Блэар вернулся в гостиницу и спал до тех пор, пока в предрассветной мгле под окнами не застучали клоги идущих на работу шахтеров; потом клацание клогов по булыжной мостовой сменилось приглушенным блеянием овец, стада которых гнали в город; звуки эти накатывали и отступали, словно волны прилива и отлива, точь-в-точь как описывал их в своем дневнике Мэйпоул. Прослушав этот дважды просигналивший своеобразный будильник, Блэар встал и оделся, чтобы ехать на шахту.

Ведж, управляющий шахтой Хэнни, не обращал никакого внимания на смесь предутренней мглы и густого тумана, заливавших шахтный двор. В свете лампы, которую он держал в руках, мелкие капельки на его рыжеватых бороде и бровях блестели, словно роса на живой изгороди. Одетый в непромокаемый плащ-макинтош и высокие сапоги-»веллингтоны», он быстро и уверенно шагал через двор, а Блэар шлепал на лужам, стараясь не отставать от него. Двор перерезали многочисленные пути, по одним из них вагонетки подвозили добытый и только что поднятый на поверхность уголь к сортировочным навесам, по другим железнодорожные составы вывозили с территории шахты уголь, уже очищенный и отсортированный; но, кроме всего этого, через двор тянулись и третьи, что вели к промышленному комплексу длиной в целую милю, включавшему также принадлежавшие Хэнни литейный и кирпичный заводы и лесопилку. По всему шахтному двору в разных направлениях непрерывно и слепо, без фонарей, двигались паровозы производства собственных заводов Хэнни: большие, шестиколесные, и чем-то похожие на пони четырехколесные, дымовых труб которых не было видно за большими, размещенными сверху баками для воды; те и другие тянули за собой деревянные товарные вагоны, рассыпавшие вокруг себя песок либо ронявшие уголь. Когда один из составов останавливался, вдоль него вначале волной проносился металлический лязг сталкивавшихся буферов, а затем пробегал человек и дергал на каждом вагоне рычаг, включавший тормоз. И стоило только остановиться такому составу, как через пути, скрепя и покачиваясь, трогались нагруженные углем телеги и фургоны, влекомые лошадьми-тяжеловозами, от тел которых под дождем валил пар. Из ламповой выходили шахтеры, безопасные лампы у них в руках светились едва заметными, похожими на тлеющий уголек огоньками. Шахтный двор освещался висевшими на столбах керосиновыми фонарями. Из разных точек двора — от расположенных на поверхности стойл и конюшен, от мастерских, от сортировочных навесов, куда поступал еще теплый от долгого лежания под землей уголь из шахты, — поднимались вверх клубы пара, дыма и пыли.

Блэар нигде не видел Розы, да и не собирался заходить к ней — на шахте, где она была простой сортировщицей угля, каждый из них должен был подчеркнуто соблюдать свое место. Ведж, однако, заметил, в каком направлении устремился взгляд Блэара:

— Женщины — удивительнейшие создания. Работают не хуже мужчин, причем за половинную плату. Но ворюги! Любая из этих маленьких хрупких созданий может засунуть себе в штаны сорокафунтовый кусок угля и так и дотащить его до самого дома. Есть управляющие, которые пытаются поддерживать порядок на шахтном дворе из-за своего письменного стола. Конечно, бумажную работу тоже делать надо, но для нее существуют клерки. Мой опыт говорит, что, если не будешь постоянно торчать на шахтном дворе, его весь растащат по частям. Уголь, канаты, лампы — все, что смогут. Я слежу здесь за каждым, и стараюсь, чтобы все об этом знали, включая мистера Мэйпоула.

— Он часто приходил сюда?

— Достаточно часто.

— Может быть, даже слишком часто?

— Пожалуй. Я пытался заставить его понять, что шахтный двор и церковный амвон не одно и то же, что для молитвы должны быть свои время и место. Да, признаю, среди шахтеров есть любители, проповедники-миряне, которые молятся прямо внизу, в шахте, но строго во время перерыва. Это главным образом методисты. Епископ говорит, что если отбивание поклонов не мешает добыче угля, то он не имеет ничего против. Боюсь, однако, что преподобный Мэйпоул не совсем правильно понимал некоторые вещи. Священник он был еще малоопытный, да и вообще человек молодой, а потому считал, что методисты получают таким образом несправедливое преимущество. В конце концов мне пришлось потребовать, чтобы он приходил только к концу рабочего дня. Очень неудобно было так с ним говорить, но что поделаешь. Молитвы на шахтном дворе в неурочное время могли плохо кончиться.

