккарти пишет вторую записку. Снова гонец пробирается через вражеские порядки под прикрытием порохового дыма. Снова Маккарти и верные ему войска, ряды которых, однако, редеют, держатся изо всех сил, на этот раз вообще без боеприпасов, обороняясь только холодным оружием. И снова гонцу удается пробиться туда и назад, и он возвращается в сопровождении двух нагруженных ящиками мулов. Солдаты генерала взламывают вновь прибывшие ящики.

Блэар опять умолк, отпил из чашки и медленно опустил ее на место.

— И снова в ящиках оказываются лишь макароны. Тыловик просто не в состоянии был разобрать, чего именно требовал от него Маккарти. Закончилась эта история очень скверно. Ашанти одержали полную победу. Всех фанти перебили, почти поголовно. Сам Маккарти отбивался, прижавшись спиной к дереву, сколько хватило сил, а потом предпочел застрелиться, но не сдаться в плен. Наверное, он поступил правильно. Ашанти отрезали его голову и сварили мозги, а все остальное зажарили. Череп его они прихватили с собой, в свою столицу, чтобы поклоняться ему, как и черепам многих других побежденных ими врагов, заслуживших тем не менее их восхищение и уважение. Вот что может случиться с доблестным воином — а Маккарти был именно таким, — если он не умеет писать как следует.

В кухне повисла тишина. Лица сидевших вокруг стола людей раскраснелись и подобрели.

— Да-а, вот это история, — проговорил один из шахтеров и откинулся на спинку стула.

— Выдумки все это, — откликнулась одна из женщин.

— Действительно так все и было? — переспросил ее муж.

— В Африке случается и не такое. Эта история — одна из самых правдивых, какие я знаю, — ответил Блэар.

— Черт, вот это да! — выдохнул какой-то мальчишка.

— Не ругайся! — одернула его мать.

— А там, на этом Золотом Береге, золотые рудники есть? — Шахтер даже подался вперед.

— Да; и есть залежи гранита, гнейса и кварца, указывающие, что далеко не все месторождения там уже открыты. Знание геологии в тех местах — отличная подмога любому, кто им владеет.

— Что касается угля, тут мы все — геологи.

— Это верно, — согласился Блэар.

— А вы на горилл охотились? — полюбопытствовал самый маленький мальчик.

— Нет, даже никогда их не видел.

— А слонов?

— Видел, но не убивал.

— Настоящие путешественники убивают, — категорическим тоном заявил мальчик.

— Знаю. Но настоящих путешественников сопровождает не меньше сотни носильщиков. Они тащат на себе все, вплоть до лучших вин и мыла для бритья. Обязанность самого путешественника, однако, — обеспечить экспедицию свежим мясом. И, кроме того, он же хранит все ружья. Поскольку меня обычно сопровождали лишь несколько человек, то я охотился только на антилоп — это вроде оленей.

— Значит, на золоте там можно сколотить целое состояние, — заговорил, наконец, молчавший до сих пор конюх.

— Совершенно верно. Но гораздо больше шансов помереть от малярии, местных глистов или желтой лихорадки. Я бы запретил посылать туда семейных или даже тех, у кого просто есть надежда добиться счастья где-нибудь поближе к дому.

— Люди же едут. Сами.

— С шорами на глазах, если вы понимаете, что я хочу сказать.

— Понимаю. — Лицо конюха расплылось в улыбке.

Потом Блэар рассказывал им о том, как сушат крыс и летучих мышей, готовят и пьют вино из пальмовых листьев, как выживают в период страшных суховеев и в сезоны долгих тропических дождей, как засыпают под сумасшедший хохот гиен и просыпаются под вопли обезьян. О том, как положено обращаться к царю ашанти — только через посредника, которому излагается необходимое, а царь в это время сидит почти рядом, на золотом троне под золотым зонтом, и делает вид, будто ничего не слышит. Как положено уходить от него после аудиенции — пятясь задом и не разгибая спины. О том, какая у царя ашанти походка — такая же медленная и величественная, как у королевы Виктории, только он выше и массивнее королевы, гораздо ярче нее одет, а сам весь черный.

