ГЛАВА 13

Всю дорогу до Портленда Нив Клоуз спала, прислонившись к окну мэйсоновской «джетты», и стекло в этом месте запотело и нагрелось. Никс сам надел на нее куртку доктора Мейсона, застегнул молнию, натянул ей на руки носки и убедился, что ботинки зашнурованы, а штанины расправлены до самого низа. Нежно прикасаясь к ней, он непрерывно думал об Ундине — он ведь бросил ее одну. Он все объяснит позднее, и она поймет. А сейчас он должен помочь Нив… и Джейкобу.

Слова о том, что «ему придется помогать человечишкам», против воли лезли в голову.

Он попытался напоить девушку, но вода просто стекала у нее из уголка рта, струясь по голой шее, словно прозрачная змейка; Нив принялась кашлять и плеваться, но так и не очнулась по-настоящему. Никс вытер воду с ее губ, убедившись, что нос и горло чисты и ничто не мешает ей дышать, — он научился этому в сквоте у Финна. Иначе люди могут захлебнуться, объяснял ему Финн, именно от этого они чаще всего погибают в случае передоза. Все эти действия казались правильными или, по крайней мере, возвращали Никса к реальности.

За окном мелькала луна, в машине звучала негромкая музыка — он запустил диск Билла Эванса, который оставался в магнитоле после миссис Мейсон. Все это успокаивало Никса, помогало ему вновь почувствовать почву под ногами, вернуть утраченное было ощущение целостности. Поглядывая на мигающие оранжевые дорожные знаки и редкие сосны, встававшие на фоне иссиня-черного неба, Никс вдруг понял, что отбивает ритм одной из вкрадчивых мелодий Эванса на рулевом колесе.

Это было знакомое чувство — чувство привыкания к вещам. Он столько раз до этого сталкивался с ним, еще с детства, когда видения только начали появляться. Оно было неотделимой частью его существования и единственным, на что он мог полагаться. В конце концов, он спокойно принимал любую странность, которую жизнь подбрасывала ему.

Диск с музыкой Эванса закончился, а Никс все еще выстукивал ритм и думал об Ундине. Она была единственным человеком, который хоть немного понимал, что он испытывал. Он доверял ей. Но теперь их загнали в угол, их с Ундиной, да еще и с Морганой д'Амичи в придачу! При мысли об этом он едва не ударил по тормозам. Напористость этой девицы обескураживала его, и казалось невероятным, что теперь они все трое связаны — их связало это странное место возле холмов. Что в них таится, в этих горах?

Он снова вспоминал, что именно его дед тихонько рассказывал ему в те дни, на море. Огромные древние горы, окружавшие Портленд, вздымались вокруг, озаренные лунным светом, черные и неподвижные. Он припомнил кое-что из того, что говорила женщина в черном плаще: «Мы населяем „Кольцо огня“». Тогда Никс интуитивно понял, что она имела в виду эти горы. Но кто эти «мы»? И что конкретно означало это «населяем»? Не стоило так рано убегать, но ему пришлось, ради Нив.

Уже удаляясь, в самый последний миг он уловил одно название: Новала. Что это за место? Реальная географическая точка, которой просто нет на карте? Или как в той детской книжке про льва и платяной шкаф — в это место можно попасть только через особую границу? Край леса возле стоянки образовывал линию — Никс заметил, что стоило только миновать ее, как все стало казаться более внушительным, звуки стали яснее, а тело Нив — тяжелее. Может, там и была Новала?

Пусть даже это все было бредом, но, размышляя, Никс успокаивался. Какое-то время он чувствовал себя счастливым оттого, что сидит в машине, в тишине, и видит, как подрагивает голова Нив, когда машина подпрыгивает на неровностях дороги.

В памяти всплывали немногие виденные им события — та девушка на сцене… потом удар молнии… светловолосый парень… потом женщина в черном плаще… и Блик… и ворон.

Близость гравия и камней он успел почувствовать за секунду до того, как они захрустели под колесами «джетты». Нив застонала, и тело Никса отреагировало быстрее, чем сознание. Юноша резко ударил по тормозам. Должно быть, он заснул. Машина стояла на обочине, в нескольких футах впереди темнел дубовый ствол. Он глянул на Нив — девушка спокойно дремала в кресле, ее удерживал ремень безопасности, пролегавший в точности посередине между ее идеальными грудями.

Руки Никса на рулевом колесе дрожали. Убедившись, что Нив невредима, он первым делом подумал: «Значит, мы можем чувствовать страх. Если не за себя, то, по крайней мере, за людей». Он вздохнул. Они избежали катастрофы, и от облегчения его начало клонить в сон. Никс вдруг осознал, как много времени в последние сутки он провел в дороге — сначала вел машину, потом блуждал под дождем. За недели, проведенные возле Ундины, он расслабился и теперь чувствовал усталость. Стояла глухая ночь. Нив все спала, ее дыхание стало теперь ровнее. Нужно было отвезти ее домой, но, сверившись с часами на приборной доске, Никс понял, что для этого ему придется еще два часа провести за рулем. Луна зашла, вокруг было совершенно темно.

Утром ему еще предстоит объясняться с Джейкобом. А пока нужно поспать. Никс оглянулся на дорогу позади — машин не было, и он достаточно далеко съехал на обочину, чтобы быть в безопасности. Он просто отдохнет до рассвета, потом вернется в Портленд, и там все сразу же станет хорошо.

* * *

Большую часть дороги домой Ундина и Моргана молчали. Ундина смотрела в окно. Моргана включила радио, выбрав станцию из разряда «для тех, кому за…». Как раз такое выбрал бы Ральф Мейсон — как будто Моргана чувствовала, что это могло помочь ее подруге расслабиться. Ундина вдруг поняла, что во время пути Моргана изо всех сил старалась сделать ей приятное, создать наиболее комфортные условия для своей пассажирки: она выбрала радиостанцию со старой классикой и неизменными рекламными вставками про средства для похудения, несколько раз спрашивала, устраивает ли ее температура в салоне, и даже включила подогрев сидений.

В конце концов Ундина уснула, а проснулась уже на стоянке возле автозаправки. Морганы в машине не было — наверное, ушла в душевую. В чашкодержателе стоял пластиковый стаканчик с горячим шоколадом. Ундина отпила глоток и поняла, что перед этим она в последний раз подкрепилась сэндвичем с арахисовым маслом — вчера утром в палатке с Никсом. Ну, это если не считать «пыльцы», которую она слизнула с ладони незнакомца. При воспоминании о собственной развязности, о том идиотском затмении, что на нее нашло, ей стало стыдно.

Моргана вернулась через несколько минут со стаканчиком кофе. При ее появлении машина тихонько пикнула — уходя, она закрыла Ундину.

— Ты как? — без привычной иронии спросила Моргана. — Поспала немного, это хорошо.

— Нормально, — кивнула Ундина, глядя в стакан с горячим шоколадом. — Просто устала. Домой хочу.

Встретиться с подругой взглядом она не могла, даже сидеть рядом с ней почему-то было неловко.

Моргана ничего не ответила, лишь посмотрела на Ундину в полумраке машины и улыбнулась. Потом положила руку ей на колено — поразительный жест для девушки, которая вообще избегала любых прикосновений. Машина тронулась. Мягкое покачивание и знакомое потрескивание старомодной радиостанции снова невольно убаюкали Ундину, и в следующий раз она проснулась уже на знакомой подъездной дорожке перед собственным домом, на Северо-Восточной Скайлер-стрит. Моргана успела выйти из машины и потягивалась. Вставало солнце, и все вокруг было розоватым.

«Небо алое к закату — и матросы будут рады, — всплыла в памяти Ундины поговорка, которую она даже не помнила, где услышала. — Заалело на рассвете — будет буря, верь примете». Выкинув стишок из головы, она смотрела, как потягивается Моргана, вскинув тонкие руки к небу. Мелькнула полоска голой кожи между поясом джинсов и рубашкой, и Ундину передернуло, словно она сама стояла на холодном утреннем воздухе.

— Проснулась!

Заметив ее взгляд, Моргана улыбнулась, распахнула дверцу машины и просунула голову внутрь. Избегая встречаться с ней глазами, Ундина вытащила свой рюкзак с заднего сиденья и торопливо встала, ударившись головой о край крыши.

— Черт! — она схватилась за макушку и нервно рассмеялась.

Моргана стояла, облокотившись на крышу «лексуса» и опустив подбородок на руки.

— Долгая ночка выдалась. — Она прищурилась и склонила голову набок. — Ты в порядке?

— Да-да. — Ундина закинула рюкзак на плечо. — Просто… не отошла еще.

Моргана кивнула с серьезным видом.

— Я тоже.

О чем говорить дальше, Ундина не знала. Она понимала, что тех прежних близких отношений между ними уже не будет. Все казалось другим. Даже то, как Моргана пожимала плечами, знакомым движением потирала руки, чтобы согреться, и то, как она говорила, — все теперь приобретало новый смысл. Ундина почувствовала себя маленькой и глупой; не зная, куда девать руки, она сунула их в карманы еще не высохших джинсов и уставилась в землю.

— Ну, я пойду. Значит… — Она развернулась на каблуках. — Я позвоню тебе. Надо будет нам…

Ее слова прозвучали резче, чем ей хотелось, и Моргана заметила это.

— Потом поговорим. — Моргана тоже ответила холоднее, но Ундина не знала, виной ли тому резкость ее собственных слов или та неуловимая перемена, что произошла в их отношениях.

Моргана отвела взгляд, посмотрела на улицу, потом снова взглянула на Ундину и улыбнулась:

— К. А. завтра возвращается.

— А, здорово! Отлично. Очень здорово, — как автомат отвечала Ундина, в ужасе чувствуя, что весь ее словарный запас куда-то улетучился. Да и К. А. — он-то какое отношение имел ко всему этому?

Ей вспомнилась Нив Клоуз. Нив тоже присутствовала на «Кольце огня», в компании с Тимом Бликером, известным торговцем наркотиками и, наверное, даже уголовником. Все слишком запуталось, все выглядело слишком беспорядочным и паршивым. И Ундина тоже была на этом странном мероприятии и даже с удовольствием закинулась «пыльцой». Не верится, что поначалу она ехала туда с целью чему-то научиться, разобраться в себе. Неужели она тоже сообщница всех этих преступлений? И ее могут арестовать? Она почувствовала слабость и страх, но надеялась, что это незаметно. Она не доверяет Моргане д'Амичи, поняла Ундина. И никогда не доверяла.

— Ну ладно. Я тебе потом позвоню, — торопливо попрощалась она.

— Да-да… конечно. — Моргана оживленно помахала, и Ундина почувствовала облегчение.

Повернувшись, она побежала к воротам, которые вели к черному входу. Она сама не знала, почему не входит с переднего крыльца, как обычно. Казалось, она стала чужой в собственном доме.

У входа она обернулась и подняла руку, чтобы помахать на прощание. Моргана уже сидела в машине и глядела на нее через ветровое стекло; вид у нее был сияющий, на губах играла улыбка. «Она им поверила!» — вдруг осознала Ундина, и страх сковал ее тело, всегда чутко реагирующее на веления ее тонкого ума.

Но все же она заставила себя помахать. Моргана махнула в ответ, оглянулась и отъехала от дома. Больше они не оборачивались.

 

ГЛАВА 14

В тот день, когда Джейкобу Клоузу было суждено умереть, рассвело рано.

Солнце поднималось над долиной реки Колумбия, простирая свои лучи над Уилламетт, окрашивая Портленд розово-оранжевым сиянием. Джейкоб Клоуз любил это время суток. Летом он поднимался рано, поскольку работы было в два раза больше: одни ели пиццу на завтрак, другие — перед сном, по возвращении из клубов после ночного загула. Для собственных дел он мог выбрать время только ранним утром, часов в шесть-семь.

Клоузы жили у окраины Форест-парка, среди зарослей плюща и ежевики, в ветхом белом доме, построенном в конце двадцатых годов прошлого века, но и восемьдесят с лишним лет спустя из него по-прежнему открывался роскошный широкий вид на исторический центр города. Вид, похоже, был главным достоинством этого места. Джейкоб постоянно ремонтировал дом, но тот все-таки не слишком внушительно смотрелся на улице, среди жилищ тех, кто нынче именует себя специалистами по интернет-продажам. Еще здесь обитало небольшое количество людей, которых его дочь называла клевыми предками, и Джейкоб считал себя одним из них.

Он рано принялся зарабатывать на жизнь — еще в то время, когда его ровесники прикалывались над спящими бомжами на Бернсайд-стрит. В открытый им магазинчик пиццы захаживали хиппи да геи, которые жили на северо-западе, прото-панки («Театр овцы», «Ядовитые мысли» и «Крысы»). Был среди посетителей застенчивый, но дружелюбный кучерявый преподаватель игры на гитаре по имени Ричи, который утверждал, что бабка-мормонка его подружки написала ту наркоманскую книжонку — «Дневник Алисы».

В те времена Джейкобу нравилась суровая грубость Портленда. Он был не похож на оставленный позади, любимый Джейкобом Нью-Йорк, но казалось, что у этого города все еще впереди. В 1976 году в нем мерещилось даже нечто волшебное. Портленд образца 2000 года сохранял дух города девятнадцатого века, где человеку приходилось применять смекалку, чтобы выжить.

Название городу подарило пари: один из его первых основателей был из Бостона, другой — из Портленда, штат Мэн. Они кинули монетку, победил Мэн. Тогда это была совсем другая страна, населенная лесорубами, своевольными золотоискателями, индейцами, матросами, китайскими железнодорожными рабочими, морскими волками и всякой сволочью. Его типичными обитателями были парни с прозвищами типа Жулик, как тот Келли, который, как рассказывали, переправил через Шанхайские туннели деревянную статую индейца для одного капитана, отчаянно ждавшего последнего члена команды.

Полтора столетия спустя искатели случайного заработка по-прежнему прибывали в город в товарных вагонах, но новые хиппи прикатывали на мини-куперах и «БМВ», обклеенных стикерами навроде «Буша — в жопу!». Насколько ему было известно, косячку с травкой они предпочитали «пыльцу». Теперь основной клиентурой Джейкоба являлись яппи и стиляги всех мастей.

