Два письма и три открытки от Сиобан несколько успокоили Юджина и Мараид Пирсон, ужасно тревожившихся за безопасность дочери, правда, Мараид так до сих пор и не знала о том, где в действительности находится Сиобан, а Юджин был теперь точно уверен, что дочь в руках картеля.

Рестрепо сказал ему, что о Сиобан хорошо заботятся, она занимается музыкой под руководством маэстро из Венесуэлы, но не имеет ни малейшего представления о своей роли пленницы. Конечно, ее сразу отпустят, как только Пирсон прилетит в Боготу, убедившись в готовности всей сети к приему кокаина в Виго и обеспечению безопасности его распространения группой «Лорка» среди оптовых торговцев. Тогда в Боготе он и сообщит Рестрепо код доступа к информации, записанной на двух дискетах, уже врученных колумбийскому адвокату. А потом он вернется в Ирландию вместе со своей любимой дочерью и будет сидеть спокойно, наблюдая, как фонды организации ежемесячно увеличиваются на два миллиона долларов.

Подобная ситуация загнала судью в угол. Безусловно, полученных от картеля средств с избытком хватит для организации террора, взрывов в пивных, танцевальных залах, аэропортах, на людных автобусных остановках и в магазинах, как на территории Великобритании, так и по всей Европе, где расквартированы британские солдаты и их семьи. Денег хватит и на покупку современных ракет класса «земля-воздух» для осуществления плана, против которого Пирсон всегда выступал на тайных заседаниях Военного совета, заключавшегося в том, чтобы сбить ракетой пассажирский авиалайнер на подлете к лондонскому аэропорту Хитроу.

«Пресвятая Дева, нет сомнения, два-три подобных террористических акта быстро заставят британское правительство сесть за стол переговоров», — размышлял Пирсон, выйдя из здания суда и направляясь через Феникс-парк в начальную школу чудотворной Маделины.

Но, с другой стороны, его яростная ненависть к наркотикам и желание тайно разрушить связи ИРА с колумбийцами еще до начала осуществления плана картеля, следовали сразу за желанием в безопасности доставить Сиобан домой из Южной Америки. Так что катастрофа авиалайнера компании «Локерби» может подождать, пока деньги не будут добыты более порядочным способом, например, банковскими махинациями или обширным рэкетом в шести графствах, Килбурне и Лондоне, приносившим несколько десятков тысяч фунтов стерлингов в год, или угрозами крупным торговым фирмам заразить их продукты (идея лично Пирсона). Но кокакин? Юджин Пирсон презирал Кейси за его заявление, что поддерживающие «временных» люди ничего не будут знать или их совершенно не будет волновать тот факт, что у них под носом организация торгует наркотиками.

Но время шло. Компания по спасению и перевозке грузов потихоньку работала, европейские преступные синдикаты — они должны распределять кокаин среди более мелких торговцев, а те в свою очередь дальше, среди уличных торговцев, ведь уличная торговля явно самая доходная — были предупреждены и готовы действовать. Оставалась самая малость — отправить представителя в Боготу и передать картелю компьютерные коды, и тогда колумбийцы будут знать детали, сроки, места поставки примерно двух сотен тонн кокаина в течение шести месяцев.

В школе святой Маделины его ждали Деклан Бурк, Брендан Кейси и Мэри Коннелли, они собрались на одно из редких, но экстренных заседаний Военного совета «временной» ИРА. Целью заседания было официально одобрить отчет Пирсона о действиях группы «Лорка», полностью готовой к работе. Юджин еще хотел поднять вопрос о нежелательном убийстве, которое потрясло ирландцев, слушавших утром новости по радио.

Пока эти ублюдки не похитили Сиобан и не сделали ее заложницей его лояльного поведения, Пирсон намеревался рекомендовать отправить в Боготу Брендана Кейси, начальника штаба «временных». А в его отсутствие планировал сообщить Управлению по борьбе с наркотиками США и испанской таможенной службе детали операции в Виго. Но теперь ему придется лететь в Боготу самому. Ничто не может быть более важным, чем благополучное возвращение домой в Дублин его драгоценного дитя. В Ирландии полно прекрасных мест, где она сможет заниматься музыкой. Во всяком случае должны быть такие места, и он их непременно разыщет.

Проходя мимо группы наркоманов, окруживших торговца наркотиками прямо у ворот Феникс-парка, и глядя на них, с пепельно-серыми лицами, дрожащих от холода или в предвкушении дозы, а может, одновременно и от того и от другого, Пирсон не смог удержаться от презрительной гримасы. Как бы там ни было, ему нужно вернуть домой Сиобан, а потом все же найти какой-то способ разрушить убийственный план Военного совета пополнять средства организации за счет торговли наркотиками. Ведь все равно в один прекрасный день эта авантюра выплывет наружу, что полностью опорочит движение в глазах честных патриотов, которые уже в течение более чем двадцати лет ведут кровавую и напряженную борьбу за освобождение Ольстера от английского ига.

