Половина третьего утра. В некоторых окнах Министерства иностранных дел все еще горит свет.

Какой-то умник из службы безопасности решил потренировать свою паранойю, за что, собственно, ему и платили деньги, и выдвинул идею, известную среди работников службы безопасности, как синдром «а что, если». В данном случае «а что, если» заключалось в следующем: а что, если Советы, или Израиль, или китайцы (все поняли, что неназванным кандидатом можно считать и добрые старые Соединенные Штаты), или кто-нибудь там еще раздобыли схему большого стеклянного здания с обозначениями вроде тех, что встречались на коробках с шоколадными конфетами, — какие кофейные, какие с орехами, какие трюфели, указывающими, на каком этаже и за какими окнами находятся те или иные управления, отделы и кабинеты кураторов?

Тогда заинтересованным людям надо только наблюдать за тем, какие окна горят ночью, чтобы определить, какие регионы мира вызвали столь необычную активность и какие подразделения секретной службы заняты этой проблемой: аналитики, разведчики и тому подобное.

Поэтому умник составил докладную записку с предложением: для того чтобы сбить с толку ночных наблюдателей, кто-то должен ходить по зданию и включать свет в различных комнатах. Если решается какая-то проблема, скажем, по Зимбабве, то в отделах, занимающихся информацией и агентурой в Финляндии, Борнео, Пекине и на Ближнем Востоке, тоже должен гореть свет, причем в некоторых до утра, а в других несколько часов после окончания рабочего дня.

На самом деле все важнейшие офисы размещались глубоко под землей, поэтому подобная практика была не чем иным, как бессмысленной тратой денег налогоплательщиков на электричество.

Дэвид Джардин бросил взгляд на часы. Два тридцать две. Он крепко зажмурил глаза и снова открыл их. Впечатление такое, словно он весь день трудился на пшеничном поле, или его траванули газом «Си-Эс». На самом деле сказывалась усталость в сочетании с табачным дымом.

Он выпрямил спину — позвонки ниже шеи и в области грудной клетки хрустнули и заклинились, чуть не вызвав судорогу.

Поиск и вербовка двух потенциальных агентов для операции «Коррида» заняли гораздо больше времени, чем он рассчитывал. Южная Америка уже не являлась той тихой заводью для секретной службы, каковой считалась до захвата Аргентиной Фолклендских или Мальвинских островов, как они их называли. В то время премьер-министр Великобритании Маргарет Тэтчер обратилась к двум независимым группам аналитиков с просьбой дать оценку современного положения на Южноамериканском субконтиненте. В одну группу входили правительственные служащие, в другую — представители частного капитала: банкиры, промышленники и журналисты. Суть их совместных выводов заключалась в следующем: хотя данный регион всегда рассматривался в Европе как сфера влияния США, на самом деле во многих латиноамериканских странах не слишком любили «гринго». Некоторые государства и политические группировки с удовольствием получают американские доллары, но лишь немногие готовы со всей радостью заключить торговый или политический союз с США.

В докладе для Маргарет Тэтчер содержались рекомендации и подчеркивалось, что создавшийся в южноамериканских странах вакуум влияния в результате непопулярности США представляет хорошие возможности для стран Европы, и в первую очередь, для Великобритании, заполнить этот вакуум и извлечь выгоду из торговли и политического влияния. Великобритания, к удивлению британского правительства, пользовалась довольно большой популярностью во многих странах Южной Америки, поскольку исторически она в прошлом веке поддерживала различные революции, закончившиеся победой основателей многих современных режимов. Британские войска сражались на стороне Симона Боливара, что укрепляло престиж Великобритании в глазах многих южноамериканцев.

И было принято решение: распространить свое влияние на те страны, где потерпели неудачу США. Информировать американское правительство и действовать решительно. Президенту Рейгану было заявлено, что пусть уж лучше Южная Америка находится под влиянием Западной Европы, чем под влиянием коммунистов. Таким образом, было достигнуто тайное взаимопонимание. США прекрасно знали и одобряли различные шаги Великобритании, направленные на расширение британских интересов в Латинской Америке.

Направление «Вест-8» получило хорошую финансовую поддержку и активизировало свою деятельность. Для Джардина это явилось прекрасным предлогом для продвижения по службе, и он руководил своим отделом с удивительным пониманием дела и профессионализмом. Многие правительственные службы требовали от него информации, и не последними среди них были таможенная служба Министерства внутренних дел и Департамент полиции, упорно стремившиеся остановить поток кокаина и марихуаны из Южной Америки через Европу и Западную Африку.

Не считая полета в зону военных действий в Саудовской Аравии, закончившегося обхаживания и вербовки Малькольма Стронга, у Дэвида Джардина была еще масса обязанностей: он контролировал шестьдесят одну совершенно секретную тайную операцию по сбору разведывательной информации почти в каждой стране южноамериканского континента. Если быть точным, то эта шестьдесят одна операция входила в четырнадцать основных операций, имевших кодовые наименования. У каждой операции имелись свои руководитель и исполнители, замыкавшиеся на Билле Дженкинзе, которому иногда помогал Ронни Шабодо. Но высокий, со шрамом на лице, куратор направления был в курсе хода каждой операции и, используя свой опыт, указывал на настораживающие моменты, давал нагоняй и время от времени спасал шкуры агентов, близких к провалу.

Два тридцать три. Пора выпить пивка. И немного вздремнуть. Позади его кабинета есть комната с походной кроватью и маленькой туалетной комнатой с душем.

Джардин посмотрел на папку с надписью «Конфискация» — таково было кодовое наименование операции. И где только миссис Браунлоу отыскивает такие названия для операций? Буквы расплываются перед глазами, заболела голова. Дэвид закинул руки за голову и широко, громко зевнул.

— Привет, старый негодяй. — Это был шеф, Стивен Маккрей. — Извини, что прервал твои сладкие потягушки, но завтра премьер-министр встречается с Гавириа, и он спросил меня, как идут дела по Колумбии. Не для разглашения, конечно, но он просто хочет чувствовать себя полностью в курсе дела.

В кабинете воцарилась тишина.

