В порту Виго было жарко. Первые признаки весны пробивались в бледно-голубом небе, как явный признак наступающей жаркой погоды, звучали шумы моторов, гудели гигантские машины на пристани, изредка раздавались гудки невидимых буксиров. Ощущение жизни вызывали, как всегда, крикливые чайки, тяжелый запах гудрона и машинного масла, смешанный с запахом моря и стойким ароматом соленой от воды, свежевыловленной рыбы.

Юджин Пирсон сидел на грубой, железной швартовой тумбе, левая нога его покоилась на бухте каната толщиной в человеческую ногу. Он прикурил маленькую манильскую сигару, пачку которых в количестве пяти штук приобрел в заведении Альфонсо, расположенном на скале, нависшей над гаванью.

Трое рыбаков в маленьком деревянном баркасе с низкими бортами в середине и высокими на носу и корме осторожно огибали нос русского каботажного судна «Странствующий», название которого священник перевел Пирсону, как «Странник». Имон Грегсон изучал русский язык для удобства общения с КГБ в ходе своих переговоров по поводу оружия и обучения боевиков ИРА. Судья подумал, что название «Странник» сейчас вполне подошло бы к нему самому из-за разъездов по делам организации.

И, может быть, когда Ирландия вновь станет единым государством, будущие поколения прославят в своих песнях роль Юджина Пирсона в борьбе за единую Ирландию и назовут его «Странник». Это будут прекрасные, одухотворенные песни, исполняемые патриотами в сопровождении скрипок и волынок, может быть, лишь слегка приукрашенные.

— Ты поможешь мне с этой вывеской или намерен сидеть там и созерцать свой пупок?.. — крикнул священник, выходя из склада, который они только что арендовали, и держа в руках две сбитых вместе гвоздями длинных доски с надписью «R.S.T.E.» и «Директор П. Дальтон» — рабочий псевдоним Джерри Девлина.

Пирсон вздохнул и посмотрел на скользящий по водам гавани баркас с тремя рыбаками, вспомнив при этом тот день на берегу озера Карраг, когда он поднял вопрос о нравственной стороне этой операции и не нашел поддержки у остальных членов Военного совета.

— Да, конечно, я в твоем распоряжении.

Он резко поднялся, прищурился, глядя на жаркое, яркое солнце, последний раз затянулся сигарой, выкуренной всего до половины, и швырнул окурок в воду. Боже мой, если бы его сейчас могли видеть хотя бы половина тех парней, которых он засадил в тюрьму… Пирсон улыбнулся про себя и повернулся к Грегсону, сейчас на его лице было только одобрение по поводу аккуратных букв, написанных желтой и белой краской на темно-синем фоне. И вдруг судья поймал себя на том, что думает о своем любимом ребенке Сиобан, он почти представил себе, как она со своим любимым дружком сидит рядом с этим южноамериканским композитором в каком-нибудь горном поместье в Андах. И улыбка моментально слетела с его лица. Негодяй. Да какое право имел какой-то латиноамерикашка увозить его дочь…

— Держи за край, — буркнул священник, — и осторожно несем к ступенькам.

В этот момент из тени, которую отбрасывал высокий автомобильный подъемный кран, выступил человек в пиджаке из верблюжьей шерсти. Это Бобби Сонсон, правда Пирсон не знал его имени, а знал только, что он один из телохранителей Рестрепо. Судья инстинктивно бросил взгляд направо, а там, как и следовало ожидать, стоял седан «БМВ-750» стального цвета, к открытой передней дверце которого прислонился второй телохранитель, тот самый, что был в синем блейзере, тогда, миллион лет назад, в отеле «Георг V», известный под именем Мурильо.

Луис Рестрепо (которого половина швейцарской разведки все еще продолжала искать на улицах Женевы) выбрался с заднего сиденья и поднял руку, напомнив Пирсону детектива со стеклянными глазами и в грязном плаще из телесериала. У детектива была любимая уловка: перед тем, как пригвоздить противника, он делал вид, что уходит, но потом оборачивался и говорил: «И еще одна деталь, сэр».

— Очень рад снова видеть вас, — крикнул Рестрепо Пирсону, и у судьи все внутри опустилось. Какую новую подлость заготовил этот адвокат колумбийских гангстеров, чтобы продолжать мучить истинного патриота?

— Взаимно, — ответил Пирсон, продолжая думать о том, какой кошмар приготовил для него Рестрепо на этот раз.

Пирсон представил Рестрепо Имону Грегсону, назвав святого отца Патриком Дальтоном. Потом они ходили по складу, осматривая его, а судья объяснял, что регулярные поставки грузов и поездки грузовиков компании «R.S.T.E.» будут выглядеть вполне законными в глазах испанской таможни и местной полиции. Поставка кокаина морем должна осуществляться нерегулярно и разнообразными способами. Судья заранее все тщательно изучил, в полной мере используя возможности своего доступа к документам ирландской таможни и Интерпола относительно способов контрабанды наркотиков, особенно его интересовали те способы, которые власти признавали наиболее сложными для контроля. Например, морские перевозки цемента из Западной Африки, где пакеты с чистым кокаином прятались глубоко в мешках с цементом, или морские перевозки мебели с Азорских островов, из Панамы и Латинской Америки европейскими дипломатами и специалистами, возвращающимися после работы за границей. Или религиозная утварь, в сухих гипсовых внутренностях которой лежал кокаин, легко отделяемый впоследствии от гипса с помощью простой технологии. Подобная изобретательность произвела большое впечатление на Грегсона, однако Рестрепо просто вежливо слушал, стало ясно, что он знаком со всеми тонкостями, касающимися контрабанды наркотиков.

