Почти совсем стемнело, и мы решили, что пора возвращаться к фургону и уже там пересчитать деньги. Пока мы шли к дороге, Луи и Джекоб начали говорить о том, куда и как они потратят свое новое состояние. Джекоб хотел купить снегоход, телевизор с широким экраном, большую лодку, которую он решил назвать «Потерянные сокровища». Луи сказал, что вложит половину денег в фондовую биржу, а остальное потратит на покупку дома на берегу океана во Флориде, где у него будет своя пристань и пляж. Я молча слушал их рассуждения, и мне все время хотелось их предупредить о том, что пока не стоит строить какие-либо планы, потому что еще неизвестно, останутся ли эти деньги у нас или нет. Только вот почему-то я так и не сказал им этого.

Мешок несли мы с Луи. С этим грузом мы шли не так быстро, и теперь Джекоб вполне успевал за нами. Всю дорогу Джекоб не закрывал рта. Он был явно взволнован, и его переполняли эмоции. Этого нельзя было не заметить. Джекоба окружала аура радостного возбуждения.

После заката стало заметно холодать. Снег покрылся коркой льда, которая теперь хрустела у нас под ногами. Ветки деревьев совершенно неожиданно выскакивали на нас из темноты. Так что, чтобы избегать ударов, нам приходилось постоянно наклоняться и уворачиваться. Наверное, со стороны наши движения напоминали движения боксеров на ринге.

Дорога до машины заняла у нас примерно минут тридцать.

Как только мы дошли, Джекоб положил ружье на место, за переднее сиденье, и начал искать электрический фонарик. А мы с Луи выложили деньги на задний откидной борт фургона. Мы были настолько шокированы количеством денег, которые достали из мешка, что даже не заметили машины шерифа, пока та не подъехала практически вплотную к нам. Возможно, если бы мы увидели ее чуть раньше, если бы мы заметили габаритные фонари машины, когда та была еще на горизонте, если бы мы увидели эти два желтых, медленно приближающихся к нам огонька заранее, я бы поступил по-другому. У меня было бы время понять, что происходит, оценить ситуацию и принять обдуманное решение. И когда машина шерифа подъехала бы к нам, я бы принял то самое правильное решение и рассказал шерифу Дженкинсу о самолете, показал ему деньги и объяснил, что мы как раз собирались позвонить в полицию и сообщить ему обо всем. Тогда бы я поступил абсолютно правильно, я бы отдал деньги, и мы бы не впутались в эту темную историю, и все бы закончилось так, как должно было закончиться.

Однако все произошло совсем не так: когда мы заметили фургон шерифа, он был уже всего в двухстах ярдах от нас. Сначала мы даже не увидели, а услышали шум двигателя, скрип шин на замерзшей дороге. Мы с Луи одновременно подняли головы. Буквально через мгновение Джекоб тоже высунулся из машины.

– Черт, – сказал он.

Не думая, действуя абсолютно инстинктивно, как животное, которое при появлении опасности зарывает еду в землю, я резко поднял борт. Деньги попадали в открытый багажник фургона. Потом я подобрал мешок, который мы с Луи бросили рядом, вытащив все содержимое, и, насколько это было возможно, прикрыл им деньги.

– Иди к Джекобу. Говорить буду я, – шепнул я Луи.

Луи быстро сел к Джекобу и наклонил голову, делая вид, что и не заметил машины шерифа, которая уже поравнялась с нами и остановилась на противоположной стороне дороги. Шериф приоткрыл окно, и я пошел к нему, чтобы поздороваться.

Официально Карл Дженкинс, конечно, не был шерифом, но все называли его именно так. Шериф, как правило, ответствен за целый округ, а Карл работал только в городе. Уже примерно лет сорок он был единственным полицейским в Ашенвилле. Так что люди называли его шерифом, чтобы показать свое уважение.

– Хэнк Митчелл! – сказал он, широко улыбаясь, когда я подошел к машине. Он улыбался так, будто был очень рад меня видеть. А я и знал-то его не очень хорошо. Я даже и знакомым-то его не мог назвать, мы просто здоровались при встрече, вот и все. Но почему-то у меня всегда было ощущение, что Карл всегда рад нашей встрече. Наверное, он просто умел вести себя так, что все, даже абсолютно незнакомые ему люди, чувствовали то же, что и я. Он обладал удивительной способностью показать свое расположение, какую-то отеческую теплоту и искреннюю радость при встрече. Это обезоруживало даже самого негативно и враждебно настроенного собеседника.

Карл был невысоким человеком, даже ниже меня. У него было круглое лицо, широкий, блестящий лоб, маленький рот, тонкие губы. С первого взгляда можно было сказать, что это основательный и аккуратный во всем человек и в некоторой степени элегантный. Военная форма цвета хаки всегда была безупречно отглажена, ногти ровно подстрижены, густые седые волосы опрятно расчесаны и уложены. От него всегда приятно пахло свежестью, тальком и кремом для полировки ботинок.

Я остановился в нескольких футах от машины шерифа.

– Проблемы с двигателем? – поинтересовался он.

– Нет, – ответил я, – с собакой.

Как ни странно я чувствовал себя абсолютно спокойно. Мысль о деньгах была какой-то далекой и незначительной. Я был уверен, что Карл не пойдет осматривать машину, что он вообще даже не выйдет из своего фургона, так что у меня не было причин волноваться.

Я рассказал шерифу про лисицу.

– Он загнал лису? – спросил Карл.

– Наверное, но мы прошли не больше сотни метров, и пес вернулся.

Карл смотрел на меня через приоткрытое окно. Признаться, вид у него был слегка обеспокоенный.

– А что у тебя с головой? – добавил он.

Я поднял руку, дотронулся до шишки и махнул в сторону леса:

– Наткнулся на ветку, – сказал я первое, что пришло в голову.

Карл еще пару секунд смотрел на меня, а потом перевел взгляд на Луи и Джекоба, которые, заметив, что он смотрит на них, кивнули в знак приветствия. Они сидели в машине так близко друг к другу, что чуть не соприкасались лицами. Со стороны они производили впечатление настоящих заговорщиков. Луи говорил, активно жестикулируя, а Джекоб кивал, видимо, соглашаясь со словами друга. Мери Бет сидел на коленях у Джекоба и смотрел в окно на меня и шерифа.

– Они пьяны? – спокойно спросил Карл.

– Еще нет, – ответил я, – мы с Джекобом сегодня еще должны съездить на кладбище.

– На кладбище?

Я кивнул и пояснил:

– На могилу наших родителей. Мы всегда ездим к ним в этот день.

– В канун Нового года? – сказал шериф, улыбнувшись. Похоже, эта идея ему понравилась.

– Я взял выходной, – добавил я.

Карл на секунду отвернулся и нажал кнопку на панели управления. Должно быть, он включил печку. Из машины сразу потянуло приятным теплом.

– Джекоб все еще не работает? – спросил шериф.

