Как только судья Зуева объявила очередное заседание суда открытым и в знак подтверждения этого стукнула молоточком по столу, обвинитель Гришайло вскочил со своего места и стремительно направился к присяжным. Создалось впечатление, что Виталий Титович вот-вот начнет сносить судейским головы. Но поскольку в руках прокурора трепыхались всего лишь несколько листков бумаги, а не заточенная сабля, никто не испугался.

Зуева строго спросила:

– Что случилось, товарищ прокурор? Вы просите слова?

Адвокат Бахтин с нескрываемым удивлением тоже ждал ответа и несколько досадовал, так как уже понял, что заседание пойдет по незапланированному им сценарию.

Увы, прокурор на сей раз оказался проворнее:

– Прошу слова, ваша честь. Обвинение располагает неопровержимыми фактами, усугубляющими вину подсудимого Сироткина в отношении несовершеннолетней гражданки Уфимцевой.

В минувшие среду и четверг неожиданно для жителей городка плановые заседания суда были отложены, что вызвало очередную волну пересудов и гражданского недовольства. Тем более что многие из местного трудоспособного населения ходили к ДК исправнее, чем на работу. Причины отмены суда предполагали самые разные: от болезни подсудимого Сироткина, случившейся после его избиения в камере и назначенной по этому поводу по требованию защиты медицинской экспертизы, до каких-то таинственных вновь открывшихся сведений, попавших в распоряжение то ли защиты, то ли обвинения.Первой забила тревогу областная прокуратура, которая всполошилась не на шутку, и второй день подряд провела в совещаниях, чтобы якобы разобраться в происходящем. Из сторонних заинтересованных лиц присутствовал председатель областного суда Никодимов и некий солидный мужчина, которого, похоже, лично не знал никто из участников совещания. Зато все знали, какое ведомство он представляет.– Вы гарантировали, что максимум через неделю этому мальчишке будет вынесен приговор, – с места в карьер напал гость на Гришайло. – А вместо этого мы что имеем?– Кто мог подумать, что появится этот Бахтин. Вы же сами понимаете, товарищ Транов, что дело держится больше на эмоциях и пожеланиях Москвы, чем на фактах.Гришайло с вызовом посмотрел на полковника, но не выдержал ответного взгляда.– Мы не специалисты в ваших процессуальных тонкостях. Если бы вы лично, Виталий Титович, не заверяли нас в стопроцентном успехе, мы, возможно, использовали бы другую тактику, – веско отпарировал упрек Транов. – Вы, видимо, все же не понимаете. Дело государственной важности! Сколько раз нужно это повторять?! Не понимаете?– Да все мы понимаем, товарищ Транов, – доверительным голосом штатного интригана произнес прокурор области. – Но и вы нас поймите. Бахтин – лишь полбеды. Откуда вообще взялся этот Бахтин? Плюс к этому странное поведение судьи Зуевой. Ее метания из стороны в сторону. Вы тоже хороши!..Последняя поднятая до визга фраза была обращена к Кириллу Петровичу Никодимову, который спал и видел, как бы ему спокойно досидеть без проблем свой последний предпенсионный год.– А мы что? Как и просил уважаемый Виталий Титович Гришайло, я дал ему в оппоненты судью Зуеву, за чью принципиальность и неподкупность я ручаюсь.– То-то и оно, – задумчиво произнес Транов с непонятной интонацией, то ли одобряющей поведение судьи, то ли осуждающей.При всей своей внешней строгости и важности полковник МВД Иван Сергеевич Транов до конца так и не понимал, какую миссию выполняет. Еще весной его следственной группе поручили «схарчить» какого-то мальчишку в каком-то заштатном городишке, чтобы в итоге отправить его за решетку как можно на более долгий срок.