В вопросах, что задавали собравшиеся на кухне, начисто отсутствовали лукавство и скрытые колкости, обычные для любого салона. Интерес этих людей был столь силен и искренен, что, когда они спрашивали о чем-нибудь, лица их — и детей и взрослых — загорались этим интересом, как будто внезапно распахивали окно и в кухню врывался солнечный свет. Рассказ и ответы Блэара ничуть не походили на ту лекцию, о выступлении с которой он иногда позволял себе мечтать; скорее они напоминали беспорядочный поток впечатлений, обычно обрушиваемых путешественником на сидящих за семейным столом родственников. Тем не менее общение с этими людьми оказалось Блэару интересно и доставляло ему удовольствие.

Выйдя через час из дома Мэри Джейксон, он вдруг обнаружил, что совершенно позабыл про шедший на улице дождь — холодный и беспросветный ливень, от которого с крыш по желобам стекали сильные струи воды. Лавки стояли с уже закрытыми на ночь ставнями витрин. Проливной дождь заглушал шум, обычно несшийся из дверей пивных и забегаловок. На улицах почти не было видно повозок, извозчики же просто отсутствовали. Блэар натянул поглубже широкополую шляпу и зашагал по направлению к гостинице.

Улицы, разделявшие длинные кварталы, уже погрузились в темноту, только на перекрестках углы их освещались редкими фонарями. Там, где под улицами просели подземные выработки, на мостовых образовались громадные лужи, и Блэару, чтобы добраться пешком до центра города, приходилось все время сворачивать в боковые улочки и проулки, обходя подобные разливы. Чем дальше он продвигался, однако, тем уже становилась проезжая часть, тем чаще попадались на его пути выгребные ямы для золы и тем меньше было видно на улицах людей. Блэар явно запутывался в лабиринте заборов, задних дворов, голубятен и свинарников. Местные жители, несомненно, могли бы подсказать, как выбраться, но, когда Блэар наконец-то решил спросить дорогу, спрашивать было уже не у кого.

В поисках выходов и нужных дорог Блэар провел не меньше чем полжизни. При этом он не боялся спрашивать и не испытывал от этого неудобств. Африканцы всегда с удовольствием показывали дорогу, а местный этикет способствовал тому, что получение простой справки могло вылиться в приятное часовое общение. Однако на этот раз он заблудился по-настоящему, вокруг же не было ни души, хотя бы даже и африканской.

Пройдя до конца по какому-то очередному проулку, Блэар очутился на поросшем высокой травой и чертополохом поле, очерченном по горизонту всполохами вырывавшегося из фабричных труб сернистого пламени, то здесь, то там прорезавшими пелену дождя, так что казалось, будто небо подсвечивается непрерывно сверкающими молниями. Блэар вскарабкался на нечто вроде гребня и обнаружил, что сразу же за ним начинается некоторое подобие черной дюны, справа и слева от него уходящей куда-то вниз и в темноту. Некогда дюна эта была шлаковым отвалом — горой из камней, пустой породы и шлака, росшей на этом месте, по мере того как жила и функционировала одна из местных шахт, впоследствии выработанная и заброшенная. Тяжестью своей отвал продавил шахтные выработки, и они рухнули, в результате чего сам отвал просел вниз и стал напоминать кратер старого вулкана. Как и вулкан, он тоже подавал признаки жизни: слабые, мерцающие, будто пламя свечи или жертвенного огня, опаловые язычки вспыхивали на его склонах. Это угольная пыль, нагреваясь внутри остатков отвала, давала жизнь относительно безвредным голубоватым огонькам, пробивавшимся через породу и шлак наружу, чтобы слабо полыхнуть там и мгновенно исчезнуть. Ежесекундно возникая то здесь, то там и так же быстро пропадая, они создавали иллюзию чего-то живого, словно по внутренним склонам провала носились настоящие огненные бесенята. Дождь не в состоянии был загасить их; напротив, понижение давления в атмосфере лишь облегчало огонькам путь на поверхность.