Судья подошел к зеленой двери бокового входа в школу. Шум и радостные возгласы двух сотен развлекающихся подростков напомнили ему, что сейчас в школе перерыв на завтрак, и он пожалел, что не захватил с собой бутерброд.

— Мистер Ханнах? — Пожилая сестра-монахиня улыбнулась ему, и ее старческое лицо, спрятанное под капюшоном сутаны, зарделось. — Входите, ваши друзья уже, наверное, ждут?

Юджин Пирсон вскарабкался по ступенькам, потом пробирался через лабиринт каких-то коридоров, труб, бойлеров, складских помещений. Наконец монахиня указала ему на дверь в дальнем конце коридора, склонила голову, повернулась и отправилась в обратный путь.

Внутри склада, заставленного столами, коробками с учебниками и наглядными пособиями, уже в течение семи лет изредка проводились тайные заседания Военного совета «временной» ИРА.

— Добро пожаловать, дружище, — приветствовал судью Деклан Бурк по-ирландски. — Поздравляю с успешно выполненным этапом работы.

— Убийством молодой девушки и ее бабушки сегодня утром, — без всякого вступления начал Пирсон, поставив перед собой стул с высокой спинкой и бросив на него портфель, — …это работа ИНОА?

ИНОА означало Ирландская народно-освободительная армия — самая кровожадная (даже по стандартам «временных») банда психопатов, которым просто нравилось убивать, оправдывая это борьбой за общее дело.

— Это наша работа, Юджин, — подал голос Брендан Кейси. Он сидел на школьной парте, держа над трубкой зажженную спичку. — Я приказал разобраться.

Убийство, о котором шла речь, произошло в половине восьмого утра. Шестнадцатилетнюю девушку-протестантку вытащили из машины, за рулем которой сидела ее бабушка, под дулами пистолетов заставили ее лечь на землю, прострелили колени, локти, а потом двумя выстрелами в лицо добили корчащуюся в агонии, плачущую и захлебывающуюся от рвоты девушку. Бабушка выскочила из машины, пытаясь остановить это безумие, но ей всадили в живот три пули из американской винтовки М-16, которой был вооружен один из бандитов. Как позже показало вскрытие, в девушку стреляли из автоматического пистолета «кольт» калибра 0,45 дюйма. Бабушка прожила еще три часа и восемь минут возле того места, где упала, вокруг ее тела валялись внутренности.

По словам оцепеневшего от ужаса рабочего-католика, случайно наблюдавшего эту кошмарную сцену, убийцы вопили от радости, уезжая в краденом автомобиле, который позже нашли сожженным в окрестностях Дапдолка, этого пристанища ИРА в Ирландии.

— Расследование — это наше внутреннее дело. Кстати, кто занимается с прессой?

В этот момент Пирсон пожалел о Дэнни Моррисоне, который очень удачно работал с прессой, пока не попал в тюрьму за попытку убийства одного предателя.

— Лиам.

— Надеюсь, он справится. Какова версия?

— Эта протестантская девчонка была матерой убийцей из организации борцов за свободу Ольстера. На ее счету четыре убийства, у нас имеются подробности.

На лице Юджина Пирсона появилось выражение крайнего удивления.

— Неужели так?

Остальные присутствующие спокойно улыбнулись в ответ на проявление подобной удивительной наивности, и обменялись взглядами, означавшими: «Ну, как вам нравится этот наивный дурень?»

— Нет, она не имеет к этому отношения, Юджин, но мы должны ради собственной пользы представить все именно в таком свете. А бабушка случайно попала под перекрестный огонь. Ужасно сожалеем и тому подобное.

Брендан вытащил из стопки цветную детскую книжку «Азбука чудес» и принялся равнодушно листать ее.

— Ты провернул отличную операцию, Юджин, — похвалил судью глава Военного совета Деклан Бурк. — Кто теперь повезет для Рестрепо в Боготу коды?

— Я думаю, Мэри, — Кейси кивнул в сторону Мэри Коннелли, преподавательницы из Тринити-колледж. Пирсон подумал, что этот вопрос у них уже решен.

— Поеду я, — заявил он тоном, не терпящим возражений. — Я уже столько сделал, что хочу сам все довести до конца…

— До какого конца, Юджин? — поинтересовался Кейси, не отрывая взгляда от «Азбуки чудес».

— До конца первого этапа.

Тишина, только сверху доносились приглушенные крики школьников.

Бурк и Мэри Коннелли посмотрели на Кейси. «Этот парень пользуется сейчас большим влиянием, — подумал Пирсон. — Если я не вставлю ему палку в колеса, то он, черт возьми, станет новым главой Военного совета». Судья присел на стол, загроможденный коробками с цветными мелками и азбуками.

— А кроме того, я смогу забрать домой Сиобан…

Пирсон в упор смотрел на Кейси. Этот человек не имел понятия о сострадании. Кейси первым отвел взгляд.

