— Черт побери, я не понимаю, что за игру ты ведешь, Дэвид?

Стивену Маккрею не хватало той холодной ярости, которую демонстрировали предыдущие шефы секретной службы. Дэвид Джардин подумал, что Маккрей ведет себя как ребенок. А это, возможно, делало его еще более опасным. Они разговаривали в мужском туалете своего клуба в Сент-Джеймсе. Джардин мыл руки, а сэр Стивен заканчивал свои дела возле писсуара.

— Во всяком случае не с тобой, старина.

— На самом деле? Хорошо, а как тогда… — Маккрей застегнул молнию на брюках и включил горячую воду. Пар затянул нижнюю часть зеркала, висевшего над раковиной. — Не очень-то я лажу с министром иностранных дел и его кабинетом… так что если это просто совпадение, то значит я профессор поэзии Пекинского университета. Ах, черт! — Последнее восклицание относилось к воде, потому что она была настолько горячей, что Стивен обжег руки, подставив их под струю. Джардин заставил себя не улыбнуться. — …Отвел меня в сторонку, — продолжил Маккрей, — и спросил, сколько времени точно… они все употребляют именно слово «точно», наверняка это пошло от премьер-министра. Сколько времени точно займет подготовка секретного агента — что уж само по себе точно абсурд, выражаясь их словами, — для внедрения и работы. С разумными шансами на успех…

— Старина, они все время задают такой вопрос. Ты в порядке? Попробуй подержать руки под холодной водой.

— Поскольку мне дважды за день задали этот чертовски глупый вопрос, я был вынужден ответить, что по крайней мере четыре месяца, а иногда и более года… Вот тогда я и понял, что ты приложил свою грязную лапу к этому делу. Боже, как ты думаешь, кожа слезет? Чертовски жжет. А в пять пятнадцать, как раз перед уходом из офиса, мне по закрытому телефону позвонил премьер-министр и сообщил, что ему очень не хотелось бы подгонять нас в этом деле и что мы можем рассчитывать на двенадцать недель, считая с начала подготовки.

— Что ж, очень любезно с его стороны.

— Дэвид, ты совершил глупость. Не думаю, что она пойдет тебе на пользу.

— Послушай, здесь не совсем подходящее место для разговора, да я и не понимаю толком, о чем ты говоришь…

— Не пори чепуху, вполне нормальное место.

Маккрей огляделся, все кабинки были пусты. Он понизил голос и наклонился ближе к Джардину, держа ошпаренные руки под струей холодной воды. Волосы его пахли одним из тех лосьонов, которыми пользовались в парикмахерских для высшего начальства, а изо рта доносился запах мятно-эвкалиптового освежителя дыхания «Фишерменз френдз». Стивен был примерно на пару дюймов ниже Джардина, но все равно выше среднего роста. Джардин бросил на него злобный взгляд в зеркало и продолжил мыть руки, но не из соображений гигиены, а просто потому, что не мог уйти.

— Ладно, — продолжил Маккрей, — продолжишь курс подготовки до десяти недель, считая с самого начала, а началась она две с половиной недели назад. За двенадцать недель они должны быть полностью готовы. Чтобы можно было выпустить их, скажем… через три недели. Тебе все ясно?

— Выпустить?..

— Включить в операцию. Главная цель всего этого…

Джардину было очень любопытно узнать, какая же теперь главная цель, потому что главные цели имели свойство блуждать, как пески в пустыне. И, как ответственному за личную безопасность агентов, Джардину, по возможности, хотелось бы точно знать, что предстоит делать «Багажу» и «Пакету». Ему поставили задачу внедрить своих людей в окружение Пабло Энвигадо, но, похоже, что другая задача будет поставлена в туалете одного из старейших лондонских клубов. Американцы насторожатся, да честно говоря, и сам Дэвид Джардин насторожился, но сейчас самый неподходящий момент читать лекцию по основам безопасности своему шефу.

В туалет вошел Уорвик Смолл — загорелый популярный романист, не выпускающий изо рта сигарету. Он на ходу увлеченно беседовал с бывшим сотрудником «фирмы» Дональдом Флауэром.

— Добрый вечер, Стивен, — поздоровался Смолл, подходя к писсуару. — Как поживает прекрасная Аннабель?

Сэр Стивен Маккрей недавно женился во второй раз, пробыв два года вдовцом. Новая жена была дочерью директора Английского банка и на двадцать три года моложе супруга.

— Прекрасно, спасибо, Уорвик. — Маккрей осторожно вытер полотенцем покрасневшие руки. Джардин уже стоял у двери. Сэр Стивен кивнул Флауэру. — Привет, Дональд…

И вышел из туалета вслед за Джардином.

— Что это за парень был с шефом? — спросил писатель.

— Убей Бог, не могу вспомнить его имя, — солгал Флауэр, который был гораздо более скрытным человеком, чем притворялся.

На следующее утро в десять минут девятого утра в Дублине, в прекрасном городском доме судьи Юджина Пирсона Мараид Пирсон занималась обычными утренними делами: молола кофе, поджаривала тосты, чистила грейпфрут — вырезала середину и разрезала ее на восемь частей. Двенадцатилетний коккер-спаниель Девлин уже гулял на улице, где справлял свои собачьи дела, отнимавшие у него теперь по утрам все больше времени.

В новостях передавали о последних событиях в ходе переговоров между Дублином и Лондоном относительно будущего Северной Ирландии. И о том, что вооруженные люди в масках из организации протестантских добровольцев Ольстера ворвались в муниципальный дом в Ньюри и застрелили тридцативосьмилетнего отца пятерых детей на глазах у жены и двоих детей. А еще о Персидском заливе, где генерал Норман, похоже, готов двинуться прямо на Багдад, чтобы уничтожить Саддама Хусейна и его клику.

Юджин Пирсон спустился в кухню полностью одетым: коричневый костюм, скромный галстук, рубашка в полоску из лондонского магазина «Хилдитч энд Ки», где раз в год в июне он покупал себе шесть рубашек, удобные кожаные туфли, заказанные по почте в соответствии с рекламным объявлением в журнале «Нью-Йоркер», который он постоянно читал, хотя и не понимал большинства напечатанных там шуток.

Мараид услышала, как он положил в прихожей свой потрепанный кожаный портфель.

— Надеюсь, ты все-таки получишь эту работу, потому что эти твои поездки по всему миру…

Пирсон уселся за кухонный стол и налил себе в стакан апельсинового сока.

— Не по всему миру, Мараид, а только по Европе.