— Вы были на шахтном дворе, когда случился пожар?

— Да, и слава Богу. В подобных ситуациях каждая секунда дорога. И то, что я, по счастью, оказался тогда во дворе, дало мне возможность немедленно организовать помощь тем, кто работал внизу.

— А где именно вы тогда находились?

Ведж немного замедлил шаг:

— Да в общем-то прямо здесь, где мы сейчас. Помню, взрыв чуть не сшиб меня с ног.

Еще не рассвело, и Блэар затруднялся верно оценивать расстояния.

— Паника возникла?

— Ни на секунду! — Управляющий, шлепая по лужам, двинулся дальше. — Я уже говорил комиссии по расследованию: шахта, руководимая должным образом, в любой момент готова к любым неожиданностям. Я буквально через считанные секунды после взрыва послал гонцов за медицинской и общей помощью. Потом организовал бригаду добровольцев и с тем спасательным оборудованием, что было под рукой, отправил ее вниз. Меньше чем через пять минут после взрыва эта бригада уже опускалась в клети в шахту.

— Вы знаете шахтера по имени Джейксон?

— Джейксон был одним из героев того дня.

— Вы его видели в то утро перед взрывом?

— Да, когда он ждал клеть перед началом смены, вместе с другими, чтобы спускаться вниз. Какой-то он был тогда… не в духе, необычно тихий, стоял, замотавшись шарфом. Правда, день тот был пасмурный, дождливый, в такие дни особенно сильно выделяется метан, а потому и шахтеры бывают обычно хмурыми и угрюмыми.

В голове у Блэара вертелась какая-то мысль, но ее никак не удавалось поймать.

— Управляющий соседней шахтой, кажется, его зовут Молони, вроде бы говорил, что видел дым со своего шахтного двора?

— Ничего удивительного. — Ведж даже взмахнул руками. — Такой дым наполовину состоит из угольной пыли. А она как вулканический пепел. Здесь, на шахтном дворе, невозможно было собственную руку перед лицом разглядеть. Лошади заметались по всему двору. Поезда тоже еще продолжали двигаться, и надо было быстренько сообразить, на путях ты стоишь или нет. Нагруженный состав сразу не остановишь. Точно, я сейчас припоминаю, тот день был ненастный и сумрачный, но Молони должен был видеть дым над нашей шахтой, это бесспорно.

— Джордж Бетти, смотритель подземных работ, прислал вам кого-то с запиской, из чего вы должны были заключить, что клеть функционировала исправно. Но вам ведь надо было еще организовать бригаду спасателей, а значит, каждому из них предстояло получить лампу и расписаться за нее?

— Да, получить у ламповщика, верно. В этом весь смысл системы выдачи ламп: постоянно знать и контролировать, особенно в такой неразберихе, как во время пожара, кто находится внизу в шахте, а кто наверху.

— Но, получив лампы, спасатели оказались вынуждены дожидаться возле ствола, пока поднимется клеть. Почему?

Ведж замедлил шаг и скосил глаза на Блэара:

— Простите, не понял.

— Где находилась клеть? Посланец от Бэтти поднялся в ней наверх. Там клеть и должна была оставаться, тогда спасателям не пришлось бы ее ждать. Почему клети не оказалось наверху?

— По-моему, это не имеет никакого значения. Мы задержались не больше чем на полминуты.

— Тогда дорога была каждая секунда, как вы сами сказали.

— Ну, не в прямом смысле слова. Даже расследование не придало потере нескольких мгновений никакого значения, а сейчас и тем более это неважно. Мы ждали десять, может быть, двенадцать секунд, кто знает, потом клеть поднялась и спустила вниз должным образом экипированную и оснащенную бригаду спасателей.

— Ни один опытный шахтер и ни один опытный спасатель не мог попытаться спуститься в шахту сам, без ваших указаний?

— Совершенно верно, не мог.

— А неопытный или не шахтер?

— Мистер Блэар, возможно, это ускользнуло от вашего внимания, но я в любой момент знаю, кто находится у меня на шахтном дворе.

— Где сейчас Харви Твисс?

Ведж даже остановился:

— Не здесь, тут его нет.

— А где я мог бы его найти?

— Зачем он вам нужен?