Портленд смягчил крутого бруклинского парня. Когда лучший друг предложил ему отправиться на сельские танцы, он, как истинный бруклинец, возмущенно ответил: «Я что, деревенщина?» Тем не менее портлендский парнишка подстриг бородку, надел свое счастливое нижнее белье и отправился на танцы.

Конечно, это были шотландские танцы по-портлендски. Большинство танцоров в самом деле были одеты в традиционные костюмы, вот только у мужчин почему-то отсутствовали рубашки, а у девушек — бюстгальтеры. Джейкоб не считал себя большим знатоком жизни, но всегда был уверен: чем меньше одежды, тем лучше. Так что когда женщина с буйной гривой волос и улыбкой от уха до уха сказала ему, что плата за вход — его рубашка, разве он мог отказать? Три года нарезания пиццы еще не так сильно сказались на его телосложении, как это стало позднее, особенно после рождения Нив.

И в 1979 голу без рубашки Джейкоб выглядел чертовски здорово, по крайней мере, он сам так думал.

И что более важно, так думала Аманда.

Она была самой сильной женщиной, которую он когда-либо встречал. За несколько лет у нее случилось три выкидыша, отчего первые годы брака стали для Джейкоба и самым счастливым, и самым печальным периодом жизни. А все оттого, что матка у нее была в форме сердца. Это причиняло им много сердечной боли, но в глубине души Джейкобу нравился тот факт, что лоно его супруги устроено подобным образом. Аманда, в свою очередь, уверяла, что ей нравится раздобревший от пиццы живот Джейкоба, во всяком случае, она против него ничего не имела. Она внушала Джейкобу, что он — великий человек и душой, и телом, и тянулась через спящую между ними Нив, чтобы погладить его мягкое пузо. После трех фальстартов они стали сильно уважать приметы и не покупали заранее детскую кроватку, вследствие чего Нив первый год жизни спала с ними. В отличие от Джейкоба, у которого не хватало силы воли, чтобы сесть на диету, у Аманды достало смелости пойти под нож и с мужеством, какого он не ожидал от нее, пройти курс корректирующей хирургии, после чего у них в конечном итоге и появилась Нив.

Сам Джейкоб не любил ходить по врачам. Последние три года ему удавалось избегать общения с ними: Аманда прикалывала карточку к доске напоминаний над телефоном, но Джейкоб «случайно» закрывал ее счетом за дрова или заляпанной соусом визиткой какого-нибудь парня, который обещал занедорого починить на кухне место протечки. Если же Аманда напоминала ему сама, Джейкоб бормотал что-нибудь насчет того, что он еще молод и у него есть другие занятия. И ходить на медосмотр каждый год ему незачем — ему даже нет пятидесяти. Если правда то, что говорят о родителях — что им столько же лет, сколько их младшему ребенку, — значит, он все еще подросток.

Сегодня Джейкоб встал так рано из-за Нив. Все привычные утренние занятия не привлекали его сейчас — не хотелось любоваться красотой рассвета, бродить по кухне с целью сделать кофе, читать газету, выглядывать в окно, гадая, не заняться ли снова бегом со следующей недели, сыпать корм в кормушку колибри, пропалывать сад, колоть дрова — а ведь в махании топором что-то было. Нет, этим утром Джейкоб стриг траву.

Правда, скорее следовало бы сказать не стриг, а выдирал. Орудием труда ему служила ручная косилка, древняя, немного смешной конструкции. Этот раритет он прикупил пятнадцать лет назад на сельской распродаже — повстречав на одной из них свою жену, Джейкоб навсегда проникся к ним любовью, часто в ущерб для собственного кошелька. В то время у Джейкоба был «зеленый» период, как выражалась Аманда. Тогда он поставил на кухне дровяную плиту и принялся колоть дрова; установка бойлера стала настоящим шоу, но бойлер пришлось вернуть, когда оказалось, что тот греет уже горячую воду. Позднее Джейкоб разместил на крыше дома солнечные батареи, но те грели только семейку енотов. Он даже разбил огород, в котором росли помидоры с огурцами, каждую весну дававшие новую поросль. Но не ностальгия, не забота об экологии заставили Джейкоба взяться этим утром за ручную косилку, а лишь осознание того очевидного факта, что соседи прибьют его, если он включит бензиновую в шесть утра. А ему позарез нужно было заняться делом, чтобы хоть ненадолго отвлечься от своего отчаяния.

Его лужайка располагалась не как обычно, а узкими, длинными, постепенно нисходящими уступами, и он уже обливался потом, толкая тяжелое устройство туда-сюда по склону. Когда Нив было четыре, однажды выпал снег, и Джейкоб сделал дочурке санки из гнутой крышки от мусорного бака. Под непрекращающийся крик и визг она скатывалась по уступам через весь двор — наверное, воспоминания о тех счастливых временах заставляли Джейкоба толкать косилку вниз и вверх по холму, вместо того чтобы двигаться вдоль ступеней, что было бы намного легче. Или же он нарочно хотел вымотаться, выместить злость на лужайке, чтобы не обрушить ее на Нив, когда она наконец-то соблаговолит притащить свой зад домой. Единственный раз в жизни он шлепнул дочь, когда она в трехлетнем возрасте пыталась поджечь свои волосы. Он тогда треснул ее по руке и отшвырнул спички — на ковре в ее комнате до сих пор можно было найти прожженное пятно, если знать, куда смотреть. Испуганная Нив разразилась слезами и бросилась в объятия отца в поисках утешения. Джейкоб отдал бы все, только бы отогнать от дочери новую угрозу, но знал, что это невозможно. Поэтому, за отсутствием иного объекта, он атаковал лужайку.

Было рано, никто его не видел, поэтому он снял рубашку. Живот нависал над поясом шортов-карго; эти шорты Аманда купила ему в магазине «Олд нэви», но Джейкоб, оберегая свое достоинство, врал, будто раздобыл их в магазине военного снаряжения.

Бросив косилку, он выудил из бокового кармана сотовый и взглянул на часы. Шесть часов сорок три минуты, а дочери все еще нет дома. Он так и не научился управляться с этой штукой — не мог отличить одну идиотски раскрашенную иконку от другой, — и потому влажными, неловкими пальцами набрал одну за другой все десять цифр номера дочери и прижал телефон к потному уху. В висках стучало, и он знал, что сегодня опять накатит его привычная мигрень. В последнее время приступы случались все чаще.

Поправка: и причиной их в последнее время в основном была Нив.

«Алло, вы позвонили Нив…»

Невинный голосок дочери сразу, без гудка, заструился в ухо. Ее телефон был выключен. Джейкоб еле сдержался, чтобы не швырнуть сотовый на мощенную плиткой террасу на краю лужайки. Нив столько лет на ощупь искала границы дозволенного и вот теперь, найдя этот рубеж, перешагнула через него, не оглядываясь.

Сунув телефон в карман, Джейкоб снова взялся за косилку и набросился на лужайку. Нив — хорошая девочка, твердил он себе, с пыхтением поднимаясь по склону. Влюбчивая, но застенчивая, словно только что приобретенный щенок, который хочет вспрыгнуть тебе на колени, но прежде его нужно подбодрить. Немного задумчивая. До уровня Беркли ее оценки не дотягивали, и в глубине души Джейкоб боялся, уж не выкуренная ли им когда-то травка тому виной, но ведь ни он сам, ни Аманда не обладали склонностью к наукам и никогда не жаждали поступить в колледж. Когда Нив начала встречаться с сыном Фила д'Амичи, К. А., Джейкоб ненадолго вздохнул с облегчением. За те шесть месяцев, что Нив тусовалась с К. А., тот ни разу не привозил ее домой позднее 10.59 вечера. Конечно, еще час-полтора они проводили в машине, так что стекла запотевали, но Джейкоб был уверен, что К. А. достаточно дорожит своими яйцами и не станет вытаскивать их из штанов прямо возле его дома. Оценки Нив даже улучшились. Когда она показала ему годовую пятерку по истории, Джейкоб устроил настоящее представление и разглядывал аттестат на свет, пытаясь убедиться, что оценка не подчищена, но пятерка с честью выдержала экспертизу. Может, еще и поэтому удар под дых, который потом нанесла ему Нив, оказался таким болезненным. Вслух он вопрошал, в какой момент его дочери пришла в голову эта блажь, но про себя задавался вопросом, когда же это он превратился в этакого рохлю.

Лужайка была длинная, крутая и холмистая, и Джейкобу приходилось трижды обрабатывать один и тот же участок, чтобы выкосить траву под корень. Он чувствовал, что шорты сзади намокли от пота, и пытался не думать о том, как выглядит со спины. Как бы вы обозвали ложбинку между ягодицами, если она принадлежит торгующему пиццей еврею?

Он был клевым предком. Отцом, которого можно не стыдиться. Его даже не особенно волновало, что дочь покуривает травку — он знал, что в конце концов она это перерастет. И он был не настолько туп, чтобы запрещать ей заниматься сексом. Как любой нормальный современный отец, он однажды вместе с Амандой провел с дочерью беседу, сидя на кухне, — о том, как делать выбор, о том, что говорить «да» нужно лишь тогда, когда тебе этого хочется, и о том, какие бывают методы контрацепции. Потом Нив укатила к одной из своих подружек, а он отправился на заднее крыльцо и прикончил оставшуюся треть бутылки скотча, стараясь стереть из памяти слова «добровольный сексуальный контакт». Аманда подцепила это выражение из книги «Что делать, если ваш ребенок хочет заниматься сексом». Благослови Бог женщину — но это уже перебор!

Тогда ему удалось решить проблему при помощи скотча, но этим утром он никак не мог избавиться от сомнений и мучительного предчувствия беды. Может, права была его мать, говоря, что не тут надо было растить Нив. Его бруклинские друзья, несмотря на бурную молодость, стали биржевыми брокерами, адвокатами, торговцами недвижимостью. Господи, и сколько же теперь можно было бы выручить за тот скромный особняк из красно-коричневого известняка в Коббл-хилл, в котором он вырос! Его друзья на востоке пристраивали своих детей в частные школы или в государственные учебные заведения вроде «Стейвесант» или «Бронкс сайенс», где учился сам Джейкоб. Аманда записала Нив на какую-то жутко дорогую программу по самостоятельному изучению материала в «Пенвике», и хотя каждое утро их дочь уезжала из дома, Джейкоба не покидало чувство, что вовсе не школьную программу она направлялась изучать. Все здесь было чересчур своевольным и беспорядочным, и с каждым годом дочь все больше и больше отдалялась от него. Джейкоб уже не помнил, что именно поэтому он сам в юности так любил Портленд. Когда-то они решили, что Нив будет воспитываться точно в духе Руссо — это Аманда так говорила, конечно же. В представлении Джейкоба все было намного проще. Сам он рос в Нью-Йорке с отцом, который ждал от него слишком многого, и матерью, которая вообще ничего не ждала, но его собственная дочь должна приобрести прямо противоположный опыт. Она будет расти в поддержке, поощрении, любви и непременно станет идеальным ребенком. И наверное, все так и шло, пока Нив, как и все дети, не повзрослела.

И не открыла для себя «пыльцу». Джейкоб приналег на косилку, подталкивая ее на последний уступ, который примыкал к лесу на границе его владений. Он почти жалел, что не может выпороть дочь — с тех пор как Нив приобрела привычку загорать на заднем дворе в бикини из пары ленточек, этот метод воздействия определенно вышел из ряда доступных.

Нив. Бикини. Контрацептивы. «Пыльца». Однажды Аманда напомнила ему, что в день их первой встречи на ней было надето еще меньше — по крайней мере, выше талии. И что она тоже пила противозачаточные, и что косяк с марихуаной, который она протянула ему на танцах, достался ей из рук какого-то незнакомца и, насколько ей известно, был заряжен кокаином. Двадцать четыре года спустя она всегда носила нижнее белье и таблеток уже не принимала, после того как Джейкоб сделал вазэктомию. И, что более важно, напомнила она ему, они оба переросли наркотики. И Нив тоже перерастет это.

Когда один мужчина живет в доме с двумя женщинами, он привыкает уступать им. Но все же, прислонившись ноющим виском к косилке — черт, эта штука все силы вытягивает! — Джейкоб понял: нужно что-то делать. «Пыльца» — это вам не травка, что растет на заднем дворе. Это химия, которую варит в лаборатории какой-то жадный, бессовестный маленький говнюк, раздобывший рецепт из этого проклятого Интернета — по крайней мере, Джейкоб так думал. На самом деле он не знал, что такое «пыльца». Несколько раз Джейкоб спрашивал находившихся под кайфом посетителей пиццерии, что это такое, но получал лишь ответы навроде: «Чувак, „пыльца“ — это полный отпад!» или «„Пыльца“ — это как волшебство», а чаще всего просто: «Йо, чел! „Пыльца“!» Короче, чем бы это ни было, он не желал, чтобы его дочь впала в зависимость от такого дерьма. И еще он не желал, чтобы она ошивалась с придурком, который приторговывал этой наркотой.

Блик! Ну что за имя такое?

Мысль о том парне, лапающем его дочь, оказалась последней каплей. Джейкоб развернул косилку, чтобы начать спускаться по склону. Он решил, что выбора у него нет — Нив следует вернуть на землю.

Он остановился, чтобы вытереть лицо: пот катил с него градом, несмотря на то что стояло раннее утро, а Портленд все еще был прохладен и сыр от грозы, разразившейся ночью. Особенно взмокла голова — он чувствовал, как от висков идет пар. По опыту предыдущих случаев он знал, что ни адвил, ни тайленол, ни аспирин ему не помогут. Может, выручил бы стаканчик или два-три, но последний раз Джейкоб пил с утра в тот самый день, когда проснулся и обнаружил, что Рональда Рейгана переизбрали на второй срок. В этот раз ему придется укрепиться духом.

Теперь он стоял на самом высоком краю лужайки, глядя на город. Легкая дымка поднималась над центром, но все прочие места солнце беспрепятственно пронизывало яркими лучами, смеясь над тьмой, которая вчера обрушилась на Джейкоба, когда он понял, что Нив в очередной раз не придет ночевать. Аманда, не столь зависимая от дочери и лучше умеющая справляться со злостью, выпила один за другим четыре бокала вина и отправилась спать. Джейкоб, обезумевший до того, что даже не мог пить, чувствовал, что жена просто умывает руки, а всю ответственность перекладывает на него. Он достал альбом Френка Заппы, включил его, совсем негромко, потом посмотрел дурацкий фильм по телевизору и около пяти утра сварганил себе салат из кальмаров.

