Президентские апартаменты знаменитой иерусалимской гостиницы «Кинг Давид» показались Бессмертнову тюремной камерой, особенно после трех дней безвылазного пребывания в них. Даже Елена Прекрасная, пустив в ход все свои женские чары, тщетно пыталась вывести его из дурного состояния, уговаривая немедленно податься на Лазурный берег или хотя бы выйти в город, прошвырнуться по магазинам. Но этим лишь вызывала еще большее раздражение и нервозность.

Угрюмо устремив взор вниз, где, словно у ног, лежал старый город, он никак не мог сосредоточиться на исторических ассоциациях, как правило, возникающих здесь у начитанных людей. Кроме разрозненных, обрывочных мыслей, в голове ничего не возникало. Единственное, чего он ждал с нетерпением, так это возвращения из Швейцарии своего верного охранника.

И почему так случается, что многие «випы» не могут жить без своих охранников, даже когда перестают быть таковыми? Словно те им вроде близких родственников.

Время от времени он бросал косой взгляд на письменный стол, где лежала копия записки Лидии. Этот клочок, который принес посол, с каким-то мазохистским упрямством он не убирал в ящик и всякий раз, подходя к нему, поневоле перечитывал неровные строчки.

Андрей Андреевич испытывал тягостное чувство вины и стыда не столько перед бывшей супругой, которая упорно не желала его видеть и не покидала монастыря, сколько перед собственными детьми. В некогда дружной и счастливой семье Бессмертновых явно наметился бескомпромиссный разлад: даже любимого внука Андрюшу, который находился этажом ниже, к нему не пускали.

Может, все они правы? И истинный виновник случившегося действительно он? Может быть, Лидия своим поступком достигла некой, доселе ему непонятной, но вполне определенной цели? Например, просто отомстить? Возможно. Не случайно же Макарыч так упорно стоит на своем: мол, мелкие пакости, случившиеся с ним в последние месяцы, означают одну большую ж… И все это – месть ему! Исключительно ему одному! Ему! Ему!

Скорее бы вернулся Хитров.

Единственное, чем отчасти Бессмертнов был удовлетворен, так это тем, что, слава богу, удалось удержать прессу от очередных инсинуаций в его адрес по поводу столь странного поведения бывшей жены.

Хотя куда там, к черту, «удовлетворен»?! Какой ценой его «удовлетворение» досталось?! То ли это министр Листов, то ли костоломы из спецслужб сами перестарались в своем рвении – если не изъять, то хотя бы уничтожить оригиналы записки и письма Лидии, – но шуму наделали много. Да и жертв «накрошили» немало. Так что прессу мигом заставили забыть о добровольном уходе Лидии в монастырь. Вот кретины!

Как потом доложили из Москвы, кто-то из исполнителей ничего лучше не придумал, как пустить под откос сразу два автобуса, на которых якобы могла оказаться загадочная спутница Лидии, сопроводившая ее в монастырь.

Бессмертнов с содроганием вспомнил недавние кадры хроники. Разбившийся автобус в ущелье под Эйлатом. Искореженный и почти сгоревший дотла автобус из Шарм-Аль-Шейха… Теперь уверяют, что именно в одном из них была загадочная женщина…

Это ж надо придумать операцию! А теперь бубнят, мол, «так получилось». «Никто не ожидал». Мол, перебрали со «спецсредствами» для обоих водителей, чтобы остановить их в определенном месте, а те, наоборот, ударили по газам.

Бред, и только. Хоть бы оригиналы нашли… Куда там… Женщин много… А следов записок – никаких. Хитров тоже хорош. Как ни в чем не бывало укатил в Швейцарию. На все у него любимые отговорки типа «лес рубят, щепки летят». Еще придется разбираться… Путаные мысли никак не давали сосредоточиться.

Где-то в спальне зазвонил мобильный телефон.

«Легок на помине», – подумал президент Фонда, услышав голос Хитрова.

– Звоню из аэропорта, – радостным голосом сообщил он, будто было от чего радоваться. – Минут через сорок буду.