— Как бы там ни было, опрос общественного мнения показал, что Падрик впереди на шесть процентов. Не очень много, но, похоже, у Финн гэл есть хороший шанс. — Она налила в чашку мьюзли и поставила ее на стол перед мужем. — А он всей душой желает, чтобы ты стал у него министром юстиции. Боже мой, мы оба трудились ради этого все годы, Юджин.

— Молоко свежее? — как всегда вежливо поинтересовался Пирсон.

— Ты надолго уезжаешь?

— Дней на пять. Садись и съешь что-нибудь, совсем не обязательно рассыпаться передо мной мелким бесом…

Он понимал, что Мараид чувствует себя виноватой в исчезновении Сиобан.

— Мне кажется, у Девлина воспаление предстательной железы, последнее время ему очень тяжело писать.

Разговор готов был перейти на ветеринарную тему, но его нарушил звук опускаемой в ящик почты.

Мараид повернулась и вышла из кухни, оставив дверь открытой. Пирсон, занятый мьюзли, тем не менее поглядывал на дверь.

Из прихожей слышался шорох разбираемых конвертов, и, как всегда по утрам, когда он был дома, эта процедура казалась ему бесконечной. Наконец Мараид вернулась в кухню, рассматривая пачку из четырех или пяти конвертов.

— Это из ассоциации юристов, счет за телефон… — Мараид радостно вздрогнула. — Письмо от Сиобан, с венесуэльским штампом.

В кухне повисла мертвая тишина. Сердце Пирсона готово вырваться из груди. Он трясущимися руками отодвинул молочник и посмотрел на Мараид, которая со слезами на глазах протягивала ему конверт. Он нежно взял ее за руку и погладил.

— Может быть, прочтешь вслух?..

Мараид всхлипнула, кивнула и осторожно распечатала конверт чистым ножом.

— Благослови ее Господь, она написала длинное письмо.

— Когда она его написала?

— Девятнадцатого. Пять недель назад. Но проштемпелевано всего восемь дней назад… Посмотри сам. — Мараид протянула конверт мужу. Венесуэльский штамп, отправлено из Каракаса.

У Пирсона отлегло от души.

— Читай.

«Дорогие мама и папа, жизнь в Риме прекрасна. Я пыталась дозвониться вам, но все время было занято или никто не отвечал. Так что все расскажу подробно, когда нам наконец удастся поговорить. — …Так, здесь стоит восклицательный знак. Ох, я так нервничаю. — Я познакомилась с прекрасным парнем, он из Венесуэлы, это в Южной Америке, если вы не знаете. И, хотя он настаивает на нашей женитьбе, я сказала, что этого не произойдет, пока я не закончу учебу и пока мама и папа не дадут своего благословения. Он пригласил меня на несколько недель в Венесуэлу позаниматься под руководством знаменитого южноамериканского композитора Энрике Лопеса Фуэрте. Мне на самом деле хочется поехать, все равно ведь я не дома, так что ничего здесь страшного. Когда вы получите это письмо, я буду лететь в самолете или уже находиться в Венесуэле, откуда сразу же позвоню вам. Как поживает Девлин? Погладьте его от меня по животику. Пожалуйста, не беспокойтесь обо мне…»

А далее в письме имелась приписка. Сиобан объясняла, что ей не удалось опустить письмо до отлета из Рима, поэтому отправляет его из Венесуэлы. Полет прошел чудесно, но она немножко устала и позвонит, когда они уже приедут в дом Фуэрте, который находится в горах.

Юджин и Мараид несколько раз перечитали письмо, вместе и по отдельности. У судьи словно гора свалилась с плеч. Они с женой обнялись, и, к удивлению Мараид, муж был очень нежен с ней.

Чуть позже она отвезла мужа на машине в дублинский аэропорт, где он сел на парижский рейс «Эйр Лингус» АЕ-112. В Париже Пирсон превратился в гражданина США по имени Дэниел Руни, юриста-консультанта из Бостона, о чем свидетельствовали соответствующие документы и паспорт.

Под фамилией Руни Юджин Пирсон взял напрокат «пежо» и поехал на юг, в Лион. Дорога заняла у него шесть часов сорок минут. В девять тридцать семь вечера он припарковал машину на улице Победы, зашел в маленький бар с полинявшим желтым навесом, заказал коньяк и омлет, и передал ключи от машины сочувствующему ИРА французскому адвокату из «Аксьон директ» — французской городской террористической группы, почти уничтоженной властями несколько лет назад, а теперь снова собирающей силы. Адвокат должен был вернуть машину в Париж по документам Руни.

Судья из Дублина теперь превратился из Руни в лондонского торговца недвижимостью Майкла Кеннета Дональдсона. На этот раз он воспользовался паспортом, полученным от советника по вопросам иммиграции пакистанцев, который работал на севере Англии и торговал украденными британскими паспортами по восемь тысяч фунтов стерлингов за штуку.

В Лионе Пирсон сел на ночной поезд до Биаррица, расположенного на юго-западном побережье Франции вблизи границы с Испанией. На вокзале его встретила пожилая, пятидесятипятилетняя женщина по имени Мари Лапортье, коммунистка, сестра одного из основателей движения басков за независимость. Мари сама являлась членом этого движения, а еще она поддерживала контакт с группой «Лорка» «временной» ИРА, которая базировалась в Виго — порту, находящемся в четырехстах милях отсюда, по другую сторону Пиренеев. Она имела маленький бизнес, связанный с недвижимостью по обе стороны границы.

Мари Лапортье предложила Юджину Пирсону на завтрак теплые рогалики, горячий шоколад и сыр. И бутылку пива «Кроненбург». Судья молча позавтракал, а затем Мари отвезла его на своем «Рено-20» на границу и дальше в Испанию. Таможенники и пограничники пропустили их без всяких формальностей.

Через восемьдесят четыре минуты Мари Лапортье высадила судью в испанской деревушке Мургуя в предгорьях Пиренеев, и он прождал там два часа, пока наконец потрепанный «додж-пикап», когда-то темно-синий, а теперь облупившийся и поцарапанный, не остановился у маленького бара, где Пирсон сидел и читал «Война на краю света» Варгаса Льосы, потягивая кофе, пиво и минеральную. Неряшливо одетая, но симпатичная девушка лет двадцати девяти выскочила из кабины «доджа», вошла в бар и, проходя мимо Пирсона, поздоровалась с ним на гэльском языке.

