Глава 1

Мобильный телефон зазвонил в семь утра.

И хотя Александр уже не спал и ворочался в постели, окунувшись в негу прохладного нормандского утра, он, как бывает только спросонья, сильно растревожился. Кто бы мог так рано звонить, да еще практически на неизвестный номер? Правда, в Москве уже девять часов.

– Слушаю! – резко и недружелюбно прорычал он в трубку и в ответ услышал хорошо знакомый доброй половине мира окающий голос:

– Дело безотлагательное, вот вам и звоню спозаранку, работаю здесь, как телефонистка-курсистка, понимаешь. Уже седьмой звонок делаю. Не хочу никому передоверять.

Поскольку человек, известный половине мира, звонил Александру второй раз в жизни, он мгновенно вспомнил первый такой звонок, в октябре девяносто пятого, в рабочий кабинет на Тверских-Ямских, но не стал углубляться в воспоминания и почему-то решил пошутить:

– В следующий раз, Борис Николаевич, вы позвоните, наверное, еще лет через десять. Кстати, интересно, мобильники на том свете работают?

– Вы все шутки шутите, а я вам скажу, что сейчас не до шуток. Надо встретиться по очень важному делу.

– Когда? Я прилечу хоть сегодня.

– А вы разве не в Москве?

– Не в Москве, вы же звоните на мой французский номер. Но это ничего не меняет. Мгновенно прилечу.

– Какой дали телефон, на тот и звоню. Французский, понимаешь… Только прилетать не надо. Сейчас моя Таня все вам объяснит. Передаю трубку.

– Александр Павлович, здравствуйте! Папа непременно хотел сам дозвониться. А прилетать действительно не надо. Я-то знаю, что вы где-то во Франции. Вот и встретимся в Париже. К нему отовсюду ближе. Будет еще несколько известных вам людей.

– Какая тема? – осторожно задал вопрос Александр. Хотя звонок и был ему весьма лестен, но ничего хорошего такие звонки обычно не сулили. Тем более что давно для себя решил держаться подальше от той могучей кучки, которая вершила минувшее десятилетие и к коей некогда принадлежал сам.

– Тема не телефонная, – жестко сказала Таня. – Если подумаете на досуге, возможно, и сами доберетесь до нее. Газеты читаете? Телевизор смотрите? Ну да ладно об этом… Я хотела попросить вас об одолжении. Так как вы оказались единственным, так сказать, в нужном месте и в нужное время, не могли бы подготовить уютное местечко для встречи человек на десять – пятнадцать? И потом перезвоните мне. Какой-нибудь малоприметный ресторанчик, например. Номер телефона вам сообщат дополнительно. Уже не для чужих ушей. И вы тоже со своего номера не звоните. Хорошо? И еще. Встреча должна состояться как можно быстрее. Жду.

Телефон отключился.

Александр, обычно не теряющий самообладания ни в какой ситуации, тем более в своей собственной постели, вновь упал на подушки и поймал себя на мысли, что не может сосредоточиться. За что он не любил свои новые спальные места, так это за необходимость привыкания к ним. В его возрасте и положении это всегда проблема. «Где выключатель, где бутылка с минеральной водой, где дорога на горшок?» – мысленно брюзжал он, пытаясь восстановиться после звонка.

Этот дом Александр подарил себе накануне собственного 50-летия. Но так как бывал в нем только с восходом над Нормандией теплого солнца, каждый новый заезд привыкал к нему словно впервые.

Имение было спрятано от любопытных глаз красивым парком и каменной стеной по меньшей мере вековой кладки. Большой трехэтажный дом 1804 года постройки, скромно именуемый замком, своей историей был вписан в историю Франции сначала наполеоновскими маршалами и купцами, а затем кистью Дега, что весьма льстило его новому владельцу.

Неожиданный звонок из Москвы, как интуитивно почувствовал Александр, мог вписать его новый дом в теперешнюю историю России. Но надо ли ему это?

Он окончательно проснулся от очевидной мысли, посетившей его. Какие еще могут быть сомнения, когда звонит пусть и бывший, но Президент?! Решительно вскочив, он направился в туалетную комнату. Нежиться в ванной, как любят многие по утрам, он никогда не любил. А резкие, как удары хлыста, струи контрастного душа – совсем другое дело. Вот и сейчас они быстро привели Александра в чувство.

Полчаса на новости по телевизору, омлет и кофе, которые подала на старой, скрипящей от древности кухне мадам Жизель, и можно покопаться в своем еще недавнем прошлом. Разве не на это, собственно, и намекала президентская дочь?

Копаться в нем Александру долго не пришлось. Есть такие события, которые, возможно, и не хочется вспоминать всуе, но от количества обращений к ним память не становится ни короче, ни длиннее.

У Александра Духона в прошлом было несколько форматных эпизодов. И он с интересом погрузился в воспоминания о них, уютно устроившись в беседке над прудом. Еще не жаркое солнце нежно щекотало глаза и опасно подталкивало к потенциальной дреме, которую Александр безжалостно гнал от себя. Намереваясь поразмышлять над утренним звонком, он решительно отбросил все личные мотивы. Немного поколебался – куда отнести создание в современной России первого частного банка? К личному или все же государственному? Очень хотелось склониться ко второму варианту. Но оставаясь наедине с самим собой абсолютно трезвомыслящим человеком, он резонно счел, что на его любимой родине подобные события лишь после смерти их участников становятся историческими. Поэтому безжалостно к собственной персоне отвел банк в ранг личных событий жизни.

Оставалось лишь два события, расположившихся практически в одном жизненном периоде.

Это роль казначея в думских выборах, плотно скрытая от широких кругов населения, но известная доподлинно во всех нюансах и подробностях тем, кому это было положено знать. По этой теме вряд ли могли возникнуть проблемы, потому что Духон за минувшие годы не слил на сторону ни одной цифры и ни одного факта. Это ему зачлось и больше не вспоминалось.

Еще одно событие?!

При мысли о нем Александру стало весьма неуютно даже здесь, в своем мало кому известном французском доме, вдали от российской суеты и проблем. Он мгновенно вспомнил месячной давности неожиданную встречу со своим добрым знакомым – новоиспеченным Секретарем Совета безопасности Ильей Суворовым. Ни к чему не обязывающая дружеская встреча в Париже. Но тем не менее серьезный треп вокруг российских сплетен и ощущений жизни.

Тогда Духон интуитивно чувствовал, что Илья Сергеевич ходит вокруг да около, но чего-то недоговаривает. Одни тревоги за Россию. Теперь, после утреннего звонка, мысли и тревоги кажутся не такими уж случайными. Неужели пушки уже заряжены? И готовы выстрелить? Как же он был прав, садясь в самолет на Кан примерно год назад. Достанут, достанут же. Не одни, так другие.

Кому-то понадобилось извлечь на свет меморандум? Что-то рановато. Никто тогда не полагал, что так быстро меморандум понадобится. Но на что еще могла намекать Таня? Смотри, столько лет прошло, а ни одна душа – ни сном ни духом.

Видно, где-то произошла утечка. Если так, то плохо. Инициаторы меморандума собирались извлечь его на свет без чужих подсказок и подталкивания.

Александр посмотрел на пруд, на желто-зеленое поле за каменным забором вокруг имения, где паслись белые ухоженные коровы, но не увидел всего этого, а мыслями оказался в Москве, в окружении столь дорогих и привычных вещей своего кабинета с подслеповатым и от этого раздражающим светом. За окном стоял декабрь. Только-только завершились выборы в Госдуму. «Медведи» победили «Отечество». Примаков и Лужков, казалось, посрамлены…

Гость приехал к нему на 1-ю Тверскую-Ямскую улицу без приглашения.

– Я не помешал, – то ли утвердительно, то ли вопросительно, вкрадчиво, в свойственной только ему манере заглядывать собеседнику в глаза спросил он.

Духон вышел навстречу ему из своего маленького кабинета в знаменитую приемную со слонами, которую за последние два года узнала по меньшей мере половина народных избранников, членов Кабинета министров и бесконечная вереница скромных просителей денег из губерний.

– Скажу, что помешал, обидитесь, Борис Платонович. Вы же у нас обидчивый, как девушка на выданье, – дружелюбно попробовал отшутиться Александр.

Он уважал Эленского за мудрую, хотя и с «приветами» голову. Но одновременно и недолюбливал этого вечного интригана. Мол, все должны ему – безродному спасителю России.

– Я как раз собирался обедать. Не составите ли компанию?

– Отчего же. У вас вкусно готовят. По вам же видно. – Эленский задел больную тему, намекая на весьма крупные в то время габариты Александра, нажитые за последние годы в ходе нервной, неумеренной жизни.

За огромный овальный стол в обеденном зале сели молча – друг напротив друга. Скатерть уже была заставлена всевозможными закусками, которые вряд ли можно сегодня встретить даже в лучших столичных ресторанах. Их готовил шеф-повар Женя, доставшийся Духону после закрытия одной из зарубежных советских миссий. Эстет и интеллектуал, он предпочитал готовить всего понемногу, как говорится, на один укус.

Но хозяин и гость в своих аппетитах пока были весьма скромны. Они попробовали подкопченного палтуса, рулетики из баклажан, начиненные зеленью с сыром, не оставили без внимания слегка поджаренный в оливковом масле капустный шницель…

Эленский, как скромный еврейский мальчик, ждал знаменитый домашний куриный бульон с нежными «глазками», яйцом и щепоткой укропа. А Духон, борясь с аппетитом, мечтал еще полуголодным добраться до кусочка халвы. Без сладкого, как говорил он сам, голова не работала. А поскольку работать ей почти ежедневно приходилось далеко за полночь, сладкое было главной причиной заметного веса Александра Павловича.

– Ну вот.

Эленский отложил салфетку, утерев постоянно влажные губы. Из-за чего с ним никто не хотел целоваться при встрече. Он прошуршал листком бумаги, извлеченным из внутреннего кармана пиджака, висевшего на соседнем стуле, и передал Александру:

– Прочти, пожалуйста, я тут набросал кое-что, размышляя на досуге.

Если бы Духон мог предположить, в какие пучины вовлечет его впоследствии сия бумага, он вряд ли бы принялся ее читать. Но тогда ему и еще максимум десятку сравнительно молодых людей было море по колено. Их эра, казалось, наступила на вечные времена. Мощные заряды адреналина, «впрыснутые» им очередной революцией не каким-нибудь шприцем, а тугими пожарными брандспойтами, продолжали гулять по артериям, не теряя своей энергии и мощи.

На протянутом листе стояло одно-единственное слово: «Меморандум». А в конце странички шли фамилии, среди которых Александр увидел и собственную – по соседству с Огневым, Дорошиным, некоторыми губернаторами, нынешним и, возможно, будущим президентами и, само собой разумеется, его визави – самим Эленским.

– Это мои прикидки. Кто бы мог, например, подписать документ.

– А текст? Где текст?

Бумага была Александру непонятна, но заинтриговала:

– Если это опять «семибанкирщина», при чем тут чиновники? И что? Вновь пришло время встать в позу?

Поскольку в знаменитом демарше «семерки» накануне президентских выборов Александр был не только рядовым подписантом письма, а одним из его идеологов и авторов, он имел право посмотреть на бумагу под таким углом зрения.

– Мне не дает покоя вся эта камарилья, которая ищет стране нового папу, – серьезно, ничуть не обижаясь на подковырки Александра, сказал Борис Платонович.

В эти минуты он вдруг стал похож на всех своих карикатурных персонажей сразу – маленький пучеглазый горбоносый еврей, то ли трагик, то ли комик провинциального театра.

«Хотя как раз в провинциальных театрах комиков и трагиков играют, наверное, одни и те же люди», – про себя не к месту подумал Александр.

Эленский всегда излагал серьезные, хоть порой и гадкие мысли.

– Ты же сам помогал «Семье» с преемником. Игра сделана, как я понимаю? Сколько же перетирали? И с одной, и с другой стороны. Молодой. Сумеет порвать эту коммунистическую связь поколений. За ним пойдет молодежь. Мы пойдем. Страна, наконец, пойдет! Иностранные языки знает… – Духон говорил искренне, как что-то явно уже много раз обдуманное и взвешенное им ранее. – Кстати, хотите еще кофе?

