12

МБВА КАЛИ».

СБОРНЫЙ ПУНКТ У ПОЖИРАТЕЛЯ СОЛНЦ

...Корабль стонал и трещал, медленно разрушаемый беспощадной хваткой черной дыры. На Мандроса Нукиэля накатила тошнота — это отказали гравиторы. Растущие приливные силы выбросили его из командного кресла и несли головой вперед к черной дыре. Голову и ноги тянуло прочь от солнечного сплетения — черная дыра распинала его в паутине искривленного пространства-времени.

Такому же противоестественному искривлению подвергалось его нутро, и его выворачивало наизнанку. Напор на диафрагму усиливался, не давая дышать. Перед глазами стоял красный туман, кожу головы покалывало.

На главном экране сращенный диск вокруг аномалии переливался цветами, у которых не было названия; клубки возмущенной материи вились вокруг, словно волосы на голове ведьмы. Ведьма разинула черную пасть, и корабль втянуло в нее...

* * *

Мандрос Нукиэль проснулся скованный параличом, тяжело дыша. Прошла целая вечность, прежде чем кошмар отпустил его.

— Свет, — прохрипел он, медленно садясь. Слабое ночное освещение прогнало тени и вернуло каюте привычный вид. Он спустил ноги с койки — теплый ковер на полу был успокаивающе реален. Нукиэль потер руками лицо и выпрямился.

Сознание твердило ему, что название злосчастного рифтерского корабля — простое совпадение с тем, что ему привиделось, но подсознание, очень окрепшее ночью, уверяло в обратном. Нукиэль не мог отделаться от видения, зазвавшего его на Дезриен, — видения, где Богиня в образе Ведьмы разрушила его небесное жилище.

Он прошлепал босиком к пульту, рассеянно накинув по дороге халат из шанта-шелка. Сиденье холодило тело сквозь тонкую ткань. В окне на экране появилась Элоатри — это был ее ответ на запрос об этих снах. Он снова с благодарностью отметил, что она говорит с ним из сада Обители — пестрые цветы и изумрудная трава служили визуальным антонимом наготе космоса, служившего ей фоном в его видении. У Богини, явившейся ему, было лицо Верховной Фанессы. Элоатри не пугала его, но и не успокаивала.

— Я уже говорила вам над Дезриеном, что Богиня не оставила нам послания для вас, но вы сами заметили, что кое-какие моменты призвавшего вас видения предвосхитили вашу теперешнюю ситуацию. — Она устало улыбнулась. — Одно несомненно: ни вы, ни я не знаем, в каком облике Она предстанет перед вами в следующий раз.

Он тряхнул головой, невнимательно слушая знакомые слова и замечания, отмечая, как тианьги, подстраиваясь под сад Элоатри, переходит на летние запахи. Предвосхитили, ничего не скажешь! Он не мог придумать лучшего воплощения Ведьмы, Богини-Разрушительницы, чем зияющая пустота черной дыры.

Верховная Фанесса закончила говорить, и на экране появилось стилизованное изображение Диграмматона. Нукиэль убрал его и вызвал собственное письмо к Элоатри, чтобы закончить его. До отправления следующего курьера осталось меньше шести часов.

Но не успел он приняться за дело, пульт тихо загудел.

— Нукиэль слушает, — ответил командор.

— Это Асавар. Корреляции по звездным измерениям закончены. Вы приказывали немедленно уведомить вас об этом.

Страх, не совсем еще оставивший Нукиэля после кошмара, окреп заново, когда он заметил напряженность в глазах лейтенант-коммандера. Офицер, почувствовав, видимо, реакцию командора, слегка улыбнулся и кивнул:

— Как я и боялся, радиус Пожирателя Солнц расширяется. Если соотнести мощность Пожирателя Солнц с количеством материи, падающей в черную дыру, мощность их оружия возрастает с той же скоростью. — В окне на экране возник график, иллюстрирующий доклад Асавара, — Показатели похожи на метку цефеиды* , — продолжал офицер, — но с каждым циклом выходят на чуть более высокий уровень — возможно, в итоге работы сходного механизма.

— Думаете, это темпатка? — Голос Нукиэля звучал хрипло, и он прочистил горло. У него вызывала неуютное чувство техника, способная регулировать мощность звезды, — и уж тем более рифтерша, контролирующая, в свою очередь, эту технику.

— Кто его знает? — пожал плечами офицер. — Но если Аватар согласится подождать еще пару месяцев, она ему больше не понадобится.

— Это если скорость не будет возрастать — иначе столько ждать не придется.

— Какой оптимизм, командор! — мрачно улыбнулся физик.

— Что поделаешь, коммандер, все это паскудство скапливается здесь. — Нукиэль обвел рукой свою каюту. — Вы хорошо поработали. Подготовьте рапорт к отправке курьера, а я к нему добавлю свои примечания.

Асавар исчез с экрана, и его заменила красивая мозаика Иремклаахской школы. Нукиэль мог только догадываться, как воспримут эту новость на Аресе, если еще не получили ту же информацию из других источников. Это определенно даст новый козырь фракции, стоящей за уничтожение Пожирателя Солнц, к которой Нукиэль причислял и себя.

Он вздохнул и стал одеваться, размышляя об изменениях, которые это новое открытие заставит его внести в собственный рапорт. Спать он все равно не сможет — а если и уснет, один Телос знает, что ему приснится.

Пульт снова загудел.

— Нукиэль слушает. — Отдохнул, называется!

— Командор, — доложил Эфрик, — десять минут назад мы обнаружили выходной импульс, пеленг 167 с отметки 24, поправка 21 светоминута. Корабль опознан как «Красный череп», но разведчик ничего не обнаружил. Я выслал на поиски две полные келлийские триады.

— Хорошо. Объявляйте аврал, сделайте скачок к выходным координатам, тактический уровень шесть, и начинайте стандартный поиск. Я сейчас приду.

Эфрик кивнул, и окно на экране погасло.

Нукиэль закончил одеваться, почти не обращая внимания на вой сирены. Этого он и боялся. Что мешает кому-то из рифтеров перехитрить их — сделать скачок на явочный пункт, удостовериться, что он существует, а потом скакнуть обратно и продать его координаты врагу?

Он ощутил легкую дрожь скачка, а потом нутряной спазм выхода. Если такой факт действительно имел место, группировке у Пожирателя Солнц придется сменить свою позицию — а это потребует времени, иначе их снова засекут. Как можно было вообще доверяться рифтерам?

Нукиэль покачал головой, садясь в капсулу транстуба. Делать нечего. Панарх высказался ясно, и письма Элоатри дают четкую картину политической обстановки. У его величества хватает забот и без тревожных сообщений со сборного пункта. Придется как-то справляться своими силами.

Он ощутил еще несколько скачков до того, как капсула затормозила

— Мы нашли их, — сообщил Эфрик, когда командор вошел на мостик. На экране в свете далекого бинария черной дыры поблескивал угловатый стрекозиный корпус эсминца альфа-класса. Цифры внизу указывали, что он находится на расстоянии две тысячи километров. Снарядная трубка была повернута в сторону, противоположную «Мбва Кали».

— Они не отвечают на наши сигналы. Наши носовые башни бета и гамма наставлены на них.

Нукиэль, кивнув, занял командное кресло. Инфразвуковые импульсы тианьги настраивали команду мостика на максимальную собранность, используя грозовую атмосферу Утерянной Земли, уже миллион лет знакомую человеку.

— Обнаружение, есть что-нибудь?

— Низкоуровневые импульсы стрелкового оружия внутри эсминца, сэр. В левом кормовом отсеке прогревается корабль. Метка гиперснаряда отсутствует.

— Хорошо. Орудийная, раптор на перехват любого корабля, который покинет рифтерский эсминец. Связь...

В этот момент случились одновременно две вещи. На главном экране открылось окно, показывающее мостик «Красного черепа», и от эсминца отошел челнок. Загудел раптор и перешел на режим ускорения.

— Скачковые выведены из строя, — сообщило обнаружение.

Но все внимание Нукиэля было обращено к женщине, глядящей с экрана. На лбу у нее виднелись красные волдыри. И по черным от копоти щекам тянулись следы слез. Клубящийся вокруг дым вызывал у нее мучительный кашель.

— Извините за беспорядок, командор, — сказала она, с трудом остановившись. Позади нее кто-то заорал:

— »Кали» пальнула в них из раптора, но они удирают в гравирежиме!

— Одну минуту. — Женщина отвернулась. — Туори, ну-ка сбей их!

Луч света с эсминца лизнул убегающий челнок, и тот превратился в облако пламени, которое начало медленно угасать.

— Ну вот, — удовлетворенно произнесла женщина, снова повернувшись лицом к Нукиэлю. — Наш дорогой капитан еще с парой засранцев вознамерился сообщить должарианцам, где вы есть. У нас другие намерения, и теперь капитан я, а они испарились. — Хмыкнув, она отдала честь. — Капитан Юмилла и «Красный череп» для прохождения службы явились, командор. Разрешите подняться на борт?

— Благодарю вас, капитан, — с чувством ответил Нукиэль. — Подняться на борт с большим удовольствием разрешаю. Добро пожаловать на сборный пункт у Пожирателя Солнц.

* * *

ПОЖИРАТЕЛЬ СОЛНЦ

Тарканцы, стоящие на посту у гиперволновой рубки, как всегда, не обратили на Лисантера внимания — они следили за входящим и выходящим персоналом. Это помещение представлялось Лисантеру нервным центром Пожирателя Солнц.

Похоже, только он один мог спокойно позволить себе такое сравнение. Остальные по мере возможности старались обходить органические подобия, навеваемые закругленными линиями урианской архитектуры — если это можно было назвать архитектурой. Даже Лисантер не понимал до конца, что такое эта станция — строительное сооружение или живой организм.

У входа он уступил дорогу двум рабочим, которые вывезли гравикаталку в удерживаемую стазисным полем дверь, ступая по серой полосе на полу. Они очень старались не сходить с этой полосы, поскольку в этом месте пол, не менее прочный, чем на всей станции, был, однако, совершенно невидим. Под ногами у того, кто сходил с прочерченных повсюду полос, сияли звезды — впрочем, этого не делал никто, кроме Лисантера.

Сейчас он тоже ступил в сторону и пошел к центру рубки, наслаждаясь атавистическим трепетом человека, идущего среди звезд. На мгновение он остановился и обвел взглядом огромное помещение.

Высоко вверху на паутинной конструкции горели светильники, висели имиджеры и датчики. Красный светящийся потолок, изобилующий органическими сводами и куполами, ребристыми уступами сходил к плавным очертаниям гиперволновых модулей, расставленных через широкие интервалы на невидимом полу. Над каждым модулем световые линзы переливались причудливыми цветами, которые ни один анализ не мог соотнести с работой гиперраций, — возможно, потому, что любой вид связи требовал участия всех модулей до единого.

Каждая гиперрация соединялась со своим банком компьютерных мощностей проводами, которые тянулись из квантовых блоков, густо налепленных на модули, а от компьютеров змеились к выходу бронированные кабели, несущие бесконечный поток приказов и подтверждений.

Тсхники-бори сновали от рации к рации, то и дело поправляя квантовые блоки. Единственные звуки в зале составляли шепот, шарканье ног и шорох лабораторных халатов, отражающих мерцающие над каждым модулем огни.

Одну из раций техники просто облепили — сюда-то рабочие и везли свою каталку с грузом новых, только что изготовленных квантовых блоков. Бори принялись лихорадочно заменять ими старые — Барродах не допускал сколько-нибудь длительных перерывов в работе гиперсвязи.

Жаль, нельзя им сказать, что Барродах в кои-то веки пребывает в хорошем настроении и не будет слишком уж придираться. Старые блоки будут использованы для исследований и мониторинга новых участков, которые будут открываться на станции — что последняя попытка Вийи делает весьма вероятным; другая часть будет переработана на стазисные заслонки, чтобы ублажить Барродаха и избавиться от его вмешательства — хотя бы частично. Полное невмешательство возможно лишь в случае его смерти.

Лисантер тряхнул головой, отгоняя от себя эту истинно должарскую мысль. Хорошо, что он не стал изучать их язык. Он взглянул себе под ноги, чтобы отвлечься. Яд катеннахской политики уходил сквозь его тело и подошвы ног в беспредельность космоса.

Звезды и туманности, не мигая, светились под ним. Лисантер слышал, что бори называют это место Балала-Сикома — Грезящий Глаз. Но какой же глаз смотрит в собственное сердце? Тщательно проведенные измерения показывали, что Лисантер стоит сейчас в одной из оконечностей колодца, который проходит у трона в Палате Хроноса.

На другом конце тоже сияли звезды, но бесконечно далеко, ибо ось колодца пересекала черную дыру. Все попытки исследовать это странное поведение четырехмерного пространства-времени провалились; температура пробников, опускаемых б колодец, падала до абсолютного нуля, расстраивая аналитические приборы и превращая показатели в полный бред. Лисантер подозревал, что имеет дело с фазой кристаллизации гиперпространства, изолирующей станцию от черной дыры, но доказать ничего не мог.

Но какими бы далекими ни казались ему звезды, которые он видел вверху, звезды под ногами были значительно ближе и принимали все более враждебный вид. Где-то там среди них скапливались панархисты, уже активно обстреливающие рифтерские пикеты. В скором времени они, вероятно, предпримут атаку. Но Барродах напрасно беспокоится по поводу десантных катеров. Испытания на прочность урианского квантопласта уверили Лисантера в том, что десант обречен на провал, а вот для сидящих внутри катеров столкновение может оказаться гибельным. Скорее следует опасаться потенциальной астероидной атаки, но ученый был уверен, что Пожиратель Солнц и с этим справится. Станция без всяких повреждений пробыла десять миллионов лет в этой довольно грязной, по всем стандартам, системе. Осталось только выяснить, как она обороняется и как движется — Лисантер был уверен, что Пожиратель Солнц мобилен.

Татриман осторожно продвигалась к нему по прозрачному полу. Лисантер махнул ей рукой и перешел на серый наблюдательный островок. С техниками полезнее беседовать, когда они не охвачены страхом. Бори как будто не имели ничего против стояния на краю бездны, но стоять прямо на ней было выше их сил.

— Татриман, я хочу, чтобы вы проверили артелионские корреляторы. Мне кажется, в журнальных узлах завелся жучок.

Бори молча кивнула, настороженно глядя на Лисантера.

— Моррийон не пытается отнять у вас больше времени, чем положено? Может быть, мне снова вмешаться?

— Нет, гностор Дювиэль, моей работе это не мешает. — Она не ответила на его вопрос, но он, сознавая, что она, подобно ему, является невольной участницей непрестанных катеннахских интриг, предпочел не настаивать. Работает она вполне удовлетворительно: он получил возможность передать почти весь контроль над компьютерными функциями ей, хотя тщательно скрывал этот факт от Барродаха. Тот не поймет — ему нет дела до научной работы, для которой у Лисантера освободится время, хотя именно эта работа позволила модифицировать квантовые блоки и пообещать тому же Барродаху его драгоценные стазисные заслонки.

— Вы хотели что-то сообщить мне? — спросил Лисантер, вспомнив, что бори подошла к нему первая. Ее настороженность усилилась.

— Да, гностор. Несколько минут назад я закончила корреляционную операцию, назначенную вами, и думала, что вы захотите посмотреть результаты немедленно. — Она подала Лисантеру блокнот, и он с удовлетворением прочел данные на экране. Так он и думал; приборы уже некоторое время подсказывали ему, что темпатка включила на станции некий автоматический процесс — и он постепенно набирает силу.

Какое-то мгновение он играл с мыслью утаить на время эту информацию. Всегда можно сказать, что он не хотел докладывать о столь важном открытии, не имея подтверждения. Но Аватару и так не терпится — его не волнует, что эксперименты будут прерваны.

Лисантер вернул блокнот Татриман и хотел отпустить ее, но страх в ее глазах его остановил. Еще секунда — и он ощутил под ногами едва уловимую дрожь.

Дрожащий, ни на что не похожий вой, исторгнутый станцией, напоминал Лисантеру жуткий момент его поступления на должарскую службу. Умовыжималка! Он не мог забыть то, что показал ему Барродах, желая объяснить, что ждет его в случае провала.

Лисантер рефлекторно вздрогнул, хотя и понял уже, что этот звук исходит не от человека. Вся работа остановилась, и бори в страхе застыли на местах.

Но звук уже оборвался.

Блокнот Лисантера сигналил; ученый взял его в руки и нажал на клавишу приема. Встревоженный голос Барродаха спросил:

— Что это было?

— Не знаю, серах Барродах. — Лисантер направился к выходу, сделав Татриман знак следовать за ним. — Сейчас займусь анализом. — Его подозрения оправдались — у Барродаха имеется здесь шпионский датчик.

— Вот-вот, займитесь. Для вас будет лучше подготовить объяснение до того, как Аватар его потребует, — рявкнул бори и отключился.

Еще пару минут назад угроза вызвать недовольство Аватара была бы весомой, но последнее загадочное явление затмило собой все остальное. Какие тайны оно открывает? Возможно, это еще один, замедленный эффект опыта темпатки? Лисантер, сам того не замечая, начал мурлыкать какой-то мотивчик в предвкушении новых горизонтов.

* * *

Тат Омбрик, подавляя рвущийся из горла жалобный звук, до боли прикусила губу. Только не паниковать!

Однако все происходило слишком быстро. Кругом скопилось столько опасностей, что она не знала, как проживет следующие сутки. Сначала открылось, что Аватар все равно получит желаемое, будут дальнейшие опыты темпатки успешными или нет — а потом этот жуткий звук.

Здесь что-то пробуждается. Тат напряглась, борясь с собственным воображением: Лисантер стоял рядом с ней, мурлыча что-то себе под нос. Она знала, что этим он выражает удовольствие, а не нетерпение, но все же склонилась над пультом, пытаясь овладеть хотя бы лицом, не говоря о прочем.

— Еще раз, Тат. — Она послушно повторила широкодиапазонную запись вопля, вырвавшегося из гиперрации. Ей казалось, что она читает колебания волн на экране — их вид оживлял слуховую память об этом нечеловеческом предсмертном крике.

Мурлыканье перешло в нечто более осмысленное.

— Угу. Ага. — И Лисантер, то ли решив задачу, то ли найдя путь к ее решению, начал тихо насвистывать сквозь зубы.

При этих звуках в компьютерном зале снова возникло напряжение. Техники-бори подняли головы, двое надзирателей Барродаха замерли — свист вызывал у них крайне неприятные эмоции. Лисантер заметил это и перестал свистеть.

Хорошо хоть тарканцев поблизости не было. При должарианцах свистеть нельзя. Тат очень желала бы не знать почему, однако знала. Она не верила в привидения, но утбурды, свистящие призраки умерщвленных младенцев, иногда являлись ей во сне.

— ...и ведите постоянный мониторинг загрузки.

Тат, вздрогнув, поняла, что Лисантер обращается к ней.

— Да, гностор. С каким уклоном? Он посмотрел на нее с недоумением.

— Корреляторы и скоростная память, конечно. Моя идея потребует огромного пространства для поиска образов.

Она кивнула и стала настраивать пульт, накачивая мощность и подключая модули, чтобы обеспечить необходимые Лисантеру программные средства. Отвлекаться больше нельзя.

Когда Лисантер ушел, скрывшись в своей кабине, Тат иронически скривила губы. Его сиюминутные потребности сейчас совпали с ее долгосрочными. Средства, которые требуются ему для исследования спектральной картины боя, она сможет использовать для дешифровки и глубокого проникновения в систему. Она увеличила мощность — Лисантеру не до того, и он не заметит.

Тат встала, потянулась и пошевелила пальцами. Для Фазарган и Низериана, не спускающих с нее глаз, это выглядело как обычные эргономические упражнения, разминка, предшествующая долгому сидению за пультом. А на пальцы-то они и не смотрят.

Зато ее сотрудники прочтут сигнал «прикройте меня» и настроят свои пульты так, чтобы оправдать дополнительные мощности, которые запрашивает она.

«Шум и ярость, не имеющие смысла»* , — сказал как-то о таких модулях другой рифтерский программист. Где-то он теперь, Мги?

* * *

Тат выбросила его из головы и села. Набрав код, она со смешанными эмоциями стала ждать знакомой метки — а когда дождалась, у нее перехватило дыхание. Структура разрослась, разветвилась, достигнув уровня почти фрактальной сложности.

Все началось как дуэль с программистом Барродаха. Его, сначала неизвестного ей, она потом опознала как Ферразина, находящегося на Артелионе. Мысль о борьбе с другим программистом через многие световые годы реального времени на первых порах привела ее в восторг. Она не могла прочесть переписку между ним и Барродахом, но засекала каждый его код и многое узнала о своем противнике.

Поначалу он казался простым, но потом почему-то окреп. Его код теперь почти не поддавался разгадке. Не будь этого срочного задания, она никогда бы не собрала достаточно ресурсов, чтобы его расколоть.

Между тем Моррийон не станет слушать никаких оправданий. Он, возможно, не такой урод, как Барродах — по крайней мере духовно, — но не менее опасен. А может, и более, если учесть, кому он служит.

Она проверила каналы Лисантера. Как она и ожидала, запрошенная ими мощность накапливалась с предсказуемой скоростью, оставляя ей свободу для собственной тайной деятельности.

В конце концов ей удалось расколоть одну из конструкций Ферразина, что усилило ее тревогу. Это был жучок, запущенный в ее собственную интерфейсную программу — в ту, которую Лисантер велел подготовить для Аватара. Тот, кто пользуется этим жучком, должен быть в курсе всего, чем Аватар интересуется.

Но с этим она ничего не могла поделать: жучок, несомненно, создан для Барродаха, и пресечь ему доступ к интерфейсному журналу было бы фатально.

Тат не слишком упрекала Барродаха в этом отношении; когда дело касается должарских господ, сюрпризы могут привести к гибели.

Нейраймаи продолжали свою кропотливую работу, и Тат испытала шок, увидев, что они раскопали. Она уже где-то видела этот код!

Однажды она играла в ДатаНете в щураки — кто глубже нырнет, как в известной игре высокожителей, только программисты используют для этого не низкогравитационные крылья близ оси вращения, а пульт и код. И в том, и в другом случае опускаться слишком низко опасно.

И Тат, и ее противника — это, кстати, был Мги — чуть было не засекли тогда. Фаг, разбивший в пух и прах их пробники, носил такую же метку, Метку Мандалы.

Если Барродах получает желаемую информацию, то чистюли, похоже, делают то же самое.

Тат, как и все на станции, знала, что Панархия собирает силы для атаки, хотя рифтеры, патрулирующие вокруг Пожирателя Солнц, ничего нового не сообщали. Но только ей одной теперь известно, что они некоторым образом уже здесь.

Это не может быть Седри Тетрис. Или может? Вряд ли какой-либо программист способен проделать подобную работу с увечного пульта в рифтерской каюте — хотя отставной коммандер, вероятно, уже сделала все, что в ее силах. Тат, как и любой программист, на ее месте поступила бы точно так же. Но знакомый код пришел по гиперсвязи и не мог иметь отношения к Седри.

Тат потихоньку перенесла метку и матрицы нейраймаев в свой блокнот и переключилась на задание Лисантера. Его мощностные запросы достигли своего пика — возможно, ей и хватит времени.

Сердце у Тат стучало, и в желудке зарождалась тошнота. Обратной дороги нет — но, возможно, у нее никогда уже не будет такого шанса. Она быстро достала капкан, который с таким трудом создавала, и использовала свою временную власть, чтобы погрузить его глубоко в систему. Несколько минут спустя она, мокрая от напряжения и терзаемая головной болью, нажала клавишу ПРИЕМ и принялась затирать свои следы.

Теперь она сможет вернуться сюда с любого пульта — и если делать это достаточно медленно, дополнительная загрузка не будет замечена. Конечно, если ее обнаружат, некоторая часть мощностей станций будет временно направлена на умовыжималку — с Тат в качестве жертвы.

Что же теперь?

Тат посмотрела на хроно. Смена пять минут как закончилась, но Лисантер уже освобождает емкости. Пора побеспокоиться о другом: надо найти попутчиков, идущих к рециркулятору, чтобы перехватить Дема, пока он не ушел. Она должна благополучно довести его до их каюты — или хотя бы до сектора, занимаемого бори.

Пульт заговорил голосом Лисантера, и Тат подскочила на месте.

— Это все, Татриман. Можете восстановить баланс.

Он по-настоящему взволнован — что он такое мог открыть?

Через пару секунд гностор пронесся мимо нее с отсутствующим видом. Разобрав его конструкции и освободив компьютерные мощности, она запустила пробник в его рабочую зону, замаскировав его под чистильщика. Впрочем, результаты лежали неглубоко.

Тат почти что пожалела об этом, ибо то, что она обнаружила, сметало все ее успокоительные надежды, касающиеся рифтеров, в частности Тетрис, и в то же время делало еще более настоятельной необходимость довериться им. Она очистила пульт и поспешно вышла.

Сначала Дем, потом Лар. Он знает этих рифтеров лучше, чем она. Надо решать, не пора ли открыться перед ними.

 

13

Лар сдерживал себя, чтобы не смотреть то и дело на хроно, — но в этот момент дверь чмокнула, и влетели Тат с Демом.

— Вот уж не думал, что когда-нибудь обрадуюсь этому звуку, — сказал он вместо приветствия, и его натянутые нервы напряглись еще больше при виде лица Тат.

— Задержалась из-за Лисантера. Я вся липкая — пойду приму душ.

— Мы с тобой, — с бьющимся сердцем ответил Лар. Что у нее еще стряслось?

Они вместе вымыли Дема, уложили его в постель, и он почти сразу уснул. Вдвоем они вернулись в душ и под шум воды заговорили разом, автоматически перейдя на жаргон, включающий в себя бори, уни и слова из дюжины других языков, употребляемых на Рифтхавене.

— Не опаздывай больше, — сказал Лар. — Хоть сигнал подавай, если что. Во всяком случае, пока этот сраный Каруш-на Рахали не кончится.

— А что, господа все-таки охотятся за бори? Ведь это только начало!

— Альзиах говорит, господа начнут далеко не сразу и мы их, наверное, даже не увидим. Их нам опасаться нечего, а вот нижние чины — другое дело. Поэтому ты должна ходить только в компании — это единственный способ обезопасить себя.

— Да помню я, — устало ответила Тат. — Я нашла попутчиков и забрала Дема, как мы и договорились. Что случилось? Ты видел что-нибудь?

— Нет, мне сообщили знаками. — И Лар рассказал ей о бори, которому переломали ноги, — он шел один с третьей смены в рециркуляторе, и его поймали в коридоре. Еще одну женщину поймали у самого жилого сектора бори — ей сломали ключицу и проломили череп. — Поэтому остальные твердо заявили, что отказываются обслуживать казармы серых. Даже Катеннах не сдвинет нас с места. — К тарканцам бори вообще не допускались — единственное правило на этой станции, за которое Лар возносил благодарность всем сущим богам.

Тат подставила лицо под струю воды, и Лара охватила жалость. От этого жуткого напряжения их ничто не спасет, кроме бегства — или смерти.

— А у тебя что нового? — спросил он.

Тат опустила голову и прошептала сквозь завесу воды:

— Надо решать прямо сейчас — довериться рифтерам с «Телварны» или нет.

Лар заколебался. Снова они оказались на лезвии бритвы, снова их жизнь зависит от правильного выбора. Вот оно, проклятие нашей жизни: малейшая ошибка ведет к смерти, и вся награда за правильный поступок — это возможность существовать дальше. Но он поборол свои эмоции и стал думать о стоящей перед ними проблеме. Последнее время он послушно осуществлял все уловки и стратагемы Тат, чтобы проверить, заслуживают ли новые рифтеры — особенно программистка — доверия. Но все это либо игнорировалось, либо встречалось пытливыми, хотя и дружественными, вопросами.

Лар мог понять, зачем люди учат должарианский. Они с Тат портили себе мозги этим гнусным наречием с тех самых пор, как поняли, что так просто им отсюда не выбраться. Но учить бори? На нем никто не говорит помимо самих бори — а бори-катеннахи стараются его забыть и никогда им не пользуются. В случае особой необходимости они говорят на уни, меняя язык одних победителей на язык других.

Будь у них хоть немного времени, он выяснил бы мало-помалу, можно ли доверять бывшему офицеру Седри Тетрис. Но, похоже, времени у них больше нет.

— Чистюли здесь. Доказательства раскиданы по всему информпространству, — шептала Тат ему на ухо, так тихо, что он едва слышал ее сквозь шум льющейся на голову воды. — Хуже того, после очередной попытки темпатки станция стала набирать мощность сама по себе. Это медленный процесс, но кто знает, как долго он будет длиться? И как отреагирует на это Аватар? Надо решать прямо сейчас — и действовать. Прямо сейчас.

Лар прижал большие пальцы к глазам и застонал, не заботясь о том, что гипотетический шпион может его услышать. Хуже все равно уже не будет.

Он пытался как-то уравновесить все факторы. Панархисты каким-то образом присутствуют здесь; у Барродаха с каждым днем крыша едет все сильнее; и стресс усугубляется до сюрреалистических размеров тем, что где-то за сотни световых лет сошлись вместе треклятые должарские луны, побуждая должарианцев с горящими глазами рыскать в поисках секса — чем насильственнее, тем лучше. А тут еще и огры — пока Аватар забавляется только двумя, говорит Тат, но скоро к ним прибавятся другие.

Тат чувствовала его нерешительность.

— Я оставила капкан в системе — авось что и попадется.

— Ну а огры? Рифтеры тут не помогут, даже выжигатели мозгов.

— Может быть, сумеем подделать бирки — защитить себя, Дема и других.

Лар вздохнул и выключил душ.

— Ладно, попробуем. Я знаю, что они теперь делают, а Дем здесь в безопасности. Я схожу за ними, а ты спрячься в кладовке около коридора, ведущего в рекреационную.

Губы Тат сжались в белую линию.

— Только скорее. Бегом.

* * *

Планы, роящиеся в мозгу Седри наподобие взбесившихся насекомых, исчезли в мгновение ока, когда они с Марим, идя за Ларом, свернули за угол и бори внезапно остановился. Седри заглянула в длинный туннель, не зная, чего ожидать, и увидела несущуюся к ним Тат, чьи шаги создавали эхо в розовато-серых стенах.

Задыхаясь и силясь казаться беззаботной, маленькая бори проговорила:

— Я только что сменилась. Можно мне с вами? — В ее голосе слышался красноречивый трепет.

— Конечно, — усмехнулась Марим, весело поблескивая голубыми глазами. — Чем больше народу, тем лучше. Что-то в рекреацию последнее время никто не ходит — скукота!

Тат, открыв было рот, перевела взгляд с Марим на Седри и промолчала. Решила, видимо, что Марим знает, в чем дело и просто насмешничает.

— По-моему, мы должарианцев не интересуем, — сказала Седри. — Пойдем. Ты как насчет третьего уровня?

— Моя любимая игра, — с жаром ответила Тат. Лар посмотрел на нее вопросительно, и она сделала ему знак занять чем-нибудь Марим. Он показал, что понял и согласен, к великому облегчению Седри. Из этого быстрого молчаливого обмена знаками она вынесла, что двое бори хотят довериться ей. По крайней мере настолько, насколько вообще можно доверять человеку в этом проклятом месте.

— Мне не часто выпадает случай поиграть с другим программистом, — сказала Тат. Ее светло-карие глаза смотрели твердо, тонкие брови озабоченно выгнулись, а пальцы просигналили: «надо поговорить».

Седри ответила тем же сигналом, и Тат тихо перевела дыхание. Оба бори внимательно оглядели лежащий впереди перекресток, и Седри поняла: прежде чем говорить, надо благополучно добраться до рекреационной.

В двух следующих коридорах никого не было; в третьем несколько бори, сбившись в кучку, чуть ли не бегом продвигались вперед — картина, от которой у Седри адреналин повысился еще больше. Не надо было ей спрашивать Лара, что происходит. Страшнее всего, что ты вообще не видишь должарианцев, пока они на тебя не накинутся. Она представляла себе, как шайки распаленных серых и тарканцев топочут повсюду в своих сапожищах, заглядывая в жилые комнаты, — а в действительности их совсем не видно. Значит, они не смыкали глаз несколько суток, обдумывая, на кого и когда напасть, и не говоря никому ни слова. Вот эта скрытность и обособленность хуже всего. Бори, как объяснил Лар, смотрят на это как на величайшее извращение, у Седри это вызвало испуг — и грусть.

Она не сдержала нервного смеха при мысли о том, что должарианцы тоже считают бори извращенцами за то, что те занимаются сексом с родственниками, а если кто-то решается найти себе пару на стороне, избранник тоже принимается в семью.