В целях предосторожности Юджин Пирсон сначала зашел в туалет, потом вышел из бара и забрался в кабину пикапа. С другой стороны в кабину села девушка, судья внимательно посмотрел на нее.

— Ждете автобус, да? — снова на гэльском спросила девушка, завела двигатель, включила передачу, вывела «додж» на дорогу и развернулась.

— Ты опоздала, — ответил Пирсон тоже на гэльском.

— Я задала вам вопрос, — сказала девушка, снимая правую руку с руля и опуская ее на колено.

Юджин Пирсон вздохнул.

— Я надеялся встретить друга. Он врач…

Эту ответную фразу пароля, предназначенного только для этой встречи, он произнес по-английски.

— Наверное, вы перепутали деревню.

— Он любит приезжать сюда на машине поиграть в карты.

Формальности были завершены, девушка удовлетворенно кивнула и убрала руку с пояса, где под поношенной кожаной курткой у нее торчала рукоятка 9-миллиметрового британского армейского пистолета, который она подобрала на строительной площадке в Белфасте возле тела переодетого английского солдата, корчившегося в смертельной агонии.

— Мы сейчас все чертовски заняты, Джерри и отец Михаил помогают местным парням подготовиться к налету.

Пирсон знал об этом. Баскские террористы планировали летом провести ряд актов в Барселоне, Бильбао и Мадриде. У них не хватало технических экспертов, и Военный совет «временных» приказал группе «Лорка» оказать помощь баскам. Теперь это следовало прекратить, потому что группу «Лорка» отделили от «временной» ИРА, и в ее новую задачу будет входить получение и оптовая торговля кокаином, поступающим в больших количествах из Колумбии через Кубу и Панаму.

— Ты опоздала, Розалин, — повторил судья. — Этого делать не следовало. Я был здесь как на ладони. Наше счастье, что не появились полицейские.

— Черт побери, я же все объяснила.

«Додж» сбросил скорость, Рози надавила на тормоза, переключила передачу, и машина свернула налево, на дорогу с указателем «Бильбао 82 км — Сантандер 127 км». По обе стороны идущей вниз, петляющей дороги тянулся засохший кустарник. Они проехали мимо огромного щита, вырезанного в виде черного буйвола и рекламировавшего пиво или кофе или еще что-то в этом роде.

Рози Хьюз отметила про себя, что после короткого разговора они долгое время не проронили ни слова, но решила не придавать этому значения, а сосредоточилась на дороге. А потом, плюнув на все, включила магнитофон. Певец по имени Сайнид О’Коннор пел «Никто не сравнится с тобой…»

— Давай кое-что уясним в наших отношениях. — Голос Пирсона звучал удивительно мягко. — Я самый большой начальник, которого тебе приходилось встречать в нашей организации, за исключением, естественно, твоего бывшего дружка. — Он говорил о Брендане Кейси, который согласился отправить Розалин в Европу в распоряжение группы «Лорка», чтобы избежать скандала, потому что Кейси был женат и жил в муниципальном доме в Дерри с женой и тремя детьми.

— Значит, так. Опаздывать ты больше не будешь. И прекратишь ругаться. И не потому, что я ханжа, а потому, что люди обращают внимание, когда ругаются хорошенькие женщины вроде тебя, а нам сейчас это абсолютно не требуется.

Рози Хьюз бросила взгляд на Пирсона и пожала плечами.

— Вы начальник?

— Да, начальник, и не сомневаюсь, что ты будешь помнить об этом.

Сказав это, Юджин наклонил голову и задремал.

Рози Хьюз распирала злость. Разве она не доказала, что является надежным боевиком? Разве она не убивала ради их общего дела? Семь мужчин, три женщины и парочка каких-то ублюдочных одаренных детишек, которые случайно проходили мимо. Она решила для себя, что все припомнит этому человеку из Дублина, когда придет время рассчитаться с ним за его высокомерие.

И это явилось роковой ошибкой Рози.

* * *

Пока «Пакет» и «Багаж», то есть Гарри Форд и Малькольм Стронг, завершали начальную подготовку и изучение основ теории и практики шпионажа под руководством Ронни Шабодо, Дэвид Джардин напряженно работал, проводя большую часть времени вне стен стеклянного здания Министерства иностранных дел. Он работал в офисе небольшой туристической компании на Виктория-стрит в Вестминстере, в квартале со старыми домами, в которых размещались похожие друг на друга компании и торговые агентства, занимавшие дома 199–203 по Букингем-гейт. Это средоточие фирм являлось частью оперативного управления и называлось отделом обеспечения тайных операций.

В задачу отдела входило обеспечение агентов самыми надежными легендами, какие только могли предоставить опыт, воображение и технические средства секретной службы. Восхищение у Дэвида Джардина вызывал тот факт, что раньше для составления легенды агента требовались месяцы, а иногда и годы, а теперь отдел обеспечения тайных операций с помощью новейшей техники мог разрабатывать самые различные и настолько надежные легенды, что под них не могли подкопаться даже такие мощные и наиболее опытные службы разведки, как КГБ, Моссад и ЦРУ. И самыми лучшими помощниками в составлении легенд являлись компьютеры, в буквальном смысле слова представлявшие собой произведения искусства. Во всех своих проявлениях. И если один компьютер выдавал информацию, что Джо Браун взял напрокат этот автомобиль, или вылетел этим рейсом, или отсидел такой-то срок… то при подключении к нему другого компьютера (законно или незаконно) проверяющий был вынужден верить в эту ложь и, что Джардин находил наиболее замечательным, передавать эти данные дальше по всем каналам, так что ложь в конце концов превращалась в правду. А несколько хороших актеров, работающих на секретную службу, подтверждали в реальной жизни данные компьютера — спорили и трепались в барах, затевали драки, подвергались аресту в общественных местах, так что ложные данные компьютера очень скоро оседали в реальной памяти доверчивых людей, выполнявших роли статистов в этих сценах.

Так что в Южной Америке, на островах Карибского моря и в Европе оставались следы покупок по кредитным карточкам, авиационных перелетов, гостиничных счетов, проката автомобилей, различных деловых операций. Эта фаза имела кодовое наименование «Затуманивание мозгов», и в ходе ее создавались легенды для агентов операции «Коррида», когда еще даже не было точно известно, кого для нее отберут, — «Багажа» или «Пакета». Легенды подобраны для обоих, Джардин тщательно проверил их, так что могли действовать оба агента. И, если не выйдет у одного, попытается второй.

За этой работой пролетела еще одна неделя.