– Вечно вы про свой кофе, кстати, как про его знание языков. Тоже мне, достоинство. – Эленский брезгливо скривился. – Опасно все это. Вот что я вам скажу. Кого ни спросишь, преемник – то, что доктор прописал.

– Все повторяют лишь то, что вы вещали налево-направо, если мне не изменяет память, где-то еще летом, – вежливо напомнил Духон.

Он курил свои любимые сигареты Camel одну за другой. Окурков в пепельнице накопилось на мини-Эверест. Хотя с момента окончания обеда прошло совсем немного времени.

– Я от своих слов не отказываюсь.

В отличие от постоянно курящего Александра собеседник непрерывно мял салфетки – то ли потому, что потели руки, то ли чтобы как-то унять извечную суету своих рук.

– Не отказываюсь, – повторил Эленский задумчиво. – Кандидат он, безусловно, хороший. Может, даже безупречный. Но каким будет Президентом?! Вот в чем вопрос, как сказал старина Шекспир устами Гамлета. И я хотел бы из ваших уст, дорогой мой, услышать ответ. Это вам не какое-нибудь заклинание типа: «Быть или не быть». Посерьезнее будет.

– Простите, Борис Платонович, а по-моему, да и по вашему разумению тоже, – тут Александр сделал широкий жест рукой, словно по воздуху промахав всю Тверскую, в сторону старинных напольных часов в столовой, которые, по его мысли, видимо, указывали направление на Кремль, – это одно и то же. Быть или не быть? Я, между прочим, не принимаю политических решений. – Александр громко и выразительно похлопал рука об руку, красочно изобразив жест, который со времен Понтия Пилата означал одно и то же: моя хата с краю.

Эленский поднял свои умные и в то же время жалкие, как высохшие маслины, глаза и более чем внимательно посмотрел на Александра. Глаза лучше, чем слова, недвусмысленно сказали, что оценили попытку банкира провести водораздел между ним, банкиром, и политиками, клюющими крошки с его руки.

Подобное кокетство Духон изображал на людях не раз и не два. Поэтому все, кто бывал свидетелем этого, давно привыкли и относили это на счет его не лишенной артистизма натуры. Однако лично Эленскому это никогда не нравилось. Особенно в вопросе, с которым он явился на Тверскую-Ямскую, в бывшую квартиру любовницы знаменитого фабриканта Филиппова, где олигарх свил себе представительский офис.

– Так вот, вернемся к нашим баранам. Мы оценивали завидную предсказуемость кандидата как его явное достоинство. Но политика – не математика, и оценка чьей-то предсказуемости или непредсказуемости не аксиома, а всего лишь гадание на кофейной гуще. Посмотрите, есть ли намек на ответ в вашей пустой кофейной чашке? Увы, там вы его не найдете. И не жалейте об этом, дорогой мой. А вот если все-таки сделать поправку на предсказуемость – то, что, повторюсь, особенно импонирует в кандидате, – и ввести алгоритм допустимой ошибки, как все сразу рушится. Форшмак, и только.

Про форшмак Эленский вспоминал в близком кругу, как пример интересной, но очень уж рыхлой конструкции.

– Но другого кандидата ни у нас, ни у Уралова нет, – заметил он в продолжение своих зыбких мыслей. – А от вашего кофе никогда не откажусь.

Александр взял сенсорный пульт. Где-то за пределами столовой засвистала электронная птаха, и сразу появился официант в бабочке.

– Два кофе, пожалуйста, покрепче. Сидеть, я чувствую, нам долго. И принесите кофе в переговорную комнату.

Оба поднялись. Эленский – как зайчик, легко и прытко. Духон – как отобедавший слон, с некоторым усилием, но энергично.

В отличие от гостя, который надел пиджак, он взял свой за петлю под воротником и первым отправился в соседнюю комнату, обставленную еще более шикарно, чем столовая, но при этом больше располагающую к приватным беседам.

– Так о чем будет меморандум? – первым задал вопрос хозяин кабинета и приготовился слушать.

Эленский абсолютно точно знал, что где-где, а здесь записывающих устройств нет, а посему был уверен, что все останется в тайне столько времени, сколько нужно для дела. Увы, в других достаточно презентабельных кабинетах, схожих по статусу с этим, он не раз попадал впросак.

– Итак, не знаю, как вы, но лично я хотел бы быть уверенным, что от демократии, плохой или хорошей – сейчас даже не важно, возврата в коммунизм, плохой или хороший – это тоже не важно, нет.

Александр вновь задымил сигаретой и приготовился слушать, хотя в общих очертаниях уже догадывался, куда поведет Борис Платонович.

– Поэтому тема такая. Я бы очень хотел сформировать некий документ, подписанный авторитетными лицами страны, который гарантировал бы по меньшей мере два положения: преемственность власти путем, зафиксированным в Конституции, и свобода слова без цензуры. Тогда лично я буду на старости лет спать спокойно.

Эленский, так неожиданно быстро закончивший монолог, важно оглядел себя в зеркале, что висело сбоку от него, и откинулся на спинку жесткого английского кресла.

– Понятно, Александр Павлович?

– Признаться, не совсем, уважаемый Борис Платонович. Разве Конституция сама по себе не является гарантом ваших скромных желаний? Разве в ней что-то можно будет изменить вопреки желанию народа, заметьте, в обозримом, скажем, нашей с вами жизнью периоде. Я сомневаюсь.

– Бросьте! Народ тут ни при чем. И не надо меня провоцировать! – вдруг взвился он на такой высокой ноте, которую не взял бы, пожалуй, даже Карузо.

– Успокойся, просто поясни мне логику, – с нежно-ласковой улыбочкой на лице и бархатным голоском произнес банкир. – Когда мы подписывали свое банкирское, все мы отвечали бы в определенной ситуации своими головами. Вот я и хочу, чтобы при передаче власти нашему выдвиженцу было подписано особое конфиденциальное соглашение между теми, кому в будущем, с одной стороны, есть что терять, а с другой – осто…ло зависеть всякий раз от нового супостата.

Эленский обычно не позволял себе выражаться грубо при Духоне, зная, что тот ненавидит мат. Но тут в сердцах сорвалось. Александр понял это и сделал вид, что не обратил внимания. В целом он был согласен с собеседником. Действительно, не надо обманываться. Да, выдвиженец похож на человека, способного вести соло серьезного и дальновидного лидера страны. Но это – пока он на вторых ролях.

Увы, искушения абсолютной властью не выдерживали даже титаны демократии.

В последнее время Александр довольно часто вспоминал свои встречи с нынешним выдвиженцем «Семьи». Одна состоялась относительно недавно, когда проект «Будущий Президент» только зарождался. О ее содержании Духон никому не распространялся. Впрочем, его близкий друг журналист Лев Багрянский, похоже, догадывался. Но виду, хитрый лис, не подавал.

До этого была чисто рабочая встреча, когда Управление делами Президента попросило банкира осуществить через его банк финансовую поддержку по приобретению для Администрации нескольких сотен легковых автомобилей «Вольво». Будущий преемник согласовывал с ним детали. Не более того.

Еще одна – более примечательная и более ранняя по времени, когда тогдашний управляющий делами Президента попросил принять по «деликатному делу» своего нового заместителя, только что переехавшего в Москву из Питера после поражения его шефа на мэрских выборах.

«Деликатное» дело оказалось сверхделикатным. Гость тогда приехал к нему в офис, и в течение доброго часа они обсуждали личный интерес по приватизации Санкт-Петербургского порта. Гость уже тогда был очень даже адекватен реалиям жизни – беседовали они достаточно легко и откровенно. И во многом потому, что всем этим встречам предшествовала самая первая, в уже далеком девяносто четвертом. В лондонском отеле «Ритц» их представил друг другу тогдашний всенародный любимец питерский мэр Собчак.

Многие знакомые Духона сразу после банковского кризиса, когда почти все пишущие и говорящие СМИ считали своим долгом приписать Александру чуть ли не все грехи дефолта, дивились, почему власть его не трогает. Если не сказать больше – даже оберегает. Иначе как объяснить, что любые следовательские и прокурорские потуги, любые серьезные наезды уходили в песок? Единственный, кто предполагал, откуда ветер дует, как раз был его друг, случайно узнавший от самого Александра о его первом знакомстве с сегодняшним выдвиженцем.

Как-то, когда Лев Багрянский и Духон остановились в отеле «Ритц» и перед ужином решили пропустить пару-другую порций виски, Александр кивнул в глубину салона, словно в какую-то полную тайн бездну.

– Вон за тем столиком Собчак нас с ним и познакомил, – скромно, но с гордостью заметил Александр.

Больше он об этом не вспоминал.

Симпатии Духона и будущего преемника зародились именно тогда, в девяносто четвертом. И их корни уходили именно сюда. К этой зеленой, обтянутой бархатом мягкой мебели, когда малоприметный на вид мужчина в далеко не лучшем костюме безликого мышиного цвета легко вскочил из кресла и уважительно пожал Александру руку.

При этом Собчак достаточно нежно и доброжелательно сказал:

– Знакомьтесь, Александр Павлович, это мой пока не боевой, но зато уже трудовой заместитель. Любить его можно, верить – желательно.

Александр поймал на себе умный и весьма взыскательный взгляд.

– Если позволите, я вас оставлю. Мой заместитель без эмоций изложит вам наши проблемы. А я с семьей пройдусь по городу.

Во всем безупречно-блестящий Собчак изящно взял под локоть жену, протянул другую руку «гадкому утенку» – дочке, и они удалились.

– Позвольте кое-что вам сначала посоветовать, – неожиданно для своего нового знакомого сказал Александр, когда они остались вдвоем. – Я предлагаю вам заняться самим собой. Давайте совершим пешую прогулку по окрестным улочкам. Они весьма познавательны, уверяю вас.

Они вышли из отеля и пешком отправились по близлежащим, чуть ниже от Пикадилли, магазинам мужской одежды.

Когда через пару дней Александр заглянул в отель вновь, чтобы попрощаться перед отъездом, он с нескрываемым удовольствием отметил безукоризненно сидевший на заместителе Собчака темно-синий однобортный костюм в полоску, только что вошедший в моду однотонный галстук и голубую сорочку, то ли от Pink, то ли из Harrods. Его уроки явно пошли на пользу.

Оба весьма тепло попрощались еще до того момента, когда Собчак с семейством спустился вниз.

– Извинитесь перед семьей, что я не смог их дождаться. Знаете ли, у меня встреча уже через пятнадцать минут, и я не привык опаздывать. А эти лондонские пробки всегда напрягают.

Банкир зашагал в сторону выхода.

– Такси! – Он жестом привлек внимание дежурившего на выходе служащего и юркнул на заднее сиденье расписанного всеми цветами радуги современного лондонского кэба.

Заместитель мэра в странной задумчивости продолжал стоять в холле. У него осталось ощущение, что только что покинувший отель банкир приходил попрощаться именно с ним, а не с его начальником.

– Так какие основные тезисы вы предлагаете внести в меморандум? – Александр уже вернулся из далекого девяносто четвертого в кресло переговорной комнаты собственного офиса.

Напротив по-прежнему восседал окончательно расплывшийся после обеда и собственных сомнений Эленский, который охотно повторил тезис о конституционной преемственности власти и гарантиях свободы слова:

– Добавьте, пожалуйста, тему гарантий от распада России на территориальные лоскутки.

Эленский посмотрел на Александра с некоторым удивлением и даже интересом. Но пояснений не дождался.

Мысли о меморандуме воскресили в памяти Духона давнюю поездку к губернатору Дедову и тогдашний разговор о появившихся в регионах тенденциях к распаду России. Дедов тогда прямо так и сказал, что многие губернаторы, заседающие в Федеральном собрании, спят и видят, как бы отвалиться от Центра. И речь идет не об экономической самостоятельности, а исключительно о политической.

Тогда разговор продолжения не получил, но Духон практически ни на день не забывал его:

– Если не возражаете, Борис Платонович, давайте вернемся к нашему разговору через несколько деньков. Я тоже подумаю.