Состав преступления, по мнению прокуратуры, был налицо, и сомнений в успехе ни у кого не было. Но тот факт, что заниматься этой мелочью поручили Москве, было достаточно необычно и настораживало. Полковник понимал, что интрига здесь не в самом судебном процессе, а в чем-то другом, ему не доступном, закулисном, куда его не пустили даже на порог. Мол, твоя хата с краю. Твое дело обеспечить суд материалами, чтобы все прошло без сбоя и мальчишка как можно скорее сел.Все бы в конце концов тем и кончилось, если бы не эти загадочные публикации в СМИ. Они явно и убедительно доказывали, что включение в процесс известного адвоката, загадочные намеки в Интернете есть не что иное, как неожиданное появление в этой истории неизвестной доселе стороны, у которой совершенно противоположное мнение на весь судебный процесс.– Что вы думаете об этой сплетне? – спросил Транов гособвинителя.– О какой из них? – прикинулся «чайником» Гришайло.– Той, хотя бы на счет отцовства?Гришайло молчал, явно выгадывая время. Вброшенная через СМИ информация в корне могла изменить весь ход дела – это прекрасно понимали все присутствующие. Если действительно отец – сам Добровольский, а все остальное лишь ширма? Тогда все старания людей, сидящих за круглым столом, ничем, кроме как провалом, назвать нельзя. Тогда задание – упрятать пацана за решетку – сорвано.– Что-то я сомневаюсь, – наконец подал голос Гришайло. – Отец ребенка – Сироткин, и только он. Надо видеть глаза этого мальчишки и то, как он смотрит на свою Настю.Слова явно не из прокурорской терминологии – про глаза и прочее – странно было слышать от обвинителя.– Я тоже считаю, нам не надо отвлекаться на всякие бредни и сплетни. Другое дело – эти журналистские утки. Лично меня они настораживают, – веско заметил полковник Транов. – Но не в плане якобы вновь открывшихся фактов.– Меня тоже напрягают. Что это за частное сыскное агентство? Оно же не с неба свалилось?! Хотя по идее, по этому поводу голова пусть болит у вашего начальства.Областной прокурор выразительно посмотрел на московского гостя.Если б прокурор знал, что полковник об этом «начальстве» не ведает вовсе ничего, то, наверное, не поверил. Конечно, это не эмвэдэшные боссы. Со своими командирами лично ему было бы легче.– Обещаю, я провентилирую вопрос, – важно сказал Транов. – Но не ручаюсь, что это случится уже завтра. А вам надо выходить на суд. Время не терпит.– С чем выходить? – простодушно спросил Никодимов. – Я примерно представляю, что устроит защита. А если к тому же у нее действительно новые факты?..– Плевать! У меня тоже есть факты. Новые! Убийственные! – неожиданно грубо и резко взвизгнул Гришайло. Даже его непосредственный начальник – областной прокурор – вынужден был попросить его умерить свой пыл.– Какие такие факты? – не скрывая заинтересованности, спросил Транов, вставая.Гришайло почему-то полез сначала во внутренний карман пиджака. Затем, видно, что-то вспомнив, открыл портфель и извлек листок бумаги с какими-то записями.– Вот, пожалуйста, это признание Сироткина, записанное с его слов. Смею вас уверить – это приговор!– Позвольте? – перегнувшись через стол, протянул руку за листком Никодимов.Недоверчиво, мол, надо ли ему это делать, Кирилл Петрович углубился в чтение, по мере которого брови полезли наверх, а лицо зарделось нездоровым румянцем.Остальные терпеливо ждали.– Да, батенька, это документ! – наконец вымолвил он. – Только никак не возьму в толк, почему раньше вы не дали ход такой бумаженции?– Не догадываетесь? – нагло спросил Гришайло. – А я думал, хваленая ваша Зуева успела доложиться. Неужели скрыла? Или не знала? Не поверю.Председатель областного суда в ответ лишь пожал плечами, что можно было трактовать по-разному.– Кончайте темнить, господа-товарищи, – повысил голос столичный эмиссар. – Выкладывайте ваши тайны мадридского двора.