Четверг, четыре часа вечера. Джардин подумал, что, слава Богу, завтра «день поэтов». Он планировал вылететь на вертолете на «пасеку», ознакомить Малькольма Стронга и Гарри Форда с их оценками и, как он искренне надеялся, удивить их предоставлением трехдневного отпуска и машин. Во вторник к восьми утра они должны вернуться на «пасеку» в готовности к продолжению работы.

Затем он возвратится на вертолете в Лондон и проведет совещание с Ронни Шабодо и людьми из отдела кадров. Дэвид при этой мысли заставил себя не думать о груди и бедрах Кейт Говард.

Но Дэвиду никогда не удавалось обманывать себя. Он знал, когда согрешил, когда был близок к этому, или когда только думал о грехе. После перехода в католическую веру он спал более спокойно и был более… в ладах с собой. Он верил в своего Бога и принимал его как непременную неизбежность, неизбежность… Всепрощенца?.. Вершителя судеб?.. Всемогущую силу в постоянной борьбе с дьяволом?

И да, и нет.

Дэвид Джардин в силу своей наглости, или невежества, или наивности считал Бога этаким приятелем, который знает и понимает единственную среди миллиардов душу — душу Дэвида Арбатнота Джардина. Когда он молился (что часто делал в непозволительной манере, обращаясь к Господу: «Милый Господи, ты на самом деле хороший парень!»), то искренне верил, что его судьба в надежных руках и не стоит суетиться и вырываться из них, потому что хороший парень Бог поможет ему обрести утешение и прощение. Но Дэвид Джардин отнюдь не наивный человек. Он по собственному опыту знал, что жизнь всегда была ужасно дерьмовой для многих людей и довольно дерьмовой для большинства.

А еще он по собственному опыту знал, что бывают в жизни самые неожиданные моменты, когда на глаза наворачиваются слезы: внезапно открывшийся чудесный пейзаж, утонченная музыка, изумление, безрассудная храбрость, детский смех в соседней комнате, понимающий, прощающий взгляд Дороти.

Самая опустошенная, заброшенная душа всегда может найти что-то приятное для себя: солнечный свет, воспоминание… или лучик надежды.

Но если ты не святой и не истинный христианин, то не обходишься без греха, и у Джардина промелькнула еретическая мысль, что, если нет греха, то какая тогда нужда в Боге? А если так, то, значит, Бог сам благословляет грех. И при этой богохульственной мысли он перекрестился, потому что ему нравилось посещать церковь на Фарм-стрит и получать отпущение грехов.

А нынешнее его стремление к греху было связано с Кейт, и он понимал, что это просто вожделение, что она нравится ему, он ее уважает, но в то же время он слишком стар для нее, просто испытывает сексуальный голод после Николь, жены этого ужасного Майкла, приятная любовная связь с которой так внезапно закончилась. Дэвид понимал, что это нанесет ущерб дисциплине в офисе, а если Кейт влюбится в него, то он не сможет сдержаться, а это повредит ее карьере и личной жизни, так что, учитывая все причины, нужно выбросить эту дурь из головы.

Он вовсе не развратник. И, слава Богу, Кейт никогда не узнает о дурацких мыслях, посетивших его.

Зазвонил телефон внутренней закрытой связи.

Джардин снял трубку, и до него дошло, что все это время он смотрел на папку с документами операции «Затуманивание мозгов», занятый мыслями о Боге, грехе и сексе. Он моментально отогнал все мысли.

— Алло… — Голос его прозвучал властно. Горящая лампочка на корпусе телефона означала, что звонок из Министерства иностранных дел.

— Дэвид?

Он улыбнулся.

— Да…

— Дэвид, это Кейт. Ты занят?

— Еще часок поработаю над «Затуманиванием мозгов», потом полечу на вертолете на «пасеку».

— Поосторожней с этими вертолетами. Я слышала, что их называют «божья скорлупка».

— Зато быстрее, чем на машине. Встретимся завтра утром, как и договаривались, да?

— Теперь это зависит от этой маленькой скорлупки с крутящимися лопастями. Я просто хотела узнать, успеешь ли ты к завтрашнему утру.

— Непременно.

Молчание.

— Отлично. Значит, увидимся завтра.

Джардин улыбнулся.

— В вертолете есть еще одно место. Хочешь полететь?

— Я… кто-то пришел ко мне. До завтра.

И телефон замолк.

Дэвид убрал трубку от уха, посмотрел на нее и аккуратно положил на рычаг. Все благородные мысли улетучились, потому что в ее голосе было что-то… обещающее.

Он замурлыкал что-то себе под нос, захлопнул досье, позвонил клерку, чтобы он забрал его и запер, вымыл руки, взял пиджак и дорожную сумку. Садясь в принадлежащую отделу «сьерру», которая должна была отвезти его на вертолетную площадку в Баттерси, Джардин продолжал что-то напевать.

Шесть двадцать восемь утра. Мэг Трефни Вуд, Дайлиф, Уэльс. Сосновые иголки мягким ковром устилают жесткую землю и траву. Дождь шел уже два дня и две ночи, намокшие ветки согнулись под собственной тяжестью, а с небес продолжают падать тяжелые и холодные капли. Мужчина, которого едва видно, неподвижно лежит в мелколесье за рядом сосен и пихт. На нем намокший, разорванный, когда-то синий пиджак и темно-серые брюки, задубевшие от грязи. Поверх одежды натянут толстый пластиковый мешок с дыркой для головы, завязанный на талии веревкой. В левой руке он держит призматический компас, а в правой грязный клочок бумаги с набросками карты местности. Подбородок покрывает грубая щетина. Сквозь утренние сумерки он внимательно вглядывается в заброшенную хижину. Там что-то лязгнуло и послышались приглушенные голоса.

«Не опасно ли идти туда?..» Он напрягся, пытаясь решить для себя этот вопрос. Покрасневшие от воспаления глаза глубоко запали на лице, пахнет от него, как от мокрой свиньи.

А ведь всего пять недель назад это зловещее существо из Мэг Трефни Вуд можно было увидеть на Олд-Бейли в здании лондонского Центрального уголовного суда на слушании дела «Корона против Блума» одетым в мантию и парик. Оно красноречиво обвиняло вора-чиновника выманившего семь миллионов фунтов стерлингов у доверчивых инвесторов, которым страховые компании не собирались возмещать убытки, потому что в документах имелся набранный мелким шрифтом пункт, не предусматривающий ответственности в случае мошенничества.