«Как же еще научиться этому, чтобы потом не страдать?» — на полном серьезе заметил Лар. Седри оставила свою реакцию на этот освященный обычаем инцест при себе, и Лар добавил с гримасой отвращения: «А вот должарианцам нравится причинять людям страдания».

Они дошли наконец до относительно безопасной рекреации.

— Надо же, мы одни тут, — воскликнула Марим. — Вот дерьмо!

— Смена только что кончилась, — пояснил Лар, стрельнув глазами в сторону Тат.

— Вот хороший пульт, — показала Седри.

Тат кивнула, соглашаясь: позиция обеспечивала хороший обзор и предоставляла целых два пути для отступления, если понадобится.

Лар, сказав что-то, направился в другую сторону, и Марим охотно последовала за ним, щебеча о том, что у двери сидеть куда лучше: сразу видно, кто входит и выходит.

Седри села напротив Тат, удостоверившись, что Марим ее не видит.

— Я подключу свой блокнот, чтобы расширить игровое поле — у меня там есть отличный набор для третьего уровня, — сказала Тат, снимая блокнот с подвески на поясе. Седри улыбнулась про себя — оказывается, бори тоже мастера использовать игры для маскировки. Вспышка света соединила блокнот с архаическим пультом. У Седри шумело в ушах, но лицо Тат выражало полное безразличие.

На экране появился заголовок, и Тат напечатала под ним: «Это твое?»

Седри недрогнувшими пальцами набрала: «Нет. Но здесь налицо очень глубокий префикс — глубже, чем я когда-либо видела».

«Не знаешь, что это такое?» — вздохнув, спросила Тат.

Сердце Седри гулко стукнуло, Тат сделала первый шаг — она должна сделать следующий, несмотря на опасность. Сделав знак «подожди» и продолжая говорить об игре и добавлениях Тат, Седри ввела свой флотский опознавательный код.

Она с изумлением увидела, как что-то собирается вокруг него — в сегменте, уведомляющем о ее отставке, наблюдался диссонанс. Таинственный заголовок происходил не с Ареса.

Вокруг введенного ею стержня продолжали скапливаться чужие коды. Седри слегка затошнило: тот, кто это программировал, подошел опасно близко — ближе, чем когда-либо посмела бы она, — к нарушению запрета на искусственный интеллект.

Неизвестный, видимо, все-таки принял ее опознавательные данные и сформулировал вопрос — не словесно, а символически, с помощью вопросительного указателя. Частью сознания Седри отметила, что Тат играет за двоих, прикрывая ее, но Седри больше ничего не могла сделать. Она связала указатель с опознавательным узлом пульта у себя в каюте, недоступным сейчас. Остальное придется сделать Тат.

«Я не могу понять, — напечатала Седри. — Где ты это взяла?»

«Пришло по гиперсвязи. Это с Ареса?» Сердце Седри снова болезненно забилось, и ей стало по-настоящему плохо, когда она прочла: «Лисантер только что обнаружил, что у чистюль есть гиперрация. Когда Эсабиан узнает...»

Тат оборвала фразу — продолжать не было нужды. Она не могла знать, насколько эта новость ухудшает ситуацию, а Седри не могла ей сказать без разрешения Единства — а может, и совсем не могла.

У нее все сжималось внутри. Тат с Ларом ей нравились, и она от души жалела всех бори. Они не заслужили существования в этом аду — а после обнаружения аресской гиперрации здесь станет еще хуже. Но прежде всего она обязана верностью Единству — какой бы странный вариант ее собственной веры оно ни исповедовало, — а после него всем людям Тысячи Солнц.

«Думаю, что смогу поработать с этим», — напечатала она.

— Вот гадство, опять ты выиграла. Еще раз? — сказала она вслух, бросив взгляд на Марим и Лара, — они смеялись, поглощенные игрой. Потом тряхнула рукой, так что браслеты вышли из рукава, сняла с одного из них камень и подала Тат.

«Я ношу их на себе с самой посадки, на всякий случай, — быстро напечатала Седри. — Это деструктивный читающий кристалл. Фаг высшего уровня. Он уберет фильтры с нашего пульта, и я смогу нырнуть в систему. Обещаю, что к тебе след не приведет».

Седри знала, конечно, что Тат сначала проверит кристалл, чтобы совместить его с системой Пожирателя Солнц. Тат поймет, что Седри дает ей на это молчаливое разрешение.

Тат кивнула, зажав камень в ладони, и выключила пульт. В этот самый момент чмокнула дверь, и послышались голоса должарианцев.

Тат быстро восстановила игровую программу, а Седри сказала громко:

— Ладно! Сейчас в моей груди пылает адское пламя. Реванш! Только без твоих дополнений. — Она усмехнулась, вспомнив Монтроза с его оперой — искусство, к которому она постепенно приобретала вкус. Королева Ночи — подходящая фигура для программиста.

Тат прицепила блокнот к поводку и сделала вид, что целиком сосредоточилась на игре.

Серые болтались по комнате, и один из них громко заржал. Уж не наелись ли они галлюциногенных ур-плодов? Седри набрала воздуха, приготовившись к бегству в случае необходимости. Но дело того стоит: у «Телварны» теперь есть союзники.

* * *

Эсабиан не повернулся к вошедшему Барродаху — лишь слегка повел головой, когда дверь с чмоканьем сомкнулась.

Аватар стоял перед огромной голокартиной, которую Барродах недавно оживил, надеясь хоть немного развеять скуку Эсабиана. Картина, как и прежде, представляла вид из окна башни в Хрот Д'очча, фамильном поместье Эсабиана на Должаре над далекими вулканами. На северной границе Хрот Д'очча пылали настоящие карра-огни. Тени, пробегая по древним гобеленам на стенах, заставляли двигаться богов и аватаров Утерянной Земли, и они в своих танцах и битвах разыгрывали жуткую пародию на содрогания Пожирателя Солнц.

Барродах поежился. В покоях Эсабиана, где стазисных заслонок было больше, чем где-либо на станции, этих содроганий не чувствовалось, но нигде бори не было так неуютно, как здесь. Красивая мебель из библиотеки покойного Панарха напоминала ему о единственной встрече с призраком, являющимся на далекой Мандале, а ее контраст с мрачным настроением Эсабиана еще больше усугублял напряжение. Пожиратель Солнц в худшем случае мог всего лишь убить — Эсабиан был способен на большее.

Так по крайней мере полагал Барродах, несмотря на кружившие по станции странные слухи.

Едва заметные движения широких плеч Аватара говорили о том, что он плетет проклятия, и Барродах порадовался, что Эсабиан продолжает стоять лицом к картине, как будто глядя в окно.

— Что это был за звук? — тихо спросил Аватар.

Барродах проглотил слюну. Еще один его страх подтвердился: у Аватара есть шпионский датчик в гиперволновой рубке — или он, что еще хуже, подключился к датчику Барродаха без его ведома. А если так, то к чему еще?

— Мы пока не знаем, господин. Лисантер занимается анализом. Темпатка здесь ни при чем — она спала, когда это случилось.

Эсабиан помолчал. Барродах, не видя, что он делает, слышал, как свистит шелковый шнур в его руках.

— Докладывай, — произнес наконец Властелин-Мститель.

— Как вы и предполагали, мой господин, растущее сопротивление на панархистских планетах и в Высоких Жилищах препятствует более мелким домам объединиться против вас. Однако имеются признаки брожения на Должаре, где отвлекающих факторов нет.

Барродах поколебался и, не слыша комментариев Эсабиана, привел столько подробностей, сколько счел безопасным. Приходилось балансировать на канате между слишком малым их количеством, могущим вызвать подозрение в скрытности, и слишком большим, могущим породить нетерпение.

В этом случае, однако, он ничего не собирался скрывать.

— Полный рапорт передан на ваш пульт. — В этом рапорте, над которым Барродах и его подчиненные работали долго, махинации должарских домов и кланов излагались во всех подробностях — он надеялся, что это займет Эсабиана. Скучающий, он опасен: Барродах ужаснулся числу компьютерных запросов Эсабиана, раскрытых червяком Ферразина.

— Их амбиции мне известны без всякого рапорта. — Бори расслышал оттенок гнева в голосе Аватара. — Они целуют сапог, который пригибает их головы вниз, но их клыки ищут незащищенное тело. — Последовало долгое молчание, и Эсабиан внезапно бросил, заставив Барродаха подскочить на месте: — Все они глупцы. Огни моего мщения будут гореть вечно...

«Окхаш эммер ти очча-ми» — жесткие согласные древнего изречения отражали глубокую связь, существующую в Должарском языке между местью и огнем, и перекликались с именем вулканической вотчины Эсабиана, чье изображение висело перед ним: Джар Д'очча, Королевство Мести.

У Барродаха дрогнули нервы, когда картина, внезапно изменившись, показала негаснущий огонь бинария черной дыры, снабжающего энергией Пожиратель Солнц. Яркий свет огромной спирали материи, подвергающейся уничтожению более ужасному и бесповоротному, чем подвластно человеческой мести, делал сильную фигуру Эсабиана темной — он был как черная космическая дыра, принявшая форму человека.

Кто запрограммировал для него эту картину?

— Что может противопоставить Должар этим огням, над которыми я буду господствовать? — Глагол, употребленный в безусловно-будущем времени, увеличил беспокойство Барродаха. Хорошо бы Лисантер не утратил своей недавно проявившейся склонности к сотрудничеству — Аватар в таком настроении не потерпит никаких препон на пути к желаемой цели. Барродах боялся лишиться своих дополнительных стазисных заслонок и компьютерных мощностей.

Эсабиан повернулся и сел в большое кресло, стоящее спиной к голо.

— Значит, Джар Эпоим полагает, что пришло время утвердить свои позиции? — произнес он, окруженный ореолом звездного катаклизма. Дираж'у ритмично извивался в его сильных пальцах. — Неужто они так скоро позабыли мой урок?

Барродах сомневался в этом. Ни один должарианец не оспаривал необходимости отомстить за поражение при Ахеронте двадцать стандартных лет назад. Но Саммонил Эпоим, отец нынешнего главы клана, оспорил то, достоин ли Джеррод Эсабиан возглавить палиах после упомянутого поражения. Их спор разрешился тем, что Эсабиан приказал приковать Эпоима к корпусу собственного челнока.

«Разве я не Властелин-Мститель?» — осведомился Аватар, напомнив всем название владений своего клана, и проследил за тем, как его соперник испустил дух в открытом космосе. Мумифицированное вакуумом тело Эпоима до сих пор кружило над планетой.

Бори промолчал, и его господин вскоре опустил дираж'у на колени, ослабив пальцы.

— Хватит об этом. Что слышно на Артелионе?

Барродах напрягся. Приходилось сознаться, что Джессериан с Ферразином боятся правды не меньше, чем он, и это обостряло ощущение балансировки на лезвии ножа. Перевозка обстановки библиотеки Панарха на Пожиратель Солнц ничуть не уменьшила собственнического отношения Эсабиана к дворцу его побежденного врага. Аватар приказал даже реставрировать Зал Слоновой Кости, разрушенный при неудавшемся покушении на Брендона нур-Аркада, дабы все было в полном порядке к его триумфальному возвращению после истребления всех врагов силой пробужденного Пожирателя Солнц.

— Реконструкция Зала Слоновой Кости продвигается успешно, — доложил Барродах. — После завершения предварительного этапа и уборки наиболее опасного мусора смертность рабов от радиации резко снизилась, и темп работ ускорился.

На самом деле работы шли еще медленнее прежнего, но с этим ничего нельзя было поделать. Поначалу рабов, в основном бывший флотский персонал, чьи данные вырвали из компьютера на Лао Цзы, вынуждали расчищать зал в самых хлипких противорадиационных костюмах — полная экипировка недопустимо замедляла темп, и выгоднее было заменять выбывающих рабов новыми.

Но потом начались «несчастные случаи»: за каждого умершего рабочего погибал или подвергался увечью серый солдат. Причину этого понять было невозможно, и репрессии ни к чему не привели. Подпольщики несли ответственность разве что за малую долю этих происшествий — в основном это была работа дворцового компьютера, умело использовавшего должарские суеверия.

Если бы не порции полезной информации, которые компьютер время от времени выдавал Ферразину, Барродах приказал бы его уничтожить. Уж очень хорошо эта информация помогала занимать Аватара.

Однако серые на Артелионе испытывали ужас перед центром Большого Дворца, где чаще всего показывался призрак. А рабы трудились в меру своих сил, в усиленных противорадиационных скафандрах.

— В Тронном Зале больше не было происшествий?

— Нет, господин. Ферразин нашел нужные схемы и модифицировал их соответствующим образом.

Компьютер, разумеется, тут же вырастил новые. Но происшествий и правда больше не было. И неудивительно — даже самые храбрые тарканцы, несущие патрульную службу в Большом Дворце, в Тронный Зал больше не заходили.

Барродах верно рассчитал время, чтобы доложить об одном небольшом достижении.

— Мы вернули в Аванзал Слоновой Кости еще одно произведение искусства...

— Но остальные погибнут вместе с Аресом и Рифтхавеном, — сердито оборвал Эсабиан. — Аванзал следует полностью обновить. Я доставлю туда моих предков с Должара, и это место будет их обиталищем, а все, что удастся восстановить, — данью их памяти.

От музея — к мавзолею.

— Будет исполнено, — сказал Барродах, однако не ушел.

— Еще что-нибудь? — Эсабиан впервые проявил признаки интереса. Неожиданность всегда пикантна. Теперь отступать было некуда.

— Рифтхавен продолжает требовать возмещения убытков за утерянные в бою корабли, хотя мы заявили, что никакой ответственности за это не несем.

Эсабиан обнажил зубы.

— Ты полагал, что после смерти Хуманополиса они успокоятся.

У Барродаха екнуло сердце. В ту пору известие о том, что Хуманополис отравился, очень его порадовало, но без старого синдика, обладавшего тонким чувством политического равновесия, два других лидера стали совсем неуправляемыми.

— Пообещай им что-нибудь. Наследник скоро разделается с ними.

Блокнот Барродаха подал сигнал, и бори от неожиданности дернул щекой. Что такое стряслось, если Гилеррант смеет прерывать его встречу с Аватаром?

— Прошу прощения, господин, — начал он, но Эсабиан прервал его:

— Выведи сюда, если это что-то важное. — Аватар добродушно указал на экран против кресла.

Что ж, по крайней мере ему не скучно. Блеснул световой луч, и на экране появился Лисантер. При виде его лица боль в челюсти и голове Барродаха достигла апогея — умовыжималка и то, вероятно, не доставляет таких мучений.

— Мой господин, — сказал Лисантер, — я обнаружил, что станция теперь набирает мощность сама по себе. Если скорость роста не изменится, до полной активации, по моим расчетам, осталось не более шестидесяти дней.

Барродах сквозь пелену боли испытывал самые противоречивые эмоции. В уме у него возник образ темпатки, выбрасываемой из шлюза. Такая хорошая новость — почему же ученый выглядит таким несчастным?

Та же мысль, вероятно, посетила и Аватара, который произнес одно только слово:

— И?

Лисантер конвульсивно сглотнул. И его слова ввергли мучимого болью Барродаха в ужас.

— Мой господин, у панархистов есть гиперрация.

 

14

АРЕС

Ник Корморан нажал на дверную клавишу, испытывая нетерпение от микрозадержки отпирающего механизма. В студии пахло потом, несвежей пищей, старой заваркой и озоном.

— Есть одна рыба, — сказала Дерит Й'Мадок. — Большая.

Ник потер руки, забыв про запах.

— Кто такой?

— А ты угадай. — Дерит повернула к нему кресло, весело прищурив темные глаза.

Ник со вздохом плюхнулся в собственное кресло.

— Терпеть не могу загадок. Фазо? Нг? Кестлер? Панарх? — Он называл кого попало, сам не свой от нетерпения.

— Тепло. Даже очень.

Раздражение Ника как рукой сняло.

— Уж не Ваннис ли Сефи-Картано?

— Теперь ты понимаешь, зачем я тебя вызвала, — кивнула Дерит.

— Я к ней не пойду, — заявила Лиэт с другого конца комнаты. — Она меня обжарит на медленном огне и выдаст тонкое критическое эссе относительно вкуса.

Ник обвел взглядом других репортеров — все гримасничали и отмахивались. Дерит, когда пришел ее черед, сказала кисло:

— А меня ты туда не пошлешь даже ради девяноста процентов баллов.

— Какой улов-то? — вздохнул Ник. — Покажи мне ее письмо.

— На поверхности, разумеется, ничего обнаружить нельзя. — Дерит прошлась по клавишам пульта. Ник воззрился на экран.

«Что касается вашей недавней передачи, я очень рекомендую вам прогуляться по Галерее Шепотов в пять часов вечера».

Ник прищурился, словно пытаясь проникнуть сквозь экран в мозг отправительницы.

— Пять — это время их новомодной затеи, так ведь? — спросила Тови.

— Придется говорить о любви, — ввернул кто-то.

— В игры играет, засранка, — проворчал Юмек.

— Все мы любим играть в игры, — сказал Ник, — а игра всегда одна и та же, только правила меняются. Генц Сефи-Картано делает высокую ставку, и это пятичасовое свидание само по себе говорит о многом.

Дерит кивнула с серьезным видом:

— Она знает, о чем мы умалчиваем, — стало быть, должна знать почему. Следовательно, она либо хочет помочь нам...

— Либо заткнуть нам рот, — хмуро бросил Юмек.

— Либо заткнуть нам рот, — согласилась Дерит, — по в любом случае она хочет что-то взамен. Одно несомненно: для нее это важно, иначе она вообще не стала бы нам писать.

— И у нее есть нечто, могущее заманить нас на ее территорию, — быстро смекнул Ник.

— Что-то насчет рифтеров? — спросила Лиэт. — О них ведь речь?

— М-мм. — Ник сунул руки в карманы, покачиваясь на каблуках.

— Притом в любовном контексте, — вскинула косые брови Тови.

* * *

Ник вернулся в тесное жилище, которое делил с несколькими техниками среднего уровня. Часть внимания он, как всегда, уделял болтовне в общей комнате и коридорах. Разговоры о войне и жалобы на трудные условия жизни прошивались извечными нитями интимных сплетен.

По привычке Ник всегда выбирал самые людные дороги и самый густонаселенный район обитания. Перед дверью в свою комнатушку он вдруг осознал, что всю свою жизнь прожил в поллойской версии Галереи Шепотов.

Только место красивое, а так все то же самое: слушаешь чужие сплетни и сеешь свои. Правда, Дулу при этом прячутся — типично для них.

Окружающие его люди по крайней мере имели мужество высказывать свои убеждения, хотя их и к ответу могли притянуть.

Однако сейчас не до них. Ему надо сосредоточиться на рифтерах, политике и леди Ваннис Сефи-Картано, первой величине старого и нового двора.

Ник принял душ, подстригся и надел намеренно неприметный костюм. Всякое действие требует доспехов особого рода. Ник не хотел выглядеть ни опасным, ни богатым, ни даже влиятельным — он просто не желал бросаться в глаза. Он всегда чувствовал, что самая большая ошибка, на которую способен поллои, — это перенимать у Дулу их моду и манеру говорить. В лучшем случае это ставит его в положение армии, воюющей на незнакомой территории, в худшем — делает предметом насмешек.

Сев в транстуб и предвкушая дуэль, которую надеялся выиграть, Ник с мрачным юмором подумал, что будет только хорошо, если утонченная леди Ваннис примет его за полное ничтожество.

Под вечер в дулуских районах всегда было мало народу и много места. В транстубе не было табличек, запрещающих доступ поллои, но через несколько остановок Ник остался чуть ли не единственным в капсуле, кто не принадлежал к Дулу или обслуживающему их персоналу.

И он был единственным поллои, вышедшим в «Садах Джихана». Остальные пассажиры, четверо Дулу, даже взглядом его не удостоили.

Так же обстояло дело и с теми, кого он встречал на дорожке, но он принуждал себя идти медленно, примечая всякую мелочь. Цветы и кустарники его мало интересовали, хотя он знал, что для Дулу они полны скрытою смысла. Место, отведенное каждому растению, подбор красок и ароматов — все это говорило о чем-то, возможно, даже о многом. Но Ника привлекали более явные знаки и символы, имеющие форму человеческих фигур. На здании не было никакой вывески, однако Ник узнал его сразу. Его размеры и форма плохо поддавались оценке. Ник сверился со своим хроно: ровно пять. Приближаясь к простой двери, он удостоверился в том, что пишущее устройство его босуэлла включено. Она может заметить, как дернется мускул при включении, если сделать это в ее присутствии. Айну он оставил в студии, уверенный, что Ваннис не покажется, если он ее наденет.

Двери тихо раскрылись. Он переступил через порог и заморгал. Он знал, что это место представляет собой лабиринт, и ожидал увидеть извилистые коридоры и темные углы. Вместо этого он как будто попал в центр огромного бриллианта, где каждая грань была головокружительной комбинацией из геометрических линий кристаллического света, струящейся воды и колеблемых бризом пальмовых ветвей.

Это зачаровывало и в то же время дезориентировало. Ник, несмотря на решимость отмечать свой путь, скоро запутался окончательно.

Голоса наплывали на него, как бесплотные духи. Одни были едва различимы за плеском фонтанов, другие звучали где-то совсем рядом, отражаясь от блестящих стеклянных поверхностей.

— ...попытался воссоздать копию ее дома — просто так, в подарок...

— ...Если вы в интересах дискуссии позволите мне возразить...

Женский смех прожурчал музыкально, как фонтан.

— Шарм заключается в уме, а не в лице, которое всего лишь красиво и не меняется с самого начала. Шарм же раскрывается мало-помалу. Он может скрываться, чтобы потом появиться внезапно и преподнести сюрприз — в этом вся суть шарма.

— По-вашему выходит, дорогая, что шарм — всего лишь синоним остроумия, — протянул мужской голос.

— А остроумие — синоним оружия, — добавил другой мужчина.

Легкий смех раздался прямо позади Ника. Он круто обернулся — и не увидел ничего, кроме водопада перед стеклянной стеной.

— Остроумие чарует, лишь когда проявляется спонтанно, — ответила женщина, — а не репетируется заранее. Шарм нельзя приобрести — чтобы иметь его, нужно быть наивным. Разве можно стать наивным по заказу? Наивность нравится нам, но нет стиля, более трудного для подражания.

— Она поразила вас прямо в сердце, — сказал один мужчина другому под одобрительный шепот.

Ник сделал еще два шага, и голоса умолкли.

Он свернул на тропу, овеваемую потоком прохладного ароматного воздуха. Из-за отраженного в зеркале водопада — прямо на него, как могло показаться, — вышла женщина, которую он сразу узнал. Ваннис Сефи-Картано, вдовствующая супруга Эренарха, в жизни оказалась еще красивее, чем на видео, но Ника позабавило то, какая она маленькая — даже ниже его.

Она шла скользящей, бесшумной походкой. В густых каштановых волосах поблескивала маленькая нить драгоценных камней — такая же, как на гладкой шее и на запястьях. Превосходно сидящее платье из какой-то зеленой ткани казалось, но не было прозрачным, и духи пахли восхитительно.

Ник скрыл свою реакцию. На видео эти Дулу со своими сказочными нарядами и плавными, как в танце, жестами, выглядели красивыми, но какими-то бесполыми. В действительности, благодаря тонким ароматам, намеку на крепкие мускулы под легкой тканью, даже тембру журчащих голосов, дело обстояло совсем по-другому.

«Поскольку завлекать ей меня ни к чему, все это направлено против меня», — сказал себе Ник, когда Ваннис поравнялась с ним.

Ее приветливая улыбка показывала, что она его узнала. Ник ухмыльнулся в ответ, думая: «Я знаю ее, она знает меня. Мы оба знамениты: она как произведение искусства, я как его средство».

— Скромность, — сказала она, — есть составная часть отношений, которые мы желаем поддерживать.

Усек. Никаких имен, обещание будущих контактов — и хочет вывести меня из равновесия, насколько возможно.

— У Дулу — возможно, — сказал он. — Мы, поллои, любим шум. В конце концов, чем больше о нас знают, тем меньше приходится скрывать.

— И вы уходите без последствий, с карманами, набитыми громкой славой. Но это предполагает, что вы рискуете только своим достоянием.

— Риск присутствует в любых отношениях, — сказал Ник и поморщился. На таких банальностях далеко не уедешь. Ладно, пусть думает, что я идиот, — авось быстрее перейдет к делу.

— У нас это часто вопрос степени, — сказала она.

— Кстати, я давно хотел спросить... У вас, как и у нас, есть партнеры, законные и незаконные, приносящие обет пожизненной верности и не приносящие. — Он умолк, и Ваннис сделала изящный жест, показывая, что внимательно его слушает. — У вас есть также брак, то есть семья, общая собственность, дети, в том числе и приемные...

Снова жест, на этот раз выражающий сомнение.

— Упрощение может привести к дезинформации...

— На разных планетах свои обычаи, но сейчас я говорю о Дулу высшего круга.

Она ответила знаком согласия.

— Так вот, есть также люди, которые не являются сожителями, не имеют официального статуса, но о которых все знают...

— Например, подруга покойного Эренарха Семиона, Сара Дармара Таратен. И мой друг Кольм Вишневский.

— Вы сами их назвали, — усмехнулся Ник. — Не я.

— «Наивность, — начала Ваннис, явно цитируя, — это притворство, лежащее между высоким и низким стилем и столь близкое к последнему, что бывает трудно не впасть в вульгарность...»

— «...в чем и заключается пикантность», — закончил Ник.

Ваннис со смехом захлопала в ладоши. Фонтан позади нее казался сотканным из жидкого света — если положить в него руку, она, наверное, обледенеет.

— Эти люди не были нашими партнерами, — сказала Ваннис. — Не кажется ли вам, что мы все пользуемся общим человеческим опытом — Дулу, поллои...

— Рифтеры и должарианцы, — добавил Ник.

— Совершенно верно. — Глаза Ваннис отражали зелень нависающих над ними папоротников. — Я держала Кольма при себе, потому что с ним было весело, а он оставался, поскольку я оплачивала его расходы. Сара Дармара оставалась с Семионом... по разным причинам, ни одна из которых не имеет отношения к предмету нашей беседы.

— То есть к любви, — сделал свой ход Ник. Ее глаза превратились в две точки света, холодные и бриллиантово-твердые, как лабиринт вокруг них.

— Если вернуться к вашему первоначальному вопросу, то разнообразие отношений еще более усложняет фактор, который можно определить как ортогональное деление. Это вопрос степени.

— Или, говоря попросту, по-поллойски — политики и социологии.

Шепот, долетевший неведомо откуда, заставил Ника вздрогнуть:

— Поллои с их предрасположенностью к бунту...

Здесь могут услышать и переиначить все, что я говорю. Зачем она выбрала это место? Одна из водных струй задела какие-то невидимые колокольчики, и Ник, отвлекшись, понял, что здесь они в каком-то смысле на равных — оба вынуждены говорить обиняками. Да пишет ли что-нибудь его босуэлл? Может быть, это одно из редких на Аресе мест, где они не работают?

Ваннис с рассчитанной грацией подняла руки ладонями вверх и сказала:

— В нашем контексте — всегда.

«Вот мы и подошли к делу, — подумал он. — Если кто-то из них и знает о Панархе и Вийе, то не придает этому никакого значения. А она, предполагая, что и я знаю, только что фактически сказала мне, что эта связь имеет политический оттенок».

— Когда личности выступают так же, как символы для разных человеческих групп, — продолжила Ваннис, — их персональные решения влияют не только на сами группы, но и на действия, которые могут быть предприняты для блага этих групп.

Ник перевел дыхание. Ладони у него вспотели. Это она о рифтерах и Пожирателе Солнц — готов съесть свою айну, если не так. Но подразумевает ли она, что Панарх готов отправиться вслед за ними?

— Например, такие действия, как последовать за возлюбленной в самое жерло ада, — сказал Ник и добавил: — Это только в видеофильмах хорошо кончается.

— Иногда это не кончается ничем. — Ваннис провела пальцами по мелкому водоему на уровне своей талии.

— Это угроза? — Вода потом схлынула куда-то вниз, Ваннис не ответила, и Ник повернулся к ней лицом.

Выдержав паузу, превышающую все границы неловкого молчания, она сказала мягко:

— Позвольте мне, генц Корморан, привести еще одну цитату из уже известного вам источника: «Рассмотрим понятие антитезы. Антитеза выражений не маскируется, в отличие от антитезы идей. Последняя всегда рядится в те же одежды, первая меняется, как ей заблагорассудится; одна имеет вариации, другая нет».

Ник сглотнул, уяснив предупреждение. Что бы ни стояло за этим странным разговором, силой он ничего не выяснит. Она просто уйдет, а он останется ни с чем.

— Антитеза в качестве счастливой случайности? — спросил он. Ее ладонь раскрылась, словно предлагая что-то в дар.

— Есть еще и неожиданность, — улыбнулась она. — Вы ведь однажды уже убедились в этом, не так ли?

Что это — напоминание о бомбе, которую она взорвала в день суда, или еще и намек на нечто, имеющее такой же потенциал?

— Я люблю сюрпризы, — с надеждой сказал он.

— Предлагаю вам взглянуть на наши предполагаемые отношения с точки зрения Дулу.

Опять скромность; она не хочет, чтобы мы это обнаружили. Он снова сглотнул.

— Как долго я должен рассматривать их таким образом?

— До нашей следующей встречи и новой беседе об... антитезе.

— Поллои предпочитают откровенность. Она уравнивает.

Она снова сделала жест открытыми ладонями.

— Когда предметом является любовь и вы подыскиваете ей антитезу, чем может сопровождаться уравнивание?

Перед ними внезапно открылся ряд зеркал. Свет, преломляясь, уходил в бесконечность, и от этого кружилась голова.

Чем сопровождаться? Войной... разрушением. Она даст понять, что с разговором спешить не надо... что это имеет отношение к войне.

Он должен был выйти отсюда.

— Разрушением, — сказал он охрипшим голосом и прочистил горло. — Предпочитаю сюрпризы.

— Из которых один лучше другого. — Она кивнула, и он с опозданием понял, что это согласие — обещание.

Сердце у него заколотилось. Они прошли еще два-три шага. И он взглянул на нее: она ждала, чтобы и он подтвердил без слов свою готовность к сотрудничеству. Поняв это, он тоже кивнул.

Она коснулась его руки и свернула в боковой коридор, шурша юбками по плиткам дорожки. Ник постоял, пытаясь унять сердцебиение, и устремился за ней — но шорох превратился в плеск фонтана, падающего в водоем.

Вокруг не было ничего, кроме стекла, зеркал и подсвеченной воды, похожей на текучее пламя.

Впереди он увидел неприметную дверь. Пять ступенек, шесть — он дошел до нее и оказался снаружи.

С прослушиванием записи он подождал до транстуба, но, включив воспроизведение, услышал только шум падающей воды. Но он готов был голову прозакладывать, что по возвращении в студию его будет ждать письмо, содержащее такое, за что другие каналы пошли бы на убийство. Вот это жизнь!

Ник закинул голову назад и засмеялся.

* * *

— Ты уверена, что хочешь присутствовать? — Тяжелые брови Осри образовали прямую линию над его темными глазами. Фиэрин с улыбкой взяла его под руку.

— Ведь это недолго. Я знаю, что это глупо, — уверена, что Джеп Хуманополис и мой брат никогда не встречались, — но когда я вижу Хуманополиса, это как-то приближает меня к Джесу. Ведь последние пятнадцать лет его домом был Рифтхавен.

— Его домом был Дис — не знаю, правда, как долго, — а этого места больше нет.

— Но он и на Рифтхавене бывал — это был дом его души, как у нас Мандала. Мне трудно объяснить, но я хочу это видеть.

— Будь по-твоему. Отец обещал занять нам хорошее место.

— Разве члены Малого Совета не участвуют в церемонии? — Удивилась Фиэрин.

— Только Панарх, верховный адмирал и Верховная Фанесса.

Фиэрин думала об этом, пока транстуб вез их к Кругу.

— Откуда они знают, что нужно делать — ведь прецедентов не было? Не могут же они обращаться с ним, как с главой государства, будто рифтеры — вновь обретенные изгнанники?

— Пожалуй, нет, — нахмурился Осри. — Хотя, — добавил он, не столько обращаясь к ней, сколько размышляя вслух, — это неплохое определение для них.

Она не успела спросить его, что он имеет в виду, потому что Осри воскликнул:

— А вот и отец — он нас видит.

Они влились в толпу титулованных Дулу и высокопоставленных правительственных чиновников.

