Глава 1

Минувшие две недели безостановочно шли энергичные приготовления к нормандской маевке. Она была назначена на двадцать восьмое августа. Определить точный час встречи пока никак не получалось, так как было очевидно, что гости начнут прибывать в разное время. Так рекомендовал Пьер Тьерри, мотивируя это тем, что за таким количеством одновременно прибывающих персон «нежелательные элементы» – так выразился французский разведчик – не поспеют уследить. А следовательно, не смогут и координировать свои действия. Что, собственно, и требовалось по его сценарию.

Естественно, что Духона больше всего волновало прибытие членов «Семьи». Когда наутро после «боев без правил» у Мартена Духон дозвонился до дочери Уралова, она, не скрывая эмоций, обрадовалась. Узнав, где пройдет встреча и кто уже стоит в «цепочке солидарности», Татьяна, как ребенок, завизжала. Такого проявления эмоций за этой энергичной и целеустремленной женщиной Александр никогда ранее не замечал.

– Как здорово вы придумали, Александр! Даже не буду спрашивать, надежные ли ваши друзья. Уверена, что это именно так.

Прощаясь, Духон попросил ее уточнить, сколько гостей ждать и где кого встречать.

– Пока это проблема, – ответила она. – Впрочем, все так или иначе доберутся. Отцу же уехать незаметно будет трудновато. Но мы что-нибудь придумаем.

– Да вы, Танечка Борисовна, не очень и напрягайтесь. Летите в Лондон: дедушки, бабушки, внуки – очередная трогательная встреча. Какие могут возникнуть подозрения? Прилетели, повидались у всех на виду. Отлично! Тем временем мой сын Николай забронирует на свое имя два лучших вертолета, которые с интервалом в полчаса доставят вас на лужайку прямо в мое имение. И заклинаю – не слушайте охранников. Меньше шума – лучше результат. По крайней мере, в нашем конкретном случае.

Духон фантазировал, как говорится, с чистого листа, но, слушая его, Татьяна была уверена, что план олигарха из ее команды продуман самым глубоким образом.

– Лететь-то до вас сколько? Знаете, ведь папа уже не тот. А вертолет все же, увы, не самолет…

– Не более часа полета с комфортом через Ла-Манш.

– Если мы остановимся на этом трансфере, то с кем держать связь?

Александр продиктовал телефоны сына в Лондоне.

– Я его предупрежу.

Собеседники, разумеется, тогда не могли и предположить, что российские спецслужбы в самый последний момент примут единственно правильное для себя решение: не гоняться за каждым подписантом меморандума в отдельности, а взять под контроль саму точку их предполагаемой встречи. Так что конспирация вряд ли была необходима.

Положив трубку телефона в карман легкого халатика, Таня вышла на террасу большого белого дома в горах между Малагой и Кадисом. Месяц назад дом был снят якобы на летний сезон для ее семьи. Этот маневр придумала Татьяна сама, чтобы из «незасвеченного» места готовить встречу гарантов меморандума.

Муж последнее время безвылазно сидел в Лондоне. И Таня по большей части была предоставлена сама себе. Прогулки в горах, бассейн, усиленные массажи оказались весьма на пользу ее увядающему телу. В иной ситуации президентская дочь с присущей ей природной и самовзращенной деловитостью поставила бы заботу о нем на «технические» рельсы и наверняка добилась бы желаемого результата.

Один-единственный вопрос не давал ей покоя: нужны ли ей все эти предстоящие страсти? Конечно, она сама виновата, когда попала в ловушку политической похоти мужчин. Нет, не отца, которого, как всегда казалось ей, любила больше жизни. Онто свято и сразу поверил в ту конструкцию, которую шесть лет назад возвел перед ним и мамой ее нынешний муж, тогда уже покинувший пост главы Администрации российского Президента, но не саму политику.

Строго говоря, она не пошла на поводу мужниных затей. Во всем, как всегда, виноват третий… Классический любовный треугольник. И где?! На самой, можно сказать, верхушке российской власти. А подумала она как раз «про это». Про любовные треугольники. Про испепеленные страстями судьбы… Про Екатерин, Орловых, Потемкиных, Распутиных, Нарышкиных, Меншиковых…

«Уж не перегрелась ли я на солнце?» – подумала она и решительным шагом спустилась к бассейну. Перед тем как надеть купальник, она оглядела свою грудь, правая половина которой была усыпана кокетливыми родинками, недовольно обозрела бедра и зад. Натянув бирюзовый, под цвет глаз, закрытый купальник, нырнуть в бассейн так и не успела. В халатике, небрежно брошенном на кресло, зазвонил телефон. Она недовольно взяла трубку, хотя никто из чужих сюда звонить не мог.

«Может, это Духон перезванивает?» – почему-то сразу предположила она. Мысли тотчас распрощались с раздумьями о роли либидо в российской истории и вернулись, как говорится, в русло будней. Но звонил как раз «третий» в ее давнем личном, увы, виртуальном любовном треугольнике, который она сама себе сочинила. Звонил Огнев.

– Привет, Танюшка! Как ты там устроилась? Уже пригрелась на южном солнышке? Или, может, в чьих-то объятиях? – игриво и одновременно с неким ожесточением спросил он.

Человек, который определенно ей нравился, был слишком самоуверен, чтоб ревновать вот таким мелким образом. Это президентская дочь знала наверняка. Так же как и то, что Огнев никогда не упускал возможность подкинуть в свою личную душевную энерготопку порцию-другую адреналина. Поэтому отвыкла и реагировать на подобные наезды. Тем более что никаких оснований для подобных разговоров не было.

У нее были свои представления о любви и любовниках. И она не скрывала, что любила думать «про это». Поэтому легко вообразила, что было бы неплохо, если б человек, который сейчас «находился на трубке», оказался бы здесь, у бассейна. Сколько сослагательных наклонений!

– Знаешь, что я сейчас вообразила, – не обращая внимания на глупые вопросы, сказала она, – что ты сейчас здесь, со мной. Я, кстати, уже загорела и похудела.

Ей очень хотелось понравиться. Именно ему. Хотя бы чисто теоретически.

– Я тоже в бассейне, правда, реки Енисей. Не забыла такую великую русскую реку? Так что мне некогда нежиться в Марбелье. Я, между прочим, думаю о том, что будет со страной. Ты связалась с координатором?

Так меж собой они называли Дорошина, который тогда, в 1999 году, провел по меморандуму титаническую работу: подписи, шифры, контейнеры и прочее. Но поскольку Дорошин был в Москве и связаться с ним Огневу было проще пареной репы, Таня быстро сообразила, что речь идет о Духоне.

– Час назад говорили. Сам позвонил, раньше не мог, потому что не было результата.

– А сейчас появился?

У Огнева к известному олигарху, впрочем, как и у самого Духона к нему, всегда было двойственное отношение. Оба априори считали себя рыночниками и «сильными мальчиками», а также единомышленниками в борьбе с коммунизмом. Но тепла в их отношениях никогда не наблюдалось. Скорее всего, как раз потому, что каждый считал себя «сильнее». Отсюда, кстати, и подчеркнутая политкорректность. Так обоим было удобнее.

– Он договорился на двадцать восьмое. В одном экзотическом месте, абсолютно конфиденциальном и абсолютно недоступном для чужих ушей и глаз в силу своей особенности.

– Отлично, если так. Как мы получим точные координаты, чтобы снабдить остальных?

– Их направят Дорошину. А он побеспокоится о дальнейшем распространении. Ну, там всякое, аэропорт прибытия, город, деревня, дом, этаж…

– Какой еще этаж? – удивленно переспросил Огнев.

– Ты там не замерз, часом, в енисейском бассейне? Конспирация, понимаешь. – Последнее слово она произнесла с ярко выраженной отцовской интонацией. – Кстати, как там у вас погода?

– На лето еще не очень похоже. А ты как будешь добираться?

Таня вновь уловила в голосе Огнева ревностные нотки.

– Ну как я еще могу добираться? С мамой, папой, сам все знаешь. Зачем задаешь глупые вопросы…

– Ладно, еще созвонимся, – ответила трубка голосом, страдающим одышкой.

Чтобы покончить с утренним перезвоном и заняться собой, Таня сделала еще два звонка – сначала мужу, которому коротко пересказала о договоренностях с Духоном и продиктовала телефоны его сына. Затем связалась с Дорошиным, также посвятив его в планы по встрече, и попросила обсудить более подробно детали с Духоном. Двадцать восьмое уже совсем близко.

– И прошу вас, Александр Максович, персонально проинформируйте всех, кто полетит. Папу с мамой прошу отправить в Лондон где-то между двадцать первым и двадцать пятым числами. Повидаться с внуками.

Таня машинально посмотрела на часы.

Вот и утро кончилось. В глубине дома уже слышалась веселая кухонная суета.

«Пора на кухню, – подумала она. – Но если перед этим не проплыву хотя бы километр, то совершу надругательство над телом».

Изогнувшись к прыжку, она вошла в воду, словно профессиональная ныряльщица, – резко и без лишних брызг.

 

Глава 2

– Товарищ полковник, – докладывал по телефону дежурный группы начальнику оперативного управления ФСБ Попову. – Только что агенты пять, восемь, двенадцать, тринадцать и пятнадцать из Лондона, Малаги, Москвы и Питера сообщили, что некоторые «объекты наблюдения» практически одновременно проявили активность.

– Как так одновременно? – поначалу не понял полковник.

– Очень просто. Все подконтрольные персоны поставили на завтрашний день вылеты самолетов. Большинство слотов, как удалось выяснить, запрошены на Францию. Один – на Вену. Один – на Брюссель. Аэропорты, как нас информируют, по желанию пассажиров будут названы непосредственно перед вылетом. Вывод очевиден: приземление не предполагается ни в одном известном порту. Иначе такой номер не прошел, – торопливо, как будто опасаясь, что его оборвут на полуфразе, продолжал докладывать дежурный.

– Что это может означать? – скорее по привычке, чем в надежде получить точный прогноз, спросил Попов.

– Не могу знать, товарищ полковник. Аналитики работают.

– Объявите сбор всей команды, – приказал он и, посмотрев на часы, добавил: – Сейчас – семнадцать двадцать пять. На двадцать ноль-ноль – у вас на базе.

– Будет сделано, товарищ полковник. Но ставлю вас, Анатолий Петрович, в известность, что обеспечить полноценную фиксацию передвижения объектов не представляется возможным. У нас нет в наличии такого количества мобильных групп. Тем более за границей.

– Понял, – недовольно пробурчал Попов. – Исполняйте приказ.

Попов собирался примерно через час отчалить домой, но уже было очевидно – не получится. Вечно одно и то же, злился он. Как футбол, так обязательно что-то всплывет. А куда денешься?! Он – руководитель группы под кодовым названием «Меморандум». Назначен заместителем директора ФСБ Кушаковым. Группу курирует сам директор ФСБ Любимов, а с самых верхов – советник Президента Смирнов и заместитель главы Администрации Президента Умнов.

– Машину! – приказал он по селектору порученцу и стал собираться.

Анатолий Петрович решил приехать на место чуть пораньше, чтобы спокойно переварить новую информацию, если таковая вдруг появится. Правда, планы мог спутать трафик. Как-никак приближался час пик. А ставить сирену на крышу у людей ранга Попова в ФСБ считалось делом неприличным, по крайней мере – без излишней надобности. В машине, если двигаться без всяких мигалок и сирен, как правило, хорошо думалось. Что, собственно, именно сейчас и необходимо было полковнику.

Анатолий Петрович велел водителю ехать к метро «Калужская» в Институт космических исследований. В этом безликом, длинном, как гигантская коробка с окнами, здании уже давно размещался выведенный за периметр официальных границ ФСБ глубоко законспирированный комплекс. Проще говоря, это был Центр оперативных действий за пределами страны.

Некогда знаменитый институтский комплекс, величаемый местными аборигенами не иначе как «электронно-компьютерный „пуп“ Москвы», давно уже существовал за счет сдачи в аренду частным компаниям помещений, кабелей, космических антенн и спутников связи. ФСБ работала здесь под «крышей» узла связи некой мореходной компании.

Попов приехал довольно быстро. Оперативный дежурный капитан Куренной той же «телефонной» скороговоркой доложил, что к четырем первым «объектам» операции «Меморандум» добавились еще два.

Дежурные знали «объекты» лишь по кодовым номерам, с которыми не олицетворяли никого конкретно. И сам Попов без определенной шпаргалки, за исключением первых имен, не мог идентифицировать в памяти номера объектов и их владельцев. Навскидку он помнил лишь двоих: Уралов – № 1 и Эленский – № 8. Первого – потому, что Уралов, второго – потому, что его ненавидел. Полной «раскладкой» по персонам владела лишь группа Мацкевича. Так было решено давно, и по мере выявления новых и новых подписантов меморандума все они попадали к аналитикам.

Пройдя в самую дальнюю комнату, обитую звукопоглощающей сеткой, декорированной тканью, Анатолий Петрович попросил чаю. Эта комната предназначалась для самых секретных совещаний. Установленная здесь особая звукопоглощающая сетка под деревянными панелями стен исключала прослушку. «Обмануть» ее можно было лишь одним способом – снести стены.

Принесли чай, и тут же в комнату впорхнул Мацкевич с тремя офицерами. Один из них являлся заместителем Попова по розыску, в таком же, как и он, полковничьем чине, но с единственным непрофессиональным «недостатком». Это был личный друг Мацкевича – Александр Васильевич Смирнягин, которого затащили в рабочую группу за особые заслуги.

– О! Чаек! – радостно воскликнул Леонид Сергеевич. – А бутербродов, часом, нет? По-хорошему, дома уже пора сидеть, за ужином или кроссвордом. А тут надо же, такая срочность…

– Бутерброды и чай закажи сам, а срочность, представь себе, действительно имеется. Наши клиенты, похоже, проснулись.

– Что мы имеем? – Мацкевич вопросительно взглянул на Попова. Тот в свою очередь – на Куренного, который докладывал ситуацию, уже известную Попову, и одновременно наносил на висящую на стене карту Европы места присутствия «проснувшихся клиентов». Мацкевич попросил точно доложить часы предполагаемых вылетов из всех обозначенных на карте городов.

– Секундочку, – попросил дежурный, – я сейчас принесу распечатку файла.

– Не надо ничего распечатывать. Запомните и доложите, – оборвал его зуд Попов. – Когда, черт возьми, вы начнете обходиться без шпаргалок?

Капитан выскочил за дверь, а оставшиеся стали обмениваться впечатлениями. Попов пока напомнил, что всю весну фиксировалось некоторое оживление среди подписантов. Скорее всего, это были лишь локальные консультации, содержание которых частично удалось перехватить.

– Частично, – еще раз недовольно повторил он. – Но к нашим людям претензий нет. Они сделали все возможное. Присутствующие знакомы с перехватом, в том числе и поступившим в последние дни. Каковы в связи с этим ваши соображения?

Вопрос был адресован группе Мацкевича, который как раз в этот момент запивал чаем последний кусок бутерброда.

– Давайте все же дождемся возвращения Куренного. Надо понять, совпадение или нет это коллективное оживление наших клиентов. Лично мне представляется, что назревают не-ко-то-рые события.

«А Леонид Сергеевич волнуется, – подумал Смирнягин, слушая друга. – Действительно, он уже давно талдычил, что надо ожидать „не-ко-то-ро-го“ движения. Дождался».

Вернувшийся дежурный вывел на пластиковом планшете небольшой столбик:

Москва – 8.00 часов

Москва – 10.00 часов

Москва – 12.00 часов

Лондон – 13.00 часов

Петербург – 9.00 часов

– Время московское, – для справки добавил дежурный.

– Свободен! – распорядился Попов. – И вот еще что. Срочно оповестите всех задействованных в операции агентов, в том числе и по объектам второго круга, усилить бдительность. Держать постоянный прямой контакт! И каждый час докладывать. Симкарты менять при каждом выходе на связь. Это приказ.

Когда дежурный закрыл за собой дверь, Анатолий Петрович повернулся лицом к доске.

– Задачка не очень сложная, – наконец сказал Мацкевич. – Могу предположить, что если большинство направляется во Францию, то и меньшинство тоже держит курс туда же. Посадка рейса из Орла в Вену, полагаю, лишь для дозаправки или чтобы запутать следы.

– Ну чертов конспиратор, – рассмеявшись, перебил Попов, – семьдесят лет Дедову, и все туда же. Извините, Леонид Сергеевич, продолжайте.

– Брюссель, представляется, выбран тоже для конспирации. Близко к французской границе, и это прямая наводка, что конечная цель, скажем, не на юге, где-нибудь в Каннах, а на севере Франции. В том же Париже. Чего проще.

– А кто у нас летит в Брюссель? – спросил Попов.

– Это десятичасовой рейс из Москвы. Летит Хохлов. С ним, кажется, Корнюшенко. Самолет транснациональной компании «Факел», – не заглядывая ни в какую записную книжку, первым отреагировал на вопрос Смирнягин. – Раньше он уже пользовался подобной любезностью энергетиков.

– А сам Огнев? – поинтересовался все тот же Попов.

– По нашим сведениям, товарищ полковник, он где-то через час вместе с Дорошиным выезжает «Стрелой» в Питер. Когда вы уже ехали сюда, доложили, что на их фамилии куплены билеты, – проинформировал офицер из опергруппы. – Видимо, по какой-то причине они вылетят из Санкт-Петербурга.

– Позвольте продолжить, – недовольно попросил Мацкевич, все еще продолжающий стоять между доской и картой.

Все как один замолчали.

– Рейсы, поставленные на десять и двенадцать, держат курс непосредственно во Францию, тут гадать нечего. На одном – Уралов с супругой, а на другом – Секретарь Совбеза Суворов и глава Приволжской Республики Бурнусов. Для полной картины добавлю, что из Малаги в Лондон на днях вернется ураловская дочь, а оттуда – с мужем во Францию.

– А почему же никто не докладывал, что один из важнейших подписантов меморандума оказался не там, где должен был находиться? – подал голос Смирнягин, выразительно поглядев при этом на Попова. – А кто-то только что хвалил своих агентов…

– Да ладно цепляться, – незло отмахнулся Попов. – Сам знаешь, как за ними уследить. Поехала на машине в магазин, а оказалась в этой Малаге. Давайте не отвлекаться, пусть Леонид Сергеевич говорит.

– Пожалуйста. – Мацкевич любил, когда его слушали.

Минуту назад он поймал себя на мысли, как сейчас остро не хватает Димы Мальцева. Такие задачки математик щелкал как орехи. Жаль, глупо погиб парень. А то бы сейчас он докладывал, а Мацкевич сидел бы со всеми и слушал. Он любил слушать Диму. Жаль…

– Сначала все же вопрос – какова география возможной встречи? – обратился он непосредственно к Попову.

– Трудно сказать, когда все, кроме Вены и Брюсселя, не определили порт прибытия, хотя продекларировали Францию.

– То-то и оно, – согласился Мацкевич. – Может, такова задумка их режиссеров-постановщиков? А на самом деле все дружно перелетят Ла-Манш. Или проедут под ним? И Франция, и Брюссель подходят для этой цели. А вылет из Лондона – всего лишь для отвода глаз. Так что я все же склонен думать, что конечная цель для всех – это север Франции. Скорее всего, Его Величество Париж.

– А казалось, все так просто, – развел руками Попов. – И времени в обрез.

В эти минуты полковник подумал о предстоящем докладе руководству ФСБ. И конечно же – в Администрацию Президента. Но уже наперед он прекрасно понимал, что ни Кушакова, ни Умнова «кухня» не интересовала. Поэтому мысленно он уже начал репетировать, как бы и суть доложить, и по одному месту скалкой не получить.

– Заметьте, мы еще даже не ковырнули, как взять под контроль точку их окончательного «приземления». С нашими-то ресурсами?! Ну, пропивает пара наших групп по городам и весям загнивающего Запада свои командировочные евро и фунты. И что с того?! Куда ехать-лететь?!

– А все ли мы учли, составляя сам список подписантов? – вдруг неожиданно для всех громко спросил Мацкевич.

Спросил настолько неожиданно, что все замолчали. Так же дружно, как три минуты назад загудели.

– Пока я слушал оперативного, машинально «перелистывал» на компьютере файлы последнего месяца, которые вы так почему-то недолюбливаете, мой любезный коллега Анатолий Петрович. Я, так сказать, просто попытался освежить память, – невозмутимо продолжил Мацкевич, – и на кое-что в свете новых событий взглянул по-иному.

Он встал во весь свой более чем скромный рост, нажал кнопку на проекторе, и на экране высветилась информация почти месячной давности:

– Информатор сообщал, что дочь Уралова срочно искала среди своего окружения номер французского мобильного телефона олигарха – господина Духона. Нашла или нет, мы, к сожалению, не знаем. Мои аналитики, похоже, тогда сделали ошибочный вывод, который сегодня нам может стоить дорого. Даже очень дорого. Они решили, что Духона искали, дабы решить какой-нибудь очередной финансовый вопрос. Как бывало не раз во времена их обоюдного величия. Налицо типичный стереотип. Заранее признаю – это наш прокол.

Полковник заглянул в чашку, где чая уже давно не было.

– Принесите чай, воду, всем принесите! – осипшим голосом прокричал Попов в селектор. И обращаясь к Мацкевичу, почти взмолился: – Прошу, продолжай, Леонид Сергеевич. Только без театральных пауз!

Мацкевич поправил на носу очки, которые спасали его от близорукости:

– Не могу без пауз. Когда я говорю, то стараюсь еще и думать. Как без пауз? Увольте.

Это прозвучало как-то двусмысленно, и, не стесняясь собственных эмоций, все заулыбались.

