В темно-красном топе и джинсовых шортах с заплаткой на заднем кармане Офелия сидела перед «Каса де Амор» в Крайслере De Soto 55 года выпуска зеленовато-голубого цвета и спрашивала себя: «Что это — запах сигар, что-то в роме, две ложки тростникового сахара в кубинском кофе, неужели все это делает мужчин безумными?» Если она увидит еще одну кубинскую девушку, висящую на руке очередного толстого, лысеющего, шепелявого испанского туриста, она убьет их обоих.

Она уже довольно много арестовывала таких парочек. Некоторые туристы оказывались добропорядочными семьянинами, не изменявшими своим женам, но считавшими ненормальным провести неделю в Гаване без секса. Другие, и их было большинство, относились к категории слизняков, которые приезжали на Кубу исключительно за девочками, с той же целью они ездили в Бангкок или Манилу. Это не было сексуальным рабством. Все это давно превратилось в секс-туризм. Белые туристы на Кубе хотели мулаток или «шоколадок». Чем дальше на севере жил турист, тем больше он хотелось попробовать на вкус черную девушку.

«Каса де Амор» когда-то был мотелем, десять блоков с патио и раздвижными дверями вокруг бассейна. Грузная женщина в халате читала газету, сидя на металлическом стуле на забетонированной и покрашенной в зеленый цвет площадке, бывшей прежде лужайкой. В офисе — стойка регистрации и полки с презервативами, пивом, ромом, колой для продажи. На то, что здесь что-то не так, намекала чистая вода в бассейне. Это только для туристов.

Въезжали и выезжали машины. Офелия давно стала профи в том, как отличить немца (красная физиономия) от англичанина (болезненно-желтое лицо) и от француза (непременно в шортах), но то, чего она ждала сейчас, так это появления кого-нибудь в форме местной полиции. Но закон не действовал. Кубинский закон не преследовал мужчину за сексуальные домогательства и возлагал груз поиска доказательств того, что девушка сама спровоцировала клиента, — на Офелию. Сейчас, когда любая кубинская девочка, достигшая возраста 10 лет, знала, как нужно спровоцировать мужчину, чтобы его предложение было явным и однозначным. Кубинка могла заставить сделать ей гнусное предложение даже Святого Джерома.

Полицейские были хуже закона, они охотились на девушек, требуя денег и за вход в холлы отеля, и за то, чтобы они могли бродить вокруг бассейна, и за возможность приводить туристов в такое место, как «Каса де Амор», место, предназначенное для кубинских супружеских пар, которым не хватало уединенности дома. Что ж, у проституток была та же проблема, но они могли заплатить больше.

Машины продолжали въезжать и выезжать, девушки доставляли своих клиентов, как маленькие буксиры. Офелия не вмешивалась. Кто-то облаченный властью контролировал эти делишки в «Каса де Амор». То, чего Офелия хотела больше всего, так это, чтобы какой-нибудь начальник ПНР пришел с проверкой, увидел ее и предложил бы развлечься в отеле. На дне плетеной соломенной сумки лежал форменный значок и пистолет. Посмотреть бы на выражение его лица, когда она его предъявит!

Порой Офелию охватывало чувство, что она одна против всего мира. И это ее бессмысленная кампания против практически узаконенной индустрии. Министерство по туризму сопротивлялось любым попыткам преследования проституток, как угрозе будущего кубинской экономики. Публично они, конечно, порицали проституцию, но почему-то при этом всегда добавляли, что на Кубе самые красивые и самые здоровые проститутки в мире…

На прошлой неделе она отловила двенадцатилетнюю путану в Пласа де Армас. Всего на год старше Мюриэль. Неужели это и ее будущее?

Она не вспоминала о Ренко, пока не сдала наблюдательный пост в конце дня и не поехала в Институт судебной медицины, чтобы проверить, готовы ли документы для отправки тела русского шпиона. Когда она обнаружила, что ни тело, ни документы не готовы к отправке, пошла искать доктора Бласа. Директор работал за лабораторным столом.