Наступила гнетущая тишина.

Деклан Бурк покашлял, прочищая горло.

— Тогда, конечно, должен ехать ты. Как ты объяснишь свое отсутствие в суде? И поездку за границу?

— Найдется масса причин, Деклан. Не беспокойся об этом.

Обстановка разрядилась, Пирсон несколько успокоился, но тут глава Военного совета перешел к другому вопросу.

— Мэри удачно провернула одно дельце. Ты знаешь, что мы вышли на человека из МИ-6? Работает в Министерстве иностранных дел, это тебе не шутка. Он считает себя очень умным, но Мэри, храни ее Господь, оказалась умнее. Так ведь, Мэри?..

Мэри слегка покраснела и подтвердила, что да, именно так. И Юджина Пирсона посвятили в строгий секрет группы разведки и планирования «временной» ИРА (Бурк, Кейси и Мэри Коннелли), в тайну завуалированных исповедей некоего Дэвида Арбатнота Джардина, кавалера ордена Святого Михаила и Святого Георгия III степени. Англичанин по-своему зашифровывал свои исповеди, но их записывал на пленку духовник отец Уитли, который сначала входил в официальную ИРА, но потом, когда первый, но отнюдь не последний узник Лонг-Кеш Бобби Сэндз умер в результате голодовки, он перешел к «временным».

После того как мальчик, прислуживавший у алтаря, поведал отцу Уитли, что его мама, работающая шофером в правительственном гараже, считает этого высокого человека шпионом, священник передал эту информацию разведчику из лондонского отделения партии Шинн фейн. За Джардином установили постоянную слежку и выяснили его связь с «фирмой», разместившейся в здании Министерства иностранных дел.

Так что все исповеди Джардина перед отцом Уитли записывались на пленку и отсылались в Дублин, где умница Мэри Коннелли расшифровывала их вместе с одним из своих коллег, который не только сочувствовал ИРА, но и являлся еще переводчиком редких текстов и составителем кроссвордов для «Айриш таймс». И считавшиеся непонятными для непосвященных исповеди Дэвида Джардина регулярно изучались «временной» ИРА.

Зачастую исповеди были бессмысленными или неинтересными, потому что Южная Америка не представляла интереса для ИРА как в плане активных действий, так и в плане источника финансов. Но, как только «временные» завязали связи с медельинским картелем, любая информация касательно британцев и Колумбии сразу приобрела огромную важность. Эрудированный коллега Мэри выудил из исповеди Джардина, что тот переспал с женой какого-то важного подчиненного, а также сделал предположение, что секретная служба планирует внедрить своего человека в медельинский картель Пабло Энвигадо.

— Так что будь осторожен, Юджин, — предупредил Бурк.

— И передай Пабло, не Рестрепо, я не доверяю этому засранцу, что англичане постараются влезть в его окружение. Так что пусть подвешивает всех подозрительных над горящими углями, пока они не заговорят. — Кейси с неохотой отложил в сторону «Азбуку чудес». — Особенно, если Пабло будет считать, что сам обратил внимание на этого человека. Это любимая манера англичан, так ведь, Мэри?

— Говорить он будет на испанском, как на родном, — добавила Мэри, — и легенда будет надежная, если только как следует не распотрошить ее. Ты передай все это, Юджин, нашей организации это принесет пользу.

Юджин Пирсон задумался. Дело серьезное, если только это правда. Порой Мэри в голову приходили причудливые и сумасбродные идеи. Он кивнул.

— Очень хорошо, Мэри. — Потом повернулся к Брендану Кейси. — Так зачем же они застрелили девчонку?

— Ты же знаешь Мартина, Юджин. Ему сообщили, что этой дорогой ходит на работу машинистка из управления королевских констеблей Ольстера, и он дожидался ее с четырех утра. А потом просто плюнул на все и пристрелил девчонку, у этого юного Мартина очень шалят нервы. Ты же знаешь, как это бывает, когда ходишь по лезвию. — Казалось, Кейси хотел пронзить своим холодным взглядом Пирсона. — Или не знаешь? Ладно, желаю удачи в Боготе…

С этими словами Брендан Кейси сунул в карман трубку и вышел из склада, забрав с собой трех телохранителей.

Мэри Коннелли вернулась в кабинет настоятельницы, чтобы продолжить беседу о начальном образовании.

Бурк и Пирсон остались вдвоем.

— Как Мараид? — спросил Бурк.

— В полном порядке, — буркнул Юджин Пирсон, кивнул на прощание главе Военного совета и вышел из комнаты, обуреваемый чувствами, которых не испытывал раньше.

Если бы он был семинаристом, то назвал бы эти чувства «сомнениями».

* * *

«Боинг-747» плавно накренился влево, и Дэвид Джардин увидел проплывающие внизу крыши квартала Челси и извивающуюся Темзу, по которой парочка буксиров тянула вереницу барж и проплывали грязно-белые моторные лодки.