Церемония началась. Фиэрин почти не слышала слов, но это ее не заботило — в них все равно нет никакого смысла. Она предпочитала наблюдать за людьми, захваченная стилизованным ритуалом. Оно очень походило на танец и при этом содержало в себе рассказ. Кое-что показалось ей странным; вскоре она поняла что и сказала:

— Они не упоминают о времени.

— Что-что? — повернулся к ней Осри.

— О времени его прибытия. Это официальная встреча, но они делают вид, будто он прибыл только что.

Осри иронически поднял брови.

— Это значило бы злоупотребить доверием — даже со стороны официальных лиц.

Себастьян Омилов по другую сторону от Фиэрин произнес:

— Ты хочешь сказать, что официальные лица делают это для вида?

— А разве не так?

— В сиюминутном смысле — возможно. Но даже прагматики признают нужность символики.

— Они не могут притворяться, будто он прибыл только что, поскольку 25-й канал уже рассказывал о его пребывании на Аресе, — сказала Фиэрин. — А 99-й вылил на рифтеров целый ушат грязи. Все знают, что он здесь. Вот почему я подумала, что эта церемония проводится неспроста.

— Ее запись будет передана в ДатаНет, — пояснил Себастьян. — Она предназначена не столько для Ареса, сколько для всего прочего населения Тысячи Солнц — включая рифтеров.

— Теперь Рифтхавен не сможет взять назад свое слово, и это посеет раздор между теми, кто еще остается на стороне Должара, — добавил Осри.

Фиэрин вернула внимание к происходящей внизу сцене. Элоатри отошла. И к Джепу обратился Брендон.

— Думаешь, Ник Корморан от военных узнал, что он здесь?

— Нет, — сказал Осри. — Мы предпочли бы сохранить это в секрете.

Фиэрин смотрела на жестокое, изборозжденное морщинами лицо Джепа, отвечающего на приветствие Панарха. Она чувствовала, как тщательно рифтер выбирает слова, словно балансируя на лезвии бритвы. Продуманная двусмысленность его выражений позволяла использовать неоднозначность символов в интересах дипломатии.

Некоторое время Фиэрин и Осри молча следили за жестами Панарха, снова взявшего слово. Судя по улыбкам на лицах других, он пошутил.

— Панарху не нужен состряпанный на скорую руку союз — он хочет создать новую структуру, в которой могли бы существовать обе стороны.

Фиэрин прикусила губу, глядя, как все четверо медленно выходят из зала между рядами зрителей. Перебрав в уме известные ей факты, она сказала:

— Значит, 25-й канал получил свою информацию от кого-то другого? Возможно, от самого рифтера?

Осри открыл было рот, но гностор опередил его:

— Чего только эти «новости» не откопают! — И он добавил, сделав едва заметное движение пальцами и многозначительно посмотрев на них: — Предлагаю пойти ко мне и позавтракать.

Фиэрин не стала оглядываться, чтобы посмотреть, чьих ушей опасается Себастьян, а просто приняла предложенную им руку. Осри шел с другой стороны, задумчивый, сцепив руки за спиной.

Они не спеша продвигались сквозь толпу, говоря о пустяках, пока не дошли до мирного сада Обители.

Фиэрин уже была здесь однажды с Осри. Здесь все — и архитектура здания, и разбивка сада — навевало чувство оторванности от времени. Даже воздух казался другим, хотя Фиэрин понимала, что это нелепо: воздух был такой же, как всюду на Аресе.

И все же, опустившись на полукруглую скамью, она ощутила, как покидает ее напряжение, в котором сама не отдавала себе отчета.

Осри сел рядом с ней, Себастьян поместился напротив, сложив пальцы домиком.

— Теперь мы можем продолжить разговор — я посчитал, что здесь будет лучше.

Некоторая доля напряжения вернулась.

— Значит, это все-таки имеет отношение к Джесу и его товарищам по команде?

Отец с сыном переглянулись, и Осри потупился.

— В некотором смысле, — медленно ответил гностор. — В некотором смысле. Но прежде чем углубляться в этот предмет, могу ли я задать вам несколько вопросов? Можете не отвечать, если они покажутся вам... неподобающими — думаю, объяснять нет нужды.

Удивленная Фиэрин кивнула.

— Я не знаю ничего, что можно счесть неподобающим, — спрашивайте, что сочтете нужным.

— Мои вопросы, — гностор встал и начал прохаживаться перед переплетенной стеной кустарника, — касаются Панарха и леди Ваннис.

Фиэрин, еще больше удивившись, ждала продолжения.

— Не обсуждали ли они при вас вопроса союза с рифтерами?

— Нет.

— А вообще о политике говорили? — впервые после прихода сюда подал голос Осри.

— Ни разу. — Фиэрин перевела взгляд с одного на другого. — Надеюсь, вы не собираетесь расспрашивать меня, не дав никаких объяснений?

Осри отрицательно мотнул головой, и Фиэрин по его напряженной позе поняла, что он чувствует себя крайне неловко. А вот по Себастьяну ничего заметно не было, как будто они продолжали вести чисто светскую беседу.

— Не подумайте, что мы не доверяем вашей скромности, — ласково улыбнулся он. — Напротив, учитывая количество опасных секретов, с которыми вам пришлось иметь дело в вашей юной жизни...

— Этого можно было и не говорить, — нахмурившись, заметил отцу Осри.

Гностор поклонился, держа руки как человек, воздерживающийся от суждения. Жест и поклон служили молчаливым свидетельством его собственной полной секретов жизни. У Фиэрин сжалось сердце. В ее юной жизни действительно было мало людей, которые по-настоящему заботились о ее благополучии, вопреки ходившим о ней слухам. Сын упрекнул отца в отношении, которое могло показаться снисходительным, — отец без слов дал понять, что здесь все равны.

Больше чем равны — одна семья.

У Фиэрин защипало глаза, но она свирепым усилием воли сдержала слезы.

— Выходит, они говорят только о пустяках? — продолжал Омилов. Она кивнула. — Они относятся друг к другу вежливо? Приятельски? Быть может, почтительно?

— При мне да, — овладев голосом, сказала Фиэрин. — Как они ведут себя наедине, не знаю. Хотя... — Она подумала немного и сказала: — Мне кажется — я просто уверена, — что они никогда не бывают наедине. Либо мы трое, либо большое общество, либо мы с Ваннис. С ним наедине я тоже не бываю — он слишком занят. Это как-то связано с рифтерским союзом и с сегодняшним торжеством в честь этого Хуманополиса? Мы говорили, что ее устроили из-за того, что 25-й канал рассказал о его пребывании здесь. Что тут такого секретного? Может быть, Хуманополис сам раскрылся перед «новостями», чтобы приобрести некое преимущество?

— Возможно, но маловероятно, — сказал Осри. — Не думаю, чтобы он, первым из рифтеров, проделал весь этот путь, чтобы осложнять переговоры двойной игрой.

— Кто же тогда? Разве ты не можешь это выяснить?

— «Новости» зажимаются еще больше, чем военные, когда речь заходит об их источниках. Они не станут говорить, если ждут от этого источника еще чего-то.

— Кто же все-таки? — повторила Фиэрин.

— Быть может, сейчас не так важно «кто», как «зачем».

— Ясно зачем — чтобы расстроить союз с рифтерами, — заявила Фиэрин.

— Отчасти да, — сказал Осри так тихо, что она едва расслышала.

— Но какая будет выгода этому человеку, если союз развалится? Мы проиграем войну, только и всего. Выходит, он враг?

— Тот, кто передал информацию 25-му каналу, заручился, видимо, тем, что рифтеры будут представлены в положительном свете, — заметил Себастьян.

— Но 99-й это не остановило, — с гримасой ответила Фиэрин. — Они собрали всю старую грязь о рифтерских зверствах и вероломстве — то, чем потчевали нас перед процессом Джеса. Я понимаю, к чему вы клоните: тот же источник мог дать информацию о Хуманополисе и 99-му, и любому другому каналу.

— Совершенно верно, — сказал Себастьян. — Выбор 25-го капала не менее красноречив, чем сегодняшняя церемония. Это зашифрованное послание — или выпад в некой безмолвной дуэли.

Фиэрин, глядя на него, перебрала в уме весь этот странный разговор — и внезапно все стало па место.

— Вы имеете в виду Ваннис, не так ли? Ваннис и Брендона.

Мужчины не ответили, но в этом и не было нужды.

 

15

РАДИУС СИСТЕМЫ ПОЖИРАТЕЛЯ СОЛНЦ

Кювернат Ювяшжт, стоя перед видеоэкраном, смотрел, как исчезает за кормой «Кулак Должара». Сенсорный ряд маленького челнока переставал давать четкую картину, и изображение начинало распадаться.

Ювяшжт, не склонный к самокопанию, испытывал, однако, весьма противоречивые эмоции. Первое место держали возмущение упрямством Аватара — опасное чувство — и гнев оттого, что его на три дня отрывают от командования, не говоря уж о времени, которое ему придется провести на Пожирателе Солнц. Одноразовые коды, которые используются теперь при переговорах между Пожирателем и «Кулаком», расколоть невозможно — зачем же понадобилось его физическое присутствие на стратегическом совещании, устраиваемом Аватаром? Что, если панархисты начнут атаку, пока он будет на станции?

Ювяшжт принудил себя оставить пилота делать свое дело и пошел обратно в свою каюту, единственную на корабле. В коридоре ему пришлось пройти мимо грубияна рифтера и его барканца. Его внимание привлекло движение, которое сделал рифтер в сторону длинного футляра у своих ног, но он промолчал. То, что им придется провести два дня на не слишком удобных сиденьях, ничуть его не смущало. Будь они Настоящими Людьми, они не обращали бы внимания на такие мелочи, а о прочих и вовсе нечего беспокоиться.

Когда он устроился в каюте, сенсоры совсем потеряли «Кулак» из виду — он превратился в яркую звезду на фоне более тусклого скопления, где собирал свои силы невидимый враг.

А я сижу здесь, как заложник скуки Аватара. Сначала на ум Ювяшжту пришло другое слово, но он отогнал его. У человека меньшего калибра такая непреклонность действительно граничила бы с безумием, но Властелин-Мститель имеет власть подчинять реальность своим капризам — по крайней мере в том, что касается его подчиненных.

С этим Ювяшжт ничего поделать не мог. Гораздо больше угнетало его ощущение, что бюрократы-бори делают его пешкой в своей игре.

Он плюнул. Ничего, Барродах еще пожалеет об этом. И тайное послание от секретаря наследника даст ему, Ювяшжту, нужный рычаг, чтобы это осуществить. Фигу ему, а не стазисные заслонки. Открытие того, что у панархистов имеется рация, требует значительно больших шифровальных усилий — надо обеспечить безопасность переговоров с рифтерскими судами, которым одноразовые коды доверять нельзя. А программирование огров для обороны займет все оставшиеся мощности.

Его проняло холодом при мысли об этих неуклюжих гуманоидных фигурах, стоящих в трюме челнока. Ни дать ни взять кипанго, самые страшные из демонов карра, населяющих должарские легенды. Известно это барканцам или внешность, приданная ими стандартным панархистским ограм, — просто совпадение? И зачем Барродах затребовал на станцию этого рифтера, чье досье представляет собой отвратительную смесь разврата и беззаконий, вместе с барканцем?

Все дело в борьбе за престол. Эта мысль принесла с собой холодное дуновение. В такое время никто не может считать себя в безопасности.

Ювяшжт мотнул головой. Пусть об этом беспокоится Чар-Мелликат, командир тарканцев на Пожирателе Солнц, — ему, Ювяшжту, и без того есть чем заняться.

Некоторое время все его внимание поглощал непрерывный поток информации, поступающий по тугому лучу с его корабля. Но постепенно возрастающий разрыв между ним и «Кулаком Должара» обрекал его на роль наблюдателя при своем первом офицере. Ювяшжт начал терять терпение — чувство бессилия, вызванное запаздывающей связью в реальном времени, было чуждо его натуре. Он так и не забыл едкого замечания какого-то рифтера во время гнусной гиперволновой передачи, которую навязали ему те две женщины в процессе битвы при Артелионе: «Ювяшжт ким Каруш-на бо-синнарах, гри туш пи-синнарх перро-ти!»

Он и теперь краснел, вспоминая это. Приравнивание чьей-то борьбы за продолжение рода к мастурбации — самое, пожалуй, тяжкое оскорбление в должарском языке. Рифтера, который это сказал, так и не нашли — он укрылся за анонимностью гиперсвязи.

Воспоминание оживило то, что хуже всего влияло на его душевное равновесие: обманутые ожидания. Приближался Каруш-на Рахали, и прилив Должара вздымался в его крови — но теперь он окажется среди чужих.

Ювяшжт, будучи в одиночестве, позволил себе кислую гримасу. У него есть два дня, чтобы изучить список команды Пожирателя Солнц, которую он заложил в свой блокнот. Почему бы не начать прямо сейчас?

Он сел и включил блокнот. Среди тарканцев Аватара определенно должен найтись достойный соперник. Первое имя, попавшееся ему на глаза, заставило его поморщиться. Шо-Эрехнат Терреск-джи. Нет, только не она. Хотя то рифтерское шоу проскочило не по вине связистки, он все равно не забудет ее роли в этом деле.

Прозвенел вестник, и Ювяшжт отозвался резче, чем намеревался:

— Войдите.

Молодая женщина, младший офицер, прикомандированный к челноку, принесла ему обед. Тиадемет — он вспомнил ее имя — имела крепкое сложение. Он окинул ее оценивающим взглядом, но она даже не взглянула на него, соблюдая субординацию, и он потерял к ней интерес. В нем проснулся аппетит иного рода, и в животе заурчало от вкусного запаха, идущего от горячего судка.

Любопытство, однако, побудило его заговорить с эвошнат, когда она, отдав честь, уже собралась уйти:

— Что поделывает рифтер?

— Жалуется на пищу. — Эвошнат, к удивлению Ювяшжта, взглянула ему в глаза и добавила с оттенком юмора: — А также требует развлечений.

Ювяшжт поднял бровь.

— Я дала ему чип с дхош-Татхну.

— Но понимает ли он Истинную Речь?

Она покачала головой, кривя губы.

Ювяшжт рассмеялся. Стилизованная литургическая драма с ее девяноста девятью фигурами и тридцатью тремя обозначениями вряд ли придется по вкусу кому-то, кроме должарианца, даже и знающему язык. Интересно поймет ли рифтер, что этим ритуалом, который исполняется только перед Каруш-на Рахали, движет сексуальная энергия?

Ярко выраженное чувство юмора Тиадемет вновь пробудило его интерес к ней.

— Сядь, — приказал он и подвинул к ней судок. — Ешь. Набирайся сил для борьбы.

Она повиновалась со сдержанностью, приличной ее молодости. Ювяшжт продолжал рассматривать ее во время разговора и чувствовал, что она тоже к нему приглядывается. Следуя законам иерархии и обычая, они осведомились друг у друга о семье и клане и даже сочлись родством, происходящим от войн за продолжение рода между благородными семействами. На Должарском Флоте офицерами служили только нобли.

Разговор, как это часто случалось между офицерами единственного корабля, оставшегося во флоте Аватара после Ахеронта, перешел на союзников-рифтеров. Вынужденная зависимость от этой беззаконной, недисциплинированной орды коробила всех.

Вспомнив суетливое движение рифтера в коридоре, Ювяшжт спросил:

— Ты ведь присутствовала при обыске двух наших рифтеров?

Тиадемет, к его удивлению, скорчила гримасу:

— Так точно, кювернат.

— Что у него в этом ящике? И почему его не поместили с остальным багажом?

Она ответила с хрипотцой, причину которой он не сразу понял:

— Он не захотел отдавать, и в ящике нет ничего серьезного. Это не оружие. То есть не совсем. — Тут Ювяшжт понял, что она до крайности смущена, и это его развеселило. Чувствуя мягкое тепло в паху, он медленно улыбнулся. Он знал, что ей придется договорить, и наслаждался своей невысказанной властью. — Это... протей.

— Что-что?

— Протей. Такое извращение.

Ювяшжт уставился на нее, и она отвела глаза. Семя Аватара, уж не смеется ли она над ним, намекая на то гнусное шоу, из-за которого он чуть не лишился своего корабля? Но наряду со сграхом в ней чувствовалась решимость, и это сбивало его с толку.

— Имитация мужского органа, — ровным служебным тоном пояснила Тиадемет.

Но ведь футляр чуть ли не метр длиной!

— Это все, что там есть? — уточнил Ювяшжт.

Она, видимо, приняла напряженность в его голосе за гнев и только кивнула в ответ. Напряжение Ювяшжта разразилось взрывом презрительного смеха.

— Стало быть, он вооружился для Каруш-на Рахали?

Она вытаращила на него глаза и тоже залилась мелодичным контральтовым смехом, от которого ему сделалось еще теплее. Возможно, ему не придется искать кого-то на станции — он возьмет ее с собой в качестве секретаря.

— Сначала я подумала, что это рука. — Тут она, перестав смеяться, с отвращением скривила рот. — Видели бы вы, как смотрел на эту вещь барканец.

Ювяшжт тоже оборвал смех.

— Они все извращенцы в Тысяче Солнц. Эти двое, бандит и троглодит, конечно, любовники, если не занимаются кое-чем похуже.

— Наверняка. Но он уверяет, что Аватар намерен наградить его и барканца за доставку огров. Говорит, что Барродах ему обещал.

— Бори, как всегда, что-то крутит. — Ювяшжт взмахнул рукой в воздухе, словно отгоняя дурной запах. — Пусть извращенцы имеют дело с себе подобными. У нас есть долг и честь — нам этого довольно.

Тиадемет, глядя прямо в глаза, повторила:

— Долг и честь. И борьба, укрепляющая нашу силу.

* * *

Ювяшжт за весь перелет от «Кулака Должара» до Пожирателя Солнц виделся с Хримом всего три раза, и каждое его появление приоткрывало Хриму, отсидевшему себе задницу, новую грань Должарского характера. В первый раз он проигнорировал Хрима, продемонстрировав нерассуждающую уверенность в своем превосходстве, общую для должарианцев и Дулу, и вызвав в капитане приступ привычной злости.

— Гнет из себя не хуже, чем старина Танри, — заметил Хрим ему вслед и улыбнулся, вспомнив, как славно хрустели кости архона под железной палкой. Интересно, Ювяшжт в таком случае тоже молчал бы? Вряд ли ему представится шанс это проверить.

Риоло вскинул глаза, явно опасаясь жучков в стенах, но Хриму было наплевать. Договор есть договор, хотя бы и со скользким слизняком Барродахом. А кропотливая работа Риоло позволит ему осуществить этот договор. Сто огров не то же самое, что крейсер, но в замкнутом пространстве Пожирателя Солнц они могут оказаться куда полезнее.

И эта паскудная Вийя со своими выжигателями мозгов ничего им сделать не сможет. Как-то Норио с нею ладит? Возможно, мозголаз ему обрадуется — тогда Хрим и об него ноги вытрет. Капитан откинулся на твердую дипластовую спинку и погрузился в приятные мечты о мести и унижении врагов.

* * *

Второе свидание с Ювяшжтом продемонстрировало должарскую привычку повелевать и незавидное положение рифтерских союзников.

Хрим окончательно отсидел себе копчик — как ни садись, все равно больно. Они провели в этом узком коридоре больше сорока часов и выходили только в туалет, да и то под охраной. Воздух сделался затхлым, и было холодно.

Хрим свирепо смотрел на мирно спящего Риоло. Барканец отцепил свой громадный гульфик и приспособил его вместо подушки. Благодаря этому и своему малому росту он расположился почти что удобно.

Хрим перевел взгляд на футляр с шестеком. Он не представлял себе, как тяжко ему придется без него почти двое суток. Но Хрим помнил, как глянул должарский офицер на него и на футляр. Может, засунуть шестек себе в брюки? Но даже если он на это отважится, его уж точно убьют на месте.

Проклятые должарианцы. Ни в чем не смыслят, кроме своих пыток.

На него упала тень — он поднял глаза и увидел женщину-офицера, глядящую на него бесстрастным взором.

— Чего надо? — рявкнул Хрим.

— Надо не мне, а кювернату. Мы эту разницу, в отличие от вас, понимаем.

Ухватив Хрима за грудки, она подняла его на ноги без видимого усилия. Это так его изумило, что какой-то миг он только хлопал глазами. Затем растерянность сменилась гневом, но женщина уже отпустила его и отвернулась. Это безмолвное оскорбление взбесило его еще больше.

Риоло тронул его за рукав и сказал, моргая опухшими со сна глазами:

— Капитан, не делайте ничего необдуманного. Может, мы получим какую-то информацию.

— У тебя только информация на уме, трог поганый. — Хрим стряхнул руку барканца и машинально поднял футляр с шестеком. Все лучше, чем эта скука смертная, и он может действительно что-то узнать. Из рифтеров никто не знает, каковы условия жизни на Пожирателе Солнц, хотя байки рассказывают одна другой страшнее — а до станции осталось всего несколько часов.

Не успел он сделать и пары шагов к люку, как женщина бросила резко:

— Оставь это здесь.

— Это не оружие, и я его не оставлю.

— Я знаю, что это такое. Оставь свою мерзость здесь, иначе я вышвырну ее за борт.

Взбешенный Хрим поставил футляр на сиденье и пошел за женщиной. Придушить бы ее, связав предварительно покрепче. Хрим уже затаил на нее злобу в начале полета, когда она всучила ему видеочип, где должарианцы в дурацких костюмах машут руками, строят рожи, — теперь, столкнувшись с её недюжинной силой, он еще больше возненавидел эту бабу, ее начальника и Риоло, который углядел какой-то смысл в паскудном Должарском видео.

В каюте Ювяшжта было еще холоднее, и руки Хрима покрылись гусиной кожей. Должарианец некоторое время его игнорировал, но Хрим просто сел, не дожидаясь приглашения, и стал смотреть на офицера, от которого он, как все связанные с Эсабианом рифтеры, получал приказы, но ни разу не встречался с ним лично.

Наконец Ювяшжт соизволил поднять голову. Казалось, что его глаза, как черные колодцы, поглощают без остатка резкий свет, горящий у него над столом.

— Почему тебя зовут Хримом Беспощадным?

Хрим моргнул. Странное начало разговора. Перебрав в уме несколько ответов и не видя никакой уступчивости на лице Ювяшжта, он сказал попросту:

— Потому что я никого не щажу — и никому, кроме себя, не верю.

— Ты командуешь кораблем — разве ты не доверяешь своим людям?

— Они делают то, что я говорю, и знают, что будет с ними в противном случае. — По привычке Хрим вытянул ногу и тряхнул ею, чтобы выпустить шпору, но тут же покраснел, вспомнив, что шпоры с него сняли при посадке на челнок. В глазах должарианца мелькнула тень насмешки. — Беру пример с вас, — добавил Хрим и с удовлетворением увидел, что насмешка пропала.

— Между нами нет ничего общего, — отрезал Ювяшжт.

— Тогда как объяснить, что мы вместе летим к Аватару на этом челноке? — Эту фразу он произнес с сарказмом, балансирующим на грани дозволенного. Уж эти должарские придурки с их аватарами и демонами — чего еще и ждать от нижнесторонних, чья планета никому больше даром не нужна.

Челюсть должарианца дернулась, и он молчал почти минуту, не сводя с Хрима глаз. Хрим стойко выдерживал его взгляд, гадая, что Ювяшжту от него нужно.

Потом до него дошло. Я ведь заключил сделку с Барродахом, а он остался в стороне. Эта мысль успокоила рифтера. Может, Ювяшжт хочет получить информацию об этом договоре не меньше, чем Хрим — информацию о Пожирателе Солнц.

Кювернат, почуяв, должно быть, окрепшую уверенность Хрима, слегка расслабился.

— Может, ты и прав... до некоторой степени. — Эти слова дались Ювяшжту нелегко, и произнес он их без улыбки. — У нас действительно есть нечто общее... в чьих намерениях мы не можем быть уверены.

Моя, значит, правда! Хрим молча пожал плечами. Молчание затянулось, и Ювяшжт снова помрачнел.

— Не испытывай моего терпения, Хрим Беспощадный. Твое положение не столь безопасно, как ты думаешь. — Он нажал кнопку у себя на столе, и Хрим удивленно вскрикнул: на стенном экране появился причальный отсек «Цветка Лит», наполненный должарскими солдатами. — Ты думал, мы оставим тебе работающие реакторы? Ты останешься здесь, пока с панархистами не будет покончено, как и все твои собратья. — Должарианец в свой черед вложил немало сарказма в последнее слово. Пораженный Хрим молчал. — В твоих же интересах проявить некоторую уступчивость. Ты ничего не знаешь о Пожирателе Солнц, об интригах бори и о борьбе, которая разворачивается там в это самое время.

— Да знаю я о вашей поганой Карушне... — огрызнулся Хрим.

— Я говорю не об этой борьбе. Есть много такого, что тебе нужно знать, — особенно одна вещь. Я согласен поделиться с тобой, но сначала ты расскажешь мне о своем сговоре с Барродахом.

Миг спустя Хрим кивнул. Выбора у него действительно не было — и не будет, пока огров не активируют. Но Ювяшжт остановил его, не дав заговорить:

— Можешь не делать секрета из нашего разговора. Я даже настаиваю, чтобы ты доложил о нем. Барродах знает, что я это сделаю непременно, поэтому он не поверит ни одному твоему слову и предпочтет следить за нашими действиями.

Хрим фыркнул, ободренный злостью в голосе Ювяшжта.

— Этот слизняк такой изворотливый, что способен заглянуть в собственную задницу.

Кювернат приподнял уголок рта в намеке на улыбку.

— Зрелище, должно быть, не из приятных.

Хрим прыснул со смеху, и они продолжили разговор — если не по-приятельски, то по крайней мере соглашаясь в том, что от их общей судьбы им хорошего ждать не приходится.

Но по поводу упомянутого им особо важного факта кювернат сказал только:

— Возможно, это самое главное из того, что тебе следует знать, поэтому я открою тебе то, что следует, в нужное время. — Он загадочно улыбнулся, и нетерпение Хрима еще более усилилось.

* * *

И наконец, при своей третьей встрече с Ювяшжтом, всего за несколько минут до высадки на Пожирателе Солнц, Хрим испытал на себе должарскую жестокость, проявляющуюся даже в исполнении обещаний.

На этот раз Хрим, снова вызванный Ювяшжтом, явился к нему в каюту без промедления. Кювернат, как и раньше, сидел за столом, теперь заваленным бумагами. Теперь они, очевидно, снова держали связь с «Кулаком Должара» в реальном времени, и Ювяшжт опять принял командование на себя.

Он выключил пульт, когда рифтер вошел, но Хрим, решив не давать ему спуску, заговорил сразу:

— У меня к тебе еще вопрос: почему ты до сих пор всего лишь капитан? Ведь «кювернат» соответствует этому званию, верно?

Ювяшжт посмотрел на него долгим взглядом, словно оценивая его умственные способности, и сказал:

— Ты все равно не поймешь. Отвечу тебе так: лучше быть капитаном корабля Аватара, чем адмиралом всякого сброда. — Он встал, и на лице у него снова прорезалась эта загадочная улыбка. — Я обещал сообщить тебе последний факт относительно Пожирателя Солнц.

Хриму не нравилась эта улыбка — в ней было слишком много предвкушения. В приливе несвойственной ему интуиции рифтер вдруг осознал, что у него такую улыбку видели многие, а вот он у других — редко.

Но должарианец, не оставляя ему времени на раздумья, уже включил стенной экран.

— Мы чуть-чуть отклонились от курса, чтобы ты мог посмотреть Трофейный Риф.

— Чего?

— На Должаре существует обычай брать в качестве трофеев головы врагов. На Пожирателе Солнц, как я уже говорил, головы умерших выбрасываются в космос, и график выброса таков, что они выходят на общую орбиту вокруг станции. — Что-то слабо стукнулось о корпус, и улыбка Ювяшжта стала еще шире. — Они, естественно, заморожены и были бы весьма опасны, будь наша скорость немного выше.

Но Хрим уже не обращал внимания на должарианца — он смотрел на экран. В адском зареве сращенного диска черной дыры, имеющего вид окровавленного клинка, медленно вращалась груда мелких круглых предметов, мерцающих кристаллами льда.

Один из них двигался в сторону, противоположную движению этой жуткой кучи — при посредстве буксирного луча, как сообразил Хрим; он подплывал все ближе, пока не ткнулся в имиджер в страшной пародии на поцелуй. Вакуум придал выпученным глазам видимость сексуального экстаза, который они так долго делили и о котором Хрим никогда не забывал до конца, несмотря на шестек. Норио.

* * *

ПОЖИРАТЕЛЬ СОЛНЦ

Атмосфера в покоях Аватара была так напряжена, что Моррийон невольно сдерживал дыхание. Даже Ювяшжт и Чар-Мелликат это чувствовали. Только Анарис, занимавший одно из двух кресел, выглядел совершенно спокойным, между тем как у его отца челюсти так и ходили — Аватар сидел молча и быстро плел проклятия. Его гнев давил на Моррийона физически. Даже непробиваемый обычно Лисантер запинался, и его руки слегка дрожали, когда он жестикулировал.

У Барродаха щека прыгала так, словно какой-то мелкий зверек пытался прогрызть путь наружу, а рот был крепко стиснут в сардонической гримасе.

— Метка гиперволнового шума в высочайшей степени совпадает с сенсорными показателями, полученными, когда в урианском квантопласте пробили отверстие. Напрашивается вывод, что где-то был поврежден или уничтожен урианский аппарат.

— Но почему из этого вытекает, что у панархистов есть гиперрация? — спросил Барродах.

— Подобного звука мы никогда еще не слышали, — ответил Лисантер. — Отсюда следует, что гиперрация или гиперреле никогда не подвергались разрушению, даже при взрыве корабля.

— И боев в этот период не было, — добавил Ювяшжт.

— Не мог ли поврежденный корабль упасть на звезду? — настаивал Барродах.

— На звезду ничего не падает, — бросил адмирал. — Все обломки погибших кораблей, имевших на борту гипертехнику, находятся на гиперболических орбитах.

Барродах снова обратился к Лисантеру с триумфом человека, нашедшего способ отклонить от себя обвинение:

— Но вы говорили, что, по вашим расчетам, взрыв корабля должен уничтожить...

— Очевидно, мои расчеты оказались неверными, — близким к срыву голосом ответил Лисантер. Моррийон испытывал к нему сочувствие и даже восхищение: человек испуган так, что горло сжимают спазмы, но честность, присущая истинному исследователю, побуждает его говорить.

Однако для тех, кто служит Должару, честность — добродетель смертельно опасная.

— Какова вероятность того, что у врага имеется больше одной гиперрации? — низким спокойным голосом спросил Анарис. Моррийон почувствовал, как досадует Барродах из-за того, что наследник отвлек внимание от неудачи ученого. Легкая улыбка Анариса тоже была ему понятна: наследник первый понял истинную цель, которую преследовали панархисты в битве при Артелионе: захват гиперрации.

— Это не поддается вычислению, — ответил Лисантер.

— Есть ли возможность, что кто-то еще понял значение этого шума? — продолжал спрашивать Анарис.

— Прошу прощения, господин, — какое значение? Наличие у панархистов гиперрации? Нет. Они не имеют доступа к нашим записям.

Он имеет в виду Рифтхавен. Отдельные рифтерские корабли с гиперрациями в счет не идут.

— Вот-вот, — сказал Анарис, — В то время как панархисты знают, что мы знаем. Следует ожидать сначала шифрованного, а потом и открытого, пропагандистского вещания по гиперсвязи. Нельзя ли его заглушить?

— Если они выделят на это достаточное количество дискриминаторной энергии — нет.

— Если у них больше одной гиперрации, — сказал Ювяшжт, — панархистскому флоту будут доступны все мощности Ареса. У них будет больше дискриминаторной энергии, чем у нас. — Кювернат смотрел угрюмо — он, конечно, вспоминает тот злосчастный секс-сюжет, который появился на тактических экранах «Кулака Должара» во время боя и чуть не стоил ему корабля.

— Теперь атаки можно ожидать раньше, чем предполагалось, — добавил Ювяшжт, — учитывая этот новый фактор и то, что враг, по словам гностора, не хуже нас знает о возрастающей мощности станции. Они не могут позволить себе выжидать.

Все это время Эсабиан молчал, и превращения дираж'у в его руках тревожили Моррийона. Поскольку Анарис должен был принять командование рифтерским флотом после активации Пожирателя Солнц, отец предоставлял ему наводить любые справки относительно этих все более ненадежных союзников.

