Глава 1

Генерал Волосов не находил себе места в своем узком, как пенал, кабинете. Не сдерживая эмоций, он сильно нервничал и по дурной привычке в такие минуты грыз ногти, выплевывая их прямо на выцветший паркет. Этот сверхсекретный чин ФСБ, безжалостный и одновременно свято верящий в Бога, являлся начальником управления Л-7. Не позднее чем в понедельник он должен был отдать очередной приказ, смысл которого сформулирован еще со времен Макиавелли: «Цель оправдывает средства». В переводе с философского на язык спецслужб это означало, что надо выполнить задание любой ценой, вплоть до ликвидации объекта. Сколько раз он подобным образом – без суда, но после следствия – вершил правосудие от имени государства, точно не знал даже сам генерал. Иногда он успокаивал себя, что немного. Однако подобная пилюля для успокоения совести уже давно не действовала. Сейчас генерала волновали не «скомканные» переживания военного интеллигента, а то обстоятельство, что он не понимал происходящего. И это несмотря на то, что стоял практически за всеми «убойными» спецоперациями своей всегда предсказуемой организации.

Впрочем, даже самые осведомленные представители власти зачастую грешили на него не по делу. Стоило появиться в прессе очередному громкому некрологу или сообщению о не менее громком заказном убийстве, все по-тихому кивали на Волосова: дескать, работа его ребят.

Генерал отчаянно переживал из-за этого и жутко злился, что его принимают за рядового «чистильщика». Сегодня он неожиданно вновь ощутил себя именно таковым. Даже еще хуже – побитой собакой, оплеванным нищим, развенчанным титаном. И все потому, что ему самому посмели отдать приказ о ликвидации. То есть нарушили его служебную прерогативу. И хотя приказ ему отдал единственный человек, который, строго говоря, мог отдать практически любую команду, на душе генерала было тяжело и неспокойно.

До сего момента заместитель директора ФСБ Петр Кушаков во многих вопросах был, как принято сейчас говорить, «покруче» первого лица в своей организации. И тем не менее он мог лишь согласовывать или не согласовывать предложения, поступавшие из управления Волосова, которое по внутренней переписке значилось под кодом Л-7 и напрямую не подчинялось заместителю директора.

И вот так бесцеремонно вторгнуться в его, заслуженного генерала, прерогативу?! Так наплевать на его авторитетное мнение?!

В минувшую пятницу они беззаботно гуляли по молодому, прочищенному от бурелома, прозрачному апрельскому лесу, недалеко от дачного спецобъекта, куда Волосова и пригласил Кушаков.

– Вы, генерал, знаете меня не так давно, но, думаю, у вас нет оснований не доверять мне, – начал он разговор явно издалека. Но вдруг странным образом замолчал. Затянувшийся словесный вакуум время от времени нарушали резкие звуки от трескавшихся под ногами сухих веток, успевших высохнуть после сошедшего снега. И эти звуки напоминали генералу звуки выстрелов из пистолета с глушителем.

«Что ж, каждому свое сравнение», – засмеялся он этаким скромным внутренним смехом, присущим обычно интеллигентным людям, услышавшим чьюто удачную шутку, но не привыкшим шумно выражать эмоций.

Вслух же Волосов хрипло сказал:

– Слушаю вас внимательно, Петр Семенович.

Кушаков продолжал молчать, как бы собираясь с мыслями.

Волосов слышал о нем многое, в том числе про его фантастическую бесцеремонность и хамоватость. Но сейчас ничего подобного не просматривалось. Практически рядом с ним был совершенно другой человек.

– Вот что, Дмитрий Сергеевич, – наконец решился Кушаков. – Как вы понимаете, есть обстоятельства выше моей должности. Поэтому многое рассказывать не имею права. Возможно, до поры до времени. Прошу только поверить, что все делается во благо государства, которому мы вместе служим. Тема, которая сейчас в разработке, ведется не только мной и не только под моим контролем. Вы меня понимаете?

– Слушаю вас внимательно, – еще раз без эмоций повторил Волосов.

– Вы наверняка слышали эту смешную историю с приключениями на Украине незадачливого соперника нашего Президента? Я имею в виду Рыбакова.

– Честно говоря, что-то слышал. Но знаете, как пули в бою мимо свистят? – произнес загадочную фразу Волосов, пристально глядя в глаза Кушакову.

– О чем это вы? – не поняв смысл сказанного, спросил тот.

– А вот о чем. У нас говорили: если в бою ты услышал свист пули – значит, она пролетела мимо. Значит, радуйся, тебя не убили. Так что если какая-то информация пролетает мимо меня, значит, она меня никоим образом не касается.

«Чертов задавака. Хочет подчеркнуть, что он – белая кость, а мы тут коты помоечные», – зло подумал Кушаков, но виду не подал. Волосов был ему нужен.

– Напрасно считаете, что не касается, Дмитрий Сергеевич. Теперь это напрямую касается нас с вами.

– Каким таким образом?

Продолжая углубляться в лес, Кушаков, особо не вдаваясь в детали, поведал видавшему виды, но абсолютно неискушенному в политических и административных интригах генералу о некоем заговоре, «случившемся» при переходе власти от Уралова к его преемнику. Затем остановился подробнее на операции «Меморандум», которая под его, Кушакова, руководством ведется немало месяцев.

С легким налетом грусти Кушаков поведал о жертвах как среди подписантов меморандума – двух губернаторах, так и случайных, что впервые, собственно, и произошло в Киеве.

– Хотя бы об этом вы должны были слышать.

– Представьте, Петр Семенович, миновали дурные вести, – сказал, как отрезал, боевой генерал. – Или не связывал эти события воедино.

– Сейчас это уже не важно. Так или иначе, беда пришла, и надо принимать ответные меры, – нарочито безразлично сказал заместитель директора ФСБ. – Понимаете, после трагедии в Киеве у нас словно глаза открылись. Поймите, жертв могло быть значительно больше, если б Рыбаков, к примеру, вскрыл секретный контейнер на совместной прессконференции с кандидатом в украинские Президенты. Вот вам и международный скандал, пожалуйста.

– Не совсем понимаю, при чем тут я? – спросил Волосов.

Они вышли на берег Москвы-реки, и Дмитрий Сергеевич тяжело присел на заботливо устроенную местным «хозсбродом» скамейку, где предположительно жарили шашлыки.

– При том! Есть еще по меньшей мере несколько взрывоопасных – как в политическом, так и в самом заурядном, бытовом плане – контейнеров с секретным документом. Публичное раскрытие их угрожает государственной безопасности и лично Президенту. Поверьте на слово, это так.

Именно в этот момент Волосов уловил в голосе собеседника не то чтобы неуверенность, скорее даже элементарное непонимание, кому и чему угрожает меморандум. Но виду не подал.

– Вы поймите, Эленский не угомонится, – продолжал наседать Кушаков. – Но если и других ситуация прижмет задом к раскаленной печке, они тоже пойдут «ва-банк». И в итоге нарубят дров.

– И кто же, по-вашему, потенциально несет в себе эту гипотетическую угрозу?

– Надо найти способ освободить от взрывоопасного «груза» ряд губернаторов, членов «Семьи», чиновников, олигархов. Это – программа-максимум. Список вы получите. – Собеседник почему-то перешел на конспиративный шепот, абсолютно не нужный в безлюдном лесу. – Для достижения цели сгодятся все средства.

Сознавая, что профиль его деятельности – отнюдь не предвыборная борьба и не сбор компромата на политических деятелей, генерал отчетливо понял, какого рода средства предлагает ему использовать заместитель директора ФСБ, и остановился как вкопанный.

– Будет письменный приказ? – поинтересовался он, хотя знал ответ.

– Какой еще приказ вы хотите?! Это секретная миссия. Вы что, всегда имеете письменные приказы на свои действия?

– Стоп. Стоп! – Волосов приподнял руку и повернул ладонью к Кушакову, будто отодвигаясь от него. – В иных случаях, – Волосов резко усилил слово «иных», – я отдаю приказы сам после расследования всех обстоятельств. А потом лишь согласовываю их. Сейчас, как я понимаю, меня даже к материалам следствия не допустят?

– Правильно понимаете. Ведь вы к своим операциям тоже чужих не подпускаете.

– Чужим, как вы выразились, вслепую не дают вердикт на ликвидацию. Вы уверены, что это все, во что вы хотите меня посвятить?

– А вы хотели бы, чтобы я вас нагрузил чужими проблемами? Кто и почему отдал приказ мне? Что таит в себе меморандум? – Еле сдерживающийся Кушаков уже готов был выйти из себя. – Я же говорю вам русским языком, что дело это государственной важности и ведется другой службой.

– Тогда скажите, кем? Я переговорю, войду в тему. Если же вы будете настаивать на том, чтобы я вслепую подчинился приказу и вынес вердикт на убийство, я немедленно подам в отставку, – резко и твердо, словно отрезая любые пути к последующим маневрам, сказал стареющий генерал.

– Бросьте. Вы отлично знаете, что свято место пусто не бывает. И десяток полковников без излишних совестливых соплей захотят занять ваше место. И они уж, будьте уверены, выполнят любой приказ. Прикажут меня убрать – уберут и не поморщатся. Вы же не девушка и тем более не первый год замужем, генерал.

Волосов конечно же понимал, что заместитель директора ФСБ играет далеко не свою роль. «Видно, у мужика тоже нет возможностей маневра», – подумал он.

Оба лесных собеседника явно не тянули на политиков и поэтому мало были склонны к компромиссам. Только один не готов был жертвовать карьерой, а другой – неожиданно для самого себя – оказался готов.

Волосов решил выиграть время и демонстративно колебался.

– Извините, но я не марионетка и должен подумать. Какой у меня ресурс времени? И есть ли у заказчика, так сказать, дополнительные пожелания?

Он сделал упор на слове «заказчик», пытаясь то ли унизить, то ли призвать к разуму собеседника, поскольку в России заказчик всегда по определению был хуже не только жертвы, но и самого исполнителя тоже.

Кушакову явно было не до подобных нюансов.

– Хотелось, чтобы вся эта история выглядела как разборки в переделе сферы экономического влияния. А может, сами придумаете что-нибудь. Только непременно посоветуйтесь со мной. Кстати, у нас уже не первый губернатор пострадал за Россию. И с Дедовым тоже может случиться нечто подобное. Вы, надеюсь, меня поняли? А дальше посмотрим. Что же до сроков, то на все про все – два-три месяца. Не более.

– В понедельник я вам дам свой ответ или варианты. Разрешите идти?

Всю субботу и воскресенье генерал безуспешно гнал от себя тяжелые, как его персональная штанга в спортивном зале, мысли. Пытался копаться в огороде, валял дурака с внуками и даже сходил с сыном и невесткой в кино. Но естественно, ни на чем не мог сосредоточиться. И вот теперь в своем рабочем кабинете, привыкший за десятилетия к каждому предмету в нем, генерал тягостно размышлял, прежде чем дать Кушакову окончательный ответ.

 

Глава 2

Президент пригласил министра иностранных дел Илью Сергеевича Суворова не в Кремль, как бывало обычно, а в свой загородный дом в Ново-Огареве. Искушенный во всех кремлевских тонкостях гость недвусмысленно понял – час настал.

Было весьма необычно, что Президент встретил его буквально у дверей кабинета. Будто поднялся навстречу, только-только оторвавшись от рабочего стола, маячившего в глубине под приглушенным светом настольной лампы.

«Наверное, так и бывает, когда тебя выставляют на пенсию», – без какого-либо оттенка грусти подумал министр и пожал протянутую руку.

Они направились к креслам, что стояли в стороне от рабочей зоны. Илья Сергеевич обратил внимание, что на хозяине кабинета новый костюм темно-синего цвета в едва заметную полоску, которую вообще трудно было разглядеть.