– Духон, помнится, у нас проходит как «объект второго круга». То есть способен оказать серьезное воздействие на успех планов их меморандума. Если, разумеется, к нему обратятся. В данном случае не важно, каких планов. Поскольку во Франции до сегодняшнего времени особых событий не происходило, одна из наших тамошних групп выборочно контролировала и его действия, – закончил Мацкевич и сел.

– Так и есть, – со значением произнес Попов, начиная соображать, куда клонит Мацкевич.

Между тем подобранные Леонидом Сергеевичем файлы менялись на экране проектора, позволяя присутствующим вникнуть в три главных с точки зрения ведущего аналитика ФСБ факта:

1. По данным внутреннего информатора в доме Духона, а также внешнего визуального наблюдения, следовало, что весь май олигарх проявлял странную активность. Особенно в сравнении с минувшими сонными месяцами добровольного затворничества во Франции.

2. Активность началась сразу после того, как президентская дочь взялась за поиски его номера телефона.

3. Его самолет несколько раз летал между Москвой и ближайшим к имению аэропортом Канна, перевозя туда и обратно друзей и знакомых.

Мои выводы следующие, – сказал он. – Дочь Уралова все же нашла телефон нормандского затворника. И обратилась к нему с просьбой. Это уже мои фантазии, поэтому считаю необходимым оговориться. Она, к примеру, попросила его организовать встречу некой группы людей. Опять, к примеру, подписантов меморандума…

Аналитик сделал одну из своих самых значительных пауз, которые, как выяснилось, недолюбливал начальник данной опергруппы.

В секретной комнате, изолированной звукоулавливателем слов от остальной Москвы, воцарилась мертвая тишина.

– А теперь я спрошу коллег. Могла ли дочь Уралова посвятить в тему сверхсекретного документа несведущего человека?! Тем более по телефону. Ответ всем очевиден – не могла! И из этого я делаю сногсшибательный вывод о том, что господин Духон сам является одним из подписантов меморандума. А это прокол еще более серьезный.

– Не может быть! – воскликнул Попов.

– Почему не может быть? – резко возразил ловящий, как радар, каждое произнесенное слово Смирнягин. – Тогда все сразу встает на свои места. И Брюссель, и Лондон, и почти единовременные вылеты наших подопечных. Значит, завтра или максимум послезавтра в Нормандии, скорее всего в доме самого Духона, и пройдет конспиративная встреча… Молодец, Мацкевич! Ты все-таки верно предположил, что подписанты летят на север Франции. Не в Париж, а в Нормандию.

– Только нам от этого не легче.

Попов в сердцах схватился за голову.

– Ситуация… – пробормотал он. – Интересно, кто там с их стороны ставил весь этот спектакль, что практически свел на нет все наши усилия по контролю над возможным развитием событий? А ведь мы предполагали, что встреча подписантов вот-вот произойдет – все факты говорили за это – не сегодня, так завтра. Слушай, Леонид Сергеевич… – С резвостью молодого человека Попов вскочил со стула и натянул пиджак. – Едем к Кушакову. Вернемся к полуночи. К нашему возвращению группа должна проработать тему переброски всех возможных ресурсов в Нормандию. Куда именно, подскажет тамошняя бригада. Аэропорт, дом, ближайшая округа – все должно быть под контролем. Время вылета – не позднее десяти утра местного времени. Предусмотрите необходимые спецсредства. У меня все.

– Нужны ребята с французским языком и визами, – напомнил Мацкевич. – И с деньгами. Впрочем, это за нами. Сейчас Кушаков отвалит Анатолию Петровичу вагон и маленькую тележку.

– Да, и вот еще что. Зачем весь май к Духону летали из Москвы люди? Я имею в виду этого доктора и друга-журналиста? Озадачьте себя, пожалуйста, и этим…

Покинув Институт космических исследований и прежде чем сесть в свою машину, Попов на мгновение задержал Мацкевича за рукав:

– Представляешь, что будет, если мы, помимо Духона, потеряли еще несколько подписантов?!

 

Глава 3

В кабинете помимо его хозяина уже находился заместитель главы Администрации Президента Умнов. В последнее время ему доставалось со всех сторон. Никогда прежде этот «серый кардинал» политических разводок и пиара не получал сразу столько чувствительных оплеух. Но пожалуй, наиболее звонкую выдал ему в день собственного семидесятипятилетия президент СССР Горбачев, назвав Михаила Юрьевича в телеэфире НТВ мерзким интриганом.

Так или иначе, еще с банных посиделок под Калугой, когда Попов и Мацкевич впервые познакомились с «кардиналом» Мишей, тот неизменно оставался неофициальным – то ли куратором, то ли консультантом операции «Меморандум». Поэтому не очень удивились, застав кремлевского чиновника в кабинете Кушакова.

– Ну, что случилось новенького? Судя по вашим физиономиям, товарищи полковники, ведь что-то случилось значительное?

Кушаков произнес это язвительно и вместе с тем с неким оттенком возникшей совершенно спонтанно беспочвенной злости.

– Случилось, – мрачно согласился Попов. – Разрешите войти?

Оба полковника все еще стояли на пороге, не нарушая приличествующей службе субординации.

– Устраивайтесь. Чаю хотите?

– Спасибо. Уже из ушей прет, – ответил за двоих Попов. – Пять часов совещались.

– Вот-вот, чаи гоняли, – пробурчал Кушаков.

За окнами кабинета, выходившими на Лубянку, наискосок от «Детского мира» хозяйствовала глубокая ночь. Полковник Мацкевич невольно вспомнил о людях, которых оставил ждать на «Калужской». К делу бы…

– Главных новостей две или, точнее, три. Так, оперативным путем выявлена дата встречи фигурантов дела «Меморандум», – начал докладывать Попов.

Если бы кто-то в этот момент взглянул на Умнова, то непременно заметил, как тот нервно дернулся при слове «фигуранты». Хороши себе «фигуранты» – элита страны!

– Встреча, по нашим данным, состоится двадцать восьмого или двадцать девятого числа.

– Как двадцать восьмого? Это что же, завтра? Ты что плетешь? Погоны потерять хочешь? – возвысил до истерики голос хозяин кабинета. – И ты докладываешь мне в десять минут первого накануне?!

– Дослушайте до конца, Петр Семенович, а потом уж погоны срывайте.

Попов пересказал, как выявилась дата, как определили место встречи – Нормандия, кто и откуда летит и что сейчас оперативная группа работает над планом переброски к месту событий самых квалифицированных агентов.

Похоже, Кушаков остался доволен докладом. Других специалистов у него все равно не было. Умнов реагировал совершенно иначе. Он сразу заговорил о том, чего больше всего опасались полковники.

– Из вашей информации следует, что скорее всего подписанты собираются у господина Духона, которого лично я отлично знаю. И уверен в одном: он не будет так по-крупному рисковать, если сам каким-то боком не связан с этой историей. Духон счастлив, что его в последние годы перестали дергать, «иметь» во всех газетах, – словом, стали забывать. И думаю, это далеко не случайно. Не подсказано ли это кому следует самим Президентом?!

«Кардинал» Миша сделал вид, что запнулся, мол, сболтнул лишнего. И тем не менее закончил мысль:

– А тут, получается, он сам лезет на пороховую бочку. Что-то не похоже на Александра Павловича.

Он обращался в основном к Мацкевичу, к которому с первого дня знакомства, еще в 2002 году, испытывал симпатию:

– Что вы думаете на этот счет, полковник?

– Действительно, мы об этом думали, – Мацкевич сделал реверанс в сторону своего спутника, – и не более чем два часа назад лично я расписался в своем проколе.

– Каком?

Кушаков приподнялся из-за стола.

– Мы не вычислили среди подписантов фамилию Духон, выведя его во второй круг внимания. А теперь, судя по всему, он превращается, по меньшей мере в тактическом плане, в ключевую фигуру. Боюсь, что среди подписантов мы прозевали еще несколько значительных фигур.

– Кого вы имеете в виду? – чуть ли не в один голос спросили Кушаков с Умновым.

– Я имею в виду Татьяну Борисовну, дочь Уралова. Слишком много пересечений при подготовке встречи подписантов проходит через нее. Конечно, возможно, она просто помогает Семье. Но это самый простой и, на мой взгляд, примитивный вывод. Скорее всего, сама Татьяна Борисовна тоже была среди подписантов, причем не самым рядовым. Поэтому она, как говорится, полностью в теме. И потому активно мониторит предстоящую встречу. Словом, она – весьма заинтересованное лицо.

– Кстати, она еще числится в советниках Президента? – обратился хозяин кабинета к Умнову.

– Сами понимаете, в составлении штатного расписания Кремля я не участвую, но что-то не слышал, чтобы ее выводили за штат.

«Любопытно», – подумал про себя Кушаков, а вслух спросил:

– Что все это может означать?

Поскольку вопрос не был адресован ни к кому конкретно, все промолчали.

– Предположим, что относительно Татьяны Борисовны вы правы в своих рассуждениях. Будем думать, насколько это меняет ситуацию. Я, признаться, пока не вижу.

Если б среди присутствующих в кабинете кто-то хорошо знал Умнова, то никогда не поверил бы его словам. Достаточно было увидеть, как в его маслянистых умных глазках появился лихорадочный блеск. Так всегда просыпался в нем азарт игрока.

– А что вы имели в виду, господин Мацкевич, когда упомянули и о других возможных подписантах?

– Ничего конкретного. Я просто подчеркнул саму возможность подобного поворота событий, – отстранился от продолжения скользкой темы главный аналитик ФСБ.

Попов, который после доклада не проронил ни слова, решил, что пришло его время.

– Между прочим, там ждут не наших размышлений, а конкретных указаний. Через восемь часов я на всякий случай уже объявил начало операции в Нормандии. Пора уже давать отмашку, уточнить еще раз детали. Люди ждут команды…

– Что верно, то верно, – согласился Кушаков. – Вы, Анатолий Петрович, уже излагали примерный план действий. Думаю, что, к сожалению, всем группам придется действовать по ситуации. При этом никакой провокационной самодеятельности. Они не дома, а в чужой стране. Вы лично возглавите операцию. Ваша задача – только максимально фиксировать содержание конфиденциальной встречи. Любыми допустимыми средствами. Ясно? Подберите лучших из специалистов, кто знает французский или, на худой конец, английский.

– Где найти таких? – не удержался, чтобы не съязвить, Мацкевич.

– Вы, кстати, сами знаете и английский, и французский, – тут же отпарировал Кушаков. – Вы тоже летите.

– Я аналитик, а не оперативник. Ни бегать по лесам, ни лазить по деревьям не могу.

– Не ищите предлога, чтобы остаться. Когда Мальцева посылали на оперативное задание, об этом что-то не вспоминали.

– Это разные вещи, – попытался возразить Леонид Сергеевич.

Второй раз за последние часы он вынужден был вспоминать о погибшем товарище. А это очень больно.

– Это приказ, – закончил Кушаков и по селектору вызвал порученца.

В кабинет вбежал молоденький майор в щегольско сидевшей на нем форме. За весьма скромный срок своего хождения в порученцах майор не мог припомнить столь долгих ночных посиделок у своего начальника. Поэтому всеми возможными способами старался подчеркнуть сосредоточенность и старательность.

– Срочно пригласите начальников финансового, технического и кадрового управлений. Они на месте, ждут. – И уже обращаясь к Попову, добавил: – Согласуете список по денежному довольствию бригад. Получите самую лучшую технику слежения – я уже распорядился, а кадровики помогут все согласовать с дежурным по МИДу. С пограничниками разберетесь сами. Скажете, я велел. Времени на стандартные процедуры уже нет. Действуйте.

Мацкевич и Умнов делали вид, что уважительно слушают. На самом деле ни одного, ни другого подобного рода детали не интересовали. Оба прекрасно понимали, что результатом этого конкретного этапа операции «Меморандум» может быть лишь одно: четкое понимание того, зачем собираются люди, заложившие меморандумом потенциальную «бомбу» явно направленного действия.

– Если позволите, пока Попов будет оформлять документы, я поделюсь еще одной мыслью, – обратился Мацкевич к Кушакову. – Прости, Анатолий Петрович, никаких тайн, только сейчас в голову пришло, когда речь зашла о пограничниках. Я тебя сейчас догоню. Просто уже время поджимает.

– Что еще? – спросил генерал, когда Попов вышел в приемную.

– Я просто подумал о том, что надо пойти на экстраординарные меры и завтра волевым решением воспрепятствовать вывозу контейнеров с экземплярами меморандума из страны.

– Вы что, думаете?..

– Не уверен, но все возможно. Кто-то из подписантов захочет вывезти свой экземпляр за границу. А это нежелательно.

– И как вы полагаете Уралова обыскивать?!

– Обыскивать не надо, хотя не знаю, видны ли контейнеры на обычных мониторах при досмотре. Но если этого не сделать, то всякое может случиться. Ну, например, если на своем сборе в Нормандии подписанты примут решение о предъявлении меморандума миру?

– Вы думаете? – теперь уже полюбопытствовал Умнов.

– Повторяю, всякое возможно.

– Так они и здесь могут предъявить меморандум кому не следует. Той же прессе. Почему нет? – высказался Кушаков.

– Как говорят в Одессе, это две большие разницы, – настаивал на своем Мацкевич. – Уверен, Михаил Юрьевич с удовольствием это подтвердит. А он в этих вопросах – дока!

Умнов незамедлительно кивнул в знак согласия.

– Хорошо, – наконец согласился Кушаков. – Пусть Попов поставит перед пограничниками эту задачу.

– Увы, так, думаю, не получится. – Мацкевич выразительно развел руками. – Наверняка нужен приказ, и не за вашей подписью. Хотя бы Любимова.

– Я позабочусь, утром еще успеем. А сейчас догоните Попова, и больше инициативы, предусмотрительности… До связи.

Где-то в пятом часу утра, когда несколько оперативных групп уже готовы были вылететь к мало кому известному городу Кан, друзья все еще сидели на крохотной кухне у Мацкевича. Через час ему тоже предстояло выезжать в аэропорт Чкаловский, откуда вылетал спецрейс. Его жена, драгоценная для обоих мужчин, Валентина Ивановна уже закончила собирать мужа в дорогу и сейчас незаметно подбрасывала в горнило скромного утреннего застолья новые и новые кушанья. А Смирнягин с хозяином дома вновь и вновь «перетирали» главную тему.

– Анатолий Петрович не виноват, что в данной операции то и дело проигрывает, – неожиданно сделал умозаключение Смирнягин. – Он привык играть против профессионалов. Их шаги понятны его ребятам, ты ж понимаешь, одна мама их всех родила. Да я сам такой… – Смирнягин сделал паузу и опрокинул в себя рюмку водочки. – Ты же понимаешь… А там против нас, похоже, играют одни непрофессионалы. Их действия нельзя предугадать, просчитать. Знаешь, мне кажется, они полностью отказались от советов тех же наших… – Он сделал выразительный жест, похлопав себя по плечу, где должны находиться погоны.

– Как ты думаешь, почему? – спросил Мацкевич.

– Чего здесь и думать? Они не верят нам, поэтому и играют сами. Получится – хорошо. Не получится – некого винить. Ты, Леонид Сергеевич, дорогой мой друг, как бы нежнее сказать, чтоб тебя не обидеть, несколько оторвался в своей аналитике от жизни. А я вот сидел в ней по самые уши. Как доверять нашему брату, когда каждый второй двурушничает, ловчит, продается, спекулирует своим положением? Поэтому Попов и не догоняет. И кого? Тех, у кого нет ни оперативных групп, ни материально-технического обеспечения, ни аналитиков…

– Ну-ну, не упрощай. Зато у них есть деньги, на которые можно все купить, – огрызнулся было Мацкевич.

– Но ведь не покупают, – не сдавался Смирнягин.

– Еще не вечер, – будто зная или понимая нечто большее, парировал Леонид Сергеевич. – Но в главном я с тобой соглашусь. У подписантов, безусловно, есть цель. Не удивлюсь, кстати, если рядом с благородной, высокой целью соседствует личная корысть, интриги, расчет – люди там собрались разные.

– Куда уж разнее?! Один Эленский чего стоит! Да и мой бывший начальник-министр. Клейма некуда ставить. Не говоря уж о Корнюшенко и убиенном Листове…

– Не кипятись. Листов попал туда случайно, как и еще добрая половина. По части клейма там тоже все в порядке. Но ответь мне, что нужно самому Уралову, его дочери, Огневу, этому бывшему банкиру-олигарху, наконец? Тогда, в девяносто восьмом, сделали из него пугало, громоотвод. Впрочем, что мне тебе говорить, ты все знаешь изнутри. Ладно бы прошлое, что сейчас-то ему нужно, ответь мне? Молчишь? А я говорю тебе, там какая-то непонятная игра. Но есть и цель! И они верят в нее…

А мы ради чего? Ради наших генералов, Умнова? Когда ты в последний раз получал звание? И не вспоминай, мы его почти одновременно получали ох как давно. Зато некоторые бывшие майоры уже стали генералами, а кое-кто взлетел и выше. Так ради чего? Копейки в кармане считать?

– Тебе уже в аэропорт пора. Ничего не забыл? – Смирнягин явно не хотел обсуждать эту тему.

– Ничего, – буркнул Леонид Сергеевич, – ничего ты не понял, Сашка.

Больше всего на свете Мацкевич боялся собственной беспомощности. Получив неожиданный приказ лететь во Францию, заниматься не тем, что он умеет, Леонид Сергеевич ощущал себя заурядной марионеткой. Если человек ничем не может помочь делу – а именно так он квалифицировал свою предстоящую поездку, где должен выступить в несвойственной роли слухача, следака, бегунка, – что он еще должен ощущать?

И вообще, операция в Нормандии мало что даст. Поэтому Мацкевич не видел в ней большого смысла, так как приблизительно догадывался, зачем съезжаются «на дачу» к Духону гаранты меморандума. Отсюда и самопроизвольное брюзжание на кухне перед ближайшим другом и соратником – не более чем возможность выговориться, «выпустить пар».

– Все, тебе пора. Хочешь, я провожу тебя в аэропорт? – спросил Смирнягин.

– Не надо этих жертв, – нашел в себе силы пошутить Мацкевич. – Иди домой. Можешь поспать часа четыре. От силы – пять. А потом езжай на «Калужскую». И будь, пожалуйста, постоянно на связи с нашей группой. Очень прошу.

Друзья обнялись. Мацкевич взял портфель, наскоро собранный женой, чмокнул ее в щеку и направился к двери.

 

Глава 4

– Не маленькие, доберутся, – то ли самой себе, то ли мужу выговаривала Таня.

Часы в их лондонской квартире показывали без десяти восемь утра. Надо было уже поторапливаться встречать родителей. Учитывая лондонские пробки, особенно загруженность в эти утренние часы дороги М-25, времени совсем не много. Впрочем, не перелет Бориса Николаевича с супругой волновал их младшую дочь. Лениво просматривая утренние газеты и запивая прочитанное, на местный манер, большой чашкой «котлового» кофе, муж прекрасно понимал это. Если бы у его жены была возможность следить на локаторе за рейсом самолета, вылетающего из Питера через два часа, она непременно воспользовалась бы ею. Этим рейсом летел Огнев, за благополучие которого с момента весеннего покушения на него Таня боялась как никогда.

Муж с нетерпением ждал приближающейся развязки событий, которая наверняка вернула бы его к активной политической деятельности. О чем-нибудь другом он и не мечтал. И только ради этого он прощал жене многое.

– Конечно, все прилетят по расписанию, – глубокомысленно заметил муж. Надо же было что-то жене отвечать. – И не волнуйся, Танюшка, встреча тоже пройдет без сучка и задоринки. Поверь мне, Танюшка.

– А ты что сидишь в халате, будто ждешь особого приглашения?

На ней уже ладно сидел элегантный бирюзовый костюмчик, который качественно скрывал еще не до конца «съеденную» спортом полноту.

«Вырядилась. Со мной все больше в джинсах, а тут – как на парад», – недобро подумал муж. Татьяна действительно «вырядилась», инстинктивно понимая, что на предстоящем сборе она будет единственной особой женского пола. Стало быть, все внимание ей. Да и положение у нее там, что и говорить, особое. Задуманный шесть лет назад план, который якобы вел ее к трону российской власти, был знаком далеко не всем гарантам меморандума. Как к нему отнесутся «незнайки»? Как воспримет утечку подобной информации общественность? Все эти вопросы представлялись Тане далеко не праздными.

– А я так полечу, в джинсах. Вот только куртку захвачу. У них, в Нормандии, слышал, дожди, – воинственно сообщил свое мнение супруг, поднимаясь из-за стола.

– Поступай, как знаешь. Ты же все делаешь назло мне, – отмахнулась жена.

Разговор об одежде, недвусмысленные намеки на того, кого она намерена в очередной раз обаять, странным образом заставили ее думать не о встрече в имении господина Мартена, а о той, когда они останутся наедине с Огневым. И вряд ли потому, что она вновь окунется в море столь долгожданных любовных страстей. Таня собиралась раз-го-ва-ри-вать. Мало представляя, как удастся вообще перевести встречу в столь необычное для их свиданий русло, президентская дочь тем не менее решила устоять.

Дело в том, что по мере приближения развязки финала с меморандумом ей становилось все более некомфортно. Таня поймала себя на мысли, что неожиданно для самой себя даже думать стала какими-то замыленными политическими штампами и декларациями. Тогда, в 1999-м, идеи, которые ей «надували» в уши жаждущие власти мужики, представлялись заманчивыми и перспективными. Как для нее самой, так и для России в целом. Она уже тогда видела себя первым президентом-женщиной в России, подумывала о первых своих указах, и все чаще, как в говорящее зеркальце, заглядывала в екатерининскую эпоху и даже за океан, где, по достоверным сведениям, Хиллари Клинтон готовилась дать бой за должность президента страны сразу всем мужчинам США разом.