Люблю запах кальмара по утрам. Пока Джейкоб жевал, глядя в окно, ему пришло в голову, что надо бы постричь лужайку. Впрочем, еще слишком рано. Соседи его убьют — а точнее, напишут письмо в общественный совет. И тогда он вспомнил про ручную косилку. Проклиная Нив — как будто это она заставляла его стричь траву в этот час, — он выудил из сумочки Аманды ее МРЗ-плеер, вышел прямо в шортах из дома и принялся рыться в гараже, пока не отыскал косилку — она была погребена под велосипедами, у которых на троих имелось четыре колеса, и все спущенные.

Все это он делал под пение Джонни Митчелл. Аманде она никогда не переставала нравиться — каждая из этих многословных песен была похожа на длинный отрывок из ее дневника. Но после «Дерзкой дочери Дон Жуана» раздались какие-то настолько странные мяукающие звуки, что он едва из штанов не выпрыгнул. Плеер подсказал, что певицу звали Бьорк, по для Джейкоба это звучало скорее как название фирмы — производителя велосипедных покрышек. Морщась от этих визгов, он копался в альбомах, отыскивая «Блю». Пот заливал глаза, и он трижды вытер лоб, пока не был вынужден признать наконец, что не из-за пота у него мутится зрение и буквы на крошечном экранчике расплываются. Закрыв глаза, Джейкоб попытался убедить себя, что это просто злость или усталость заставляют по-стариковски дрожать пальцы, но себя ему было не обмануть. В голове стучало.

Джейкоб Клоуз никогда не молился и не верил в Бога, но теперь обратился к нему.

«Милостивый Боже, прошу, приведи мою дочь обратно. Я буду рано приходить из ресторана. Я буду каждый день говорить Нив, что люблю ее. Я скину тридцать фунтов. Я буду чаще звонить своей матери. Я буду каждую неделю жертвовать двадцать пицц в службу помощи больным СПИДом. Я все сделаю, Господи. Я изменюсь. Правда. Просто позволь мне…»

Джейкоб остановился. Он спросил себя, какого позволения просить у Господа, чего он хочет больше всего.

«Просто позволь мне пережить все это, — молился он, — и убедиться, что Нив в безопасности».

Он открыл глаза. Зрение прояснилось, но руки еще тряслись. Конечности странно покалывало — было не так чтобы больно, а скорее похоже на прикосновения слабых электрических разрядов. Когда он нагнулся, чтобы поднять косилку, перед глазами заплясали черно-желтые пятна.

Джейкоб начал спускаться с холма. Он знал, что сил у него на это нет, но разве впервой ему справляться с трудностями жизни? Что за чертовщина с ним происходит? Ему сорок девять — молодой еще мужик. Он клял себя за то, что вообще думает о своих проблемах в такое время, когда все мысли должны быть сосредоточены на дочери.

Он уже наполовину спустился со склона, когда вдруг увидел Нив — пошатываясь, она входила через заднюю калитку, почти повиснув на плече стройного темноволосого парня. Чтобы сфокусировать зрение, Джейкобу пришлось прищуриться.

Этот парень — Никс.

Ручка косилки выпала из пальцев, все мысли о пивном животике, сползающих шортах и шуме в висках улетучились. Голова Нив свисала, как у сломанной куклы, но Никс посмотрел наверх и заметил его.

«Он пытался втащить ее через заднюю калитку», — подумал Джейкоб.

Неужели этот мелкий паршивец собирался бросить ее прямо посреди двора, чтобы она лежала там, пока кто-нибудь не проснется и не найдет ее? Подумать только, Джейкоб когда-то волновался за этого неблагодарного мальчишку-панка, дал ему работу, пытался помочь! Сбегая по склону вниз, Джейкоб сдернул наушники, покрутил в руках, не зная, куда деть, и повесил белый провод себе на шею.

Поддерживая Нив, парень пытался закрыть калитку. Как и любой подросток, он сделал совершенно неправильный выбор — старался прикрыть тылы, в то время как нужно было позаботиться о скорости. Войти и выйти — вот что должен был сделать этот сопляк, поскорее убраться отсюда, пока отец жертвы не оторвал ему голову и не вколотил ее в дырку между плеч, откуда она росла. Джейкоб был настолько разъярен, что ему хотелось избить Никса — как в начальной школе он бил пацанов, которые обзывали его грязным жиденком. Благодарение Богу, что у него не было под рукой бензиновой косилки, иначе бы он скормил ей парня по частям.

Но прежде всего надо позаботиться о Нив. Джейкоб схватил дочь и потянул на себя; девушка осознала, что эти руки принадлежат отцу, и снова уронила голову.

— Привет, папка, — прошептала она и хихикнула.

Безумный смешок был словно звон стакана, разбитого в соседней комнате. Джейкоб взял ее за подбородок и заглянул в глаза. В них был тот же стеклянистый блеск, который он уже не раз замечал в последние месяцы. Но по крайней мере, они были открыты, взгляд фокусировался. Если у нее передозировка, Никс — покойник.

Он взглянул на парня, но сопляк отказывался смотреть ему в глаза.

Джейкоб прочистил горло.

— Можешь благодарить мою жену, — буркнул он.

Никс ничего не отвечал и не поднимал глаз — как всегда, словно боялся смотреть на Джейкоба. И правильно боится — это его единственная умная мысль.

— Пару лет назад я хотел купить винтовку, чтобы ходить на охоту, но Аманда не разрешила держать в доме оружие. Можешь благодарить ее за это, иначе, если б винтовка у меня была, я бы вставил ее тебе в жопу и вышиб мозги прямо через верхушку твоего паршивого черепа.

— Послушайте, Клоуз… — с видимым усилием заговорил Никс.

— Не называй меня так! — перебил его Джейкоб. — Так меня называют люди, которые работают на меня и которых я не увольнял! Но не ты.

Глаза Никса вызывающе сверкнули и на миг едва не встретились с глазами Джейкоба.

— Вы меня не увольняли. Я сам ушел.

Надо было отдать этому тощему засранцу должное: некое подобие стержня у него имелось.

— Мистер Клоуз, — продолжал он, все еще глядя в траву, — мы с вашей дочерью были на… вечеринке. Далеко за Бендом. Очень далеко, в горах. Нив надра… то есть Нив сильно перебрала. Я нашел ее с другим парнем.

Он замялся. Джейкоб не спускал с него глаз, но Никс по-прежнему избегал его взгляда.

— Это плохой парень, мистер Клоуз.

Казалось, в ушах Джейкоба взвыла сирена — пронзительный высокий звук буквально жег ему мозг то с одной, то с другой стороны. Голос Никса утонул в нем, лицо стало размытым, словно рисунок с еще не высохшей краской. Джейкоб присел на корточки, почти упал. Ему пришлось выпустить Нив, но он все же удержал равновесие, только руки сильно ударились о колени. Что за хрень?

Спазм длился всего секунду. Когда он миновал, до Джейкоба снова донесся голос парня — то ли голос, то ли стон. Тяжело дыша, Джейкоб умудрился снова встать. Теперь он не столько поддерживал Нив, сколько сам держался за нее — они оба прислонились друг к другу, словно пара деревьев без корней.

— Он… он… он мерзавец, мистер Клоуз. — Никс заикался. — Вам нужно держать вашу дочь подальше от него.

Сирена взвыла вновь. Джейкоб знал, о ком говорит Никс: о проклятом Тиме Бликере. Это по его вине Нив пришла в такое состояние. Прежде склонность Никса к разрушению была направлена только на него самого, именно поэтому Джейкоб так много ему позволял. Но Блика тут сейчас не было, и Джейкобу требовалось немедленно излить на кого-нибудь свой гнев. Ему нужно было почувствовать себя спасителем Нив, даже если сам он находился на пороге смерти.

— Я не вижу тут Бликера, — сказал Джейкоб, когда наконец смог заговорить. Его голос прозвучал высоко, словно в горле была натянута какая-то тонкая струна. — Я вижу тебя. Какого хрена ты вообще околачиваешься возле Нив, пока К. А. в Калифорнии?

Взгляд Никса метался вверх, вниз, в сторону — куда угодно, лишь бы не касаться лица Джейкоба.

— Это не то, что вы думаете, мистер Клоуз.

Но гнев сейчас был единственной опорой Джейкоба.

— Слушай меня, Никс, — сказал он, снова удивившись, до чего протяжно и притом отрывисто звучит его голос. — Раньше я закрывал глаза на провалы в твоей биографии. Но ты перешел все границы, когда связался с моей дочерью. Нив — мой единственный ребенок. Если хотя бы волосок упадет с ее головы, тебе лучше начинать молиться. Молись, чтобы копы засадили тебя за решетку до того, как я доберусь до тебя. Потому что я сделаю так, что у тебя заболят даже такие части, о которых ты и не подозреваешь.

Приступ боли оборвал его слова, и зрение опять помутилось. Он вытер пот со лба, но сфокусировать взгляд не удавалось.

— Ты…

Тело Никса колебалось перед ним, словно огонек свечи, и Джейкоб закрыл глаза.

— Ты… мелкая мразь…

Снова открыв глаза, он увидел, что Никс отступил на несколько шагов, словно пытаясь сбежать. Но теперь он наконец-то смотрел прямо на него. И страх в его взгляде испугал самого Джейкоба, потому что стало ясно, что парень боится не его. Скорее выходило, что Никс боялся за него. Парень дрожал, и Джейкоб мог бы его пожалеть, если бы только не хотел кастрировать.

Господи Иисусе, подумал он. Господи Иисусе, что же со мной не так?

Джейкоб вцепился в дочь. Ему хотелось отнести ее в дом, потом лечь. Если б только ему удалось отдышаться, успокоиться, остановить эту пульсирующую боль в голове, этот звон в ушах, жжение на коже.

— Мистер Клоуз, — медленно и отчетливо заговорил Никс. — Я не сделал вашей дочери ничего плохого, мистер Клоуз. Я просто привез ее домой. Она в беде, сэр.

Никс сглотнул, и Джейкоб видел, как дернулся его кадык.

— Вы знаете Тима Бликера? Блика? Блик подсадил Нив на «пыльцу».

Джейкоб почувствовал, как сердце стремительно уходит в пятки. Как отвратительно звучали эти слова, когда их произносил посторонний человек. Он еще крепче вцепился в Нив, девушка снова хихикнула. Ее глаза были закрыты, тем не менее она стала показывать на что-то и кричать:

— Летит! Она летит!

От смеха дочери сердце Джейкоба сжималось. Хороший отец должен быть достаточно сильным, чтобы спасти свою маленькую девочку.

— Послушайте, — продолжал Никс. — Блик — мерзавец. Он, скажем так, темный. Вы же не хотите, чтобы ваша дочь связывалась с ним.

Джейкоб едва слышал Никса, а уж понять и вовсе не мог. Парню казалось, что он говорит конкретные вещи, но на самом деле он не сказал ничего.

«Скажем так, темный». И что, черт возьми, это должно означать?

И все это время сквозь звон в ушах, сбивчивое дыхание, невразумительные речи Никса и хихиканье Нив до Джейкоба доносился голос Джонни Митчелл, тихонечко звенящий в одном из наушников, болтавшихся у него на шее. Этот звук казался таким далеким — как дочь, как молодость, как все хорошее, что было в этом мире. А рядом остался только мелкий панк, который смотрел теперь на него так, словно Джейкоб был какой-то особенно паскудно раздавленной на дороге животиной.

— Слушай меня, — отрывочно, с присвистом заговорил Клоуз. Ему приходилось напрягать все усилия, чтобы выговорить каждое слово. — Если я когда-либо увижу тебя возле моей дочери снова, я, мать твою, прикончу тебя. Ты не сможешь ходить. Не сможешь есть. Ты пожалеешь, что ты вообще можешь дышать. Я тебя… уничтожу.

Где-то на середине его речи Никс начал пятиться к калитке: на лице его был ужас. Он покачивал головой и шевелил губами, но до Джейкоба не доносилось ни звука — хотя он не сразу это понял. Ему пришлось поднапрячься, чтобы по губам прочесть то, что пытался сказать мальчишка:

— Нет. Нет. Нет.

Джейкоб хотел пойти за ним, но ноги не слушались. Он понял, что больше не поддерживает Нив — она уже лежала в одном из стоявших на лужайке кресел, скорчившись, как бывало, если они с Амандой засиживались на вечеринках допоздна, а девочка уставала и хотела домой. Как она оказалась там? Когда он выпустил ее из рук? Долгие секунды он смотрел на нее, пытаясь понять, в порядке ли она. Не замерзла ли, может, ей нужно одеяло?

Никс стоял по ту сторону калитки, все еще качая головой и бормоча:

— Все в порядке, мистер Клоуз. Я позабочусь об этом. Вы будете в порядке. Я это сделаю.

О чем, черт подери, говорит этот пацан? Он будет в порядке?

Джейкоб попытался двинуть головой, но она лишь дрожала. Какая-то сила пригибала его к земле, заставляла сгорбиться, скрючиться. Пульсация в голове сменилась одной сплошной вспышкой боли. Левый глаз не видел. Он попытался поднять левую руку, чтобы вытереть пот, но рука не слушалась.

— Убирайся отсюда, маленький говнюк. И никогда не показывайся мне на глаза возле моей дочки.

Его голос странно прозвучал в ушах, все звуки слиплись, образовав один нечленораздельный ком: «Уббиррайссьмммаленькьгаффньк. Никкгданнеппказыввайсьмненнаглззавзззлеммайейдчки».

Никс уже пятился но тротуару.

— Я все исправлю, мистер Клоуз. Я все сделаю хорошо, — бормотал он.

Джейкобу удалось доковылять до калитки, левая нога волочилась по газону.

— Я расскажу К. А., — крикнул он Никсу.

«ЯрсскжуКА».

— Подождите, — ответил Никс. — Я сам это сделаю. Я все сделаю правильно. Обещаю.

— Кэээа… — начал Джейкоб, но больше ничего не смог сказать.

Его непослушная нога застряла, подвернулась, и он всей тяжестью упал на калитку. Створка захлопнулась и отгородила его от Никса. Джейкоб прислонился к ней, но ноги были слишком слабы, чтобы удержать его. Он как будто тонул в воздухе — вот на что это было похоже.