И действительно, вскоре в дверь номера без стука ворвался Макарыч собственной персоной.

– Ну, кажется, что-то прояснилось! – с ходу закричал он. – Тут, говорят, тебя в мое отсутствие хандра заела?

– С чего такие радости? – охладил его пыл Бессмертнов – Вместо того, чтобы скорбеть по убиенным невинным людям?

Макарыч сразу как-то разом посерел, состарился.

– Да-а, плохо все получилось. Страшная трагедия. И виноватых нет. Иван кивает на Петра…

– Вот-вот. И я о том же, – мрачно подлил масла в огонь шеф. – Так что разберись по всей строгости. Хорошо еще, что никто пока не пронюхал. Впрочем, это слабое утешение для совести. Твоей совести, дружок. Да и моей – для твоего успокоения – тоже. Ну, валяй, что скажешь, Пинкертон? С чем вернулся?

Хитров бережно положил на письменный стол синюю папку, которую все это время держал в руке. Он словно специально держал паузу, как это бывает в голливудских триллерах, когда затягиванием развязки стараются еще сильнее «напрячь» зрителя.

– Постараюсь изложить свою «одиссею» коротко и ясно… – Макарыч опять сделал паузу. – Андрей, а у тебя здесь коньячку не найдется, а то что-то голова разболелась?

– Обойдешься, давай выкладывай, на что валюту растратил, – на полном серьезе приказал Бессмертнов.

– Поскольку ты настрого запретил вести разговоры из Швейцарии, слушай, что я успел сделать здесь еще до твоего приезда. А потом уж про шоколадный рай.

– Наш пострел, как всегда, везде поспел, – то ли поощряя, то ли подкалывая охранника, заметил «наше все».

Поначалу, с помощью «подмазки» в тысячу евро, Макарычу удалось встретиться с неким господином Левитом, занимающим пост начальника полицейского участка, куда поступила первая информация о Лидии. К счастью, он неплохо говорил по-английски и еще помнил какие-то русские слова. После часа изнурительных, в смысле жары, переговоров выяснилось, что дело у Левита почти сразу же забрали израильские спецслужбы.

Но не это удивило бывалого стража порядка: женщина как-никак была персоной неординарной. Гораздо больше его заинтересовал тот факт, почему спецслужбу взволновал не столько сам факт появления бывшей жены Бессмертнова в монастыре, сколько, каким образом начальник участка узнал о ней.

– И я их понимаю, – впервые тогда перешел на русский язык, точнее на одесский, Левит. – Ибо трудно было поверить, что некая гойка, мать Феофания – настоятельница монастыря, – регулярно бегает в полицию, чтобы поставить ее в известность обо всех желающих принять постриг.

Конечно, у полиции могло возникнуть подозрение, что это наглые происки. Ха-ха! А могло ли быть иначе, господин гой?! Ответьте? Вы ведь, судя по тому, как вытаскивали из кармана тысячу долларов, далеко не простой человек…

– Я понимаю полицию. У меня тоже имеется подозрение. Поэтому, господин Левит, я тоже хочу за эти деньги быть в курсе всего, что известно полиции.

Макарыч произнес тираду почти в стиле собеседника.

– Так я вам скажу за это, – быстро успокоил его Левит. – А им не сказал. Они не платят тысячу долларов ни за правду, ни за сказки.

– Весь внимание, – собрался Хитров, мысленно готовый к некой сенсации.

– Я уже-таки вижу, что вы приготовились меня слушать. Так слушайте. Пришли ко мне двое: такой импозантный, немолодой, но еще бодрый мужчина с молодой женщиной. Вы хотите, чтобы я рассказал о женщине? Или только о мужчине? Хотя, такая женщина… Только сразу скажу, что ни их имен, ни домашних адресов я не знаю.

– Ничего страшного, узнавать – это наша работа. Так что было дальше?

– Понимаю, – со значением сказал полицейский. – Дальше они коротко сообщили мне, что должны поставить в известность местные органы о том, что только что привезли в монастырь супругу господина Бессмертнова…

Я еще удивился, зачем полиции знать, кого эти люди сдали в монастырь. Эка невидаль – жена. За стенами монастырей бывают события и важнее.