– У вас отличный костюм, господин Президент. Новый? Или просто я его раньше не видел?

Министр восхитился открыто, искренне. Сам он тоже носил дорогие костюмы, но на нем они сидели как-то не очень.

– Новый, новый, – легким кивком головы подтвердил Президент, хотя все, кто регулярно общался с ним, прекрасно были осведомлены, что глава страны не любил от других и не позволял себе подобные мелкие комплименты.

Суворов, разумеется, знал это. Но сегодня он принципиально решил – оставаться самим собой.

Поэтому после нескольких дежурных слов, приличествующих подобным встречам, Илья Сергеевич окончательно отбросил за ненадобностью дипломатические манеры и неожиданно первым направил разговор в нужное, как ему казалось, русло.

– Как кстати, что вы вызвали меня именно сегодня.

Президент, обычно умело скрывающий эмоции, попытался сделать это и сейчас, но скулы его напряглись, обозначив внизу жесткую складку. Губы не менее жестко вытянулись в узкую полоску.

– Что так? – спросили эти губы, столь популярные у карикатуристов.

– Хочу покинуть службу. Семейные обстоятельства сложились достаточно сложно.

Отставка виделась министру без каких-либо вариантов. «59 лет – это уже звонок о вечном», – думал он, отправляясь на встречу, захватив по привычке свою черную папку на молнии, но на сей раз пустую, как собственный желудок. Илья Сергеевич в последнее время упорно худел по причине острого желания нравиться одной даме.

Большинству чиновников любая отставка – что нож по сердцу. Даже если что-то от прежней жизни все же остается. Например, бесплатное шунтирование как дань перед прошлыми заслугами.

Суворов усмехнулся своим мыслям. Он слышал, как некоторые отставники даже льют крокодиловы слезы на груди стареющей жены – «Как дальше жить, дорогая?». Другие, наоборот, хорохорятся и ходят гоголем перед деликатно разочарованными от подобной новости глазками любовницы, стоически встречают сочувствие и одновременно облегчение подчиненных, начальников, друзей. Одним словом, отставка – это всегда революция, переворот в сознании сотен, если не тысяч, отставленных от стола людей. Но только не для Ильи Сергеевича.

Суворов прекрасно был осведомлен, что любого самого заурядного российского чиновника судьба посещает дважды – когда его назначают на должность и когда его снимают с таковой. И только чиновника высшего ранга, а Илья Сергеевич, безусловно, принадлежал именно к этой весьма немногочисленной группе российского истеблишмента, судьба, бывало, готова была посетить и в третий раз. Это когда чиновника отправляют не на пенсию, а переводят на другую работу.

Тем не менее для себя такого поворота событий Илья Сергеевич не желал. Ему вообще было, как говорится, ни жарко ни холодно. Недюжинный ум этого политического тяжеловеса давно все просчитал и, можно сказать, даже в некотором роде все решил за первого человека в стране – единственного, до последней поры стоящего по иерархии над ним. Поэтому, ничего не выдумывая, сочиняя сам себе грядущую отставку, он решил сослаться на семейные обстоятельства.

У Президента же были иные виды.

Да, дамоклов меч отставки действительно был занесен над министром. Но Президент пригласил его совсем по другому поводу. О чем откровенно и сказал Суворову:

– Но если вы сами, Илья Сергеевич, подняли эту тему, давайте начнем с нее. Только про личную жизнь не надо. Идет?

О пресловутых «семейных обстоятельствах» своего министра иностранных дел Президент был осведомлен уже как года два. Придворные шептуны своевременно информировали его, что Илья Сергеевич частенько стал появляться на людях с новой знакомой, относительно молодой и скромной дамой. То его видели на модной выставке, то в ресторане, то еще где-то.

Подобные публичные «залеты» еще с советских времен карались незамедлительно, чаще всего грубым окриком вышестоящего начальства и последующим, классическим по тем временам, резюме на комиссии: «партбилет на стол». Престарелые партийные бонзы, насквозь увязшие кто в стяжательстве, кто в казнокрадстве, кто во взяточничестве, кто просто в бытовом пьянстве, практически неспособные что-либо изменить под все разрастающимся валом коммунистического порока, почему-то наиболее ревностно отслеживали лишь эту ветвь партийного порока – любые отступления от семейной морали. Так было проще и результативнее в смысле оргвыводов. То, что им самим уже было не дано, так сказать, по возрастным параметрам и обильно компенсировалось коньяком, виски или водкой, жесточайшим образом пресекалось на корню.

Слушая сплетни про министра, Президент ловил себя на мысли, что в амурных делах они словно вылеплены из одного теста: оба еще в недавнем прошлом ревнители семейной старорежимности; оба при этом вряд ли стояли на коммунистической или церковной незыблемости института семьи, который был якобы свят для России.

Поэтому Президент, услышав от благородного и симпатичного ему Ильи Сергеевича блеяние про «семейные обстоятельства», пропустил его мимо ушей.

– Идет? – не дождавшись ответа, переспросил Президент.

Суворов послушно кивнул, а про себя подумал: «Интересно, что он предложит как альтернативу моей версии?»

Им принесли чай, не уточняя, какой и с чем: служащие Ново-Огарева прекрасно были осведомлены о вкусах не только обитателей этого дома, но и его высокопоставленных гостей.

Министр, сидящий в глубоком вишневого цвета кресле напротив неспешно прихлебывающего чай Президента, «испекся» уже давно. И причиной тому была не трещина в его семейной жизни и не неизбежные проколы в шахматных политических построениях последних лет.

Мир знавал, конечно, и других министров иностранных дел, в том числе и в России, но уважаемый Илья Сергеевич, увы, был не из их числа. Что, впрочем, ничуть не смущало российских президентов. Скорее даже наоборот, очень даже устраивало. Особенно после излишне самостоятельного Примакова.

Однако это не устраивало ближайшее окружение. И то, что Суворов задержался на своем посту при практически полной смене ураловской команды, особенно раздражало. Объективности ради, чтобы чиновничий истеблишмент не выглядел в данной ситуации совсем уж нелестно, надо заметить, что новая внешняя политика, очертания которой были прорисованы еще в первый срок правления молодого Президента, требовала жесткости и неуступчивости. Чего, по мнению президентских доброхотов, как раз и не хватало министру.

Словом, должность надо было возвращать под контроль спецслужб, а затем уж с ее помощью более энергично плести паутину интриг и заговоров, по которым так соскучились отодвинутые было от власти люди из Ясенева и с Лубянки. Их кадровая задумка была предельно проста: сначала освободить от нынешнего владельца кабинет на Смоленской площади, затем «повысить» до уровня этого кабинета господина Лаврушкина, освободив в свою очередь его кабинет на второй авеню в Нью-Йорке. А уж позже вновь сменить владельца кабинета на Смоленской площади – благо возраст нового назначенца безболезненно позволял сделать это.

Президент все это прекрасно знал, но Суворова не сдавал. Просто так отправить Илью Сергеевича на пенсию было нельзя по меньшей мере по двум причинам: во-первых, министр по-человечески нравился Президенту, а во-вторых, он являлся одним из гарантов меморандума. Причем именно на его кандидатуре настоял сам Президент в декабре девяносто девятого.

Никто из ближнего окружения Президента понятия об этом не имел. Как не имел понятия и о самом факте существования меморандума. По крайней мере, так до момента с киевской историей ему представлялось.

Святая наивность. Президентам тоже иногда свойственно заблуждаться. Сценарий, разыгрывавшийся менеджерами от власти вокруг меморандума, не предполагал до поры до времени «тревожить» первое лицо.

Впрочем, реальная причина, разумеется, была другая. Никто из ближнего круга не понимал, как дело повернется.

Понимал ли сам Президент?

Илья Сергеевич оказался на сей момент единственным нейтральным лицом, с кем он мог бы пошептаться тет-а-тет. Вот он сидит напротив, осторожными глотками пьет чай, причмокивая своими пухлыми губами. Крупное лицо безмятежно, будто и не предстоит ему никакая отставка.

«Что бы там ни говорили, как бы ни хорохорились, а отставка – это всегда удар по самолюбию, – размышлял Президент. – Или ему действительно все так осточертело? Сколько он уже в министрах? Шесть лет? Семь? А то, что за должность не держится, молодец».

А ведь именно ему в 1999 году Уралов предложил поначалу стать своим преемником. Мало кто знает об этом, но так и было. Другой вопрос: почему Суворов отказался?

У ближнего окружения Бориса Николаевича на этот счет были диаметрально противоположные предположения. Кто-то считал, что Илья Сергеевич всего-навсего трезво оценил свои силы. Другие «почти наверняка» знали, что ему просто хотелось остаток своего века прожить, как говорится, по-человечески. В свое удовольствие…

Но только действующий Президент, пожалуй, был ближе всего к разгадке отказа Уралову.

Суворов не принял те условия, которые продиктовал Уралов, а точнее, его «Семья». Вот и вся разгадка.

«А я – принял. Согласился, – с горечью подумал преемник. – Он нашел в себе силы отказаться, а я – нет. Хоть он грузин лишь наполовину, а мужик из него прет. Даром, что ли, нравится испанцам? Там у них он свой в доску».

Суворов понимал, что его изучают, но как-то странно, по-особенному. Взгляд Президента для неплохого физиономиста, каким считал себя Илья Сергеевич, был достаточно красноречив. «Чего он резину тянет? Не пойму», – думал Суворов.

Именно в это мгновение Президенту действительно надоело тянуть. Он отставил чашку на изящный, скорее будуарный, чем кабинетный, столик.

– Да, Илья Сергеевич, отставка неизбежна. Новый «кабинет», сами понимаете, свои привычки, условности. Да и вы сами, думаю, засиделись на Смоленской площади. Я вот пару минут назад пытался вспомнить, сколько лет вы в министрах – шесть или семь…

– Семь, – неохотно уточнил Суворов, заметив про себя при этом: «А я был прав, когда прочитал в его взгляде, что он думает обо мне».

– Так вот. Я не хочу, чтобы вы покидали мою команду. Вы мне глубоко симпатичны, господин Секретарь Совета безопасности.

«Что с ним сегодня? Подобные признания не из его лексикона».

– Вы мне тоже, господин Президент, – ответил министр. И только в этот момент до него дошло, как его назвал Президент. «Секретарь Совета Безопасности».

«Значит, Хохлову тоже надо искать работу», – почему-то прежде всего об этом подумал Илья Сергеевич. А вообще-то звучит неплохо.

– Я уверен, что на новом поприще вы будете весьма полезны. В мире вас уважают. В стране – тоже. Так что жду ответа. Или будете думать?

– Тут думать нечего. Очень рад, если смогу быть вам полезен.

– Ну и отлично.

Было отчетливо видно, что Президент доволен.

Он поднял трубку и попросил принести красного вина и фрукты. Вскоре официант принес и то, и другое. Но почему-то две бутылки вина – грузинского и испанского.

– Это, как я понимаю, чтобы вы сами выбрали, Илья Сергеевич.

Сам Президент вина не любил, но поддержать компанию, как говорится, умел. Тем более что ему надо было продолжить разговор.

Официант выжидающе смотрел на гостя. Тот повертел обе бутылки в руках, потом отодвинул в сторону испанское.

– Честно говоря, я такого вина вообще не знаю, – словно извиняясь, объяснил он свой выбор.

Официант открыл бутылку «Мукузани» и уже взялся разливать, но Президент решительно забрал ее в свои руки.

– Спасибо, вы свободны, мы уж как-нибудь сами справимся.

Свидетели предстоящего разговора Президенту были не нужны.

– Поздравляю вас с назначением. И всяческих успехов.

Президент сделал один за другим два затяжных глотка.