– Вот и отлично, – согласился с предложением Эленский.

Время встречи давно истекло. Референт уже трижды сообщал Александру Павловичу, что у него в приемной толпа. А он, как некогда признался нынешнему выдвиженцу, опаздывать очень не любил. Он мысленно поблагодарил гостя за то, что тот не стал его допекать по поводу предложенного им тезиса, – и раскланялся.

 

Глава 2

Солнце уже стояло в зените, азартно припекая колени под джинсами.

Неужели Армани шьет свои джинсы из резины, а не из хлопка? Духон, признаться, был несколько удивлен первой разбудившей его мыслью. Неужели нет проблем важнее, задал он себе чисто риторический вопрос, прекрасно зная ответ.

Его монотонная и так нравившаяся ему в последнее время жизнь в Нормандии со вчерашнего утра решительно и бесповоротно пошла наперекосяк. И все из-за звонка из «Семьи». Мысль о некачественных джинсах от Армани была, по сути, первой, отвлекшей его от неожиданно навалившихся событий. Именно поэтому Александр ей обрадовался и удивился: значит, еще могу думать о чем-то ином. Ура!

Просыпаться жутко не хотелось. Так бы сидеть и сидеть на скамейке у пруда, и чтобы тебя никто не беспокоил. Как же! Лицо Александра нежно лизал его любимый лабрадор Борька. Этот точно залижет, если не встать.

Он собрался с силами, потянулся. Интересно, сколько же я спал? Часа два. Не меньше. Мысли сами собой переключились на главное. Стало быть, именно меморандум заставил Уралова звонить ему. Вряд ли что-то другое. Это положительный результат почти суточных, с перерывом на сон и обед, размышлений.

Значит, так все плохо. Инициаторы меморандума планировали извлечь его на свет явно не сейчас. Александр вновь вернулся к вчерашней мысли, которая немедленно перенесла его вновь в далекий 1999 год.

Как в нем было написано? Александр напряг память и попытался процитировать несколько строк:

«Вот почему власть, сдающая государственные дела, и власть, принимающая их, при поддержке народом этой преемственности путем прямых всенародных выборов, берут на себя обязательство всем доступным политическим и экономическим ресурсом защищать существо состоявшихся договоренностей».

Кажется, так это звучало? Молодец все-таки Эленский.

«Сохранение гарантий конституционной нормы, регламентирующей сроки и принципы перехода президентской власти. Сохранение гарантий конституционных норм федеративного устройства страны. Сохранение гарантий конституционных норм прав и свобод личности. Сохранение гарантий конституционной нормы свободы слова и веры».

Значит, время пришло все это защищать? Так быстро? Фантастика. И теперь его просят помочь организовать встречу на десять – пятнадцать человек, причем непременно во Франции. Почему во Франции? С одной стороны – невелика проблема. Пусть даже встреча и конфиденциальная. С другой – как посмотреть. Если учесть круг людей, а судя по количеству, названному Таней, это как раз, похоже, все гаранты меморандума, сделать это не так просто. Публика что ни на есть капризная и сквалыжная. Борис Николаевич среди них – ангел. Чего не скажешь об остальных.

Александр с грустью вспомнил погибшего несколько лет назад сибирского генерал-губернатора, с которым еще задолго до событий был в добрых отношениях. Равнодушно припомнил примерно в то же время неожиданно убитого губернатора Листова, неизвестно каким образом попавшего в список подписантов. Естественно, он понятия не имел, за что и почему был убит «рыбный и золотой» король, и никак не связал эти две трагедии с меморандумом.

Он медленно пошел в глубь парка – туда, где паслись четыре небольшие шотландские коровы с мохнатыми мордами, похожими на морды убийц.

– Дерьма наешься, если не понравится, – пробормотал он вслух. – Ну и пусть. Плевать. Не пикник же и не попойка. Хотя, помнится, Татьяна что-то прощебетала про ресторанчик. Да, задачка! – Духон почесал свой давно лысеющий затылок.

Думать над всем этим было жутко лень. И посоветоваться не с кем. Впрочем, реально есть два человека, которые могли бы ему помочь в этом, судя по всему, весьма щекотливом деле. Откровенно говоря, Духон в его теперешнем состоянии мало был подготовлен к подобной миссии. Другое дело, если б годок пожить без «советников», тогда бы нашел что-нибудь реальное. А когда бываешь в Париже большей частью наскоком – за трусами и носками, – остается доверять лишь консьержу месье Морису из «Ритца» да, пожалуй, еще Льву Багрянскому, который всегда обо всем и со всеми удачно договаривался.

Тут главное – конфиденциальность, и месье Морис конечно же не годится. Любая конфиденциальность – вред для любого консьержа мира.

Значит, остается Багрянский, да в запасе имеется русский граф Семенофф. По части ресторанов у него, конечно, вкус отменный. Но доверить ему подобную тайну – все равно что рассказать ее сразу всему свету.

Нет уж, избави бог. Так где все-таки «тайную вечерю» проводить? Но ничего путного в голову не лезло. Послезавтра прилетит Багрянский, тогда окончательно и решим. Точно.

Водитель из нормандского имения Духона, как обычно, встретил Багрянского в аэропорту Шарль де Голля.

– Такие пробки, такие пробки, – заверещал он, не успев взять сумку из рук Багрянского.

Тот уже привык к подобному нытью, цель которого была прозрачна, как нормандский воздух весной. Всякий раз, вырываясь из шато, месье Арсен любыми уловками оттягивал момент возвращения туда, где сразу из крутого водителя превращался в скромного и исполнительного слугу.

Багрянский слушал вполуха. Набор сплетен практически всегда касался одного и того же – жалоб на домоправительницу, пожилую француженку мадам Жизель, и ее мужа-садовника, с коими он никак не мог поделить дворовую власть; жалоб на русского француза графа Семеноффа и конечно же жалоб на глубоко им уважаемого господина Духона, который выжимает из него все соки.

Наконец, почти добравшись до места, Арсен вдруг остановился и показал на большое, словно прижимающееся к восхитительному газону за забором современное имение.

– Вы представляете, господин Багрянский, на той неделе сюда приезжал сам президент Ширак! Вертолетов была куча, гостей на шикарных машинах… Представляете?

– Представляю, – коротко, чтобы хоть как-то отреагировать, попытался изобразить интерес Лев. – А по какому случаю сюда залетел господин Ширак?

– Как, вы не знаете? – округлил глаза Арсен. – Все газеты, телевидение освещали.

«Только не у нас», – подумал Лев, а вслух сказал:

– Прости, дорогой, упустил.

Не заметив нескрываемой иронии, Арсен продолжал:

– Здесь выдающийся режиссер поселился. И вот по случаю завершения строительства дома он дал прием на тысячу гостей. Так рассказывают. – Последние слова он произнес с неким скептицизмом. Потому что действительно в этой глуши трудно было себе представить такой грандиозный прием с самим президентом Франции во главе и каким-то неизвестным водителю, но тем не менее выдающимся режиссером. Его имени тот припомнить никак не мог.

Через пять минут микроавтобус уже въезжал в имение, и, сразу окунувшись в другую жизнь, Багрянский забыл о рассказе водителя.

Духон встретил его с какой-то непонятной меланхоличной сосредоточенностью.

Друзья обнялись. «Наверное, здесь ему совсем худо со своими коровами, женами, любовницами, слугами», – почему-то предположил Багрянский.

После обеда Александр увел друга в парк и без лишних слов поведал о своих волнениях. Он пересказал звонок Уралова и его дочери, коснулся меморандума и наконец сообщил о том, что его попросили включиться в организацию тайной встречи.

– Ну вот, теперь ты знаешь все. Или почти все. Остальное не существенно, – резюмировал он.

Багрянский, как завороженный, слушал. Многое он сразу не мог переварить, поэтому даже не успел панически ужаснуться возможному будущему России, а следственно, и своему.

– Давай присядем, – предложил он. – А то как-то невмоготу. То ли после твоего обеда и кальвадоса. То ли от твоих жутких рассказов.

Александр не возражал.

Они устроились в дальнем углу большой лужайки перед домом, где стояли песочница и качалка для время от времени приезжающего внука.

– Не представляю, как этот синклит втайне десантировать в Париж. – Духон теперь уже вслух вернулся к своим мыслям.

– Ну, согласись, по отелям они и сами могут рассредоточиться. В конце концов, Татьяна Борисовна просила тебя о ресторанчике, а не о гостинице. А вот ресторан?! Чтобы конфиденциальность, и уют, и еда?! Проблема, – высказался Багрянский.

– Ты понимаешь, что я сам не хочу светиться в этой выдающейся компании на глазах у ФСБ, разведчиков всей Европы и Америки. А именно так и будет. Стоит Уралову, Огневу, Эленскому, да и всем остальным официально остановиться в одном месте, как сразу это будут знать все резиденты разведок в Париже. Да что разведки?! Все, у кого есть факсы, подключенные к Интерполу и местной полиции, мгновенно получат копии паспортов наших гостей. А если не официально – тоже получат. Не факс, так звонок с нужной информацией, – раздраженно, с нескрываемой досадой продолжал рассуждать Александр.

– Ты прав, – согласился Лев. – Тогда что еще остается? Кстати, ты не можешь организовать эту встречу, а сам с нее слинять? Если понадобится, тебе потом расскажут.

– Не пойдет. Так будет неправильно. А потом, чего уж, как страус, зарывать голову в песок? Мои уши там уже давно торчат.

Друзья надолго замолчали. Этому способствовал наверняка и неизбежный процесс переваривания в желудках жаркого из петуха в вине, которое подавала на обед мадам Жизель.

– Послушай! – Лев резко вскочил с качелей.

Духон взглянул на него с испугом и удивлением одновременно. Старику уже далеко за полтинник, а надо же как скачет! Живчик.

– Тут, когда мы ехали из аэропорта, твой водитель что-то плел про Ширака, который намедни посещал соседнее имение какого-то режиссера. Ты не слышал?

– Что-то слышал. Но при чем тут Ширак?

– Ширак ни при чем. Как зовут режиссера?

– Я не спрашивал, мадам Жизель наверняка знает. Ты куда?

Его гость уже пулей летел в дом.

– Надо заметить, месье, у вас тут подобрались знатные соседи, – выпалил он, вернувшись через несколько минут. – Ваш сосед Люк Мартен, режиссер и продюсер. Так-то!

– Классно. Но к чему ты клонишь, Лёвушка? Не понимаю.

– А вот к чему. Мы срочно выписываем из Москвы доктора Табачникова, моего старинного друга, включаем все его многочисленные французские связи, знакомимся с режиссером, нечто типа светского визита к соседям по округе. Ну а затем доверяемся ему и просим продолжить наш российский политический триллер на его территории. Если у него на приеме собралась тысяча гостей, то уж небольшую компанию бывших президентов и олигархов он принять вполне сможет. В крайнем случае часть гостей примешь в своем имении. Каков план?

Лев задал вопрос как можно нейтральнее. Но и невооруженным взглядом было видно, как его распирает гордость от сумасбродной идеи.

– Красиво. – Александр откинулся в шезлонге и задумался. – Но с какой стати этот режиссер согласится? Хотя…

Понимая, что истории с меморандумом там, в России, дан ход и так просто она не закончится – слишком серьезны противоборствующие тяжеловесы, – Духон пришел к выводу, что хорошая развязка без участия западных институтов практически невозможна.

К сожалению, он не имел никакой информации о том, что на этот счет думает команда, пробудившая его от нормандской спячки. Но для себя Александр принципиально решил, что на предстоящей встрече поднимет именно этот вопрос и предложит искать ресурс на Западе.

Неожиданно Багрянский, похоже, сам того не ведая, подсказал возможную неформальную зацепку. Ибо по официальным каналам никакого содействия ни от Ширака, ни от Буша, ни от Блэра ожидать не приходилось. Другое дело, если удастся «включить», например, парижскую элиту. Если так все сойдется, что она сочтет проблему странной группы россиян своей личной проблемой, тогда жди результата.