– И все? Они что-нибудь еще говорили? – остановил полицейского Макарыч.

– Со мной нет, но попросили разрешения воспользоваться телефоном, чтобы связаться с русским посольством. Так я им дал такое разрешение и даже дал номер телефона. Почему нет?! Потом женщина кому-то сообщила, что сопроводила даму, которую они привезли с собой, в монастырь и что та дама хочет стать монашкой. Вот и все…

– Немного, – выдавил из себя Хитров, весь дрожа от волнения.

– Что ж ты, Макарыч, так разволновался? – перебив его рассказ, с иронией спросил Бессмертнов.

– А ты не понимаешь? Чему я тебя только учил? Как не разволноваться, если мужчина в Иерусалиме и мужчина, отравивший вашу сучку Аську, подозрительно похожи. Это тебе что-нибудь говорит?

Уже не спрашивая позволения, Макарыч налил коньяку и лихо опрокинул его в себя.

– Молчишь? А мне представляется, дело пахнет керосином. Кто-то упорно хочет раздуть скандал вокруг имени Андрея Бессмертнова. И поэтому сочинил такую весьма странную историю с твоей бывшей.

Бессмертнову не хотелось отвечать. Отвечать – означало бы вступить в спор, выдвигать свои версии происходящего. Но делать ни то ни другое жутко как не хотелось. Тем более что сам он тоже, наконец, вошел в консенсус с самим собой: совпадения во всем происходящем вокруг него действительно присутствуют. Причем немалые. Один только «неизвестный мужчина», кочующий, как всадник без головы, из сюжета в сюжет, изложенный Макарычем еще в Сочи, а продолженный здесь, в Иерусалиме, заставляет очень серьезно задуматься.

– А не нафантазировал ли ты себе, Иван Макарович, этого загадочного мужчину? Да еще с молодой девицей? – осторожно спросил он.

– Обижаешь, Андрей Андреевич. Хотя еще в Швейцарии подумал о том, что ты не поверишь моим словам. Ну не хочешь ты верить в заговор вокруг себя! Упорно не хочешь. Твое дело…

– Какой заговор, Макарыч? Кому нужен этот заговор? – лениво, с некоторой отрешенностью все же спросил Бессмертнов. – Какие у тебя, в конце концов, доказательства? Где живые свидетели?

Он по-прежнему смотрел вдаль, поверх крыш и куполов старого Иерусалима, туда, где строго напротив, в православном монастыре, теперь находилась монашка, с которой он некогда прожил более четверти века.

Интересно, какое она взяла себе церковное имя? Почему не желает его видеть?

– Так и знал, – чуть не захлопал в ладоши Макарыч. Радостным голосом он прокричал: – Есть свидетель!

– И кто же он? – со смешанными чувствами спросил Андрей Андреевич.

– Ваш любимый доктор Бергер.

– Где же он?

– Я его поселил двумя этажами ниже.

Такого поворота событий Бессмертнов никак не ожидал. Крыть было нечем.

– Неужели?

– Именно так. Пускай сам Бергер тебя и убеждает. Он, конечно, ни сном ни духом…

– Чудеса, да и только! Ну ты, Макарыч, исполняешь… Это же мировое светило психиатрии, а ты его заставил сорваться с места и приехать сюда?! – Бессмертнов все еще никак не мог унять своего удивления.

– Как только я ему обо всем рассказал и, самую малость, прижал, мол, почему прошляпил Лидию Васильевну, Бергер сам вызвался лететь. Он пожелал лично объясниться с тобой и, насколько мне известно, кое-что передать.

– Час от часу не легче! – Бессмертнов откровенно занервничал. – Ну ты и стратег, Макарыч! Давай, поднимай наверх психиатра. Может, нам всем пора у него получить квалифицированную помощь?

Ответ, естественно, повис в воздухе. Признавать себя больным Иван Макарыч никак не желал и уж тем более, признавать больным Бессмертнова. Опасно.