– Понимаете, полковник, как бы вам объяснить. Заставить подсудимого дать признательные показания можно ведь разными способами, – неожиданно перешел на фамильярный тон Гришайло. Он забрал у председателя областного суда документ и с вызовом посмотрел снизу вверх на все еще стоящего полковника. – Не знаю, какими методами пользуетесь вы в Москве, добывая у преступника необходимые показания. Но нам здесь, в глубинке, когда все друг другу соседи, это делать проще... Кой у кого тут очень уж чесались кулаки по Сироткину. Понимаете, пацанские разборки между собой... так, слово за слово... Словом, следователи из вашей следственной бригады позволили «страждущим» расквитаться. Короче, несколько дней назад помогли осуществить воспитательные меры.– Наслышан, – демонстративно резко оборвал прокурора Транов. – Но я, признаться, думал, что это самоуправство охранников. Так сказать, коллективная месть борцов за чистоту местных нравов.– Извините, мне уже неинтересно, что вы там думали. Сначала даете неадекватные задания, а потом прикидываетесь чистоплюем. Я так и знал... Так и знал...Гришайло говорил резко, с него окончательно слетел прокурорский лоск.– Тем не менее продолжу свой короткий рассказ. Взамен того, что милицейская охрана пропустила валдайских пацанов поквитаться с подсудимым, следователь попросил об одной услуге: обеспечить подпись обвиняемого под той самой бумажкой, которую только что так высоко оценил уважаемый товарищ судья.– А подучили следователя конечно же вы, Виталий Титович? – догадался Транов.– Именно я, ваш покорный слуга. Зато теперь у нас есть то, что нам нужно. Признание Сироткина... Впрочем, не буду вас сейчас утомлять правовой казуистикой и объяснять, о чем речь.– И когда вы дадите этой бумаге ход?– Уже завтра утром. Не сомневайтесь.В кабинете областного прокурора повисла напряженная тишина. Чего в ней было больше: сладкого удовлетворения от беседы или горького, но все же утешения – никто глубоко не задумался. Утро вечера мудренее.

Зал судебного заседания замер, даже не успев переварить заявление обвинителя. – Вы хотите сказать, что располагаете новыми фактами, усугубляющими вину подсудимого Сироткина? – уточнила судья Зуева, глядя в упор на Гришайло, подскочившего к ее столу.– Совершенно верно, ваша честь.– Возражаю, – толком не понимая, против чего и кого предстоит протестовать, почти автоматически отреагировал защитник Бахтин на сенсационное заявление оппонента. И вслед за прокурором бросился к центру сцены. – Вы что, факир? В ходе допроса свидетелей мы не услышали ничего сколько-нибудь серьезного, что можно было бы трактовать как вновь открывшиеся обстоятельства. Тогда откуда они у вас взялись? – Разгоряченный неожиданным поворотом дела Бахтин двинулся на Гришайло.– Из собственноручного признания подсудимого, – веско, но совершенно спокойно, так как инициатива осталась за ним, возразил обвинитель, даже не сдвинувшись с места. Подчеркнуто галантно он положил два листочка, которые держал в руке, на зеленое сукно председательского стола.Зуева начала читать.– Чтобы этот документ ни содержал, его нельзя приобщать к делу, – попытался по инерции протестовать Бахтин, обращаясь больше к присяжным, чем к судье.– Успокойтесь, Борис Фиратович. Против чего вы, собственно, протестуете? Суд еще не ознакомился с документом, а вы только мешаете. Прошу, вернитесь на свое место.– И не подумаю, – твердо заявил Бахтин, гордо тряхнув седой головой. – Документ, появившийся в ходе разбирательства непонятно каким путем, не может быть приобщен к делу.– Дайте ознакомиться народу. Читайте вслух! – потребовал староста присяжных Алмазов.«Ну и дела», – только и успел подумать Багрянский, сознавая, что произошло что-то неладное. Он сидел в будке киномеханика на сей раз с журналисткой.– Вы что-нибудь слышали об этом? – Губы Марины почти вплотную приблизились к его уху.