В день рождения дед Иосиф проснулся раньше обычного. Он привычно ощупал ставшее дряхлеть тело и успокоился. Ни опухолей, ни переломов, ни стрел в сердце обнаружено не было. Это был всего лишь ритуал, не более того. Он отлично знал, что выглядит в свои семьдесят пять хоть куда. Вот только боли где-то в районе солнечного сплетения навевают порой печальные мысли. А что делать?! Там душа! Терпеть надо. Душа – не рот, ее не закроешь по желанию...

– Жив! – радостно воскликнул он, будучи уверенным, что своим криком никого не разбудил. Жаль, что некому записывать его мысли.

Старый кутаисский зеленщик предусмотрительно попросил внука, его дорогого Мишеньку, поселить его в комнатке под самой крышей. Очень удобно: с одной стороны, никто в доме не услышит его богатырского храпа, а с другой – старику нравился вид из окна на реку и поле.

Не поднимаясь с постели, он долго рассматривал безупречно белый потолок и никак не мог понять, радоваться ему или нет. Сегодня придут гости, которых он пригласил на юбилей. Они будут выпивать, говорить тосты за его здравие, дарить подарки. Что еще надо человеку? Хорошие люди.. Дед Иосиф перебирал в памяти всех, кого пригласил после этого треклятого собрания на корте. Хорошие. Но чужие... Хотя при чем тут они? Дорогу из Москвы, понимаешь, перекрыли, поэтому многие близкие ему люди приехать просто не смогут.

– Я этих спасателей души в гробу видел! Их не волнует, что у меня юбилей. Надо же было свалиться этому чертовому метеориту, – проворчал дед вслух, правда, непонятно кому...

Его вернул к реальности их постоялец и одновременно работник Самвел. Словно тень отца Гамлета, он появился в комнате словно из-под земли. Впрочем, на самом деле именно так и было. Доставленный специально из Тбилиси пожилой «мастер на все руки», Самвел Акопян уже более двух месяцев не покладая рук трудился в подвале особняка безалкогольного магната Михаила Агулова. Там мастер создавал огромный винный погреб.

Самвел был низкорослым, кряжистым и вечно небритым. Характерной особенностью его облика был большой, как у Фрунзика Мкртчяна, нос. Лет Самвелу, как он сам говорил, было «приблизительно под шестьдесят». Как правило, он покидал место работы, то есть подвал, только в двух случаях: либо когда ему хотелось поиграть со старым Иосифом в нарды, либо пофилософствовать. Отсутствие солнечного света мастера особо не волновало, поскольку он считал, что солнца в Москве все равно не бывает.

Вот и сейчас, видимо, ощутив острую потребность пофилософствовать, Самвел вышел из своей берлоги поговорить на философские темы.

– Уважаемый, Иосиф, – начал он издалека. – Как ты думаешь, что случится, если вдруг потухнет Солнце? А?

– Э? Ты только за этим поднялся в такую рань? Ты что, не знаешь, что мужчине неприлично бывать в спальне другого мужчины? Вах! Мы все погибнем за несколько минут.

– Когда, сейчас? – Голос Самвела странно дрогнул.

– Да нет, дурень. Это я на твой вопрос отвечаю. Сначала спрашиваешь, а потом боишься. Люди без Солнца не могут ничего. Даже зелень-мелень не могут вырастить.

– Тогда Солнце любить надо, – глубокомысленно произнес Самвел, глубоко вздохнул и, довольный собой, направился к двери.

Мастер по укладке плиток и установке унитазов не ведал, что старому Иосифу сегодня исполнилось семьдесят пять. Иначе он не преминул бы первым поздравить старика. Не ведал Самвел и о «метеоритных событиях». Счастливый человек, сказали бы про него наиболее мудрые обитатели Рублевки.

– Послушай, Самвел, ты мангал разжигать умеешь? – вдогонку спросил Иосиф.

– Это я умею делать лучше всех, – хвастливо ответил Самвел и при этом вопросительно посмотрел на старика: – А что, надо, да?..

– Понимаешь, сегодня вечером будут гости, хорошие люди. Понадобится мангал.

– В честь чего гости? Праздник же прошел. Хотя у них в России каждую неделю какой-нибудь праздник. Я за их событиями слежу.

– Нет, дорогой, повод совсем другой. Просто день рождения у меня. Миша позвал друзей. Хотел я на базар съездить – не получается. Но в доме мясо, слава богу, оказалось. Сам проверял. Хочу шашлыки трех видов приготовить. Из телячьей вырезки, свинины и баранины... Причем все надо приготовить по-нашему. Чтобы вкусно было. А иначе какой смысл? Ресторанов здесь и без меня полно!