«Прямо как у нас, на Кавказе. Если пить на европейский манер – маленькими глотками, никогда не поймаешь истинный кайф», – подумал теперь уже бывший министр.

В свою очередь он сделал тоже глубокий глоток. Слава богу, не ошибся, вино было что надо. Не липа. А какое еще должно быть у президентов?

– Теперь о деле.

Президент перешел к главной теме.

– Надеюсь, вы слышали про недавнюю киевскую историю с моим бывшим соперником на выборах?

– С Василием Петровичем, что ли? Честно говоря, только то, что писали в газетах. Как-то лично мне все его амурные похождения не очень интересны.

– Так вы в неведении? Придется вас быстренько просветить.

Президент невесело вспомнил, как примерно месяц назад к нему без приглашения явилась троица в лице двух чиновников Администрации – Смирнова и Умнова в сопровождении директора ФСБ Любимова.

– Чем обязан? – недовольно спросил Президент.

Он сразу догадался, что с хорошей новостью они вряд ли пожалуют в таком составе. Только никак не мог понять, откуда ветер дует.

– Мои украинские коллеги предоставили материалы странного происшествия, косвенным образом связанного с господином Рыбаковым, – без предисловий сообщил Любимов.

– Опять какая-нибудь грязь? – брезгливо поморщился Президент.

– Не знаю даже, как квалифицировать. Гибель женщины, с которой в Киеве наш Рыбаков, так сказать, был близок.

– Именно об этом я должен быть проинформирован? Так вы решили? – Президент достаточно неровно и даже несдержанно попытался рассмеяться.

Нутром он конечно же понимал, что это пока лишь припев, а песня впереди.

– Дело в том, – стараясь оставаться невозмутимым, продолжил Любимов, – что это было убийство. Убийство по неосторожности. Наши коллеги из СБУ считают, что убить собирались сразу двух кандидатов – в украинские и российские президенты. А спланировал все это небезызвестный Борис Платонович Эленский…

Директор ФСБ перевел дух, ожидая, какой эффект произведет на Президента его информация. Но тот ни словом, ни жестом не выдал своих эмоций. Только глаза побелели и губы жестко вытянулись в узкую полоску.

– И вот еще что любопытно, – продолжил директор ФСБ. – Инструмент убийства. В духе Эленского. По оперативным сведениям, это был зонтик-контейнер с неким сверхсекретным меморандумом, который Рыбаков должен был зачитать на пресс-конференции.

Любимов вновь взял значительную паузу.

…Перед тем как отправиться на прием к Президенту, чиновники договорились не только о том, что докладывать будет Любимов. О взрывоопасном зонтике-контейнере с его таинственным содержимым они решили упомянуть вскользь, будто эта информация – свежайший оперативный товар.

Инициатором похода к Президенту стал Умнов, который долго молчал о своих собственных разведывательных действиях. Никому из своих спутников он не обмолвился ни о поездке к Дедову, ни о попытках выпытать что-либо о меморандуме у других его подписантов из числа губернаторов.

И только тогда, когда по делу «Меморандум» заработала цепочка Попов – Кушаков – Любимов и стало известно о сливе из Службы безопасности Украины о готовящейся в Киеве террористической акции, в которой якобы фигурировал начиненный взрывчаткой зонтик, в голове у Михаила Юрьевича Умнова словно кто-то включил тумблер. В его изощренном мозгу все сошлось. Как в самом хитроумном пасьянсе. Все мимо-мимо, а тут раз – и сошлось!

Умнов вдруг совершенно четко осознал, что Киев – всего лишь первый звоночек. За ним непременно последуют другие. Например, следующий экземпляр, до поры до времени покойно хранящийся в своем сейфе-контейнере, может взорваться где угодно – в Москве, Париже, Нью-Йорке или в Брюсселе. Причем это не будет примитивный взрыв.

Ну, подумаешь, еще один взрыв. Еще пара жертв… А если это все же не только инструмент ликвидации неугодных, но и настоящая политическая бомба?!

После поездки к Дедову главный политсоветник Кремля нашел в себе силы признать серьезность истории с меморандумом, а после киевского ЧП – тем более. Лишь отдаленно догадываясь о содержании документа, уж кто-кто, а Умнов понимал, что в стране начался новый этап борьбы за власть. И как ни странно, именно эта идиотская история с похождениями Рыбакова на Украине окончательно убедила его в этом.

Да, сейчас Президент победил. Но что будет на следующих выборах? Удастся ли претворить в жизнь «игры генералов» с продлением сроков его полномочий? Или придумать другую комбинацию, но только бы удержать власть? Но бог с этим. Стоит где-то появиться тексту меморандума, как ему, Мише Умнову, придет конец. Теперь уж точно – «писец».

Ведь стоит Президенту устроить мало-мальски серьезную разборку, как генералы первыми укажут на него: вот, дескать, истинный виновник нашей пассивности. Если политический советник посчитал, что все это мышиная возня, то откуда им знать, что все столь серьезно?

«Так что надо срочно докладывать Президенту, – решил хитрый Миша. – И лучше всего будет, если это сделает господин Любимов». Но тот вдруг заартачился. Если идти – так только втроем.

Пауза в президентском кабинете уже продолжалась минуты три, и никто то ли не желал, то ли не решался ее прервать.

– Если вы спросите мое мнение, господин Президент, то даже на первый взгляд эта история выглядит весьма загадочно. И несколько тревожно, – нарушил тишину Умнов. – Мы же столь решительно явились к вам лишь затем, чтобы получить «добро» на более глубокую ее разработку. Спецслужбы – по своим каналам. Я тоже пройдусь по своим.

– А я тоже, как вы выразились, пройдусь – по своим, – откровенно угрожающе сказал до этого момента молчавший советник Президента Смирнов.

«Такой пройдет, что танк переедет», – усмехнулся про себя Любимов. А вслух произнес:

– Потом совместно вам доложим и внесем предложения.

Хозяин кабинета быстро согласился и так же быстро распрощался.

Именно о том визите Президент сейчас рассказал своему собеседнику – новоиспеченному Секретарю Совета Безопасности.

Откинувшись на спинку большого кресла, в котором даже такой гигант, как борец Карелин, стал бы незаметным, Президент вопросительно посмотрел на своего гостя, сидящего напротив. Он хотел видеть его реакцию. Но вместо этого лишь увидел, как тот разлил в бокалы остатки вина.

– Вот, Илья Сергеевич, вроде бы я и ввел вас в курс дела. Интересно, что вам прежде всего пришло в голову?

– Какие тут могут быть разночтения? – вопросом на вопрос ответил Суворов. В иной ситуации он наверняка не позволил бы себе такую конструкцию диалога с Президентом.

– Так вы все поняли? – с нескрываемой радостью, но вкрадчивым голосом еще раз переспросил Президент.

– Давний плод нашего труда. Год девяносто девятый. Надо же?! А ведь там, если мне память не изменяет, было черным по белому записано…

Илья Сергеевич наморщил лоб, припоминая:

– «Документ является строго конфиденциальным и может быть предан гласности исключительно при согласии всех его гарантов или при возникновении в стране ситуации, угрожающей любому из закрепленных настоящими договоренностями положений».

– По-моему, точно. Но, увы, совсем не прочно. – Президент даже удивился собственному каламбуру. – И надо же, опять этот Эленский. Не знаю, как у вас, Илья Сергеевич, а у меня создалось такое впечатление, что к чему бы он ни прикасался, все вокруг оказывается забрызгано дерьмом. Ну да ладно, это эмоции.

Он велел принести еще вина.

Илья Сергеевич между тем окончательно почувствовал себя не в своей тарелке. Он вспомнил настольный календарь на элегантной титановой подставке, в которой хранился его экземпляр меморандума. И поежился. Ведь именно из-за этого самого меморандума, точнее, из-за его закулисной стороны он нашел в себе силы отказаться от предложения Уралова стать преемником.

– Как я понял, ваши недавние визитеры и докладчики пока гуляют впотьмах. Ни содержания, ни целей меморандума они не знают.

– Но, боюсь, дров наломают немало, – словно размышляя вслух, заметил Президент.

– Почему тогда вы не взяли ситуацию в свои руки?

– Сам не понимаю, – тоном заговорщика признался Президент. – Тут как раз мне и нужна ваша скорая помощь.

– Теперь я не понял, – искренне удивился Суворов, а про себя подумал: «Что-то неладно с шефом».

Разговаривает тихо, и вправду как заговорщик.

– Что такое могло произойти, чтобы решиться выпустить джинна из бутылки? – спросил Суворов. – Или это инициатива исключительно господина Эленского? Тогда и адекватно надо реагировать.

– Об этом и речь, Илья Сергеевич. Не могли бы вы неформально проконсультироваться с кем надо и дать мне разъяснения?

Суворов растерялся. Такой просьбы он не ожидал.

«Стало быть, ситуация зашла далеко, если Президент не может непосредственно обратиться к Президенту Уралову, наконец непосредственно к советнику своей Администрации – его родной дочери. Неужели столь серьезная пробежала трещина?»

Президент терпеливо ждал ответа, понимая размышления гостя. Не мог же он открыться ему, что тот меморандум, который они тогда подписали, – как чемоданчик с двойным дном. А это уже другие договоренности.

– Попробуйте, Илья Сергеевич, прощупать ситуацию хотя бы с кем-то из ближнего круга, а потом обменяемся впечатлениями.

Он не стал объясняться, почему сам не хочет выйти на прямой контакт по этому вопросу. А деликатный Илья Сергеевич не стал спрашивать.

Президент встал, давая понять, что аудиенция окончена. Бывший министр и новоиспеченный Секретарь Совбеза с облегчением, пожав руку Президенту и еще раз поблагодарив его за доверие, направился к выходу.

 

Глава 3

Шумно известный в последнее десятилетие олигарх Духон готов был протиснуться сквозь иллюминатор в эту угрожающе черную и не по-летнему сырую ночь, только бы задержать вылет личного самолета и тем самым предотвратить свой безрассудный шаг.

Этим спецрейсом в далекий нормандский городок Кан Духон, казалось, решил вывезти с собой все. И прежде всего свои далеко не стерильные мысли. Какими уж чувствами он руководствовался, кроме него самого, пожалуй, было не известно никому. Но знаменитая в определенных столичных кругах интуиция олигарха до сей поры его никогда не обманывала.

И когда кроме интуиции не было иных аргументов, Александр только ее подсказкам и следовал.

То, что в Москве становилось все более и более некомфортно, он стал ощущать задолго до отъезда. Но особо не копался в посещавших на досуге мыслях, так как считал свое настоящее положение в обществе, как он сам его называл, «состоянием молодого пенсионера».

Через месяц ему пятьдесят. И почему бы действительно не удалиться от бренной суеты на покой?

По крайней мере, таким способом он себя несколько убаюкивал. Любимое занятие олигарха.

О своем отлете из Москвы Духон практически никого не поставил в известность, так что неудивительно, почему новоиспеченный Секретарь Совета Безопасности Илья Сергеевич Суворов уже более месяца никак не мог его разыскать. Уже много лет они находились в достойных, почти дружеских отношениях, насколько вообще возможны таковые между известным политиком и известным банкиром.

Искренне стремясь выполнить доверительное поручение Президента, Илья Сергеевич вдруг отчетливо осознал, что в последнее время практически оказался отрезанным от той команды, из рук которой некогда получил пост министра иностранных дел. А вскоре после этого – и настольный календарь, в титановой подставке которого хранился его персональный экземпляр меморандума.

Размышляя над возникшей ситуацией, он поймал себя на мысли, что кроме Александра Павловича ему и посоветоваться-то не с кем. Но Духона и след простыл. Суворов названивал по всем известным ему телефонам, но безрезультатно. В приемной Духона, расположенной на шестом этаже, пожалуй, лучшего бизнес-центра столицы, телефон вообще молчал.