Пирсон сообщил колумбийскому адвокату, что скоро склад заполнят ящиками и коробками с товарами, которые затем будут развозить по всей Европе восемь специальных грузовых трейлеров для международных перевозок. Когда они подошли к конторе склада, разделенной на кабинки старыми деревянными панелями с застекленными окнами, Пирсон увидел возле открытых входных дверей обоих телохранителей.

В конторе было холоднее, чем в помещении склада. Холодно и пусто. Судья едва сдержал приступ тошноты, увидев черную крысу, которая зыркнула на них из темного угла и скрылась в тени.

— Здесь вашим связником будет Патрик.

— Вы из группы «Лорка», Патрик? — вежливо поинтересовался Рестрепо.

— Не думаю, что вам стоит утруждать себя такими подробностями, — ответил священник на хорошем испанском. — Как вы уже знаете, я Патрик Дальтон, и моя… деятельность подотчетна этому джентльмену. — Он указал на Юджина Пирсона.

— Все детали, касающиеся кличек, паролей, визуальных сигналов и порядка отправки и передачи груза европейским оптовым торговцам вы найдете здесь. — Пирсон протянул Рестрепо конверт с двумя компьютерными дискетами. — Код для входа в банк данных получите тогда, когда я буду удовлетворен вашими последними приготовлениями относительно платежей и конспирации.

— Я доволен. — Рестрепо спрятал конверт во внутренний карман пиджака. — Но хотелось бы несколько большего. Хотелось бы, чтобы сеньор Дальтон обеспечил страховку моего товара на период от его прибытия сюда и до момента передачи оптовым торговцам…

— Страховку? — спросил судья, несколько сбитый с толку.

— Страховку, сеньор. Речь идет о товаре стоимостью много миллионов долларов. А что, если он пропадет, пока будет находиться в ведении этого джентльмена?

— Страховкой служит моя жизнь, сэр, — подал голос Грегсон. — Мы не уголовники, и вы это знаете.

Рестрепо с удивительным спокойствием посмотрел на него.

— Знаете, один из лидеров «Фуэрсас Армадас Революсионариас де Коломбия» заявил мне то же самое, когда они охраняли наши лаборатории в Восточных Кордильерах. — Он бросил взгляд на открытую дверь конторы, через которую ему был виден Бобби Сонсон, стоящий в помещении склада и протирающий солнцезащитные очки темным шелковым носовым платком. — Я ценю ваше предложение и, возможно, приму его… — Взгляд его темных глаз пронзил Грегсона, как скальпель хирурга, — …но наш картель рассчитывает на кое-что более… материальное. А учитывая то, что ваша организация испытывает финансовые затруднения…

— Что ж, пожалуй, мы сможем предложить в качестве страховки часть причитающегося нам материального вознаграждения.

Пирсону не хотелось, чтобы этот бандит пугал такого способного и преданного делу человека, как отец Имон Грегсон.

— Это не покроет даже части предполагаемого риска, — спокойно заметил Рестрепо. — У дона Пабло имеется гораздо более интересное… предложение.

Он прошел мимо судьи и священника и вышел из пыльного, облюбованного крысами помещения конторы. Пирсон бросил взгляд на Имона Грегсона и последовал за Рестрепо.

На улице было довольно жарко. У дверей склада стояли два испанца-рабочих и рассматривали свеженаписанную вывеску, «БМВ» и людей, вышедших из помещения.

Не обращая на них внимания, Рестрепо надел солнцезащитные очки и направился к краю причала в тень высокого автомобильного подъемного крана. Он остановился напротив носа русского сухогруза и посмотрел на гавань, на бело-золотистый греческий пассажирский лайнер, величественно входивший в гавань в сопровождении двух юрких буксиров, похожих на терьеров, загоняющих животное.

Юджин Пирсон и Грегсон шли следом за Рестрепо, один из телохранителей расположился между адвокатом и рабочими-испанцами, другой между теми же рабочими и «БМВ». Один из испанцев шагнул навстречу Пирсону, который холодно взглянул на него, не сбавляя шага.

— Здравствуйте, сеньор… позвольте спросить? Нет ли у вас для нас работы? — Его вопрос был вполне резонен, потому что новая вывеска и подготовительные работы явно указывали на то, что здесь открывается какое-то предприятие.

— Ты не займешься ими, Патрик? — бросил на ходу судья, и Грегсон остановился, вежливо поздоровался с обоими рабочими, и объяснил им, что открывается новая транспортная компания, которой время от времени будут требоваться грузчики.

Такой опытный конспиратор, как Грегсон, прекрасно понимал, что любая попытка засекретить деятельность компании сразу вызовет любопытство, и сплетни поползут с такой быстротой, с какой мухи слетаются на лошадиный навоз. Поэтому он ответил совершенно откровенно.