Раздавшийся из динамиков голос попросил пассажиров пристегнуть ремни безопасности и поставить спинки кресел в вертикальное положение. Дэвид подчинился, но спинку кресла поставил не совсем в вертикальное положение, потому что так было удобнее, а кроме того, он считал этот свой поступок маленьким актом гражданского неповиновения официальным распоряжениям.

— Ваш пиджак, мистер Норуэлл. — Стюардеса с улыбкой протянула ему легкий льняной пиджак, купленный четыре года назад в магазине «Брукс бразерс» на Мэдисон-авеню.

Американцы выпускали пиджаки более свободного покроя, чем его строгие, сшитые на заказ пиджаки, а поскольку он был довольно крупным мужчиной, да и прибавил в весе на несколько фунтов, то более комфортабельно чувствовал себя в чуточку великоватых пиджаках. Он поблагодарил стюардессу и положил пиджак на соседнее сиденье. Джардин всегда занимал место рядом с проходом, хотя бы для того, чтобы побыстрее выйти из самолета. По еле слышному шуму и по тому, как легонько вздрогнул пол, Дэвид понял, что самолет выпустил шасси, и тогда он поднес к губам наполовину опорожненный стакан колумбийского вина и облегченно вздохнул.

Безусловно, Дэвид Арбатнот Джардин был человеком, любящим наслаждения. Он понимал, что боги понемногу выделяют человеку радости, того же блаженства, за которым часто следуют жизненные неприятности. Но любить наслаждения, это значит быть оптимистом, и Дэвид был достаточно благоразумен, чтобы пользоваться приятными моментами и благодарить за них своего приятеля Бога. Однако за последнее удовольствие он не поблагодарил Бога, потому что чувствовал, что встреча с Элизабет Форд не принесет ему большой радости.

Но вот сейчас такой момент, которым он наслаждался от всей души, ведь он, словно некий языческий бог, парил на Англией, над своей Англией, которую любил гораздо больше, чем Юджин Пирсон (о нем Джардин не имел ни малейшего представления) любил Ирландию. Ведь это была его, как говорили русские, земля, его история и люди, считая даже выходцев из Вест-Индии и Азии и других иммигрантов — вплоть до современников сэра Ричарда Фодерингема с их безумными, героическими жертвами, а не со смутной, злой идеей, называемой страшным словом «патриотизм». Это была его земля, его Англия, и Дэвид Джардин любил ее с глубокой страстью.

Он никому не признавался в этом, за исключением, пожалуй, детей, потому что считал своим долгом помочь им сформироваться как личностям. Только не надо их к этому подталкивать. Дэвид предпочитал не подталкивать, так как это иногда очень смущало тех, кого неожиданно и жестоко толкали.

«Боинг» шел на посадку, гудение и шум элеронов и убираемых закрылков напомнили ему плавание на «Дарт Эстуари» и аккуратные предместья Слау, и едва различимые в тумане иллюминаторы правого борта. Он подумал о своем разговоре со Спенсером Перси в исправительной тюрьме Норт-Дэйд и об ужине в стареньком ресторанчике-хижине «Сандейз он зе Бич» на Ки-Бискейне вблизи гавани, заполненной рыбацкими лодками и яхтами. Прекрасные, очаровательные, сексуальные молоденькие официантки, большие серые пеликаны, восседающие на просоленных деревянных сваях, торчащих над спокойной поверхностью моря, ручные цапли, держащиеся все же в сторонке. Народная музыка, исполняемая музыкантами с соседних Багамских островов, в которой ленивые глухие звуки контрабаса напомнили Джардину шум работы старой маминой стиральной машины выпуска 1957 года.

Джон Консадайн, его коллега и шеф отделения ЦРУ во Флориде, и его жена Джони составили Дэвиду приятную компанию, мужчины ко взаимному удовлетворению обсудили интересующие обоих насущные дела разведки, касающиеся Вест-Индии, Кубы, Центральной и Южной Америки.

«Боинг-747» коснулся колесами шасси взлетной полосы, на которой Дэвид увидел через иллюминатор скользящую тень от крыла. И, будучи Дэвидом Джардином, он опять вспомнил лицо Элизабет, расслабленное и пылающее в момент наивысшего наслаждения, облизывающий губы язык, устремленный на него взгляд, разделяющий наслаждение тайным грехом. А будучи Дэвидом Джардином, он всегда готов простить себе непростительное.

Он прошел паспортный контроль по документам Норуэлла, незамеченный заполнившими аэропорт агентами специального отдела расследований таможенной службы, специального отдела полиции, иммиграционной службы, людьми из «Бокса-500», как называли секретную службу, и людьми из собственной конторы.