— Харви Твисса не было в списке спасателей, но, согласно докладу комиссии по расследованию, именно Харви Твисс обнаружил в забое тело своего сына. Отсюда я делаю вывод, что вы послали его в шахту. Я хотел бы задать ему несколько вопросов о катастрофе.

— Я не посылал его вниз.

— В докладе говорится, что он находился внизу, в шахте.

— Я его туда не посылал.

Сбитый с толку, Блэар совершенно не понимал, о чем они спорят.

— Где он сейчас?

— На кладбище при нашей приходской церкви. В тот же день, когда он похоронил Бернарда, своего сына, Харви Твисс лег на пути перед лондонским экспрессом, и ему отрезало голову. Теперь они оба лежат рядышком, бок о бок, отец и сын. Но в шахту я его не посылал.

С полей шляпы Блэара хлынул ручеек воды. Чувствуя себя полным идиотом, Блэар принялся раздумывать над тем, почему в словах управляющего шахтой сквозит явная неприязнь к Твиссу и в чем причина столь болезненной чувствительности Веджа к расспросам о клети. Сквозь завесу дождя Блэар скосил взгляд на возвышавшийся над шахтным стволом копер, потом, следуя за канатами подъемного устройства, перевел его на расположенное по диагонали через двор кирпичное строение без окон, в котором размещалась лебедка.

— Твисс работал на подъемнике?

— Этот тип был единственным во всем шахтном дворе, кого я не мог видеть. Единственным человеком, скрытым от моих глаз. И именно он, единственный, и покинул свой пост.

— Когда вы это обнаружили?

— Я поймал его, когда он пытался на руках вынести со двора сына. Оба черные, почти незаметные в той пыли, что тут стояла. Но я уже к тому времени разыскивал его в оба глаза!

— И что?

— Уволил его на месте. К пожару проступок Твисса не имел никакого отношения, упоминание о подобном в докладе комиссии по расследованию тоже ни к чему. Но, сын там или не сын, а свой пост он бросил.

Лебедочная изнутри оказалась довольно высоким зданием, выстроенным с таким расчетом, чтобы в нем свободно разместилась паровая машина размером с паровоз, с той только разницей, что тут паровик приводил в движение не колеса, а вертикально поставленный барабан диаметром в восемь футов. Канат с гулким напряженным звуком сматывался с барабана, уходя под углом вверх, к козырьку крыши, и дальше на улицу; от его похожего на стон гудения вибрировала и звенела на крыше черепица.

Блэар любил эти мощные шахтные лебедочные, от одного вида которых создавалось впечатление, будто их паровые машины крутят сам земной шар. Подъемный механизм шахты Хэнни являл собой отличное произведение инженерного искусства: тяжелый чугунный барабан, поршни двустороннего действия, приводные тяги из желтого бронзового сплава, клепаный стальной котел — все это было огромным, сложным, и рядом со всеми этими механизмами казался карликом управлявший ими человек с худым, изможденным лицом. Он сидел в темной шляпе типа тех, что надевают на похороны, в пальто и перчатках, на кончике носа у него висела капля. Руки человек держал на рычагах, а все его внимание было настолько приковано к белому циферблату, освещенному двумя газовыми лампами, что, когда в помещение вошли Ведж и Блэар, он лишь стрельнул в их сторону глазами. И хотя человек этот сидел среди рукотворных машин и механизмов, по внешнему виду он вполне мог сойти за обитателя подземного царства мертвых. Возле двери висело подписанное управляющим шахтой объявление: «Вход в помещение подъемника всем лицам категорически запрещен». Другое объявление гласило: «Не отвлекайте машиниста подъемника!»

— Не обращай на нас внимания, Джозеф, — проговорил Ведж, стряхивая с бороды капли дождя, и пояснил Блэару: — Джозеф следит за указателем.

