Я все еще исполнен детской веры, Что силу в одиночестве растя, Меж нами проживают Гулливеры, Прикованные к собственным страстям. Но из упорной гордости мышиной, Что все, мол, одинаково должны, Портные по старинному аршину Кроят им лилипутские штаны. И Гулливер живет среди уродцев, Но ночевать не может в их домах, И только все, за что он ни берется, Имеет гулливеровский размах. А лилипуты с прытью обезьяньей Кричат ему:         — Довольно! Не рискуй! А непомерность всех его деяний В тоску и грусть вгоняет мелюзгу. Тогда, отчаясь, он идет к заливу И бродит под луною по ночам, Влюбляется, конечно, несчастливо, Отступится — и сразу закричат: — Ты не хотел как мы, так получай же! Мы раньше знали. Ах, какой кошмар! — Бьют розгами, конечно, не случайно Плюют в глаза, а пачкают башмак. И только вот когда он умирает, И дело нужно подводить к концу. Могильщик лилипутий заявляет, Что трех аршин не хватит мертвецу. И все скорее плакать:       — Умер милый! Он жил средь нас.       Каким он был большим! — И роют поскорей ему могилу Уже на гулливеровский аршин.