Но Моррийон даже не думал принимать молчание Аватара за пассивность. Все, что Анарис говорит, позволяет отцу лучше понять его и увеличивает грозящую наследнику опасность. Это все равно что приближаться к невидимой энергетической стене, которая сожжет тебя, когда ты в нее упрешься. Ни Моррийон, ни его господин не могут точно знать, где расположена эта стена, — разгадать Аватара становится все труднее по мере его ухода в мир, создаваемый его волей.

В мир, где нет места никому, кроме него.

Моррийон снова переключил внимание на Анариса, который спросил:

— Кювернат Ювяшжт, возможно ли наладить мониторинг разбитых кораблей, чтобы помешать панархистам захватить новые гиперрации?

Ювяшжт покачал головой:

— Мне думается, у нас нет ни лишних кораблей, ни лишних мониторов для выполнения этой задачи. И что еще важнее, теперь мы должны будем выделить как можно больше компьютерных мощностей на криптографию и связь. Секретность моих переговоров с рифтерским флотом имеет первостепенное значение для обороны Пожирателя Солнц.

Моррийон ощутил прилив торжества, но поспешил скрыть это от чужих глаз. Быстрый косой взгляд подтвердил, что Барродах тоже скрывает свою реакцию — он даже виду не подал, как жестоко этот новый поворот событий расправился с его надеждами на лишние стазисные заслонки. Тат перехватила запись разговора, в котором Лисантер обещал Барродаху эти самые заслонки, и Моррийон не мог придумать, как бы этому помешать — до настоящего момента. Заслонки Барродах получил, но без контролирующей их компьютерной мощности они бесполезны.

— Нельзя забывать и о научных исследованиях, — возразил Лисантер тоном человека, убежденного в своей правоте. — Новая темпатка очень сильна. Я полагаю, мы находимся накануне решающего прорыва к контролю над Пожирателем Солнц.

— Связь важнее! — рявкнул Барродах, срывая свою досаду на ученом. Раз уж он лишился своих стазисных заслонок, пусть и Лисантеру ничего не достанется.

— Довольно, — молвил Аватар, и в комнате воцарилась тишина, нарушаемая только шорохом вентилятора. — Если у моего врага есть гиперрация, все переговоры отныне будут шифроваться на салом высшем уровне. — Взгляд Эсабиана от сложного, сплетенного им узла обратился к ученому. — Гностор, если у панархистских ученых есть гиперрация, то у них есть и квантовые блоки. — Моррийон отметил вежливое обращение. На данный момент Аватар простил ученому его оплошность. В сторону наследника бори не осмеливался взглянуть, но был уверен, что Анарис тоже сознает значение этого факта.

Эсабиан, что было характерно для него, не облек свое заявление в форму вопроса, но Лисантер ответил коротким кивком.

— У нас они используются для размягчения стен, чтобы пропускать в полученные отверстия провода.

Снова кивок. На лицах Лисантера, а потом и Ювяшжта забрезжило понимание.

— Да, мой господин. И это означает, что десантная атака все-таки возможна.

К своему изумлению, Моррийон прочел на лице Барродаха не страх, а облегчение. Секретарь Эсабиана поспешно вмешался в разговор, опередив Ювяшжта:

— У нас есть средства, чтобы справиться с этим, — сказал он, обращаясь к Аватару. — Хрим привез с собой сто огров. Для испытаний я взял только двух, чтобы не отнимать компьютерные мощности, необходимые для других нужд, — взгляд в сторону Лисантера, — но полагаю, что при достаточном количестве мощностей можно будет ускорить проверку и подготовить остальные девяносто восемь незамедлительно.

— Такова моя воля, — сказал Эсабиан, прекращая дискуссию. Барродах слегка расслабился, и Моррийон решил, что поручит Тат внимательно следить за использованием компьютерных мощностей.

— Гностор, — спросил Ювяшжт, — достаточно ли быстро срабатывают квантовые блоки, чтобы поместить их на десантные катера?

— Не думаю. Они должны прикрепляться к месту заранее.

— Тогда нам понадобится также патрулировать внешнюю поверхность станции, чтобы обнаруживать и уничтожать их.

Но технические подробности уже не интересовали Эсабиана.

— Деталями внешней обороны займется наследник, — объявил он, растянув свой дираж'у в сложную шестиугольную фигуру. Моррийон почувствовал, как напрягся Анарис, но не понял почему. Очередная стадия борьбы за власть, несомненно.

Эсабиан включил пульт между двумя креслами, и на голокартине появился Арес — съемка в реальном времени, осуществляемая кораблем с гиперрацией и широким сенсорным рядом. Облако кораблей вокруг станции как будто не уменьшилось, но Моррийон понимал, что панархисты используют камуфляж. С расстояния, на котором можно расположить сенсорный ряд, не рискуя его обнаружением, металлизированные дипластовые баллоны могут сойти и за крейсера, и за корабли меньшего размера.

— Это даже хорошо, что им известны наши планы. Пусть не тешат себя пустыми надеждами до того, как пламя Ура проглотит их.

 

16

АРЕС

На дипластовом экране, отделяющем амфитеатр сидений от Ситуационного Зала внизу, появилась дымка, частично заволакивающая звездно-глифовую голограмму Тысячи Солнц. Постепенно сгущаясь, дымка превратилась в изображение тактической рубки «Астреи».

Марго Нг посмотрела по сторонам, интересуясь, испытывают ли офицеры, аналитики и техники вокруг нее такое же странное чувство, наблюдая в реальном времени четырех человек, удаленных от них на пятьсот световых лет. Они его, несомненно, испытывали — и ей показалось, что она улавливает те же признаки в холодных аристократических чертах Джефа Кестлера, ныне командующего группировкой у Пожирателя Солнц. Рядом с ним стоял командор Мандрос Нукиэль, вызванный специально, а также капитаны Вапет и Терон.

Благодаря второй гиперрации, предоставленной Рифтхавеном, Арес имел теперь постоянную связь с «Астреей», покинувшей станцию две недели назад. В то же время с флотом вокруг Пожирателя Солнц продолжала поддерживаться и курьерская связь. Курьер с рапортом Нукиэля о событиях десятидневной давности прибыл несколько часов назад. Теперь этих десяти дней как не бывало — их съела сверхтехника Ура. Внезапный переход в реальное время действовал ошеломляюще.

Четверо космических офицеров, глядя на человека, сидящего рядом с Нг, отдали честь.

— Ваше величество, — произнес Кестлер.

— Вольно, адмирал, командор и капитаны, — ответил Панарх с приветливым, отменяющим формальности жестом.

Офицеры на экране уселись, и Нг заметила, что Нукиэль посмотрел в сторону, где сидела Элоатри с отцом и сыном Омиловыми. Гностор по праву присутствует на этой встрече, предшествующей высшему военному совету, который состоится через сорок часов, — но Верховной Фанессе, чтобы получить доступ сюда, пришлось сослаться на Протокол Габриэля.

— Прошу ввести нас в курс событий, — сказал Панарх, и продуманная банальность этих слов развеяла чувство нереальности, утвердив новый тактический порядок.

— После отправки последнего курьера новостей почти не было, — сообщил Кестлер. — Все идет куда более гладко, чем я мог предположить. Вся слава принадлежит командору Нукиэлю — это его заслуга.

— Внедрение рифтеров во флотские эскадры действительно идет как по маслу, — сказал Нукиэль. — Операции корабельного уровня проходят успешно, невзирая на не совсем привычный стиль рифтерского командования.

Давящую тишину нарушило легкое оживление. Единственной постоянной величиной в иерархии рифтерских кораблей было то, что никто из них не придерживался флотской модели командования.

Нг присматривалась к Нукиэлю. В его темной бороде появилась седина, которой не было во время их встречи в системе Глоррейке несколько месяцев назад, и морщины на худощавом лице стали глубже. На Аресе они почти не виделись — его направили командиром в систему Пожирателя Солнц еще до того, как ее назначили верховным адмиралом, а прежде их обязанности имели мало точек пересечения.

По-настоящему новым в нем было то, как легко он принял неформальный стиль общения, предложенный Панархом. В командовании он всегда был склонен к официальности. Это нельзя было приписать его новому назначению — личные особенности командиров в таких обстоятельствах проявляются еще ярче.

Но есть и другие виды стресса, подумала Нг, вспомнив, как он посмотрел на Элоатри. После спасения Панарха и его спутников-рифтеров от рифтхавенского флота Нукиэль рискнул своей карьерой ради неких нематериальных вещей, доставив своих пассажиров сначала не на Арес, а на Дезриен, религиозный центр Тысячи Солнц.

— Как обстоит дело с интеграцией персонала на отдельных кораблях? — спросил Брендон. Нукиэлю запретили покидать орбиту Дезриена, вспомнила Нг, глядя на Панарха. Что же было с теми, кто своими ногами ступил на планету, где властвует Сновидение?

— Менее благополучно, — дернул ртом Нукиэль. — Флотский персонал на рифтерских кораблях, как и ожидалось, адаптируется хорошо. Правда, чем дольше они там находятся, тем менее сдержанными и, так сказать, более красочными становятся их рапорты.

— А рифтеры на кораблях Флота?

Кестлер промолчал, но на его лице отразилось презрение. Нукиэль, посмотрев на него, сказал:

— С этим труднее.

«Уверена, что это еще мягко сказано», — подумала Нг.

Проводимая Панархом политика сближения с рифтерской субкультурой требовала этого шага, несмотря на трудности и даже снижение боеготовности, связанные с внедрением рифтеров на военные корабли.

Нукиэль стал рассказывать, как он справляется с проблемами приспособляемости рифтеров к военной дисциплине, и Нг подумалось: «Именно поэтому Кестлер находится у Пожирателя Солнц, а я здесь». Кестлер выступил бы против намерения Панарха участвовать в атаке Флота на Пожирателя Солнц. Если бы он действовал заодно с такой величиной, как Ваннис Сефи-Картано, уже ведущей тонкую и очень эффективную работу против этого решения, Панарху пришлось бы отказаться от своего намерения.

Политика! Это слово следовало бы сделать синонимом дерьма. Нг почти завидовала неспособности Кестлера увязывать потребности Флота с более широкими перспективами, хотя именно эта неспособность обеспечила ей пост верховного адмирала.

— Как продвигается программа амнистии? — спросил Панарх, уходя от проблемы, не имеющей решения. Либо это сработает, либо нет — и в любом случае погибнут те, кто мог бы остаться в живых. Он решил, что одно другого стоит, и кончено, дело Флота совершить все возможное, на что способны люди, сталь и дипласт.

— Пирожкометание себя оправдывает, — сказал Нукиэль, приспосабливаясь к перемене темы. — Как рапорты келлийских разведчиков, так и сенсорное наблюдение показывают предсказуемую реакцию: более плотную концентрацию сил в ответ на тревожные сигналы мониторов и замедление скорости патрулирования. — Командор улыбнулся и вдруг, как ни странно, помолодел — это была улыбка человека, который делает то, чему учился всю жизнь, и счастлив этим, какую бы цену ему ни приходилось платить. — Типичное должарское мышление: не оставлять ни один рифтерский корабль в одиночестве, чтобы никто не мог воспользоваться амнистией. Потому и перебежчиков пока нет.

Если только вся группировка целиком перейдет к нам. Но должарианцы знают так же, как и Флот, что рифтеры, заключившие союз с Властелином-Мстителем, не доверяют никому. Они даже не могут переговорить со своими собратьями по гиперсвязи после устрашающего наказания, постигшего «Арависскую ведьму».

— Оно и к лучшему, — сказал Панарх. — Нам пришлось бы интернировать их и выделить людей для их охраны. Все станет ясно во время боя. Если они решат, что сдаться возможно, то будут драться не слишком ожесточенно. — Нг поняла, что Брендон говорит это для людей вроде Омилова и Элоатри, несведущих в военном деле.

— Мы перехватили несколько разговоров по обычной связи — у келлийских разведчиков это очень хорошо получается. Теперь, будучи связаны с компьютерами Ареса, мы, возможно, сможем расшифровать их, — сказал Нукиэль.

— Больше того, — вмешался Терон, пошевельнув густыми рыжеватыми бровями, — мы получили ключ к гиперволновым переговорам.

— Аналитики теперь уверены, что «Кулак Должара» каждый раз шифрует свои переговоры по-новому, — сказала Нг. — Как и мы здесь. Технология одноразовых шифровальных блокнотов — такой термин употреблялся две тысячи лет назад — по-прежнему остается единственной, не поддающейся расшифровке. Но она бесполезна там, где кто-то может такой блокнот продать, — поэтому Должар не навязывает их своим рифтерским союзникам. А кодами Братства после случая с «Ведьмой» пользоваться больше нельзя.

Один из аналитиков задал какой-то вопрос о гиперволновой связи. Нг, уже зная ответ, перевела взгляд на эпистемиков — они работали за своими пультами спиной к экрану, переводя новые сведения в символическую форму и вплетая их в массив информации аресских компьютерных узлов. Эта работа в каком-то смысле никогда не закончится — ведь информация размножается делением, и новые звенья, тоже превращаясь в информацию, уходят глубоко в многовековые слои знаний аресской системы.

Нг узнала соларха Ризо Гамуна, чьи темные пальцы так и плясали по клавишам. Других она знала по их досье — здесь были равным образом представлены обе фракции, оспаривающие судьбу Пожирателя Солнц, что оправдывалось природой совещания: ведь это сеанс связи, а не дискуссия. Дискуссия разгорится через неполных двое суток на большом совете. А в промежутке следует уделять равное внимание обеим альтернативным версиям.

— Наша единственная надежда, — сказала другая женщина-офицер, криптолог, судя по форме, — это перегрузить их дискриминаторы, как при Артелионе. — С нотками юмора в голосе она закончила свою мысль: — Теперь, опираясь на аресскую систему, мы сможем это сделать, даже если должарианцы без остановки создают новые мощности.

— Но они, без сомнения, будут опираться на систему Артелиона, — уточнил Вапет, — даже если им не удастся расшифровать флотские архивы.

— Способны ли они довериться системе Мандалы? — возразил какой-то аналитик.

— Зависит от степени нашего нажима, — сказал Кестлер, вновь беря контроль над дискуссией в свои руки. — И мы должны нажать как следует. Учитывая растущую активацию Пожирателя Солнц, пора, я думаю, переходить к серьезным мерам. Пусть увидят, что у нас есть зубы.

Панарх слегка изменил положение, но ответил кратко:

— Полагаемся на ваше суждение.

Кестлер молча поклонился. Пришло его время доказать свою лояльность, подтвердить свою вассальную клятву. Когда же я выполню свою?

* * *

Позже, в тишине своих комнат, она с новой силой ощутила, что ей недостает какого-то важного фрагмента информации. Тихо, почти неслышно, играла келлийская музыка, и ее тройственный ритм действовал почти гипнотически. Она снимала физическое напряжение и усиливала высшие функции мозга, родственные таинственному Сновидению.

Она снова связалась с массивом, содержащим всю информацию об атаке на Пожиратель Солнц. Мощность Флота, мощность Пожирателя Солнц, тактические планы. Сухие факты.

«Нет, — подумала она в конце концов, опустив руки на клавиатуру, — не о вооружении и тактике нужно сейчас думать». Повинуясь едва зародившейся мысли, она убрала канал связи и вызвала то, с чего начала свою первую ночь здесь, когда обнаружила секретные записи верховных адмиралов. Она перескочила к концу символической карты и кружным путем двинулась к массиву, куда ее пост обеспечит ей доступ. Панархи бывали на Аресе лишь во времена кризисов — на что же опирался верховный адмирал, чтобы соблюсти баланс власти с правителем Тысячи Солнц?

Над пультом загорелась голограмма — схематическое изображение Ареса, пронизанное кровеносными сосудами электрокабелей, вентиляции, водоснабжения и транспорта. Марго остановилась, и посетившая ее мысль обрисовалась во всей полноте.

«Телварну» с испытаний отозвал сам Панарх — зачем ему это было нужно? Капитан рифтеров, Вийя, помогла низложить трех изменников, чья алчность и злоба позволили Эсабиану осуществить давно вынашиваемую месть, — но как могло случиться, что рифтера допустили в информационное пространство Ареса?

Нг вспомнился тест на разрушение гиперреле. Панарх присутствовал на нем, но молчал, если не считать пары вопросов в самом начале.

Да, он молчал. Нг нахмурилась, стараясь поточнее припомнить все, что тогда происходило. Ничего необычного в его поведении не было — иначе окружающие заметили бы это и потом начались бы пересуды или хотя бы намеки.

Но был момент, когда внимание Панарха как будто обострилось: после первого этапа, из которого вытекало, что уничтожение Пожирателя Солнц неизбежно, и другой момент, когда он как будто расслабился: после второго этапа, доказавшего, что квантовыми блоками десантная атака возможна и что уничтожению можно противопоставить захват.

Она не заметила бы ни того ни другого, если бы он сам не захотел. А после эксперимента он назначил совместное заседание Малого Совета и Стратегического Совета Флота, чтобы окончательно утвердить план предстоящей операции.

И был третий момент несколько часов назад, когда Кестлер упомянул о возрастании мощности Пожирателя Солнц и обусловленной этим эскалации военных действий.

Нг ощутила холодок неуверенности, уже знакомый ей по прошлым вхождениям в лабиринты высокой политики; она заметила, что отбивает пальцами тройной келлийский ритм, и заставила себя расслабиться.

Панарх объяснил созыв объединенного совета тем, что это символически продемонстрирует единство военных и гражданских интересов; это перекликалось с неоглашенной идеей о том, что новый союз рифтеров и панархистов требует его личного участия в атаке.

Суть заключалась в том, что гражданская часть Малого Совета горячо выступает против уничтожения Пожирателя Солнц и за использование его в мирных целях. Сверхсветовая связь и распространение энергии предлагают слишком много возможностей, чтобы отказаться от них.

Так чего же хочет Панарх? Леди Ваннис пока ни словом, ни действием не выразила своего отношения к судьбе Пожирателя Солнц. Похоже, она и Брендон в анклаве сосуществуют в полной гармонии и часто вместе принимают гостей. Но Антон Фазо, прилежно посещающий все бесконечные обеды, приемы, балы и концерты, вынес оттуда твердое убеждение: Ваннис деликатно, но непреклонно употребляет все свое немалое влияние, чтобы побудить политиков потребовать от Панарха неучастия в боевых действиях. Почему же она так упорно противится намерению Брендена покинуть Арес? И почему Брендон это терпит?

Словно пузырь из неизведанных глубин, перед Нг встал Камень Прометея, показанный 25-м каналом. Нг пробежала по клавишам пульта. Почти вся программа, за исключением Пятого блока и Аркадского Анклава, погасла. Какой-то миг разноцветные нити коммуникаций, связующие два этих островка, еще светились — потом погасли и они, кроме линий транспорта и лифтов. Еще немного — и артерии общественного транспорта тоже исчезли. Остались только секретные, закодированные линии.

Марго, переводя дыхание, совместила темпоральные параметры с личными кодами высшего уровня. На схеме остались едва заметные световые прожилки, но их было довольно, чтобы связать рифтерского капитана с правителем Тысячи Солнц нитями прочнее моноволокна: они посещали друг друга не один, а несколько раз.

Присвистнув, Марго выключила пульт.

Поднявшись по ступеням, она остановилась перед огромным иллюминатором, откуда открывался вид на внешнюю поверхность онейла, на космос и скопище кораблей вокруг станции. Одно из самых трудных своих решений Нг приняла не тогда, когда вступила в бой над Артелионом, бывший не чем иным, как военной хитростью, — но потом, когда с остатками своего изувеченного флота решила идти на Арес с захваченной гиперрацией. Будь у нее хоть малейшая возможность остаться и лично возглавить поиск пропавших кораблей — поиск «Фалткомара» и Метеллиуса, которого она любила больше двадцати лет, — она бы это сделала.

«Я знаю, чего хочет Брендон, — подумала она, глядя на холодную красоту космоса. — Долг вынудит его подчиниться высшей необходимости, как сделала я при Артелионе, но он постарается воспрепятствовать уничтожению станции».

Теперь она знала Брендона хай-Аркада — и доверяла ему — достаточно, чтобы понимать: это всего лишь одна из причин, пусть и самая главная, побуждающая его отправиться вместе с Флотом к Пожирателю Солнц. Он не позволит личному интересу возвышаться над присягой, которую принес народам Тысячи Солнц.

Однако он сделает все, чтобы не только отправиться к Пожирателю Солнц, но и высадиться на самой станции. Вместе с десантом.

Вот и всё. Ей не нужно было слов и жестов, чтобы это знать. Нг засмеялась, вспомнив своего помощника Пертса Крайно, — который сам теперь стал капитаном. Он сказал ей перед самым возвращением на Арес с Геенны: «Помощник, не умеющий угадывать, в каком настроении его капитан, даже плевка не стоит».

Пертс разбирался в ней лучше некуда, а она учится разбираться в Брендоне Аркаде.

Он постарается удовлетворить обе фракции, но рискнет своей жизнью ради сохранения Пожирателя Солнц, ради того, чтобы вырвать станцию из лап Эсабиана посредством десантной атаки.

Нг расхаживала взад и вперед, позабыв о времени. Как он это осуществит? Его выбор, как благожелательного правителя триллионов людей, ограничен. Он не станет губить чью-то карьеру, не станет отдавать приказы.

Она снова остановилась перед иллюминатором, глядя на ту часть Колпака, где помещались крейсера. Бортовые огни «Грозного» светили ровно, ободряюще. Задача у него потруднее, чем просто взять и занять место на катере. Ему понадобится скафандр, который делается по мерке для каждого десантника, — это длительный процесс даже без подготовки, необходимой, чтобы овладеть целым арсеналом оружия и техники. И если все эти условия будут выполнены...

Все эти условия! Легко сказать. И почти невозможно сделать, не привлекая к себе внимания. Разве что найти другой способ.

Нг закусила губу, перебирая в уме своих людей. Разве что взять кого-нибудь вроде мелиарха Луабы Чац, раненной при Артелионе и собирающейся уйти в отставку.

Чац. Высокая, молчаливая, преданная не на жизнь, а на смерть. Согласится ли она стать участницей заговора? А если да, как свести ее с Панархом, не вызвав внимания к нему или к ней? И что, если я ошибаюсь?

Нг, покачав головой, включила пульт и музыку и начала одеваться к обеду. Главное, что проблема обозначена, а решение выплывет из подсознания если не среди соблазнов большего света, то во сне. Она найдет способ подсунуть Чац Брендону — и если она права, он сам все смекнет.

Взглянув напоследок на звезды и корабли за иллюминатором, Нг открыла дверь и вышла.

Я права. Спорю на звезду, которую он мне прицепил, что я права.

 

17

Несмотря на простоту Звездной палаты, Осри считал ее самым впечатляющим из всех виденных им помещений — подходящая сцена для стратегического совещания, которое решит судьбу Пожирателя Солнц. Огромный круглый зал расположен на металлической верхушке оси Ареса, и его стены и потолок из прозрачного дипласта заставляют человека сдерживать дыхание. За низкими перилами в нескольких метрах от невидимого купола находится кольцевая шахта, откуда периодически поднимаются группы людей. Одни спешат отойти от края, на других это как будто не действует. Хитроумная акустика, глушащая голоса, подчеркивает неумолимую реальность звезд и поверхности Колпака.

— Нижнесторонние и высокожители, — сказала внезапно Марго Нг рядом с Осри. — Различие даже здесь сказывается.

Он встретил ее, вице-адмирала Уилсонс и Фазо в лифтовой шахте, и она пригласила его присоединиться к ним, сказав, что у нее есть к нему вопросы, но с тех пор мало что говорила, а к нему и вовсе не обращалась.

— Еще рифтеры, — сказала Уилсонс. — Но здесь различие, возможно, и сгладится.

Осри заметил рифтхавенского синдика Хуманополиса в сопровождении рифтерского капитана Лохиэль и ее кузена Камерона бан-Маккензи, капитана эсминца «Клейдхем Мор». Оба рифтера тоже почти не обращали внимания на открывающийся за куполом вид.

— Возможно, — сказал Антон Фазо. — Лохиэль просто находка, но вот Хуманополис?

Парящие лампы, зависая над входящими группами, сопровождали их к широко расставленным пультам, и круги света падали на толстый ковер под ногами. Благодаря какому-то оптическому фокусу освещение ничуть не заглушало сияния звезд и красного гиганта, чей лимб выгибался над Колпаком, бросая длинные тени на крейсера в ремонтных ямах, усеивающих металлическую поверхность во всех направлениях. Пять ярких звезд над головой тоже постепенно приобрели очертания подходящих крейсеров — последних, что остались от флота сектора Алеф-Нуль.

Космическая панорама снаружи не уступала человеческой внутри. Блуждающий взгляд Осри улавливал виньетки жестов, подчеркивающих напряженную атмосферу в зале: поднятую руку, повышение голоса, зажатую позу женщины, склонившейся над картой. Это затрагивало даже Дулу высшего круга — точно общая для всех судьба сорвала с них маски; заставляя объединиться с другими против грозного наследия Ура. Скоро здесь определятся подробности атаки на Пожиратель Солнц — Панархия попытается вырвать у Эсабиана оружие, с помощью которого он перевернул тысячелетнюю историю Тысячи Солнц.

«Нет, — сказал себе Осри, глядя вокруг, — только попытался перевернуть. С Панархией еще не покончено».

Из шахты возникли новые лица, и в зале постепенно начали образовываться две группы. Антон Фазо, извинившись, присоединился к офицерам и аналитикам, собирающимся у большого пульта-стола. Это было ядро фракции, стоящей за уничтожение Пожирателя Солнц.

Дамана Уилсонс тоже отошла к более мелкой группе членов Малого Совета и штатских ученых у такого же стола в некотором отдалении от первого. Возглавив отрасль инфонетики после того, как Дулу выбросили Гештар аль-Гессинав в космос, адмирал, видимо, сочла себя обязанной попытаться спасти базу техники, которая могла обеспечить работу межзвездного ДатаНета в реальном времени. Интересы всех штатских лиц, входящих в ее фракцию, совпадали с мнением Панарха.

Правда, по разным причинам. Осри под влиянием разговора с Брендоном вспомнил утонченную Ваннис Сефи-Картано, с улыбчивой грацией переходящей от одной группы к другой на каждом светском сборище. Многие, с которыми она беседовала, были членами Малого Совета и прочими высокопоставленными лицами.

Человека, чья решимость спасти Пожирателя Солнц была самой сильной, в группе Уилсонс не было. Казалось, что отца Осри окружает пузырь того самого вакуума, который простирался за дипластовым куполом. С ним были только Изабет, его старший техник, Верховная Фанесса Элоатри и еще несколько человек. Осри хотелось присоединиться к ним, но он не мог это сделать без разрешения верховного адмирала.

Глаза отца слегка расширились, и Осри увидел, что из шахты поднимается Панарх. Марго Нг поклонилась согласно обстановке. Звездная Палата считается мостиком Ареса, и капитан здесь она, так же как и на «Грозном», Осри четко отсалютовал, и Брендон в ответ наклонил голову, юмористически приподняв уголок рта.

Он встречается с флотскими на их территории и наслаждается предстоящей схваткой. Теперь Осри понял причину своего присутствия здесь — и верховный адмирал тоже поняла. Только так Панарх может показать, какой вариант действий предпочитает. Это предполагает наличие между Нг и Брендоном понимания, о котором Осри не подозревал. Что, в свою очередь, дает понять, насколько он сложен, человек, некогда столь презираемый Осри, а теперь ставший его другом и сюзереном.

У него столько же граней, сколько людей в его жизни. Это-то больше всего и удручало Осри в его дулусском наследии. Так легко распасться на части и забыть о реальности за многочисленными ролями.

Но теперь Осри знал, что Брендон — истинный Аркад, равный по масштабу всем испытаниям, в тысячелетнем противостоянии которым сформировалась его династия. Официальный белый костюм правителя, носящего траур, лишь подчеркивает его обаяние, не оставлявшее его и тогда, когда он в потрепанном комбинезоне драил рифтерские двигатели.

Брендон ничего не говорил и не двигался с места.

Постепенно внимание зала стало обращаться к нему, и гул голосов затих. За куполом позади Панарха вспыхнул свет — это первый из прибывших крейсеров опустился в свое углубление.

* * *

В зале установилась тишина, а Себастьян Омилов размышлял о двух людях рядом с Панархом: верховном адмирале и Осри. Официально его сын все еще считается офицером по связи с проектом «Юпитер»; он присутствует здесь в этом качестве последний раз, прежде чем отправиться в систему Пожирателя Солнц и занять место навигатора на рифтерском эсминце «Глория». Этот факт и присутствие Малого Совета с его сильным протекционистским уклоном вселяли в Омилова надежду, что его кропотливое политиканство принесло свои плоды. Но каково мнение верховного адмирала? Не явится ли оно решающим перевесом для тех, кто хочет уничтожения Урианской станции? Встречи с ней не дали Омилову никакого намека на ее точку зрения.

Брендон выждал, когда утихнет легкая сейсмическая дрожь, вызванная посадкой крейсера, и лишь тогда заговорил. Омилову тон его голоса, слышного благодаря сложной акустике всем и каждому под куполом, показался почти разговорным. Но на его фоне, как раскаты огромного колокола, звучали через длинные интервалы колебания садящихся крейсеров, делающие слова Панарха как нельзя более весомыми.

— Сила, зародившаяся еще до того, как мы стали людьми, сделалась оружием в руках безжалостного врага. Ей мы противопоставляем наше понимание Единосущия, воплощенное в нашей науке и, что еще важнее, в нашей человечности. Мы не знаем, будет ли этого достаточно.

Но мы — Феникс. Вырвавшись из тоталитарного Солнечного Коллектива, люди Утерянной Земли прошли через Воронку, чтобы создать новые миры в Тысяче Солнц. Из праха их мечтаний Джаспар Аркад вместе со всеми нашими предками возвел Тысячелетний Мир. Теперь и мир тоже сгорел в пламени конфликта, которое мы же сами помогли разжечь.

Такого поворота Омилов не ожидал. Он посмотрел по сторонам и увидел испуг на многих запрокинутых лицах.

— В легендах Утерянной Земли Феникс сам возводил свой костер, подбирая самые редкие и драгоценные породы дерева. Мы таких усилий не прилагали — мы просто позволили разобщенности, вызванной межзвездными расстояниями и разными условиями жизни, перерасти в пожар, грозящий не очистить, но уничтожить нас. Враг, несмотря на свое проникновение в тайны Ура, был бы бессилен, если бы не эта разобщенность.

Джеп Хуманополис растянул рот в свирепой улыбке, у многих других вид был ошеломленный. Расхождение легкого тона Брендона с тяжестью его слов будоражило, а заново вспомянутые трения между нижнесторонними-высокожителями-рифтерами расшатывали противоположные позиции «сохранить — уничтожить». Впервые за много недель Омилов испытал прилив надежды.

— Либо мы избавимся от этой разобщенности, либо перестанем существовать. — Условное будущее время, использованное Панархом, придало его утверждению силу приказа. Реакция зала не уступала ударной волне очередного причаливающего крейсера, и свет из радиантов корабля озарил последнего из Аркадов. Омилов ощутил благоговейный трепет. Никогда еще он не видел, чтобы символами манипулировали с такой легкостью. На лице верховного адмирала, стоящей рядом с Панархом, отразилось легкое удовлетворение.

Панарх сделал руками сдержанный жест, вобравший в себя все окружающее.

— Так давайте же сложим свой костер здесь, собрав все наши ресурсы, чтобы человечество, подобно Фениксу, вновь обрело бессмертие в пламени этой войны.

Он умолк, и в зале настала тишина. Элоатри рядом с Омиловым тихо молвила:

— «В этот день мы зажжем такую свечу...»*

Затем он услышал свое имя:

— Гностор Омилов, прошу вас открыть совещание своим докладом.

Себастьян прошел к своему пульту, пытаясь осмыслить то, что услышал сейчас, — и слова, и заложенную в них символику. Призыв Панарха к единству включал и рифтеров на Пожирателе Солнц, не упоминая о них; негласное участие верховного адмирала в посадке эскадры из Алеф-Нуль ясно давало понять, что она на стороне Панарха, и смысл присутствия здесь Осри тоже становился понятен. Ему, Омилову, больше нет нужды искажать свои данные — мысль, против которой восставало все его существо, несмотря на страх, что Пожиратель Солнц может быть приговорен даже теперь. Он представит наиболее драматические факты — а перед лицом того, что им предстоит, особенно драматизировать не придется — и положится на то, что вызванные этим эмоции помогут решить стратегический спор.