– Он ищет работу, – соврал я и тут же смутился, что происходило каждый раз, когда разговор заходил на тему работы Джекоба, а вернее, ее отсутствия.

– Луи работает?

– Нет. Кажется, нет.

Карл печально покачал головой, глядя на Джекоба и Луи.

– Позор, да? Два взрослых здоровых мужчины, оба вполне могут работать. Это страна… – Он вдруг замолчал, не закончив мысль, как будто забыл, что хотел сказать.

– Что ж, – начал я, прерывая неловкую паузу, – наверное, нам стоит…

– Луи же был тренером по бейсболу, – перебил Карл. – Он работал в лагере для мальчиков в Мичигане. Он превосходно играл. Ты знал об этом?

– Нет, – ответил я. – Никогда раньше об этом не слышал.

– Да, теперь по нему и не скажешь. Но было время…

Вдруг машина Джекоба издала громкий скрип. Карл замолчал, и мы оба смотрели на брата, который медленно вылез из машины и подошел к нам.

– Привет, Джекоб, – сказал Карл. – А я уж начал думать, что ты меня избегаешь.

Джекоб застенчиво улыбнулся. Он всегда так улыбался, когда встречался с кем-нибудь имеющим отношение к власти в любом ее проявлении. Я запомнил эту его улыбку еще с детства. У него было точно такое же выражение лица, когда в школе к нему обращался учитель.

– Я просто замерз, – ответил он. – Я только и мечтал о том, как бы поскорее забраться в машину и погреться.

– Хэнк сказал, что в канун Нового года вы ездите навещать могилы родителей.

Джекоб взглянул на меня, потом снова перевел взгляд на Карла и кивнул.

– Это хорошо, – заметил Карл, – очень хорошо. Я надеюсь, мои дети будут делать так же, когда меня не станет.

– Отец заставил нас, – признался Джекоб, – это было его последнее желание.

Шериф, казалось, не услышал этих слов.

– Я помню вашего отца, – начал он, но потом вдруг остановился и задумался, как будто у него появились сомнения в том, что он сейчас вспомнил именно нашего отца, а не какого-нибудь другого покойного жителя Ашенвилла. После нескольких секунд молчания он покачал головой и сказал: – Он был очень хорошим человеком, исключительно хорошим.

Ни я, ни Джекоб не знали, что ответить на эти слова. Повисла пауза. Прервал ее Джекоб, задав крайне неожиданный для меня вопрос:

– Ты рассказал о самолете? – спросил он.

Я был, мягко сказать, шокирован. А Джекоб стоял, улыбаясь так широко, что на его щеках появились ямочки. Он посмотрел на меня, и, признаться, я боялся, что он вот-вот подмигнет мне.

– Что? О чем это он? – поинтересовался Карл, переводя взгляд с меня на Джекоба и обратно.

– Во вторник мы с Хэнком проезжали по этой дороге, и нам показалось, что мы слышали, как здесь падал самолет.

– Самолет?

Джекоб кивнул:

– Был довольно сильный снегопад, и мы ничего не видели, но по крайней мере нам показалось, что звук, который мы слышали, очень походил на шум самолета, у которого какие-то проблемы с двигателем.

Карл с удивлением смотрел на Джекоба и ждал продолжения рассказа. Я попытался придумать, что можно сказать в такой ситуации, но в голову абсолютно ничего не приходило. Так что я стоял молча и больше всего в тот момент хотел, чтобы Джекоб заткнулся.

– Вам не поступало никаких сообщений о пропавших самолетах? – спросил он.

– Нет, – ответил Карл. Он произнес это одно-единственное слово так медленно, как будто думал, пока говорил. Похоже, Карл действительно принял слова Джекоба всерьез. – Я ничего не знал об этом, – добавил шериф и обратился ко мне: – Вы слышали только гул мотора? Удара не было?

Я сделал над собой усилие и кивнул.

– Тогда, может быть, это был не самолет, а что-нибудь другое, например, мотоцикл, снегоход, электропила, – предположил Карл и показал на поле. – Может быть, Дуайт Педерсон ремонтировал что-нибудь.

Мы все посмотрели в сторону фермы Педерсона. В доме на первом этаже горел свет, но ни амбара, ни других построек из-за темноты видно не было.

– Если узнаете что-нибудь, – сказал Джекоб все с той же дурацкой улыбкой на лице, – позвоните нам. Мы вам сможем показать, где слышали тот странный шум.

– Я уверен, что если бы случилось что-либо похожее на крушение самолета, мне бы уже доложили, – произнес Карл. – Такие вещи происходят не каждый день, самолет не может упасть, чтобы никто не заметил ни его, ни пропажи людей, находившихся на борту.

Я подумал, что надо найти любой предлог, чтобы побыстрее закончить этот разговор, прежде чем Джекоб скажет еще что-нибудь лишнее. Первое, что пришло мне в голову, было посмотреть на часы и сказать:

– Карл, извините, но нам пора ехать домой, уже шестой час.

Шериф кивнул.

– Да, конечно. А я вот еще не скоро попаду домой. Канун Нового года… сами понимаете, много работы… надо следить за тем, чтобы на дорогах не было пьяных. Что ж, поверю на слово, что вы к таким не относитесь, – добавил Карл, глядя на Джекоба.

Улыбка сразу же исчезла с лица Джекоба.

– Нет, – ответил он, – конечно, мы не пьяны, можете не беспокоиться.

Несколько секунд Карл смотрел на него, видимо, ожидая, что Джекоб скажет что-нибудь еще, а потом обратился ко мне:

– Как дела у Сары? Когда у вас прибавление?

– В конце января, – ответил я. Моя жена была уже на восьмом месяце беременности. Мы ждали нашего первенца.

– Передай ей от меня наилучшие пожелания в Новом году, – сказал Карл и начал закрывать окно. – И передай Луи, чтобы в следующий раз он не стеснялся. Я не кусаюсь, – добавил шериф.

Пока мы садились в машину, фургон Карла отъехал от нас довольно далеко. Он поехал на запад, в противоположную сторону от Ашенвилла.

– Джекоб, заводи, – сказал я. – Поедем обратно в город.

Джекоб завел машину. Развернуться на узкой дороге оказалось не так-то просто, и Джекобу потребовалось некоторое время, чтобы справиться с маневром.

– Езжай помедленнее, – попросил я. Я боялся, что, если мы будем ехать слишком быстро, порывы ветра могут выдуть деньги из открытой части машины, в которую я их сбросил, когда к нам подъехал шериф.

Некоторое время все молчали. Только когда мы уже проезжали мост через речку Андерс, я спросил:

– Чья это была идея спросить его о самолете?

Я наклонился вперед так, чтобы видеть обоих – и Луи, и Джекоба. Луи расположился посередине сиденья. На коленях у него сидел пес, которого он, обхватив руками, прижимал к себе.

На мой вопрос никто не ответил.