А в доме на Рублевке домработница без излишних подробностей коротко ответила: «Уехал».

Просто так раствориться Духон никак не мог, и Илья Сергеевич уже стал подумывать, что причины, по которым он глубоко залег, где-то близки к теме, затронутой Президентом при их последней встрече. Стоило Суворову оказаться в роли Секретаря Совбеза, как все, что ему по долгу службы докладывали аппаратчики этого нового для него ведомства, вольно или невольно он стал связывать с событиями вокруг меморандума. Услышав от Президента, как все неожиданно живо завертелось вокруг почти забытого им документа, Илья Сергеевич резонно рассудил, что не сегодня-завтра и сам как один из его гарантов станет объектом повышенного внимания спецслужб.

И не обманывая себя, боялся этого.

Выскочив на пару-тройку дней в Мадрид, где уже несколько лет супруга опекала обучающуюся в местном университете дочь, Илья Сергеевич решил искать Александра Духона более решительно. Но теперь, так сказать, с нейтральной территории. Когда после долгих поисков на его звонок ответил личный телефон референта олигарха замечательной дамы Ольги Григорьевны, Суворов вздохнул с облегчением: она не могла не знать, где ее шеф. Другое дело – могла прикинуться клушей и не сказать об этом.

Ольга Григорьевна, вышколенная годами работы на Духона, а следовательно, хорошо изучившая привязанности олигарха, не вдаваясь в подробности, продиктовала Суворову его телефон во Франции.

Илья Сергеевич предусмотрительно позвонил не из квартиры, которую снимала семья, а из отеля и с нескрываемой радостью услышал как всегда ироничный голос Александра.

– Неужели я понадобился родине? – спросил тот. – Увы, сразу должен вас разочаровать, дорогой Илья Сергеевич, я на пенсии. И, кстати, прекрасно на этой самой пенсии себя чувствую. Потому что не завишу от государства – выплачиваю ее себе сам.

– Вы нужны не государству, а мне. Лично мне, дорогой Александр Павлович.

– Что-нибудь случилось?

– Ничего особенного, если вы, конечно, находясь на пенсии, не смотрите телевизор. Я теперь в новом ведомстве. А кстати, где вы? Судя по телефону, понимаю, что во Франции. Но где именно?

– Вряд ли вам что-либо скажет такое название деревушки в Нормандии. А я именно в ней и «пенсионю». А что касается ваших передвижений по службе, представьте себе, прозевал. Приезжайте, расскажете. Буду рад разделить с вами порцию роскошного кальвадоса из собственных закромов.

– А нельзя еще где-то пересечься? Надо действительно пошептаться. Причем достаточно быстро.

Духону явно стало интересно.

– Я, признаться, сейчас редко выезжаю. Но ради вас!.. Давайте тогда в Париже. Как будете там, я подскочу. – На том и сошлись.

Велико же было удивление Духона, когда на следующий день он вновь услышал знакомый голос:

– Я уже в Париже. В нашем посольстве. Готов, как пионер, встречаться. Жду.

Олигарх обрадовался. И наскоро позавтракав, сел за руль, чтобы примерно через два с половиной часа оказаться в отеле «Ритц», где обычно останавливался. Персонал отеля, вышколенный годами общения с ним, никоим образом не выказал удивления, что олигарх практически не взял с собой багажа. Лишь только консьерж, месье Морис, выдавая ключ, осмелился спросить:

– Поручает ли мне господин Духон подумать о его ужине?

– Ничего не имею против. Подумайте. Подумайте, месье. У меня, хотелось бы думать, ужин не будет омрачен дурными вестями. Я вернусь примерно часам к четырем. Тогда вы и сообщите о ваших идеях. – Он положил на стойку купюру в десять евро. И попросил подогнать такси.

Суворов готовился к встрече с волнением, если не сказать – с тревогой. Он понимал, что не имеет права говорить с Александром Павловичем, так сказать, «в контексте меморандума», поскольку понятия не имел, что Духон также подписывал его. А подобные тайны опытными людьми, к которым, безусловно, принадлежал и Илья Сергеевич, просто так не раскрываются. Поэтому он решил сначала прощупать настроения доброго знакомого, предполагая, что они каким-то образом могут быть выражением общих настроений членов ураловской команды.

Они встретились в двух кварталах от посольства. Суворов уже ждал на углу, когда парижское такси доставило его к месту встречи. Обнялись, как будто сто лет не виделись и вот наконец обрели друг друга.

– Только, Илья Сергеевич, пожалуйста, не будем думать об обеде. Если не возражаете, пропустим его в ожидании ужина. И не говорите, что собирались улететь еще до ужина. Не получится, – улыбнулся Духон и смешно погрозил пальчиком.

– Представьте себе, собирался. Служба, – добродушно сказал Суворов. – А сейчас куда двинемся?

– Если я не ошибаюсь в географии, здесь недалеко должен быть Люксембургский сад, где чудесно можно погулять и поговорить. И понежиться на солнышке.

Они двинулись вверх по бульвару Сен-Мишель. Духон – в легких джинсах и пиджаке от Армани, приобретенных весной в любимом фирменном магазине по соседству с отелем. Если бы он знал, что не пройдет и двух месяцев, как этот уважаемый им магазин закроется, Александр Павлович очень бы расстроился.

Достопочтенный Илья Сергеевич был облачен в летний партикулярный костюм светло-серого цвета и неплохо смотрелся на фоне парижских бульваров.

Они вежливо поговорили о семьях, погоде, здоровье и не заметили, как оказались в парке.

Александр любил это парижское место, где можно было уютно устроиться даже в кованом кресле, а ноги, как истинные парижане, отдыхающие вокруг, водрузить на другое.

– Смелее, Илья Сергеевич, следуйте моему примеру. И непременно советую развернуться лицом к солнышку. Оно сейчас не очень жаркое и ласкает весьма нежно. Впрочем, как и всё в Париже.

Суворов не стал себя долго убеждать и последовал примеру Духона.

– А что? Недурно. Сто раз бывал в Париже, а такой свободы себе ни разу не позволял.

– Это потому, что вы прирожденный чиновник. Не обижайтесь, Илья Сергеевич, но наши чиновники умеют только взятки брать да щеки надувать. К вам, правда, это не относится. Вы – хороший чиновник. Даже излишне правильный.

– Спасибо на добром слове.

Суворов отвернулся, чтобы приятель часом не увидел его выражения лица. Супруга Ильи Сергеевича давно работала в одной из структур Духона. Таким нехитрым способом он помогал этой милой семье, особенно после того, как их единственная дочь стала обучаться в Мадриде. Но чтобы это не унижало Илью Сергеевича, его жена помогала олигарху пополнять его коллекцию живописи испанских художников.

Они еще достаточно долго сидели молча, с интересом наблюдая за окружающей публикой. Но не той, что принадлежала к суетливому племени туристов, мелкими кучками перебегающих от одной достопримечательности к другой.

– Как будто кругом нет никаких проблем. Только позавидовать можно, – заметил Суворов.

– Я вот тут, в деревне, в Нормандии, исключительно с одними французами соседствую. Это вам не Лазурный Берег, не Марбелья, не Лондон. Так вот, представьте, им действительно можно позавидовать. Социализм. Мы строили его у себя, а они – здесь. Соревнование двух систем в действии.

– Неужели, Александр Павлович, вы в социалисты записались? Никогда не мог предположить.

– Не волнуйтесь. Может, поживу здесь еще немного, так этот их социализм настолько опротивит, что домой вернусь.

Духон говорил в своем привычном ироничном стиле, что нередко раздражало тех его собеседников, кто был настроен на серьезную волну.

Илья Сергеевич отлично знал эту его манеру и даже не обратил на это внимания.

– Скукотища, – скривил улыбку бывший банкир и олигарх. – Помнится, еще не так давно кто-то мне чуть ли не божился, что собирается покончить со службой, как только стукнет шестьдесят.

Суворов понимал, что Александр Павлович его подкалывает, но ничего против этого не имел.

– А вы бы что сделали, если тебя приглашают, чтобы объявить об отставке и вдруг предлагают новую должность?

– Я бы ничего не сделал. У Президента со мной почему-то всегда другие темы разговоров. Скорее всего, я не подхожу по каким-то параметрам. – Духон убрал ноги с соседней скамейки и стал, как показалось его собеседнику, несколько серьезнее.

– А Президент, кстати, в курсе, что Уралов поначалу именно в вашей драгоценной персоне увидел своего преемника? – как-то обыденно спросил Александр, будто речь шла о каком-то пустяке.

Суворову стало приятно, что Духон, оказывается, знает об этом предложении.

– Было дело, – не отводя глаз от собеседника, ответил Илья Сергеевич. – Только до сих пор не могу понять, правильно ли я сделал, что отказался.

– Вы что, серьезно? Как там в Писании сказано? «Да минует меня чаша сия». Верно, кажется, процитировал.

– Верно. Но я и в другом не уверен. Зачем, например, на новый пост заступил?

Илью Сергеевича так и подмывало в лоб спросить олигарха-пенсионера, как он сейчас относится к нынешней власти. Но боялся, что, действуя напролом, мало чего добьется. Духон, как обычно, отшутится, и дело с концом.

– Радоваться надо, что вам отодвинули старость. Это, заметьте, вам говорит пенсионер.

Хотя Александр пытался преподнести эту фразу всего лишь как шутку, его голубые, уже изрядно выцветшие глаза истинные эмоции выдавали с головой. Грусть или что-то еще совсем иное выплескивалось из них через край.

– Можно, конечно, и радоваться, – с сомнением ответил Суворов. – Но вы понимаете, все вокруг словно чужое. Кроме Президента, поверьте, не поймешь, кто и что про тебя думает.

– Ну, это еще полбеды, – возразил Александр. – Лично меня в последнее время жутко доставало то, что я вообще не понимал, кто и что думает. И думает ли вообще. Про будущее страны, к примеру. Про истинное положение вещей в этой стране. Да разве все перечислишь, что хотелось бы понимать.

Духон заговорил излишне эмоционально, чем сразу привлек внимание посторонних. Но даже заметив это, сдерживать себя не захотел:

– Нет, вы не подумайте, что я призываю залезать чужими сапогами всем в душу. Я сам никогда этим не увлекался да и других особо не поощрял. Мне представляется, Илья Сергеевич, что вы человек подобного же склада. И вас это мучает. Ведь так?!

Суворов выразительно кивнул:

– То-то и оно. Я сам нахожусь как в вакууме. Не знаю, как человек должен себя ощущать в этом самом вакууме, но мне кажется именно так – раскланиваюсь, пожимаю ручки, отвечаю на звонки, а ощущения командной работы как не было, так и нет. Александр Павлович, ну скажите, что все-таки происходит? – чуть не взмолился Илья Сергеевич.

– А что, что происходит? – Духон картинно стал оглядываться. – По-моему, ничего. Люди ходят, смеются, едят мороженое. Вы спросите здесь любого, кто у них ну, например, премьер-министр или, на худой конец, кто их местный энергетический босс? Боюсь, никто вас не обрадует подобными знаниями. Разве у них нет междоусобной борьбы? Еще какая! Я тут уже всякого наслушался. Даже в моей деревне идут подковерные игры. Но ни для кого из местных чиновников это не главное. У нас же – из ста чиновников девяносто девять – рвачи, хапуги, циники.

Суворов сразу даже не нашелся что и ответить. Как повернуть разговор в нужную сторону, чтобы его собеседник окончательно раскрылся и ни в коем случае не ушел в себя.

Олигарх между тем понимал, что приехавший из Мадрида в Париж Суворов пытается что-то из него выжать. Но действует каким-то странным способом – все ходит вокруг да около. А это как раз и настораживает.