Света на заросшем травой пустыре было в целом достаточно, чтобы Блэар смог разглядеть на его краю заброшенную печь для обжига кирпича с торчащим из нее огрызком трубы, а в самой глубокой части шлакового провала — чернильно-черную поверхность воды, из которой, наклонившись, выглядывала остальная часть трубы. Не зная, какой высоты была труба изначально, невозможно было определить и глубину образовавшегося водоема. Однако света хватало даже для того, чтобы Блэар попытался воспользоваться компасом.

— Заблудились?

Голос принадлежал Биллу Джейксону. Именно его здесь Блэару только и не хватало. По показаниям компаса Блэар понял, что незаметно для себя сменил направление и двигался на север, вместо того чтобы идти на юг. Если обойти отвал с западной стороны, то можно будет выйти на улицы, которые прямиком приведут его назад к Скольз-бридж.

— Я спросил: заблудились? — Из тени проулка возник Билл; он тоже поднялся на кромку кратера и встал рядом с Блэаром.

— Спасибо, теперь уже нет.

Джейксон был на полголовы выше Блэара. В картузе, с длинными волосами, в застегнутой снизу шерстяной куртке с широкими плечами и с развевающимся на ветру белым шарфом, он казался еще выше и массивнее, чем был на самом деле. Впрочем, возможно, Билл производил такое впечатление еще и потому, что был обут в клоги? Блэар прикинул и сбросил дюйм на них.

— Я предупреждал, чтобы вы не трогали Розу Мулине, а вы к ней все время пристаете. Теперь еще и к матери моей привязались. Зачем вам это нужно?

— Пытаюсь узнать у них что-нибудь о преподобном Мэйпоуле, точно так же, как пытался выяснить это у вас. Только и всего.

— Полагаете, Роза или моя мать могли с Мэйпоулом что-нибудь сделать?

— Нет, просто расспрашиваю, о чем он говорил, каким был человеком. Я всем задаю эти же самые вопросы.

— Но я же советовал вам не делать этого.

Что верно, то верно. Блэар был внутренне уверен, что сумеет как-то заговорить Билла и вывернуться из ловушки, в которую сам же и угодил. Главным в подобных ситуациях было строить разговор таким образом, чтобы не дать противнику — будь он ашанти, фанти, мексиканец, кто угодно — уронить лицо. Некоторая толика самоуничижения также могла оказаться полезной. Но на всякий случай Блэар все же спрятал компас в карман, чтобы руки оставались свободными.

— Билл, меня нанял епископ. И поручил мне эту работу. Если я не стану ее делать, сделает кто-то другой.

— Нет, не сделает. И к поискам Мэйпоула это не имеет никакого отношения.

— Я занимаюсь только Мэйпоулом.

— Вы ставите меня в дурацкое положение. Вас постоянно видят вместе с Розой, а в результате я оказываюсь лопухом.

— Я понимаю. Билл, поверьте, меньше всего я хотел поставить вас в неудобное положение. Вы тут — чемпион, царь и бог здешнего мира. Я никак не посягаю на ваше место.

— Да вы вообще никакой не боец.

— И не любовник. Я горный инженер, меня ждут шахты по ту сторону света, а я не могу уехать отсюда, покуда не выясню, что произошло с Мэйпоулом.

Потоки воды бежали у Блэара по шее и заливались под воротник. Билл сохранял каменное выражение, в темноте и под картузом лицо его казалось высеченным из мрамора. Билл опустил взгляд на ноги Блэара.

— Во что вы обуты? — спросил он.

— Не в клоги. И драться не собираюсь.

— Боитесь?

— Да.

Билл помолчал немного, словно что-то обдумывая:

— Жаль, но у меня нет выбора.

— Есть.

— Клоги вы получили?