Багрянский отрицательно мотнул головой, на какое-то мгновение сбитый с мыслей ароматом ее духов. Нет, все-таки здесь, на Валдае, дамы так не благоухают. Чем только приходится заниматься?!Тем временем Зуева закончила читать документ, и лицо ее посерело до цвета давно не крашенных стен Дома культуры. Немного поразмыслив, она вернула бумаги прокурору и, не глядя в сторону Бахтина, тихо сказала:– Считаю необходимым, чтобы стороны вновь допросили подсудимого Сироткина. Вы первый, Виталий Титович.Услышав свою фамилию, Дима покорно двинулся для дачи свидетельских показаний.– Подсудимый Сироткин, это ваша подпись? – Гришайло почти ткнул последней страничкой документа в лицо Сироткина.– Моя, – после секундного изучения ответил парнишка.– Вы всегда читаете документ, прежде чем его подписать?– Всегда. Но я редко подписываю документы.– Только в материалах дела есть несколько десятков ваших подписей, подсудимый, – укоризненно заметил обвинитель. – Так что не кокетничайте. Вам предъявить ваши подписи?– Ах, эти? – Скосив глаза, Дима посмотрел на одну из бумаг, которой тряс в это время перед ним Гришайло. – Да, тогда я подписывал много бумаг.– Отлично. А вот заключение экспертизы, что все подписи здесь идентичны той, что поставлена под этим документом. Прошу суд и защиту ознакомиться с документом.Секретарь суда сначала показала упомянутую бумагу защитникам, а затем передала его судье.– Вы обратили внимание, уважаемая Екатерина Степановна, на дату данного заключения? – громко, чтоб было слышно судье и прокурору и конечно же присяжным, спросил Бахтин свою молодую коллегу.– Извините, не успела, я прочла только сам документ.– Ну и умница, – с тонким, едва уловимым сарказмом похвалил ее мэтр. – Обращаю ваше внимание, что оно составлено в понедельник, то есть всего лишь три дня назад.«А я, дура, даже не посмотрела на дату», – поймала себя на этом проколе судья Зуева, готовая уже было вернуть заключение экспертизы обвинителю. Наверняка Бахтин не случайно обратил на это внимание.Но защитник уже приготовился слушать дальше. Его больше интересовало, что содержится в самом признании Сироткина, с которым прокурор все еще не спешил его ознакомить.– Позвольте теперь напомнить, подсудимый, суть вашего добровольного признания. А заодно удовлетворим интерес присяжных и зала. – Гришайло намеренно не упомянул Бахтина.«Ничего, подожду», – сдержал себя адвокат.– Надо знать Бориса Фиратовича: чтобы он не заметил и проглотил такую горькую пилюлю?! – так же на ухо Багрянский нашептал журналистке.– А вы что, его знаете?– Знаю, и преотлично.– Тогда познакомьте. Только не так, как обещали пригласить на ужин.– Виноват. Был, видимо, пьян. Прошу прощения, точно, был пьян. Но сейчас давайте послушаем, какой камень оказался у прокурора за пазухой.В этот момент прокурор задал подсудимому очередной вопрос:– Вы хорошо помните данное свое заявление?– Извините, я не успел прочитать. О чем там речь? Я многое подписывал. В голове все перепуталось.Прокурор ждал своего триумфа. Он ловко повернулся на каблуках и пристально вгляделся в лица присяжных.– Вы делаете добровольное признание в том, что соблазнили гражданку Уфимцеву, воспользовавшись не только ее малолетним возрастом, но и... очевидной ее невозможностью оценивать свои действия и поступки.– Она что, дура? – тихо спросила присяжная Заломова своего соседа справа Юрия Стронго.– У тебя все дуры, – неожиданно обозлился он. – Правда, говорят иногда, что женщины отдаются по глупости. Но не по слабоумию же?!– Подсудимый кается в том, что соблазнил Настю Уфимцеву, по своему умственному состоянию неспособную понимать, что с ней собирался сделать Сироткин. Впрочем, почему собирался? Совершил! – Обвинитель Гришайло счел нужным окончательно забить гвоздь по шляпку в сознание присяжных.– Вы что-нибудь поняли? – растерянно спросила Заломова теперь уж Родиона Корниенко в надежде, что хоть он будет вежливее.