К восьми часам в бухте Хемингуэя слышался обычный гул, как это бывает в маленькой деревушке по вечерам. Более юные члены судовых экипажей со светлыми волнистыми волосами либо праздно шатались по рынку, либо изображали бурную деятельность, поднося пакеты со льдом из бункера. С дальнего конца пристани усилители доносили ритмичный пульс дискотеки. Отблеск огней и звуки вечернего оживления отражались в воде канала. Серп луны с трудом пробивался сквозь электрические огни пристани. Аркадий не видел Офелию, но знал, что обычно она строго держит данное ею слово.

«Барон Алабамы» уже ушел. Его место занял новенький катер, еще пахнущий пластиком. В его каюте уютно устроилась jinetera, она смешивала ром с колой. Впереди на палубе «Гавилана» Джордж Вашингтон Уоллс и Джон О’Брайен пили пиво — смутьян и финансист на отдыхе. Новый провод шел от распределительного щитка в воду и на борт яхты.

— Вы все-таки пришли, — сказал Уоллс.

— И очень вовремя, — добавил О’Брайен. — Отлично. И, как я вижу, снова в кашемировом пальто. Присоединяйтесь к нам.

— Мне нужно успеть на самолет. Вы обещали рассказать о Приблуде.

— Успеть на самолет? — переспросил О’Брайен. — Печально. Значит, вы отклоняете наше предложение стать частью проекта. Я всегда думал, что умею убеждать людей. Совершенно очевидно, с вами этот фокус не удался.

— Человек-разочарование, — сказал Уоллс. — Так назвала его Исабель.

— Аркадий, я надеялся убедить вас, потому что искренне думал, что это для вашего же блага. Я стремился к сотрудничеству с вами. Пойдемте же выпьем. Попрощаемся по-ирландски. Ваш самолет вылетает в полночь?

— Да.

— У вас уйма времени, — сказал Уоллс.

Аркадий вышел из освещенного круга, спустился на борт яхты и уселся на палубную подушку. Тут же в его руке оказалась банка холодного пива. Ночью яхта казалась еще приземистее. Полированное красное дерево было темным, как вода.

— Вы везете домой тело вашего друга Приблуды? — спросил О’Брайен. — Это означает, что вы признаете результаты опознания?

— Нет.

— Вам это больше не нужно, вы уже все знаете.

— Пожалуй, да.

— Это должно вас утешить. Вы окончательно решили уехать? Все, что мы можем сделать для вас, — О’Брайен похлопал Аркадия по колену, — это предложить вам обратный билет. Проведите недельку в Москве, в этом ужасном ледяном шкафу, который вы называете домом и, если измените свое решение, возвращайтесь. Вас это устраивает?

— Более чем, но я уже решил.

— Почему? — спросил Уоллс.

— Полагаю, потому что он получил то, зачем приезжал. Ведь так, Аркадий? — сказал О’Брайен.

— В целом, да.

— За целеустремленного человека, — О’Брайен поднял банку пива. — За человека в пальто.

Пиво было отличным, гораздо лучше, чем русское. На причале стайка jineteras тихо, как мышки, проскользнула в сторону дискотеки, фонари создавали эффект нимба из волос над их головами. В конце концов, это был субботний вечер. Ритм сальсы ускорился. Уоллс балансировал на стуле капитана. Он был в черном пуловере, что напомнило Аркадию стройного молодого радикала, который вышел из самолета с оружием в руках и сжег американский флаг. На О’Брайене был черный комбинезон. Пиратский цвет. Он вынул сигару и подержал ее кончик над пламенем, втягивая дым. Яхты, казалось, вздыхали, когда водная рябь слегка приподнимала их.

— Вы знаете, что случилось с Приблудой, но вы не знаете, почему, — неожиданно вставил О’Брайен. — И я единственный, кто пока ничего не сказал.

— Вы говорите много, но каждый раз разное.

— Тогда я не буду ничего говорить, я вам покажу. Видите этот мешок?

Хотя в каюте было темно, Аркадий увидел в слабом свете край брезентового мешка у основания лестницы.

— Это мешок Сергея, — сказал Уоллс.