Ирония ситуации заставила его улыбнуться. Вот оно, коловращение жизни! Теперь он зависит от Брендона почти так же, как Брендон зависел от него во время той конфронтации в кабинете Найберга, утвердившей бывшего ученика Омилова в его наследственных правах.

Себастьян Омилов твердой рукой включил пульт и стал излагать историю Ура в теперешнем своем понимании.

* * *

Джеп Хуманополис слушал Панарха с глубоким удовлетворением, зная, что выиграл свою игру. То, что он покинул Рифтхавен, оставив его на милость двух других членов триумвирата, могло бы обернуться политическим самоубийством, но глубина и здравый смысл, проявленные новым Панархом, подтвердили, что это был мудрый шаг. Он вернется на Рифтхавен с триумфом как создатель нового соглашения между рифтерами и Панархией.

Если, конечно, атака пройдет удачно. Джеп подивился этой своей мысли, непривычно объединяющей рифтеров с панархистами. Но выбирать не из чего. Должар нам и вовсе жить не даст.

Затем у Джепа, несмотря на его знакомство с голотехникой и проведенную в космосе жизнь, перехватило дыхание. Прозрачный купол затуманился, и пламя из радиантов последнего крейсера превратилось в пульсирующее свечение, которое тоже померкло, сменившись видом на спиральную галактику, снятым сверху.

— То, что вы здесь видите, не видел еще ни один человек, — сказал гностор. — Это восстановление истины по фактам, наблюдаемое с точки, до которой самым быстрым нашим кораблям пришлось бы лететь тысячу лет.

Перспектива сместилась, и среди ровных витков спирали на одной стороне галактики показалась трещина — узкое копье тьмы, пронизывающее крутящуюся солнечную материю и обломки звезд, протянувшееся из центра галактической линзы почти до самого края.

— Мы привыкли говорить о Рифте так, словно это всего лишь часть Тысячи Солнц, — продолжал Омилов. У наконечника темного копья начал мерцать красный кружок. — В действительности, как вы видите, Рифт неизмеримо больше нашей крошечной звездной делянки... — Гностор сделал паузу — то ли для пущего эффекта, то ли не решаясь высказать то, что собирался. — И это явление нельзя назвать естественным.

Перспектива переместилась к центру галактики. На фоне звездных скоплений, разлетающихся, как искры на ветру, открылось огненное жерло, словно грозящее поглотить зрителей.

— За много веков до возникновения человечества Тысяча Солнц была только фрагментом этой части галактики, и населяла ее раса, которую мы называем Ур. Мы не знаем, насколько обширны были их владения. Даже самые далекие наши экспедиции за пределы Окраин обнаруживали Обреченные Миры — ужасающие произведения искусства, оставленные Уром. Но мы можем с уверенностью сказать, что даже Ур при всем их могуществе не имели власти над центром нашей галактики, областью бушующих энергий и искривленного пространства, где до сих пор пылают огни творения.

Хуманополис испытал головокружение — казалось, что Звездная Палата со всеми, кто в ней был, летит прямо в огненный водоворот, адский котел из плазмы и распадающейся материи, вечно нисходящей к уничтожению в огромной черной дыре, занимающей центр галактики. Пространство вокруг казалось искривленным; Джеп прямо-таки чувствовал, как приливные силы громадной аномалии охватывают его своими неразгибаемыми пальцами.

— Десять миллионов лет назад некий враг, или некая сила, или нечто другое, для чего у нас нет ни слов, ни понятий, возникло из сердца галактики, бросив вызов гегемонии Ура.

Точка наблюдения, заставив Джепа пошатнуться, описала круг и понеслась вдоль плоскости галактики вместе с Рифтом, среди разбитых звезд и туманностей и пыли раздробленных планет. По обе стороны в величественной тишине проплывали звездные стены, и отдельные солнца, вспыхивая, улетали назад.

— Мы не знаем, кто из них победил — возможно, победителя не было вовсе, — но и Ур, и противостоящая им сила исчезли из Единосущия. И поле их битвы, где они сражались неведомым оружием, превратилось затем в Рифт.

Звездные стены сузились, приобретя сходство с кишечником некоего чудовища, и устремились к какой-то звездной системе.

Затем движение остановилось, и перед собранием возникла диковинная конструкция из переплетенных труб и конусов, чей материал не был ни металлом, ни живой материей. Позади нее пылал бинарий черной дыры.

— Теперь мы знаем, что это было за оружие. Здесь война — если это была война, а не полное уничтожение — закончилась, и здесь же кончается Рифт, оставляя позади только этот Пожиратель Солнц, находящийся ныне в руках Должара.

Последующая долгая пауза заставила Хуманополиса напрячься — он полагал, что с остальными происходит то же самое, но, посмотрев на Панарха, увидел только спокойное внимание.

— Пожиратель Солнц, — снова произнес Омилов. — Одно из устройств, которое, как мы теперь полагаем, создали Рифт.

Ему не нужно было делать ударения на словах «Пожиратель Солнц» — они рванули в голове у Джепа, как новая звезда. Ну конечно! Почему мы, собственно, думали, что он один такой? Ответ напрашивался сам собой: потому что хотели верить, что победа в нынешней схватке останется за ними навсегда. Но вечным ничего не бывает.

С легкой улыбкой Омилов уменьшил Пожиратель Солнц — теперь он занимал только часть купола, и снова стал виден Колпак с его тучами мелких судов, снующих теперь вокруг новоприбывших крейсеров.

Наступило долгое молчание. Хуманополис видел нерешительность на лицах многих людей, принадлежащих к обеим фракциям. Эффектный доклад гностора и истинный масштаб предстоящего поколебали все расчеты. Те, кто настаивал на сохранении Пожирателя Солнц, определенно задумались, а сторонники уничтожения задались вопросом, не останутся ли они беззащитными в случае обнаружения такого же устройства — если не чего-то похуже.

Сам рифтер, по правде сказать, не знал, чего хочет. Овладение техникой Ура, обеспечивающей мгновенную связь в космосе, не оставит места для рифтеров в Тысяче Солнц — им просто негде будет спрятаться. С другой стороны, напряжения, вызванные внедрением этой техники, могут запросто привести к расколу Панархии, и рифтерская субкультура освободится от каких бы то ни было ограничений.

Но хочет ли он этого? Прежде Джеп без колебаний ответил бы «да», а многие на Рифтхавене и теперь бы так ответили.

— Не скажете ли вы, насколько весомы выводы, входящие в основу вашего доклада? — Столб света выделил высокую женщину рядом с Хуманополисом. Эммари нур-Камдатус, член Малого Совета, обладающая значительными коммерческими интересами. — Откуда, например, известно, что именно Пожиратель Солнц создал Рифт?

— Сомнительно, что Рифт создал он один, — ответил гностор. — Подобных устройств могло быть много. — Он вывел на свой макет красное солнце бинария чёрной дыры, вокруг которого вращалась загадочная конструкция. Поперечный разрез солнца открыл множественные слои света в сопровождении целых серий глифов и цифр. — Но вернемся к вашему вопросу. Спектр звезды-спутника в системе Пожирателя Солнц показывает, что ее эволюция была прервана и ее ядерные реакции чем-то контролируются. Звезда стабильна, хотя не должна быть таковой на данном этапе. Мы можем только предположить, что контролирует ее Пожиратель Солнц, но этот вывод подтверждается увеличением радиуса звезды с тех пор, как должарианцы начали на станции свои эксперименты с темпатами.

— И это увеличение стало теперь постоянной величиной, — заметил офицер рядом с Антоном Фазо.

Больше он ничего не добавил, но в этом и не было нужды. Джепу и так был ясен военный и политический смысл этого заявления. Военный: время для нанесения удара сокращается, и цена атаки возрастает с каждым днем. Политический: непосредственной причиной этой новой угрозы явилось решение Панарха относительно рифтеров с «Телварны». И это распрекрасно зажимает рот фракции разрушителей — они не могут напирать на этот факт, не высказывая критики в адрес Панарха.

— Есть разница между контролем звезды и ее уничтожением, — возразил кто-то. Хуманополис, не узнав этого человека, слегка изогнул запястье. (Арман Димаг Нерушан, Парадиз), — сообщил босуэлл. Парадиз. Обреченный Мир, которому грозит неизбежная гибель от звездного взрыва через пятьдесят тысяч лет. Не надо спрашивать, на чьей он стороне.

— Верно, — ответил Омилов, — но плотность черных дыр в этой части Рифта, между ядром галактики и местонахождением Пожирателя Солнц, намного выше, чем при любом естественном процессе, — тогда как за Пожирателем Солнц, насколько нам известно, их нет совсем.

Последовали другие вопросы, и дискуссия постепенна перетекла из стратегической в тактическую, включающую в себя оба варианта действий. Хуманополис почти не уделял внимания военным деталям — это было вне его компетенции.

Он предпочитал наблюдать за людьми, регистрируя приливы и отливы мнений в Звездной Палате. Эту задачу ему облегчали исходящие неведомо откуда лучи, высвечивающие каждого оратора, и парящие лампы, висящие наиболее густо над самыми крупными группами.

Хуманополис никогда не делал вид, в отличие от многих известных ему людей, что хорошо понимает панархистов. Но за время своего пребывания на Аресе он убедился, что слишком легко поддался стереотипу, главенствующему в рифтерском общественном мнении. Панархисты, по крайней мере здесь на Аресе, не менее индивидуальны, чем любая группа рифтеров.

Впрочем, эти — результат естественного отбора, иначе они вообще не попали бы на Арес.

Дулуский лоск — вот характерная черта их общества; даже поллои ему подчиняются, как бы они это ни отрицали, — из-за этого и кажутся такими одинаковыми.

«Выучим еще один танец, только и всего», — думал рифтер, пока дискуссия двигалась к консенсусу. Собрание разбилось на две равные по величине группы, и компромисс казался неизбежным.

* * *

— ...но мы не можем больше читать гиперволновые сообщения, поскольку должарианцы вынуждают рифтеров принимать строгие меры секретности при шифровании, а сами перешли на одноразовые коды. Без этой информации десантная атака будет глупостью! Мы ничего не знаем об их обороне, — заявил лидер группы аналитиков.

— А они не могут читать наши сообщения, — высказался другой аналитик. Луч высветил швы на его темнокожем лице, и Марго Нг узнала коммандера Йергена нур-Лиронеса.

— Это негативный фактор, а мы нуждаемся в позитивной информации...

«Точно кригшпиль, — подумала Марго, — старинная разновидность шахматной игры, где один противник не видит фигур другого».

Пожалуй, всем в зале уже ясно, что два возможных варианта действий отнюдь не исключают друг друга. Панарх рядом с Нг слегка переступил с ноги на ногу, выдавая свое беспокойство. Многие повторяют то, что не раз уже говорилось — можно подумать, они не столько хотят убедить других, сколько послушать собственный голос. Еще немного — и нормальная человеческая реакция сделает компромисс невозможным.

Как только очередной оратор высказался, Нг отдала по босуэллу распоряжение, и автоматика зала, согласно положенной ей по рангу привилегии, направила свет на нее.

— Мне думается, мы достигли консенсуса. Атака будет двойной: десант добровольцев на Пожиратель Солнц, подкрепленный объединенным панархистско-рифтерским флотом, который будет сеять драконьи зубы и совершать рейды, — и наводка на станцию астероидов с целью ее уничтожения, если десант потерпит неудачу.

Под куполом вспыхнула световая сфера, переливающаяся желтыми, зелеными и красными огнями, — это дискриминаторы регистрировали импульсы босуэллов. В конце концов возобладал зеленый свет, а красный, приняв желтоватый оттенок, поблек, хотя и не исчез совсем.

Но Нг почти не замечала этого — сейчас она в полной мере ощущала, груз того, что только что совершила.

Она поклонилась Панарху, и он ответил ей, как предписывалось протоколом. Для всех присутствующих это означало только, что она передает решение в его руки, а он символически на это соглашается.

Но их взгляды, встретившись, выразили понимание, и Марго Нг, верховный адмирал Тысячи Солнц, поняла, что в действительности он соглашается не только с порядком атаки, но и с тем, что ей, Марго, возможно, придется сделать, и с тем, чего это ей будет стоить.

Ибо на одном из десантных катеров, с ее же ведома и согласия, будет он. Он будет на Пожирателе Солнц, когда астероиды достигнут точки, откуда возврат невозможен.

И если с Пожирателя Солнц не поступит сигнала о победе, решение об уничтожении станции — и всех, кто есть на ней, — падет на нее.

 

18

ПОЖИРАТЕЛЬ СОЛНЦ

Вийя, крутнувшись, нанесла удар ногой.

Жаим отвел его, сделав финт, направленный сначала ей в лицо, потом в живот. В вихре сконцентрированных движений она парировала его финты и сделала свой. Весь мир сосредоточился на Жаиме.

Это было облегчением... разрядкой...

Короткий судорожный вздох вывел ее из транса, и она, отступив на шаг, увидела багровеющее пятно на шее Жаима.

Его глаза помутнели, и он потряс головой и на миг уперся руками в колени.

— Здорово ты его, — сказал Локри сзади.

Монтроз подошел к Жаиму:

— Давай посмотрю?

— Нет. Я в порядке. — Жаим отвел руку, выпрямился и сказал Вийе: — Продолжим.

Укол совести пробился сквозь миазмы страха и похоти, окутывающие ее мозг — густые и злобные, словно наделенные собственным разумом.

— Хватит, — сказала она и повалилась на стул.

Только тогда она увидела, как Жаим устал, и раскаяние побудило ее расширить диапазон своего внимания. Жаим подошел к подогревателю проверить, не осталось ли кафа. Легкая неуверенность в движениях и напряженность одной руки показывали, что он слишком заработался.

«А вот у меня энергии не убавляется», — подумала Вийя и перехватила взгляд Иварда. У нее уже не осталось места для сожалений — но ведь ее эмоциональный спектр, вероятно, сильно нарушает общение Единства, что, в свою очередь, сказывается на Иварде. Правда, когда он нуждается в духовном и эмоциональном убежище, келли как-то помогают ему. Но это убежище не совершенно. Сны о некой злобной сущности, обитающей на станции, участились, и даже келли не могут их разгадать.

Щупальце страха проникло в ее мысли, предвещая чей-то приход. Моррийон.

Дверь чавкнула, и в комнату вместе с Моррийоном вкатилась зловонная, подавляющая ум комбинация усталости, гнева и страха. От усилия не врываться внутрь он двигался еще более по-крабьи, чем всегда. Это в сочетании с внезапно усилившимся писком пси-заградника снаружи вызвало у Вийи тошноту.

Моррийон оглядел всю команду, ничем не выдавая своих мыслей, и сказал Вийе:

— Наследник вызывает вас к себе.

Жаим поднял голову, стиснув рот. Вийя, поборов тошноту, сказала:

— Я никуда не пойду, пока ты не уберешь энергию в этом проклятом карра-пси-заграднике.

Голова Моррийона дернулась, как от удара. Адреналин в нем вырос, как волновой фронт новой звезды, и Вийя поморщилась.

Он набрал на своем блокноте контрольный код, и давление, терзающее череп Вийи, частично уменьшилось. Ее связь с реальностью окрепла, и она заметила, как Седри Тетрис слегка кивнула и посмотрела на пульт. Контрольные коды пси-заградников — благодаря содействию Тат Омбрик. Впервые за целую вечность Вийя ощутила слабое желание улыбнуться.

— Пойдемте, — сказал Моррийон, снова открывая дверь.

Вийя последовала за ним. Выходя, она ощутила подавленность и недоумение Иварда, глубокое недоверие, которое испытывала в этой ситуации Седри, и тихий гнев Монтроза на собственное бессилие. Марим и Локри спали.

Немигающий взгляд Жаима следил за ней, пока дверь не закрылась.

* * *

Как только Вийя с Моррийоном вышли, Жаим метнулся к буфету и вылил в чашку остатки кафа. Какой-то миг он стоял, болтая напиток, густой и ароматный после нескольких часов на подогреве. Потом запрокинул голову и залпом выпил чашку.

Он вернулся к своей койке и повалился на нее, чтобы скрыть дрожь, которую не мог побороть. «Быстро же ты привык к элитному, смешанному из нескольких сортов кофе на Аресе», — с усмешкой сказал он себе.

«Телварна» знала толк в изысканных блюдах и напитках — как-никак ее камбузом заправлял голголский повар. Но кофе Монтроз им заваривал редко, только когда они были измотаны и нуждались в подзарядке — свое кулинарное творчество ему приходилось ограничивать продуктами, закупленными на Рифтхавене, с добавлением трав и овощей, которые он выращивал в гидропонных резервуарах.

В анклаве выбор продуктов был неограниченным, и Монтроз первый объявил, что шеф-повар, нанятый на время их экспедиции к Пожирателю Солнц, — первоклассный мастер, даже лучше его.

Жизнь на Пожирателе Солнц оказалась недюжинным испытанием для организма. Незатейливая должарская еда имела только две разновидности: сухую и кашистую. Бесспорно питательная, она не вызывала никакого аппетита, и Жаим, склонный находить символику во всех аспектах жизни, размышлял о том, как отношение к еде в разных культурах отражает отношение к личности.

Они хотят, чтобы мы были здоровыми, пока мы им нужны. Исполнив свое назначение, мы утратим всякую ценность для властей предержащих.

Власть предержащие... Интересно, Вийя уже там?

Чтобы отвлечься от мыслей о ней, он стал смотреть на Иварда, ушедшего глубоко в себя. Парень с каждым днем становился все более странным — он один не имеет ничего против заточения на Пожирателе Солнц. Его ум с помощью келли блуждает по неведомым тропам. Единственна опасность — это страшные сны, которые изводят его.

Монтроз сидит на краешке койки, большой и уютный. Он глубоко несчастен здесь, потому что чувствует себя не у дел: ему даже стряпать не дают, и он ничем не может помочь своей команде. Жаим сильно подозревал, что только растущая дружба между Монтрозом и Седри Тетрис спасает кока от депрессии.

Тетрис сидит в такой же позе, опустив подбородок на руки, и хмуро смотрит на пульт. Вот она посмотрела на Монтроза — он пророкотал ей что-то, и ее некрасивое, увядшее лицо помолодело на миг от застенчивой улыбки. Здесь, где они вынуждены жить бок о бок, Жаим быстро научился ценить ее честность и спокойный характер. Ей как будто не составляло труда принимать каждого человека таким, как он есть, и в каждом находить что-то интересное.

Локри проснулся, когда закрылась дверь, и сел, лохматый и заспанный, рядом с Ивардом. Он сильно изменился за последние месяцы — и не только потому, что побывал под судом за убийство, которого не совершал. Жаим всегда его недолюбливал и не доверял ему. Его и теперь коробило от шуточек Локри, но чувство, что на него можно положиться в бою, крепло в Жаиме с каждым днем.

Марим лежит, подложив руки под щеку, и смотрит в стену. В ней тоже что-то изменилась — Жаим не понял пока что, но не думал, что эта перемена к лучшему.

Вийе Марим нравится — возможно, потому, что ведет себя с людьми так, как Вийя никогда бы себе не позволила. Это Жаим настоял на том, чтобы не открывать Марим их плана насчет Пожирателя Солнц в те последние напряженные дни на Аресе. Вийя, измотанная до предела, согласилась, хотя и заметила, что неспособность Марим хранить секреты касается только ее личных дел.

Позднее Жаим понял, что это правда, но ему уже было все равно. Теперь он чувствовал, что Марим затаила обиду, и пытался найти ненавязчивый способ решения этой проблемы. Марим, хоть тонкостью и не отличается, далеко не глупа.

Запертые в этой каюте, где единственные другие помещения — это освежитель и комната эйя, они получили возможность изучить друг друга досконально. Марим и Седри нашли способ выходить наружу. Случай с Марим тем удивительнее, что у нее нет никаких особых талантов. Хотя у суровых должарских солдат она, похоже, становится все популярнее. Седри подтверждает ее хвастливые рассказы о том, что в рекреационной теперь стало весело. Даже Лар говорил, что бори нравится там бывать.

Точнее, нравилось — до последнего времени, подумал Жаим. У него холодел затылок при мыслях о Каруш-на Рахали, о темной примитивной похоти охотника и страхе жертвы, придающим здешней жизни еще большую напряженность. Этот ритуал, столь скрупулезно соблюдаемый, за отсутствием индивидуальных черт представлялся Жаиму скорее символическим... Но с Вийей это не обсудишь.

А сейчас она наедине с Анарисом.

* * *

Моррийон молчал, идя с Вийей по коридорам. На перекрестках не было видно никого, кроме пары торопливо прошмыгнувших серых. У туннелей, ведущих в рециркуляторный сектор, стояли удвоенные посты. Даже от часовых-тарканцев шла сексуальная энергия, захлестывающая всю станцию. Но тарканцы, в отличие от серых, были подтянуты и готовы к бою — свой страх и фрустрацию они умело преобразовывали в гнев.

Они миновали последний охраняемый перекресток, и бори нажал на вестник у покоев Анариса. Дверь открылась, и Моррийон сделал Вийе знак войти — с каменным лицом, не глядя ей в глаза. Его подозрительность с оттенком какого-то злобного юмора кольнула Вийю, повысив ее собственный адреналин.

Она вышла, и ее сапоги бесшумно ступили на толстый, ручной работы ковер с темным старинным узором.

Анарис сидел на своем резном стуле за массивным столом, устремив на нее мрачный взгляд.

— Сядь, — махнул он в сторону единственного другого стула. — Хочешь настоящего кофе? — Он встал, выше ее ростом, прошел, не дожидаясь ответа, к буфету, где стоял черный с золотом сервиз, и налил дымящийся кофе в две керамические кружки. Щедрой рукой он добавил туда какой-то крепкий напиток, чей пряный запах смешался с ароматом кофе. Но работающее в усиленном режиме тианьги быстро всосало и то и другое, сделав воздух свежим и прохладным.

Кружки были большие, сделанные для крупных рук. Анарис поставил одну перед Вийей, и она охватила ее пальцами, заметив, как хорошо она подходит к ее ладони.

Глотнув обжигающий напиток, она сказала:

— У нас на корабле кофе лучше. — Анарис усмехнулся, и она спросила: — Мне нужно активировать станцию полностью, чтобы как-то разнообразить наше питание?

— Здесь никакого разнообразия не существует. Что еще за нежности? Потворство своим вкусам — это извращение.

Она расслышала насмешливые ноты в этом излюбленном высказывании их предков.

— Не знаю, будет ли соблюдать это правило поколение, получившее доступ на планеты с развитым сельским хозяйством, — сказала она. — У нас на корабле богатый запас продуктов — почему мы не можем ими пользоваться?

— Каприз моего отца. — Ананрис показал кружкой па стену. Сегодня он был одет не по форме — в рубашку, брюки и сапоги. — Включи станцию, и вы сможете поджарить и съесть Барродаха, если охота.

Она сделала еще глоток. Ликер обжигал горло.

— Разве что поджарить — есть не станем.

Он улыбнулся, глядя на нее поверх кружки. Она сделала третий глоток. Ликер уже проникал в кровь, смягчая психическую бомбардировку. Теперь она чувствовала сфокусированный луч Анариса, жгучий и прямой, как у лазера.

— Сядь, — сказал он снова, опустившись на собственный стул. Она оперлась рукой на спинку.

— Не хочу задерживаться надолго.

— Это предупреждение или угроза? — усмехнулся он.

— Заявление.

— Поговорим. Выпьем кофе.

— Не нашел лучшей добычи?

— Разумеется, нет, — поднял брови он. Полагает, что все зависит только от его прихоти. — Тем более что ты здесь долго не задержишься.

Его тон слегка изменился. Вийя, посмотрев на него, встретилась с его оценивающим взглядом, который он не потрудился отвести. Зная, как действует на людей ее собственный взгляд, она ответила ему тем же. Его юмористическое настроение усилилось, и он сказал:

— Барродах тебе этого не скажет и Лисантеру запретит, но после твоей последней попытки станция перешла на автоматический режим активации.

Страх пронзил ей виски, но она не подала виду.

— Значит, она еще не полностью пробудилась. — Анарис, как и раньше, не отреагировал на этот органический термин. Но он не знает, насколько этот термин точен. Вийя отвела в сторону мысли о том огромном, что спит в сердце Пожирателя Солнц — сейчас не время.

— Нет. По расчетам Лисантера, на это потребуется около шестидесяти дней.

Итак, моя жизнь измеряется терпением Аватара. Решив обдумать это — и то, как это отразится на планах панархистов, — позже, Вийя пожала плечами. Анарис сказал ей об этом не без причины — сейчас он начнет свою атаку. Пора нанести ответный удар.

Она поставила чашку.

— Кто знает о том, что в тебе есть хорейская кровь?

Он не проявил никакой наружной реакции, но его эмоциональный спектр — сложный и чем-то неуловимо напоминающий спектр Брендона Аркада — дал резкий диссонанс и тут же восстановился снова.

— А ты откуда о ней знаешь?

— Тебе нечего ответить? — снова пожала плечами она.

— Ответ не имеет значения

Она взялась другой рукой за спинку стула и спросила, в точности скопировав Анариса:

— Угроза? Или предупреждение?

— Сядь. — Он засмеялся, допил свой кофе и внезапно встал. — Посиди! Впервые за много дней мне не скучно. Как же ты намерена распорядиться этой информацией — если тебе, конечно, кто-то поверит?

— Думаю, твоему отцу достаточно будет одного обвинения, — сказала она, оставшись стоять.

Он подошел к своему пульту и обернулся.

— Я его единственный наследник. Он слишком поторопился прикончить других, а медицина бессильна против облучения, которое он получил при Ахеронте. Если я умру, умрет и его род. — Анарис вернулся назад и стал лицом к Вийе. — Я подозреваю, что он знает о моем изъяне, но ничего не предпримет, пока не получит то, чего хочет.

— Такая адаптируемость достойна похвалы.

— Еще? — Анарис прошел к буфету. Золотой кофейник в его руках блеснул охряным цветом умирающего солнца.

— Нет.

— Скажи, что ты испытываешь к моему старому приятелю Брендону Аркаду?

— Благодарность.

Он оглянулся через плечо, приподняв брови.

— За рейд, который доводится совершить только раз в жизни.

Анарис, коротко рассмеявшись, отсалютировал ей кружкой:

— Ты подняла целую бучу.

— И неплохо поживилась на этом.

— Отец тебе это припомнит, когда наша эпопея здесь закончится.

— Пусть сначала меня поймает.

Анарис не ответил, и она поняла: даже если она включит станцию, Джеррод Эсабиан рано или поздно прикажет ее убить. И для него чем раньше, тем лучше.

— Твое мнение о Барродахе?

— Будь я такой же психованной, я сидела бы на хоппере — или загнулась бы.

— А Моррийон?

Она пожала плечами, соблюдая нейтралитет.

— Что происходит с ним, я не знаю.

— И не надо, — с полным безразличием сказал Анарис. — Лисантер?

— Он живет ради своей работы. Я не подвергну опасности его жизнь, если скажу, что мне нравится беседовать с ним об урианских артефактах?

— Если ты скажешь об этом Барродаху, он просто прибавит еще один пунктик к своему длинному списку. — Анарис поставил чашку.

Фаянс решительно звякнул о металл. Слева от Вийи золотой кофейный сервиз мерцал в дрожащем пламени двух свечей. Справа над головой светила лампа — тяжелый металлический канделябр не горел. Затененная кровать в алькове казалась тихой пристанью — это было предугадано и подготовлено, и она, видя это, засмеялась.

Она снова встретилась с черным взглядом Анариса. Намерение, которое он не старался скрыть, поразило ее, как удар, и в ушах застучала кровь.

Какой-то миг они стояли так на разных концах комнаты, не двигаясь, лицом к лицу.

Затем Анарис согнул запястье, и пешах выпал из потайных ножен в рукаве ему в руку. Быстро повернув кинжал, Анарис метнул его через комнату, и он вонзился, дрожа, в деревянную спинку стула между руками Вийи.

Она не шевельнулась и не моргнула.

— Возьми его, — с жестокой ухмылкой сказал Анарис.

— Зачем?

— Чтобы я получил удовольствие, отнимая его у тебя.

* * *

Хрим привскочил с ругательством, когда дверь его каюты шумно открылась. Он забыл о времени.

Мрачная должарианка взяла накрытый поднос с гравикаталки за дверью и вошла. Как всегда, она ничего не сказала, только буркнула что-то, брякнув поднос на дипластовый столик. Хрим услышал, как плещется под крышкой его обед, но промолчал. Она с него ростом, и в первый раз, когда он вздумал протестовать, она впечатала его в стену. Опять баланда — ну, что ж поделаешь. У себя Хрим выкинул бы в космос юнгу, который приволок бы ему такую мерзость.

Женщина выпрямилась, но, вместо того чтобы сделать вид, что Хрима тут нет, и выйти, уставилась на него. Хрим не смог расшифровать выражения ее лица — глаза у нее были мутные и челюсть ритмично двигалась, — но оно ему очень не понравилось, напомнив должарский видеочип на челноке Ювяшжта, где все строили такие же рожи. Рука Хрима потянулась к несуществующему бластеру.

Женщина, заметив этот предательский жест, насмешливо вздернула губу и вышла.

Хрим испытал странную смесь облегчения и возмущения. Он знал, что для должарианцев драться и трахаться — почти одно и то же, а сейчас у них эта самая карушна. Секс. Он скинул брюки, повалился на койку и полез в футляр за шестеком, поставщиком раскаленных оргазмов. Делать все равно больше нечего, а еда, если и остынет, хуже не станет.

Шестек шевельнулся в своем гнезде, когда Хрим открыл футляр, приподнял свою слепую голову и выполз. Хрим откинулся назад, и все его ощущения начали приносить ему удовольствия; даже грубые кусачие одеяла жгли блаженным огнем.

С каждым разом после его прибытия на Пожиратель Солнц наслаждение становилось все сильнее. Потолок перед глазами Хрима пульсировал в такт его учащающимся движениям.

Ужас холодным шквалом пронизал блаженную дымку, когда на потолке вздулся пузырь, но Хрим уже потерял контроль над своими мускулами. Беспомощный в тисках удовольствия, которое внезапно превратилось в тошнотворный страх, он пытался сбросить свое тело с койки, но не мог и только смотрел. В потолке разверзлась щель, и оттуда вылез красный прыщ. Это было лицо Норио, и губы на нем беззвучно шевелились.

Хрим заорал. За головой последовал скелет, и все это — голова, кости и сухожилия — рухнуло прямо на койку. Удар по особенно чувствительному в этот момент телу был ужасен.

Рожа ткнулась в лицо Хрима, и губы проехались по щеке, но черты тут же начали расплываться. Бесформенная блямба, прилипшая к лицу, вызвала у Хрима прилив желчи к горлу, и он чуть не захлебнулся. Спазм придал ему сил, и он сбросил с себя скелет.

Тот пролетел через комнату, шмякнулся о стену и сполз вниз в усталой позе сидящего человека. Блямба на месте лица, соприкоснувшись с урианским материалом, снова обрела черты Норио. Но Хрим едва успел это заметить, потому что как раз в этот миг шестек отпустил его, свалился на пол и запрыгал по нему, как пойманный на крючок угорь. Там, где он касался пола, возникали пузыри, и серая краска отскакивала, обнажая маленькие фистулы. Хрим ринулся следом, пытаясь поймать шестек. Тот нырнул в одну из фистул и стал биться в ней, Хрим ухватил его и дернул, но шестек не поддался. Хрим в панике дернул его еще сильнее.

Барканский червяк вытянулся, как резиновый. Хрим отшатнулся назад, и шестек лопнул. Передняя половина ушла в фистулу, задняя, не менее активная, дергалась в руке у Хрима. Хрим с нечленораздельной руганью засунул обрывок в футляр, не обращая внимания на сочные рыгающие звуки, издаваемые головой скелета.

Управившись наконец с дрыгающейся половиной шестека, он захлопнул крышку. Обрывок продолжал биться внутри, и футляр подскакивал на полу, как пляшущие тыквы, которые Хрим видел на Мемсеррате. Уверившись, что шестек не убежит, Хрим повернулся к незваному гостю.

Рот мертвеца открылся и рыгнул — это звучало как имя.

— Заткнись! — гаркнул Хрим, чей ужас успел преобразиться в желанную, самоутверждающую ярость. — Ты вякаешь, как говорящая жопа, мозголаз поганый! Ты подох, подох, подох и дохлым останешься. Подох! Подох!

Хрим натянул сапоги и начал топтать скелет, наслаждаясь хрустом ломающихся костей. Голова сопровождала этот процесс визгом и пуканьем, все меньше напоминавшим имя Хрима, — наконец она обмякла, и шум прекратился.