Малькольм Стронг, то есть «Багаж», энергично вел обвинение, потому что не мог смириться с самой мыслью о том, что самодовольный мистер Блум, объявленный банкротом, будет наслаждаться на свободе миллионами, ловко переведенными на жену. И Малькольм с удовлетворением выслушал приговор, по которому Блума упекли на семь лет.

А теперь он валяется здесь, похудевший на шестнадцать фунтов, похожий на ободранную крысу, и нет ничего в мире важнее для него, чем установление контакта с обитателями хижины, обмен правильными паролями и получение координат последнего места встречи, где, как обещал «Тодзио», его ждет автомобиль, который отвезет его на «пасеку» к сосискам, яйцам, поджаренному хлебу с ветчиной, ко множеству чашек горячего кофе и к чудесной горячей ванне. Малькольм с удивлением понял, что может покалечить любого, кто встанет на его пути.

Первые три недели были заполнены физической подготовкой, изучением основ теории и практики шпионажа, постижением науки подбора тайников и почтовых ящиков для связи, вживанием в легенду, учебой выживания в постоянно враждебной обстановке, тренировками наблюдательности и памяти, обращения с оружием и взрывчаткой, рукопашного боя, ориентирования по звездам. Всему этому их обучали разные инструкторы секретной службы, завоевавшие уважение со стороны двух кандидатов, как еще время от времени называли «Багажа» и «Пакета».

«Багаж» и «Пакет» присвоили кличку «Тодзио» тучному начальнику курсов, у которого на левом предплечье имелись два пулевых шрама и который плохо говорил по-испански, зато бегло по-французски, и, как утверждал этот мускулистый ублюдок «Пакет», отлично владел русским.

И все-таки «Багаж» победил «Пакета», когда они в темноте разбирали и собирали семь пистолетов и автоматов, детали которых были перемешаны по просьбе «Пакета»… что на самом деле было нечестно. «Пакет» подмигнул ему и сказал: «Не так плохо… для любителя». «Я тебе покажу любителя», — подумал «Багаж».

Послышался какой-то шорох, что-то тихонько пошевелилось среди корней засохшей сосны возле заброшенной хижины, из которой во влажный воздух начал струиться дымок.

«Багажу» очень не хотелось быть схваченным. Во второй раз.

После двух ночей занятий случилось неизбежное, и инструкторы схватили их, подвергнув затем энергичному изнурительному допросу. Это было частью курса тренировки поведения на допросах, но разум подсказывал «Багажу», что инструкторы не могут зайти слишком далеко.

Тренировки становились все более серьезными. Теперь все указания давали новые инструкторы, бегло говорившие на аргентинском и колумбийском диалектах. Один раз «Багажа» поймали в маленьком соседнем городке во время занятий по моментальному контакту. Это означает быстрое и незаметное получение чего-то от связников. Возможно, газета, оставленная на столике в кафе, возможно, кассета с пленкой, которую нужно забрать в очереди на автобус, а может, флажок, которыми торгует мальчишка. И как только «Багаж» получил передачу от молодой женщины с коляской — она уронила мягкую игрушку, а он остановился и поднял ее, — его схватили и сбили с ног трое мужчин в рабочей одежде, а потом они затолкали его в фургон, который на первый взгляд загружался у соседнего магазина.

Ему натянули на голову мешок, надели наручники, связали ноги. Допрос и избиение начались прямо в фургоне. И все только на испанском. Малькольму постоянно задавали вопрос, как его зовут, и когда он ответил, что «Багаж», все захохотали.

А потом его бросили в подземную камеру, где бегали крысы. Жестокий допрос без сна продолжался трое суток. Он действительно был жестоким. Дважды «доктор» интересовался, не желает ли он прекратить тренировку и разорвать контракт.

Но Малькольм дал себе клятву, что победит этих ублюдков.

Затем один из охранников допустил ошибку (возможно, преднамеренно?), и «Багаж» огрел его по голове деревянным сидением от унитаза, едва не задушив после цепочкой сливного бачка. И сбежал.

«Багаж» выскочил во двор «Дайлиф-хауза», вдалеке от деревянных домиков. Было около трех часов ночи. Он пробрался в главное здание, где его и нашли утром спящим на кровати одного из инструкторов, которые занимались его поиском.

И, хотя никто даже слегка не похвалил его, похоже, инструкторы остались довольны поведением «Багажа» в данной ситуации.

Да, что-то явно шевелилось возле корней высохшей сосны.

«Багаж» лежал неподвижно. В укрытие он забрался еще затемно, а звуки его шагов заглушил сильный дождь. Ему было не до игры. Пошли все к черту. Он переживет этот… абсурд. И вступит в контакт с «агентами» в якобы заброшенной хижине, только убедившись в полной безопасности, потому что если его схватят, то снова будут допрашивать, как в прошлый раз.

Движение возле сосны стало более заметным. Человек, с профессиональной осторожностью явно изучал окружающую обстановку. Он узнал «Пакета», лицо которого в целях маскировки было вымазано грязью. «Пакет» медленно поднялся и осторожно двинулся к хижине. Единственная дверь хижины сломана и болтается на петлях, окна заколочены досками.

«Багаж», словно рыбка, спрятавшаяся на дне водоема, наблюдал за «Пакетом», затаив дыхание.

«Пакет» остановился в дверях, и «Багаж» услышал донесшийся из хижины спокойный и тихий голос. «Пакет» ответил. Потом ему снова задали вопрос, и он снова ответил. И тут «Багаж» совершенно четко услышал, как кто-то сказал по-испански: «Отличная работа, амиго. Вот координаты последней встречи…»

Но только «Пакет» сделал шаг внутрь хижины, как неизвестно откуда, словно привидения, появились семь инструкторов с «пасеки». Вскочив прямо с земли, они окружили его, завязалась небольшая потасовка, но до серьезной драки дело не дошло. На голову «Пакету» натянули мешок, завернули в пончо, надели наручники и связали ноги, при этом инструкторы сыпали проклятьями по-испански. Раздался шум заведенного двигателя, и к хижине подъехал спрятанный в кустах и укрытый ветками пикап, в который и загрузили «Пакета». Все участники этой сцены тоже забрались в машину, она двинулась вперед и вскоре исчезла в лесу.

«Багаж» пролежал не двигаясь еще час и двенадцать минут, не шевелясь даже тогда, когда требовалось облегчить мочевой пузырь. Он лежал и проклинал секретную службу и вообще всех, кто хоть каким-то образом был связан с ней. И их детей. И детей их детей.