Наивный план Багрянского, основанный больше на воспоминаниях о добрососедских отношениях в грузинских деревнях и вряд ли возможный к реализации в Нормандии, тем не менее мог удаться самым восхитительным образом.

Александр поднял на Лёву полные скрытого напряжения глаза и вдруг закричал:

– Так чего же ты стоишь как истукан?!

Друг чуть не потерял дар речи:

– Ты о чем? На солнце перегрелся?

Александр от души рассмеялся и тем самым разрядил обстановку:

– Доктору Табачникову скорее звони! Если твою идею красиво исполнить, никому мало не покажется. И мы – на коне!

До Льва, наконец, дошел эмоциональный взрыв приятеля. И он немедля принялся набирать номер.

– И скажи, что я пришлю за ним самолет! – прокричал Духон.

Академика и прекрасного врача Леонида Михайловича Табачникова Багрянский застал на работе в Европейском медицинском центре, который его друг возглавлял в последнее время. После коротких светских приветствий Лев, не раскрывая причин, сказал, что Духон срочно хочет лицезреть его в Нормандии.

– Он что, заболел? – предположил Лёнечка.

– Нет, тут другое.

– Но я не могу, у меня пациенты. Отпуск только через два месяца.

– Саша пришлет за тобой самолет. – За 15 лет дружбы с доктором Багрянский абсолютно точно знал, чем можно на него воздействовать. И поэтому взял самый что ни на есть значимый тон. – Самолет. Понимаешь?! Настолько важен твой приезд. И возьми с собой блокнот с телефонами по твоим французским связям. Или они все у тебя в голове?

– Где надо, там и есть, – попробовал огрызнуться Табачников. Что ему никогда особенно не шло.

– Завтра в одиннадцать утра из Внукова-3. Пропуск на машину закажет Ольга Григорьевна. У тебя ее телефон имеется. Если что, звони.

Лев вернулся к Александру, который нетерпеливо прохаживался вдоль кромки леса.

– Ну что?

– Поважничал, но вроде согласился. Я сказал, что у него завтра в одиннадцать вылет.

– Отлично. Сейчас позвоню сыну, и он закажет самолет. Кстати, бьюсь об заклад – не пройдет и двух часов, как Табачников отзвонит и спросит, можно ли прилететь с женой.

– Ну и что? Присутствие дамы всегда придавало нашему доктору артистизма и филигранности в роли светского льва.

– Пусть так. Но в дела она посвящена быть не может. По определению.

– Само собой, – быстро согласился Лев.

– А пока давай решим, где ужинать будем. Предлагаю встряхнуться. Прыгаем сейчас в машину и рванем в Трувилль. Поедим всяких морских гадов. Я что-то не доверяю мадам Жизель по части приготовления морепродуктов.

Друзья сели на любимого конька – где что поесть – и, живо обсуждая тему, отправились собираться. Трувилль находился в восьмидесяти километрах на север от имения. Туда они уже ездили не раз.

Стоило выехать за ворота, как Александр неожиданно заявил:

– Я уже все продумал.

– Ты о чем?

– Все о том же. Представим, что фантазии по поводу проведения нашей маевки осуществились. И до конца недели я объявляю об этом «Семье». Сама встреча вроде должна пройти до конца мая. И это правильно. Чем меньше всякой возни, ненужного мельтешения, тем больше шансов не попасть ни под чей колпак.

Духон говорил уверенно, точно, явно созрев для решительных действий, которыми славился, концентрируясь до предела в нужный момент. Таким Лев, пожалуй, не видел его уже давно. Ну, может быть, с той поры, когда Саша вернулся на родину из-за границы весной девяносто девятого, куда его загнали красные следопыты тогдашнего Генпрокурора Скуратова.

– Так вот, о предстоящей встрече в верхах. Гости прилетают сюда через Канн или Руан чартерами, но только не из России. Здесь нет ни таможни, ни паспортного контроля. Здесь Эленского даже не узнают в лицо, как случилось с ним в прошлом году в Грузии. Что нам, собственно, и требуется. Часть гостей доставят из Лондона вертолетами. Или в соседние аэропорты, или прямо в имение – ко мне или к режиссеру. Позже решим. Я поговорю с сыном, он все устроит по вылетам. Здесь мой автобус поработает как такси. Никаких приметных машин. Никакой охраны. Никаких букетов цветов. Даже дочери Уралова.

– А почему бы кому-то не приехать на машинах из того же Лондона, с юга Франции, да откуда угодно? – Лев вновь встрял в монолог друга. – Не все же столь великие персоны.

– Можно и на машинах, – согласился Александр. – В нашей округе немало персон и покруче – на машинах разъезжают. Но я буду настаивать, чтобы никто и никоим образом не привлекал к себе внимание. Тогда ни французы, ни наши следаки не пронюхают о маевке. В самом крайнем случае попросим нашего знаменитого соседа Люка Мартена придумать какой-нибудь светский повод для вечеринки. Еще салатику с горошком поедим. Он, уверен, толк в еде знает.

– Саша, ты разве видел хоть одного француза, не знающего толк в еде? За исключением, пожалуй, того, что кормил нас несколько лет назад в Амбуазе. Помнишь?

– Лучше бы не помнить, – пробурчал Александр, но тему гастрономии охотно поддержал: – Позор кулинарной Франции, понимаешь! Как ты полагаешь, Лёвушка, в данный конкретный вечер Трувилль нас не обманет в ожиданиях?

Приморский курортный городок встретил друзей легким ветерком и дурманящими запахами сразу из всех открытых террас местных ресторанчиков.

– Вот сюда сразу и присядем, – предложил Саша, кивком головы указывая направление движения. – Мы, кажется, там еще не были.

– Да мало ли мест, где мы еще не были, – взмолился Лев. – Давай хотя бы для приличия пройдемся по местному бульвару, надышимся морским воздухом, аппетит, в конце концов, нагуляем. Ну а потом уж к столу.

На следующий день, ближе к вечеру, Багрянский встречал Леонида Михайловича Табачникова. Он, к счастью, прилетел в Кан один – у жены Алены не оказалось шенгенской визы. Вынеся свое крупное тело из самолета, доктор посмотрел на Багрянского, будто перед ним был не друг, а обычный пациент.

– Тебе сейчас, видимо, надо спросить, как я себя чувствую?

– Действительно, как ты себя чувствуешь? – произнес Табачников густым красивым голосом профессионального оратора. Весело отмахнувшись, Лев на правах хозяина бережно усадил доктора в микроавтобус, и машина двинулась в сторону имения Духона.

– Рассказывай, – потребовал Леонид.

Но Лев приложил палец к губам, кивнув на сидящего за рулем водителя:

– Саша тебе сам все расскажет. О’кей?

Через час с минутами они были на месте.

Духон, успевший уже несколько раз позвонить в машину с одним-единственным вопросом – когда, наконец, они доберутся, – встретил доктора и Багрянского претензией:

– Сколько можно ждать? Ладно, я подожду, но ужин ждать не может.

– Все вопросы – к твоему водиле.

– Ладно, ладно. Не возражаете? Я распорядился накрыть стол ближе к пруду. Там, полагаю, будет всем нам приятнее.

Табачников никогда не страдал отсутствием аппетита, поэтому с интересом оглядел стол и, как показалось Льву, остался несколько раздосадованным. Хозяин собирался кормить рыбой, которую уже приготовился зажарить на гриле.

Перехватив взгляд доктора, Александр хитро подмигнул:

– Ваше мясо готовит мадам Жизель. Там, на главной кухне. Мясо у нее получается неплохо, но вот рыбу, эту маленькую нежную рыбку по имени «соль», она просто угробит. Лучше уж я сам.

После ужина, когда стол был убран, Духон разлил кальвадос и опустил в бокалы каждого по кусочку льда. Он был убежден, что со льдом кальвадос не столь резок.

Закурив, он принялся вводить Леонида в курс дела, предупредив заранее о деликатности темы. Впрочем, это было излишним, потому что врачи уровня Табачникова умели хранить тайны историй болезни своих пациентов.

Доктор несколько лет назад преподавал в Сорбонне и был в некотором роде парижской достопримечательностью. Его блестящий французский пленял не только врачей и студентов, но и политиков.

– А не окажусь ли я по горло там, куда ни разу не попадал? – осторожно спросил он Духона, выслушав всю историю о меморандуме и возможных последствиях конфликта вокруг документа.

– Вы имеете в виду дерьмо, дорогой Леонид Михайлович? Попадете. Непременно попадете, если останетесь безучастным.

– Хорошо, что вы предусмотрительно убрали со стола, – грустно улыбнулся Лёнечка. – Эта тема за едой, признаюсь, была бы мне менее приятной. А сейчас даже ничего. Нормально.

– Ну вот, видите, как хорошо все складывается, уважаемый Леонид Михайлович? Так что вы можете предъявить двум стареющим джентльменам, так сказать, по существу дела? – Александр картинным жестом указал на себя и Багрянского.

Пламя горящих на столе свечей заколыхалось, и лица собеседников забликовали. Они напоминали заговорщиков. По крайней мере, какими их представляли бы режиссеры кино – возбужденными, значительными от исполняемой роли.

– По-моему, я уже говорил вам, что на героя не очень тяну. – Вкусно затянувшись сигаретой, Табачников вновь взял слово за столом. – Но стоять в стороне мне тоже как-то неловко. Так что, если позволите, я буду закулисным послом мира. Так сказать, связи, перевод, медицинская поддержка. Если таковая вдруг понадобится.

Все сразу оценили юмор доктора и дружно засмеялись.

– Пойдемте в дом, а то майские вечера у нас – штука опасная. Месье Багрянский радикулит может подхватить. Он склонен.

Александр захихикал.

– Берите бокалы, сыр, я возьму бутылку – и в салон. Там, как я вижу, уже камин растопили.

Александр подал пример и первым зашагал к дому.

Табачников первым плюхнулся в кресло подальше от огня:

– Перед отлетом сюда я сделал несколько звонков именно в Париж. И позволю вынести на ваш суд некие предложения. – Он закурил новую сигарету, задумчиво оглядел собеседников своими грустными и всегда усталыми глазами. – У меня есть несколько влиятельных знакомых, которые, возможно, смогут вывести на результат. Это прежде всего бывший министр в правительстве Миттерана, ректор Сорбонны, который, кстати, давно дружен с нынешним министром экономики господином Саркози. Надеюсь, мне не надо объяснять, какое ему пророчат будущее.

– Не надо, – в один голос согласились Александр и Лев.

– Так вот. Еще одна ниточка – один из самых известных во Франции врачей. Между прочим, он родом из того самого городка, куда я прилетел.

– Из Кан, что ли? – на всякий случай уточнил Духон. Ему становилось все интереснее и интереснее. Он явно почувствовал реальную ниточку, за которую можно потянуть весь клубок. Сидящий напротив Багрянский сразу заметил в своем друге этот тонкий миг внутреннего возбуждения.

– А, из их самых, – продолжил Табачников. – Вот он уж точно на дружеской ноге с доброй половиной французской элиты. Как вам это нравится? – И не дожидаясь ответа, добавил: – Завтра утром едем в Париж. Вы готовы, Александр Павлович? У нас имеется одна встреча на ланч и еще одна, правда, пока не подтвержденная, на вечер.

«Нормандский пенсионер» на какую-то секунду задумался:

– Поезжайте вдвоем с Лёвой. Так сказать, на рекогносцировку. Я подключусь, когда появится какая-нибудь конкретика. Тем более вы уже канву темы знаете не хуже меня. Если она заинтересует, то серьезный разговор будет уже на общей нашей встрече.

Друзья растерянно молчали. Ни один из них не ожидал такого развития событий. Лёнечка все еще надеялся «проскочить» в роли переводчика, а Багрянский не понимал, почему его друг дистанцируется от предварительных переговоров. Сам Лев считал их, возможно, более важными, чем последующая маевка гарантов меморандума. Именно завтра в Париже во многом должно было решиться, как отнесутся определенные силы на Западе к проблеме, которую Духон озвучит именно им.