Голова втянулась в стену, та разгладилась, и шестек перестал биться, но Хрим, не замечая этого, продолжал свое занятие, пока на палубе не осталось ничего, кроме осколков и пыли.

Тогда он, ошеломленный, чуть дыша, плюхнулся задом на койку, зажал коленями успокоившийся футляр и уставился на бренный прах своего не желающего умирать любовника.

* * *

Кожа на голове Эсаран съежилась. Двое Умиротворителей погасили резкий желтый свет, и стены Пасти загорелись извечным красным огнем.

Безопасный жилой сектор остался далеко — но здесь больше нет безопасных мест, ни для серых вроде нее, ни для угрюмых тарканцев, ни даже для господ. Карра поглотили их, и они оказались здесь, далеко от Должара, где человек способен лишь оттянуть неизбежное. Пасть пожрала уже трех хореев, и четвертую, должарианку, ждет та же участь.

Двое жрецов заняли место в узком конце яйцевидной камеры, где теснились они все в жестких самодельных одеждах поверх серых комбинезонов.

Эсаран посмотрела на свои сложенные ковшом ладони. На Должаре в них лежал бы осколок камня, поросшего лишайником-праккха, который позволяет человеку видеть карра, — здесь она держала ур-плод. Ей казалось, что белые прожилки на его пурпурной кожуре складываются в слова. Искушение съесть его было очень сильным, но она воздерживалась.

Умиротворители, мужчина и женщина, как полагалось по древнему обряду, затянули шепотом песнь — чистое сопрано женщины странно вплеталось в басовые ноты мужчины. У Галджира и Уммджалит самые лучшие голоса в казармах Аватара. Дыры и углубления в багровых стенах возвращали звуки назад искаженными на множество ладов, и Эсаран содрогнулась. Голоса карра.

Стена за двумя поющими разгладилась, и на ней стал расти пузырь — идеально круглый, не такой, как дверные. Карра собираются. По толпе пробежал трепет, и Эсаран почуяла запах страха от тех, кто сгрудился вокруг нее, инстинктивно держась подальше от стен. Да только это не поможет: карра требуют жертвы и должны ее получить.

Вот только как? У жрецов в руках нет острых ритуальных каллеатхов — в Пасти никому не разрешается носить оружие, даже тарканцам.

Резкий приказ оборвал пение, и Эсаран послушно положила ур-плод себе в рот. Он был тверд, как орех. Она нажала на него коренными зубами, и теплый соленый сок заполнил рот, но вкус крови, как ни странно, не был ей противен. Он шел куда-то в нос, наполняя голову темным светом. Свечение стен стало ярче, и фосфоресцирующие струйки в них начали свиваться воедино. Эсаран боязливо ждала — она впервые участвовала в этом древнем запретном обряде, только слышала рассказы о нем. Но жрецы предупредили, что те, кто не будет присутствовать на Экхашен-карр, могут быть проглочены в любое время. Уж лучше умилостивить демонов своим страхом, чем своим телом, сказали они.

Один участок стены, на котором везде теперь кишели фигуры и образы, особенно притягивал ее внимание, и она чуть не обмочилась, когда перед ней стало вырисовываться лицо отца с разинутым во гневе ртом — другим его в семье не видели. Изо рта вылетали мухи и осы, жужжа вокруг головы. Эсаран съежилась. Выходит, это правда, что карра знают все твои затаенные страхи и показывают их тебе в этом жутком месте.

Эсаран смотрела, не отводя глаз. Пол рядом с ней содрогнулся, и Рекалидже упал на колени. Он, должно быть, закрыл глаза, но препятствовать карра во время церемонии запрещено: никто не должен отгораживаться от происходящего.

На стенах мелькали многочисленные лица, фигуры и ужасы; над собранием стоял стон, прерываемый приглушенными выкриками. Эсаран тихо заскулила — инстинкт говорил ей, что кричать в полный голос опасно.

Рекалидже так и стоял на четвереньках — наверное, одурел от падения. Он смотрел вверх, прямо на пузырь, лопнувший посередине в страшном подобии улыбки. Взор Рекалидже был прикован к вихрю каких-то образов, но Эсаран не различала того, что видел он.

Внезапно он заорал. Из пола вокруг него вырос целый лес рук, вцепившихся в его тело. Некоторые из них оплывали, теряя форму, но на их месте вырастали другие и тащили Рекалидже вперед. Умиротворители, одержимые карра так же, как и все прочие, шарахнулись в стороны. Злосчастный серый, пролетев между ними словно на салазках, врезался головой в стену, где внезапно разверзлась дыра. Эсаран успела разглядеть в темноте многочисленные глаза и когтистые руки, и отверстие тут же сомкнулось. Рекалидже вопил как резаный. В комнате вдруг стало совсем темно — весь свет сосредоточился на пузыре, похожем теперь на нарыв. Свет этот мигал в такт слабеющим крикам человека. Кишечник Эсаран опорожнился, и она, странно успокоенная, повалилась на пол, не обращая внимания на его конвульсионные толчки.

Крики внезапно прекратились. После глухого продолжительного хруста пузырь побледнел и ушел внутрь. Эсаран стало рвать, выворачивая наизнанку, и взвод тарканцев, ворвавшихся в помещение, не вызвал у нее никакого страха.

Хуже они уже ничего не могли с ней сделать.

* * *

Когда Вийя вошла к Анарису и дверь за ней закрылась, Моррийон постоял еще немного, думая, что бы мог означать этот вызов.

Обычай требовал, чтобы во время Каруш-на Рахали хищники преследовали добычу, а не вызывали ее к себе — ведь только слабый подчинится такому приказу. Обычай требовал также, чтобы все происходило либо в доме жертвы, либо на ничейной земле. Жилище самого охотника — место одинокого сна и размышлений.

Сейчас они, конечно, на Пожирателе Солнц, и хотя комнат тут видимо-невидимо, негуманизированными помещениями пользоваться никто не хочет. Даже Анарис, по всей видимости, хотя из всех господ он терпимее всего относится к растущей изменчивости станции. Он один из всех, кто имеет соответствующий статус, не заказал себе бронированный туалет.

Интересно, Эсабиан тоже изменяет обычаю сообразно с обстоятельствами? Моррийон поспешно отогнал от себя яркий образ Властелина-Мстителя, рыщущего по красным коридорам в поисках подходящей добычи, и воровато посмотрел вокруг. Но в поле зрения никого не было, и его электронный блокнот не показывал наличия скрытого имиджера. Ходили слухи, что темпатка держит телепатический контакт с этими жуткими белыми тварями — кто знает, на что они способны? Даже подобные мысли об Эсабиане могут привести к гибели, если эта черноглазая рифтерша возьмет и доложит о них. Моррийон не знал, способна ли она на это. В отличие от многих людей, не подчинявшихся ему непосредственно, она не смотрела на него как на комического уродца-мутанта, но и почтения никакого не проявляла.

Направившись в сторону своей каюты, он мысленно переключился с Анариса на себя. Забот у него хватало. Через час поступило сообщение, что в темном коридоре нашли труп какого-то серого. Теперь пойдут слухи, что повинна в этом станция, хотя все дело, конечно, в Каруш-на Рахали: кому-то не повезло в поединке. Двум бори, павшим жертвой лунной борьбы, посчастливилось больше. Стали говорить, что слабаки, которые нападают на бори, могут не ссылаться на травмы, чтобы увильнуть от службы.

Но серым недостает свирепой дисциплины, сдерживающей тарканцев, и Моррийон знал, что корреляторы и дискриминаторы скоро вычислят убийцу, просеяв итоги наблюдений. И виновный встретится с умовыжималкой.

Даже между должарианцами такие схватки обычно бывают недолгими и ведутся по неписаным правилам: если человек находится на службе, на него не нападают. В менее напряженный момент Моррийон даже позабавился бы, размышляя, откуда они берут эти правила: ведь ничего, связанное с лунным циклом, никогда не записывается и даже не обсуждается публично.

У самой каюты блокнот Моррийона зажегся, извещая о срочном сообщении на пульте. Тревогу поднял один из запрограммированных Тат дискриминаторов. Как секретарь наследника Моррийон имел доступ ко всей сырой информации, поступающей из сети наблюдения, за исключением закодированного материала, предназначенного для Барродаха; и Тат дала ему модуль, реагирующий на различные тревожные ситуации.

В данном случае имело место нелегальное сборище в каком-то отдалённом помещении. Снова ритуал заклятия карра. Моррийон лениво запросил соответствующий блок информации, и его догадка подтвердилась. У Лисантера есть прямо-таки жуткая теория по поводу этих световых явлений. «Теперь, когда она знает, что мы существа разумные, она испытывает к нам любопытство, — сказал ученый. По его мнению, особого вреда в этом не было. — Может быть, она смотрит на нас как на особый вид пищи».

«Не слишком-то аппетитный», — подумал Моррийон. Он включил автоматическую запись и увидел, как пол выгнулся и швырнул одного из собравшихся в разверзшуюся в стене дыру.

Ужаснувшись, Моррийон убрал звук, но продолжал смотреть, не в силах оторваться. Пол содрогнулся в длительном спазме, и сердце Моррийона сжалось от дурного предчувствия. Он не сможет снова спасти наследника, если то же самое случится во время очередного эксперимента темпатки. Ритмические содрогания станции, достигнув апогея, утихли. Моррийон все это время судорожно цеплялся за пульт.

Не успело его сердце немного успокоиться, как начал требовательно сигналить коммуникатор.

Моррийон включил прием, и на экране появились двое: Эсабиан и Барродах. Все нутро у него скрутило узлом. Вызов самого Аватара!

— Где темпатка?

— Наследник вызвал ее к себе, — с низким поклоном ответил Моррийон.

— Проводи ее в Палату Хроноса немедленно.

Экран погас. Барродах, должно быть, показал Эсабиану запись происшествия — и тот хочет использовать Вийю, чтобы искоренить эту угрозу? Сердце колотилось так, словно собралось выскочить из горла. Он должен быть рядом с Анарисом — сумеет ли он вернуться достаточно быстро, доставив темпатку? И наркотики, призванные защитить Анариса, не успеют подействовать.

Моррийон послал Анарису сигнал о темпатическом эксперименте и ринулся вон. Бори подумал, что это даст Анарису время подготовиться к его приходу. Нехорошо будет, если темпатка придет намного позже Лисантера и Барродаха. Лисантер живет немного дальше, но Барродах имеет доступ к транспортным тележкам.

Он уже почти дошел, когда шальная мысль пригвоздила его к месту: а что, если на Анарисе сейчас нет блокнота?

Моррийона затрясло от идиотской смеси страха и веселья. Подготовка катеннахов тщательно искореняла сексуальное желание — самая мысль об этом вызывала тошноту, — но ухмылки никакая дрессура подавить не могла.

Моррийон отдернул рукав кителя и ткнул углом блокнота в своё искореженное запястье. Боль помогла ему вновь овладеть своими мыслями и эмоциями. Что бы ни случилось дальше, ему нужна ясная голова.

Он нажал на вестник у двери Анариса. Не получив ответа, он скрипнул зубами, набрал код и открыл дверь.

Увиденное заставило его застыть на пороге.

Комната выглядела так, словно в ней взорвалась бомба. Мебель перевернута, вещи разбросаны, один из гобеленов располосован посередине — очевидно, ножом. Анарис и Вийя стояли по обе стороны опрокинутого письменного стола — растрепанные, в рваной одежде, с каменными лицами.

Оба резко повернулись к Моррийону, и Анарис оскалил зубы.

Моррийон, замерший с открытым ртом, закрыл его — голова у него вдруг стала пустая, как яичная скорлупа.

Оцепенение нарушила Вийя. Поглядев вокруг, она фыркнула, потом оперлась на стол и затряслась от смеха.

Анарис посмотрел на нее, на комнату и, поддавшись обычной для него внезапной смене настроений, тоже расхохотался, повалившись на свой стул — единственный предмет мебели, оставшийся стоять.

Смех продолжался всего несколько секунд, но он разрядил атмосферу и позволил Моррийону прийти в себя.

— Вы заметили, как заколебалась станция? — спросил он.

— Я думал, это мы, — сказал Анарис, еще с ухмылкой, и тут же сузил глаза. — Что ты, собственно, здесь делаешь?

— Серые устроили очередной Экхашен-карр, и на этот раз станция одного из них слопала. — Он поймал взгляд Вийи. — Мне сдается, Барродах уведомил об этом Аватара, и Аватар требует Вийю в Тронный Зал. Немедленно.

Длинные распустившиеся волосы Вийи ниспадали ниже пояса. Она подняла руку, чтобы откинуть их назад, и Моррийон заметил, что один рукав у нее почти полностью оторван и на коже видны синяки.

— Я еще успею переодеться? — спросила она напрямик.

— Н-не думаю. По-моему, Аватар хочет, чтобы вы занялись этой угрозой без промедления.

Она пожала плечами, вызывающе улыбнулась Анарису и направилась к Моррийону, который только теперь понял, что все еще стоит на пороге, и поспешно попятился назад.

Анарис со смехом поднял тяжелый стол и поставил его, но веселье уже ушло, сменившись вызовом. Испытывает ли он хотя бы часть того страха, который разъедает кислотой нутро Моррийона? Ведь он же помнит, что случилось во время прошлого сеанса. Что, если на этот раз стена проглотит его целиком?

Моррийону приходилось чуть ли не бежать, чтобы поспеть за Вийей, но он не жаловался.

— Мне нужны эйя, — сказала она.

— Я пошлю за ними Ларгиора, — ответил Моррийон, раздраженный тем, что сам об этом не подумал.

— Просто убавьте мощность в пси-заградниках, и пусть Лар откроет дверь. Я позову их.

Значит, она и правда телепатка.

Весь остаток пути Моррийон попеременно обдумывал планы борьбы с этим новым бедствием и гнал от себя мысли о том, что же все-таки произошло в комнате Анариса.

 

19

Когда станция начала содрогаться, Ивард свалился на пол, закрыл глаза и обратился к Единству.

Может быть, он пропустил сигнал и Вийя все-таки в Тронном Зале? С этим вопросом на уме он отыскал келли и, пользуясь их телепатической мощью, попытался достать до Вийи, но вместо этого столкнулся с миазмами кипучей злобы, несущейся по станции, как торнадо.

Его отбросило назад с такой силой, что он снова оказался в своем теле, испытывая неприятную расплывчатость всех чувств

— Что с тобой такое? — резко спросил Жаим. Седри набрала на пульте какой-то код.

— Порядок. Я уложилась в последние десять секунд цикла — это припишут трясучке.

Жаим кивнул и снова обратился к Иварду:

— Это Вийя?

— Я ее не нашел. — Голос Иварда дрожал, и ему было трудно сосредоточиться. Он узнал то, с чем встретился — это оно снилось ему, но наяву оказалось сильнее, чем когда-либо прежде.

Тройной успокоительный импульс келли окутал его. Опираясь на них, как на треножник, Ивард заставил себя осмыслить случившееся.

Мы боимся, — заявила эйя, да так пронзительно, точно бластер пальнул позади глаз. Они редко общались с Ивардом напрямую — обычно их фильтровали Вийя, или келли, или та и другие вместе.

Он вспомнил мыслительный образец Вийи и сформулировал вопрос: Чего вы боитесь?

Мы боимся клыкочервя внутри далекого спящего.

Недоумевая, Ивард обратился к келли и уловил их ответную мысль:

Клыкочервь — один из их естественных хищников, паразит, который проникает в тело и проедает себе выход наружу. Единственный способ «лечения» — убить пострадавшего. — Тройное зеленое пламя отступило и вновь вернулось. — Нас позвали. Пусть эйя подождут.

Ивард открыл глаза и стал делать дыхательные упражнения, чтобы побороть головокружение. Собственный страх тут же вернулся снова, но Ивард дал ему решительный отпор.

«Чем бы это ни было, оно питается отрицательными эмоциями, — сказал он себе. — Если я буду спокоен, оно, возможно, не обратит на меня внимания».

Жаим все еще ждал, унимая свое нетерпение непонятным для Иварда образом.

— Здесь есть что-то, не относящееся к станции, — сказал Ивард. — Оно существует само по себе и почти разумно. По крайней мере оно, как мне кажется, питается человеческими эмоциями.

Монтроз выругался длинно и витиевато — в другое время его мастерство вызвало бы у Иварда ухмылку. У Седри вид был озабоченный, Локри промолчал, а Марим театрально передернулась.

— Что-то случилось в той стороне, — показал Ивард, — и эта штука клубится там наподобие водоворота. Я не знаю, что это, а у келли нет таких слов, чтобы я понял.

Раздался тонкий, пронзительный визг, и сразу вслед за ним открылась дверь комнаты эйя. Они вышли, семафоря руками так быстро, что у Иварда прострелило виски от усилия разгадать их знаки. Он и без того устал — всякое дополнительное напряжение окончательно лишало его сил.

— Ага, — сообразил он наконец. — Вийя то ли ждет их, то ли они ей нужны...

Входная дверь чмокнула, и к ним ввалился белый от ужаса Лар.

— Эйя, — выговорил он хрипло. — Аватор... Тронный Зал. — И умолк.

— Все в порядке, — сказал Жаим, — Они тебя не тронут — возможно, даже и не заметят.

— Лар, — вмешался Ивард, — ты можешь не бояться эйя, если освоишь вот этот знак. Им они приветствуют знакомых. — И он показал Лару код «мы тебя видим».

Лар машинально повторил его. Эйя вышли, он устремился следом, и дверь за ним закрылась.

* * *

Вийя настояла на том, чтобы дождаться эйя у Тронного Зала, но страх и мучительное нетерпение Моррийона вызывали у нее тошноту.

Он боится за Анариса. Вийя не могла отгадать, каким именно хорейским талантом обладает наследник, но одно было ясно: он не темпат. Делает ли это его уязвимым для злобного духа, терроризирующего Пожиратель Солнц?

Эйя боятся. Мы боимся клыкочервя внутри далекого спящего. Мы не можем помочь спящему, не прекратив жизнь всех в улье и самих эйя.

Но этот дух, пугающий эйя и мучающий Иварда во сне, все-таки не то, с чем она соприкоснулась через Сердце Хроноса. То огромное, все еще смутно воспринимаемое ею, погружено в глубокий сон, как ни избегай этого слова. Единство пока слишком фрагментарно, чтобы идти на полный контакт с этим чем-то. Фонтанирующая энергия этой огромной силы при полной активации вполне способна уничтожить их.

И нам все еще недостает одного человека. До Дезриена еще можно было отмахнуться от видения старухи, но теперь — нет. Однако Вийя все равно старалась не думать об этом. Придется Единству обходиться своими силами, без того, кого обещала им Элоатри.

Как только эйя явилась, Моррийон впихнул ее в зал и передал Лисантеру, а сам ушел. Вийя видела, какого труда ему стоит двигаться медленно, чтобы не привлекать внимания Барродаха. Другой бори наблюдал за Моррийоном, пока не увидел эйя — при их появлении его внезапный страх пробуравил Вийе виски.

Спеша уйти от него подальше, она направилась за дипластовый экран, к ступенчатому возвышению с Сердцем Хроноса наверху. Курган подвергся перемене — он стал выше и больше походил на трон.

Барродах остановил ее, двигаясь по-крабьи, — видно было, как он старается не покидать безопасной половины зала. Ей не хотелось объяснять ему, как бесплодны его попытки спрятаться от эйя. Она надеялась когда-нибудь показать ему это на деле.

— Подождем Аватара, — сказал Барродах. В тот же миг она услышала тяжелые, ритмически поскрипывающие шаги. Сервоскафандры. Неужели Эсабиан полагает, с юмористическим презрением подумала она, что одетые в броню тарканцы способны противостоять фи?

Властелин-Мститель вошел, и она поняла свою ошибку при виде двух гуманоидных фигур, сопровождающих его; одна шла впереди, другая следом. Огромные, в темной броне, они были намного выше Аватара. Вийя сразу поняла, что это: она видела их на исторических чипах, которые давал ей Маркхем. Огры, самое страшное оружие Тысячи Солнц.

Панархисты никогда не использовали их против человека, но Эсабиан явно не столь щепетилен. Он даже велел придать им облик кипанго. Вийя сердито подавила нахлынувший на нее детский страх. Это всего лишь машины.

И поэтому невосприимчивы к фи.

Она машинально протянула канал к эйя, чтобы проверить их реакцию, но не обнаружила никакой. Если они и заметили огров, то отнесли их к еще одному виду непонятных устройств, создаваемых отдельными сущностями — их продолжал тревожить клыкочервь.

Но металлический вкус на краю сознания дал Вийе понять, что келли огров узнали — и знают способ с ними справиться.

Эсабиан, глядя мимо Вийи, как будто ее здесь не было, обратился к Лисантеру:

— Темпатка пробудила то, чего раньше не наблюдалось. Если эта сила входит в нормальные функции станции, ее следует взять под контроль — если нет, ее следует уничтожить.

Лисантер поклонился.

— С этой целью я уже направил все резервные мощности на стазисные заслонки. — Провожая Вийю за щит, ученый сказал ей тихо (она заметила, как блестит от пота его лоб): — Мониторы напряжений вокруг вашего жилища показывают, что эта сила интересуется вами. Вы не знаете, что это такое?

Она потрясла головой. Значит, Ивард прав: оно следит за ними. Сама она воспринимала эту силу, только находясь в тронном зале, — еще одно подтверждение некомплектности Единства.

— А вы?

— Нет. Но подозреваю, что в функции станции это не входит.

Эти честные слова и сопровождающие их эмоции были как дуновение тианьги, настроенного на нижнестороннюю весну.

— Определенно нет, — в порыве благодарности подтвердила Вийя и поднялась к Сердцу Хроноса, оставив взволнованного, озадаченного Лисантера внизу. Ее переполняло возбуждение, но келли быстро умерили его, и Единство сомкнулось вокруг увереннее, чем когда-либо прежде. Сенсорные искажения первых двух попыток почти прошли, но ощущение, будто бредешь по воде, осталось.

Серебряная сфера теперь нависала над передним краем изогнутого валика, напоминающего низкую спинку стула. Он стал выше; если он и дальше будет расти, ей придется стать перед ним спиной к колодцу, чтобы дотянуться до Сердца. Позади нее, чуть дальше вытянутой руки, стояли эйя — она чувствовала их частое дыхание. Вийя закрыла глаза и ощутила их по обе стороны от себя — основание треугольника с ней вместо вершины. Затем к ним таким же треугольником примкнули другие: она оказалась лицом к лицу с Ивардом, за спиной у которого выстроились келли. Образ был нестабилен, но лучшего они добиться не могли.

Уйдя поглубже в синестезическое восприятие, Вийя осторожно, кончиками пальцев коснулась Сердца. В тот же миг ощущения станции, как единого целого, охватило их; пораженные, они отступили, ограничив восприятие Палатой Хроноса, и медленно, очень медленно стали его расширять. Вийя боролась с головокружением. Как странно видеть вещи со всех сторон сразу!

Она чувствовала, как Ивард сортирует эмоции присутствующих в зале, отводя их в сторону для лучшего восприятия. То же самое он проделывал с эмоциями других по мере того, как Единство расширяло свои границы. Эмоциональный шум утих.

Далеко-далеко дышащими всплесками нарастала медленно осознающая себя сила, напоминавшая Вийе низкие тона органа в Нью-Гластонбери. В Единстве это воспоминание, как ни странно, не причиняло боли; напротив, она ощутила глубокую радость, которую испытал там Ивард, и келли отозвались на это легким резонансом.

Чуть ближе возник световой импульс, мерцающий холодной властью Должара. Эхо Аватара, но посложнее: Анарис.

И рядом с ним, внезапно — злое начало. Свет померк, сопротивляясь. Острая боль пронзила Вийю и все Единство. Она попыталась уйти, но это было все равно что пытаться избавиться от неотвязчивого воспоминания, от части самой себя. Злое начало сомкнулось вокруг Анариса, и свет стал еще слабее — он протестующе пульсировал среди окружающей тьмы, порождая болезненные конвульсии Единства.

Тогда келли выбросили из себя голубые колеса чуждых человеку эмоций, и они, прокатившись сквозь Иварда, взорвались в сознании Вийи. Теперь она знала, чем является чудовищное присутствие и чем не является.

Это был Норио, и он не был восьмым.

— Наш восьмой не Норио, а Анарис!

Знала ли об этом Элоатри?

Не имеет значения. Единство ринулось на голодную демоническую сущность с инстинктивной свирепостью самосохранения, пробиваясь к своему новому члену. Но злое начало закупоривало его со всех сторон, и их гнев пропадал втуне. Сознание Вийи стало меркнуть — Единство тратило свои последние силы.

* * *

Как только за Моррийоном закрылась дверь, Анарис устремился к шкатулке с наркотиками Норио и быстро впрыснул себе первую дозу. Вторую ввести он уже не успеет. Впрочем, он и не хотел терять сознание. Если что бы там ни было атакует его, он должен встретить это с открытыми глазами.

Пульт мигал — это Моррийон передал ему запись о церемонии заклятия карра. Анарис стал смотреть, с холодком в спине вспоминая собственный опыт во время второй попытки Вийи. Может, оно и к нему прорвется через пол?

Он стал на середине комнаты, стиснув в руке пешах. Должарианец в нем восставал против страха, холодившего тело, но панархист признавал адекватность этой эмоции, и весь он настроился на гиперобостренное восприятие.

Станция содрогнулась, свет померк в знакомом пароксизме. На стене начал вздуваться пузырь — круглый, как во время обряда, а не овальный, как на чипе о том, что случилось с ним самим при втором эксперименте. Вот оно — явилось.

Он взвесил в руке пешах, усмехнувшись над тщетой этого жеста, но не убрал кинжал в ножны. Внезапно он почувствовал, что теряет вес, и судорожно уцепился за край пульта. Ноги оторвались от пола, и он повис, вытянувшись у пульта, как флаг на крепком ветру.

Пузырь на стене расплылся в гнусной улыбке, за которой маячили глаза и когти. Гнев вспрыснул адреналин в кровь Анариса.

На миг он вернулся в видение, поглотившее его в причальном отсеке, в день прибытия Вийи на Пожирателя Солнц. Он увидел Маса, ликтора Хореи, услышал его голос: «Мы сольемся с Единосущием, но передадим свой дар будущему. И если этот дар будет принят, в конечном счете выиграем мы все...»

Шок, точно такой же, как он испытал на «Телварне», пронизал Анариса, и в один головокружительный миг сила, поднявшая его на воздух, влилась в его тело.

— Эшракх атта-ми! — вскричал он с торжеством. — Она моя!

И опустился на ноги. Мысленно ухватившись за края фистулы, он приказал ей закрыться. Он наслаждался этим применением своего хорейского дара. Отверстие сомкнулось, комната конвульсивно дернулась, и свет погас, кроме аварийной лампочки у двери. Пульт усиленно мигал — стазисные заслонки боролись с корчами станции.

По краям дипластового щита на полу и покрывавшего его ковра выскочили руки. Они затрясли щит, обрывая контрольные провода, и Анарис упал на колени. Пульт перестал мигать, и потолок стал прогибаться вниз. Тряска усилилась. Анарис, вытянувшись во всю длину, заскользил к краю — ухватиться было не за что.

Раздался скрежет, и на Анариса внезапно снизошло новое понимание. Откуда этот свет, эти огни, эти краски? Анарис понял, что его враг не имеет отношения к Пожирателю Солнц, и хорейский дар объединился с урианской субстанцией в свете этого нового знания. Еще немного — и Анарису стало ясно, откуда пришла к нему помощь.

Тряска на долю мгновения прекратилась, и он, не колеблясь, прыгнул в стену, противоположную пузырю.

* * *

Ивард привалился к койке Вийи. Жаим держал блокнот. Вся команда бодрствовала и следила за происходящим: Монтроз сердито, Седри бесстрастно, Локри подозрительно, Марим раздраженно.

От келли внезапно пришло предупреждение, трудное для понимания, но Ивард понял достаточно, чтобы махнуть рукой остальным.

Они приготовились, а он, приняв обычную для контакта позу, закрыл глаза и окунулся духовно в нежный голубой огонь келли.

Вийя и эйя без предупреждения примкнули к ним, и Единство сплотилось. Последовал миг полного хаоса, мешанина красок и форм — затем их фокус сузился. На горизонте, гораздо дальше, чем возможно даже для планеты, мелькнуло что-то вроде молнии: этот свет мог бы обжечь, если бы горел ровно.

Синестезия Иварда медленно перевела этот образ в более привычные человеку термины. Шесть других членов Единства вокруг него как будто плавали в теплом пруду: голубое свечение келли, ослепительный белый огонь эйя, прохладное зеленое сияние Вийи. Они качались на волнах, порождаемых злым началом, которое являлось Иварду во сне. Молния вспыхнула снова — уже ближе.

Зло набросилось на нее и стало пожирать. Ивард вскрикнул от боли, как будто ему вонзили нож в солнечное сплетение. Келли разрядились знанием, и он уловил пораженную мысль Вийи.

Не Норио — Анарис!

Скользя неведомо куда по лишенной трения поверхности, Единство ничем не могло воспрепятствовать уничтожению своего последнего члена. Но восьмой огонь вдруг лениво вспыхнул и поравнялся с ними... и мир вокруг обрел очертания.

Они уже не были кособоким многоугольником, несущимся неизвестно куда по нескончаемому пруду, — они образовывали четкий строй три-два-три и мчались в узком, как нож, каноэ по бурной реке.

Ветер и брызги были в лицо. Каноэ лавировало между острых скал. Они могли управлять им, если все вместе смотрели вперед и фокусировали свое внимание.

Миг спустя Ивард услышал громкий скрежет, и Единство распалось.

Он знал, что никакого движения при этом не происходит, но каждый раз как будто грохался с большой высоты. Мускулы ныли, и во рту пересохло. Он открыл глаза, в которых все расплывалось, и опешил, увидев перед собой лицо Анариса ахриш-Эсабиана.

* * *

Жаим смотрел на Иварда, и вид парня ему очень не понравился; скрючился, как зарезанный, и прижал подвернутые руки к груди.

Локри схватил подушку со своей койки, чтобы подсунуть Иварду под плечо, и замер: станция затряслась. Комната вибрировала, словно невесомый пузырь в воздушном потоке, сотрясая кости и черепа.

Сначала все шло так, как при первых экспериментах. Ивард вскрикнул от боли, и Локри схватил его за плечи, не зная, чем еще ему помочь.

Но затем нервы Жаима подали сигнал тревоги. Вслед за ними напряглись мускулы, готовясь к битве или отступлению, а потом на задней стене начало что-то вырисовываться.

Другие тоже повернулись туда. Марим, перелезая через койки, втиснулась между Монтрозом и Седри, Локри держал Иварда под мышками. Парень бессильно обмяк, не замечая ни тряски, ни всего остального.

Глубокий стонущий звук сменился свистом — сначала слабым, потом все более громким. На стене вздулся пузырь.

С треском, от которого они все подскочили, пузырь лопнул, и из него вывалился человек, шлепнувшись на пол рядом с Ивардом.

— Вийя? — выговорил Локри. Но нет: одежда была не та, хоть и черная, волосы короткие, пропорции мужские...

Колебания прекратились так же резко, как и начались. Только потолок еще подрагивал, и задняя стена медленно разглаживалась, оплывая, как тающий воск.

Никто не шевельнулся и не произнес ни слова.

Человек на полу задвигался и с усилием сел. Жаим, остолбенев, уставился на незнакомца с черными глазами и сильным лицом. Рука, намного больше, чем у самого Жаима, откинула иссиня-черные волосы с высокого лба. Человек обвел взглядом присутствующих — по-прежнему в полной тишине.

Затем Ивард со стоном открыл глаза — и ахнул. Человек, все еще сидя на полу, взглянул ему в лицо.

— Анарис? — слабо вымолвил Ивард.

— Святой Хикура! — Марим зажала глаза руками. — Пропали мы теперь — сам говеный принц пожаловал.

Анарис, не обращая на нее внимания, поднялся на ноги. По сравнению с ним все в комнате казались мелкими.

— Ты владеешь телекинезом, — сказал Ивард. — Норио не смог тебя сцапать.

— Норио? — повторил Анарис. — Значит, негативная энергия — это он?

Ивард кивнул. Глаза у него потемнели.

— Есть еще келли, — сказал Анарис. — Келлийская троица входит в комплект. Где они? — Он говорил на артелионском уни, и это коробило Жаима, пока он не вспомнил, что наследник много лет провел заложником в Мандале.

Ивард вскинул подбородок.

— Спроси у Вийи. Лисантер скоро отпустит ее.