Аркадий был ближе всех. Он поставил пиво и спустился по лестнице в каюту. Когда он взялся за мешок, дверь за ним захлопнулась. Где-то в передней части яхты заработал двигатель, вызвав реверберацию и создав ощущение, будто он оказался внутри контрабаса. На палубе слышались быстрые шаги, кто-то отдавал швартовы и убирал кранцы. «Гавилан» дал задний ход, развернулся и двинулся вперед. Когда яхта проходила мимо дискотеки, оттуда донеслись звуки смеха, сквозь шторы мелькнули яркие огни. Эхо канала осталось позади, и Аркадий услышал, как Уоллс говорит с кем-то по радио. Аркадий несколько раз сильно ударил в дверь, более для проформы, чем в надежде выбраться. Такие классические яхты, как эта, строились из твердой древесины. Он прошел мимо камбуза к двери в машинное отделение. Эта дверь тоже была заперта. Он отодвинул занавеску иллюминатора как раз вовремя, чтобы увидеть, как пост охраны скрывается позади. Не было никаких признаков того, что Офелия подняла тревогу. Миновали пристань, латунный нос «Гавилана» рассекал воду так гладко, что качка практически не чувствовалась. Аркадий понял, что яхта вышла в открытую воду по более сильным колебаниям волн.

На Пятой авеню появились первые признаки масштабного мероприятия: военные грузовики с бойцами внутренних войск рассредоточилась на боковых улицах в темноте ночи. Полицейские в белых касках и высоких ботинках оседлали свои мотоциклы. Служебно-розыскные собаки обнюхивали толпу, которая тянулась по подъездной аллее к Дому профсоюза строителей, бывшему яхт-клубу «Гавана». Полицейский значок Офелии не помог, но Мостовому как-то удалось раздобыть пропуск, по которому они смогли пройти.

Это были явные признаки того, что Фольклорный фестиваль будет гораздо более важным событием, чем она ожидала. Особенностью национальной безопасности было то, что никто никогда заранее не знал, в какой из резиденций Команданте будет ночевать, не говоря уже о том, на каких мероприятиях он будет присутствовать. Однако, когда он появлялся, всегда принимались определенные меры предосторожности. Военные грузовики привезли на лужайку семь бронированных «мерседесов», «скорую помощь», фургон спецсвязи, фургон СМИ, две машины службы К9. Оцепление из солдат выстроилось вдоль дороги, мужчины в рубашках и ветровках, прикрывающие сложенными газетами сотовые телефоны и рации, стояли вокруг без всякой видимой цели, пока кто-либо из гостей не отклонялся от подъездной дороги. Две парадные лестницы дома культуры соединялись на центральном крыльце. Оттуда, из-под висящего над входом корабельного штурвала, солдаты осматривали толпу. Хотя, по мнению Офелии, эта толпа вряд ли могла выйти из-под контроля. Встречались некоторые официально признанные жрецы Сантерии, но в основном на глаза попадались суровые министерские чины и высокопоставленные военные с супругами, двигающиеся по обозначенному маршруту вокруг особняка в сторону, выходящую к океанскому берегу. Иногда обыскивали кого-то из мужчин или останавливали женщину, чтобы проверить ее сумочку. Но Мостового и Офелию пропустили, и, несмотря на футляр с камерой, фотограф продвигался в толпе так быстро, что она едва за ним успевала.

— Почему Аркадий решил встретиться здесь? — спросила Офелия. — Как он вообще пройдет сюда?

— Он уже бывал здесь раньше, — объяснил Мостовой. — Он пройдет.

Фольклорный фестиваль. Офелия знала, что Аркадий интересовался этим событием. Если он передумал встречаться с О'Брайеном и Уоллсом, тоже неплохо. Она видела цвета танцоров, скрытых колючими пальмами: синий цвет Хемайи, желтый — Ошун. Вдоль пляжа были рассредоточены солдаты. В конце причала пришвартован черный патрульный катер. Весь свет и шум на открытой сцене, выходящей на море.