— Я тут занимаюсь кое-чем, — сказал Блас. — Я не веду расследование, но вы так заинтересовались шприцем. Полагаю, вам это пригодится.

Его инструментом была портативная видеокамера, настолько маленькая, что умещалась в микроскопе. Линза была вынута из микроскопа так, чтобы объектив камеры был нацелен на сероватую массу, нанесенную на лабораторное стеклышко. Провод протянулся от камеры к монитору. На его экране видно увеличенное изображение серой массы. Напротив монитора лежит бальзамический шприц.

— Шприц, которым убили Руфо? — спросила Офелия.

— Да, это шприц, украденный отсюда, из моей лаборатории и найденный в руке Руфо Пинеро. Сложно, но зато очень информативно, так как вещество, найденное в стержне шприца, все равно что результат биопсии.

— Вы взяли его оттуда?

— Из чистого любопытства, — произнес Блас, чуть сдвинув лабораторное стеклышко под объективом камеры. — Идем от обратного: ткань мозга, кровь, соответствующая группе крови Руфо, костная ткань, образец из среднего уха, кожа и еще кровь и кожа. Что особенно интересно, это последняя кровь, которая по логике должна быть первой в стержне шприца. Скажите мне, что вы видите.

— Кровяные клетки.

— Посмотрите внимательнее.

Она подумала, что всегда учится чему-то у Бласа. Присмотревшись, она увидела, что многие клетки казались будто взорвавшимися или лопнувшими, как зерна перезревшего граната.

— С ними что-то не так. Какое-то заболевание?

— Нет, то, что вы видите — это военная передовая, передовая в сражении кровяных клеток, фрагменты клеток и группы антител. В этой крови разрушены эритроциты, это как война.

— С самими собой?

— Нет, такая война клеток происходит тогда, когда кровь двух групп вступает в контакт. Кровь Пинеро и…

— Ренко?

— Очень похоже на то. Мне бы очень хотелось получить образец крови русского.

— Он утверждает, что не был задет.

— Я утверждаю обратное, — он был убежден, и она знала, что если Блас убежден, то почти всегда прав.

— Вы проведете исследование на наркотики? — спросила она.

— Нет необходимости. Хоть вас и не было на вскрытии, но я могу сообщить, что на руке Руфо есть следы старых инъекций. А вы понимаете, что такое новый шприц для наркомана?.. Это доказывает, что у Руфо могло быть два орудия убийства.

— Однако, Ренко жив, а Руфо погиб.

— Признаю, это осложняет ситуацию.

Офелия вспомнила о порезе на пальто Ренко. Он был от ножа. Почему же русский не сказал о ране от иглы?

Блас отметил, что Офелия была в шортах и открытом топе, черные кудри блестели, смуглая кожа матово светилась.

— Кстати, в следующем месяце в Мадриде состоится конференция, на которой я должен выступать. Мне понадобится помощник, чтобы управляться с проектором и таблицами. Вы когда-нибудь были в Испании?

Доктор пользовался успехом у женщин, работающих в институте. По правде говоря, приглашение сопровождать его на международную конференцию было как орден из рук Кастро. Его обожали, порой испытывали к нему благоговейный страх. Все, что Офелии не нравилось в нем, так это то, что его нижняя губа была постоянно влажной. Однако и этого было достаточно.

— Это звучит заманчиво, но мне нужно заботиться о матери.

— Осорио, вы получили от меня уже два предложения на международные конференции, обе очень важные, в интересных местах. Но каждый раз вы отказываетесь, потому что вам нужно заботиться о матери.

— Она такая болезненная.

— Но надеюсь, когда-нибудь она поправится…

— Я тоже, спасибо.

— Если вы уже уходите, то я пока нет, — Блас отодвинул микроскоп и камеру, как если бы они были остывшим ужином. Глаза Офелии, однако, были прикованы к экрану монитора, к увеличенному изображению поля битвы между клетками. Там она искала новый ответ.