– О чем речь, дорогой?! Приготовим в лучшем виде. Только вот скажи мне, твой внук мне аванс даст? За те ряды плитки, что я уже положил... Подарок же надо покупать! Понимаешь, дорогой?

– Твоим подарком, дорогой, будет твоя помощь, – ответил Иосиф. – Давай дуй отсюда, мне одеваться пора.

Самвел печально спустился в погреб. Денег у него было всего ничего, да и что здесь, в их магазинах, он мог купить? Даже серебряный рог не купишь... «Какой подарок может быть лучше для грузина, чем рог?..» – подумал Самвел, и тут его осенило. Не колеблясь, он взял ножовку и начал отпиливать один рог с висевшего на стене муляжа марала. «Литра на три потянет!» – с удовлетворением решил он и принялся за работу.

– Ты где пропал, Самвел? – раздраженно спросил Иосиф, когда через пару часов увидел мастера на пороге кухни.

– Дело было одно, – уклончиво ответил Самвел. – А что надо?

– Найди мангал и шампуры, – деловито дал указание Иосиф. – Возьми в подсобке уголь. Короче, подготовь все, чтобы к приходу гостей мангал был раскаленный, как доменная печь. Гости придут к четырем часам. А сейчас уже почти полдень.

...К половине четвертого в целом все было готово к приему гостей. Уставленный разнообразными яствами стол выглядел весьма привлекательно. Оглядев его, дед Иосиф сокрушенно пожалел лишь об одном: благодаря усилиям Самвела и соседа Акимыча в доме не осталось ни капли чачи. Недосмотрел. Сам виноват. Дед вспомнил, как налегал на чачу вместе с этими «несознательными элементами».

Наверху хозяева дома Михаил и Татьяна наряжались к приходу гостей. Они уже успели поздравить деда, подарив ему изумительной красоты инкрустированную золотом трость. Старик был растроган столь дорогим подарком, хотя в первый момент подумал: на кой черт мне трость, пусть даже золотая? Ведь я никогда в жизни не хромал!

Неожиданно отворилась дверь с черного хода, и на пороге появился Акимыч. В руках он держал оплетенную липовым лыком пятилитровую бутыль.

– Дорогой ты мой боевой друг! Я и моя Нюра поздравляем тебя с юбилеем. – Акимыч бережно поставив бутыль на фигурный паркет. – Прошу принять. А пока, чтоб от греха подальше, пойду-ка я на кухню. А то сейчас завалятся сюда эти... тузы червовые. Не люблю я их. Но терплю, ежели уважение не замечаю.

– Понимаю, Акимыч. За подарок спасибо. Пойдем, я тебя к Самвелу отведу. Он там, во дворе мангал настраивает. А потом... – О чем-то задумавшись на какое-то мгновение, Иосиф добавил: – Федор Акимович, позволь, дорогой, пригласить тебя на ужин. Ты мой гость. Даже лучше, чем олигархи. Может, когда выпьем с ними, когда хлеб разломим пополам, они нам тоже понравятся.

– Посмотрим, – степенно заметил Акимыч. – А за приглашение благодарствую.

Вернувшись в дом, старик услышал, как с парадного входа раздался громкий стук. И уже через мгновение в холл, словно торнадо, ворвался Игорь Чигорин – давний друг внука, еше со времен их школьной жизни в Кутаиси.

– Поздравляю, уважаемый! Многие лета! – громко, так чтоб слышали все в доме, звонко произнес он.

На шум мгновенно отреагировал Михаил. Он быстро спустился по мраморной лестнице и поспешил навстречу другу.

– Пока все не собрались, пройдем в кабинет. Оперативчик пропустим, так сказать... – предложил он.

– Оперативчик? – хмыкнул приятель. – Очень подходящее словцо, главное – теперь весьма актуальное для Рублевки. Когда мы последний раз виделись? Помнишь, когда ты деда встречал в Домодедове...

– Эх, Игорь, Игорь. Знал бы ты, что для меня значит дед. Если бы не он, не было бы меня, ничего не было бы, понимаешь?

– Он что, мессия? Что он такое сотворил?

– Зеленщик он, ты же знаешь. Так вот, в основе всей моей империи лежит его зелень.

– Он что, доллары выращивал?

– Да пусть умрет хозяин шутки, – перейдя на грузинский, сказал помрачневший Миша. В такие минуты он хотел казаться больше грузином, чем сам Саакашвили. – Ты так ничего и не понял. Дед в моей жизни – это самое святое, понимаешь? Ты, например, знаешь, что он при Сталине сидел?