С указателями Блэар был знаком. Этим солидно звучащим словом обозначался простой циферблат с одной-единственной стрелкой. На лицевой стороне циферблата было нанесено несколько буквенных обозначений: С, выделявшееся там, где, будь это циферблат часов, стояло бы три часа, обозначало «стоп», В на двух часах — «верх», Н на десяти часах — «низ» и С на девяти часах — «стоп». Сейчас стрелка указателя, двигаясь против хода часов, заметно приближалась к букве Н, и это означало, что клеть с людьми или вагонетками неслась по стволу шахты вниз со скоростью почти сорок миль в час. Когда стрелка дойдет до буквы Н, Джозеф должен будет включить тормоз, чтобы вначале замедлить падение клети, а потом остановить ее, едва стрелка указателя достигнет отметки С. Автоматического тормоза клеть не имела. Поэтому, если бы машинист подъемника не замедлил вращение барабана, клеть бы на максимальной скорости ударилась о дно шахтного ствола. Сама металлическая клеть при этом, возможно, и не пострадала бы, но все находящиеся в ней непременно бы погибли. Если же при движении клети вверх машинист подъемника не включил тормоз, когда стрелка указателя подошла к букве В, клеть вылетела бы из ствола шахты, ударилась о блок на вершине копра и катапультировала бы вверх все и всех, в ней находящихся.

— И никто сюда не заходит? — спросил Блэар.

— Запрещено, — ответил Ведж. — Даже топка котла загружается снаружи.

— Никакие дружки, приятели?

— Нет.

— А девушки?

— Никогда. Джозеф, в отличие от Твисса, член общества трезвости. У него нет дурных наклонностей и привычек, ничего плохого о нем не говорят, и ни в какие истории он не попадает.

Стрелка указателя поравнялась с буквой Н, Джозеф нажал на рычаг тормоза и держал его до тех пор, пока стрелка не остановилась у буквы С. Низкое гудение каната смолкло. Теперь минуту или две клеть будет оставаться внизу, пока ее разгрузят и загрузят снова.

— Джозеф, — проговорил Ведж, — это Блэар, у него есть к тебе пара вопросов. В день взрыва ты работал снаружи, на загрузке топки. Твисс самовольно, через минуту или две, после того как все мы ощутили удар взрыва, выскочил отсюда и послал тебя управлять клетью. Я не видел всего этого, и уж, безусловно, сам я не посылал его вниз в шахту, верно?

Джозеф с торжественно-важным видом кивнул, и Ведж наградил Блэара осуждающим взглядом.

— Теперь у тебя чистая работа, и работа под крышей, так? — продолжал Ведж.

Джозеф вытащил из рукава носовой платок. Сквозь люк наверху, через который выходил канат, внутрь попадали капли дождя и первые, еще серые лучи дневного света. «Удобно ли будет глотнуть сейчас немного мышьяка»? — подумал Блэар.

— Когда Твисс затащил вас сюда и заставил управлять подъемником: до того, как спустилась первая группа добровольцев-спасателей, или после? — спросил он.

— После, — ответил Джозеф.

— То есть все обернулось к лучшему, верно? — сказал Ведж.

Джозеф громко высморкался. Блэар уже готов был уйти, но Джозеф, словно повинуясь движению какого-то своего внутреннего маховика, вдруг добавил:

— Твисс был жертвой дурных привычек. Карты, пьянство. Как миссис Смоллбоун мирилась со всем этим, понять не могу.

Установленный рядом с указателем колокол прозвонил дважды, давая знать, что клеть готова к подъему.

— А почему вообще миссис Смоллбоун нужно было с этим мириться? — спросил Блэар.

Джозеф с грустным видом воздел глаза вверх, словно скорбя над гробом:

— Твисс квартировал у нее. Конечно, заработать лишний пенни не грех, но, если пускаешь грешника в дом общества трезвости, добра не жди. — Он нажал на другой рычаг, и барабан подъемника начал вращаться в другую сторону, сперва тяжело, неторопливо, а затем со все возрастающей скоростью.

Оказавшись снова на шахтном дворе и оставшись в одиночестве, Блэар, пользуясь тем, что уже рассвело, замерил шагами расстояние от подъемника до ствола шахты, потом до конторки смотрителя работ и до середины двора. Из-за проливного дождя он с трудом различал общие очертания сортировочного навеса; о том, чтобы разглядеть под ним Розу, нечего было и думать.

Шарлотту он заметил, еще только подходя к гостинице. Она вышла из аптеки на другой стороне улицы, невысокая, в простом темном повседневном платье, цвет которого Блэар затруднился бы определить: то ли черный, то ли бордовый. Лицо ее скрывали шляпка и вуаль такого же неопределенно-чернильного оттенка, в тон им были и зонтик, и перчатки; женщина, одетая подобным образом, могла оказаться либо только недавно потерявшей кого-то из близких, либо Шарлоттой Хэнни. Блэар обратил внимание на то, что походку ее на этот раз не отличали обычные резкость и энергичность. Зонтик болтался нераскрытым у нее на руке; она отошла недалеко, до витрины лавки модистки, остановилась там в нерешительности и так и стояла под дождем, словно не зная, куда идти. Скорее всего, просто поджидала свою коляску, решил Блэар.