— Получил. Спасибо, но такого подарка мне не надо. Я вернул их Розе с просьбой передать вам.

— Значит, вы опять с ней виделись?

Вопрос, не требующий ответа. У Блэара возникло ощущение — сродни тому, какое появляется, когда летишь с верхушки высокой лестницы, — что пара крыльев была бы ему сейчас куда полезнее, чем любые, самые бойкие и гладкие речи.

— Чтобы вернуть вам…

Замаха для удара он не увидел. Просто левую ногу мгновенно парализовало сразу всю, от бедра до кончиков пальцев. Билл быстро и для человека его размеров легко отскочил назад и другой ногой, как косой, подсек Блэару одновременно обе ноги. Блэар рухнул набок и успел откатиться из-под третьего удара, который только скользнул ему по спине.

— Я тебя предупреждал, чтобы держался от Розы подальше, а? — прорычал Билл.

Блэар поднялся на колени, левая нога его ничего не чувствовала. Билл приплясывал на месте, делая ложные выпады; от одного из них Блэар нырнул вперед, спасаясь от летевшей прямо ему в лицо, обутой в клог ноги, и тут же ему пришлось пятиться назад, уклоняясь от немедленно последовавшего очередного замаха. «Какой позор», — успел подумать Блэар. В самых разных частях света ему удавалось выходить живым и невредимым из ситуаций, когда на него нападали и с копьями, и даже с ружьями, а теперь тут, в Англии, в шахтерском городке он может вот-вот оказаться забитым до смерти.

Клог заехал ему в голову чуть выше уха, и Блэар увидел, как во все стороны брызнула кровь. Джейксон делал выпады то справа, то слева, заставляя Блэара отступать все ближе к кромке кратера, пока тот наконец не очутился одним коленом на шлаковом откосе. Из-под ноги его взлетело облачко угольной пыли, и порыв ветра швырнул ее Блэару в глаза.

— Билл, если ты меня убьешь, тебя посадят.

— Не посадят, если ты исчезнешь.

— Хочешь, чтоб я уехал из Уигана, Билл, да? Дай мне еще пару дней, и я уеду.

Казалось, что на какой-то миг Билл Джейксон и вправду задумался. Взгляд его медленно двигался по склону провала вниз, до самой поверхности воды.

— Тебя не найдут, — проговорил он.

Билл сделал вид, что отводит ногу назад для удара. Блэар попытался увернуться, и от этого движения заскользил сначала по кромке травы, потом дальше вниз по шлаковому склону, оказавшемуся теплым, даже почти горячим. Бултыхаясь, как в воде, и цепляясь за что попало, Блэар почти выбрался наверх, и тут Джейксон наступил ему на руку.

— Надо было тебе прихватить клоги, — произнес Билл.

Блэар схватил Джейксона за лодыжку. Вместо того чтобы просто сделать шаг назад, Билл попытался вырваться, и Блэар успел обхватить его руками уже за обе лодыжки. Чем сильнее Билл вырывался, тем больше терял он равновесие, пока наконец сам не свалился рядом с Блэаром на шлак, и они вместе заскользили вниз, поднимая клубы черной пыли. Огненные язычки лизали их, не причиняя никакого вреда. Скатившись к подножию склона, они оказались возле самой кромки воды.

Провал напоминал по форме чашку, его грязевое дно человеку, обутому в ботинки, причиняло гораздо меньше неудобств, чем тому, у кого на ногах были клоги. Труба торчала из воды, словно полузатонувшее, нацеленное в небо орудие. Когда оба они вскочили на ноги, Блэар не дал Джейксону возможности размахнуться снова. Сильно ударив Билла в лицо, он шагнул вперед и ударил еще раз, потом снова и снова, пока наконец Джейксон, пятясь, не ухнул в воду, мгновенно уйдя в нее с головой. «А труба-то была высокой», — машинально отметил про себя Блэар.

Джейксон показался на поверхности и, задыхаясь, прохрипел:

— Я не умею плавать!