– Твоя идея, Луи? – не сдавался я. Честно говоря, я собирался говорить как можно спокойнее и тише, чтобы показать, насколько серьезен вопрос и насколько опасна была ошибка, которую они совершили, но мой голос подвел меня, и выдал всю мою злобу и негодование.

Луи пожал плечами и тихо произнес:

– Это общая идея.

– Зачем?

– Так мы выяснили, ищет кто-нибудь самолет или нет, – объяснил Джекоб. Мне показалось, что выражение, с которым Джекоб произнес эти слова, было немного надменным, как будто он хотел показать, что перехитрил меня и поступил очень умно. – И не только это. Теперь, если кто-нибудь и начнет искать самолет или заявит о его пропаже, Карл сразу же позвонит нам. Так что мы будем в курсе всех событий.

– Ты решил украсть три миллиона долларов, и первое, что тебе пришло в голову, это поговорить об этом с шерифом и расспросить его обо всем. Тебе не кажется это немного глупым поступком?

– Мы выяснили то, что никто не ищет самолет, – повторил Джекоб. – Если бы мы не спросили у шерифа, мы бы никогда этого не узнали.

– Это было глупо, Джекоб. Если полицейские сейчас найдут самолет, если они выяснят, что с борта пропали деньги, шериф сразу же поймет, кто это сделал.

– Откуда? Мы ведь даже не намекали на то, что деньги у нас.

– Так, пообещайте, что вы больше никогда не сделаете ничего подобного.

Джекоб улыбнулся:

– Разве ты не заметил, как он испугался. Он вообще, по-моему, не самый смелый человек на земле. Наши вопросы как будто поменяли нас с ним местами. Разве нет? Мы были главными, мы спрашивали, а он отвечал.

– Это был риск, – возразил я. – Это было глупо.

– Но это сработало. Мы выяснили…

– Джекоб, это тебе не игрушки, – перебил я брата. – Мы совершили преступление. За то, что мы сделали сегодня вечером, мы можем попасть в тюрьму.

– Да перестань, Хэнк, – вмешался Луи. – Никто нас за это в тюрьму не отправит. И мы вовсе не преступники. Любой бы, оказавшийся на нашем месте, поступил бы точно так же.

– Хочешь сказать, мы не совершили ничего противозаконного?

– Я хочу сказать, что нас за это не посадят. Даже если мы попадем под подозрение и нас осудят, максимум, что нам может грозить, – это условное наказание.

– Тем более что мы еще не потратили эти деньги, – заметил Джекоб. – Я думаю…

– Мне все равно, что ты думаешь, – сказал я, повышая голос уже почти до крика. – Если я еще хоть раз почувствую, что вы идете на необоснованный риск, я немедленно сожгу деньги. Поняли? – спросил я и посмотрел сначала на Джекоба, потом на Луи.

Они молчали.

– Я не собираюсь садиться в тюрьму из-за того, что вам, двум идиотам, может взбрести в голову что-нибудь проверить.

Джекоб и Луи, по-прежнему молча, смотрели на меня. Видимо, они были шокированы моим поведением и словами.

Мери Бет жалобно взвизгнул.

Я отвернулся и посмотрел в окно. Мы ехали по Берн-роуд на юг. Дорога шла через поля.

Я глубоко вздохнул и постарался успокоиться.

– Я просто хочу, чтобы впредь вы были осторожнее, – добавил я.

– Мы будем осторожны, Хэнк, – быстро произнес Джекоб. – Конечно, мы будем осторожны.

Луи промолчал. Но даже сидя спиной к нему, я чувствовал, что он улыбается Джекобу.

– Останови машину, – сказал я. – Здесь мы можем пересчитать деньги.

Джекоб подъехал к обочине, остановился, и мы вышли из машины. Мы были примерно в трех милях к западу от города. По обе стороны от дороги тянулись заснеженные поля. Не было видно ни домов, ни огней, только бескрайние белые просторы. И если бы с любой из сторон к нам по направлению двигалась машина, мы бы заметили ее минимум за милю.

Луи и Джекоб считали деньги. Я стоял рядом и светил им фонариком. Мери Бет мирно спал на заднем сиденье.

Ребята разложили пачки по стопкам, в каждой стопке по десять пачек. Денег было так много, что мне временами казалось, что пересчитать их просто невозможно.

Я старался следить за Луи и Джекобом, и за обстановкой на дороге, чтобы не повторилось ситуации, подобной уже случившейся.

Вечер был очень тихим. Ветер посвистывал в полях, медленно падал снег, было сухо и морозно. Единственным, что нарушало это спокойствие и умиротворение, было суетливое движение у машины – Джекоб и Луи считали деньги, складывая купюры в стопки.

Результатом их труда оказались сорок восемь стопок, аккуратно разложенные на откидном борту фургона. Всего 4,8 миллиона долларов.

Некоторое время мы молча стояли у машины, смотрели на деньги и пытались осознать, какая сумма оказалась у нас в руках. Луи еще раз пересчитал стопки, дотрагиваясь до каждой, чтобы не сбиться и ничего не перепутать.

– И по скольку достанется каждому, когда разделим деньги? – шепотом спросил Джекоб.

Я подумал и ответил:

– Почти по полтора миллиона.

Мы снова молча стали смотреть на деньги. Это был настоящий шок.

– Давайте уберем их, – наконец сказал я, дрожа от холода, и протянул Джекобу мешок. Тот медленно начал складывать деньги. После того как Джекоб уложил все деньги в мешок, я положил его в салон машины.

Луи жил на юго-западе Ашенвилла. То есть мой дом находился как раз на противоположной стороне города. Сначала мы поехали к нему.

Становилось все холоднее. Стекла стали покрываться с наружной стороны тонким слоем льда. Через разбитое окно, то самое, которое было прикрыто пластмассовой пластиной, довольно сильно дул холодный ветер. Мери Бет по-прежнему спал, мирно посапывая. Мешок с деньгами лежал на полу. Чтобы он не опрокинулся, я придерживал его ногами и рукой.

К тому времени, как мы подъехали к дому Луи, было без пятнадцати шесть.

Машина Нэнси стояла во дворе. В доме горел свет. Это был большой фермерский дом, один из самых древних, сохранившихся в этом районе. Луи и Нэнси снимали его у Сонни Меджора. Во владении его деда когда-то были все окрестные поля, на которых он выращивал пшеницу и капусту. До кризиса он был местным джентри, а после него его хозяйство, к сожалению, пошло по наклонной. Отец Сонни за несколько лет продал почти всю землю, за исключением двух небольших полос вдоль дороги. На одной из них стоял дом, а на другой небольшой вагончик-автоприцеп. Сам Сонни жил один в этом вагончике, из окон которого был прекрасно виден дом, где прошло его детство. Сонни называл себя плотником, но жил он в основном на деньги, которые получал от Луи и Нэнси за дом.