Машину, которую она лихо вела в аэропорт, слегка занесло на вираже. Но и этого было достаточно, чтобы вернуться к реальности. Тем более что Вячеслав, развалившийся рядом, незамедлительно спросил:

– О чем ты думаешь? Я же вижу, что ты постоянно о чем-то думаешь. Лучше за дорогой смотри.

– Не надо мне давать советов, – не повышая тона, отрезала жена. – А думаю, дорогой, возможно о том же, что и ты. Ведь ты думаешь о том, как станешь мужем президента! Думаешь? Кстати, сходил бы в Букингемский дворец и поинтересовался у супруга Ее Величества, каково быть женатым на королеве.

– Хватит. Помолчала бы. Можно подумать, все против твоей воли делалось?

– А я и не говорю об этом. Только когда вела вас к папе, так сказать, за благословением на будущее, у меня еще были какие-то политические амбиции…

– А сейчас, стало быть, их нет? – перебил супруг.

– Представь себе, нет. Или почти нет. Да поймите вы все, что я – баба, наконец, хочу имею нечто наподобие бабьего счастья. Все вокруг меня, слава богу, живы и здоровы. Я хочу, поймите, просто жить!

– Ты уверена, что выступаешь по адресу? Или репетируешь речь, адресованную кому-то другому? – не упустил момента съехидничать муж.

И тут же раскаялся в этом. У жены, сидящей рядом с ним за рулем, летящей неизвестно в какое будущее, было такое растерянное выражение лица, что он невольно пожалел ее:

– Ты понимаешь, что поставлено на кон? Судьба России, па-ни-ма-ешь?

– Не смей пародировать папу. Даже если он, любя, тебе позволяет делать это, все равно не смей. И не надо мне загибать про будущее. Расчет и еще расчет – вот что движет тобою.

– Только мною? Ладно, твой отец в этом действительно святой. А остальные? Да Огнев – он же фанатик. Но уж давно не альтруист. А Эленский?

– Эленский честнее всех вас. Родив идею меморандума, он меньше всего думал о себе. И заметь, не он придумал подводную его часть.

– Кстати, кто все-таки точно знает о нашем дополнении к меморандуму?

Муж попытался этим вроде бы самым банальным вопросом отвлечь жену от трудных мыслей и направить их в русло главной темы нормандского сбора.

– Человек пять, – не утруждая себя пересчетом, предположила Таня. – Понимаю, куда ты клонишь.

– Да, я боюсь, что не все так просто пройдет. А это конец…

– Или, может, начало? Для меня по крайней мере. Мы уже столько лет вместе, дорогой, а ты ни разу не спросил, надо ли мне все это!

Развить тему она не успела, так как «БМВ» въехал на огороженную сеткой площадку частного терминала аэропорта.

– Самолет, кажется, уже прилетел. Сейчас папа мне задаст за опоздание. Скажи, что за рулем был ты. Он на тебя не ругается.

Борис Николаевич и его супруга нетерпеливо блуждали по холлу, сплошь заставленному большими бежевыми креслами и настольными лампами, которые здесь почему-то всегда были включены.

Все нежно расцеловались.

– Ты представляешь, Танюша, что со мной произошло? – прогудел отец.

– Сейчас в машине расскажешь, папочка. Нам надо поспешать, – оборвала его дочь.

– Без нас все равно ничего не начнется, – в своей привычной манере заявил Борис Николаевич.

Тем не менее довольно бодро пошел к машине. Он попытался влезть на переднее сиденье, но уткнулся в рулевую колонку.

– Футы нуты, ножки гнуты, – засмеялся он. – Опять все перепутал. Так всегда в вашей Англии. Когда они, наконец, правильные машины начнут делать?

– Папочка, садись с мамой сзади. Там тебе будет удобнее.

Пока Борис Николаевич влезал на заднее сиденье, мама успела шепнуть Тане:

– Не представляешь, как он разнервничался во Внуково. Он тебе сам расскажет.

Машина резво рванула за ограждение и, выехав на дорогу М-11, набрала скорость. Борис Николаевич вспомнил, о чем хотел сообщить дочери и зятю.

– Представляете, дети, я впервые подвергся шмону в аэропорту.

– Какому еще шмону? – не поняла дочь.

– Какому-какому? Непонятливая ты у меня. Таможня, или безопасность, наверное, все вещи вдруг решила просветить через их телевизор. Любопытная штука. В чемодане вроде бы вещи, а на экране какието одни елки-палки. Как на рентгене.

– С чего бы это?

– А я откуда знаю? Говорят, в целях личной безопасности. Ну и правильно! Я сначала разнервничался, мол, по какому праву первого Президента России проверяют. А потом подумал, что правильно делают…

Борис Николаевич перевел дух и продолжил:

– Террористы кругом распоясались. А чем я лучше остальных граждан?!

Татьяна умело поддакивала, а сама, конечно, соображала, что это неспроста. Никто в машине еще не догадывался, что нынешним утром унизительной процедуре личного досмотра подвергнуты еще несколько высокопоставленных чиновников, чего ни разу с ними не случалось. Единственным человеком, как ни странно, порадовавшимся этому обстоятельству, была сама Таня.

Как потом доложили полковнику Попову, никакого подобия предмета, который был подробно описан в ориентировке, у пассажиров частных самолетов не оказалось.

В городском аэропорту, расположенном недалеко от Темзы, на востоке Лондона, семью Уралова уже ждали два вертолета, а рядом с ними нарезал круги сын Александра Духона Николай, которого отец попросил заказать на свое имя два частных вылета в Нормандию.

Строго говоря, ему не было нужды тащиться сюда. Вертолеты заказаны заранее, а у англичан никогда не было проблем с исполнительской дисциплиной. Поэтому Николай мог не сомневаться, что рейсы состоятся вовремя. Другое дело, что ни на одной лётной карте не обозначалась посадочная площадка в шато. А это создавало пилотам известную трудность.

Поскольку Николай был единственным человеком, имеющим опыт приземления на тамошнем небольшом футбольном поле или непосредственно на площадке перед домом, он сначала решил обойтись тем, что обозначит эту точку на картах пилотов и благополучно удалится. Но тут заартачились хваленые английские вертолетчики. Посадка в таком месте, где кругом стеной стоит лес, штука рискованная. За неимением других экипажей Духон-младший решительно увеличил гонорар за полет и сказал, что полетит с ними.

Узнав о возникшей проблеме и по достоинству оценив действия молодого человека, отец и дочь любезно поблагодарили отпрыска олигарха.

– А я знаю вашего отца, – не упустил случая побеседовать с молодежью Борис Николаевич. – Помнится, лет десять назад я даже награждал его орденом. Простите, запамятовал каким… Но то, что он был первым из олигархов, тьфу ты, понимаешь, черт попутал, конечно, банкиров, кто получил от первого российского Президента орден, – ручаюсь.

Сын олигарха, которого все российские политические премудрости волновали мало, сразу не нашелся что ответить и лишь что-то тихо пробормотал себе под нос. Его манера говорить ужасно тихо раздражала многих собеседников. Как-то, когда Николаю было лет пятнадцать или шестнадцать, друг его отца – Лев Багрянский – по сценарию одного светского мероприятия должен был представить юного отпрыска тогдашнему российскому министру иностранных дел Примакову и герцогу Кентскому.

– Если будешь о чем-то с ними беседовать, умоляю, говори хоть чуточку громче. Вип-персоны не любят напрягать уши, – наставлял его Лев.

– Папа меня учил, что солидный человек никогда в разговоре не напрягает голоса, – пояснил Николай. – Кто захочет – услышит.

Багрянский хотел возразить, но раздумал. В голосе отпрыска он ощутил определенную твердость, граничащую с упрямством.

Вместо этого Лев лишь заметил:

– Ты, видимо, еще маленький и просто пока не знаешь, что от голоса твоего папы порой стены трясутся и люстры позвякивают.

Всю дорогу Таня сидела рядом с Николаем, наискосок от мужа, с отсутствующим взглядом. Такое с ней бывало всегда, когда мозг лихорадочно размышлял.

Полет до имения Духона занял не более часа.

 

Глава 5

Приземление прошло без сучка и задоринки. Александр искренне и нежно обнялся с молодыми членами семейства. Затем без излишней фамильярности протянул руку Борису Николаевичу, которую тот крепко пожал.

– Пожалуйте в дом, у нас есть около часа, – сообщил он. – Кто чай, кто кофе, кто воду?

Пока домоправительница мадам Жизель готовила напитки, Александр коротко сообщил, обращаясь в основном к Тане, о том, что уже приземлились самолеты из Брюсселя и Вены, а также еще один из Москвы. Ее так и подмывало спросить, что с рейсом из Санкт-Петербурга, но Александр опередил ее:

– Еще два рейса прибудут в течение получаса. Так что вы, Татьяна Борисовна, не последние, как грозились. Но это и к лучшему.

– А кто уже прилетел? – чуть ли не одновременно задали вопрос Уралов и его зять.

– Простите, ей-богу, не знаю. Мой водитель сейчас как челнок мотается между аэропортом и шато господина Мартена.

– Что есть шато? – коверкая слова на манер иностранцев, говорящих по-русски, спросил Борис Николаевич.

– Папа, это большой, обычно старый загородный дом во Франции, – объяснила Таня. – Вот мы сейчас у Александра Павловича в гостях, в его шато. В шато господина Мартена пройдет наша встреча.

– А чем нам плохо здесь? – Борис Николаевич деловито огляделся. – Каково!

Что он этим хотел сказать, так и осталось загадкой. Человек, которому Кремль был обязан своим нынешним великолепием, вряд ли мог бы восхититься чем-то еще.

– Здесь нельзя, – достаточно жестко ответил Духон. – Как мне сообщили, все дороги к моему дому с самого раннего утра находятся под визуальным контролем каких-то машин и людей. Скорее всего, наши «следопыты» уже топчут здешние проселки. Они думают, что встреча состоится здесь. А мой водитель и ваш покорный слуга тем временем везет гостей к режиссеру.

– Все-таки выследили, – разочарованно сказал супруг Татьяны, до этого момента не проронивший ни слова.

– А что ж вы думали? У спецслужб детей нет, – неожиданно сорвалось с языка Духона. – Порой не догоняют, но всегда гонятся.

Духону предстояло запутать незваных туристов на местных дорогах как раз в тот момент, когда его «БМВ» с гостями тронется в шато Мартена. Он был уверен, что проскочит незамеченным. Если, конечно, воспользуется не прямым путем, а сразу свернет на мало кому известную дорогу, что сразу позади дома.

Не очень искушенный в таких делах, он даже не мог предположить, что у московской группы быстрого реагирования, как он обозначил ее для ясности, нанятого транспорта вполне достаточно, чтобы не прозевать ни одну машину, выезжающую из ворот имения.

Гости терпеливо ждали, медленно попивая напитки, принесенные мадам Жизель. Супруга Бориса Николаевича, которую мало интересовали детали, с большим интересом углубилась в осмотр интерьеров шато. Построенный двести лет назад, он сохранил немало любопытных уголков, не тронутых временем и меняющимися хозяевами.

Как ни странно, никто не обсуждал предстоящую встречу. Даже Борис Николаевич смиренно сидел в уютном кресле и не выступал.

«Наверное, готовят свои эмоции и мысли для встречи, – подумал Александр. – Как спортсмены перед стартом».

– Господа, – обратился он к гостям. – Думаю, максимум через полчаса тронемся. Все рейсы прибыли, и гости едут к месту встречи. Как только мой человек позвонит и сообщит, что все гаранты уже у месье Мартена, мы тронемся.

– А не помешают ли боевые соплеменники этому движению? – спросила Таня.

– Не думаю. Скорее, их задача – лишь установить наблюдение, ну там, всякие подзорные трубы, прослушка, иная ерунда.

Тем временем водитель Арсен упорно вел семиместный автобус с прилетевшими гостями заранее проложенным маршрутом. Он с любопытством поглядывал в зеркало заднего обзора, пытаясь узнать пассажиров. Что-то знакомое угадывалось в лице крупного рыжего мужчины. Но кто этот эмигрант с Западной Украины, нашедший благодаря знанию французского приют в доме Духона, никак не признавал.

Первым прилетел самолет из Вены, из которого вышел Дедов. Буквально сразу за ним приземлился борт из Брюсселя, доставивший Хохлова и Корнюшенко.

Арсен краем уха слышал, как оба живо обсуждали полное отсутствие таможенного персонала здесь «на границе» и то, что никто даже не взглянул в их паспорта.

Примерно через полчаса один за другим приземлились еще два рейса из Москвы, о чем Арсену сообщил грузчик аэропорта.

– Они что, прилетели к твоему хозяину в гости? Наверное, на день рождения? – вежливо, но настойчиво допытывался он у водителя, который в течение последних месяцев словно прописался в аэропорту.

– Не знаю, – не менее вежливо отмахивался Арсен, который в этот момент заметил на стоянке черный джип, из которого вышли двое. Они явно не знали, входить в здание или нет. Но в итоге удовлетворились тем, что сквозь стеклянный фасад «внутренности» были видны как на ладони.

Судя по всему, эта парочка увидела все, что нужно, и осталась прогуливаться снаружи, Тем более что обещанного на первую половину дня занудного нормандского дождя, к счастью, не было. Ярко светило солнышко, а на небе не наблюдалось ни одного облачка.

– А может, они, как и твой хозяин, прилетели покупать себе нормандские шато? И что они нашли хорошего у нас? Дожди, сыр да молоко… Ты подсказал бы им поискать имения в Бургундии или Провансе. Там вино, масло, тепло…

– Если меня послушают. Ты же знаешь, Рене, у богатых свои причуды. Что у русских, что у вас, у французов.

На посадку стал заходить еще один рейс – из Санкт-Петербурга, и вслед за ним – последний в этот день – из Москвы. Шоферу было все равно, кто именно прибыл. В данный момент его больше волновало количество гостей и как их всех разместить в микроавтобусе.

Последний рейс прилетел примерно в шестнадцать часов, на нем еще двое пассажиров.

Как было велено, Арсен спешно позвонил своему хозяину:

– Их семеро. Всего семеро! Ровно столько, сколько мест в автобусе.

– Поздравляю, – подбодрил Духон. – Теперь тебя точно жандармерия не остановит за превышение количества пассажиров в автобусе. Старик, ну-ка опиши гостей. Нет ли там, часом, заблудших овечек?

Сквозь стеклянную стену аэровокзала Арсен оглядел компанию:

– Один такой с короткой стрижкой. Как раньше стригли. Рыжий. Очень знакомое лицо.

«Огнев», – предположил Духон.

– С ним кто-то бородатый. Немытый. Еще два пожилых. Один почти лысый и седой, такой рыхленький дедушка. Другой, коренастый, тоже старый, но будет покрепче. Явно не русский. Может, турок? Я таких в Стамбуле много видел. Четки перебирают.

– Ты меньше комментируй, а то увлекся, – оборвал его Александр. Он уже понял, что речь идет о Дедове и главе Приволжской республики Бурнусове. А бородатый скорее всего Дорошин.

– Извините, пожалуйста. Еще один плотный такой мужчина. Тоже очень знакомое лицо. Пиджак застегнут на все пуговицы.

– А остальные?

– Еще один такой высокий, добродушный. Все улыбается. И что-то рассказывает и рассказывает. Вроде бы чем-то недоволен. И еще мужик, похож на Чебурашку, ушастый и лысый.

«Это Хохлов», – понял Александр.

– А ты, Арсен, прямо художник. Точно образы рисуешь.

– Спасибо и пожалуйста, Александр Павлович.

На самом деле кто эти двое, он так и не понял. Похоже, «плотный», «застегнут на все пуговицы», это Илья Суворов. А кто такой улыбчивый рассказчик? Как и большинство гарантов меморандума, Духон наверняка всех не знал. Единственное, что он сразу понял из живописаний Арсена, что Бориса Платоновича среди прилетевших не было. И не мог понять – почему.

Духон не знал, что произошло прошлой весной в Киеве и какую роль во всем этом сыграл один из отцов меморандума.

«Нет уж, об этом я точно порасспрошу Таню, – решил он. – Это принципиально».

Его мысли прервал нетерпеливый голос Бориса Николаевича:

– Не пора ли нам в путь-дорогу?

– Сейчас, Борис Николаевич, мы не можем рисковать. Пока основная группа не прибудет на место, нам трогаться нельзя, – терпеливо объяснил хозяин дома. – Понимаете, та публика, что с раннего утра бороздит наши здешние дороги, все еще уверена, что встреча состоится именно здесь, у меня. Они и за автобусом пока беспечно следят, так сказать, вполглаза. Надо как раз воспользоваться этим и незаметно проскочить.

– А сумеют ли? – искренне забеспокоился Уралов.

– Успеют, – ответила за мужчин Таня.

Она держалась молодцом, ничем не выдавая душевных бурь, бушующих в сердце.

Дочка с мамой неспешно попивали чай, который уже в третий раз принесла мадам Жизель.

Со знанием дела, как мог слышать краем уха Духон, они увлеченно обсуждали ткани, которыми были обиты стены практически всех комнат этого шато. Особенно те, чей рисунок был придуман самим Эдгаром Дега, почти двести лет назад гостившим здесь.

Вновь зазвонил телефон. Это был Багрянский, коротающий время с доктором в доме Мартена.

– Режиссер волнуется. Когда планировать обед: до совещания или после?

– Ну конечно, его волнует обед… Ты, часом, не знаешь, что на сей раз он придумал? У него же нет других проблем.

«Можно подумать, что тебя обед не волнует. Или я не знаю тебя», – чуть не сорвалось с языка Багрянского. Но он сдержался, тем более что Духон все же высказал свое мнение по поводу обеда:

– Только после. Хотя уже жутко хочется есть. – И без перехода спросил: – Слушай, писатель, ты случайно не знаешь, где наш друг, господин Тьерри?

– А я его и не видел. Знаю, что он с самого утра где-то на дорогах. Знаю даже, что у него есть вертолет. И вообще в округе происходит что-то загадочное. Табачников слышал, как о чем-то таком говорили служащие месье Мартена.

– Интересно. Слушай, как Арсен приедет, сразу воспользуйся телефоном, который я тебе дал на всякий случай. Я позвоню на него, когда будем выезжать. Чип в нем заменен и не прослушивается. Ты же у нас как телефонный справочник. Помнишь мой старый венский номер мобильника? Если что, звони на него. Он, кстати, здесь берет лучше, чем московский.

«А он волнуется», – подумал про друга Лев. Хотя в последнее время он стал замечать за Александром некое подобие равнодушия к событиям, которые по воле судьбы этим летом вдруг вновь завертелись вокруг него. «Наверное, тоже тонет в сомнениях!»

Оставаясь во многом сторонним наблюдателем во всей истории вокруг меморандума, Лев поначалу свято верил в историческую правоту гарантов этого документа, тем более что Духон сначала сам был его убежденным последователем.

Но научившись ловить, а затем по-разному толковать случайно оброненные фразы друга, Лев стал все больше и больше ощущать в них некие сомнения: а туда ли мы все плывем?

 

Глава 6

Оперативный штаб группы Попова и Мацкевича уже к девяти утра был развернут в крохотном отеле «Нормандия» городка Гасе, располагавшегося поблизости от имения Духона. Еще минувшей ночью московские службы обеспечения операции договорились, что спецрейс с тремя группами оперативников прилетит в аэропорт города Руан, куда регулярно выполнялись международные рейсы. А следовательно, их прибытие не привлечет особого внимания.

Другие пять групп, прибывшие в отель городка рано утром из Бельгии на семи арендованных автомобилях, взяли на себя заботу за спецгруз, предназначенный для аудиовизуального наблюдения. И тем самым избавили группы, прилетевшие из Москвы, от опасности засветиться на контроле в аэропорту.

Наконец еще одна группа из четырех человек, которая уже давно «толклась» на местных дорогах, обеспечивая Москве контроль над предполагаемым местом событий, ожидала на месте. Она и рекомендовала Москве снять отель этого заштатного городка, соседствующего со знаменитой деревней, обеспечивающей добрую половину мира сырами камамбер.

В самом большом из номеров отеля на свободных стенах уже висели две увеличенные карты провинции Орн. Еще одна, более подробная, была развернута на столе. Временный начальник российского «десанта» полковник Попов пребывал в приподнятом настроении. Все оперативные группы уже находились на своих местах, которые Анатолий Петрович определил им после консультаций с Мацкевичем и старшим офицером той самой, почти уже местной группы – майором по фамилии Понсен. Его предки были обрусевшими французами и бережно сохраняли в семье язык предков. Что, собственно, и предопределило судьбу всех ее мужчин. И дед, и отец, и, наконец, внук Виктор служили в спецслужбах. Виктор не только прекрасно говорил на французском языке, но и своим обликом здорово походил на ярко выраженного парижского щеголя – набриолиненый хохолок волос, светлые брюки и тонкий оранжевый свитер.

Докладывая Попову свои предложения по размещению мобильных бригад, он мотивировал их тем, что ни за кем из прибывающих гостей нет никакой необходимости гоняться по всей Нормандии.