Юджин Пирсон подошел к Рестрепо и остановился рядом с колумбийцем, а тот стоял, засунув руки в карманы, и в глубокой задумчивости смотрел на пассажирский лайнер и розовые лица пассажиров, рядами выстроившихся вдоль лееров. Даже на таком расстоянии видно, что они слегка возбуждены, некоторые из них были просто любителями путешествий, а несколько человек, наверное, выиграли этот круиз как победители конкурса в воскресной газете. Пирсон был озадачен реакцией Рестрепо на его планы и предложения по поводу контрабанды и распространения кокаина в Европе. И, несмотря на то, что в глубине души он ненавидел эту идею и поклялся себе разрушить планы «временной» ИРА по обогащению за счет наркотиков, судья все-таки определенно гордился своей незаурядной способностью планировать операции и был уверен, что предложенная им схема контрабанды и распространения кокаина довольно хороша.

Он спокойно ждал, пока Рестрепо заговорит, ему показалось, что впервые встреча с этим прихвостнем Пабло Энвигадо пройдет без каких-либо ужасных несчастий или физического насилия.

«Совсем неплохой план», — довольно подумал он про себя. С профессиональной точки зрения трудно найти в нем много недостатков. В конце концов, ведь имеешь дело с одним из высших руководителей «временной» ИРА, чертов мистер Рестрепо.

— Насколько я знаю, ваша дочь берет уроки музыки у очень хорошего друга дона Пабло, — вымолвил человек, называвший себя Рестрепо.

И жизнь судьи Юджина Пирсона пошла под откос.

Потолок украшен лепниной, спускающейся по стенам до встроенных шкафов для одежды. Раньше в этом месте как раз находился центр гипсовой розы. Ровный свет исходит от сверкающего медного бра с тремя матовыми, белыми абажурами из плексигласа в форме листьев лотоса.

На потолке видно пятно в том месте, где вода протекла из квартиры сверху. Оно уже почти исчезло, и сейчас напоминает водяной знак на дорогой писчей бумаге. Обои имеют серо-зелено-голубой фон с разбросанными по нему рисунками в виде облаков бледно-песочного цвета.

Он перевел взгляд с потолка на туалетный столик, два кресла в стиле эпохи Регентства, довольно хорошо сохранившиеся и даже не перетянутые, на фотографии узких улочек какой-то средиземноморской или мексиканской деревни с ослепительно-белыми оштукатуренными домами, красными или зелеными дверями и терракотовыми шиферными крышами.

Рубашка Джардина свесилась на пол с одного из кресел, остальная его одежда валялась в другой комнате. Когда-то тщательно выглаженная хлопчатобумажная блузка Кейт Говард лежала на краю кровати. Джардин пустился в воспоминания о нескольких последних часах, представляющих собой сочетание нежности и похоти, энтузиазма и изобретательности. Это был изумительный отдых от жестких рамок работы и брака, и, хотя он никогда не тяготился своей семейной жизнью, в ней все-таки не хватало определенной прелести эротики. Да и вообще, честно говоря, чего-то не хватало. Поэтому Джардин не испытывал даже отдаленного чувства вины (чего-нибудь такого, о чем следовало сообщить своему духовнику во время следующего посещения церкви на Фарм-стрит), ощущая рядом упругое, с гладкой кожей, слегка влажное тело Кейт Говард, которая спокойно, словно ребенок, спала под боком, обхватив его руками и ногами.

Возвращаясь мыслями к своему плану по внедрению Малькольма Стронга или Гарри Форда в колумбийский картель с помощью осужденного уголовника в целях укрепления легенды, Дэвид ласково погладил Кейт по волосам. Это прикосновение разбудило ее, она заморгала глазами, а когда подняла голову и посмотрела на Джардина, он крепко прижал ее к себе, и без лишних хлопот они снова занялись любовью.

Когда куратор направления «Вест-8» пробудился после глубокого и приятного сна, часы уже показывали час сорок пять дня, он лежал и прислушивался к доносившимся с кухни звукам: Кейт готовила завтрак, или обед, или что-то в этом роде.

Дэвид надеялся, что Кейт не заметит, как охоч он стал в последнее время до подобных маленьких наслаждений, ему приятно было лежать в ее теплой постели, вдыхать запах яичницы с ветчиной — определенно, это был один из величайших моментов в жизни. Действительно стоило жить ради подобных маленьких запретных оазисов.

И все-таки он несколько оступился как профессионал, нарушил свое личное правило — впервые переспал с женщиной из своего офиса. Но если они оба все сохранят в тайне, а Бог свидетель, секреты они хранить умеют, то разве это принесет какие-нибудь неприятности?

Поскольку работа против колумбийского картеля отнимала у него все больше и больше времени, Дэвид Джардин постарался убедить себя, что их любовная связь вполне оправданна в данной ситуации. А кто мог возразить ему на это?

А могла ли эта связь помешать его продвижению по служебной лестнице? Да, Дэвид Джардин был чертовски честолюбив, пожалуй, даже более честолюбив, чем иногда признавался себе. Из него получится хороший шеф секретной службы. Для этого он обладает всей необходимой квалификацией и опытом. И, конечно, репутацией. И все же сэр Дэвид звучит не так хорошо, как леди Дороти. Бог свидетель, он задолжал жене этот титул и преподнесет его, будучи Дэвидом Джардином.