Джекоб остановил машину у дома. Двигатель выключать он не стал. Луи открыл дверь, вышел из машины, но, как бы не решаясь захлопнуть за собой дверь, остановился, посмотрел на меня и, улыбнувшись, спросил:

– Может, возьмем сейчас по пачке? Отпразднуем нашу удачу.

Мешок я по-прежнему держал на полу, крепко зажав между ногами. Мери Бет, который уже успел выскочить на улицу, запрыгнул в машину через окно. От пса приятно пахло свежестью и прохладой. Он уселся на заднее сиденье и наклонился к Джекобу. Брат погладил пса.

– Забудь про деньги, Луи, – сказал я.

Луи шмыгнул носом:

– В смысле?

– В твоей жизни ничего не изменится в ближайшие шесть месяцев, – спокойно ответил я.

Джекоб похлопал Мери Бет по спине.

Вокруг дома Луи росли большие, высокие деревья, ветви которых терялись где-то высоко, в темной дали бескрайнего вечернего неба.

В вагончике Сонни света не было. Должно быть, его не было дома.

– Я всего-навсего прошу… – начал было Луи, но я перебил его и резко покачал головой.

– Луи, ты, наверное, меня не расслышал. Я же сказал – даже не проси.

Я потянулся вперед и захлопнул перед ним дверь. Пару секунд Луи смотрел на меня через окно, потом бросил взгляд на Джекоба, развернулся и медленно пошел к дому.

От дома Луи до моего мы доехали примерно минут за сорок. Большую часть дороги мы с братом ехали молча, каждый был занят своими мыслями. Я вспоминал разговор с Карлом. Я солгал ему. И это получилось как-то легко, как-то само по себе. Признаться, меня это очень удивило. Раньше я не умел обманывать. Вернее, у меня никогда не получалось сохранять в этот момент спокойствие и уверенность, я всегда сбивался, смущался, и в итоге все, конечно, сразу же замечали, что я говорил что-то не то. А сейчас, вспоминая разговор с Карлом, я даже не мог найти ни одного момента, когда бы я выглядел неуверенно, в моей истории не было ни одной неправдоподобной детали, которая могла бы вызвать подозрение. Да, Джекоб перегнул палку, когда спросил шерифа о самолете, но теперь я понимал, что его слова не были настолько компрометирующими, насколько они показались мне сначала. Возможно, это даже действительно в некоторой степени поможет нам.

О деньгах я не думал. Я все еще не мог позволить себе думать о них как о своей собственности. Это была слишком крупная сумма денег, чтобы я мог представить, что она может принадлежать одному человеку. Эти деньги казались мне каким-то абстрактным понятием, абсолютно не применимым к реальной жизни. А вот что я точно чувствовал, так это то, что совершал что-то противозаконное. Да, это было не самое приятное ощущение, что меня в любой момент могут поймать и разоблачить. Но что самое странное, это чувство появлялось даже в большей степени при мысли о том, что я соврал Карлу, а не из-за того, что я совершил кражу.

Джекоб достал из бардачка конфеты и жевал их всю дорогу. Собака сидела на заднем сиденье и напряженно наблюдала за тем, как он ел.

Тем временем мы выехали на Хайвей 17, и до окраины Дельфии оставалось уже не так много. У дороги стали появляться деревья, расстояния между домами становились все больше и больше, а машин – все меньше и меньше. Я был почти дома.

Вдруг совершенно неожиданно мне в голову пришла одна мысль. От этой мысли меня охватила паника… Мне показалось, что нас поймали, что весь наш план рухнул… И это было из-за Луи.

– Луи ведь не расскажет Нэнси, да? – спросил я Джекоба.

– А ты разве расскажешь Саре?

– Мы же договорились, что нет. Я пообещал.

Джекоб пожал плечами, откусил кусочек от шоколадной конфеты и сказал:

– Ну вот и Луи пообещал не говорить Нэнси.

Я нахмурился. Признаться, в тот момент мне стало страшно. Я поймал себя на мысли, что собирался все рассказать Саре, как только вернусь домой, – я не мог скрыть этого от нее, я даже представить себе такого не мог. Значит, так же может подумать и Луи. Значит, он расскажет Нэнси… и кто-нибудь из них обязательно все испортит.

Я потянулся вперед и повернул на себя зеркало, чтобы посмотреть, что у меня со лбом. Джекоб включил свет. На ощупь шишка была твердой и гладкой, как галька. Сама шишка была блестящей и светлой, а вот кожа вокруг потемнела и стала пурпурно-фиолетовой. Вокруг раны запеклась кровь. Я послюнявил кончик перчатки и попытался ее оттереть.

– Как думаешь, откуда она узнала, что он внутри? – поинтересовался Джекоб.

– Птица?

Он кивнул в ответ.

– Эти птицы как грифы… стервятники, они чувствуют, просто знают.

– Грифы видят свою жертву. Они наблюдают, как она погибает. Они понимают, что перед ними – мертвое животное, если видят, что оно лежит не шевелясь. А эти птицы не могли видеть труп в самолете.

– Может, они почувствовали запах?

– Он заморожен. Запаха нет.

– Джекоб, они просто знали, – ответил я.

Он снова кивнул.

– Да, верно. Ты прав, – сказал он, откусил еще один кусочек от шоколадки, а остальное отдал Мери Бет. Собака проглотила лакомство, даже не прожевав его.

Когда мы подъехали к моему дому, прежде чем выйти из машины, я посидел еще пару секунд. Я смотрел на дом. В комнатах горел свет, он подсвечивал деревья во дворе, все ветки были покрыты льдом. Окна гостиной были зашторены. Из трубы шел дым.

– Вы с Луи собираетесь куда-нибудь сегодня? – спросил я. – Праздновать Новый год?

В фургоне было холодно. Изо рта даже шел пар, когда мы говорили.

– Наверное.

– И Нэнси с вами?

– Если захочет.

– Будете пить?

– Послушай, Хэнк. Не надо так переживать по поводу Луи. Ты вполне можешь доверять ему. Он не меньше, а может, и больше тебя заинтересован в том, чтобы все прошло хорошо и план сработал. Он не будет болтать где попало о том, что произошло сегодня.

– Я не говорю, что не доверяю ему. Я говорю, что, когда он напьется, он не будет себя контролировать.

– Хэнк…

– Нет, послушай ты меня, – сказал я и подождал, пока Джекоб повернется и посмотрит на меня. – Я прошу тебя присмотреть за ним и взять на себя ответственность за Луи.

– В смысле – взять ответственность?

– Я имею в виду то, что, если он сделает какую-нибудь глупость, виноват будешь ты. И спрашивать я буду с тебя.

Джекоб отвернулся от меня и посмотрел на улицу. В окнах моих соседей горел свет. Люди готовили праздничный ужин, принимали душ, одевались, суетились, словом, завершали последние приготовления к празднованию Нового года.

– А кто возьмет ответственность за меня? – спросил Джекоб.