– Достаточно выставить пост в аэропорту Кан, оттуда получать оперативную информацию о том, кто прилетел, и засечь момент, когда гостей повезут в дом Духона, – уверенно докладывал он, тыча указкой в карту. – Одна бригада – номер один, где старшим буду я, встретит их в порту и станет сопровождать по всему маршруту. Еще одну бригаду, под номером пять, предлагаю держать здесь. – Понсен указал на перекресток дороги Д-13 чуть ниже мэрии Гасе. – Там рядом строительный двор, откуда удобно вести просмотр, – добавил он. – Бригада номер три возьмет мини-вэн под свой контроль, если тот проследует со стороны городка Трун. Подъезд к шато со стороны города Аржентан возьмет на себя бригада номер четыре. Вот это место. Тут, сразу скажу, не укрыться. Да и не надо этого делать. В худшем случае пусть ребята изобразят, что сломались… Машины номер два и шесть займут позиции на съездах с Д-4 и Д-33. Но только с севера. Этой дорогой гости вряд ли воспользуются, но отсюда удобное место для подскока к другим точкам. И последняя точка, номер семь, – совсем уж рядом, извините, по соседству с мусорными баками на перекрестке, который ближе всего к искомой точке.

Виктор Понсен указал на карте и ее.

– С этим ясно, примем за основу, – сказал Попов, поворачиваясь к офицерам: – Все равно у нас в запасе другого ничего нет. А Виктор здесь уже, можно сказать, обжился. Вопросы есть?

– У меня имеется. К товарищу майору, – откликнулся на предложение Мацкевич. – Ваша уверенность, что встреча пройдет именно в замке Духона, основана лишь на сообщениях местного информатора?

– Так точно. Этот информатор как раз и повезет гостей из аэропорта в дом.

– Как интересно, – не преминул заметить Мацкевич, – мы о нем слышали еще в Москве, но как-то недосуг было спросить: а кто он такой?

– Да, это верно, – поддержал его Попов.

– Охотно удовлетворю ваше любопытство, господа. Наш информатор, представьте себе, нелегальный эмигрант с Украины. Мы «пробили» его по всем каналам. Сами французы из дома Духона – повариха и садовник – охотно его сдали лично мне, когда мы разговорились за пивом в Гасе. Ну я на этот крючок бедного хохла и взял. Он даже не сопротивлялся. Скис, как член без работы, – совсем неинтеллигентно высказался майор. – Он и сообщил нам то, что непосредственно слышал от хозяина. Что, дескать, сам Уралов прилетит к нему прямо в дом на вертолете из Лондона. Только после этого именно шато мы опутали паутинкой.

– Что-то мы пока не слышали, чтобы здесь пролетал вертолет, – вставил реплику Попов.

– Видно, пока рано. Или уже поздно. Ведь Уралов мог прилететь раньше вас, – терпеливо пояснил майор.

– Ну-ну, посмотрим. Стало быть, иных вариантов мы не рассматриваем, – сделал вывод Мацкевич. – А если они все вместе соберутся и отправятся в какой-нибудь ресторан? Как тогда мы узнаем, что происходит внутри него? Или тоже опутали все, как вы выразились, паутинкой?

– Товарищ полковник, – с укоризненной ноткой произнес Понсен, – вы, видно, нас уж совсем ни во что не ставите. Докладываю. Мы добросовестно прочесали все рестораны, залы, клубы, которые были бы пригодны для проведения встречи персон столь высокого уровня. И ничего. Это я заявляю авторитетно.

– Ну что ж, примем к сведению. Теперь же все по местам, – скомандовал Попов, как бы подводя итог совещания. – По ходу операции, в любых нештатных ситуациях – тут же связываться со мной или полковником Мацкевичем.

…Было уже где-то около четырех часов дня. Главная площадь Гасе вновь стала оживать после сиесты. Разом, как по мановению дирижерской палочки, открылись магазины. За пивом и кофе в трех здешних кафе вновь уютно устроились туристы вперемешку с местными завсегдатаями.

Но выглянувшему из окна в этот момент Попову, голодным взглядом провожавшему Мацкевича в магазин за сыром, хлебом и водой, не удалось долго любоваться всей этой идеалистической картиной. Зазвонил телефон, заставивший полковника вздрогнуть.

В трубке раздался картавый голос майора Понсена:

– Не понимаю, что происходит, товарищ полковник. Я лично наблюдаю в бинокль, как какие-то люди остановили мини-вэн с гостями из аэропорта. Они, кажется, уводят водителя…

– Этого вашего осведомителя? Арсена, кажется? – на всякий случай уточнил Попов.

– Именно его, товарищ полковник. Подождите секундочку…

– Где вы находитесь?

– Поблизости от точки, где находится третья бригада. Вижу, как на место водителя собирается сесть какой-то человек… Вижу, как из автобуса вылезают некоторые пассажиры. Ничего не понимаю…

– Кажется, приехали. Пойду узнаю, что случилось, – шепнул Хохлов, обращаясь к Огневу.

– Я тоже пойду, – вызвался бывший губернатор Дальневосточного края Корнюшенко.

– И вы туда же. Сидите! – приказным тоном отрезал Огнев и рукой перекрыл выход. – Без вас разберутся.

– Как они разберутся? А я знаю французский. Немного, – стушевавшись, добавил Корнюшенко.

– Сидите, Дорошин тоже знает его. Потом, вы забыли, что есть еще английский, – парировал Огнев. На самом деле он не желал, чтобы кто-то еще, кроме его доверенных людей, знал истинную причину остановки. Мало ли что случилось?! Зачем преждевременно паниковать?

Огнева неожиданно поддержал Бурнусов:

– Правильно. Зачем создавать излишний ажиотаж, господа?

Практически одновременно со звонком полковнику Попову зазвонил телефон и в доме Духона.

– Как высадили? Кто? Что за фокусы? Где вы находитесь? – Но увидев, как на его вопросы резво отреагировала глазами Татьяна, Александр тотчас вышел в другую комнату.

– Мы уже близко. Минут десять назад проехали Трун. Кто остановил, я не знаю. На крутой машине, – блеял в трубку его водитель, явно не понимая, что происходит. – Один из них приказывает мне передать руль другому человеку.

– Как передать руль? Пошли его на три буквы.

– Он не поймет. Он – француз.

Духон растерялся. Он почему-то был уверен, что Арсена с гостями тормознули русские, скорее всего те «пассажиры» черного джипа, которые терлись в округе в последнее время.

– Один из них говорит, что вас знает, и просит передать ему трубку.

«Час от часу не легче», – подумал Александр и велел передать трубку. Он услышал английскую речь, но никак не мог понять, кто говорит. Только через какие-то мгновения он стал ловить обрывки фраз и понял, кто это.

– Месье Тьерри? Это вы?

– Да, это я, – обрадовался собеседник, продолжая говорить по-английски.

Духон понял из его фраз, что все в порядке.

– Мои действия обусловлены поставленной задачей по организации встречи. Я сам поведу машину с вашими гостями к господину Мартену.

Не вдаваясь в дальнейшие подробности, Духон попросил передать телефон Арсену.

– Выполняй, что тебе велят, – коротко сказал он и, повесив трубку, вернулся в зал, к семейству Уралова. – Только что мне звонили с дороги. Все в сборе. Гарантов уже сопровождают специально обученные люди, которые обязались обеспечить безопасность нашей встречи.

– Какие такие люди? – встрепенулся Борис Николаевич. – У нас что, своей охраны мало?

– Папа, ты забыл. Мы же обговаривали, что в целях конфиденциальности прилетим к Александру Павловичу без охраны. Тебе здесь помогают французские добровольцы.

– Это наверняка мой друг Ширак позаботился, – удовлетворенно пробасил Борис Николаевич.

Ни дочь, ни тем более Духон не стали его переубеждать.

Тем временем майор Понсен продолжал вести свой телефонный репортаж с места событий, у которого был один-единственный слушатель.

– Они ведут с кем-то телефонные переговоры. Нет, виноват. Уже закончили. Тот, кто, судя по всему, там старший, идет назад к мини-вэну…

– Ты можешь его достать объективом? – спросил Попов. – И сразу же переслать мне?

– Не уверен, но попробую.

Понсен сделал несколько «скорострельных» фотографий и тотчас передал похожий на фотоаппарат прибор кому-то в глубине черного джипа.

Спустя несколько секунд на одном из мониторов в номере отеля связист Попова принял достаточно четкое изображение сосредоточенного, явно уже немолодого лица мужчины.

– Смотри, какой гусь, – невольно вырвалось у Попова.

– Это вы про меня?

– Да нет, про твою фотомодель. Что у вас там сейчас происходит?

– Они как раз трогаются.

– Организуйте преследование. Где точно вы находитесь?

Попов жестом показал только что вошедшему с кульками Мацкевичу подойти к одной из карт, чтобы отметить место.

– Я уже говорил. На Д-13. Это в шести километрах в направлении Гасе.

Мацкевич нашел на карте это место и взял портативную рацию.

– Подожди, я сам, – тут же забрал ее себе Попов. Штабную радиоволну слушали все машины. – Слушай, Понсен. Делай, что хочешь, но этот, как ты зовешь, мини-вэн с подписантами не упускай. Кровь из носу, ведите до конца. Каждые пять минут докладывать.

Попов отложил рацию и повернулся к связисту:

– Отправили в Москву фотографию?

– Так точно. Просил идентифицировать как можно быстрее. Обещали, – бодро ответил молодой лейтенант. Впрочем, как и все участники операции, он тоже был в гражданской одежде.

Попов выжидающе посмотрел на Мацкевича:

– Как все это понимать, Леонид Сергеевич?

– Ручаться, конечно, не могу, но, полагаю, это как раз то, чего я боялся.

– Что значит «то»? Говори яснее. Без выпендрежа, как ты умеешь.

– А то, что они едут не к Духону, а куда-то еще.

Не поворачиваясь к начальнику, Мацкевич уставился в карту, будто она могла дать ему сколь-нибудь удовлетворительный ответ.

– К сожалению, информации крайне мало. Даже для гаданий на кофейной гуще, – раздумчиво произнес Мацкевич. – Может, сейчас что-то прояснится.

Он кивнул в сторону рации, которая как раз в тот момент ожила.

Резко схватив трубку, Попов закричал:

– Кто на связи?

– Это опять я, – доложил Понсен.

В его голосе не угадывалось абсолютно никакого оптимизма.

– Они как сквозь землю провалились.

– Как это провалились?

– Вот так. Нет их. Нигде.

– Я их вижу, – неожиданно вклинился в диалог старший офицер из бригады 3. – Они мчат на всех парах по направлению к пункту Эксме или Экме, не знаю, как правильно произносится. Сворачивают на Д-14. Преследуем.

– Вас понял, догоняю, – сразу отреагировал Понсен.

– «Четвертый», – снова подал голос Попов. – Они движутся по направлению к тебе. А ты уже успел уехать?

– Не совсем, – невнятно пробормотал «четвертый». – Возвращаюсь к базовой точке. Что они делают?

– Это вы кому? – не понял Попов.

– Они съехали на дорогу А-28, в сторону севера.

– Как они могли съехать на нее? – возмутился Мацкевич, да так, что слышно было не только в переговорных устройствах всех бригад, но и под окнами отеля, где несколько человек уютно грелись за столиками кафе.

– Этот автобан еще не введен в эксплуатацию, – тут же откликнулся Виктор Понсен как наиболее сведущий в местных транспортных тонкостях.

– Я это и хотел сказать, – подхватил Мацкевич. – Когда мы еще двигались сюда из Руана, то несколько раз ее пересекали. Там же сплошь и рядом заграждения, «кирпичи» на указателях. Там нельзя ездить.

– Значит, кому-то все-таки можно, – резонно заметил Попов и тут же скомандовал по рации: – Висеть у них на «хвосте» любой ценой. В конце концов, вы не на «жигулях», а на японских внедорожниках.

– Сейчас где-то соскочим на эту трассу и догоним их драндулет, – заверил Понсен.

Джип, на котором он ехал, и вправду лихо развернулся на ближайшем «блине», которыми изобиловала дорога-138, и смело нырнул к съезду на запретную трассу. Дальше все произошло настолько быстро, что никто из экипажа джипа даже не успел сообразить, что к чему. Из-под моста, совсем недавно перекинутого через дорогу, выскочила полицейская машина. И тем самым перекрыла выезд. Из нее вышли два офицера местной жандармерии и направились к джипу.

Не выходя из него, Понсен сообщил о происшествии Попову.

– Не забудь, у вас машина, взятая напрокат в Брюсселе. Ври, что ошиблись дорогой, – только и успел посоветовать полковник, перед тем как Понсен отключил рацию.

– Мы увидели, как перед нами на дорогу съехал мани-автобус с местными номерами, и решили, что дорога А-28 уже открыта, – на ходу начал сочинять майор Понсен подошедшим жандармам.

– Предъявите права, – невозмутимо перебил его полицейский. – А, русские! – воскликнул он. – Я где-то даже читал, что вы лихие водители. Но не до такой же степени, чтобы позволять себе в чужой стране ездить по своим правилам. С вас штраф, господа, девяносто евро.

– Вот, возьмите сто и позвольте нам продолжать путь.

– У меня нет десяти евро сдачи.

– Не беспокойтесь, возьмите их себе, – сказал майор и тут же пожалел об этом.

– Вы предлагаете должностному лицу взятку? – повысил голос полицейский.

– Вы неправильно меня поняли.

– Я вас правильно понял. У вас на редкость хороший французский.

Понсен уже понял, что отвертеться, равно как и догнать мини-вэн, им уже не удастся. И потому, повернувшись к одному из своих напарников, тихо сказал, чтобы тот связался со штабом и объяснил что к чему.

– Я буду жаловаться на вас. Вы только что пропустили машину, которая совершила то же нарушение, что и мы.

– Никаких объяснений с моей стороны вы не дождетесь, – раздраженно сказал полицейский. – Сюда едет старший по чину, пусть он с вами и объясняется.

Действительно, со стороны Гасе к ним на всех парах несся какой-то автомобиль, который остановился метрах в десяти от места дорожной разборки. Велико же было удивление Понсена, когда он увидел идущего навстречу того самого мужчину, который не более получаса назад снял Арсена с пробега.

– Вот, господин недоволен, почему одним разрешен здесь проезд, а другим – нет, – обратился полицейский к незнакомцу.

– А вы бы объяснили господам, офицер, что в радиусе пятидесяти километров сейчас проходят съемки нового панорамного фильма господина Люка Мартена про Жанну д’Арк…

В этот момент, словно туча, по более высокому краю дороги А-28 пронесся табун лошадей, на которых восседали закованные в латы всадники с копьями наперевес.

– …который нанял нашу специализированную службу для обеспечения безопасности проведения съемок. Что мы, с вашего позволения, и делаем. А эта недостроенная дорога используется для более мобильного передвижения техники и людей, обеспечивающих съемки, – закончил объяснения незнакомец.

Издалека донесся тяжелый гул – как будто где-то по соседству рушились стены. Обалдевший от только что услышанного, майор Понсен вопросительно взглянул на человека, перекрывшего ему дорогу.

– Это километрах в двух отсюда рушатся стены замка, который штурмуют сторонники Жанны. Ну и, конечно, пиротехники стараются, – пояснил француз.

Договорить ему не удалось, так как в его кармане включилась портативная рация.

– Оказывается, не только вы стремитесь прорваться на запрещенную к проезду дорогу, – хитро улыбнувшись, поведал он майору. – И что любопытно, у них машина такая же, как и у вас. И даже номера бельгийские. Путешествуете группой, господа? Ну-ну. Если это так, то предупредите всех своих туристов, чтобы они не нарушали законы Французской Республики, а то представителям местной жандармерии придется их вылавливать и отправлять в участок. Счастливого путешествия, господа.

– Постойте, они не могут уехать, пока не уплатят штраф, – оживился молчаливо стоящий все это время рядом дорожный полицейский. – А я пока оформлю бумаги.

– Это уже ваши формальности, – заметил мужчина в черном костюме. – Мне надо торопиться. Похоже, ваши друзья-туристы устроили в закрытом районе настоящие гонки. – Последняя фраза относилась к Понсену. – Вы, случайно, не в Ясеневе изучали французский? – Произнося это, человек буквально притиснулся к уху майора. – А стажировались, разумеется, в Сорбонне. У вас замечательный язык, месье.

– Я по происхождению француз в седьмом колене, – чуть было не завелся майор. Хотя, в отличие от подковырок насчет его французского происхождения, сопровождавших Понсена в России, незнакомец говорил приветливо и даже искренне. Скорее всего, он не столь хотел похвалить стоявшего перед ним симпатичного мужчину за знание языка, сколько намекнуть, где действительно была хорошая школа подготовки офицеров внешней разведки страны. Понсен мгновенно понял, на что намекает этот уже немолодой худющий француз и кто стоит перед ним на самом деле.

– Спасибо за комплимент, – пробормотал он и направился к своей машине.

– Ты поедешь с полицейским в город и заплатишь штраф, – уже совершенно другим голосом приказал он одному из пассажиров джипа.

Виктор тут же вызвал по рации штаб.

– Вы знаете, кто преградил нам дорогу? – с места в карьер спросил он Попова.

– Уже знаю, обрадовали, – ответил тот, перейдя на волну исключительно этой бригады. – Москва сообщила, что это большая шишка внешней разведки. Правда, бывшая… Это дает нам право не очень-то обращать на них внимание.

– Но там у них какие-то съемки, – возразил Понсен. – Режиссер Мартен снимает в этой зоне свой очередной фильм.

– Какой такой Мартен? Ничего не хочу слышать. Вы должны определить точку, куда движется автобус с гостями Духона. Во что бы то ни стало.

«Если догоним», – подумал Понсен, а вслух подчинился:

– Слушаюсь, приступаем к дальнейшей погоне.

– И осторожно. Не дай бог кого задавите. Хлопот не оберемся. – Последние команды Попов давал уже на общей волне. Чтобы слышали все бригады, участвующие в погоне.

Отъехав с места происшествия, Пьер Тьерри позвонил в шато Мартена по телефону Багрянского, но ответил доктор Табачников.

– Доктор, быстро свяжитесь с месье Александром и скажите, чтобы он тотчас выезжал с гостями. Все идет по плану, но тем не менее пусть придерживается маршрута по дороге Д-4 на юг до развязки № 138, там мы ему расчистили путь.

– Понял, выезжаем, – сказал Александр в ответ на звонок Табачникова.

Уже в дороге пассажиры олигарха увидели конницу. Живее всех отреагировал на это Борис Николаевич.

– Это что же за спектакль? – полюбопытствовал он.

– Папа, ты разве не видишь, на лошадях всадники с копьями и щитами? – обернулась к отцу Таня, сидящая рядом с Духоном.

– Кино снимают, – более тактично, чем дочь, пояснил Александр. – Это, кстати, господин Мартен придумал специально для того, чтобы оградить нас от возможных нежелательных гостей во время проведения нашей встречи.

Говоря это, Духон сам был удивлен происходящему.

– И это что, игра? Все декорация? – громко удивился супруг Татьяны, который со своей стороны никак не мог хорошо разглядеть происходящее за окнами автомобиля.

– Выходит, игра, – невесело согласился Духон.

– А кто за весь этот спектакль платит? – вновь поинтересовался Борис Николаевич, до которого наконец дошел смысл разговора. – Мы?

Духон не стал уточнять, кто имелся в виду под многозначным местоимением «мы».

– Платит всегда постановщик, – философски заметил он, а про себя подумал: «Ну и выступает месье Мартен. Круто ставит спектакль».

Оставшуюся часть дороги к режиссеру он думал о предстоящей встрече. Что движет этими людьми, которых поначалу связала подпись под меморандумом, а теперь тайный сбор в далекой Франции.

Прежде всего Огнев. Духон безмерно удивлялся его фантастической решительности и упорству в любой жизненной коллизии. И когда речь шла об отстаивании экономических реформ начала девяностых – ничего, кроме восхищения, это не вызывало. Но так ли бескорыстен сейчас главный идеолог «подводной» части меморандума?

Другое дело – Дедов. Всегда лояльный игрок в команде власти, он и меморандум подписал, потому что был в этой команде. Даже, как говорили, самостоятельно привлек еще гарантов из числа губернаторов. А сейчас? Старика во фронду потянуло? Странно. На Президента вряд ли может обижаться. Недавно лично им был обласкан, когда тот приехал в его старинную русскую вотчину. Или президентские чиновники достали? Тогда весьма похоже на Деда.

Надо с ним хоть парой слов перекинуться. Без свидетелей…

Корнюшенко? Этот – еще та лиса. Вот уж удивится Багрянский, когда тот появится у Мартена. Еще бы, будучи губернатором, этот фрукт лично кормил Льва разными морскими гадами. Чего его принесло сюда? Карьера фактически закончена. Впрочем, может, и тронулся в дорогу потому, что еще надеется поймать жар-птицу за хвост?! В отличие от Деда он сравнительно молод. Почему бы и нет? Мало ли как судьба повернется…

Впрочем, Духону он был совсем неинтересен. Как, собственно, и волжский политический тяжеловес Бурнусов. Этот всегда и при всех сам себе на уме. Боец – этого не отнимешь. Бесспорно. Но что здесь-то ему нужно? Каков корыстный интерес? Без козырного интереса Бурнусов не делает ничего.

Хохлов оказался среди подписантов наверняка за личную преданность и как единственный надежный до конца представитель спецслужб.

Вот в чем Александр был уверен на все сто процентов, так это в том, что милый его сердцу Илья Сергеевич Суворов оказался здесь потому, что выполняет личное поручение Президента. Нейтрален, порядочен, предан. Тем более что Президент лично пригласил его в круг гарантов меморандума. Вспомнив о Суворове, Духон машинально посмотрел в зеркало заднего вида на Бориса Николаевича, который с неподдельным интересом наблюдал за дорогой.

Кстати, дорога… Уйдя с головой в свои размышления, Духон вел машину практически на автопилоте. Что в данных условиях было недопустимо.

«И что это я уставился на Бориса Николаевича? – попытался вспомнить Александр. – Что-то в связи с уважаемым Игорем Сергеевичем, обязанным Семье, возможно, даже больше, чем пославшему его сюда Президенту». Но додумать мысль Александр не успел: перед его темно-зеленым «БМВ» с почтенными пассажирами раскрывались тяжелые деревянные ворота.