Он старательно обошел ее стороной — как обогнул бы паука, — поднялся к себе в номер, стряхнул с одежды капли дождя, выпил стаканчик бренди, чтобы разогреть кровь, и развернул схему двора шахты Хэнни. Теперь по крайней мере в одном у него появилась полная ясность: когда после взрыва под землей произошел выброс дыма и пыли, на шахтном дворе царила полная неразбериха, усугублявшаяся непроглядной мглой. Сейчас ему казались еще более героическими те усилия, что приложил Бэтти в подземных штреках; Ведж, однако, явно не годился в надежные свидетели того, что происходило в то же самое время на поверхности. Управляющий шахтой утверждал, что отправил первую группу спасателей в клети вниз через пять минут после взрыва. Но прежде чем это могло произойти, Ведж должен был вначале прийти в себя, затем разыскать фургоны с лошадьми, не разбежавшимися от взрыва, найти и собрать добровольцев, раздать им лампы — все это, по прикидке Блэара, требовало никак не меньше пятнадцати минут.

Блэар схватил дневник Мэйпоула и принялся листать страницы, пока не нашел нужную ему запись, датированную 17 января. Из-за того, что именно в этом месте пересекались строчки, он, читая дневник раньше, неверно понял несколько слов. «Как попасть в этот другой мир? Вот в чем ключ», казалось тогда ему. На самом же деле в дневнике говорилось иное: «Твисс — вот ключ» .

Если единственным местом шахтного двора, недоступным взгляду Веджа, было помещение подъемника, значит, существовала возможность того, что, при соучастии Харви Твисса, машиниста подъемника, Мэйпоул мог не только прятаться в этом помещении, но и, прикрываясь дымом пожара, незаметно пересечь короткое расстояние от лебедочной до шахтного ствола и совершить поступок, в равной мере идиотский и крайне несвоевременный — спуститься с клети в тот более реальный мир, который он так жаждал узнать, как раз когда там все взрывалось и горело. В пылу религиозного рвения такому потенциальному «Спасителю», как Мэйпоул, вполне могло не прийти в голову, что при подземном пожаре любой непрофессионал в шахте оказывается в лучшем случае липшей обузой.

Блэар почувствовал легкий озноб, от которого волосы у него стали как будто жестче, и позволил себе еще стаканчик бренди. Бросив взгляд в окно, он удивился, обнаружив, что Шарлотта Хэнни по-прежнему стоит перед витриной модистки. «Если ей так нравится торчать под дождем, стоило по крайней мере надеть шляпу с широкими полями, а заодно и украсить ее вместо лент колючей проволокой», — подумал Блэар. Из лавки вышла хозяйка и с порога раскрыла зонтик, словно подавая тем самым молчаливый пример и приглашая последовать ему. Но Шарлотта казалась не только глуха к приглашению, но и слепа к уличному движению: прямо под носом у лошади, впряженной в телегу, везшую бидоны с молоком, она сошла с тротуара и направилась через Уоллгейт. Даже Блэар у себя в номере инстинктивно протянул руку, как бы пытаясь предостеречь или остановить Шарлотту. Возница резко дернул за вожжи, от рывка одна из фляг вывалилась на мостовую, и от нее по булыжникам потянулся длинный белый ручей. Не обратив на все это никакого внимания, Шарлотта все такой же отвлеченно-рассеянной походкой пересекла мостовую и углубилась в переулок, начинавшийся на той же стороне улицы, на которой стояла гостиница.

Такой видеть Шарлотту Хэнни Блэару еще не доводилось: до сих пор он лицезрел ее лишь в разного рода спорах и стычках, где она неизменно действовала со злостью и целеустремленностью осы. Возможно, ливший дождь способствовал созданию именно такого впечатления, но, глядя на Шарлотту, вымокшую и какую-то пришибленную, из окна своего номера, Блэар почувствовал почти сострадание к ней. Шарлотта удалялась, пока не скрылась из виду, и в том, как она растаяла в пелене дождя, было нечто призрачное — словно все это происходило во сне.