Блэар протянул руку и, дав ему немного выбраться, ударил Джейксона еще раз, от чего тот опять скрылся под водой.

— Бога ради! — Билл снова появился на поверхности.

Блэар предоставил ему вволю нахлебаться, прежде чем дал знак, что готов помочь. Он протянул Биллу руку, и когда тот, шатаясь, выбрался на берег, Блэар ударил его сильнее, чем прежде.

На этот раз прошла целая минута, прежде чем Билл, вниз лицом, снова показался на поверхности. Блэар ухватил его за волосы и вытянул на песчаную отмель. Билл не дышал. Блэар перевернул его и несколько раз сильно нажал на спину, пока изо орта у Билла не вырвался поток грязной воды. Убедившись, что Билл подает признаки жизни, Блэар снял с него клоги и зашвырнул их в водоем.

Блэар пополз вверх по мелкому, словно песок, шлаку, ежесекундно срываясь назад и покрываясь, словно второй кожей, толстым слоем черной пыли. Справа и слева от него из шлака вырывались огоньки, вспыхивали яркими цветками и так же мгновенно исчезали. Левая нога Блэара действовала плохо, как и рука, придавленная Биллом. Под конец Блэар, из последних сил цепляясь за землю пальцами, уже едва полз вверх по откосу к той самой полоске травы, с которой до этого сорвался. Сквозь мрак и дождь он различил неровные силуэты крыш и печных труб и какую-то нависавшую над ним и словно дожидавшуюся его безголовую фигуру.

— Как он, помер? — спросила его фигура.

Блэар дотянулся до кромки, ухватился, перевалил через нее и с трудом поднялся на ноги:

— Нет.

Даже в темноте он почувствовал, что фигура на мгновение оцепенела от изумления. Внезапно его ослепил яркий сфокусированный луч потайной лампы; Блэар, однако, все же успел разглядеть, что перед ним стояла Фло, шахтерка. Голова и плечи ее были покрыты шалью, блестевшей каплями дождя.

— Тогда нам лучше всего бежать отсюда, — проговорила она.

Блэар перенес весь свой вес на здоровую ногу, как бы проверяя ее; ему представилось, как он удирает по темным улицам, скача на одной ноге.

— Пожалуй, бежать у меня не получится.

— Я помогу.

Фло подставила ему плечо; вместе они стали похожи на поезд: Фло не столько поддерживала его, сколько тянула, будто мощный паровоз, а луч ее лампы бил, как прожектор, далеко вперед. Блэар оценил, что она сразу же направилась к узким улочкам, подальше от песка; но и там она предпочитала вести его по задам, не срезая дорогу даже в тех местах, где они могли бы это сделать. Через просветы в деревянном заборе он увидел белое строение голубятни. Теперь ему уже не нужен был компас, чтобы понять, что Фло ведет его вовсе не в гостиницу.

— Куда мы идем?

Фло не ответила. Словно локомотив, она продолжала тащить его вперед по грязи, мимо заборов, минуя какие-то повороты и поперечные дорожки, пока не распахнула наконец калитку, которую сам Блэар никогда бы не заметил. Где-то рядом, в темноте, ворочалась и повизгивала в хлеву свинья. Кирпичные ступени вели мимо наружных умывальников к задней двери дома, в которую Фло его поспешно и втолкнула.

Внутри она отпустила его, позволив обессиленно рухнуть в кресло. Вся комната была погружена в темноту, тускло светилась только решетка камина. Фло направила на Блэара лампу:

— Какой же вы грязный! И весь в крови! Но теперь вы в безопасности.