– Александр Павлович, а что, если нам на пленэре немного пофилософствовать? – Предлагая это, Суворов буквально вперил взгляд в собеседника.

– Не понял. Что вы имеете в виду? Мы уже философствуем. Только несколько приземленно.

– А я бы хотел предметно, – пояснил Илья Сергеевич. – Например, каковы перспективы у нынешней «обоймы», из которой я уже было вылетел, а потом попал вновь?

– Так вот вы о чем? Но я сказал уже, что правильно сделали. И потом, только не обижайтесь, вы в этой, как выразились, обойме словно десятая спица в колеснице. А вообще-то мне ваш вопрос не интересен. Я давно знаю нынешнего Президента и всегда считал, что перспективы у него ровно столько, насколько он захочет. Меня больше волнует, с каким знаком его перспективы – с плюсом или с минусом?

Суворов уважительно слушал.

– Вы помните, я всегда желал, чтобы Президентом наконец стал мой ровесник, человек современно и, главное, быстро мыслящий. Со знанием языков, спортивный, непьющий… И надо же, именно такого Уралов и оставляет после себя. Было чему радоваться. Было! Кстати, в определенной эйфории пребывала почти вся элита – и ваш брат-чиновник, и наш брат-олигарх, и брат с сестрой – рабочий и колхозница.

– Полностью согласен с вами, – стараясь не перебить, вставил реплику Суворов. – Но чувствую в ваших интонациях отнюдь не радостные нотки. Разочарование?

– При чем тут я?! – Духон даже привстал.

Как истинный дипломат Илья Сергеевич вскочил тоже. После долгого сидения на железной скамейке поясница изрядно ныла.

– Действительно, при чем тут я? – словно заново спросил сам себя олигарх. – Речь идет не о моих ощущениях или мыслях. У кого-то, могу предположить, есть более веские основания для разочарований. Ну а если серьезно, то многие старшие товарищи действительно недовольны некоторыми моментами. Насколько я понимаю, они так не договаривались. Раньше времени убрали Дорошина. Мало того что выперли Касьянова, так еще организовали некое дурнопахнущее «дельце». Пугают самыми дикими способами нашего уважаемого Огнева. Не очень уверен, что все это инициирует Президент. Там у него под боком есть кому, так сказать, разводить пожиже. Но и все время играть во власть, когда есть прекрасная возможность просто обладать ею и употреблять на пользу, как-то несолидно. Знаете, что я вам скажу, у Уралова было много недостатков. Но он никогда не играл во власть. И по рукам своим чиновникам давал. Может быть, недостаточно сильно, но тем не менее…

В этот момент приятели подошли к стоянке такси и стали втискиваться на заднее сиденье.

– Здесь, по соседству с Люксембургским садом, столько милых ресторанчиков, – как бы невзначай вновь поднял гастрономическую тему Суворов.

– Вы, мой друг, упорный. Но и я – тоже. Только ужин. Мы же договорились.

– Ответьте мне. Только прямо: вы считаете, что тот, о ком только что упомянули, может быть всерьез недоволен развитием событий в стране?

– Думаю, да. Скорее всего, да. Кстати, могу вас пригласить на двойную порцию. Тем более что мы уже у отеля.

Духон словно старался уйти от серьезного разговора.

Пропустив по паре стаканчиков виски, уже провожая Илью Сергеевича до выхода из отеля, Духон на прощание сказал странную фразу, которую деликатный посланник постарался запомнить, чтобы точь-вточь повторить Президенту:

– Единственное, что требуется для триумфа зла, – чтобы вменяемые люди, такие, как мы с вами, например, ничего не делали. И очень прошу, на досуге подумайте, много ли их рядом с Президентом. И с вами, Илья Сергеевич, тоже.

Оба прекрасно поняли друг друга, в том числе и то, что совместный ужин не состоится. Он, собственно, уже и не нужен.

Суворов срочно решил вылететь сначала в Мадрид, а затем утром вернуться в Москву.

Александр взял ключи от номера, которые ему любезно протянул месье Морис, разочаровал его, что ужина не предвидится, и пошел в номер. Для себя он мгновенно решил, что не пропадать же вечеру в Париже. И почему бы в таком случае не посетить квартирку в шестнадцатом округе, где обитала маленькая прелестница и где он время от времени находил разрядку своим мужским эмоциям.

 

Глава 4

Губернатор Михаил Михайлович Германов азартно охотился в одном из многочисленных заповедников недалеко от Валдая. Вот уже несколько дней он без разбора бил всякую живность, которая попадала в прицел винчестера.

Обычно любая охота в его владениях сопровождалась большим количеством важных гостей из Москвы, а в последнее время и из Питера. Однако нынешняя в этом смысле была абсолютно «неурожайна». Всего лишь один глава района, в котором Германов устроил охотничью бойню.

Маленького и шустрого губернатора в последнее время вновь, как и десять лет назад, активно стал мучить комплекс неполноценности. Обласканный в свое время Ураловым и его командой, чуть не оказавшись после ухода из премьеров Черномырдина на вершине российской иерархии, он никак не мог пережить образовавшегося политического вакуума вокруг собственной персоны.

Возвращение из небытия, как показалось ему поначалу, свалилось совсем неожиданно.

Советник Президента Смирнов «наехал» на него резко и без предисловий. Три месяца назад, когда Президент, будучи в своей приозерной резиденции, решил заглянуть на совместное предприятие – губернаторскую гордость, Смирнов выбрал момент и, ухватив Германова за рукав, отвел его в сторону от группы сопровождающих.

– У меня нет времени на уговоры и душеспасительные беседы, – начал он, теребя аккуратные усики, уже изрядно подернутые сединой. – Вы хотя бы знаете, что являетесь носителем опасной для государства информации?

Увидев, как в нескрываемом испуге округлились глаза губернатора, всемогущий советник усилил напор:

– Некоторых ваших сподвижников, а я бы назвал их вашими сообщниками… Да, да, так и назвал бы, невзирая на их прошлые заслуги, жизнь уже сурово наказала. Теперь – слово за вами.

Смирнов говорил тихо, едва шевелил губами. Но в цехе, напоминавшем стерильной тишиной читальный зал библиотеки, каждое его слово било губернатора по перепонкам. Ну прямо как выстрел на охоте. Еще никто в жизни не позволял так себе говорить с уважаемым, по крайней мере самим собой, губернатором. И что самое досадное, Михаил Михайлович никак не мог сфокусироваться на том, что могло вызвать такую реакцию президентского советника.

Объяснялось все просто. Наслушавшись пересказов о ходе расследования дела «Меморандум» – неважно, от кого они исходили – от директора ФСБ Любимова или его заместителя Кушакова, – Смирнов решил позволить себе вступить на столь любимую им стезю подковерных интриг, добровольно взяв на себя роль «выбивалы» секретной информации у Германова.

Очнувшийся от столбняка, бегая глазами по цеху, словно ожидая, что его призовет для каких-то разъяснений сам Президент и тем самым положит конец этому кошмару, Германов нашел в себе силы промямлить своему свирепому собеседнику, типа: «Что вы себе позволяете? И о чем, собственно, вы?»

Но Смирнов, наклонившись к розовому ушку губернатора, зловеще прошептал:

– Так и знай, я тебя в порошок сотру, если откажешься сотрудничать. Тоже мне, хренов подписант меморандумов.

Услышав про меморандум, Германов сразу и не понял, о чем это печется президентский советник.

История давно минувших дней лично им была забыта в тот же момент, как только бывшая президентская команда сдала свои посты людям преемника.

Убежденный демократ начала девяностых, он быстрее, чем многие другие его сподвижники, сообразил, что всей этой мишуре с подписанием судьбоносного документа, как, по словам Дорошина, назвал его Уралов, грош цена. А тут надо же какая буря накатывает.

Наигранно рассмеявшись, при этом потешно шевеля усами, Германов попытался сострить:

– Вы бы еще про прошлогодний снег меня спросили. Я уже, признаться, забыл, с чем этот меморандум едят и чем запивают.

– Оставьте своё паясничанье для других. Вы еще не в том маразматическом возрасте, когда забывают такие вещи. Скажите лучше, что махнули рукой на старых единомышленников. Это я еще могу понять. И даже похвалить, если хотите.

Германову в этот момент так и захотелось закричать на всю огромную белую коробку цеха, пахнущую смесью всех жевательных резинок, которые здесь выпускались, как в бородатом анекдоте, сакраментальную фразу: «Хочу, конечно хочу!» Но он не нашел в себе сил, кроме как еле выдавить голосом провинившегося ученика:

– Что вы конкретно от меня хотите?

– Чтобы вы, Михаил Михайлович, сдали нам ваш экземпляр меморандума. А если понадобится, то кому надо подтвердили бы, что вас втянули в заговор против государства.

«Час от часу не легче, – подумал губернатор. – Какой такой заговор против государства, когда сам руководитель государства подписал документ?! У него что, крыша поехала?»

Смирнов как будто читал его мысли.

– Да, именно заговор. Так ваши действия будет квалифицировать прокуратура. Так, а не иначе. Это я вам обещаю лично.

– Дело не в документе. Я бы охотно передал его вам…

– Не мне, а следователям. И давайте выражайтесь энергичнее. На нас уже и так смотрят.

– Действительно неудобно, – подхватил тему губернатор, лишь бы свернуть опасный разговор.

Президентская свита то и дело посматривала в сторону отделившейся парочки. Даже Президент пару раз бросил непонимающие взгляды.

– Вам уж никак не стоит беспокоиться на этот счет. Вы же со мной, а не с кем-либо.

Голос Смирнова в этот момент стал еще более значимым и твердым. Это не ускользнуло от губернатора. Но не особо удивило. Ближний круг Президента, не прячась и не гримируясь, слишком быстро вошел во вкус власти и стал беззастенчиво позволять себе многое. Порой даже излишне много.

Его собеседник, например, по мнению губернатора, способный практически любому перегрызть глотку, в последние годы что-то слишком много стал брать на себя, уверовав в собственные силы.

– …Но есть еще маленькая загвоздка. Я отдам вам этот чертов футляр с ружьем, которым даже попользоваться не успел. Но дело в том, что я действительно забыл пароль, открывающий этот контейнер. А вскрывать его фомкой небезопасно.

Будучи не обремененным деталями, которыми располагали эфэсбэшные оперативники, Смирнов вновь перебил:

– Без вас разберутся.

– Пожалуйста. Только у меня одно условие, – вдруг осмелел Германов. – Я хочу, чтобы у меня изъяли контейнер. Ну, понимаете, так сказать неофициально. Выкрали, одним словом. Все-таки люди Уралова все еще в силе…

Смирнов поморщился, но кивнул в знак согласия. Правда, оставалось неясно, согласия с чем.

– Хорошо, на вас выйдут в ближайшие дни. С этим, будем считать, покончили. Допустим, что вы, как уверяете, забыли код контейнера с документом. Но, надеюсь, память вам не совсем отшибло?

– Что вы имеете в виду?

Михаилу Михайловичу очень захотелось присесть. Ноги, по крайней мере так казалось, вот-вот откажут ему. Он хотел прислониться к стене, но последним усилием воли сдержался.

– Что вы хотите знать еще?

– Кто придумал всю эту заварушку? – в упор спросил президентский советник.

– Если б я знал…

В эти несколько минут общения со Смирновым он, пожалуй, впервые в жизни ощутил на собственной шкуре страх, стоило лишь коготком попасть под пресс государственной машины. А он, похоже, не коготком увяз, а всем тельцем. Пусть маленьким, но собственным, дорогим ему тельцем. Губернатор всерьез испугался, причем даже не за потерю должности, положения, авторитета. Лишение безотказной кормушки – вот что страшнее всего. Даже потеря скромного денежного ручейка, плавно текущего с завода, где сейчас разворачивается весь этот кошмар, была равносильна для губернатора трагедии. Все отнимут. Везде кислород перекроют.