– Ты же только что слышала, душечка, глас прокурора, – степенно стал ей втолковывать старый приятель. – Хочешь – верь, а я не верю. Хороша получается семейка. Один насильник, другой бросил жену, а девчонка вообще оказалась слабоумной. Чушь, да и только. О времена, о нравы...Багрянский из кинобудки видел, как Настя прижалась к Добровольскому, а он, в свою очередь, успокаивающе гладит девушку по руке, мнущей платочек. На ее лице не было ни тени испуга, ни возмущения. Лишь полное непонимание происходящего. Может, прокурор прав? Тогда все просто. С непонятно откуда взявшимся внутренним содроганием Лев тоже никак не мог уловить сути прокурорского удара. Что из этого признания следует?Зато судья, как и Бахтин, прекрасно поняла, куда целил прокурор. Статья сто тридцать первая УК тем самым обретала подтверждение сразу по всем пунктам. А это в пух и прах развенчивало ореол возвышенной любви валдайских Ромео и Джульетты.– Как я понимаю, прокурор закончил допрос свидетеля, – подвела собственную черту Зуева. – У защиты будут вопросы к подсудимому?– Будут! – мрачно сказал Бахтин. – Ваша честь, не мог бы я задать вопрос стороне обвинения?Гришайло удивленно поднял брови, а его бритая голова мгновенно покрылась испариной. От адвоката, судя по его виду, сейчас можно было ожидать всего что угодно.– Позвольте полюбопытствовать, почему обвинение предпочло добровольное признание подсудимого элементарной медицинской экспертизе гражданки Уфимцевой?– У нас тут не столица. Приходится экономить бюджетные средства! – не особо задумываясь, выпалил Гришайло.– Но обвинение же изыскало средства на почерковедческую экспертизу? – не унимался Бахтин.– Она в разы дешевле медицинской.– Считаем мелочь, когда речь идет о судьбе сразу двух молодых людей. Господа, запомните ответ, – обратился он к присяжным.– Да, дешевле, – повторил прокурор. – И зачем? Когда в деле имеется добровольное признание подсудимого.Но защитник уже не слушал, он подошел к Сироткину.– А вы, молодой человек, оказывается, мерзавец. Да еще какой!Обалдевший от такого обращения Дима уставился на собственного защитника, которому за минувшую неделю уже привык доверять.– Почему вы так со мной говорите? – в шоке спросил юноша.– Потому! – жестко отрезал Бахтин. – Вы понимаете, что подписали себе обвинительный приговор?Для достижения цели ему как раз был необходим шок подсудимого.– Мне сказали, что это пустая формальность. Ведь то, что они называют соблазнением, мы с Настей называем любовью.– Это не любовь! – словно он был на процессе обвинителем, а не защитником, возвысил голос Бахтин. – Какая это, к черту, у вас любовь, если вы воспользовались тем, что гражданка Уфимцева в силу своего умственного состояния не понимала, что делает, занимаясь с вами любовью.– Я понимала. Я не слабоумная, как здесь на меня наговаривают, – тихо, но твердо неожиданно заявила с места Настя.Защитнику это и было надо.– Ваша честь, дабы не затягивать процедуру, прошу занести слова пострадавшей в протокол.– Принимается, – согласилась Зуева. – Продолжайте.– Ответьте, подсудимый, почему ваше признание оказалось столь запоздалым? – на сей раз миролюбиво спросил Бахтин. – Это во-первых. А во-вторых, я вам строго-настрого наказал ничего без меня не подписывать и ничего не заявлять. Судя же по дате экспертного заключения, события произошли уже в мою бытность в этом храме правосудия. Прошу прощения, в храме культуры и искусств.– Это было еще до вас, – все еще словно находясь в прострации, едва вымолвил Сироткин.– Говорите, когда именно? Назовите дату! Обстоятельства! Вас вызвали на допрос? – гвоздил вопросами своего подопечного Бахтин.Присяжные переглядывались, не понимая, что происходит. Неужели этот великий адвокат настолько потрясен информацией прокурора, что чуть ли не сам облачился в голубой мундир обвинителя?