Машина с Сашей и Леней подкатила к парадному входувысокого, уходящего в дождливое небо здания. Под рождественским дождем их ждал Валентин-Вилли — с двумя раскрытыми зонтами. Заботливо накрыв «супругов» от непогоды, он проводил их до высоких дверей темного лакированного дерева с голубоватыми стеклами, венецианское происхождение которых выдавал маленький золотой лев святого Марка, находящийся как бы внутри стекла. От этого лев казался объемным, а игра света превращала его в живое существо.

Валентин вел их по бесчисленным комнатам и переходам дворца, пока они не оказались в библиотеке. На столе в библиотеке стояла небольшая елочка и горела свеча.

Книжные шкафы уносились под потолок. За стеклами поблескивали корешки книг. Валентин, поклонившись, отступил назад и закрыл за собой двери.

Саша и Леня поискали взглядом хозяина, но они были в комнате одни.

Вдруг в противоположной стене открылась дверь, которую можно было спутать с дверью шкафа, и Валентин вкатил в комнату инвалидное кресло с древним стариком.

— Доброе утро, друзья, — приветливо сказал старик. — Ради всего святого извините, что я позволил себе вытащить вас из постели в такой скверный день, да еще так рано. Но позже вы поймете меня и, надеюсь, простите. Последние пятнадцать лет я ни с кем не разговаривал. И вот наконец появились вы. Мне рассказал о вас Валентин. Скажите, вы любите друг друга? — блеснув неожиданно молодым взглядом, спросил старик «супругов».

— Да, — неуверенно, не совсем готовые ко лжи, сказали друзья.

— Любите друг друга. Любовь — это единственное, из-за чего стоит жить. Это самое большое достояние, и когда любовь уходит, уходит и жизнь. Только любовь помогла нам выжить в кромешном аду войны. Мы пытались от нее убежать, но она шла за нами по пятам.

Старик повернул к друзьям стоявшую на столе фотографию. На ней были изображены два молодых человека, оба в спортивных костюмах, которые стояли у велосипеда-тандема. Под фотографией была подпись: «Варшава, 1939 год».

— Только любовь, — задумчиво добавил старик. — Но потом случилось несчастье. Я изменил ему, своему другу. Вы понимаете, о чем я говорю. Это не было даже серьезным увлечением. Так, маленькая любовная интрижка. Но мой могучий друг, с которым мы пережили не одну смертельную опасность, не выдержал…

Старик начал делать судорожные глотательные движения. Валентин, поспешно налив стакан воды, капнул туда каких-то капель, и старик сделал два глотка.

Успокоившись, он продолжил:

— Да, мой могучий друг не выдержал моей измены и добровольно ушел из жизни. Мой поступок отравил мне существование. Несколько раз, будучи на краю отчаяния, я хотел последовать за ним, но каждый раз его голос останавливал меня. Выполняя его волю, я остался на земле до тех пор, пока… Вы, конечно же, слышали о фонде Гугенройтера? — неожиданно спросил старик.

— О, разумеется, — поторопился ответить Леня. — Пианисты, художники, писатели.

— Да, этот фонд поддерживает талантливых людей. Но это частности. Главное его предназначение не в этом. Фонд должен нести людям свет любви. Им должны распоряжаться только те, кто сам несет по жизни этот немеркнущий светильник — дар любви и верности. Из бесчисленного количества людей я выбрал на эту роль вас. Мои сотрудники, — старик кивнул на Валентина, — пусть вас это не обижает, тщательно проверили, если это как-то можно проверить, крепость ваших семейных уз. И я с облегчением передаю вам бразды правления фондом. Руководствуйтесь велением сердца, оказывайте помощь тем, кто ведет людей дорогой любви. А теперь извините. Я устал. Прощайте, друзья, и помните, что я вам сказал.

Валентин развернул кресло. Друзья почтительно встали, провожая старика.