Дэвид Джардин медленно повернулся и уставился на Маккрея. Иногда, если длительная операция велась в стране с другим часовым поясом, занятые ею сотрудники жили прямо в здании и перестраивали свой распорядок по тому, другому, часовому поясу. Но шефу делать этого не было необходимости, значит, вопрос действительно чертовски важен. Или важен для самого шефа, а это значит, что он может быть каким-то образом связан с Китаем, который не только сам по себе требовал серьезного внимания, но еще и являлся страной, где Стивен, сэр Стивен, осуществлял легендарные успешные и опасные операции (эти легенды упорно создавал сам Стивен Маккрей) в конце 70-х годов.

А что это за сладкие потягушки? Боже мой, этому человеку следует взять несколько уроков английского у Ронни Шабодо.

Джардин ослепительно улыбнулся и вытащил из нижнего ящика стола бутылку шотландского виски.

— Колумбия. Будь любезен, Стивен, покажи мне на карте, где это место, ладно?

Маккрей покачал головой.

— Я помню, когда ты был просто беспомощным…

Он плюхнулся в потертое зеленое кожаное кресло с деревянными подлокотниками. В то кресло, где Джардин намеревался растянуться с холодным пивом в руках.

Джардин плеснул виски в два стаканчика для полоскания зубов, достав их из того же ящика, и толкнул один по столу к шефу.

— Угощайся.

— Что это, виски?

«Боже мой, этот человек шпион до мозга костей».

— Нет, на самом деле это ядовитое зелье из болиголова.

— Из болиголова?

— Это шутка, шеф. Называется «Лагавуллин», поступает из Исландии. Напиток чистый, это джин, если уж тебе так интересно.

— Ты чем-то слегка раздражен? Тяжело быть куратором направления, не так ли? Дэвид, как движется операция «Коррида»?

Дэвид отхлебнул виски.

— Я завербовал двух агентов. Во вторник начинается их подготовка.

— Ты не терял время даром.

— Во время беседы с премьер-министром я понял, что нельзя терять время.

Джардин бросил взгляд на Маккрея — тот так и не дотронулся до виски.

— Сплошное смешение ошибок.

«Комедия ошибок, неграмотный ты прохвост», — подумал Джардин. Некоторые говорили, правда, в таких местах, где их никто не мог подслушать, что следует заменить руководителя секретной службы. И не как обычно, более молодым, а просто способным офицером разведки и сильным политиком, который отстаивал бы интересы их службы. Стивен Маккрей старался угодить всем, поэтому те, кто рекомендовал кандидатуру для этой должности, и выбрали его. Джардин пожал плечами. Самому ему шел сорок восьмой, возможно, не за горами и отставка. Венцом карьеры может стать через несколько лет назначение на должность директора оперативного отдела. А может, и нет.

Дэвид поймал себя на том, что думает о сэре Ричарде Фодерингеме, умирающем с мечом в руках на мощеном булыжником дворе своего дома, построенного в XVII веке. Он отдал свою жизнь за раненого сына, который полусидит-полулежит на сеновале в сарае, сжимая в руке седельный пистолет, вспотевший и разъяренный, как дьявол. Джардин не сомневался, что именно так и было.

Он встретился взглядом с Маккреем.

— Я планирую внедрить одного в картель. А другой осядет на длительный срок в Боготе. Две отдельных операции. Тренировка и оценка готовности займут десять недель. За это время я организую небольшую группу в Медельине, которая будет работать на человека, внедрившегося в картель. Первую информацию надеюсь получить месяца через четыре.

— Но мы уже получаем информацию.

— Не того качества, я говорю об информации непосредственно из окружения дона Пабло.

— Ты сможешь это устроить?..

— Приложу все силы, — Джардин отхлебнул виски.

Маккрей внимательно посмотрел на него.

— У тебя есть все основания сильно разозлиться.

— Разозлиться? Почему? Что я упустил?

— Я дал понять, что мы гораздо дальше продвинулись в этом деле. Я имею в виду внедрение в картель.

— Значит, ты просто навешал им лапши на уши.

Это была цитата из фильма «Блю бразерз», который Джардин вместе с Эндрю и Салли смотрели по видео никак не меньше одиннадцати раз. Они знали каждую фразу из диалогов, и, когда вся семья собиралась вместе в загородном доме, они озвучивали фильм вместе с актерами Джоном Белуши и Дэном Эйкройдом. Дороти считала их просто чокнутыми.

— На самом деле я никому не вешал никакой лапши. — Стивен не смотрел фильм. — Ты же знаешь, как мы все чертовски осторожны в этом секретном мире.

— Секретном? Это точно.

Дэвид представил себе звон клинков, и по спине его пробежал легкий холодок. Шло сражение, у этих проклятых шотландских кавалеристов Кромвеля в руках грубые, изогнутые клинки из германской стали, а у сэра Ричарда изящный, с оплетенной рукояткой, меч из голубоватой толедской стали.

— Поэтому когда премьер-министр несколько недель назад сказал, что я не хочу знать детали, а я знал, ребята, что вы уже серьезно занялись проблемой кокаина и страной его происхождения, я просто загадочно улыбнулся. Ну, ты знаешь, как это у нас делается.

Джардин, в отличие от Стивена Маккрея, не учился в привилегированной школе-интернате. Он посещал обычную среднюю школу, и ему пришлось изрядно попотеть, чтобы поступить в Оксфорд. А вот дети его учились именно в таких школах-интернатах. Салли в Тюдор Холле, а Эндрю в Шерборне. Дэвид представил себе своего босса в возрасте пятнадцати лет, сидящего, поджав ноги в нечищенных ботинках, за партой и рассуждающего со Смитом-младшим или с кем-нибудь там еще о смешении ошибок в очереди в столовую.

— Да, я сам частенько попадался на такие штуки.

— И теперь он считает, что мы значительно продвинулись в этом деле.

— Да, Стивен, я понял это.

— Возможно, даже сообщил об этом Ее Величеству.

Джардин понял, что Ее Величеству — это значит королеве. Но он как-то сомневался, что она с интересом следит за делами своей секретной разведывательной службы, о которых ей докладывает премьер-министр.

— О, я так не думаю, Стивен. Да и не могу же я сам придумать информацию. Джайлс Аберкромби выполняет там большую работу, у него чертовски обширная сеть информаторов. Могу кое-что выбрать оттуда, а ты передашь это на Даунинг-стрит.

Маккрей задумался над этими словами, глядя на свой стакан с виски.

— Дело в том, старина, что четыре месяца — слишком долгий срок. Мы не можем позволить себе такой роскоши.