— Спрошу — только не здесь. — Анарис повернулся к задней стене и протянул к ней правую руку с растопыренными пальцами. Постояв так секунду, он приложил к стене ладонь, и квантопласт заколебался, как вода. Отверстие открылось вновь — со свистом, а не с чавканьем, как двери.

Пол, слегка приподнявшись, подтолкнул Анариса, и он ушел в стену, которая сразу закрылась за ним и быстро разгладилась.

— О не-ет, — простонала Марим. — Что это было?

— Он телекинетик, — объяснил Ивард. — Может перемещаться по станции, как хочет.

— А Норио? Я думала, он загнулся!

— Так и есть. Но часть его каким-то образом осталась на станции, и причина многих кошмаров — это он.

Все приуныли. Локри потряс головой.

— Хреново! По мне, Эсабиан и то лучше, чем Норио Данали.

— Точно, — кивнул Монтроз. — А тут еще и Анарис со своим телекинезом. Не нравится мне все это.

— А может, настучать на Анариса кому следует? — предложила Марим.

Локри, уронивший голову на руки, поднял ее и скривил рот.

— Ты, что ли, скажешь об этом Эсабиану?

Марим энергично потрясла головой:

— Не имею ни малейшего желания. Может, Лар... или Моррийон...

— Подождем Вийю, — сказал Жаим.

— Точно, — пробасил Монтроз. Марим скорчила гримасу.

— Вы же знаете — она велит молчать.

— Если это делается для того, чтобы нас не убили, то я и помолчать могу, — сказал Монтроз. — Это лучше, чем сказать не те слова не тому человеку.

— На этой станции только и есть, что не те люди, — сказала Седри, и Марим вздохнула.

Дверь чмокнула, и вошли Вийя и эйя. Вийя посмотрела на пульт, и Седри сказала ей:

— Отключены.

— В той стене открылась дыра, — быстро проговорил Локри, — и оттуда вывалился Анарис. Когда тряска кончилась, он встал, сказал, что поговорит с тобой позже — не здесь, — приложил руку к стене, вот так, и снова исчез.

Вийя посмотрела на стену и проводила взглядом эйя, ушедших к себе.

— Вот, значит, каков его хорейский дар.

— Может, используем это? — спросила Марим.

— Эсабиан знает, — качнула головой Вийя. Марим с отвращением фыркнула и повалилась на койку спиной к остальным.

— На станции открылся новый участок, — сказала Вийя. — Эсабиан желает, чтобы эксперименты велись более интенсивно.

— Ты сможешь? — спросил Локри. Вийя перевела взгляд с задней стены на курчавую голову Марим.

— Вопрос не в том, смогу ли, а в том, как и когда. Станция пробуждается самостоятельно, и это ограничивает нас во времени.

Жаима все эти новости встревожили, и в глазах Локри он видел ту же реакцию. Ясно, что Эсабиан захочет избавиться от них, если станция активируется сама и достаточно быстро. Тревожил также тот факт, что Норио Данали никогда не был недостающим членом Единства. Восьмой у них Анарис — и это отчасти объясняет жуткие кошмары, мучившие Иварда на Аресе.

И парень сказал как-то раз, что Вийе Анарис тоже снится, хотя сама она об этом молчала.

В голову Жаиму лезли все новые и новые вопросы.

Немигающий черный взгляд Вийи он встретил, как удар. Она молча повернулась и ушла в комнату эйя.

Монтроз и Седри начали тихо переговариваться между собой, Локри сказал что-то Иварду. Жаим, не прислушиваясь, последовал за Вийей в голую холодную каморку, где жили эйя. Они уже свернулись клубком, их дыхание стало медленным, и морозный воздух, идущий из вентиляции, колебал их белый мех. Дверь за Жаимом закрылась.

— Последний член Единства — Анарис, — сказал он. Вийя коротко рассмеялась, и облачко пара вырвалось у нее изо рта.

— Забавно, правда?

— Ты скажешь ему о Единстве? — подумав немного, спросил Жаим.

— Нет. Пусть думает, что это произошло случайно, — это его заинтригует и, возможно, сделает более склонным к сотрудничеству.

Жаим медленно кивнул.

— Притом знать — все равно что участвовать в заговоре. Но как быть с келли?

— Это наше слабое место. Все зависит от того, насколько хорошо он узнал келли, живя на Артелионе. Я скажу ему, что троица входит в нашу команду и мы спрятали их на «Телварне», чтобы Эсабиан не расправился с ними так же, как с их архоном. Если он с келли не общался, я, возможно, сумею внушить ему, что это глупые, робкие существа, обладающие телепатическими способностями, — а основным звеном попытаюсь сделать эйя. Авось он тогда потеряет к келли интерес и оставит их в покое.

Жаим снова кивнул и сделал глубокий вздох.

— А что у тебя произошло с Анарисом?

— Ничего. И не произойдет, если я сама не захочу.

Он снова почувствовал стену, но теперь они были одни и Вийя устала — поэтому он не стал отступать.

— Зачем тебе вообще этого хотеть?

— Чтобы скрыть наш заговор. Чтобы испытать пределы его дружбы — и его вражды.

Он скрестил руки, дав ей измерить всю глубину его скептицизма. Ее губы сложились в неприятную улыбку.

— Чтобы провести время, наконец.

Жаим помнил прежние Каруш-на Рахали и знал, как бомбардируют Вийю в это время похоть, алчность, гнев и таящийся под ними страх. Все равно как если бы тебя вынудили жить посреди орущей толпы.

Но он знал и то, что она способна отгородиться от этого, как делала на Аресе. Вот только захочет ли?

— Зачем тебе это нужно — проводить время с врагом?

— Не из симпатии к нему. И не потому, что у нас общие интересы. И не потому, что я питаю к нему нежные чувства. — Ее тон давал понять, что больше она эту тему обсуждать не желает.

— Зачем же тогда?

Ее глаза сузились, но он не отступил. Чтобы попытаться забыть Брендона? Чтобы избавиться от нежелательных эмоций, вернувшись к своим корням? Чтобы досадить Эсабиану? Все эти ответы — только часть истины, а значит, все они ложные. Но инстинкт говорил ему, что Вийя непоправимо испортит себе жизнь, если пойдет этой дорогой.

— От избытка энергии, — сказала она.

Жаим засмеялся. Он стоял в морозильной камере, но ему не было холодно: опасность и разнообразные эмоции, не имеющие к пей отношения, горячили кровь.

— Дура ты, — сказал он и залепил Вийе пощечину.

 

20

АРЕС

Хотя рука Телоса направила Элоатри на новый путь, от старых привычек она так и не избавилась. Закончив медитацию, она сделала три очистительных вдоха и выдоха и встала. Ее рука машинально потянулась к чаше для подаяния и, не найдя ее, коснулась висящего на шее Диграмматона.

Пришла пора совершить восхождение к следующей вершине.

Элоатри села в транстуб, обходя кучки людей с их смехом и разговорами.

Похоже было, что каждый человек на Аресе либо уже отмечает, либо едет отмечать, либо празднует проводы Флота (или горюет) в одиночестве.

Сады Джихана были почти пусты. В тихом воздухе слышался далекий смех, напоминающий крики морских птиц. Элоатри приблизилась к неприметной двойной двери, зная, что делает это в последний раз.

Внутри ее встретила новая геометрия — изумительная мандала* , созданная из света, стекла и воды. Если бы у Элоатри не было определенной задачи, она никогда больше не вернулась бы сюда после своего первого визита — и совершила бы ошибку, сама того не ведая. Ежедневные посещения Галереи Шепотов позволили ей изучить мышление Дулу так, как не удалось бы и за годы кропотливых занятий.

Сначала все здесь казалось ей раздробленным, как бы отражающим структуру панархистского общества. Теперь она видела это как гештальт, единое целое, а в голосах и обрывках бесед наблюдалось даже нечто вроде синхронистики. Ей стило ясно одно: каждый, кто входит сюда, — это пилигрим, хотя и на короткий срок. А тот, кто создал Галерею, — поборник духовного странничества. Такой была и сама Элоатри в те долгие годы на Дезриене, когда блуждала босиком по пыльным дорогам, просила подаяние и искала ответы в медитациях и дискуссиях.

Много недель она молча наблюдала, как Ваннис Сефи-Картано плетет свои сети вокруг Брендона Аркада, используя вместо нитей убеждение, обязательства, обмен, прямой приказ и улыбчивую просьбу. Не совсем понятно как — возможно, через «новости», — но скоро, очень скоро, через каких-нибудь несколько часов, Ваннис затянет последнюю нить, и сеть сомкнется. Брендон будет вынужден остаться на Аресе, предоставив другим воевать за него.

Плетение паутины требовало неустанного труда, но каждый раз в пять часов вечера Ваннис находила время — и предлог — прийти сюда и послушать, о чем говорят люди ее круга.

Элоатри сильно подозревала, что Ваннис не нашла еще своего ответа и непременно придет сюда в последний раз.

Зная, что я буду ждать ее здесь.

Элоатри посмотрела на стеклянную дорожку, — казалось, что та, благодаря расположенным с одной стороны зеркалам, тянется в бесконечность. Голосов не было слышно, и тишину нарушали только шаги Элоатри и отдаленный плеск фонтанов.

Элоатри набрала в грудь воздуху и запела.

Ее голос, отраженный от гладкого стекла, казался скрипучим, старым и не особенно мелодичным, но это не имело значения. Песнь, знакомая теперь всякому, кто посещал Галерею в пять часов, служила маяком.

Элоатри знала, что Ваннис ее найдет. Она тоже смотрит на Галерею, как на гештальт, но в еще более полном понимании; человек, который, входя в людную комнату, способен мгновенно уловить все детали обстановки, туалетов, поз и голосов, уступает полнотой восприятия разве что самому архитектору Галереи.

Голубой блик в одном из зеркал возвестил о появлении Ваннис в небесно-голубых одеждах, с бриллиантовой пряжкой в высоко поднятых волосах.

Элоатри сложила руки на груди.

— Зачем вы это делаете? — спросил идеально поставленный, музыкальный голос Ваннис.

— Контекст этого часа — любовь, — ответила Элоатри. По точеному лицу пробежала гневная искра.

— Не надо меня высмеивать.

— Но это правда, — развела руками Элоатри. Ваннис, наклонив голову, ответила жестом вежливой иронии. — Я не шпионю, — продолжала Элоатри. — Я наблюдаю и могу поделиться своими наблюдениями, если попросят.

Грациозный жест Ваннис выразил отрицание.

— Вы каждый день посылаете сюда своего человека, и он всегда поет одно и то же. Я знаю, что это метит в мой адрес, — но с какой целью?

— Этим словам несколько тысяч лет, дитя мое, — сказала Элоатри, снова складывая руки. — Тема представляется мне подходящей для ваших пятичасовых дискуссий, и мои молодые послушники говорят, что их вклад послужил источником многих интересных диалогов.

Драгоценные камни на шее Ваннис сверкнули — признак затрудненного дыхания.

— Не кажется ли вам, что в словах наших предков заложена большая мудрость? — Элоатри прочистила горло и запела снова:

— Разве любовь и религия — не оксюморон* ? — прервала Ваннис.

— Что мудрого может изречь по этому поводу монах, — голос Ваннис звучал холодно и резко, — даже живший четыре тысячи лет назад?

Элоатри остановилась перевести дыхание. Ваннис ждала — ее глаза стали темными от эмоций, залегающими где-то в глубине.

— Неужели вы действительно верите, что сексуальный опыт дарует мудрость? — мягко спросила Элоатри. — Или что у людей, избирающих целомудренный образ жизни, нет ни ума, ни сердца?

Ваннис молчала.

— Мне не дано знать, что такое союз двух людей, проявляющий лучшее, что в них есть, — но и вы не узнаете этого, если будете принимать обладание за любовь.

— Что вы хотите этим сказать? — Голос Ваннис резал как алмаз.

— Я наблюдаю за вами издали с того самого дня, как мы видели высадку рифтеров на Пожирателе Солнц. Я видела, как вы плетете сеть вокруг Панарха, чтобы принудить его поступить против собственной воли. Вы вложили в эту сеть все — ваш ум, вашу волю, ваши способности; все, кроме любви.

— Но я люблю, — еле слышным шепотом произнесла Ваннис.

— Нет, не любите. И он не будет чувствовать любви, вырываясь на волю.

Ваннис пошла было прочь, но обернулась, колыхнув юбками.

— Это угроза?

— Конечно же нет, дитя мое. Я не говорила с ним об этом и не стану. Но... неужели вы думаете, что он ничего не знает о вашей деятельности? Чем другим может быть торжественный прием, оказанный рифтерскому синдику, если не великодушным жестом по отношению к вам?

Ваннис повторила свое отрицательное движение.

— Это просто политический ход.

Элоатри покачала головой и сказала, не прибегая на этот раз к пению:

— «Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится».

— Я уже слышала это, когда была маленькая, — сказала вдруг Ваннис, стиснув руки так, что костяшки побелели. — Я помню, что будет дальше: «Когда я был младенцем, то по-младенчески говорил, по-младенчески мыслил, по-младенчески рассуждал». Вы хотите сказать, что я веду себя как ребенок?

— Я хочу передать вам письмо, — сказала Элоатри, и ее сердце забилось сильнее помимо ее воли.

Драгоценности в волосах Ваннис дрогнули.

— Корабли, приходящие сюда, помогают связать воедино различные части ДатаНета. В числе прочего я получила ответ на запрос, который послала вашей матери. Ее ответ — это то, что вы слышите здесь каждый день вот уже несколько недель.

У Ваннис побелели губы.

— «Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, когда же лицом к лицу; теперь знаю я отчасти, а когда познаю, подобно как я познан. А теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь; но любовь из них больше».

Элоатри поклонилась Ваннис, поклонилась и пошла прочь.

* * *

Когда Ваннис вернулась из Галереи Шепотов, уже стемнело. Время, проведенное в дороге, она использовала, чтобы оправиться от шока, который вызвало в ней переданное через Верховную Фанессу послание от матери. Первой реакцией Ваннис был гнев, по он всего лишь послужил отдушиной. Элоатри к нему безразлична, и он не поможет понять, почему мать передала ей именно это — и именно таким путем.

Пока что следовало утешаться двумя фактами: мать жива и способна поддерживать связь, какую бы жизнь ни вела. Это открывало массу возможностей в будущем.

В ее будущем. О своем я еще должна позаботиться.

Ваннис медленно шла по мощеной дорожке к анклаву. Пришло время поговорить с Брендоном наедине.

Никто не знал его расписания лучше, чем она, — он не мог назначить встречу, даже самую невинную, без того, чтобы об этом не стало известно полудюжине нужных людей. Ваннис, кивнув часовым-десантникам, вошла в сад. Единственный ее шанс — это пустить в ход свои недюжинные таланты и подстроить случай, который даст ей с Брендоном достаточно времени без посторонних ушей — как людских, так и электронных.

Она вышла из-под деревьев перед самой стеклянной дверью в его кабинет, но мелькнувший в саду золотистый огонек заставил ее оглянуться.

На террасе, выходящей в зал, горели свечи. Быстро перебрав в уме график светских мероприятий анклава, Ваннис осталась в недоумении. Быть может, официальный обед для ученых Малого Совета почему-то решили провести на открытом воздухе? Но это вызвало бы повышенную суету у обслуживающего персонала, чего Брендон обычно старался избегать. Или он изменил время своей прощальной пирушки с высшими чинами Флота?

Ваннис отвела в сторону кружево ветвей и поднялась на террасу, ища глазами Фиэрин, — та вызвалась быть хозяйкой на академическом обеде, поскольку оба Омиловых были на него приглашены.

Но ни Фиэрин, ни прислуги видно не было. На маленьком столике поблескивало серебро и стоял тонкий фарфор с золотой каймой. Стол был накрыт на двоих.

На террасу вышел Брендон в официальном белом трауре — один, с пыльной бутылкой в руках.

Он прищурился, разглядывая этикетку при слабом свете свечей, улыбнулся Ваннис и взмахнул бутылкой с удовлетворенным видом.

— Я же знал, что видел там внизу это Локе с золотым листом. Из последних дедовских запасов. Его упрекали за его манеры, мораль, политику, друзей и врагов, но за вкус в винах — никогда. Отведаем? — Он сделал приглашающий жест.

— Разве мы через час не даем обеда?

— Омилов устроит его в Обители. — Брендон откупорил бутылку, плеснул немного вина в бокал и подал Ваннис. — Хотите попробовать?

Ваннис подняла бокал, взболтнув рубиновый напиток. Аромат дошел до нее прежде, чем она пригубила, — тонкий букет, вызывающий ассоциацию с расплавленным золотом.

«Вот мы и одни, — подумала она. — С его подачи».

И еще: он знает.

Сердце послало сквозь нее огненный разряд, сменившийся холодом уверенности. Он сделал начальный ход в финальной игре.

— Восхитительно, — сказала она, подставив бокал.

С ласковой улыбкой он налил ей, потом себе и пригласил ее сесть.

Они заняли места друг против друга и подняли бокалы в безмолвном тосте, грациозно и четко, словно танцуя менуэт.

— Мы достигли временного перемирия в вопросе о передаче ДатаНета в руки военных, — сказал он. — Гражданская часть Совета единодушно заявила, что не имеет ничего против Уилсонс лично — но принцип, традиции...

Ваннис ощутила мимолетное головокружение, как будто станция пошатнулась на своей оси. Светский тон Брендона в сочетании с темой — точно они продолжают давно начатый разговор — был крайне загадочен.

Собравшись с мыслями, она постаралась поддержать иллюзию и произнесла:

— На время военных действий.

Он сделал утвердительный жест.

— Нет ли у вас кандидата на послевоенное время?

Она знала об этих дебатах, но о достигнутом соглашении — нет. Стараясь соображать быстро, она предложила пару имен. Брендон подумал немного и одобрительно кивнул.

Так оно и шло. Молчаливые стюарды появлялись, подавали и исчезали. Брендон в самой дружеской манере рассказывал ей о положении дел в каждом департаменте формирующегося правительства. Почти все это она уже знала, но знание далось ей нелегко — ее пути к информации зачастую бывали долгими и запутанными.

Но были и неизвестные ей вещи, которые она еще не успела разузнать, — и все это он рассказывал ей тем же мягким голосом, как человеку, связанному с ним долгими доверительными отношениями.

Она слушала внимательно и говорила по существу, часто встречая с его стороны согласие и всегда — интерес.

Игру пока что вел он. Интимная и в то же время профессиональная беседа, сведения, которыми он делился с пей, — все это входило в его гамбит. Но гамбит — еще не победа. Он знает о ее планах — а следовательно, знает, что она в любой момент может разрешить Нику Корморану обнародовать факты об отправке «Телварны» к Пожирателю Солнц. И это заведомо удержит его, Брендона, здесь.

Ваннис чувствовала, что все эти разговоры, оставляя в стороне их политические реалии, предваряют главный ход. Ей остается только подождать этого хода и объявить ему шах. А затем и мат.

Они допили бутылку и закончили обед. За кофе с той стороны темного озера послышалась тихая музыка.

Ваннис она показалась знакомой. На миг у нее екнуло сердце от предположения, что это новое послание от Элоатри, но мелодия перешла в минорный ключ. Она все еще напоминала что-то знакомое с детства, но слова были не те.

— ...и это снова возвращает нас к Совету, — договорил Брендон. — Я ничего не забыл?

Ее сердце болезненно забилось.

— Как будто нет. — Он смотрел на нее, но она не была еще готова и поэтому спросила: — Что это за мелодия?

Музыка теперь стала громче, и можно было различить голоса, поющие в унисон.

— Светоносное бдение, — сказал он. — Вот и видно, что вы никого из родных не провожали на войну. — Он поднялся, оставил свой бокал и подал ей руку. — Пойдемте.

Она коснулась пальцами его рукава, чувствуя твердость мускулов под тонкой тканью. Он держался непринужденно, но был собран. Ваннис молча последовала за ним на другой конец террасы.

У стены он активировал свой босуэлл. Стена открылась, и Брендон жестом пригласил Ваннис в аэрокар.

Больше он не прикасался к ней. Они сели, и Брендон привычной рукой включил двигатели. Они тихо взвыли, Ваннис прижало к мягкому сиденью, и они поднялись над анклавом.

Брендон развернул машину, завис над озером и сказал:

— Смотрите. — Ваннис подалась вперед, и у нее перехватило дыхание при виде огненной реки, медленно обтекающей озеро по периметру.

Брендон снизился на несколько метров, и золотая река разбилась на сотни, если не тысячи, свечей в руках множества людей. Ваннис видела поднятые лица, освещенные теплыми огоньками: здесь были взрослые обоего пола, дети, пожилые люди — и все они пели.

Брендон, нажав на кнопку, опустил окно. Прохладный воздух шевельнул волосы Ваннис и омыл пряным запахом ее тело. Песня, ведомая столькими голосами, казалась неодолимой силой.

— Они будут петь, пока их свечи не догорят, — сказал Брендон.

Тонкие струйки дыма поднимались к аэрокару, как призрачные, ищущие пальцы. В свечи были добавлены какие-то травы.

Окно закрылось, и в наставшей тишине Ваннис вдруг остро ощутила присутствие мужчины рядом с собой — так близко, что она слышала его дыхание.

Подняв глаза, она увидела, что он ждет. Прямой голубой взгляд, вьющиеся темные волосы, тонкое лицо. И рот с юмористической складкой, которую, должно быть, даже смерть не сможет стереть.

— Вы согласны выйти за меня замуж? — спросил он.

Смысл его слов дошел до нее не сразу.

Затем поток насыщенных памятью эмоций хлынул в ее сознание, и она утратила всякое чувство времени и пространства.

Это продолжалось недолго. Она быстро ассимилировалась и поняла, что переживает шок. Она уже была однажды замужем, хотя тот брак был заключен на расстоянии, и считала себя искушенной во всех видах интимных отношений: легкомысленных и серьезных, томных и интенсивных, с самыми разными мужчинами и женщинами.

Но недавно она осознала, что никогда прежде не была влюблена. И вот человек, которого она любит больше всех на свете, предлагает ей то, к чему готовили ее с самого рождения, к чему она стремилась всеми средствами с самого возвращения Брендона на Арес.

— Почему? — спросила она.

Его профиль был задумчив. Медленно направив машину вниз к анклаву, он сказал:

— Оказавшись на этом месте, мне пришлось постигать его прерогативы и препоны в ускоренном темпе — а вы были рядом, шли со мной в ногу и в целом, полагаю, видели перед собой те же цели. Я не знаю никого более подходящего на роль Кириархеи, чем вы.

Это было больше, чем имела бы она с Семионом, который ясно дал ей понять, что после смерти Панарха Геласаара ее задачей будет царить в кругах высшего света, не вмешиваясь в военные или правительственные дела, относящиеся исключительно к его компетенции. Брендон, в свою очередь, не менее ясно дал понять, что они будут не только царствовать, но и править совместно.

Но этого ей было недостаточно.

Ваннис сделала несколько глубоких вдохов и, пользуясь тем, что они висят одни в крутящемся цилиндре между искусственными небом и землей, спросила:

— А как же Вийя?

Он мягко посадил аэрокар на подушку, и двигатели с тихим воем умолкли. Последняя клавиша отключила и пульт — в темноте Ваннис видела только белый камзол Брендона и силуэт его головы. Но она знала его голос и слышала, как он старается говорить ровно, чтобы не показаться откровенным — дружески, чтобы избежать интимности.

— Не знаю, согласилась ли бы Вийя мириться с ограничениями, связанными с титулом Кириархеи. Если нам доведется встретиться снова, мы, я надеюсь, будем жить вместе. Но я не могу оставить вас здесь как своего врага, Ваннис. Правительство у нас совсем новое, ситуация шаткая — я должен видеть в вас союзницу, хранительницу и попечительницу до окончания войны.

Многолетнее обучение не смогло помешать чисто человеческой реакции.

— А тем временем будете гоняться за своей рифтершей, которая хочет быть с вами в постели, но не в совете.

Брендон вздохнул, откинув голову на спинку кресла.

— Самое важное для человека в высшем и духовном смысле — это специфические черты его удовлетворенных желаний. Разве вы не вслушивались в подтекст речей во время приема рифтерской делегации? Кое-что там предназначалось для Дулу высшего круга — для вас.

Итак, Элоатри снова оказалась права. Ваннис крепко прикусила губу и промолчала.

— До того, как покинуть Артелион в день своей Энкаинации, я подумывал о том, чтобы найти рифтеров и переманить их на свою сторону, если получится. Вийя это знает, а я знаю другое: если бы она думала, что я способен забыть свой долг ради постельной партнерши, она выкинула бы меня из своей койки прямо в вакуум. В свое время она собиралась освободить одного из своих, Локри, если Панархический суд вынесет ему приговор. Освободить или умереть.

Ваннис подумала о тренированных десантниках, охраняющих зону лишения свободы, вспомнила черные глаза и должарский выговор Вийи — и содрогнулась. Да, Вийя вполне способна сознательно подвергнуть свою жизнь смертельной опасности. Но раньше Ваннис не приходило в голову, что ее мотивом может быть преданность, а не просто склонность к насилию.

— Почему же тогда она бросила вас?

— Она не верит, что я смогу изменить Панархию так, чтобы в ней нашлось место для рифтеров. Или, скорее... — он поднял голову, и его профиль обрисовался на фоне черной стены позади аэрокара, — она не позволяет себе надеяться на это. Жизнь сделала ее недоверчивой. Пойдемте?

Стена снова закрылась, спрятав аэрокар. Они вышли на садовую дорожку, и Ваннис снова услышала поющие голоса, неутомимые в своем бдении. Пламя свечей просеивалось сквозь кружево вековых папоротников.

Ваннис усталыми глазами следила за движением огненного круга. Она подвела итог, и на нее нахлынул гнев, под которым таилось отчаяние. Она перестала следить за ходом игры, но Брендон не перестал — и полностью обставил ее этим своим предложением.

Он высказался ясно. Она будет Кириархией, но не женой. Не будет старинного венчального обряда с обетом нерушимой верности и обменом кольцами, как у Геласаара с Иларой.

Он знал о ее планах с самого начала и теперь сделал ловкий ход, противопоставив ее эмоции честолюбию.

Шах и мат.

— Еще кофе? — спросил он. — Ночь будет длинная...

Чьи-то голоса поблизости прервали его. Они оба оглянулись, и Ваннис снова заметила, что он напряжен не меньше, чем она.

— Прошу прощения. — Арторус Ванн вышел на террасу и поклонился. — Сообщение от адмирала Фазо — Хуманополис просит допустить его к гиперрации.

Брендон снова резко повернул голову, взглянув на Ваннис, которая принудила себя сохранять спокойствие, ничего не выдавая ни лицом, ни жестами. В его глазах она прочла не торжество, а озабоченность.

«...Вы не узнаете этого, если будете принимать обладание за любовь». Не он обставил меня, а я сама. Он в самом деле думает, что я люблю только власть.

С молниеносной быстротой она перебрала в уме то, что предшествовало его предложению. Да, он хочет покинуть Арес, но это не значит, что он бросает Панархию на произвол судьбы, — он просит ее, Ваннис, заменить его на посту. Он не осуждает ее политические амбиции и признает ее цели достойными. Его предложение основано не на холодном расчете игрока, а на душевной щедрости — он верит ей и полагается на неё.

Ты была трижды права, Элоатри.

Ваннис закрыла глаза. Рядом со знакомым до боли голосом стали слышны другие, и Брендон ушел.

 

21

ПОЖИРАТЕЛЬ СОЛНЦ

Риоло тар Маньянгалли смотрел на мерцающий экран.

Не пульт, а игрушка. За годы своего общения с потомками Изгнанников Риоло научился мириться в числе прочего и с примитивностью их электроники.

Каютка у него была маленькая, некрашеная, всего с двумя стазисными заслонками. Вся ее обстановка состояла из туалетной кабинки и койки, а недавно к ней добавился вот этот пульт. Риоло умолчал о том, что предпочитает эту комнату помещениям, насильственно преобразованным в кубы и замазанным серой краской. Это, конечно, не родимый Низ его планеты, но сходство есть: тепло, слабый свет и постоянное движение. В Низу, правда, стены и пол не шевелятся, но там днём и ночью скользят Гонцы — и вздрагивания станции, как ни странно, казались Риоло успокаивающими, по крайней мере во сне.

Игрушечный пульт явился результатом того, что Риоло проявил готовность к сотрудничеству и охотно отвечал на придирчивые вопросы изгнанника-панархиста Лисантера.

Рассеянно поглаживая себя над правой ключицей, Риоло вспоминал свои беседы с Лисантером. Барканцу потребовались все его умственные способности, чтобы скрыть диапазон своих познаний об ограх и в то же время не дать Лисантеру угадать, что он что-то скрывает.

Кажется, все прошло благополучно. Барродах разрешил поставить ему этот пульт — как бы для игр с невидимыми противниками, собирающимися в рекреационном помещении где-то на станции.

Какое-то время Риоло действительно играл, стараясь не выигрывать и не проигрывать слишком много. Но потом, решив, что бдительность Барродаха притупилась, он с легкостью взломал примитивную защиту, которую должарианцы ставили на своих пультах. Он давно уже понял, что они больше полагаются на страх, чем на технику. На страх и субординацию. Они явно не понимают, что единственная надежная система — это та, которая ни с чем не связана.

Тем не менее он соблюдал осторожность. Не следует слишком заноситься: однажды, когда он позволил это себе, его разоблачили и ошельмовали. Теперь он стремился вернуть себе то, что когда-то принимал как должное: невыразимую радость Восхождения.

Старательно оборудовав себе рабочее пространство за периметром игрового, он подумал о людях, живущих вне Барки. Они не знают, что такое Низ и Возвышение, они как черви, что копошатся в своих канюлях вдали от мозаичного лабиринта канюлей Цивилизации. Но черви эти настойчивы и очень многочисленны, поэтому пренебрегать ими не следует.

Теперь он радовался своей щепетильности. Взломав ворота, оборудованные должарианцами, он увидел следы четырех отдельных личностей, трое из которых умели манипулировать информпространством почти так же, как он, а четвертая во многом его превосходила.

Держа пальцы на клавишах, он стал обдумывать свой следующий шаг.

Двоих он опознал. Оба они программисты — один находился на далеком Артелионе, другая здесь на станции. Она рифтерша, и зовут ее Татриман. Ее пространство спрятано за солидным ограждением пространства Лисантера. Их взлом потребует времени и громадной осторожности, если он не хочет быть обнаруженным.

Третья персона была относительно новой — Риоло засек его или ее только по тайным, хорошо замаскированным переговорам с Татриман. Найти ее рабочее пространство будет трудно. А четвертая... она отдавала панархистским душком и оперировала с быстротой и эффективностью лазера. Попробуй такую подлови.

Риоло все еще думал об этом, когда дверь каюты без всякого предупреждения открылась. Двумя быстрыми нажатиями Риоло придал экрану видимость игровой ситуации. Его конструкция не только мгновенно производила это преобразование, но и передавала ему контроль.

— Следуй за мной, — сказал на уни вошедший бори в сером кителе. Позади, в ярко освещенном коридоре, виднелись двое вооруженных солдат в серой форме.

Глаза у Риоло сразу заслезились, и его позабавили страх и отвращение, с которыми бори косился на его голые красные стены. Риоло никогда не включал резкий свет, как эти болваны. Он надел защитные очки, а пульт тихо бибикнул, самостоятельно выключив игру и рабочее пространство, которое она маскировала.

Бори перевел взгляд с очков на гульфик Риоло, и на его лице отразилось презрение. Ну понятно — ты презираешь то, чего лишен сам, стерильный червь. Риоло, как всегда, притворился, что не замечает реакции своего сопровождающего, и молча вышел за ним в коридор.

Когда Риоло увидел, что его ждет Барродах, любопытство возобладало над страхом. Этот бори был выше его на каких-нибудь два сантиметра, а весил, должно быть, вдвое меньше. Истощенность, напряженность мускулов, оттенок кожи, крошечные блестящие зрачки немигающих глаз — все указывало на то, что человек этот безумен.

Он молча повернулся и зашагал прочь, не глядя, идет ли за ним Риоло. Все так же молча они сели в транспортную тележку и куда-то поехали.

Барродах остановил тележку у двери, где стояли навытяжку двое часовых в черном, и открыл эту дверь.

Риоло прошел за ним в комнату, обстановка которой составляла странную смесь техники и каких-то культовых атрибутов. В холодном воздухе висел тяжелый, неприятный запах, от которого по коже Риоло побежали мурашки.

Барродах нажал вестник у внутренней двери и в ответ на запрос назвал только свое имя.