Александр же никоим образом устраняться ни от чего не хотел. Он просто рассудил, что, если на начальном этапе поручить Табачникову самостоятельную миссию, так сказать, роль первой скрипки, это сильнее привяжет его к проблеме и только приблизит потенциальный результат.

Позже, когда Леонид Михайлович отправился спать, Саша задержал друга, у которого, признаться, тоже слипались глаза:

– Давай еще по глоточку. Я тебе кое-что скажу.

Лев сам добавил кальвадоса в белые пузатые бокалы.

– Понимаешь, Лёня еще не с нами. Он пока боится. А это плохо. Выступить для него на данном этапе первым лицом – это как сто граммов для солдата перед атакой. Ты согласен?!

Багрянский лишний раз удивился проницательности Духона. Как он точно понял Лёнечку. И немедленно согласился.

– Ты же будешь корректировать нашего героя. Поскольку мне пока поручено лишь организовать встречу в верхах, я не имею права бежать впереди паровоза и говорить от имени всей нашей могучей кучки. Я лишь один из них. Понимаешь?

Лев кивнул. Он понял.

– Позвони в турфирму Дацкевича и закажи номер в «Ритц» на одни сутки. Ваши фамилии, хотя машина запущена, пока не привлекут пристального внимания. Тем более ты там у них чуть ли не постоянный клиент. С самими Аль Файетом и месье Морисом на короткой ноге. Шутка ли?! Словом, так. Вот тебе деньги – отель, ресторан, девушки, ну, всякое такое…

Завтра понедельник, я должен звонить Тане. Надо будет назначать встречу. Я позвоню и скажу, что принципиальное решение найдено. Мол, сейчас согласовываем дату.

– А не рановато ли?

– Ты же знаешь, других предложений по этой встрече у нас нет. Так что уж доводите до ума этот единственный вариант. Как я понимаю, хорошо было бы встречу планировать где-то между двадцать седьмым мая и третьим июня. Эти даты я и обозначу Тане. А вы – там, в Париже.

 

Глава 3

В восемь утра из ворот имения неторопливо выехал микроавтобус и взял курс на Париж. Один из пассажиров, доктор, не успела машина тронуться, вновь провалился в сон, а Багрянский стал обсуждать с водителем, по какой дороге быстрее добираться до столицы.

Неизвестно, что именно заставило Льва обернуться в сторону мэрии, но он заметил тронувшийся вслед за ними большой черный джип с затемненными стеклами.

– Погляди назад, – тронул он Арсена за плечо. – Видел когда-нибудь в ваших местах эту машину?

Водитель округлил глаза:

– Нет, на таких здесь не ездят. Дороги узкие.

– Тогда знаешь что, езжай-ка старой дорогой, через деревни.

Каким-то шестым чувством Лев неожиданно для себя предположил – не за ними ли следят? И глубоко не анализируя, как и почему, решил, что на трассе следить за ними будет легче, чем на местных проселках, где такая приметная машина постоянно будет на виду.

Микроавтобус неуклюже рванул вперед и резко ушел влево, на грунтовку, где еще строилась новая трасса на Руан. Затем машина нагло проскочила под «кирпич» и въехала на недостроенный мост, уже перекинутый через трассу, и, сколько было мочи в двигателе, помчалась вперед.

Табачников испуганно приподнялся на сиденье:

– Что случилось?

– Спи, спи, – попытался успокоить его Лев. – Ты же говорил, что у нас ланч в час, а выехали по твоей милости мы поздно.

– Это не я. Это кальвадос. Зачем только я эту дрянь пил?! Голова – как пустой сундук.

– Ничего, пока доедем до Парижа – придешь в себя.

Водитель Арсен творил за рулем чудеса. Он тихо дал понять Багрянскому, что пару раз за время его препираний с доктором видел черный джип. Вывод был неутешительным, но вполне очевидным.

Лев тоже наклонился к уху водителя и велел ехать спокойнее. И лишь под Парижем попытаться уйти от преследователей. Мелькающие за окном милые ухоженные французские деревеньки на какое-то время отвлекли Льва от мрачных мыслей. Но ненадолго. Всю историю создания меморандума Уралова, которую теперь Багрянский знал в подробностях, а о разворачивающейся борьбе вокруг него догадывался, напоминала, по меткому выражению Духона, самый настоящий коллапс власти. Все ее дряхлеющие сосуды жизнеобеспечения, похоже, наглухо были закупорены пробками больших и маленьких проблем, которые уже никогда ни при каких обстоятельствах не раскупорить.

Так что рано или поздно наступит коллапс, как наступает он у безнадежно больного человека, агонизирующего от беспомощности врача в безнадежно агонизирующем от своей беспомощности госпитале в безнадежно агонизирующем от своей беспомощности городе в безнадежно агонизирующем от своей беспомощности государстве.

Это и есть Красный коллапс. Потому что в отличие от коллапса, наступившего у больного, у него нет медицинских причин. Только исключительно исторические, только социальные, только политические. Меморандум пятнадцати гарантов, включая Уралова и его преемника, – это диагноз. А люди вокруг лишь его заложники.

– Так куда ехать? Мы уже под Парижем!

Вопрос Арсена встряхнул Льва. Он посмотрел по сторонам и увидел, что они уже в пригороде Версаля.

– Лёня, где ты назначил встречу?

– В ресторанчике, который в переводе на русский называется «У него». Это недалеко от церкви Дома инвалидов. Я покажу, когда подъедем.

Лев легко припомнил этот ресторанчик, когда прошлым летом, накануне пятидесятилетия Духона, приглашал его туда.

– Молодец, Лёнечка, не знаю, как пройдет встреча, но ресторанчик стоящий, – похвалил он доктора.

– А может, заедем сначала в отель, приведем себя в порядок, а потом уж на встречу? – предложил Табачников.

– Не успеем. Пока поселимся, пока будем пробираться по центру, словом, опоздаем.

На самом деле Лев исходил из другого посыла. Неизвестно откуда взявшиеся преследователи, наверняка знающие о пристрастиях Духона в Париже, будут искать его именно в отеле «Ритц». Значит, появляться там вообще не следует.

Без десяти минут час они были у ресторана и расположились в углу у окна, слева от входа. Тут же прибежал официант с корзиной хлебов и колбас. Он поставил все это на стол и без слов положил рядом острый нож. В этот ресторанчик случайные посетители практически не заглядывали, а завсегдатаи знали подобную привычку хозяев угощать гостей замечательными колбасами, привезенными в основном из французских Пиренеев, Эльзаса и Тулузы.

Пару лет назад президент Ширак принимал здесь молодого Президента России. Высокие гости, судя по тому, что рассказывали как-то Духону и Льву хозяева этого заведения, остались довольны.

– Смотри, приехал. – Табачников указал через окно на высокого полноватого, уже немолодого мужчину. – Это месье Паскуа, сейчас он на пенсии, а был министром Франции.

Посетителя узнали, пожалуй, все – и сидящие за столиками люди, и официанты, и хозяин, который бросился к дверям его встречать.

Хозяин уважительно посмотрел на столик в углу, куда присел бывший министр. И вызвался сам принять заказ. Лев заказал себе жареные лягушачьи лапки и жаркое из молодого петушка, приготовленного в вине. Табачников – холодный фуа-гра и стейк из молочной нормандской телятины, а месье Паскуа – протертый креветочный суп и рыбу на гриле. Ему же было доверено выбрать вино.

Когда хозяин отошел, довольный заказом, бывший министр первым спросил:

– Ну что там у вас снова стряслось в России? Бедная Россия, – добавил он на русском, который когда-то даже учил. Впрочем, безуспешно. Не Ширак.

Леонид охотно пустился рассказывать, время от времени обращаясь к Льву за уточнениями.

Гость устало слушал, тяжело вздыхая.

– Я всегда любил Россию, особенно после знакомства с месье Леонидом. Когда у вас страна перестанет болеть? – спросил он, явно не ожидая, что сидящие перед ним уже седые люди, совсем не намного моложе его самого, ответят на этот чисто риторический вопрос.

Поэтому Лев без излишних предисловий, коротко попросил:

– Здесь, во Франции, нам нужны ответственные люди. Господа, от имени которых мы сейчас говорим, а Леонид Михайлович практически перечислил их всех, справедливо опасаются, что в какой-то момент окажутся не в состоянии противостоять нынешней российской государственной машине.

Пока Табачников переводил, он жадно сделал глоток воды и продолжил:

– Вы заметили, что большинство из названных гарантов меморандума Уралова сейчас отошли от активной политической жизни своей страны? И предвосхищая ваш вопрос, сразу скажу, что никто не жаждет собственного политического возрождения. Как поется в одной из наших песен: просто за державу обидно.

Месье Паскуа понимающе кивнул. Он тоже сегодня был одним из бывших. И ему тоже наверняка нравилось далеко не все, что происходит в сегодняшней Франции. Но он жил в стране несколько иных ценностей и гражданских институтов, управляющих этой страной. И в этом смысле за свою страну месье Паскуа был спокоен. Другое дело – Россия.

– Продолжайте, пожалуйста, – попросил он.

– Да, собственно, и продолжать нечего, – сказал Табачников. – Тем, кто командировал нас на встречу, просто нужны союзники в Париже, Лондоне, в Италии, которые в случае необходимости смогут совместными силами возбудить общественный интерес к этой угрожающей всему просвещенному миру весьма трагической ситуации. Простите, что я несколько высокопарен.

Бывший министр замахал руками:

– Чем же я сейчас могу помочь?

Услышав об идее приема гостей из России у господина Люка Мартена, месье Паскуа задумался.

Закуски на столе стояли нетронутыми, что было совсем не в духе парижской стилистики общения за столом.

– Вы знаете господина Мартена? – весьма глупо спросил Лев.

– Кто не знает Люка, – перевел его ответ Табачников.

– Идея интересная, и я вам, несомненно, постараюсь помочь. Только дайте мне пару дней. Так сказать, подумать и договориться… – сказал француз. – А что касается гарантов, если моя скромная персона будет угодна, то я готов. Уверен, что привлеку еще ряд уважаемых в нашем обществе людей, которым небезразлична судьба России в контексте европейской цивилизации. Заранее прошу прощения, что теперь я уже говорю несколько высокопарно. Позвоните мне послезавтра. Я расскажу о переговорах с Мартеном. Кстати, поймать мэтра – тоже проблема. А также назову имена политиков и общественных деятелей, которых смогу привлечь, как вы сказали, в случае необходимости.

Все как-то дежурно «поклевали» из тарелок, оставив большую часть еды нетронутой, что привело в смятение персонал ресторанчика. Табачников даже попытался извиниться, уверив хозяина, что имеют место совсем не гастрономические причины. Когда собеседники дружески распрощались, солнце уже опустилось за купол церкви Дома инвалидов.

– Когда у нас ужин с твоим врачом?

– В семь я должен позвонить ему и узнать место встречи. А вообще-то планировали на девять, – сообщил Лёнечка. – Если ужин пройдет так же вкусно, как и обед, я повешусь.

– Зато поговорили хорошо. Спасибо, – искренне поблагодарил друга Лев. – Только вот сроки… Духон торопит. Его можно понять. Но делать нечего, подождем до вечера.

– Надеюсь, будем ждать в отеле, а не на скамеечке? Вы обычно в «Ритце» останавливаетесь?

– Это Духон останавливается, а я – где удастся.

Лев по-прежнему не хотел посвящать друга в тонкости утренней езды под зорким оком преследователей. Гадая, где приткнуться до вечера, он вспомнил рассуждения Духона о том, как спецслужбы отслеживают передвижение интересующих их персон по свету. Буквально через пять минут после того, как ты зарегистрировался практически в любом, если это только не ночлежка, отеле, данные паспорта скачиваются в компьютерные сети Интерпола, а уж оттуда расхватываются спецслужбами мира. Если, разумеется, против твоей фамилии заранее выставлен красный флажок. Не надо быть разведчиком, чтобы предположить: если за Табачниковым следят, то стоит мелькнуть его фамилии, как черный джип или другой джип будет дежурить у отеля.

– А это нам нужно? – неожиданно произнес он.

– О чем ты? Что нужно? – заинтересовался Лёнечка.