Блэар вернулся к докладу комиссии по расследованию взрыва, на этот раз расстелив перед собой карту подземных выработок. Если Мэйпоул действительно спустился в шахту, то что же произошло там, внизу? Благодаря тому, что Бэтти со своими людьми осторожно продвигались по главной дороге, никто из спасателей не пострадал от газовой смеси, образующейся после взрыва. Все найденные тела погибших были идентифицированы, все рабочие места осмотрены. Возможно, Мэйпоул, покрытый, как и все, с ног до головы сажей и угольной пылью, поднялся наверх неузнанным, помогая вытаскивать носилки с пострадавшими? А потом, находясь в шоке от увиденного, ушел куда глаза глядят? Интересно, какое впечатление произвела на викария, так часто поминавшего ад в своих молитвах, первая встреча с частицей этого самого ада? Но если он ушел, то куда? Блэар вернулся в своих рассуждениях к тому, с чего начинал. Чем больше предположений он допускал, тем более далеко идущими оказывались возможные выводы из этих предположений. Но, с другой стороны, после катастрофы Мэйпоула больше никто не видел. И главное, его не видели именно после катастрофы. То есть что бы ни сделали — или не сделали, — Твисс и Мэйпоул, это не могло иметь никакого отношения к самому факту взрыва.

Блэар снова подошел к окну. Разбавленное дождевой водой, разбрызганное колесами проезжавших экипажей разлившееся молоко все еще образовывало достаточно ясно видимый узор между булыжниками мостовой. Девушка, у которой вместо сердца булыжник, — вот что такое Шарлотта Хэнни, подумал он. Сам не понимая почему, Блэар вдруг схватил шляпу и выскочил из номера, бросившись на поиски Шарлотты.

Переулок был забит тележками, с которых торговали мясными обрезками, устрицами и дешевой рыбой. Они стояли так плотно, что бараньи головы на разных тележках оказывались почти впритык друг к другу; куски рубца напоминали свернутые тряпки. Блэар протолкался через рыбный ряд, где соленую селедку на тележках прикрывала материя, сплошь усеянная — будто вышитая — рыбьей чешуей. Шарлотты нигде не было видно, тем более что ростом и яркостью одежды она не выделялась.

В противоположном конце переулка располагался под открытым небом небольшой базарчик, где царили торговцы дешевой и подержанной одеждой, преимущественно ирландцы, и жестянщики, главным образом цыгане. Новые и перешитые пальто, шинели, плащи висели словно мокрые паруса. В месте, где базарный переулок расходился на два рукава, Блэар выбрал тот, что, по его прикидке, вел в сторону моста Скольз-бридж и улицы, где жил Мэйпоул. На покрывавшей мостовую грязи, среди бесчисленных следов клогов, он обнаружил лишь один-единственный отпечаток женской туфли. Там же валялись куски овечьего помета. Он вспомнил про стада, описанные Мэйпоулом в его дневнике, одно из которых Блэар сам видел в тот день утром.

За отходившим вбок тупиком, где размещалось несколько небольших литейных мастерских, на истоптанной клогами мостовой Блэар снова увидел отпечаток туфельки, такой маленький, что его можно было принять за след ребенка. Улица становилась все уже, кирпичные стены домов словно наклонялись навстречу друг другу, крыши почти соприкасались, пропуская сверху в улицу тонкую, как простыня, завесу дождя, мгновенно таявшую в уличном полумраке. Блэар остановился перед дверью Мэйпоула в полной уверенности, что обнаружит Шарлотту в комнате викария; но комната оказалась такой же пустой, какой Блэар оставил ее несколько дней назад, портрет плотника Христа висел в темноте на прежнем месте, дощатый пол был сух — за исключением лишь порога: по-видимому, совсем недавно кто-то приоткрывал дверь, чтобы заглянуть внутрь.

Блэар двинулся вглубь по переулку, мостовая которого чем дальше, тем обильнее была изгажена овечьим пометом. Он дошел до загона для скота и живодерни, на которые обратил внимание еще во время самого первого своего посещения жилища Мэйпоула. Как и на улице, в загоне изобиловали свидетельства недавнего пребывания тут большого числа овец, однако сам загон был пуст. К настилу, что вел во внутреннюю часть живодерни, прилипли клочья намокшей шерсти. Здание живодерни представляло собой накрытые крышей боковые стены, без дверей или ворот, поэтому Блэар сразу же увидел Шарлотту — и мгновенно подавил в себе возникшее было побуждение окликнуть ее: Шарлотта стояла на самой кромке провала.