– Что все это может значить? – Не скрывая своего раздражения, полковник Попов пытал полковника Мацкевича в номере отеля «Нормандия». – Машины с подписантами как сквозь землю провалились. Что докладывать будем? Кушаков, поди, уже извелся…

– Не «мы» будем докладывать, а лично вы, дорогой мой Анатолий Петрович.

Мацкевич сидел на кровати и жевал сэндвич с тягучим нормандским сыром, который пару часов назад притащил из местного супермаркета.

– А начальству доложите, что сегодня будем слушать тишину в доме Духона, которую с идеальным качеством звучания донесут до нас все эти сверхчувствительные микрофоны, которыми, как я понимаю, ваш болван утыкал всю округу и этот самый дом.

Болваном скорый на язык Леонид Сергеевич не очень-то заслуженно обозвал майора Понсена, который пару минут назад после своего невразумительного доклада покинул штаб операции.

– Ты опять в своем репертуаре. Ладно тебе, нам сейчас не до препираний. Дело говори.

– А по делу – ничего страшного. Боевая операция. Хорошо, что никто из наших ребят в их французскую кутузку не угодил. – Мацкевич наконец дожевал бутерброд и запил давно остывшим кофе. – Кушаков теперь знает, кто против нас здесь играет. Кадровый разведчик! И заметь, они здесь дома, а мы, как на краешке скамейки, тут устроились.

– Это все оправдания. Кто их будет слушать?! А что по делу?

– По делу?! По делу. Они встретились. По большому счету даже не важно, где. Хотя круг их возможного нахождения очерчен.

Оба полковника взглянули на карту, на которой синим фломастером был нанесен скорее овал, а не круг, в сердцевину которого попали четыре деревушки.

– Сейчас они закончат свой спектакль с киносъемкой, которую здесь, как выяснилось, устроил режиссер Мартен. И мы займемся в этом кругу некими изысканиями. Искать будем.

– Кого искать?

– Как кого? Этого самого Мартена. То, что происходит здесь, с ним какой-то ниточкой связано. А о чем московские гости здесь беседы поведут, я вам, коллега, по дороге домой расскажу. С точностью до девяноста процентов. А вы запротоколируете.

– Шутишь? – усомнился Попов.

– Ничуть. Просто надо суметь встать на место каждого из наших «подопечных».

 

Глава 7

В подчеркнуто сдержанном полумраке холла, куда гостей привела открытая настежь большая парадная дверь, первое, что услышала Татьяна, был приветливый женский голос с налетом некого иностранного акцента.

– Ну, наконец добрались, – сказала обладательница голоса. – Все вас ждут.

«Что за новости?! Не по сценарию, – подумала Таня. – Женщин здесь быть вроде не должно».

Гости разом повернулись на голос. Женщина в центре холла была в коротком черном платье от Шанель и широко улыбалась. Именно эта улыбка и выдавала в этой молодой женщине что-то знакомое, уловимое.

«Где я мог ее видеть?» – мучительно вспоминал Духон.

Первым, как ни странно, нашелся Борис Николаевич. Он нежно высвободил руку супруги, державшую его под локоть, и направился к незнакомке.

– Разрешите представиться, Уралов, – прогудел он.

– А я вас узнала, господин Президент.

– Правильно говорите мадам. Бывших Президентов не бывает. А вас, позвольте спросить, как величать?

– Мила. – Молодая женщина еще больше «распахнула» свою неотразимую улыбку. – Мила Майевич. Вы меня явно не узнали.

Зато ее мигом узнали остальные гости, включая супругу Уралова, которая в отличие от мужа оказалась в курсе современного мирового кино.

Ну конечно же, перед ними Мила Майевич, жена господина Мартена. Или бывшая жена.

Все дружно стали знакомиться и интересоваться, где остальные гости.

– Люк угощает их напитками. Пусть гости отдышатся после трудной дороги. Так сказал он.

– Ну что ж, присоединимся к ним. Мы тоже не против отдышаться после трудной дороги, – весело и непринужденно предложил Духон. – Причем способом, который выбрал господин Мартен.

– Я тоже «за», – мгновенно поддержал Борис Николаевич, но, поймав укоризненный взгляд супруги, добавил: – Так сказать, теоретически.

– А вы – сосед Люка? Угадала? – обратилась Мила к Духону. – Немало о вас наслышана.

– Польщен, – галантно поклонился Александр и поцеловал звезде руку.

Последними обменялись рукопожатиями дамы. И все дружно отправились вглубь дома по длинному коридору, который привел их в большой, наглухо задрапированный во все черное зал, без излишеств.

Сидящие в многочисленных креслах, кто с бокалами, кто с чашками в руках, гости Мартена вели непринужденные беседы. Царствовал над всеми, несмотря на свой скромный рост, хозяин дома. Рядом с ним стоял Пьер Тьерри – главный герой недавних дорожных приключений.

Александр выхватил взглядом Табачникова, который безостановочно что-то переводил, и понимающе развел руками: мол, такая нынче твоя планида, доктор.

Увидев компанию вошедших людей, все дружно повскакивали из кресел и бросились навстречу – здороваться. Стоящий ближе к дверям Багрянский с нескрываемым любопытством разглядывал людей, большинство из которых так близко видел впервые. От его взора не ускользнуло, как Мартен первым бросился навстречу Уралову, будто увидел старого приятеля, и долго тряс его руку. Лев также заметил, что Духон перемолвился парой слов с Дедовым, а затем обнялся с Суворовым.

Когда первые минуты общей эйфории от встречи остались позади и почти у каждого из присутствующих возник резонный вопрос: «А что же дальше?» – хозяин шато попытался взять бразды правления в свои руки. С помощью пульта в руке Мартен, как волшебник, убрал правую стену зала, и гости увидели перед собой парковую лужайку, посреди которой стоял совершенно пустой длинный стол и легкие летние кресла вокруг него. Вся лужайка неярко подсвечивалась причудливо изогнутыми мажарелевскими фонарями.

– Господа, – повысил голос Мартен, чтобы слышали все, – сразу хочу сказать, что я не намерен мешать вашему собранию. Но я буду рядом, так же, как и господин Тьерри, который отвечает здесь за конфиденциальность. Когда мы понадобимся, вы нас позовете. Легкие закуски и напитки вам принесут, стоит только позвонить по внутреннему телефону. Только не насыщайтесь особенно усердно. Убедительно прошу вас. В любое время, когда вы пожелаете, мы присоединимся к вам и отужинаем.

Мартен поклонился доктору Табачникову, что было равносильно просьбе перевести гостям то, что он сказал.

Доктор без удовольствия это сделал.

– Но беседа в парке чревата тем, что может прослушиваться, – глубокомысленно заметил Хохлов. Его поддержали еще несколько голосов.

Доктор перевел высказанные опасения на французский.

Режиссер обрадовался как ребенок. Словно желал именно этого вопроса.

– Господа, а лужайки, которую вы видите перед собой, – извините, нет в окружающей меня природе. Наша Нормандия беднее. – Он вновь нажал какуюто кнопку на пульте, и парк со всеми деревьями, бархатной зеленой травкой, фонарями, а также прохладой нормандского вечера мгновенно исчез. А вместо всего этого вдруг выросла высоченная прямоугольная стена, выкрашенная в иссиня-белый цвет. – Теперь для моих фильмов не нужны никакие дорогие декорации, не нужны дорогие поездки на край света в поисках натуры. Все – здесь, в этой штуке. – Он показал на предмет, чем-то отдаленно напоминающий компьютер размером с приличный чемодан. И повторил: – Все здесь, господа. Только я не понял, вы хотите беседовать в голых стенах?

– Нет. Мы хотим на пленэре, – тонким скрипучим голоском заверещал Бурнусов. Ему поддакнул еще кто-то, кого Лев не сумел определить.

Гости между тем один за другим рассаживались за столом. Вскоре двери закрылись, и они остались одни.

Между тем на втором этаже отеля «Нормандия», где практически полностью собрался весь московский десант, оцепенение первых минут после недавнего провала стало постепенно проходить.

– Я все больше прихожу к выводу, что разгадка исчезновения машин с подписантами где-то рядом, – первым нарушил затянувшееся молчание Мацкевич. – Нет, Люк Мартен всплыл здесь неспроста.

– Опять ты про этого Мартена! Кто вообще этот режиссер? Я уже сказал, что не знаю никакого Мартена, – огрызнулся руководитель этого импровизированного гостиничного штаба операции Попов.

– Это не делает вам чести, полковник. Хотя я сам, пожалуй, видел лишь один его фильм – «Леон». И еще, кажется, «Молекула».

– О! Я тоже видел этот фильм, – обрадовался Попов.

– Вот видите! А говорили, что не знаете, – похвалил коллегу Мацкевич и без какого-либо перехода продолжил: – Я тут полистал радиоперехваты разговоров этого незадачливого водителя Арсена, которого ссадили с мини-вэна, и нашел, что искал. В разговоре с друзьями Духона – доктором и этим бывшим журналистом – он спрашивал, понравилось ли им у Мартена?

– Значит, они бывали там раньше? – сделал вывод Понсен. – У нашей бригады не было задачи пасти их повсюду. Но кроме ресторанов поблизости они сворачивали только на дорогу в сторону городка Ле Эгаль, что километрах в тридцати от Гасе.

– Тогда вам, майор Понсен, даем максимум час, чтобы узнать, где точно здесь обитает господин Мартен. И будьте любезны – предложения, как туда внедриться. Правильно я излагаю ваше задание, Анатолий Петрович? – обратился он к Попову за поддержкой.

Когда Понсен вместе со своим напарником быстро, но с достоинством удалился, Мацкевич по-хозяйски выставил перед оставшимися офицерами поднос с двумя багетами из серой муки с тмином, платой ветчины и сыров и двумя пучками остренькой, соблазнительной бело-розовой редиски.

– Вот, бог послал еще на обед, – сказал он скромно. – Но оказалось, не вовремя. Но сейчас, полагаю, закусь будет кстати.

Он с особой торжественностью поставил на стол две бутылки красного вина из долины реки Луары. Офицеры оживились. Их руки дружно потянулись к подносу, и через пару минут на нем не осталось и крошки.

Примерно через час в отель вернулся Понсен.

– Так все-таки Мартен? – нетерпеливо спросил Попов.

– Именно!

Из несколько сумбурного рассказа майора вскоре многое прояснилось. Посчитавший себя опозоренным в истории с водителем, не долго думая, Понсен «выловил» нелегального эмигранта снова. И бесцеремонно приказал приехать к мэрии.

– Давай выкладывай. Они у режиссера?

– Ехали туда. Но теперь я уже ни в чем не уверен. Почему меня высадили? – испуганно бормотал Арсен.

– На досуге как-нибудь объясню.

Понсен посмотрел на горе-эмигранта с нескрываемым сожалением.

– Два вопроса, – сказал он четко. – Кто из городских чаще других бывает в том доме? Подозреваю, что это одни и те же люди, какой-нибудь садовник, техник… Ну, напряги мозги.

Арсен напряг, но кроме некоего Мишеля, который регулярно доставляет туда топливо, никого не вспомнил.

– Отлично. Срочно звони и вызывай в бар отеля «Нормандия».

Понсен рассчитал точно: к такому потребителю услуг, каким являлось имение Духона, никто не откажет приехать. Ни днем, ни ночью. И верно, спустя пятнадцать минут Мишель уже пил с ними пиво.

– Так ты все время сидел внизу в баре? – перебил рассказ Попов.

– Не торопитесь с выводами, товарищ, полковник. Сейчас вы все узнаете, – вежливо отпарировал Виктор.

После первого же бокала пива Понсен узнал крайне важную вещь: местный кондитер вотвот повезет торт, заказанный господином режиссером.

– Кто у нас кондитер? – резво поинтересовался Виктор, у которого мгновенно созрел гениальный, с его точки зрения, план. Он сам повезет торт в шато, а там будет действовать по обстановке.

Месье Жерар, в отличие от привычных представлений о кондитерах, оказался худым и длинным молодым человеком, который после нескольких минут препираний по поводу цены за скромную плату в 200 евро уже звонил дворецкому господина Мартена. Хриплым простуженным голосом он сообщил, что простудился, а посему торт доставит его племянник.

– Ну, ты высоко исполняешь, – вновь не удержался Попов. – Никак не ожидал от тебя такой прыти. Дальше-то что?

– Дальше, – словно собираясь с мыслями, продолжал Виктор, – дальше я поехал с Арсеном в шато – он показал дорогу и лично вручил господину дворецкому торт. Но пока он суетился, чтобы эту махину не уронить, посадил ему сзади на воротник небольшой «жучок». Новую разработку. Принимает в радиусе полсотни метров. Даже через стену.

– А что, дворецкий все время находится там, где гости? – поинтересовался Мацкевич.

– Дворецкий, как правило, всегда среди гостей и лишь изредка выходит из зала, чтобы отдать короткие распоряжения. Или внести торт.

– Отлично! А где будет находиться приёмник? – вновь спросил Леонид Сергеевич.

– Ну, это оказалось совсем просто. У меня прямо в шато якобы сломалась машина, которую для большей подлинности презентовал нам месье Жерар. А в ней под сиденьем я и спрятал приемное устройство.

Понсен говорил с жаром, понимая, что сейчас он герой. Что, собственно, в глазах коллег соответствовало истине.

– Под утро, надеюсь, мы будем знать все или почти все о том, что происходило у режиссера.

 

Глава 8

– Господа! Друзья! Как говорится, хотя сегодня мы и не господа положения, но по положению мы – господа! – явно натужно пошутил Дорошин.

Он первым решил разрядить обстановку, когда понял, что наконец рассевшиеся за столом в виртуальном парке Мартена – все до боли знакомые ему люди – чего-то ждут.

Выразительно поглядев на Татьяну Борисовну, а затем на Огнева, он встал.

– Чего это вы встали? – тут же сделал ему замечание Уралов. – Давайте сидя, Александр Максович.

– Можно и сидя, – согласился Дорошин.

Со стороны вся эта компания солидных людей, сидящих за плетеным ратановым столом в роскошном парке в партикулярных костюмах и крахмальных сорочках бело-голубой гаммы, выглядела если не сюрреалистично, то по меньшей мере странно.

– Александр Максович, пожалуйста, кратко обрисуйте картину, на фоне которой мы собрались, – вновь попросил Борис Николаевич.

– Хотел сказать, с удовольствием сделаю это, но какое в нашем конкретном случае может быть удовольствие?! – твердо произнес Дорошин. – Хотя понимаю, все следят за событиями последнего времени и имеют свой взгляд на них.

– Позвольте, нас всех, собравшихся здесь, объединяет общий взгляд на события, определенные меморандумом 1999 года, – незамедлительно отреагировал муж Татьяны.

«А ведь дал себе зарок молчать, – тут же пожалел он, – и сразу же сорвался».

– Да! – со значением прогудел Уралов. Но его тут же от дальнейших речей одернула дочь, сидящая справа от отца.

– Вот мы здесь и убедимся в этом. Когда обменяемся мнениями, – настаивал Дорошин. И без какойлибо паузы сказал, по сути, главное:

– Мы не уверены, что выполняются договоренности, принятые действующим Президентом как условие передачи ему власти. Я буду излагать по пунктам.

Первое и самое главное: в стране постепенно попираются почти все демократические принципы.

Это – фактически низложение и унижение института прессы.

Это – превращение системы выборов на всех уровнях в заранее запрограммированное шоу.

Это – вмешательство спецслужб во все сферы хозяйственной и общественной жизни.

Это – преследование представителей бизнеса с целью беззастенчивого передела собственности.

Это – преследование гарантов меморандума, вплоть до их физического устранения.

Это – искоренение из институтов власти тех ее представителей, о которых в 1999 году имелись принципиальные договоренности.

– Мне представляется, что ваши утверждения голословны, – перебил Дорошина патриарх региональной политики Бурнусов.

Его не очень приятный для слуха скрипучий голос прозвучал, как шипение змеи. И хотя он по привычке говорил достаточно тихо, его слова все услышали и сделали только им известные выводы.

– Мы здесь как раз и собрались для обмена мнениями, а вы тут рот затыкаете. Некорректно! – Сказав это, Огнев резко покраснел.

– Никому я рот не затыкаю. Просто считаю тезисы Дорошина необоснованными, – настойчиво повторил Бурнусов.

– А я бы добавил еще более жестко, – встрепенулся Хохлов. Он сидел напротив главы Приволжской республики и был поражен не столько словами визави, сколько абсолютным равнодушием во взгляде. – Могу авторитетно заявить, что такого произвола спецслужб, пытающихся влезть буквально во все дыры, не было никогда. Включая сталинские времена. Тогда по крайней мере в маленьких городах милиция не волтузила горожан. Как у вас, например. И что?

– Это не у них, а у соседей, – вежливо заступился Дедов.

– Виноват, перепутал, – быстро согласился Хохлов. – Но думаю, мы просто не знаем, что и где творится в регионах. Журналистов, особенно московских, избивают, им угрожают…

«Чего это его так понесло?» – подумал Духон. Он достаточно неплохо знал Олега Борисовича, но никогда не замечал за ним практики развешивания каких-либо политических приговоров. Особенно в присутствии широкого круга слушателей.

– Ну что вы на Бурнусова навалились, па-ни-маешь, – громко пробурчал Уралов. – Он всегда был хитрецом. У меня немереное количество суверенитета вытянул. И сейчас успешно этим же занимается. Вы только поглядите, сколько денег из казны выцыганил на празднование юбилея их столицы. Ни Питеру, ни Пскову, ни Калининграду подобного не удавалось. И при этом на Госсовете громогласно заявил, что, глядишь, еще его региону что-то перепадет. Поди, плохо. А то, что регионы уже практически неуправляемы? Или управляются холопами центральной власти? Это никого не волнует.

Все, кто сидел за столом, нескрываемо удивились осведомленности Уралова и как-то внутренне подтянулись.

Борис Николаевич тяжело поднялся и направился к столику с напитками, заслонив его всем телом.

– Папа! – встрепенулась дочь.

– Да не волнуйся. Хотя пропустить бокальчик не мешало бы. Тоска… – Он вернулся к столу с фужером минеральной воды.

Услышав звон стекла в зале, туда мгновенно впорхнул дворецкий и бросился помогать Уралову. Но увидев, что тот уже управился, стал ловить взгляды других гостей.

– Мне тоже водички, – попросил Дедов, но увидев, что дворецкий его не понял, выразительно показал на бокал в руках у Уралова, а затем на себя.

Огнев попросил пива. Бурнусов, кажется, – чаю. Словом, работа дворецкому нашлась.

Микрофон, словно клещ, присосавшийся к воротнику его фрака, ожил.

– И вообще, товарищи, не о том мы говорим, – снова заговорил Уралов.

Лично ему с самого начала была крайне неприятна вся нынешняя затея. И прежде всего потому, что чем дальше уходил в прошлое его официальный отказ от власти, тем больше в минуты неизбежных раздумий он корил себя за тот ошибочный шаг. «Возможно, ошибочный», – непременно поправлял он сам себя в такие минуты.

– Тогда внесите ясность, – то ли потребовал, то ли попросил Бурнусов, которому даже после ураловской тирады все было как с гуся вода.

– Пусть молодые вносят ясность. А я послушаю, – отмахнулся Борис Николаевич.

– Тогда попробую я, – взял слово Огнев, чье лицо постепенно багровело все заметнее и заметнее.

«У мужика опять подскочило давление», – подумал Духон. Он не понаслышке знал, что это такое, и поэтому мог искренне посочувствовать.

– Мы все, здесь присутствующие, шесть лет назад подписали меморандум, полагая, что он даст России стабильность на многие годы вперед. Подписал его и действующий Президент… – Огнев сделал значительную паузу. Стало настолько тихо, что можно было услышать, как булькает вода в горле Уралова, который медленными глотками продолжал пить минералку. – Возможно, некоторые из гарантов до сих пор были не в курсе этого. Так что, господин Бурнусов, дышите глубже. Может, еще кое у кого поднимется настроение?

– Вот тебе и дела! – чуть ли не в один голос воскликнули сидевший в противоположном углу стола Корнюшенко и Хохлов.

Дедов молча переглянулся с Бурнусовым. Затем, уже иным взглядом, посмотрел на Духона. Александр прочитал в нем нескрываемый укор. Сам он внимательно следил за Таней, ожидая, скажет ли она сейчас про «подводную» часть меморандума. Однако та была явно занята изучением лиц присутствующих.

– Позвольте продолжить, – вновь прозвучал голос Огнева. – Должен сказать, что Президент умеет держать слово. В этом я глубоко убежден. Так, собственно, и было в первое время. Но потом пошло-поехало. Что поделаешь, королей играет свита… Это к вам не относится, Борис Николаевич.

Огнев сделал уважительный поклон в сторону Уралова.

– Чего уж?! – похоже, хихикнул тот. – Знаю я вас, ребятки… – А про себя подумал: «Вы, ребятки, не меняетесь. Продолжайте думать, что я был в ваших руках марионеткой…»

– В итоге вы хотите сказать, что Президент перестал играть отведенную ему шесть лет назад роль? – спросил Корнюшенко.

– Я бы не назвал президентский пост ролью. Хотя в известном смысле это тоже – роль, – философски заметил Огнев. – Просто Президент перестал выполнять определенные договоренности. Например, по персоналиям, которые, предполагалось, останутся работать с ним как некие гаранты переходного периода. Все, надеюсь, понимают, о ком я говорю. В частности, о бывшем премьере и присутствующем за нашим столом бывшем главе Администрации, господине Дорошине, равно как и о господине Суворове, которого, грубо говоря, тоже «схарчило» ближайшее президентское окружение.