– Я. Я беру ответственность за нас обоих, – ответил я, улыбнувшись. – Буду следить за своим братиком.

Все это получилось какой-то шуткой, но, как известно, в каждой шутке есть доля правды… и мы оба понимали, что все абсолютно серьезно.

С самого детства отец говорил нам о том, что мы должны заботиться друг о друге, о том, что мы не должны зависеть ни от кого, кроме как друг от друга. «Семья, – бывало, говорил отец, – вот что связывает людей. Вас связывает одна кровь». Однако мы с Джекобом никогда не обращали на эти слова никакого внимания. С самого детства мы не чувствовали этой особой связи, мы всегда были абсолютно разными. В школе Джекоба постоянно дразнили из-за его веса, и он часто ввязывался в драки. Я понимал, что должен был бы защищать его, но никогда не знал, как это сделать. Я был слабеньким, худым мальчиком, выглядел намного младше своих лет и совсем не умел драться. Так что, вместо того чтобы бросаться в драку и защищать брата, я стоял в стороне и наблюдал вместе с другими детьми за тем, как моего брата избивал какой-нибудь очередной мучитель. Это и стало для нас своеобразным шаблоном, моделью поведения на всю оставшуюся жизнь – когда Джекоб попадал в беду, я, по привычке чувствуя себя неспособным помочь ему, просто наблюдал за происходящим.

Я слегка хлопнул Джеба по плечу. Да, я чувствовал, что это абсолютно глупый и бесполезный жест, но мне почему-то очень захотелось выразить тот дух товарищества и близости, который вдруг появился у меня.

– Я позабочусь о тебе, – сказал я, – а ты обо мне.

Джекоб ничего не ответил. Он молча смотрел, как я открыл дверь, вытащил мешок и, перекинув его через плечо, медленно пошел к дому. Проводив меня взглядом, Джекоб завел машину и уехал.

Я тихо отрыл дверь и зашел в коридор. Мешок я положил в шкаф, в дальний угол. Свою куртку я повесил прямо над ним и немного прикрыл мешок полой.

В коридоре у нас было две двери-купе. Одна, справа, вела в столовую, вторая, слева, – в гостиную. Сейчас обе они были закрыты. Дверь в столовую вообще оставляли открытой крайне редко, пожалуй, это бывало, только когда у нас собиралась большая компания. Мы с женой всегда ели на кухне. А вот дверь в гостиную, напротив, практически всегда была открыта, за исключением времени, когда мы топили камин.

В противоположном от входной двери конце коридор разветвлялся – налево была лестница, а направо – узкий коридор. Лестница вела на второй этаж, а коридор – на кухню. Везде было темно.

Я открыл дверь в гостиную. Сара сидела на кресле у камина и читала. Она была высокой, худой женщиной с темно-русыми волосами до плеч и большими карими глазами. Я сразу заметил, что Сара немного подкрасила губы. Волосы она собрала и заколола на затылке. Подкрашенные губы и собранные волосы делали ее моложе, будто уязвимее и нежнее. Одета она была в белый махровый халат, на котором слева на груди голубыми нитками были вышиты ее инициалы. Халат скрывал ее полноту, связанную с беременностью. Когда она была так одета, казалось, что просто у нее на коленях лежит подушка. На столе рядом с креслом стояла миска с недоеденной овсяной кашей.

Она заметила, что я смотрю на тарелку, и сказала:

– Я проголодалась и не знала, когда ты вернешься.

Я подошел к Саре, чтобы поцеловать ее в лоб, но, как только я наклонился, она вдруг вскрикнула: «О!» – схватила меня за руку, положила ее себе на живот и улыбнулась.

– Чувствуешь? – спросила она.

Я кивнул. Ребенок толкался. На ощупь мне это напомнило биение сердца – два сильных и четких толчка, потом один помягче. Если честно, я ненавидел, когда Сара заставляла меня класть руку ей на живот. Мысль о том, что внутри нее живет какое-то существо и, как паразит, питается от нее и вообще живет за счет нее, у меня вызывало какое-то смешанное, скорее малоприятное чувство беспокойства. Я отдернул руку и сделал над собой усилие, чтобы улыбнуться.

– Хочешь поужинать? Я могу приготовить нам омлет.

Я покачал головой:

– Нет, я не голоден.

Я сел на кресло по другую сторону от камина и попытался придумать, как лучше рассказать Саре о деньгах. Вдруг мне в голову пришла мысль о том, что жене вообще может не понравиться эта идея, и вполне возможно, что она не одобрит мой план. И Сара может попытаться настоять на том, чтобы я вернул деньги. Это заставило меня засомневаться – а стоит ли рассказывать Саре о происшедшем. Впервые я поймал себя на мысли, что я действительно хочу получить эти деньги и совсем не хочу их терять. А ведь до этого момента я постоянно угрожал Джекобу и Луи, призывая их избавиться от денег, и именно это помогло мне создать иллюзию того, что я самое незаинтересованное лицо в этом деле. И на основании этого я забрал деньги и сказал, что сохраню их, если только не возникнут какие-либо непредвиденные обстоятельства, которые могут помешать осуществлению плана. Теперь, столкнувшись с тем, что может сложиться ситуация, когда на меня будет оказано давление, я понял, насколько условны были рамки тех самых «непредвиденных обстоятельств», которые могли бы угрожать осуществлению плана. Теперь я ясно понимал, что хочу получить эти деньги и сделаю все, чтобы сохранить их.

Сара по-прежнему держала руку на животе, а на лице ее застыла мечтательная улыбка.

– Ну, как все прошло? – спросила она.

– Все хорошо, – ответил я, все еще пребывая в своих мыслях.

– Вы все это время были на кладбище?

Я не ответил. В комнате царил полумрак. Единственными источниками света были камин и небольшая лампа, которая стояла на столе. На полке над камином стояли небольшие прадедушкины часы, а на полу, прямо у камина, лежал ковер в виде медвежьей шкуры. Это были два свадебных подарка родителей. Шкура была, конечно, не настоящей, это была хорошая подделка с черными бусинками-глазами и белыми пластмассовыми зубами. На противоположной от камина стене висело большое зеркало в деревянной раме. В этом зеркале я видел себя, Сару и камин.

Сара наклонилась ко мне и спросила:

– Что у тебя со лбом?

Я дотронулся до шишки:

– Я ударился.

– Ударился? Обо что?

– Сара, я тебе сейчас кое-что расскажу. Просто мне пришла в голову одна идея, чисто гипотетически, и мне интересно узнать твое мнение, хорошо?

Она положила книгу на стол, взяла миску с кашей и сказала:

– Хорошо.

– Это лишь вопрос нравственности и морали.

Сара положила в рот ложечку каши, потом вытерла рот ладонью, на которой остались следы помады.

– Давай представим, что, например, ты гуляла где-нибудь и совершенно неожиданно нашла бы мешок денег.

– А сколько денег?

Я помолчал пару секунд, делая вид, что придумываю, и ответил:

– Четыре миллиона долларов.