В восемь девятнадцать одинокая фигура выбралась из-под веток пихты. Это была девушка, одетая в джинсы и теплую куртку с капюшоном. Она насквозь промокла и дрожала от холода. Девушка осторожно подошла к хижине, огляделась, вытащила из кармана кусок мела, что-то нацарапала на стене хижины возле двери, повернулась и, пройдя мимо неподвижно застывшего «Багажа», скрылась в лесу.

Спустя восемь минут «Багаж» тихонько поднялся из своего укрытия и подошел к хижине. Все чувства у него были обострены, а повадками он напоминал охотящуюся пантеру. Тишину нарушал только шум капель, падавших с веток.

На стене хижины было написано восемь цифр, из которых «Багаж» узнал, где найти машину, которая отвезет его обратно на «пасеку».

Он шел два часа, прячась, когда чувствовал или слышал присутствие людей. «Машина» оказалась велосипедом с двумя спущенными колесами. Проклиная все на свете, «Багаж» взгромоздился на велосипед и нажал на педали. Через пять минут езды по песчаному склону, который, к счастью, шел вниз прямо в Уэльскую долину, послышался звук приближающегося «лендровера».

«Багаж» быстро спрыгнул с велосипеда, затащил его за кусты и упал на землю позади зарослей папоротника. «Лендровер» показался из-за поворота, который он только что проехал, и к его ужасу замедлил ход и остановился. «Багаж» вжался лицом в землю, полагая, наверное, что, если он никого не видит, то и его не увидят.

Он услышал, как хлопнула дверца, потом тихую английскую речь и мягкий смех. А потом раздались звуки шагов по дороге и траве в его направлении, и вдруг он почувствовал, что кто-то стоит прямо справа от него. В припадке ярости «Багаж», словно тигр, выскочил из кустов папоротника и бросился на врага.

Дэвид Джардин легко отскочил в сторону и, чуть подтолкнув летящего на него «Багажа», опрокинул его на спину. Рядом с Джардином с широкой усмешкой на лице стоял Ронни Шабодо.

— Доброе утро, мистер Стронг, — произнес Джардин, и это было первый раз за пять недель, когда «Багаж» услышал свое настоящее имя. — Поедемте все вместе на завтрак.

На завтрак подали все, о чем Малькольм Стронг мечтал в течение четырех дней. Яичница из трех яиц, гренки, сосиски, грибы, жареная ветчина, маринованные помидоры, пудинг из кровяной колбасы, два стакана сливок, горячий колумбийский кофе, тосты, сливочное масло и толстый кусок оксфордского мармелада «Фрэнк Купер». А еще была горячая ванна, после которой он долго стоял под душем, дважды вымыл голову, прекрасно побрился, освежив задубевшие и осунувшиеся щеки вест-индским экстрактом лайма «Гео Ф. Трампер». Надел чистые хлопчатобумажные носки, джинсы, хлопчатобумажную рубашку от «Блейзера» и свитер из овечьей шерсти цвета морской волны из магазина «Брукс бразерс» в Сити. Малькольм Стронг почувствовал себя обновленным, но ужасно уставшим. Уставшим, но тем не менее злым на систему, подвергнувшую его таким испытаниям, прежде чем он снова очутился в теперь уже привычной обстановке домика из кирпича и дерева, где находилась его комната. Она сверкала безупречной чистотой, паркетные полы тщательно натерты, хрустящие чистые простыни на кровати так и приглашают прилечь. Он посмотрел на часы… шесть минут до назначенной встречи с Дэвидом Джардином и «Тодзио» в главном здании, построенном двести лет назад.

Стронг («Багаж») прилег на кровать и еще раз посмотрел на часы. Путь от «паука», как называли комплекс жилых домиков, до главного здания займет две минуты, так что в его распоряжении имелось еще целых три минуты для полного отдыха.

Гарри Форд первым вошел в главное здание. Он оглядел просторный холл, не зная точно, куда идти. В этот момент в холл вошла худенькая, небольшого роста женщина в зеленом комбинезоне, в руках она держала ведро и швабру, а изо рта торчала сигарета. Форд спросил у нее, как пройти в кабинет директора, причем машинально обратился к ней по-испански. Уборщица посмотрела на него, как на пришельца с другой планеты.

— Извините, дорогой, я не поняла ни слова…

Гарри повторил свой вопрос по-английски. Женщина объяснила ему, что надо подняться по лестнице, пройти по коридору, потом через двери пожарного выхода, спуститься на три ступеньки, пройти в закрытую дверь слева, опять подняться по ступенькам, и там находится кабинет директора.

Разыскивая кабинет, Гарри Форд («Пакет») чувствовал себя не очень счастливым. В начале курса подготовки он понял, что все это ему знакомо, потому что система отбора и тренировки в специальных воздушно-десантных войсках была предназначена для подготовки солдат к ведению тайных операций в глубоком тылу противника в составе маленьких групп или в одиночку, причем в случае необходимости они должны научиться выдавать себя за местных жителей. Физическая подготовка и стрельба для него вообще пустяки, а лекции и занятия по тренировке наблюдательности и памяти похожи на те, с которыми он познакомился в армейской разведшколе в Ашфорде, графство Кент, перед нелегальной работой в Северной Ирландии.

Гарри понимал, что начальство будет делать выбор между ним и этим совсем неподготовленным и чуточку грузным кандидатом, которого он знал только под псевдонимом «Багаж».

Сначала у «Багажа» не было реальных шансов, за исключением того, что он хорошо образован и бегло говорит по-испански с аргентинским акцентом. Но парень оказался упорным. Он все стойко переносил, хотя было ясно, что физическая подготовка причиняет ему страдания. Форд как-то случайно услышал, что «Багажа» очень хвалили за поведение на допросах. А упорство всегда приносит результаты, и этот ублюдок победил его, капитана специальных воздушно-десантных войск, когда они в темной комнате собирали оружие, детали которых были перемешаны. А самое обидное заключалось в том, что его, Гарри Форда, поймали возле этой проклятой хижины в лесу Мэг Трефни после четырехдневных занятий, которые, честно говоря, были трудными даже по меркам специальных воздушно-десантных войск. А «Багажа» не поймали, не подвергли изнурительному допросу, а привезли на машине на завтрак, во время которого он смеялся и шутил с этим начальником Джардином и с «Тодзио», венгром, начальником курсов. Наверняка «Багаж» затаился возле хижины и наблюдал, как хватают его, Форда, а потом выбрал подходящий момент и успешно вернулся назад, а он, герой специальных воздушно-десантных войск, потерпел неудачу.