— Мне не хотелось бы думать, что ты наложил свои лапы на мою операцию, шеф.

— У меня и в мыслях такого нет. Но, если хочешь, я спущу тебе директиву из своей комнаты.

Он всегда называл кабинет своей комнатой. Просто для того, чтобы напоминать людям о своем кембриджском образовании.

— Давай ближе к делу, парень.

Джардин допил виски и поднялся. Он открыл бутылку и предложил Маккрею долить в его стакан.

— Нет, спасибо. Надо торопиться. И вот что, Дэвид…

— Что?

— Нам нужны серьезные результаты по Медельину в течение семи недель. Можешь потребовать любые резервы, имеющиеся в нашем распоряжении. Если ты подобрал агентов как всегда тщательно, то я не сомневаюсь в успехе. До свидания.

И сэр Стивен ушел. Часы показывали почти три часа утра — похоже, шеф работал по пекинскому времени.

Джардин посмотрел, как за начальником закрылась дверь. Он потер лицо ладонями, вздохнул и набрал номер телефона.

Дэвид терпеливо ждал, когда на другом конце снимут трубку, и наконец начальник его оперативного отдела Билл Дженкинз ответил. Билл жил в Паддингтоне, и Джардин мысленно представил себе его аккуратную спальню и жену Пам, спящую рядом.

— Извини, что нарушил твой сон.

Голос Джардина невозможно спутать, и не столько из-за тембра, сколько из-за налета властности.

— Ничего страшного, — соврал Дженкинз, без сомнения обругавший про себя босса.

— Мы собираемся отправлять назад Адриана?

Адриан — это псевдоним агента, который в течение последних четырех лет по нескольку месяцев в году тренировал телохранителей картеля. К сожалению, колумбийцы чрезвычайно заботились о безопасности и ему не удавалось получить какую-либо дополнительную информацию, выходящую за рамки его работы. Звали агента Макатир.

— В ближайшем будущем не собираемся.

— А где он?

— На севере, думаю, что спит. Как все нормальные люди.

— Утром первым делом вызови его. Я хочу, чтобы он ввел в курс дела моих агентов.

— А это разумно?..

— Нет. Но время поджимает. Они должны быть готовы через пять недель.

— Черт побери.

— Вот именно. Приятных сновидений.

Спустя три дня Гарри Форда встретили в аэропорту Хитроу и на вертолете отправили в уединенный сельский дом в Уэльсе. Несколько ошеломленный Малькольм Стронг уже находился там. Лучшим инструкторам секретной службы отпустили всего четыре недели, чтобы сделать из них тайных агентов.

Лиа Асунсьон — хорошенькая, пухленькая девчушка двадцати шести лет. Она работает в управлении связи национальной полиции в Боготе. Лиа любит пофлиртовать, что вообще-то типично для большинства колумбийских девушек, которые по характеру ближе к европейским, чем остальные представительницы разношерстного колумбийского населения. Это выдает в ней коренную жительницу Антьокии, потому что испанцы, поселившиеся здесь первыми в XVII веке, общались только между собой, и коренные жители этой провинции похожи на европейцев, или, может быть, на евреев, так как многие первые поселенцы вели свой род от евреев-сефардов, прибывших в I и II веках в Испанию из Северной Индии через Финикию.

Два ее брата владели парой грузовиков и занимались транспортными перевозками. Кроме того, они работали на картель, перевозя кокаин по лесам Антьокии из одной лаборатории в другую. Лиа поступила в университет в Боготе и закончила его по специальности «английский язык и история». После окончания университета она работала телефонисткой и секретаршей в Международном центре, а потом познакомилась с лейтенантом из национальной полиции, который и помог ей устроиться на работу в управление связи. В ее обязанности входило осуществлять связь по телексу и факсу между департаментом полиции и полицией англоязычных стран всего мира. Лиа была умной, энергичной девушкой, трудолюбивым и надежным работником. А еще она была агентом картеля в штаб-квартире национальной полиции в Боготе.

Когда ее попросили передать фотографии пропавшей девушки под видом обычного запроса в департамент полиции Нью-Йорка, Лиа знала, кому следует направить факс, и он попал по назначению еще до того, как Рестрепо вылетел из Майами рейсом «Америкэн Эйрлайнз» в Нью-Йорк.

И пока Рестрепо, Мурильо и Бобби Сонсон регистрировались в роскошном отеле «Пиерре» на Пятой авеню по испанским паспортам как торговцы одеждой, Лиа Асунсьон получила в Боготе ответ из штаб-квартиры полиции Нью-Йорка. В сообщении говорилось, что фотография соответствует внешности неизвестной девушки, найденной мертвой две недели назад на Центральном вокзале. Далее сообщалось, что отдел по убийствам располагает фотографией, на которой девушка изображена в каком-то южноевропейском городе в компании известного торговца кокаином по имени Рикардо Сантос Кастанеда.

К тому времени, как Рестрепо, дав чаевые носильщику, заперся в спальне и позвонил в уличный автомат, в котором его звонка дожидался Рикардо Сантос, начальник службы безопасности Хесус Гарсиа Ортец уже был проинформирован о результатах ответа из Нью-Йорка.

Рестрепо договорился с Сантосом о встрече, дал необходимые указания своим телохранителям и надолго ушел в ванную принимать душ. Вытеревшись после душа, он растянулся на громадной кровати, глядя в окно на верхушки деревьев в Центральном парке. Рестрепо решил, что отдохнет минут двадцать, потом оденется и отправится на встречу с Сантосом. Им было строго-настрого приказано разыскать девчонку, хотя в Нью-Йорке подобная задача казалась почти невыполнимой. Рестрепо предполагал, что она села на самолет и вернулась в Рим после ссоры с красавчиком Рикардо Сантосом. Может, даже вернулась к родителям, а в этом случае…

Зазвонил телефон.

Рестрепо снял трубку и ответил. В зашифрованном сообщении с фабрики одежды в Барселоне (куда его передали из Медельина) говорилось, что девушка мертва. Шеф приказывал схватить Сантоса и допросить, а еще Рестрепо должен был «навести порядок», и на этот счет у него имелось собственное мнение. Нельзя оставлять никаких концов. А по возвращении он обо всем доложит дону Пабло.