Сара кивнула.

– Ты бы взяла мешок или сдала бы его полиции?

– Это чьи-то деньги?

– Конечно.

– То есть если бы я взяла их – это было бы воровство?

Я пожал плечами. Разговор начал развиваться не так, как мне хотелось бы.

Создалось впечатление, что Саре мой вопрос не показался таким уж сложным, и она, практически не думая, ответила:

– Я бы сдала деньги в полицию.

– Сдала?

– Конечно. А зачем мне четыре миллиона долларов? Что бы я с ними делала? И вообще, ты представляешь, что я принесу домой такие деньги? – сказала Сара, рассмеялась и зачерпнула очередную ложку каши.

– Но ты только представь, что можно сделать с четырьмя миллионами долларов! Можно же всю жизнь начать заново!

– Но это воровство, Хэнк. Все это закончится тем, что тебя поймают.

– А как бы ты поступила, если бы была уверена, что тебя не поймают?

– Как можно быть в этом уверенным?

– Ну, например, если бы ты знала, что никто эти деньги не ищет.

– Но как я тогда объяснила бы всем изменения в своей жизни? Как бы я объяснила появление у меня дорогой одежды, украшений, путешествия на Карибы? Как бы я объяснила появление этих денег? Рано или поздно люди начали бы задавать вопросы.

– А ты бы переехала. И жила бы там, где тебя никто не знает.

Сара покачала головой.

– Я бы все время боялась, что меня найдут. Я бы не смогла спокойно спать по ночам, – заметила Сара и посмотрела на ногти. Они были накрашены ярко-красным лаком. У Джекоба куртка была как раз этого цвета. – Нет, я бы вернула деньги, – добавила она, подумав.

Я ничего не ответил.

– А ты бы взял их? – поинтересовалась Сара.

Я пожал плечами, наклонился и начал развязывать ботинки.

– Мне кажется, что, как бы там ни было, с деньгами прибавилась бы куча проблем и волнений.

– Давай предположим, что опасности быть пойманным нет, – настаивал я на своем. – Нет ни единого шанса, что подобное может произойти.

Сара нахмурилась:

– А чьи это деньги?

– В смысле? Твои.

– Нет, у кого бы я их украла?

– У торговца наркотиками. Или банковского грабителя.

– О, Хэнк, – медленно произнесла Сара, – ты хочешь, чтобы я ответила, что взяла бы эти деньги.

– Но разве такое нельзя предположить?

– Я уверена в том, что при некоторых обстоятельствах, я бы подумала дважды, прежде чем вернуть их.

Я не знал, что на это ответить. Да, я надеялся услышать от Сары совсем другое.

– А почему ты спрашиваешь? – взглянув на меня поинтересовалась она.

Вдруг я понял, что совершил ошибку. Ведь раньше я тоже ни за что не взял бы деньги. Подумав об этом, я встал и вышел в коридор.

– Ты куда? – позвала Сара.

Я только махнул рукой:

– Подожди.

Я подошел к шкафу, достал мешок и потащил его за собой в гостиную.

Сара вновь открыла свою книгу, но как только она увидела меня с мешком, она сразу же закрыла ее.

– Что это… – начала было она.

Я не дал жене договорить, подтащил мешок поближе, развязал веревку и вывалил деньги к ее ногам. Получилась довольно внушительная гора купюр.

Сара молча уставилась на деньги, она была шокирована. Пару секунд она сидела не шевелясь, потом медленно положила книгу на стол, открыла рот, но так ничего и не сказала.

Я стоял рядом с ней, держа в руках пустой мешок.

– Они настоящие, – заметил я.

Жена не отреагировала на мои слова и продолжала молча смотреть на деньги. У нее было такое выражение лица, как будто ее только что кто-то ударил и ей очень больно.

– Все в порядке, – добавил я и наклонился, будто хотел начать собирать деньги обратно в мешок, но вместо этого я просто положил на эту гору руку. На ощупь деньги были холодными, но мягкими. Некоторое купюры показались мне поношенными, и я подумал, что эти деньги прошли через миллионы рук, прежде чем попасть ко мне… они побывали в бумажниках, кошельках и сейфах. А теперь они лежали здесь, в моей гостиной.

– Ты взял их в магазине? – наконец спросила Сара.

– Нет, я нашел их.

– Но они кому-то принадлежат. Наверное, их ищут.

Я покачал головой:

– Никто их не ищет.

– Здесь четыре миллиона долларов?

– Точно.

– Ты нашел их с Джекобом?

Я кивнул, и Сара нахмурилась.

– Где? – поинтересовалась она.

Я рассказал жене все с самого начала: о лисе и Мери Бет, о нашей прогулке по парку и о том, как мы нашли самолет. Когда я рассказывал о птице, Сара взглянула на мой лоб и на ее лице снова появилась гримаса боли. Жена слушала, не перебивая, ничего не спрашивая и не делая никаких замечаний.

Когда я закончил рассказ, некоторое время мы сидели молча. Я взял одну пачку и протянул ее Саре. Я знал, что она хочет потрогать деньги, посмотреть на них вблизи, но сама бы она не решилась взять их в руки.

– Ты хочешь оставить их, да? – спросила она.

Я пожал плечами:

– Наверное. То есть я хочу сказать, что не вижу причин, по которым я не должен этого делать.

На это Сара ничего не ответила. Она просто положила руку на живот и молча посмотрела вниз. У нее было какое-то растерянное выражение лица. Ребенок толкался.

– Если мы оставим их, – сказал я, – нам больше никогда не придется заботиться о деньгах, о том, как заработать на жизнь.

– Мы и сейчас не думаем об этом, Хэнк. У нас всего достаточно. Нам не нужны эти деньги.

Думая о словах жены, я смотрел на огонь. Постепенно пламя становилось все слабее. Я неохотно встал и подложил в камин полено.

Сара была права. Нам не приходилось жаловаться на нашу жизнь. Возможно, Джекоб и Луи могли быть чем-то недовольны, но только не мы. Если бы, например, до этого дня дожили бы наши родители, тогда эти деньги на самом деле нам бы не помешали, ведь нужно было бы содержать большую семью. А так… мы особенно не нуждались в деньгах. И наша жизнь отнюдь не напоминала борьбу за существование.

Мы с Сарой принадлежали к среднему классу, и если и волновались за свое будущее, то эти мысли уж никак не были связаны с вопросом о том, как прокормить себя, как заплатить по счетам или как дать хорошее образование нашим детям. Эти вопросы были скорее связаны с тем, как накопить на более просторный дом, на машину получше и тому подобное. То есть у нас не было острой необходимости в деньгах, мы вполне могли бы подождать до лучших времен, до момента, когда разбогатеем каким-то другим способом. В любом случае на все надо заработать собственным трудом, надо побороться за свое счастье, а не получить его случайно, каким-то довольно сомнительным способом.