– Что означает ваш термин «переходный период»? – вновь проснулся Бурнусов. В его голосе слышалась подчеркнутая подозрительность.

– А то и означает – переходный период, он и есть переходный. Или вы, господа, не считаете, что после сверхбурных девяностых годов не нужен был некий умиротворительный период?

Огнев вновь решил апеллировать к Уралову.

– Именно так. Я поручил преемнику отпущенные ему восемь лет нежно держать страну. Без потрясений и конфронтации. В русле, определенном меморандумом! В соответствии с договоренностями, па-ни-ма-ешь. Куда там?! Была Чечня, теперь – и Дагестан, Ингушетия, Осетия… Трагедия за трагедией. А по телевизору одни хохмочки – зеркала кривые и прямые… На кухнях опять судачат, что со страной будет… И до меня такие разговоры доходят… Будет менять Конституцию – не будет. Но позвольте, это что же, в противовес нашим договоренностям?! Как понимать?! Переделить собственность не успели? – Уралов не на шутку завелся.

Сидящая рядом с ним Таня попыталась его успокоить, но это ей не удалось.

– Я разве не понимаю, что не в преемнике дело. Заигрались его советчики, помощнички… Огнев прав.

– Папа, успокойся, – уже не сдерживая себя, попыталась остановить его дочь.

Борис Николаевич тяжело повернулся в кресле и замолчал. Было непонятно – то ли у него пропал запал, то ли он болезненно осознал собственную беспомощность перед реальностью. На самом деле он вдруг отчетливо вспомнил, как к нему впервые пригласили преемника. Кажется, рядом были Таня, ее муженек, Эленский. Впрочем, это не так важно, кто был тогда рядом. Важно, что преемник ему искренне понравился. Глаз в сторону не отводил, как некоторые. И обо всем говорил просто и недвусмысленно четко. Дескать, не подведу, Борис Николаевич, если уж вы так решили. И если действительно другой кандидатуры нет.

– Ты как считаешь, дочка? – Уралов обратился тогда к Тане. – Состоится ли новый Президент?

Та явно не ожидала такого прямого вопроса и даже растерялась. Тогда ни в ее голове, ни у ее близких мужчин еще не сформировалась та самая «подводная» часть меморандума. Она как-то по-новому взглянула на будущего кандидата в Президенты. Словно вопрос отца добавил ей персональной ответственности за то, что произойдет опосля.

– Вы какой-то уж очень правильный, – вдруг выпалила она, обратившись непосредственно к преемнику. – Хоть бы часы стали носить на правой руке. Какое-никакое, а различие… – И уже повернувшись к отцу, твердо сказала: – Я лично верю, папа. Но не мне решать.

Из скоротечных и сумбурных воспоминаний Уралова вывел прозвучавший, как барабанная дробь в раю, звонок мобильного телефона.

Все дружно стали переглядываться: мол, кто мог позволить себе забыть «вырубить» аппарат?

Духон тоже стал осматриваться: пока не понял, что телефон звонит в его собственном кармане.

– Прошу прощения. – Он вытащил телефон и отошел подальше от стола.

– Пожалуйста, если можно, недолго, – попросил его вдогонку Дорошин.

Но просьба оказалась явно напрасной, так как Духон уже через несколько минут вернулся к столу.

– У меня для вас новость, господа. Только не знаю, хорошая или плохая, – сообщил он, хитрым взглядом посматривая на гостей.

– Что там у вас, товарищ банкир? – поинтересовался Борис Николаевич. Он явно был недоволен, что прервали, как ему казалось, важные воспоминания.

– Бывший банкир, – ничуть не смутившись, поправил Александр Уралова. – Ныне пенсионер. – А новость следующая. Звонил небезызвестный всем нам Борис Платонович Эленский. Он оказался тут неподалеку. И я пригласил его к нам. Как-никак, один из идеологов меморандума, судьбу которого мы собрались здесь обсудить.

Про собственную персону Духон скромно умолчал.

– Я выйду его встречу, – тоном, не терпящим возражений, сказал он и попросил дворецкого вывести его из виртуального сада.

Стоило ему оказаться за пределами декораций Мартена, как хозяева бросились ему навстречу.

Месье Люк, почесывая свою бородку, что для тех, кто его хорошо знает, означало высшую степень задумчивости, вежливо спросил:

– Как вы думаете, месье Александр, когда все же можно будет подавать ужин?

– Простите, дорогой Люк, но как на духу – понятия не имею.

Поскольку Табачникова рядом не оказалось, перевела Мила, которая всем своим видом показывала, как ей тоже не терпится скорее приступить к ужину с такими интересными гостями.

– Понимаю. Понимаю, – все еще сосредоточенно почесывая свою не очень-то опрятную бородку, согласился месье Мартен. – Что ж, будем ждать.

– А пока, Мила, не поможете ли вы мне встретить еще одного гостя – господина Эленского? Надеюсь, эта фамилия вам что-то говорит?

– Да, говорит, – кокетливо сообщила знаменитость. – У него большая вилла на Лазурном Берегу. Но его почему-то французские власти туда не пускают. Правильно?

– Примерно, – уклончиво ответил Духон. – Но вы-то его примете? Тем более что он сюда приехал под чужой фамилией.

Последнюю фразу Александр произнес тоном потомственного заговорщика и, взяв Милу Майевич под руку, пошел к воротам шато, где как раз в ночной тиши раздались звуки подъезжающей машины. Дворецкий, как и положено воспитанному дворецкому, шел за ними на шаг сзади. Микрофон, подсаженный ему в воротник фрака, записывал наступившую тишину.

За столом после ухода Духона немая пауза закончилась быстро.

Обращаясь персонально к Огневу, дочь Уралова громко – так, чтобы слышали все, сказала:

– А я даже рада, что так получилось. Это ж надо уметь! Одним – умудриться сделать в родной стране пугало из человека. А другим – то есть нам с вами – молчаливо поддерживать эту позицию. Вплоть до того, что одного из гарантов меморандума забыть пригласить на важнейшую встречу. – Таня вдруг интуитивно ощутила, сколь не хватает здесь сейчас Эленского с его умением фанатично отстаивать свою позицию и любое дело доводить до конца. Пусть даже до абсурдного конца…

Как раз, похоже, об этом в эту минуту вспомнил Дорошин.

– Но позвольте, Татьяна Борисовна. Ведь своими действиями в Киеве он вопреки нашим договоренностям практически дал старт атаке спецслужб на гарантов меморандума.

– Никто не говорит, что своим экстремизмом и неуживчивостью он не нанес вреда нашему делу. Весьма лояльному к действующей власти делу, – согласилась Таня. – До поры до времени.

– Это уж точно, – поддержал ее муж, доселе сидевший весь вечер в позе инфантильного, быстро стареющего мальчика.

– А что, мало было сделано других ошибок? – риторически спросил Огнев и при этом посмотрел на вжавшегося в кресло Дедова. – Подтверди, Александр Максович.

– Было дело, – подтвердил Дорошин, – хотя господин Дедов исходил из наших просьб.

– Не понял, – искренне удивился Степан Ефимович.

– Чего уж не понять? Ваш протеже – господин Листов – фактически сдал наше дело. В ту же степь понесло еще одного вашего выдвиженца – господина Германова. Подтвердите, Олег Борисович. – На сей раз Огнев попытался найти поддержку у Хохлова. Но вместо пылкой речи получил в ответ лишь вялый кивок. Бывший министр не пожелал развивать эту тему, поскольку к определению роли упомянутых губернаторов имел косвенное отношение.

– Вот видите! – воскликнул Дорошин. Но закончить реплику ему не удалось, потому что в саду появились Духон и Эленский в сопровождении все того же дворецкого.

Все взгляды устремились на вновь вошедших.

– Вот, проходил мимо и увидел огонек. Решился заглянуть. А здесь, оказывается, такая любопытная тема разрабатывается, – пригнув, как бычок, голову, непринужденно сострил Борис Платонович.

– А мы вам косточки перемываем, – оживился Уралов и первым протянул руку опальному олигарху.

– Кто бы сомневался, – весело засмеялся Эленский. И тут же резко сменил тон: – Меня уже просветили, какую тему обсуждаем. Поздно начали, господа. Поздно! И людей положили, и страстей нешуточных переиграли. Себя не исключаю… Но прошу засвидетельствовать. Я первым понял, что ошибся. И первым получил, как говорится, по полной программе.

– И это было только началом, – не упустил Духон момента, чтобы беззлобно съязвить.

– Именно началом. Да-да. Ошибочка, по-моему, вышла в девяносто девятом, господа. Или кто-то из присутствующих сомневается?

– Я бы не стал так категорично, Боренька, – заметил ему другой олигарх в отставке. – Я, можно сказать, тоже в некой печали пребываю. Пятьдесят лет, понимаешь, недавно отметил. Можно сказать, в расцвете сил. Но вот уже пять лет как выброшен на пенсию. И то не ропщу. И вопрошаю: может, не в преемнике дело? Мы, кстати, сегодня уже затрагивали эту тему. На мой взгляд, все, что сегодня происходит, со стороны, подчеркиваю – со стороны, смотрится как-то мелко. Неинтересно. Но это, как говорится, еще полбеды. Самое страшное, что неизвестно, откуда ветер дует. Заранее прошу прощения, если я вдруг взял не тот тон, господа. – Александр Павлович увидел, что дворецкий вновь стал обносить гостей чаем и кофе, и расценил это как потерю интереса к своим словам. Но все-таки, похоже, решил развить тему:

– Останется Президент на третий срок или нет? Станут ли раскулачивать останки олигархов или нет? Продолжат отнимать трешник у мелкого собственника или нет? Я полагаю, этот вопросник может продолжить каждый из присутствующих. А посему спрашиваю. Что подписали в девяносто девятом? Серьезнейший политический документ, определяющий вектор движения России на четверть века? Или заурядную балансовую ведомость?! Поймите правильно, господа, лично я давно дремал в плену душных магнолий на южном солнышке, когда меня отыскала Татьяна Борисовна. И я действительно вполне искренне полагал, что мне уже ничего от той жизни не надо…

– Не надо говорить сейчас о высоких материях, Александр Павлович. Мы, в конце концов, не в Думе. Скажите, вы сколько уже заседаете? – с присущей ему беспардонностью перебил Эленский.

– Не считал, – почему-то огрызнулся Дорошин.

Присутствие бывшего партнера и в известном смысле опекуна его явно раздражало.

– Что вы хотите сказать, Борис Платонович? Только, пожалуйста, конкретнее, – прямо спросил Огнев. Он пытался предугадать, куда клонит Эленский, понимая, что встреча, к началу которой, казалось, накопилось немало протестного гнева, идет не по тому руслу.

– Вся беда, господа, что больше половины здесь присутствующих лижут… – Эленский слегка осекся, но продолжил: – Впрочем, я постараюсь мягче высказаться – сидят на двух стульях. Понимают, что в стране все идет наперекосяк, но молчат. Они же при должностях. – Эленский распалялся. – А ведь Духон правильно поставил вопрос. Действительно, что за документ подписали мы при смене власти шесть лет назад? Боюсь вас обидеть, господа, но, похоже, подписали филькину грамоту.

– Ну-ну, не зарывайтесь, – обиделся за всех Уралов.

– Заметьте, если бы тогда ничего не подписали, еще неизвестно, как бы все повернулось, – резонно заметил Огнев. – Так что это уже не филькина грамота, как вы выразились, Борис Платонович.

– Возможно, я излишне экспрессивен. Забыл, например, что два Президента подписали меморандум… Это действительно веско. Но если мы сейчас не выработаем жесткую позицию, меморандум может превратиться в туалетную бумагу.

– А с чего вы решили, что мы не собираемся сделать это? Собственно говоря, ради этого мы здесь и собрались, – попыталась вразумить Эленского Татьяна.

Но штатный политэмигрант не сдавался:

– Не далековато ли от Родины собрались, господа? Даже это обстоятельство говорит в пользу того, что в Кремле о меморандуме забыли. Отсюда и все дешевые пиаровские шаги преемника с полетами на бомбардировщиках и с поездками в метро, отсюда и постоянная долбежка, что он не пойдет на третий срок… Эй, любезный, будьте добры, принесите мне бокал вина, – не делая никакой паузы, обратился Эленский к дворецкому на довольно сносном французском языке. – Лучше Chinon две тысячи первого года.

Дворецкий явно оживился и в знак уважения к ценителю вина отвесил ему поклон.

– Кстати, там месье Мартен уже места себе не находит, торопит с ужином. – Духон решил, что появился подходящий момент выполнить просьбу хозяина.

– Давно пора, – прогудел Борис Николаевич. – Здесь, во Франции, с голоду можно помереть. Или вообще не дают еды, или с биноклем надо приходить на обед, чтобы хоть что-то разглядеть в тарелке.

– Так что? Сообщить хозяину, что мы готовы к трапезе?

– Может быть, через часок, – засомневалась президентская дочь. – Мы не так далеко продвинулись в понимании задач. Пусть Борис закончит мысль, обменяемся предварительными мнениями. За час успеем?

– Я передам. – Духон быстро встал и вышел вслед за дворецким.

Эленский тем временем, наморщив свой и без того весь в траншеях глубоких складок лоб, попытался вспомнить незаконченную мысль:

– Да. Да. Долбежка общественного мнения, что не пойдет на третий срок… Лично я не верю, хотя и не Станиславский. Хоть и живу я сейчас далеко от дома, но, будьте уверены, кое-какая информация и до меня докатывается. Его мальчики в погонах и без оных из кожи вон вылезут, только власть не отдадут. Политические амбиции? Может, кто-то из них видит себя в президентском кресле? Но у большинства кишка тонка. У них в голове только «примазан» – лекарство такое. Может, слышали?

– Неужели вы о принципе материальной заинтересованности? Так об этом даже в нашей нормандской глубинке знают: российская власть лечится исключительно этим лекарством, – засмеялся возвратившийся в сад Духон. – Наш гостеприимный хозяин Люк Мартен так мне и заявил, когда я вскользь обрисовал ему наши проблемы.

– Вы имеете в виду ужин? – поинтересовался Дорошин.

– Нет, ужин подадут сюда примерно через час. А наши проблемы мы обсуждали накануне этой встречи. «Ваши государственные боссы еще не все переделили в свою пользу?» – спросил он. И заметьте, так считают многие люди в Европе. Представляете, Борис Николаевич, двух президентских сроков, чтобы все перепилить, им мало! Какие-то неповоротливые люди, понимаешь.

– Хотите, я вам на эту тему расскажу французский анекдот? – захихикал Эленский. И не дожидаясь согласия, затараторил: – Приходят Президент, министр обороны и председатель Федерального собрания во французский ресторан. Официант, естественно, бросается к Президенту: чего, мол, желаете? Могу предложить чудеснейшее мясо ягненка… Президент охотно соглашается, а официант не отстает: «Какой, месье, подать гарнир? Может быть, овощи?» «Понятия не имею, – отвечает Президент, – пусть овощи сами себе сделают заказ…»

Все за столом сдержанно заулыбались. Только Уралов остался серьезен и не «поймал» столь откровенной шутки:

– Во-первых, французы нам не указ. Хотя Ширак и мой друг. – Скорее всего, он все еще отвечал на реплику Духона о мнении жителей нормандской глубинки по поводу своеобразного «лекарства», которым лечится российская власть. – Во-вторых, бросьте огород городить. Есть четкие договоренности, что мой преемник уйдет в срок. И с честью. Даже приличную работу мы тогда ему подобрали. Возглавит крупнейший нефтегазовый концерн. По секрету скажу, будь я моложе, тоже что-нибудь масштабное возглавил бы… И в-третьих. Если кто-то рядом с ним сегодня валяет дурака, так дураков всегда во власти хватало.

– Я вот о чем хочу спросить, опять же по причине долгого отсутствия в России. Кто-нибудь хоть самую малость знает, о чем конкретно думает Президент? – тихим голосом спросил Духон. – А то здесь с вами я столько всяких страшилок услышал, что нормальному человеку пора в петлю лезть.

– Сегодня с нами Президент не откровенничает. Не ближний круг, – с нескрываемой горечью заметил Дедов.

– Почему? Мне, например, известны его настроения. Ничего подобного, что я здесь слышу, за ним не наблюдал, – возразил Бурнусов.

В этот момент он напомнил героя старого советского фильма со ставшей уже классической репликой: «А вы не знаете, так и не говорите!»

– А вот Илья Сергеевич, по-моему, за этим столом ни слова не проронил. – Духон повернулся к Суворову, сидящему через два кресла от него. – Насколько я понимаю, вы сегодня единственный из старой команды, кто остался вроде как рядом с Президентом. Даже новое назначение получили недавно. Понимаю, что это еще ничего не значит. Но все же, может, вам известны его настроения?

Суворов все это вялотекущее время посиделок действительно молчал как рыба. Хотя справедливости ради пару раз порывался вклиниться в разговор, обуреваемый желанием сказать что-то откровенное и при этом сослаться на Президента, который, собственно, и санкционировал его полет во Францию. Но в последний момент Илья Сергеевич доселе неведомой ему силой подавлял в себе это желание.

«Он словно чувствует мои колебания», – подумал Суворов. Александр Павлович давал ему посыл: мол, пора сказать нечто важное. Хотя бы из того, что они обсуждали на недавней встрече в Люксембургском саду.

– И скажу, – воинственно начал он, встав во весь рост и застегнув трудно сходившийся пиджак на все пуговицы. – Совершенно точно осведомлен, что буквально совсем недавно Президент узнал обо всем, что творилось вокруг меморандума. И то, как я понимаю сейчас, в весьма препарированном виде. Причем мой тезка из Администрации Президента и директор ФСБ требовали санкции на более активные действия против гарантов меморандума. Не получили!

– Простите, Илья Сергеевич, я что-то не поняла, – похоже, искренне удивилась Татьяна. – С ваших слов получается, что окружение Президента до сих пор не в курсе, что их начальник тоже числится среди гарантов меморандума?

– Выходит, так. Но сами понимаете, ручаться я не могу.

– Такое вполне возможно, – неожиданно сказал Хохлов. – По моим косвенным сведениям, ближний круг Президента сначала негласно санкционировал охоту за экземплярами меморандума и их держателями. Хотели, как у нас часто бывает, выслужиться. Представляете, раскрыть заговор?! И преподнести всю эту информацию кому следует, на блюдечке с голубой каемочкой.

– Чушь. Не верю, – запузырился Эленский.

– Это ваше право, – не стал что-то еще доказывать Суворов. – Если на то пошло, Президент прямо дал понять, что хотел бы знать, какие такие приводные ремни запустили операцию «Меморандум».

– Вот и скажите, что виной тому – исключительно его персональные действия. О них здесь и до моего прихода говорилось немало, и в моем присутствии – тоже.

– Разумеется, скажу. – Илья Сергеевич не оставил никому сомнений, что выполнит это. – По возвращении в Москву доведу до его сведения.

– Ваша информация кое-что меняет, – несколько отстраненно заметила Таня. Каким-то странным взглядом она посмотрела сначала на отца, перевела его потом на мужа, а затем – на Огнева. – Если Президент о чем-то в неведении, то в неведении могут пребывать и другие люди. Даже среди присутствующих, – сказала она загадочно.

– Это точно, – заметил Борис Николаевич. – Но открывать глаза, сделай одолжение, будешь после ужина. А то я уже не могу. И потом, я давно не видел мою супругу. Она, наверное, думает, что меня потеряла.

Все охотно согласились с тем, что пора ужинать. Только президентская дочь и мужчина, в котором ей нравился неукротимый характер, выглядели явно недовольными. Когда гости покинули виртуальный сад, чтобы дать возможность прислуге сервировать стол к ужину, Духон краешком глаза заметил, что Таня и Огнев отошли к углу, противоположному выходу из зала. Чтобы им не мешать, он вежливо удалился.

Зато чуткий микрофон за воротником дворецкого, ловко установленный майором Понсеном, безошибочно выделил русскую речь среди звона сервировочной посуды и приборов, перетаскивания кресел и прочей предобеденной суеты.

– Не делай этого, Таня, – жестко и безальтернативно, словно это был приказ, говорил ей Огнев.

– А я думала, ты меня поддержишь, – без какой-либо тени сомнения ответила она.

– Таня, ты не понимаешь, что тогда это решение было не только твое. И согласие не только твое. Это было общее решение. Это, в конце концов, был политический выбор для всей страны.

– Это мы решили, что нужно стране, – спокойно, как будто речь шла о чем-то самом обычном, возразила она. – А может, стране нужен такой Президент, как нынешний? Или какой-то другой? Зачем страну насиловать? Зачем меня насиловать? Ради страны? Ради нас? Так пойми, я не хочу! Я хочу совсем другой для себя доли. Я давно стала бабой, наконец. Ты это понимаешь?

Напор и страсть, с какими Таня произнесла последние фразы, заставили Огнева взять ее руку в свою. И холеным указательным пальчиком прикоснуться к ее губам. Это могло означать что угодно. Мол, не надо громких слов. Или: здесь не место. Но она неожиданно резко и холодно остановила этот порыв.

– Это не каприз. После обеда я все равно скажу о секретном приложении к меморандуму. Пусть хотя бы все знают. А там посмотрим.

– Не делай этого, Таня. Еще раз прошу тебя. – Огнев говорил вкрадчивым голосом отчима датского принца Гамлета: – «Не пей вина, Гертруда»…

Татьяна недобро отмахнулась и направилась к выходу:

– Я думала, ты меня поймешь. Но, увы…

Ни он, ни она не обратили внимания, что сад, в котором они находились, превратился в белоснежный зал, украшенный лепниной, выполненной в классическом стиле, с тяжелыми темно-зелеными гардинами на окнах, со строгой позолотой ваз и канделябров. Обоим сейчас было не до творческих упражнений господина Мартена.