– А я тебе не верю, дорогой мой. – Смирнов хитро, так, чтобы никто вокруг не увидел, ткнул Германова в бок. – Давай напряги свои размякшие мозги. Авось поможет.

Губернатор действительно напряг память:

– Меня Дедов к Дорошину привел. Но нет, это не Дедов придумал.

Смирнов чуть не захохотал. Он живо представил Деда в роли политического заводилы.

– Думай дальше.

– Может, все придумал Дорошин? Погодите. Когда я подписывал у Дорошина эту бумагу, он кому-то срочно об этом доложил. Дословно, кажется, так: «Вот Дедов Михаила Михайловича Германова на подписание пригласил. Ты уж позаботься, чтобы в его области по твоей части было все в порядке. И по нормальным тарифам…» Вам бы, Виталий Петрович, что бы это подсказало?

– Огнев, что ли, со своим «Факелом»?

– Я как раз об этом сейчас и подумал. Обращается на «ты». К Эленскому, который его, можно сказать, выкормил, вряд ли бы такое обращение применил. И при чем тут тарифы?

– Действительно. А Огнев – фигура! И к «Семье» близок. Во всех смыслах. – Смирнов хитро подмигнул. – Ладно, я поразмыслю. А теперь, Михаил Михайлович, пойдемте догонять Президента. И помните, если что, мы обсуждали продление сроков ваших губернаторских полномочий. Будете хорошо себя вести – у вас все получится.

Когда информация о состоявшемся разговоре дошла по цепочке Смирнов – Кушаков – Попов до Смирнягина, последний неприлично выругался, что обычно ему не было свойственно.

– Ну и мудаки у вас там, наверху, – сказал он, почему-то обращаясь к Мацкевичу и Мальцеву. – Бедный Президент, если у него такая наглая свита и такие глупые губернаторы.

– А вы его не жалейте, – радикально высказался молодой аналитик. – Я, конечно, не из тех наших предков, что слепо верили в чудо добрых царей. Но как ни прискорбно признавать, в России заглавная роль безоговорочно отдавалась им, а главную всегда играла свита. Так что сам разберется.

– Если дадут, – как обычно, словно про себя, буркнул Мацкевич.

Смирнягин же скептически добавил:

– Гляди, куда вас потянуло! А нам, между прочим, задание выполнять. Приказ.

– Так мы такой приказ получили, что только радоваться надо, – заметил Мацкевич. – Почти что самоволку затеяли с «грабежом». Только что не определились с клиентом.

Они сидели в комнате, где работали аналитики. Только сейчас, кроме них троих, в ней никого не было. Дмитрий на правах хозяина угощал начальство крепким душистым чаем, не из пакетиков, а собственными смесями.

– Не понимаю, почему в наших сериалах милиционеры постоянно пьют водку? – неожиданно возмутился он.

– Так милиционеры, а вы – белая кость. Вам коньяк подавай, – парировал Смирнягин.

– А что, Александр Васильевич, в вашу бытность сидения в МВД много по кабинетам пили?

– Я этого не замечал. Может, потому, что сам не поощрял? Как ты думаешь, Димуля?

– Вот вы опять про доброго царя и свиту. Только под другим ракурсом. Но я от вас все равно не отстану. Почему нас с вами такими пьяницами и голодными рисуют?

– А мне один киношник рассказывал, что, независимо, про что они снимают, примеры берут из того, что вокруг себя видят. Видят, например, как кинооператор наливает себе стакан, тут же пишут в сценарии: так и так, устав после рабочего дня, начальник милиции пригласил подчиненного выпить, или наоборот – подчиненный пригласил начальника. Или совсем наоборот – не милиционер, а банкир предложил другому банкиру глотнуть по маленькой, если сценарий про банкиров.

– Чего ты, Саша, от дела нас уводишь? – Мацкевичу, видимо, надоела чужая болтовня.

– Это я увожу? – наигранно возмутился Смирнягин.

– Ты именно и уводишь.

– А что ты прикажешь делать? Объяснять этому президентскому советнику, что сам по себе контейнер никому не нужен? Любая самодеятельность после Киева, думаю, всем уже понятна. Если только товарищ Смирнов не понял, тогда те, кто к нему ближе, пусть и объяснят.

– Во-первых, не факт, что контейнер не нужен сам по себе, – рассудительно высказался «провокатор» Мальцев. – Может, ваши бывшие умельцы из МВД все же смогут что-нибудь придумать?

– Успокойся, не смогут, – отрезал Мацкевич. – Разве что Хохлов попросит губернатора. Или люди Смирнова найдут-таки для Германова веские аргументы, чтобы он все же вспомнил секретный код. Я думаю, это более реально. Не верится что-то в потерю памяти.

– А я верю! – опять встрял Мальцев. – Судя по тому, что я тут услышал про него и кое-что вытащил из Интернета, у этого Германова крыша поехала. Быть кандидатом в премьер-министры при Уралове. Быть самым талантливым – еще до Немцова – губернатором. И так упасть?!

– Не машите руками, Леонид Сергеевич. – Мальцев сделал упреждающее движение в сторону полковника. – Лично мне даже не важно, правда это или нет. Сам факт, что об этом писано и переписано, противно. Приличному человеку от стыда можно сквозь землю провалиться… Впрочем, тараканы – они живучие.

– Где же взять на всю нашу страну приличных? – саркастически заметил Мацкевич, картинно разводя руками. – Ладно, мы с тобой да мой школьный кореш Сашка Смирнягин. Опроси на улице сотню респондентов, так их, кажется, называют, как девяносто покрутят у виска пальцем. Мол, где ты видел приличных людей? Они все в блокаду померли. Или в войну погибли. Или в лагерях вымерзли.

– Или перестроились в духе времени, – внес свою лепту в сентенцию приятеля Смирнягин. – Но может, хватит баланду травить? Ночь на дворе. Какие будут предложения?

– А вариантов у нас, собственно говоря, и нет. Два я уже назвал. Третий: ты, Александр Васильевич, договариваешься с Хохловым о том, что «грабеж» состоится. Ты так ему и скажи, что всем при «грабеже» будет спокойнее. Ну а экземплярчиком меморандума пусть все же поделится. Мы же сделаем вид, что вскрыли этот чертов контейнер. Хоть убейте, но я не верю, что его нельзя вскрыть без пароля. Вообще это похоже на какую-то детскую «бабайку».

– Верю – не верю, какая разница? Я бы лично воздержался от самодеятельности и развенчания мифов. Мне Исаков, ну, тогда, в эмвэдэшной лаборатории, божился, что не сочиняет. Все время повторял, мол, так было задумано.

Смирнягин даже обиделся за своего бывшего сослуживца.

– Ну тем более нужен хоть черновик меморандума, – подытожил Мацкевич. – Будем искать.

 

Глава 5

Загородный дом губернатора последнее время большей частью пустовал. Его хозяин словно потерял интерес к своему любимому увлечению – охоте, а других целей для постоянного пребывания в нем Германов не представлял. Спрятанный от посторонних глаз в удивительно живописном уголке национального заповедника, он являл собой образец поздней советской архитектурной школы. Двухэтажная бетонная громадина была так же бездарна как снаружи, так и внутри. За отсутствием элементарного вкуса хозяина обслуга заполнила дом всевозможной мебелью и утварью, которой с лихвой хватило бы еще на пару таких же монстров.

Единственным более-менее обжитым и уютным местом в доме оставалась столовая, забитая всевозможными охотничьими ружьями и ножами, а также трофеями – оленьими и лосиными рогами, шкурами убитых животных, что все вместе, видимо, должно было свидетельствовать о ярком мужском начале хозяина этого дачного реликта.

После разговора с президентским советником именно сюда Германов перевез из городского дома светло-серого цвета коробку с прозрачной крышкой, под которой красовались ствол и приклад охотничьего ружья в разобранном состоянии. Это и был тот самый титановый контейнер с экземпляром меморандума.

«Вот уж не думал, что эта мухобойка станет моей индульгенцией», – подумал он, отправляя контейнер в оружейный шкаф.

По предварительной договоренности с неким полковником, связавшимся с ним вскоре после памятного разговора со Смирновым, губернатор должен был сразу сообщить, как только контейнер окажется на месте.

– Надо ли мне снимать охрану? – поинтересовался Германов, сообщая московскому абоненту, что контейнер уже на его охотничьей даче.

– А если подумать? – вопросом на вопрос ответил Смирнягин. – И вообще, Михаил Михайлович, меньше суетитесь. Все, что вы могли сделать полезного, вы уже сделали. Кстати, о полезном. Не вспомнили вы заветное «Сим-Сим, откройся»?

– Вы, простите, о чем?

– А если еще раз подумать?

– Только не надо со мной говорить как с ребенком или с подследственным. Не знаю вашего имени-отчества…

– Можете обращаться – товарищ полковник. Или господин полковник, как будет угодно.

– Увы, не вспомнил. Сам себя корю.

Германов действительно обзывал себя последними словами за то, что забыл ключ-пароль к контейнеру. Он даже не мог вспомнить, когда именно это произошло. То ли на следующий день после возвращения с меморандумом домой. То ли несколько позже. Впрочем, какая теперь разница.

Прямо как в анекдоте:

«Два друга жалуются на память.

– Слушай, как называется такой красивый цветок с такими красивыми красными лепестками?

– Роза.

– Точно. Роза.

– Роза! (Кричит жене.) Скажи дорогая, как называется цветок, который любит моя мама?

– Роза, дорогой».

Губернатор добросовестно вспоминал наставления Дорошина, что код к сейфу он должен составить из самой привычной лично для него фразы. И вроде бы он и сделал это. Но даже тему припомнить не мог.

– Ну, тогда, наверное, вы могли себе позволить такую «забывчивость». Любимец Президента. А на его инициативу наплевали, – подковырнул его полковник.

Смирнягин не должен был позволять себе это. Но напитавшийся в ходе разработок по «Меморандуму» самой различной информацией, в том числе и о российской элите, он, мягко говоря, «не уважал» ту ее часть, к которой принадлежал Германов. Даже убитый дальневосточный его коллега был понятнее Смирнягину и не вызывал столь сильной идиосинкразии. Германов казался ему во сто крат более порочным, чем Листов. Тот лишь нагло пользовался своей властью, не особо заботясь ни о морали, ни о ценностях, которым якобы служил на своем посту. Другое дело – Михаил Михайлович.

Еще бы, один из активных последователей идей демократии, не замешанный ни в каких грязных делах, – бюст на родине таким обеспечен, – на самом деле являл собой образец классического политического конъюнктурщика, вынесенный вместе с пеной начала девяностых на вершину власти.

И то, что он напрочь забыл код к судьбоносному, по крайней мере с точки зрения подписантов, документу, абсолютно точно вписывалось в суть этого маленького и самоуверенного губернатора.

– Такого грабить надо по полной программе, невзирая на договоренности, – в сердцах заметил молодой и горячий Дмитрий Мальцев, когда вся бригада собралась у начальника оперативного управления ФСБ Попова, обсуждая механику «грабежа». Но поймав осуждающие взгляды сразу всех своих начальников и кураторов, игриво бросил:

– Что вы на меня так все уставились? Шучу.

Хотя глаза его – никогда не врущее зеркало души – оповещали присутствующих как раз об обратном.

Только что опергруппа окончательно определилась со своими действиями по «ограблению» охотничьего дома губернатора. Накануне Смирнягин принес окончательные детали действий группы, командируемой на место Хохловым.

– Их будет всего двое. И нас просили не раздувать свою команду.

– Представляете, – тут Смирнягин не к месту громко рассмеялся, – Германов тоже поинтересовался у наших партнеров, снимать ли ему местную охрану?