Прошло сорок две минуты, было как раз пять часов дня, и Шестая авеню заполнилась служащими, высыпавшими из многочисленных небоскребов и спешащими к метро, такси и к своим автомобилям, припаркованным на стоянках.

Рикардо Сантос стоял рядом со входом в «Рейдио-Сити». Начался дождь. У тротуара остановился темно-синий «кадиллак», за рулем которого сидел колумбиец, работавший в Нью-Йорке таксистом и по совместительству обслуживавший картель. В Картахене у него остались жена и пятеро детей, поэтому он крепко держал язык за зубами. Все документы у него были в порядке, и он прекрасно знал город.

Распахнулась задняя дверца, и из машины вышел Бобби Сонсон. Он огляделся вокруг, потом посмотрел на Сантоса, который с улыбкой шагнул навстречу и влез на заднее сиденье «кадиллака», где ожидал Мурильо. Сонсон захлопнул дверцу и сел на переднее сиденье, машина тронулась вперед, вливаясь в транспортный поток.

— А где Луис? — спокойно спросил Сантос, чувствуя себя уверенно среди своих парней.

— Мы как раз к нему и едем, — ответил Мурильо.

И больше никто не произнес ни слова, пока «кадиллак» добирался до строительной площадки в Бруклине, с которой открывался вид на Ист-Ривер.

Труп Рикардо Сантоса выловили из реки через три недели. Опознать его было невозможно, потому что у него отсутствовали голова и руки. Во время восьмичасового допроса, который проводил Рестрепо с помощью Мурильо и Сонсона, Рикардо рассказал все, что знал. Шофера-колумбийца застрелили прямо за рулем его машины на рассвете, то есть за три недели до того, как труп Сантоса был вытащен из воды в районе Куинз, где произошли еще четыре подобных убийства.

Вот так Рестрепо «наводил порядок».

В ходе ночного допроса выяснилось, что никто из уголовных дружков Сантоса, занимавшихся поисками девушки, не имел понятия, кто она такая на самом деле. Отрадный факт. А девушка даже не подозревала, почему этот симпатичный (в прошлом симпатичный) молодой южноамериканский миллионер забрал ее из Рима, чтобы увезти в Колумбию. Тоже отрадный факт. Но Рикардо обратился за помощью в поисках девушки к Симбе Патрису и его уличным гангстерам из банды «Острый коготь», а вот это уже пахло жареным.

Ведь младший брат Симбы Малыш Пи Патрис находился в больнице Бельвью под охраной полиции и обвинялся в убийстве переодетого полицейского. Вот это было плохо. А девушка, оказывается, пропала не несколько дней назад, а более двух недель, и Рикардо пытался сначала сам отыскать ее, прежде чем сообщил картелю о ее исчезновении.

Вот здесь-то и таилась опасность.

Но во всяком случае визит в Нью-Йорк человека, называвшего себя Рестрепо, оказался менее разрушительным, чем налет варваров на Рим.

Пока Юджин Пирсон высаживался из самолета в римском аэропорту Леонардо да Винчи и проходил иммиграционный контроль под своим настоящим именем (что было новым в его практике), Эдди Лукко и его жена Нэнси занимались тем, чем с удовольствием занимались по утрам в субботу. Или во вторник. Или в пятницу, или в любой другой день. Отдавались они этому занятию со всей страстью, оба вспотели, хотя было довольно холодно, и уже приближались к вершине блаженства, как зазвонил телефон.

Будучи чувствительным человеком, Эдди ставил на первое место только желание жены и свое собственное желание, поэтому не обратил внимания на телефон. Но он продолжал настойчиво звонить и в конце концов испортил им самый интересный момент. Эдди взглянул на Нэнси, она улыбнулась ему в ответ. Он нежно поцеловал ее в краешек губ и снял трубку.

— Эдди, а я уж подумал, что тебя нет.

Звонил Поросенок Малруни, лейтенант из отдела по борьбе с наркотиками, под защитой которого как свидетель находился Малыш Пи Патрис.

— Давай без шуток. — Эдди нахмурился и посмотрел на Нэнси, которой явно хотелось продолжить прерванное занятие.

— Мне только что сообщили, что «Когти» разыскивают ту девчонку, что находится в морге в Бельвью.

Лукко посмотрел на блестящие черные волосы Нэнси и погладил ее по плечу.

— Друзья Рикки?

— Под Рикки он подразумевал Рикардо Сантоса.

— Черт побери, меня что-то беспокоит. Не могу объяснить, но у меня какое-то нехорошее чувство.

У Лукко внутри все похолодело. У него, как у некоторых хороших полицейских, иногда бывали такие предчувствия. Он еще не понимал, что происходит, но пахло чем-то нехорошим.

— Ты где?

— Я на пути в больницу. Может быть, что-нибудь там выясню.

— Да, понял тебя. Я тоже еду.

Лукко положил трубку. Нэнси посмотрела на него. Было в ее взгляде что-то такое, что иногда просто сводило его с ума. Сначала он нежно погладил ее, а потом…

И эта небольшая задержка, возможно, спасла ему жизнь.

Первое, что увидел Эдди Лукко, свернув на Двадцать восьмую восточную улицу, было вылетевшее камнем с восьмого этажа тело медсестры. Он резко затормозил, сзади в него врезался фургон, и в этот момент тело женщины шлепнулось на улицу и замерло неподвижно. Распахнув плечом дверцу, Лукко бросился к боковому входу в больницу, услышав, как и предполагал, грохот перестрелки наверху и звон разбитого стекла. Может, ему и показалось, но позже он вспомнил, что слышал слабые вскрики. На бегу он бросил взгляд на скорченное тело медсестры. Без сомнения, она была мертва.

Боковой вход был уже недалеко, и в этот момент из вестибюля показался человек в запачканной кровью кожаной куртке и белой рубашке с пистолетом-пулеметом «инграм», который он навел на Лукко и открыл огонь. Годы тренировки и опыт, сказались: он присел, выхватил свой пистолет калибра 0,38 дюйма и, охваченный холодной яростью, открыл ответный огонь. Люди должны знать, что никто не смеет стрелять в Эдди Лукко, весть об этой перестрелке быстро облетит улицы и заставит многих задуматься. И больше никто не будет настолько глуп, чтобы попытаться стрелять в нью-йоркского полицейского.