Дверь открылась, и из нее вышла странная фигура. Высокий, как все должарианцы, этот тип вместо обязательного черного одеяния (Риоло узнал, что черную форму носят военные, исполняющие ритуал под названием палиах) был облачен в одежды с какими-то гнусными узорами, и его — нет, ее — безволосый череп покрывали повторяющие этот узор шрамы и цветные татуировки.

— Сенц-ло Адхаш, — с оттенком подобострастия произнес Барродах.

— Серах Барродах, — неожиданно мелодичным голосом ответила женщина. — Вы мне помешали.

— Служба Аватару требует нашего присутствия на Трансфигурации. — Барродах тоже говорил по-должарски, и Риоло стало страшно. Он никому не говорил, что Матрия доверила ему эту миссию потому, что он знает Должарский, но Барродах каким-то образом об этом проведал. Что еще ему известно?

Женщина сделала знак тонкой, в шрамах рукой, и Барродах кивком велел Риоло пройти в смежную комнату.

Если бы Риоло мог убежать, он бы это сделал: тонкий ноющий звук, исходящий оттуда, внушал ему ужас. Они, конечно, варвары, но он никогда еще так ясно не сознавал, что целиком находится в их власти.

Барродах указал ему на должарианку, привязанную к каталке. Сетчатый колпак у нее на голове был присоединен к машине, от которой и шел этот звук. Глаза жертвы выкатились из орбит, и струйка крови стекала из плотно сжатого рта.

Женщина в вышитых одеждах стала по другую сторону каталки, и Риоло услышал, как звякнули какие-то инструменты о металлический поддон.

Лысая, взяв тонкую стальную спицу с крючком на конце, склонилась над женщиной в каталке.

— А теперь, Кулусан, поговорим о Каруш-на Рахали для тех, кто пал так низко, что выбирает для борьбы кого-то помимо Настоящих Людей.

Легко, почти ласкающе, она коснулась своим инструментом века привязанной и с привычной ловкостью проткнула тонкую плоть. Жертва испустила хриплый вздох. Риоло, на грани обморока, пытался не смотреть, не слушать этого мучительного хрипа.

Звук, издаваемый машиной, изменился, и жертва издала тихий стон. Снова звякнули инструменты. Риоло скрипнул зубами и подскочил, когда кто-то тронул его за локоть.

Барродах смотрел на него с ехидной улыбкой.

— Мы уходим.

Женщина в вышитых одеждах не обратила на них внимания, и Барродах, поклонившись, открыл дверь.

Риоло возблагодарил судьбу за то, что тележка едет так долго. Он успел привести в порядок свое дыхание и перебороть обморочную слабость. Он знал, что опасность далеко еще не миновала, но по мере удаления от той жуткой комнаты способность мыслить понемногу возвращалась к нему. Умовыжималка! Он слышал это слово, но не мог представить, как ужасно это выглядит в действительности.

Тележка остановилась перед другим вздутием на стене, анонимным, как и все прочие. Они вошли, и Риоло понял, что это кабинет Барродаха.

Дверь закрылась, оставив Риоло наедине с бори. Зачем Барродах показал ему умовыжималку? Уж не раскрыл ли он проделки Риоло в информационном пространстве? Риоло впервые усомнился в своей ловкости — он с трудом удерживался, чтобы не сглотнуть, не вытереть мокрые ладони об одежду. Впредь надо будет действовать с особенной осторожностью.

Барродах включил свой пульт и спросил без предисловий:

— Что это?

Риоло увидел на экране Хрима — тот повалился на койку и схватился за футляр с шестеком.

— Гонец, — сказал Риоло, глядя на блаженные конвульсии Хрима.

— Гонец? — с явным отвращением повторил Барродах.

Потолок на экране лопнул, и оттуда показалась мерзкая рожа. Риоло и Барродах молча смотрели, как из трещины в жуткой пародии на роды вылез скелет и рухнул на Хрима.

Риоло обожгло рот желчью, когда в полу стали открываться фистулы, аналогичные канюлям Барки, и шестек повел себя, как в Низу. Хрим яростно боролся с ним, пока тот не перервался пополам, а после запихал уцелевший кусок в гнездо, чтобы не дать ему воссоединиться с пропавшей половиной.

— Из чего он сделан? — спросил Барродах.

Полуголый Хрим между тем натянул сапоги и принялся топтать скелет. Барродах убрал звук, и Риоло не слышал, что Хрим кричит. Бори нетерпеливо остановил кадр, и капитан застыл с поднятой ногой.

— Из чего он сделан?

У Риоло заколотилось сердце, когда он ощутил безумный гнев, излучаемый Барродахом. Теперь барканец понял причину их визита к умовыжималке. Но просмотренные им кадры, напомнившие ему о далекой родине, как ни странно, успокоили его и вернули способность мыслить рационально.

— Этот вопрос вам следует адресовать Матрии. Нам не дано знать тайны Лабиринта. Я знаю только, что шестеки служат у Матрии гонцами — мы же получаем их, только когда заслуживаем это право.

Барродах снова пустил чип. Хрим топнул ногой, задом наперед вернулся к койке, выпрыгнул из сапог, убрал руки от вибрирующего футляра. Половинки шестека срослись, и он упал на них. Кадр снова застыл, и чип стал показывать события нормальным порядком, пока розовая передняя часть шестека не исчезла в полу.

Сердце Риоло продолжало болезненно биться.

— Как долго вы, барканцы, ими пользуетесь?

— На протяжении всей нашей истории.

Бори неуловимым движением выключил пульт. Его худые беспокойные руки взяли со стола стилус и принялись играть им. Риоло показалось, что стилус похож на стальной инструмент в руках палачихи, и его передернуло.

— Итак, ты познакомился с пеш мас'хадни господина Эсабиана, — сказал Барродах. — Эти врачи обучены всем видам искусства боли. — Стилус с решительным стуком лег на стол. — Я решил, что мы оба сэкономим время, если я покажу тебе, как должарианцы наказывают за неповиновение. Я знаю, что вы, барканцы, считаете нас варварами и полными дураками. Может, мы не так ловко манипулируем с информпространством, как вы, но уверяю тебя, мы не дураки. Просто наши способности применяются в других областях, одну из которых ты только что наблюдал.

Может, Татриман обнаружила мое рабочее пространство? Риоло стиснул зубы, ожидая решения своей участи.

— Ты знаешь, как программировать огров, которых привез. Нам обоим известно, что Хрим способен предать вся и всех, и я уверен, что он приказал тебе поставить в них кое-какие предохранители. Лисантер хотя и не имеет твоего опыта, но учится быстро. — Бори сплел пальцы. — Панархисты сильно ограничивают нас во времени, Риоло. Будь времени достаточно, Лисантер разложил бы ваших огров по полочкам и отыскал все неподобающие вставки. Но его у нас недостаточно. Ты останешься здесь, пока мы не достигнем своей цели, и у тебя есть выбор. Ты можешь сыграть на нашем неведении — которое долго не продлится — и отправиться на умовыжималку, если мы обнаружим упомянутые мной ловушки. Думаю, не нужно тебе говорить, что пеш мас'хадни умеет также продлевать человеку жизнь. Если Аватар пожелает, его враги будут лежать там месяцами, подвергаясь всяческим экспериментам. Либо ты можешь послужить нам и получить награду в зависимости от оказанных услуг. В наших силах осуществить и то и другое, Риоло. Выбирай.

Голова у Риоло работала быстро. Хриму он ничего не должен. С другой стороны, что помешает должарианцам избавиться от него, когда он перестанет быть им нужен? В конце концов, верностью он обязан только самому себе и Матрии, пославшей его сюда. Вспомнив примитивность защитных мер на своем пульте, он решился начать игру, единственно возможную в этом извращенном подобии Низа. Он укажет им, как убрать самые заметные ловушки, но при этом установит другие, куда более изощренные.

Он изобразил на лице тошнотворную смесь облегчения и ужаса.

— А Хрим? — Его голос дрогнул — не совсем наигранно.

— Он ничего не узнает — обещаю. — Вид у Барродаха был довольный. Риоло перевел дух.

— Я покажу вам, как убрать ловушки, которые поставил по его приказу. Но мне понадобится блокнот и доступ к определенным вычислительным мощностям...

* * *

Анарис спустил последние наркотики Норио Данали в туалет и посмотрел, как они исчезают в бурном потоке. Искушение сохранить их на всякий случай не устояло против вероятности того, что Барродах подошлет к нему своих людишек, чтобы те обыскали комнату в отсутствие Анариса. Правда, бори может и не понять, зачем Анарису наркотики — возможно, наследник просто балуется, — но чем меньше Барродах будет знать, тем лучше.

Особенно теперь.

Анарис оглядел свою комнату. Если отвлечься от ее размеров, можно поверить, будто стоишь не в недрах Пожирателя Солнц, а на вершине башни предков в Хрот Д'очча. Сколько же часов они провели там вместе, Джеррод и Барродах! Интересно, отец когда-нибудь приглашал бори сесть?

Вероятно, нет. А теперь Джеррод Эсабиан почти добился того, к чему стремится каждый Должарский властитель: полной независимости. При своем первом появлении на станции он зависел от Лисантера, Барродаха и безымянной армии их подчиненных не меньше последнего чернорабочего — но теперь, благодаря таланту рифтерской программистки и паре огров, подаренной ему другим рифтером, обрел мощь, почти равную той, которую приписывают ему фамильные обряды и предания.

И сознание этого делает его еще более опасным. Анарис вспомнил, что говорил Геласаар об иллюзии автономии, «которая у должарских властителей достигает степени, неотличимой от безумия». Тогда Анарис пропустил слова Панарха мимо ушей, но последние события придали им новую силу. Действительно ли рассудок отца разрушается по мере его приближения к тотальной власти?

Ибо Эсабиану осталось только одно, чтобы сделаться самой могущественной личностью в человеческой истории — и это единственное он может получить уже через сутки: полная активация Пожирателя Солнц. Тогда ему не понадобятся больше ни Барродах, ни орава других шпионов-бори. Эсабиан и без них запросто управится с неудобным наследником.

Значит, Анарису надо поспешить с осуществлением собственных планов. Первым делом он должен как можно скорее покинуть станцию. Анарис ставил на то, что отец, заполучив свою новую игрушку, равной которой человечество еще не знало, прежде всего уничтожит Арес и Рифтхавен. Но станция, даже обретя полную мобильность, не может находиться в двух местах одновременно, и если Анарис поторопится, то может оказаться за пределами досягаемости еще до того, как отец о нем вспомнит.

Неудобный наследник, которому оставили свободу передвижения, использует свой небогатый шанс, с едким юмором подумал он и вызвал на экран пульта вид космического пространства.

Сначала надо утвердить свою власть над тарканцами.

Затем заручиться согласием третьего рифтера, перевернувшим все их расчеты: Вийей.

Анарис откинулся назад, заставив старинный стул заскрипеть от столь непривычного обращения, и задрал один сапог на стол, думая об этом последнем неожиданном повороте своей жизни, состоящей из неожиданных поворотов. Последние продолжительные отношения он имел с прекрасной Леланор, молодой, чувственной, тонкой Дулу, чей корабль по несчастной случайности подвернулся каким-то головорезам-рифтерам.

Опять рифтеры...

Ее повезли на Должар как рабыню, и управляющий Аватара купил ее — быть может, чтобы занять чем-нибудь Аватара в последний год перед началом палиаха.

В этом случае она протянула бы не больше месяца. Но Барродах предпочел подсунуть ее Анарису по непонятным в то время причинам. Теперь эти причины стали ясны: он хотел завоевать доверие Анариса и в то же время получить козырь против того же Анариса на случай необходимости. И то и другое намерение успешно осуществилось.

Закрыв глаза, Анарис припомнил год, проведенный им с Леланор. Она сразу ему понравилась — потому, как понимал он теперь, что представляла собой культурный, цивилизованный Артелион Панарха Геласаара. Она доверилась ему не сразу — установлению доверия помогло то, что Анарис устроил ее перевод из кухни в ткацкую, где чинили старинные гобелены, ковры и драпировки со всей крепости. Ей пришлась по душе эта работа, и некоторое время он терпеливо выслушивал ее восторги по поводу того, что в замке нет и не бывало ни одной новой вещи, в то время как у них дома всю обстановку меняют дважды в год. Он даже помогал ей высчитывать, сколько лет должно пройти, чтобы обивка стула истерлась полностью и ее заменили, в точности, однако, сохранив узор.

Завоевав доверие, он вскоре завоевал и любовь. Он навещал ее постоянно, пуская в ход любовные приемы, которым обучился в спальнях манерных дулусских дам. Ее волновала его недюжинная сила, которой он порой давал волю, а его собственной страсти способствовало, сознание того, что он намеренно попирает обычаи своих предков. Но самое большое очарование заключалось не в самой Леланор — Анарис не понимал этого, пока ему не пришлось ее убить, — но в том, что он встречался с ней в доме своего отца наперекор всем существующим правилам.

В конечном счете Барродах все-таки просчитался. Выдав Анариса отцу, он дал наследнику эмоциональную свободу.

Анарис вытряхнул пешах из рукава и стал рассеянно играть им, вспоминая, как Вийя метнулась с этим кинжалом прямо к его горлу.

Предписанная обычаем борьба с должарианками была ему скучна. Служанки и военные просто глупы, а у имеющих интеллект и возможность развить его на уме только политическая выгода. Говорить с ними о чем-то другом считается слабостью, а юмор у них — по сравнению с блестящими россыпями Артелиона — либо вовсе отсутствует, либо насквозь предсказуем. Леланор по крайней мере была умна, умела смеяться и охотно, в меру своих слабых сил, перенимала приемы, которым учил ее Анарис.

Любимая.

Он употреблял это слово, потому что и она так его называла, потому что Дулу любят нежничать как в постели, так и на словах, но на деле оно ничего для него не означало. А теперь?

С Вийей он имел всего три краткие беседы и одну драку. Теперь он с усмешкой вспоминал этот впечатляющий бой. Вдвоем они перебили почти всю его коллекцию древностей, и понадобилось два десятка уборщиков, чтобы вернуть комнате приличный вид. И в результате — ничего.

«Я отдаюсь, когда сама хочу» — вот и все, что она сказала ему, на языке их предков. И сделала все, чтобы воткнуть ему в шею его же собственный нож.

Анарису понадобилась вся его сила, чтобы не дать ей убить его — вся сила и все внимание. Он был сильнее, но она превосходила его в искусстве ближнего боя.

Королевская была потеха, и Моррийон ввалился к ним в самом ее разгаре.

Анарис засмеялся, вспомнив шок на лице своего секретаря. Никогда еще он не видел Моррийона таким сбитым с толку. Сначала он и сам не знал, как отреагировать, и не успел проявить привычный должарианцу гнев, поскольку Вийя отреагировала первая. Она не разъярилась, как полагалось бы женщине ее крови, и не смутилась, как Дулу, которую застали в интимный момент, — она просто от души расхохоталась. Бесстрашная, непредсказуемая, не поддающаяся разгадке.

Вийя.

В глубине души Анарис презирал должарскую подчиненность лунной мифологии, но наследие предков сказывалось и на нем — у него хватало честности не отрицать это.

Он закрыл глаза и сосредоточился. А она? Влечет ли ее прилив, вызванный далекими лунами?

Ответа он не ждал — ведь он не телепат, да и она тоже, если только не находится в контакте с выжигателями мозгов и с мальчишкой.

Он открыл глаза и позволил своему стулу упасть на передние ножки. Настало время это выяснить.

* * *

— Сильно болит?

Рокочущий бас Монтроза вторгся в мысли Седри. Поморгав, она подняла от пульта сухие глаза. Шея у нее затекла, и она не сразу узнала маячащие в комнате силуэты — ее взгляд норовил перевести их в компьютерные глифы.

Потом она разглядела Монтроза, большого, седого и грузного — он нагнулся над Жаимом, лежащим пластом на койке. Жаим не жаловался, но иногда его дыхание пресекалось — Седри замечала это только потому, что Монтроз каждый раз пользовал Жаима крошечными дозами лекарств из аптечки, которую Барродах разрешил ему взять с «Телварны».

Седри вздохнула, поняв, что теперь на станции середина ночи и она заработалась дольше, чем намеревалась. Лучше остановиться, пока усталость не подкосила ее окончательно. Седри принялась сворачивать работу, тщательно заметая все следы. Она была благодарна Тат за информпространство, которое та умудрилась для нее выкроить, но его было далеко не достаточно, и Седри пришлось спрессовать слишком много функций в матрицы хранения, держа их местонахождение в уме.

Стресс взял свое. Когда Седри встала, мрак застлал ей глаза, и она стала падать.

Монтроз в два прыжка подоспел к ней и в следующую минуту уже раздевал ее в ванной, Седри слабо запротестовала, но, вдохнув исходящий от нее запах застарелого пота и кафа, закрыла глаза и покорилась, как малый ребенок.

Ласковые, ненавязчивые руки вымыли ее и вытерли. Монтроз завернул ее в сухое полотенце и вывел в комнату. Из скромности она упиралась, но непонятные ей самой эмоции пересилили стыд.

Проходя мимо Жаима, она увидела в его глазах только участие и терпение. Вийя не спала и сидела на койке с ничего не выражающим лицом. Седри не могла понять, что толкнуло Жаима так спровоцировать капитана. И как могла Вийя избить его так жестоко — а потом...

Седри поморщилась при мысли об этом. Еще страннее было то, что Вийя ухаживала за Жаимом больше всех, и он это позволял. Большей частью они молчали, но иногда переговаривались тихо, как близкие люди, как будто никакого насилия и не было.

— Ложись, — сказал Монтроз, и Седри послушно улеглась ничком на свою аккуратно постланную койку.

Монтроз стал массировать ее, убирая стресс из связок и суставов. Мелкие островки боли таяли, словно льдинки. Сон у Седри совсем прошел, хотя она все еще не могла шевельнуться.

Повернув голову и оглядывая комнату широко раскрытыми глазами, она постепенно стала замечать перемену. Она не смогла бы объяснить, в чем это выражается, но атмосфера стала другой — обострившаяся чувственность ее тела улавливала это. Никто из команды не спал. Марим с тихим смехом ткнула в бок Локри, тот шлепнул ее по руке. Они повалились на его койку, сцепившись в шутливой борьбе, и Седри, как ни странно, не захотелось отворачиваться.

Она соблюдала целомудрие больше тридцати лет — заводить интимные отношения с нелюбимым человеком было не в её натуре. Лишь совсем недавно, когда она думала, что ее жизнь уже подошла к концу, она встретила спутника, которого уже не надеялась встретить, и былые желания ожили в ней — но она их подавила. Здесь они живут на глазах друг у друга. Седри не осуждала молодых за уступки естественным физиологическим потребностям, но сама ни на что бы не решилась рядом с этими гладкими телами и критическими взглядами. Она считала своим эстетическим долгом застегиваться наглухо и скрывать свое растущее влечение к Монтрозу.

Он ничего не говорил ей и теперь тоже молчал, продолжая делать свою работу четко и профессионально, — а ее пылающему телу хотелось совсем других прикосновений.

Голый до пояса Ивард сидел, схватив руками колени, и его зеленые глаза потемнели от эмоций, о которых Седри могла только догадываться. Люцифер поднял большую лопатообразную голову с подушки Иварда и замурлыкал, прикрыв глаза.

Вийя так и осталась сидеть на краю койки, положив руки на колени. Жаим тоже лежал не шевелясь, с внимательным лицом. За дверью, ведущей в комнату эйя, запели тонкие голоса, и Люс заворчал, взъерошив шерсть.

Ивард и Вийя разом подняли головы — и в тот же миг задняя стена с тихим шорохом раскрылась.

Тревога — и что-то еще, помимо нее — пронзила Седри, когда в отверстии появился высокий мужской силуэт.

Это был Анарис, наследник. Он стоял молча, не двигаясь с места. Подняв правую руку в жесте, где смешивались приказ и призыв, он смотрел на Вийю.

Вийя, тоже молча, медленно поднялась. Анарис отступил на шаг, и она прошла к нему сквозь стену. Стена закрылась, и длинные пальцы Жаима вцепились в борта койки так, что побелели костяшки.

Ивард, как-то судорожно тряхнув головой, погладил Люцифера. Котище вытянулся, положив голову на лапы, пристально глядя щелками глаз. Локри с Марим перестали возиться, когда стена открылась, и сидели растрепанные и помятые. Марим издала смешок, похожий на пузырьки в быстром ручье.

Терпеливые руки опускались все ниже вдоль позвоночника Седри.

Все молчали, и атмосфера еще больше сгустилась: казалось, будто воздух заряжен ожиданием.

Ивард снова вздрогнул и потер руками лицо. Он сморщился, словно от удара, и вдруг рассмеялся, блестя широко открытыми глазами. Запрокинув голову, он растянулся на койке. Казалось, что все его тело светится внутренним жаром — внутренним огнем.

Пульс стучал у Седри в ушах, как приглушенный гром. Она села, не обращая больше внимания на свою наготу, не в силах отвести глаз от Иварда, воплощающего в себе красоту, юность и обещание, прекрасного, как молодой бог.

Теперь они все смотрели на него — их сердца бились в унисон, и тела разогревались в пламени его юношеского желания. Руки, месившие тело Седри, преобразились — они посылали звездный огонь по ее нервам. Но она все еще противилась зову плоти, и предвкушение, так долго подавляемое ею, было восхитительным.

Марим, заливаясь возбужденным смехом, мигом освободилась от одежды и стала перед Ивардом, гладкая, округлая и прелестная. Юноша провел пальцем по ее лицу и шее до ключицы жестом нежным и в то же время прощальным — а потом убрал руку.

Марим потянулась к нему, но он уже отвернулся и не видел этого. Его протянутая рука медленно встретилась с рукой Локри за спиной у Марим. Их пальцы переплелись, и оба начали описывать друг подле друга медленные круги, словно в танце.

Их тела схлестнулись в сплетении сильных рук и выпуклых мускулов. Седри увидела муку отвергнутого желания на лице Марим, страдание другого рода на лице Жаима — а потом все заслонили смеющиеся глаза Монтроза, его улыбающийся рот и его руки, которым она больше не могла противиться.

 

22

АРЕС

Марго Нг подняла кубок и обвела взглядом огромный зал с его знаменами и голографическими картинами былых военных триумфов и трагедий.

Мгновение полной тишины и неподвижности затянулось надолго. Хрустальные грани в руках молодых и старых, мужчин и женщин отражали свет. Затем высокий, стройный молодой человек в белом траурном костюме произнес:

— За победу над врагом!

Брендон Аркад выпил свое шампанское и решительным жестом разбил бокал об огромный каменный очаг.

— За победу над врагом! — подхватили голоса, одни звенящие, другие шепчущие, словно дающие клятву или творящие молитву.

Людей в этом зале связывала общая судьба — каждый из них командовал кораблем, через восемь часов уходящим к Пожирателю Солнц, — и сознание того, что не все из них вернутся назад.

В кои-то веки они смешались воедино: капитаны эсминцев и катеров, командиры испытанных в бою кораблей и приспособленных для войны нарядных яхт, панархисты и рифтеры. Марго видела по их блестящим глазам и нервным движениям, по внезапному смеху и внезапной рассеянности, что все они сознают это в равной мере.

Ровно через восемь часов она выйдет из своей квартиры в белом парадном мундире, с солнцами верховного адмирала на высоком воротнике, и займет место на мостике, где стоит полная тишина, если не считать почти неслышного шепота пультов. Несмотря на тианьги, запрограммированные на успокаивающие ионы, все вокруг — и присутствующие, и те, кто на связи, — будут собраны, и сердца их будут биться в ожидании ее команды, которая пошлет их прямо в бой, а возможно, и на смерть.

Нг закрыла глаза, стиснув в руке кубок. Предполагается, что каждый полководец живет ради такого вот момента. Что бы ни случилось, ее имя будет вписано в историю отныне и до тех пор, пока эта цивилизация не обратится в прах.

Но никакой радости в этом нет. Только ожидание, сопряженное со страхом неминуемых потерь. И еще сильнее — воля к победе. На этот раз Должар не дождется пощады.

Она открыла глаза, залпом выпила шампанское и швырнула бокал прямо в огонь.

* * *

Осри Омилов, лейтенант Флота его величества, потной рукой перехватил чемодан и нажал на вестник челнока.

— Лейтенант Омилов для прохождения службы явился. Разрешите подняться на борт?

Секунду спустя ему ответили:

— Поднимайтесь, лейтенант.

Шлюз открылся, и Осри встретился с откровенно любопытным взглядом юного, видимо, только что произведенного, мичмана.

Осри отдал честь, и девушка с запозданием ответила тем же, покраснев до ушей. Но дальнейший вековой ритуал приветствия она проделала четко, не ошибившись ни разу.

Церемония его доставки на борт «Грозного» прошла уже более гладко. В конце концов он добрался до своей каюты. Обстановка здесь была точно такая же, как на «Мбва Кали» или на Минерве. Все корабельные интерьеры регулировались уставом, чтобы человек мог ориентироваться на любом корабле вслепую в случае внезапного отключения энергии.

Теперь это действительно могло случиться — но он будет воевать не на этом корабле, а на рифтерском. Осри постарался не думать об этом и разложил свои вещи, на что ушло всего несколько секунд.

Посмотрев на хроно, он заколебался. Ему хотелось бы явиться в последний момент — это ввело бы его взаимоотношения с экипажем в удобные уставные рамки. Но Фиэрин уговорила его прийти пораньше, чтобы представиться неофициально хотя бы офицерам.

«Не хочу я болтаться там и дурака из себя строить», — возражал он. Она с усмешкой взяла его за уши и поцеловала: «Лучше уж так, чем прослыть снобом». — «Снобом?» — опешил он. «Все знают, что вы с Панархом друзья детства, нравится тебе это или нет. И хотя звание у тебя небольшое, они будут держаться на расстоянии, если ты не сделаешь первый шаг».

Осри достаточно разбирался в дулуской иерархии, чтобы признать справедливость ее слов. И он согласился, хотя ради этого им пришлось расстаться на целый час раньше.

Но их прощание, хотя и урезанное, было сладостным. О будущем они не говорили — они оба принадлежали к миру Дулу, где слова так легко выворачиваются наизнанку или становятся ложью в силу обстоятельств. Их эмоции нашли выход в страсти, столь сильной и так крепко связующей, что Осри впервые не чувствовал себя робким и неуклюжим.

Он потряс головой: время воспоминаний еще не пришло.

Сейчас он должен сдержать данное Фиэрин слово.

Он вышел и направился в офицерскую кают-компанию.

* * *

Фиэрин лит-Кендриан смотрела, как челнок Осри пробирается сквозь скопление кораблей у Колпака и исчезает за громадой «Грозного».

Отвернувшись от иллюминатора, она пошла через толпу к выходу. Все вокруг держались вежливо и немного отстраненно. На нескольких лицах виднелись следы слез. Все здесь прощались со своими любимыми, и никто не хотел знать о таких же маленьких драмах, разыгрывающихся рядом с ними.

«Мне почти хочется, чтобы должарианцы на нас напали», — думала Фиэрин, становясь в очередь на транстуб. Все лучше, чем это ужасное, добровольное расставание. Точно они идут на казнь и знают об этом.

Давка в транстубе показалась ей даже приятной. Здесь она чувствовала себя в безопасности... нормально.

В капсуле стояла странная тишина — люди почти не разговаривали, и Фиэрин, с радостью влившаяся в толпу пассажиров, с такой же радостью из нее и вышла. Она никогда не считала себя чувствительной натурой, но слишком легко было представить себе, как боль от разлуки, переживаемая каждым из них, сливается в общее отчаяние.

Она уже и теперь скучала по Осри, по его запаху — он, никогда не маскировавший своих эмоций, как другие Дулу, не пользовался и духами. Он был таким, как есть: чопорным, неуклюжим, предельно честным, любителем каламбуров, надежным, как планета в космосе.

Ей не хотелось даже думать о будущем без него.

Рядом кто-то всхлипнул, и Фиэрин, повинуясь инстинкту, сошла с дорожки и пошла напрямик через лужайку, чтобы не мешать чужому горю.

В анклаве даже всегдашние часовые казались серьезнее, чем обычно.

В доме ее встретила музыка — медленные гармоничные переливы оперы, чьи слова были написаны на Утерянной Земле за много веков до Исхода. Фиэрин, изучавшей музыку в школе, трагедия Троила и Крессиды* была знакома.

Ваннис сидела одна в кабинете, охватив себя руками за локти. Фиэрин испытала шок, увидев Ваннис в столь нехарактерной позе, и остановилась на пороге, думая, не воспользоваться ли ей другим входом. Но Ваннис, с присущей ей чувствительностью уловив какое-то колебание в воздухе, подняла глаза и сказала:

— Побудьте со мной.

Холод пробежал по жилам Фиэрин, но она, не задавая вопросов, села рядом с Ваннис на кушетку и обняла ее за плечи, в который раз заметив, какая Ваннис маленькая.

Ваннис уронила голову на плечо Фиэрин; тонкий запах ее надушенных волос был свеж и приятен. Устроившись поудобнее, они стали смотреть на пламя свечей, и Фиэрин старалась угадать, что находит для себя Ваннис в трагедии женщины, любившей двух мужчин.

Музыка вскоре захватила и Фиэрин — настал один из тех редких моментов, когда время перестает существовать. Умиротворение, пусть даже недолгое, снизошло на нее. Она слышала, как музыка переплетается с плеском фонтана и их дыханием. Она видела тихую комнату с ее гармоничным сочетанием старины и современности, немного мужскую — возможно, потому, что первое впечатление о ней связывалось у Фиэрин с Брендоном. Что-то здесь напоминало о нем, что-то — о Ваннис, и две свечи на низком стеклянном столике объединяли все в одно целое.

Буду ли я вспоминать об этом когда-нибудь?

Чистые звучные голоса вели свой печальный рассказ, и Фиэрин закрыла глаза, отдавшись грезам, но Ваннис внезапно шевельнулась.

Движение было легким, едва заметным, но Фиэрин сразу насторожилась.

В комнате стало еще темнее: одна свеча погасла, а вторая чуть мерцала крошечным голубым огоньком.

Что случилось? Музыка продолжала звучать — Фиэрин не заметила, как опера закончилась и началась заново.

Ваннис коснулась губами ее лба и встала.

Миг спустя Фиэрин увидела на террасе высокую фигуру в белом. Ваннис вышла ей навстречу.

Брендон подошел к двери, и Фиэрин, не видя его лица в темноте, почему-то поняла, что он узнал эту музыку. Он остановился и вскинул голову. Что значила эта история для него?

Ваннис, протянув ему руки, сказала:

— Мой ответ может подождать. Сначала вы должны задать свой вопрос кому-то другому.

— Мне пора, — тихо, чуть слышно ответил он.

— У вас есть еще три часа, — сказала Ваннис.

В голосе Ваннис появились юмористические нотки.

— Корморан представит свой рассказ завтра, и ваши рифтеры станут героями. На Аресе вам нечего бояться.

Брендон поклонился — сдержанно, с оттенком благодарности.

Но Ваннис не стала возвращать ему поклон — она взяла его за руку и повела в комнаты.

Их пальцы переплелись, и они вышли, оставив Фиэрин наедине со странными голосами, в тихой комнате, при догорающей свече.

Четыре часа спустя Ваннис и Фиэрин вместе присутствовали при старте «Грозного».

Фиэрин показалось странным, что эта процедура, невзирая на любовь Дулу к ритуалу, проходит так просто. Но Осри объяснил ей, что должарианцы наверняка наблюдают за станцией через сенсорный ряд и нельзя показывать им, что этот корабль чем-то отличается от других.

Но в сердца посвященных зрелище огромного корабля, взлетающего на сверкающих крыльях радиации, вселяло надежду. Фиэрин, страдая по любимому, которого ей уже недоставало, не могла не думать о двух других любовниках, которые навсегда соединились у нее в памяти с чарующими ариями древней трагедии.

Ваннис стояла прямая, с сухими глазами, спокойно сложив руки, но лицо у нее было как мраморное; и в уме Фиэрин, глядящей, как огни корабля исчезают среди холодных звезд, снова зазвучала музыка и возник образ Троила, который видит пустой, запертый дом Крессиды и понимает, что его любимая покинула Трою.

Вместо безбрежной черноты космоса она видела Троила, рыдающего на ступенях и взывающего к дому, как к телу, лишившемуся души. «Фонарь, в котором свет погас».

Она закрыла саднящие глаза, свирепым усилием воли удерживаясь от слез. Не ей одной предстоит страшное время ожидания, не она одна будет жить час за часом, пока не станет известно, кто победил, кто жив, а кто погиб.

— Вернемся? — улыбнулась ей Ваннис. — У нас впереди много дел.

— Скажите, чем я могу вам помочь? — спросила Фиэрин.