 

Глава 9

В отеле «Нормандия» светились три окна. Никто из московской бригады оперативников так и не сомкнул глаз. Только водители, просидевшие весь минувший день за рулем, спали беспокойным сном. И еще Мацкевич, учитывая его далеко не юный возраст, позволил себе поспать часа три.

Именно в эти три часа руководитель бригады Попов предпринял попытку изъять кассету из записывающего устройства, которое накануне вечером было спрятано в машины местного булочника. Он буквально силой вытолкнул Виктора Понсена из отеля, чтобы тот смотался к Мартену и сменил кассету. И сколько майор ни уверял, что запись может безболезненно осуществляться хоть целые сутки напролет, Попов настоял на своем.

Деревня глубоко спала праведным сном. И лишь когда майор свернул за поворот, сразу увидел искры из трубы над одним из домов. Лето, а топят, удивился он подобному расточительству. Умеют жить французы!

Приблизившись, он разглядел группки людей, гуляющих по парку. Виктор никак не ожидал застать в столь поздний час прогулку высокопоставленных московских гостей. Ему просто было невдомек, что после тяжелых во всех смыслах этого слова посиделок в виртуальном саду Мартена людям просто захотелось на воздух теплой нормандской ночи. Откудато сбоку доносились пряные запахи готовящейся на открытом огне еды. От этих запахов у майора засосало в пустом желудке. Подкинуть в него иной еды оказалось делом невозможным: в восемь вечера в Гасе вся торговля заканчивалась, а в баре отеля предлагалась лишь легкая выпивка.

Понсен окончательно понял, что выполнить приказ начальника невозможно. По парку постоянно бегала прислуга, из чего майор сделал вывод, что ужин еще не закончен, а может, и не начинался.

Тем не менее любопытство взяло верх, и он двинулся дальше, предусмотрительно перейдя с правой обочины дороги, вдоль которой, собственно, и шел забор, на левую, которую практически не доставали блики света, исходящие от фонарей и окон. Пройдя еще несколько шагов, Понсен остановился как вкопанный. До него донеслись обрывки фраз двух теней, стоявших близко к решетке ограждения парка.

– Жаль, что нам не удалось поговорить перед началом встречи. Понимаете, я нахожусь в каком-то вакууме. Своим визитом ко мне Умнов не то что напугал, но сбил ориентиры. Вы же понимаете, мне уже за семьдесят. Не тот возраст, чтобы играть в партизан.

– Это понятно, и все же, если откровенно, что вы думаете, Степан Ефимович?

– Все это дурно пахнет. Может, вы знаете нечто такое, что толкает вас к более открытым действиям? Тогда объясните. Я же понимаю, что вы играете в нашей встрече далеко не последнюю роль…

Мужчина, которого, в отличие от собеседника, Понсен сразу признал – это был Духон, снова закурил:

– Что объяснять? Что страна в глубокой ж..? Тут, в Нормандии, я как бы со стороны смотрю на многое. Может, Президенту говорят другое. Но здесь, на Западе, нас, откровенно говоря, ни во что не ставят. И заметьте, здесь отчетливо видят, как страна откатывается в прошлое. А ведь еще пять – семь лет назад смотрели с надеждой. Пусть с робкой, но все же с надеждой. Да что я вам рассказываю. Вот Президент недавно к вам приезжал? Так?

– Верно, приезжал. Только к чему это вы вспомнили?

– А к тому, что, находясь рядом, вы смотрели на него с тихим обожанием. Но стоило ему уехать со своей камарильей, как снова вы в сомнениях: туда ль идем мы с Пятачком?

Степан Ефимович Дедов, а это именно он уединился с нормандским затворником-олигархом, хотел было что-то возразить. Даже по-старчески крякнул, словно прочищая горло. Но Духон его остановил:

– Не надо со мной полемизировать. Это вы оставьте на десерт и полемизируйте сколько хотите с Эленским, Бурнусовым, Огневым, Ураловым, наконец. По отдельности с каждым или со всеми сразу. Как угодно. Со мной не надо. Я есть хочу и поэтому ужасно злой. Вот, кстати, о еде. Сейчас я знаю только одно – что жутко хочется есть. Если бы я так же точно знал обо всем, что мы здесь обсуждаем! Увы. Мой желудок убедительно требует: еду давай. И все мне ясно. Душа моя, простите за высокопарность, особенно к ночи, можно сказать, тоже кричит. Но знаете, как-то невнятно. Неубедительно.

– У меня схожее чувство, – согласился Дед.

– Вот поэтому вам, Степан Ефимович, я откровенно и скажу. Вы знаете, что я очень хорошо отношусь к Уралову. Не потому, что мне от него что-то надо. И к его преемнику у меня очень даже милое отношение. Причем задолго до того времени, как он пошел во власть. И сильно сомневаюсь, что он подомнет под себя Конституцию. Да скорее всего и мизинцем не тронет. Тут Уралов прав. Меня беспокоит другое. То, что его выбор и поддержка кандидатуры-2008 могут стать катастрофично ошибочными. И вот тогда нужно воспользоваться меморандумом. Чтобы оградить страну от мотыльков-однодневок. Гэбистов, министров, железнодорожников, пиарщиков, нефтяников… Вон сколько их. Как тараканы из всех щелей прут… И нам надо помочь Президенту устоять против разных соблазнов. Полагаю, об этом и надо говорить после ужина. А теперь пойдемте, дорогой Степан Ефимович, жутко хочется есть. Кстати, если вы задержитесь здесь на денек, приглашаю. Помните, как-то в девяносто восьмом вы меня шашлыками кормили? Теперь – мой черед. Я даже шашлычницу из Москвы привез. У них здесь, во всей Франции, не смог найти, представляете?

Духон обнял Деда за плечи, и они направились к дому.

Понсен еще немного подождал в укрытии, но быстро понял, что беспрепятственно забраться в оставленную внутри поместья машину булочника не удастся. Только где-то в районе восьми утра, когда гости давно разъехались, он вернулся в шато, чтобы забрать машину булочника Жерара.

– Может, вам известно, понравился ли гостям наш торт? – поинтересовался он у дворецкого.

Тот как-то странно посмотрел на Виктора и, расплывшись в благодарной улыбке, сообщил:

– О да, месье. В высшей степени понравился. Так и передайте месье Жерару.

Дворецкому не хотелось расстраивать хозяина буланжерии, потому что на самом деле никто из гостей к торту даже не притронулся. И вообще они вели себя за ужином пассивно, чем изрядно огорчили хозяина дома. На прощание Понсен униженно поинтересовался, не пожелают ли гости на завтрак свежих круассанов?

– Какие еще круассаны? – развел руками дворецкий. – Господа разъехались, как только отужинали. Даже сигарную комнату не посетили. Друзья месье Мартена и этот русский, что живет неподалеку, повезли – кого в аэропорт, а кого – даже в Париж.

– Принес? – в страшном нетерпении встретил Понсена полковник.

Не говоря ни слова, тот выложил на стол небольшое приемное устройство.

– Как вы думаете, майор, на сколько времени здесь запись?

– Точно не знаю. Но когда я забирал машину, запись еще продолжалась. А сколько на ней интересующих нас разговоров? Полагаю, где-то часов пятьшесть. Кое-что записано у меня в голове, – многозначительно добавил Понсен. Попов нервно стал вышагивать по комнате.

– Это ты расскажешь по дороге. А сидеть сейчас здесь и слушать запись немыслимо. Москва уже телефон оборвала. Кушакову подавай запись немедленно.

– Эй, кто-нибудь? Можно, наконец, выяснить, когда ближайший рейс на Москву?!

– Я и без выяснений знаю, в одиннадцать сорок пять – ближайший. А следующий только в шестнадцать ноль пять. Учитывая, что до Парижа по меньшей мере два часа езды, можно лететь только вторым рейсом. – Понсен с готовностью выложил всю известную ему информацию в ожидании решения начальства.

– Сейчас же втроем едем в аэропорт. Мацкевич, я и вы, майор. Ваши люди пусть здесь все свернут и своим ходом с техникой выезжают в Брюссель.

– А как же наблюдение за домом олигарха?

– Не думаю, что это еще кому-то интересно, – опередив начальника, заметил Мацкевич. – Все самое интересное уже у нас. – Он кивнул в сторону записывающего устройства. – Анатолий Петрович, возьмите его в свой багаж. У вас ведь единственного среди нас дипломатический паспорт. Вам личный досмотр устраивать не станут. А то еще кто знает, как в порту прореагируют на эту штукенцию…

Попов согласился и сунул «штукенцию» в портфель.

– Все. Едем, мужики.

Еще несколько минут ушло на контакт Понсена с остающимися офицерами, после чего он сел за руль одного из черных джипов.

– Кстати, нам надо еще минут двадцать – тридцать, чтобы сдать его в прокатную контору, – повернувшись назад, сообщил он Попову.

– Ладно. Трогай. И жми, майор.

Примерно к полуночи офицеры были на Лубянке, в приемной генерала Кушакова.

– Кто у него? – поинтересовался Попов у порученца.

– Никого, товарищ полковник. Разговаривает по телефону. Сам набрал. Велел, как вы прибудете, звать Смирнягина и заходить.

– А майор Понсен? У него для генерала устная информация. Как говорится, из первых рук.

– На этот счет указаний не было. Пусть здесь ждет, а вы уж там сами, – порученец показал в сторону кабинета Кушакова, – ему доложите.

Прибежал запыхавшийся Смирнягин. Как и положено подчиненному, первым поприветствовал Попова и обнялся с Мацкевичем.

– Ты чего, Александр Васильевич, растрогался? Нас всего два дня не было.

– Все равно волновался. Как там все прошло?

– Сейчас все услышишь. Проходи.

Мацкевич пропустил друга вперед, вслед за уже вошедшим в генеральский кабинет Поповым.

– Явились не запылились. – В присущей ему агрессивной манере Кушаков уже с порога дал понять, что готов к самому худшему.

Последняя информация, которой он располагал, заключалась в том, что на стороне подписантов меморандума самым серьезным образом играют западные спецслужбы. Подобная информация вряд ли кого могла обнадежить. Тем более такого человека, как генерал Кушаков, который отчетливо понимал, что продолжения череды провалов в операции «Меморандум» там, наверху, ему уже не простят. Даже весьма мутная фраза Попова, что у них вроде бы появился шанс «зацепиться» за ситуацию, мало вдохновляла Петра Семеновича.

– Сразу хочу дать совет: если все, что привезли, пшик, то пишите рапорта о прощании с ГБ. Кстати, ты на что там намекал, Анатолий Петрович? Про какие-то мифические зацепки?

Без лишних слов Попов достал из портфеля записывающее устройство и положил его на стол Кушакову:

– Где в розетку эту штучку включить? А то, боюсь, за время полета аккумулятор совсем разрядился. Как раз здесь и находится эта самая «зацепка». Но признаюсь, мы сразу – в самолет и к вам. Так что слушать будем вместе. И еще. В вашей приемной майор, который осуществлял запись. Прошу разрешения его пригласить. У него также имеется устная информация, – закончил Попов.

Через минуту майор Понсен, никоим образом не смущаясь генеральского кабинета, включил «штукенцию».

…Когда запись полностью перешла на французскую речь, уже начинало светать. Но ни у кого из слушателей этого грандиозного, в известном смысле, радиоспектакля, поставленного в далекой Нормандии, не было и намека на сонливость. Изрядно обескураженные тем, что они услышали, генерал и два полковника тупо уставились друг на друга. Даже интеллектуал Мацкевич не был готов что-либо вымолвить.

– Не может быть. Не может быть, – как заведенный, тихо повторял Кушаков, тупо уставившись в потолок.

– Это вы о чем? О частностях? Или обо всем сразу?

– Какая разница? – досадливо отмахнулся генерал. Он сидел без генеральского кителя, который висел по соседству на стуле, и всем своим видом напоминал отнюдь не генерала ФСБ, а провинциального дедушку, которого неожиданно лишили пенсии. На самом деле его конечно же потрясли слова Огнева о том, что среди гарантов меморандума, которых его боссы в Кремле и на Лубянке зачислили во врагов государства, оказался действующий Президент страны. Дойди эта информация до кураторов операции, это было бы расценено как стратегический прокол. Причем прокол не этого идиота Попова и не этого умника Мацкевича, а его персональный, генерала Кушакова, прокол. Так можно улететь из органов, что и персональную пенсию не оставят.

Было от чего взвыть.

– Товарищ генерал, – вывел его из состояния «грогги» майор Понсен. – Здесь на пленке записи еще по меньшей мере часа на два, а то и на три.

– С чего ты это решил, Виктор? – вместо генерала откликнулся Попов.

– Мы дослушали лишь ту часть встречи, которая закончилась перед ужином. А разъехались они на рассвете. Стало быть, на пленке как минимум час записи ужина и еще сколько-то часов продолжения дискуссии, о которой как раз Духон говорил Дедову.

Майор быстро и довольно точно пересказал подслушанный им разговор.

– Час от часу не легче, – вновь, как заклинание, пробормотал Кушаков.

– А ведь майор прав. На самом деле мы даже не услышали главного – что же решили подписанты? Это может оказаться даже серьезнее, чем услышанная информация. Давайте, майор, заводите следующий акт этой затянувшейся пьесы, – сострил Мацкевич. – Лично я уже готов ко всему.

Ужин прошел точно так, как рассказывал дворецкий, – вяло и без аппетита.

Запись проходила под аккомпанемент звона посуды и обрывков команд, которые дворецкий подавал прислуге. Поэтому Понсен, дабы экономить время людей, решительно «перегонял» запись. Наконец вообще все стихло, а затем голос, принадлежащий Огневу, произнес:

– Предлагаю конструктивно продолжить обмен мнениями, чтобы принять ясный план действий.

Услышав упоминание о плане действий, Кушаков невольно придвинулся на звук динамика.

– Подождите, так мы опять заболтаем проблему, – возразил Эленский. – Я тут по привычке накропал некоторые небесспорные предложения по теме. Их и предлагаю обсудить.

– Позвольте, почему ваши предложения? Мы тоже кое-что сформулировали. – Огнев вновь весь побагровел от неслыханной наглости опального олигарха.

– Отлично. – Эленский сбавил тон. – Я, кажется, ясно сказал, «небесспорные» предложения. Чего сразу лезть в бутылку? Обсудим и ваши.

Из динамика донеслось довольно шумное движение креслом или креслами. Так обычно бывает, когда кто-то из сидящих за столом людей резко вскакивает.

– Сначала, господа… – произнес взволнованный женский голос, он мог принадлежать только одному человеку – президентской дочери, – прошу обсудить или принять к сведению, как уж вам будет угодно, мои предложения.

Если бы невольные слушатели этого радиоспектакля могли хоть краешком глаза увидеть то, что происходило в доме Мартена, то непременно бы увидели, как взгляд Тани буквально пригвоздил к креслу Огнева, а затем и собственного супруга.

– Сейчас наступил такой момент, господа, когда ни тайн, ни недомолвок между нами быть не должно. А они есть! Я видела, как удивились многие гаранты меморандума, услышав о том, что Президент также поставил свою подпись под меморандумом.

– Еще бы не удивиться! – буркнул Бурнусов. – Если бы я знал…

– То-то и оно, – быстро отреагировала Таня. – Никакая подпись под меморандумом не должна была появиться под влиянием чьей-либо другой. Такова была задача. Но вы должны быть проинформированы, господа, о том, что Президент поставил свою подпись еще под одним текстом, написанным на оборотной стороне пяти экземпляров нашего с вами меморандума…

– Ничего не понял. Может ли кто-нибудь внятно объяснить, что она сказала? – дрожащим голосом признался Кушаков.

– Так вы же сидите, можно сказать, в первом ряду, Петр Семенович. Динамик прямо перед вами, – удивился Мацкевич.

– Я не сказал, что ничего не услышал. Я сказал, что ничего не понял.

– И я не понял, – поддержал генерала Попов, почему-то обращаясь тоже к Мацкевичу.

– Чего уж тут непонятного? Оказывается, имеется еще более секретный документ, подписанный Президентом. Только дальше я ничего не услышал. Вы же сами мешаете… – И обращаясь уже к Понсену, добавил: – Майор, сделай милость, перемотай назад свою машинку.

– …на оборотной стороне пяти экземпляров нашего с вами меморандума. – В кабинете генерала вновь одиноко прозвучал голос Татьяны Борисовны.

– А почему не на всех пятнадцати? – После обстоятельной паузы тишину разбудил голос, который слушатели идентифицировать не смогли.

– Потому что эти договоренности состоялись всего лишь между пятью людьми, имена которых в данном случае не важны. Главное, что Президент был среди них. И я тоже, – несколько тише добавила Таня. – Суть их, если коротко, заключается в том, что преемник брал на себя обязательство по истечении восьмилетнего срока руководства страной обеспечить приход к власти члена «Семьи». То есть меня, урожденной Ураловой. Или как запасной вариант Михаила Михайловича Касьянова.

Она никому не дала ни секунды на осмысление сказанного и продолжила монолог:

– Вот почему увольнение Касьянова некоторые из нашего круга расценили как прямой отказ от договоренностей и активизировали действия. Так как на фоне очевидных политических тенденций в руководстве страны дальнейшее становилось опасным.

– Почему же вы напрямую не поговорили с Президентом? – задал вопрос Суворов.

– Это мог позволить себе лишь Борис Николаевич. Но папа счел это неудобным.

– Да! Я и сейчас так считаю, – подал голос Уралов. – Зачем бежать впереди паровоза?!

– Вы опять заблуждаетесь, уважаемый Борис Николаевич. Может так случиться, что потом уже будет поздно, – вкрадчиво и с максимальной долей не свойственной его персоне деликатности произнес Эленский.

Слушатели с Лубянки, разумеется, не могли видеть, как реагируют на сообщение остальные подписанты меморандума. Они не видели, как на помощь Эленскому бросился Огнев, который любое ослушание воспринимал как плевок в его сторону. Они не видели, как уважительно и, можно сказать, ободряюще на президентскую дочь смотрел Духон в то время, как Суворов растерянно пытался заглянуть в глаза ему самому.

Впрочем, лубянским «радиослушателям» сейчас было не до реакций гостей господина Мартена. Они сами пребывали в шоковом состоянии.

– Чтобы самая мощная оперативная разведка в стране не смогла выявить такую информацию, – сокрушался Кушаков, отдавая себе отчет в том, что говорит чушь.

– Не надо переводить стрелки на меня, – пожалуй, впервые в жизни, понимая, что камень брошен в его огород, огрызнулся на генерала Попов.

– А с чего ты решил, что я о тебе говорю? Вон ваш хваленый Мацкевич сидит с кислым видом. Да и его приятель Смирнягин – тоже хорош…

– Началось… Дайте до конца дослушать, а потом сыпьте упреки, – умоляюще попросил аналитик.

Для него самого было совершенно очевидно, что одолевающие их со Смирнягиным в ходе следствия постоянные сомнения насчет имеющего якобы место политического заговора, оказывается, были близки к истине. Сначала высшие чины государства, пусть даже с благородной целью сохранения демократии в стране, решили сыграть спектакль. В то время как вся их развалившаяся на кланы и группы по интересам камарилья играла свой. Просто так остановить запущенный механизм уже не могла ни одна сторона. Потому что при любом раскладе выиграть от сделки президентов могла лишь только одна из них.

– И вряд ли этой стороной окажемся мы. – Неожиданно для самого себя последнюю фразу Мацкевич произнес вслух.

– Чего вы там бормочете, полковник? – спросил Кушаков.

– Да это так, мысли вслух, не обращайте внимания, товарищ генерал.

Вот как, однако, бывает. Разговоры разговаривают там, во Франции, а на лопатки, похоже, уложили их всех здесь, в Москве. Генерала – в первую очередь – уж точно, при разборе полетов ожидают недобрые вести. На свой счет Леонид Сергеевич тоже особо не заблуждался. Но его, в отличие от Кушакова, с удовольствием бы пригрела любая коммерческая структура – это Мацкевич знал наверняка. Подобные предложения на протяжении последних лет сыпались на него со всех сторон. «Еще и Сашку Смирнягина устрою. Если его тоже погонят. А может, вернется в свое министерство? И с богом, до пенсии досидит».

От муторных мыслей его оторвал все тот же Кушаков, который уже дал команду Понсену перемотать запись назад и велел всем слушать.

Говорил Духон:

– Она сделала мужественный шаг, сообщив гарантам меморандума информацию о столь серьезных договоренностях. И должен заметить вам, уважаемая Татьяна Борисовна, что, на мой взгляд, это ваш первый серьезный шаг, достойный будущего Президента.

От трудно скрываемого волнения, что выдавала обычно не присущая ему манера говорить в убыстренном темпе, чтобы скорее произнести заготовленный текст, Александр попросил дворецкого подать ему воды со льдом и продолжил:

– А почему, господа, не женщине вновь попытать счастья на российском престоле?! По-моему, такая тенденция угадывается во всем мире. В ряде весьма приличных стран весьма убедительно правят дамы… В Германии вот-вот дама тоже придет к власти. Хиллари Клинтон, почти уверен в этом, тоже поборется на выборах. Только у нас, при нашей палочной демократии, это вряд ли представляется возможным. Вот почему тогда, в девяносто девятом году, и стали возможными подобные договоренности.

– Но если тогда я всерьез думала об этом, то сейчас уже не горю желанием спасать Россию, – запальчиво перебила Духона Татьяна. – И знаете, почему? Не хочу быть очередным заложником.