– Да это так, – сразу не нашелся что ответить Лев. – Дай мне возможность сделать пару звонков. Кстати, у тебя здесь нет знакомых, чтобы остановиться на ночлег?

– Совсем обнищали, на отель денег нет?

– Не в этом дело. А между прочим, ты разве будешь против, если за одну «нештатную» ночь заработаешь, например, тысячу евро?

Табачников задумался.

– Ты думай, а я позвоню.

Лев полез в портмоне и достал весьма потрепанный листок бумаги, на котором явно нетрезвой его собственной рукой было накарябано: Baccarat restaurant, place des Etats-unis, 16 areas. Sandrin, tel.: 0679786430.

Зайдя в телефонную будку, Багрянский сосредоточился. Его весьма слабый английский не позволял говорить «с листа», сначала надо было мысленно извлечь из памяти тот набор фраз, который мог понадобиться в разговоре. И лишь потом набрал номер.

– Сандрин, привет. Это тот русский, который как-то давно любил тебя в маленькой мансарде под крышей на Итальянском бульваре.

– А потом на два года исчез? Привет, месье Лев. В следующий раз ты снова позвонишь через два года?

– Не надо упреков, Сандрин. Ради той одной ночи ты должна помочь мне. Поверь, что моя просьба очень важна. За мной и моим другом следят, мы не можем остановиться в отеле. Прошу приютить нас на эту ночь.

– Оля-ля! Что ты натворил?

– Я тебе все расскажу, точнее, что смогу. Это не моя тайна.

Лев уже не находил нужных слов в своем запаснике английского языка. Но неожиданно Сандрин сказала:

– Говоришь, вас двое. Кто второй?

– Очень уважаемый человек у нас, в Москве. Профессор медицины. Прекрасно говорит по-французски. В Париже его тоже знают.

– Хорошо, приходи в ресторан, посидим вчетвером, пообщаемся, а там видно будет.

– Извини, дорогая. Но у нас очень важная деловая встреча. Из-за нее мы и приехали в Париж. Поэтому мы можем встретиться не раньше часов одиннадцати. Прошу, рискни. Два года назад ты же рискнула?

– И что я получила?! Еще одну интрижку. Знаешь, сколько их у меня было! Надежды – разочарования. Разочарования – надежды. Ладно, это не важно. Ты помнишь адрес?

– Найду, – уверенно сказал Лев и повесил трубку.

– А я и не знал, что ты так долго можешь говорить по-английски, – удивился доктор, который ничего не понял из разговора. – О чем вы говорили? Женщина? Я понял это по твоим масленым глазам.

– Нужда заставит, и ты заговоришь. Все остальное – вечером. Поздно вечером.

Вечер был теплым. Друзья забрели в какой-то парк, где можно было беззаботно посидеть на скамеечке, расслабиться и подремать оставшиеся до ужина пару часов. Уйдя в себя, Багрянский живо вспомнил длинноногую смуглянку Сандрин, с которой они познакомились в магазине Gucci недалеко от церкви Святой Магдалины. Она настолько хорошо обслуживала Духона, что тот закупил целый гардероб. Стройная, затянутая во все черное, Сандрин не могла не понравиться. И девушка была не против познакомиться с Александром поближе: в том, как он выбирал одежду, обувь, за версту чувствовалась порода и присутствие больших денег. Эти несомненные достоинства прямо-таки витали в воздухе, как запах туалетной воды от Тиффани, который Духон предпочитал всем другим. Словом, он не мог не понравиться такой девушке, как Сандрин, которая, не долго думая, продиктовала свой адрес и телефон.

Увы, его друг Духон никогда не был склонен к рискованным и авантюрным знакомствам. Как бы ни была хороша и обольстительна Сандрин, он сумел сдержать свои эмоции.

Той же ночью, после изрядного количества виски в баре отеля «Ритц», когда друзья разошлись по номерам, Багрянский сам набрал номер телефона Сандрин.

– Это не он. Это тот, у кого осталась записка. Такая перемена возможна? Или я crazy?

– Найдешь мой дом или тебе объяснить?

– Такси привезет. – Его сердце колотилось, как на финише у победителя марафона.

К девяти вечера Табачников и Лев уже находились в рыбном ресторане «Гуммар», куда их пригласил известный врач и близкий друг Леонида Клод Даву. Тот самый, который был родом из городка Кан. Он был примерно одного возраста с Табачниковым. Наблюдая их сердечные объятия, Лев вдруг понял, что именно встреча с Клодом принесет им удачу.

Как раз в эти минуты позвонил Духон, которому не терпелось узнать результат переговоров.

– Ну что скажешь? – спросил он.

– Пришли на вторую встречу. Так что по окончании перезвоню. А с месье Паскуа, по-моему, все прекрасно. Правда, он взял тайм-аут, чтобы дать ответ послезавтра.

На другом конце провода Духон, похоже, чертыхнулся. С его характером всегда надо было получать все и сразу:

– Что я буду говорить завтра?

– Во-первых, через час-два я тебе перезвоню. Может, будет больше конкретики. Ну, я отключаюсь, послушаю, о чем там они толкуют.

Табачников с Даву уже пили вино, и доктор, увидев Багрянского, сообщил:

– Ты прости, но я уже ввожу Клода в курс дела. Так будет быстрее.

У него был очень звучный и красивый французский. Приятно слушать.

Когда Табачников закончил монолог, Клод обратился непосредственно к Багрянскому:

– Наш друг сказал, что вы сформулируете мне задачу.

Переведя его слова, Леонид добавил от себя:

– Всю политическую подоплеку я Клоду изложил. Даже твоими словами. Но он не месье Паскуа. Я имею в виду то, что он не политик, а мой коллега и друг. Поэтому говори сразу суть.

Лев понимающе кивнул и, повернувшись к парижскому врачу, сказал:

– Задачу нам сформулировал господин Духон, а перед ним ее поставили ряд известных и достойных людей России, включая семью самого Уралова.

– Да, я слышал, что господин Духон в разное время был близок с этой семьей. Правда, не знаю, хорошо это сейчас или плохо.

– Этого сейчас никто не знает.

«С ним надо говорить открыто и без всяких там соломенных подстилок», – подумал Лев.

– Нам надо собрать всех гарантов меморандума не позднее конца мая в Нормандии, причем желательно на приватной вечеринке у господина Мартена. Вы знаете, что он поселился недавно рядом с Духоном?

– Как же не знать, я был среди приглашенных в его имении. Мы с Люком достаточно близки, особенно после деликатной операции, которую я сделал ему пару лет назад. – Табачников быстро переводил, не стараясь скрыть своего ликования. – Сами понимаете, дать за него ответ относительно приема я не могу. Но поскольку Леонид выражает такую тревогу по поводу того, что я от него услышал, я постараюсь донести ее и до моего друга. Да, именно друга. Хотя у нас и наблюдается некоторая разница в возрасте.

– Когда? – не выдержав все нарастающего напряжения, довольно бесцеремонно спросил Багрянский.

Клод Даву поднял на него такие же, как у Табачникова, усталые глаза и, прочитав всю бурю нескрываемых переживаний на лице Багрянского, совсем уж неожиданно предложил:

– Хотите, я сделаю это прямо сейчас?

Он подозвал официанта и попросил принести стационарный телефон.

– Алло, Люк, привет. Ты в своей деревне? Ах, даже в ночном колпаке? Прости.

Табачников по ходу комментировал разговор Клода с Мартеном:

– Судя по всему, режиссер предложил Клоду приехать… А сейчас он говорит режиссеру, что дело безотлагательное и крайне важное. Сейчас он сообщил, что рядом с месье Мартеном поселился русский олигарх, друг бывшего Президента Уралова, а еще – что он срочно хочет познакомить Мартена с русскими. Остальное – не для ресторанных и телефонных ушей. – Табачников замолчал, пытаясь догадаться, что говорят на том конце провода.

– Удача! – закричал Клод, повесив трубку. – Он ждет нас завтра в девять на легкий ужин.

Он радовался не меньше своих русских гостей, наслаждаясь, нет – упиваясь впечатлением, которое он произвел этим сообщением.

– Теперь мне наконец-то дадут поесть? – обрадовался Леонид. – Как ты думаешь, надо ли рассказывать Клоду о нашей встрече с месье Паскуа и его желании оказать нам содействие?

– Обязательно, – бросил на ходу Лев и, извинившись, выскочил из зала ресторана.

– Пошел звонить Духону, – заметил Табачников Клоду и занялся, наконец, едой.

– Что сказал Александр Павлович? – спросил Табачников, когда Лев вернулся.

– Он сказал, что ты молодец. И еще сказал, что сегодня будет спать спокойно.

– Чего я и себе искренне желаю. – Словно смакуя смысл сказанных слов, доктор мечтательно прикрыл глаза.

– А спать тебе, возможно, этой ночью вообще не придется. Если ты, разумеется, поведешь себя как мужчина.

– В каком смысле?

Доктор чуть не поперхнулся водой, поскольку по интонациям голоса мог догадываться о смысле сказанных Багрянским слов. Много лет назад, кажется, в девяносто первом, судьба свела их в круизе по Средиземному морю на первом в тогдашнем Союзе конкурсе красоты. Тогда Лев точно таким же заговорщическим, как сейчас, тоном сообщил, что вечером они будут лечить от морской болезни двух «миссок». В ту достопамятную ночь «морская болезнь» развилась у самого Табачникова. Но сама ночь стоила этой любовной хвори. Похоже, Багрянский вновь намеревается повторить нечто подобное. Только годы уже не те, прикинул Лёнечка. Но вслух ничего не сказал.

Завершив ужин, они тепло попрощались с Даву до завтрашнего вечера и взяли такси, чтобы ехать на Итальянский бульвар.

Обратная дорога в имение Духона прошла незаметно в жизнерадостных воспоминаниях о минувшей ночи. Друзья весело хихикали, устроившись на заднем сиденье.

Арсен ехал, как хотел, и никто не насиловал его советами. На подъезде к шато он замедлил ход и, повернувшись к заднему сиденью, сообщил Льву, что знакомый им со вчерашнего утра черный джип дежурит на развилке у въезда в город.

– Только скажите, господин Багрянский, я его мигом сделаю. Так запутаю следы, как говорит Александр Павлович, что мало не покажется.

– Не надо, езжай спокойно своей дорогой, только остановись у местного универсама на городской площади.

Он интуитивно догадался, что адрес имения Духона уже ни для кого не секрет, в том числе и для пока непонятных преследователей.

Засуетился Табачников, мол, что и почему? Какой еще черный джип? Похоже, именно эта деталь особенно насторожила его. Туманные объяснения Льва не успокоили доктора.

– Я же вам говорил, что не хочу быть героем. Зачем мне нужен весь этот компот?!

– Во-первых, ты уже герой. А во-вторых, ты же всегда говорил, что не смотришь триллеров. Откуда у тебя такая шпиономания?

– Во-первых, я смотрю хорошие детективы. А во-вторых, понимаю, что без риска нельзя. Но тогда какова плата за риск?

– Вот на этот счет я действительно совсем не в теме, – несколько растерянно пояснил Лев, – но, полагаю, как раз это – вполне уместный предмет для обсуждения.

Они вылезли из микроавтобуса на маленькой уютной площади и огляделись.

В отличие от Парижа, который они покинули пасмурным ранним утром, здешний воздух был безупречно прозрачен и свеж. Яркие краски весьма провинциальных вывесок и витрин вовсю отражали солнечные блики, щедро проецируя их на покупателей, выкатывающих тележки из магазина, и немногочисленных завсегдатаев соседствующих в неконкурентной местной среде кафе и баров.

«Идиллия. И никто не знает, в какие события бесцеремонно вовлекли эту округу заезжие русские, – грустно подумал Лев. – А может, и не хотят знать?!»

– Леня, ты закажи два кофе, а я пока позвоню Духону, узнаю, не надо ли чего к обеду.

Табачников прореагировал странно. Он хлопнул себя по лбу и закричал вслед удаляющемуся другу:

– Представляешь, забыл позвонить месье Паскуа! А мы же договорились!

Он достал телефон и принялся набирать номер.