Стараясь сохранить хладнокровие, он быстро выстрелил четыре раза, не обращая внимания на пули из «инграма», поливающие улицу и проносящиеся у него над головой. Стрелявший дернулся и упал на спину, выпустив из рук свой «инграм», скатившийся по ступенькам.

Теперь можно подумать и об укрытии. Лукко заскочил за припаркованный «бюик», перезарядил пистолет и, выглянув из-за машины, увидел, как раненый противник поднялся и попытался снова скрыться в вестибюле.

Эдди быстро прицелился и дважды выстрелил ему по ногам, потом, прячась за машинами, побежал к вестибюлю. Ему нужно захватить вражескую территорию. В свое время Лукко служил в морской пехоте и принимал участие в боевых действиях.

Раненый обильно истекал кровью, люди кричали, на верхних этажах продолжалась стрельба. Сержант остановился, перевернул на живот раненого — типичного смуглолицего латиноамериканца, сомкнул у него руки за спиной и защелкнул на них наручники. Сунув пистолет в кобуру, он поднял «инграм», отсоединил магазин, убедился, что там осталось примерно восемнадцать патронов, и через двойные стеклянные вращающиеся двери ворвался в вестибюль, держа в одной руке «инграм», а в другой полицейский значок.

Первое, что он отметил для себя, это резкие звуки звонков тревоги. Двое людей в гражданской одежде — доктор и медсестра в белых халатах лежали мертвыми или тяжелоранеными на покрытом резиновой дорожкой полу. Стены забрызганы кровью, перепуганные насмерть пациенты и медсестры пытались скрыться в различных помещениях вестибюля и в коридорах. Над тяжелораненым патрульным полицейским в форме склонились несколько сестер и молодой врач.

Отмечая все это про себя, он уже точно знал, что произошло и откуда доносилась стрельба. Лукко посмотрел на лифт и тут же решил, что ни в коем случае нельзя пользоваться этой ловушкой, поэтому побежал к лестнице и стал подниматься наверх, но не слишком быстро, соблюдая осторожность.

К тому времени как он достиг восьмого этажа, к звону добавился вой сирен подъезжающих полицейских патрульных машин. Подождав немного и переведя дыхание, Лукко взял наизготовку «инграм» и осторожно выглянул в коридор. Сердце его бешено заколотилось, сцена представляла собой картину кисти Гойи. Восемь трупов. Три «санитара», которые на самом деле были переодетыми полицейскими из отдела охраны свидетелей. Два полицейских из отдела по убийствам, которые постоянно дежурили у дверей палаты Малыша Пи. И два бандита-колумбийца, у одного из которых лицо представляло собой неузнаваемое месиво, а второго Лукко знал — владелец бара в Майами, имевший лицензию частного пилота.

Один полицейский из отдела охраны свидетелей еще дышал, а Бенуэлл из 14-го полицейского участка тихонько шевелился. Спина его представляла собой кровавое месиво. Впрочем, кровь была повсюду. Внезапно звон прекратился.

Кто-то где-то вскрикнул, заплакала женщина.

Теперь Лукко мог прислушаться, но повсюду стояла необычная тишина. Бывший морской пехотинец, а теперь полицейский осторожно двинулся вперед, понимая, что каждая секунда может стать последней в его жизни, он ловил каждый звук и следил глазами за малейшим движением. От него теперь требовалось только одно — остаться в живых.

Лукко подошел к распахнутой двери охраняемой палаты, перешагнул через Бенуэлла, перевернутое кресло и блокнот полицейского с незаконченными подсчетами времени переработки сверхурочных. Малыш Пи был мертвее мертвого. В него стреляли из автомата и обреза, как от двери, так и в упор. Капельница свалилась на Поросенка Малруни, который сидел, прислонившись спиной к стене в углу рядом с кроватью, зажав в безжизненной руке «кольт». Грудь его была разворочена выстрелами из обреза, лицо выражало не удивление, а скорее… сожаление.

Лукко не позволял себе расслабиться, чутье его было обострено до предела. Может быть, здесь есть еще кто-то, кого он не заметил? Может, и сейчас на него направлено дуло? Он украдкой двинулся вдоль стены, следя одним глазом за дверью, а другим заглянул под кровать. И сразу увидел оцепеневшую от страха Бернис, медсестру, чья сестра убила насильника. По ее красивому темнокожему лицу, искаженному от ужаса, текли слезы.

— Ты в порядке?.. — тихонько прошептал Лукко.

Она испуганно кивнула.

— Оставайся там…

Бернис снова кивнула.

— Не двигайся…

Напряжение, в котором находился Лукко, несколько ослабло после краткого общения с живым человеческим существом. Он двинулся назад к двери. Со всех концов здания доносились крики команды, треск полицейских раций, на улице вновь раздался вой сирен. Настоящая трагедия. Убито по крайней мере семь полицейских и очень важный свидетель по делу о наркотиках. А во время своего телефонного звонка Малруни связал все это с Рикардо Сантосом и неизвестной девушкой. Которая лежала здесь же. В этом здании. В морге больницы Бельвью.

Холодок пробежал по спине Лукко.

— Проклятье, — прошептал он, рванулся к лестнице и понесся через три ступеньки на первый этаж, где находился морг.

На шестом, четвертом и третьем этажах его чуть не пристрелили свои же полицейские, и ему пришлось громко кричать на ходу: «…полиция, полиция, полиция…» До него донеслись обрывки фраз: «…шесть полицейских убиты на восьмом этаже… этого я не знаю». Это кто-то отвечал на вопросы вездесущих журналистов, на вполне естественные вопросы, что случилось и откуда взялись эти вооруженные опасные преступники. Репортеры из Си-эн-эн уже окрестили трагедию «кровавой бойней в Бельвью».

В морге стояла тишина.

Зеленые двери захлопнулись за ним. Он смотрел на две недопитые чашки кофе и шахматную доску на сером металлическом столе. Лукко тихонько двинулся к дверям, которые вели в помещения, где в холодильных контейнерах, задвигающихся в стену, хранились трупы.

Дверь открылась, и в комнату вошла смуглая латиноамериканка лет пятидесяти в зеленом комбинезоне, резиновых сапогах и резиновых перчатках. В руках она держала большой, черный, прорезиненный пакет для мусора, казавшийся на вид довольно тяжелым. Она бросила равнодушный взгляд на Лукко, сжимавшего в руке «инграм», и хотела пройти мимо.