Фольклорный фестиваль уже начался, и с балконов клуба мужчины в штатском осматривали толпу. Большинство людей стояло на террасе вокруг сцены, но для специальных гостей была предусмотрена зрительская трибуна с пятью рядами стульев. Она узнала фигуру в середине первого ряда, человека с почти греческим профилем, лицо, обрамленное седыми волосами и бородой. Это лицо было вторым солнцем ее жизни. Рядом с Лидером стояло пустое кресло.

Дверь открылась, заглянул О'Брайен и сказал:

— Выходите. Ночь слишком хороша, чтобы пропустить ее.

Аркадий поднялся наверх. Они были далеко от берега, над палубой — только звездный купол. Уоллс правил параллельно берегу, яхта двигалась очень медленно. Кроме сигары, О'Брайен, непринужденно, но не небрежно, держал в руке пистолет с глушителем. Бухту уже не было видно, приближался берег Мирамара с яркими огнями, оживленными людьми и музыкой. Аркадий узнал яхт-клуб «Гавана», освещенный лучами прожекторов. В патио, ведущем вниз на пляж, толпа окружила сцену и трибуны.

Наряду с прожекторами, яхт-клуб освещался цветными огнями карнавала. Двойной причал клуба был пуст за исключением черного патрульного катера. Когда «Гавилан» подошел ближе, Уоллс закрыл чехлами ходовые огни, а Джон О'Брайен выбросил сигару в воду.

— Грандиозное шоу, — он протянул Аркадию тяжелый цейссовский бинокль с 20-кратным увеличением. — Теперь вашу поездку на Кубу можно считать завершенной.

Бинокль был в матовым металлическом корпусе. Все происходящее в яхт-клубе резко приблизилось. Зрители заполняли два уровня патио. На сцену поднималась группа женщин в желтых юбках и шарфах, в это время паузу заполняли музыканты. Барабанный ритм, сопровождаемый свистками и звоном колокольчиков, он был отчетливо слышен даже на «Гавилане». Аркадий навел бинокль на высокого мужчину с авиаторскими очками, стоящего на трибуне. Это был друг Эрасмо, человек, который накануне в паладаре поднял тост за яхт-клуб «Гавана». Аркадий навел бинокль на сидящих гостей. В первом ряду на почетном месте стоял пустой стул. Рядом сидел человек с седой бородой, который выглядел, как если бы он раньше был большим, но с тех пор сжался в жесткой зеленой оболочке отглаженной камуфляжной формы. На его лице было отстраненное выражение старика, глядящего на тысячу внуков, имена которых он уже не мог вспомнить.

Аркадий перевел взгляд на патрульный катер. К настоящему времени Офелия уже должна была выйти с кем-либо на связь, и хотя «Гавилан» низко осел в воде, Аркадий полагал, что он уже появился на радаре патрульного катера. Даже если Офелии не удалось ничего предпринять, «Гавилан» был в четырех сотнях метров от сцены. Либо катер, стоящий у причала, выйдет осмотреть «Гавилан», либо с другой стороны подойдет еще один патрульный катер. Аркадий был удивлен, что с «Гавиланом» до сих пор не связались по радио.

— Удивительно, как вы, Аркадий, сочетаете в себе склонность к суициду и ненасытное любопытство, — сказал О'Брайен. — Вы всегда должны знать, — почему, — и это отнюдь не принесет вам пользы. Когда вы вошли на борт, вы ведь понимали, что нечто подобное должно было случиться, но вам надо было самому убедиться.

— А потом постараться «накрыть» нас, — добавил Уоллс. — И уехать в блеске славы.

— Или оставить знак, — сказал О’Брайен. — Посмотрите на пляж, слева от сцены.

Аркадий повернул бинокль и увидел Офелию, пробиравшуюся через толпу зрителей. Он не заметил ее, когда она была в толпе. Полицейский значок был прикреплен к ее белому топу. Он ожидал, что она направится к патрульному катеру или к сцене. Вместо этого, она двигалась в противоположном направлении. Рядом с ней шагал Мостовой с неизменным футляром фотокамеры на плече.

— Чего вы хотите? — спросил Аркадий.

— У меня есть все, чего я хочу, — ответил О’Брайен.

— Не пропустите самое интересное, — подтолкнул Аркадия Уоллс.