Его взгляд упал на Нив в кресле на лужайке — она повернулась на бок, лицом к нему, и улыбалась с закрытыми глазами. Он смотрел на дочь и радовался, что именно она — последнее, что он видит.

Он ждал новых приступов боли, но не чувствовал ничего. Перед глазами обжигающей рыжей волной поднималось пламя. Где-то вдали обозначился силуэт, идущий к нему через море огня, — сперва он казался лишь тенью, но постепенно рос и приближался.

— С вами все будет хорошо, — сказал силуэт.

Голос звучал спокойно и уверенно.

Никс, вспомнилось Джейкобу.

Ну что ж это за имя, черт подери?

* * *

Никс бежал по глухому переулку, прочь от дома Клоузов. Он не понимал, что заставляет его бежать, но знал: прежде всего ему нужно убраться от Джейкоба, а уж потом помогать ему. Надо побыть в одиночестве, чтобы понять, каковы границы его силы, что он может сделать, а что не может. Нужно было идти к лесу.

Тенистые сосны строем вздымались в небо, словно башни, но непрерывная линия огороженных палисадников не пропускала его к ним. Вот какой-то дом — мрачный, бледный, светящийся, словно призрак в свете раннего утра. Где-то залаяла собака. Никс заметил просвет — между двух дворов шла кривая дорожка, узкая, пахнущая залежавшимся мусором, — и кинулся туда. Ежевичные кусты цеплялись за штаны, царапали лодыжки, колючка впилась в лицо, и что-то потекло по щеке. Кровь? Нет, это всего лишь пот. Никс вытер его на бегу, пытаясь припомнить, когда же в последний раз ухитрился оцарапаться до крови? Когда у него последний раз текла кровь? И было ли это вообще?

Нырнув в лес, он снова повернулся лицом в сторону дома Клоузов. Он не знал, где кончалось его тело и где начинался лес. Знал он сейчас только одно: чтобы помочь Джейкобу, он должен его видеть, и времени у него не много.

Никс остановился. Свечение было настолько ярким, что пробивалось даже через деревья и изгороди на расстоянии в несколько сотен ярдов. За последние несколько минут оно стало настолько ослепительным, что сама фигура Джейкоба совершенно скрылась в нем и Никс ее не видел. В конце его голос превратился в неразличимое бормотание, но чем ярче становилось пламя, тем сильнее оно взывало к Никсу, будто требуя:

«Возьми меня. Придай мне форму».

«Кольцо огня» не было смертью Джейкоба. Оно было просто смертью, и Никс почувствовал, что может оттянуть его от Джейкоба, если только ему удастся разглядеть мужчину, а для этого нужно отойти подальше, чтобы свет перестал ослеплять. Никс не боялся принять его на себя, даже если это грозило гибелью ему самому.

В памяти всплыл образ женщины в черном плаще. Неужели все это было всего лишь вчера?

«Вы знали это с самых юных лет. Вы живете в мире, который не принадлежит вам, но и вы не принадлежите ему. Вы — иные, вы знали это с самого детства».

Это все, что успел услышать Никс, торопясь на помощь Нив. Но что же это такое — его сила? Его дар, способность видеть свечение — они были реальными, он жил с ними всю свою жизнь. И тот случай в лесу, с Бликом — тот явно знал что-то, чего не знал сам Никс. Но что именно? Женщина могла объяснить ему, как использовать эту силу? Неужели он, спасая Нив, упустил шанс спасти Джейкоба? Нет, не могло этого быть. Он найдет способ. Он должен доверять своим видениям, которые привели его в Портленд, заставили его явиться в дом Ундины той ночью, познакомиться с Мотыльком, даже с Морга-ной. Все это не случайности, а части чего-то большего.

Под ветками сосен стоял темный туман, но Никс не замечал его промозглой сырости — он искал край леса. Стебли крапивы били по рукам, лезли в лицо, будто нарочно выискивая неприкрытые участки тела. Где-то крикнула птица, и ему показалось, что это его собственный крик. Долго ли он бежит? Всего лишь несколько минут. Его зрение переключалось, словно видеокамера, мир проходил перед глазами, разрезанный на кусочки, будто кадры пленки. В лучах встающего солнца он четко видел каждую мелочь, даже микроскопические промежутки между сдвоенными иглами сосны. Его ноги, будто сами по себе, на бегу выбивали бешеный ритм. Но время замедлилось, и он успевал разглядеть плодородную землю подлеска, по которой ступали знакомые ботинки, — крошечные бледные ростки травы, клинышки коры и скорлупок, миллионы камушков.

Вот Никс достиг края леса и остановился, спрятавшись за деревом. Он увидел Нив — она лежала на спине, по-прежнему прикрывая левой рукой лицо. Потом обнаружил Джейкоба — его старый босс сидел неподвижно, прислонившись к закрытой калитке, полностью скрытый в светящемся коконе полыхающего пламени. Эта пляска трепещущих языков огня означала, что жизнь Джейкоба тает.

Никс слышал собственное тяжелое дыхание, смешанное с рыданиями. Он плакал — о себе и обо всех тех, кого не спас. О Френке Шедвелле, о своей матери, о людях, которых встречал по дороге с Аляски. О девушке из сквота, о парне на «Кольце огня». Никс понял, почему все это время употреблял «пыльцу», что именно с ее помощью пытался подавить — эту зияющую тоску, чувство глубочайшей беспомощности, с которой был вынужден созерцать чужую смерть.

Ему хотелось молиться, но кому? Кто теперь его боги?

Он заставил себя вглядеться в пламя и даже сумел различить сквозь него глаза Джейкоба. Они были открыты, но взгляд расплывался. Никс шагнул ближе, подняв руку тыльной стороной ладони вперед и мигая от яркого света. Нужно подойти к нему? Дотронуться? Каким образом можно переместить свечение? Думать дальше у Никса времени не было, потому что мужчина уже двинулся в его сторону. Его шаги становились тверже по мере того, как он приближался, свечение изгибалось и колыхалось вокруг, словно расплавленный воск, вытягиваясь по направлению к Никсу. Юноша шагнул ближе, чтобы принять его на себя.

Губы Джейкоба зашевелились.

Никс развел руки, заключая пламя в объятия.

Джейкоб заговорил.

— Мне казалось, я велел тебе держаться подальше отсюда.

Последнее, что Никс увидел, — это кулак Джейкоба, несущийся сквозь огонь. А потом наконец на него обрушилась тьма.

 

ГЛАВА 15

Солнце зашло. Это было первое, о чем подумал Никс, когда открыл глаза: солнце зашло и окрасило желто-зеленую траву под ним в темный, сине-зеленый цвет. Должно быть, он уснул. Все тело ныло от боли, а веки слипались, словно кто-то давил на них. Где он? Никс попытался пошевелить головой, но легчайшее напряжение мышц причинило такую боль, словно в позвоночник воткнулись бритвенные лезвия. Он что, отрубился? Ему вспомнился Джейкоб, но главным была всепобеждающая усталость.

Никс закрыл глаза, а когда снова открыл, солнце вернулось. Сколько времени он пролежал на земле? Собрав все силы, он поднес руку к глазам и потер веки. Приподнялся на локтях и снова впился взглядом в тени, лежавшие на траве, пытаясь понять, который сейчас час. Голова кружилась, спина ныла, а ног он не чувствовал вообще.

— Ты в порядке?

Где-то позади него раздался голос Джейкоба и нарушил печать временной амнезии. Никс вспомнил: он привез Нив домой и попытался оттянуть пламя от ее отца. Потом мужик врезал ему. Последнее, что помнил Никс, — это Джейкоб, надвигающийся на него со сжатыми кулаками.

Ник дотронулся до лица. Кровь, еще теплая, скопилась у него под носом, правый глаз болел и распух.

Значит, он может чувствовать боль.

«Ваше человеческое тело — лишь оболочка, предназначенная удерживать внутри вашу истинную сущность — ту, что не принадлежит этому миру…»

Преодолевая боль, он повернулся. Господи, как же больно.

— Отвечать будешь или как?

Джейкоб Клоуз стоял все в той же позе, понял Никс, как и тогда, когда мгновением раньше ударил его в лицо. Шнур от плеера все еще висел у него на шее; левая рука лениво потирала костяшки правой. Глаза были немного грустными, немного усталыми, как обычно. Но вокруг… ничего. Светящийся ореол пропал.

«Кольцо огня» ушло. Никс заставил его исчезнуть.

Он почувствовал, как лицо ожило и улыбка невольно расплылась на губах.

— Думаешь, это смешно, чувак? Может, тебе еще раз врезать?

Голос Джейкоба прозвучал неуверенно, скорее с чувством вины, чем гнева. Тут он потер голову, и Никс понял: он сейчас, должно быть, гадает, что же с ним произошло, куда девалась боль.

— Нет, мистер Клоуз. Я просто… ошеломлен. Вне себя от радости.

Он смолк, глядя на Джейкоба, который качал головой и притворялся раздраженным.

— Все нормально. Я это заслужил.

На этот раз улыбнулся Джейкоб.

— Прости, парень. Я погорячился. Нив рассказала мне, что произошло.

— Нив? — Никс посмотрел на кресло, стоявшее на лужайке, но там было пусто.

— Ушла за льдом. У тебя вот-вот жуткий фингал вылезет.

Джейкоб потянулся, чтобы дотронуться до Никса, и впервые юноша не отдернулся.

— Хотя, кажется, все уже проходит.

Скривившись, Джейкоб осмотрел больное место.

— Ничего себе. Странно. Поверить не могу, что я тебе врезал. Это все потому, что мне… не по себе было. Сам не понял. Так или иначе, сейчас я в порядке. И между нами тоже все нормально, между мной и тобой. Нив рассказала мне, что это все тот парень, Блик. Она сказала, что ты довез ее до дома. Постой, Никс. Я чувствовал себя так… погано. Но теперь все в порядке. В порядке, — повторил он.

— Вы хорошо себя чувствуете? — отозвался Никс.

Это было похоже на правду, и все же ему не верилось. Неужели все так легко? Неужели это все, что ему требовалось сделать? А мама, мог ли он спасти ее? Этот опыт показался ему изматывающим, даже болезненным, и сейчас еще каждая мышца в теле Никса ныла — и все же это была полная ерунда по сравнению с тем, что ему удалось совершить! Никс посмотрел на Джейкоба.

— Нив мало что соображала, — сказал он, пытаясь придать голосу бодрость, но сам не веря, что у него это получается. — Что… что она вспомнила?

— Можешь сам спросить. Она только что ушла в дом. Слушай… я правда не совсем понимаю, что тут произошло. Я совсем… ничего не соображал. Сейчас объясню.

Джейкоб негромко крякнул.

— Я думал, у меня сердечный приступ или что-то типа того. Думал, что мне уже… ну, ты понял. Крышка. Но теперь я нормально себя чувствую. Нет, даже лучше, намного лучше.

— Я уверена, что Никс просто счастлив слышать, что твой хук правой вернул тебе молодость, — раздался рядом голос Нив, и оба повернулись к ней. — У нас не нашлось ни одного пузыря со льдом, так что я положила несколько кубиков в пакет.

«О нет», — пронеслось в голове у Никса.

— Я даже для тебя один приготовила. — Она улыбнулась и кинула им в отца. — Как только адреналин улетучится, твои костяшки начнут болеть.

«Нет. О господи… Нет».

— Я в порядке, — ответил Джейкоб, не сводя глаз с Никса. — Ты уверен, с тобой все хорошо?

Нив уже подошла к ним, шагнула к Никсу, чтобы прижать пакет со льдом к его лицу.

— А ты как думаешь, папочка? В тебе веса примерно три сотни фунтов, и ты врезал ему прямо по лицу. Конечно, ему не может быть хорошо.

Ее голос был веселым, глаза смотрели осмысленно. Все в ней было как всегда — ни за что не догадаешься, что всего минуту назад она находилась под кайфом.

«Нет, нет, нет».

— Хочу извиниться за нас обоих, — сказала Нив. — На самом деле, это я виновата.

Она взяла безжизненную руку Никса в свои — теплые, мягкие, живые — и прижала ее к пакету со льдом у виска.

— Я правда облажалась. Это все… ну, ты понял, из-за кого это все.

Тут она отвела глаза.

— Хочешь встать? Или лучше прилечь? У тебя немного ошалелый вид.

Никс понял, что сидит с открытым ртом, и услышал слово, сорвавшееся с губ.

— Нет.

Пакет полетел на землю.

— Я была бы очень рада, если б ты ничего не стал рассказывать К. А… — начала она.

— Нет, — повторил он и начал пятиться от отца с дочерью — назад к лесу, из которого недавно выскочил.

— Никс? — встревоженно позвал его Джейкоб.

— Какого черта, Никс? — спросила Нив. — Что с тобой такое? Тебе нехорошо? Ты меня пугаешь.

Он искоса смотрел на нее и видел чудные волосы, совсем недавно взмокшие от пота и прилипшие к коже, а теперь сухие, блестящие и пушистые, миндалевидные темно-карие глаза — Никс всегда считал темноглазых блондинок самыми хорошенькими. И дрожащее, стремительно вращающееся жуткое пламя, которое с каждой секундой становилось ярче. Она даже не подозревала о нем и была абсолютно, до идиотизма беспечна.

«Зверушка».

Нив Клоуз умрет. Скоро умрет.

— Никс, — позвал Джейкоб, когда тот еще быстрее попятился назад. — Послушай, извини. Вернись. Тебе нужен лед.

Он не остановился. Споткнувшись обо что-то, Никс упал, вскарабкался, потом повернулся и бросился к деревьям.

— Никс? Что происходит? — раздавались у него за спиной крики Нив и Джейкоба.

Он слышал, как Нив зовет его, но не мог остановиться. Он снова бежал сквозь деревья, но теперь не знал куда. Просто прочь отсюда. Прочь от Нив, сгорающей в огне, который пожирал сначала ее отца. Он не заставил его исчезнуть, он только перенес его с одного человека на другого — спас Джейкоба, но обрек на смерть Нив. Свет и тени мелькали вокруг него. Сосновые иголки и пустота. Свет и тени оставляют Вселенную, взаимозависимые, уравновешенные. Как только он мог вообразить, будто в силах заставить какую-то ее часть исчезнуть?