– Не понял. Поясните, – раздались со всех сторон явно неудовлетворенные столь коротким пояснением голоса гарантов.

– А что здесь надо пояснять? – с вызовом спросила женщина, вынужденная вновь подняться с кресла. – Заложник – он и есть заложник. Разве мой отец не оказался заложником, когда ему досталась голодная, в буквальном смысле этого слова, страна? А каково потом стать заложником молодых реформаторов, понимая, что их реформы уже никто и никогда ему не простит? Понять? Еще, возможно, поймут. Но простить? Разве что через сто лет исправить учебники по истории. Вот я и говорю: заложник. И преемник – наш нынешний Президент – тоже заложник. С того самого момента, когда согласился взвалить на себя по-прежнему шатающуюся страну. А с ней Чечню, теракты, разболтанность регионов, произвол чиновников, вседозволенность олигархов… Простите уж, Александр Павлович, Борис Платонович, но это так…

– Я что? Молчу, я слушаю, – развел руками Духон.

– А они, олигархи, разве не заложники своего времени? Да если хотите, все мы, здесь присутствующие гаранты меморандума, стали заложниками своей подписи. Мы, дескать, подписали, а как еще все повернется?! Страшно… Так что страна заложников. И те, кто ловит. И те, кого ловят. Когда подобное существование кончится?!

Окружающие, судя по наступившей в очередной раз мертвой тишине, всерьез задумались над сказанным.

Не пряча своих эмоций, Таня оглядела всех строгим материнским взглядом, внимательно посмотрела на мужа, затем на Огнева и еле слышно добавила:

– Спасти Россию – это, конечно, хорошо. Но сначала спасти бы кое-что поближе.

– Дело не в том, хотите ли вы, Татьяна Борисовна, или не хотите. И почему не хотите, – услышав ее последнюю реплику, продолжил Духон. – Мы вот перед ужином перекинулись парой слов с нашим уважаемым Степаном Ефимовичем и сошлись во мнении, что нельзя на сей раз ни в коем случае в принципе допускать назначения преемника Президента.

– Это еще почему? – не понял Огнев. – Тем самым вы дезавуируете свою подпись под дополнением к меморандуму? Вас так надо понимать?

– Правильно говорите, Александр Павлович, – поддержал его первый российский Президент.

– Спасибо, конечно, за поддержку, Борис Николаевич, но я сам за себя постою. Просто, пользуясь случаем, хочу изложить свою позицию. Возможно, больше такой момент мне тоже не представится.

– Говорите, наши с вами голоса пенсионеров как нельзя важны.

– Еще пару месяцев назад грелся здесь на солнышке, в Нормандии и чувствовал себя пенсионером. Пока Татьяна Борисовна вновь не вовлекла меня в эту историю. Конечно, порой жутко больно оказаться в расцвете сил выброшенным из активной жизни. Да разве только я один такой? А Эленский, превращенный в пугало для общества? А Касьянов? Гусинский? Ходорковский, в конце концов. Правильно было сказано. Заложники. Я достаточно хорошо знаю Президента. Да, он, конечно, порой действует по-пацански. Но кто-то из тех, кто сегодня рядом с ним, все время поощряет его в этом! Плохие у Президента сегодня пиарщики-советчики. Что с «Курском». Что с «Норд-Остом», Бесланом. Что с полетами на истребителях с бомбардировщиками. Детский сад какой-то… Так вот, кто этот советчик? Он – одиночка или он – группа? Не знаю.

Услышавший этот пассаж олигарха Мацкевич незаметно подмигнул Смирнягину: мол, помнишь, тогда на Чистых прудах, разве не об этом мы толковали?..

– Но вдруг именно он станет преемником Президента? – закончил мысль Духон.

– Что-то я не понимаю вас. Не понимаю, куда вы клоните? – с самого дальнего угла стола спросил Суворов.

Илья Сергеевич интуитивно решил подыграть своему приятелю, придав его монологу элемент дискуссии, отлично зная, как Духон не жалует подобные затянувшиеся речи. – Разве не вы были в числе тех, кто поддержал выбор преемника? Помните, вы лично мне говорили: молодой, иностранные языки знает, спортом занимается, неангажированный, наконец…

– Спасибо, что напомнили. В том-то и дело. «Семье» он не приходился ни другом, ни сватом. Нигде с Президентом не учился, не работал, не служил, в теннис с ним не играл, на лыжах не катался. Помните, как Борис Николаевич легко расставался со своими дружками-сослуживцами по прежней жизни? Бурбулис. Скоков… Всех уж не упомнишь. Стоило кому-то попытаться активно влиять на его политические решения, глядишь, и нет его. Испекся.

– Что верно, то верно, – вновь пробасил Уралов. – Друзья хороши за рюмкой водки или на корте.

– Словом, лично я против института преемника. Думаю, всем понятно, почему. Против того я, чтобы и Татьяна Борисовна осталась в преемниках. Рад, что она нашла в себе силы только что при всех нас отказаться от этого столь заманчивого предложения. Правда, возможно, у нас мотивы разные… Думаю, что у Президента ни тогда, ни сейчас не лежала душа брать на себя подобные обязательства.

– Почему вы так решили? – снова спросил Огнев.

– Да потому, что вы себя уже видели на коне, дорогой мой, – достаточно громко усмехнулся Эленский. – А вы думаете, что преемник совсем безголовый и только меня одного узрел врагом России?

– Так что, господа, поскольку я спровоцировала весь этот достаточно нелицеприятный разговор, позвольте подвести, как говорится, под ним черту. – Татьяна вновь поднялась со своего кресла: – Я предлагаю довести до сведения Президента, что с него снимаются дополнительные обязательства по меморандуму, за исключением тех, которые закреплены в основной части документа. Тем более, если Александр Павлович угадал, что Президент тогда, в девяносто девятом, не по собственной воле подписал дополнение, это его действительно могло угнетать… Не знаю, нужно ли сегодня наше решение Президенту. Но нам самим оно просто необходимо.

– Правильно, дочь, – поддержал ее Уралов. – Только тогда не понимаю, зачем мы такую кашу заварили?

На Лубянке в окна углового кабинета Кушакова уже вовсю светило яркое летнее солнце.

– Неужели мир? – невольно воскликнул генерал.

– Ну да, пора, – усмехнулся Мацкевич. – Но мир ли? – Он вспомнил Диму Мальцева и всю череду жертв, которых унесла операция «Меморандум». И те возможные жертвы, которые она еще вовлечет в свою бездонную пучину.

– Стоп! – Из динамика, все еще лежащего на столе Кушакова, раздался резкий голос Бориса Платоновича. – Стоп, господа. Я был бы не я, если сейчас перед вами оказался совсем не кровожадным. – Он вновь недвусмысленно хихикнул: – Тема, извините, не исчерпана. По крайней мере, с моей стороны.

– Что еще, Борис Платонович? – вежливо, но достаточно отстраненно спросил Дорошин.

Своего бывшего начальника он знал хорошо и поэтому не удивился.

Эленский несколько презрительно взглянул на Александра Максовича и отвернулся:

– Извините, но я до конца не верю в то, что если мы дезавуируем свои требования, в дальнейшем, а точнее, в две тысячи восьмом году, все пройдет без сучка и задоринки. Поэтому считаю необходимым довести до ушей Президента, неофициально, разумеется, что все составляющие меморандума теряют свою силу лишь в том случае, если: а) Президент отказывается от попытки назначить преемника, кто бы он ни был, б) Президент обеспечивает свободные демократические выборы, в)Татьяна Борисовна будет участвовать в выборах уже не как стопроцентный преемник, а как один из кандидатов. Достаточно привлекательный кандидат. Тут я согласен с господином Духоном…

Все напряженно молчали. Но по разным причинам.

Таня невольно вновь задумалась о том, пойдет ли она на выборы. Тут многое зависело от мужа. Неужели он столь корыстен, что откажется от своих чувств, если она все-таки выберет роль домохозяйки?

Ее мужчина думал о том, что если все пойдет по очерченному Эленским сценарию, он сумеет убедить Татьяну пойти в политику. Сердечными эмоциями он никоим образом не руководствовался.

Борис Николаевич откровенно клевал носом. Перспектива 2008 года была для него настолько далека, что, если откровенно, не очень-то и волновала. Он по-прежнему был уверен, что преемник его не подведет. В своих мыслях он все еще продолжал оставаться царем.

Настроение Суворова приподнялось. С позицией Эленского можно вполне согласиться. Умеет все-таки эта серая мышь оказаться полезной. Только он ни за что не скажет Президенту, чья это формулировка. А вообще молодец Духон, сумел поломать ситуацию. И конечно, Таня… Президент сам оценит ее поступок. А если не оценит?

Его мысли словно угадал муж Татьяны.

Бывший журналист и глава президентской Администрации взял слово.

– Если наш жест доброй воли не уймет своих рвущихся к власти «стратегов» и не даст гарантии обеспечения честных выборов, считаю необходимым провести громкую международную пресс-конференцию. А часом «икс» должен стать день, ровно за год до выборов две тысячи восьмого года. Когда уже станет невозможно что-либо менять в стране, не нарушая Конституцию.

– Совершенно точно, – подхватил его слова Огнев. – Например, нельзя будет уже объявить всенародный референдум по внесению изменений в Конституцию. Ведь такие предложения по-прежнему раздаются. То в регионах, то в парламенте.

– Смотрите, какое единение. Браво! – Татьяна Борисовна нежно чмокнула своего мужа в щечку.

– Так что же, возражающих нет?! – громко спросил Дорошин, вновь почувствовав себя координатором мероприятия.

– А не обидим ли мы Президента еще больше? – высказал сомнения Суворов. – Странно как-то: дезавуировать один ультиматум и тут же поставить другой. В МИДе такой практики не было.

– То в МИДе, а то в жизни. Вы объясните Президенту, если мы не сделаем этого, то рано или поздно его цепные псы, почувствовав свою безнаказанность, уберут нас поодиночке. Если не всех, то добрую половину.

– Это уж точно, – поддержал его Хохлов. – Меня – в первую очередь.

– Накаркаете, – демонстративно отмахнулся Эленский. – Впрочем, я ничего уже не боюсь. Вы объясните, – обратился он уже к Суворову, – эта пресс-конференция прежде всего логичное продолжение нашей прежней позиции, изложенной в меморандуме.

– Отлично. Остается только обсудить некоторые детали пресс-конференции, – предложил Хохлов. – Например, где ее проводить? Как я догадываюсь, сделать это в России будет несколько трудновато. Поэтому предлагаю организовать ее здесь, во Франции, или в Англии. Кстати, Александр Павлович, судя по вашей информации, нам здесь тоже могут помешать предъявить свету меморандум?

– Ну, нам же помогли уйти от преследования? – о чем-то размышляя, ответил Духон. – Здесь, в имении режиссера, как раз присутствует человек, способный помочь нам во всем. Есть немало общественных деятелей, отнюдь не из спецслужб, тоже разделяющих нашу обеспокоенность событиями в России. Они тоже помогут.

– Будьте уверены, мы и в Англии найдем таких людей, – добавил Эленский. – Они есть везде.

– Только я сейчас вот о чем подумал, господа, – наконец поймал ускользающую мысль Духон. – А что мы будем предъявлять на пресс-конференции? Лично у меня здесь экземпляра меморандума нет.

– А у меня тоже нет. Погиб. – Эленский не стал вспоминать, при каких условиях. Ему этого не хотелось.

Все, кто был за столом, дружно загалдели, будто это было не собрание высокопоставленных людей, а заурядная столовая в пионерлагере.

– Так вот почему мне устроили шмон на таможне?!

Уралов даже обрадовался, что наконец понял, в чем дело.

– Вам тоже, Борис Николаевич? – удивился Дедов. – Меня дома тоже проверяли. Представляете, меня, в моей вотчине, попросили пройти через рамку, а вещи просветили в этом их телевизоре.

– Я их так турнул, что они быстро вспомнили, кто я такой, – пояснил тоном непререкаемого хозяина региона Бурнусов.

– А мне даже польстило, что у нас теперь нет неприкасаемых, – пояснил Уралов. – Теперь, слава богу, ясно. Неприкасаемые у нас остаются. Просто кто-то решил, что я вывезу этот самый меморандум.

– Значит, спецслужбы предполагали, что гаранты предпримут попытки вывезти документ уже к нашей нынешней встрече. Ура! Никто из нас не сподобился сообразить на этот счет. Но теперь не сомневаюсь, что они устроят тотальный контроль за всеми, кто каким-то образом возьмет на себя функции курьера между любым из нас и, скажем, нашими гарантами здесь.

Хохлов почувствовал себя вновь востребованным, так сказать, по основной специальности.

Александр почему-то сразу вспомнил о своих старых и верных друзьях. Оба находились здесь же, в шато у Мартена, и наверняка изнывали от неведения о том, что происходит за закрытыми дверьми.

– У меня есть две кандидатуры, которых подготовит мой друг. О нем я вам уже говорил – это месье Тьерри. На девяносто процентов они обеспечат курьерскую доставку. Знаете почему? Потому что ни черта в этом деле не смыслят, или, я бы сказал, смыслят нетрадиционно. Их будет трудно задержать, потому что они точно не знают, как надо прятаться.

– Странный мотив. Ну-ну, – несколько обиженно заметил Хохлов.

– Зато они преданны, и их не перекупят. Господин Тьерри утверждает, что есть немало таких заданий, которые не надо поручать спецслужбам. Или они сделают все топорно, или их просто-напросто перекупят… Да вы не обижайтесь, Олег Борисович, разве не так?

– Не буду спорить, Александр Павлович. Вам, наверное, виднее.

– Забыл еще такой момент. Один экземпляр меморандума хранится у меня. Кто пожертвует вторым? Не будем же класть яйца в одну корзину?

– Возьмите мой, Александр Павлович. Я верю, что вы его используете на добрые цели. – Борис Николаевич поднялся из кресла и пожал руку Духону. Точно так, как и десять лет назад, когда вручал ему орден Дружбы.

Увидев, что Уралов больше не намерен возвращаться в кресло, остальные также встали.

 

Глава 10

– Ну и каково? – Кушаков задал довольно бессмысленный в конкретной ситуации вопрос сразу трем полковникам.

Майора Понсена он уже отправил восвояси.

– Получается, что мы впустую гонялись за меморандумом, а он Президенту давно известен. То есть это направление надо сворачивать. Я правильно понимаю ситуацию? – Попов высказал настолько очевидную мысль, что Кушаков посмотрел на него как на идиота.

– И это все твои выводы?

– Почему же все? Теперь нам предстоит направить усилия на то, чтобы не допустить переправки меморандума через границу. Это, по-моему, главное.

– Правильно понимаешь, – сразу оттаял генерал. – Выходит, я был прав, когда дал команду, невзирая, так сказать, на лица, обеспечить личный досмотр всех подписантов. Только вчера до них дошло, что оригинал меморандума понадобится за границей. А я раньше предусмотрел такой поворот событий.

– Только в раскинутые вами сети ничего не попало. Но мысль, бесспорно, была прозорливой, – подсластил пилюлю Мацкевич.

– Но теперь, товарищ генерал, вы отдаете себе отчет, что перекрыть границу во всех аэропортах, вокзалах, автомобильных переходах, чтобы документ не попал на пресс-конференцию в тот же Париж, будет во сто крат труднее? – заметил Попов и незамедлительно получил отлуп.

– Ты что, не слышал, как Духон уже предложил курьеров? Один, наверное, тот самый журналист, который все лето летал к нему в Нормандию. А второго курьера, если это не доктор, твои люди быстро вычислят.

– А мне представляется, что Попов прав. Упрощать ситуацию не следует. Кто мешает остальным гарантам самостоятельно попытаться переправить свой экземпляр за границу?

Полковник Смирнягин мысленно ужаснулся. Как опытный оперативник он уже понял, что теперь предстоит делать Попову и, следовательно, ему самому. Легко сказать – перекрыть курьерам дорогу. А сколько их, этих курьеров? Хохлов недаром обиделся, но наверняка для полной гарантии выполнения задачи будет где-то рядом. Придумает ложных курьеров, например. Да мало ли что он еще придумает?!

– С чего ты, Александр Васильевич, решил, что все остальные подписанты засуетятся ради того, чтобы эта треклятая пресс-конференция состоялась?

– Я просто предположил, – односложно ответил Смирнягин.

– Только не надо оправдываться. Ты, видно, сам того не думая, подсказал вполне возможный ход мыслей подписантов, – поддержал приятеля Мацкевич. – Вернувшись домой, подписанты быстро сообразят, что их экземпляр меморандума – уже не просто секретный документ, а индивидуальный бронежилет от шальных пуль. Предположим, они договорились. Отлично! Но назавтра вдруг ставший почему-то неугодным один из подписантов заявляет: а я проведу свою личную пресс-конференцию и выведу вас всех на чистую воду. Ну, и как перспектива?

– Да, Леонид Сергеевич, лихо закрутили. Не дай бог такого поворота событий. Но будем надеяться… – отозвался Кушаков.

– Надеяться не будем, – перебил его Мацкевич, – им, Попову и Смирнягину, предстоит полностью мобилизоваться. При самой серьезной вашей поддержке, товарищ генерал. Тут ловлей двух курьеров не ограничишься.

– Это точно. Куда денусь…

– Товарищ генерал, разрешите сделать перерыв. Хоть на десять минут. Перекурить и всякое…

Первым выскочил за дверь весь сжавшийся в комок Смирнягин. За ним последовали остальные. Только генерал направился в противоположную от входной двери комнату, где находился его персональный туалет и скромный уголочек с холодильником.

Что делать с Понсеном? Кушакова почему-то волновал именно этот вопрос. От него, как представлялось сейчас генералу, зависело многое.

Когда офицеры вернулись, генерал подошел к окну и посмотрел наискосок через площадь, на которой еще какой-нибудь десяток лет назад стоял так нравившийся ему памятник Дзержинскому, и даже не вспомнил о своих давних пристрастиях. Он смотрел в сторону, где находился Кремль, и от сознания того, что ему надо туда докладывать, Кушакову становилось не по себе. Что именно докладывать, он так и не решил.

Он специально уставился в окно, дабы подчиненные не видели выражение его лица. А он бы не видел их реакцию на то, что скажет.

– Я рассуждаю следующим образом. Президент будет проинформирован Суворовым обо всем, что происходило в доме этого, как его, ну, в общем, режиссера. Или почти обо всем. Так что для начала нам надо угадать, что он скажет, а о чем умолчит.

– Логично, – незамедлительно прокомментировал Мацкевич.

– Лично мне представляется, что главный вопрос – это пресс-конференция. Точнее, реакция Президента, когда он о ней узнает. И я надеюсь, что она не будет у Президента резко негативной.

– А если будет?

Надо же. Мацкевич словно угадывал генеральские мысли.

– Тогда плохо, – как-то по-детски жалобно сказал генерал. – Я, возможно, наивен, но думаю, что этого не произойдет. Ведь почему-то Президент не стал посвящать своих друзей и наших начальников в то, что тоже поставил свою подпись под меморандумом. Хотя если бы посвятил, мы не наломали бы столько дров.

– Логично, – вновь согласился Мацкевич.

– А если все-таки посвятит? – теперь настала очередь якобы не сомневающегося генерала.

– Гадание на кофейной гуще. Или на ромашках. Кому как нравится. Вопрос не в том, посвятит или не посвятит, а в том, сколько дров мы успеем наломать, прежде чем узнаем об этом. Кстати, вы, Петр Семенович, делаете успехи в аналитике. Вот что значит – с кем поведешься…

– Я так и не понял, что вы предлагаете?

– Практически то же, что и вы. Поскольку записывающее устройство у вас на столе и ни одна душа не знает, что удалось, а что не удалось записать, предлагаю в докладе ограничиться самым существенным. Первое. Забыть, что Президент ставил подпись под меморандумом. Раз он пока не хочет, чтобы его ближний круг знал это, так тому и быть. Второе. Дозированно дать информацию о дополнительной части меморандума и коротко, без конкретики по лицам, о дискуссии вокруг нее. Для пущей убедительности сослаться, что запись, дескать, некачественная, трудно кого-то узнать. Третье. Пресс-конференция – как новый инструмент давления на Президента и переориентация по главному направлению нашего противодействия – недопущение вывоза экземпляров за границу. Получить по этому направлению полный карт-бланш. Вот, пожалуй, и все.

– Вы только одного не предусмотрели, Леонид Сергеевич. А если там потребуют запись? Чтобы, так сказать, прослушать лично?

– Мне кажется, Петр Семенович, это как раз предусмотрели вы.

– У меня тоже есть свой вариант, – на свою голову влез с идеями Попов. – Запись, как вы уже справедливо заметили, оказалась плохая. Понсену, чтобы уже не расширять круг тех, кто ее слышал, поручили ее «вытянуть» и расшифровать по лицам. Но по каким-то причинам шила в мешке не утаили, и нашим противникам удалось ее ликвидировать. То есть стереть. А может, сам Понсен решил заняться бизнесом… «Могу поспорить, что в голове Кушакова крутилось нечто подобное, – подумал Мацкевич и послал весьма выразительный взгляд Смирнягину. Мол, ну что тут сказать, нет ума – считай калека. Не вовремя вылез Попов со своими идеями». – Ладно. По последнему пункту будем думать, – сказал генерал, давая всем понять, что посиделки закончены. Что касается несчастного майора, который, по сути, спас провальную операцию в Нормандии, его участь генералом была практически решена. Такие свидетели долго не живут. И Виктор Понсен не стал исключением. Его нашли дома мертвым через день после возвращения из Франции. Врачи констатировали кровоизлияние в мозг. В кармане пиджака майора лежал билет на Брюссель, куда он собирался вылететь для завершения своей минувшей командировки.