Волосы на затылке у сержанта встали дыбом.

— Давай сюда, — сказал он, приглядывая за дверью.

Женщина покорно остановилась. Лукко кивнул на черный, тяжелый, прорезиненный пакет.

— Высыпай, что там есть.

У него свело желудок от предчувствия того, что он может увидеть в пакете.

— Зачем?

— Быстрее высыпай. Прямо сюда, на пол.

Женщина пожала плечами, опустила пакет на кафельный пол, взяла за нижние углы и вывалила содержимое. Вид и запах были ужасными, но сержант Эдди Лукко облегченно вздохнул, потому что среди рассортированных по пластиковым пакетам внутренних органов, удаленных во время вскрытия, он не увидел того, что со страхом ожидал увидеть — голову и руки неизвестной девушки, которая каким-то образом была связана с кровавой бойней на восьмом этаже.

Лукко прошел в помещение, где хранился ее труп, там находился один из работников в зеленом комбинезоне.

— Привет, сержант, что это у тебя за пушка?

Лукко посмотрел на мужчину и опустил «инграм».

— А вы тут в шахматы играете?

— Конечно. Это же не запрещено законом, правда?

— Ты не слышал шум?

— Слышал несколько сирен, но это же больница.

— Значит, все в порядке.

— Разумеется.

Служитель спокойно смотрел на сержанта, наверняка думая про себя, какого черта он сюда заявился.

— В больнице была перестрелка. — Эдди кивнул на «инграм». — Я пришел сюда просто для проверки.

— У нас все в порядке.

— У тебя есть труп неизвестной, под номером 0801.

— Точно. — Служитель пожал плечами. — Труп здесь, парень, он никуда не денется.

Лукко почувствовал себя глупо, наверху находились полицейские, которые нуждались в его помощи.

— Ты мне просто покажи его.

— Нет проблем. Хочешь сам взглянуть?

— Нет. — Он выпалил это быстро, очень быстро. Что с тобой, Эдди? Это просто еще один труп. Нью-йоркский полицейский не должен бояться смотреть на трупы. — Да, конечно, сам.

— Сначала нет, потом да?..

— Пошли, пошли, я не собираюсь торчать здесь весь день.

— Это уж точно, сержант. — Служитель направился к ряду контейнеров в стене. — Ноль восемь ноль один… ага, иди сюда.

И он выдвинул контейнер, в котором лежал труп неопознанной девушки. Кожа у нее бело-голубая, глаза закрыты, волосы не блестят от низкой температуры. Лукко почувствовал некоторую неловкость от того, что видит ее обнаженной, но его сочли бы сумасшедшим, если бы он предложил накрыть ее саваном. Внезапно он понял, как ужасно подействовали на него страшные события последних минут, и к своему удивлению почувствовал подступающую рвоту.

Эдди приказал себе немедленно взять себя в руки. Полицейского из отдела по расследованию убийств не должно тошнить при виде трупа, ведь он только что видел на восьмом этаже страшную, кровавую картину и сам рисковал жизнью. Внизу какой-то идиот пытался убить его. Что за проклятый день, да и время всего — десять сорок две. А кроме того, у него сегодня выходной.

Лукко попытался улыбнуться и сглотнул подступивший к горлу комок. Что за проклятый день. Ты просто жестокосердный, упрямый ублюдок, презренный итальяшка-полицейский.

— Все в порядке?

Смотритель как-то странно взглянул на него.

— Да. Послушай, на восьмом этаже было серьезное дело. Много убитых.

— Сколько? — Это был вопрос профессионала.

— Восемь или девять, что-то вроде этого.

— Спасибо, что предупредил, парень. Мне надо подготовить морг.

И служитель задвинул неизвестную девушку назад в ее ледяное обиталище.

Юджин Пирсон остановился на каменных ступеньках, ведущих в квартиру дочери. Он посмотрел через сводчатое окно в толстой стене на холм Авентин, верхушки деревьев и купола, на красные шиферные крыши, на разбросанные в беспорядке статуи и развалины, делавшие Рим вечным и величественным. Боже мой, как повезло Сиобан, что она учится именно здесь.

Дом принадлежал администрации консерватории, и на его этажах стоял шум от духовых и струнных инструментов. Он улыбнулся, вспомнив, как всего год назад тащил по этим ступенькам сундук Сиобан. Это был сундук ее матери, прошедший с ней Тринити-колледж в Дублине, а до этого женскую католическую школу при монастыре святой Маргариты.

Несколько девушек пробежали вниз по лестнице, смеясь и щебеча на английском с акцентом, присущим жителям восточного побережья США. Судья почувствовал себя несколько неловко за то, что вторгается в мир своей дочери. Мараид права — ребенку хочется чувствовать, что ей доверяют, что она может быть самостоятельной. На современном языке Мараид объяснила, что ребенку нужно собственное пространство.

Он поднялся на четвертый этаж и пошел по коридору. Паркетный пол тщательно натерт, медные таблички на дверях сверкают. Некоторые двери открыты, и судья бросал взгляд на маленькие, уютные гостиные, из которых двери вели в две или три спальни. Кто-то пытался выводить на флейте замысловатый пассаж из «Венецианской мессы» Монтеверди, сбивался, останавливался и начинал сначала. Какое замечательное место, как хорошо, что дочь учится именно здесь.

На табличке комнаты 412 написано три фамилии: Андретти, Томпсон и, конечно, Пирсон.

Юджин Пирсон тихонько постучал в дверь. «Пусть она будет дома, — взмолился он про себя, — пусть она сейчас откроет мне дверь».

Дверь открыла темноволосая девушка лет двадцати, из квартиры доносился запах готовящейся пиццы. Пирсон заметил, что в окно гостиной видны терракотовые черепичные крыши, а за долиной виднеется холм Авентин и голубое небо.

— Что вам угодно? — спросила девушка по-итальянски, недовольная тем, что кто-то тревожит ее в субботний полдень.

— Извините, а Сиобан Пирсон дома?.. — Он улыбнулся. — Понимаете, я ее отец.

Девушка с каким-то пренебрежением посмотрела на него и, не сказав ни слова, удалилась в квартиру, оставив дверь открытой. Пирсон не понял, было ли это приглашением войти. Затем в небольшой прихожей появилась худенькая, с короткой стрижкой, девушка примерно того же возраста. Для Рима ее лицо было слишком бледным, в одном ухе у девушки висела серьга в форме символа ядерного разоружения, на губах черная помада. На ней надета черная футболка, под которой отсутствует лифчик.