Лев мгновенно вернулся и буквально выхватил из его рук телефон.

– Пока звони с моего. Сегодня же попросим Сашу, чтобы он дал Арсену поручение купить для нас местные сим-карты. Как я раньше об этом не подумал?!

– Ты думаешь, нас слушают?

– Да, я думаю, что это весьма возможно. Хотя не знаю, как это могло произойти. Обсудим эту тему позже.

– Арсен! – крикнул он водителю. – Захвати свой мобильник, и пойдем в магазин.

Он позвонил Александру. Тот, как всегда, возмутился предложению захватить что-либо к столу.

– Ты думаешь, что я не позаботился о своих друзьях, которые, рискуя жизнью, на чужбине выполняют задание родины? Я уже спозаранку смотался куда надо и приобрел кое-что для празднования нашей первой победы.

– Сбавь оптимистичный тон, дружище.

– Что, есть основания?

– Не такие, чтобы очень, но имеются.

Духон явно задумался. Даже на расстоянии Лев, словно материально, ощутил его затянувшуюся паузу.

– Ладно, дуйте сюда, расскажешь.

Когда Багрянский вернулся к Табачникову, тот все еще живо продолжал беседовать с месье Паскуа.

– Эй, приятель, хватит наслаждаться французским на мои деньги. Закругляйся.

Довольный приятель, потягивая кофе за столиком уличного кафе, произнес в трубку еще несколько тирад, несомненно, выслушал не меньше в ответ и лишь тогда отключился.

– Ты же у меня сам отнял телефон, – недовольно пробурчал он. – Месье Паскуа очень обрадовался тому, что я ему рассказал. Он и Даву отлично знают друг друга. Сегодня он тоже будет звонить Мартену, дать, как он выразился, некоторые гарантии. Но это еще не все.

Табачников сделал глоток кофе. Лев последовал его примеру.

– Самое главное, – веско продолжил Табачников, – месье Паскуа пришлет сегодня на нашу встречу своего ближайшего друга, очень влиятельного человека, у которого, как он выразился, очень большие возможности и который будет нам во всем содействовать.

– А кто он? – заинтригованно спросил Лев.

– Не сказал. Мартен его якобы знает, а нам представится при встрече.

– Понятно. Точнее, ничего не понятно. Поехали, а то Саша не дождется новостей.

Через несколько минут микроавтобус уже въехал в ворота имения. Лавируя по дорожке к дому, машина все больше окуналась в спокойную красоту тенистого парка. Вылезая, Багрянский бросил немой взгляд на водителя. Тот прекрасно понял, что спрашивает этот взгляд, и отрицательно покачал головой – черного джипа он больше не видел.

Саша ждал на террасе:

– Ну, путешественники, голодны?

– Дотянем до обеда, – не дав Лёнечке открыть рот, ответил за двоих Лев.

– А где это вы ночевали? Я звонил в отель, там вас не было. – Голос Духона был строг, а глаза хитро улыбались. – Признавайся.

– Это отдельная песня, – туманно ушел от ответа Лев. – А вот почему не ночевали, это интересно. Пока Лёнечка умывается, хотел с тобой посоветоваться. Надо ли ему знать, что сейчас скажу, а то он несколько пуглив.

Он быстро рассказал о черном джипе, который явно караулил их вчера утром. И который вел их вплоть до самого Парижа.

– И что дальше?

– Час назад этот же джип пас нас на въезде в ваш городок.

– Нехорошо, – поразмыслив пару минут, рассудил Александр. – Но как бы то ни было, от Табачникова ничего скрывать не стоит. Он не девочка и должен понимать, что не в бирюльки играем. И потом, не поставив в известность Табачникова, мы не поймем, откуда «хвост». Ведь появились они здесь вместе. А вот и сам Леонид Михайлович, как всегда, выбрит и свеж. Заметь, я так и не услышал, где вы ночевали?

Лёня вальяжно уселся в кресло, закинув ногу на ногу.

– Так вот, Леонид Михайлович, докладывайте о проделанной работе. Я хочу услышать ваши впечатления и факты.

– Начнем с того, что мои друзья будут счастливы выполнить миссию, которую предложите им вы и другие авторы меморандума.

Табачников подробно рассказал о состоявшихся переговорах, о подтверждении договоренности о встрече сегодняшним вечером с господином Мартеном. Наконец он дошел до того момента, о котором Духон еще не знал: в вечерней встрече в имении режиссера примет участие еще один человек – посланец бывшего французского министра, его ближайший друг.

– Интересно, – растягивая и словно смакуя это слово, произнес Саша. – И кто же он?

– Понятия не имею, – откровенно признался Лёнечка и развел руками: – Как выразился месье Паскуа, он будет содействовать нашим начинаниям. А представится сам, при встрече.

– Масонская ложа прямо-таки, – встрял в разговор долго молчавший Багрянский. – Ты знаешь, Лёнечка, что привел к нам «хвоста»? – без какого-либо плавного перехода рубанул Лев.

Табачников осторожно поставил чашку с кофе на краешек стола и буквально врос в кресло.

– Ты чего пугаешь моего гостя? Не слушайте его, Леонид Михайлович. Просто, как выяснилось, вчера вас по дороге в Париж и обратно вела неизвестная машина. Случайностей быть не может, не так ли, Лёвушка?

Тот согласно кивнул.

– Вот и давайте разберемся, – закончил он фразу. – Но прежде побалуемся ягнятиной на гриле. Я, можно сказать, выбирал каждую косточку. Исключительно для вас, Леонид Михайлович.

Табачников, судя по всему, настолько расстроился сообщением о слежке, что аппетит у него, похоже, пропал.

– Ничего не понимаю, где я прокололся, – несколько раз повторил он.

– Вот что я надумал. – Александр стоял рядом с грилем, переворачивая одну за другой розовые косточки с аппетитно бронзовеющими мясистыми боками. – Лев летел рейсовым самолетом, и, собственно, никому не было известно, куда он летит. За Табачниковым, естественно, тоже никто не следил. Вызывал его сюда не я и не с моего телефона… Кстати, Леонид Михайлович, ваш телефон оформлен на вас?

– Нет, на другое имя.

– Ясно. Но как вы думаете, если кому-то постороннему понадобится узнать ваш номер, ему будет не очень сложно сделать это?

– Да, позвонить в регистратуру, его тут же дадут, – встрял Багрянский. – Лёня же доктор! А доктора своих телефонов не скрывают. И не надо при этом придумывать, что звонят из ЖЭКа или ФСБ. Просто сказать, что больному, которого он лечит, стало хуже. Что, Лёнь, я не прав?

– Тогда, надо думать, произошло следующее… – Духон разложил по тарелкам готовые куски молодой ягнятины, добавил туда же запеченный в фольге картофель и продолжил свою мысль: – Думаю, наши противники с некоторых пор стали «пасти» мой самолет. Когда он прилетел за доктором и пилоты сообщили диспетчерам аэропорта, что летят в Кан, у них все срослось. Никакого труда не стоило выяснить, что Табачников – главный врач Европейского медицинского центра, французоман… значит, с французскими связями. Словом, иди-ка, дорогой Леонид Михайлович, к нам на крючок.

– Ты думаешь, Саша, что сейчас отслеживаются твои связи? – спросил Багрянский.

– Скорее всего, сейчас и начали отслеживать. Мы же не знаем, какая возня идет там вокруг меморандума. Но то, что планы «Семьи» в той или иной форме известны, очевидно. Все гаранты документа, думаю, уже тоже рассекречены.

– Если встреча здесь состоится, то все сразу станет понятнее. А пока мы впотьмах, – заметил доктор.

– Да нет, не впотьмах. Леонид Михайлович, вы звонили по приезде в Москву? – спросил Духон.

– Разумеется, Алене. Сказал, что долетел нормально, что завтра еду в Париж. Я же не знал о слежке, я же вас предупреждал, что я не разведчик и не герой.

– Ну вот, вам все ясно? Табачникова вели по телефону. Утром он вновь, видимо, звонил домой и его опять «подключили».

– Как чувствовал, как чувствовал, – обрадовался Лев. – Когда уже в Гасе пили кофе, я дал ему свой телефон, чтобы звонил бывшему министру. Так что главного никто не знает.

– Дай бог, хотя все равно шила в мешке не утаишь, – вздохнул Духон. – Я пошел вздремнуть, чего и вам советую. Сбор где-то в семь.

Табачников пошел вслед за Александром, так как тоже очень уважал дневной сон.

Лев остался один.

 

Глава 4

Без четверти девять вечера все трое были внизу, у темно-зеленого «БМВ» Духона.

– Ты чего такой серый, как асфальт? – Доктор обратил внимание на вид Багрянского.

– Может, я не поеду? Нас и так много, с учетом посланца месье Паскуа. И потом, мне что-то действительно не по себе.

– Спать надо было ночью, а не резвиться. В твоем возрасте уже о душе думать надо, – подколол друга Александр. – И потом, кто будет бухтеть с режиссером про его кино? Так что давай в машину.

Выехав из ворот, он внимательно посмотрел по сторонам, но ничего подозрительного не заметил. Черный джип появился на очередной развилке.

– Саша, давай жми. Вон он, этот джип. Может, сумеем оторваться.

Не оборачиваясь, Александр рванул вперед. Преследователи отстали, запутавшись на проселках.

Не успел «БМВ» подрулить к большим тяжелым черным воротам, как они мгновенно отъехали в сторону.

«Вот что значит современная конструкция, – про себя отметил Духон, – надо бы и у меня поменять».

У дома, что стоял в самом дальнем углу большого, полупустого участка, их встретил высокий мужчина в странном черном облачении и указал, куда убрать машину. Лев с интересом огляделся, благо еще не совсем стемнело. Он хотел увидеть некий суперсовременный павильон для съемок фильмов, ради которого, собственно, месье Люк Мартен обосновался в здешних краях. По крайней мере, так рассказывала местная молва, которую потом добросовестно пересказывал Арсен. Но он так ничего не увидел и последовал за приятелями в дом.

Перед внутренними дверьми все прошли сквозь рамку-металлоискатель, какие устанавливаются в аэропортах, казино и прочих общественных местах.

– Круто, – удивился Александр. – Впрочем, чему удивляться? Символ времени.

Сопровождавший их мужчина что-то сказал, а Табачников перевел:

– Осталось со времени приезда Ширака по случаю приема в шато. Решили не убирать.

– Своя рука – владыка, – вновь прокомментировал Александр.

Хозяин дома, выдающийся мастер современного кино, встретил гостей в просторном холле, напоминающем трапецию.

– Я рад видеть вас у себя, друзья. Вы, месье Александр, прежде всего мой сосед. Хоть я по замыслу здесь живу отшельником, но соседа я априори уважаю.

Льва удивило, что Мартен безошибочно выделил из их компании Духона и первым обратился персонально к нему. Интересно, откуда он узнал имя? Значит, готовился.

Мартен был облачен тоже во все черное: пиджак, легкий свитер, мягкие брюки.

– Позвольте показать вам дом. Как раз подъедет посланец месье Паскуа. Старик сдает, что-то прихворнул. Но мысленно он с нами. Кстати, обоих я прекрасно знаю. И Клод Даву тоже звонил, вот-вот подъедет.

Добрые полчаса они бродили по огромному современному дому, придуманному в полном соответствии со вкусами владельца. Стены и потолки здесь свободно трансформировались в подиумы, антресоли и иные вновь организуемые пространства. Некоторые комнаты, словно по мановению руки Мартена, меняли даже конфигурацию и цвет.

На самом деле хозяин манипулировал каким-то пультом и кнопками на нем.

«Умный дом», – вспомнил Лев рекламу в московских журналах. Хотя, насколько он помнил, весь «ум» ограничивался системой охраны и электричества.

Этот фантастически суперсовременный, непредсказуемый, холодный, стильный дом чем-то был похож на фильмы, которые снимал его хозяин: «Десятый элемент», «Молекула» и другие.

– Зачем вам все это нужно? – не удержался от вопроса Александр. – Ведь павильон для съемок, который вы соорудили, находится в специальном помещении.