Выйдя сквозь автоматические двери зала № 4, Дэвид направился к стоянке автобусов, такси и частного транспорта. Он огляделся в поисках своего водителя Стивенсона, но, к своему удивлению и радости, увидел свой собственный темно-синий, слегка потрепанный «Мерседес-300 ТЕ» и прислонившуюся к нему Дороти, засунувшую руки в карманы брюк. Ее дородную фигуру обтягивал шерстяной свитер, купленный три года назад в Норвегии, с нижней губы свисала сигарета «Житан», она смотрела на мужа тем полунасмешливым, полупризывным взглядом, так возбуждавшим его, когда он был еще студентом Оксфорда, да и до сих пор вызывавшим в нем невиданную страсть. Дэвид подозревал, что именно это и называется любовью. Каким же все-таки он был лицемером.

Он положил чемодан в багажник и так сильно обнял Дороти, что она, задыхаясь, поинтересовалась:

— Что случилось? Опять в тебя кто-то стрелял?..

— На этот раз нет. Может быть, выстрелят в следующий.

Легкий ветерок трепал деревья и траву вокруг маленькой часовни. Дэвид, Дороти, Эндрю и Салли Джардин стояли возле длинного, двойного надгробия, усыпанного свежими цветами. Одеты они официально: Эндрю в темно-серой форме Шерборн-Скул, белой рубашке, начищенных до блеска ботинках (что стало накануне предметом оживленного спора) и галстуке, который он получил в награду за выигрыш в крикет, защищая честь родной школы, чем очень гордился. На Салли была длинная шелковая юбка и ярко-красная шерстяная кофточка. Дороти надела темно-синюю хлопчатобумажную блузку, цветастую шелковую юбку и лучшие кожаные туфли. А Джардин облачился в двубортный темно-серый «в елочку» костюм, темно-бордовый галстук с рисунками в виде крохотных парашютов между синими крыльями. Это был галстук воздушно-десантного полка, в котором он служил после Оксфорда, до того как, тогда еще молодой и стройный, всегда улыбающийся, ненормальный Ронни Шабодо увел его из «Страны Чудес» и превратил в способного и, безусловно, честолюбивого шпиона.

— Милостивый Боже, — без всякой наигранности начал Джардин, — услышь, пожалуйста, наши молитвы за упокой душ сэра Ричарда Фодерингема и его любимого сына Гая, которые умерли здесь в 1648 году, защищая до последней капли крови свой дом, своего короля… и все то, во что они верили без колебаний и тени сомнения.

Внезапно поднявшийся ветер донес с пастбища блеяние овец, зашумел в листве ильмов, отгораживавших один из углов дворика часовни.

— И, дай нам, милостивый Боже, силу и веру прожить наши жизни так же отважно, осознавая, что есть вещи более ценные, чем сама жизнь, и посвящая наши жизни тебе, своей стране и своей семье.

Дэвид подождал несколько секунд и кивнул Эндрю, который на этот раз сумел сдержать глубокое смущение, обычно вызываемое этой церемонией, придуманной его иногда довольно эксцентричным отцом.

— Аминь, — серьезно промолвил Эндрю, стараясь не смотреть на сестру, потому что Салли еле сдерживала себя, чтобы не рассмеяться. И только трясущиеся плечи и плотно сжатые колени выдавали это ее намерение.

— Аминь, — сказала Дороти, умышленно не обращая внимания на дочь.

Салли тоже что-то пробормотала.

Еще пятьдесят восемь секунд Дэвид Джардин стоял молча. За завываниями ветра ему слышался звон стали, короткие, приглушенные крики Гая. У него до колена была отрезана левая нога, повязка намокла от крови, но, прежде чем погибнуть от сабельных ударов шотландцев, он успел пристрелить из двухствольных седельных пистолетов кое-кого из убийц своего отца.

Джардин стоял по стойке смирно, сжав кулаки, большие пальцы касались швов брюк.

— Встретимся в следующем году, друзья, — сказал Дэвид и добавил, — если будет на то воля Божья…

При этих словах Дороти посмотрела на мужа. Было двадцать девять минут седьмого.

У Нью-Йорка разница во времени с Лондоном пять часов, поэтому там было двадцать девять минут второго. После назначенного Рестрепо срока до полуночи прошел час и двадцать девять минут, уже вступил в силу вынесенный Нэнси смертный приговор. Небритый Эдди Лукко сидел во взятом напрокат «форде-седане», стоявшем на крыше многоэтажного гаража вблизи здания ООН. Ночь была душная, где-то милях в двадцати к востоку от Куинз в черном небе сверкали электрические разряды, сопровождаемые приглушенными раскатами грома. Это напомнило Эдди Вьетнам, когда он сидел в окопе, наблюдая за тем, как бомбардировщики «Б-52» утюжили тропу Хо Ши Мина через границу с Камбоджей.

Лукко взглянул на часы, он уже начал волноваться. Он совершил ошибку, надо было в это время находиться рядом с Нэнси. Конечно, ее охраняют пять вооруженных полицейских (на усиление к двум детективам он направил Сэма Варгоса и двух ребят из своего отдела) и две патрульные машины из соседнего полицейского участка, но ведь даже усиленная охрана не спасла Малыша Пи.