– Если бы мы готовили там войсковую операцию, то не послали бы на дело нашего дорогого математика Димулю.

Произнесший это Мацкевич нежно похлопал своего любимого аналитика по плечу.

На это была своя, простая логика. Мальцев, пожалуй, глубже других из членов бригады был посвящен в детали, что и где на даче искать. А главное, никому стороннему или малопосвященному нельзя доверять документ, который якобы подкинут на место люди Хохлова.

Не записываться же в «грабители» Мацкевичу или Смирнягину? Несолидно. Тем более что последние месяцы Дима просто горел желанием участвовать в любой операции, связанной с меморандумом.

Он выбрал себе напарника, способного без особого труда «выключить» охранников объекта, и на выделенной для этого случая оперативной «Волге» они двинулись в дорогу. Сидя рядом с водителем, Мальцев большей частью то ли спал, то ли дремал и очнулся, когда напарник, съехав в лес у заранее запланированной развилки, выключил мотор.

От наступившей оглушительной тишины Дима мгновенно проснулся. Он посмотрел на часы. Прошло пять с половиной часов, как они выехали из Москвы. До начала операции оставалось не больше часа.

Костя Мещеряков – он же Аудитор – в отличие от человека, который его практически вычислил, сам вел любимый «БМВ». Он пребывал в радужном настроении. И почти всю дорогу наставлял своего подопечного Пестова. Тот не сомневался, что в ближайшие часы ему предстоит участвовать в какой-то секретной операции, после которой, возможно, Мещеряков отпустит его на хлеба. Бывший охранник всегда недоумевал, когда босс обещал его отпустить на свободу, почему-то считая, что Пестов жутко тяготится своим подневольным положением.

На самом деле он еще никогда так сладко и беззаботно не жил. За время, прошедшее с той поры, как Аудитор вытащил его из Колымска, Пестов выполнил всего лишь два-три не самых сложных задания начальника, за которые тот, кстати, отвалил еще кругленькую сумму. Вот еще пару выполненных заданий, и тогда можно будет домик купить, жениться…

– Задача у нас так себе, ерундовская, но по-всякому может повернуться, – как ни в чем не бывало продолжал наставлять его Аудитор. – Поэтому будь готов ко всему, вплоть до применения оружия. Сам понимаешь, вооруженная охрана и прочее. Словом, даю санкцию.

– А раньше вы так никогда не говорили.

До Пестова вдруг стал доходить угрожающий смысл предупреждений начальника.

– Действительно, раньше не говорил. А сейчас говорю. Так что сделай вывод.

Косте вновь стало горько и досадно, что всякий раз он вынужден излагать свои неординарные мысли кому попало – сейчас вот этому узколобому своему напарнику, раньше – своей девушке Марьяне, которая была гениальна лишь в постели. Но не более того. Впрочем, стоило ему подумать о ней, как сладостная истома мгновенно растеклась по всему его сильному и страстному телу. Косте стало приятно, что ему есть куда вернуться после операции. Вернуться туда, где его ждут.

Этот взрослый и безжалостный мальчик, постоянно имевший при себе пистолет, не мог себе даже представить, что Марьяна оказалась в его постели отнюдь не благодаря его воле и тем более мужской неотразимости, а по воле людей с Лубянки. И вот именно теперь, находясь в неведении о задании, на которое отправился любовник, она не предупредила Мальцева.

Костя лихо пролетел развилку дороги и остановился примерно в километре от охотничьего дома губернатора области.

– Видишь забор? Через пять минут пойдем, – сказал он напарнику.

– Высокий, – жалобно протянул Пестов. – И ни одного дерева. Не представляю, как этот забор перемахнуть.

– Ты что? Пойдем через ворота. Ты предъявишь красную корочку, которой я тебя снабдил, а дальше – мое дело. Но будь готов ко всему. Помни, чему я тебя учил.

Ровно через пять минут они были у ворот. Костя решительно нажал звонок и услышал, как стукнула дверь дома и кто-то, не торопясь, пошел к воротам.

– Кого еще нелегкая принесла? – раздался усталый, скорее всего со сна, голос.

Аудитор толкнул Пестова в бок.

– ФСБ. Оперативная проверка. Нужна ваша помощь, – четко произнес напарник.

Ворота заскрипели.

– Что еще за помощь? – недовольно пробурчала высунувшаяся голова уже немолодого охранника.

– Отставить вопросы, – свирепо скомандовал Мещеряков. – Не слышал? ФСБ. Сколько вас на объекте? Телефон работает?

– Работает. Двое нас тут, – вновь лениво пробурчал охранник. Вытянув шею, он попытался разглядеть удостоверение, которое протягивал Пестов.

– Уже не двое, а один.

Воспользовавшись мгновением, Мещеряков воткнул шприц под ключицу неосторожно высунувшегося охранника. Краешком глаза он успел заметить, как второй охранник спустился по ступенькам дома и тоже пошел к воротам.

Получивший дозу мгновенно парализующего снотворного, охранник стал заваливаться вперед, но Костя ловко поддержал его в вертикальном положении. И громко, чтобы слышал приближающийся второй охранник, возмутился:

– Сколько можно изучать? Глаза протри. Сказано, ФСБ.

Он рванул ворота на себя и крикнул Пестову:

– Ныряй!

Тот резво последовал приказу и буквально уткнулся в ноги второму охраннику, который даже не успел сообразить, что к чему, как почувствовал воткнувшийся в грудь пистолет.

Не открывая ворот полностью, Костя проскочил в образовавшуюся щель и вслед втащил вовнутрь отключившегося первого охранника.

– Принимай товарища, – приказал он по-прежнему стоявшему под стволом второму. – Не будешь плохо себя вести – останешься цел.

– Свяжи их, а я – в дом, – бросил он Пестову и убежал.

По предварительной договоренности на проникновение в дом отводилось пять минут. Еще максимум пять – на отход. Только после этого в ворота должны были проникнуть Мальцев со своим напарником. Но сгорая от нетерпения, Мальцев не сверился с ходом времени. Стремительно преодолев сотню метров из своей засады, он резко рванул приоткрытую створку ворот на себя, залетел вовнутрь и прямиком воткнулся в беглого охранника из Колымска.

– Простите, – не к месту бросил он.

Дмитрий Мальцев, чей мощный аналитический ум держал одновременно гигабайты оперативной информации, остолбенел по той простой причине, что в этом человеке он безошибочно узнал объявленного в розыск Пестова. Того самого, кто словно сгинул после убийства губернатора Листова и кражи титановой вазы.

Сколько раз Дмитрий, казалось, бессмысленно вглядывался в его фотографию из личного дела. И надо же было так сойтись звездам – вот он, Пестов, перед ним, собственной персоной. Испуганный, скорее даже потерянный. Чего испугался?!

Стоп!

Прокрутив за считанные секунды в голове сотню комбинаций, Мальцев безошибочно догадался, что если перед ним преступник, скрывающийся от следствия, то значит, рядом и Аудитор, он же Мещеряков, лжемайор ФСО. Неужели именно Мещерякова вовлекли в операцию с меморандумом? Хотя логично. Если именно он украл контейнер из квартиры Листова, почему бы не привлечь его вновь?! В конце концов, его начальники – не дураки. Так же, как и его собственные шефы, не хотят расширять круг участников операции.

Ура! Есть реальный шанс задержать его. Хотя бы для допроса. А там видно будет.

Тем временем ничего не ведающий о том, что происходит на улице, Аудитор, явно довольный собой, выскочил на крыльцо дома. Первой его мыслью было, почему «те» пришли так быстро? Ведь все было договорено с точностью до минуты. А тут явились, не запылились.

Его благодушное настроение мгновенно сменилось смертельной яростью, стоило ему встретиться глазами с Мальцевым. Такую открытую ненависть к себе Костя еще не встречал никогда. И будучи не менее, чем Мальцев, одаренным по части шевеления мозгами, он понял, кто пришел. Тот самый парень, который следил за ним. Кто не мог задержать, потому что не имел повода, а теперь, судя по выражению лица, получил.

Костя перевел взгляд на стоящего по стойке «смирно» Пестова и тут же понял, в чем состоит этот повод. И еще понял, о чем этот «пришелец» лихорадочно думает.

– Стой, где стоишь! Руки за голову! – донеслись до него сразу две команды.

Не успели их звуки утонуть в стоящем вокруг мрачно-зеленой стеной лесу, как Мальцев получил две пули. Одна угодила в шею, а другая – в сердце. От какой из них именно он умрет, Диме уже было все равно. Умирая, он отчетливо вспомнил давний сон, в котором уже один раз, пусть и во сне, лично участвовал в задержании «майора ФСО».

На мгновение позже как подкошенный рухнул и одинокий пират удачи Костя Мещеряков. Пистолетавтомат, которым был вооружен напарник Мальцева, данный ему полковником Поповым для подстраховки, буквально изрешетил могучий торс Аудитора, который еще этим утром ласкала хорошая девушка Марьяна. А ведь именно она могла стать новой судьбой взрослого мальчика Кости, заменив ему раз и навсегда пистолет «Вальтер». Интересно, думал ли хоть раз об этом сам неудавшийся супермен? Та же судьба, что свела их несколько месяцев назад, их же жестоко развела.

На все свой суд.

Следующим во внутреннем дворе охотничьего дома, где разыгрывался этот красочный финал локальной по сравнению с масштабами всей операции «Меморандум» истории, умер и Пестов. Точный выстрел оперативника ФСБ нашел его сразу же после гибели Мещерякова.

Прибывшие через два часа на место преступления следователи прокуратуры и местного управления внутренних дел внимательно выслушали показания обоих охранников, затем дозвонились до губернатора и попросили срочно приехать, чтобы уточнить коекакие детали.

– Так ничего же не пропало, если все убиты, – удивился в трубку Германов.

– Такова формальность, – настаивал следователь прокуратуры. – Убедительно просим приехать, Михаил Михайлович.

Следователи тоже понимали, что это формальность. Гораздо интереснее им представлялась история с удостоверением офицера ФСО, которое нашли в кармане одного из убитых. Никаких других документов больше ни у кого не оказалось.

Так или иначе, надо было докладывать в Москву.

Поскольку грабили не кого-нибудь, а губернатора – во-первых. Три смерти, тоже экстраординарное событие, – во вторых. И странное удостоверение – это в-третьих.

Сами же следователи, обменявшись мнениями, сочли всю эту гангстерскую историю заурядным, хотя и дерзким ограблением каких-то заезжих гастролеров. Так, кстати, было всем удобнее.

Если бы Смирнягин в Москве, а Хохлов, находившийся в это время с визитом в Казахстане, не ожидали контрольного звонка в заранее оговоренное время, информация о происшествии дошла бы до обоих не скоро. Зная о врожденной пунктуальности Мальцева, ровно в 21.0 °Cмирнягин звонка не дождался и понял, что произошел какой-то сбой.

На всякий случай он позвонил Попову и Мацкевичу – вдруг по каким-то причинам Мальцев позвонил кому-нибудь из них. Но тут его ждало разочарование. Оба достаточно отстраненно посоветовали не нервничать и подождать еще хотя бы час. Но и спустя час Мальцев молчал. Плохо дело, интуитивно почувствовал Смирнягин. Но истинные масштабы катастрофы его хваленая интуиция не обозначила и приблизительно.

Еще через пятнадцать минут в кармане пиджака зазвонил телефон, который был зарегистрирован на чужую фамилию и звонил крайне редко. Он был предназначен исключительно для связи с Хохловым.

Услышав пронзительный звонок, Смирнягин вскочил с подоконника, на котором восседал, не находя себе места, и, нажав на зеленую кнопку, опередил звонившего:

– Что случилось? Тебе уже звонили?

От волнения всегда учтивый Александр Васильевич даже не заметил, что перешел с высоким начальником на «ты».