А кто может возражать против этого? Только его нынешний шеф. Сэр Стивен Маккрей. Но этот чопорный малыш ни разу не выказал недовольства по поводу случайных… грешков Джардина. Так что с этой стороны все в порядке.

Дэвид заставил себя выбраться из постели и прошлепал на кухню с ее манящими запахами яичницы с колбасой и с Кейт, одетой в длинный шерстяной свитер и занятой нарезанием свежего хлеба для поджаривания.

Он подошел к ней сзади, обнял и нежно поцеловал в шею.

Кейт засмеялась, пытаясь сосредоточиться на приготовлении пищи.

— Дэвид, сначала вымой все свои интимные места. В ванной полно горячей воды…

Он с легкой тревогой бросил взгляд на сковородку, затем отправился в ванную, где принял роскошный горячий душ.

Стоя под душем, он напевал арию из оперы Перселла «Волшебная королева», и это являлось верным признаком того, что у него прекрасное настроение.

Подставляя тело под горячие струи, Дэвид поздравил себя с тем, что чувствует себя уверенно. Во всяком случае пока Кейт не начнет относиться к их связи слишком серьезно. Ему не хотелось бы доставлять ей неприятности, если, к сожалению, дело обернется подобным образом, но Дэвид понимал, что Кейт тоже слишком честолюбива, чтобы позволить этому обстоятельству разрушить ее собственную карьеру.

А значит, все в порядке. Он улыбнулся, вспомнив минуты взаимного наслаждения, и решил, что нет ничего страшного в том, что Кейт Говард так удачно заняла место когда-то полной энтузиазма, а теперь беременной Николь Уотсон-Холл.

Дойдя до того места в арии, когда волшебный король Оберон домогается своей застенчивой возлюбленной, будучи при этом слегка пьяным, Джардин выключил душ, вылез из ванной и вытерся громадным голубым банным полотенцем. Он взглянул в зеркало, подмигнул себе и подумал: «Ты счастливый негодяй, Джардин», не испытывая при этом ни малейших угрызений совести.

На щеках и подбородке уже выросла приличная щетина, и он подумал, нет ли у его дорогой девушки аккуратных маленьких бритвенных лезвий, которыми женщины пользуются для бритья ног и подмышек.

С этим намерением он открыл туалетный шкафчик с зеркалом, висевший над раковиной, и увидел на верхней полке спрятанные от взгляда человека среднего роста, но, конечно, не от человека его роста, не только станочек «Жиллетт» с двойными лезвиями, тюбик крема для бритья «Антеус Пур Хоммес», но и примостившиеся в дальнем левом углу мужские запонки. Это были примечательные запонки, нефритовые, с золотыми цепочками, и на каждой из них искусно вырезан китайский иероглиф, означающий «дракон».

Очень примечательные запонки, спутать которые никак невозможно, без сомнения выполненные на заказ фирмой «Кинг антикс» в Гонконге для тогдашнего руководителя китайской резидентуры, а ныне нового шефа секретной службы Ее Величества сэра Стивена Маккрея.

Джардин молча уставился на неопровержимое доказательство. Восхищение Кейт Говард за ее непоколебимую решимость занять именно то место в «фирме», какое ей хотелось, в сочетании с ее терпением и потрясающей скрытностью все-таки немного смягчило удар, нанесенный его непомерному самомнению.

Он вздохнул, словно ребенок, уронивший на землю мороженое, моментально забыв о мотивчике из оперы.

Проклятие.

Что ж, удачи тебе, девочка. Он побреется станком Стивена Маккрея, оденется, позавтракает, или пообедает, или что там еще, и уйдет, поцеловав ее на прощание, не затаив злобы, а через некоторое время прекрасная Кейт Говард поймет, что это была их последняя встреча.

Никаких упреков. И ни слова об этих чертовых запонках…

Исполняющий обязанности лейтенанта отдела по расследованию убийств Эдди Лукко и его жена Нэнси сидели в кинотеатре в районе Куинз Нью-Йорка и смотрели последний фильм с участием Вуди Аллена. Прошло уже три дня, как ему удалось убедить Нэнси переехать к матери и пожить там немного. Жена согласилась, при условии, что они будут видеться каждый вечер или, во всяком случае, так часто, как позволит ему работа. Лукко снисходительно улыбался, когда Нэнси по ходу фильма смеялась над завуалированными остротами и каламбурами.

Кинотеатр — неплохое место, где можно спокойно сидеть и размышлять над тревожившими событиями, имевшими место в течение трех недель, прошедших с момента убийства владельца туристического бюро колумбийца Бакьеро.

