Вернувшись в загородный, явно непростой отель, куда люди генерала Кушакова поселили Лилию Гордон по приезде в Москву, она долго не могла отойти от нахлынувших впечатлений.

Если б она только могла увидеться с мамой, та бы сразу сняла стресс, напоила, как в институтскую пору, любимым липовым чаем с фирменным печеньем, погладила бы по волосам... Увы, ни съездить, ни позвонить. Кушаков чуть ли не в аэропорту её предупредил. Ни-ни. Вот и мучайся наедине со своими мыслями в четырёх стенах. Куда тут от них денешься? Любой коллега, окажись на её месте, прыгал бы до потолка. Как же! Удостоиться такой чести, как общение с самим президентом!

Странное это было общение. Лилии даже трудно было понять, к чему оно вообще. Всё могло решиться кулуарно, без дискуссий и длинных речей. Так нет, наоборот – всё громко, эмоционально. Зачем? Лилия, конечно, не могла не заметить изучающий взгляд президента, долго скользившего по её лицу, телу, ногам. Впрочем, чему удивляться? Каких-то пару недель назад все американские газеты смаковали фото обнажённого по пояс президента где-то на рыбалке или охоте. Слов нет, торс впечатляющий. Мужчина! Но разве время сейчас думать об этом?

Её волновало и пугало одновременно совершенно другое. За те несколько дней, что она была в Москве, никто даже не удосужился вспомнить о Фролове, порасспросить её, что и как. Точно было сказано – лаборанты. Кроме собственных интересов, никому ничего не надо.

Ещё собираясь в Москву, она постоянно думала о Павле. Сначала она хотела вызвать его в Москву, затем ей вдруг жутко захотелось преподнести Фролову сюрприз и прилететь в Новосибирск. Только вряд ли ей разрешат. Пуститься в самоволку тоже едва ли получится. Непонятно, сколько топтунов следить за ней отрядил Кушаков. А если всё-таки действительно плюнуть на все – и на этих топтунов, и на самого Кушакова? Лилия посмотрела на часы. В Новосибирске уже глубокий вечер. Интересно, когда туда первый самолёт? Вот Павел удивится.