 

ГЛАВА 16

В дверь дома 1515 на Северо-Восточной Скайлер-стрит позвонили. В эту дверь звонили множество раз, и приятный двухтональный перезвон всегда радовал Ундину. Ей нравилось принимать гостей и даже время от времени беседовать со Свидетелями Иеговы. Но не теперь. Теперь ей больше хотелось побыть в одиночестве.

Еще никогда Ундина не чувствовала такого нежелания встречаться с людьми. Ей хотелось сидеть в гостиной, старательно стирая из памяти все виденное, чтобы можно было пойти спать, — и именно этим она сейчас занималась. В машине у Морганы она не спала но-настоящему, а лишь временами проваливалась в забытье, сбивающее с толку и не дающее отдыха. Она смертельно устала, и сначала ей нужно отдохнуть, а уже потом решать, что делать дальше.

Звонок раздался снова. Ундина, сидевшая с прижатыми к глазам ладонями, опустила руки на стол. Она знала: за дверью стоит Никс. Придется поговорить с ним. Обычно доброе отношение к людям было для нее естественным, как дыхание, но теперь она с усилием пыталась заставить себя выполнить этот долг. Больше ей не хотелось быть доброй. Ей хотелось вернуть все на те же рельсы, как это было несколько недель назад, до отъезда родителей. Хотелось снова стать простой девчонкой, прежней Ундиной.

Она дошла до двери и открыла ее.

— У тебя пять минут, — сказала она и тут же осеклась.

Перед ней, щурясь на солнце, стоял Мотылек, его крупные солнечные очки с выпуклыми линзами были сдвинуты на лоб. Он изображал кающегося грешника, но Ундина знала, что все это притворство.

— Мне и этого-то много, — ответил он.

— Мне нечего тебе сказать, — бросила она. — Особенно не могу достойно ответить на твою жалкую попытку пошутить. Пошел вон отсюда, пока я не вызвала полицию. Хотя чего я жду? Я звоню им прямо сейчас.

Но прежде чем она успела захлопнуть дверь и вытащить сотовый из кармана куртки, Мотылек шагнул вперед и положил руку на дверь. Ундина чувствовала силу его руки и его решимость. Если она попробует захлопнуть дверь, он оттолкнет ее, и он намного сильнее.

У нее ослабели ноги. В горах кругом были люди, а тут, на Северо-Восточной Скайлер-стрит, стояло тихое утро четверга и все сидели по домам. Перед ней мелькнул образ брата, Макса, который в свои тринадцать был шести футов росту. И как только она могла пожелать, чтобы он уехал?

Улыбка сползла с лица Мотылька. Его рука продолжала удерживать створку, но голос стал мягким, почти умоляющим.

— Ундина, пожалуйста. Я знаю, это больно.

— Нет… — Она тряхнула головой, упорно пытаясь закрыть дверь.

И услышала свой собственный молящий, прерывистый голос:

— Пожалуйста… оставь меня в покое.

Он убрал руку.

— Не могу.

Хотя ей следовало захлопнуть дверь перед носом навязчивого гостя, Ундина не сделала этого, а замерла, сжимая в руке вытащенный из кармана телефон.

— Что?

— Все реально. Ты не та, кем кажешься себе. Прошу, выслушай. Я могу тебе это доказать.

Ундина пристально смотрела на него. Его слабость придала ей сил.

— Я не знаю, кто ты, Джеймс Мозервелл, или за кого себя выдаешь, но я не хочу в этом участвовать.

Она немного успокоилась, ее голос стал ровнее. Она скажет ему то, что он хочет услышать.

— Держись от меня подальше, и тогда ничего не произойдет. Я сделаю вид, что ничего этого не было. Но если ты станешь названивать мне, если ты снова придешь сюда… — Она перевела дыхание и вспомнила свой последний разговор с Мотыльком, на этих самых ступенях, в ночь вечеринки. — Не пытайся связаться со мной или увидеться. Я пойду в полицию, и тебя арестуют.

Парень нахмурился, но не от страха, а словно от усталости, медленно опустил веки и снова поднял; Она сглотнула.

— Это ни к чему не приведет, Ундина.

Она видела, как он пятится от двери, готовый уйти, и подумала, что на него подействовало ее обещание обратиться в полицию. Хотелось верить, что сцена окончена, но что-то в голосе Мотылька заставило ее снова взглянуть на него. Солнце было у него за спиной, и она встретила взгляд его зеленых глаз.

— Слушай внимательно, это не шутки, — сказал он. — Я смертельно серьезен. По Портленду разгуливает резатель, и, как только он узнает, что ты была на «Кольце огня», он придет за тобой. Ты должна быть готова. Ты должна понять, кто ты такая. Ты потеряла сознание и пропустила многое из того, что говорила Вив, многое из твоего первого урока. Ты нужна мне, Ундина. Я — твой проводник. Я и твое кольцо — единственные люди, которые смогут помочь тебе.

Мотылек сделал паузу и опять шагнул к ней. Ундина хотела отойти, но не могла сдвинуться с места.

— В первый раз это всегда потрясает. Не только с тобой так было — со мной когда-то тоже.

Мотылек покачал головой. Она понимала, что не должна его слушать, но все-таки слушала, сама не зная почему.

— Я прямо сейчас звоню в полицию… — Она щелчком открыла сотовый, но медлила, не нажимая на клавиши.

— Я только хочу, чтоб ты поняла следующее. Мы давно знаем о тебе. Вив знала о тебе с самого твоего рождения. Она предвидела, что так случится, что тебе придется пройти через все это… эту растерянность. Но твое место среди нас, Ундина. Вив…

— Ты ненормальный, Мотылек, — с трудом прошептала Ундина. — Ты псих.

Мотылек умолк на мгновение, окинул взглядом улицу и снова покачал головой.

— Она предупреждала, что будет сложно, — пробормотал он. — Не знаю, почему я не послушался…

— Тебе лучше сейчас уйти, пожалуйста. Иди поговори с кем-нибудь. Тебе помогут. Ты болен, тебе промыли мозги.

Она хотела закрыть дверь, но в это время он повернулся к ней и сказал:

— Позвони своему отцу, Ундина. Он расскажет, когда все это началось. Спроси, помнит ли он Вив. Твой отец поймет.

От этих слов у нее сдавило грудь, из глаз брызнули слезы, ноги подкосились. Она медленно сползла на пол, села, прислонившись спиной к двери, и принялась раскачиваться из стороны в сторону, не зная, что же ей делать дальше.

* * *

Все началось с шепота в душной, полной тумана чаще.

— Моргана… — шептал лес, дышавший с ней в одном ритме.

Черно-зеленый массив переливался и колебался. Насколько было известно Моргане, она была одна. Возле дома она сначала выгрузила Ундину, затем ее вещи (или наоборот?), а потом сразу же быстро отправилась в лес — впервые с двенадцатилетнего возраста она сделала это в полном сознании. Именно там все началось, и именно туда, в это единственное место, она могла сбежать. Казалось, что-то внутри ее пытается вырваться наружу.

«Моргана», — услышала она снова и повернула руль.

Поворот остался позади, перед ней открылся все тот же сбивающий с толку растительный хаос: извивающиеся лозы, густая листва, а за нею — чернильная, таинственная тьма, такая глухая, что даже лучи утреннего света, которые спускались с неба и лежали на траве, словно осколки молочного стекла, не могли рассеять ее. Тут правила ночь, и Моргана подумала, не приснилось ли ей все это — жаба, девчонка с клыками, «Кольцо огня».

Вдруг из зарослей крапивы вышел Блик и направился к ней — теперь он почему-то казался ниже ростом, чем обычно. Вместо красной флисовой куртки и штанов цвета хаки на нем был черный кожаный костюм с ремнями, пряжками и чем-то вроде металлических нашивок. Он был чисто выбрит, а его лысеющий череп под лучами фар словно светился сквозь коротко подстриженные редкие жесткие волосы.

Моргана остановилась и стала ждать. Даже на расстоянии в несколько ярдов играющая в Блике сила и его липкий взгляд выводили ее из себя. В сыром туманном воздухе она дрожала от холода и жалела, что бросила куртку с рюкзаком дома. Задержав дыхание, она попыталась застыть и не шевелиться, но дрожь сдержать не удавалось.

Блик окинул ее оценивающим взглядом: от теннисных туфлей до белого тонкого свитера и черных, все еще влажных волос. Моргана почувствовала, как волоски у нее на коже встали дыбом. Она понимала, как сейчас выглядят ее соски под свитером, и плотнее сжала руки на груди. Ей было страшно, но она чувствовала, что этот парень не причинит ей вреда.

Блик шагнул к ней, шаркнув ногой по грязной земле.

— Эльфийская дева Моргана. — Он придвинулся ближе и мерзко ухмыльнулся. — Люди могут быть такими… — Он криво улыбнулся, опуская глаза в некотором подобии флирта. — Такими безмозглыми. Чертовски безмозглыми.

От его нового взгляда внутри у нее что-то оборвалось.

— Моргана, — прошептал он.

Девушка молча ждала, что будет дальше. Что им говорила Вив?

«Существуют резатели, которые хотят причинить вам вред. Подменыши, которые выбрали иной путь, а не тот, что был уготован им. Одного из них вы уже знаете».

Разумеется, женщина имела в виду Блика. «И Нив… Блик, должно быть, использовал Нив в качестве зверушки», — сделала вывод Моргана, распутывая клубок ассоциаций и наблюдений над их небольшой компанией, которые копились в течение последних недель перед «Кольцом огня». Но почему? Ради удовольствия, как сказала Вив? Игра не стоила свеч. И отчего Вив упомянула о практике использования зверушек лишь в конце своей лекции, словно не очень-то стремилась привлекать к этому внимание слушателей? Если Нив действительно побывала на «Кольце огня», как Вив при ней говорила Ундине, значит, ее привел туда Блик. Но с какой целью? И какую роль во всем этом играла «пыльца»?

Стоявший перед ней парень был резателем, напомнила она себе, злым эльфом-подменышем. Но каков он на самом деле? И отчего Вив стремится его уничтожить?

Единственное, в чем Моргана была уверена: она сама не собирается ничего предпринимать, пока не получит больше информации. Кем бы ни был Блик, кем бы ни была она сама, у них больше общего, чем могла предположить Вив.

«Блик!» Моргана смеялась про себя над этим несуразным именем. Говорят же, не суди книгу по обложке. Он был темным, нарушителем спокойствия, тенью за ее собственным сердцем, которое билось сейчас еле слышно, трепеща.

«Он понятия не имеет, кто перед ним».

Моргана знала, что в такие мгновения определяется весь дальнейший ход событий. Каждое возможное решение выстраивалось, как череда костяшек домино: упади одна, рухнет все.

Моргана не была дурой. Что сейчас пытается сделать Блик? Флиртовать? Вряд ли он так мил, как старается показать. Его скромное обаяние на нее не действовало, но она понимала, что следует поддержать предложенный тон.

— Какая приятная встреча, — собравшись с духом, приветливо произнесла она.

Может, сейчас стоит улыбнуться? Блик стоял так близко, что она могла видеть крупные поры его безволосой кожи, сеть морщинок вокруг черных глаз. Она вздохнула, слегка выставила грудь вперед, наклонила голову и бросила на него кокетливый взгляд из-под ресниц.

Блик сморгнул.

— Мерзкая шлюха. Тупая мелкая сучка.

А потом он ударил ее — не руками, нет. Он обрушил на нее какой-то разряд вроде электрического, который пронзил ее, пригвоздив к месту. Ее волосы встали дыбом, ноги приросли к земле. Она попыталась поднять руки, но не смогла и шелохнуться.

— Лживая дрянь. — Несмотря на грубые слова, Блик улыбался, сверкая острыми белыми зубами. — Не думай, что я не замечаю твоих уловок. Знаешь, в чем твоя проблема, Моргана?

Она не могла поднять глаз и смотрела в землю, но и земля, казалось, колышется под ней.

— Ты думаешь, что ты такая особенная и никто с тобой не сравнится. — Он ухмыльнулся. — Амбициозная эльфийка с красивым личиком и бесподобной фигуркой. Суть в том, дорогуша, что твои сиськи не откроют тебе путь в Новалу. Тысячи таких, как ты, сгорят по дороге.

Последние слова он будто выплюнул прямо ей в лицо, и воздух перед ней задрожал.

— Да пошел ты на хрен, ты, тупой торговец дурью, дубина стоеросовая…

— Заткнись!

Он ударил ее снова, и на этот раз она почувствовала, как язык примерзает к нёбу — попытавшись пошевелить им, она чуть не задохнулась.

— Не стоит недооценивать резателей, Моргана. Особенно меня. Пусть это будет твоим первым уроком. Ты же любишь учиться?

Он прошелся вокруг, не спуская с нее обведенных желтыми кругами глаз.

— Мы не просто так выбрали темный путь, любовь моя. — Он улыбнулся, и Моргану замутило от этой улыбки, да так, что кофе, который она выпила в дороге с Ундиной, едва не запросился наружу. — Практически все, что изучает или делает резатель, он делает ради своей цели. Наши инстинкты острее, ибо нам пришлось довести их до совершенства, и теперь мы стали быстрее молнии. И женщины тоже.

Блик снисходительно хмыкнул, подошел к ней и щелкнул по напряженному соску. Моргану шокировал этот жест, одновременно интимный и насильственный, и снова некий поток энергии приковал ее к месту — впрочем, уже не так болезненно, как прежде. Всегда схватывая на лету, она стояла тихо, как будто знала, чего Блик хочет от нее.

— Ты уже знаешь, кто ты, потому-то ты здесь. Что ж, прекрасно. Обычно у них уходит на это больше времени.

Какая-то тень прошла по лицу Блика, но он овладел собой, скрестил руки на груди и даже принялся что-то высасывать из щели между зубами.

— Но конечно, не у меня. Я знал заранее. Так же как и ты.

Моргана старалась стоять неподвижно, хотя всем существом стремилась на свободу. Она не ожидала, что все так пойдет и что она не сможет, как обычно, контролировать ситуацию. От Блика несло болотом, и Моргана ужаснулась, неужели и она станет такой же отвратительной, если превратится в резателя.

— Итак. Твое желание совершенно очевидно, Моргана.

Он улыбнулся, снова скользнув поближе к ней.