И уже шестнадцать дней прошло с того времени, как распухший, без головы и рук труп неизвестного человека был выловлен из воды в гавани в присутствии группы туристов, разглядывавших статую Свободы. Тело хранило следы жестокого избиения, хуже того, ожоги от серной кислоты указывали на медленную и мучительную смерть. Это совпадало с рассказом Симбы Патриса о том, что Рикардо Сантоса сначала пытали, а затем убили. Вскрытие показало, что труп Рикардо находился в воде уже примерно двадцать один день, а значит, убили его за сутки до кровавой бойни в больнице Бельвью. Как бы там ни было, Эдди Лукко не сомневался, что это труп Рикардо, брата Германа Сантоса — подручного Пабло Энвигадо, ответственного за контрабанду и распространение кокаина в Майами, которого теперь и самого не видать в обычных местах пребывания. Труп любовника (вероятно, похищенной им же) неизвестной девушки, до сих пор лежащей в холодильной камере морга больницы Бельвью, чей отец был настолько важной фигурой — а это могло означать, что он богат, — для картеля, что была организована ее отправка из Рима в Южную Америку, где за нее собирались потребовать выкуп. Но почему?

Лукко объяснили в Управлении по борьбе с наркотиками, что Пабло Энвигадо прибегал к похищению людей только в тех случаях, когда требовалось оказать давление на противников, например, владельцев газет, политиков и судей. В похищении этой девушки из Европы не было никакого смысла, если только ее отец не является крупной фигурой в деле борьбы с кокаиновым картелем. Черт побери, действительно загадка.

Предстояло сделать две вещи. Первое, опознать убитую девушку, что уже превратилось у Лукко в навязчивую идею, и сообщить ее отцу ту самую худшую весть, какую тот может услышать. Лукко уже решил для себя, что сделает это лично, даже если для этого придется полететь в Европу.

И второе, что еще больше тревожило его. Почему свои же люди пытали и убили Рикардо? Потому что он упустил девушку? Так неужели она настолько важная персона? И, кроме того, судя по информации Бакьеро, у прилетевшего в Нью-Йорк посланца картеля имелись копии той фотографии, что Эдди Лукко обнаружил в убежище Апача среди всякого хлама и ворованных сумочек.

Но, если у картеля имеется доступ к секретной информации департамента полиции Нью-Йорка, значит, Лукко не может никому доверять, пока источник информации не будет обнаружен и ликвидирован. А из этого, в свою очередь, следует, что он должен молчать о том, насколько близко подошел к опознанию неизвестной девушки, поскольку это навлечет опасность на ее отца. Он не мог объяснить логики своих рассуждений, но интуиция детектива никогда не подводила его в подобных делах.

Лукко бросил взгляд на Вуди Аллена и Миа Фарроу и вынужденно улыбнулся, потому что Нэнси закатилась от смеха.

Мэнни Шульман. Или его помощник, как там его, Джейк? Из центра компьютерного опознания фотографий отдела разведки департамента полиции Нью-Йорка? Кто-то из них? Или оба?

Эдди Лукко расслабился и сунул руку в пакетик с воздушной кукурузой. За это он и любил фильмы с участием Вуди Аллена. На них можно было подумать.

На следующее утро он повесил пиджак на спинку кресла в своем кабинете в 14-м полицейском участке и отправился на восьмой этаж поговорить с близнецами Джо и Олби Ковик, с теми самыми близнецами-криминалистами, которые так тщательно расчистили убежище Апача, сфотографировали и рассортировали его содержимое.

Уже в который раз Лукко снова спрашивал у них о паспортах, которые они обнаружили. Многие паспорта пролежали в дыре Апача очень долго, и невозможно даже прочитать имена владельцев, но не было паспорта, который мог бы принадлежать неизвестной девушке.

— Ты же знаешь, если бы он был там, то мы нашли бы его… — заявил Джо Ковик.

— Да, конечно. — Лукко почесал затылок и принял из рук Олби пластмассовый стаканчик остывшего кофе. — Наверное, его забрал ее дружок Рикардо. Когда они поссорились и он запер ее в комнате в отеле.

— Говорят, что Рикардо выудили из реки без головы и рук, — заметил Олби.

— Значит, все его вещи могли отправить в Колумбию, — пробормотал Джо, — включая и паспорт этой неизвестной девушки.

Эдди Лукко посмотрел в грязное окно на двух стенографисток в офисе напротив. Одна из них подпиливала ногти, а другая что-то оживленно рассказывала ей, жестикулируя при этом руками. Интересно, может быть, погибшая неизвестная девушка тоже была секретаршей или машинисткой?

— Да-а… — протянул он.

— Так что, похоже, мы ничего не узнаем.

— Ты прав.

— Правда, я слышал, вы узнали ее имя, — заметил Олби, подозрительно посмотрев на Лукко.

— Но только имя, — осторожно согласился Лукко.

— И что это за имя?

Олби Ковик был самым надежным полицейским. Вот что паранойя делает с людьми. Нельзя подозревать людей вроде этих близнецов.

— Шивон. Шивона. Я просмотрел перечень всех имен, но не нашел ничего подобного. — Лукко задумчиво посмотрел на близнецов. — Это ведь не польское имя, да?..

— Нет. Шивона… Слушай, а разве не так зовут жену Поросенка Малруни? Его вдову? Она была на похоронах.

Лукко уставился на Джо Ковика. Конечно же.

— Миссис Малруни. Она, вроде, ирландка?..

— А кто ее знает, но имя звучит точно так. Шивона. Да. А может, эта девушка мики?