Я работал бухгалтером в продуктовом магазине в родном городе, в городе, где я провел все свое детство и всегда мечтал уехать куда-нибудь подальше. Да, конечно, я осуществил далеко не все свои юношеские планы, но в какой-то момент я убедил себя, что вполне доволен всем и что меня абсолютно все устраивает. Только теперь я понял, что это не так. Нашу с Сарой жизнь ограничивало слишком много рамок, которые диктовали нам, как мы должны жить и что делать, но эта груда денег, лежавшая перед нами, могла разрушить все эти границы, могла дать нам абсолютную свободу и осуществить все мечты. Эти деньги давали нам шанс воплотить в жизнь то, чего бы мы никогда не смогли сделать без них.

Я попытался найти подходящие слова, чтобы объяснить все это Саре.

– На своей работе мне никогда столько не заработать, – сказал я, ковыряя в камине кочергой. – Да, когда Том Батлер выйдет на пенсию или умрет, я стану менеджером. Но он не намного старше меня, так что вряд ли это произойдет, а если и произойдет, мне самому будет уже очень много лет.

Несколько раз я думал об этом. Признаться, такая перспектива меня абсолютно не радовала… Раньше я никогда не говорил об этом с Сарой… И теперь мне самому было как-то странно и печально слушать самого себя. У меня было впечатление, что говорю не я, а кто-то другой рассказывает о сером и тоскливом будущем, которое меня ждет.

Сара кивнула. Ее лицо не выражало никаких эмоций. Она была абсолютно спокойна. Я был слегка шокирован тем, что жена совершенно не удивилась моим словам. Да, она уже давно знала о перспективах, которые ждали меня в магазине, знала о них так же, как и я… знала, но никогда не говорила.

Я подождал, пока Сара скажет что-нибудь, я надеялся, что она возразит мне, но она молчала.

– Подумай о том, что мы сможем дать ребенку, – шепотом сказал я, – безопасность, обеспеченность.

Я взглянул на жену. Она смотрела на деньги.

– Это потерянные деньги, Сара. Никто ничего о них не знает. И если мы захотим, они могут стать нашими.

– Но это воровство. За это могут посадить.

– Никто не пострадает от того, что мы оставим деньги себе. Так какое же это преступление?

Сара покачала головой:

– Это преступление, потому что это противозаконно. И то, что никто не пострадает от этого, тут ни при чем. За это тебя все равно могут посадить. А я не собираюсь одна воспитывать ребенка, потому что однажды мой муж совершил большую глупость и оказался за решеткой. Я не хочу такого развития событий.

– Но эти деньги пойдут нам на благо, у нас есть много причин, по которым стоит оставить их, – уверял я жену. – Они принесут нам добро.

Я уже начал путаться в своих словах и доводах. В голове осталась единственная ясная и четкая мысль – я хотел оставить деньги и желал, чтобы Сара захотела того же.

Она раздражительно вздохнула. А когда Сара заговорила, тон ее голоса явно повысился. Она начинала сердиться.

– Я сейчас не думаю о моральной стороне вопроса, Хэнк. Я думаю о том, что тебя могут поймать и осудить. Вот что важно, все остальное – просто слова. Если тебя поймают, тебя осудят и отправят за решетку. Я была бы не против того, чтобы оставить деньги, если бы это было не опасно. Но это не так, и поэтому я против.

Услышав эти слова, я замер. Я понял, что мои опасения по поводу того, что Сара будет против моего плана из-за моральной стороны дела, не оправдались. А если бы это было так, переубедить ее было бы намного сложнее. Теперь все было гораздо проще. Сара хотела оставить деньги, но боялась, что нас могут поймать и осудить за этот поступок. Так-так… Я вспомнил весь наш разговор с самого начала. Да, сейчас в Саре проявилось одно качество, которое я просто обожал в ней, – ее прагматизм. Итак, для нее решение о том, чтобы оставить деньги, могло быть основано на двух условиях. Первым было то, что никто от этого решения не пострадает. Что ж, в этом мне удалось ее убедить. А второе – то, что мы не попадем в беду из-за этих денег. Все остальное для нее было пустыми словами, никак не относящимися к реальности, абсолютно не связанными с материальным миром.

Тогда я рассказал жене о своем плане.

– Единственная улика, которую нам могут предъявить, – это сами деньги, – говорил я. – Так что пока мы можем просто спрятать их и посмотреть, как будут развиваться события. Если появится кто-нибудь, кто будет искать деньги, мы сразу же избавимся от них, например, сожжем. И все, нас никто ни в чем не сможет обвинить.

Сара внимательно слушала меня, крепко сжав губы. Наблюдая за ней, я чувствовал, что мои слова производят должное впечатление.

– Так что никакого риска для нас нет, – продолжал я, – все под контролем.

– Хэнк, доля риска всегда остается.

– Представь, что ее нет. Тогда как бы ты поступила?

Она не ответила.

– Ну? Ты бы оставила деньги? – настаивал я.

– Вы уже оставили много улик против себя.

– Улик?

– Например, ваши следы на снегу. Они же ведут от дороги прямо к самолету и обратно.

– Я думаю, завтра пойдет снег, – сказал я, довольный своей идеей, – к вечеру от наших следов ничего не останется.

Сара сделала какой-то странный жест – то ли пожала плечами, то ли кивнула. Значит, она уже серьезно сомневалась. Это хорошо.

– Ты дотрагивался до пилота, – сказала она, немного подумав.

Я нахмурился, вспомнив, как Джекоб спросил у Карла о самолете. Этот его поступок снова показался мне крайне глупым и непредусмотрительным.

– Если по каким-то причинам вы попадете под подозрение, – продолжала Сара, – полицейским будет несложно выяснить, что вы были там. Им будет достаточно найти на месте один волосок или ниточку от твоей куртки. Вот и все. А я думаю, судя по тому, как, по твоим словам, ты забирался в самолет, эти улики точно там остались.

Я взмахнул руками.

– Но почему кто-то должен меня подозревать? – воскликнул я.

Сара ответила быстро, хотя она могла бы и не говорить этого, я сам понимал, о чем она.

– Из-за Джекоба и Луи.

– С Джекобом все в порядке, – сказал я, хотя сам уже сомневался в этом. – Он будет делать то, что я ему скажу.

– А Луи?

– До тех пор, пока деньги у нас, мы можем контролировать Луи. Мы всегда можем припугнуть его тем, что сожжем деньги.

– А после того, как разделим их?

– Вот тогда он будет представлять определенную опасность. Но что делать, нам придется с этим жить.

Сара нахмурилась, на ее лбу появилось несколько морщинок.

– Но это не такая уж большая цена за то, что мы в итоге получим, – произнес я.

Сара продолжала молчать.

– Мы можем сжечь деньги в любой момент, Сара. Абсолютно в любой. Мне кажется, глупо сдаваться и бросать все сейчас, когда все идет хорошо, и пока нет никаких препятствий.