Спустя полчаса доктор Густав Бергер постучал в президентские апартаменты. Чем-то неуловимым он очень напоминал знаменитого американского актера Пола Ньюмена, совсем недавно ушедшего из жизни.

– Рад приветствовать вас, герр Бергер, – радушно встретил гостя Андрей Андреевич, обратившись к нему на немецком языке.

– О, герр Бессмертнов, как я рад, как я рад, – крепко пожимая руку хозяину апартаментов, чинно произнес профессор, но тут же стушевался. Видно, вспомнил, по какому случаю встреча.

– Что вам предложить, герр Бергер? Коньяк, виски, водку? К сожалению, шнапсу здесь нет…

– О, ради бога, не беспокойтесь, герр президент. Я человек непьющий…

– Господи, ну что за люди эти швейцары, или швейцарцы?! – шепотом прокомментировал ситуацию из своего уголка Макарыч. – На халяву даже ангелы, и те пьют…

– Господин Бессмертнов, – извиняющимся тоном заговорил Бергер. – Я прилетел в Иерусалим, чтобы объясниться, но, прежде всего, принести извинения за то, что своевременно не сообщил вам, что…

– Не утруждайте себя, герр Бергер, я частично в курсе. – Сопровождая свои слова жестом, Бессмертнов попытался остановить профессорские излияния.

– Вы не поверите, господин Бессмертнов, я никогда не видел вашу бывшую супругу такой напуганной этими странными преследованиями. Я уже не знал, что и делать. И потом фрау Лидия слезно просила меня никому не сообщать о своем отъезде из клиники.

Бессмертнов растерянно посмотрел на Хитрова, словно спрашивал того: о каких преследованиях речь?

Макарыч тоже предпочел отделаться жестами. Мол, слушайте, слушайте. Вы же хотели видеть свидетелей.

– Понятно, понятно, профессор. Вы абсолютно правильно поступили, – улыбнулся Андрей Андреевич. – Не могли бы вы уточнить, чем или кем была напугана ваша пациентка?

Теперь настала очередь растеряться Бергеру. Он беспомощно уставился на Хитрова. Неужели тот не доложил?

Сериал немых сцен вновь продолжился. Бергер искал спасения у Макарыча, тот, как ни в чем не бывало, делал пасы Бессмертнову. Мол, допрашивайте, допрашивайте. Вы же уже начали…

– Господин президент. Это был художник из России. Николай Румянцев, который… который… активно ухаживал за фрау Лидией, – как можно тактичнее произнес профессор. – Лично я не увидел в нем ничего такого , что могло бы испугать, к примеру, меня или вас… А вот она выглядела напуганной. Этот человек тоже был пациентом нашей клиники, – продолжил Бергер. – Хотя, откровенно говоря, совершенно не нуждался в каком-либо лечении. Но мы, сами понимаете, принимаем практически всех, кто внесет довольно высокую плату за наши услуги. Полагаю, информация о нем будет вам полезна. Его данные я передал господину Хитрову.

– Почему вы так считаете? – Бессмертнов с любопытством взглянул на профессора.

– Видите ли, господин президент…

– Называйте меня по имени, – перебил профессора Бессмертнов, – во-первых, я всего лишь президент Фонда, а во-вторых…

«Действительно, а что же во-вторых? – подумал хозяин апартаментов. – Не признаваться же в том, что он не желает постоянных напоминаний о своем недавнем прошлом».

– Как скажете, господин пре… Простите, Андрей. Так вот, этот самый Румянцев исчез практически в один день с фрау Лидией и со своей дочкой, приехавшей его навестить. Как мне стало известно от господина Хитрова, в монастырь ее сопроводил некий мужчина, по словесному описанию очень похожий на художника Румянцева.

И еще, должен авторитетно заметить, что на тот момент бедная женщина практически выздоровела. Острый психоз явно пошел на спад. И ничто не предвещало столь загадочного и необъяснимого ее решения принять обряд пострига в монахини.