– Пятьдесят восьмая?

– Точно. Подлянку ему устроили. Был тогда такой сталинский лозунг: «Жить стало лучше, жить стало веселее!» И подпись была «И. Сталин». Дед тогда неплохо рисовал, и замполит части, где он служил, кажется, в Тамбове, поручил сделать плакат к первомайскому празднику. Иосиф сделал, а какая-то сволочь к подписи «И. Сталин» прибавила всего лишь букву «у». И вот эта буква обошлась деду в десять лет лагерей.

– Гениально, но не более! – расхохотался Чигорин. – Жить стало лучше, жить стало веселее Сталину. У нас сейчас тоже за такое могли бы посадить.

– За Сталина?

– Почему обязательно за Сталина? Других, что ли, нет? – уклонился Чигорин от прямого ответа.

Тем временем в холле собирались гости. «Точность – вежливость олигархов», – уважительно подумал юбиляр, встречая гостей. Он сразу узнал господина Духона. Тут же уже был отставной генерал Ордынский со своим новым уральским другом, каким-то правнуком известного русского промышленника. Пришел красавец-доктор, которого дед не помнил, что приглашал. Под окнами Иосиф заметил Братеева в компании Самвела и Акимыча.

Духон преподнес старику швейцарские часы. Ордынский, естественно, одарил соседа экспонатом из своей коллекции – инкрустированным серебряной вязью кинжалом, который, по утверждению генерала, некогда принадлежал самому Шамилю. «Соврет – не дорого возьмет», – усмехнулся в усы юбиляр, зная Ордынского лучше других.

Оказавшийся по недоразумению в резервации практически без денег Демидов, чью кредитную карту выплевывал каждый из имеющихся на Рублевке банкоматов, поступил просто. Обнаружив среди затерявшихся в багажнике машины образцов продукции собственной фирмы «Медной горы» замечательную малахитовую шкатулку, он решил, что это весьма подходящий подарок. И лишь доктор Табачников попал в неловкое положение. Его почти силком затащил на юбилей Духон.

Гости с шумом расселись за столом. Зазвенели ножи и вилки, по бокалам разлили вино. Иосиф недоуменно еще раз оглядел гостей и не увидел среди них дам.

– А где же ваши вторые половины? – спросил он, искренне удивляясь столь необычной ситуации. – Без женщин жить на свете, нет, нельзя...

– Уважаемый Иосиф, – вежливо обратился к юбиляру Духон. – У меня, к примеру, сейчас жены нет. У генерала Ордынского жены как таковой быть не может по определению, поскольку антиквариат в юбке встречается ныне крайне редко. Насколько я понимаю, господин Демидов тоже холостяк. Что касается доктора Табачникова, то он сам попал сюда чудом.

– А мой мышоныш, слава богу, с детьми за границей. Так что у нас сегодня мальчишник! – радостно объявил Чигорин.

– Но тогда, может, моя невестка Татьяна украсит стол? – Юбиляр многозначительно посмотрел на внука. Тот, слегка сконфузившись, кивнул и отправился за женой.

Минут через пятнадцать Татьяна наконец спустилась к гостям. Только тогда юбиляр встал, как бы давая старт застолью.

– Дорогие друзья! Сегодня в день моего юбилея хочу поприветствовать вас и пожелать всего того, что вы сами себе желаете! Скажу прямо, тамадой за этим столом буду я сам, поскольку никому из вас доверить столь почетную миссию нельзя. Разве что Петру Никодимычу? Но он пьет мало, а значит, застолье закончит скоро. Что нас, конечно, не устраивает. Нам надо посидеть, поговорить, повеселиться...

– Что-то я вас не понял, Иосиф Виссарионович! – обиженно воскликнул генерал. – Это почему же я пью мало? Я пью достаточно, но знаю меру. В отличие от некоторых ваших друзей.

– Не надо обид, дорогой генерал, – миролюбиво ответил дед Иосиф. – А свой первый тост хочу предложить за жизнь.

– Жизнь стоит того, чтобы за нее выпить! Но я хочу произнести тост за человека, который эту жизнь украшает. За нашего дорогого юбиляра! – произнес, поднявшись с места, Духон. – Только встретив такого человека, как вы, уважаемый Иосиф, понимаешь, что жизнь все-таки неплохая штука! Спасибо вам за это!