Тут Гарри подумал, что эта ситуация имеет и свою смешную сторону. Продолжая улыбаться, он нашел кабинет директора, постучал в дверь и вошел.

Комнату заливал солнечный свет, и, наверное, когда «Дайлиф-хауз» был фамильным особняком, здесь размещалась оранжерея. Дэвид Джардин сидел за столом, на котором перед ним лежали две синие папки с белыми наклейками: «Пакет» на одной и «Багаж» на второй.

— Садитесь, Гарри, — пригласил Джардин, раскрыл папку с наклейкой «Пакет» и углубился в чтение.

Через несколько минут раздался стук в дверь. Джардин и не подумал ответить, но через несколько секунд дверь открылась и вошел «Багаж», вежливо оглядев присутствующих.

— Садитесь, пожалуйста, — сказал Дэвид Джардин, не поднимая взгляда от папки.

Прошло долгих четыре минуты, в течение которых Дэвид изучал обе папки. Потом он поднял голову и задумчиво посмотрел на обоих кандидатов.

— Вы оба успешно прошли первый этап подготовки и можете переходить к следующему, — заявил он. — Но теперь мы поможем вам остаться в живых, но не из соображений гуманизма, а потому что от мертвого агента нет никакого толку.

Он посмотрел на каждого из кандидатов.

— Нет ли у вас возражений по этому поводу?

Во взглядах обоих кандидатов появилось что-то похожее на враждебность.

Молчание.

— Отлично, — сказал Джардин и швырнул на стол два конверта. — Это ключи от ваших машин, которые я доставил сюда. Езжайте домой и повидайтесь с любимыми. Назад вернетесь во вторник. В девять утра.

Стронг и Форд уставились на него, потом взяли из конвертов свои ключи. Что это за новый трюк?

— Что мы должны сказать дома? Как много можем рассказать? — спросил Малькольм Стронг.

— Решайте сами. Вы уже многое знаете, и мы вам доверяем. — Джардин поднялся. — Приятного уик-энда.

Вот так все и произошло.

Эдди Лукко сидел на заднем сиденье полицейского коричневого «доджа» без опознавательных полицейских знаков, потягивая через толстую соломинку жидкий шоколад. Рядом с ним на сиденье стояла коробка чипсов с плавленым сыром, и он периодически отправлял их в рот, не отрывая взгляда от входа расположенного на противоположной стороне улицы бара «Чиримиа», который находился между дешевым универмагом и магазином грампластинок с записями валленато. Колумбийский иммигрант Луис, которого 110-й полицейский участок выделил в качестве сопровождающего для Лукко и Варгоса, объяснил им, что валленато — это стиль музыки Карибских островов, весьма популярный в Колумбии.

Колумбийцы с Анд и с побережья Карибского моря называли «Чиримиа» бродячий уличный оркестр, об этом тоже поведал Луис, который в общем-то был индейцем-тайрона с примесью испанской и шотландской крови. Как он сам утверждал, произошло это в результате любовной связи его пра… пра… пра… пра… прабабушки, индианки из племени тайрона, с пиратом по имени Дж. Мурдо Маклеод. Очень скоро Лукко понял, что этот парень так же сильно любит Колумбию, как сильно ненавидит бандитов из Антьокии. Его трех братьев, отца и еще семь человек вытащили из бара в Барранкилье, отвезли на побережье в Картахену и расстреляли партизаны из группы «Национальная народная армия», о которой никто раньше даже и не слыхивал. Ходили слухи, что эту группу составляли изменники, порвавшие с «Революционными вооруженными силами Колумбии», которым не понравилось намерение этой организации примкнуть к популярной в то время на демократической политической арене партизанской группе «М-19».

Исполняющего обязанности лейтенанта Эдди Лукко утомила эта лекция о сложных взаимоотношениях революционных колумбийских группировок. Однако ему все стало ясно, когда Луис пояснил, что убийцы часто устраивали подобную резню по контракту с кокаиновым картелем, которому не удались недавние попытки силой оружия заставить местных индейцев-тайрона работать в спрятанных в джунглях кокаиновых лабораториях, представляющих собой маленькие крепости, построенные картелем для производства кокаиновой пасты почти во всех государствах Южной Америки. Борцы за свободу были просто бандитами. И это стало ясно как божий день.

Лукко также понимал, что у Луиса имеется серьезная причина, чтобы навредить торговцам кокаином и местным наркобаронам, так что его первоначальные возражения против работы с колумбийцем, пусть даже и гражданином США, быстро улетучились после нескольких кружек пива и беседы с Варгосом. На самом деле эти несколько недель, проведенные в районе Джэксон-Хейтс, который называли Маленькой Боготой и в котором находился 110-й полицейский участок, произвели большое впечатление на Лукко. Он увидел, что Луис сообразительный, трудолюбивый парень, симпатичный, гордится тем, что он колумбиец, и, черт побери, способен улыбаться перед лицом несчастья.

И Лукко обнаружил, что в душе ему нравятся колумбийцы. А так как самые опасные люди, с которыми он когда-либо встречался, — которые стреляли, резали, подвергали пыткам итальянские мафиозные семьи Нью-Йорка, ирландскую мафию и кровожадных «ярдиз», чтобы расчистить себе путь и заставить всех иметь дело только с ними, — все были колумбийцами, и Эдди понимал, что убийцы, за которыми он охотился, вполне возможно, окажутся такими же симпатичными, жизнерадостными… и смертельно опасными.

В баре «Чиримиа» и находился тот телефон, номер которого Рикардо Сантос — покойный, по словам Симбы Патриса, дал швейцару Луису (знавшему его как Энрикеса) из отеля «Хэмптон хауз» вместе с банкнотой в сто долларов. Лучшая ниточка, которая оказалась у Лукко, поэтому он и организовал наблюдение за баром в часы его работы. Он также добился разрешения на прослушивание трех телефонов бара, но переведенные с испанского и иногда ломаного английского записи не выявили ничего существенного.

Лукко увидел, как из бара вышел Сэм Варгос. Сэм был американцем во втором поколении, но его родители-кубинцы до сих пор говорили по-испански, а жена была из Пуэрто-Рико, поэтому, как и многие жители Нью-Йорка, он говорил на двух языках. На Варгосе надеты джинсы, клетчатая рубашка, коричневый свитер и старая, потрепанная кожаная куртка. В Нью-Йорке стоял холодный день, подходя к машине Сэм растирал замерзшие руки, а изо рта при дыхании вырывался пар, окутывавший его, словно шарф.