— Власть, не так ли? Ну же, малышка. Теперь можешь говорить. Блик слушает.

Она посмотрела под ноги. Именно этого он и хотел — подчинить ее.

— Да, — шепнула Моргана, и ее шепот прозвучал как крик.

— Я научу тебя, — шепнул Блик в ответ, и она затаила дыхание. — Ты научишься значительно большему и значительно быстрее, чем остальные звенья вашего кольца, которых будет учить это недоразумение под названием Мотылек, маленький протеже Вив. Я могу… и я сделаю это. Я расскажу тебе о нем кое-что.

Ответ готов был сорваться с губ Морганы, но она сдержалась, и Блик, слушая только себя, продолжал:

— Но ты… — Он придвинулся ближе, прижался губами к ее голой шее. Она чувствовала его влажное дыхание на своей коже. — Ты все же совершенно другое создание. Я следил за тобой с тех пор, как ты еще пешком под стол ходила, Моргана.

«Сколько же тогда Блику лет?» — подумала она. Выглядел он максимум лет на тридцать.

Тут он шагнул назад и снова окинул ее взглядом.

— И ты действительно здорово выросла.

Ее воротило от его намеков, но она приняла вызов и разомкнула губы.

— Спасибо.

Блик расхохотался.

— Я не собирался льстить. Придется над этим поработать. Ты знаешь, — он повернулся к ней, — резатели не сексуальны. Дорогая моя самовлюбленная Моргана, твое прелестное личико возбуждает меня не больше, чем вот эта лужа.

Он показал на лужу, она посмотрела туда же. Вода в луже колыхнулась.

— Ну, — он улыбнулся, — я должен был сделать эту поправку. Мы не можем размножаться сами. Но могли бы, если бы балом не правили эта чертова кукла Вив и ее дружки, невыносимо тупые наследнички. Усвой главное: воля правит всем. Сила; которая изменяет нас, солнышко. Сила и бремя, здесь, на земле. Сейчас, не в заоблачных далях. Но похоже, что ты это уже сообразила?

Он провел длинным ногтем по тонкой вязки свитеру, и Моргана вздрогнула снова.

— Я знаю, что бесит тебя, Моргана. Я слышу то же самое тиканье бомбы, что и ты. А теперь…

Он умолк, явно готовясь дать ей какую-то инструкцию. Она уже хотела задать ему вопрос, но передумала. Границы сотрудничества были обозначены, условия оговорены. Блик упивался… самим собой. Он научит ее, и, в свою очередь, она выполнит его требование. Оставалось только выяснить, чего же он хочет.

Очевидно, он прочел все эти мысли на ее лице. Замурлыкав какую-то мрачную мелодию — где она слышала ее раньше? — Блик приступил к объяснениям.

— Завтра твой братец-идиот возвращается из тренировочного лагеря. — Резатель покачал головой. — Даже не верится, что тебе приходится жить с ним под одной крышей. А уж крыша-то! Это же почти трейлер! Давно нужно было организовать несчастный случай. Щепотку мышьяка в эти оладушки, которые твой Кака так здорово готовит. Подушку на лицо сразу перед сном? А?

Несмотря на все свои настроения, Моргана еле удержала крик. Да как он смеет? Она любила своего брата настолько, насколько она вообще была способна любить. Откуда он знает про оладьи? Про подушку, которую она купила за две сотни долларов на шестнадцатилетие К. А.? Он что, шпионил за ней? С этого момента Моргана поняла, что ненавидит резателя, ненавидит его больше, чем любое другое существо, живое или мертвое. А еще она поняла, что этот-то ее гнев и подпитывает его. Не сила была его волшебным эликсиром, а ненависть.

Она смотрела под ноги. Блик проверял ее преданность, и хотя в глубине души все противилось ему, она продолжала тихо стоять и слушать его тошнотворные откровения.

— Ты сильнее, чем я думал. — Он вскинул голову. — Значит, так. Знаешь ту мелкую шлюшку по имени Нив? Твой братец серьезно промахнулся с выбором подружки.

Блик злобно улыбнулся, и Моргана кивнула:

— Нив. Эта грязная потаскушка.

— Я положил на нее глаз. Я годами искал подходящую женщину. Резатели, представь себе, не первые в списке тех, кто подбирает себе зверушек.

Моргана старалась не показывать своих чувств, но, должно быть, вид у нее был растерянный. Тон Блика стал более язвительным, даже инфантильным; он приоткрыл рот, шмыгнул носом и продолжил:

— Должно быть, Вив уже навесила вам лапшу на уши, красотулечка. Как и всем нам в свое время. Как давно это было… — Глаза его приобрели рассеянное выражение, но ненадолго. — Про людей-зверушек, дорогая моя, про необитаемые тела. Когда они достигают созревания, некоторые из них используются для производства новых туловищ. Для новых подменышей.

Он посмотрел на нее, и Моргана покачала головой в знак того, что не совсем понимает его.

— Для исхода. Для образования колец, — пояснил он.

— Значит, так мы появляемся на свет?

— Некоторые из нас. Некоторые эльфы вселяются в тела младенцев, рожденных зверушками. Тогда инициация происходит проще. Никаких дурацких правил — вроде запрета ребенку совать пальцы в розетку. Но некоторые из нас действительно рождаются в настоящих семьях, и введение в кольцо должно будет осуществляться позже, тайно. В лесу, например.

Он широким жестом обвел зеленый полог над головой Морганы, которая уже забыла, где находится.

— Помнишь свой первый раз? Скорее всего, нет. Ты была, скажем так, слегка не в теме. Индуктор был не больно-то хорош. Но ты помнишь, что было потом? Свои маленькие игры с животинками? Помнишь это, Морри?

Блик скрестил руки на груди и окинул ее взглядом.

— Вот почему ты продолжала приходить сюда — чтобы воссоединиться со своим народом. Крошка подменыш, пытающаяся понять, что к чему. Как это мило! Если бы тебя не бросили с такой жестокостью… Вив была занята играми в ладушки со своей маленькой любимицей, Ундиной, и у нее не оставалось времени для тебя. А твоя человеческая семья… — Он покачал головой. — Они же просто лохи! Но это ничего. Все теперь позади.

Он вытянул желтоватый палец и провел острым ногтем по капле на ее влажной щеке.

— Теперь дядюшка Блик с тобой.

— Не прикасайся ко мне. — Моргана задохнулась.

Неужели она… плакала?

— Не смей открывать рот, пока тебе не прикажут. И вытри слезы, — отрывисто проговорил Блик, и Моргана с трудом подавила грудной всхлип. Ее беспомощный вид, казалось, бесил резателя: он отступил назад, вытирая о кожаную куртку палец, которым дотронулся до нее, и снова скрестил руки на груди.

— Я, конечно, не такой. Я родился от вонючей зверушки на одном из отвратительных заводов Вив по производству маленьких туловищ. Но с тобой все было иначе. Тебя вырастила любящая мамочка, Ивонн — Королева Роз, и сумасшедший от любви к тебе Фил-младший, принц бумажного производства. Он ведь сидит там же? Кусок Бернсайд-стрит, принадлежащий д'Амичи, корпус десять? Да он настоящий производитель, этот Фил!

— Пошел на хрен.

Блик не обратил внимания на ее слова.

— По крайней мере, у тебя есть тарелки, из которых можно есть, и чистые простыни, чтобы заворачивать в них свое прелестное туловище. И какое прелестное, а? Ну просто картинка. Жаль только, что принадлежит оно не тебе.

Он злобно посмотрел на нее и погрозил когтистым пальцем.

— Ты же не думаешь, что в самом деле выглядишь так?

Он опять придвинулся, обдавая ее запахом болота.

— Ты не человек, Моргана. Заруби это на своем глупом эльфийском носике. Я знаю, я тебе противен. Тебе в самом деле стоит поработать над своим актерским мастерством. — Он горько ухмыльнулся. — К несчастью, дорогая, если ты собираешься стать резателем, тебе придется свыкнуться с таким видом и запахом. Потратишься на какой-нибудь дезодорант. «Тин спирит», наверное? В человеческом мире мы принимаем человеческий облик. А человек гниет.

Он дыхнул на нее, и Моргана действительно почувствовала запах гнили. Она вспомнила, как та девчонка с дредами на стоянке у «Кольца огня» обнюхивала ее — неужели она тоже начала разлагаться и уже пахнет гнилью?

— Но мы не такие на самом деле.

Блик показал запястье — на нем виднелась все та же отметина в виде небольшого синего икса, такая же, как у Мотылька или Вив. В его ладони вдруг выросла вращающаяся сфера сине-желтых искр размером около фута; с шипением она пронеслась мимо Морганы, царапнув мимоходом ее левое плечо. Отскочив от древесного ствола, шар улетел в темноту леса и скрылся из виду. Моргана взглянула на свой свитер — в том месте, где молния коснулась ее, появилась коричневая отметина. В воздухе запахло паленой шерстью.

— Мы принадлежим высшим сферам, любовь моя. Вот этой. — Блик величественным жестом обвел все вокруг. Моргана проследила за его рукой, но смогла увидеть лишь глухую темноту. — Мы населяем вселенную куда более огромную — ту, которую люди могут ощущать лишь самую малость. Это чувство приходит к ним, когда они испытывают страх перед темнотой ночи, когда волосы на их руках встают дыбом, когда они идут по лесу и понимают, что они там не одни. Мы приходим из ям в земле, древесных червоточин, отверстых могил, из смерчей, торнадо и бурь. Из черных дыр, что пожирают звезды. Так же как и резатели, — добавил он приглушенно. — В незримом мире есть место и для хороших, и для плохих, и для тех, что между ними.

На мгновение Моргане показалось, что он почти сочувствует ей, и она немного расслабилась.

— Резатели… кто они?

Но Блик кашлянул и со вздохом покачал головой, словно осуждая ее за то, что она подала голос без разрешения.

— Разве я говорил, что пришло время ответов на вопросы? Нет. Не говорил. Слушай меня. Прекрати так глупо кривиться и слушай. Эти твои слезы… у-мо-ля-ю… Они неизбежно отнимают некоторое количество сил. Подменыши не плачут, Моргана, разве что тайком, обитание в чужих телах высушивает нас. — Он фыркнул и расхохотался. — Впрочем, это тебе и так известно.

Он провел по ее щеке длинным ногтем, словно хотел заставить ее пожалеть о том, что она все же может плакать — этой способности ей в известном смысле всегда не хватало по жизни, — а заодно убедить в том, что он сам выжил лишь благодаря ненависти и тьме.

Моргана почувствовала влагу на щеке, провела по ней рукой, а потом взглянула на свои пальцы. На них радужно переливалось густое черное вещество, такое же, как у той девчонки на «Кольце огня», которую она ударила по лицу. Вещество тут же испарилось. Это была ее кровь, та самая, которой Моргана никогда раньше не видела. Она с детства не получала никаких ран или повреждений, и месячные у нее так и не начались (такая задержка называется «аменорея», и причиной ее Моргана считала свою худобу). Впрочем, она регулярно просила мать покупать ей тампоны, чтобы Ивонн, эта назойливая стерва, не задавала вопросов.

— Туловища кровоточат, дорогая моя. Это неприятно, но это так. — Блик снова придвинулся ближе. — Мерзкие, вонючие штуковины — эти наши человеческие тела, правда? Особенно когда они стареют. Вот погляди на меня. — Он оттянул одну особенно отвислую складку кожи под подбородком и подергал за нее. — А ведь я привык быть красавцем. Я привык получать любых девчонок. Резатели не хотят уходить, — продолжал он, вышагивая по небольшой поляне. — Нам нравится здесь. На земле у нас есть сила. В Новале мы просто станем такими, как все. На «Кольце» мы решили: какого черта уводить эту силу в Новалу, когда мы можем использовать ее прямо здесь?

— Какого рода силу?

— Тебе нравится, как это звучит, а? Неважно. Довольно скоро ты сама все узнаешь. В любом случае оставаться тут запрещено, Моргана. Эльфам необходимо участвовать в исходе. Проблема в том, что Вив не лгала, когда говорила, что наше пребывание разрушающе действует на человеческие тела. Это еще мягко сказано.

Блик открыл рот и продемонстрировал свои жуткие челюсти.

— К примеру, мои несчастные зубы. Наши человеческие туловища еще могут вынести вселение, но лет с восемнадцати они начинают разлагаться. Мне двадцать два. И на сколько же я выгляжу?

Моргана уже хотела ответить, но резатель махнул тощей, украшенной длинными ногтями рукой.

— Не утруждайся! — Он скривился. — Я уже решил сделать подтяжку лица. В наши дни эта операция значительно менее травматична… — Он вздохнул и покачал головой. — Но того, что я зарабатываю на «пыльце», недостаточно. И хотя я хороший торговец, человеку нужно еще что-то есть. Поэтому я проложил… — Блик смолк и в упор посмотрел на Моргану, будто пытаясь понять, можно ли ей доверять, — другую трассу. Намного чище и намного забавнее. Но об этом я расскажу позже. Не стоит развращать тебя так скоро. Разумеется, наш небольшой урок еще не окончен. Ты это понимаешь?.

— Да, — через силу ответила Моргана, превозмогая головокружение. — Что ты хочешь, чтобы я сделала?

Он снова замолчал, отошел в сторону и отвернулся, потом начал объяснять задачу:

— Эта милая крошка с конфетти вместо мозгов, Нив Клоуз, скоро станет моей. Я уже довольно давно подкармливаю ее «пыльцой», и теперь она моя рабыня или же в скорости станет ею. Не так-то просто раздобыть человека, который стал бы зверушкой. — Он повернулся и взглянул на Моргану. — Не позволяй этой Вив обвести тебя вокруг пальца. Они сами хотят стать зверушками. Твой братец-теленок — моя главная заноза, поскольку Нив должна быть одна, а пока он ошивается возле нее, они, судя по всему, близки в самом неприятном для меня смысле. Я хочу, чтобы ты заняла его чем-нибудь, отвлекла на несколько дней, пока я не заманю свою добычу в ловушку.

Он фыркнул и с оттенком печали покачал головой.