Тут вскочил Чигорин и бросился к столику у стены, на котором лежал принесенный им подарок – цветастый сверток с золотистым бантиком. Под упаковкой был резной деревянный ларец. То, что оказалось в нем, повергло юбиляра в шок. И только невестка Татьяна с восторгом воскликнула:

– Боже мой, какая прелесть!

Эта была с удивительной натуралистичностью отлитая из золота статуэтка фаллоса.

– Это вам от меня! – произнес Чигорин. – Прекрасная иллюстрация к вашему тосту. Вот тот стержень, на котором зиждется вся наша жизнь. Эту вещицу я когда-то приобрел в Бомбее возле храма Фаллоса, – пояснил Игорь. – Так выпьем же за жизнь! – С этими словами Чигорин опрокинул в себя бокал вина.

Гости, многократно выпив за здравие юбиляра и плотно закусив, постепенно расслабились, разговорились...

Ритмичный ход юбилейной трапезы нарушил Самвел. Закончив жарить шашлыки, он неожиданно предстал перед гостями с огромным рогом в руках. Надо ли уточнять, что рог был до краев наполнен вином.

– Этим маленьким сосудом, который я тебе дарю, дорогой грузин, но с большим сердцем я от всего своего армянского сердца хочу поздравить тебя с ебилеем и пожелать... – заплетающимся языком начал свою речь Самвел.

В тот момент у хозяина дома отвисла челюсть: в руках подвального мастера он узнал рог раритетного муфлона, чучело которого он бережно хранил в винном погребе. Оценивался он чуть ли не в сотню тысяч долларов. Чтобы не упасть в обморок, Михаил быстро опустился на стул.

Тем временем Самвел продолжал произносить тост:

– Дорогие гости! Наш Иосиф из тех человеков, который сумел осознавать главный истину, что мы все... – Самвел сделал многозначительную паузу, потрясая воздух указательным пальцем, – ...из одного места вышли. А значит, мы все равны, как при коммунизме...

– Глубоко копнул сантехник, – усмехнулся Духон. – Более демократичного лозунга я, пожалуй, еще не слышал.

– Абсолютно с вами согласен, Александр Павлович, – подал голос Ордынский. – Вообще-то я иногда думаю, что из того места нам и не надо было выходить. Хе-хе...

Все еще находясь в полуобморочном состоянии, хозяин наконец нашел силы спросить у Самвела:

– Где ты взял этот рог?

– Какое это имеет значение, Михаил Давидович, дорогой? Главное, от души...

– А второй рог где?

– Второй тоже сделим. На Пасху, – невозмутимо ответил Самвел.

Не найдя что сказать, хозяин дома отчаянно замахал руками, но, похоже, его никто не понял. Тем более сам Самвел.

Тут неожиданно заговорил молчавший все время доктор Табачников:

– Должен сообщить, господа, что я несколько удивлен вашему веселью. Вокруг происходят такие странные вещи, а у вас тут пир горой.

– А что нам делать? Плакать? Ну не можем мы ездить в Москву. Отдохнем. Через несколько дней и карантин кончится, – попытался возразить Чигорин. – Это я вам как бывший врач говорю.

Но никто из присутствующих его не слушал.

– Что вы хотели нам сообщить, Леонид Михайлович? – обеспокоенно полюбопытствовал Демидов.

– С самого утра ко мне как к врачу обратилось уже человек двенадцать... У одних, простите, не за столом будет сказано, понос.

– Со страху, – беззаботно прокомментировал Чигорин. – Люди боятся неведения. У страха глаза велики.

– У других – нестерпимые головные боли, – никак не реагируя на последнюю реплику, продолжил Табачников. – У третьих – сильный жар. Явился даже хорошо знакомый всем вам господин Никелев и поделился навязчивой идеей пришить вашего коменданта. А одна мадам заявила, что она Софи Лорен, и жаловалась, что где-то потеряла супруга Карло Понти. – Сделав небольшую паузу, доктор задал всем, кто был за столом, прямой вопрос: – А как вы себя чувствуете, господа?

– Пока нормально, – ответил Духон. – Но все может быть. Возможно, все мы, например, скоро засвистим. Шучу, дорогой доктор. Но вы, господа, скажите другое. Зачем законопослушных граждан изолировать, как в какой-то резервации? Проволокой уже давно огородили, а завтра, не удивлюсь, пустят по ней ток.

– Что вы такое говорите? Этого не может быть! – в сердцах воскликнул Демидов.

– Может, сынок, может, – неожиданно подал голос юбиляр. – У вас в стране все может случиться. Когда я сидел за колючей проволокой в сорок девятом, по ней тоже пропустили ток. Это всего лишь означает, что карантин объявлен надолго. И вам, мои дорогие гости, просто морочат голову.