Аркадий перевел взгляд на трибуну и увидел человека в авиаторских очках, несущего куклу размером с человека, с тростью и в красной бандане. Барабанщик помог ему посадить куклу в первом ряду, повернув ее лицо к человеку, сидевшему справа. Чанго и Команданте. Аркадий сфокусировал бинокль на бандане куклы и трости. Они отличались от тех, что он оставил на теле куклы в «Росите». Команданте пристально оглядел куклу и перевел взгляд на своего друга в авиаторских очках. Тот рассмеялся шутке Команданте и отступил со сцены к толпе у трибуны, где к нему присоединился доктор Блас, слишком энергичный, чтобы продолжать оставаться в тени. Аркадий вновь сфокусировал бинокль на голове Чанго, залатанной и перекрашенной, но с теми же грубыми чертами лица и блестящими глазами.

— Это же убийство, — сказал Аркадий.

— Прошу прощения, не просто убийство, — ответил О’Брайен. — Это уничтожение индивидуума, который пережил больше покушений, чем кто-либо еще за всю историю человечества.

— И это заслуживает уважения, — добавил Уоллс.

— Давайте признаем, — сказал О'Брайен, — смерть этого человека — единственное преступление здесь, заслуживающее какого-либо интереса. Вы можете украсть хоть пять долларов, хоть миллион, но пока он жив, это все жалкие мелочи. Потому что вы никуда не денетесь со своей добычей. И потом, здесь все принадлежит ему.

— Вы можете остановить это, — сказал Аркадий. — Пока еще вы не совершили никакого насилия своими руками. Я знаю, смерть Приблуды была несчастным случаем.

— Вот видите, мы говорили вам, что никто его пальцем не тронул, — сказал Уоллс. — Мы понятия не имели, куда исчез Сергей.

— Но мы уже не можем остановиться, — сказал О’Брайен. — За последние сорок лет только одному поколению кубинцев знаком вкус независимой мысли, одна группа имеет опыт сражений на поле боя и умеет действовать в большом мире. В кубинской армии двести сорок генералов, а армия становится все меньше и меньше. Как вы думаете, куда они пойдут, что они будут делать? Это их расцвет, их единственная возможность.

— Их время бросить кости?

— Да.

— И все они заказали лобстеров.

О'Брайен одобрительно улыбнулся Аркадию и поднял свой бинокль:

— Правильно, это было голосование. Никто из них не отказался участвовать в этом.

Концерт продолжался. Золотые юбки и смуглые ноги танцовщиц мешали разглядеть почетного гостя, сидевшего в первом ряду. Его зеленая фуражка, казалось, давила на него, как митра епископа. Грубо вылепленное лицо Чанго слегка склонилось, стеклянные глаза ярко блестели в свете прожекторов. Сбоку от сцены человек в авиаторских очках наклонился, чтобы пожать чью-то руку. Эрасмо. Мрачный и усталый, механик поднял бледное лицо и посмотрел в сторону «Гавилана», хотя Аркадий знал, что яхту не видно с берега.

Еще несколько фигур выскользнули из-за последних рядов трибуны. Аркадий узнал их, накануне он видел их всех в паладаре. Первые ряды казались завороженными мельканием юбок, вкрадчивым ритмом барабанов, усиленным динамиками, разносящими эхо по всему клубу. Голова Чанго тяжело склонилась к бородатому человеку справа. «Этой стороной к противнику», — вспомнил Аркадий. Без сомнения, военная форма Команданте так плохо сидит на нем отчасти из-за бронежилета, который мог бы остановить мелкокалиберные пули, но не направленный взрыв динамита. Аркадий догадался, что заряд не содержал осколочных элементов. Они не хотели устраивать бойню, только эффективный ограниченный круг действия. А кто был большим экспертом по взрывам, чем Эрасмо?

Он повернул бинокль и обнаружил, что Офелия и Мостовой направляются в противоположную от сцены сторону. Они шли по песку к белой стене, отделявшей территорию яхт-клуба «Гавана» от соседнего пляжа. Аркадий видел, как Мостовой посмотрел на часы.

— Это «Ла Конча», бывшее казино, — сказал Мостовой. — Я считаю его одним из самых романтичных мест в Гаване. Я снимал здесь днем, снимал ночью. Здесь возникают экзотические ощущения, которые так нравятся женщинам.