Для судьи Зуевой, равно как и для обвинителя, это было лишь спектаклем. Оба прекрасно поняли, куда поворачивает Бахтин.– Когда меня били в камере. Дату не помню, – будто так до конца не решив, надо ли говорить или нет, ответил Сироткин.При этом Димка невольно посмотрел в ложу присяжных, где еще на днях беззаботно сидел Грязнов, один из тех, кто избивал его тогда в камере. А вдруг его вернули назад?..– Вы собственноручно писали заявление?– Я его не писал.– А кто же вам предложил его подписать?– Извините, не помню. Может, тот следователь, который спас потом меня от побоев и попросил подписать бумагу. Может, охрана. Мне было в тот момент уже все равно, лишь бы не забили до смерти. Кто бы тогда тянул Настю с нашей Оксанкой?!Только слепой мог не заметить, как мальчишке больно обо всем этом вспоминать.– Нечто подобное я и предполагал, – садясь на место, саркастически добавил Бахтин.– Это ложь. Наглая ложь! – в гневе воскликнул прокурор. – Подсудимый добровольно во всем признался. Вы никогда не опровергнете обвинение!– Ваша честь! – демонстративно отвернувшись от прокурора, словно принципиально отгораживаясь от подобных методов сбора обвинительной информации, обратился к судье Бахтин. – Даже если я попрошу назначить расследование по факту избиения моего подзащитного Сироткина и принуждению его к даче показаний против самого себя, боюсь, доказать мне ничего не удастся. В этом господин Гришайло целиком и полностью прав. И не надо, Виталий Титович, отвешивать мне якобы благодарные поклоны. Голова закружится. Тем более вы еще не знаете, в какую степь повернет защита.Все, кто в этот момент успел посмотреть на прокурора, конечно же заметили, как он галантно посылал Бахтину поклон за поклоном.– Защита, ваша честь, еще раз повторюсь, не будет тратить силы и государственные средства в безусловно провальной попытке опровергнуть выдвинутое обвинение, поставив под сомнение методы работы следствия. Пусть это останется на их совести. Защита требует проведения комплексной психолого-психиатрической экспертизы для определения душевного здоровья потерпевшей. А также соответствия ее психологического развития паспортному возрасту. Если у казны нет средств на гонорары членов комиссии – а я буду настаивать на том, что это будут высокопрофессиональные и высоконравственные люди, – защита возьмет все расходы на себя. Так что только экспертиза...– Отлично. Если никому не жаль государственной казны, давайте, назначайте. Результат полностью предсказуем, потому что у меня есть выписка из поликлиники, где проходили диспансеризацию школьники. Там черным по белому сказано, что у Уфимцевой наблюдается отсталость в развитии. Плохо соображает на уроках и так далее...Зал прыснул от смеха. Ни известных математиков, ни писателей, ни ботаников с географами, вместе взятых, образовательные учреждения города доселе не выпускали.– Принято! Экспертиза будет. Хочу напомнить сторонам и всем присутствующим в зале: государство всегда заинтересовано защитить гражданина, – несколько напыщенно, но по сути верно заявила Галина Николаевна, даже зардевшись от гордости, произнеся подобную очевидную сентенцию. – Государство в состоянии найти для этой процедуры необходимые средства. Пригласим известных специалистов. Прошу стороны не позднее чем через три дня дать предложения по составу экспертной комиссии. Объявляется перерыв до четырнадцати часов. – Ударом молоточка Зуева подвела черту под утренним заседанием.Багрянский и Марина постарались поскорее выскочить из душной, пыльной кинобудки. Не сговариваясь, они направились мимо церкви на торговой площади к озеру, которое мелькало среди частных домиков и берез зелено-синими красками.Жара в этот августовский день задалась невыносимая. Даже здесь у воды не ощущалось прохлады.