Девяносто минут, прошло уже девяносто минут после назначенного Рестрепо срока. А эти ребята слов на ветер не бросают. Лукко глубоко вздохнул, потом сделал еще пару глубоких вздохов, чтобы успокоить нервы. После обеда с Нэнси, во время которого он все ей рассказал, а она сказала, что полностью полагается на любое его решение, лишь бы оно помогло расправиться с Рестрепо и его бандой, Лукко тайно встретился с человеком, которому больше всех доверял вне стен департамента полиции. Эдди Лукко позвонил Дону Мейдеру, специальному агенту нью-йоркского Управления по борьбе с наркотиками, который знал колумбийский картель лучше любого полицейского.

Эдди слышал как от полицейских, так и от преступников, что Мейдер был надежнейшим парнем, которому можно полностью доверять, да и просто нравился ему этот человек, работавший вместе с ним по делу о кровавой бойне в больнице Бельвью.

Они встретились здесь же на крыше гаража в половине шестого вечера, и Эдди рассказал Мейдеру о предложенной Рестрепо взятке, от которой трудно отказаться любому человеку, — четыре миллиона долларов наличными в любой стране мира, или смерть жены. Никакой личной неприязни, обычное деловое предложение.

Честно говоря, сказал Рестрепо, им не хотелось бы убивать хорошенькую женщину. Так что, пожалуйста, возьми лучше деньги.

С одной стороны, нью-йоркские полицейские, а особенно детективы, частенько получали подобные «предложения», просто различными были суммы. Но, с другой стороны, если даже не принимать во внимание огромную сумму, картель наверняка и с максимальной жестокостью выполнит свою угрозу. И причем довольно быстро.

Лукко проверил, нет ли у Мейдера с собой магнитофона, потому что все-таки никому не доверял полностью, а потом они беседовали на крыше в стороне от машины в месте, укрытом от направленных микрофонов.

По виду специального агента было ясно, что его не удивил рассказ Лукко, и он попросил Эдди оставаться на месте. Суть дела Мейдер ухватил моментально, такое часто случалось во Флориде, Лас-Вегасе и, естественно, в самой Колумбии. Лукко напомнил, что срок истекает в полночь, но Мейдер заверил его, что посоветуется с заместителем начальника Управления в Вашингтоне, еще с кое-какими людьми и вернется назад, как он надеялся, с разумным решением.

Эдди согласился подождать его, он не пытался звонить Нэнси или кому-нибудь еще. Так что последние шесть часов обычно ужасно занятой детектив просто сидел без дела. Снова взглянув на отблески грозы, он решил подождать еще полчаса, а потом уехать.

За эти долгие часы он уже привык к шуму автомобилей, взбирающихся с этажа на этаж, но все же каждый раз доставал револьвер и следил за въездом на крышу через зеркало заднего вида. И каждый раз тревога оказывалась ложной, но вот сейчас скрип покрышек становился все громче, и он заметил отблески приближающихся фар. Лукко открыл дверцу автомобиля и нырнул в темноту, он стоял в тени вентиляционной трубы, когда на крыше появился белый «Порше-928» и остановился рядом с его взятым напрокат «фордом».

Из автомобиля вылез один человек — Дон Мейдер. Он прошелся до края крыши, остановился и закурил сигарету, глядя на Нью-Йорк и отблески грозы. Похоже, его не волновало, что Лукко не оказалась в «форде».

Тщательно оглядев крышу, Лукко выбрался из своего укрытия, тихонько подошел к Мейдеру и прислонился спиной к парапету, держа в поле зрения въезд на крышу.

— Эдди, я переговорил со своим начальством из Вашингтона и с теми, кому доверяю в Министерстве финансов. А еще с начальником отдела специальных расследований Министерства юстиции. — Мейдер посмотрел на часы. — Извини, что это заняло так много времени, но мне нужно было продумать всю операцию и получить добро на самом высоком уровне.

— Черт побери, что за операция, Дон? О чем ты говоришь?

Тишина. Внизу по реке с зажженными огнями двигался паром, с вертолетной площадки поднялся вертолет, покрутился над Бруклином и взял курс в направлении аэропорта Кеннеди.

— Ладно. — Мейдер посмотрел Лукко прямо в глаза. — Должен сказать тебе, лейтенант, что ты можешь отказаться… Знаю, что можешь пойти прямо в отдел служебных расследований департамента полиции. Этого требует устав, так ты должен поступить…

Лукко понял, о чем идет речь. Он думал о подобном варианте.

— Предложение опасное. Оно не привлекло бы любого порядочного полицейского, но, поверь мне, мы знаем, что ты честный парень.

Эдди Лукко посмотрел в лицо Мейдера. Речь шла о жизни его жены.

— Ты хочешь, чтобы я принял их предложение?