И это сказал американский детектив польского происхождения, который вовсе не собирался никого обижать. Эдди был итальяшкой, сами близнецы — полячишками, Варгос — латиноамерикашкой, а ирландские коллеги — мики или пэдди. Подобные прозвища очень редко употреблялись среди близких коллег, поскольку существовала опасность того, что человек, названный этим прозвищем, находится в плохом настроении. А тогда уж можно заработать за подобное прозвище синяк под глазом.

— Черт побери, так что же она делала в Риме?

— Вот ты и выясняй, ты же детектив…

Департаменту полиции Нью-Йорка приходилось иметь дело с ирландцами, так что ровно через восемь минут Эдди Лукко уже выяснил, что это имя ирландцы обычно произносят как Сиобан. В десять минут одиннадцатого, когда в Европе было десять минут пятого, он позвонил представителю Интерпола в Париже, этот офицер осуществлял связь с полицией Рима. А еще Лукко отправил факс двоюродному брату капитана Дэнни Моллоя, служившему в бюро расследований в Дублине. Факс содержал запрос о пропавших без вести за последние четырнадцать недель девушках по имени Сиобан в возрасте от пятнадцати до двадцати лет, причем, и о тех девушках, которые пропали без вести во время поездки в Италию и вообще в Европу.

Иногда бывает так, что дело застревает на месяцы, а потом неожиданно что-то происходит. Но на этот раз все произошло иначе, что, впрочем, не слишком удивило лейтенанта Эдди Лукко.

Поздно вечером он сидел дома в любимом кресле и смотрел телевизор. Эдди уже было поднялся, чтобы выключить его, как раздался звонок телефона.

— Да?..

— Мистер Лукко?

— Да, это я.

— Мистер Лукко, вы должны прекратить свою деятельность против нас.

Голос звучал мягко и спокойно, с легким испанским акцентом.

— Кто это, черт побери?

— Ох, успокойтесь, лейтенант. — Послышался легкий смех. — Вы же знаете, кто это… так что для вашего же блага отвяжитесь от девушки, найденной на Центральном вокзале.

— Пошел вон, подонок.

— Ваша жена, Нэнси. Симпатичная. Она у матери, и это разумно, лейтенант. А у ее мамы действительно хороший домик на Лонг-Айленде, мне нравится веранда и качалки. Будем надеяться, что они доживут до лета, чтобы воспользоваться ими. А может быть, вам даже удастся посмотреть еще один фильм с Вуди Алленом.

Звонивший повесил трубку.

Тук! Тук! Тук! Кто-то колотил во входную дверь квартиры. Сердце Эдди Лукко готово выскочить из груди. Он схватил револьвер с кобурой и осторожно двинулся к двери, но сбоку, потому что знал ребят, которых убили через дверь. Кожаная кобура полетела на пол, Эдди обхватил двумя руками рукоятку револьвера, готовый открыть огонь.

Тишина.

Сердце продолжало рваться из груди, в памяти возникла картинка кровавой бойни в Бельвью.

Где-то в Куинзе раздался вой сирены пожарной машины, и натужный рев ее мощного мотора огласил ночные улицы. Потом послышался скрип лифта, Эдди напряг слух, пытаясь угадать, что же происходит за дверью его квартиры.

И вдруг раздался звонок, звонили в дверь квартиры, но снизу, от главного входа в дом. Лукко смотрел, но не отвечал по домофону, потому что если бы ответил, то стоящим за дверью людям сразу стало бы ясно, где он находится.

Сирена и шум двигателя пожарной машины стихли.

Снова зазвонил дверной звонок, а потом снизу, с улицы, послышался шум автомобильного мотора, визг покрышек, и машина быстро умчалась.

Тишина.

Лукко осмотрел запоры и замки обитой сталью входной двери, убедился, что они закрыты. Затем обошел квартиру, выключая повсюду свет.

После этого он позвонил Варгосу и попросил немедленно приехать к нему с подкреплением, а к Нэнси отправить две патрульные полицейские машины, чтобы они круглосуточно охраняли дом. И только затем позвонил жене на Лонг-Айленд. Голос Нэнси звучал заспанно.

— Послушай, малышка, ты ведь знаешь, что быть женой полицейского довольно хлопотно, да?

— Господи, Эдди, в какое дерьмо мы вляпались на этот раз? — спросила супруга — адвокат и выпускница Гарварда.

— Нэнси, у тебя эта штука далеко?..

— Нет, в ящике стола.

— Достань прямо сейчас и держи в руке. К вам едут две патрульные машины, но не пускай их в дом, пока не убедишься, что они точно из полиции.

— Патрульные машины?..

Они поговорили еще несколько минут, потом Нэнси сказала:

— Эдди, я слышу их.

Она замолчала, подходя от кровати к окну.

— Отойди от окна.

— Я их вижу. Две патрульные машины, одна останавливается, а другая разворачивается. Стала на противоположной стороне улицы. Двое полицейских в форме, один из них сержант. Подожди…

Лукко услышал в трубке звук открываемого окна.

— Сержант! В чем дело?

Тишина. Лукко напряг слух, но ничего не услышал, потом в трубке снова раздался голос Нэнси.

— Все в порядке. Он просил передать тебе, что его фамилия Каплан. Стив Каплан, из 101-го участка. Говорит, что ты задолжал ему пиво еще с того времени, когда были в Дананге.