— Мистер Пирсон?

Он понял, что она американка, откуда-то со Среднего Запада или чуть южнее.

Судья снова улыбнулся.

— Сиобан дома? Я случайно приехал в Рим.

Он пожал плечами, как бы подчеркивая случайность своего визита.

— Она еще не вернулась.

«Слава Богу, по крайней мере она здесь».

— А когда, вы думаете, она придет?

— Ну… — Девушка, фамилия которой, как он подумал, была Томпсон, смутилась. — Я точно не знаю. Вам лучше пройти в квартиру.

Судья Юджин Пирсон проследовал за Салли Томпсон в гостиную, при этом одна из трех дверей, ведущих в спальни, закрылась. Юджин огляделся, среди различных домашних предметов он увидел фотографию в рамке, на которой он, Мараид и Сиобан изображены в день ее выпуска из школы при монастыре святой Маргариты. Все улыбались, еще одна веха их семейной жизни. Он взглянул на американку, она смотрела на него как-то неуверенно.

— Хотите кофе?

— Так где она?

— Думаю, все еще в Венесуэле…

В Венесуэле??? Он удивленно уставился на девушку.

— В Венесуэле? — вежливо переспросил судья, надеясь, что это название ресторана или их собственное наименование какого-нибудь района Рима.

— С Ричардом.

— Простите?..

Значит, у дочери есть приятель. Что ж, вполне естественно.

— С Ричардом. Вы получили ее письмо, мистер Пирсон?..

— Когда?

— Ох… недели четыре назад. Она все пыталась дозвониться вам и маме, но так и не смогла. Звонила даже вам на работу в суд, но вы уже ушли с работы.

— Я тоже несколько раз пытался дозвониться ей, но отвечала какая-то итальянка и, похоже, никак не могла понять, что мне нужно…

— Так вот, Сиобан написала вам. Это я знаю точно, потому что она отдала мне письмо, чтобы я его отправила. А Ричард сказал, что сам отправит. Потом она снова написала вам за день до их отъезда и в этот же вечер пыталась позвонить, но вы были на какой-то вечеринке, и у нее опять ничего не вышло. Сиобан, она, как бы сказать… очень импульсивна, так ведь? Она сказала, что позвонит вам из аэропорта.

— А куда они полетели?

Теперь судья вполне был похож на расстроенного отца.

— В Венесуэлу… — Девушка внимательно посмотрела на него. — О, Боже, только не говорите мне, что вы не знали об этом.

— Представьте себе, не знал.

— Вы не хотите присесть?

— Пока нет.

— Не возражаете, если я закурю?

— Нет.

Салли Томпсон достала из голубой пачки «Житан» сигарету и прикурила от спички, достав ее из коробка с названием какого-то ночного клуба. Она явно нервничала. Чтобы несколько успокоить ее и чувствуя, что в нем нарастает злоба и ощущение беды, Юджин Пирсон сел. Венесуэла?..

Девушка немного успокоилась.

— С ним все в порядке. Он действительно хороший парень. Его семья владеет в Венесуэле большим ранчо. Его дядя — на самом деле он его двоюродный брат, но поскольку значительно старше, Ричард зовет его дядя — он дирижер и композитор, профессор музыки в университете. Ричард показывал нам статьи в журналах и книгу, которую написал его дядя. А еще три пластинки с его музыкой. Энрике Лопес Фуэрте у нас в консерватории, слышали о нем? — Она замолчала и осторожно взглянула на Пирсона.

Ему надо все выяснить поподробнее.

— Ричард? — вроде бы ненароком спросил он.

— Ему нравится, когда его называют Ричард, но поскольку он из Венесуэлы, то его настоящее имя Рикардо. Весь последний семестр они были просто неразлучны. Поэтому она и вернулась на несколько дней раньше после рождественских каникул. А следующий семестр Сиобан решила пропустить, поехать в Венесуэлу и брать там уроки музыки у Фуэрте. Декан сказал, что этот семестр ей не зачтется, но вы же знаете Сиобан, если уж она что-то решила.

— А в какое место в Венесуэле? — спокойно поинтересовался Пирсон.

— Не знаю. Она описала все подробности в письме, которое отправила вам. Сиобан на самом деле беспокоилась о вас и о маме, но просто не смогла дозвониться по телефону. Но она читала в газетах, как вас хвалили за какой-то вынесенный вердикт, и очень радовалась за вас. Но последние дни перед отъездом прошли у нее в сплошной суматохе.

— Вы не возражаете, если я осмотрю ее комнату?

— Вот сюда, пожалуйста.

— А потом мне нужно будет поговорить с деканом.

— Его не бывает в выходные…

— А этот Ричард. Рикардо. Как его полное имя?

— Ох, что-то чисто испанское, несколько имен, да еще с приставками «де».

— Значит, не помните?

— Очень жаль, но нет. Может быть, она позвонит, пока вы здесь. А ее мама дома?

И в этот момент холодное ощущение вечности возложило свою ледяную длань на судью Юджина Пирсона. Оно было таким же ясным, как ясный зимний день в горах, и голос его любимой дочери внезапно прозвучал в этой комнате, из которой видны ржаво-красные крыши и холм Авентин. Она просто сказала:

— Папа…

И от этого леденящего душу видения Юджин Пирсон почувствовал своей кельтской интуицией, что его дочь, услада его жизни, очень нуждается в нем.

Кровавая бойня в Бельвью заняла заголовки газет и экраны телевизоров по всему миру, отодвинув на второй план трагедию в результате взрыва бомбы на вокзале Кингз-Кросс. Во многих выпусках новостей об этом сообщалось сразу после событий в Персидском заливе и до сообщений о спорте и погоде. Шеф Лукко — начальник отдела по расследованию убийств капитан Дэнни Моллой связался с ФБР и начальником нью-йоркского управления по борьбе с наркотиками Марвином Келли. В результате было решено, что ФБР и отдел по убийствам будут проводить совместное расследование по этому делу в тесном контакте с управлением по борьбе с наркотиками и информировать друг друга о ходе расследования. Эдди Лукко тоже работал по этому делу под руководством Моллойя и представителя управления по борьбе с наркотиками специального агента Дона Мейдера.