Он пожал плечами и подчеркнуто посмотрел на часы.

— Дружище, ты можешь отказаться, но если согласишься, то будешь работать как федеральный агент под моим руководством. Деньги передашь Министерству финансов, никакого преступления ты не совершишь.

— Значит, в тюрьму не попаду…

— Эдди, мы говорим об очень сложных и серьезных вещах, касающихся общей борьбы с этими людьми. Если уж они предложили тебе четыре миллиона, то не удовлетворятся только тем, чтобы ты бросил копать насчет этой неизвестной девушки.

— Они не отстанут.

— Ты будешь работать на Пабло. Все их просьбы к тебе станут для нас ценной информацией, буду рад напрямую узнавать об их операциях в Нью-Йорке.

— И Нэнси останется в живых. Если только они уже не выполнили свою угрозу.

— Конечно.

Больше Мейдеру было нечего сказать.

После долгих четырех минут размышления Эдди Лукко кивнул.

— Значит, надо звонить этому засранцу.

* * *

Лондон — город контрастов. Блестящие современные торговые комплексы, банки, модные магазины в таких районах, как Нью-Бонд-стрит и Найтсбридж соседствуют с диккенсовской нищетой и запустением, с людьми, живущими в картонных ящиках, чей нищенский скарб умещается в рекламных пластиковых пакетах супермаркетов. Количество крыс в городе растет с такой быстротой, что тревожные данные статистики нарочно засекречены.

Но нигде так не видны контрасты, как на узенькой улочке, скорее в стиле Хогарта, чем Диккенса, приткнувшейся у вокзала Ватерлоо — памятника из стекла и бетона британским поездам, отличающимся чистотой и комфортом. Уже свыше двухсот лет эта улочка известна как Мефам-стрит.

На одной стороне Мефам-стрит стоит высокая стена из закопченного, раскрошившегося старого красного кирпича, этакий бастион, отделяющий роскошную стеклянную цитадель вокзала Ватерлоо от заполненного грызунами и бродягами городского дефиле.

Вторая сторона улицы примерно такая же, со множеством сводчатых и тоннелеообразных щелей, некоторые из которых приспособлены под склады, мастерские, ручные мойки машин и пабы, как англичане называют свои пивные. Одна из них называется «Дыра в стене», что, собственно, она из себя и представляет, и в ней время от времени разговор посетителей заглушается шумом и грохотом поездов, проходящих по путям, проложенным прямо над головой. Однако в «Дыре в стене» подают великолепное пиво и крепкий ирландский портер «Мерфи». Чуть погорчее «Гиннесса», но темный и плотный.

Дэвид Джардин и Ронни Шабодо время от времени посещали «Дыру в стене», потому что обитали там люди без претензий на социальную значимость, и уж там никак нельзя встретить кого-либо из начальства.

В два часа пятьдесят три минуты на следующий день после возвращения Джардина из Флориды два сотрудника разведки, занимающиеся Южной Америкой, появились из «Дыры в стене». В каждом из них булькало по паре пинт пива «Мерфи». Они прошли мимо нескольких железнодорожных тоннелей, потом остановились и принялись тихонько обсуждать самые секретные планы операции «Коррида». Пожалуй, это был разговор, соответствующий окружающей обстановке, на фоне мелькающих теней в вечно темных арках, на фоне высоких, желто-оранжевых языков пламени костра, разведенного дантовской группкой вороватого вида длинноволосых бродяг в подпоясанных веревками рваных плащах, шерстяных шапочках и помятых шляпах, явно подобранных на помойках. Они спорили между собой, дрались за обладание молочной бутылкой, наполненной бог знает каким суррогатом.

Наблюдая эту живописную картину, Дэвид слушал Шабодо, приводившего доводы за и против Малькольма Стронга и Гарри Форда, которые в настоящее время находились в Колумбии, вживаясь в обстановку и в легенды. Юрист Стронг в Барранкилье, солдат Форд в Боготе.

— Между прочим, Дэвид, на самом деле они оба подходят. С самого начала был сделан удачный выбор, первоклассный материал.

— Но ты более склоняешься к юристу…

— Солдат… — Шабодо сунул руки в карманы плаща, передернул плечами и, споткнувшись, посмотрел под ноги. Он в задумчивости глубоко вздохнул, обнаружив отсутствие вставной челюсти, которая, как знал Джардин, лежала у него в кармане. Венгр то убирал ее, то моментально надевал, когда возникала необходимость. — Солдат. Он очень хорош. С ним никаких проблем. Но полагаю, что быть шпионом — это не совсем то, что быть военным, и я стараюсь не связываться с военными.

— Я тоже был солдатом… когда-то, — заметил Джардин. — Несколько лет.

— У тебя за плечами Оксфорд, Дэвид.

Оксфорд для Ронни Шабодо был тем же самым, чем Валгалла для викинга.