Лукко облегченно вздохнул. Боже, благослови Америку. Они приехали так быстро, как он и не надеялся. Полицейские всегда спешат на помощь к своим, потому что знают, что в любой момент им может понадобиться такая же быстрая помощь.

— Дорогая, я тебя люблю. Постарайся уснуть.

Они оба тихонько рассмеялись.

— Будь сам осторожен. А со мной все в порядке, не беспокойся, ладно?

— Я позвоню около семи.

— Конечно. Эдди?..

— Да?

— У тебя все в порядке?

— Да, да, все отлично. Нэнси, ты…

— Не желаю с тобой разговаривать, обманщик.

— Потом позвоню.

Он положил трубку.

Тишина. Лукко напрягся в ожидании телефонного звонка, и он раздался. Эдди снял трубку, сейчас он уже успокоился.

Как он и ожидал, на другом конце провода молчали. Только тихий… смешок, и после этого звонивший повесил трубку. Эдди тоже положил трубку и сел на пол, прислонившись спиной к стене, лицо и одежда промокли от пота. Рука, сжимавшая «смит-вессон», покоилась на коленях. Ему захотелось, чтобы появился кто-нибудь, в кого нужно выстрелить.

Спустя двадцать семь минут он услышал шум остановившихся внизу трех машин, распахнулись дверцы и раздался ласкающий слух треск полицейских радиостанций.

У Варгоса был ключ, они имели ключи от квартир друг друга на случай, подобный этому. Лукко расслабился в ожидании, пока его напарник с подкреплением поднимется на четырнадцатый этаж.

От входной двери раздались три коротких, один длинный и снова три коротких звонка. Это был их с Варгосом условный сигнал. Лукко двинулся в темную прихожую, в правой руке револьвер, а в левой тоненький фонарик, который он держал сбоку на расстоянии вытянутой руки, так что если кто-нибудь попытался бы выстрелить на свет, его серьезно не задело бы. Если только стреляющий не знаком с такой уловкой.

Послышались шаги людей, перескакивавших через несколько ступенек, и треск полицейских раций. Через несколько минут шаги раздались уже на площадке перед входной дверью, Эдди даже слышал, как тяжело дышат подошедшие. Затем послышался такой желанный голос Сэма Варгоса:

— Эдди, ты там в порядке?..

— Да.

— Мы все проверили до последнего этажа, никого нет. Эй, Эдди, ты ожидаешь посылку?

— Нет, а что?

— Тут у тебя перед дверью какая-то чертова коробка.

— Не трогай ее.

— Не вчера на свет появился, как ты думаешь меня зовут?..

— Офицер Турки, конечно. — Это был персонаж из мультфильма, который они смотрели пять раз, когда следили за мафиози, а этот гангстер каждый день после обеда торчал в кинотеатре рядом с Таймс-сквер и смотрел бесконечные приключения кролика Бугса и остальных героев.

— Эд, уйди в комнату и оставайся там, ладно? Я вызову по радио собаку, пусть понюхает эту штуку.

— Сам понюхай.

— Что ты сказал?

— Сам, говорю, понюхай.

— Очень остроумно. — Потом Варгос, по-видимому, обратился к людям, стоявшим на площадке и на лестнице. — Так, ребята, освободите место. Джек, Шон, никого не пропускайте из лифта и с лестницы. Действуйте.

Привезли специально натренированную собаку, но в коробке оказалась вовсе не бомба, а человеческая голова. Голова Симбы Патриса. Когда Эдди и Сэм Варгос уже пили на кухне пиво из холодильника, разглядывая стоящую на столе коробку, Эдди заметил:

— В тот день в ресторанчике «Морта да паста» он действительно выглядел испуганным, Сэм, но все-таки на его лице не было и половины такого испуга, как сейчас.

Лукко подумал про себя, что он просто бесчувственный ублюдок, и взмолился в душе, чтобы побыстрее прибыли криминалисты и убрали из кухни этот кошмар. Боже мой, слава Богу, что Нэнси у матери. Она очень заботилась о порядке на своей кухне.

Эдди втянул носом воздух и поморщился. Прижав к щеке холодную банку пива, он спокойно обратился к Варгосу:

— Сэм, знаешь что?

— Что? — спросил Сэм Варгос, выглядевший просто позеленевшим.

— Похоже, эта голова уже протухла.

Лукко встретился взглядом с Варгосом, и они расхохотались и смеялись до слез.

Покатые, густо поросшие лесом горы к западу от Санта-Фе-де-Антьокия достигают в высоту восьми тысяч футов. Речушки и горные ручьи стекают в многочисленные, обрамленные крутыми склонами долины, далее в реки покрупнее, что впадают затем в большую реку Кауку, на берегу которой и расположен Санта-Фе — старинный испанский колониальный городок, основанный в 1581 году Хорхе Робледо. Городок маленький, население около восьми тысяч человек. Как и многие колумбийские города, он мог бы стать раем для туристов, если бы не вооруженные столкновения наркомафии, прокубински настроенные партизаны, боевики движения «Армия национального освобождения», революционного движения маоистского толка «Национально-освободительная армия» и просто бандиты — мужчины (и женщины), зарабатывающие на жизнь разбоем.