Скромное застолье на веранде крохотного домика на окраине Новосибирска, состоявшее в основном из купленных в соседнем супермаркете дешёвых овощей, нарезок и консервов, проходило невесело. Павел Фролов и его приятель Славка Бережной провожали в дальний путь своего третьего приятеля Борю Либермана. Он уезжал навсегда на свою историческую родину – в Израиль. Талантливый онколог, преодолев трудный конкурсный отбор, получил высокооплачиваемую профессорскую должность в знаменитом Вейцмановском институте. – Открой шире глаза, Павлик! – горячился Либерман. – Да пойми же, наконец, тебе никто здесь не даст работать! Вспомни, что началось, когда мы вернулись из Швейцарии.Фролов с отсутствующим взглядом слушал. Спорить не хотелось. Он с грустью думал о том, что развеять его невесёлые думы не может ни общество близких друзей, ни водка, которую он в последнее время стал употреблять во всё возрастающих количествах.– Да пойми ты, здесь тебе будет полная хана! – продолжал Борис. – Соглашайся! Я там за тебя похлопочу! Ты ж гениальный учёный, автор грандиозного открытия! Тебя в Израиле с руками и ногами оторвут!..– Ага, точно. Заодно и обрезание сделают! – хихикнул Бережной. – В Базеле всем нам надо было оставаться, вот что я вам скажу. А ты «домой, домой»... Кто же от хорошей работы да сладкой жизни бегает?! Возьму и тоже скоро уеду в ридну Украину!– Хватит, коллеги, ругаться! Это всё-таки проводы. Пора и честь знать! Тебе, Боря, во сколько улетать? – Павлу вдруг захотелось как можно скорее распрощаться.Когда приятели ушли, Фролов дал волю накопившимся эмоциям. Своими мощными кулаками он принялся крошить всё, что попадалось под руку. Отцовский ветхий деревянный домишко трещал и ходил ходуном.По большому счёту Борька Либерман был прав. По возвращении в Новосибирск после базельского триумфа их без конца таскали по инстанциям. «Где были, что делали, откуда такие большие деньги...» Хорошо, что ещё не посадили. Его термоустановка так и стояла в лаборатории незавершённой, как памятник лучшей жизни. Академия денег не выделяла, а обещанного золотого дождя от Блейка что-то тоже не наблюдалось. Вроде бы щедрый был гонорар от Корсара, а растаял, как прошлогодний снег. Не очень задумываясь о последствиях, Фролов охотно раздавал деньги налево и направо всем, кто просил о помощи. Чем, пожалуй, всё более возбуждал против себя органы. Но поскольку из Москвы пришла команда «не трогать», его и не трогали.– Что за жизнь проклятая? – бормотал про себя Павел, вернувшись под утро после застолья и открывая ключом двери своей малогабаритной двухкомнатной квартиры. – Боролся, боролся – вот и напоролся! Зоммер продался Майеру и даже не поделился. Любимая женщина вообще забыла о моём существовании! Друзья разбегаются, один в Израиль, другой в незалежную... Застрелюсь!С этой неоригинальной мыслью он забылся в тяжёлом сне и проспал весь день. Благо, нигде на этом свете его не ждали.Под утро он услышал в квартире шаги.– Павлуша, здравствуй! Почему не открывал? Хорошо, что дверь была открыта.Сквозь сон он не мог понять, наяву ли голос или снится. С трудом протерев глаза, Фролов присел в кровати. Рядом стояла соседка и его Лилия.– Это ты?.. – опешил Павел и потрогал её за руку. – Живая...– Очнись, Павлуша! Это действительно я. Или ты настолько меня забыл, что не узнаешь?Всё-таки есть на свете Бог! Вопреки сильнейшей головной боли радостное возбуждение мгновенно захватило его целиком.– Павлуша, родной мой, как я рада тебя видеть! – воскликнула Лилия Гордон и принялась целовать заросшее щетиной лицо.Соседка-старушка деликатно удалилась, прикрыв за собой входную дверь. Уже не сдерживая эмоций, Павел попытался сорвать со своей возлюбленной лёгкое, полупрозрачное платье, но дальше этого дело не пошло. Пьяный угар последних дней явно не способствовал проявлению его мужских достоинств.Понимая, что с ним происходит, Лилия несколько отстранилась и с наигранной эмоциональностью начала пересказывать ему, что с ней происходило после отъезда из Базеля. Но прежде всего сообщила о смерти Блейка.– Значит, конец всему? – уныло спросил он, понимая, что с уходом из жизни этого могущественного человека, которого он так и не смог уберечь от смерти, рушились все надежды на продолжение дела всей жизни. Сибиряк подсознательно чувствовал, что такой прекрасный сон, как появление Лилии, не может длиться долго. В конце концов, счастье всего лишь просто иллюзия, которая рано или поздно должна закончиться горьким разочарованием. Всё в этом мире подчинено строгой симметрии.Если б он догадывался, что вскоре растают и иные иллюзии.Три дня пролетели как миг. Днём Павел и Лилия подолгу гуляли в живописных окрестностях, любуясь друг другом и сказочной природой. Для него это был настоящий медовый месяц! И несмотря на возникшие сомнения, Фролов уже начал строить далеко идущие планы, связанные с женитьбой. Он даже как будто забыл обо всех своих бедах и проблемах. Жизнь в один миг стала прекрасной, удивительной и полной надежд.Понимая, как безумно счастлив Павел, Лилия откладывала на потом самый главный разговор, ради которого она и сбежала в Новосибирск. Но время неумолимо и с фатальной неотвратимостью приближало час расставания.Взявшись за руки, они шли по набережной вдоль Оби. Собравшись с духом, Лилия наконец выдавила из себя страшные для Фролова слова:– Павлуша, милый мой, родненький мой, я должна тебе сообщить, что завтра я улетаю в Америку. Мы с тобой больше не увидимся.– Что ты такое говоришь?! Ты шутишь?!– Если бы, Павлуша, я могла шутить! – Не выдержав напряжения, сильная и мужественная Лилия Гордон заплакала. – Пойми, меня ждёт работа, от которой мне никуда не деться. Она никогда не позволит нам быть вместе. Поверь, я не нужна тебе такая!Фролов чертыхнулся. Что она несёт? Какая такая работа? Да с её квалификацией найти работу – раз плюнуть.– Понимаешь, Павлуша, я не та, за которую ты меня принимаешь. Я из другого мира. Я не имею права на личное счастье. Люди моей профессии имеют право лишь на семнадцать мгновений весны.– Всё! Она сломалась! – с непонятной радостью закричал в мобильник мужчина, который сидел за рулем «Волги», припаркованной метрах в пятидесяти от парочки. Он снял наушники и передал их своему напарнику, сидящему рядом. Оттуда с короткими паузами продолжали доноситься реплики любовников.– Что она говорит? – спросил голос.– Рассказывает биографию, – засмеявшись, ответил тот, кто сидел за рулём, и запустил двигатель.– Ждите команды и продолжайте слушать, – приказал голос. Его обладатель, судя по всему, сам ждал команды.– Что ты этим хочешь сказать? Ты кто? Штирлиц в юбке, да?!– Да, мой милый, да! Только не приведи господь тебе сказать кому-нибудь это. Понимаешь, Павлуша, никто не может наказать человека более жестоко, чем он наказывает сам себя. Так и со мной. От судьбы не уйдёшь! А потому завтра в семь утра я отправлюсь в аэропорт. И вот ещё что... Я вижу, что у тебя сейчас финансовые затруднения: возьми мою кредитную карточку на предъявителя. На счету достаточно денег. Пин-код очень легкий – год окончания войны...– Да пошла ты со своим пин-кодом! – взревел от злости Фролов. – Я похож на жигало?! Да мне лучше под забором сдохнуть от голода, чем...– Прости, Павлуша, я не хотела тебя обидеть! Я просто забыла, что у нас, у русских, собственная гордость...Лилия стала на удивление спокойна и холодна. Она уже вернула себя в тот жестокий мир, куда посторонним вход запрещён.Первым отпустил её ладонь Павел, которую ещё совсем недавно, в унисон Афанасию Фету, называл чудом.Воспользовавшись моментом, именно этой ладошкой Лилия нежно погладила Павла по волосам и отошла к резной металлической решётке ограждения между тротуаром и крутым берегом.– Зачем ты приехала сюда? Чтобы поиздеваться надо мной?! Свести с ума? Ты только подумай, как я буду жить после этого?! Я уже был на вершине блаженства, а теперь...Фролов не смог продолжать. Там, в Москве, в очередной раз всё решили за них обоих.– Жалко, конечно, но она уже меченая. Её не исправить. Что и следовало ожидать. Выполняйте, – твёрдо отдал приказ голос.– Выполняйте, – передал по цепочке телефонный посредник между Москвой и сидящим за рулём «Волги».– Есть выполнять! Самый момент, – ответил исполнитель и нажал на газ. В этот момент Павел уходил от Лилии и поэтому уже не видел, как «Волга», вильнув с дороги на тротуар, левым крылом ударила в то место, где стояла его возлюбленная. Секундой раньше машина сбила бы и его.