Начальство знало, что сержант Лукко уже имел отношение к этому делу, а кроме того, он пользовался отличной репутацией в отделе по убийствам, поэтому ему предоставили права, обычно предоставляемые лейтенантам. Для расследования он выбрал себе в напарники детектива Сэма Варгоса.

Примерно тогда же капитан Гарри Форд и Малькольм Стронг начали свое обучение и подготовку в качестве агентов по контракту секретной разведывательной службы.

Их доставили в загородный дом в Уэльсе на границе заповедника в графстве Бреконшир, представляющего собой безлюдный, удаленный район с живописными холмами, поросшими лесом долинами, отлогими горными склонами, ручьями, опасными болотами. Погода здесь постоянно меняется, и прекрасный весенний день к обеду уже может смениться неистовой бурей. Это идеальное место для испытания характера людей, которые решили (или которых выбрали) воспитать в себе стойкость и выносливость как в физическом, так и в духовном плане, несколько выше, чем у обычных людей.

Дом стоит на изолированной территории площадью восемьдесят акров, окруженной пихтами и соснами. Территория тщательно охраняется расположенными в несколько ярусов электронными средствами защиты и предупредительными табличками, на которых на английском языке и уэльском наречии написано: «Уэльская станция анализа канализационных вод. Посторонним вход воспрещен». Вооруженные ружьями охранники, одетые, как сельские жители, патрулируют зону с собаками. Внутреннюю зону площадью двенадцать акров огораживает забор высотой тринадцать футов, по которому снизу доверху проходит колючая проволока.

Первая неделя была заполнена беседами, тестами, медицинскими осмотрами, занятиями языком, физической подготовкой, вводными лекциями, тренировками в стрельбе, оценками индивидуальных качеств. Постоянно, и днем и ночью, инструктора наблюдали, подгоняли, подбадривали, натаскивали обоих агентов.

В течение всего времени Стронг и Форд не видели ни Дэвида Джардина, ни Шабодо, ни Кейт. Джардин находился в столице Эквадора Кито, куда его пригласил Джайлс Аберкромби на встречу сотрудников секретной службы с сотрудниками других правительственных служб, включая таможенников, возглавляющих борьбу Великобритании с контрабандой кокаина и марихуаны. На встрече присутствовал также британский военный атташе. А еще Джардин встретился там с одним из высших чинов колумбийской тайной полиции, командующим новым секретным подразделением, агенты которого от души нашпиговали свинцом двоюродного брата Пабло Энвигадо. Дэвид давно был знаком с коренастым, с непроницаемыми глазами, генералом Хавьером Рамоном Гомесом, надежным, недавно уволившимся из тайной полиции офицером, занимавшим раньше пост заместителя начальника тайной полиции по контрразведке. Он, как и встарь, оказывал неоценимую помощь англичанам и американцам в борьбе против картеля. Переговорил Джардин также и с местными представителями ЦРУ, управления по борьбе с наркотиками и ФБР.

Используя свою несравненную способность концентрироваться и необычайный талант задавать нужные вопросы, за пять дней постоянного общения с этими людьми Дэвид Джардин собрал всю возможную последнюю информацию о руководителях картеля в Боготе, Кали и Медельине.

Из Кито он вместе с Рамоном вылетел рейсом «Авианса» в Боготу, воспользовавшись документами консультанта английской фирмы по страхованию строительных работ. В Боготе Дэвид взял напрокат машину и проехал по всем значительным и незначительным местам, связанным каким-то образом с руководителями картеля, чтобы как бы проникнуться царящей здесь атмосферой, составить новые впечатления, посмотреть на лица, определить, кто спокоен и уверен, а кто живет в страхе. По-испански он говорил без малейшего акцента, а дешевая одежда из магазина готового платья и неприметное поведение не привлекли к нему внимания, и никто его не запомнил. Вот эта сторона его работы нравилась ему больше других. Он знал, кто они такие, знал, что они говорили и делали буквально в последнее время, а гангстеры и торговцы наркотиками даже не подозревали о его существовании. Он был вроде призрака, и тут сказывался двадцатилетний опыт оперативной работы. Указание шефа обучить этому же самому Стронга и Форда за пять недель до сих пор вызывало в нем холодную ярость.

Рамон приставил к нему трех телохранителей, очень надежных людей, служивших в принадлежащей ему частной охранной фирме. Они тенью следовали за Джардином, но настолько осторожно, что даже Мурильо и Бобби Сонсон не смогли заметить их. Вечером в пятницу Рамон и его жена Беатрикс пригласили Джардина на ужин в национальный ресторанчик в старом квартале Боготы Канделариа. Иностранные посольства предупреждали своих служащих и посетителей, что в этом квартале опасно появляться после шести вечера. В ресторанчике выступали танцовщицы, исполнявшие народные танцы, красивые, задорные, жизнерадостные колумбийские девушки сверкали прекрасными ножками, притопывая ими так, словно намекали на что-то неприличное. И куратор направления «Вест-8» снова влюбился в Колумбию и почти во всех ее очаровательных, благородных, жизнерадостных жителей.

Без двадцати десять Рамон и Беатрикс отвезли Джардина в аэропорт. На прощание они тепло пожали друг другу руки, и Дэвид пошел проходить тщательный контроль, чувствуя спокойствие и удовлетворение. И все-таки он был начеку, потому что именно в такие моменты агенты наиболее уязвимы. Когда они размышляют о полете домой, мечтают, как пойдут с подружкой в любимую пивную или как увидятся с детьми, или о чем-нибудь еще подобном. Именно в такие моменты несколько агентов, к своему удивлению, спикировали в могилы, словно пилоты, выполняющие ночью фигуры высшего пилотажа. С завязанными глазами.

Первые два дня операции и несколько самых последних дней перед ее завершением. Это самое опасное время. Джардин удобно устроился в кресле салона первого класса. «Боинг-747» компании «Авианса» взлетел и пошел на разворот, чтобы не врезаться в горы, возвышавшиеся за взлетной полосой. Огни большого и загадочного города скрылись из виду, и Дэвид подумал, что надо будет обязательно предупредить насчет самого опасного времени операции двух агентов, которых гоняют до седьмого пота в ходе самой трудной первой недели в Уэльсе, так далеко от их конечного пункта назначения.

А потом он уснул.