Сиденье заскрипело, когда Луис передвинулся с места водителя на пассажирское кресло, а Варгос уселся за руль и захлопнул дверцу. Слегка потрескивала радиостанция, настроенная на три частоты, — отдел по убийствам, местная сеть и 110-й полицейский участок. Другие сообщения должны передаваться через отдел по убийствам.

— Ну что? — поинтересовался Лукко.

— Все как прежде, обычный бар, ребята пьют пиво и жуют мясо. Слава Богу, нет музыкального автомата. Два бармена и управляющий… как и вчера, позавчера и позапозавчера.

— А о чем хоть они говорят?

— О мужчинах, женщинах, велосипедных гонках, футболе. О зарплате, ценах на пиво, ну в общем все как обычно. Понимаешь, Эдди, не обижайся, но даже несмотря на то, что у тебя здесь четыре машины и пятнадцать топтунов, мы все же можем вытянуть большую пустышку. Это у тебя чипсы? Пахнут неплохо.

Эдди Лукко вздохнул и передал полупустую коробку чипсов с плавленым сыром своему напарнику. Потом задумчиво уставился в затылок Луису. Парень замечательный, всегда дает хорошие, полезные советы, когда его спрашивают, не считается со временем, если того требуют интересы расследования, за него поручились серьезные детективы из 110-го полицейского участка, некоторые из которых даже доверяли ему свои жизни. И все-таки… этот Луис колумбиец.

Внезапно Лукко почувствовал к нему нечто большее, чем обычное недоверие полицейского к гражданскому лицу, но чувство справедливости все же подсказало, что картель и связанные с ним преступники просто опорочили репутацию всех колумбийцев в глазах даже таких непредвзятых людей, как он. В конце концов, ведь и сам Эдди Лукко — американец итальянского происхождения, но он не испытывает ничего, кроме презрения, к мафии. Так что не каждый колумбиец бандит или продажный наемник картеля. Это ясно, и Лукко понимал, что если хочет продвинуться в своем расследовании, то ему придется доверять более чем нескольким обитателям Маленькой Боготы.

И тут его осенила идея, о которой впоследствии капитан Моллой сказал, что так поступил бы любой опытный детектив, когда место наблюдения плотно обложено.

— Сэм, отправь-ка в бар прямо сейчас трех человек. Скажи им, что телефон-автомат прозвонит несколько раз, потом замолкнет и снова зазвонит. Я хочу знать реакцию на звонок и кто подойдет к телефону. Если он с кем-то будет говорить, то мне надо знать с кем. Или, может, напишет записку и передаст ее, понимаешь? А если он или тот, с кем он свяжется, выйдет из бара, я хочу, чтобы проследили весь его маршрут. Куда бы он ни пошел.

— Будь спокоен, — ответил Варгос и взял переговорное устройство, выглядевшее как обычный радиотелефон.

Он начал отдавать указания, а Лукко по другому телефону приказал одному из детективов отправиться к телефону-автомату на Хадсон-стрит рядом с рекой.

Спустя семь минут, три проинструктированных переодетых детектива вошли в бар.

Из машины Лукко связался с отделом по расследованию убийств, и они переключили его на обычную телефонную линию. Он набрал номер телефона-автомата в баре.

Послышалось несколько гудков, потом ответили:

— Бар «Чиримиа», слушаю вас?

— Сеньора Энрикеса, пожалуйста… — попросил Лукко со вполне сносным испанским акцентом.

— Кого?

— Энрикеса, — повторил Лукко и пояснил, что этот номер телефона ему дал сеньор Энрикес, которому запонадобилась кое-какая информация.

Наступила пауза, потом в трубке раздался другой голос.

— Сеньора Энрикеса здесь нет.

— Но сеньор Энрикес просил меня позвонить по этому номеру, — настаивал детектив, — даже собственноручно записал его.

Снова наступила пауза, потом прозвучал ответ:

— Если он появится здесь, то где сможет найти вас?

Сердце у Эдди Лукко заколотилось сильнее, он назвал номер телефона-автомата на Хадсон-стрит, сказав, что застать его можно будет в течение ближайших двух часов.

— Я не знаю сеньора Энрикеса, но если кто-то с таким именем позвонит и спросит, не звонили ли ему, то я передам этот номер, хорошо?

— Большое спасибо, — ответил Лукко и положил трубку.

А тем временем в баре ответивший на звонок бармен Алехандро Доминго вернулся за стойку, поработал еще полчаса, затем снял фартук и приказал младшему бармену заменить его. Вымыв лицо и руки в туалете под наблюдением двух детективов, бармен надел стеганую парку, фетровую шляпу и вышел из бара.

Алехандро Доминго перешел улицу и направился в расположенное в четырех кварталах от бара бюро путешествий «Эль Парадизо», а за ним следовали двое детективов — мужчина и женщина — и пять неприметных машин. Мгновенно и незаконно было организовано прослушивание телефонов бюро путешествий, откуда как раз звонили в телефон-автомат на Хадсон-стрит. Раздавались гудки, но телефон не отвечал. Лукко ругал про себя полицейского, который должен был быть уже там и ответить на звонок. Может быть, он застрял в дорожной пробке или попал в аварию? Лукко понимал, что удачная затея может обернуться крахом. И в этот момент какой-то парень, похоже, просто бродяга, накачавшийся дешевым вином, снял трубку. Разговор получился совершенно бестолковый, и, когда звонивший повесил трубку, не трудно было представить себе, что он поносит Алехандро за то, что тот неправильно записал номер телефона. Так что не произошло ничего страшного, потому что все, что требовалось от этого подслушивания, так это записать на пленку голос звонившего.

Пленка была моментально отправлена в отдел разведки Департамента полиции Нью-Йорка, где хранились записи голосов известных преступников, включая торговцев наркотиками, по которым можно установить их личность с такой же точностью, как по отпечаткам пальцев.

Голос человека, звонившего из бюро путешествий «Эль Парадизо», принадлежал некоему Хуану Бакьеро Камачо, разыскивающемуся в Майами по подозрению в контрабанде наркотиков.

Эдди Лукко откинулся на сиденье и облегченно улыбнулся. Он протянул ладонь Варгосу, который шлепнул по ней, поздравляя напарника.

— Вот мы и зацепились… — сказал Лукко и посмотрел прямо в глаза Луису, который усмехнулся в ответ.