Нога у Блэара совершенно онемела, он едва чувствовал ее. Дотронувшись до головы, он ощутил под рукой спутанные, сбившиеся волосы и почувствовал под пальцами полуоторванный кусок кожи. Да, немного безопасности ему сейчас не помешает. Пока Фло зажигала лампу, Блэар откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Он слышал, как Фло помешала угли в камине. Потом через головную боль к его сознанию пробились запахи разогреваемого молока с сахаром. Он выпрямился в кресле и осмотрелся. Светившаяся решетка оказалась колосниками плиты, на которой уже закипала вода в большой кастрюле. Зеркало в полный рост человека возле лестницы показалось ему знакомым. Стоявшая на коленях у плиты Фло обернулась к лестнице на звук шагов.

В кухню вошла Роза Мулине, одетая в простые муслиновые юбку и блузку, ее волосы, еще мокрые после купания и непричесанные, казались разбившимися на небольшие медного цвета пряди. Глаза были темны от гнева.

— Что он здесь делает?

— Я следила за Биллом, как ты велела. Они подрались, и я не знала, куда его вести, честное слово, не знала. Он ранен.

«Любопытное зрелище», — подумал Блэар. Маленькая Роза заполняла собой всю комнату так, что на ее фоне массивная Фло становилась почти еле заметной.

— Зачем было его сюда тащить? Это же глупость! Он грязен, как шахтер, и только. Ему нужны лишь вода и мыло, и он снова будет выглядеть как всегда.

— Поверьте, я и сам меньше всего хотел здесь оказаться, — проговорил Блэар.

— А я вас меньше всего хотела бы видеть, так что мы квиты, — ответила Роза.

— Роза, единственное, что вы должны были сделать, это передать клоги Биллу, как я вас просил, и сказать, что вы принадлежите ему и только ему одному и что драться с ним я не собираюсь. Тогда бы он не пытался меня убить, и я бы не сидел сейчас здесь.

— Я вам не служанка, чтобы быть у вас на побегушках. — Она ткнула кочергой в угол кухни. — Вон ваши клоги. Отнесите их сами.

— Не может он никуда идти, — возразила Фло. — Посмотри на его голову.

Роза взяла у Фло лампу и пробежала рукой по волосам Блэара, вначале грубо, потом все мягче и мягче. Он почувствовал, что внезапно рука ее словно одеревенела.

— Ну, может быть, вода и джин, — проговорила Роза.

Фло разожгла огонь посильнее, чтобы нагреть воды. Роза налила Блэару джина. Что можно было всегда достать в Африке, так это хороший голландский джин; ничего не поделаешь, в любой жизни есть свои ограничения.

— Почему бы вам не позвать врача? — спросил Блэар.

— Вам нужен хирург. Он в это время уже настолько пьян, что я бы ему и кошку не доверила зашивать.

Блэар почувствовал, что в голове у него как будто просветлело. Обе женщины и жарко горевшая плита вдруг начали медленно вращаться вокруг него. Содержимое стоявшей на плите кастрюли забурлило.

— Вода готова. — Фло подтащила по полу оцинкованное корыто и поставила его поближе к плите.

Роза подвязала фартук и ждала, уперев руки в бедра:

— Ну?

— Я могу сам помыться.

— Меня не грязь ваша волнует. К тому же мне уже приходилось видеть голых мужиков. И вы меня видели.

«Верно», — подумал Блэар, не сомневаясь, что в раздетом состоянии Роза куда привлекательнее, нежели он сам. Он стянул с себя сапоги и носки и неуверенно встал, держась за стол, чтобы расстегнуть рубашку. Глянув на себя вниз, он обратил внимание, что больше всего угольной пыли собралось по центру живота и ниже. Расстегнув брюки и кальсоны, Блэар, испытывая немалое смущение, вылез из них. На Золотом Береге он всегда стеснялся своих бледности и костлявости. Теперь выяснилось, что и в Уигане он выглядит не лучше.

Даже эти небольшие движения вызвали у него головокружение. Фло протянула руку и помогла ему забраться в корыто и опуститься на колени на ребристое дно. Роза открыла заслонку плиты. Тряпкой она сняла с углей стоявшую на них чугунную сковороду, достала из нее раскаленную до ярко-оранжевого цвета иглу и бросила ее в миску с водой. Блэар услышал шипение.