– А вам, сосед, значит, нет? – спросил Демидов.

– Мне уже не заморочишь. Я старый. Вот, Ордынскому тоже не заморочишь. Он тоже старый, – усмехнулся в усы юбиляр.

От былого веселья не осталось и следа.

«Жалко старика, такой день испортили, – подумал Духон. – Он этого не заслужил». А вслух сказал, сделав глоток виски:

– Вот-вот, вы правильно подметили. Пока я, так сказать, самолично пытался обследовать былые ходы и выходы с Рублевки, то обнаружил одну весьма странную вещь. На повороте к Николиной Горе появилась какая-то тарелка диаметром метров в пять. Что-то вроде радара или пеленгатора. На черта она нужна для борьбы с вирусами и бактериями?

– Ну, может, это современные методы... – вмешался в разговор Ордынский.

– Да, вот что еще... Часов в двенадцать дня этот ваш комендант Гулькин, или как его там, прислал за мной своего помощника. В санатории «Барвиха» развернута медсанчасть. Так им потребовалась помощь, – заговорил доктор Табачников. – Я, конечно, поехал туда. Там тоже была уйма людей, и все на что-то жаловались. Но самое интересное с медицинской точки зрения, что невозможно определить какие-либо общие параметры заражения. Так не бывает.

– Это весьма любопытно, – заметил Агулов. – Однако простите, доктор, но, на мой взгляд, гораздо любопытнее другое. Все последние дни мы не видим ни одного чиновника, ни одного министра, ни одного депутата. Ни жен, ни детей. Вам не кажется это странным, господа?

– Почему не видим? – вмешалась Татьяна. – Я, например, видела в «Перекрестке» жену Дрейфа...

– Ну, нельзя же так все буквально, Танюша. Я фигурально говорю.

– Их нет с двадцать третьего февраля, когда все отправились на прием в честь Дня защитника Отечества, – проявил осведомленность Чигорин. – Я тоже хотел поехать, но оказалось, что принимают исключительно с женами. А мой мышоныш, как вы уже знаете, в отъезде.

– Вот это и странно. Во-первых, когда это было, чтобы этот праздник отмечался в Кремле, да еще с таким размахом?! А во-вторых, почему никто не вернулся домой?

Духон посмотрел на собеседников и заметил, как у них вытянулись лица.

– Сашенька, а ведь вы абсолютно правы! – воскликнул генерал Ордынский. – Значит, либо их предупредили, что упадет метеорит, либо их не пустили обратно, зная, что здесь будет происходить. В любом случае возникают подозрения, что чиновников из карантинной зоны удалили намеренно.

– Вы знаете, у меня тоже возникли кое-какие сомнения, – наклонившись к уху Духона, почти шепотом сказал Табачников.

– Какие сомнения?

– Об этом в приватной беседе, Александр Павлович, – вновь прошептал на ухо доктор.

– Кстати, доктор. Вы единственный среди нас, кто имеет связь с внешним миром. Что говорят там, на воле? – спросил Демидов.

– Я что, там был? Ночью домой привезут, валюсь с ног. Но честно говоря, я вообще не слышал, чтобы в Москве говорили про события на Рублевке. Как в первый день объявили – и больше ничего.

– А вы? – не унимался Демидов.

– Я дал подписку о неразглашении того, что происходит здесь у вас, – спокойно объяснил Табачников. – Но если все же задаться целью... Пока я ничего не могу утверждать уверенно. Надо кое-что уточнить, проверить. Обещаю вам, господа, я вам обязательно в первую очередь сообщу обо всем, что мне удастся выяснить.

– Ну, спасибо, успокоили, – резко произнес Демидов. – Дурдом какой-то! То метеориты с непонятной пылью, то тарелки непонятно для какого супа! То карантин. Меня дома дела ждут!

– А не кажется ли вам, друзья, что все это какая-то провокация? – хитро прищурившись подслеповатыми глазами, задал вопрос, который давно витал в воздухе, Ордынский.

– Что значит провокация? – не понял Чигорин.

– Ну, ловушка. Россия – страна непредсказуемая, парадоксальная, можно сказать. Смысл всего происходящего в ней так просто порой не поймешь. Хе-хе, – произнес генерал.

– Не надо так шутить, – расстроился Демидов.

– А ведь Петр Никодимыч прав, – задумчиво заметил Духон.

Интерес к животрепещущей теме как-то сам собой потух. Доктор, сославшись на чрезмерную занятость и усталость, покинул стол первым.