Архитектура города прекрасна, оштукатуренные белые дома под шиферными крышами, четыре церкви в простом, элегантном, традиционном испанском стиле. Имеется полицейский участок и размещен небольшой гарнизон солдат, призванных на службу главным образом из провинции Антьокия, но в целях собственной безопасности эти представители закона и порядка проявляют крайне слабую активность.

К западу от городка, на высоких холмах Ла-Круз расположено поместье и плантация площадью тридцать тысяч акров, на которой небольшая армия довольных жизнью и состоятельных крестьян разводит гвоздики и кокаиновые кусты. Местные жители называют поместье «Супружеская постель» или «Постель маршала» в честь конкистадора, испанского маршала, который, по слухам, построил это поместье как тайное убежище для себя и своей пятнадцатилетней невесты Изабеллы — дочери испанского колониального губернатора, решительно возражавшего против этого брака. Конкистадор и его молоденькая жена провели всю жизнь здесь, высоко среди поросших лесами холмов, при этом им тайно покровительствовал и защищал основатель города Санта-Фе Хорхе Робледо.

Исторической записи этой романтической истории не существует, как нет и поместья на всех картах и схемах этого района. Даже местные крестьяне и владельцы ранчо отказываются говорить о нем с посторонними людьми, а более настойчивые расспросы о его местонахождении представляют серьезную опасность для здоровья интересующегося.

Под наклонной черепичной крышей дома находится длинная веранда, а возле дома обустроено несколько расположенных уступом аккуратно подстриженных лужаек в английском стиле, с которых открывается вид на долину, где на расстоянии нескольких тысяч футов видны розовые черепичные крыши домов и верхушки церквей Санта-Фе.

На второй из лужаек в старинных деревянных креслах сидят за столом, покрытым белоснежной льняной скатертью, двое мужчин, между ними стоит графин с лимонадом. Один из них одет в белую хлопчатобумажную рубашку, в распахнутом вороте которой видно золотое распятие. Это Пабло Энвигадо. На втором мужчине — черный сюртук и круглая черная шапочка священника-иезуита. Священник довольно стар, ему уже за восемьдесят, его испещренное многочисленными морщинами старческое лицо несет на себе печать мудрости и усталости от жизни.

Они спокойно разговаривают, ведя непринужденную беседу, Энвигадо с большим уважением относится к священнику. Но, когда приближается кто-то из слуг или близких помощников хозяина, они замолкают, чтобы никто не знал предмета их разговора. Это отнюдь не первый визит старого священника, тайно посещающего человека, известного в этих местах, как дон Пабло. Об этой встрече несколько недель назад договорился человек, называющий себя Рестрепо).

Шпионы Пабло сообщили ему, что после тайных встреч с ним священник обычно направляется прямо в Медельин для бесед с умной и привлекательной женщиной, которую новый президент назначил советником по делам Медельина. Дон Пабло невозмутимо выслушал это сообщение своих информаторов, поблагодарил, а визиты священника к нему продолжились.

А на верхней лужайке в тени веранды сидят двое других мужчин, один из которых раза в два-три старше другого, оба усердно заняты работой, пользуясь при этом ручками, штемпельными подушечками, ксилографическими клише и увеличительными стеклами. У них восточные черты лица, типичные для вьетнамцев из района Хюэ, младший приходится старшему внуком. Оба носят очки с толстыми стеклами, а старшего украшает редкая козлиная бородка, что делает его похожим на буддистского мудреца.

Они принадлежат к семье Нги, чье мастерство подделки документов и денег восходит аж к VIII веку истории Вьетнама. ЦРУ завербовало в свое время пятерых фальшивомонетчиков из семьи Нги и поместило их в тайное убежище в Сайгоне, где они провели всю войну, искусно изготовляя северовьетнамские, китайские, русские паспорта и документы и, конечно же, деньги, потому что самым быстрым способом подрыва экономики государства является наводнение страны фальшивыми, ничего не стоящими деньгами.

В конце войны некоторые члены клана Нги потихоньку ушли со службы в ЦРУ, а впоследствии правительство Северного Вьетнама наградило их, как секретных агентов. Другие же уехали искать счастья в США, где вскоре убедились, что с их талантами они никогда не останутся без работы (или без денег).

Получая в год от продажи кокаина свыше двух миллиардов долларов, Пабло Энвигадо мог позволить себе создать этакое минигосударство с высокопрофессиональными советниками в области политики, экономики, безопасности и разведки. Естественно, он услышал о людях из клана Нги и пригласил их к себе на работу для собственных целей, и здесь надо отметить, что их работа была аналогичной той, которую они выполняли для ЦРУ.

И вот пока Пабло Энвигадо увлеченно беседовал на нижней лужайке со старым священником, Хюин Тан Нги и его внук Ле Сюан Нги трудились над зажатым между двумя стеклами письмом, написанным по-английски и начинающимся словами: «Дорогие мама и папа…», а заканчивавшимся «Очень люблю вас…» и размашистая подпись «Сиобан».

У каждого из вьетнамцев есть блокнот, в котором они воспроизводят почерк погибшей девушки, младший до совершенства отработал ее подпись.

Самая сложная проблема для них — отсутствие надежного советника, который мог бы точно подсказать, о чем восемнадцатилетняя студентка-пианистка из Дублина может написать своим родителям из дома композитора в дебрях Анд.