Он провел рукой по колонне. При всем огромном количестве сотрудников полиции и военных, находящихся по другую сторону стены, здесь Офелия и Мостовой были совершенно одни. Теперь это здание служило общественным центром профсоюза работников сферы услуг. Но Офелия помнила, что до революции это было не просто казино, но мавританская фантазия, с черепичной крышей, минаретом, финиковыми пальмами и апельсиновыми деревьями. Офелия и русский стояли в тени длинной колоннады из подковообразных арок. То, что она последовала за Мостовым, не означало, что она ему доверяла. Несмотря на все его старания, в нем чувствовалась неестественность. Его берет был неестественным, его волосы были неестественными, и его глаза настороженно следили за всем вокруг, особенно за ней. Она не провела бы и минуты с ним, если бы он не утверждал, что знает, где Аркадий хотел с ней встретиться.

— Сначала одно место, теперь другое. Зачем ему приходить сюда?

— Об этом вы его спросите. Не возражаете, если я вас сфотографирую?

— Сейчас?

— Пока мы ждем его. Я считаю, что кубинские женщины — дети природы. Глаза, теплый цвет кожи, они такие пьянящие, иногда даже слишком. Впрочем, к вам это не относится.

— Когда и куда придет Аркадий?

— Сюда. А когда, разве можно сказать точно, имея дело с Ренко? — Мостовой открыл футляр и достал фотокамеру и вспышку, которую он прикрепил к камере. Вспышка мигнула, прогреваясь перед съемкой.

— Никаких фотографий, — Офелия хотела, чтобы глаза, привыкшие к темному небу, ясно видели арки, черную воду. Последнее, что ей было нужно — это вспышка. — Вы продолжаете смотреть на часы.

— Жду Аркадия.

Вспышка ослепила ее. Она не была готова, потому что Мостовой щелкнул, не поднимая камеру, и она не видела ничего, кроме фасетчатой линзы вспышки и ухмылки фотографа. Постепенно ее зрение восстановилось.

— Если вы сделаете это еще раз, — сказала она, — я разобью вашу камеру.

— Простите, не удержался.

— Это был сигнал? — Аркадий заметил, что после вспышки света Уоллс повел яхту вперед, подводя «Гавилан» еще ближе к берегу. Почему патрульный катер у причала не реагировал?

— Когда мой друг Джон О'Брайен разрабатывает план, в нем все просчитано до секунды, — ответил Уоллс.

— Благодарю вас, Джордж. Говорят, что дьявол кроется в деталях. Кстати, о нем…

Впереди в воде показался neumatico, прикрывающий рукой горящую свечу. Когда Уоллс снова остановил яхту, neumatico погасил пламя пальцами, развернулся и стал грести к корме «Гавилана», где Уоллс помог ему подняться на борт и привязать камеру к планке транца. Луна, с которого капала вода, стоял на палубе. Его мокрое тело выглядело так, как будто его только что выкопали из могилы. Он посмотрел на Аркадия в мрачном предвкушении.

— Теперь ты узнаешь, каково это, — пообещал Луна.

— Каково что?

— Мне очень жаль, Аркадий, — сказал О'Брайен. — Пришло время расстаться с вашим пальто. Фактически, расстаться и со всем остальным. Вы можете сделать это сами, или мы поможем вам.

Пока Уоллс принимал у Аркадия пальто и остальную одежду, Луна спустился вниз, чтобы переодеться. Аркадий удивился такой скромности. Сержант снова появился уже в форме. От него исходила угроза, он с трудом сдерживался. Аркадий удивился, как ему удалось прижать Луну к стене. Он уже давно забросил тренировки. Затем настала очередь Аркадия надеть мокрые шорты и рубашку, в которые до этого был одет Луна. Пока он не надел ласты, Аркадий мог считать себя в относительной безопасности, потому что их трудно надеть на ноги покойника. Надев ласты, он понял, что опасность резко возросла. В то же время он чувствовал себя довольно нелепо. А патрульного катера все не было.

Держа бинокль за ремень, О'Брайен вернул его Аркадию:

— Посмотрите, как все закончится.