Живодерня была устроена очень просто: овец загоняли на обрыв высотой футов тридцать, откуда они падали, ломали себе ноги, и тогда уже зарезать их не представляло труда. Блэар тихонько, стараясь остаться незамеченным, подобрался поближе и понял, что какой-то предприимчивый уиганец удачно приспособил для живодерни ствол старой шахты. Видимо, рабочий день закончился совсем недавно: неяркий фонарь слабо высвечивал оштукатуренные и побеленные стены и пол, деревянные плахи — рабочие места забойщиков скота, ввинченные в стены крюки для туш и желоб для стока крови, что шел под крюками и заканчивался у большой бадьи. И пол, и стены были перемазаны кровью, на полу валялись овечьи кишки и какие-то обрубки. Даже исходивший из провала слабый свет имел розоватый оттенок.

Шарлотта немного заступила за кромку, так что мыски ее туфель висели над провалом, и стояла, немного наклонившись и вся подавшись вперед. Падение с такой высоты шансов не оставит, подумал Блэар. Он видел сейчас не Шарлотту, а скорее ее силуэт, но легко представил себе, как устремится вниз ее белый лоб, как будет развеваться и хлопать в полете позади юбка ее платья.

— А у ашанти овец нет, — негромко, спокойно проговорил он. — Козы есть. И обезьяны, цесарки, ящерицы тоже есть.

Она слегка качнулась, удерживая равновесие и устремив взгляд вперед, словно канатоходец, сосредоточивающийся перед следующим шагом.

— А еще есть травоеды, это такая огромная саранча, которая все грызет, и лесные улитки, тоже очень большие. Так что бойня в Кумаси, если бы она там была, могла бы стать настоящим зверинцем.

Блэар сделал шаг по направлению к Шарлотте, и она еще сильнее наклонилась над провалом. Он отступил на шаг, Шарлотта выпрямилась. «Прямо какое-то взаимное магнитное отталкивание, — подумал он, — ничего подобного видеть не приходилось».

— Чтобы поймать улитку, нужны немалые хитрость и изобретательность. Обычно для нее рассыпают зерно, располагаются в засаде и ждут, пока взойдет луна.

— А на слонов как охотятся? — очень тихо спросила девушка. — Стреляют их или валят на землю?

— Я предпочитал ловить улиток.

— Но не горилл? Вам не понравился трофей Роуленда, или вы просто не любите моего кузена?

Говорила она негромко, однако в голосе ее отчетливо сквозило обычное для нее презрение. Учитывая обстоятельства, в которых происходил их разговор, Блэар счел этот факт хорошим признаком.

— Мне просто любопытно, что Роуленд сделал с остальной частью гориллы.

— Вы его не любите, — констатировала Шарлотта.

— А где Эрншоу, что с ним стряслось? — спросил Блэар. — Или уиганские скотобойни его не интересуют?

— Мистер Эрншоу вернулся в Лондон.

«По графику, как и говорил Хэнни?» — подумал Блэар. Он попытался взглянуть на Шарлотту, но та отвернулась. Платье ее внизу намокло и перепачкалось, туфли промокли настолько, что явно пришли в негодность. Но, по крайней мере, поднимавшиеся из ствола заброшенной шахты «ароматы» заставили ее податься от кромки провала немного назад. Блэара удивило, что разлитое в воздухе зловоние — маслянистый привкус крови и разлагающихся животных отбросов, характерный для всех мест забоя скота, — вообще не вынудило ее отступить. Шарлотта оказалась сильнее, чем он о ней думал.

— Что это за имя такое — Блэар? — спросила она. — Говорят, вы вроде бы родились в Уигане. Я просмотрела все записи в церковной книге. Никакие Блэары там не упоминаются.

— У моей матери была другая фамилия.

— Какая?

— Я не знаю.

— А у отца?

— Никто не знает.

— Вы не пытались выяснить?

— Нет.

— Вы так нелюбопытны? Джон Мэйпоул интересует вас больше, чем собственное происхождение?

— Как только я найду Джона Мэйпоула, я смогу уехать из Уигана. Вот это меня интересует больше всего.

— Вы самый безымянный человек, какого мне довелось видеть.

— Тот факт, что мне не интересен Уиган, еще не делает меня безымянным.