Кстати, я бы очень хотел обследовать фрау Лидию или хотя бы побеседовать с ней вновь. Но, как мне передала настоятельница, она категорически отказалась встретиться. Так что позвольте откланяться. Тем более, что бумаги, как я вижу, господин Хитров вам уже передал. Вон в той синей папочке, что на краешке стола. В ней, помимо данных на художника, есть нечто, что могло, возможно, напугать фрау Лидию и толкнуть на безрассудный поступок.

Поблагодарив психиатра, Бессмертнов тепло распрощался с мировой знаменитостью. Как только за гостем закрылась дверь, он быстро вернулся к столу. Сначала он долго рассматривал анкету и историю болезни, переданную профессором. Кто такой этот Николай Румянцев? Откуда он появился в окружении Лидии? То, что появился не случайно, как бы Андрей Андреевич того ни хотел, становилось все более очевидно. Конечно же, не его бедная супруга была объектом интереса этого «художника». Кто вообще видел его полотна?! В конце-то концов, надо выяснить, кто же стоит за всеми этими загадочными коллизиями.

Бессмертнову в какое-то мгновение стало страшно. Он даже сам тому удивился. Невольно припомнились давние попытки напугать его то одним покушением, то другим. Тогда было совсем не страшно, а сейчас страшно. Потому что непонятно.

…Снайпер якобы держал позицию в одном из зданий у Васильевского спуска, по которому он вместе с преемником шел навстречу публике. Но служба безопасности оказалась начеку. Так что тогда и пугаться было нечему.

Другое дело – Баку. Тогдашний президент республики даже устыдил свою спецслужбу, настолько все было серьезно. Средства, которые террористы тогда использовали, удивили всех – и контрразведчиков, и личную безопасность, и даже ЦРУ, с которыми потом консультировались…

Встречи на улицах, посещение университета, русской школы – маршрут передвижения Бессмертнова был примерно известен. Баку – специфический город. Все все знают. Террорист по имени Рустам должен был приблизиться к жертве на максимально близкое расстояние. Мощная бомба на его теле приводилась в действие звонком на мобильный телефон…

Бессмертнов невольно улыбнулся собственным воспоминаниям. Странный оказался убийца, получивший потом пожизненное заключение. Говорят, его по сию пору легко найти в одной из тюрем близ Баку. Странный, забитый, порусски почти не понимает…

И что это на него то и дело покушаются одни убогие? Бессмертнову даже стало обидно за себя. То этот террорист из Баку, то какой-то сумасшедший из села во Владимирской области. Психиатры были уверены: тот тип был действительно опасен.

«Что ж, риск – составная часть профессии публичного политика, – подумал Бессмертнов, – куда от этого денешься. Что делать – все мы мыслим штампами. Но чтобы так иезуитски подбираться к нему, как этот художник Румянцев?! Такого еще не было. И как подумаешь – мороз по коже! Хотели бы убить, действовали бы иначе. Но знают, сволочи, этим его не проймешь. Судя по всему, кто-то решил его самого довести до нервного срыва. А что? Навязчивая мания преследования. Тот факт, что он всякий раз возвращается к этой теме, говорит о том, что цель почти достигнута. Угрозы благополучному существованию его семьи атакуют одна за другой. Ладно бы в прошлом – еще понятно. Сейчас-то кому это все нужно?! И, главное, зачем? За какие такие грехи?»

Бессмертнов покосился на синюю папку, которая попрежнему покоилась на столе. Пухлая, однако, папочка, если в ней только данные на художника. Рука самопроизвольно потянулась в ее сторону. За последние годы Андрей Андреевич настолько устал от всякой писанины, что надолго, а возможно и навсегда, возненавидел разного рода бумаги, попадавшие ему на стол.

Однако сейчас выбора не было.

Первое, на что наткнулся он в папке, был белый стандартный конверт с надписью, сделанной рукой Лидии: «Дорогому Андрюше». Бережно вынув сложенный пополам лист бумаги, от которого исходил знакомый аромат любимых духов бывшей супруги, Бессмертнов принялся читать.