– Что случилось, то уже случилось, – слишком философски ответил Олег Борисович и замолчал.

– Не тяни, генерал, говори, – потребовал Смирнягин.

– Звонил сам объект операции. В истерике. Все ликвидированы. Деталей не знает. Требует объяснений. В доме ничего не пропало и ничего нового не появилось.

Хохлов говорил отрывисто. В голосе ощущалась полная растерянность.

– Это точно? – нашел в себе силы переспросить его собеседник.

– Точнее не бывает.

– А версии?

– Какие еще могут быть версии?! – раздраженно сказал Хохлов. – Банальный грабеж. Сообщники что-то не поделили.

– Это хорошо, – не к месту вырвалось у Смирнягина. Но он тут же поправился: – Простите, что я такое несу! Ну, вы поняли.

– Понял. Я другого не пойму. Что случилось, если они начали убирать друг друга?

– Ума не приложу, – искренне ответил Смирнягин. Но кое-какая мысль уже шевелилась в мозгу. – Надо подумать и получить более подробную информацию.

– Ты, как всегда, прав, Александр Васильевич, – согласился собеседник. – Но так или иначе, кашу мы с тобой не сварили.

– Точно.

Смирнягин даже представить себе не мог, какая начнется разборка, после того как начальство узнает о печальном итоге операции.

– Держи меня в курсе, – попросил Хохлов и повесил трубку.

Еще спустя два часа Смирнягин примерно представлял, что произошло. Стоило ему узнать у милиционеров некоторые детали, в частности, что у одного из убитых найдено удостоверение майора Федеральной службы охраны, как картина происшедшего проявилась почти полностью. Так вот они какие – наемники у уважаемого Олега Борисовича!

Смирнягин воочию представил, как Мальцев неожиданно столкнулся нос к носу с Аудитором и не придумал ничего лучше, как попытаться его задержать. Глупышка. Конечно, такое вряд ли можно было предвидеть… Жутко жалко парня.

Уже утром все руководители направлений операции «Меморандум» собрались в кабинете заместителя директора ФСБ Кушакова.

– Это полный провал! – с места в карьер обрушил он свой гнев на подчиненных. – В итоге всех ваших схем и построений мы имеем три трупа и ни одного экземпляра документа. Я уже сообщил Смирнову о провале. Он обещал сорвать со всех погоны, если до верхов дойдет истинный смысл случившегося.

– Это исключено, товарищ генерал, – поспешил успокоить его полковник Попов.

– Не говори «гоп». Вечно ты спешишь с заверениями. Вот так же неделю назад ты уверял, что на днях документ будет у нас. И где он?

Руководитель оперативного управления ФСБ понуро молчал. Ему действительно нечем было крыть. Не мог же он доложить об истинных причинах провала операции, о которых ему вынужден был поведать Смирнягин.

– Все! Хватит! Больше миндальничать не будем. Мне приказано наступать по всем фронтам, – заявил Кушаков.

– Что это означает в данном контексте? – осторожно переспросил Мацкевич.

– А я почем знаю?! – в сердцах признался Петр Семенович. И неожиданно для самого себя и тем более всех присутствующих предложил: – Может, помянем ребят? Жалко Мальцева. Такая голова! И черт вас дернул посылать его на оперативное задание! Сидел бы со своим компьютером. Так нет…

– Простите, это было вашим решением, – заметил Попов.

– Хватит умничать, – оборвал его хозяин кабинета. – Лучше разлей. Возьми стаканы и коньяк в той тумбочке. Да ты знаешь…

После того как выпили, Кушаков вспомнил, о чем хотел «просветить» коллег. Но информация о провале опергруппы выбила его из колеи.

– После разговора с Германовым Смирнов второпях забыл сообщить весьма важную информацию. Она будет прежде всего интересна вам, Леонид Сергеевич.

Мацкевич привстал:

– Что еще такое?

– Среди подписантов меморандума оказалась еще одна крупная рыбка. Это Огнев! Более того, по представлениям Германова, именно он, а не кто-то другой является идеологом заговора против власти.

– Ясное дело, Огнев. Кому, как не ему, вновь стать для вас всех врагом номер один?! – скептически улыбнулся Мацкевич. – Так всем удобнее. И враг понятен, и цели его – свержение режима. Только смею напомнить. Именно этот «враг» является номенклатурой, чиновником высшего ранга, в чьих руках находится один из рычагов жизнеобеспечения страны.

– Ишь как вы заговорили, – разозлился генерал. – С такими настроениями надо рапорт писать об отставке, полковник.

– Надо будет – напишу. Только не вы меня на мой пост ставили, уважаемый Петр Семенович. Я здесь, в ФСБ, не одно поколение начальников пережил. И ничего.

Стоящий рядом с ним Попов всячески пытался одернуть коллегу. Но Мацкевича уже понесло:

– Я, к вашему сведению, всегда и при любом начальстве высказывал свое личное мнение. Это моя обязанность. Я, позволю напомнить, аналитик, а не завхоз… Так вот, извольте слушать, что я считаю. И докладывать кому надо, если сочтете нужным. Никакие они не заговорщики, потому что все находятся при власти. Когда мы наконец прочтем меморандум, то наверняка убедимся, что никакой крамолы в нем нет. Уверен, слова там все правильные.

– Вот-вот. Слова. А мысли? Планы?

Кушаков попытался ухватиться за спасительную ниточку.

– Это мне неведомо. Одни догадки. Так, копни любого нашего чиновника, он, несомненно, интригует и борется за власть. За свое понимание власти.

– Я вам только сообщил, что среди подписантов появилась новая фигура. И высказал свое личное мнение на этот счет. Если вы имеете право, то и я его имею, – возмутился Кушаков. – В моем кабинете мне еще и рот затыкают. Идите и работайте с учетом новой информации.

Когда офицеры покинули кабинет, заместитель директора ФСБ упал в кресло.

В разговоре он умолчал о том, что, говоря об энергичных мерах, вкладывал в слова совершенно конкретный смысл: разбираться со строптивыми подписантами любыми способами – от устрашения до устранения. Такой приказ был согласован и достаточно давно доведен до начальника управления ликвидации генерала Волосова.

Тут Кушаков словно запнулся: генерал что-то давно молчит. Что, все еще думает? Или готовит планы по реализации задания? Надо подбросить ему еще одну тему – Огнев.

Тем же вечером, когда в кабинете Кушакова шел разбор полетов по неудавшемуся ограблению, аналогичная встреча проходила на даче Дорошина, куда прямо из аэропорта приехал Хохлов.

Помолчали.

– Жалко твоего парня, – наконец прервал затянувшееся молчание Александр Максович.

– Действительно жалко. Но простит меня его душа, рано или поздно это должно было случиться. У него на роду было предначертано. – И уж совсем цинично добавил: – Он все больше и больше становился опасен.

Дорошин согласно кивнул.

– Одно ясно, твои и мои бывшие начальники нас теперь в покое не оставят. Путь попытки компромисса, сами видите, куда привел. Впрочем, я их понимаю. Если они не утвердятся во власти, им всем конец. И меморандум у них как кость в горле. Поэтому, боюсь, не сегодня, так завтра они возьмутся за всех нас.

– Вы так уверены в этом? – переспросил Хохлов.

– Более чем. Поэтому я буду вынужден предложить «туда», – при этом Дорошин показал указательным пальцем в потолок, – более активные действия. Или переговоры, или атака с нашей стороны. Третьего не дано.

– Может, вы и правы.

Утром следующего дня был выходной – суббота. И опять, как и в первый их разговор, Кушаков встретился с Волосовым.

«Он что, специально это делает? – предположил боевой генерал. – Интересно, знает или не знает, что выходные для меня и семьи дело святое? Бывшие начальники знали и уважали. Если, конечно, не было экстраординарной ситуации».

На сей раз Петр Семенович решил не встречаться с Волосовым на нейтральной территории, а вызвал его в свой кабинет. Разговор наверняка вновь будет тяжелым, так я уж лучше подстрахуюсь и запишу его речи. Кстати, жаль, что вчера не записал пассажи Мацкевича, наговорил с три короба, аналитик чертов. Придет время, за каждое слово ответит. Что он, что Волосов – одного поля ягоды.

Ровно в десять утра начальник управления Л-7 был в приемной заместителя директора ФСБ, но тот продержал генерала перед закрытой дверью добрые полчаса. Пусть знает свое место. Но Волосова такими «мелочами» уже давно пронять было нельзя. Поэтому, когда он вошел в кабинет, его лицо сохраняло полную невозмутимость.

– Как идет подготовка к операции? – с места в карьер, не здороваясь, начал Кушаков.

– Если вы имеете в виду то устное поручение, которое вы мне дали давеча на загородной прогулке, то никак.

Как ни странно, Кушакова более всего возмутило непривычное для его кабинета слово «давеча».

– Что так? – слегка повысив голос, спросил он. Подобное развитие разговора Петр Семенович предполагал.

– Хотя вы и пытались использовать моих людей как слепых котят, я навел справки. И не считаю, что имею право применить экстраординарные меры.

– Какое право вы имеете считать или не считать? Вы получили приказ, так исполняйте!

– Вы прекрасно осведомлены, что приказы на ликвидацию отдаю только я. И решаю только я. И знаете единственного человека в нашей иерархии, кто может его санкционировать. Я вам уже сказал, что у меня такой санкции нет.

Кушаков решил зайти с другого конца.

– Позвольте полюбопытствовать, кто ваш, так сказать, консультант? У кого вы могли навести справки?

– Поскольку в наших структурах я понимания не нашел, я обратился за разъяснениями к единственно знакомому на якобы противоборствующей стороне человеку.

От этого признания все еще стоящего перед ним высокого седого генерала, которому хозяин кабинета так и не предложил присесть, у Кушакова свело дыхание.

– У кого именно?.. – с большим трудом выдавил он из себя.

– У Бориса Николаевича Уралова, – просто и ничуть не красуясь своими возможностями, сообщил Волосов. – Меня ему на баррикаде у Белого дома в девяносто первом представили. Между прочим, я уже тогда был генералом. Это к тому, чтобы вы ничего лишнего не подумали.

– И что он сообщил?

– Предложил вам не искать соринку в чужом глазу. Ни о каком заговоре не слышал и никогда бы в нем не участвовал. Петр Семенович, задумайтесь. – Волосов перешел на доверительный тон, чего никогда бы себе не позволил. – Ну как люди, облеченные властью, могут плести заговоры?

– Могут. Вы не знаете оперативной информации. И хватит мне тут эмоции выплескивать. Я вас вызвал не для этого, а чтобы сообщить еще одну фамилию в дополнение к предыдущим: Огнев. И еще раз приказываю перейти к решительным действиям! В противном случае можете подавать в отставку, как вы грозились при первой нашей встрече. Мы подберем вам достойную замену. Никто вам не позволит в этих стенах оспаривать приказы вышестоящего начальства.

– Я сам разберусь, что мне делать и как поступать.

Гнетущее состояние, которое не покидало Волосова все последнее время, лишь усилилось после команды, полученной от Кушакова. Палач! На него и смотрят как на палача. И этот прыщ тоже…

Он быстро вышел из приемной и, несмотря на уже немолодой возраст, быстро взлетел на три этажа выше, в свой пеналообразный кабинет, чем-то напоминавший гроб.

– Так пусть он таковым и будет, – вырвалось у генерала на пороге.

Кушаков все еще прослушивал запись, которую сделал во время разговора, как в кабинет без приличествующего этому разрешения ворвался порученец. Подняв на него недовольный взгляд, Петр Семенович понял, что случилось нечто серьезное.

– Волосов застрелился. В своем кабинете, – выпалил порученец.

Первое, о чем подумал заместитель директора ФСБ в эту минуту, – оставлять магнитофонную запись или стереть.