— Делает. Вы не американец, не африканец, не англичанин. Быть может, вы ирландец? Когда-то отшельники-кельты покидали Ирландию и отправлялись в море с молитвой и надеждой, что Провидение укажет им путь и выбросит их на берег какой-нибудь далекой земли, где бы их никто не знал. Вы себя ирландцем не чувствуете?

— Выброшенным на берег иногда чувствую, ирландцем — нет.

— Были еще пилигримы — осужденные, отправлявшиеся в Святую Землю, чтобы искупить вину за самые тяжкие преступления — за убийство или кровосмешение. А вам есть что искупать?

— Нет, ничем столь серьезным похвастать не могу.

— Значит, мало вы прожили в Уигане.

Блэар попытался зайти сбоку и приблизиться к ней, но, похоже, Шарлотта чувствовала каждое его движение — словно птица, постоянно готовая взмыть в воздух. Маленькая черная птичка с болтающимся на одном из крыльев зонтиком.

— Значит, безымянных вы не любите, — проговорил Блэар.

— Я им завидую. — Голос ее дрогнул. — Да, завидую. Насколько вы продвинулись в том, чтобы найти Джона?

— Мэйпоула? Не знаю. Вы могли бы мне помочь, если бы хоть что-то рассказали о нем.

— Я не могу вам помочь. Простите.

— Хоть что-нибудь. Он не намекал на какие-нибудь свои страхи, опасения, далеко идущие планы?

— Джона всегда переполняли далеко идущие планы. У него было доброе сердце.

— Было?

— Вот видите, опять вы передергиваете мои слова!

— Просто пытаюсь понять, ищу ли я живого человека или покойника. Человека, который скрылся по собственному желанию или потому, что его вынудили это сделать. И еще — откуда у меня ощущение, что я единственный, кому нужно его найти?

— Что вы имеете в виду?

— Когда епископ нанимал меня, то поручил мне найти Мэйпоула; сейчас, похоже, его больше всего волнует, чтобы вы просто забыли о Мэйпоуле.

— И вы меня именно об этом и просите?

— Нет. Скажите только: вы хотите, чтобы я продолжал поиски?

— Мне безразлично. Действительно безразлично.

— Но вы были с ним помолвлены. Вы любили его.

— Нет. Джон стремился мне помогать. Я позволяла ему, и с моей стороны это было проявлением слабости. — Она развела руками, как бы выражая сожаление.

— Может быть, я смогу вам помочь, — сказал Блэар.

— Что такое, неужели я слышу в ваших словах жалость? — спросила она с таким отвращением, словно он протянул ей пригоршню червей.

— Чем я могу вам помочь? — Блэар подавил желание броситься и попытаться оттащить ее от края провала.

— Летать умеете? — Шарлотта глубоко вздохнула и повернулась спиной к провалу, так что теперь мыски ее туфель прочно стояли на земле, зато каблуки оказались на самом краю обрыва. Поток поднимавшегося снизу воздуха обжимал сзади платье вокруг ее ног, и потому в слабом освещении казалось, будто она падает. — В молодости мой отец любил прыгать через стволы шахт.

— Да, я слышал. И вы тоже такая же ненормальная.

— Уж кому бы говорить, только не вам. Это правда, что вы деретесь с шахтерами?

— Нет.

— И что встречаетесь с какой-то шахтеркой?

— Нет.

На мгновение она потеряла равновесие и взмахнула руками. Несколько камней и комьев грязи сорвалось со стенки провала, отозвавшись снизу глухим звуком падения.

— Я уеду из Уигана, — проговорил Блэар.

— С чего вы взяли, будто меня интересует, уедете вы из Уигана или нет?

— Мне казалось, вы именно этого хотите.

— Отец найдет кого-нибудь другого, ничем не лучше вас. А если сможет, то и хуже. Но за предложение спасибо. По крайней мере, оно придает цельность и завершенность всей вашей лжи. — Ухватившись обеими руками за зонтик, Шарлотта воспользовалась им как балансиром и сумела сделать шаг от края обрыва. Блэар протянул ей руку. Не обратив на нее никакого внимания, она двинулась через темное, грязное здание живодерни с таким видом, будто пересекала по ковру гостиную.

— А вы уже не раз сюда приходили, — полуспросил, полузаметил Блэар.

— Десятки раз, когда была девчонкой. — У выхода она обернулась. — Неужели знаменитый Блэар перепугался?

— Да.

— Ну что ж, похоже, на сей раз вы говорите правду. Это уже что-то.