– Вам тоже не нравится? – без тени обиды спросил хозяин дома. – Многим не нравится. Американцам, думаю, понравился бы скорее. Но они у меня здесь почти не бывают. А тем, кто бывает, нравится классика.

– Извините, но вы не ответили на вопрос: зачем? – настаивал Александр.

Доктор исправно переводил.

– Наверное, затем, что всегда надо что-то менять. Я вот не могу ничего изменить в себе. То ли стар, то ли слаб, не знаю. Но если не можешь изменить в себе – меняй, что можешь, вокруг. Сначала я стал снимать «иные» фильмы, потом – продюсировать «иные фильмы». Но и этого мне показалось мало. И теперь я изменил пространство вокруг себя в отдельно взятом доме. Имею право! Например, для ваших гостей, месье Александр, я создам тот интерьер, который вы мне закажете.

– Почему для моих? Для ваших гостей, господин Люк. Если вы конечно же решитесь помочь нам.

– Я уже решил, – улыбнулся Мартен. – Кстати, мне сообщают, что все уже собрались. Вернемся в зал, господа. Там нас ждет скромный ужин и, как я понимаю, серьезный разговор.

Перед тем как занять места за треугольным обеденным столом, хозяин дома еще раз представил гостей друг другу. Впрочем, для русских загадкой оставалась лишь одна персона – посланец месье Паскуа. Когда дошла очередь для него, а это был сухощавый мужчина лет шестидесяти пяти весьма благородной наружности, он заговорил на русском языке:

– Пьер Тьерри, по образованию дипломат, в молодости полковник французского Иностранного легиона, четверть века возглавлял восточноевропейскую службу политической разведки практически при всех президентах – предшественниках господина Ширака. Сейчас не у дел, но и не в отставке, – заключил он. – Здесь, господа, с вами, исключительно как частное лицо.

– Но очень влиятельное лицо, – со значением поднял вверх палец хозяин шато, которому Табачников перевел с русского слова разведчика.

– За ужином я покажу вам премьеру моей новой режиссерской работы, так называемые бои без правил между русскими камчатскими крабами и французскими бретонскими лангустинами. Победителем станут те твари, которых не останется за нашим столом.

На черном, тикового дерева столе ничего не было, кроме бокалов, всевозможных соусниц и индивидуальных неглубоких кастрюлек наподобие тех, что ставят под фондю.

– Чудак-человек. – Лев наклонился к уху Духона: – У нас, на Арбате, уже давно висят перетяжки, в которых рестораны приглашают гостей на эти самые «бои без правил». Кто у кого спёр идею?! Непонятно.

– Помолчи, пусть это будет его идея. Хороший мужик.

Когда все заняли свои места, появились три официанта. Один разлил по бокалам шампанское, двое других стали обносить присутствующих большими блюдами – одним с крабами, другим – с лангустинами.

– Итог сражения подведем позже, – сказал Мартен. Все дружно засмеялись и принялись за еду.

К счастью, и крабы, и лангустины оказались правильно надрезанными. И достать из-под панцирей бело-розовое мясо не составляло никакого труда. Все последовали примеру хозяина, который, придерживая лангуста за хвостик, сначала опустил его в кипящее масло, а затем в один из соусов. И лишь затем сделал глоток шампанского.

– Не знаю, кто победит в этой схватке, месье Мартен, но вы уже победили, – заметил Духон, не отрываясь от еды. – Очень интересная и, главное, вкусная режиссура.

Табачников добросовестно перевел, и все вновь дружно закивали в знак солидарности.

Примерно через час-полтора хозяин и гости встали из-за стола и переместились в сигарную комнату.

– Предлагаю перейти к делу, – сказал Мартен. – В общих чертах я подготовлен, но если вы рассматриваете меня не только в качестве арендодателя сего помещения, но и члена команды, которая будет в дальнейшем отстаивать принципы, сформулированные в вашем документе, то я хотел бы кое-что уточнить.

Он обращался персонально к Александру:

– Готов ответить на все вопросы. Если смогу.

– Их немного. Например, каким вам видится финал всей этой истории?

– Я могу ответить сейчас только за себя. – Олигарх-пенсионер счел нужным сделать эту ремарку. – Но после встречи российских гарантов меморандума, полагаю, ответ будет консолидированным. Сейчас могу сказать лишь одно, как бы это высокопарно ни звучало: чтобы в России президентские выборы проходили в рамках действующей Конституции.

– Извините, стало быть, если Президентом через три года изберут, например, нынешнего вашего министра обороны, который возьмет курс на свертывание демократии в России, вы это проглотите?

Вопрос прозвучал на русском, поэтому Александр повернулся к скрытому в полумраке комнаты месье Тьерри.

«Не видя глаз собеседников, ориентируясь только на интонации и суть сказанного, поддерживать разговор трудно, – в эту минуту подумал Багрянский. – Видимо, заданы такие правила?!»

Но Духон как ни в чем не бывало продолжал:

– Если общество не найдет себе иных лидеров, то будет иметь, кого заслуживает. Хотя это ужасно, – не сдержался он.

– Значит, вы не призываете к открытому противостоянию, как бы ни была горька оборотная сторона этой демократии? – теперь уточнил Мартен.

– Господа, я, пожалуй, лучше вас понимаю наших русских гостей, по крайней мере одного из них точно, – вступил в разговор Клод Даву. – У них нет никакой жажды реванша, тем более неконституционными методами. Это данность, и прошу ее принять.

– Отлично, – констатировал режиссер. – Теперь у нас нет сомнений.

– Кстати, я не исключаю, что у некоторых будущих гостей вашего дома такие настроения присутствуют. Чтобы у вас не было сомнений. Но большинству они претят. – Духон решил не кривить душой.

– Высоко ценим вашу прямоту, – искренне поблагодарил Даву.

В этот момент в сигарную комнату вошел один из слуг и, наклонившись к уху хозяина дома, что-то прошептал.

– Вуаля! – воскликнул режиссер. – Кухня сообщила, что в поединке крабов с лангустинами победила дружба. Уничтожено семь камчатских крабов и девятнадцать бретонских лангустин. Что по живому весу примерно одинаково.

– За это стоит выпить, – предложил Лев.

– Хорошая мысль, – поддержал его Тьерри и пошел к бару.

– Что господа предпочитают?

– Кальвадос. Виски, – раздались неуверенные голоса.

Тьерри недолго думая прикатил столик с напитками, на котором не было ни одного свободного квадратного сантиметра. В этой наглядной галерее виски Jameson было представлено весьма достойно: тремя сортами.

Увидев, что русские выбрали именно его, Мартен ехидно спросил:

– Какие господа предпочитают бокалы? Может быть, рюмки? – Но почувствовав некоторое непонимание вопроса, заметил: – В некоторых ваших фильмах – я обратил внимание – герои предпочитают пить из рюмок. Что это, специфика?

– Мы предпочитаем бокалы. Большие и тяжелые, – ответил за всех Лев.

Сделав несколько глотков, все с видимым удовольствием задымили – кто сигаретами, кто сигарами.

– Как вы помните, господин Духон, у меня еще были вопросы, – напомнил Мартен. – Действительно, что вы будете делать, если сползание в тоталитаризм в России продолжится? Бунт? Вы сказали – нет. Тогда что?

Зарывшись в своем кресле, Александр мучительно думал, говорить или не говорить в этом кругу о скрытых возможностях меморандума – этой потенциальной торпеде большой разрушительной силы:

– Это мы и хотим обсудить на встрече гарантов меморандума. Хотя я уже знаю, что предложить в качестве решения вопроса.

– Интересно, что? – подал голос из своего угла Тьерри. – А то я, признаться, не вижу пока своей роли. – Он произнес это сразу на двух языках. Изрядно уставшему Табачникову удалось перевести дух.

– Сейчас поймете, – усмехнулся в усы Александр, хотя этого никто не заметил. – Я предложу извлечь меморандум на свет и превратить его одновременно и в кнут, и в пряник. Думаю, нашим противникам это не понравится. Тем более что двух гарантов уже нет в живых. Причем, заметьте, это случилось, когда никакого мало-мальски видимого обострения между векторами влияния даже не предвиделось.

– А сейчас, вы считаете, ситуация обострилась? – вновь поинтересовался французский разведчик.

– Не только я считаю. Тревога исходит из «Семьи» Уралова, а у них, как вы понимаете, много больше информации и возможностей. Тем не менее они обращаются не к своим сторонникам из спецслужб или властных структур, а ко мне, к «пенсионеру». Значит, чего-то опасаются.

– Весьма логично, – заметил Тьерри. – Должен сказать, что они правы, когда не ищут поддержки среди тех же спецслужб. Лично я уже давно пришел к выводу, что кроме как исполнить приказ «устранить» они ничего не могут – слишком ленивы и продажны. Так что кто-то умный советует бывшему Президенту Борису Уралову. Я вам тоже при знакомстве сказал, что действую как частное лицо.

– И что, вас даже не интересует гонорар? – не очень корректно, но расставляя точки над «i», поинтересовался олигарх.

Легко поднявшись из глубокого кресла, Пьер Тьерри плеснул в свой бокал кальвадоса и, не присаживаясь, довольно жестко ответил Духону порусски:

– Это месье Мартена интересует, почему вы у себя пьете виски из рюмок. А я четверть века занимаюсь Россией, и меня подобные глупости не интересуют. Работая на Францию, я всегда мечтал об одном: сделать Россию такой, чтобы все ее дети, внуки, правнуки, разбросанные по миру бунтом семнадцатого года, вернулись в свой дом. Того же желали мой прадед и моя прабабка.

В сигарной комнате воцарилась такая тишина, что был слышен даже шепот Табачникова, который на ухо переводил Мартену.

– Вы из семьи эмигрантов? – осторожно спросил Духон.

– Оставим эту тему. Я француз, но России помогаю осмысленно. Когда несколько лет назад весь мир шумел, что в Россию пришла демократия, я лишь посмеивался подобной эйфории. Ее просто не могло быть у вас так скоро и просто. Но знаете, я все же тоже немного поддался этой эйфории. Ну а вдруг?.. Увы, вдруг не бывает, поэтому месье Паскуа и нашел меня. Теперь я – здесь и, кажется, начинаю понимать свою задачу.

Все молчали. Тогда Тьерри решился добавить пару слов:

– Если вы не будете возражать и пригласите меня доложить свои соображения на предстоящей встрече, я основательно подготовлюсь. Но и сейчас мне ясно одно – здесь, в Европе, нет ни одного экземпляра меморандума, поэтому хоть один, а лучше несколько срочно должны быть переправлены сюда. Это во многом гарантия вашего предприятия, месье Духон. Вы же понимаете, что так просто спецслужбы эти документы не выпустят из страны. Вот о чем сейчас надо думать. Кстати, а где ваш экземпляр меморандума?

– В моем московском доме.

– Кому бы вы доверили его, если удастся переправить сюда?

– Любому из присутствующих, – не задумываясь, ответил олигарх. – Но, думаю, будет правильно, если я отдам его господину Мартену. Хватит ему жить в виртуальном мире.

Режиссер, как мальчишка, завопил:

– Вау!

– Это большая честь для меня, и я готов сыграть не виртуальную роль.

Договорившись о последующих шагах и консультациях, гости стали расходиться. Первыми дом покинули русские.

На подъезде к имению автомашина Александра попал в мощный сноп света, исходящий от джипа, медленно двигающегося навстречу.

– Наверное, тот самый черный джип. Жаль, что мы не сообщили об этом нашему французскому разведчику. Слушайте, ребята, сейчас же надо с ним связаться. Пусть на всякий случай будет в курсе.

Не медля, со своего телефона Багрянский набрал номер Даву и спросил его по-английски:

– Вы еще не расстались с месье Тьерри?

– Нет, он рядом со мной. Передать ему трубку?

Услышав голос Тьерри, Лев коротко рассказал ему о неизвестной машине, преследующей их в течение последних трех дней.

– У вас был какой-либо контакт?

– Нет, они только преследовали нас. Именно в здешней округе, встречали и провожали.

– Не беспокойтесь, я наведу справки и сообщу. Мы ждем информацию о дне встречи.