— А вы правда зарабатываете по десять пенсов в день? Воистину, рабство еще не изжито.

— Не ваше дело, — ответила Роза.

— И платите по три фунта в неделю за квартиру? Как это вам удается? Наверное, не только сортировкой угля занимаетесь, да?

— Выпейте. — Фло протянула ему чашку с новой порцией джина.

У Розы в руке появились ножницы.

— Что, подстригать меня будете? — Почему-то сейчас это показалось ему верхом неприличия.

— Просто чтобы волосы не мешали.

Блэар слышал клацание ножниц, видел падающие на пол космы спутанных волос, но голова его с одной стороны почему-то ничего не чувствовала. Все это показалось ему очень странным. «Надо бы обратиться к настоящему хирургу, — подумал Блэар. — Профессиональные медики — разве это не одно из величайших достижений цивилизации?» Тут он обратил внимание, что газовые лампы на кухне все разом вдруг ярко вспыхнули.

— Вы ведь не будете кричать, как маленький? — спросила Роза.

Нет, он оказался неправ: голова с этой стороны сохранила чувствительность. Когда Роза слегка задела его миской с холодной водой, он едва успел сцепить зубы, чтобы удержать готовый вырваться крик. Фло дала ему скрученную жгутом тряпицу, чтобы он мог сжимать ее зубами от боли, и протянула Розе иглу с красной нитью.

— Думайте об Африке, — посоветовала Роза.

Блэар принялся думать о Билле Джейксоне. Если тот и раньше хотел его убить, то каким же непримиримым врагом станет Джейксон теперь, когда узнает, куда привела Блэара Фло? Чем больше Блэар размышлял над этим, тем лучше понимал, что не может даже обратиться в полицию. Первым вопросом старшего констебля Муна будет, из-за чего они подрались, а вторым — куда Блэар пошел после драки. Его ответы оставляют впечатление обычной для Уигана грязной любовной истории. Тут игла дернулась в руках Розы, и Блэар изо всех сил вцепился в края корыта.

Фло смешала в кувшине горячую и холодную воду. Роза обрезала нить, положила иглу и вылила на Блэара очередной кувшин, от чего его будто ударило током. После этого Роза принялась мыть ему голову; ощущение было такое, словно массировали открытую рану. Блэар выплюнул изо рта матерчатый жгут: под потоком заливавшейся в нос воды он задыхался. Его уже не просто трясло: каждый мускул тела дрожал мелкой дрожью.

Фло снова подлила в чашку джина и проговорила:

— Пожалуй, пойду поищу ему что-нибудь надеть.

— Тогда поторопись, — ответила Роза.

Как только Фло вышла, Блэар дотянулся до чашки и в два глотка прикончил ее содержимое, стремясь быстрее унять дрожь. Сидя в воде, в которой смешались черное и красное, он не чувствовал ничего, кроме боли, и с трудом сохранял сознание.

Роза отжала его волосы, вылила ему на плечи кувшин горячей воды и принялась тереть его намыленной губкой. Блэар сгибался под ее сильными движениями. Вокруг них поднимался пар.

— Фло говорит, что вы победили Билла. По вашему виду так не скажешь.

— И по самочувствию тоже.

— Она говорит, что вы вообще могли бы бросить его там помирать.

— Поэтому-то вы обо мне так и заботитесь, что я этого не сделал, да? Он в вас влюблен?

— Замолчите и сидите прямо.

Ладони у нее были узкие, но сильные, и когда Роза намыливала ему шею, голова Блэара болталась, как у пьяного. В зеркале, что стояло возле лестницы, он видел отражение себя, корыта и Розы. Волосы ее были распущены и спутаны. «Единственное, чего ей не хватает, чтобы стать „музой лета“, — подумал Блэар, — это венка из цветов шиповника. А если добавить лютню и немного внешнего лоска, она вполне могла бы быть моделью». Тут, в пару, пока она мыла его, Роза сама была почти такой же мокрой, как Блэар, рукава муслиновой блузки прилипли к ее рукам. Волосы ее задевали Блэара по щеке. Они были того темно-каштанового цвета, который, чем дольше на него глядишь, тем больше кажется медным. Не кричаще оранжевым, но как бы пронизанным черными, медными, охряными, золотыми нитями.