На сцене группа золотых танцовщиц продолжала двигаться, ускоряя темп. «Дочери Ошун, — подумал Аркадий. Ну, что же, он узнал достаточно. Взрывное устройство будет приведено в действие не таймером», — подумал он. В общественных мероприятиях слишком много неопределенности. Два последних ряда трибун сильно поредели. Эрасмо на своей инвалидной коляске укатил со сцены. Танцовщицы кружились в экстазе. Чанго склонил голову. Сбоку от сцены десяток мужчин посмотрели на часы. В первом ряду Лидер и Чанго, казалось, смотрят прямо сквозь безумных танцовщиц. Аркадий не представлял себе, что можно двигаться еще быстрее, но ритм все ускорялся. Их золотые юбки развевались в нарастающем темпе барабанов. Казалось, взрыв неминуем.

Вместо этого начали появляться люди в штатском. Они появлялись парами, спокойно забирая одного за другим — человека в авиаторских очках, Бласа и остальных мужчин, которых Аркадий видел в паладаре. Все они реагировали примерно одинаково: сначала удивление, потом недоумение и, наконец, подчинение. Сказалась их военная подготовка. Никто в момент ареста не бежал, не кричал. Аркадий посмотрел на Эрасмо, ожидая, что его тоже увезут прочь. Однако оказалось, что Эрасмо активно участвует в этой новой фазе. Едва ли кто-то из зрителей понял, что происходит. Все взгляды были прикованы к порхающим рукам барабанщиков и золотым юбкам чувственной Хемайи. Все, за исключением старика в первом ряду в великоватой ему униформе. Он немного опустил голову, и Аркадий понял, что прикрываясь козырьком фуражки, Лидер нации тоже посмотрел на часы.

— Он знал, — догадался Аркадий. — Он знал о заговоре.

— Более того, — ответил О’Брайен. — Он сам его и спровоцировал. Он делает это раз в несколько лет, чтобы уничтожить всех недовольных. Так было и с отцом Исабель. Команданте не протянул бы так долго, если бы дожидался, когда созреет реальный заговор против него.

— Эрасмо тоже помогал?

— Не по своей воле. Эрасмо — кубинский патриот.

— А уж вы позаботились о деталях?

— И не только о деталях.

— А разговоры о яхт-клубе «Гавана»?

— Все правда, но до определенной степени. Дело в том, Аркадий, что революция непредсказуема. Вы никогда не знаете, к чему она в конце концов приведет. Я предпочитаю иметь дело с конторой, не важно чьей. Бинокль? — Он забрал у Аркадия бинокль, взяв его за ремень, положил его в герметичный пакет, а пакет засунул в брезентовый мешок, который якобы принадлежал Приблуде. — Нет ничего сложнее, чем покушение, особенно такое, которое не должно закончиться успешно. Вам приходится держать в своих руках и оружие, и спусковой крючок. И вы должны дискредитировать заговорщиков в глазах общественности. Это высокопоставленные люди, военные герои. И гораздо легче очернить их, если организатором заговора является не кубинец, а непопулярная в целом фигура, например, русский. Мертвый русский, если уж быть совсем точным.

Аркадий знал, что Уоллс и О'Брайен не просто медлили, чтобы похвастаться, какие они умные. Они чего-то ждали. Луна поднял крышку палубной скамейки и вынул ружье для подводной охоты. Прижал приклад к бедру, взвел спусковое устройство и вставил в ствол гарпун со сложенным оперением. Аркадий понял, что патрульного катера не будет.

— Почему кому-то придет в голову связать меня со взрывом?

Уоллс достал еще один герметичный пакет, и Аркадий увидел внутри пульт дистанционного управления.

— Помните, вы включили монитор для Джона в «Ривьере»? Мы изменили электронную начинку, сейчас это радиопередатчик, но на нем сохранились ваши отпечатки пальцев. Кроме того, люди видели куклу в квартире Приблуды, в то время как вы были там. Мы потеряли Сергея, но Джон сказал, что раз уж вы такой умный, то подойдете нам ничуть не хуже, чем Сергей.

О'Брайен ответил по мобильному телефону, хотя Аркадий не слышал звонка. Сказав всего пару слов, О'Брайен с довольным видом отключился.