— Она действительно второй сорт, эта девчонка. А первая… Эвелин… была значительно лучше… Она дала бы мне крепкое туловище, но она была ужасно… — он остановился, подбирая нужное слово, — упрямая, да еще это ничтожество, Финн… Короче, я ее потерял. Потом была еще одна. Уфф. Пришлось сразу же прикончить ее. — Блик провел пальцем по горлу и выпучил глаза. — Кто бы знал, что столько кровищи будет? Однако мне и в самом деле нехорошо, и с этим надо что-то делать, — продолжал он, покачав головой. — Нив, к несчастью, слишком легкая добыча. Совершенно неинтересная.

Блик замолчал и окинул взглядом дрожащую Моргану.

— Что-то я слишком много болтаю. Ты открутишь своему братцу голову ради меня, договорились? — Он злобно ухмыльнулся. — Ведь ты уже знаешь, как это сделать, дорогуша?

Она почувствовала, как сердце подскочило к горлу.

— Разумеется, ты знаешь. Это так… волнительно, знать, что вы двое на самом деле не связаны кровными узами, правда? Скажи честно, Моргана, ты ведь всегда считала его милягой, а? Идеальным парнем?

Голос Блика взвился, имитируя девчоночью манеру говорить:

— «Умница, красавчик, милый, забавный. Черт, как жалко, что он мой брат».

Моргана не сводила с него глаз.

— Близость лучше, а? Но это твоя проблема. Моя намного проще: приведи ко мне Нив, и я дам тебе первый, то есть уже второй урок — мы ведь не просто так в «Краке» болтали, а? И ты оставишь далеко позади эту самоуверенную маленькую засранку, Ундину. Любимицу Вив, не забывай, от которой, кстати говоря, еще и Мотылек без ума. Совсем беда. Вы обе должны были все понять еще с той вечеринки, но Мотылек ничего не может сделать нормально.

При воспоминании о Мотыльке, который ею пренебрег, лицо Морганы вспыхнуло, и она шагнула вперед.

— Как мне это сделать?

— Сама придумаешь. Прояви фантазию. Господи, — он закатил глаза, — главное, сделай это. И чем скорее, тем лучше. Я уж не говорю о том, что ты не должна ни с кем обсуждать меня, особенно с тем парнем, Никсом. Но ты ведь и так не станешь это делать? Потому что ты знаешь — существует только один путь. — Блик остановился. Его глаза были как черные провалы на бледном, белом лице. — Тот самый, которым иду я. Темный путь.

Он с улыбкой повернулся, чтобы уйти, но Моргана шагнула вслед за ним.

— Прошу, просто скажи мне. Почему нас называют резателями? Что это значит?

— Нас? Меня, Моргана. Я — резатель. Ты пока никто. Ты просто тупой, необученный подменыш.

— Я имела в виду тебя, — исправилась она. — Почему ты резатель? Чем ты занимаешься?

— Она не говорила вам? — Блик вроде бы удивился, потом ухмыльнулся и, откинув голову назад, покачнулся на каблуках. — Ну конечно не говорила. Это хорошо. Значит, она боится. Нас называют резателями, потому что мы перерезаем поток, благодаря которому происходит исход. Мы обрываем его, мы останавливаем «Кольцо». Пока мы существуем, никому не выбраться отсюда. «Как следствие, обрекая нас на веки вечные на существование в качестве бесконечных частиц боли, передающихся от одного живого существа другому», бла-бла-бла. Это-то она вам рассказала? Добренькая Вив обожает эту часть. «Вынужденные переживать снова и снова всю историю вселенной, — цитировал он. — Как неотъемлемая частица боли. Жгучей, безнадежной, невообразимой боли». Скукотища. Легко ей говорить. Их больше, чем резателей. Обычно победить нас легче легкого. И у Вив есть отличные способы избирательно направлять электрический ток от «Кольца огня».

Глаза Морганы сузились.

— Именно так умер тот парень, блондин. Почти каждый год кто-нибудь так умирает. Вив притворяется, будто это несчастный случай, лепечет, мол, это всё проводники — плохо подготовили их и так далее. Но когда они собирают народ, это происходит снова и снова. Она старается уничтожить всякого, от кого, по ее мнению, может исходить угроза. Всех, от кого хоть слегка несет резателем.

— Значит, ты правда в это веришь? — быстро заговорила Моргана, вспоминая, как девчонка на стоянке обнюхивала ее. — В исход? Ты действительно веришь, что мы, — Моргана через силу выдавила из себя это слово, — эльфы?

— О да. Это правда. Это действительно происходит. Исход грядет. Человеческая жизнь — это… — Блик просунул язык между губ и неприлично фыркнул. — Можешь не сомневаться. — Он ухмыльнулся. — Думаешь, эльфам есть до тебя дело? Думаешь, Вив есть до тебя дело? Вы — обычные морфы, которых, насколько я понимаю, можно пустить в расход. Вы не можете вернуться назад, в Новалу. Об индукторах вроде Никса заботятся чуть больше и лучше их подготавливают. Но ты и я? Мы — ничто.

Вив плевать на тебя, так же как и ее лакею Мотыльку. Вот отчего я присоединился к резателям. Это опасно — нас часто уничтожают, но меня поймать очень сложно, проверено временем. Смотри, я родился в этом драном междумирье и знаю все его углы и закоулки. «Медам, она была распутнийшой зве-ру-у-чкой», — запел Блик с акцентом кокни. — Ленивая, мерзкая, поганая представительница Потомков. Скоро все станет по-другому.

Моргана впитывала полученную информацию, из нее рвались вопросы. Хотелось поскорее начать — она чувствовала, что нельзя терять ни минуты.

— Когда будет мой первый урок?

— Вижу, тебе невтерпеж?

— Да.

— Отлично. Единственное, чего не хватает резателям, так это времени. Встретимся завтра утром в туннелях. Свой первый урок получишь там. До этого, само собой, тебе придется выполнить мое маленькое поручение…

— Это не проблема, — ответила она и вдруг спохватилась, что понятия не имеет, о чем он говорит, а он уже отвернулся и пошел прочь. — Какие туннели? — крикнула она. — Блик?

Она еще слышала его шаги, но резатель уже нырнул в чернильную чащу и испарился.

 

ГЛАВА 17

Сначала ему казалось, что внутри его пустота, какой-то вакуум. Никс был чист, как раковина на морском берегу. Потом пришли воспоминания — стремительно, словно такты музыкального отрывка. Серебристая рыбина в маленькой белой лодке, смеющаяся мать, запах кедра и крови. Путешествие с Аляски по побережью. Бегом, пешком, автостопом, а иной раз ему приходилось на ходу запрыгивать в поезд, автобус, машину, самолет — если при себе окажется удостоверение личности и хоть сколько-то денег. Девушка-цветочница, сбор яблок на рассвете. Спальный мешок с Губкой Бобом, Финн, К. А. Первая встреча с Нив. Ее сонные карие глаза, спутанные светлые волосы. Он безоглядно влюбился в нее — теперь Никс это понял, хотя ни за что бы не сделал ничего во вред К. А. — и затем так безоговорочно приговорил ее. Неужели так будет всегда? Неужели на всякого, кого он полюбит, тут же упадет тень смерти? «Господь дал, Господь и взял».

Нужно было как-то добраться до Ундины. Она сумеет помочь ему. Он расскажет ей все про Джейкоба и про Нив, про свечение. Только бы она вспомнила, как они были близки друг другу. Неужели это было всего лишь несколько дней тому назад? Никс вспомнил гладкое тело Ундины рядом с собой, ее тенистую, прохладную спальню, косые лучи солнца, и ему стало неловко. Ничего не произошло… по крайней мере, не это… их тела жаждали чего-то большего, а те недели были просто сказкой…

Ундина осталась там, на поляне, когда он сбежал. Она слышала рассказ Вив и теперь должна знать, что делать.

Торопясь уйти от Клоузов, Никс совсем позабыл, что туда он приехал на машине Ундины. Но возвращаться он не хотел, не желая встречаться с Нив, пока не поймет, что делать дальше, так что ему пришлось сесть на автобус до Бернсайд-стрит со всеми вытекающими последствиями. Впереди сидел индеец: сгорбленный, в каком-то смысле красивый, со смуглым лицом и выдающимся носом. Его длинные волосы указывали на то, что он не так давно жил в резервации. И он был пьян.

«Отец», — поразила Никса внезапная мысль. Вот и неопровержимое доказательство: индейца окружало тонкое свечение, белое, искрящееся, не прибавляясь и не убывая, просто зависнув вокруг него. Как только он не заметил этого сразу, когда вошел в автобус?

Раньше он всегда старался этого не замечать, для того и принимал «пыльцу», а потом это вошло в привычку. Но теперь его глаза открылись, и нарочно ослеплять себя он больше не станет.

Когда Ундина отворила дверь, он с удивлением отметил, что глаза у девушки красные, да и нос тоже. Выглядела она неважно.

— Господи, Никс… — Она покачала головой и взглянула на него холодно, но все же открыла дверь пошире, и он молча шагнул в дом.

Прошла минута: Никс стоял, опустив голову, оба они молчали и не двигались. Он сам не знал, чего ждет. Тогда, на «Кольце огня», он бросил Ундину одну и уехал, даже не простившись.

— Где ключи? — Она вытерла нос и устремила на него строгий взгляд.

Он вернул их, не поднимая головы, но заметив, что она старалась не прикасаться к нему.

— Я… я оставил машину у дома Нив. — Тут он поднял глаза и встретился с ней взглядом.

— У Нив? Великолепно. Просто великолепно. Ты бросил меня неизвестно где, для того чтобы отвезти девушку лучшего друга домой, и именно там позабыл мою машину. — Ундина закрыла глаза и покачала головой. — И все это время я тебе верила, Никс. Сколько «пыльцы» ты употребляешь? Мотылек тебе уже вагон ее подогнал?

— Ундина, мне нужна твоя помощь, — ответил он чуть слышно.

Она застыла на секунду, не сводя с него глаз. Никс почувствовал, как ускользает от него значимость всего того времени, проведенного вместе с нею.

— Я не могу тебе помочь. — Она покачала головой. — Прости. Что бы там ни произошло, я не собираюсь в этом участвовать. — Девушка отвела взгляд, ее глаза снова наполнились слезами. — Ничего хорошего для меня из этого не выйдет. И для тебя тоже.

Теперь ее голос стал мягче, но было ясно, что между ними не осталось ни капли прежней близости.

Не то что он винил ее. Ему просто хотелось, чтобы она поняла его, поняла, почему он бросил ее тогда.

Зато теперь он осознал — слишком поздно, — что в тот момент даже не подумал о том, как она будет добираться до дома. Наверное, ее подбросила Моргана д'Амичи. Но что творилось в ее голове сейчас?

— Я знаю, ты употребляешь «пыльцу», — медленно заговорила она, словно у нее не оставалось больше сил. Голос ее звучал безжалостно. — На что бы ты ни повелся сейчас… эти люди… опасны. Тебе нужна помощь. Профессиональная помощь.

Ундина шагнула к двери, подобрала лежавший возле входа рюкзак Никса и протянула его парню.

— Я волнуюсь за тебя. То есть волновалась. Но ты бросил меня, и больше я в этом не участвую.

Он смотрел на нее умоляющими глазами и гадал, ощущает ли она их мольбу. Раньше они смотрели в глаза друг другу, лежа нагишом, обостренно чувствуя один другого.

— Ундина, я знаю, все это очень странно. Я знаю. Прости, что оставил тебя там одну. Но происходит что-то, чего никто из нас пока не понимает. — Он сделал вдох и задержал дыхание. Он должен был спросить. — Я должен знать, что сказала Вив на «Кольце огня».

— Вив? Ты имеешь в виду главу этой секты, которая подсадила на «пыльцу» сотни ребят? Эту Вив? — Ундина покачала головой. — Никс, это было отстойное место, и Мотылек сыграл с нами отстойную шутку, заманив нас туда. Все это нереально. Неужели ты не понимаешь?

— Нет. Ты не понимаешь. — Теперь Никс умолял; его голос упал до шепота. — Это реально. Со мной это уже началось, и я должен знать, что я пропустил. В этом вся проблема. Ты нужна мне… только ты одна можешь помочь мне. Ты слышала, что она говорила. Я вижу некоторые вещи, Ундина. Кольца. Я вижу кольца огня вокруг людей. А потом они умирают. Когда я вижу их.

Никс понимал, что говорит путано, но терялся под непреклонно суровым взглядом Ундины.

— Умоляю, Ундина. Я должен понять, кто я.

Она напряглась и стала отступать назад, покачивая головой.

— Нет. Тебе нужна помощь. И я тебе помочь не могу.

Никс понял, что она боится его — эта девушка, с которой он делил постель, которая так доверчиво открылась ему. Теперь он казался ей чудовищем, каким-то демоном. Он шел к ней, они пятились в глубину дома; он продолжал умолять, но ее начало трясти.

— Уходи, Никс. — Она прижала ладонь к губам. — Я не хочу больше видеть тут ни тебя, ни кого-либо еще — ни Мотылька, ни Моргану, никого. Пожалуйста. Я хочу, чтобы ты ушел.

Она беззвучно рыдала, но Никс не мог остановиться. Он должен был заставить ее понять.

— Прошу, выслушай меня. Что-то не так. Что-то случилось с Нив. Я должен тебе объяснить… мне нужна твоя помощь.

Теперь он стоял рядом с ней, чувствуя исходящий от нее животный страх.

— Я звоню в полицию, — медленно проговорила она, видимо решив, что он хотел сделать ей что-то нехорошее.

— Я не причиню тебе вреда, Ундина…

Она достала из кармана телефон, и Никс увидел, как ее пальцы мечутся по клавишам. Слезы катились у нее из глаз, но он знал, что она сделает это. Она нажала три цифры и поднесла телефон к уху.

— Прошу тебя, — взмолился Никс, — она погибнет, если ты мне не поможешь.

— Уйди, Никс. Я больше не могу… Для меня это уже слишком. — Она отвела взгляд. — Да, меня зовут Ундина Мейсон, тысяча пятьсот пятнадцать, Северо-Восточная Скайлер-стрит. В дом забрался посторонний, я в опасности. Пришлите немедленно машину…

Последние слова она произнесла почти шепотом, и Никс, хотя его глаза умоляли ее, не сказал больше ни слова. Когда Ундина распахнула дверь, он схватил рюкзак и бросился вон.