Роза снова окатила его водой, смывая мыло с груди. Блэар почувствовал, как от сочетания горячей воды с разлившимся по венам джином плоть его стала твердеть. Вода в корыте была не слишком мыльной, так что Роза не могла этого не заметить. Блэар испытывал одновременно и изумление, и стыд. Все его тело было избито и почти мертво, и одна только эта его часть оказывалась бесспорно жива и предательски восставала из воды, словно Лазарь. Блэар повернулся боком, чтобы сделать сей физиологический факт менее очевидным. Роза обмыла ссадины у него на бедре, прикосновения ее грудей к спине Блэара повторяли круговые движения руки. Блэар почувствовал, как напряглись у нее соски.

Сердце у него стучало, кровь билась в жилах, но Роза не прерывала контакта: оба они были словно загипнотизированы шедшим от плиты жаром, равномерными ритмическими движениями губки в ее руке и испытывали нечто вроде причастности к заговору.

— Вы не должны больше приходить сюда, понимаете? — Голос у Розы был низкий и чуть хрипловатый.

— Очень жаль. — Блэар собирался произнести эти слова саркастически, но у него ничего не вышло.

— Билл не успокоится, пока не разделается с вами.

— Значит, вы с ним заодно, да?

— Это Билл так считает.

— Ну, этого же достаточно?

— Для всех остальных да.

— А для вас?

Рука Розы замерла, Блэар почувствовал у себя на шее ее дыхание. Он сам поражался тому, насколько — несмотря на боль и выпитый джин — ощущал каждое ее прикосновение, каждый удар ее сердца, передававшийся ему через едва заметное подрагивание ее грудей, само ее присутствие.

— Не нужно вам знать ответ, — сказала Роза.

— Нужно.

— Нет. Вы — «ниггер Блэар». Натворите тут дел и поедете себе дальше. Возможно, вы и смеетесь в душе над Хэнни, но над всеми остальными вы тоже смеетесь. Билл хотя бы оставил на вас свою отметину, это ему делает честь.

— Над вами я не смеюсь.

Он и в самом деле не смеялся. До сих пор Роза казалась ему кокеткой и врушкой. Но сейчас перед ним был другой человек. Теперь она стала самой собой. И, обретя настоящий свой облик, искала и не могла найти нужные слова. И сам он тоже не мог их найти. Оба они походили на поймавших друг друга в темноте противников, и ни один не хотел отступать. Блэар ощущал ее мягкое дыхание, и легкое прикосновение пряди ее волос к своей щеке. Губка, которую она держала, застыла без движения у него на бедре. Неизвестно, кто из них двоих сделал бы первое движение, если бы не вернулась Фло.

— Нашла! — объявила она, торжественно грохоча вниз по лестнице с огромными, на несколько размеров больше нужного брюками в одной руке, кепкой и бесформенным пиджаком в другой. — Только шелкового шарфика не хватает.

Блэар тут же почувствовал, что снова погружается в самую примитивную боль. Роза молча села и вытерла лоб, Фло принялась суетиться на кухне. Что именно исчезло, Блэар так и не понял, но он ясно видел, что момент ушел, напряжение спало, а сам он с каждой минутой становился все пьянее.

Роза встала и протянула губку Фло:

— Вытри его, одень и отведи назад в гостиницу. — Она сняла фартук и поднялась по лестнице, по которой только что спустилась Фло.

— Сделаю. — Фло явно удивил уход Розы, однако энергии у нее от этого не убавилось. — У вас в ботинках полно грязи, — сказала она Блэару, — но можете надеть клоги.

— Отлично. — Это было последнее слово, которое он сумел произнести членораздельно.