Луна порылся в карманах пальто Аркадия и вытащил снимок с Приблудой, Монго и Эрасмо:

— К черту ваш яхт-клуб.

Он разорвал фотографию на части и бросил в воду. Потом столкнул в воду камеру.

— Залезай.

Стоя рядом с резными дверями бывшего зала азартных игр, Офелия увидела подсветку мобильного телефона. Мостовой закончил разговор буквально через секунду.

— Кому вы звонили?

— Друзьям. Вы когда-нибудь позировали?

— Каким друзьям?

— Из посольства. Я объяснил, что кое-кому помогаю. Я действительно стараюсь это сделать. Так не хотите позировать?

— Для чего?

— Это будет нечто необычное.

— Что было в этом помещении раньше?

Ее внимание было сосредоточено частично на Мостовом, который говорил с ней в темном интерьере холла, частично на бледной полосе пляжа. По другую сторону пляжной стены играла музыка. Румба для Хемайи.

— Что значит необычное?

— Нечто совсем необычное.

Она не видела, что находилось в зале, но его пространство отражало звук. Она услышала, как Мостовой громко сглотнул, это было неприятно. Единственное, что она могла видеть, — это поблескивающий глаз его камеры. Она продолжала говорить, главным образом для того, чтобы следить за ним.

— Что было в этом помещении раньше?

Он скользнул в сторону от лунного света.

— Что здесь было? Это было главным казино. Люстры из Италии, плитка из Испании. Рулетка, кости, блэкджек. Это был совсем другой мир.

— А сейчас пусто.

— Я знаю, что вы думаете. Вы думаете, что Ренко, возможно, поехал в аэропорт?

Мог ли Аркадий так поступить? Она не знала. Улизнуть, не сказав ни слова? Это мужчинам всегда отлично удавалось. Им даже не нужны были самолеты, они просто исчезали. Ее мать их считает так: Первый, Второй, а теперь и Третий. Блас должен доставить тело Приблуды в аэропорт. Аркадий все еще мог появиться как пляжный бродяга или войти сквозь портал арки, обрамлявший море. Но с каждой минутой росла вероятность того, что он классически исчез, не сказав ни слова прощания. Она чувствовала себя предельно глупо.

— Я так и вижу вас в разных позах, — сказал Мостовой.

Но она подумала о черном пальто Аркадия и решила: нет, его проблема в том, что он никого не мог бросить. Так или иначе, но он собирался прийти.

— Вот там, в лунном свете, — сказал Мостовой, — идеально.

Офелия услышала щелчок затвора его камеры, хотя вспышки не было. Она услышала, еще два быстрых сухих щелчка прежде, чем поняла, что это не камера, это боек незаряженного пистолета. Она попыталась достать свой собственный пистолет из соломенной сумки, но он лежал под телефоном Руфо. Еще один щелчок. Офелия нащупала свой пистолет, запутавшийся в соломе. Она выстрелила сквозь дно сумки, не доставая его. Что-то откололо кусочек штукатурки со стены, едва не задев ей ухо. Она упала на спину и плотнее ухватила пистолет обеими руками. Ее второй выстрел осветил Мостового. Она видела, как он опустил свое оружие, держа его как клюшку. Третья пуля вошла ему в рот.

Аркадий плыл в камере на коротком тросе за кормой «Гавилана». Карибское море было теплым, оно мягко покачивало камеру с сетью, создавая ощущение, что он в гамаке. Ему казалось, что он смотрит со дна глубокого колодца на О'Брайена, Уоллса с пушкой и Луну с ружьем для подводной охоты. Они загораживали звезды. Аркадию хотелось бы думать, что это он тормозит дело. Но нет, они чего-то ждали. Они все время опережали его. Они его переиграли. У него только одно достижение: он узнал, как одурачили Приблуду, зато теперь пришла его очередь быть одураченным. Ему самому придется стать neumatico.

Они подняли головы на звук выстрелов.

— Этот сукин сын должен был использовать глушитель, — сказал Уоллс.

— А почему три выстрела? — спросил О’Брайен.

Зазвонил телефон Луны. Он достал его из кармана рубашки и ответил. Слушая, что ему говорят, он повернулся лицом к берегу.