...Выйдя из гостиницы на Тверскую-Ямскую улицу, Фролов растерянно озирался по сторонам. Он не знал, куда ему податься и зачем он опять прилетел в Москву. Хотя его и выписали из больницы после болезни с заключением «здоров», голова соображала хуже некуда. Ещё из номера он пытался дозвониться сначала Духону, потом Багрянскому, но, увы, их мобильные как заведённые отвечали, что абонент недоступен. Август! Отдыхают где-то в Нормандии или на Лазурном Берегу, удручённо подумал Павел. А что ему от них нужно? Зыбкая надежда, что, может, хоть известно, что случилось с Лилией? Ведь в Новосибирске гаишники и милиция, словно сговорившись, твердят одно и то же: никакой женщины рядом с ним не было.Неужели Лилия улетела в Америку? О том, что с ней случилось что-нибудь ужасное, он и думать не хотел. Пусть уж лучше в Америку.Фролов вдруг не к месту припомнил, как Духон во время их последней встречи после Швейцарии пытался спустить учёного мечтателя с небес на землю. Когда, мол, наконец Павел Васильевич поймёт, что манна с неба не сыпется ни в каком виде. Ни в виде золотого дождя Блейка, ни в виде жарких поцелуев его возлюбленной. Надо надеяться только на себя самого, поскольку всё остальное имеет свою цену. Даже такая абстрактная вещь, как совесть. Только одни её продают за бутылку водки, а другие за право владеть миром. Пусть Павел Васильевич сначала разберётся, продал ли он свою совесть. А если нет, то ожидаемых чудес точно ждать не надо.Он продолжал отрешённо идти вдоль Тверской и даже не заметил, как оказался на Пушкинской площади. Присев на скамейку возле памятника, он только сейчас вспомнил, что ровно девять лет назад, в августе девяносто восьмого года, он сидел на этом же месте, терзаемый злобой против несправедливости этого мира. И вот снова всё вернулось на круги своя. Девять лет будто девять кругов ада! И он снова у старого разбитого корыта, как старушка из пушкинской сказки. Только у него не корыто, а установка...Павел невольно поднял глаза на каменное изваяние поэта и встал на колени.– Господи! Александр Сергеевич, – сказал он отчётливо громко, но на площади стоял такой гул от проезжающих машин, что его слова не слышали ни поэт, ни Бог. – Я же не просил золотую рыбку сделать меня владыкой морей и быть у меня в услужении. Я всего лишь хотел быть полезным людям. Почему же я не только не получил права на это, но ещё больше оказался унижен, проклят, растоптан?Даже не напрягая слуха, Павел знал, что ответа не будет.В больную голову Павла Фролова в этот миг пришла дикая идея. А не вернуться ли ему на Канатчикову дачу? Туда, откуда начались его хождения по мукам. Ведь, возможно, совсем не случайно ровно через девять лет ноги привели его на это место. Он устроится санитаром, как старый Козьмич, и будет помогать бесхитростным и несчастным. Может, в этом и есть его истинное предназначение? Может, он напрасно, обуреваемый местью, рвался тогда из психушки?Месть! Вот где собака зарыта. Душевнобольные никогда никому не мстят. А он тогда оказался среди них единственным здоровым, если взялся мстить всему человечеству. Хотя ещё вопрос – у кого душа больная? У лютующих на воле или у насильно запертых в клетке?