* * *

«Вас приветствует оператор сотовой связи „Сингьюлар“… Para espacol, marque uno. Чтобы переключиться на английский…»

Ундина выключила телефон и захлопнула дверь, не желая больше видеть лицо Никса, не желая смотреть, как он идет по улице, одинокий и никому не нужный. Она готова была вызвать полицию и собиралась набрать нужный номер. Почему она в последний момент передумала? Я за него не отвечаю, повторяла она себе, снова соскользнув спиной по двери, сжимаясь в клубочек на полу. Она была на грани истерики — из горла рвались сухие судорожные всхлипы, но все же какая-то часть ее, которая всегда была с ней и всегда держалась особняком, и сейчас стояла поодаль, со стороны глядя на ее собственное жалкое, распадающееся на куски «я».

«Кольца. Я вижу кольца огня вокруг людей. А потом они умирают».

Холод плиток пола действовал успокоительно, и вскоре дыхание Ундины выровнялось, истерические всхлипы прекратились. Она знала, что нужно делать.

Телефон все еще был у нее в руке, плотно зажатый в пальцах. Она прокрутила список имен, пока не нашла нужное, и нажала кнопку вызова. Ральф Мейсон ответил после второго гудка:

— Детка!

Когда она услышала голос отца — теплый, обыденный, — в ней вдруг что-то надломилось и Ундина поняла, что снова плачет, на этот раз тихо поскуливая в трубку, не успев еще ничего сказать. Ей больше не хотелось говорить, ей хотелось плакать, но, как она ни старалась, слез больше не было.

— Ундина, милая, что случилось? Что произошло, детка? Ты в порядке? Что случилось?

Сначала она только скулила в ответ, но когда Ральф спросил: «Нужна неотложка? Позвонить девять-один-один?», она умудрилась выдавить: «Нет».

Неотложка ей была не нужна. И уж конечно, полиции ей тоже не хотелось.

— Папка, я хочу в Чикаго.

— Конечно, солнышко, конечно. Мы прямо сейчас купим тебе билет. Но что случилось? Что произошло? Ундина, ты должна рассказать мне, в чем дело, иначе я тут изведусь. — Его голос вдруг сорвался. — Ты очень напугала своего папашу, солнышко.

— Пап. — Она вытерла глаза, пытаясь собраться с мыслями. — Пап, со мной что-то не так. Что-то не так.

Она снова начала всхлипывать.

— Что ты имеешь в виду под «не так»? — Ральф попытался успокоить ее. — Что-то произошло с кем-то из твоих друзей? С твоим парнем? Эллен говорила, что кто-то живет с тобой в доме. Ты в порядке? Прошу, дорогая, расскажи…

— Нет-нет. Это не то. Это я, — сдавленно ответила она.

Она не собиралась рассказывать отцу о произошедшем с ней или о Никсе — ни в коем случае. Ну, по крайней мере, не сейчас. Да и как бы она рассказала — Ральф, с его научным складом ума, не понял бы.

— Это я. Что-то не так со мной. — Она пыталась успокоиться и объяснить. — Я это знаю. Я просто не знаю, что именно. Я не… Папа… — Она не сразу поняла, что такое говорит, пока не услышала собственный голос. — Папа, ты знаешь кого-нибудь по имени Вив?

— Она пыталась связаться с тобой, Ундина? — заговорил Ральф таким серьезным голосом, которого она никогда у него не слышала, и ей пришлось замолчать и слушать. — Вив встречалась с тобой?

— Нет… то есть да. То есть я не знаю.

— Погоди.

Она услышала звук закрывающейся двери. Должно быть, он в лаборатории, сообразила Ундина и взглянула на часы. Десять утра. Конечно. В Чикаго сейчас середина дня. Доктор Мейсон вернулся к телефону.

— Ундина, любимая, радость жизни моей. Твоя мама сейчас дома. Когда-то мы пообещали друг другу, что сначала поговорим об этом между собой, до того как… ладно. Слушай меня внимательно. С тобой все в порядке. Ты идеальна настолько, насколько может быть идеален ребенок. И твоя мама, и я — не говоря уже о Максе, о Нане, и тетушке Вите, и всех остальных, — мы очень тебя любим, солнышко. Очень. Мы хотели оградить тебя, но, кажется, мы с твоей мамой совершили ошибку, слишком долго скрывая от тебя…

— Я не понимаю… — В голосе Ундины послышались панические нотки. — Оградить меня?

На секунду ей в голову пришла мысль, что отец тоже был на «Кольце огня». Она как будто зашла в цирковой балаганчик, где все, чему она верила, что считала ей родным и безопасным, оказалось перевернутым. Даже отец — тот самый человек, который был ее самой надежной опорой в жизни.

— Нет-нет, милая. Не расстраивайся. — Ральф вздохнул. — Я обещал твоей матери, что мы вместе сделаем это, и нарушаю обещание, но, надеюсь, я все делаю правильно. Но ты уже чувствуешь — я не хочу мучить тебя больше. Прошу, Ундина. Помни, что я люблю тебя больше всего на свете. Я волнуюсь за тебя больше, чем за себя, и сделаю ради тебя все, малышка. Все.

Она не знала, что сказать. Она не могла даже вообразить, что сейчас сообщит ей отец. Что у нее ужасное заболевание и она скоро умрет? Что на самом деле она родилась мальчиком?

«Спроси своих родителей, и они расскажут, кто ты».

— Милая, я действительно знаю кое-кого по имени Вив. Господи, не верится, что я рассказываю тебе это по телефону. Не могу. Ундина, просто садись на самолет. Я…

— Нет. Нет. Говори сейчас. Кто она?

— Прошу, обещай мне, что сядешь на самолет.

— Обещаю, папа.

Ральф Мейсон вздохнул и продолжил:

— Когда «Зеликс» еще только начинал работу, там была медсестра, которая работала на меня. Ее звали Вивиан Грин.

— Что? — ахнула Ундина.

Такого признания она не ожидала. Во всяком случае, не по телефону.

— Солнышко, я же говорил. Это не телефонный разговор…

Его голос звучал спокойнее, а у нее почему-то на уме были большие пальцы на маминых ногах.

— Просто скажи мне.

— Она была у меня медсестрой. Помогала нам с трансплантацией.

— У вас была интрижка?

— Нет-нет, милая. Ничего подобного. Твоя мама… Она была… Мы много лет пытались завести ребенка, но у нее никак не получалось забеременеть. Технология была менее продвинутой, чем сейчас, и мы не могли экстрагировать клетки твоей матери. Вив знала об этом и… она предложила стать донором. Она предложила…

— Но у меня такие же пальцы, как у мамы! У нас одинаковые пальцы! Ты говорил, что у нас одинаковые пальцы!

В мыслях все смешалось. Ундина опустила веки — голова закружилась, перед глазами поплыли цветные круги, замелькала смесь оранжевого и синего, черного и зеленого. Цвета ее потолка, что в комнате наверху, цвета ее снов. Цвета вращавшихся огненных сфер. Это было чересчур.

— Я — черная! Черная! А Вив — белая!

— Ты видела ее? — Голос отца упал до хрипоты.

— Нет, — с запинкой ответила она. — Нет. То есть она сказала мне, что она…

— Цвет кожи передался тебе от меня, Ундина. Слушай. Это слишком тяжело обсуждать по телефону, котенок. Мы должны быть вместе, чтобы…

— Нет. — Голос Ундины внезапно стал ледяным. — Нет, ты расскажешь мне сейчас. Потом я сяду на самолет, и мы поговорим об этом еще. Что произошло? Что потом произошло? Что случилось при рождении?

Ральф молчал несколько секунд.

— Не при рождении, — наконец сказал он. — При зачатии. Все шло прекрасно. Твоя мать лежала под наркозом, яйцеклетка была уже подготовлена. Вив находилась в другой палате. Потом вдруг отрубилось электричество. Была гроза… короче, это не важно. Я бросился проверять генераторы, а когда вернулся обратно, то обнаружил, что ассистирующая медсестра пропала, а Вив заняла ее место. Она хотела… Я не знаю… Сделать что-то с твоей матерью. Похоже, она оказалась психически неуравновешенной. У некоторых женщин появляются расстройства, если их яйцеклетки используют в качестве донорских. Она сбежала, я не успел ее задержать. Но все было сделано грамотно, а у мамы брюшная полость уже была вскрыта. Мне пришлось продолжить операцию. Вив…

— Что?

— Мы искали ее, обращались в полицию, и все такое, но больше я ее никогда не видел.

— Это она моя мать?

Ундина представила себе женщину в длинном черном плаще — ее безумную прическу, пронзительный взгляд — и прикрыла ладонями глаза.

— Нет-нет. Солнышко. Твоя мать — это твоя мать, Триш, моя жена. Она и есть твоя мама. Дорогая, прошу. Прошу, прости нас. Все это было так ново… эти технологии. И мы так безумно хотели детей. Мы не знали, что делать. И совершенно не знали, как рассказать тебе.

— Я тебе не верю, — услышала Ундина собственные слова.

— Ох, милая. Я знаю. Я знаю, что это тяжело. Но это правда.

Он замолчал и вздохнул.

— Возьми папку, родная. Все в папке. Той самой, которую я дал тебе вместе со страховым полисом. Там есть конверт с маркировкой: «Только для врачебных целей». Открой его. В нем вся твоя история.

Во время разговора Ундина бродила по кухне; папка, оставленная ее отцом три недели назад, лежала на столе возле двери. Зажав телефон между ухом и плечом, она отыскала конверт с логотипом «Зеликс» из двойной спирали, похожей на знак бесконечности, и аккуратной подписью: «Только для врачебных целей». Должно быть, отец знал, что она ни за что не станет заглядывать туда.

— Нашла, — прошептала она.

— Давай открой его.

Она сломала печать. Внутри оказался единственный листок — оригинал ее свидетельства о рождении, которого она, поняла Ундина, никогда прежде не видела. Триш Мейсон, мать. Ральф Мейсон, отец. Дата рождения, цвет глаз, вес, рост. Но в графе «особые обстоятельства» было написано: «Трансплантация зародыша от донора Вивиан Грин, медсестры, СС № 262-98-8766,1202 С.-З. Глисан, № 4, Портленд, ИО 97209». И в графе «группа крови»: «РЕДКАЯ, НЕВОЗМОЖНО ПОЛУЧИТЬ ОБРАЗЕЦ».

— Но группа крови… что с моей группой крови?

Ральф прокашлялся.

— У тебя очень необычная группа крови, Ундина. Я никогда такой не видел; это в группе Lan. Я уверен, есть кто-то еще в мире, у кого такая же… Ну, может, у Вив… но я до сих пор не сумел определить ее.

— Но почему ты мне ничего не рассказывал? Почему ты говоришь об этом только сейчас? Почему, папа?

— Милая моя, мне так жаль. Просто… поздно уже было. Мама забеременела Максом. В тот раз все прошло нормально. Словно и не было никаких проблем. И конечно, мы хотели, чтобы ты была нашей, целиком и полностью. Ты чувствовала себя нашим ребенком, и потому мы просто… врали. Мы врали тебе. Мы хотели уберечь тебя. Прости меня, милая. Я думал, что если мы будем молчать достаточно долго, то никогда и не придется говорить тебе об этом. Но когда ты позвонила… Я просто не смог слышать, как ты плачешь. Я хотел, чтобы ты знала, что всему этому есть объяснение…

Ральф заплакал, и Ундина смутилась.

— Папа, нет. Папка, не плачь.

— Это ничто по сравнению с тем, как мы тебя любим. Но вероятно, это объясняет, отчего ты чувствуешь себя иной. — Он вздохнул, его голос надломился и теперь доносился словно издалека: — Господи. В конце концов, они вылезают.

— Что, пап? Что ты говоришь?

— Гены, детка. Конечно, ты чувствуешь это. Думаю, мы просто не хотели в этом признаваться. Мы, мама и я, мы не хотели признавать это.

Он высморкался и заговорил снова, на этот раз тверже, с большей уверенностью.

— Ундина, я прямо сейчас куплю тебе билет. Насчет чемоданов не беспокойся, главное, приезжай сама. Одежду тебе какую-нибудь тут купим. Просто поезжай в аэропорт. Я хочу, чтоб ты села в самолет и прилетела сюда. Мы должны разобраться с этим как положено, всей семьей. Вместе. У тебя на трубке остался номер Вив, с которого она звонила?

— Нет. Тут нет ничего.

— Ну и ладно. Мы придумаем, что делать дальше. Она неплохая. Она просто… она просто…

— Все нормально. Ты не обязан объяснять. — Ундина была до такой степени потрясена, что могла лишь выполнять приказы. Ей придется взять такси. Вещи она сложит в рюкзак.

— Прости меня. Прости меня за то, что я не сделал этого раньше и лучше.

Ундина уже прежде слышала, как отец извинялся, но теперь это было совсем по-другому. Она была… ребенком из пробирки? Это слово звучало как-то неправильно, слишком старомодно, и Ундина попыталась выкинуть его из головы. Но именно об этом рассказал ей отец, и придется поверить. На то же самое намекал Мотылек, а ему, наверное, рассказала Вив. Уловка, которую используют такие, как он, чтобы убеждать таких, как она. Нет, поправила она себя. Тех, кто слабее ее.

Все стало понемногу проясняться. Появился какой-то намек на синее небо после шторма прошлой недели, прошлого месяца — вообще прошлого. Она едет к родителям, и хоть маленькая частичка всего происходящего получила свое объяснение. По крайней мере, это ответ. У нее были предчувствия, и нашелся идеальный с точки зрения логики ответ на ее сомнения. Вещи таковы, какими они кажутся.

— Все нормально. Я уже выезжаю. Просто позвони мне, какой рейс и когда. Я буду в аэропорту. — И ласково добавила: — Я скучаю по тебе, папка.

— И мы по тебе скучаем, солнышко. Не беспокойся, мы все это обмозгуем.

На этом они попрощались. Собрать рюкзак было делом недолгим — альбом, бумажник, зарядное устройство для телефона, зубная щетка. Куртка. Она вызвала такси, помянув Никса недобрым словом. Все остальное в доме она оставила как есть.

Выключила свет, включила сигнализацию, заперла за собой парадную дверь. Ровным шагом дошла до обочины тротуара. Каждый листочек, каждая песчинка на асфальте, каждый почтовый ящик бросались ей в глаза с необычайной четкостью, поражая взгляд резкостью граней. Впервые за долгое время она видела отчетливо и была готова к познанию истины.