— Кто это? — спросил Уоллс.

— Это она, детектив, — О'Брайен проследил глазами за взглядом Луны, обращенным к пустому казино.

«Офелия действительно очень сообразительна, — подумал Аркадий, у нее телефон Мостового или Руфо, она нашла номер в адресной книге трубки».

— Положи трубку, — сказал Луне О'Брайен.

Луна предостерегающе поднял ружье и прижал телефон вплотную к уху.

— Забери у него телефон, — велел О’Брайен Уоллсу.

Луна направил гарпун на Аркадия.

— Она говорит, что он не трогал Хеди. Вы сказали, что он охотился за мной, а она говорит, что ему был нужен совсем не я.

— Откуда ей знать? — спросил Уоллс.

— Она говорит, что в ту ночь, когда убили Хеди, он был с ней.

— Она лжет, — сказал Уоллс. — Она с ним спит.

— Поэтому я ей верю. Я знаю ее, и она знает меня. Кто убил мою Хеди?

— Вы можете в это поверить? — О’Брайен обращался к Аркадию как один здравомыслящий человек к другому. — Джордж, пожалуйста, забери ты у него этот долбаный телефон!!

— Твоя тупая Хеди, — сказал Уоллс Луне, — была просто шлюхой.

Ружье дернулось. Стальной гарпун с белым нейлоновым линем торчал из живота Уоллса. Когда он посмотрел вниз, кровь под давлением брызнула ему в лицо.

— Джордж! — воскликнул О’Брайен.

Уоллс сел на борт, поднял пистолет и выстрелил в Луну. Тот сделал шаг назад, потом двинулся вперед. Пока Уоллс снова прицеливался, они оба упали за борт.

Аркадий пытался выбраться из камеры. На палубе О'Брайен вытащил из ящика под скамейкой второе ружье для подводной охоты, он спешно пытался вставить гарпун и оттянуть назад две тугие резинки. Непростая задача даже в спокойном состоянии, а уж стоя на окровавленной палубе и запутавшись в линях, тем более. Но когда Аркадий поднялся на транец, О'Брайен наконец вставил гарпун и потянул спусковой механизм. Аркадия отбросило, и он оказался в воде, гарпун пробил ему предплечье и царапнул грудь. Рана в груди была неглубокой, силу выстрела погасила его рука. Линь от гарпуна вел к О'Брайену, который упирался ботинком в борт, и, как понял Аркадий, рассчитывал следующие десяток ходов вперед. Здоровой рукой Аркадий дернул линь. О'Брайен выронил ружье за борт, но линь, который обмотался вокруг его лодыжки, тянул его за полированный парапет. Аркадий дернул обеими руками, и О'Брайен скользнул за корму.

— Я не умею плавать! — раздался вопль О’Брайена.

Борт «Гавилана» был достаточно низким, О'Брайен, попытался зацепиться за корму, но Аркадий буксировал его за линь прочь от яхты. О'Брайен повернул к камере, но барахтаясь в воде, он скорее отталкивал ее, чем приближал. Ружье держалось на воде, но этого было недостаточно, чтобы удержать на плаву человека.

Оперение гарпуна раскрылось, не достав груди Аркадия. Ему удалось сложить его с помощью скользящего кольца и вытащить гарпун из руки, пользуясь тем, что она онемела. Гребя здоровой рукой, он поплыл под водой. Море было черным, месяц отражался в снующих рыбках. С другой стороны яхты Уоллс все еще боролся с Луной. Они пытались выбраться на поверхность, опираясь в воде один на другого. Пузыри поднимались из оружия Уоллса. Луна затянул линь на его шее. Аркадий всплыл, чтобы глотнуть воздуха, и поплыл назад вокруг кормы «Гавилана». Не больше, чем в метре от него в воде покачивалась макушка О'Брайена.

Патрульный катер не двигался. Аркадий видел огни вдоль пляжа казино. Яхт-клуб по-прежнему ярко сиял.

Он смог вскарабкаться на борт «Гавилана», но больше сил ни на что не хватило. Аркадий посмотрел на звезды, роящиеся над головой, и уплыл во тьму, которая поглотила его.