Жена молчала, но я видел, что она принимала решение. Я положил кочергу и склонился над деньгами. Сара на меня не смотрела.

– Ты должен съездить к самолету и вернуть часть денег, – наконец, сказала она.

– Вернуть? – переспросил я, не понимая, что она имеет в виду.

– Часть. Завтра рано утром съезди туда. А снегопад потом заметет твои следы.

– Так мы оставляем себе деньги? – спросил я, чувствуя, что по телу побежали мурашки.

Сара кивнула.

– Мы вернем пятьсот тысяч в самолет, а остальное оставим себе. Так что, если самолет найдут и там будут деньги, никому и в голову не придет, что там уже кто-то был.

– Но пятьсот тысяч это очень много.

– У нас останется намного больше.

– Это же полмиллиона долларов.

Сара кивнула.

– Остальное разделим поровну, – добавила она.

– А может, достаточно двухсот тысяч?

– Нет, не достаточно. Должно быть пятьсот. Понимаешь, никто бы не прошел мимо такой суммы денег, так что подозрений о том, что части не хватает, не будет.

– Я не думаю… – начал я, но Сара не дала договорить.

– Пятьсот тысяч, Хэнк. Либо мы делаем так, как я говорю, либо вообще возвращаем все.

Я взглянул на жену. Признаться, я был удивлен столь уверенному тону, с которым она говорила.

– По-моему, не стоит жадничать, ведь от этого зависит наша безопасность, – заметила Сара.

Я подумал немного и сказал:

– Хорошо. Пятьсот тысяч.

Я сразу же отсчитал пятьсот тысяч, как будто боялся, что Сара может передумать, и положил их к ногам жены, как жертву на алтарь. Остальные деньги я начал складывать в мешок. Сара наблюдала за мной молча. Заполнив мешок, я завязал его и улыбнулся жене.

– Теперь ты довольна? – спросил я.

В ответ Сара махнула рукой и громко произнесла:

– Теперь нас точно не поймают, а это очень важно.

Я кивнул, наклонился к ней и взял ее за руку.

– Конечно, не поймают, милая.

Вдруг Сара снова нахмурилась:

– Ты обещаешь, что сожжешь все деньги, если что-то пойдет не так?

– Конечно, – ответил я и показал на камин, – сожгу прямо здесь. И в твоем присутствии.

Я спрятал деньги под нашей кроватью, затолкав мешок к самой стене и заставив его пустыми коробками и чемоданами, которые хранились там же.

В ту ночь мы допоздна смотрели новогодние телешоу. Сара подпевала артистам. У нее был высокий голос, немного резкий, но все равно очень милый и приятный. Мы пили безалкогольный газированный сидр, чтобы не навредить ребенку. В полночь мы чокнулись бокалами и пожелали друг другу всего самого лучшего в наступающем году.

Перед тем как заснуть, мы занялись любовью, медленно и аккуратно. Сара была сверху. Ее живот лежал на моем, ее груди ритмично двигались над моим лицом в такт нашим телам. Я нежно взял их в руки и начал ласкать соски кончиками пальцев, пока Сара не начала тихонько стонать. Прислушиваясь к ней, я подумал о ребенке… он был в Саре и ждал своего рождения… от этой мысли по моему телу пробежали мурашки… снова появилось то самое странное волнительное ощущение.

После секса Сара отдыхала, лежа на спине рядом со мной и держа мою руку у себя на животе.

Мы лежали под одеялом. В комнате было холодно. Оконные рамы с наружной стороны покрылись льдом.

Я слушал дыхание Сары, пытаясь угадать, спит она или нет. Она дышала медленно и глубоко, так что можно было подумать, что жена действительно спит. Но вместе с тем в ее теле чувствовалась какая-то напряженность, как будто она ждала, что вот-вот должно что-то произойти. Я осторожно погладил ее живот. Сара не отреагировала.

Я сам уже начинал засыпать. В полудреме я думал о мешке денег под нашей кроватью и о мертвом пилоте в темном самолете, вокруг которого был только снег, лед и сад, кишащий воронами…

Вдруг Сара повернулась ко мне и что-то прошептала.

– Что? – переспросил я и сделал над собой усилие, чтобы проснуться.

– Надо сжечь их, да? – спросила Сара.

Я приподнялся на локте и посмотрел на жену. В темноте я разглядел ее глаза, устремленные на меня.

– Такое нельзя скрыть. Это не может остаться безнаказанным, – добавила она.

Я нежно погладил Сару по волосам. Она была очень бледная, и мне показалось, что у нее жар.

– Успокойся, милая. Все будет хорошо. У нас все получится, – сказал я. – Я знаю, что надо делать.

Сара покачала головой:

– Нет. Мы же просто обычные люди, Хэнк. Нам никогда особенно не везло, мы не сильные, не смелые.

– Мы сильные, – ответил я и поднес руку к ее губам в знак того, чтобы Сара больше ничего не говорила. Потом я склонился и, вдыхая нежный аромат ее волос, тихо прошептал ей на ухо:

– Не волнуйся, нас не поймают.

Я не знаю, был ли я сам уверен тогда в том, что говорил. Конечно, страх был. Но это и естественно в такой ситуации. Да, нас еще ждали трудности. Все было не так просто, как я нарисовал в своем воображении. Был еще Джекоб, Луи, Карл, самолет, сотни других деталей, от которых исходила опасность и из-за которых мы могли попасть под подозрение. Да и, честно говоря, я просто должен был бояться только потому, что совершал преступление. Я никогда не делал ничего подобного… и, естественно, мне стало страшно. Я боялся даже не наказания, не чего-то конкретного, мне просто было страшно. Но отчетливо я это понял только сейчас, когда уже прошло время… тогда я не осознавал ничего… Тогда я считал себя счастливчиком, да, я был счастлив. И это перебивало все остальные ощущения и чувства… Наступил светлый праздник – Новый год. Мне было всего тридцать… у меня была любимая жена… скоро должен был родиться мой первенец. Я думал, что я в безопасности. Думал, что со мной ничего не может случиться… Мы с женой лежали рядом, закутавшись в теплое одеяло. Мы только что занимались любовью. Под кроватью у нас лежал мешок с миллионами долларов. Все было хорошо, даже отлично. А сейчас, оборачиваясь назад, я могу с уверенностью сказать, что тот момент был апогеем моей жизни, особой точкой отсчета… точкой, к которой стремилась вся моя прошлая жизнь и от которой начиналась будущая.

В тот момент ничто не могло бы меня заставить подумать, что мы еще понесем наказание за то, что совершили. Тогда наше преступление казалось мне незначительным, а наша удача – огромной.

Сара довольно долго молчала.

– Пообещай мне, – наконец тихо сказала она, взяв мою голову и положив ее себе на живот.

Я поцеловал живот, приблизился к лицу Сары и прошептал ей на ухо:

– Я обещаю тебе, что нас не поймают.

И мы заснули…