– Красота какая! – в каком-то мальчишеском восторге воскликнул Лев, будто не приезжал сюда и не замечал всей этой «красоты» по меньшей мере четыре лета подряд.– А ведь этот мальчишка, я имею в виду Сироткина, легко может лишиться этой красоты на несколько лет, – вернула Багрянского к действительности журналистка. – Неужели вы так спокойно можете любоваться природой, когда происходит такое?– Не только могу любоваться, но еще могу думать о хлебе насущном. Жалко, до ужина, который я вам обещал, еще очень далеко, а есть хочется жутко.– Равнодушный сухарь, вот вы кто. Все мужчины одинаковы: пока не съедите чего-нибудь, ни о чем думать не можете.– Ну, насчет «сухаря» я с удовольствием продолжил бы тему вечером. А сейчас говорите: разделите со мной трапезу или нет?– Признаться, съела бы самую капельку. Но где?– Сидите на месте. Я мигом. И очень прошу – не выставляйте свои прелести напоказ. Здесь, оказывается, все сплошь и рядом насильники.Багрянский вскочил с травки, на которой они уже удобно устроились, и, выразительно глянув сверху вниз в декольте Марины, в расстройстве махнул рукой и убежал. Минут черед пятнадцать он вернулся с двумя «пароходами» серого хлеба, разрезанным вдоль. Вместо мякиша, который Багрянский предусмотрительно выкрошил, в них слоями чередовались аккуратные ломтики вкуснейшего местного вареного окорока, тонко нарезанной брынзы, помидоров и огурцов. И всё это украшала сверху зеленая, слегка кучерявая зелень.– Это вы называете капелькой?! – пронзенная мгновенно накатившим чувством голода, восторженно завизжала журналистка.– Я это называю ловкой подделкой французского бутерброда, правда, хлеб не тот, – проворчал Лев, отхватив от «парохода» солидный кусок и прожевав его, добавил: – Но тоже вкусно.– А с вами приятно. Надежно, – как-то слишком уж задумчиво сказала Марина.– То ли вы скажете вечером! – игриво ответил Багрянский, а сам подумал, что, похоже, не надо с ней встречаться, тем более в «Слободе». Влюбчивая дама...Утолив голод, они, не сговариваясь, вернулись к теме суда. Впрочем, разве могло быть иначе?– ...А что касается ваших вздохов по поводу Сироткина, то смею вас уверить, Мариночка, Бахтин знает что делает. Хотя глядя на него, когда солировал прокурор, и я, признаться, стал сомневаться.В этот момент Багрянский поймал себя на мысли, что эта милая и душистая журналистка Мариночка, возможно, единственная из всей их братии, наводнившей в эти дни Валдай, сможет написать не только правду об этом позорном судилище, но и пойти дальше в своем журналистском расследовании, если таковое ей понадобится. Жаль только, что она не посвящена в подробности и «не держит», что называется, картинку полностью. Может, ей в этом помочь? Не во всем, а хотя бы в частностях. Например, объяснить, почему именно так, а не иначе повел себя Бахтин, если уж журналистка так хочет с ним встретиться... Словно между прочим, он вспомнил, как известный столичный адвокат оказался вовлеченным в процесс. Упомянул о том, что его привлекло некое частное сыскное агентство, поставив задачу спасти юных влюбленных. Но для начала просто-напросто затянуть следствие, чтобы «сыскари» смогли разобраться в ситуации и нащупать приводные ремни всей этой странной валдайской истории. Вот прежде всего почему Борис Фиратович немедленно добился судебно-медицинской экспертизы для подзащитного, которая лишь подтвердила бы нанесение ему травм, но никоим образом не сняла обвинения. Зато ко всеобщему разочарованию публики, процесс пришлось приостановить.Машинально продолжая рассказ, Багрянский поймал себя на мысли, что думает при этом совершенно о другом. Например, о том, как Духон удовлетворенно потирал руки, когда общими усилиями была обеспечена пауза в процессе, позволившая искать в деле новые факты.