— Гарри Форд — солдат войск специального назначения, Ронни. Он не просто маршировал и чистил до блеска сапоги, а участвовал в боевых действиях. Представь себе, когда кругом свистят пули, меня, надо признаться, это всегда пугало. Он полностью подготовленный агент, меня не слишком заботит его, мягко говоря, неуравновешенность. Да и с чего, черт побери, они это взяли?

— Никогда не увлекался пулями, — ответил Шабодо, и Дэвид Джардин улыбнулся.

Он был осведомлен о том, как его собеседник швырял бутылки с «коктейлем Молотова» в русские танки Т-54 во время неравной битвы за Будапешт в сентябре 1956 года. Тогда Ронни заработал две пули в левое предплечье и удар штыком от азиата-десантника, который пригвоздил левое бедро Ронни к деревянному полу, а сам в свою очередь получил восемь пуль от молодого человека, прикрепленного к редакции британской газеты и снабжавшего борцов за свободу Будапешта медикаментами, морфием, плазмой, оружием и боеприпасами. Этому молодому человеку сейчас было шестьдесят два года, он ушел на пенсию из секретной службы и теперь катал на яхте туристов на юге Испании, проживая с симпатичной женщиной, с которой познакомился, когда она работала официанткой в одном из самых престижных джентльменских клубов на Сент-Джеймс-стрит.

Джардин отвел взгляд от причудливых теней, пляшущих на стене с арками, и внимательно посмотрел на Шабодо. Неуместные вроде бы воспоминания, если вообще есть нужда в таковых, напомнили ему, почему следует прислушаться к тщательно продуманному совету Ронни.

— Если у тебя есть сомнения насчет Гарри…

Ронни выглядел усталым, языки пламени костра с шумом взметнулись вверх, и он прищурился.

— Мне кажется, ему не хватает… уравновешенности Стронга.

В разговоре наступила долгая пауза, во время которой Дэвид почесал лоб.

— И я так думаю… С одной стороны, у нас есть уравновешенный, осторожный, но достаточно инициативный Малькольм Стронг. Но, с другой стороны, Гарри более подготовлен, учитывая его опыт, чтобы выкрутиться, а значит, и спасти нашу репутацию в случае неудачи. У него есть опыт выживания на вражеской территории и ухода от погонь. Кроме того, с психологической точки зрения, ему раньше приходилось выполнять подобную опасную работу. На деле он себя уже показал. — Джардин пожал плечами. — Если выступать в роли защитника дьявола…

— Дэвид, я высказал свое мнение. Решение, естественно, за тобой.

Двое бродяг сцепились в молчаливой схватке за обладание молочной бутылкой, которую каждый тянул к себе двумя руками. На одном из них были шерстяные перчатки без пальцев, на другом потрепанная фетровая шляпа с необычно высокой тульей. Эта сценка напомнила Дэвиду фильм 60-х годов Ингмара Бергмана, а может, испанского сюрреалиста Луиса Бунюэля.

— Хорошо, Ронни, — услышал Джардин собственные слова, — пусть будет солдат.

И в этот момент ему отчетливо вспомнились блестящие от пота бедра Элизабет Форд и ее голова, запрокинутая в экстазе. «Черт побери, Джардин, — попытался он мысленно успокоить себя, — это просто тщательно взвешенная, профессиональная оценка. И никаких личных соображений. С этим безумием покончено, девушка уже в прошлом».

— Забери Стронга из Барранкильи и отвези в «отстойник». — «Отстойником» называлась конспиративная квартира в столице Венесуэлы Каракасе. У Венесуэлы была с Колумбией слабо охраняемая граница большой протяженности. И там второму кандидату предстояло жить под легендой, пока Гарри будет действовать в соответствии с планом операции «Коррида».

— Отлично.

Ронни повернулся и посмотрел на черное такси, ожидавшее возле высокой растрескавшейся стены, отгораживающей вокзал Ватерлоо. Он кивнул, водитель завел двигатель, машина тронулась с места и остановилась перед ними.

— Ты вылетаешь вертолетом с крыши здания Министерства обороны на базу ВВС Нортхолт, оттуда более скоростным вертолетом в Бриз Нортон, а уже оттуда транспортным реактивным самолетом ВВС на аэродром НАТО в окрестностях Мадрида. Успеешь на рейс Мадрид-Богота и к завтраку уже будешь на месте. И вот что, Дэвид…

Джардин вздохнул. Иногда этот венгр волновался по пустякам, словно еврейская мать.

— Что, Ронни?

— Ты готов? Может быть, мы здесь чем-нибудь поможем?

— Нет, спасибо. Уже пора, поехали…

Они влезли в черное такси. Водитель знал, куда ехать, потому что работал на тех же людей, которые платили жалование Джардину и Шабодо.

Как только такси тронулось, являвшаяся предметом спора молочная бутылка выскочила из рук дерущихся бродяг и разбилась о грязную булыжную мостовую. Выплеснувшаяся жидкость попала в костер, и языки пламени взметнулись еще выше.